Михаил ЯМЩИКОВ

ИНЖЕНЕР РАБИНОВИЧ

Предчувствие последних времен витает в воздухе даже в самый солнечный и безмятежный день. Возможность выбора неумолимо сократилась до двух цветов: черного и красного. Черный: обессиленной, обескровленной, изнасилованной России сдохнуть, исчезнуть, кануть в черную бездну небытия. Красный: страшный цвет беспощадного русского бунта, чьи знамена будут высвечены багровым заревом полыхающих особняков и окрашены человеческой кровью.

Прочие альтернативы рассеялись, рассыпались в прах - нелепые и уродливые конструкции, возведенные дрожащими от возбуждения пальчиками дилетантов-теоретиков и поднаторевших в искусстве разрушения интернациональных практиков. «Пятьсот дней», «демократизация через приватизацию», «рыночная саморегуляция экономики» - все эти сменяющие друг друга гарвардские схемы бывших капээсэсовских журналистов и идеологов, купленных оптом и в розницу в доперестроечные и перестроечные времена. Или «врастание во власть». Или вот это: «национальное примирение». Кого и с кем? Обобранного - с грабителем? Жертвы - с насильником? «Кавказского пленника» - с бородатым тюремщиком-бандитом?

Уже неважно, кто принимал все эти игры за чистую монету, а кто с самого начала знал, какая на самом деле идет игра. Это уже неважно, потому что время игр, похоже, прошло. Возможность выбора сократилась до двух цветов. Черного и красного.

Какой из них лучше? Бессмысленный и безнравственный вопрос. Слово «лучше» к этой ситуации неприложимо. И даже мрачный кремлевский шутник, некогда отпустивший знаменитую шутку о правом и левом уклоне («Оба хуже»), будь он жив, сейчас повторил бы те же самые слова. Думаю, что на сей раз без тени иронии.

Оба хуже.

Предпочесть ли медленное, страшное, постыдное умирание России? Позволить ли опившимся крови стервятникам с еще большей жадностью рвать ее мясо, а могильным червям вгрызаться в еще дергающееся в конвульсиях тело? Но ведь никакого вопроса здесь нет ни для русских, ни для «русскоязычных». Для русского такой вопрос чудовищен, а «русскоязычные» в большинстве своем уже ответили слаженным «Да!», несущимся и изнутри России, и из-за ее границ.

А какой же безумец встретит на ура призрак ужасающего, космического бунта? Ведь багровые знамена его будут пропитаны кровью прежде всего - русской. И, скорее всего, кровью лучших сынов русского народа.

Оба хуже.

И будь прокляты на века все те, кто поставил некогда великую страну перед таким чудовищным выбором. Будь прокляты все те, кто высосал из нее жизненные соки, кто убивал саму ее живую душу, вымазывая грязью русские святыни, русскую культуру, русскую историю - и даже сам русский язык, который они всей ржущей и хохочущей оравой слаженно превращали в какую-то тошнотворную помесь местечкового жаргона и американской деляческой фени. Будь прокляты те, кто бросил под ножи озверевших чеченских упырей сотни тысяч стариков, женщин, детей и неоперившихся мальчишек-солдат. Будь прокляты те, кто из Кремля и Останкино стрелял этим мальчишкам в спину. Будь прокляты те, кто добивал и добивает миллионы россиян голодом, холодом, безработицей и непрекращающимися унижениями. Будь прокляты те, кто предавал и предает братьев и союзников России внутри страны и за ее границами: осетин, абхазов, сербов, белорусов. И русских - в ставших вдруг закордоньем российских окраинах.

Будь прокляты все, делающие деньги на крови.

Когда их черная кровь хлынет на землю измученной страны, они не будут оплаканы. И не потому лишь, что у России недостанет слез после всех пережитых и грядущих мук и страданий. Кто же станет скорбеть о кучке подонков, кровопийц и нелюдей, отвалившихся наконец от изгрызенной шеи едва живого народа?

Да ведь и кровь-то их будет - капля в море. Багровые знамена бунта будут пропитаны кровью прежде всего - русской...

Но не дает покоя одна мысль. Любой, даже доведенный до крайнего отчаяния человек не может не думать об этом - если он все еще человек. Взметнувшаяся до самых небес волна народного гнева - не похоронит ли под собою невиновных? Не о банкирах, не о телепроститутках, не о серых кремлевских кардиналах, не о ненавистниках России речь. Речь - о вашем товарище по работе. Вашем сослуживце. Вашем соседе. Речь об инженере Рабиновиче.

О нем - и  С НИМ - я и хочу сегодня поговорить.

Вы не похожи на тех, что жили с нами бок о бок, улыбаясь и - если было нужно - заискивая. Тех, что жили рядом с нами, а уехав, вдруг взорвались страшным, нечеловеческим фонтаном злобы и ненависти к нам, к стране, где они родились и росли, ко всему - будь то культура или история - что с этой страной связано. Значит, эти злоба и ненависть всегда были с ними. Они улыбались, они шутили, они - если было нужно - заискивали.

И ненавидели. Ненавидели. Ненавидели

Вы не похожи на них. В ваших глазах нет ненависти - лишь усталость. Даже сейчас, когда можно открыто ненавидеть никуда и не уезжая - ненавидеть с желтых страниц газет, газеток и газетенок, с заляпанных желчью ненавидящих и кровью ненавидимых экранов телевизоров. Вы пожимаете плечами - вы никогда не умели так. И не хотели этому учиться.

Нет, вы не учились ненависти, просиживая дни и ночи над людоедскими откровениями талмудических учебников «этики». Ненависти к не-еврею у вас нет. Правда, вы слышали с самого раннего детства: «Учись! Надо учиться как следует! А то после школы загремишь в армию, и всю жизнь пахать будешь в работягах - как ЭТИ.»

«Этими» были люди за окном, в сторону которого ваша мама делала широкий жест. Ненависти, пожалуй, не было и в этой маминой фразе. Необходимость учиться - разве это плохо? Мама не говорила вам, что ЭТИХ нужно ненавидеть - вряд ли она сама ненавидела их. Но ЭТИМ как бы от роду полагалось влачить незавидное существование работяг и «пахарей». Которые тоже, вроде бы, люди. Но вроде бы - и не совсем.

Конечно, вы не делали таких серьезных выводов из маминых слов. Вы были ребенком. Поэтому слова эти просто западали вам в душу, податливую как пластилин. Потом вы стали взрослым, вы стали отцом, но и тогда, когда вы слово в слово повторяли сказанное своему сыну, вы не думали о ненависти или презрении к «недочеловекам». Ведь вы никогда не были расистом или нацистом - нацистами были чудовища со свастиками на рукавах, жаждавшие уничтожить ваш народ. Вы просто передавали сыну незатейливую мудрость, некогда впитанную вами. В конце концов, необходимость учиться - разве это плохо?

Кстати, говорили ли вы сыну о том, что чудовища со свастикой были остановлены ЭТИМИ - за окном? И что именно ЭТИ заплатили за победу чудовищную же цену - измерявшуюся не только в десятках миллионов погибших, но и в необходимости для ЭТИХ впрягаться в нечеловеческую черную работу, восстанавливая страну на пепелище войны? Вы были уверены, что об этих жертвах он узнает в школе. А дома можно было поговорить о болячках собственных - тем более, что о еврейских болячках, как вам казалось, и школа, и общество говорили до обидного мало. Вы восполняли этот пробел.

Но ведь и в этом ненависти не было, верно? Просто своя рубаха ближе к телу. Теперь ваш сын на «исторической родине», а дочка в Соединенных Штатах, и еврейские болячки - реальные и фантастические - давно затмили для них боль всего остального мира. Они возмутятся, если кто-то попробует напомнить им о кровавой большевистской мясорубке, перемоловшей миллионы русских, украинцев, башкир, чувашей - потому что око за око, и кто-то должен был заплатить за кишиневские и бердичевские погромы. Им не надо рассказывать об уничтожении русской деревни - они с ваших слов помнят о процессе кремлевских врачей. И уравнять десятки жертв с десятками миллионов, а сотни уничтоженных деревень с парой распотрошенных перин тети Песи оказывается не так уж трудно. Потому что своя рубаха - ближе к телу.

Но вы не учили их ненависти.

И вы никогда не участвовали в ненависти. Более того, вы переживали. Вы переживали, когда видели нарастающее и агрессивное хамство людей, которых привыкли считать «своими». Вы переживали, глядя на бесстыдные и людоедские антраша этих «своих» на костях юных солдатиков, сгинувших ни за понюх табаку в страшной чеченской бойне. Вы морщились при виде хасидских плясок в сердце России, в Кремле - и не потому только, что ханука никогда не была для вас таким уж великим праздником. Вы скорбно качали головой, наблюдая очередное шоу очередного хазанова с вымазыванием всей России, всего русского народа дерьмом - на очередном гусинском или березовском телеканале. Вы скорбно качали головой и говорили: «Ну зачем они так...»

Вы говорили это своей жене. И кроме нее никто этого не слышал.

Но даже и это ваше неодобрение звучало своеобразно. «Ну зачем они так ПОДСТАВЛЯЮТСЯ...»

За стенами своей квартиры вы не касались этой темы. Ни на работе, ни во дворе, где вели нескончаемые шахматные баталии с постаревшими, как и вы, соседями. Вы оправдывали себя в этом: вы не хотели плохо говорить о СВОИХ.

Но ведь это значит, что мы для вас всегда были и остаемся - чужими...

Вы убеждали себя, что сказать правду - пусть даже вашу маленькую индивидуальную правду - о всероссийских хамах, грабителях, ворах, подонках из «ваших», набивающих все новые мешки все новыми пачками измазанных кровью банкнот значит лить воду на мельницу антисемитизма. Вы не хотели погромов.

Погромов?

Когда «ваши» - уезжающие и остающиеся - добрый десяток лет толковали о погромах, которые вот-вот разразятся, вы, соглашаясь, скорбно кивали головой. Думали ли вы потом, пусть даже без жены, наедине с собой - действительно ли изливалось на вас такое море ненависти? Самое страшное, что вам довелось когда-либо услышать в свой адрес, было мрачное «Яв-в-врей...», брошенное вам в спину постоянно подвыпившей дворничихой. Но что на самом деле звучало в ее словах? Ненависть - или обида и скорбь? Тут ведь говорила не только бутылка портвейна, но и трое братьев, отец и жених, не вернувшиеся с фронта, и память о нескончаемой череде поездов, уносивших западноукраинских - а впоследствии и минских, киевских, харьковских, московских - «ваших» на восток, подальше от пекла войны. В далекий Ташкент. Который, как известно, город хлебный.

Признайтесь - вы ведь лгать не любитель - что она и есть самая страшная погромщица, с которой вас сводила судьба.

Впрочем, ее боль - это ее боль. А у каждого - своя боль и своя рубашка. Которая к телу ближе. Но тогда получается, что те странные весы, на которых миллионы жизней легко уравновешиваются парой распотрошенных перин, все-таки изобрели не ваши дети.

Я листаю книгу бывшего полковника разведки. Чья это разведка для вас, инженер Рабинович: своя или чужая? Полковник, во всяком случае, для нее уже чужой. Полковник Моссада пишет страшные, шокирующие вещи. И бывшие соотечественники полковника с телеэкранов публично призывают с ним расправиться. А демократическая западная страна, где он родился и ныне живет, делает вид, что ничего не видит и не слышит. Полковник смелый человек, потому что знает: его даже для видимости не будут защищать.

Полковник пишет страшные, шокирующие вещи. В израильской разведке, рассказывает он, работает всего несколько сотен человек. Но паутина, которой Моссад опутал всю планету - вовсе не легенда, придуманная врагами или самими моссадовцами. Просто, как пишет Виктор Островский (так зовут бывшего полковника), агентом Моссада является КАЖДЫЙ еврей в мире.

Даже если сам еврей о том ничегошеньки пока не знает.

И это самое страшное из всего, что говорит Островский.

«На следующий день Ран С. [преподаватель в школе Моссада] прочитал лекцию о "сайяним", уникальной и очень важной части работы Моссада. Сайяним - или помощники - должны быть на 100% евреями. Они живут за границей, и, хотя не являются гражданами Израиля, ко многим из них можно найти подход через их родственников в Израиле. Например, израильтянина, имеющего родственника в Англии, могут попросить написать письмо о том, что предъявитель письма представляет организацию, главная цель которой - спасение евреев в диаспоре. И не может ли британский родственник ему чем-нибудь помочь?

Во всем мире - тысячи сайяним. В одном только Лондоне 2000 активных помощников и еще 5000 в списке. Они выполняют самые разные функции. Скажем, сайян, работающий в прокате автомобилей, может помочь Моссаду взять машину напрокат, не заполняя соответствующую документацию. Сайян, имеющий дело со сдачей квартир, может найти нужное жилье, не вызывая ничьих подозрений. Сайян в банке одолжит необходимые деньги даже глубокой ночью. Сайян-доктор обработает пулевое ранение, ничего не сообщая полиции - и так далее...

Допустим, для операции резиденту нужно прикрытие - магазин электроники. Один звонок сайяну, и тот немедленно доставит 50 телевизоров, 200 видеомагнитофонов - все, что необходимо - с его склада в помещение резидента. И в тот же день у вас магазин с товаром на 3-4 миллиона...

В одном можно всегда быть уверенным. Если еврей знает, что речь идет о Моссаде, он может и не согласиться работать с вами - НО ОН НИКОГДА ВАС НЕ ВЫДАСТ. В вашем распоряжении оказывается абсолютно безопасная система вербовки, предоставляющая в ваше распоряжение миллионы евреев - на выбор...» (*)

Никогда не выдаст... Почему, инженер Рабинович? Потому что СВОИ? Но значит, страна, против которой эта разведка работает, страна, в которой живет этот обрабатываемый Моссадом еврей - для него ЧУЖАЯ?

Я почти уверен, что никакой моссадовский резидент не стучался в вашу дверь. Скорее всего, и не постучит. Но если - что сделаете вы? Опять-таки, уверен, что сотрудничать с ним вы откажетесь - я уже говорил, что в порядочности вашей не сомневаюсь. А дальше? Ведь Островский не врет. Именно этот фрагмент опальной книги - о тотальной системе сайяним - вызвал колоссальный скандал в израильском кнессете и немалые напряжения между Израилем и его западными партнерами. «Если еврей знает, что речь идет о Моссаде, он может и не согласиться работать с вами - НО ОН НИКОГДА ВАС НЕ ВЫДАСТ».

Значит ли это, что вы, инженер Рабинович, не согласитесь работать с иностранным резидентом, агентом, разведчиком, шпионом - но вы ПОЗВОЛИТЕ ему и дальше с полной безопасностью вести свою деятельность (и ведь явно не про-российскую) в ВАШЕЙ стране?

Или все-таки страна эта - чужая?

Но ведь и это невозможно представить. Будь оно так - вы давно бы уехали вслед за детьми, а не сидели бы на прежнем месте в вашем московском, питерском, ростовском, воронежском дворике, передвигая шахматные фигуры на пару с соседом, с которым вы, вместе старея, играете с уже незапамятных времен...

И все же, и все же, и все же... Откройте газету. Включите телевизор. Да посмотрите, наконец, в окно - ведь вы же смотрите в него каждый день! Разве вы не видите, что стало с нашей - НАШЕЙ С ВАМИ - страной? Что с ней делали и делают каждый день? Какую судьбу для нее готовят?

Так почему же под смертным приговором России стоит и ВАШЕ имя?

Я читаю в ваших глазах немое возмущение и немой укор: «Как вы могли ТАКОЕ подумать? Что все эти мерзости - от моего имени? Что вся грязь, выливаемая на Россию и на русских негодяями из «наших» - от моего имени? Что все планы и даже требования раз и навсегда превратить Россию в кучку колониальных княжеств с вымирающим потихоньку населением - от моего имени? Что вся ложь и гнусь, все издевательства над историей русского народа, его культурой, его верой, его Церковью, его прошлым и будущим - от моего имени?»

Я понимаю ваше возмущение. Но я скажу вам, как я мог подумать о вас такое. Подонки из «ваших», озвучивающие и реализующие все эти гнусности, выступают не от своего лишь имени. «Еврейские интересы требуют... Еврейские интересы должны быть обеспечены... Еврейские права должны быть раз и навсегда установлены...» Иногда это следует из контекста. Часто - звучит и открыто. И тогда они заявляют, что представляют еврейство России и всего мира. А значит, и вас, инженер Рабинович.

И я ни разу не слышал, чтобы вы их в этом опровергли - вслух.

Негодяй, сознательно обрекающий тысячи и даже миллионы людей на нечеловеческое существование - есть негодяй. Пусть в его жилах течет кровь сорока поколений русских пахарей - мне на это плевать. Он негодяй, и за все его преступления - будь он проклят.

Мерзавец, одним движением сановного пальчика лишивший мою маму накопленной за долгие годы пары «гробовых» тысяч, мерзавец и есть. Пусть в его жилах течет наиголубейшая кровь Рюриковичей - мне на это плевать. Он мерзавец, и за содеянное с моей мамой и миллионами таких, как она - будь он проклят.

Вы слышите, инженер Рабинович? Почему же при имени любого мерзавца, вора и подонка из «ваших» вы МОЛЧИТЕ, потупив взор?

Ведь вы же - в отличие от всех помянутых «пахарей», «рюриковичей», «левитов» и «коэнов», которые без различия кровей есть лишь мразь - ведь вы же ЧЕЛОВЕК! А значит, есть же у вас и ЧЕСТЬ, и СОВЕСТЬ, и СТЫД!

ТАК ПОЧЕМУ ЖЕ ВЫ МОЛЧИТЕ?

Ни один - даже доведенный до распоследнего отчаяния - человек не может не думать о невинных жертвах. Будь то в самом пекле, в самом эпицентре самого страшного бунта – но и там только нелюдь может позволить себе, весело поигрывая топором, не заботиться о том, КАКАЯ кровь, ЧЬЯ кровь брызнет из-под его лезвия. Даже в близящиеся последние времена.

Я не верю - не хочу верить! - что живя в России все ваши долгие и почтенные годы, деля со всеми горький хлеб, выпеченный для России двадцатым страшным столетием, вы были и остались чужим. Может ли быть так, что нынешняя боль России, ее горечь и унижение - для вас ничто, «чужие рубахи»? Может ли быть так, что в то время, когда корчится в муках многомиллионная страна - НАША С ВАМИ страна - вы перебираете лишь еврейские обиды, еврейские болячки, лелеете лишь еврейские надежды, радуетесь лишь еврейским успехам и плачете лишь над еврейскими неудачами и бедами?

Я не верю и не хочу верить, что это так. Но это вопрос веры. Что же до знания - я не знаю ответа на эти вопросы. Его знаете только вы.

Но вы молчите.

***

______________________________________________
(*) Victor Ostrovsky, Claire Hoy. By Way of Deception. St. Martin's Press (paperback edition), 1991, pp. 86-87.