Аким Арутюнов
ДОСЬЕ ЛЕНИНА БЕЗ РЕТУШИ

Часть 1

Часть 2

Нельзя было не учитывать и позицию ЦИК и ИВСКД в вопросе о власти. Резолюция совместного пленарного заседания оказалась не в пользу большевиков. Заседание отвергло их проект создания правительства исключительно из “представителей революционного пролетариата и крестьянства”. Не получили широкой поддержки и депутаты Петроградской Городской думы, которые призывали передать всю полноту власти Советам. В резолюции, внесенной меньшевиками и эсерами и принятой большинством депутатов, содержались два основных момента: одобрение идеи скорейшего созыва Демократического совещания, чтобы принять окончательное решение по вопросу о власти, а до этого поддержать новое правительство, сформированное Керенским 375. И если первая часть резолюции представляла известный компромисс между основными партиями, то вторая часть была вынужденной мерой, поскольку 1 сентября Керенский создал новый орган государственной власти — Директорию и объявил Россию республикой, поставив тем самым ЦИК, ИВСКД и все общество перед свершившимся фактом.

Наконец, следует сказать о наличии серьезных разногласий в самой большевистской партии. Они касались как самой программы борьбы за власть, так и ее методов. При этом заметим, что наиболее существенные разногласия были между умеренными большевистскими лидерами, входящими в ЦК, и Лениным. Особенно ярко они проявились на VII (Апрельской) Всероссийской конференции РСДРП(б) и на VI съезде партии. В обоих случаях умеренные большевики решительно отвергли экстремистский курс Ленина, толкающий партию на вооруженное восстание с целью захвата власти. Эту позицию они 376 отстаивали и на совместном заседании ЦИК и ИВСКД, прошедшем в ночь с 27 на 28 августа.

Позиция умеренных большевиков находила широкую поддержку в партийной среде, и это не мог не учитывать Ленин, равно как не мог он не учитывать авторитет эсеров и меньшевиков. Статьи Ленина 377 за первую половину сентября показывают, что на какое-то время в его взглядах произошли существенные изменения. Он вновь возвращается, пусть на словах, к вопросу о мирном развитии революции и соглашается с позицией умеренных по поводу компромисса с эсерами и меньшевиками: “Теперь наступил такой крутой и такой оригинальный поворот русской революции, что мы можем, как партия, предложить добровольный компромисс — правда, не буржуазии, нашему прямому и главному классовому врагу, а нашим ближайшим противникам, “главенствующим” мелкобуржуазно-демократическим партиям, эсерам и меньшевикам” 378.

Однако Ленин объясняет компромисс с эсерами и меньшевиками обстоятельствами и ограничивает его во времени: “Лишь как исключение, лишь в силу особого положения, которое, очевидно, продержится лишь самое короткое время, мы можем предложить компромисс этим партиям...” 379 По его мнению, компромисс заключался бы в том, что “большевики, не претендуя на участие в правительстве... отказались бы от выставления немедленно требования перехода власти к пролетариату и беднейшим крестьянам, от революционных методов борьбы за это требование. Условием, само собой разумеющимся и не новым для эсеров и меньшевиков, была бы полная свобода агитации и созыва Учредительного собрания, без новых оттяжек или даже в более короткий срок” 380. Фактически Ленин вроде бы отказывался от вооруженной борьбы за власть, выступал за господство в Советах, при условии полной свободы агитации и перевыборов, что, по его мнению, обеспечило бы “мирное движение революции вперед, мирное изживание партийной борьбы внутри Советов” 381.

Статья Ленина “О компромиссах” была отрицательно воспринята многими известными большевистскими лидерами Петербургского комитета, обсудившими ее на своем заседании 7 сентября 382. С возражениями против ленинской тактики компромиссов выступили и члены Московского областного бюро РСДРП(б) 383.

14 сентября в газете “Рабочий путь” появилась очередная статья Ленина “Один из коренных вопросов революции”. “Ни обойти, ни отодвинуть вопроса о власти нельзя, — писал он, — ибо это именно основной вопрос, определяющий все в развитии революции, в ее внешней и внутренней политике” 385. Примечательно, что всю вину за неустройство власти Ленин взваливает на эсеров и меньшевиков, на их политику, которая, по его мнению, определялась “классовым положением мелкой буржуазии, ее экономической неустойчивостью в борьбе между капиталом и трудом”. Он ставит вопрос ребром: “Либо разгон Советов и бесславная смерть их, либо вся власть Советам... Власть Советам одна только может быть устойчивой, заведомо опирающейся на большинство народа... “Власть Советам” — это значит радикальная переделка всего старого государственного аппарата, этого чиновничьего аппарата, тормозящего все демократическое, устранение этого аппарата и замена его новым, народным, т.е. истинно демократическим аппаратом Советов, т.е. организованного и вооруженного большинства народа, рабочих, солдат, крестьян, представление почина и самостоятельности большинству народа не только в выборе депутатов, но и в управлении государством, в осуществлении реформ и преобразований” 386.

Вся история Советской власти как нельзя лучше показала, что принесла народам России эта “радикальная реформа”. Однако в те сентябрьские дни Ленин продолжал писать одну статью за другой, не дожидаясь их публикации. Так, в статье “Русская революция и гражданская война” Ленин, прежде всего, обрушивается на демократическую прессу, которая, не без оснований, предупреждает, что “гражданская война может смести все завоевания революции и поглотить в потоках крови... молодую, неокрепшую свободу...” 387. Ленин подбрасывает очередную фальшивку, пишет, что действия генерала Корнилова, “поддерживаемые помещиками и капиталистами”, якобы привели “к фактическому началу гражданской войны” 388. Далее, чтобы уйти от ответственности за организацию вооруженного путча в начале июля, он пишет, что 3-4 июля произошли “очень сильные стихийные взрывы” 389. Обеляя антигосударственные действия (подкупленных большевиками) солдат и матросов 3—4 июля, он говорит, что пролетарские лозунги якобы “увлекли за собой большинство активных революционеров” 390. Ленин обрушивается и на Каледина, поддерживаемого “Гучковыми, Милюковыми, Рябушинскими и К°” за то, что тот в целях развязывания гражданской войны “прямо “ездил поднимать Дон” 391.

Ленин в статье поднял вопрос возможного союза большевиков с эсерами и меньшевиками против кадетов. Но тут же отмечает, что “перед лицом этого исторического факта вся буржуазная пресса со всеми ее подголосками (Плехановыми, Потресовыми, Брешко-Брешковскими и т.д.) кричит изо всех сил, что именно союз большевиков с меньшевиками и эсерами “грозит” ужасами гражданской войны...” 392.

Ленин еще в сентябре выразил свое негативное отношение к Учредительному собранию, сказав, что “в нем ведь тоже эсеры могут продолжать “игру” в соглашения с кадетами...” 393. В заключение Ленин изложил главную мысль: “Союз городских рабочих с беднейшим крестьянством через немедленную передачу власти Советам...” А завершил статью так: “Не пугайте же, господа, гражданской войной: она неизбежна, если вы не хотите рассчитаться с корниловщиной и с “коалицией” теперь же до конца, — то эта война даст победу над эксплуататорами, даст землю крестьянам, даст мир народам, откроет верный путь к победоносной революции всемирного социалистического пролетариата” 394.

Вслед за этим Ленин пишет другую статью — “Задачи революции”. В ней он, признав неоспоримый факт принадлежности большинства населения России к мелкобуржуазному классу, выражает убежденность его колебания между буржуазией и пролетариатом. Думается, тут он ошибается. Крестьянский съезд отчетливо показал, что крестьяне ничего общего не хотят иметь с большевиками. И тем не менее Ленин считал, что только при присоединении крестьянства к пролетариату может быть обеспечена “победа дела революции, дела мира, свободы, получения земли трудящимися, обеспечена легко, мирно, быстро, спокойно 395. По сути, в статье Ленин пространно излагает свой взгляд на перспективу революции и ее характер, в основном повторяет тезисы статьи “О компромиссах”.

Пытаясь воздействовать на психику эсеров и меньшевиков, запугивая их гражданской войной, одержимый своей идеей захвата власти в России Ленин заключает: “Если Советы возьмут теперь в руки, всецело и исключительно, государственную власть для проведения изложенной выше программы, то Советам обеспечена не только поддержка девяти десятых населения России, рабочего класса и громаднейшего большинства крестьянства. Советам обеспечен и величайший революционный энтузиазм армии и большинства народа... Взяв всю власть. Советы могли бы еще теперь, — и, вероятно, это последний шанс их — обеспечить мирное развитие революции, мирные выборы народом своих депутатов, мирную борьбу партий внутри Советов, испытание практикой программы разных партий, мирный переход власти из рук одной партии в руки другой. Если эта возможность будет упущена, то весь ход развития революции, начиная от движения 20 апреля и кончая корниловщиной, указывает на неизбежность самой острой гражданской войны между буржуазией и пролетариатом” 396.

5 сентября Петербургский комитет направил по этим же адресам письма. В них предлагалось “приложить все усилия к созданию возможно более значительной и сплоченной группы из участников совещания, членов нашей партии” и давалось указание направлять своих товарищей в Смольный “для более точного и подробного информирования о наших задачах на совещании” 397.

Однако были разногласия и по этому вопросу между членами ЦК и Лениным. Ульянов решительно выступал против участия большевиков в Демократическом совещании и, надо сказать, имел здесь единомышленников. Позднее, в работе “Из дневника публициста”, написанной 22 сентября 398, он говорит, что “наша партия сделала ошибку, участвуя в нем” 399.

И тем не менее большевики, отвергнув советы Ленина, приняли участие в работе Демократического совещания, надеясь, что на нем можно будет создать коалиционное (с меньшевиками и эсерами) социалистическое правительство. Более того, 13 сентября ЦК РСДРП(б) избрал специальную комиссию 400, в задачу которой входила подготовка резолюции и декларации 401. Однако принципиальные разногласия между большевистскими руководителями не позволили им создать значительное представительство в Демократическом совещании. Среди присутствующих делегатов было: 532 эсера (в том числе 71 левый эсер), 172 меньшевика (в том числе 56 интернационалистов), 134 большевика, 133 беспартийных и 55 народных социалистов 402.

На совещании выступали Каменев и Троцкий. И если первый выступил за создание коалиционного правительства на широкой основе, то второй настаивал на передаче всей власти Советам. Правда, несмотря на различие взглядов, делегаты-большевики (в основном из Петроградского комитета и ЦК) были едины во мнении, что Демократическое совещание имеет позитивное значение в деле дальнейшего мирного развития революции и выхода страны из правительственного кризиса. Лишь Ленин продолжал упрямо твердить о “полнейшей неправильности тактики участия в “Демократическом совещании”, “Демократическом совете” или предпарламенте” 403.

“Получив большинство в обоих столичных Советах рабочих и солдатских депутатов, — писал он, — большевики могут и должны взять государственную власть в свои руки. Могут, ибо активное большинство революционных элементов народа обеих столиц достаточно, чтобы увлечь массы, победить сопротивление противника, разбить его, завоевать власть и удержать ее... Большинство народа за нас... Почему должны власть взять именно теперь большевики? Потому, что предстоящая отдача Питера ^{[ 68 ]} сделает наши шансы во сто раз худшими... Вопрос в том, чтобы задачу сделать ясной для партии: на очередь дня поставить вооруженное восстание в Питере и в Москве (с областью), завоевание власти, свержение правительства... Взяв власть сразу в Москве и в Питере (не важно, кто начнет; может быть, даже Москва может начать), мы победим безусловно и несомненно” 404.

Примерно в таком же ключе написано и второе письмо, с той лишь разницей, что в нем Ленин пытается “научно” обосновать необходимость вооруженного восстания, относясь “к восстанию, как к искусству!”, оправдать или, по крайней мере, замаскировать свою заговорщическую тактику борьбы за власть, которая являлась прямым подражанием бланкизму. Здесь он вновь повторяет: “За нами большинство класса, авангарда революции, авангарда народа, способного увлечь массы” 405. Ниже мы убедимся, что Ленин выдавал желаемое за действительное. А вот с чем можно согласиться, так это с тем, что “99 шансов из 100 за то, что немцы дадут нам по меньшей мере перемирие. А получить перемирие теперь — это значит уже победить весь мир” 406 (!).

Письма Ленина в срочном порядке были обсуждены на чрезвычайном заседании Центрального Комитета 15 сентября. В обсуждении приняли участие Бубнов, Бухарин, Дзержинский, Иоффе, Каменев, Коллонтай, Ломов, Милютин, Ногин, Рыков, Свердлов, Сокольников, Сталин, Троцкий, Урицкий, Шаумян, которым были розданы копии 407. Обмен мнениями показал: большинство за то, чтобы эти письма немедленно уничтожить! Как вспоминал впоследствии Бухарин, “ЦК партии единогласно постановил письма Ленина сжечь” 408. Во внесенной Каменевым резолюции говорилось: “ЦК, обсудив письма Ленина, отвергает заключающиеся в них практические предложения, призывает все организации следовать только указаниям ЦК и вновь подтверждает, что ЦК находит в текущий момент совершенно недопустимым какие-либо выступления на улицу...” 409 Было принято решение не отсылать эти письма в низовые партийные организации, осознавая, что массы их просто не поймут. И в самом деле. Две недели тому назад ЦК призывал рабочих и солдат выступить против Корнилова в защиту Временного правительства, а теперь Ленин предлагает бойкотировать демократическое совещание и свергнуть это правительство. В 10-летие октябрьского переворота участник чрезвычайного заседания ЦК Г.Ломов писал: “...Мы боялись, как бы это письмо не попало к петербургским рабочим, в райкомы, Петербургский и Московский комитеты, ибо это внесло бы сразу громадный разнобой в наши ряды... Мы боялись: если просочатся слова его к рабочим, то многие станут сомневаться в правильности линии всего ЦК” 410.

Итак, большевики отвергли требования Ленина покинуть Демократическое совещание и начать подготовку к вооруженному восстанию и приняли на вооружение тактику оказания давления на Демократическое совещание, чтобы добиться принятия наиболее радикальной декларации, касающейся принципов формирования власти и правительства 411. Большевистские делегаты поддержали также идею создания постоянного представительного органа (Предпарламента) 412, в задачу которого входило бы окончательное решение вопроса о государственной власти.

Ленин продолжал настаивать на бойкоте, поэтому этот вопрос был вынесен на заседание Центрального Комитета, которое состоялось 21 сентября. Большинство участников заседания решило не отзывать всю делегацию большевиков, а ограничиться их отзывом лишь из состава президиума совещания. Затем обсудили вопрос об участии большевиков в Предпарламенте. Поскольку мнение членов ЦК по данному вопросу разделилось, было принято решение продолжить обсуждение на объединенном собрании членов ЦК с участием делегатов совещания. Вечером того же дня в поддержку позиции Ленина выступил Троцкий. Рыков же призвал большевиков участвовать в Предпарламенте. С ним согласились Каменев, Ногин, Рязанов и многие другие: 77 человек проголосовали за участие большевиков в Предпарламенте, 50 — против. Это решение было тут же утверждено Центральным Комитетом 413.

И снова Ленин пишет статью, критикующую большевиков за участие “в этом гнусном подлоге”, осуждает их за то, что не покинули совещание “в виде протеста”, и тем самым якобы “партия дала себя завлечь, на время, в ловушку презренной говорильни”, потеряв “дорогое время на представителей гнилья...” 414.

В этой связи хотелось бы привести высказывание известного русского историка С.П. Мельгунова, который, на мой взгляд, довольно метко и объективно охарактеризовал одну из черт Ленина: “В энергии Ленину отказать нельзя. Эти настойчивые, достаточно сумбурные и почти истерические призывы, — едва ли в них можно найти проявление “глубокой марксистской диалектики” и следы плодотворного изучения военных доктрин немецкого стратега-философа Клаузевица, — в конце концов заражали те “верхи” партии, с инертностью которых в деле восстания с такой фанатической страстностью боролся Ленин” 415.

Во-вторых, Ленин страшно боялся, что Временное правительство в ближайшее время может пойти на сепаратный мир с немцами, а затем направить войска на большевиков, и тогда — конец “революции”. Поэтому в письме Центральному Комитету РСДРП (б) он настоятельно требует использовать “исключительные выгоды положения”, то есть “объективные предпосылки успешного восстания”. И далее: “Наша победа в восстании сорвет игру с сепаратным миром против революции...” 416

Более 100 лет Финляндия входила в состав Российской империи 417, и все эти годы финны не теряли надежды вновь обрести самостоятельность. С падением самодержавия в финском обществе заметно усилилось движение за государственный суверенитет. Следует заметить, что в этих условиях левые взгляды находили широкую поддержку среди финского населения. Правда, в политических и общественных кругах не исключали возможность получения национальной независимости мирными средствами — решением Советов, которые, как они считали, могли прийти к власти. Начиная с середины лета Гельсингфорс становится центром политических баталий. Здесь были сосредоточены главные военно-морские силы российской империи и другие военные объекты, которые, при определенных условиях, могли быть использованы большевиками в нужном направлении. Все это не осталось незамеченным и неучтенным Лениным.

Тем временем радикально настроенные силы в Финляндии крепли с необыкновенной быстротой. Причем в их действиях наблюдалась известная согласованность. Примером может служить объединенное собрание Исполкома Гельсингфорского Совета, Областного комитета Советов рабочих и воинских депутатов Финляндии и представителей полковых и судовых комитетов Гельсингфорского района, состоявшееся 2 сентября. В резолюции, принятой большинством участников собрания, в частности, подчеркивалось: “Мы настойчиво требуем от ЦИК, чтобы он отказал в доверии всякому коалиционному... министерству и немедленно созвал II Всероссийский съезд Советов рабочих, солдатских и крестьянских депутатов” 418. Это указывало на наличие в Финляндии потенциальных сил, способных пойти на более радикальные действия.

С 9 по 12 сентября в Гельсингфорсе проходил III Областной съезд Советов армии, флота и рабочих Финляндии. Он завершился победой левых сил. В избранный постоянный Исполнительный комитет вошли, в основном, левые эсеры и большевики. Председателем Областного Исполнительного комитета армии, флота и рабочих Финляндии (ОИКАФРФ) был избран ультралевый большевик, член ЦК РСДРП(б), литовец Ивар Смилга. Тот самый Смилга, который в июльские дни вместе с членом “Военки” Мартином Лацисом призывал мятежников захватить важнейшие государственные и военные объекты Петрограда. ОИКАФРФ провозгласил себя высшим органом политической власти в Финляндии. Мне думается, что, находясь в Гельсингфорсе 419 и поддерживая постоянную связь с лидерами финских большевиков, Ленин оказывал им практическую помощь в организации съезда и выработке радикального решения. Именно эти события подтолкнули Ульянова к пересмотру своей “умеренной” позиции. Образование ОИКАФРФ настолько окрылило его, что в воскресенье, 17 сентября, он переезжает из Гельсингфорса в Выборг, поближе к столице, где твердо решил осуществить вооруженный захват власти. Но впереди его ждала борьба с противниками-большевиками, как это не странно.

А они тем временем не сидели сложа руки. Так, 23 сентября, по инициативе членов ЦИК, была организована встреча с делегатами демократического совещания. На нем было принято решение о созыве 20 октября II Всероссийского съезда Советов. На следующий день состоялось объединенное собрание Центрального Комитета, представителей Петербургского комитета и делегации большевиков — членов Предпарламента 420. В резолюции определялись главные задачи партии: поддержка идеи передачи власти Советам; укрепление их политического авторитета, чтобы составить серьезную конкуренцию правительству; расширение связей между Советами на местах; переизбрание исполкомов центральных, областных и местных Советов и, наконец, принятие всех мер, обеспечивающих проведение Всероссийского съезда в определенный срок 421.

Должен заметить, что большевики активно включались в работу по переизбранию исполкомов Советов. Уже к 25 сентября, в результате реорганизации президиума Петроградского Совета, в его состав вошли четыре большевика 422, два эсера и один меньшевик. Председателем президиума стал Троцкий. В этот же день состоялось пленарное заседание. Пользуясь отсутствием ряда депутатов (большинство членов прежнего президиума, в знак протеста против сомнительных комбинаций при голосовании ^{[ 69 ]}, покинули зал заседания), большевики протащили резолюцию Троцкого, в которой говорилось о нежелании Петроградских рабочих и солдат оказывать поддержку новому коалиционному правительству. В резолюции от имени широких слоев населения страны (?) выражалось убеждение в том, что “весть о новой власти встретит со стороны всей революционной демократии один ответ: “в отставку”. И, опираясь на этот единодушный голос подлинной демократии, Всероссийский съезд С.Р. и С.Д. создаст истинно революционную власть” 423.

Это был очередной мошеннический прием большевиков. Петроградские рабочие и солдаты в большинстве своем и не помышляли о новой, “революционной власти”. И тем не менее эта резолюция окончательно вывела Ленина из равновесия. Взвесив все “за” и “против”, он 27 сентября пишет из Выборга 424 письмо Смилге. На мой взгляд, это письмо является одним из ценнейших источников по истории большевистской партии. Оно проливает свет на многие вопросы, связанные с октябрьским переворотом, указывает на его заговорщический характер, не имеющий ничего общего с выражением настроения широких народных масс. В нем Ленин откровенно излагает Смилге свой план захвата власти, опираясь на финские силы:

“Общее политическое положение внушает мне большое беспокойство... Правительство имеет войско и систематически готовится (Керенский в Ставке, явное дело, столковывается с корниловцами о войске для подавления большевиков и столковывается деловым образом). А мы что делаем? Только резолюции принимаем?.. Систематической работы большевики не ведут, чтобы подготовить свои военные силы для свержения Керенского... История сделала коренным политическим вопросом вопрос военный. Я боюсь, что большевики забывают это... Со стороны партии революционного пролетариата это может оказаться преступлением. По-моему, надо агитировать среди партии за серьезное отношение к вооруженному восстанию — для этого переписать на машинке и сие письмо и доставить его питерцам и москвичам... Кажется, единственное, что мы можем вполне иметь в своих руках и что играет серьезную военную роль, это финляндские войска и Балтийский флот. Я думаю, Вам надо воспользоваться своим высоким положением, свалить с себя на помощников и секретарей всю мелкую, рутинную работу, не терять времени на “резолюции”, а все внимание отдать военной подготовке финских войск + флота для предстоящего свержения Керенского. Создать тайный комитет из надежнейших военных, обсудить с ним всесторонне, собрать (и проверить самому) точнейшие сведения о составе и расположении войск под Питером и в Питере, о перевозе войск финляндских в Питер, о движении флота и т.д... Мы ни в коем случае не можем позволить увода войск из Финляндии. Лучше идти на все, на восстание, на взятие власти, — для передачи ее съезду Советов... надо сейчас же пустить в обращение такой лозунг: Власть должна немедленно перейти в руки Петроградского Совета, который передаст ее съезду Советов... Зачем терпеть еще три недели войны и “корниловских подготовлений” Керенского...” 425

29 сентября Ленин пишет статью “Кризис назрел”, в которой вновь призывает партию немедленно приступить к осуществлению вооруженного восстания и пытается аргументировать необходимость этого выступления: “Мы стоим в преддверии всемирной пролетарской революции... Все симптомы указывают... именно на то, что общенациональный кризис назрел” 426.

В этой связи приведу отрывок из дневника коллежского асессора, чиновника особых поручений при министерстве финансов Российской империи С.К. Бельгарда: “Воскресенье, 24 сентября 1917 г. В ночь на сегодня началась всеобщая железнодорожная забастовка. Ходят поезда только местного сообщения, а на дальних — воинские и продовольственные. Исполнительный Комитет Московского Центрального Железно-Дорожного союза большинством 19 голосов против 16 объявил забастовку. От трех голосов ставится на карту, быть может, судьба России!.. Вторник, 26 сентября 1917 г. ...В газетах много объявлений... Тяжелое впечатление производит описание убийства матросами “Петропавловска” своих четырех офицеров. До какого озверения могут дойти русские люди!” 430

А в это время Ленин пишет воззвание “К рабочим, крестьянам и солдатам”: “Товарищи! Посмотрите кругом себя, что делается в деревне, что делается в армии, и вы увидите, что крестьяне и солдаты терпеть дольше не могут... Ни рабочие в городах, ни солдаты на фронте не могут терпеть... военного подавления справедливой борьбы крестьян за землю... Идите же все по казармам, идите в казачьи части, идите к трудящимся и разъясняйте народу правду: Если власть будет у Советов, то не позже 25-го октября (если 20 октября будет съезд Советов) будет предложен справедливый мир всем воюющим народам... Тогда народ узнает, кто хочет несправедливой войны. Тогда народ решит в Учредительном собрании. Если власть будет у Советов, то немедленно помещичьи земли будут объявлены владением и достоянием всего народа” 431.

Воззвание заканчивалось словами: “Долой правительство Керенского, который сговаривается с корниловскими генералами-помещиками, чтобы подавлять крестьян, чтобы стрелять в крестьян, чтобы затягивать войну! Вся власть Советам рабочих и солдатских депутатов!” 432

1 октября Ленин посылает короткое “Письмо в ЦК, ПК, МК и членам Советов Питера и Москвы, большевикам”, в котором делает еще одну попытку склонить на свою сторону партийных лидеров двух столиц и большевиков — членов Советов. Здесь все тот же призыв к вооруженному выступлению, все те же доводы, что большинство за большевиков: “...в войске симпатии к нам растут (99 процентов голосов солдат за нас в Москве, финляндские войска и флот против правительства...) ...Большевики не вправе ждать съезда Советов, они должны взять власть тотчас. Этим они спасают и всемирную революцию... Ждать — преступление перед революцией” 433.

На это письмо в ЦК особо не отреагировали. Центральный Комитет был занят выдвижением кандидатов в Учредительное собрание, подготовкой к работе Предпарламента и другими вопросами, связанными с участием большевиков в ЦИК и Советах. Так, на заседании Центрального Комитета 29 сентября был принят список кандидатов в Учредительное собрание от ЦК РСДРП(б) в количестве 41 человека. Среди них: Ленин, Зиновьев, Троцкий, Каменев, Сталин, Свердлов, Бухарин, Рыков, Ногин, Бубнов, Коллонтай, Луначарский, Сокольников, Шаумян, Крыленко, Крестинский, Иоффе и другие 434. Этот факт говорит о том, что большинство членов и кандидатов в члены ЦК стояло на умеренных позициях. Об этом свидетельствовала и продолжавшаяся заочная “дуэль” между ними и Лениным. Однако следует отметить, что, начиная со второй половины сентября, круг единомышленников Ленина постепенно стал расширяться. Мощным “камнем” в укреплении бастиона экстремистов послужил переход на их позиции Троцкого. Именно Троцкий был первым, кто поднял в ЦК вопрос о бойкоте Демократического совещания, на что Ленин отреагировал восклицанием: “Браво, товарищ Троцкий!.. Да здравствует бойкот!” 435

Ленина поддержали и другие члены Центрального Комитета РСДРП(б) (Свердлов, Сталин, Смилга, Сокольников, Бубнов), а также Петроградского комитета (Лацис, Подвойский, Харитонов, Молотов и другие); Московского областного бюро ЦК (Яковлева, Ломов). Последний 3 октября пытался убедить членов ЦК, что в Москве и области массы настроены весьма решительно и что необходимо начать подготовку к взятию власти 436. Ниже мы убедимся, что заявление Ломова было вымыслом, дезинформирующим членов ЦК. Вот что писали тогда “Известия”: “Не все благополучно сейчас в тылу. И это питает и обостряет вражду к тылу. И уничтожить эту вражду можно не одними опровержениями лжи, а действительным уничтожением того, что является в этих обвинениях правдой” 437.

Своими частыми и назойливыми письмами Ленин создавал в Центральном Комитете нервозную обстановку, отнимал у его членов много времени. Поэтому на заседании 3 октября было принято решение “предложить Ильичу перебраться в Питер, чтобы была возможной постоянная тесная связь” 438.

К этому времени Центральный Комитет окончательно раскололся на сторонников и противников Ленина. Такая же обстановка была и в партийных комитетах двух столиц. Используя благоприятные условия, экстремисты стали протаскивать нужные решения. Так, например, 7 октября на собрании делегатов-большевиков, прибывших на заседание Предпарламента, пользуясь отсутствием Зиновьева, Рыкова, Ногина и других авторитетных лидеров, Троцкому удалось незначительным перевесом голосов принять решение о его бойкоте 439.

Опираясь на воинственно настроенных членов Петроградского комитета и военной организации, Ленин вел подготовку к свержению Керенского. Как утверждал в своих статьях М. Лацис, все меры, направленные против Временного правительства, принимались без ведома Центрального Комитета 440. Это говорит о том, что Ленин и его единомышленники систематически и грубо нарушали принципы организационного строения своей партии.

Но так или иначе, команда Ленина форсировала подготовку заговора против народа. Одним из таких шагов явился демарш большевиков на первом заседании Предпарламента вечером 7 октября. Явившись к концу заседания, Троцкий взял слово для политического заявления. Для начала он обрушился с оскорблениями в адрес Временного правительства и делегатов Предпарламента, назвав их “орудием контрреволюционной буржуазии”, чем вызвал у большинства присутствующих негодование. Наглый, но, бесспорно, незаурядный оратор все же закончил свое заявление: “Мы взываем, покидая Временный Совет, к бдительности и мужеству рабочих, солдат и крестьян всей России. Петроград в опасности. Правительство усугубляет эту опасность. Правящие партии усугубляют ее. Только сам народ может спасти себя и страну. Мы обращаемся к народу: да здравствует немедленный, честный, демократический мир, вся власть Советам, вся земля народу, да здравствует Учредительное собрание!” После выступления Троцкого делегация большевиков, под топот огромной аудитории, направилась к выходу. А вслед им летели выкрики: “Мерзавцы!”, “Идите в свои опломбированные немецкие вагоны!” 441

За день до открытия заседания Предпарламента Ленин переехал из Выборга в Петроград 442. Здесь он разворачивает бурную деятельность, связанную с подготовкой свержения Временного правительства. “Весь целиком, без остатка, — пишет в своих воспоминаниях Н.К. Крупская, — жил Ленин этот последний месяц мыслью о восстании, только об этом и думал, заражал товарищей своим настроением, своей убежденностью” 443.

И все же главное внимание Ленин уделяет предстоящему заседанию Центрального Комитета. Оно началось вечером 10 октября на квартире известного экономиста и публициста — меньшевика Н.Н.Суханова, которого Ленин окрестил предателем и оппортунистом. Вот и его предупреждение: “Доверять ни Чхеидзе с К°, ни Суханову, ни Стеклову и пр. нельзя” 444. И после этого он спокойно переступает порог его квартиры. (Таких сюжетов в биографии Ульянова множество, и к ним мы еще вернемся.)

Свое выступление Ленин начал, признав факт, что “с начала сентября замечается какое-то равнодушие к вопросу о восстании” 445. А далее он почти час аргументировал лозунг о захвате власти: “Положение международное таково, что инициатива должна быть за нами. Политически дело совершенно созрело для перехода власти... Аграрное движение также идет в эту сторону... Лозунг перехода всей земли стал общим лозунгом крестьян...” А в заключительной части доклада он подчеркнул: “Ждать до Учредительного собрания, которое явно будет не с нами, бессмысленно, ибо это значит усложнять нашу задачу. Областным съездом и предложением из Минска надо воспользоваться для начала решительных действий” 446 (выделено мной. — А.А.). Последовала реплика Урицкого: “На какие силы мы опираемся? ...Гарнизон после июльских дней не может внушать больших надежд” 447. Ленин не ответил на реплику: очевидно, не хотел раскрывать свою тайну, на какие реальные силы он рассчитывает, призывая к решительным действиям.

Советская историография утверждает, что Каменев и Зиновьев выступали против линии партии, что необходимость и своевременность вооруженного восстания диктовались объективными причинами и повсеместно (?) поддерживались. Во всех официальных изданиях говорится, что ленинская резолюция 10 октября “стала директивой партии — немедленно готовить вооруженное восстание” 448. Но в действительности эта резолюция содержала совсем иной смысл: “Признавая таким образом, что вооруженное восстание неизбежно и вполне назрело, ЦК предлагает всем организациям партии руководиться этим и с этой точки зрения обсуждать и разрешать все практические вопросы (съезда Советов Северной области, вывода войск из Питера, выступления москвичей и минчан и т. д.)” 449. Как видим, речь о немедленном вооруженном восстании не идет. Кроме того, 11 членов ЦК из 21 (т.е. при явном отсутствии кворума) не обладали полномочиями принимать какие бы то ни было решения, а тем более по столь серьезному вопросу, как вооруженное восстание.

Между прочим, после июльских событий многие районные комитеты постановили, что ЦК, прежде чем принимать резолюции по важным политическим вопросам, должен запрашивать мнение Петербургского комитета. И, наконец, советские историографы утверждают, что против Ленина на заседании выступали лишь Каменев и Зиновьев. Это очередная ложь. Выступивший в прениях по докладу Урицкий поставил под сомнение, что в Петрограде достаточно сил для осуществления вооруженного восстания. “Мы — сказал он, — слабы не только в технической части, но и во всех других сторонах нашей работы” 450. На заседании в ЦК 10 октября было образовано политическое бюро ЦК из 7 человек: Ленин, Зиновьев, Каменев, Сокольников, Сталин, Бубнов, Троцкий.

Как до заседания Центрального Комитета, так и после Ленин и его единомышленники делали основную ставку на съезд Советов Северной области, местом проведения которого был определен Петроград. За несколько дней до его открытия Ленин пишет “Письмо к товарищам большевикам, участвующим на областном съезде Советов Северной области”, в котором ставит задачу свергнуть Временное правительство до открытия Второго Всероссийского съезда Советов Рабочих и Солдатских депутатов: “Нельзя ждать Всероссийского съезда Советов, который Центральный Исполнительный Комитет может оттянуть и до ноября, нельзя откладывать (восстание — А.А.), позволяя Керенскому подвозить еще корниловские войска... Керенский и корниловцы сдадут Питер немцам. Именно для спасения Питера надо свергнуть Керенского и взять власть Советам обеих столиц... Дело в восстании, которое может и должен решить Питер, Москва, Гельсингфорс, Кронштадт, Выборг, Ревель... Флот, Кронштадт, Выборг, Ревель могут и должны пойти на Питер, разгромить корниловские полки, поднять обе столицы, двинуть массовую агитацию за власть, немедленно передающую землю крестьянам и немедленно предлагающую мир, свергнуть правительство Керенского, создать эту власть...” 451

В связи с предстоящим съездом Советов Северной области председатель Областного Исполнительного Комитета Армии, Флота и Рабочих Финляндии (ОКАФРФ) Смилга опубликовал 8 октября в газете “Рабочий путь” статью 452, в которой излагал задачи, стоящие перед делегатами. “Этому съезду, — писал он, — по всей видимости, придется сыграть крупную роль в политической жизни страны. Ни для кого не тайна, что против Всероссийского съезда Советов ведется яростная кампания оборонцами всех толков... Совершенно очевидно, что если мы пассивно будем ожидать двадцатое число, то никакого съезда и не будет. Необходимо дать отпор нападающим оборонцам. И не только на словах, но и на деле... Кризис нарастает с чрезвычайной быстротой... В этот момент Областной съезд может иметь громадное значение” 453. Смилга ясно давал понять, что в дни работы съезда надо свергнуть Временное правительство. Это было в духе планов Ленина.

Судя по подстрекательному объявлению Антонова-Овсеенко, сценарий съезда был написан на конспиративной квартире Ленина. В начале работы Антонов-Овсеенко сообщил делегатам, что политические заключенные в “Крестах” объявили голодовку. Расчет был прост: взбудоражить людей и подтолкнуть их на вооруженное восстание. Однако этот номер не прошел. Делегаты ограничились принятием воззвания: “Прекратите голодовку и набирайтесь сил — близится час вашего освобождения” 454. Тогда в ход была пущена “тяжелая артиллерия”. В своем докладе, построенном на откровенно воинственной ноте, Сокольников призвал делегатов “идти в бой за победу Советов” и прямо заявил, что “проведение съезда в Петрограде не случайно, так как, может быть, именно он начнет восстание” 455. Однако ленинцы потерпели неудачу: резолюция, принятая большинством делегатов, переадресовала решение вопроса о власти Второму Всероссийскому съезду Советов. Съезд избрал Исполнительный комитет Северной области, в задачу которого должны были входить организация и подготовка военных сил, необходимых якобы “для защиты” и поддержки Второго Всероссийского съезда Советов”, а фактически — для свержения Временного правительства. В принятом воззвании к массам подчеркивалось исключительное значение Всероссийского съезда Советов в деле взятия им власти и организации выборов в Учредительное собрание.

Итоги съезда показали, что основная масса рабочих и солдат не готова, да и не желает идти на вооруженное восстание. И тем не менее население Петрограда чувствовало, что гроза приближается, и не сегодня-завтра она разразится. В этих условиях правительство стало принимать меры по предотвращению выступления большевиков. Командующий войсками Петроградского военного округа издал приказ, запрещающий митинги, собрания и шествия. Приказ заканчивался так: “Предупреждаю, что для подавления всякого рода попыток к нарушению порядка в Петрограде мной будут приниматься самые крайние меры” 456.

17 октября состоялось заседание Временного правительства, на котором Керенский заявил, что все меры предотвращения и подавления выступления приняты: усилена охрана Зимнего и Мариинского дворцов; из Ораниенбаума вызваны две школы прапорщиков, а с Румынского фронта — бронированный поезд и ряд воинских частей; усилена милиция. По уверениям премьер-министра, в столице “налицо имелись достаточные военные силы” 457. Однако это было не так: Временное правительство проявило преступную халатность, в его действиях было много слов и куда меньше реальных дел. Знакомый читателю Бельгард в этой связи записывает 15 октября в своем дневнике: “Россия захлебнулась в потоке слов всяких союзов, комитетов, совещаний, заседаний и пр. Всюду происходят самосуды, что, впрочем, вполне естественно, когда нет настоящего правосудия” 458. Члены Временного правительства видели почти открытые приготовления большевиков к вооруженному выступлению и, тем не менее, вели себя как сторонние наблюдатели, проявляя чрезмерную уверенность в том, что могут, в случае чего, обуздать экстремистов. Интервью, данное одним из министров Временного правительства корреспонденту газеты “Биржевые ведомости”, яркое тому свидетельство: “В настоящий момент правительство меньше всего желает столкновения. Но что нам делать? Если большевики выступят, мы вскроем нарыв хирургически и удалим его раз и навсегда” 459.

Раздосадованный итогом съезда Советов Северной области, Ленин предпринимает ряд организационных и тактических мер. Между 10-м и 16-м октября (скорее всего, 13-го), на квартире члена Исполнительной комиссии Петербургского Комитета М.И. Калинина (Выборгское шоссе, д. 106, кв.1), он встречается со своими единомышленниками из Центрального Комитета и обсуждает с ними вопрос о подготовке переворота 460. Примерно в это же время Ленин дважды встречался на квартире М.В. Фофановой с членом Московского комитета РСДРП(б) И.А. Пятницким и в беседе с ним выяснял степень готовности москвичей к восстанию 461. Кстати, в 3-м томе Биохроники Ленина (с. 373) утверждается, будто “квартиру Ленина посещал очень ограниченный круг лиц: Н.К. Крупская, М.И. Ульянова, Э. Рахья”. Но это, как видно из приведенного выше факта, не соответствует действительности. Ленина на “конспиративной” квартире навещала даже Инесса Арманд и еще кое-кто. Об этом будет сказано несколько ниже. Этот же вопрос он обсуждал с руководящими работниками большевистской партии во время встречи, которая состоялась 14 октября на квартире машиниста Финляндской железной дороги Г. Ялавы (Выборгская сторона, Ломанский переулок, д.46, кв.29) 462. Следует отметить, что все переговоры Ленин проводил, в основном, с большевистскими лидерами среднего звена и членами Военной организации, а не с членами ЦК.

О приготовлениях большевиков писали в те дни все петроградские газеты, кроме большевистских. Например, в передовой статье газеты “Новая жизнь” (очевидно, написана самим редактором — Горьким) прямо говорилось, что “большевики развернули агитацию за вооруженное восстание” 463. Обеспокоенные бездействием правительства, “Биржевые ведомости” указывали: “Большевики все определеннее и решительнее говорят о близком выступлении масс. Все, что делают большевики для разрушения обороны государства и революции, приемлется властью и государственной демократией спокойно и без противодействия... Этот момент... правительство должно использовать для твердых проявлений обороны революционного Петрограда от анархии” 464. В тот же день “Газета-копейка” с тревогой сообщала, что “в революционно-демократических кругах имеются определенные сведения, что большевики деятельно готовятся к выступлению на 20 октября” 465.

После августовского (1991) путча в бывшем архиве Института марксизма-ленинизма при ЦК КПСС мной были обнаружены документы, свидетельствующие, что члены ЦК РСДРП и некоторые ее активные деятели начиная с апреля 1917 года ежемесячно получали из кассы ЦК жалованье. Причем получали как в рублях, так и в валюте. Например, аванс за август Сталин получил в рублях, а “зарплату” за сентябрь — в шведских кронах (см. документы ниже) 466. Получателями “жалованья” в крупных размерах (от 500 до 4500 рублей) были: А. Бубнов, Д. Бедный, В. Веселовский, Я. Ганецкий, И. Гуковская, Г. Зиновьев, Л. Каменев, А. Коллонтай, Г. Оппоков, Я. Свердлов, Е. Стасова, И. Сталин. Г. Сокольников, И. Смилга, Ю. Стеклов, В. Сафарова, И. Теодорович. А. Шляпников и многие другие члены большевистской организации.

Все они оставляли расписки о получении денег из кассы ЦК 467. Не составлял расписок лишь Ленин. А получали большевистские лидеры по тем временам немалые деньги. Для сравнения отметим, что жалованье поручика российской армии составляло 55 рублей в месяц. А городовой получал еще меньше — 40 рублей в месяц. С апреля по ноябрь 1917 года большевистские лидеры под расписку получили из кассы ЦК несколько сот тысяч рублей, не считая валюты. Ясно, что это были те самые деньги, которые поступили в казну большевиков из немецких банков через стокгольмские банки и нарочным, о котором рассказывала Фофанова.

В этой связи небезынтересно привести свидетельство очевидца октябрьских событий: “Совещание армий Северного фронта требует вывода петроградского гарнизона. Большевики, с Троцким во главе, натравливают гарнизон на Временное правительство, приписывая ему инициативу вывода войск. Троцкий старается во славу Германии. Только и разговоров о готовящемся завтра или в ночь на воскресенье (20-го или в ночь на 22-е. — А.А.) выступлении большевиков. Будут арестованы члены Временного правительства, начнется избиение буржуев, обыски, грабежи и прочее. “Красная Гвардия”, т.е. вооруженные рабочие, будут творить насилие во имя свободы и ради “углубления революции”. На вокзалах наплыв дезертиров, на окраинах бродят толпы пьяных матросов 468.

Всем было очевидно: большевики готовятся к захвату власти и хотят использовать съезд Советов Северной области для низложения правительства Керенского, об этом писали многие газеты, а Ленин в “Письме к членам партии большевиков” обрушивается на Каменева и Зиновьева якобы за разглашение решения ЦК о вооруженном восстании, обзывает их “штрейк-брехерами”. В ответ Зиновьев отправил письмо в редакцию “Рабочего Пути”, в котором, на мой взгляд, вполне убедительно опроверг эти обвинения 469.

Но продолжим рассказ М.В. Фофановой, которая, бесспорно, в то время ни о чем не догадывалась: “Вечером 15 октября, в воскресенье, когда было уже темно, в сопровождении Эйно пришли к нам два товарища. Об их приходе я была предупреждена Владимиром Ильичом еще утром. Он сказал мне, что вечером придут из Финляндии два товарища — Рубаков и Егоров, и что они вместе со всеми совершили опасное путешествие из Цюриха в Петроград. Оба молодые, лет 30—35, высокие, стройные, чувствовалась военная выправка. Один из них, с усиками, похож был на актера Кторова. Они вежливо поздоровались, и я проводила их в комнату Владимира Ильича. Эйно прошел в кухню. Разобрать разговор при закрытых дверях было невозможно, да и не пыталась я это делать. Но чувствовалось, что все трое говорят на немецком языке. Иногда они переходили на русский. Беседа проходила более часа. Когда они стали уходить, я услышала фразу: “Bis zum baldigen Wiedersehen!” ^{[ 70 ]} Вместе с ними ушел и Эйно...”

Напомню читателю, что эти “два товарища” являлись майорами разведывательного отдела германского Генштаба. А цель их встречи с Лениным, по-видимому, была одна: координация боевых действий германских войск под Петроградом в период осуществления большевиками государственного переворота.

А в это время на другом конце города, в Нарвском районе, продолжало работать чрезвычайное закрытое заседание Петроградского комитета, главной задачей которого было определить степень готовности к вооруженному выступлению. Как и намечалось, перед представителями районных комитетов Петрограда выступил член ЦК РСДРП(б) А. Бубнов, который попытался убедить присутствующих в том, что препятствий для восстания нет. “...Мы, — говорил он, — приближаемся к разрядке, кризис уже назрел, и события начинают разворачиваться. Мы втягиваемся с силами, идущими против нас... Международное положение — попытки заключить сепаратный мир, — это план империалистической буржуазии, направленный против пролетариата... Когда мы будем у власти, то нам придется ввести массовый террор...” В заключение призвал “взять власть в свои руки...” 470.

Выступивший вслед за Бубновым член Военной организации Невский высказал свои соображения по поводу восстания и сделал критические замечания по резолюции ЦК. Он, в частности, сказал: “...Военная организация вдруг сделалась правой... По поводу резолюции Ц(ентрального) К(омитета) о текущем моменте Военная организация высказалась в том смысле, что в этой резолюции не учитывается многих обстоятельств, — не учитывается того, что в революции принимает участие и беднейшее крестьянство... В целом ряде губерний... крестьяне заявляют, что в случае восстания они не дадут хлеба... Ясно, что ограничить восстание Питером только нельзя... Может ли Ц(ентральный) К(омитет) партии сказать, что нас поддерживает вся Россия? Все мы прекрасно понимаем, что назрел момент вооруженного выступления. Но готовы ли мы? Из этого доклада выяснилось одно, что готовности нет... Боевого настроения в рабочих массах нет, а солдатская масса самая ненадежная... Мне кажется, что в резолюции, которая была вынесена Ц(ентральным) К(омитетом), прежде чем ставить так остро вопрос, как он поставлен, надо бы прежде поставить вопрос организации масс...” 471. В канун пятой годовщины октябрьского переворота Невский писал, что обстановка “заставляла “Военку” быть очень осторожной и обливать холодной водой всех тех пылких товарищей, которые рвались в бой, не имея представления о всех трудностях выступления” 472. А “пылкие” среди большевиков были, например, Э. Рахья, который высказывал настроение заинтересованных финнов: “Чем скорее, тем лучше” — и предложил “обсуждать вопрос только с организационной стороны, не затрагивая его принципиальной стороны” 473.

Тревожные сведения содержались и в докладах с мест. Так, Харитонов, в частности, сказал: “В Кронштадте настроение сильно пало. Пьянство больше наблюдается даже среди наших товарищей. В боевом отношении матросы представляют малую силу... Сочувствующих нам мало..” 474 Поддерживая выступление предыдущего оратора, Слуцкая из Василеостровского района заявила, что на фабриках и заводах “выступать настроения нет” 475. Такое же мнение высказал представитель Выборгского района Наумов: “Наблюдается недовольство в массах. Настроение удручающее, скрытое негодование в связи с тарифами, с эвакуацией. Настроение чрезвычайно сложное” 476.

Перечитывая текст доклада Ленина на заседании ЦК 10 октября и резолюцию, в которой он говорит о повороте “народного доверия к... партии”, удивляешься, насколько сильно было его желание выдавать свои умозрительные предположения и желание за реальное положение дел. О какой подготовленности к выступлению можно было говорить, если на заводе 1-го Городского района, по заявлению Менжинской, обнаружилось лишь 2 винтовки, а в Московском районе, по образному выражению Равич, “настроение на заводах бесшабашное” и “по призыву партии выйдет мало” 477. Не лучше обстояло дело во 2-м Городском районе. По мнению представителя этого района Пахомова, “Красная Гвардия” слишком слабо организована, да винтовок на весь район всего 50 штук” 478. Вряд ли кого обрадовало выступление Гесена из Нарвского района: “Общая картина — стремления выйти нет... Боевого центра нет, так что боевые силы раздроблены...” 479 Его коллега, Горелик, добавил, что “за нами не пойдут обеспеченные рабочие”. А представитель Невского района Виноградов принес еще более тревожную весть: “Красной Гвардии у нас нет. Организационным аппаратом не можем похвастаться” 480.

В Охтенском районе дела обстояли не лучше. Вот сообщение представителя этого района Первухина: “Боевого настроения... выйти на улицы у рабочих нет... Организационные связи у нас очень плохие...” 481. Ничего не приукрашивая, представитель Петербургского района Прохоров лаконично доложил: “С Красной Гвардией дело обстоит плохо... Вообще в районе полный развал, даже если Совет призовет к выступлению, то некоторые заводы... не выйдут” 482. Красная Гвардия отсутствовала в Шлиссельбургском, Эстонском и Латышском районах. Оружия там не хватало, а о настроении масс и говорить не приходилось. Но Ленина меньше всего волновал этот вопрос: он продолжал настраивать большевиков на провокационный курс свержения Временного правительства и захвата власти. Хорошо изучивший тактику большевиков, Г.В. Плеханов так ее охарактеризовал: “Тактика большевиков есть тактика Бакунина, а во многих случаях просто-напросто Нечаева” 483.

С докладом от Лесковского подрайона и в прениях выступил М. Калинин: “...Получаются телеграммы из Финляндии, с фронта, с протестом против выступления большевиков... Оттуда же, помимо армейских организаций, посылаются делегации, которые... указывают, что там боевое настроение. Это указывает, что армейские комитеты не наши...” Относительно резолюции ЦК Калинин сказал, что она “призывает организацию к политическому действию. Мы практически подошли к вооруженному восстанию. Но когда это восстание будет возможно — может быть через год — неизвестно...” 484

Зато опубликованный протокол собрания № 26 озаглавили так: “Заседание ЦК РСДРП, Исполнительной комиссии Петроградского Совета, Профессиональных Союзов, фабрично-заводских комитетов, железнодорожников. Петроградского окружного комитета” 485.

Как такового доклада Ленина на собрании не было. Он всего лишь огласил резолюцию ЦК, принятую 10 октября, добавив лишь несколько общих фраз вроде той, что, “выступая теперь, мы будем иметь на своей стороне всю пролетарскую Европу”, и закончил словами: “Из политического анализа классовой борьбы и в России и в Европе вытекает необходимость самой решительной, самой активной политики, которая может быть только вооруженным восстанием” 486.

Следом выступил Свердлов. Очевидно, для поднятия духа и моральной поддержки присутствующих он преподнес им очередную фальшивку о численности партии, сказав: “Можно считать, что теперь она объединяет не менее 400 тыс.” 487.

Большинство принявших участие в прениях по докладу откровенно высказали свое мнение о вооруженном выступлении и о степени подготовленности к нему своих районов. Бокий информировал присутствующих, что “...в Красном Селе дело не так хорошо”. Примерно такую же картину обрисовали представители Рождественского, Порохового и Шлиссельбургского районов 488. Степанов сообщил, что “в Нарве настроение тяжелое ввиду расчетов... Что касается гарнизонов, то там настроение угнетенное... В Новом Петергофе работа в полку сильно пала, полк дезорганизован...”. Володарский добавил: “Общее впечатление, что на улицу никто не рвется...” 489 Равич подтвердил это 490. А вот выступление Шмидта: “...Настроение таково, что активных выступлений ожидать не приходится, особенно ввиду боязни расчетов... В Московском узле особенно наблюдается неудовольствие против комитета. Мы не можем выступать, но должны готовиться” 491. Как бы в добавление, Шляпников сказал, что “среди металлистов... большевистское выступление не является популярным” 492. Ничего хорошего не сообщил и представитель транспорта: “Железнодорожники голодают, озлоблены, организация слаба, особенно среди служащих телеграфов” 493. Выступление Милютина было обобщающим: “...Низложить, арестовать в ближайшие дни власть мы не можем...” 494

Напрашивается вывод: резолюция ЦК от 10 октября была принята без учета реальной политической обстановки и не отвечала настроению масс. Об этом красноречиво говорят выступления представителей с мест, членов Петроградского комитета и “Военки”. Даже Крыленко отмечал, что “определенно назначить его (выступление. — А.А.)... тоже нецелесообразно”, — и далее добавил: “Наша задача — поддержать восстание вооруженной силой, если бы оно где-нибудь вспыхнуло. Но настроение, которое здесь характеризовали, является результатом наших ошибок” 495 (выделено мной. — А.А.).

Запись выступления воинственно настроенного Рахья можно отнести к разряду фальсифицированных. И в самом деле: все говорят о нежелании масс выступать, а он утверждает, что “массы сознательно готовятся к восстанию”. Но тут же неосторожно сообщает, что у пролетариата нет оружия: “Если бы питерский пролетариат был бы вооружен, он был бы на улицах вопреки всяким постановлениям ЦК... Массы ждут лозунга и оружия” 496.

Начну с Зиновьева: “По-видимому, резолюция (10 октября. — А.А.) воспринимается не как приказ, иначе по ней нельзя было бы высказываться. На подкрепление из Финляндии и Кронштадта рассчитывать не приходится. А в Питере мы не имеем уже такой силы... Настроение на заводах теперь не таково, как было в июне... Нужно пересмотреть резолюцию ЦК, если это возможно...” 497

С подкреплением из Финляндии и Кронштадта Зиновьев, думаю, ошибался, но в основном он был прав, поскольку об “общем революционном подъеме в России” и речи не могло быть. В словах Каменева звучала такая аргументация: “Аппарата восстания у нас нет; у наших врагов этот аппарат гораздо сильнее и, наверное, за эту неделю еще возрос”. Каменев доказывал, что “со времени принятия резолюции прошла неделя, и эта резолюция потому и показала, как нельзя делать восстание... недельные результаты говорят за то, что данных за восстание теперь нет... у нас за эту неделю ничего не сделано ни в военно-техническом смысле, ни в продовольственном... Вся масса, которая теперь с нами, находится на их стороне. Мы их усилили за наш счет... Здесь борются две тактики: тактика заговора и тактика веры в движение силы русской революции” 498. Таким образом, Каменев публично разоблачил Ленина как заговорщика, хотя на нем и так уже давно стояло клеймо нечаевщины.

Выступающий затем Фенигштейн подчеркнул, что “с немедленным переходом в штыки не согласен... технически вооруженное восстание нами не подготовлено. Мы не имеем еще даже центра. Мы идем полусознательно к поражению” 499. Взяв слово, Володарский сказал: “Если вопрос о выступлении ставится как вопрос завтрашнего дня, то мы должны прямо сказать, что у нас для этого ничего нет. Я выступал среди... (пропуск слова в оригинале ^{[ 71 ]}. — А.А.), но утверждаю, что массы с недоумением приняли наш призыв...” 500 Возражая Володарскому, Дзержинский высказал довольно странную мысль: “Когда будет восстание, тогда и будут технические силы...” 501

Довольно принципиальным было выступление Скалова. Он сказал, что “до созыва (съезда) Советов нельзя устраивать восстание, но на съезде нужно взять власть...” 502

Иоффе, как и Зиновьев, доказывал, что “резолюцию нельзя понимать как приказ выступать...”, однако сказал, что “это есть отказ от тактики удержания от выступления и признание возможности и обязательности восстаний при первом подходящем случае” 503.

Видя, что все высказались, Ленин вновь предлагает подтвердить резолюцию от 10 октября. Зиновьев возражает: “Если восстание ставится как перспектива, то возражать нельзя, но если это — приказ на завтра или послезавтра, то это — авантюра. Пока не съедутся наши товарищи и мы не посоветуемся, мы не должны начинать восстание” 504. Солидаризуясь с Зиновьевым, Каменев добавил: “Назначение восстания есть авантюризм” 505. И тем не менее Ленин ставит на голосование резолюцию следующего содержания:

“Собрание ^{[ 72 ]} вполне приветствует и всецело поддерживает резолюцию ЦК, призывает все организации и всех рабочих и солдат к всесторонней и усиленной подготовке вооруженного восстания, к поддержке создаваемого для этого Центральным Комитетом центра и выражает полную уверенность, что ЦК и Совет своевременно укажут благоприятный момент и целесообразные способы наступления” 506.

“Не откладывая разведочных, подготовительных шагов, считать, что никакие выступления впредь до совещания с большевистской частью съездов Советов — недопустимы” 507.

В Протоколах указывается, что за резолюцию Ленина проголосовали девятнадцать человек, двое — против и четверо воздержались. За резолюцию Зиновьева голосовали шесть человек, против — пятнадцать и трое воздержались от голосования 508. Однако следует обратить внимание на примечание, сделанное составителем Протоколов на той же странице. В нем говорится, что первоначально было записано, что за резолюцию Ленина голосовали 16 человек, а затем эту цифру исправили на 20. Изменили и число воздержавшихся: 7 на 3. Как видим, в обоих случаях разница составляет 4. К сожалению, составитель Протоколов не обратил внимание на тот факт, что общее число лиц, принявших участие в голосовании за резолюцию Зиновьева, составило 24, в то время как в голосовании за резолюцию Ленина приняли участие 25 человек, то есть все присутствующие на собрании, кроме секретаря.

Невольно вспоминаю работу Ленина “Шаг вперед, два шага назад”. Поражаешься, с какой скрупулезностью он подсчитывает все голоса, поданные делегатами на II съезде РСДРП 509, чтобы защитить своего единомышленника (С.И.Гусева) от обвинения в “позорном факте подделки списка в интересах фракционной борьбы” 510. Между тем ни Ленин, ни его единомышленники “не заметили” метаморфозу, связанную с подсчетом голосов по двум резолюциям на собрании в ЦК 16 октября. Не означает ли это, что результаты голосования были подтасованы? Вопрос поставлен не случайно. Изучение архивных материалов позволило сделать вывод о том, что Стасова вела протоколы собрания ЦК явно тенденциозно в угоду Ленину. Есть основание полагать, что краткие записи, которые она производила на собрании, затем вместе с Лениным корректировались. Не сложно заметить и то, что она с особым вниманием записывала выступления Ленина. Из протокола трудно понять, кто как голосовал.

Судя по выступлениям, некоторые присутствующие, а именно 7 человек, действительно воздержались голосовать за резолюцию Ленина. Казалось, это не должно было его смущать, поскольку 16 голосов он набрал. Но Ленина озадачило то, что трое воздержавшихся (Рыков, Милютин, Ногин) были членами ЦК. То, что эти трое воздержались — бесспорно, иначе они вряд ли стали бы обращаться с заявлением в газету “Рабочий Путь”. Таким образом, получается, что из десяти членов ЦК, присутствующих на заседании, пятеро не поддержали Ленина. Такой исход его не устраивал. Поэтому, — говорю об этом с уверенностью, — протокол № 26 расширенного собрания в Центральном Комитете от 16 октября был фальсифицирован. И тут можно понять Каменева, Зиновьева, Рыкова, Милютина и Урицкого, потребовавших “немедленного, телеграфного созыва пленума”. В этой связи небезынтересно привести выдержку протокольной записи заседания ЦК от 20 октября: “Урицкий сообщает о настроении в провинции, доказывает, что большинство делегатов в Москве высказались против вооруженного восстания: по вопросу же о Каменеве и Зиновьеве тоже требует передачи вопроса на рассмотрение пленума” 511. (Но Ленин сделал все возможное и даже, казалось, невозможное, чтобы пленум ЦК не состоялся. Понимая, что там он потерпит поражение.)

После собрания в ЦК 16 октября Ленин полностью переключается на организационные вопросы, связанные с предстоящим путчем, который он намеревался осуществить в обход Центрального Комитета и ЦИК Советов Р. и С.Д. С этой целью он в ночь с 17 на 18 октября собирает на квартире рабочего Д.А. Павлова (Сердобольская ул., дом 35, кв. 4) узкое совещание руководителей Военной организации — Подвойского, Антонова-Овсеенко и Невского. Спустя два года Невский писал, что основная цель Ленина заключалась в стремлении “сломить последнее упрямство” членов военной организации” 513. Между тем “упрямство” заключалось в том, что они считали выступление преждевременным. Так, Антонов-Овсеенко, описывая положение дел в Финляндии, в частности, сказал: “Матросы на более крупных революционизированных кораблях опасаются подводных лодок и миноносцев (немцев. — А.А.)... моряки не хотят оголять фронт” 514. Подвойский и Невский тоже доказывали, что выступление не следует форсировать. Однако Ленин ничего не желал слышать. Как свидетельствует Подвойский, он отнесся к их доводам крайне нетерпимо: “Всякое промедление с нашей стороны даст возможность правительственным партиям более тщательно подготовиться к разгрому нас с помощью вызванных для этого войск с фронта” 515. Ленин доказывал, что необходимо свергнуть Временное правительство до открытия съезда Советов и поставить его “перед совершившимся фактом взятия рабочим классом власти” 516. Столь категорическое требование вытекло из опасения, что съезд Советов не поддержит призыв к захвату власти. Для такого опасения у Ленина были все основания. Он хорошо запомнил, когда на Первом Всероссийском съезде Советов рабочих и солдатских депутатов большевистская фракция, по сути дела, выступила против плана Центрального Комитета организовать 10 июня вооруженную демонстрацию. Думается, не забыл он и критику, с которой обрушились на Центральный Комитет делегаты из местных партийных организаций на VI съезде РСДРП за двойственную позицию ЦК в период июльских событий. Свежо было в памяти и постановление фракции большевиков на Демократическом совещании, которая сумела добиться отмены решения Центрального Комитета о бойкоте Предпарламента. Опасался он и прибывших на съезд Советов делегатов с фронта, которые в большинстве своем стояли на позициях ЦИК. Наконец, Ленин твердо был убежден, что ему не удается реализовать заключительную часть резолюции собрания в ЦК от 16 октября, в которой записано, что “ЦК и Совет своевременно укажут благоприятный момент и целесообразные способы наступления”.

Споры между лидерами большевиков о необходимости восстания и степени подготовленности к нему продолжались вплоть до взятия Зимнего. Так, на собрании активистов, проходившем вечером 20 октября в Смольном, Г. Чудновский подчеркнул, что в войсках Юго-Западного фронта большевики не имеют прочной опоры, и пытался убедить актив, что организация вооруженного восстания обречена на неудачу 517. Однако он ничего не знал о тех тайных силах, на которые опирался Ленин в своем плане захвата власти. Не знал он о них и пять дней спустя, когда вел пьяную толпу на “штурм” Зимнего.

Начиная с 20 октября ВРК вступил в открытую конфронтацию с правительством, заявив о своих правах на верховную власть над частями Петроградского гарнизона. Ночью 21 октября члены ВРК — Лазимир, Мехоношин и Садовский — явились в Генштаб к командующему Петроградским военным округом Полковникову, От имени ВРК Садовский заявил, что отныне “все приказы командующего должны скрепляться подписью одного из комиссаров, а без них приказы будут считаться недействительными...” 518. На это Полковников ультимативно заявил: “Мы знаем только ЦИК, мы не признаем ваших комиссаров. Если они нарушат закон, мы их арестуем” 519.

Ленин пристально следил за событиями в столице. Действия ВРК приободрили его. Однако поступившие вечером 23 октября новые известия привели его, по словам Фофановой, “в яростное состояние”. Первое известие представляло собой резолюцию Петроградского Совета, которую приняли по докладу Антонова-Овсеенко на пленарном заседании. В нем говорилось: “Петроградский Совет констатирует, что благодаря энергичной работе ВРК связь Петроградского Совета с революционным гарнизоном упрочилась, и выражает уверенность, что только дальнейшей работой в этом же направлении будет обеспечена возможность свободной и беспрепятственной работы открывающегося Всероссийского съезда Советов 520.

Но еще больше встревожило Ленина заявление ВРК о том, что он принимает ультиматум командующего Петроградским округом и отменяет свое заявление, сделанное в Генштабе 22 октября 521. Об этом “компромиссе” между Петроградским военным командованием и ВРК писали все газеты, которые, как всегда, аккуратно приносила Ленину М.В. Фофанова.

Ориентация большинства членов ЦК на съезд Советов прослеживается как в материалах печати, так и в их публичных заявлениях. Выступая перед большевиками, приехавшими в столицу в качестве делегатов, Троцкий, в частности, сказал: “Мы... не отклоняемся ни вправо, ни влево. Наша линия диктуется самой жизнью. Мы крепнем с каждым днем. Наша задача, обороняясь, но постепенно расширяя сферу нашего влияния, подготовить твердую почву для открывающегося завтра съезда Советов. Завтра... выявится настоящая воля народа...” 522.

Не менее интересны в этом отношении замечания Сталина по поводу позиции ЦК, сделанные им на заседании фракции большевиков 24 октября: “В рамках ВРК имеются два течения: 1) немедленное восстание, 2) сосредоточить вначале силы. ЦК РСДРП(б) присоединяется ко 2-му” 523.

Ленин, разумеется, поддерживал первое течение, однако его сторонники проявляли осторожность. Это раздражало рвущегося в бой Ульянова. Дважды (днем и вечером) он отправлял Фофанову в ЦК с письмами, в которых просил разрешения на приход в Смольный. И оба раза ему отказывали. Очевидно, здравомыслящие члены ЦК понимали, чем может обернуться его приход. Как вспоминала Фофанова, прочитав вторую записку, в которой содержался отрицательный ответ ЦК, Ленин смял, швырнул ее на пол и сквозь зубы произнес ^{[ 73 ]}: “Сволочи!” Затем немного походил по комнате и сказал: “Я их не понимаю. Чего боятся эти багдадские ослы? Ведь только позавчера Подвойский докладывал и убеждал меня, что такая-то военная часть целиком большевистская, что другая тоже наша. А теперь вдруг ничего не стало. Спросите, есть ли у них сто верных солдат или красногвардейцев с винтовками, мне больше ничего не надо. Я сам низложу Керенского” 524.

Однако вернемся к событиям в Петрограде. В то время, когда Ленин закатывал истерику на квартире Фофановой, в Мариинском дворце Керенский произносил свою последнюю публичную речь на российской земле. Незаурядный оратор в этот день явно был не в форме и, по словам очевидца, “хромал на обе ноги”. Более часа он уговаривал членов, Предпарламента в надежде получить от них неограниченные полномочия для решительной борьбы с большевиками. Ссылаясь на статью Ленина “Письмо к товарищам”, в которой тот призывал рабочих, солдат и крестьян к вооруженному выступлению против Временного правительства 525, Керенский указывал на предательский характер большевистских приготовлений. Он доказывал, что своими действиями большевики способствуют “не пролетариату Германии... а правящим классам Германии, открывают фронт русского государства перед бронированным кулаком Вильгельма и его друзей... С этой кафедры я квалифицирую такие действия русской политической партии как предательство и измену Российскому государству... В настоящее время, когда государство от сознательного и бессознательного предательства погибает и находится на грани гибели, Временное правительство, и я в том числе, предпочитает быть убитым и уничтоженным, но жизнь, честь и независимость государства не предаст...”

В заключение Керенский сказал: “Я пришел, чтобы призвать вас к бдительности для охраны завоеваний свободы многих поколений, многими жертвами, кровью и жизнью завоеванных свободным русским народом... В настоящее время элементы русского общества, те группы и партии, которые осмелились поднять руку на свободную волю русского народа, угрожая одновременно с этим раскрыть фронт Германии, подлежат немедленно решительной и окончательной ликвидации... Я требую, чтобы сегодня же Временное правительство получило от вас ответ, может ли оно исполнить свой долг с уверенностью в поддержке этого высокого собрания” 526.

Речь главы Временного правительства подверглась объективной критике. Особо остро она прозвучала в выступлениях левого эсера Камкова и лидеров меньшевиков-интернационалистов Мартова и Дана. Мартов упрекнул Керенского за то, что тот своими выпадами и действиями против “черни” может вызвать гражданскую войну. “Демократия, — говорил Мартов, — должна заявить, что никакой поддержки оно (правительство. — А.А.) от нее не получит, если правительство не даст немедленных гарантий реализации насущных нужд народа. Репрессии не могут заменить необходимости удовлетворения нужд революции. Должно быть сделано заявление, что Россия ведет политику немедленного мира, что земельные комитеты получат в свое распоряжение подлежащие отчуждению земли и что демократизация армии не будет приостановлена. Если такие заявления невозможны для правительства в его нынешнем составе, то оно должно быть реорганизовано” 527.

Что касается Дана, то он выдвинул вполне позитивную альтернативу: “Если вы хотите выбить из-под ног у большевизма ту почву, на которой он вырастает, как гнилой гриб, то надо принять ряд политических мер. Необходимо ясное выступление и правительства, и Совета республики, в котором народ увидел бы, что его законные интересы защищаются именно этим правительством и Советом республики, а не большевиками... Вопросы о мире, о земле и о демократизации армии должны быть поставлены так, чтобы ни у одного рабочего, ни у одного солдата не было ни малейшего сомнения, что по этому пути наше правительство идет твердыми и решительными шагами”. Дан от имени левых сил предложил резолюцию, содержащую курс на немедленное обнародование правительством программы социально-экономических и политических реформ и проведение совместно с общественными организациями (Советы, органы городского самоуправления) решительных и действенных мер по наведению порядка и стабилизации обстановки в стране 528.

Однако Керенский стоял на своем. Опираясь на определенные силы в Предпарламенте, он выражал уверенность, что ему удастся получить поддержку и сконцентрировать военные силы, необходимые для подавления большевистского заговора. В своих воспоминаниях Керенский писал, что, покидая Мариинский дворец, он был убежден, что спустя несколько часов получит решительную поддержку со стороны Предпарламента 529. Это был его просчет: 123 голосами — “за”, 102 — “против”, при 26 воздержавшихся Предпарламент отказал в доверии правительству Керенского 530. А когда в 4 часа утра 25 октября на экстренном совместном заседании ЦИК и ИВСКД была принята резолюция, в которой подтверждалось безусловное требование немедленного проведения социально-политических реформ, одобренных Предпарламентом 531, не дожидаясь Учредительного собрания, то это был уже крах. Крах для народов России, которые лишались демократических свобод, завоеванных Февральской революцией, и на многие десятилетия становились рабами большевистского режима. Думается, впоследствии бывшие депутаты Предпарламента, члены ЦИК и ИВСКД поняли, какую роковую ошибку они допустили вечером 24 октября, отказав в доверии Временному правительству.

Вечером 24 октября председатель Центробалта П. Дыбенко получил от Антонова-Овсеенко шифрованную телеграмму: “Высылайте устав”, что означало: “Направляйте в Петроград миноносцы” 532. Через несколько часов Дыбенко позвонил член ВРК А. Баранов и спросил: “Можем ли надеяться на своевременную поддержку?” На что тот ответил: “Миноносцы выйдут на рассвете” 533.

После получения телеграммы от Антонова-Овсеенко было созвано экстренное заседание комитетов 25 судов, Свеаборгского флотского полуэкипажа, береговой роты минной обороны, совместно с ЦК Балтийского флота, дислоцированного в Гельсингфорсе. В расплывчатой резолюции заседания выражалась готовность “твердо стоять на передовых позициях, занятых Балтийским флотом на защите интересов демократических организаций. По первому зову Центробалта идти и победить или умереть...” 534. Однако, как мы видим, эта резолюция не отражала волю большинства моряков Балтийского флота. Нет сведений и о том, что участники экстренного заседания единодушно поддержали зачитанную резолюцию. В этом мы убедимся и из последующих материалов.

Одновременно подготовительная работа проводилась и в некоторых пехотных подразделениях, находящихся под номинальным влиянием большевиков. Так, в приказе 106-й пехотной дивизии 42-го армейского корпуса (№ 159 от 25 октября) был приведен текст телеграммы председателя комитета корпуса. В нем говорилось: “На общем собрании Армейского Комитета Выборгского Совета, полковых и ротных комитетов Выборгского гарнизона образован объединенный комитет... для поддержания съезда Советов в Петрограде, собраться которому мешают контрреволюционные элементы своими выступлениями. Комитет просит войска 42-го армейского корпуса сохранить спокойствие и быть готовыми выступить на защиту революции по зову Комитета. О ходе событий Комитет будет сообщать всем частям корпуса по телеграфу” 535.

Тревожная и нервозная обстановка царила на квартире Фофановой вечером 24 октября. Ленин метался из угла в угол, затем сел и быстро написал воззвание к рядовым большевикам. Этим он хотел воздействовать на членов ЦК и ВРК, призывая их низложить и арестовать Временное правительство до открытия съезда Советов. Коммунистические фальсификаторы называют это воззвание “Письмом членам ЦК”, чтобы скрыть принципиальные разногласия между Лениным и Центральным Комитетом. Вот его содержание: “Надо, чтобы все районы, все полки, все силы мобилизовались тотчас и послали немедленно делегации в Военно-революционный комитет, в ЦК большевиков, настоятельно требуя: ни в коем случае не оставлять власти в руках Керенского и компании до 25-го, никоим образом; решать дело сегодня непременно вечером или ночью” 536.

Приход в Смольный агрессивно настроенного Ленина подхлестнул некоторых членов ВРК на более решительные действия. К этому времени в Смольный стали прибывать небольшие отряды моряков и солдат Петроградского гарнизона, отдельные группы Красной Гвардии. Имеются сведения, что в это время из Финляндии в Петроград направлялись небольшие группы пехотных подразделений; готовились к отплытию из Гельсингфорса военные корабли. Так, в приказе № 22 от 25 октября 106-й пехотной дивизии записано: “Вследствие требования Финляндского Областного Революционного Комитета отправлены 2 роты и 4 пулемета 424-го пехотного Чудского полка” 537. Судя по малочисленности отряда, приведенная выше телеграмма армейского комитета не нашла в дивизии особой поддержки. Однако если учесть, что в столице было мало верных правительству войск, то чаша весов начала постепенно склоняться в пользу заговорщиков. В упомянутом приказе имеется приписка, в которой говорится, что из той же дивизии в Петроград направился “422-й пехотный Колпинский полк в составе 1500 штыков и 34 пулеметов...” 538. Но следует отметить, что солдаты были обмануты: они ехали в Петроград, как они говорили, “для защиты съезда Советов”, а не для участия в заговоре большевиков.

И тем не менее это были ничтожные силы по сравнению с громадной русской армией, которая была оплотом Российского демократического государства на фронте. Но и Керенский не обладал нужными силами в Петрограде. И тем не менее, когда правительственные войска во второй половине дня 24 октября стали разводить Литейный, Николаевский и Троицкий мосты через Неву, многие большевистские комиссары пришли в замешательство. “Мне невольно вспоминались июльские дни, — писал комиссар “Военки” А.Ильин-Женевский. — Разведение мостов представлялось мне как бы первым шагом попытки к нашему уничтожению. Неужели Временное правительство опять одержит над нами верх?” 539

Что же касается политической позиции большинства солдат, честно выполнявших свой патриотический долг, то лучшей иллюстрацией является приказ выборного начальника все той же 106-й пехотной дивизии: “Облеченный вашим доверием и поддержкой, я, вместе с Дивизионным Комитетом, буду стремиться к тому, чтобы дивизия представляла всегда одну сплошную боевую и политическую организацию, властно предъявляющую свои требования в защиту демократии при ее борьбе с внешним и внутренним врагом. Я всегда буду поддерживать только то Временное правительство, которое, опираясь на Всероссийские Советы Солдатских, Рабочих и Крестьянских Депутатов, будет идти по пути, дающему счастье и свободу трудящемуся народу” 540.

Мало чем отличалась и позиция моряков Балтийского флота. Однако, чтобы придать большевистскому заговору общенародный характер, советская историография искусственно преувеличила роль в нем Балтийского флота. В многочисленных публикациях 541 она пытается показать массовость выступлений военных моряков. Едва ли не каждый советский школьник знает, что утром 25 октября 1917 года, с интервалом примерно в 2 часа, из Гельсингфорса на Петроград вышли три эшелона с моряками Балтфлота. Что это за эшелоны, из скольких вагонов они состояли, какова была численность моряков, направляющихся в Петроград, никто не уточняет.

Признаться, мои долгие поиски в архивах тоже не дали желаемого результата. А доверять воспоминаниям большевистских комиссаров, а тем более прокоммунистическим зарубежным исследователям, по меньшей мере, несерьезно. Так, известный американский историк и политолог Александр Рабинович, судя по содержанию его книги 542, исследовал историю октябрьского переворота, явно опираясь на домыслы советских авторов. Отсюда его ошибочные выводы. Так, в 15-й, заключительной, главе, указав, что третий эшелон выехал из Гельсингфорса “уже в разгаре утра”, Рабинович пишет: “Примерно в это же время наспех сформированная флотилия судов в составе патрульного катера “Ястреб” и пяти эсминцев — “Меткий”, “Забияка”, “Мощный”, “Деятельный” и “Самсон” — на полных парах отправились в Петроград. Во главе флотилии, которой предстояло пройти путь свыше 300 километров, шел “Самсон” под знаменем с лозунгами: “Долой коалицию!”, “Да здравствует Всероссийский съезд Советов!”, “Вся власть Советам!” 543.

Здесь, очевидно, следует вспомнить телеграмму Дыбенко, отправленную примерно в 21 час 24 октября командиру эскадронного эсминца “Самсон”. В ней говорилось: “Центральный Комитет Балтийского флота предлагает вам срочно выйти в Петроград” 544. В 21 час 40 минут аналогичные телеграммы были отправлены командирам кораблей “Забияка”, “Страшный”, “Меткий” 545. Несколько позже телеграмму послали и на сторожевое судно “Ястреб” 546. По-разному отреагировали на телеграммы команды этих кораблей. Например, известно, что команды эсминцев “Страшный” и “Деятельный” не вняли призывам Центробалта.

А теперь о так называемой флотилии, которая во главе с эсминцем “Самсон” якобы отправилась в Петроград. В вахтенном журнале эскадренного эсминца “Меткий” мичман Петропавловский 25 октября сделал следующую запись: “25... 9.00. Снялись со швартовых. Пошли на Петроград... На миноносец прибыл комиссар Красноперов...” 547. Между тем эсминец “Самсон” вышел в море в 9 час. 15 мин. А в 9 час. 40 мин. снялись с якоря эсминцы “Забияка” и “Мощный” 548. В архиве имеется копия телеграммы, отправленной командиром “Самсона” командиру крейсера “Аврора”. В ней сообщается, что “Самсон” в 19 час. 40 мин. с боевым взводом матросов прибыл в Кронштадт 549. И далее говорится, что эсминцы “Забияка”, “Самсон” и учебное судно “Верный” 26-го в 17 час. 50 мин. вышли в Петроград 550.

Не делая, однако, поспешных выводов, обратимся к воспоминаниям большевистского комиссара Флеровского, находившегося, по его словам, 25 октября на борту минного заградителя “Амур”, который прибыл из Кронштадта в числе других кораблей в 2 часа дня и бросил якорь рядом с крейсером “Аврора”. Он пишет, что после залпа “Авроры” (то есть после 21 часа 40 минут), вахтенный офицер на “Амуре” поднял тревогу: “Приближаются корабли!”. Но вскоре опытные моряки “Амура” узнали по очертаниям эсминцы “Самсон”, “Забияку” и сопровождающие их другие корабли из Гельсингфорса 551.

Позволю себе не согласиться с этим утверждением Флеровского, поскольку в вахтенном журнале эсминца “Меткий” все тот же мичман Петропавловский делает лаконичную запись: “26... 14.00. Отшвартовались в Неве, правый берег, к эллингу Нового Адмиралтейства...” 552. Вот и получается, что “флотилия”, в составе которой находился эсминец “Меткий”, прибыла в Петроград, как говорится, к шапошному разбору. Как видим, налицо явная фальсификация фактов.

Большинство моряков, ехавших из Гельсингфорса в Петроград по железной дороге, также не приняли участия в событиях 25—26 октября. В этом откровенно признается некий Костяков в своей статье “Как мы опоздали ко взятию Зимнего дворца” 553. Следует упомянуть и запись, сделанную в вахтенном журнале учебного судна “Освободитель”, стоящего тогда на якоре в Кронштадте: В ней говорится, что в 7 час. утра 26-го, то есть уже после взятия Зимнего, команда моряков отправилась в Петроград 554. Не менее интересны воспоминания очевидца тех событий — Н. Суханова: “...1800 человек матросов, как мы знаем, приехали из Гельсингфорса; они попали в Петербург, когда тут было уже все кончено...” 555

Ясно одно: моряки, которых встретил в ночном трамвае М. Пудиков, не могли быть членами экипажей эсминцев “Меткий” и “Верный”, поскольку последние в это время еще находились в открытом море и прибыли в Петроград соответственно спустя 12 и 16 часов после взятия Зимнего.

Свидетельства Пудикова и Павлова в определенной степени подтверждаются документальными материалами, вошедшими в сборник “Немецко-Большевистская Конспирация”. Так, например, в документе № 35 говорится, что члены разведгруппы майора германского Генштаба фон Бельке “были переодеты в русскую солдатскую и матросскую форму” 556. Но самое любопытное — эти факты находят отражение и в официальных советских источниках. (Об этом читатель сможет более подробно узнать из 10-й главы.)

Документальные материалы свидетельствуют, что в октябрьском перевороте принимали непосредственное участие: часть моряков крейсера “Аврора”; немногочисленные группы матросов из команд кораблей, прибывших из Кронштадта; часть флотского полуэкипажа; небольшие вооруженные отряды так называемых красногвардейцев и солдат Петроградского гарнизона; прибывший из Гельсингфорса сводный отряд финских сепаратистов; формирования переодетых в форму русской армии и флота солдат и офицеров Германии. При этом следует уточнить состав судов, прибывших из Кронштадта в Петроград: два старых минных заградителя (“Амур” и “Хопер”), учебное судно “Верный”, яхта “Зарница”, переоборудованная в госпиталь, и допотопный, дышащий на ладан линкор “Заря свободы”, который тащили аж четыре буксира 557. Вся же армада военных кораблей Балтийского флота (около 250 боевых и военно-транспортных судов) продолжала оставаться на боевых рубежах, выполняя задачи по защите Родины.

А вот что говорил в своем докладе на заседании бюро комиссаров Военно-революционного комитета сам Белышев: “...Крейсер “Аврора”, находясь в ремонте у Франко-Русского завода, 22 октября должен был уйти из Петрограда на пробу машин, но, имея в виду предполагаемый II Всероссийский съезд (Советов), приказом Центробалта был задержан на неопределенное время, причем причина задержки была объявлена команде тем, что нам, крейсеру “Аврора”, придется принимать активное участие в поддержке Совета и, возможно, предстоящем перевороте...” 558. Исследование документальных материалов по истории октябрьского переворота убеждает нас в том, что Белышев пишет заведомую ложь, причем спустя 15 лет после октябрьского переворота.

Вот так большевистские ультра зачисляли солдат и матросов в разряд революционеров и их руками совершали тягчайшие преступления. А когда пришли к власти, стали объяснять причину своей победы следующим образом: “Народные массы вручили свою судьбу единственно революционному и до конца последовательному защитнику их интересов — партии большевиков. По ее зову они свергли буржуазное Временное правительство и установили социалистическую республику Советов” 559.

И последнее. Прошло более 80 лет с тех пор, как шесть (?) военных кораблей, совершив дезертирство, снялись со швартовых в Гельсингфорсе и “на полных парах отправились в Петроград” (?). За эти годы ни один историк, ни один специалист-моряк не решился написать, как получилось, что 300-километровый путь от Гельсингфорса до Петрограда корабли прошли за 29 (!) и более часов 560. При скорости хода эсминцев 16 узлов (~30 км в час) они ведь могли покрыть это расстояние за 10 часов. Создается мнение, будто моряки не торопились в Петроград. Но не это главное. Как им удалось прорвать блокаду и без всяких приключений прибыть в Петроград? С уверенностью могу сказать: немецкое военно-морское командование знало о готовящемся уходе из Гельсингфорса русских кораблей. В открытом море немцы, наверно, видели, но не трогали их потому, что имели соответствующий приказ.

А теперь вернемся в Смольный, где вечером 25 октября обстановка настолько была накалена, что в любую минуту можно было ожидать политического взрыва. Как известно, открытие съезда Советов было запланировано на два часа дня 25 октября, но Ленин, под разными предлогами, постоянно его откладывал, а всю вину за его задержку сваливал на Подвойского, Антонова-Овсеенко и Чудновского, которые, мол, своими проволочками заставляли волноваться депутатов 561. В принципе съезд его не интересовал: он весь был поглощен предстоящим захватом Зимнего дворца и арестом членов Временного правительства. Последние обратились (радиограммой) к русскому народу: “Всем, всем, всем... Петроградский Совет рабочих и солдатских депутатов объявил Временное правительство низложенным и потребовал передачи ему власти под угрозой бомбардировки Зимнего дворца из пушек Петропавловской крепости и крейсера “Аврора”, стоящего на Неве. Правительство может передать власть лишь Учредительному собранию, а потому постановило не сдаваться и передать себя на защиту народа и армии, о чем послана телеграмма в Ставку. Ставка ответила о посылке отряда. Пусть страна и народ ответят на безумную попытку большевиков поднять восстание в тылу борющейся армии” 562.

Открывая съезд, Дан, в частности, сказал: “...ЦИК считает излишним открывать настоящее заседание политической речью... В это время наши партийные товарищи находятся в Зимнем дворце под обстрелом, самоотверженно выполняя свой долг министров, возложенный на них ЦИК” 563.

В пятую годовщину октябрьского переворота Подвойский писал, чем занимался в это время Ленин: “Он метался по маленькой комнате Смольного, как лев, запертый в клетку. Ему нужен был во что бы то ни стало Зимний. Зимний оставался последней заставой на пути к власти... Владимир Ильич ругался... кричал... он готов был нас расстрелять” 564. А Бубнов свидетельствовал: “...Ночь 25 октября. Ильич очень торопил с взятием Зимнего дворца, основательно нажимал на всех и каждого, когда не было сообщений о ходе наступлений” 565. Ленин не признавал никаких объяснений о причинах задержки с наступлением на Зимний. Между тем, по свидетельству Антонова-Овсеенко, большевики натолкнулись на серьезные трудности. К ним он относит “плохую организацию, восстания солдат и другие неприятные проблемы...” 566 (выделено мной. — А.А.). И тем не менее именно Антонов-Овсеенко поручает матросу минного заградителя “Амур” А.А. Дорогову вручить защитникам Зимнего ультиматум. А те, после непродолжительной паузы, решили избежать бессмысленного кровопролития.

Но вот наступает долгожданный миг. В 2 часа 10 минут ночи 26 октября большевики без сопротивления захватили Зимний дворец и арестовали членов Временного правительства. Разговаривая по прямому проводу с Дыбенко, комиссар Центробалта Н.А. Ховрин сообщил, в частности, и о потерях: “Убито 5 матросов, 1 солдат, раненых много” 567. Как это случилось, Ховрин не сообщает.

После вступительного слова Дана, с заявлением выступил Мартов. Он, в частности, сказал: “Задача Съезда заключается, прежде всего, в том, чтобы решить вопрос о власти. Этот основной вопрос Съезд нашел если не решенным, то предрешенным, и мы считали бы свой долг неисполненным, если бы не обратились к Съезду с предложением сделать все необходимое для мирного разрешения кризиса, для создания власти, которая была бы признана всей демократией. Съезд, если хочет быть голосом революционной демократии, не должен сидеть сложа руки перед лицом развертывающейся гражданской войны, результатом которой, может быть, будет грозная вспышка контрреволюции. Мирный исход возможен...” По мнению Мартова, эта возможность заключалась и в создании единой демократической власти. “Необходимо, — продолжал он, — избрать делегацию для переговоров с другими социалистическими партиями и организациями, чтобы достигнуть прекращения начавшегося столкновения” 568. Выступление Мартова было встречено “шумными аплодисментами очень большой части собрания” 569.

Выступая от имени социал-революционеров, Мстиславский присоединился к Мартову, а Луначарский заявил, что “фракция большевиков решительно ничего не имеет против предложения Мартова” 570. Примечательно отметить, что съездом предложение Мартова принимается единогласно 571.

“За спиной съезда, благодаря политическому лицемерию партии большевиков, совершена преступная политическая авантюра. Пока здесь вносятся предложения о мирном улаживании конфликта, на улицах Петрограда уже идет бой. Меньшевики и с.-р. считают необходимым отмежеваться от всего того, что здесь происходит, и собрать общественные силы, чтобы оказать упорное сопротивление попыткам захватить власть” 572. Его товарищ по партии Г. Кучин (Оранский) заявил от имени фронтовой группы, что “армия неполно представлена на Съезде, что съезд неправомочен, несвоевременен...”. Выступивший следом член ЦК, меньшевик Л. Хинчук 573, высказал вначале, на мой взгляд, не совсем удачную мысль: “Единственная возможность выхода (из кризиса. — А.А.) — начать переговоры с Временным правительством об образовании нового правительства, которое опиралось бы на все слои...” Затем он добавил: “Мы снимаем всякую ответственность за происходящее и покидаем съезд, приглашая остальные фракции собраться для обсуждения создавшегося положения” 574.

Хинчука слепо поддержал М. Гендельман, заявив от имени социал-революционеров, что “фракция покидает Съезд” 575. Меньшевик-интернационалист Р. Абрамович (Рейн) объявил, что “все то, что происходит в настоящее время в Петрограде, является великим несчастьем”, и что его группа “присоединяется к заявлению меньшевиков и с.-р. и также покидает съезд” 576.

После ухода большинства эсеров и меньшевиков вновь берет слово Мартов и еще раз предлагает свой проект: “Разослать делегации к революционным партиям и организациям, составить приемлемую для всей революционной демократии власть, а впредь до разрешения этого вопроса занятия Съезда прервать. Если он не создаст правительство, которое удовлетворило бы, по крайней мере, подавляющее большинство демократии, меньшевики-интернационалисты в работах Съезда принимать участия не будут” 577.

Троцкий обрушивается на меньшевиков-интернационалистов, обзывает их “соглашателями”, “прислужниками буржуазии”, а затем делает заявление: “Уход соглашателей не ослабляет Советы, а усиливает их, так как очищает от контрреволюционных примесей рабочую и крестьянскую революцию”. Он вносит краткую резолюцию: “Заслушав заявление с.-р. и меньшевиков, Всероссийский Съезд продолжает свою работу, задача которой предопределена волей трудящегося народа и его восстания 24 и 25 октября” 578.

В краткой реплике с места Каменев высказывается “против принятия резкой... резолюции тов. Троцкого” 579. Поднявшийся на трибуну эсер Б. Камков (Кац) заявил: “Правые эсеры ушли со Съезда, но мы, левые эсеры, остались!” Это заявление было встречено аплодисментами. Всю свою остальную речь Камков посвятил обвинениям в адрес Троцкого. Он дал понять, что реальная крестьянская сила находится не у большевиков, а у эсеров, “а крестьянство — это пехота революции, без которой революция должна погибнуть”. Он также подчеркнул, что левые силы не имеют права “изолировать себя от умеренных демократических сил... необходимо искать соглашение с ними” 580.

В качестве адвоката Троцкого выступил Луначарский. Он заявил, что большевики будут продолжать начатое дело и поведут “пролетариат и армию к борьбе и победе...” 581.

На втором заседании Съезда слово взял депутат 2-й Государственной думы, член ИКВСКД, потомственный крестьянин, десять лет (с 1907 по 1917 г.) проведший в тюрьмах и на каторгах — И. Пьяных. Он сказал: “По поручению Исполнительного Комитета, я совместно с нашими товарищами заявляю, что за последние дни творится что-то такое, чего не бывало ни в одной революции. Наши товарищи, члены Исполнительного Комитета Маслов и Салазкин, заключены в тюрьму. Над ними произведено насилие. Это не должно быть терпимо. Над выборными представителями крестьян никто не имеет право творить насилие! Мы требуем немедленно их освободить!” 582

Выступивший вслед за Пьяных представитель 3-й армии решительно заявил, что “акт, совершенный над министрами, есть акт незаконный; если с головы их упадет хоть один волос, если будет применено насилие, то ответ падет на тех, кто это сделал” 583.

“Мы ушли, — признавался Н.Суханов, — совершенно развязав руки большевикам, сделав их полными господами всего положения, уступив им целиком всю арену революции. Борьба на Съезде за единый демократический фронт могла иметь успех... Уходя со Съезда, оставляя большевиков с одними левыми эсеровскими ребятами и слабой группой новожизненцев, — мы своими руками отдали большевикам монополию над Советом, над массами, над революцией. По собственной неразумной воле мы обеспечили победу всей “линии” Ленина” 584.

На переговорах в Брест-Литовске еще 19 декабря 1917 года министр иностранных дел Австро-Венгрии Чернин, в частности, говорил: “Ленину едва ли удастся насильственно вести весь мир вокруг своих идей... Ленин вовсе не избран, и мне представляется сомнительным, что его избрали бы, если бы выборы не были сильно фальсифицированы. В России, может быть, тоже найдутся люди, которые могут бросить ему упрек в дегенеративности! 585 Думается, Чернин делал это заявление, располагая достоверными фактами. А вот что записал в своем дневнике о деяниях большевистских ультра известный уже читателю С.К.Бельгард:

“...В 2 часа ночи с 25 на 26 октября Зимний Дворец был занят большевиками, разграблен и изгажен. Дворцовая церковь превращена в аборт 586, а церковная завеса украдена... Над беззащитными юнкерами творят зверства... кладовые Зимнего Дворца разгромлены, серебро расхищено, ценный фарфор перебит. Женский батальон ^{[ 74 ]} затащен в казармы Павловского полка и изнасилован... В сущности, то, что вчера произошло, — не политический переворот, не восстание, а просто военный заговор... Большевистская свобода печати — уничтожение всех органов, кроме “Правды” и пр. В наш министерский лазарет принесли убитого мальчика-рассыльного лет двенадцати 587. Помощник военного министра кн. Туманов убит озверевшими солдатами, линчеван и брошен в Мойку... Убита госпожа Слуцкая... Воображаю, как радуются теперь немцы при прелестных известиях из России... По городу блуждают немецкие офицеры, снабженные разрешениями большевистского правительства. Попадаются на улицах и немецкие солдаты. Нет никаких сомнений, что все восстание организовано немцами и на немецкие деньги, хотя, быть может, и при благосклонном участии черносотенцев... Кто бывал в эти дни в Смольном, утверждает, что все заправилы — жиды...” 588 (выделено мной. — А.А.).

“Те, кому на протяжении последних нескольких дней разрешалось беспрепятственно бродить по его (Зимнего дворца. — А.А.) комнатам, крали и уносили с собой столовое серебро, часы, постельные принадлежности, зеркала, фарфоровые вазы и камни средней величины” 589.

“...Как известно, одним из наиболее громких и горячо принятых к сердцу лозунгов нашей самобытной революции явился лозунг “Грабь награбленное!” Грабят — изумительно, артистически; нет сомнения, что об этом процессе самоограбления Руси история будет рассказывать с величайшим пафосом. Грабят и продают церкви, военные музеи, — продают пушки и винтовки, разворовывают интендантские запасы, — грабят дворцы бывших великих князей, расхищают все, что можно расхитить, продается все, что можно продать...” 590

Описывая события октября 1917 года, В. Чернов пишет в своих мемуарах, что в этот период Ленин становится “Робеспьером русской революции” 591.

“...Исход восстания 25 октября был уже на три четверти, если не более, предопределен в тот момент, когда мы воспротивились выводу Петроградского гарнизона, создали Военно-революционный Комитет (16 октября), назначили во все воинские части и учреждения своих комиссаров и тем полностью изолировали не только штаб Петроградского военного округа, но и правительство”. К сказанному следует добавить, что Советы к тому времени уже были в руках Троцкого. Н.Н. Суханов, оценивая вклад Троцкого в подготовку и осуществление переворота в Петрограде в октябре 1917 года, писал: “Он был центральной фигурой этих дней и главным героем “этой замечательной” страницы истории” 592.

Победители и их преемники неизменно повторяют, что в октябре 17-го произошла “социалистическая революция всемирно-исторического значения”. Более того, они утверждают: “Победа Октября — главное событие XX века, коренным образом изменившее ход развития человечества” 595.

“Октябрьское вооруженное восстание показало, что социалистическая революция — не заговор, не верхушечный переворот, совершенный группой “активных революционеров”, а движение, борьба народных масс во главе с рабочим классом, руководимым коммунистическим авангардом” 596.

Давая оценку политическим событиям 1917 года, выдающийся русский ученый физиолог И.П. Павлов в своем публичном выступлении в Петрограде весной 1918 года, в частности, отметил, что “то, что произошло сейчас в России, есть, безусловно, дело интеллигентского ума, массы же сыграли совершенно пассивную роль” 597.

Армия равнодушно восприняла падение Временного правительства. Бывший гражданин СССР, а ныне подданный Великобритании, поэт и журналист В.Т. Чугуев, близко знавший А.Ф. Керенского, считает: “Единственной силой, которая могла его спасти, была армия. Но отношение с ней он (Керенский. — А.А.) испортил, после того как объявил изменником и арестовал генерала Корнилова, которого сам же призвал на помощь в трудный момент” 598.

Следует заметить, что в “революционные” дни “всенародного восстания” работали все фабрики и заводы, железные дороги, городской транспорт (трамваи, извозчики), учебные заведения, почта, телеграф, кинотеатры, театры, редакции газет, рестораны, казино, бани... Это подтверждали М.В. Фофанова, С.К. Бельгард, член Военной организации А. Тарасов-Родионов и многие другие. Последний, в частности, писал: “Странная революция. Рабочий Совет свергает буржуазное правительство, а мирная жизнь города ни на минуту не прекращается” 599.

1. Одним из основных методов политической борьбы за власть в России как большевиков, так и эсеров был террор, и он, как явствует из многочисленных фактов и документальных материалов, осуществлялся ими на протяжении всего периода существования партий.
2. Ради достижения своей цели обе партии стали на путь предательства родины и интересов ее граждан. Большевики и эсеры вели подрывную работу в пользу Японии в период русско-японской войны 19041905 годов, выступали за поражение России в той войне.
3. Обе партии на протяжении многих лет осуществляли грабежи государственных и частных банков, занимались вымогательством. С той лишь разницей, что если эсеры занимались этим криминальным делом молча, без шума и трескотни, то у большевиков это грязное и преступное дело по разработке их вождя (Ленина) было поставлено на “научную” основу.
4. Лидеры партий большевиков и эсеров в первую мировую войну через своих соратников и единомышленников вели подрывную деятельность на фронтах и в тылу в пользу кайзеровской Германии, находились на содержании немецких властей, получали от них крупные субсидии за работу, направленную на ослабление военно-экономической мощи России, являлись их агентами (подробно эти сюжеты на документальной основе рассмотрены в 9-й и 10-й главах).
5. Как большевики, так и эсеры после Февральской революции приехали в Россию из Швейцарии через территорию Германии. Этим, мягко выражаясь, безнравственным актом они в глазах российской общественности скомпрометировали свои партии.
6. И те и другие вели тайные переговоры с германскими властями о сепаратном мире, снабжали их информацией, координировали свои действия. Большевистские лидеры через своего агента А.Е. Кескюла поддерживали контакты, в частности, с немецким послом в Швейцарии Ромбергом; подобные контакты с ним имели и эсеры через своего агента Е.Б. Цивина ^{[ 77 ]}...

Как видим, в деяниях большевиков и эсеров прослеживается разительное сходство. Это сходство дает нам ключ к разгадке причины, по которой организатор контрреволюционного вооруженного мятежа в июле 1917 года, государственный преступник Владимир Ульянов не был арестован и предан суду по законам военного времени.

Мне представляется, что Керенский был первым человеком, обнаружившим сходство в преступных деяниях большевиков и эсеров. Совершенно очевидно, что он пришел к убеждению о нецелесообразности применения репрессивных мер против большевиков во главе с Лениным. Обладающий аналитическим умом и логическим мышлением, Керенский вскоре после распоряжения об аресте Ленина понял, что эта политическая и юридическая акция может нанести гораздо более тяжелый удар по партии эсеров, чем по находившейся в оппозиции к правительству партии большевиков. Керенский был обезоружен преступными делами эсеров. Поэтому политическая ситуация вышла изпод его контроля. Керенский, как опытный юрист, понял, что суд над Лениным может стать судом над ним самим, представляющим в правительстве партию эсеров. Поэтому для него наименьшим злом было оставить Ленина и его сообщников на свободе, чем арестовать их. Этим можно объяснить метаморфозу в действиях Керенского в отношении Ленина и его соратников по партии, организовавших 3—4 июля 1917 года вооруженный путч в Петрограде.

Однако Керенский, как политик и человек, своим решением о приостановлении преследования политических и уголовных преступников совершил роковую ошибку. Спасая от позора и политического скандала несколько сот членов своей партии, ревностно оберегая свое премьерское кресло в правительстве, он принес в жертву 150 миллионов граждан России, оказавшихся после октябрьского военно-политического переворота под игом большевиков.

Доведенные до крайнего истощения, Германия и Австро-Венгрия давно уже жаждали избавиться от забот на Восточном фронте. “Надо... во что бы то ни стало постараться заключить сепаратный мир с Россией” 600, — настоятельно требовал германский кронпринц от Вильгельма II летом 1917 года. При этом следует отметить, что уже 19 июля 1917 года Рейхстаг большинством голосов принял резолюцию о мире. Выражая свое удовлетворение этим решением, император заявил депутатам, что мир по соглашению состоит в том, что “мы возьмем у врагов деньги, сырые материалы, хлопок, масла и из их кармана переложим в наш карман” 601. Забегая вперед, отмечу, что благодаря Ленину все так и было сделано.

В советской историографии факты, связанные с историей заключения Брестского мира, основательно извращены и фальсифицированы. Так, в “Истории дипломатии” говорится, что “в ночь на 21 (8) ноября Совнарком послал радиотелеграмму Главнокомандующему русской армии генералу Духонину, приказывая ему немедленно предложить перемирие всем воюющим странам как Антанты, так и германского блока” 602. Между тем это в корне противоречит истине. Во-первых, указанную выше радиотелеграмму, в обход членов Совнаркома и без их согласия, подписал Ленин. Известно, что против мира с Германией выступали многие члены правительства, например, наркомы Рыков, Троцкий, Теодорович, Ногин, Оппоков (Ломов), Милютин и другие. Во-вторых, радиотелеграмма предписывала генералу Духонину начать переговоры о перемирии исключительно “с командованием австро-германских войск”, что являлось прямым предательством по отношению к союзникам России — странам Антанты (Англии и Франции). Лишь на следующий день Наркоминдел обратился с нотой ко всем послам союзных держав, в которой предлагалось объявить перемирие на фронте и начать мирные переговоры. Однако, не дав послам времени для согласования ноты со своими правительствами, 22 (9) ноября Ленин, опять-таки без обсуждения вопроса на заседании Совнаркома, послал телеграмму во все полки, дивизии и корпуса действующих армий фронта. “Пусть полки, стоящие на позициях, — гласила телеграмма, — выбирают тотчас уполномоченных для формального вступления в переговоры о перемирии с неприятелем. Совет Народных Комиссаров дает вам право на это” 603.

В связи с этим генерал Людендорф писал: “С конца ноября с востока на запад беспрерывно потянулись воинские поезда. Дело заключалось уже не в обмене выдохшихся на западе дивизий на свежие с востока, а в действительном усилении численности западного фронта” 604. И в этом деле немцам оказывал услугу Ленин.

Да и как было не согласиться! Особенно после 6 апреля 1917 года, когда в войну против австро-германского блока вступили США. Американский президент Вильсон, а также представители Англии и Франции неоднократно обращались в Народный Комиссариат Иностранных дел с предложением оказать помощь России оружием, боеприпасами, продовольствием, деньгами для оплаты жалованья солдатам (по 100 руб. в месяц на каждого), военными специалистами и инструкторами. Однако Ленин на эти предложения не реагировал. (Справедливости ради надо отметить, что был один случай (22 февраля 1918 г.), когда Ленин послал записку в ЦК, на котором обсуждался вопрос о возможности приобретения оружия и продовольствия у держав Антанты, с просьбой присоединить его голос “за взятие картошки и оружия у разбойников англо-французского империализма” 605.)

Германия остро нуждалась в подписании мирного договора с Россией, и в этих намерениях немецкие власти не останавливались ни перед чем. Вот что пишет по этому поводу известный немецкий исследователь Земан: “...Всецело в наших интересах было использовать период, пока они (большевики. — А.А.) у власти, который может быть коротким для того, чтобы добиться прежде всего перемирия, а потом, если возможно, мира. Заключение сепаратного мира означало бы достижение желанной цели, а именно — разрыв между Россией и ее союзниками” 606.

Должен сказать, что по вопросу заключения сепаратного мира с Германией у Ленина и его единомышленников были большие сложности. Они не находили поддержки ни у членов правительства, ни у членов ЦК РСДРП(б), ни со стороны влиятельных партий, особенно эсеров. Так, известно, что на расширенном заседании ЦК РСДРП (б) 11 (24) января, на котором Ленин выступил с тезисами по вопросу о немедленном заключении мира, за них проголосовали 15 человек, то есть менее четверти участников совещания; 32 человека поддержали позицию “левых коммунистов”, требующих продолжения войны, и 16 — позицию Троцкого. Но Ленина результаты голосования не обескуражили. Он собирает одно совещание за другим. Так, 21 января (3 февраля) на совещании представителей разных политических течений за “германский аннексионистский мир” выступили 5 человек, против — 9. Не принесли желаемого успеха и заседания ЦК 17 и 18 февраля. Однако, не обсуждая этот вопрос в правительстве, Ленин утром 19 февраля “от имени Совнаркома” посылает немцам следующую радиограмму: “Ввиду создавшего положения, Совет Народных Комиссаров видит себя вынужденным подписать условия мира, предложенные в Брест-Литовске делегациями Четверного Союза (Германия, Австро-Венгрия, Болгария, Турция. — А.А.). Совет Народных Комиссаров заявляет, что ответ на поставленные германским правительством точные условия будет дан немедленно” 607. Эти действия нельзя расценить иначе, как мошенничество и прямое пособничество германскому правительству. В период переговоров о сепаратном мире газета “Русь” писала: “В.И.Ленин-Ульянов вполне оплатил Германии за бесплатный проезд в германском запломбированном вагоне. Он вместе со своими соратниками заплатил ей кровью, — кровью тысяч русских граждан, слезами жен и матерей, разрушенной Москвой и тысячами ужасов, весьма приятных немецкому сердцу” 608.

В официальной литературе подчеркивается, что “116 голосами против 85, при 26 воздержавшихся, заседание утвердило предложенную большевиками резолюцию о принятии немецких условий мира” 609. Эти сведения весьма и весьма сомнительны. Как можно принять их всерьез, если отсутствуют материалы по процедуре голосования и списки членов ВЦИК, участвовавших в этом заседании? Во-вторых, следует отметить, что голосование проводилось при отсутствии кворума. Да и можно ли было приступать к самой процедуре голосования, если в это время, в другом помещении, проходило совещание большинства “левых коммунистов” — одних из основных противников подписания мира с Германией? Среди них были и члены ЦК.

Наконец, как можно было менее чем за полтора часа открыть заседание ВЦИК, выслушать доклад, задать вопросы докладчику и выслушать его ответы, выступить в бурных прениях, зачитать резолюцию, провести поименное голосование, подсчет голосов, огласить результаты голосования да еще принять постановление СНК по данному вопросу? А то, что на всю процедуру, связанную с обсуждением и вынесением решения по заключению мира с Германией и ее союзниками, ушло лишь полтора часа, свидетельствует документ, подписанный Лениным: “Согласно решению, принятому Центральным Исполнительным Комитетом Советов рабочих, солдатских и крестьянских депутатов 24 февраля в 41/2 часа ночи, Совет Народных Комиссаров постановил условия мира, предложенные германским правительством, принять и выслать делегацию в Брест-Литовск” 610. С полной уверенностью можно сказать, что этот документ Ленин подписал без обсуждения на СНК. Да и о каком постановлении СНК вообще могла идти речь, если после выхода из него 22 февраля многих его членов он фактически распался?

Любопытна позиция немецкого генерала Гофмана в отношении переговоров германских властей с большевиками о сепаратном мире: “Я много думал о том, — пишет он, — не лучше было бы германскому правительству и верховному главнокомандованию отклонить какие бы то ни было переговоры с большевистской властью. Тем, что мы дали большевикам возможность прекратить войну и этим самым удовлетворить охватившую весь русский народ жажду мира, мы помогли им удержать власть. Если бы Германия отказалась от переговоров с большевиками и согласилась бы иметь дело только с представителями полномочного правительства, избранного свободным голосованием, большевики не в состоянии были бы удержаться” 611.

По хитрость их оказалась игрушкой в руках грубой германской силы. В действительности Германия перехитрила большевиков переговорами с Украинской Радой в тот момент, когда они воображали, что обманывают Германию. Однако Германия не отказалась от большевистских главарей, признавая их дальнейшую пользу для Германской мировой кампании, направленной на внутреннюю дезорганизацию народов, с которыми она воюет. Но она ограничила их деятельность пределами замкнутой провинции, в каковую теперь превратилась Великая Россия” 612.

А вот мнение командующего германской армией на Восточном фронте генерал-фельдмаршала П. Гинденбурга: “Нечего и говорить, что переговоры с русским правительством террора очень мало соответствовали моим политическим убеждениям. Но мы были вынуждены прежде всего заключить договор с существующими властями Великороссии. Впрочем, тогда там так волновались, но я лично не верил в длительное господство террора” 613.

Мирный договор развязал руки военным ведомствам стран австро-германского блока. Приведенная ниже таблица 614 наглядно показывает, какому грабежу подверглась Украина с начала весны и до ноября 1918 года.

Ленин признавал, что его противники находятся не только в правых партиях, но и в собственном лагере. Оппозиция в собственном доме критикует его за то, что Брест-Литовский договор, который он заключил, был ошибкой, так как Россия все больше оккупируется, и что это не принесло мира народам России. И он соглашается, что некоторые события недавнего прошлого оправдывают нападки противников. Поэтому его желание направлено на то, чтобы как можно скорее создалась ясность прежде всего в том, чтобы при нашем содействии был бы заключен мир в Гельсингфорсе и Киеве. В заключение Мирбах пишет, что Ленин не жаловался на то, что положение очень затруднительное. Он избегал показать то трудное положение, в котором продолжительное время действительно они находятся 615.

Утром следующего дня, в 10 часов 30 минут, Мирбах посылает в Берлин зашифрованную телеграмму. Вкратце обрисовав ситуацию в Петрограде и ссылаясь на общее тяжелое положение (“Prekare Lage”), в котором оказались большевики (мощное антибольшевистское движение на флоте, возглавляемое моряками крейсера “Олег”, выступление Преображенского полка в Сестрорецке, восстание в Сибири, руководимое атаманом Оренбургского казачьего войска Дутовым, плохая организация руководства большевиков в центре и т.д.), Мирбах ставит перед рейс-канцлером вопрос о неотложной значительной материальной помощи Ленину 616.

Не умаляя роли Мирбаха в немецко-большевистских связях после подписания Брестского договора, должен отметить, что все же не он играл первую скрипку в этих тайных связях. По-видимому, особыми полномочиями обладал советник германского посольства в Москве Трутман. Тот самый, который в 1916 году руководил специальным отделом под кодовым названием “Стокгольм”, основная задача которого заключалась в поддержании контактов с группой германских агентов, занимающихся подрывной деятельностью в России (Ганецкий, Радек и другие). Зашифрованная телеграмма, отправленная Трутманом в Берлин 5 июня, о многом говорит: “Фонд, которй мы до сих пор имели в своем распоряжении для распределения в России, весь ичерпан. Необходимо поэтому, чтобы секретарь имперского казначейства предоставил в наше распоряжение новый фонд. Принимая во внимание вышеуказанные обстоятельства, этот фонд должен быть, по крайней мере, не меньше 40 миллионов марок” 617.

В рассматриваемый период все основные государственные, частные акционерные банки и банкирские конторы России были национализированы и находились под контролем советского правительства. Казалось, после этого потребность большевистского правительства в немецких деньгах уже должна была бы отпасть. Однако факты говорят об обратном. Напрашивается вопрос: для какой же тогда “сомнительной цели” германские власти ассигновали России 40 млн. марок? Потребовались большие усилия, чтобы разгадать и эту загадку. Она, на мой взгляд, заключалась в следующем.

После удавшегося государственного переворота в Петрограде, большевистское правительство, как известно, приступило к “триумфальному шествию” советской власти по всей территории бывшей Российской империи. А эта задача была куда более сложной, чем захват власти в центре. В сущности, это было началом гражданской войны. А добровольно участвовать в братоубийственной войне было не так уж много охотников, если не брать в расчет небольшое число формирований Красной гвардии и моряков Балтийского флота, определенное количество оболваненных большевиками рабочих и крестьян, анархистов, любителей приключений и разного рода криминальных элементов и сомнительных личностей. Вот тогда-то у гениального Ленина зародилась идея завербовать в Красную Армию, на немецкие марки, хорошо обученных и дисциплинированных австро-венгерских и немецких военнопленных. Приведенные выше и в 10-й главе факты участия немецких и австро-венгерских военнопленных в октябрьском перевороте, военно-карательных и диверсионных операциях в составе Красной Армии и ЧК в годы гражданской войны дают основания для такого вывода. А то, что россияне не желали участвовать в братоубийственной войне, подтверждается такими фактами.

Только в мае 1919 года специальными отрядами было задержано 79036 дезертиров 618. В июне 1919 года под страхом “суровой кары” (то есть расстрела) сдались властям 98 183 дезертира. Всего же в 1919 году” число задержанных и приведенных в регистрационные пункты составило 1 млн. 761 тысяча дезертиров и 917 тысяч уклонившихся от призыва в Красную Армию 619. Было над чем подумать большевистскому вождю, и выход из этого положения им был найден.

Подписанием сепаратного мира с Германией предательская деятельность Ленина и его сообщников не закончилась. Именно тогда, когда войска Антанты летом 1918 года перешли в решительное контрнаступление против немцев, когда, по признанию генерала Людендорфа, 8 августа наступил “самый черный день германской армии в мировой войне” 620, Ленин пошел на новые, еще более серьезные уступки Германии.

То, что Германия в середине августа оказалась в тяжелейшем военно-политическом положении, вынуждены были признать участники совещания, проходившего в отеле “Британик” 13 августа в бельгийском городе Спа, главари германской военщины и внешнеполитического ведомства 621. Это признавал и Вильгельм II. Более того, он предложил начать мирные переговоры с Антантой через Нидерландскую королеву 622. И тем не менее 27 августа 1918 года в Берлине был подписан русско-германский дополнительный договор, который строго устанавливал восточные границы Эстляндии и Лифляндии. Россия обязывалась “отступиться от верховной власти над этими областями”, но должна была заключить торговое соглашение с Прибалтийскими странами. Россия предоставляла Германии четвертую часть всей добытой в Баку нефти и всех нефтяных продуктов. За Германией сохранялась оккупация Донецкого угольного бассейна. По дополнительному финансовому соглашению Советская Россия обязывалась уплатить Германии 6 млрд. марок в шесть приемов. Причем первый взнос в 1,5 миллиарда (из них — 245564 килограмма золота и 545 миллионов кредитными билетами) — немедленно. Второй взнос — к 10 сентября, примерно в той же пропорции, четыре взноса (30 сентября, 31 октября, 30 ноября и 31 декабря 1918 г.), каждый — по 50676 килограммов золота и по 113 с лишним миллионов рублей кредитными билетами. Один миллиард марок погашался доставкой русских товаров в период между 15 ноября 1918 года и 31 марта 1920 года. Два с половиной миллиарда погашались билетами особого 6-процентного займа, который обеспечивался государственными доходами, особенно арендной платой за концессии, данные немцам. Погашение последнего миллиарда марок должно было определяться особым соглашением 623.

Русско-германский дополнительный договор стал исправно выполняться. Так, в Отчете по золотому фонду за 1918 год указано, что “платеж Советской России Германии по Брестскому мирному договору составил 124835549 рублей 50 копеек золотом 624.

Не менее чудовищны и другие факты, свидетельствующие о том, как Ленин хладнокровно предавал интересы России. В конце мая 1918 года Ленин получил телеграмму от выксунских ^{[ 80 ]} “товарищей”, в которой те сообщали, что они “едут на пароходах со своими отрядами и пулеметами добывать хлеб силой” 625. В ответной телеграмме выксунским грабителям Ленин пишет, что их действия он воспринимает как “превосходный план массового движения с пулеметами за хлебом”, и подчеркнул при этом, что они поступают “как истинные революционеры” и что эти действия якобы необходимы “для общего дела спасения от голода всех голодающих” 626.

Между тем телеграмма Ленина комиссару железнодорожной станции Орша ^{[ 81 ]} Д.Е. Иващенко от 4 июля 1918 года проливает свет на эту подлую и мерзкую историю с хлебом. Она ясно показывает, кому предназначался русский хлеб:

“Благодарю за пропуск 36 вагонов в Германию: это для наших бедствующих военнопленных (?). Прошу опровергать все гнусные клеветы и помнить, что мы должны помогать нашим военнопленым изо всех сил” 627.

22 июня 1918 года советское правительство в ответ на требование генерала Гофмана приняло решение о перевозке на судах Новороссийской транспортной флотилии 20000 германских и австрийских военнопленных в Констанцу 628. И это далеко не единственный факт. Согласно договору между так называемым советом солдатских депутатов 1-го германского армейского корпуса, находящегося в русском плену, с одной стороны, и Временным Рабоче-Крестьянским правительством Украины и Советом Народных комиссаров РСФСР, с другой стороны, немецкий армейский корпус был пропущен через территорию России и Украины в Германию 629.

Владимир Ульянов и Карл Моор впервые познакомились на конгрессе II Интернационала, который проходил 15—21 августа 1910 года в Копенгагене. Имя Моора неоднократно упоминается в переписке Ленина с Шкловским 631. Осенью 1913-го и весной 1914 года Ленин имел встречу с Моором во время Циммервальдской (Швейцария) конференции, проходившей 5—8 сентября 1915 года. Еще ранее, в начале 1915-го, Моор выступал в роли “адвоката” Ленина перед полицейскими властями города Берна по поводу его проживания в швейцарской столице. Кстати, с ходатайством о проживании в Берне Инессы Федоровны Арманд, близкого друга Ленина, Моор также обращался в полицейское управление. Моор оказывал Ленину и другие услуги, связанные с житейскими проблемами. Подозрительно легко Моор справлялся с ними. По-видимому, в это время ^{[ 82 ]} Моор уже был германским секретным агентом, приставленным к Ленину и ближайшему его кругу соратников-большевиков, также связанных с немцами.

Судя по сохранившимся источникам, прямые и косвенные контакты Ленина с Моором продолжались и в последующие годы. Так, в письме Шкловскому, посланном Лениным из Флюмса (Швейцария) в Берн 6 августа 1916 года, в частности, говорится: “Дорогой Г.А.! ...Добыли ли от Моора печатный экземпляр “бумаги” по делу Ц ^{[ 83 ]}? Это необходимо. Не забудьте! Надо добыть во что бы то ни стало, а то потеряет, мерзавец!” 632 В этот же день ^{[ 84 ]} Ленин пишет еще одно письмо Шкловскому: “Дорогой Г.А.! Вы забыли мне ответить по одному пункту, именно насчет печатного документа, который мы с Вами снесли — помните? — адвокату ^{[ 85 ]} для Моора. Надо во что бы то ни стало вытребовать этот документ назад. Не забывайте, пожалуйста, навещать иногда этого адвоката и “ловить” иногда Моора, чтобы вытянуть сей документ 633.

Как уже известно, группа политических эмигрантов во главе с Лениным при содействии немецких властей 27 марта (9 апреля) выезжает из Швейцарии и 31 марта (13 апреля) 1917 года прибывает в Стокгольм. А в это время Моор уже в Стокгольме. С какой целью, без особых хлопот, он приехал в Стокгольм? Находясь в Швеции с весны 17-го года, Моор доносил германскому посланнику в Берне Ромбергу о прибытии русских эмигрантов в Стокгольм и об их отъезде в Россию. Телеграммы такого же характера поступали и в отдел политики Генерального штаба Германии. Карл Радек, хорошо знавший Моора еще с 1905 года, в своей статье в “Известиях” в июне 1932-го, посвященной смерти последнего ^{[ 86 ]}, в частности, писал: “Немедленно после февральской революции он (Моор. — А.А.) переехал в Стокгольм, где оказывал помощь заграничному представительству большевиков” 634. С Моором там встречались, кроме Радека, также Боровский, Ганецкий, Семашко и другие. Получая от Моора деньги, они, конечно, догадывались, точнее знали, кто в действительности их субсидирует, но не в их интересах было распространяться на этот счет. Напротив, большевистские идеологи всячески старались скрыть, замаскировать этот факт. Так, составители XIII тома ленинского сборника (вышел в 1930 г.) в примечании, касающемся личности Карла Моора, пишут, что “швейцарский ^{[ 87 ]} социалист намеревался передать большевикам некоторую сумму денег; в заседании от 24 сентября 1917 года ЦК РСДРП якобы отклонил это предложение “ввиду невозможности проверить действительный источник предлагаемых средств” 635. Это же заведомая ложь! Впрочем, давайте все по порядку.

Известно, что после провала июльского (1917) путча, Ленин вынужден был срочно скрыться. Находясь в Гельсингфорсе, он 17 августа, как уже известно, отправляет письмо в Стокгольм заграничному бюро ЦК. Предупредив Ганецкого о том, чтобы тот заметал следы “немецких денег”, Ленин хитроумно пишет и о Мооре: “...Не помню (?), кто-то передавал, кажись, что в Стокгольме, после Гримма и независимо от него, появился Моор... Но что за человек Моор? Вполне ли и абсолютно ли доказано, что он честный человек? Что у него никогда и не было и нет ни прямого ни косвенного снюхивания с немецкими социал-империалистами? Если правда, что Моор в Стокгольме и если Вы знакомы с ним, то я очень и очень просил бы, убедительно просил бы, настойчиво просил бы, принять все меры для строжайшей и документальной проверки этого. Тут нет, т.е. не быть, места ни для тени подозрений, нареканий, слухов и т.п.” 636 (выделено мной. — А.А.). Вот как встревожен был Ленин появлением на горизонте К. Моора.

Как же чувствовал себя К. Моор, приехавший в Россию вскоре после октябрьского переворота? Бывал он в Петрограде, а после переезда советского правительства в Москву он тоже переселяется туда и даже встречается с Лениным. Прикрывшись мандатом социал-демократа, Моор беспрепятственно вел агентурную деятельность. Моор предпринимает и дерзкие шаги: и начале декабря 1918 года обращается к Ленину с просьбой освободить из-под ареста Пальчинского 637.

Как же отреагировал Ленин на “просьбу” Моора по поводу освобождения П.И. Пальчинского, которого до октября 1917 года он называл: “слуга капиталистов”, “саботажник”, “казнокрад” и грозился после прихода пролетариата к власти отдать его “на суд народа” 638.

С провозглашением России в 1990 году независимым суверенным государством и особенно после провала августовского (1991) коммунистического путча, в демократической печати стали появляться статьи, в которых большевики во главе с их признанным вождем Лениным на документальных материалах разоблачаются в связях с германскими спецслужбами, доказывается, что июльский (1917) контрреволюционный путч и октябрьский государственный переворот были осуществлены на немецкие деньги и с помощью германских разведывательных органов. Особую реакцию и переполох вызвали у адептов коммунистической идеологии статьи, опубликованные в журнале “Столица” 640. В печати, по радио и телевидению ученые мужи большевистского пошиба безуспешно пытались опровергнуть факты, обличающие большевиков в измене родине и в преступлениях перед народами России. Известные усилия в этом направлении предпринимал и экс-президент СССР М.С. Горбачев. Убедившись в бесплодности предпринятых мероприятий, они избрали новую тактику, которая, по их мнению, должна была реанимировать авторитет “пролетарского вождя” и его партии.

“Существует несколько документов, которые все эти годы порождали у “разоблачителей” определенные надежды. И опубликованы они были не за рубежом, а у нас в стране. В 1923 году их напечатал журнал “Пролетарская революция”. Это были письма Ленина Я. Ганецкому, перехваченные русской контрразведкой, на основании которых летом 1917 года и было сфабриковано “дело” по обвинению Ленина в шпионаже в пользу Германии. В письмах шла речь о денежных переводах, направлявшихся из Стокгольма в Петроград. Откуда и чьи это деньги? Архивные документы позволяют сегодня раскрыть и этот источник финансирования большевистской партии. Он связан с именем Карла Моора — старейшего швейцарского социал-демократа. Незадолго до 1917 года Моор получил большое наследство ^{[ 89 ]} и кредитовал многих социал-демократов. С ним-то и была достигнута договоренность о крупном денежном займе большевикам. Сколько получили? В январе 1926-го после того, как специальная комиссия установила полную сумму долга за 1917—1918 годы, ему было возвращено 38430 долларов (около 200 тысяч швейцарских франков по тогдашнему курсу)” 641.

Самого письма Шкловского в ленинском сборнике нет, но есть комментарий составителей к слову “приказ”: “Речь идет об использовании Г.Л. Шкловского на дипломатической работе в Германии” 643. Наглая ложь! Вымысел!

С таким вымыслом невозможно мириться, и вот почему. Дело в том, что в рассматриваемый период Шкловский уже был на дипломатической работе и находился в это время в Берлине. Во-вторых, любому понятно, что вопросом трудоустройства на дипломатическую работу занимался во всяком случае не уполномоченный ВЧК в Риге, которому надо было дать “приказ”. И последнее. Несерьезно допустить мысль, что с решением об использовании того или иного человека на дипработе необходимо было секретно ознакомить всех членов Политбюро. Все это было выдумано сотрудниками И МЛ.

Трудно сказать, в какой форме и под каким предлогом это было сделано, но то, что Ленин дал устное указание Уншлихту не препятствовать въезду Моора в Россию, это неоспоримый факт. Доказательством сказанному — приезд Моора в Россию. Следует отметить, что Моор вполне мог приехать из Берлина в Москву, минуя Ригу. Но он этого не сделал. Почему? С уверенностью можно сказать, что намеревался встретиться и переговорить с Ганецким, который в то время ^{[ 90 ]} находился в Риге, исполняя обязанности полпреда и торгпреда России в Латвии. А в Москве Моор умудряется встретиться с Лениным.

К началу декабря, видимо, закончив свои дела в России, Моор собирается уехать из Москвы, но ему очень хочется повидаться с Лениным. 2 декабря 1921 года Моор из гостиницы “Савой” отправляет Ленину небольшую записку на немецком языке. Эта записка также находилась в “секретном” фонде упомянутого выше партархива. Вот ее содержание.

“Дорогой товарищ Ленин.

Я должен скоро уехать, не могу ли я до отъезда зайти к Вам на 1/4 часа? Было бы тяжело и грустно мне в мои 68 лет уехать из Москвы, не повидавшись еще раз с Владимиром Ильичем.

Дружеский привет. Карл Моор” 646.

Получив записку от “мерзавца” Моора, Ленин 6 декабря пишет ответ. Биографы сообщают, что письмо Ленина не разыскано 647. Однако по письму Ленина Моору остались следы:

В связи с исследованием вопроса о связях большевиков с немецкой разведкой особый интерес вызывают загадочные массовые поджоги и уничтожение архивов, которые имели место в России после октябрьского переворота. Оснований для такого сопоставления более чем достаточно. Особого внимания заслуживает история поджога архива в Рыбинске. А история эта такова. В сентябре 1917 года началось немецкое наступление на Балтийском море и на Северном фронте. Учитывая возможность захвата Петрограда неприятельскими войсками, Временное правительство заблаговременно распорядилось эвакуировать особо важные государственные архивные материалы в г. Рыбинск. Ценой больших усилий столицу отстояли. А вот уберечь ценные архивы не удалось. В декабре 1917 года в результате поджога полностью сгорели архивные фонды, перевезенные из Петрограда 653. Нет сомнения в том, что это была заранее спланированная акция. Следует отметить, что сгорели в основном архивные материалы Полицейского и Жандармского управлений. Совершенно очевидно, что кто-то был заинтересован в уничтожении именно этих документов.

Чрезвычайное происшествие в Рыбинске не носило частный характер. По мнению авторитетных архивных работников, начавшееся после октября 1917 года истребление “архивных материалов... приняло массовый характер” 654. В этом не трудно убедиться. Так, поджогу и разгрому подверглись архивные фонды в Нижнем Новгороде, хранившиеся в Кремлевских башнях: “Белая ^{[ 91 ]} горела 14 раз, Алексеевская — 9, Тайнинская — 4, Георгиевская — 4” 655. Подобные акты вандализма повторялись в Нижегородской губернии в 1918, 1919 и в 1920 годах, причем эти варварские преступные деяния осуществлялись, как выясняется, “исключительно красноармейцами” 656, “под руководством начальника артиллерийского училища” 657. Несомненно, красный командир действовал по указанию сверху. Очевидно, заметались следы темных дел.

Поджигали архивы и в Твери: там полностью были уничтожены документы Полицейского и большая часть Жандармского управлений 658. Уничтожены и расхищены архивные материалы Жандармского управления в Коломенском уезде 659, Костромской губернии 660 и в других регионах. На прошедшем в 1925 году Первом съезде архивных деятелей РСФСР называлось множество фактов поджогов, уничтожения и расхищения архивов. Установлено, что архивные фонды пропадали как в Центре, так и на местах 661. С началом НЭПа архивные материалы превращались в товар и реализовывались на рынке. Только “из архива Московской книжной палаты в 1922 году было продано 10000 пудов архивных материалов” 662. По свидетельству заведующего архивным бюро Тверской губернии, “архивные материалы за 1917—1918 годы о существовании власти на местах в большей части похищены и уничтожены” 663.

Уничтожались архивные документы, имеющие историческое и научно-познавательное значение. Так, в соответствии с циркуляром Главархива от 12 сентября 1919 года с сентября по декабрь 1919 года на переработку из Лефортовского архива ^{[ 92 ]} в Главбумпром были отправлены около 220 тонн ценнейших документов по истории русской армии конца XVIII — начала XX веков, в их числе:

• месячные донесения войсковых частей начиная с 1793 года — 4000 пудов;
• дела Комиссариатского и Правиантского департаментов с 1811 по 1865 год — 2000 пудов;
• дела Отдельного гренадерского корпуса с 1816 по 1865 год — 400 пудов;
• дела штаба Отдельного корпуса внутренней стражи с 1816 по 1865 год — 800 пудов;
• дела по рекрутским наборам с 1828 по 1865 год — 1500 пудов;
• формулярные списки офицеров русской армии с 1849 по 1900 год — 4500 пудов;
• именные списки генералов и старших офицеров с 1880 по 1913 год — 2000 пудов;
• дела русско-турецкой войны 1877—1878 годов —2500 пудов;
• дела русско-японской войны 1904—1905 годов — 2000 пудов... 664

Всего же в данном архиве в 1919-1931 годах было уничтожено и сдано на переработку около 85 тысяч пудов (1360 тонн) различных документов 665.

Должен отметить, что большевистское правительство занималось не только уничтожением архивных документов. Архивы страны были взяты под строгий контроль. Особое внимание уделялось подбору кадров для работы в архивных учреждениях. Так, в отчете о своей поездке в Ленинград в июле 1924 года В.В. Адоратский, в частности, писал: “...Вообще мною была дана директива набирать (в архивные учреждения. — А.А.) только коммунистов. Беспартийных набирать лишь в виде исключения, когда имеются солидные рекомендации и никаких сомнений нет, что этот человек близкий нам” 666.

Для их поиска и покупки начиная с 1923 года в заграничные командировки были направлены опытные агенты Политбюро, Коминтерна и Института партии ЦК РКП(б). Среди них: Н.С. Ангарский (Клестов), В.А. Бухгольц, Я.С. Ганецкий (Фюрстенберг), Миллер Р. и другие. С некоторыми агентами были заключены договоры. В частности, с Ангарским Истпарт заключил договор на предмет “собирания и покупку за рубежом материалов для биографии B.И. Ленина” 667. Денег на приобретение документов и материалов не жалели. Например, телеграфом в Берлин Ангарскому в первый раз было переведено 22000 долларов 668. Однако исполнителям этих заданий было ясно, что большевистских лидеров интересуют больше те документы, которые со временем могли всплыть на поверхность и бросить тень на “доброе” имя вождя. Не случайно вся переписка с агентами и со всеми партийными организациями на эту тему осуществлялась секретно. Организовав это мероприятие, власти позаботились, чтобы не произошла утечка информации о содержании получаемых из зарубежных стран ящиков с документами. С этой целью власти дали руководителям таможни указание, чтобы поступающие в адрес Института В.И. Ленина грузы отпускались без таможенного досмотра 669. А поступали в Москву десятки ящиков. И тем не менее в целях соблюдения секретности проводимых мероприятий, особо важные документы отправлялись в Россию дипломатической почтой 670.

Должен отметить, что работа агентов за рубежом проходила небезуспешно, хотя приходилось много ездить и налаживать деловые контакты с разными людьми, включая и с лицами из криминальной среды. С миссией искателя Миллер побывал в Германии, Австрии, Швеции, Дании и приобрел там ряд документов и иных материалов, которые затем отправил в Россию. В августе 1924 года он даже имел встречу с Парвусом 671. Удалось ли заполучить от него какие-либо документы, неизвестно. Известно лишь, что в том же году Парвус умер.

В Польше Ганецкому в конце 1923 года удалось приобрести важные документы по политической биографии Ленина. Среди них были и такие, в которых прослеживается его связь с австрийскими и немецкими спецслужбами. Удовлетворенный результатом поездки Ганецкого в Польшу, директор Истпарта Л.Б. Каменев в январе 1924 года отправил Краковскому воеводе Ковалиновскому письмо, в котором выразил благодарность за содействие, оказанное Ганецкому в поиске документов 672.

Так, за 30 писем Ленина, несколько редких брошюр и листовок Ангарский заплатил Розалии Марковне (вдове Г.В. Плеханова) 5000 долларов. Бывшему чиновнику охранного отделения Департамента полиции Л.П. Меньшикову за полторы сотни разных книг, воззваний, прокламаций и партийных листов отдал 10000 франков. Рукопись речи по аграрному вопросу, написанной Лениным для депутата 2-й Государственной Думы Г.А. Алексинского, приобрел за 1500 долларов. За несколько десятков журналов и газет, издательства “Вперед”, циркуляры и письма ЦК — 5400 долларов, а за опубликованные статьи Ленина, черновики и различные афиши с указанием его имени — еще 240 долларов 673.

Ангарский купил для партии большевиков и отправил в Москву много других “культурно-исторических” документов и материалов. Потратил на это большие средства — те самые, которые были выручены за счет реализованных на Западе ценностей, изъятых из российских церквей. Однако приобретенные Ангарским материалы были не те, которые хотела заполучить партийная элита. Ангарский это понимал, поэтому он медленно и терпеливо искал подходы к нужным документам. Речь идет об архиве Министерства внутренних дел Временного и отчасти царского правительств. А когда, наконец, удалось подобраться к ним, он направил Л.Б. Каменеву секретную депешу. Вот что торжествующе сообщал он своему партийному боссу: “Касательно Парижского архива охранного отделения. Ключи у нас. 17 ящиков в доме посольства, где проживает Маклаков 674. Ящики взять, по моему мнению, легко... Прошу меня уведомить” 675.

“...Вот какие док(ументы) предлагает Сватиков. Донесение и наблюдение т.н. ^{[ 93 ]} Бюро Бинда и Самбена. Бинд возглавлял иностр(анных) филеров. Материалы 1915-1917г. до февраля. В донесениях сообщается о посещении Лениным и Троцким в конце 16 и январе 1917г. немец(кого) и австр(ийского) консула в Цюрихе, Базеле и др. местах. Подробный доклад о “поведении” Ленина и Троцкого за 1916—1917г., намеки на получение денег Троцким и многими др(угими). Бандит ^{[ 94 ]} просит 1000 дол. Я купить отказался, заявив, что никакой ценности этот документ не имеет, всем набил оскомину и надоел; да и мало что Бинд напишет! Наконец, обидно покупать частями наш же архив. Я попробую принять меры к охране архива. Если же Вас эти документы интересуют, можно поторговаться, бандит уступит...” 676

Сегодня вряд ли может появиться сомнение в том, что большевиков субсидировали немецкие банки. Тем более что найдены свидетельства самого Ленина о том, что им были получены через Козловского деньги от Парвуса и Ганецкого, от которых он открещивался в июле 1917 года. Наконец, факт получения денег большевиками от немецких властей был доказан документами РЦХИДНИ и политического архива МИД Германии, приведенными в 9-й главе. И тем не менее в то далекое жаркое лето Троцкий, защищая Ленина (и себя, конечно) от обвинения в шпионаже, на заседании ЦИК 17 июля 1917 года говорил: “Ленин боролся за революцию тридцать лет. Я борюсь против угнетения народных масс двадцать лет. И мы не можем не питать ненависть к германскому милитаризму. Это (о шпионаже Ленина. — А.А.) может сказать только тот, кто не знает, кто такой революционер” 678.

Октябрьский переворот положил конец всем разговорам о “немецких деньгах”. Тем более что декретом от 27 октября (9 ноября) 1917 года почти все органы демократической прессы закрывались 679. Но, как выясняется, секретные связи большевиков с германскими властями и их разведорганами не прекратились и после октября. Напротив, судя по содержанию документов и материалов, попавших по различным каналам в руки агентов иностранных спецслужб, они стали носить все более широкий и разносторонний характер. Следует заметить, что один из документов, подтверждающих контакты немцев с большевиками, был опубликован в Парижской газете “Le Petit Parisien” еще зимой 1917 года. Позже, в сентябре 1918-го, первую серию документов (7 единиц) опубликовали в Нью-йоркской газете “Evening Post”. Однако тогда советские официальные органы особо не возмутились, если не считать публикацию в “Правде”, в которой говорилось о подложности этих документов. В последующие годы информационный голод стал более усиливаться в связи с возведением большевистским правительством “железного занавеса” и жестким контролем над издательской деятельностью. И вообще, в условиях коммунистического режима вряд ли нашелся бы в стране хоть один храбрец, осмелившийся провести экспертизу “документов Сиссона” на предмет их достоверности.

Внимательно изучив труд Кеннана, к сожалению, должен констатировать, что он меня разочаровал. Удивило меня прежде всего то, что он, бесспорно авторитетный ученый, из 70 документов подверг экспертизе относительно полно лишь 12 (№№ 5, 7, 9, 15, 17, 19, 22, 23, 27, 37А, 43, 53) 680. При выполнении столь серьезной и сложной задачи Кеннан почему-то пренебрег многими приемами и методами источниковедческого анализа письменных документов, выработанными исторической наукой. Фактически при экспертизе Кеннан основное внимание уделил графологическому аспекту. Причем экспертизе подверг не резолюции, подписи и прочие пометки, сделанные на документах руководителями советского правительства и чиновниками различных ведомств, как следовало бы поступить, а письмо некоего А. Оссендовского от 13 ноября 1917 года, адресованное своему приятелю “Евгению Петровичу” 681.

Сравнивая почерк Оссендовского с подписью “Bauer”, сделанной на документах начальником Русского Отделения германского Генштаба латинскими буквами, Кеннан находит в буквах “В”, “а” и “u” сходство 682. Это, по-видимому, случайное сходство послужило для него зацепкой для пространного расплывчатого размышления и “основанием” для выводов, отличных от устоявшихся. Но Кеннан дальше общих размышлений и суждений не пошел, ибо прекрасно понимал, что малейшая попытка идентифицировать почерки, содержащиеся в совершенно разных источниках, вольно или невольно приведет к абсурдному выводу о том, что Бауэр и Оссендовский одно и то же лицо. И хотя доводы Кеннана касательно противоречивости “документов Сиссона” носят абстрактный характер, неубедительны и требуют серьезных научных аргументации, тем не менее он все же делает претенциозное заключение: “фактически существует сильная очевидность противоположного” (мнения. — А.А.) 683, то есть мнения, противоположного Джеймсону и Харперу.

Заключение Кеннана, естественно, пришлось по душе кремлевским идеологам ^{[ 96 ]}. Однако на эту работу они никак не отреагировали, полагая, что лучше будет, если о “документах Сиссона” научная, да и вообще широкая общественность страны “победившего социализма” вообще не будет знать. Лишь после распада коммунистической империи на страницах периодических изданий стали появляться многочисленные статьи, в которых на документальной основе осуждалась преступная деятельность большевиков во главе с Лениным и их последователей.

Но о “документах Сиссона” ничего не публиковалось. Убедившись, что новая власть не расправляется с инакомыслящими, как это делали большевики после захвата власти и на протяжении всей 70-летней истории, постепенно заговорили адепты коммунистической идеологии. Уже в 1991 году было опубликовано несколько сборников статей 684, в которых делалась отчаянная, но безуспешная попытка реанимировать Ленина и марксистско-ленинскую идеологию, находящуюся уже на свалке истории, вернуть наше общество в тоталитарное прошлое.

Поскольку все эти статьи и отдельные работы ни прямо, ни косвенно не касались “документов Сиссона”, то ограничусь оценкой и анализом лишь тех публикаций, авторы которых в одних случаях прямо, а в других косвенно поддерживают выводы Кеннана 685. Прямо скажу: амбициозные и бестактные статьи, опубликованные в “Правде”, не заслуживают того, чтобы уделить им хоть какое-либо внимание. Поэтому подробно остановлюсь на статье, опубликованной в журнале “Новая и новейшая история”, которая по ряду причин требует серьезного разбора.

В статье “Большевики и “германское золото”. Находки в архивах США” ее автор, некий В.А. Мальков, то ли по наивности, то ли по какой-либо другой, неведомой науке причине, как мне показалось, полагает, что путем подлога, фальсификации и извращения фактов и событий можно достичь научного признания. Впрочем, не будем голословными, а приступим к разбору статьи. Уже на первой странице своего наукообразного труда наш исследователь ставит странный вопрос: “Почему, например, выдающиеся российские политики прошлого, дипломаты и государственные деятели, живые участники и свидетели драматических событий 1917 года так вяло и недружно отреагировали на сообщения о том, что Ленин вернулся весной 1917 года в Россию с заданием германского Генштаба подорвать военную мощь страны изнутри, добиться сепаратного мира?” 686 (Выделено мной. — А.А.). Удивляет нас, как можно браться за столь серьезную проблему, совершенно не зная литературу вопроса и не соприкасаясь с источниками?! Если бы наш незадачливый автор перелистал хотя бы 31-й том сочинений Ленина, бегло просмотрел такие издания, как “Рабочая газета”, “Дело народа”, “Единство”, “Живое слово”, “Речь”, “Голос солдата”, “Петроградская газета”, “Маленькая газета”, “Известия” и другие, то, думается, что такой вопрос у него не возник бы.

О содержании этих газет достаточно подробно было сказано в 5-й главе. Здесь же еще раз остановлюсь на признании Ленина, что в апрельских демонстрациях “из лозунгов часто попадается надпись на знаменах “долой Ленина” 687. “Русская воля” во весь голос говорит “Ленин — предатель!” 688. “Маленькая газета” решительно требовала “расследования обстоятельств приезда Ленина и других большевиков через территорию Германии” 689…

Так, из секретного донесения посла Германии в Швейцарии Ромберга канцлеру Бетману Гольвегу от 27 марта 1917 года узнаем о переговорах “с русским доверенным лицом” Вайсом (Цивиным), партийная принадлежность которого уже упоминалась выше. Ссылаясь на гарантию, данную Вайсом во время беседы, Ромберг сообщает канцлеру, что “революция будет весной этого года…”. Вайс сказал также, что “в интересах его партии посоветовал бы начать наступление, как только он увидит, что тенденция к миру не может держать верх”. Из письма Ромберга можно понять, что он уверен в активизации работы Вайса-Цивина. Поэтому он самым настоятельным образом рекомендовал “предоставить в распоряжение Вайса на апрель месяц снова 30000 франков, которые он в первую очередь хочет использовать, чтобы сделать возможным поездку в Россию важным товарищам по партии”. В заключение донесения Ромберг пишет: “Я могу ли к 1 апреля просить указания о выдаче Вайсу 30000 франков, и могу ли я обещать ему дальнейших субсидий, я увижу его 2 апреля” ^{[ 97 ]}.

Получив положительный ответ из Берлина, 2 апреля Ромберг направил из Берна рейх-канцлеру телеграмму:

“В ответ на телеграмму № 376 ^{[ 98 ]} от 1-го этого месяца имею честь сообщить, что снял со счета 30000 франков в Швейцарском национальном банке для Вайса. Ромберг”.

Судя по содержанию письма Ромберга от 27 марта 1917 года, русские политические эмигранты уже много лет находились на содержании немецких властей и отрабатывали за полученные деньги предательской деятельностью против России. Основанием для такого вывода служит, в частности, секретный документ из Политического архива МИД Германии. Это послание Ромберга рейх-канцлеру Бетману Гольвегу от 23 января 1916 года. В нем посланник ставит вопрос о предоставлении в распоряжение социал-революционера Цивина-Вайса 25000 франков. (См. копию документа ниже.) Имеются и более ранние документы, подтверждающие связь эсеров с немцами.

Думается, этих сведений было бы предостаточно, чтобы на суде над Лениным и его сообщниками лидерам партии эсеров сесть рядом с большевиками на скамью подсудимых. Именно этим можно объяснить тот факт, что входившие в правительство эсеры (Керенский, Чернов и другие) повернули ход расследования преступной деятельности большевиков в обратную сторону, сняв тем самым петлю с собственной шеи. Этим можно объяснить и то, что в своих мемуарах Керенский уходит от подробного разбора германо-большевистских тайных связей и от вопроса о “немецких деньгах”, ссылаясь на то, что архивы военного министерства и разведорганов Генштаба Германии якобы сгорели при пожаре 690. Нет, они, к счастью, не сгорели, а, как видим, бережно хранятся в Политическом архиве МИДа Германии.

Не выдерживает научной критики и высказывание автора указанной статьи, где он говорит, что “ни англичане, ни французы не пошли на публикацию чего-либо похожего на “документы Сиссона” 691. А ведь выше уже приводились издания, в которых раньше всех были опубликованы документы, иллюстрирующие немецко-большевистские контакты. Серьезный исследователь должен был бы знать об этом, а не заниматься пустословием.

И последнее. В своей статье автор дважды (!) повторяет: “документы Сиссона” — подделка” 692, подчеркивая при этом, что к такому “однозначному выводу” пришел Д. Кеннан. Но при этом он ни разу не делает ссылку на источник. Думается, что этим грубым нарушением элементарных правил оформления научно-справочного аппарата и неумением анализировать источники он собственноручно расписался в дилетантстве и тенденциозности, пытаясь написать научную статью.

Отношение к материалам, содержащим переписку немецких разведорганов с большевистскими государственными ведомствами, среди сотрудников спецслужб и дипломатов западных стран было неоднозначным. Например, профессиональный английский военный разведчик Сидней Рейли (Розенблюм) в одном из своих писем В.Л. Бурцеву писал: “В 1918 году, когда я был в России, у меня в руках были значительно более веские доказательства о сообществе большевиков с немцами. Все эти доказательства тогда были переданы в английское и французское министерства иностранных дел” 693. А вот его коллега Роберт Брюс Локкарт, являющийся генеральным консулом Великобритании в России в 1915-1917 годах, а с января 1918 года и до 1 сентября 1918-го (то есть до его ареста сотрудниками ВЧК) — главой британской миссии при правительстве Советской республики, совершенно противоположного мнения. В своих воспоминаниях “Мои встречи с Лениным, Троцким и другими” Локкарт, в частности, приводит разговор с Троцким, состоявшийся у него 24 февраля 1918 года:

Я видел эти “документы” прежде: их какое-то время назад распространяли в союзнических миссиях в Санкт-Петербурге, причем один комплект “оригиналов” был куплен американским агентом, а потом обнаружилось, что эти “инструкции”, полученные из столь удаленных друг от друга мест, как Спа (Бельгия), Берлин и Стокгольм, напечатаны на одной и той же пишущей машинке” 694.

Документ, о котором он пишет, был адресован не Троцкому, а “В Совет Народных Комиссаров” 695. В нем говорилось об обращении германского Верховного морского командования к Российскому правительству с предложением “принять меры к доставке в Тихий океан трех подводных лодок в разобранном виде по железным дорогам” 696 (выделено мной. — А.А.). Непростительно опытному разведчику слово “трех” перепутать со словом “двух”. И последнее. Локкарт пишет, что на документах, с которыми он ознакомился в кабинете Троцкого, “имелись подписи немецких офицеров”. Между тем почти на всех документах, которые будут рассмотрены ниже, есть еще и резолюции, а также разного рода пометки, сделанные правительственными должностными лицами и чиновниками аппарата комиссариатов Советской России. Но Локкарт их почему-то не заметил, во всяком случае он о них ничего не говорит. А не заметил их он по простой причине: этих подписей на просмотренных им документах не было и не могло быть, поскольку Троцкий подсунул ему действительно подложные “оригиналы”, а не подлинники, на которых имелись резолюции (в том числе и самого Троцкого). Что же касается американского агента, купившего, как пишет Локкарт, “комплект “оригиналов”, то им был, судя по всему, Эдгар Сиссон, и рассматриваемые ниже материалы представляют собой копии документов, сделанные с “американского комплекта”.

Примечание 699: Этот документ показывает выработку условий дальнейшей деятельности. Если Рауш в то время находился в Берлине, то он, вероятно, немедленно вслед за тем отправился в Петроград. Письмо это было, вероятнее всего, написано в Финляндии, а не в Берлине. В некоторых других заголовках писем, в которых обозначено Берлин, слово это зачеркнуто пером. Писчие принадлежности доставлялись в Петроград с большим трудом. Майор Любертс сделался начальником Разведочного отделения (Нахрихтен Бюро). Кронштадт был летом главной квартирой Ленина. Имя Раскольникова будет упоминаться в связи с проектом продажи русского флота Германии. Дыбенко был Комиссаром флота, Морским Министром, человеком властным и очень остроумным. Зиновьев — Председатель Петроградского Совета, являвшийся в течение зимы самым могущественным местным учреждением из всех Российских Советов. Он еврейского происхождения и хорошо воспитан. Иоффе, в письме о согласии большевиков присоединиться к немцам, еще раз выступает тем, кем он действительно является — следующим за Лениным по значению посредником во всех делах, имеющих чрезвычайное значение для Германии.

Имею фотографию обоих писем” 700.

Анализируя, в частности, протокол, отметим, что под ним поставили свои подписи уполномоченные Совета Народных Комиссаров И.А. Залкинд 701, Е.Д. Поливанов 702, К.А. Мехоношин 703, А.А. Иоффе 704 и адъютант “Нахрихтен Бюро” в Петрограде лейтенант Генрих 705, что неоспоримо говорит об их причастности к немецко-большевистским секретным связям. А Генрих, как явствует из документа № 5, в числе других офицеров был командирован в Петроград “для учреждения Разведочного Отделения Штаба” и, с одобрения Иоффе, приступил к своим обязанностям.

Из “фактиков” выделяется следующий: в рекомендательном письме Рауша, в приписке Иоффе в последней фразе, говорится, что “консультанты явятся по назначению”. Так вот, упомянутый в письме фон Шенеман 706 действительно был направлен на работу в НКИД в качестве консультанта, что подтверждается нерасшифрованной его биографией в указателе имен в 53-м томе ПСС Ленина, а также письмом последнего Чичерину от 25 июля 1921 года 707.

Примечание. Прилагаемые циркуляры написаны по-немецки: перевод ^{[ 99 ]} следует ниже” 708.

Примечание. Оба указанных циркуляра имеют пометки карандашом о том, что “одна копия была дана германскому “Нахрихтен Бюро” в Петрограде. Намерение Германии заключалось в том, чтобы изъять из архивов старого русского правительства доказательство, во-первых, того, что Германия начала в июне 1914 года свои активные приготовления к войне, которая застигла врасплох весь мир в августе 1914 года, во-вторых, чтобы устранить доказательство своей зависимости в устройстве поджогов и взрывов в Соединенных Штатах, в стране, с которой Германия в то время находилась в мире. Но в результате все это явилось новым доказательством правдивости обвинений. Очевидное смешение плохого и хорошего немецкого языка в этих циркулярах, как мне кажется, свидетельствует о попытке создать “алиби” в виду того почти неизбежного дня, когда циркуляры будут обнаружены.

Имею оригинал протокола и печатные циркуляры” 710.

И здесь Сиссон оказался прав. Приведенные выше циркуляры в свое время были перехвачены российской контрразведкой. Они под № 6 и № 7 включены в “Сводку Российской контрразведки” 711. Содержание циркуляров раскрывает преступные планы реакционных кругов кайзеровской Германии. Между тем большевистское правительство во главе с Лениным, выполняя поручение германского Генерального штаба, делало все, чтобы скрыть от мировой общественности преступления германских агрессоров, и свои также.

Примечание. Российский Совет Народных Комиссаров находился всецело под властью своего Председателя, Владимира Ульянова (Ленина), бывшего в ту пору Министром иностранных дел, — Льва Троцкого, в настоящее время состоящего Военным Министром, и Посла в Германии А. Иоффе. Письменная пометка на полях гласит: “Секретному Отделу В.У.”. Так Ленин привык обозначать свои инициалы. По-английски было бы V.U. для обозначения Владимира Ульянова. Таким образом, если бы не нашлось нигде другого официального документа, удостоверяющего приказ Имперского Банка за № 7433, одного этого было бы достаточно для доказательства его содержания: и вот где находится звено, соединяющее Ленина непосредственно с его поступками и его виновностью. Но как бы то ни было, данные, составляющие содержание циркуляра, существуют, и они следующие:

Предписание: Числа 20-го марта, 1917 г. от Имперского Банка, представителям всех Германских Банков в Швеции:

Сим уведомляется, что требования денег, предназначенных для пропаганды в России, будут получены через Финляндию. Требования эти будут поступать от следующих лиц: Ленина, Зиновьева, Троцкого, Суменсон, Козловского, Коллонтай, Сиверса и Меркалина, лиц, которым счет был открыт в согласии с нашим предписанием за № 2574 в агентствах, частных германских предприятиях в Швеции, Норвегии и Швейцарии. Все эти требования должны сопровождаться одной из двух подписей следующих лиц: Диршау или Милькенберга. При условии приложения одной из упомянутых подписей вышеназванных лиц, сии требования должны быть исполнены безо всяких отлагательств. — 7433, Имперский Банк.

В моем распоряжении нет ни копии этого циркуляра, ни фотографии, но документ № 2, ближайший по порядку, доказывает его достоверность, одинаково любопытно и безусловно. Этот циркуляр представляет собой особый интерес благодаря тому, что большевики публично отрицали его существование. Циркуляр этот был один из числа нескольких немецких циркуляров, напечатанных в Париже в газете “Ле Пти Паризьен”, прошлою зимою. Большевистские газеты в Петрограде объявили его подложным. Залкинд, подпись которого появляется не только здесь, но также на протоколе (документ № 3), занимал пост Товарища Министра Иностранных Дел. Он был послан с поручением за пределы России в феврале, и он находился в Христиании в апреле месяце в то время, когда там находился и я.

У меня имеется фотография письма” 712.

Еще задолго до октябрьского переворота В.Л. Бурцев называл Ленина и ленинцев “немецкими агентами”. А после июльского путча большевиков он направил в редакцию “Русской воли” два письма (7 и 16 июля), в которых осуждал предательскую деятельность Ленина, Коллонтай, Луначарского и других лидеров большевиков. Однако в качестве доказательства никаких фактов не приводил. В этой связи наибольший интерес вызывают воспоминания уже знакомого нам Б.В. Никитина. Он пишет, что некий Степин, занимающийся продажей швейных машин компании “Зингер”, “как выяснило наше расследование, начиная с апреля месяца 1917 г. ...нанимал людей для участия в большевистских демонстрациях... Степин был агентом Ленина” 713.

Далее он говорит, что 3 июля, около 6 часов вечера, Степин попадается на удочку агента контрразведки Савицкого и сообщает ему, что “он первый человек” у Ленина, что последний ему во всем доверяет и сам дает деньги. Савицкий видел в шкафу у Степина много денег в мелких купюрах по 5-10-25 рублей” 714 для раздачи рабочим, солдатам и матросам. Никитин сообщает также, что у некоторых солдат, особенно у матросов, арестованных после июльского восстания, “мы находили... десятирублевки немецкого происхождения с двумя подчеркнутыми цифрами” 715 (речь шла о фальшивых деньгах, которые печатались в Германии и через Финляндию переправлялись в Россию).

Особый контроль, который был установлен контрразведкой на участке Петроград — Выборг — Торнео, вскоре дал свои плоды. Никитин пишет, что “в первых числах июня Переверзев сообщил мне, что ему удалось получить сведения при посредстве одного из членов центрального комитета большевиков, что Ленин сносится с Парвусом письмами, отправляемыми с особыми нарочными” 716. По словам Никитина, на станциях Выборг и Торнео и по всей линии было усилено наблюдение; стали обыскивать всех приезжавших и переходивших границу. “Не прошло и недели такого наблюдения, — пишет Никитин, — как в Торнео при обыске было обнаружено письмо, адресованное Парвусу. До конца июня таких писем было доставлено еще два. Все они, написанные одним и тем же почерком, очень короткие... Подпись была настолько неразборчива, что даже нельзя было прочесть приблизительно. Содержание писем весьма лаконично, без всякого вхождения в какие-либо детали. В них просто приводились общие фразы, вроде: “работа продвигается очень успешно”; “мы надеемся скоро достигнуть цели, но необходимы материалы”; “будьте осторожны в письмах и телеграммах”; “материалы, посланные в Выборг, получил, необходимо еще”; “присылайте побольше материалов” и “будьте архиосторожиы в сношениях” и т.п. 717 (выделено мной. — А.А.). “Имея так много указаний, — продолжает Никитин, — установить автора писем было совсем недолго. Не надо было быть графологом, чтобы положить рядом с письмами рукопись Ленина, признать везде одного и того же автора” 718.

Бесспорно, сведения, приводимые в воспоминаниях бывшего начальника петроградской контрразведки, весьма интересны. Однако, являясь своеобразным источником познания исторического процесса, мемуары особенно нуждаются в критическом анализе с тем, чтобы выяснить, насколько следует им доверять и в какой степени можно использовать. Задача довольно сложная и ответственная. В ряде случаев так и не удалось уточнить некоторые факты. Например, не имея протоколов допроса Степина и письменных докладов агентов контрразведки, трудно установить, действительно ли Степин 3 июля, около 4 часов дня, был в доме Кшесинской, как об этом пишет Никитин. Однако анализ воспоминаний в целом показал, что они написаны на основе документальных материалов, причем добросовестно, без тенденциозности. Например, Никитин пишет, что поскольку прапорщик Ермоленко “кроме голословных заявлений, не дал ничего, то все обвинение (в измене большевиков. — А.А.), построенное на его показаниях, по справедливости осталось неубедительным” 719. Никитин также признает ошибку капитана Снегиревского, который при аресте 9 июля Овшия Моисеевича Нахамкеса 720 забывает поставить на ордере число и тем самым дает последнему основание не подчиниться представителю правоохранительных органов. Наконец, приведенные Никитиным сюжеты наблюдения за А.М. Коллонтай на линии Петроград — Выборг — Торнео, полностью подтверждаются рассказами самой Коллонтай 721. Эти и многие другие факты дают основание считать книгу Б. Никитина достоверным источником.

Известно, что Ленин к многим словам весьма часто прибавлял приставку “архи”. Например, “архискверный Достоевский” 723. С учетом данной привычки Ленина начался долгий и утомительный поиск. В одном лишь 49-м томе его трудов обнаружилось множество слов с этой приставкой (более 50-ти): “архиоппортунист”, “архимерзость”, “архисущественный”, “архиосторожным”, “архитрудно”, “архиважно”, “архиполезно”, “архинадежными”, “архидружественными”, “архидоверчиво”, “архискудный”, “архиинтернациональное”, “архисложное”, “архиинтересное”, “архикороткое”, “советую быть архиосторожным”, “надо быть архиосторожным”... и наконец: “Будьте архиаккуратны и осторожны в сношениях” 724.

Еще в статье “У последней черты”, опубликованной в ноябре 1915 года, он писал: “Парвус, показавший себя авантюристом уже в русской революции... защищает немецких оппортунистов с невероятно наглым и самодовольным видом... он лижет сапоги Гинденбургу... “Колокол” г-на Парвуса — орган ренегатства и грязного лакейства в Германии” 725.

Как известно, Ленин открещивался и от Суменсон, которая также числилась в списке немецких агентов и была арестована 5 июля. Любопытную информацию сообщает Никитин в этой связи: “Доказательства измены остались в банковских книгах. Упомянутая в газетах Суменсон подтвердила наши предположения больше, чем мы ожидали” 726. Вот эти банковские книги, о которых идет речь в документе № 1, и были изъяты из банка в Стокгольме и переданы “тов. Мюллеру... из Берлина”.

Теперь, когда многие вопросы прояснились, необходимо вновь вернуться к документу № 1. Как видим, большевистские комиссары делали все возможное, чтобы упрятать факты, разоблачающие их вождей в измене Родине. Но против них выступает весьма серьезный документ № 2 от 12 февраля 1918 года. Значение этого документа трудно переоценить. Дело в том, что на нем имеются пометки и подписи Скрипника 727 и Горбунова 728. Эти две подписи работников аппарата СНК являются неопровержимым доказательством тайных связей большевиков во главе с Лениным с германскими властями и их агентурно-разведочными службами и подтверждают достоверность документа № 1.

В ноябре-декабре 1917 года в адрес советского правительства поступило еще 10 писем различного характера. Так, 1 ноября 1917 года Генштаб через германское Разведочное Отделение в Петрограде направил письмо в СНК (документ № 21) с просьбой сообщить “тщательно проверенные сведения о количестве запасов боевого снаряжения в следующих пунктах: Петроград, Архангельск, Владивосток, Казань, Тифлис...”, требуя также “указать количество и место хранения доставленных из Америки, Англии и Франции боевых припасов и те войсковые части, которые несут охрану военных складов 729. Подлинность этого документа несложно доказать: его так же, как и документ № 5, подписали О. Рауш и Ю. Вольф, и идентичность подписей легко может установить графологическая экспертиза. В письме от 19 ноября (документ № 6) германский Генштаб извещает СНК, что в распоряжение советского правительства направляются “в качестве военных консультантов и опытных боевых офицеров” 8 человек, с указанием их фамилий и воинских званий. Указанным лицам предписывалось отобрать из русского плена немецких офицеров, которые так же должны были находиться “в полном распоряжении Русского Правительства, как это было установлено на совещании в Стокгольме при проезде тт. Ленина, Зиновьева и др. в Россию” 730. Документ подписан О. Раушем и Ю. Вольфом. Но это еще начало доказательства подлинности документа № 6. Среди восьми офицеров, направленных в распоряжение большевистского правительства, значатся майоры Эрих (Егоров) и Андерс (Рубаков), которые с помощью М.В. Фофановой и Эдгара Сиссона уже расшифрованы и опознаны, но они в плену не находились (этот сюжет обстоятельно рассмотрен в 8-й главе). Но этим не завершается анализ документа № 6, а, напротив, начинается. И самым интересным в его исследовании является то, что он получает официальное подтверждение советскими источниками. Судите сами: только в Барнаульском отряде ЧК служило 160 немцев, отобранных из числа бывших военнопленных 731.

При содействии германского военного командования осуществлялась вербовка немецких солдат и офицеров в Красную Армию. Так, председатель Орловского губисполкома и губкомитета партии Волин по прямому проводу 29 ноября 1918 года сообщал Ленину о полученных им с Украины сведениях: “...Вербуем добровольцев (?) германской армии в Красную Армию... Наши представители гарантированы от опасности, находятся под охраной немцев...” (выделено мной. — А.А.) Выслушав Волина, Ленин посоветовал предложить немецким солдатам “немедленный союз с нами для быстрейшего восстановления Советской власти на Украине и для заарестования не только белогвардейцев, но и радовцев” 732 (сторонников самостоятельного украинского государства. — А.А.).

Можно понять большевистских правителей, пополняющих свою армию военнопленными австро-венгерской, немецкой и турецкой армий, а также китайскими волонтерами. Дело в том, что россияне неохотно шли на братоубийственную войну. Более того, имели место массовые переходы частей Красной Армии на сторону “противника”. Причем такие факты отмечены во все периоды гражданской войны, и даже в ее конце. В эти годы из Красной Армии ежемесячно дезертировали до 200 тысяч человек 733. Так, в телеграмме Сталина Ленину и Склянскому из Петрограда от 30 мая 1919 года говорится, что “третий Петроградский полк перешел на сторону противника” 734. А в телеграмме с Юго-Западного фронта ^{[ 103 ]} от 16 июня 1920 года, направленной в Москву, сообщается о переходе галицких войск на сторону противника 735. В Москве была создана так называемая международная Красная гвардия для охраны правительственных учреждений, в которую входили и немцы, и австро-венгры 736. В составе Красной Армии на командных постах было множество немецких и австрийских офицеров. Например, начальником штаба Актюбинского фронта был австрийский офицер Шпрайцер. Помощником командующего Забайкальским фронтом — немецкий офицер Зингер. Командующий 11-й армии — Геккер и многие другие. Был взят курс на формирование из военнопленных более крупных войсковых подразделений в составе Красной Армии. Об этом свидетельствует телеграмма Ленина председателю Сибревкома от 13 января 1920 года: “Формирование немецко-венгерской дивизии из стойких и дисциплинированных элементов крайне целесообразно. Если возможно, желательно создание кавалерийской немецко-венгерской части, бригады, — если нельзя дивизии...” 737

Мне думается, что принимаемые решения и меры советского правительства абсолютно точно объясняет генерал Гоффман: “Большевики боятся, что им не удастся без помощи немцев удержаться против Антанты и преодолеть внутреннее недовольство, в особенности крестьян” 738 (выделено мной. — А.А.).

Военное командование позаботилось, чтобы пехотный строевой устав был в срочном порядке переведен на немецкий и венгерский языки 739. А “интернационалистов” было откуда брать: в русском плену на 1 сентября 1917 года было 2,1-2,2 млн. солдат и офицеров Германии, Австро-Венгрии, Болгарии и Турции, из которых 186347 человек составляли немцы и 1876038 человек — австро-венгерские пленные 740. Подобные факты содержатся и в документе № 35, который будет приведен ниже.

Документ № 36 от 28 ноября проливает свет на совместные согласованные действия германского, австро-венгерского и русского командования, указывает конкретных лиц от Советов, участвующих в этом “триумвирате” — Чудновский, Боярский, Пятаков, Губарский 741.

Интересная информация содержится в письме “Нахрихтен Бюро” от 4 декабря (документ № 49). Немецкие разведорганы дают в Народный комиссариат по Военным делам список лиц российского происхождения, находящихся “на службе Германской Разведочной части”. В указанном списке: Сахаров, Тер-Арутюнянц, Жук, Ильинский, Занько, Ярчук, Головин, Чернявский, Постников, Трушин, Шнейерман, Гаврилов. В письме сообщается также, что “все означенные лица находятся на постоянном содержании от Разведывательного отделения Германского Генерального Штаба” 742.

Имею фотографию письма” 743 (выделено мной. — А.А.).

Имею фотографию письма” 744.

Имею фотографию письма” 745.

На этом документе следует несколько остановиться, и вот почему. Дело в том, что “финские товарищи Рахья, Пукко и Энрот” попали в этот документ не случайно. Сепаратистские тенденции среди населения Финляндии наблюдались почти на протяжении всего периода ее вхождения в состав Российской империи. С началом мировой войны они еще больше усилились. Большевики подогревали эти чувства финнов, обещая после прихода к власти признать независимость Финляндии. В этом вопросе позиция немцев и большевиков совпадала, и они всячески пытались использовать патриотические силы Финляндии в своих интересах. Документ ^{[ 104 ]}, который приводится ниже, один из примеров использования финнов в борьбе против Российского государства.

“Циркуляр 23 сентября 1917 г.”
Генеральный штаб военным наблюдателям на русско-шведской границе.

Предлагается Вам немедленно навербовать из финнов, пожелавших поступить в ряды Германской Армии, агентов истребителей и направить их в Петроград и на все железнодорожные узловые пункты для выполнения программы, врученной им военным агентом.

Подписал: Генеральный Советник Армии Д-р Фишер” 746.

В очередном письме от 20 декабря (документ № 18) “Нахрихтен Бюро” просит НКИД ускорить отправку агитаторов в лагеря для русских военнопленных в Германии с целью вербовки из их числа добровольцев отправиться в английские и французские войска для пропаганды мира в пользу Германии 747.

Примечание ^{[ 105 ]}. Письмо это фигурировало дважды: в перехваченной переписке кн. Бюло... Луг...но ^{[ 106 ]}, а затем в делах швейцарских офицеров, обслуживающих германский генеральный штаб” 748.

Примечание. Передаточная надпись, сделанная пером на фотографической копии резолюции, такова: “Председатель Центрального Исполнительного Комитета Комиссар М. Меньшинский ^{[ 108 ]} просит принять к сведению эту резолюцию и подготовить почву в Сов. Раб. и Солдат. Деп. на случай, если Совет Народного Хозяйства не примет этих желаний. Секретарь Я. Раскин”. Меньшинский состоит Министром Финансов. Все эти условия были направлены против американского, английского и французского капитала и могли быть скрыты в секретной части этого германо-русского договора. Мне не известно, какая участь постигла эту резолюцию в том именно виде, в каком она появилась в начале зимы. Имею, кроме помеченной фотографии, еще копию с циркуляра” 750.

Примечание. (6-го июля, 1918 года). Он не доехал, так как ему не удалось проехать через Англию, и в Апреле он находился в Христианин” 751.

Примечание. Итак, мировая кара являлась очевидной для некоторых немцев. Из личностей, названных в данном письме, самая замечательная — Шейдеман, — лидер немецкого социалистического крыла, поддерживающего германское правительство. Уже раньше, однажды, его имя упоминалось в связи с “деловыми сношениями” русских большевиков с Имперским Правительством как лицо, написавшее письмо из Копенгагена в 1917 году некоему “г-ну Ольбергу”, в котором заявлялось, что в контору Фюрстенберга через Xia-Банк в распоряжение Ольберга положены 150000 крон. В данное время, в январе месяцев, в Смольном, в Петрограде, Фюрстенберг старается помочь Шейдеману в сокрытии старых следов. Сам Радек, — ловкий польско-австрийский еврей, приехавший вместе с Лениным из Швейцарии. Вместе с Троцким он подготовил постановку публичного представления БрестЛитовского мира. Фон-Шенеман являлся уполномоченным немецким представителем при большевистском Министерстве иностранных дел. Имя его упоминается позже в документе № 5. Парвус являлся распределителем денег, предназначенных для немецкой пропаганды: главная его квартира находится в Копенгагене, и о нем установилось мнение, как о направляющей силе, действующей за спиной А.Иоффе. (О Парвусе см.: “Нью Юроп” 31 января 1918 года, с. 91-94)” 752.

На мой взгляд, главным вопросом в определении достоверности исследуемого источника является выявление фактов, подтверждающих “деловые сношения” между большевиками и лидерами, как выразился Ленин, “таких отвратительных лакеев империалистической буржуазии, как Шейдеманы, Легины, Давиды и К° в Германии” 753, о которых говорится в “сиссоновском документе”. Должен сразу подчеркнуть, что такие факты имеются. И, как видим из комментария Сиссона, он владел такими фактами, когда готовил свой труд. Трудно сказать, по каким каналам поступала к нему информация, подтверждающая достоверность документа № 4, но то, что она действительно правдива, мы можем еще раз убедиться, используя общепринятый прием сравнительного анализа сведений источника с другими материалами, в которых отражены те же сведения.

“Примечание. В верхней части письма за подписью Н.Г., — инициалы секретаря Ленина Н.Горбунова, стоит приказ: “Послать ^{[ 109 ]} Комиссару по Иностранным Делам и исполнить”. На полях написано: “Паспорт № 211/№ 312”, но, к сожалению, имя, под которым был выдан новый паспорт, не упоминается. Этот приказ объясняет отозвание русской Красной Гвардии из Финляндии в начале марта и предоставление финляндской Красной Гвардии своей собственной судьбе. Последняя, однако, позаботилась о том, чтобы разоружить русских матросов и солдат, когда они покидали Финляндию, ибо финны сами нуждались в ружьях и амуниции. При этом русские оказали в некоторых случаях сопротивление, но были окружены и обезоружены. Когда я был в Гельсингфорсе, в марте, Красная Гвардия и матросы каждую ночь перестреливались из ружей и пулеметов. Один из двух Финляндских Красногвардейских лидеров, почти наверное, Невалайнен, но при данных обстоятельствах я не могу сказать это наверное.

Приказ задержать все иностранные посольства в Красной Финляндии был дан одновременно с появлением одного из них на сцене. Причиной появления этого приказа было выставлено то обстоятельство, что иностранцы передают сведения Белой Гвардии. В то же время Белая Гвардия приложила все усилия, чтобы увеличить затруднения для прохода между линиями. Есть основание приписать стараниям немцев те затруднения, которые чинились при проходе между финскими линиями с обоих сторон, так как немцы открыто оказывали помощь Белой Гвардии и в это же время вели интриги во внутренних Советах Красной Гвардии. Американская партия, припертая в Финляндии, пробралась только благодаря своей настойчивости и счастливым стечением обстоятельств. Британское Посольство прошло за день до издания приказа о закрытии границы. Французское и Итальянское Посольства принуждены были вернуться в Россию после месяца напрасных попыток выбраться.

Имею оригинал письма и возвращенный паспорт” 754.

Примечание. Поперек верхней части письма написано Троцким — “Дать инструкции” ^{[ 110 ]}, и подписано оно его инициалами Л.Т. Здесь лаконично излагается, что германский офицер Генерального Штаба и Ленин на заседании приказали обыскать багаж посла дружественной России и воюющей с Германией страны и что Троцкий дал инструкции выполнить этот приказ. Примечание чиновника внизу дополняет картину: “передать Благонравову” 755. (Правильно читать: “сообщить т. Благонравову”. — А.А.) Последний был Комиссаром по Военному Положению в Петрограде. Поезд Итальянского Посольства был задержан в течение более 24 часов несколько дней спустя, когда Посольство старалось выехать. Товарищ Министра Иностранных Дел — Петров 756, с явным возмущением сказал мне 2-го марта: “Итальянцы дали дипломатический паспорт посольскому повару”. Таким образом, сказал он, обыск проезда был законным. Имел ли этот обыск большой успех, чем в тот раз, когда был остановлен и обыскан итальянский посол в своем автомобиле напротив Европейской гостиницы — я не слышал. В документе № 27 говорится об этом грабеже.

Имею оригинал письма № 26” 757.

Этому документу Э. Сиссон дает следующую оценку:

“Примечание. Поперек части письма написано: “Срочно. В Комм. по воен. дел. и в особ. Штаб. — А. Скрипник”. Последняя фраза письма подчеркнута, и на полях отмечается вопрос с инициалами “Л.Т.”. Первая пометка есть Ленинский приказ через секретаря, а вторая, по всей вероятности, может быть принята за оппозицию Троцкого каким бы то ни было действиям. Потеря Украины, вследствие противонемецкой интриги, была его больным местом; эта потеря сильно подрывала его престиж. Но это все же, по существу, нисколько не уменьшило его подчинение Германии.

Имею оригинал письма” 758.

К какому другому выводу можно прийти, читая резолюцию на письме, сделанную Скрипником: “Срочно: Председатель СНК просит т. Володарского 759 сообщить это агитац(ионному) отделу. Секретарь Н. Скрипник”. В нижней левой части письма сделана пометка: “Ц.И.К. № 823 к докладу” и неразборчивая подпись.

По требованию Германского Генерального штаба М.А. Бонч-Бруевич 761 был отстранен от военных дел не только на Северном фронте, но и вообще от работы в военном ведомстве. Сам факт немедленного отстранения от занимаемой должности М.А. Бонч-Бруевича убеждает нас в том, что документ № 31 “В. Секретно”, адресованный Ленину, является подлинным.

На письме имеется пометка, сделанная, очевидно, руководителем, курирующим ВЧК. Этот неизвестный чиновник пишет: “Телегр(афировать) Кобозеву. Телегр(афировать) Стреабергу 763. Но более интересна лаконичная запись, сделанная ниже на полях письма: “Дать список. Дз.”. Автор ее — председатель ВЧК Ф.Э. Дзержинский, обычная подпись которого выражалась этими двумя буквами. В указанном списке — фамилии агентов и их адреса:

1. Штауфахер, Владивосток, дом Панова.
2. Р. Кригер, Пякольск, Уссурийский.
3. А.Гизе, Иркутск, аптека Жинжеровой.
4. В. Вальдейн, Владивосток, соб.дом.
5. Буттенгоф, Хабаровск, Кунст и Альберс.
6. Даттан, Томск. Нечаевская ул.
7. Бр. Буздерг, Харбин, — Управление Кит. Вост. жел. дор.
8. Скрибанович, Благовещенск, дом Кунст и Альберс.
9. Панов, Владивосток, соб. дом 764.

Примечание. Члены Красной Гвардии получали от 12 до 16 руб. в день в то время, как жалованье солдата едва достигало соответствующего числа в копейках. Это письмо указывает место, откуда получались деньги. Большевистское Правительство также требовало от владельцев заводов, чтобы они регулярно платили жалованье своим рабочим, в то время когда последние состояли на службе в Красной Гвардии. Пометка на письме указывает на то, что оно было направлено к Меншинскому, Министру финансов, при котором состоял в качестве эксперта-советника немец фон-Толь. Меншинский лично взялся за разрушение русских банков, маневр, посредством которого противники большевизма лишались средств к ведению военных действий. Это было классическим разрушением, выполненным во имя созидания” 765.

Имею фотографию письма” 766.

Примечание. Пометки гласят: “Копия передана Председателю Совета Рабочих и Солдатских Депутатов. № 956”. “Доставить Товарищу Зиновьеву и Секретному Отделу, М. Ов...(?)”. Число 12-е января (русский календарь) совпало с неделей Всероссийского Съезда Советов в Петрограде, неделю спустя после насильственного разгона Учредительного Собрания. Выборы пришлись к концу недели и в действительности явились чисто механическими перевыборами почти всего прежнего исполнительного комитета Комиссаров. Несмотря на отсутствие точного списка, я все-таки могу показать, что настоящий исполнительный комитет был избран из этой группы. Что меня больше всего удивляет, так это имя Мартова, главы предполагаемой отдельной фракции. Мартов, очень способный писатель, вместе с Троцким он подвизался в Париже на газетном поприще, но, говорят, в России между ним и Троцким произошел раскол. Доказательство того, что Германия продолжает относиться к нему благосклонно, имеет особое значение для дела. Г-жа Коллонтай, единственная женщина в этом списке, была Комиссаром Общественного Благосостояния ^{[ 113 ]}. Она была послана в феврале месяце заграницу для иностранной пропаганды, но дальше Скандинавии она не поехала и спустя некоторое время вернулась обратно в Россию. Каменев же, отправившийся вместе с г-жей Коллонтай из России, также старался вернуться обратно, но был арестован финской Белой Гвардией (а не немцами) на Аландских островах, и его освобождение послужило предметом целых переговоров. Он — шурин Троцкого. Свердлов состоял временным председателем Совета. Луначарский состоит Комиссаром Народного Просвещения. Стеклов состоит редактором оффициальной газеты “Известия”. Володарский, который жил в Соединенных Штатах, был доверенным лицом Ленина. Он был убит в Москве, на последней неделе июня. Агасфер, который доставил предписание от имени Рауша, есть Майор Любертс.

Имею фотографию письма” 767.

Имею оригинал письма” 768.

Имею фотографию письма” 769.

Имею оригинал письма” 770.

Примечание. Имею фотографию письма” 771.

Имею фотографию письма” 772.

На полях письма имеются два указания. Против первого абзаца читаем: “Запросить у Ломова, Маркин” 773. Против второго: “Раскольникову. Маркин”. Несомненно, что оба указания исходили от Троцкого. Если первое касалось попытки Германии использовать Россию против Америки и Японии, то второе отражало преступное решение. По сути дела, судьба Балтийского флота поручалась платному агенту германского Генштаба, заместителю наркома по морским делам Ф.Ф. Раскольникову. Все шло к тому, чтобы сдать Балтийский флот немцам и использовать его против держав Антанты.

Щастный был вызван в Москву (якобы для доклада) ^{[ 114 ]}. Никому в голову не приходило, что приезду Щастного в Москву предшествовало секретное заседание с участием Свердлова, Троцкого, Дыбенко, Раскольникова и Сакса 774. В принятом решении, в частности, подчеркивалось, что “...гражданин Щастный, обнаруживший недостаток твердости духа и распорядительности... вмешивавшийся в политические вопросы с явно реакционными целями, увольняется от службы и предается суду”. Этот злонамеренный документ подписали Троцкий, Раскольников и Сакс.

Известный русский историк С.П. Мельгунов в своей книге “Красный террор в России”, опубликованной в 1923 году на Западе, справедливо отметил, что с Щастным расправились только за то, что он “спас остаток русского флота в Балтийском море от сдачи немецкой эскадре” 775.

“Достоверно известно, — пишет майор юстиции В.Звягинцев, — что до ареста между Троцким и Щастным произошел серьезный конфликт” 776.

Завершая рассмотрение фактов, изложенных в документе № 28, хотелось бы сказать, что сегодня имеются все основания утверждать, что план сдачи немцам кораблей Балтийского флота и затопление на Новороссийском рейде основной части судов Черноморского флота, которое было осуществлено 18 июня 1918 года по прямому приказу Ленина, — звенья одной и той же преступной цепи. Свидетельством тому — принятое решение о необходимости затопления кораблей Черноморского флота (см. документ ниже) и секретная директива, которую Ленин 28 мая направил командующему Черноморским флотом и главному комиссару флота. В ней строгое требование: “Ввиду явных намерений Германии захватить суда Черноморского флота, находящиеся в Новороссийске, и невозможности обеспечить Новороссийск с сухого пути или перевода в другой порт, Совет Народных Комиссаров, по представлению Высшего военного Совета, приказывает вам с получением сего уничтожить все суда Черноморского флота и коммерческие пароходы, находящиеся в Новороссийске. Лeнuн” 777.

Несомненно, из всего изложенного выше каждый читатель вправе сделать свое резюме. Мне же хотелось лишь поставить вопрос: Кем после всего, что стало нам известно, считать большевиков и их вождя, определившего свою партию как “ум, честь и совесть нашей эпохи” ? 780

Жестокость не может быть спутницей доблести.
М. Сервантес

Террористические акты как средство политической борьбы впервые стали практиковаться в России с середины 60-х годов XIX столетия, когда в 1866 году Д. Каракозов 781 предпринял попытку убить Александра II. Следующая волна приходится на конец 70-х — начало 80-х годов: на кровавую тропу вышли представители организации “Народная воля”. Начиная борьбу с самодержавием, народовольцы приняли на вооружение индивидуальный террор. Наиболее известными представителями этого течения были А. Желябов 782, С. Перовская 783, С. Халтурин 784 и другие.

В самом начале XX столетия террором занялись отдельные члены партии социалистов-революционеров (эсеров). Яркими их представителями стали С. Балмашев 785, Е. Созонов 786, Б. Савинков 787, М. Спиридонова 788, П. Карпович 789. 11 февраля 1901 года Карпович смертельно ранил министра народного образования Боголепова. Его примеру последовал Балмашев, застрелив 2 апреля 1902 года министра внутренних дел Сипягина. Преемника последнего — министра внутренних дел и шефа жандармов Плеве — 15 июля 1904 года убил Созонов. 4 февраля 1905 года террористом-эсером И.П.Каляевым брошенной бомбой в Кремле был убит московский генерал-губернатор, великий князь С.А. Романов. Лидер партии эсеров М. Спиридонова в 1906 году убила тамбовского вице-губернатора Луженовского...

Ленин рассматривал террор как одну из основных форм классовой борьбы пролетариата. Известно, что еще в 1901 году в статье “С чего начать?”, опубликованной в 4-м номере газеты “Искра”, он со всей определенностью писал: “Принципиально мы никогда не отказывались и не можем отказаться от террора” 790. Высказывая свое отношение к террору, Ленин не преминул сделать колкое замечание в адрес Веры Засулич, которая в 3-м номере той самой “Искры” писала: “Террор кажется нам неподходящим в настоящий момент способом действия не сам по себе, а по своему неизбежному психическому влиянию на окружающую среду”.

“Как только новый порядок упрочится, — всякие административные воздействия на печать будут прекращены” 791. “Свободу слова и печати, — писал в апреле 1918 года журнал “За родину”, — советская власть подменила свободой самого наглого и беззастенчивого глумления над печатью и словом”. О реакционных действиях советского правительства говорят такие факты: за два месяца 1918 года большевистское правительство закрыло только в Петрограде и Москве около 70 газет.

7 (20) декабря 1917 года Постановлением Совнаркома № 21 в стране создается карательно-террористическая организация — ВЧК. Назначение и подчиненность ее четко определены в следующем документе: “ЧК созданы, существуют и работают, — отмечал ЦК РКП(б) в обращении к коммунистам — работникам чрезвычайных комиссий, — лишь как прямые органы партии, по ее директивам и под ее контролем” 792. С этого времени террор и насилие против широких слоев населения страны, независимо от их классовой и социальной принадлежности, в сущности были возведены в ранг государственной политики. Следуя указанию Ленина, кадры ЧК формировались прежде всего из проявивших себя большевиков. Правда, до лета 1918 года немало в ЦК было и левых эсеров, которые рука об руку с большевиками совершали террор и насилие над гражданами России. Руководители ВЧК не забывали слова своего вождя, который говорил: “Хороший коммунист в то же время есть и хороший чекист” 793. Создав большевистский карательный орган, Ленин направил его против своих политических противников, против всех, кто отрицательно воспринял советскую власть и ее идеологическую программу. Во главе этого карательного органа был поставлен Дзержинский.

Известный исследователь большевистского террора Роман Гуль отмечал: “...Дзержинский занес над Россией “революционный меч”. По невероятности числа погибших от коммунистического террора “октябрьский Фукье-Тенвиль” превзошел и якобинцев, и испанскую инквизицию, и терроры всех реакций. Связав с именем Дзержинского страшное лихолетие своей истории, Россия надолго облилась кровью” 794. Трудно не согласиться с Романом Гулем.

Грабительским актом советского правительства стала так называемая национализация банков. Мало кто знает, что из себя в действительности представлял декрет “О национализации банков”, принятый ЦИК 14 (27) декабря 1917 года. Автором этого зловещего документа был все тот же Ульянов. В преамбуле декрета говорилось, что это мероприятие якобы осуществлялось “в интересах правильной организации народного хозяйства, в интересах решительного искоренения банковой спекуляции и всемерного освобождения рабочих, крестьян и всего трудящегося населения от эксплуатации банковым капиталом и в целях образования подлинно служащего интересам народа и беднейших классов — единого народного банка Российской Республики” 795. В шестом (последнем) пункте декрета, очевидно, в целях усыпления бдительности населения, подчеркивалось: “Интересы мелких вкладчиков будут целиком обеспечены” 796. На деле большевистское правительство подвергло экспроприации все российское население, независимо от размера вклада, все подчистую. Оно не пощадило никого: ни рабочих, ни крестьян, ни тех, кто с оружием в руках защищал отечество. Это была открытая и наглая бандитская акция, острием своим направленная против широких слоев населения России.

Следующим шагом советского правительства было введение продразверстки. Автором этого преступного акта, который привел к братоубийственной гражданской войне, был все тот же Ленин. 9 мая 1918 года ВЦИК принял “Декрет о предоставлении народному Комиссару продовольствия чрезвычайных полномочий по борьбе с деревенской буржуазией, укрывающей хлебные запасы и спекулирующей ими”. Постановление обязывало “каждого владельца хлеба весь избыток сверх количества, необходимого для обсеменения полей и личного потребления по установленным нормам до нового урожая, заявить к сдаче в недельный срок после объявления этого постановления в каждой волости” 797. Вполне понятно, что крестьяне (а тем более казаки) восприняли этот декрет отрицательно. Обращает на себя внимание пункт, в котором говорится, что народный комиссар продовольствия наделен полномочиями “применять вооруженную силу в случае оказания противодействия отбиранию хлеба или иных продовольственных продуктов” 798. В принципе это — ленинский декрет. Достаточно ознакомиться с пунктом 7 этого ленинского положения, чтобы понять, какому жестокому террору подверглось трудовое крестьянство: “...точно определить, что владельцы хлеба, имеющие излишки хлеба и не вывозящие их на станции и в места сбора и ссыпки, объявляются врагами народа и подвергаются заключению в тюрьме на срок не ниже 10 лет, конфискации всего имущества и изгнанию навсегда из его общины” 799. Это был террор, на который крестьянство и казачество ответили массовыми восстаниями. Жесточайшим образом они были подавлены. Этими масштабными террористическими акциями руководили “пламенные революционеры”: И.В. Сталин, Я.М. Свердлов, Л.Д. Троцкий, Ф.Э. Дзержинский, М.Н. Тухачевский, И.Э. Якир, И.П. Уборевич, М.В. Фрунзе, К.Е. Ворошилов, С.М. Буденный, И.И. Ходоровский, И.Т. Смилга и другие большевики ленинской гвардии. Довольно метко отозвался генерал А.И. Деникин о Тухачевском, сказав, что он “безжалостный и беспринципный авантюрист”. Эту характеристику можно отнести и ко всем “пламенным революционерам”.

Одним из самых деятельных лиц, осуществляющих продовольственную диктатуру на местах, был Сталин. Именно его Совнарком “бросил” на этот участок работы. В мандате Сталина, подписанном Лениным, подчеркивалось: “Член Совета Народных Комиссаров, народный комиссар Иосиф Виссарионович Сталин, назначается Советом Народных Комиссаров общим руководителем продовольственного дела на юге России, облеченный чрезвычайными правами...” 800 Сталин незамедлительно стал использовать эти права. В письме Ленину из Царицына он подтверждает: “Можете быть уверены, что не пощадим никого... а хлеб все же дадим” 801. В тот же день в разговоре с членом Реввоенсовета Восточного фронта К.А. Мехоношиным Ленин требует вести “борьбу с... казаками... с тройной энергией” 802.

Одновременно с террором и грабежами крестьян Ленин начал претворять в жизнь разработанную им же аграрную политику. Свою программу он изложил еще на 1 Всероссийском съезде крестьянских депутатов, проходившем в мае 1917 года: “Хозяйство на отдельных участках, хотя бы “вольный труд на вольной земле” — это не выход из ужасного кризиса, из всеобщего разрушения, это не спасение. Необходима всеобщая трудовая повинность, нужна величайшая экономия человеческого труда, нужна необыкновенно сильная и твердая власть, которая была бы в состоянии провести эту всеобщую трудовую повинность... необходимо перейти к общей обработке в крупных образцовых хозяйствах...” 803 Как видим, аграрная политика вождя заключалась в том, чтобы вновь закрепостить крестьян, насильственным путем загнать их в крупные коллективные хозяйства.

Выступая на совещании делегатов комитетов бедноты 8 ноября 1918 года, Ленин говорил: “...если кулак останется нетронутым, если мироедов мы не победим, то неминуемо будет опять царь и капиталист” 804. Выполняя эту директиву, комбеды отобрали у кулаков 50 миллионов гектаров земли, что составляло примерно треть тогдашних сельскохозяйственных угодий. И вряд ли следует доказывать, что ликвидация кулачества началась именно в период “военного коммунизма”. А впоследствии эта террористическая акция была лишь “логически” завершена прилежным учеником Ленина — Иосифом Сталиным. Жертвами этой акции стали 3,7 млн. крестьян: они были вывезены из веками обжитых мест и брошены на произвол судьбы в глухих районах Сибири и Казахстана. Там у многих трагически закончилась жизнь.

Сегодня очевидно — Ленин выступал против воли крестьян. На I Всероссийском съезде земледельческих коммун и сельскохозяйственных артелей (3-10 декабря 1919 г.) в докладах представителей с мест звучали серьезные критические замечания по поводу искусственной организации в их губерниях коллективных хозяйств. Так, председатель Губсоюза Владимирской губернии заявил, что “коммунары бегут из коммун, желая избавиться от всяких невзгод” 805. А представитель Тверской губернии прямо заявил, что “крестьяне предпочитают иметь собственное, хотя бы и маленькое и несовершенное хозяйство” 806.

Их позицию поддерживали многие работники Наркомата Земледелия (НКЗ), включая его руководителей, видных специалистов сельского хозяйства и теоретиков-аграрников. Участник упомянутого съезда, бывший инспектор НКЗ в 1918-1921 годах, профессор П.Я. Гуров в беседе со мной подтвердил, что сотрудники Наркомата и многие ученые-аграрники, например, А.Н. Чаянов, В.П. Кондратьев и другие, не скрывали своего отрицательного отношения к ленинской идее коллективизации. Они настойчиво пытались убедить Владимира Ильича в том, что коллективные хозяйства, даже при использовании самой передовой техники, успеха не принесут. Их отрицательное отношение к обобществлению крестьянских хозяйств нашло отражение во многих документах и публичных выступлениях. Небезынтересен в этом отношении отчет Наркомзема за пять лет Советской власти (1917-1922). В нем, в частности, сделано весьма лаконичное резюме: “Надеяться перестроить организацию путем укрепления совхозов и сельскохозяйственных коллективов — значит идти по утопическому пути” 807.

Как видим, инициатива Циркулярного письма исходила из большевистского штаба, в котором Ленин играл главенствующую роль. Довольно метко охарактеризовал эту роль Виктор Чернов. В статье, опубликованной в эмигрантском журнале, он подчеркивал, что в партийной и государственной пирамиде после октябрьского переворота появляется “личный диктатор. Им стал Ленин” 809.

Между тем находятся авторы (например, Ф. Бирюков 810), которые пытаются внушить читателю мысль, что Ленин якобы ничего об этом документе не знал и потому непричастен к актам насилия и террора против казачества. Однако хорошо известно, что Ленин и Свердлов работали рука об руку, и Свердлов не мог подписать столь ответственный документ, не согласовав его с Лениным. Напротив, есть все основания считать, что основные положения, вошедшие в Циркулярное письмо, исходили от Ленина. Наконец, следует учесть, что “Ленин, как правило, за редким исключением, участвовал во всех заседаниях ЦК РКП(б)” 811.

Руководствуясь основными положениями этого документа, большевики расстреливали казаков, сжигали их дома, изымали хлеб и имущество. Вот что писала местная печать о зверствах большевиков на Дону: “Нет самого малого поселка, где бы не страдали казаки от большевиков... Небывалую, страшную эпоху голода, холода, разорения, эпидемии и смерти переживает Дон, а также наша станица (Константиновка. — А.А.), не к кому нам, казакам, обратиться за помощью. Некому поведать свои муки и горе” 812. Об этих зверствах сообщал в Москву и член РВС Юго-Восточного и Кавказского фронтов В.А. Трифонов. В письме члену редакции “Правды” А.С. Сольцу он отмечал: “На юге творились и творятся величайшие безобразия, о которых нужно во все горло кричать на площадях” 813. Из докладов сотрудников ВЧК Ленин хорошо знал о массовых расстрелах и арестах казаков, их выселении из станиц Вешенской, Казанской и Мигулинской. И тем не менее в телеграмме члену РВС Южного фронта Сокольникову, отправленной шифром 20 апреля 1919 года, он возмущается: “Верх безобразия, что подавление восстания казаков затянулось” 814. (Несмотря на все усилия, экспедиционные войска не могли справиться с восставшими, действия которых распространялись на всю Донскую область.)

Зная об истинной обстановке на Дону, Ленин сознательно извращал и фальсифицировал факты. Искусственно превращая казаков в бандитов, он всячески настраивал и натравлял против них рабочих, матросов и солдат. Так, в речи на митинге в Народном доме в Петрограде 13 марта 1919 года он говорит: “Еще и поныне в глубине Донецкого бассейна бродят казачьи шайки, которые беспощадно грабят местное население” 815. Надо сказать, подобная ложь и демагогия давали свои плоды: политически неграмотная масса всерьез восприняла эти слова “вождя пролетариата” и, слепо повинуясь его призыву, пошла на юг, чтобы уничтожить “казачьи шайки” и получить “хлеб с меньшими затратами и большими результатами” 816, то есть путем открытого грабежа.

Однако никаких шаек на Дону не было: казачество восстало в ответ на грабежи, репрессии и террор большевиков. Это подтверждается докладом командования Южного фронта Главкому: “Восстание вспыхнуло 11 марта, и, по получении первого донесения об этом, 12 марта мною был отдан приказ с исчерпывающими указаниями для решительного подавления восстания”. Командование фронтом сообщало также, что для этой цели создана группа “экспедиционных войск 8 и 9 армии” 817. 15 марта 1919 года командарм 2-й Конной армии Филипп Кузьмич Миронов направил очередное письмо в Реввоенсовет Республики, в котором обрисовал истинную обстановку на Дону. “Адвокат” Ленина, Ф. Бирюков, пишет, что письма Ленин якобы получил 8 июля, и, “прочитав их, он сказал в присутствии Калинина, Макарова и Миронова:

“Жаль, что вовремя мне этого не сообщили” 818. Но тут снова — чистейшей воды вымысел, попытка отмежевать Ленина от его соратников, совершивших чудовищное преступление против казаков.

Ленин лично занимался организацией подавления восстания. В телеграмме Сокольникову от 24 апреля 1919 года он пишет: “Во что бы то ни стало надо быстро ликвидировать, и до конца, восстание. От Цека послан Белобородов. Я боюсь, что Вы ошибаетесь, не применяя строгости, но если Вы абсолютно уверены, что нет сил для свирепой и беспощадной расправы, то телеграфируйте немедленно и подробно” 819. Вторую телеграмму Ленин направил в Киев Раковскому, Антонову, Подвойскому и Каменеву: “Во что бы то ни стало, изо всех сил и как можно быстрее помочь нам добить казаков и взять Ростов хотя бы ценой временного ослабления на западе Украины, ибо иначе грозит гибель” 820. Такая категоричность и жесткость требований вытекала из того, что Ленин решил переселить на Дон миллионы рабочих и крестьян из других губерний. Что же касается казачества, то оно в соответствии с Циркулярным письмом выселялось из родных мест, частью уничтожалось, частью подвергалось аресту. 24 апреля Ленин подписал декрет Совнаркома РСФСР “Об организации переселения в производящие губернии и в Донскую область”. В соответствии с ним на Дон переселялись из Петроградской, Олонецкой, Вологодской, Череповецкой, Псковской и Новгородской губерний. 21 мая в телеграмме народному комиссару Середе он требует дополнительно направить на Дон переселенцев из Московской, Тверской, Смоленской и Рязанской губерний 821. Позже, по указанию Ленина, стали поступать переселенцы из Воронежской, Тамбовской и Пензенской губерний. Несомненно, это был преступный акт, направленный против целого народа и рассчитанный на его полное уничтожение.

В течение мая Ленин направил десятки телеграмм и писем Троцкому, Каменеву, Белобородову, Середе, Луначарскому, Сокольникову, Колегаеву, Хвесину и другим, в которых строжайшим образом требовал ускорить подавление казаков и переселение граждан в Донскую область из других губерний. “Двиньте энергичнее массовое переселение на Дон” 822, — телеграфирует он в Кострому Луначарскому. От Сокольникова требует “подавить восстание немедленно” 823. Троцкому советует “удесятерить атаку на Донбасс и во что бы то ни стало немедленно ликвидировать восстание на Дону... посвятить себя всецело ликвидации восстания” 824. (А тот, в свою очередь, выдвигает тезис: “Кто отказывается принципиально от терроризма, т.е. от мер подавления и устрашения по отношению к ожесточенной и вооруженной контрреволюции, тот должен отказаться от политического господства рабочего класса, от его революционной диктатуры” 825.)

Требования Ленина подхлестнули командующего Южным фронтом В. Гиттиса на решительные действия. 17 мая он дает директиву экспедиционным войскам (№ 4011 on.) о подготовке к операции по ликвидации восстания в Верхнедонских станицах 826.

“Держите твердо курс в основных вопросах” 827 Иными словами, он требовал продолжать террор. Более того, во второй половине того же дня, председательствуя на заседании Совета Народных Комиссаров, Ленин обсуждал вопрос о ходе переселения на Дон 828.

“Казаки Дона, Кубани, Терека и других казачьих войск! Второй год бывшие помещики, банкиры, фабриканты, купцы, царские генералы, полицейские и жандармы ведут в России жестокую внутреннюю войну против рабоче-крестьянской власти и в этой войне находят у вас поддержку... Почему вы, казаки, помогаете вековым угнетателям народа? Разве новая рабоче-крестьянская власть стала притеснять вас или ваши родные места и веру? Ведь этого нет. Напротив, Рабоче-Крестьянское правительство объявило свободу всем. Такую свободу дало оно и казакам. Оно не собирается никого расказачивать насильно, оно не идет против казачьего быта, оставляя трудовым казакам их станицы и хутора, их земли, право носить какую хотят форму (например, лампасы)... Советское правительство одинаково заботится о казаке, крестьянине и рабочем. Оно защищает их общие интересы... За преступление против казаков, крестьян и рабочих Советское правительство строжайше наказывает, вплоть до расстрела... М.Калинин, В.Ульянов (Ленин), В.Аванесов, М.Макаров, Ф.Степанов” 829.

Самое интересное: в подлиннике “Обращения” нет подписей комиссара по казачьим делам М.Макарова и заведующего казачьим отделом ВЦИК Ф.Степанова. Они просто отказались заверить насквозь фальшивый документ, понимая, что он — не что иное, как попытка еще раз обмануть общественное мнение. Многие ли знали тогда о требовании Ленина “полной ликвидации уральских казаков” 830, направлении “самых энергичных людей” Дзержинского для подавления народного восстания в районе станиц Вешенской и Казанской 831 и о последующем заявлении о том, что мы “не сможем обработать не меньше, чем в 3 миллиона десятин по реке Уралу... до 800 000 десятин” 832 в Донской области?

Заключительным актом трагедии стал подписанный Лениным 25 марта 1920 года декрет СНК “О строительстве Советской власти в казачьих областях”. В нем говорилось: “Учредить в казачьих областях общие органы Советской власти, предусмотренные Конституцией Российской Федеративной Социалистической республики и положением Всероссийского Центрального Исполнительного Комитета о сельских Советах и волостных исполкомах... Отдельных Советов казачьих депутатов не должно быть создаваемо... Декрет от 1 июня 1918 г. об организации управления казачьими областями... отменить” 833.

А тем временем террор продолжался. Так, на Кубани “после подавления восстания была произведена регистрация всех офицеров и чиновников, которая дала 30000 чел. ...часть из них, около 3000 чел., была расстреляна, а все остальные сосланы в Соловецкий монастырь”, — сообщала берлинская газета “Руль”. В газете говорилось, что, “начав расстрелы, большевики не прекращают их до последнего времени” 834.

С особой жестокостью Ленин расправлялся со своими политическими противниками. Лидер партии эсеров В.М. Чернов в этой связи вспоминал: “Помню, раз до войны, дело было в году, кажется, в 11-ом — в Швейцарии. Толковали мы с ним (Лениным. — А.А.) в ресторанчике за кружкой пива — я ему и говорю: “Владимир Ильич, да приди вы к власти, вы на следующий день меньшевиков вешать станете!” А он поглядел на меня и говорит: “Первого меньшевика мы повесим после последнего эсера”, — прищурился и засмеялся” 835.

Объявив кадетов врагами народа, большевики стали физически истреблять их без суда и следствия. А затем, задним числом (28 ноября 1917 г.), был издан подготовленный Лениным декрет СНК “Об аресте вождей гражданской войны против революции” 836, объявивший кадетов государственными преступниками, подлежащими суду ревтрибунала. В конце ноября 1917 года кадетская партия была обезглавлена; многих ее членов ЦК арестовали и расстреляли, в их числе — председателя комиссии по подготовке законопроекта о выборах в Учредительное собрание Ф.Ф. Кокошкина и А.И. Шингарева. Тысячи рядовых членов партии беспощадно уничтожались большевиками и анархистами (последние не подозревали, что скоро наступит и их черед).

По поводу этих чудовищных злодеяний газета “Русь” писала: “Невинным жертвам злодеев и благородным борцам за свободу Шингареву и Кокошкину вечная память. Ленину, растлителю России, вечное проклятие” 837.

Но что какое-то абстрактное “поповское” проклятие рвущемуся к власти “вождю”. Отвечая на письмо жены Горького, М.Ф. Андреевой (кстати, большевички), он утверждает: “Нельзя не арестовывать, для предупреждения заговоров, всей кадетской и околокадетской публики. Она способна, вся, помогать заговорщикам. Преступно не арестовывать ее” 838.

Новая волна большевистского террора против эсеров поднялась в начале 1922 года. В конце февраля официальные органы объявили о предстоящем в Москве процессе над правыми эсерами, которые обвинялись в акциях, совершенных в годы гражданской войны. Предлогом послужили показания бывших членов Боевой организации — Л. Коноплевой и ее мужа Г. Семенова (Васильева), к этому времени уже состоящих в РКП(б). Семенов утверждал, будто правые эсеры еще осенью 1917 года готовили покушение на Ленина, Зиновьева, Троцкого и других вождей большевистской партии 839. Начались аресты. Тут же с протестом выступили лидеры меньшевистской партии во главе с их признанным вождем Ю.О. Мартовым. В одном из апрельских номеров “Социалистического Вестника”, в передовой статье, озаглавленной “Первое предостережение”, говорилось: “Цинизм, с каким через 10 дней после опубликования брошюры предателя в Берлине было состряпано “дело” против с.-р.-ов в Москве, со всею ясностью поставил перед социалистами и рабочими вопрос о методах расправы большевиков со своими политическими противниками вообще. То, что обычно творилось под спудом, впервые открыто выявилось во всем своем безобразии. Террор на основе гнусного предательства и грязной полицейской провокации — вот против чего поднял свой протестующий голос пролетариат” 840.

В защиту эсеров высказался Горький. В письме А.И. Рыкову от 1 июля 1922 года он, в частности, предупреждал: “Если процесс социалистов-революционеров будет закончен убийством, — это будет убийство с заранее обдуманным намерением, гнусное убийство. Я прошу сообщить Л.Д. Троцкому и другим это мое мнение. Надеюсь, оно не удивит Вас, ибо за время революции я тысячекратно указывал Сов(етской) власти на бессмыслие и преступность истребления интеллигенции в нашей безграмотной и бескультурной стране. Ныне я убежден, что если эсеры будут убиты, — это преступление вызовет со стороны социалистической Европы моральную блокаду России” 841.

В поддержку социалистов-революционеров выступил и выдающийся французский писатель Анатоль Франс. В письме Горькому он подчеркивал: “Как и Вы, я считаю, что их осуждение тяжело отразится на судьбах Советской Республики. От всего сердца присоединяюсь, дорогой Горький, к призыву Вашему по адресу Советского правительства...” 842

Однако Ленина было уже не остановить — он приступил к полному истреблению эсеров и ликвидации их партии. “Я читал в “Социалистическом Вестнике” поганое письмо Горького...” — пишет он в Берлин Бухарину 843. Лидер большевиков внимательно следил за тем, как карательные органы уничтожают “последнего эсера”. Даже будучи больным, находясь в Горках, 10 декабря 1922 года он “передает по телефону свое согласие с проектом решения Политбюро ЦК РКП(б) относительно приговора по процессу эсеров в Баку” 844.

Эсеров выгоняли с работы, закрывали их издания, в редакциях устраивали погромы ^{[ 116 ]}.

* * *

С не меньшей жестокостью Ленин расправлялся и с меньшевиками. Теоретические разногласия начались еще задолго до II съезда РСДРП. (Кстати, термин “меньшевик” выдуман Лениным. Этот ярлык сторонники Мартова с успехом могли бы навесить на Ленина и его единомышленников, когда на II съезде одержали победу над “большевиками” при обсуждении и принятии первого параграфа устава — о членстве в партии.) В последующие годы противоречия все более обострялись. Мартов и его сторонники были против социалистической революции, поскольку считали, что Февральская революция создала для России огромные возможности ускоренного социально-экономического и политического развития. Но Ленин и слушать не хотел никаких доводов. Социалистическая революция была для него единственным средством осуществления истинных намерений — захвата власти. Он не мыслил жизни без власти.

Так или иначе, меньшевики были для Ленина убежденными противниками, и их требовалось убрать с политической арены. Но для решительных действий нужен был предлог. Таким предлогом стала деятельность меньшевиков по созданию Собраний уполномоченных, действующих параллельно с Советами. Главная задача, которую они ставили перед собой, заключалась в том, чтобы заставить большевиков удовлетворить законные требования трудящихся масс, совершивших революцию.

К лету 1918 года успех предпринятых меньшевиками шагов был настолько очевиден и приобрел настолько широкий размах, особенно в рабочей среде, что встал вопрос об организации Всероссийского съезда Собраний уполномоченных. Но до этого дело не дошло. Еще накануне Первой Всероссийской конференции уполномоченных от заводов и фабрик, назначенной на 20 июля, большевики объявили это движение контрреволюционным и повесили на меньшевиков ярлык “враги народа”.

Начались повальные аресты. По сути дела, осуществлялся ленинский план разгрома и полной ликвидации меньшевистской партии. В массовом порядке закрывались печатные органы меньшевиков. Против них стали организовываться суды. Начались процессы против лидеров партии — Ю. Мартова, Ф. Дана, А. Мартынова, С. Шварца, Б. Николаевского, Е. Грюнбальда и др. В знак протеста рабочие многих крупных городов выступили с политическими забастовками. В конце 1920 года Ленин подписывает постановление СНК, на основании которого разрешается брать в заложники социал-демократов, отдавших всю свою сознательную жизнь борьбе с самодержавием. Из страны высылают Ю.О. Мартова, а после продолжительной голодовки и под давлением прогрессивной общественности Запада кремлевские власти вынуждены были освободить и остальных. В январе 1922 года Б. Николаевский, Ф. Дан, Л. Дан и Е. Грюнбальд покидают Россию.

С резким осуждением большевистского произвола выступила Европейская социал-демократия. На страницах социалистической печати Германии, Франции, Австрии и других стран подчеркивалось, что действия большевиков усложняют и затрудняют социал-демократическое движение на Западе. Эти выступления сыграли едва ли не решающую роль в смягчении репрессий против меньшевиков. Частично их освободили из тюрем. Но они вынуждены были либо покинуть Россию, либо переселиться в провинцию, чтобы избежать дальнейших преследований.

И все же меньшевики у Ленина были под особым контролем. В этой связи примечателен такой факт. Летом 1921 года из заключения освободили профессора Н.А. Рожкова, арестованного в феврале того же года как члена Петроградского комитета РСДРП меньшевиков. Это решение было принято в связи с заявлением Рожкова о своем выходе из меньшевистской партии. Узнав об этом, Ленин в письме Зиновьеву от 31 января 1922 года обвинил его “в неосновательных поблажках”, подчеркнув при этом, что “решено было Рожкова не выпускать на свободу” 845. Но и этого ему показалось недостаточно. В тот же день он пишет письмо заместителю председателя ВЧК И.С. Уншлихту, в котором, в частности, подчеркивает: “Дело теперь только в чисто технических мерах, ведущих к тому, чтобы наши суды усилили (и сделали более быстрой) репрессию против меньшевиков” 846.

Репрессивные меры против инакомыслящих советское правительство применяло с первых же дней переворота. До начала 1922 года этим занималась Всероссийская Чрезвычайная Комиссия (ВЧК). Непосредственное участие в разработке многих документов, определяющих ее деятельность, принял Ленин. Об этом говорит даже такой факт: “Только в сборник “В.И. Ленин и ВЧК”, выпущенный вторым изданием в 1987 году, вошло 680 документов (!), написанных Владимиром Ильичём или принятых при его участии” 847.

Следует отметить, что в большевистских изданиях стали публиковать статьи и отдельные работы, в которых делалась безуспешная попытка оправдать массовый террор карательных органов против народа России. Так, М. Лацис (Судрабс), бывший одним из активных участников октябрьского переворота и руководителем аппарата ВЧК, пишет в своей книге: “В Петрограде было расстреляно до 500 человек в ответ на выстрелы в тов. Ленина и Урицкого” 848. Из этого следует, что до 30 августа 1918 года большевики якобы не осуществляли массовый террор. Но это заведомая ложь.

Еще в 1906 году в работе “Победа кадетов и задачи рабочей партии” Ленин, пытаясь “научно” обосновать необходимость применения большевиками террора, пишет: “Научное понятие диктатуры означает не что иное, как ничем не ограниченную, никакими законами, никакими абсолютно правилами не стесненную, непосредственно на насилие опирающуюся власть” 849. А ближайший соратник Ленина — Троцкий в свою очередь дал четкое определение понятию “Красный террор”, который в его понимании “есть орудие, применяемое против обреченного на гибель класса, который не хочет погибать” 850 (мы еще увидим, против какого “класса” его направляли). Другой большевистский теоретик, Бухарин, определяя задачу российского пролетариата в переходный период, заявлял: “Между коммунизмом и капитализмом лежит целый исторический период. На это время еще сохранится государственная власть в виде пролетарской диктатуры. Пролетариат является здесь господствующим классом, который, прежде чем распустить себя, как класс, должен раздавить всех своих врагов, перевоспитать буржуазию, переделать мир по своему образцу и подобию” 851.

Но вернемся к Лацису. Руководствуясь теоретическими положениями большевистских вождей, он разрабатывает методику следствия и допроса арестованных: “Мы не ведем войны против отдельных лиц, — уверял он. — Мы истребляем буржуазию как класс. Не ищите на следствии материалов и доказательств того, что обвиняемый действовал делом или словом против советской власти. Первый вопрос, который мы должны ему предложить — к какому классу он принадлежит, какого он происхождения, воспитания, образования или профессии. Эти вопросы и должны определить судьбу обвиняемого. В этом — смысл и сущность красного террора” 852. Думается, что этот инструктаж большевистского палача-комиссара не нуждается в комментариях. Зато следует прояснить его заявление о том, что заседание Учредительного собрания “было закрыто покойным тов. Урицким на основании декрета ВЦИК о роспуске Учредительного собрания” 853. О том, как разогнали Учредительное собрание, будет подробно сказано в 12-й главе. Здесь же только вспомним надпись на ленте одного из венков, возложенных от делегации питерских рабочих на могилы расстрелянных в день открытия Учредительного собрания: “Жертвам произвола самодержцев из Смольного” 854.

Понимают ли они это? Или они думают так: или мы — власть, или — пускай всё и все погибнут ?” 855.

Уже в первые дни советской власти демократическая общественность стала протестовать против действий большевиков. Так, 4 ноября на заседании ВЦИК выступил левый эсер П. Прошьян: “Только что принятая большинством ЦИК резолюция о печати представляет собой яркое и определенное выражение системы политического террора и разжигания гражданской войны. Фракция с.-р., оставаясь в составе ЦИК как правомочного органа революционной демократии, для того, чтобы защитить интересы рабочих и крестьян, которых она представляет, не желает ни в какой мере нести ответственность за гибельную для революции систему террора...” 856 На этом же заседании представитель фракции левых эсеров огласил следующее заявление: “Председателю Центр. Исп. Ком. 2-го Съезда С. Р. и С. Д. Фракция левых с.-р. предлагает ЦИК обратиться к Председателю Совета Народных Комиссаров Ульянову-Ленину со следующим спешным запросом: на 2-м Съезде С. Р. и С. Депутатов было установлено, что ЦИК является верховным органом, перед которым в полной мере ответственно правительство. Между тем за последние дни опубликован ряд декретов (от имени правит.), без всякого обсуждения и санкций ЦИК. В таком же порядке проведены правительством действия, фактически отменявшие начало гражданских свобод. Мы предлагаем сделать запрос Председателю Совета Народных Комиссаров:

1. На каком основании проекты декретов и иных актов не представляются на рассмотрение ЦИК.
2. Намерено ли правительство отказаться от произвольно недопустимого порядка — декретирования законов” 857.

Во время выступления Ленина, когда тот пытался оправдать свои действия, член ЦИК Мирский предложил дальнейшее заседание вести при закрытых дверях. “У нас нет и не может быть тайн от народа, — заявил Прошьян. — Наши избиратели должны знать, что делают избранные ими представители” 858. Предложение Мирского было отвергнуто.

Такая обстановка в ЦИК Ильича не устраивала. Он незамедлительно берется за наведение “порядка”, чтобы превратить его в послушный орган. Уже 8 ноября Каменев, разумеется, не без давления со стороны Ленина, слагает с себя обязанности председателя. В этот же день девятнадцатью голосами против четырнадцати Ленин протаскивает в председатели Свердлова 859. Именно протаскивает, если учесть, что на заседании в нем присутствовало менее трети от общего числа членов ЦИК.

Остановить большевистский террор было уже невозможно: его гигантский маховик был приведен, в движение выстрелом “Авроры”. По явно заниженным цифрам, приведенным Лацисом, в 1918 году и за 7 месяцев 1919 года было расстреляно 8389 человек 860, из них: Петроградской ЧК — 1206; Московской — 234; Киевской — 825; ВЧК 781 человек 861, в концлагерях содержится 9496 человек, в тюрьмах — 34334; в заложниках числятся 13111 человек; арестовано за указанный период всего 86 893 человека 862.

Таким образом, покушение на Ленина стало формальным предлогом для усиления террора. Первым шагом явилось Постановление СНК от 5 сентября 1918 года, в котором подчеркивалось: “Заслушав доклад председателя ЧК по борьбе с контрреволюцией о деятельности этой комиссии, ЧК находит, что при данной ситуации обеспечение тыла путем террора является прямой необходимостью; что для усиления деятельности ВЧК и внесения в нее большой планомерности необходимо направить туда возможно большее число ответственных партийных товарищей; что необходимо обезопасить Советскую республику от классовых врагов путем изолирования их в концентрационных лагерях; подлежат расстрелу все лица, прикосновенные к белогвардейским организациям, заговорам и мятежникам; что необходимо публиковать имена всех расстрелянных, а также основания применения к ним этой меры” 863.

Вооружившись этим директивным документом, чекисты развернулись вовсю. Так, по свидетельству жителя Екатеринограда, в городской тюрьме с августа 1920 года по февраль 1921 года было расстреляно около 3000 человек 864. За 11 месяцев в Одесской чрезвычайке уничтожили “от 15 до 25 тысяч человек. В газетах опубликованы имена почти семи тысяч расстрелянных с февраля 1920 г. по январь 1921 г. В Одессе находятся еще 80 тысяч в местах заключения” 865. В сентябре 1920 года в Смоленске жестоко подавляют восстание военного гарнизона, в ходе которого было расстреляно примерно 1200 солдат 866. В “Севастопольских Известиях” печатают список первых жертв террора; казнено 1634 человека, в том числе 78 женщин”. Сообщается, что “Нахимовский проспект увешан трупами офицеров, солдат и гражданских лиц, арестованных на улице и тут же, наспех, казненных без суда” 867. В Севастополе и Балаклаве, по словам свидетелей, ЧК расстреляли до 29 тысяч человек 868. В целом в Крыму было расстреляно 50 тысяч человек 869.

Как же отреагировал Ленин на это письмо? Он немедленно отозвал Фофанову из Крыма. “Пожалел” ее. Затем написал два письма: одно секретарю ЦК РКП(б) В.М. Молотову, а второе — заместителю народного комиссара земледелия В.В. Осинскому. Первого Ленин предупреждал: “т. Молотов! И я, и Надежда Константиновна знаем Фофанову как честнейшую большевичку еще с лета 1917 года. Надо обратить сугубое внимание. Черкните мне два слова. Ленин” 870.

P.S. Верните письмо Фофановой” 871 (выделено мной. — А.А.).

Не было губернии, уезда, села, где бы не оставили кровавый след большевистские палачи. В Епифановском уезде Тульской губернии в 1919 году было расстреляно 150 человек, в Медынском уезде Калужской губернии — 350, в Понском уезде Рязанской губернии — 300, в Касимовском уезде той же губернии — 150, в Тверской губернии — 200, в Смоленской губернии — 600 человек 872. Во время подавления Колыванского восстания в 1920 году в Томской губернии было расстреляно свыше 5000 человек 873. Массовые расстрелы проводились в Москве, Ярославле, Казани, Саратове, Курске и других городах. За три месяца 1921 года было подавлено 114 восстаний, расстреляно 4300 человек, из них в Москве — 347 874.

Вот одна из телеграмм, отправленная Лениным Склянскому: “Надо ежедневно в хвост и в гриву гнать (и бить и драть) Главкома ^{[ 117 ]} и Фрунзе, чтобы добили и поймали Антонова и Махно” 875. После подавления Кронштадтского восстания, по решению Политбюро от 27 апреля 1921 года командующим войсками Тамбовского военного округа назначается М. Тухачевский. На него была возложена задача по подавлению восстания. Но и с его опытом справиться с истинно народной армией Антонова было не просто.

Только такими бесчеловечными методами правительству удавалось подавить народные восстания. Летом 1921 года Ленин в телеграмме Склянскому спрашивает: “Как дела у Тухачевского? Все еще не поймали Антонова? Нажимаете ли Вы? Когда доклад в Политбюро?” 878. Лишь в 1922 году восстание было окончательно подавлено. Скольких расстреляли? Неизвестно. Многих арестовали и поместили в концентрационные лагеря за пределами губернии. В одном лишь концентрационном лагере под Москвой (в Кожухове) в 1921—1922 годах содержалось 313 тамбовских заложника, в их числе дети от 1 месяца до 16 лет 879. Только 5 сентября в Тамбовской губернии было сожжено 5 сел и расстреляно более 250 крестьян 880. По сообщению газеты “Руль”, в одной из деревень свыше 300 мужчин, женщин и детей собрались в бане, подожгли ее и погибли в огне 881.

Жестокие действия правительственных органов не оставались незамеченными общественными организациями. Председатель Московского Красного Креста Вера Фигнер 6 сентября 1921 года направила письмо в Ревтрибунал Республики, в котором выражала тревогу и беспокойство по поводу массы заложников из Тамбовской губернии, высланных “тройкой” из числа карательных войск. В Ново-Песковском, Семеновском и Кожуховском лагерях Московской губернии содержались 598 голодных, больных и раздетых женщин, стариков и детей, в том числе не достигших одного года. Красный Крест настоятельно ходатайствовал перед советским правительством возвратить всех заложников в свои деревни 882. К сожалению, отсутствие источников не позволяет сказать, как отреагировало правительство на ходатайство Красного Креста. Но сохранилось множество свидетельств о массовых грабежах большевиков.

Вот почему на знамени Кронштадта написан лозунг “Власть Советам, а не партиям!” 885.

Следует сказать, что в период кронштадтских событий Тухачевский приказал обстрелять химическими снарядами линкоры-дредноуты “Петропавловск” и “Севастополь”. Однако этот приказ по неизвестной причине артиллеристами не был выполнен 886.

Советское правительство утопило кронштадтское восстание в крови. С помощью наемных убийц-“интернационалистов” (латышей, китайцев, башкир, венгров и др.) были уничтожены 11 тысяч восставших и сочувствовавших им. Понесли потери и каратели. Газета “Последние новости” сообщала, что войска Петроградского гарнизона с 28 февраля по 6 марта потеряли погибшими 2500 человек. Бежавшие из Кронштадта в Финляндию матросы говорили, что расстрелы совершались прямо на льду перед крепостью. Только в городе Ораниенбауме было расстреляно 1400 человек 887. 18 марта Кронштадт пал. Двумстам особо отличившимся ^{[ 118 ]} в подавлении восстания были вручены ордена Красного Знамени.

Думается, наступит время, когда прозревшие россияне узнают правду о событиях в Кронштадте зимой 1921 года и воздвигнут памятник тем, кто дерзнул открыто выступить против большевистской диктатуры, ставшей для народа страшнее смерти.

Так большевистская партия огнем и мечом расправлялась со всеми, кто проявлял хоть малейшее недовольство ее политикой.

Вскоре после подавления кронштадтского восстания Сталин, говоря о роли и значении коммунистической партии, откровенно писал: “Компартия... своего рода орден меченосцев внутри государства Советского, направляющий органы последнего и одухотворяющий их деятельность” 888.

Иными словами, вооруженная банда грабителей, террористов и убийц. Не менее любопытную информацию дает Сталин в статье “Партия до и после взятия власти”. Он, ссылаясь на Ленина ^{[ 119 ]}, утверждает, что в целях “пробуждения революции во всех странах... наша партия из силы национальной превратилась с октября 1917 года в силу международную, в партию переворота в международном мacшmaбe” 889 (выделено мной. — А.А.).

Большевистские карательные отряды занимались и грабежами крестьян. Вот один эпизод, отраженный в газете “Руль”: “Последнее время усилилась реквизиция одежды. Обычно в село посылается карательный отряд раздетых красноармейцев, которые тут же раздевают крестьян и одеваются сами. Во главе отрядов стоят “тройки”, в которые входят комендант отряда, представитель чрезвычайки и палач, расстреливавший непокорных. Так, в Балтском уезде оперирует карательный отряд под командой Стрижака. При нем чекист Шниде и палач Ткаченко. Этот отряд уничтожил при подавлении восстания 6 сел... В этих деревнях расстреляно много женщин и детей” 890.

Страна покрывалась сетью концлагерей. Только в Орловской губернии в 20-х годах насчитывалось 5 концлагерей. Через них прошли сотни российских граждан. В одном лишь лагере № 1 за 4 месяца 1919 года побывало 32683 человека. Число концлагерей непрерывно росло. (Кстати, в этих же лагерях по-приказу Сталина были расстреляны многие члены Коминтерна.) Если в ноябре 1919 года их было всего 21, то в ноябре 1920-го — уже 84 891. Продолжались расстрелы, аресты и ссылки. Газета “Дни” писала 1 ноября 1922 года, что из Москвы, Петрограда, Ярославля, Орла, Владимира, Киева и Тифлиса отправлено в ссылку в Семиреченскую область Туркестана и Алтайский край 1300 политзаключенных. В тяжелых условиях тюрем и лагерей многие погибали. Только в Соловецком лагере за два года (1923-1924) погибло 3000 человек 892.

Большевистское правительство создавало в стране искусственный голод. Например, когда во многих губерниях России в 1921 году был неурожай, а в центральных районах удался хороший урожай картофеля, правительство не отправило его в голодающие губернии, чтобы спасти жизнь людей. Оно велело передать урожай картофеля Главспирту. Архивные документы свидетельствуют: “7 октября на межведомственном совещании в Москве ему (Главспирту. — А.А.) установили годовой экспортный план по Внешторгу — 1 миллион ведер питьевого спирта” 893. В результате преступных решений советского правительства погибли миллионы российских граждан.

Масштабы точных людских потерь в стране трудно представить. Да и кто их считал на самом деле. Только в 1918—1920 годах погибло более 10 млн. человек (10180000) плюс жертвы страшного голода 19211922 годов — еще пять с лишним миллионов людей (5053000) 894. Всего же только за годы гражданской войны из жизни ушло более 15 млн. Человек ^{[ 120 ]}.

* * *

Везде и всегда Ленин выступал в роли организатора массового террора. Так, в черновом наброске вводного закона к Уголовному Кодексу РСФСР, посланном 15 мая 1922 года наркому юстиции Курскому, он предлагает “расширить применение расстрела (с заменой высылкой за границу)”. Он предлагает также: “Добавить расстрел за неразрешенное возвращение из-за границы” 895. Но этими террористическими актами не ограничился главный идеолог большевиков. В дополнительной записке от 17 мая 1922 года Ленин рекомендует Курскому разработать дополнительный параграф Уголовного кодекса РСФСР таким образом, чтобы оправдать большевистский террор против граждан России: “Суд, — писал он, — должен не устранить террор; обещать это было бы самообманом или обманом, а обосновать и узаконить его принципиально, ясно, без фальши и без прикрас” 896.

19 мая 1922 года Ленин пишет письмо Дзержинскому, в котором вновь затрагивает вопрос “о высылке за границу писателей и профессоров, помогающих контрреволюции” ^{[ 121 ]}. Касаясь, в частности, журнала “Экономист” XI отдела Русского технического общества, Ленин дает директиву: “Это, по-моему, явный центр белогвардейцев. В №3... напечатан список сотрудников. Это, я думаю, почти все — законнейшие кандидаты на высылку за границу. Все это явные контрреволюционеры, пособники Антанты, организация ее слуг и шпионов и растлителей учащейся молодежи. Надо поставить дело так, чтобы этих “военных шпионов” изловить и излавливать постоянно и систематически и высылать за границу” 897.

По далеко неполным данным, было погублено (интернировано или вовсе физически уничтожено) 17 тысяч деятелей науки, культуры и искусства 898.

На письме Ганецкого Ленин сделал пометки: “т. Зиновьеву. Напомнить мне” 899.

В связи с массовыми арестами ученых Русское физико-химическое общество обратилось к советскому правительству с ходатайством об освобождении профессора М.М. Тихвинского и других деятелей науки, квалифицируемых ВЧК как “враги народа”. Интересно, что Ленин, знавший Тихвинского лично, дает указание Горбунову направить запрос в ВЧК, заметив при этом, что Тихвинский не “случайно” арестован: химия и контрреволюция не исключают друг друга” 901.

Не следует, однако, думать, что судьба оставшихся в России (и не арестованных) ученых была лучше. В связи с этим приведем заметку, которая была опубликована в № 368 “Последних новостей” за 1921 год. В ней идет речь о положении профессуры Киевского университета: “Проходя по Ботанической улице, вы заметите плакат: “Выпекаю хлеб за припек. Профессор Б.Я. Букреев”. “Профессор Павлуцкий служит приказчиком и раздает продукты на распределительном пункте. Акад. Плотников с семьею босой и оборванный ходит в лес собирать ягоды, грибы для продажи. Акад. Граве ограблен дочиста и теперь голодает с семьей. Бывают дни, когда он совсем не ест. Студенты подкармливают его, собирая средства между собою. Акад. Средневский также голодает. Зимой одно время прекратил было являться читать лекции. Студенты нашли его почти умирающим от голода. Теперь подкармливают его в складчину. Профессор де-Лоне занимается рубкой дров. Приват-доцент Кочубей умер от голода. Официально было сообщено, что он переутомился. Проф. Грушевский почти при смерти от голода” 902.

В таких же тяжелых условиях находились ученые других городов России. В 1921 году при СНК РСФСР создается так называемая Центральная комиссия по улучшению быта ученых (ЦЕКУБУ) ^{[ 122 ]}. Председателем комиссии был назначен А.Б. Халатов. Однако действенной помощи от этой организации ученые не получали, поскольку она необходимых средств от правительства не имела.

В 1921-1922 годах страна была охвачена страшным голодом и эпидемией холеры. Знал ли Ленин о гибели от голода миллионов граждан России? Безусловно. Информационный отдел ГПУ доставлял лично Ленину совершенно секретные сводки самого различного характера от всех губерний России. Ознакомимся с некоторыми из них, касающихся экономического и социального положения в стране.

Из информационной сводки ГПУ по Самарской губернии от 3 января 1922 года:

“...Наблюдается голодание, таскают с кладбища трупы для еды. Наблюдается, детей не носят на кладбище, оставляя для питания...” 903

Следует отметить, что голод был вызван не только неурожаем, но и преступными действиями большевистского правительства. Об искусственном голоде, в частности в Петрограде, пишет в своем дневнике фрейлина императрицы Анна Вырубова (Танеева): “Большевики запретили ввоз провизии в Петроград, солдаты караулили на всех железнодорожных станциях и отнимали все, что привозили. Рынки подвергались разгромам и обыскам; арестовывали продающих и покупающих” 905.

Но, судя по всему, голодная смерть миллионов россиян Ленина не волновала. Для него идея мировой революции стояла выше национальной трагедии. Об этом свидетельствуют неопровержимые факты. Именно по личному указанию Ленина на нужды революции с начала 1918 года по конец 1921 года было растранжирено 812232600 рублей золотом 906. Но на спасение человеческих жизней у большевистских вождей средств “не было”.

Так, на перевозку грузов Красного Креста и АРА ^{[ 123 ]} в помощь голодающим губерниям в 1921 году советское правительство выделило всего лишь 125000 “деревянных” рублей 907. Между тем в сентябре того же года на закупку за границей 60 тысяч комплектов кожаного обмундирования для чекистов ЦК РКП(б), по ходатайству Президиума ВЧК, выделил для своего детища 1800000 рублей золотой валютой 908.

Излишне комментировать эти факты. На мой взгляд, лучше сказать о том, как в эти голодные годы жили большевистские вожди. Вот свидетельство жены Троцкого — Натальи Ивановны Седовой ^{[ 124 ]}: “...Красной кетовой икры было в изобилии... Этой неизменной икрой окрашены не в моей только памяти первые годы революции” 909.

Горький, живя фактически в изгнании в Берлине, переживая за судьбу голодающих российских граждан, с тревогой писал: “Я полагаю, что из 35 миллионов голодных большинство умрет” 910. Горький не ошибся: от голода погибли миллионы людей. Преждевременная смерть граждан России на совести Ленина и его единомышленников. Исправно отправляя в Германию десятки миллионов пудов хлеба и обеспечивая им многомиллионную армию наемных “интернационалистов”, советское правительство, варварски грабя крестьян, тем самым заведомо выносило смертный приговор многим миллионам российских граждан.

В стране свирепствовал страшный голод, люди миллионами погибали, а советское правительство в это время вывозило хлеб за границу. 7 декабря 1922 года Политбюро принимает преступное постановление: “Признать государственно необходимым вывоз хлеба в размере до 50 миллионов пудов” 911.

В связи с насильственной высылкой, а также вынужденным массовым выездом интеллигенции и “буржуев” за границу необходимо особо остановиться на судьбе ряда семей, родственники которых до октябрьского переворота работали в спецслужбах России. Все они становились заложниками. Должен заметить, что идея взятия заложников также принадлежит Ленину. Два документа, которые приводятся ниже, убеждают нас в этом. Первый адресован Сталину в Петроград 3 июня 1919 года: “...Насчет иностранцев советую не спешить высылкой. Не лучше ли в концентрлагерь, чтобы потом обменять...” 912

А вот строгое указание диктатора в отношении россиян: “Надо усилить взятие заложников с буржуазии и с семей офицеров — ввиду учащения измен. Сговоритесь с Дзержинским” 913, — телеграфирует он Склянскому.

Тысячи и тысячи граждан не вернулись из этих лагерей. И все это на совести Ленина и его гвардии. Ленин (вместе с Троцким) был организатором первых концентрационных лагерей в России. Выражаясь словами А. Солженицына, его по праву можно считать основателем “Архипелага ГУЛАГ”. Так, в телеграмме, отправленной 9 августа 1918 года Пензенскому Губернскому исполкому, он требует “провести беспощадный массовый террор против кулаков ^{[ 125 ]}, попов и белогвардейцев; сомнительных запереть в концентрационный лагерь вне города” 914. Уполномоченному Наркомпрода, А.К.Пайкейсу, находящемуся в Саратове, Ленин советует “назначить своих начальников и расстреливать заговорщиков и колеблющихся, никого не спрашивая и не допуская идиотской волокиты” 915 (выделено мной. — А.А.).

Он требует от председателя Нижегородского губсовдепа Г.Ф. Федорова “напрячь все силы, составить тройку диктаторов (Вас, Маркина и др.), навести тотчас массовый террор, расстрелять и вывести сотни проституток, спаивающих солдат, бывших офицеров...” 916. Ленин настаивал на жесточайшем терроре против бастующих чиновников, интеллигенции, требовал расстрела на месте спекулянтов. Причем к последним он относил всех, кто продавал выращенный своим трудом хлеб по рыночным ценам. И этих “спекулянтов” расстреливали на месте без суда и следствия с конфискацией зерна и имущества! Вот его телеграмма Шляпникову в Астрахань: “...Налягте изо всех сил, чтобы поймать и расстрелять астраханских спекулянтов и взяточников. С этой сволочью надо расправиться так, чтобы все на годы запомнили” 917. И это при условии, что смертная казнь в так называемом рабоче-крестьянском государстве была формально отменена.

Массовые репрессии, совершенные по его указанию, не поддаются никакому сравнению. Приведу лишь несколько фактов. С 1826 по 1906 год, то есть за 80 лет царского режима, по решению судов были приговорены к смертной казни 612 человек. А с июня 1918 по февраль 1919 года лишь на территории 23-х губерний, по далеко не полным сведениям, по приговору ВЧК было расстреляно 5496 человек. Если в эпоху Петра I виновных в различных преступлениях (например, участников стрелецкого бунта 1698 г.) убивали по жребию (каждого двадцатого), то Ленин в целях “очистки земли российской от вредных насекомых” рекомендовал расстреливать “на месте одного из десяти, виновных в тунеядстве” 918. Напомним читателю, что эту “научную” рекомендацию Ленин дал в статье “Как организовать соревнование?”.

Методику “красного террора” Ленин экспортировал в другие страны. Так, например, в статье-письме “Привет венгерским рабочим” он советует: “Если проявятся колебания среди социалистов, вчера примкнувших к вам, к диктатуре пролетариата, или среди мелкой буржуазии, подавляйте колебания беспощадно. Расстрел — вот законная участь труса на войне” 919. Обосновывая свою жестокость в политической борьбе за власть, Ленин писал американским рабочим: “...гражданская война немыслима ни без разрушений тягчайшего вида, ни без террора, ни без стеснения формальной демократии в интересах войны” 920.

Свирепствовавшие в стране голод, террор, вандализм и вмешательство большевистского правительства во внутренние дела других государств сопровождались полным уничтожением ростков демократии, появившихся на российской земле после Февральской революции. И этого не скрывал “крестный отец” красного террора. Выступая на 2-м Всероссийском совещании ответственных организаторов по работе в деревне 12 июня 1920 года, Ленин со всей откровенностью заявил: “Тут все сентиментальности, всякая болтовня о демократии должны быть выкинуты вон” 921.

Как было отмечено выше, в партийной и государственной структурах было немало руководителей, которые активно помогали Ленину осуществлять красный террор против народов России. Здесь же в качестве примера назовем Зиновьева, который принимал деятельное участие в разработке идеологии и технологии красного террора. Так, например, выступая на VII Петроградской партийной конференции в сентябре 1918 года, Зиновьев заявил: “Мы должны увлечь за собой 90 миллионов из ста населяющих Советскую Россию. С остальными нельзя говорить — их надо уничтожить” 923.

На протяжении пятнадцати лет он выступал за созыв Учредительного собрания, которое, по его мнению, должно было стать в революционной России высшим законодательным органом, обладающим силой и властью. В общей сложности проблема Учредительного собрания была затронута Лениным в более чем 30 статьях и публичных выступлениях. Еще в “Проекте программы Российской с.-д. рабочей партии”, написанном пятью членами редакции газеты “Искра” в 1902 году, Ленин подчеркнул, что осуществление политических и социальных преобразований в России “достижимо лишь путем низвержения самодержавия и созыва Учредительного собрания, свободно избранного всем народом” 925. Развивая эту мысль в статье “Самодержавие колеблется...”, опубликованной в № 35 “Искры” (март, 1903 г.), он пишет:

“...мы требуем созыва всенародного Учредительного собрания, которое должно быть выбрано всеми гражданами без изъятий и которое должно установить в России выборочную форму правления” 926. В работе “Демократические задачи революционного пролетариата” Ленин выступает за такое Учредительное собрание, которое “действительно имеет силу и власть “учредить” государственный порядок, обеспечивающий самодержавие народа” 927.

В целом идея о необходимости созыва Учредительного собрания нашла отражение аж в 25 томах его сочинений. Особо примечателен один документ. В письме “Международному социалистическому бюро” (1905) Ленин, касаясь революционных событий, дает разъяснение, что “в России происходят не бунты черни, а революция, борьба за свободу, что борьба эта имеет целью созыв учредительного собрания, которого требуют все прогрессивные партии, особенно РСДРП” 928. В тесной связи с изложенным выше следует рассматривать статью Ленина “Революционная армия и революционное правительство”, в которой он, указывая шесть основных пунктов, “которые должны стать политическим знаменем и ближайшей программой всякого революционного правительства”, на первое место ставит “всенародное учредительное собрание” 929.

Заметим, что созыва Учредительного собрания народные массы требовали еще в годы первой русской революции. Этим можно объяснить тот факт, что уже 13 марта 1917 года Временным правительством было образовано Особое совещание по подготовке проекта закона о выборах в Учредительное собрание. А 15 марта оно заявило о его созыве. В постановлении Временного правительства от 19 марта 1917 года подчеркивалось: “Заветная мечта многих поколений всего земледельческого населения страны — земельная реформа — составляет основное требование программ всех демократических партий. Она, несомненно, станет на очередь в предстоящем Учредительном собрании ” 930. Кстати, заслуга Временного правительства заключается и в том, что оно специальным постановлением закрепило за евреями все права, которыми обладали граждане России.

Но у Ленина не хватает терпения. Уже 29 марта он публикует свое заявление в газете “Волкшехт”, в котором говорит: “Выборы в учредительное собрание являются пока лишь пустым обещанием” 931.

Ленин не мог не видеть, что авторитет партии эсеров среди крестьян чрезвычайно высок. В “Открытом письме к делегатам Всероссийского съезда крестьянских депутатов” (7 мая 1917 г.) он, пытаясь поднять авторитет большевиков, советует “крестьянам на местах тотчас брать всю землю”, не платя помещикам никакой арендной платы и не дожидаясь Учредительного собрания. При этом он подчеркивает: “Права Учредительного собрания окончательно установить всенародную собственность на землю и условия распоряжения ею мы нисколько не отрицаем” 932. Эту же мысль Ленин подчеркнул в проекте резолюции по аграрному вопросу, представленному им на I Всероссийском съезде крестьянских депутатов 933. В своей речи на этом съезде он подчеркнул, что Учредительное собрание является “центральной государственной властью” 934. В статье “Украина и поражение правящих партий России” Ленин, критикуя эсеров и меньшевиков за то, что они не потребовали от Временного правительства издания особого акта, признающего “права украинского народа на автономию”, подчеркивает, что “гарантию правильности”... всем народам России дадут будущие сеймы, даст будущее Учредительное собрание не по одному украинскому, а по всем вопросам” 935.

Указывая на крайнюю пассивность (?) Временного правительства в вопросе созыва Учредительного собрания и настраивая массы на новую революцию, Ленин отмечает, что “созыв Учредительного собрания невероятен (без новой революции)” 936.

Государственный переворот был осуществлен большевиками за 17 дней до открытия Учредительного собрания, на котором должны были решаться вопросы, волновавшие общество: основы государственного устройства России и землепользования, национальный вопрос и заключение справедливого мира. И конечно же, после решения этих вопросов в пользу трудящихся последние вряд ли пошли бы на новую революцию — она отпадала бы сама собой. Но Ленин понимал это, и в письме рабочим Питера от 24 октября призывал их немедленно обратиться в Центральный Комитет, РВК и настоятельно требовать смещения правительства Керенского до 25-го. Аргументируя свою позицию, он писал: “История не простит промедления революционерам, которые могли победить сегодня (и наверняка победят сегодня), рискуя терять много завтра, рискуя потерять все... Промедление в выступлении смерти подобно” 937. Вот как он торопился, чтобы прийти к власти! И утверждение, будто непременным условием созыва Учредительного собрания является переход всей полноты власти к партии большевиков — лишь попытка теоретически обосновать необходимость государственного переворота.

Выступая с докладом о мире на Втором Всероссийском съезде Советов, Ленин, в частности, сказал, что рассмотренные на съезде вопросы о мире “мы внесем... на обсуждение Учредительного собрания, которое уже будет властно решить, что можно и чего нельзя уступить” 938. Он также заявил, что “если они ^{[ 126 ]} даже этой партии (социалистов-революционеров. — А.А.) дадут на Учредительном собрании большинство, то и тут мы скажем: пусть так” 939. Но, как показали события начала января 1918 года, это заявление было ни чем иным, как тактическим маневром. Это было сказано на втором заседании съезда, который должен был до созыва Учредительного собрания избрать Временное правительство республики. Кстати, на первом заседании Второго съезда Советов, продолжавшемся почти семь часов, Ленин не присутствовал. Составители 35-го тома ПСС Ленина объясняют его отсутствие тем, что он якобы “был занят руководством восстания” 940.

Однако, допуская, что Ленин действительно руководил восстанием в период работы съезда, следует отметить, что он не появился на съезде и после того, когда к двум часам ночи “сопротивление” защитников Зимнего было сломлено, а министры Временного правительства арестованы и отправлены в Петропавловскую крепость. Между тем съезд продолжал свою работу и после взятия Зимнего и закончил первое свое заседание в шестом часу утра.

Относительно фактических руководителей захвата последней опоры Временного правительства — Зимнего следует сказать, что ими были В.А. Антонов-Овсеенко, Н.И. Подвойский, Г.И. Чудновский. Что же касается Ленина, то он вместе с Троцким отдыхал, “лежа рядом... в одной из комнат Смольного...” 941. А работа съезда тем временем продолжалась.

В этот период у Ленина, как он сам признавал, кружилась голова, поскольку, по его же словам, был “слишком резкий переход от подполья и переверзевщены — к власти...” 942.

Это была настолько откровенная метаморфоза в отношении к народному органу власти, что трудно было ее не заметить. Так, в заметках “К лозунгам демонстраций”, написанных Лениным 28 ноября в качестве добавления к воззванию Петроградского Совета “К рабочим и солдатам Петрограда”, уже делается попытка оказать жесткое давление на Учредительное собрание, превратить его в послушный орган. “Трудящийся народ, — говорится в одной из заметок, — требует, чтобы Учредительное собрание признало Советскую власть и Советское правительство” 943. Но Ленин говорил неправду: народ этого не требовал. К такому приему он прибег не случайно: несмотря на декрет ВЦИК от 23 ноября (6 декабря) 1917 года об отзыве из Учредительного собрания депутатов, ход выборов показывал, что большинство крестьян, ремесленников, многие рабочие и интеллигенция отдают свои голоса эсерам, поскольку эсеровский декрет о земле да и вся их партийная программа отвечала надеждам широких слоев населения страны.

Должен отметить, что в рассматриваемый период все большую популярность приобретает лозунг “Вся власть Учредительному собранию!”. Поэтому в речи на Втором Всероссийском съезде Советов крестьянских депутатов 2(15) декабря Ленин заявил, что “Советы выше всяких парламентов, всяких учредительных собраний”, на что депутаты с места ответили криками: “Ложь!” 944. Далее он объявил, что “партия большевиков всегда говорила, что высший орган — Советы” 945. Но и это заявление, мягко выражаясь, не соответствует истине. Иначе вряд ли Ленин стал бы выносить “все предложения мира” “на заключение Учредительного собрания”, равно как и принятый Вторым Всероссийским съездом Советов Декрет о земле объявлять “временным законом... впредь до Учредительного собрания” 946.

В период предвыборной кампании члены Всероссийской комиссии по выборам зачастую подвергались арестам и террору, их объявляли “врагами народа”. Проводилась работа по дискредитации депутатов от партии эсеров. К 23 ноября (6 декабря) часть членов комиссии уже была арестована. В этот же день Совнарком волевым решением назначает М.С. Урицкого комиссаром Всероссийской комиссии по делам о выборах в Учредительное собрание. В этот период пострадали даже некоторые члены РСДРП(б). Так, в речи на заседании ЦК РСДРП(б) 11 (24) декабря 1917 года Ленин предлагает “сместить бюро фракции”, которое, как подчеркивалось в написанном им “Проекте резолюции о. временном бюро фракции большевиков в Учредительном собрании”, якобы “проявило бездеятельность по отношению к своей главной задаче, выработке принципиальной резолюции об отношении... партии к Учредительному собранию” 947. Иными словами, члены бюро фракции большевиков были наказаны в партийном порядке за пассивность в борьбе против Учредительного собрания, нежелание учинять против него террор.

В “Тезисах об Учредительном собрании” Ленин говорит о несоответствии “между составом выборных в Учредительное собрание и действительной волей народа” 948. Он считает, что “единственным шансом на безболезненное разрешение кризиса, создавшегося в силу несоответствия выборов в Учредительное собрание и воли народа, а равно интересов трудящихся и эксплуатируемых классов, является возможно более широкое и быстрое осуществление народом права перевыбора членов Учредительного собрания, присоединение самого Учредительного собрания к закону ЦИК об этих перевыборах и безоговорочное заявление Учредительного собрания о признании Советской власти, советской революции, ее политики в вопросе о мире, о земле и о рабочем контроле...” 949

Нереальные задачи, прямо скажем, диктаторского порядка Ленин ставит в ультимативной форме за 9 дней до открытия Учредительного собрания. В его “Тезисах” содержится “предписание” признать Советскую власть, советское правительство и его директивы. Заканчиваются они прямыми угрозами: “Вне этих условий, кризис в связи с Учредительным собранием может быть разрешен только революционным путем, путем наиболее энергичных, быстрых, твердых и решительных мер со стороны Советской власти...” 950 То есть путем неприкрытого террора.

23 декабря 1917 года в “Известиях ЦИК”, без подписи, была опубликована статья Ленина “Плеханов о терроре”. Днем раньше ее напечатала “Правда”. В ней Ленин, как бы предупреждая Учредительное собрание, цитирует Плеханова, который еще в 1903 году на II съезде партии, в частности, поддерживая выступление Посадовского (Мандельберга), говорил: “Если бы в порыве революционного энтузиазма народ выбрал очень хороший парламент... то нам следовало бы стараться сделать его долгим парламентом; а если бы выборы оказались неудачными, то нам нужно было бы стараться разогнать его не через два года, а если можно, то через две недели” 951.

Итак, прикрываясь авторитетом Плеханова, Ленин готовил разгон Учредительного собрания. Но, во-первых, он сам говорил еще в 1901 году о необходимости применения террора. Во-вторых, и это главное, Ленин фальсифицировал материалы II съезда РСДРП, ни слова не сказав об отношении съезда к поправке Посадовского. Это отношение выразилось так: “Всеобщее, равное и прямое избирательное право при выборах как в законодательное собрание, так и во все местные органы самоуправления для всех граждан и гражданок...” Посадовский же считал, что “все демократические принципы должны быть подчинены исключительно выгодам нашей партии”, включая “и неприкосновенность личности” 952. Более того, Ленин грубо исказил факты, сказав, что “так рассуждало тогда вместе с Плехановым громадное большинство нынешних меньшевиков” 953. Между тем высказывания Плеханова были подвергнуты критике делегатами съезда. Так, Гольдблант (Медем), в частности, отмечал, что находит “слова т. Плеханова подражанием буржуазной тактике. Если быть логичным, то, исходя из слов Плеханова, требование всеобщего избирательного права надо вычеркнуть из нашей программы” 954.

Сам факт роспуска Учредительного собрания, выражающего волю абсолютного большинства населения страны, говорит об открытом терроре, учиненном против него Временным советским правительством во главе с Лениным. Даже на заседании ВЦИК. (в ночь с 6 на 7 января 1918 года), созванного для принятия (задним числом) декрета о роспуске Учредительного собрания, семь его членов не поддержали и не одобрили эту антинародную акцию. В речи на заседании ВЦИК 6 (19) января Ленин сказал: “Народ хотел созвать Учредительное собрание — и мы созвали его” 955. Здесь он абсолютно прав. Однако, когда, выступая от имени народа, Ленин говорит, что “он сейчас же почувствовал, что из себя представляет это пресловутое Учредительное собрание” 956, то сознательно лгал. Народ не мог требовать роспуска Учредительного собрания, не видя его конкретных действий. Суть как раз в том, что Учредительное собрание разогнали раньше, чем оно смогло вынести какое-либо решение. А вот о своем отношении к Учредительному собранию до принятия решения о его роспуске Ленин почему-то умалчивает. Между тем известно, что он не позднее 12 октября подписал сразу два заявления, в которых давал “согласие баллотироваться в Учредительное собрание” 957. Еще одно письменное согласие на выставление своей кандидатуры от г. Москвы “он дал между 12 и 15 октября” 958.

Пытаясь хоть как-то оправдать свои действия, 13 января 1918 года на Чрезвычайном Всероссийском железнодорожном съезде он, в частности, сказал: “Не можем мы считать Учредительное собрание выразителем воли народа потому, что оно выбиралось по старым спискам” 960, то есть по спискам, составленным до 24 октября 1917 года. Но почему-то эти мысли не приходили ему в голову тогда, до революции, когда он выставлял свою кандидатуру. Они появились у него лишь после того, как он получил информацию о том, что большинство членов Учредительного собрания народ выбирает от партии эсеров.

Анализ документов показывает, что всякие ссылки на старые списки в вопросе роспуска Учредительного собрания несостоятельны и не выдерживают критики. В пользу наших выводов свидетельствует, в частности, и та часть ответов самого Ленина на записки делегатов Чрезвычайного Всероссийского железнодорожного съезда, где он прямо говорит, что “ни референдумом, ни новым Учредительным собранием помочь делу нельзя” 961. Из сказанного следует, что выборы по старым спискам — всего лишь повод для разгона Учредительного собрания, поскольку, как мог заметить читатель, Ленин был против созыва Учредительного собрания и по новым спискам, он был категорически против всенародного референдума.

18 января Ленин пишет “Проект декрета об устранении в Советском законодательстве ссылок на Учредительное собрание”. Сей документ со всей ясностью говорит о законодательном характере этого народного органа власти 962.

Невольно вспоминается обращение Петроградского Военно-революционного комитета к населению с призывом организовать все силы для отпора контрреволюции от 24 октября 1917 года. В нем подчеркивалось, что “поход контрреволюционных заговорщиков направлен против Всероссийского съезда Советов накануне его открытия, против Учредительного собрания, против народа” 963 (выделено мной. — А.А.). Выходит, что по отношению к Учредительному собранию Ленин выступил как самый настоящий контрреволюционер. В расстреле же уличной манифестации питерских рабочих 5 января он исполнял роль главного палача, санкционировавшего это кровопролитие.

Несколько позже, в статье “О “левом” ребячестве и о мелкобуржуазности”, Ленин признает спланированный разгон Учредительного собрания: “Соглашательство части большевиков в октябре — ноябре 1917 года либо боялось взятия власти пролетариатом, либо хотело делить власть поровну не только с “ненадежными попутчиками” вроде левых эсеров, но и с врагами, черновцами, меньшевиками, которые неизбежно мешали бы нам в основном: в разгоне Учредилки...” 964 (Выделено мной. — А.А.). А на собрании 20 ноября 1918 года, ему посвященном, “забыв”, что именно он целых 15 лет ратовал за Учредительное собрание, прямо заявил: “Учредительное собрание является лозунгом помещиков, монархистов, всей русской буржуазии во главе с Милюковым, который продает Россию направо и налево — кто даст подороже” 965. Не трудно заметить, что заявление Ленина пронизано демагогией и обманом. Ибо известно достоверно, что именно Ленин оптом и в розницу продавал Россию кайзеровской Германии, чтобы завладеть российским троном. Действия Ленина были подвергнуты жесточайшей критике и осуждены русскими и западноевропейскими социал-демократами.

Полагаю, в этой связи не лишним будет предоставить читателю возможность ознакомиться с открытым письмом В.И. Ульянову-Ленину видного политического и общественного деятеля России, одного из основателей партии эсеров, председателя Учредительного собрания В.М. Чернова. Копия этого письма хранится в бывшем Центральном государственном архиве Октябрьской революции ^{[ 127 ]}. Оно яркое свидетельство той жестокой борьбы за власть, которую вели большевики, преступавшие через все моральные и нравственные нормы.

“Милостивый государь Владимир Ильич.

Для Вас давно не тайна, что громадное большинство Ваших сотрудников и помощников пользуется незавидной репутацией среди населения; их нравственный облик не внушает доверия; их поведение некрасиво; их нравы, их жизненная практика стоят в режущем противоречии с теми красивыми словами, которые они должны говорить, с теми высокими принципами, которые они должны провозглашать, и Вы сами не раз с гадливостью говорили о таких помощниках как о “перекрасившихся” и “примазавшихся”, внутренне чуждых тому делу, которому они вызвались служить.

Вы правы. Великого дела нельзя делать грязными руками. Их прикосновение не проходит даром. Оно все искажает, все уродует, все обращает в свою наглядную противоположность. В грязных руках твердая власть становится произволом и деспотизмом, закон — удавной петлей, строгая справедливость — бесчеловечной жестокостью, обязанность труда на общую пользу — каторжной работой, правда — ложью.

Но самое Ваше нескрываемое отвращение к недостойным элементам, самые Ваши угрозы разделываться с ними, хотя бы путем расстрелов, ставили Вас высоко над ними. Те или другие Ваши крылатые изречения, вроде того, что “когда Вас повесят как фанатика, их будут вешать как простых воров”, облетели всю Россию. И к Вашей личности сложилось известное уважение. Кругом неподкупного, добродетельного Робеспьера могли кишеть взяточники, плуты, себялюбцы; тем выше по закону контраста поднимался он над ними в представлении толпы.

Вы приобрели такую славу “безупречного Робеспьера”. Вы не стяжатель и не чревоугодник. Вы не упиваетесь благами жизни и не набиваете себе тугих кошельков на черный день, не предаетесь сластолюбию и не покупаете себе под шумок за границей домов и вилл, как иные из Ваших доверенных; Вы ведете сравнительно скромный плебейский образ жизни, говорят, что в атмосфере соблазнов, развративших до мозга костей многих близких Вам людей, Вы заковали себя броней суровой честности.

Я, будучи Вашим идейным противником, не раз отдавал должное Вашим личным качествам. Не раз в те тяжкие для Вас времена, когда своим путешествием через гогенцоллернскую Германию навлекли на себя худшие из подозрений, я считал долгом чести защищать Вас перед петроградскими рабочими от обвинения в политической продажности, в отдаче своих сил на службу немецкому правительству. По отношению к Вам, оклеветанному и несправедливо заподозренному, хотя бы и отчасти по Вашей собственной вине, я считал себя обязанным быть сдержанным. Теперь — другое время. Теперь Вы на вершинах власти, почти самодержавной; теперь Вы в апогее Вашей славы, когда Ваши восторженные приверженцы провозгласили Вас вождем всемирной Революции, а Ваши враги входят с Вами в переговоры, как равные с равным, когда с представителями международного капитала и буржуазными правительствами Европы Вы заключаете всевозможные политические и коммерческие сделки. И теперь я морально свободен от этой сдержанности... И я бросаю Вам права на имя честного человека.

О да, Вы не вор в прямом и вульгарном смысле этого слова. Вы не украдете чужого кошелька. Но если понадобится украсть чужое доверие, Вы пойдете на все хитрости, на все обманы, на все повороты, которые только для этого потребуются. Вы не подделаете чужого векселя. Но нет такого политического подлога, перед которым Вы отступили бы, если только окажется нужным для успеха Вашим планов. Говорят, в своей личной частной жизни Вы любите детей, котят, кроликов, все живое. Но Вы одним росчерком пера, одним мановением руки прольете сколько угодно крови и чьей угодно крови с черствостью и деревянностью, которой позавидовал бы любой выродок из уголовного мира. Вы, конечно, глубоко презираете вульгарных предателей и провокаторов. Вы — человек аморальный до последних глубин своего существа. Вы себе “по совести” разрешили преступать через все преграды, которые знает человеческая совесть. О, здесь Вы — чисто русский тип. История русской церковности, официальной и раскольническо-сектантской, знает хорошо людей этого морального склада, властных основателей старых и новых раскольнических “церквей”, “кораблей” и “согласий”, соединяющих в себе изуверско-апостольский фанатизм пустосвята с хитрецой расторопного, всегда “себе на уме” и всегда посмеивающегося себе в кулак мужичка-ярославца. Какой-нибудь изможденный и страстный архимандрит Фотий, этот “полуфанатик-полуплут”, по незабываемому выражению Пушкина, есть истинно родной брат по духу “святого праотца Распутина”. История революции тоже знает такое же жизненно-психологическое противоречие, такую же смесь плутоватости и фанатизма в нечаевщине. Нечаев, с его революционным иезуитством учивший, что революционер не должен бояться не только крови, но грязи, и должен уметь обращать на пользу революции ложь и клевету, подлоги и шантаж, убийство и насилие, — двоюродный брат Фотию и Распутину. Вы им духовная родня через Нечаева.

И никогда, ни в чем не сказались с такой яркостью эти Ваши социально-психологические черты, как в двух делах, которые Вам пришлось совершить, чтобы расчистить себе путь к власти. Эти два темных и грязных дела — расстрел 5 января 1918 года мирной уличной манифестации петроградских рабочих и разгон Учредительного Собрания.

О, я знаю, что одно из этих двух дел — разгон Учредительного Собрания Вы, наоборот, поставите себе в историческую заслугу. И я вовсе не хочу поднимать здесь вопроса о том, можно ли оправдать это Ваше деяние исторически и политически. Я говорю не о том, что Вы сделали, а как Вы сделали. Предположим даже на минуту, что надо было в интересах страны разогнать Учредительное Собрание. Это можно сделать двояко. Можно было выступить против него открыто и мужественно, так, как умеет делать честный враг. И можно было действовать так, как делал Иуда, “целованием предавший Сына Человеческого”, положив в основу всего предприятия ложь и фальшь. Вам, Владимир Ильич, Вам, душе и вдохновителю Центрального Исполнительного комитета большевистской партии, я напоминаю о воззвании этого Комитета от 30 сентября 1917 года. Там, меньше чем за месяц до октябрьского переворота, Вы обвинили правительство Керенского в том, что при нем создается “законосовещательный “булыгинский” предпарламент, призванный по плану кадетов заменить собой Учредительное Собрание”. Вы хорошо знали, однако, что тогда заменить Учредительное Собрание не отважился и подумать никто, кроме самого Вас. Вы утверждали в том же обращении, что Учредительное Собрание может быть создано только вопреки нынешнему коалиционному правительству, которое делает и сделает все, чтобы сорвать его.

Вы давеча предсказывали: “контрреволюционеры пойдут на все, чтобы сорвать Учредительное Собрание”. Если понадобится, они откроют для этого фронт немецким войскам. Вы сами знаете, что после этого произошло. Учредительное Собрание сорвали Вы, и фронт немецким войскам открыли также Вы.

Вам, Владимир Ильич, конечно, известно, какой незамысловатый, но часто удающийся трюк пускают в ход вульгарные воры, боящиеся быть пойманными. Они бегут, изо всей силы крича: “Держи вора”. Сбитые с толку этими криками ищут вора повсюду и во всех, кроме настоящего виновника.

Теперь скажите мне, Владимир Ильич, видите ли Вы по совести хоть какую-нибудь разницу между этим воровским криком и тем политическим приемом, который Вы пустили вход с Учредительным Собранием.

Ваша фракция, демонстративно удаляясь из предпарламента, свое заявление об уходе заканчивала возгласом: “Да здравствует Учредительное Собрание”. Скажите, Владимир Ильич, чем эта здравица Учредительному Собранию отличалась от знаменитого в истории Иудиного поцелуя, этого вечного образца нравственной фальши и лицемерия?

Вы хорошо знаете, Владимир Ильич, какая организация произвела в Петрограде переворот в ночь с 24 на 25 октября. Это был Ваш ВоенноРеволюционный Комитет г. Петрограда. И в самый день 24 октября эта организация заявила во всеуслышание, заявила не правительству, нет, а всему народу: вопреки всяким слухам и толкам Военно-Революционный Комитет заявляет, что он существует отнюдь не для того, чтобы подготовлять и осуществлять захват власти. Скажите, Владимир Ильич, эта публичная ложь, этот заведомый обман народа, чем он отличается от иезуитского “и ложь во спасение” ?

Скажите, Владимир Ильич, у Вас не выступает краска на лице, когда Вы теперь вспоминаете, до чего изолгаться приходилось Вашим органам, говоря об Учредительном Собрании? От имени Областного Петроградского Съезда — Первого Крестьянского Съезда, на котором Вы овладели большинством, — 13 октября 1917г. Вы опубликовали радио, где утверждаете, будто Съезд Советов сорвет Учредительное Собрание, Вы торжественно называли клеветою.

Овладев властью, от имени Петроградского Совета 25 октября 1917г. Вы обещали “скорейший созыв подлинного демократического Учредительного Собрания”. Тогда от имени II Съезда Советов было обещано, что новая власть обеспечит своевременный созыв Учредительного Собрания.

И Вы сами, лично, Владимир Ильич, Вы торжественно и всенародно обещали не только собрать Учредительное Собрание, но и признать его той властью, от которой в последней инстанции зависит решение всех основных вопросов. Вы и в своем докладе по “Декрету о мире” заявили дословно следующее: “Мы рассмотрим всякие условия мира, всякие предложения. Рассмотрим, это еще не значит, что примем. Мы внесем их на обсуждение Учредительного Собрания, которое уже будет властно решить, что можно и чего нельзя уступить”.

Вы и в заключительном слове своем по тому же вопросу повторили:

“Мы не связываем себя договорами... Мы все предположения мира внесем на заключение Учредительного Собрания”.

В своем докладе по “Декрету о земле” вы опять-таки говорили текстуально и дословно следующее: “Как демократическое правительство мы не можем обойти постановление народных низов, хотя бы мы с ним были не согласны... И если даже крестьяне пойдут дальше за С. Р-ами и если этой партии дадут в Учредительном Собрании большинство, то и тут мы скажем: пусть так”. Вы и в самом “Декрете о земле”, говоря о земельных преобразованиях, поставили эти же нынче облегчающие Вас слова: “впредь до окончательного их решения Учредительным Собранием”.

От Вас не отставали и другие Ваши товарищи, уверявшие весь народ о признании ими высшего авторитета Учредительного Собрания. Так, например, в своем обращении к стране 29 октября 1917 года народный комиссар по просвещению А. Луначарский столь же торжественно, столь же лживо давал народу заверение: “Окончательно порядок государственного руководства просвещением будет, разумеется, установлен Учредительным Собранием”.

Мне известно, Владимир Ильич, что впоследствии Вы не раз пытались ссылкою на целый ряд Ваших статей и речей показать, насколько разгон Вами Учредительного Собрания был подготовлен Вашей предыдущей литературною пропагандой. О, да, лично я, как и все, внимательно следившие за Вашими писаниями, этому акту удивиться не могли — напротив, вправе были ожидать его. Вот почему в то самое время, как Вы и Ваши товарищи давали перед лицом всей страны торжественные обещания уважать волю Учредительного Собрания как последней и решающей властной инстанции, — мы Вам не верим. Мы были убеждены, что противоречие между Вашими всенародными обещаниями и Вашей собственной предыдущей деятельностью есть лишь доказательство Вашего двуязычия.

Николай II присягал на верность Финляндской Конституции и нарушил собственную присягу.

За это и Вы согласно объявили его изобличенным клятвопреступником. Вы тоже дали, так сказать, свою гражданскую, советскую “присягу”, торжественное обещание подчиниться воле Учредительного Собрания.

После его разгона Вы стали в положение изобличенного лжеца, обманом и обещаниями укравшего народное доверие и затем кощунственно растоптавшего свое слово, свои обещания. Вы сами лишили себя политической чести.

Но этого мало. В тот самый день, когда собиралось Учредительное Собрание — 5 января 1918 года, — Вы дали во все газеты сообщение о том, что Совет Народных Комиссаров признал возможным допустить мирную манифестацию в честь Учредительного Собрания на улицах Петрограда. После такого сообщения расстрел мирных демонстрантов я вправе заклеймить именем изменнического и предательского, а самое сообщение — величайшей политической провокацией. Это предательство, эта провокация неизгладимым пятном легла на Ваше имя. Эта впервые пролитая Вами рабочая кровь должна жечь Ваши руки. Ничем, никогда Вы ее не смоете, потому что убийство, связанное с обманом и предательством, смешивает кровь с грязью, а эта ужасная смесь несмываема.

Ваша власть взошла, как на дрожжах, на явно обдуманном и злостном обмане. Я доказал это документально. Отпереться от собственных слов Вы не можете. Написанного пером не вырубишь топором. Но когда власть в самом происхождении своем основывается на глубочайшей лжи, на нравственной фальши, то эта зараза пропитывает ее насквозь и тяготеет на ней до конца.

Ваш коммунистический режим есть ложь — он давно выродился в бюрократизм наверху, в новую барщину, в подневольные, каторжные работы внизу. Ваша “советская власть” есть сплошь ложь — плохо прикрытый произвол одной партии, издевающейся над всякими выборами и обращающей их в недостойную комедию. Ваша пресса развращена до мозга костей возможностью лгать и клеветать, потому что всем остальным зажат рот и можно не бояться никаких опровержений. Ваши комиссары развращены до мозга костей своим всевластием и бесконтрольностью. При таких условиях не кричите о “примазывающихся”. Сходное притягивается сходным. Моральное вырождение личного состава коммунистической партии — это логическое последствие того метода, которым добывали ей власть и упрочивали ее. А если это вырождение, это развращение доходит до “последней” черты в практике ваших Чрезвычайных Комиссий, дополняющих мучительство и издевательство, воскрешающих азефщину, насаждающих предательство и провокацию, не брезгующих и не боящихся ни крови, ни грязи, — то вспомните, что той же смесью крови и грязи, обмана и предательства, измены и провокаций было запечатлено само пришествие Ваше к власти в роковые дни, увенчанные 5 января 1918 г. 9 января — в траурную годовщину расстрела петроградских рабочих Николаем II — были погребены Ваши первые жертвы из рядов таких же мирных, невооруженных рабочих манифестантов. Они похоронены там же, где похоронены жертвы 9 января 1905 года.

Русские рабочие на забудут этого траура. В дни 5 и 9 января (по новому стилю 18 и 22 января) они будут чествовать скорбную память своих собратьев по классу, невинных жертв старого и нового деспотизма.

И это печальное чествование будет худшим наказанием виновников.

В этот день, Владимир Ильич, яснее, чем когда-либо, будут представлять себе рабочие Вашу внутреннюю сущность, Ваш истинный моральный облик “Торквемады”, переплетенного с Нечаевым, этим Распутиным русской революции “полуфанатиков, полуплутов, разрешающих себе” по совести преступать через все грани совести и открывающим этим глубочайшие бездны политического иезуитства, в которые когда-либо падал человек и революционный деятель. Но какими бы софизмами Вы и Ваши ближайшие ни оправдывали Ваших спусков в эти бездны и какими бы лаврами не увенчивали Вас за них Ваши восторженные поклонники, а траурные дни 5 и 9 января, я верю, не оставят непоколебленными Вашего душевного равновесия. В этот день рабочая кровь будет жечь Ваши руки, в этот день воспоминания о многократной публичной лжи перед всем народом будут вызывать на Вашем лице краску стыда. Это будет Вашей моральной казнью.

Виктор Чернов” 966
(выделено мной. — А.А.).

О каком стыде большевиков можно было говорить, если они собирались уничтожить миллионы граждан России, и это не скрывали. На прошедшем III Всероссийском съезде Советов (10-18 января 1918г.) известный своей воинственностью матрос Железняков нагло заявил, что “большевики готовы расстрелять не только 10000, но и миллион народа, чтобы сокрушить всякую оппозицию” 967. Уголовный преступник не ошибался: красный террор против народов России начинал набирать обороты. Во главе бандитов, рецидивистов и наркоманов, совершающих эту омерзительную акцию, стоял Ленин.

( ЧАСТЬ 3 )