СБОРНИК СТАТЕЙ ПО ИСТОЛКОВАТЕЛЬНОМУ И НАЗИДАТЕЛЬНОМУ ЧТЕНИЮ ДЕЯНИЙ СВЯТЫХ АПОСТОЛОВ

Путешествие в Кипр и обращение проконсула Сергия Павла (XIII, 1-12). Савл и Варнава, пробыв некоторое время в Иерусалиме, возвратились в Антиохию и привели с собой молодого ученика, по имени Иоанна — Марка, родственника Варнавы. Благодать Божия была на Церкви Антиохийской — она быстро умножалась и считала между членами своими много людей, святых и угодных Богу. Писание называет пророками и учителями: Варнаву, Савла, Симеона, называемого Нигером, Луция Киринеянина, Манаила. Когда они служили Господу и постились, Дух Святой повелел им отделить от себя Варнаву и Савла на дело, особенно предназначенное для них; и тогда братья, совершив пост и молитву, возложили на них руки и отпустили их. Варнава и Савл предназначались для благовествования в других странах.

Заметим здесь порядок правления, соблюдаемый в древней Церкви. Варнава и Савл, избранные Самим Духом Божиим, однако, принимают рукоположение от Церкви. Возложение рук есть вместе благословение и посвящение. Они готовятся к делу своему молитвой и постом. В память как этого поста, так и других подобных установлен у нас Апостольский пост, более известный под именем Петровского поста: название не совсем правильное.

Следуя внушению Духа Святого, Варнава и Савл отправились в путь; с ними был и Иоанн — Марк и служил им. Прежде всего они посетили остров Кипр, родину Варнавы. Жители этого острова были ревностные язычники; однако же, правитель острова, Сергий Павел, очень желал услышать новое учение и призвал к себе апостолов. Но один иудеянин, по имени Вариисус, выдававший себя за волшебника, старался отвратить его от этого. Вероятно, он приобрел влияние над народом и правителем и опасался, что потеряет это влияние, когда им будет известна сила Божия. Савл строго укорил лжеца за то, что он совращает людей с прямых путей Господних. «И ныне, — прибавил он, — ce рука Господня на тебе: ты будешь слеп и не увидишь солнца до времени». И внезапно лжеучитель ослеп и стал ощупью искать провожатого. Это чудо поразило всех, и правитель уверовал в Господа Иисуса (Рассказы из Истории Христ. Церкви, Бахметевой, ч. 1, стр. 48).

Святой апостол Павел в чудесном откровении видел Господа Иисуса Христа и от Него непосредственно принял призвание к вере Христовой и к служению апостольскому; но когда пришло время действительно приступить ему к устроению Церквей и в них священства, тогда он с Варнавою принял для сего рукоположение от Симеона, Лукия и Манаила. Тогда (говорит книга Деяний Апостольских) постившеся и помолившеся, и возложше руки на них, отпустиша их (Деян. XIII, 3). Так необходимо и так важно священнотаинственное рукоположение!

Поступок апостола с волхвом не противен Божию закону, повелевающему любить врагов. Но поелику волхв развращал пути проповеди (Деян. 13, 10) и удержал от веры Антипата, при содействии которого весь народ удобно мог быть приведен ко спасению; то Павел уцеломудривает хулителя тою же мерою, какая употреблена была с ним для вразумления его самого, наложив слепоту, которою и сам приведен к тому, что стал учеником Христовым. Ибо научился врачевать неверие тем же врачевством, каким сам исцелен от прекословия по привязанности к закону. Сказал же апостол: до времене (11), предоставив воле волхва сделать от себя самого зависящим возвращение света через исправление нравов (Тв. ч. 1, стр. 203).

Путешествие в Пергию и Антиохию Писидийскую и речь Павла в Антиохийской синагоге (XIII, 13-41). Из Пафа проповедники отплыли на твердую землю, в Малую Азию.

Примечание. Малой Азией называлась страна, простирающаяся к югу от Черного моря до моря Средиземного. Теперь, под именем Анатолии, это составляет часть Турции. Малая Азия находилась под владычеством Римлян; но господствующий в ней язык был греческий, ибо часть народонаселения была греческого происхождения. Она состояла из 15-ти областей, имена которых часто встречаются в истории христианской Церкви, ибо тут совершались с первых времен важнейшие события церковной истории. Потому мы считаем нужным поименовать за раз области и главные города Малой Азии. Область Вифиния: главные города: Никея, Халкидон и Никомидия; Понт: гл. г. Амасия; Пафлагония: гл. г. Синоп; Мисия: гл. г. Троада и Пергам; Лидия: гл. г. Фиатира, Сардика и Филадельфия; Иония: гл. г. Смирна, Ефес и Милет; Кария: гл. г. Книд; Ликия: гл. г. Патера и Мира; Памфилия: гл. г. Атталия и Перга; Писидия: гл. г. Антиохия Писидийская; Киликия: гл. г. Тарс; Каппадокия: гл. г. Кесария; Ликаония: гл., г. Икония, Листра и Дервия; Фригия: гл. г. Колоссы, Лаодикия, Иераполь; Галатия: гл. г. Анкира; Лидия и Иония вместе назывались иногда Асией. Это название встречается в Деяниях (XIX, 26 и 27).

Здесь Марк отстал от них (Деян. 13, 13; сл. 15, 38) и возвратился в Иерусалим вопреки желанию Павла и Варнавы. Последние через Пергию Памфилийскую достигли Антиохии Писидийской. В следующую субботу апостол со своими спутниками явился в тамошней синагоге. После обыкновенного чтения из закона, начальник ее предложил посетителям сказать что-нибудь в назидание и утешение братий. Нельзя было ожидать лучшего случая для проповеди. — Обширная нива представлялась сама собою, — и Павел начал щедрой рукой бросать семена благовестия. Напомнив о благодеяниях, коими Бог ущедрял народ еврейский, как Он извел его из Египта, питал чудесным образом в пустыне, даровал им судей для управления и защищения, наконец, избрал на царство прежде Саула, а потом Давида, мужа по сердцу Своему, Павел утверждал, что обетование, данное Давиду об имеющем произойти из потомства его Мессии, сбылось на Иисусе, Который перед появлением Своим был возвещен Иоанном Крестителем; но, не узнанный первосвященниками, осужден на смерть и распят сообразно предсказаниям о Нем пророков. Впрочем, Бог воскресил Его из мертвых, и Он явился по воскресении многим из учеников, что также предвозвещено было пророками и самим Давидом. Во имя сего-то воскресшего Мессии возвещается верующим в Него отпущение грехов и оправдание, коего не мог доставить закон. А посему иудеям должно быть осторожными, дабы, по примеру первосвященников, отвергнув Иисуса Христа, не подвергнуться ужасной казни, коей Бог угрожает презрителям Сына Своего.

Влияние речи на язычников и иудеев, гонение на Варнаву и Павла и отшествие их в Иконию (XIII, 42-52).

Касательно достоинства и внешних принадлежностей публичного слова апостола Павла, как общественного учителя, существовали и заявлялись в разные времена неодинаковые представления. Многими поддерживалось в этом отношении мнение, неблагоприятное для ораторской славы апостола, — будто речь его была слишком проста и безыскусственна, будто слово его не имело в себе ничего внушительного, что язык его полон солецизмов, варваризмов и странных оборотов и что, вообще, он не владел тем, что может сделать из человека сильного и влиятельного оратора. Поводом к этому мнению могли служить собственные признания апостола Павла. В послании к Коринфянам он не раз с настойчивостью выставляет то, что проповедь его чужда премудрости слова. «Христос послал меня, — говорит он, — не крестить, а благовествовать, не в премудрости слова, чтобы не упразднить креста Христова (1 Кор. 1, 17). Ибо когда мир своею мудростью не познал Бога в премудрости Божией, то благоугодно было Богу безумием проповеди спасти верующих (1, 21)... Когда я приходил к вам, братия, приходил возвещать вам свидетельство Божие, не в превосходстве слова или премудрости. Ибо я рассудил быть у вас незнающим ничего, кроме Иисуса Христа, и притом распятого. И был я у вас в немощи, и в страхе, и в великом трепете. И слово мое и проповедь моя не в убедительных словах человеческой премудрости, но в явлении духа и силы, чтобы вера ваша утверждалась не на мудрости человеческой, но на силе Божией (II, 1-5). Мы приняли не духа мира сего, а Духа от Бога, дабы знать дарованное нам от Бога, что и возвещаем не от человеческой мудрости изученными словами, но изученными от Духа Святого (II, 12, 13)». В другом послании к тем же Коринфянам апостол Павел напоминает толки, какие ходили о нем тогда между коринфянами: сравнивали энергический язык его посланий с устным его словом и находили между тем и другим большую разницу. «Некто говорит, — пишет апостол Павел, — в посланиях он строг и силен, а в личном присутствии слаб, и речь его незначительна» (2 Кор. X, 10). И апостол как бы утверждает силу таких толков, говоря: «Я Павел, который лично между вами скромен, а заочно против вас отважен, убеждаю вас кротостию и снисхождением Христовым, (2 Кор. X, 1)... О, если бы вы несколько были снисходительны к моему неразумению (XI, I)... Хотя я и невежда в слове, но не в познании. Впрочем, мы во всем совершенно известны вам (XI, 6). Если должно мне хвалиться, то буду хвалиться немощию моею» (XI, 30).

Такие признания апостола Павла не были словом без основания. Их вызвали споры, бывшие в коринфской общине. Там был некто Аполлос, иудей александрийского образования, который прежде оглашен был пути Господню иоаннитами, последователями Иоанна Крестителя, а потом от Акилы и Прискиллы точнее узнал проповедь о Мессии Спасителе и, крещенный вместе с другими апостолом Павлом во имя Господа Иисуса, сделался ревностным сподвижником апостолов (Деян. XVIII, 24-26; XIX, 4-6). Деян. апостольские называют его мужем словесным, сильным в книгах (Деян. XVIII, 24). Ему приходилось говорить в синагогах и спорить с иудеями в тех местах, где возвещал слово Божие апостол Павел, — в Ефесе, Коринфе и других местах. Его речь была более учена и красноречива, чем речь апостола Павла, и любители человеческой мудрости и художественного красноречия, когда, после проповеди апостола Павла, услышали речь Аполлоса, отнеслись к ней с большим сочувствием и даже брезговали простой речью Павла. В Коринфе даже образовалась особая партия Аполлоса, которая противополагала себя тем, кои считали себя учениками то Павла, то Кифы, то Христа (1 Кор.1, 11-13). Она состояла из приверженцев греческой мудрости и чтителей греческого красноречия, и в ней слышались неодобрительные отзывы о простой безыскусственной проповеди о Христе распятом, какая слышалась из уст Павла, и Павел, узнавши об этих распрях и рвениях, должен был разъяснить Коринфянам, что в деле Божием естественная человеческая премудрость не иного значит, и что спасти верующих может и сильна та проповедь, которая кажется буйством людям, обольщенным внешней мудростью (1 Кор. I и II).

В церковной письменности коринфские толки нашли отражение у блаж. Иеронима. В своих комментариях на послания апостола Павла и в некоторых письмах он несколько раз касается вопроса о внешнем ораторском достоинстве речи апостола и дает на него ответ отрицательного свойства, не думая тем умалять его апостольский авторитет. Так в комментарии на послание к Титу Иероним замечает, что апостол «не по смирению, как очень многие думают, но истинно сказал: аще (аз) и невежда словом, по не разумом (2 Кор. XI, 6). Еврей из евреев, по закону фарисей, он не изъясняет надлежащим образом глубоких мыслей греческой речью и, что думает, то едва выражает в словах». В толковании на послание к Ефесянам, Иероним сознается, что он не в видах оскорбления апостола, как обвиняют его недоброжелатели, а в видах утверждения апостольского авторитета, сильного благодатью, несколько раз замечал у него солецизмы и тому подобное и доказывает, что апостол Павел не был совершенен в слове и впадал в погрешности против искусства грамматического, что он, еврей из евреев, без блеска ораторской речи, без стройного течения слов и без красоты выражения, никогда не мог бы привести весь мир к вере во Христа, если бы не благовествовал Его не в премудрости слова, но в силе Божией, как и сам он это признает в послании к Коринфянам... Иной раз отзывы блаженного Иеронима о манере речи апостола Павла принимают форму очень резкую, не совсем приличную по отношению к великому и святому имени, хотя Иероним к таким отзывам обращался не с тем, чтобы унизить апостола, а чтобы разъяснить его метод учения. Так в толковании на послание к Галатам он говорит: «Апостол, который всем был вся, чтобы всех приобресть, приспособлявшийся к грекам и варварам, мудрым и неразумным, по отношению к Галатам, которых немного выше назвал глупыми, и сам сделался глупым. Ибо по отношению к ним он не употреблял таких доказательств, какие употреблял перед римлянами, а употреблял гораздо более простые, такие, какие могли бы понимать и глупые, почти тривиальные. Но делал он это не по неопытности и неискусству», — замечает далее Иероним.

Подобные представления могут и должны быть принимаемы с самым строгим ограничением. В них справедливо то, что апостол Павел не имел греческого риторического образования и не владел публичной речью так, как владели ею другие, знакомые с искусством риторическим по греческим школам. Притом греческий язык, на котором часто приходилось ему писать и говорить, был для него язык чужой: он не мог изъясняться на нем с такой свободой, с таким безупречным изяществом, как природный грек, прошедший риторическую школу. Блаж. Иероним, чаще других касавшийся этого предмета и называвший апостола неискусным в слове, разумеет в этом случае именно то, что апостол затруднялся выражать свои мысли на греческом языке, который ему не так хорошо был знаком, как еврейский, и готов допустить, что на своем отечественном языке он мог быть человеком очень красноречивым. Во всяком случае, не будучи оратором по природному расположению и образованию, апостол Павел был великим общественным учителем. Ученая партия в Коринфе могла брезговать его неаттическим выражением и словом, чуждым всякого блеска и художественности, могла не придавать никакой цены его простой, безыскусственной проповеди о Христе распятом, с какой он явился в Коринфе. Но мог он говорить и действительно говорил и ученые речи, приноровленные к потребностям образованного общества, сильные по мысли и тонко соображенные по своему составу, как доказывает его речь, сказанная в Афинах (Деян. XVII, 19 — 33). В Коринфе апостол Павел оставил всякую заботу о естественной художественности слова и старался говорить как можно проще; но это потому, что ученая манера речи здесь была нецелесообразна, так как слушателями его были, за немногими исключениями, люди простые и некнижные. Видите звание ваше, братие, говорит апостол в 1-й главе 1-го послания к Коринфянам, объясняя свойство своей проповеди, яко немнози премудри по плоти, не мнози сильны, не мнози благородни: но буяя мира избра Бог, да премудрыя посрамит, и немощная мира избра Бог, да посрамит крепкая, и худородная мира и уничиженная избра Бог, и не сущая, да сущая упразднит (1, 26 — 28). В Коринф явился Павел прямо из Афин (Деян. XVIII, 1). А в Афинах опыт показал ему, что от ученых доказательств и искусственных приемов речи нельзя ожидать особенных успехов в деле проповеди евангельской: здесь, перед учеными и философами афинскими, апостол показал свою мудрость, но плода отсюда почти не было никакого, а или заметно было у слушателей холодное равнодушие к предмету проповеди, или слышались оскорбительные насмешки над нею. В сознании бессилия человеческой мудрости он тем с большим доверием обратился к благодати Божией и простым словом стал возвещать Христа распята, что служило безумием для эллинов (1 Кор. 1, 23). В Деяниях апостольских есть несколько указаний на то, что апостол Павел обладал внушительным словом, и если не внешним искусством, то внутреннею силой речи. Когда он являлся в синагоги, то начальники синагоги, например, в Антиохии Писидийской, предлагают ему, по чтении закона и пророков, открыть слово, конечно, во внимание к авторитету его, как человека учительного (XIII, 13). После его речи в одну субботу, увлеченные его учением просят его придти в другую субботу и подробнее разъяснить то, что он говорил, и в эту другую субботу едва ли не весь город собрался слушать его (XIII, 42-44). Конечно, здесь притягательной силой служило святое и спасительное учение, им возвещаемое; но, помимо этого, и мудрый образ его разъяснения был далеко не без значения в этом деле. В Листре его сочли Ермием слышавшие его речи, потому что он был начальник слова (Деян. XIV, 12). Когда он, будучи в узах, с увлечением говорил о вере во Христа и деле своего апостольства перед царем Агриппою, бывший при этом римский правитель Иудеи Фест получил впечатление от его речи, как от речи человека ученого, и сказал ему: беснуешися ли, Павле? Многия тя книги в неистовство прелагают (Деян. XXVI, 24). И Сам Агриппа, выслушав Павла, признался, что Павел едва не сделал его христианином (Деян. XXVI, 28).

Характеристические свойства, которые обращают на себя внимание в деятельности Павла, как общественного учителя, и дают значение его слову даже перед взыскательным судом, преследующим внешнее ораторское достоинство; это 1) гибкость и удобоподвижность его мысли, умевшей приноровиться ко всякому кругу слушателей. Это свойство сам апостол указывает в себе, когда говорит, что он всем был вся, да всяко некия спасет, с иудеями как иудей, с подзаконными как подзаконный, с беззаконными как беззаконный, не сый беззаконник Богу, но законник Христу, с немощными как немощный (1 Кор. IX, 20-22). В видах большего действия своего слова, иных он, как сам говорит, поил млеком, других питал брашном; людям плотяным, младенцам о Христе, он сообщал самое простое учение о Христе и спасении; с людьми же духовными, способными к восприятию высших тайн, он беседовал, как человек, посвященный в высшие тайны веры (1 Кор. III, 1-2). Из его речей, сохраненных для нас в Деяниях апостольских, мы видим, что он в синагоге умеет говорить от писания и затронуть национальные чувства и ожидания иудеев; в Афинах, среди язычников и философов, он обращается к естественному богопознанию человека и в нем находит пункты соприкосновения с откровенным учением, им проповедуемым. Другое свойство, отличающее апостола Павла, как общественного учителя, его диалектическая сила, видная в его посланиях и речах и засвидетельствованная священными историками. В Деяниях апостольских постоянно говорится о нем, что он состязался и препирался с людьми, не верующими тому, что он проповедовал (IX, 22-29; XV, 2; XVII, 17-18; XVIII, 4; XIX, 9), Мысль его, заметно, крепка была в спорах и любила разбирать возражения противников, и при этом разлагать их на частности, подмечать их ошибки и слабые стороны, едва уловимые, доводить их до заключений, явно не сообразных с истиной, и идти к предположенной цели путем длинных посылок и выводов, иногда довольно искусственных, как например, при доказательстве истинности воскресения мертвых (1 Кор. XV, 12- 28), или при раскрытии учения об оправдании верой (Рим. V, 6-21), или при стремлении довести афинян до понятия о Боге, как существе духовном (Деян. XVII, 22-29). Природа апостола Павла была богатая, быстрая и стремительная: отсюда у него порывистое течение мыслей, не следующее прямому преднамеренному пути раскрытия предмета; отсюда повороты от одной стороны предмета к другой, усложняющие план его рассуждений; отсюда перестановки слов, затемняющие его речь; отсюда плодовитость его языка. В этом случае он отличается от других апостолов, говорящих обыкновенно прямо и коротко. Есть у св. Иринея лионского замечание об оригинальности стиля апостола Павла. В седьмой главе третьей книги против ересей он указывает не совсем обычную перестановку слов, допускаемую в речи апостолом Павлом, вводившую многих в заблуждение, и свидетельствует, что в ином, не дошедшем до нас, сочинении, он подробнее уяснил этот обычай Павла. Это перемещение в словах, уклоняющееся от правильной фразы, св. Ириней объясняет в речах св. апостола Павла быстротою речи и стремительностью находящегося в нем духа.

Из речей ап. Павла, записанных в Деяниях апостольских, для истории возвещения христианского учения имеют значение собственно три речи: 1) речь, сказанная им в синагоге в Антиохии Писидийской (XIII, 16-41), которая может служить образцом его наставлений, обращенных к иудеям; 2) речь, сказанная в афинском ареопаге (XVIII, 22-31), на которую можно смотреть, как на образец изложения апостолом учения христианского перед образованными греками-язычниками; и 3) речь, сказанная в Милете пресвитерам ефесским (XX, 18-36), — образец наставлений, обращенных к людям, соединенным с ним единством веры и призванным к особенному служению в Церкви.

Речь в Антиохии писидийской сказана апостолом Павлом в синагоге в день субботний, когда, по чтении закона и пророков, начальники синагоги, по обычаю, соблюдавшемуся у иудеев, предложили пришедшим в синагогу чужестранцам сказать слово утешения народу. Апостол Павел, после этого предложения, встал и, сделав знак, или движение рукой (обычный жест апостола и других его современников, которым перед началом речи как бы приглашали общество ко внимательности), начал свою проповедь. Эта проповедь по своему характеру и содержанию имеет большое сходство с речами ап. Петра, сказанными иудеям. Причиной сходства между речами двух апостолов было единство в направлении и воззрениях слушателей, которым они хотели раскрыть проповедь о Христе и к которым приспособлялись в своем слове. Подобно ап. Петру и архидьякону Стефану, ап. Павел припоминает слушателям историю особенного попечения Божия о народе израильском, избравшего отцов их в наследие Себе, припоминает далее проповедь Иоанна Крестителя и его свидетельство о Мессии, грядущем по нем, и затем возвещает слово спасения, посланное сынам рода Авраамова, обетованное отцам и исполненное чадам их, — слово о Христе, Которого живущие в Иерусалиме и князи их не признали и, не разумея, что делали, осудили и убили, исполнив через то все пророчества, о Нем бывшие, но Которого Бог воскресил из мертвых. Указав на необычайное событие, служившее исполнением прежних пророчеств, ап. Павел поясняет его пророческими изречениями Давида и других пророков и, посредством сближения события с предсказаниями, хочет проложить путь вере в воскресшего Спасителя. Новое, что здесь ближе напоминает учение ап. Павла, с особенной силой раскрытое в его посланиях, — это слово о вере спасающей и оправдывающей, дающей то, чего не мог дать закон Моисеев. Речи заканчиваются предостережением от неверия, которое апостол выражает словами пророка Аввакума: Блюдите убо, говорит он, да не приидет на вас реченное во пророцех. Видите нерадивии и чудитеся, и узрите и исчезнете: яко дело аз соделаю во дни ваша, ему же не имате веровати, аще кто повесть вам (Деян. XIII, 16-41).

В этой речи видно такое же приспособление к воззрениям слушателей, как и ап. Петра и Стефана. Приспособляясь к слушателям в развитии мыслей, ап. Павел опирается на ветхозаветный закон и пророческие изречения; снося с пророчествами тяжелое событие обвинения и смерти Иисуса Христа и извиняя неведением совершенное иудеями, живущими в Иерусалиме, он старается внушить Слушателям доверие к своему слову и расположить к предмету речи. Пример немногих лет внушал апостолу опасение, что иудеи писидийские отнесутся к проповеди о Христе с такой же холодностью, как и иудеи иерусалимские. Это опасение заставило его заключить свою речь предостережением, обращенным к их отцам. Апостол это предостережение выражает не своими словами, а словами пророка, для того, чтобы устранить от себя его жестокость и чтобы придать ему больше силы и авторитета в глазах иудеев.

Подобные плоды принесла проповедь Павла в Иконии. Великое число язычников и иудеев признало над собою победу евангелия; но некоторые из последних были столь упорны, что отвращали от веры и других. Постоянство апостолов, которые, несмотря на опасность, продолжали трудиться над обращением заблудших, дало время созреть злобе врагов их. Дошло до открытого возмущения: весь город разделился на две части, из коих одна почитала Павла и Варнаву за посланников Божиих, другая обвиняла их как врагов отечественной религии. Уже неистовая толпа народа, предвидимая своими слепыми вождями, текла для умерщвления свидетелей истины; но они, быв заблаговременно предварены об угрожающей им опасности, удалились в ликаонские города, Листру и Дервию (Деян. 1-7). (Сочин. Иннокентия, т. IX, стр. 393-394). Есть предание, что во время пребывания своего в Иконии, святой апостол Павел обратил ко Христу молодую язычницу, по имени Фекла. Уверовав всем сердцем, девица отказалась от брака с язычником, которому она была обручена, и подверглась страшным гонениям от семьи своей. Сама мать обвинила ее перед начальством, и девицу осудили на смерть. Она должна была погибнуть в огне; но Господь чудесным образом спас ее, и Фекла посвятила всю жизнь свою служению Богу, ревностно проповедовала евангелие, не страшась никаких угроз и гонений, была вторично осуждена на смерть в Антиохии и вновь спасена силой Господа. Она скончалась в глубокой старости близ Селевкии, благовествованием и примером святой жизни обратив ко Христу множество язычников. Святая Церковь называет ее первомученицей и равноапостольной и чтит ее память 24 сентября (Рассказы из Истории Христ. Церкви, Бахметьевой, ч. 1, стр. 51).

В Листре чудодейственная сила Павла оказала самое необыкновенное действие на сердца жителей; Доказательством сему служит следующий случай: между слушателями Павла находился один нищий, который не владел ногами от самого рождения. Сила слова, а может быть, и слух о необыкновенных деяниях новых проповедников столько расположили его к христианству, что он в духе живой веры ожидал от них себе исцеления. Павел прочел его сердце на его лице и именем Иисуса Христа велел ему встать на ноги и ходить; хромой вскочил, как бы никогда не был хром. Такое чудо должно было уверить всякого в непосредственном содействии Божием тому человеку, который произвел его; но в глазах ликаонцев-идолопоклонников оно казалось признаком непосредственного присутствия самих богов. «Боги, — говорили они, — в человеческом образе сошли к нам». Варнава, как старший летами, был почтен за Юпитера, а Павел, отличавшийся даром слова, за Меркурия. Весть о явлении богов немедленно распространилась по всему городу. Жрец Юпитера спешил приготовить жертву и вывел за город (где было произведено чудо) волов, увенчанных венками, дабы вместе с народом совершить жертвоприношение.

Неимоверное уважение ликаонцев к Павлу и Варнаве заставляло ожидать, что весь город их обратится ко Христу. Так, конечно, и было бы; но иудеи превратили все дело. Воспрепятствовав успехам евангелия в Антиохии и Иконии, они не могли равнодушно слышать об успехах апостолов между ликаонцами, пришли в Листру и клеветами своими до того довели бессмысленный народ, что он побил камнями того самого человека, который недавно почитаем был за Меркурия. Изнемогший под ударами, Павел пал на землю и почитаемый за мертвого, был вытащен за город, как злодей, недостойный погребения. Какое торжество для злобных врагов его! Но истина бессмертна. Те из листрян, кои остались верными Христу, собрались вокруг своего полумертвого учителя. Подкрепляемый благодатью и чистой совестью, он собрал силы свои, встал и в сопровождении их возвратился в город. Поелику нельзя было ожидать успеха проповеди над ожесточенным народом, то Павел удалился из Листры в Дервию. Бедствие, претерпенное им в первой, вознаграждено было духовным утешением в последней: здесь многие со всем усердием присовокупились к числу учеников Господа (Деян. 14).

Нельзя при сем случае не заметить, что между противниками христианской религии всегда почти первые и упорнейшие были иудеи, — замечание, оправдываемое не только историей апостольского служения Павла, но и всей историей христианства первых веков. Закоренелый предрассудок, что они одни, вследствие завета Божия с Авраамом, имеют право на благодеяния Божии, ниспосланные в лице Мессии, ложные мнения, что исполнения обрядового закона достаточно для оправдания себя перед судом Божиим, и другие предрассудки, питаемые гордостью и корыстолюбием, преграждали путь к сердцам иудеев благотворному учению о вере в Иисуса Христа. Им нужна была не такая религия, которая сравнивала бы их с язычниками, ими презираемыми, а такая, которая еще более возвышала бы их мнимые права и преимущества. Не таково было состояние язычников. Им нечем было хвалиться по плоти; они не считали между своими предками Авраамов и Давидов, не участвовали в заветах обетования, не имели надежды и были как бы без Бога в мире (Ефес. 2, 12). Приверженность к бездушным идолам, ослабляемая философией и здравым смыслом, уже давно погасла во многих; потребность новой, лучшей религии давно пробудилась и соделалась почти всеобщей потребностью времени: посему-то многие из язычников уже тайно или явно держались иудейства, которое, при всех несовершенствах своих, привлекало сердца служением единому Богу. Но иудеи, позволяя язычникам участвовать в своих благочестивых собраниях и разделяя с ними надежду жизни вечной, не переставали однако же выставлять перед ними свое преимущество; не стыдились твердить, что язычник не иначе может войти в рай, как под ризой иудея. Итак, могли ли язычники Равнодушно слушать провозвестников евангелия, которые отверзали Для них врата царствия небесного, затворяемые раввинами; могли ли не прославлять благость Божию (Деян. 13, 48), которая простерла и на них отеческий взор свой, даруя им религию, коей давно искало их сердце? — Естественно, что они охотнее иудеев преклонялись под легкое иго евангелия и постояннее носили оное. На возвратном пути в Антиохию Павел снова посетил учеников в Листре, Иконии и Антиохии Писидийской. В его отсутствие они должны были потерпеть много озлоблений как от иудеев, так и от язычников, оставшихся во тьме идолопоклонства; а посему присутствие его было для них присутствием ангела-утешителя. Земные утешения не могли иметь места в сем случае: вера питается не землей, а небом. Павел старался открыть для них неисчерпаемый источник утешения в самом существе принятой ими религии, вразумляя их, что царствие Божие, внутреннее соединение с Богом в духе, не иначе может быть достигаемо, как путем скорбей и искушений. Для устроения внешнего порядка между новообращенными и для распространения истинной веры и святой деятельности, он рукоположил к каждой церкви пресвитеров и, препоручив их Господу, отправился в дальнейший путь. Прошед через Пергию, в коей проповедали слово Божие, путешественники достигли Атталии, из коей отплыли обратно в Антиохию. По прибытии их немедленно собрались все верующие; каждый желал слышать об успехах проповеди. Повествование Павла исполнило сердца всех радостью и благодарением Промыслу, Который отверз дверь веры для язычников.

Возвратишася в Листру и Иконию и Антиохию, утверждающе души учеников, моляще пребыти в вере и яко многими скорбми подобает нам внити в царствие Божие. Сие сказание святого евангелиста Луки о проповеди святых апостолов Павла и Варнавы представляет способ наставления, довольно необыкновенный. Цель наставления, как вы видите из самого сказания, была та, чтобы утвердить души учеников в вере. Какое же средство употребляют для сего богомудрые наставники? — Они предсказывают верующим скорби, и скорби необходимые, потому что через них надобно достигать царствия Божия. Многими скорбми подобает нам внити в царствие Божие. Не надлежало ли опасаться, что сия истина, грозная, поколеблет веру, а не утвердит? Не лучше ли было бы скрыть опасное предусмотрение опасностей? Но нет! Апостолы не скрывают учения о скорбях, предстоящих на пути к царствию Божию; видно, нужно сие учение. Они предлагают сие учение, желая утвердить души учеников в вере: видно, есть в сем учении сила для утверждения веры.

Многими скорбми подобает нам внити в царствие Божие. Апостолы не говорят: многими познаниями подобает внити в царствие Божие; хотя сие, по-видимому, было бы сообразно с сокровищами премудрости и разума (Кол. II, 3), сокровенными во Христе. Видно, многие познания полезны, но не совсем необходимы для достижения царствия Божия. В самом деле, мытарь достиг оправдания не многими познаниями, не многим смирением, не высокими созерцаниями, но очень простой молитвой: Боже, милостив буди мне грешному (Лук. XVIII, 13).

Не говорят: многим временем подобает внити в царствие Божие, хотя и на земле многое достигается не скоро; а небо, кажется, далее земли. Видно, продолжительность времени не есть строгое условие приближения к царствию небесному. В самом деле, разбойник на кресте, в несколько часов, и даже, может быть, в несколько минут совершил путь от врат адовых до дверей рая.

Не говорят: многими трудами и подвигами подобает внити в царствие Божие, хотя то правда, по слову Самого Иисуса Христа, что царствие небесное нудится (Матф. XI, 12). Видно, успех усилий, которыми достают царствие небесное, не всегда определяется тягостью трудов и числом подвигов. Перстень сына царствия дан блудному сыну скорее, нежели он окончил труд договорить покаянную речь оскорбленному отцу. Он едва успел изобразить свое недостоинство: Отче, согреших на небо и пред Тобою, и уже несмь достоин нарещися сын Твой (Лук. XV, 21); а не успел еще принести просьбы, как ему даровано более, нежели он смел желать и надеяться.

Не многими познаниями, не многим временем, не многими трудами, но, — говорят апостолы, — многими скорбми подобает нам внити в царствие Божие. Видно, скорби, паче других средств и пособий, нужны и полезны для достижения царствия Божия.

Жившие вне Иерусалима иудеи и прежде не так тесно были привязаны и к храму, и к жертвам. Они только от времени до времени посещали Иерусалим на праздники или довольствовались и тем, что посылали деньги на содержание храма и на жертвы; между тем собирались в синагогах для чтения священных книг и наблюдали иудейские законы о пище и очищениях. Теперь, когда обращались они в христианство, то или совсем оставляли закон, или, по крайней мере, еще слабее были привержены к нему; им не стоило большого труда войти в общение с обращающимися язычниками, от которых не требовалось соблюдение закона иудейского. Сначала они, может быть, не оставляли своих синагог, но с течением времени, не находя в них такого назидания для себя, как в собраниях христианских, и не видя надежды подействовать благоприятно в пользу христианства на своих единоплеменников, оставляли мертвые училища; сближаясь с обращенными язычниками в церковной и домашней жизни, с ними вместе принимали пищу; от того и правила иудейские о пище и очищениях мало-помалу приходили в забвение. Через несколько лет (лет через 10) некоторые иудеи, обращенные в христианство вне Палестины, перестали совершать обрезание и над своими детьми: — последний решительный признак того, что они совсем отказывались от иудейства.

Так было между обращенными иудеями вне Палестины. Но не так в Иерусалиме. Хотя и иерусалимские христиане имели свои собрания для совершения таинств своей веры и взаимного назидания но не оставляли посещать и храм, и исполнять другие обязанности верного иудея. Само собою разумеется, что апостолы и другие богопросвещенные мужи не поставляли в этом никакой особенной святости, и потому согласились признать своим братом о Христе и Корнилия, обращенного язычника, хотя он не был из числа обрезанных; потому не требовали, чтобы и впредь язычники, обращающиеся в христианство, обязываемы были к соблюдению иудейского закона. Но не все так рассуждали. Многие ревнители закона (Деян. 21, 20) думали, что и для язычников закон необходим к оправданию и наследию царствия Божия (Деян. 15, 1); поэтому не хотели допускать их в Церковь прежде, нежели совершено будет над ними обрезание, как над прозелитами. Таким образом неудивительно, что им не нравились распоряжения Павла и его сотрудников.

Христиане антиохийские для разрешения сего спора положили отправить нарочитых мужей в Иерусалим; естественно, выбор пал на Павла и Варнаву, так как они всех деятельнее занимались проповедью между язычниками. Павел имел и свои на то причины, которые и без общественного поручения побуждали его предпринять такое путешествие. Теперь представлялось ему самым необходимым делом объясниться с апостолами об отличительном образе своего проповедания между язычниками, чтобы при разности способов, необходимой по разности места действования, соблюсти единство духа и отвратить все несогласия, которые бы могли возмутить сознание этого существенного единства. Божественным откровением он был уверен, что точно такое объяснение теперь для, блага Церкви необходимо (Гал. 2, 2). И таким образом в 14 г. по своем обращении, как сам говорит в послании к Галатам, он отправился в Иерусалим с намерением предложить там наиболее уважаемым апостолам образ своего проповедания Евангелия между язычниками, чтобы они не подумали, что все его действия напрасны, но узнали, что он проповедовал то же самое Евангелие, какое и они, и что это Евангелие с такой же божественной силой действовало между язычниками, как между иудеями. Чтобы представить живой пример действия Евангелия между язычниками, Павел взял с собой одного обращенного им юношу языческого происхождения, Тита, который потом был особенным его сотрудником в проповедании. В Иерусалиме прежде, нежели приступлено было к общественному исследованию, были произведены частные сношения. Павел представил апостолам Петру, Иоанну и Иакову (Гал. 2, 9) подробный отчет об образе своего проповедания Евангелия язычникам и плодах своей деятельности. Они признали божественность его призвания и были слишком далеки от того, чтобы учить его; согласились с ним, чтобы он продолжал действовать независимо между язычниками и только бы не забывал внушать новообращающимся церквам, чтобы они помогали в телесных нуждах Церкви иерусалимской (Гал. 2, 1-10).

Даже в отдельных обществах, где Павел и Варнава рассказывали о том, что Бог сделал через посредство их проповеди между язычниками, — их известия были принимаемы с радостным участием. Но некоторые из обращенных фарисеев начали настаивать, чтобы язычники вместе с Евангелием принимали и обрезание; и только под этим условием соглашались признать их своими братьями (а потому даже требовали, чтобы Тит был обрезан). Павел защищал равенство прав язычников в царстве Божием с обрезанными на основании одной веры в Искупителя (и потому не уступал даже и относительно Тита, потому что его уступка была бы сочтена за знак согласия на утверждаемое ими учение). Эта неуступчивость повела к дальнейшим спорам. Стало необходимо рассмотреть это дело целой Церковью. Собраны были избранные члены ее. В этом собрании много было прений с той и другой стороны. Наконец, выступил апостол Петр со своим предложением, которое основывал на собственном опыте. «Вы знаете, — говорил он к собравшимся, что задолго пред сим меня самого избрал Бог на то, чтобы возвестить в первый раз язычникам Евангелие. И когда Бог, Который взирает на сердце, сообщил им Духа Своего Святого так же, как верующим из иудеев, то этим засвидетельствовал, что язычники более не имеют никакой нечистоты в глазах Его; что, очистив сердца верою в Искупителя, они стали столько же чисты, как и верующие иудеи. Как же можно быть столь дерзким, чтобы сомневаться во всемогуществе и благости Божией и утверждать, что Бог не может допустить язычников к участию в благах царства небесного без закона? Зачем вы хотите положить на верующих то, чего ни сами, ни отцы ваши не могли снести?» Под этим игом Петр разумел, конечно, не внешнее соблюдение обрядов само по себе, так как и сам их соблюдал и не хотел, чтобы не соблюдали их иудеи, но понимал такое их соблюдение, которое происходило от внутреннего господства закона над совестью, с которым соединялась мысль, что от него зависит оправдание и блаженство: отчего страшились за малейшее уклонение от закона лишиться спасения, отчего рождалось мучительное беспокойство, измыслявшее различные предосторожности против всякого нарушения закона. Понимая таким образом свое положение, Петр мог присовокупить: но и мы, верою в Искупителя нашего, освобождаемся от ига закона; он не составляет для нас более средства оправдания, и мы вместе с язычниками веруем, что спасемся благодатью Господа нашего Иисуса Христа.

Слова Петра произвели глубокое впечатление на многих. За Петром восстал Варнава, пользовавшийся еще прежде великим уважением в этой церкви, потом Павел. Оба прибавили к событиям, указанным Петром, новые из своего собственного опыта, которыми подтверждалась мысль Петра, и рассказывали о чудесах, коими Бог подкреплял их в их действиях. Когда таким образом сердца всех были приготовлены, начал говорить апостол Иаков, брат Господень, который за строгое соблюдение закона находился в великом уважении даже между иудеями и которого голос тем более мог найти доверенности в этом случае. Он заключил совещание предложением, которое имело целью войти в посредство между спорящими сторонами. Опираясь на речь Петра, он говорил: «Уже показано было, как Бог в первый раз принял язычников, чтобы образовать Себе из них священное царство. С этим согласовались и предсказания пророков, которые возвещали, что в то время, когда падший престол Давидов восстановится, тогда почитание Бога истинного распространится и между язычниками. Поэтому ничего нет странного в том, что теперь совершается у язычников. Бог, Который все это творит, исполняет только Свой вечный совет, и так как вследствие этого вечного совета и язычники имеют войти в царство Мессии, то никто да не дерзает останавливать или затруднять течение этого Дела. Поэтому не должно налагать на язычников никакой излишней тяжести. Нет нужды ни к чему их обязывать, кроме только того, чтобы они воздерживались от ядения мяса идоложертвенных, мяса животных удавленных, крови убитых животных и от блуда. Этого достаточно для обращающихся язычников потому что везде, где живут иудеи, закон Моисеев через еженедельное чтение в синагогах укоренился глубоко в сердцах их, и неуступчивость даже в этом может рождать только волнения. (Но что касается до верующих из иудеев, то они не требуют особых правил. Они знают, что они, как иудеи, должны соблюдать; в каждом городе, где есть иудеи, там читается в каждую субботу в синагогах закон).

Когда это предложение всеми было принято, то от всей Церкви написано было послание (первое апостольское послание) к церквам из язычников в Сирии и Киликии, которое имело целью положить предел произведенным иудаистами возмущениям. В нем ясно было сказано, что эти люди, действуя самовольно, совсем не были уполномочиваемы так поступать ни апостолами, ни пресвитерами иерусалимскими. А Варнава и Павел, которых иудаисты, вероятно, выдавали за вредителей учения Христова, представлены истинными и ревностными проповедниками Евангелия, людьми, предавшими души свои о имени Господа Иисуса Христа. И чтобы придать этому определению более действительности и ясности, из среды самой Церкви иерусалимской избрали двух почтенных мужей, Иуду и Силу, которые могли дать Церкви наставления и утверждение.

Определение апостольского собора в Иерусалиме составляет важную эпоху в истории Церкви апостольской. Первое несогласие, возникшее в христианстве, было немедленно предано общественному рассуждению и приведено в ясность; вместе с тем было признано, что это несогласие должно разрушать единство христианской церкви. Хотя в развитии Церкви между иудеями и язычниками должна была оставаться очень важная и поразительная разность по внешности, но притом должно быть сохраняемо и существенное единство церкви, основывающееся на внутреннем общении веры и жизни. Это единство независимо от внешних разностей. Пусть одни наблюдают такие внешние обряды, другие нет; но те и другие по силе общей веры в Иисуса, как Искупителя, имеют Духа Святого верным споручником их участия в царстве Божием. Впрочем, эта разность простиралась и не на одну только внешность; но, как можно было заключать из особенности иудейского взгляда на христианство, с нею соединились и другие догматические разноречия, которых теперь только не высказали и которые после, если не будут побеждены силой глубже и глубже водворяющегося Духа, восстанут тем с большей силой. Самое посредство, сколько оно ни было благоразумно, не могло уничтожить глубоко основанного раздвоения, если не уничтожится оно действием того же Духа, от которого произошло это посредство. Так как христиане, фарисейски мыслящие, издавна привыкли считать только то христианство подлинным и совершенным, единственно дающим право на обладание всеми преимуществами членов царства Божия, которое тесно соединено, сплавлено с иудейством, то меры апостольского собора были еще не совсем сильны произвести переворот в их образе Мыслей. Они могли или совсем не смотреть на определение собора иерусалимского так, как бы его вовсе не существовало, или толковать его по своему разумению и в свою пользу, то есть, соглашаясь, что наблюдение закона не поставлено в обязанность христианам из язычников; но отсюда еще не должно выводить того, чтобы язычники не делали лучше, если бы добровольно, из любви к Иегове, соблюдали весь закон. И как прежде этого собора они не стыдились ссылаться на авторитет апостолов, хотя они, как сами ясно говорят, отнюдь не давали полномочия так поступать: так могли и впоследствии делать то же и еще более: употреблять к тому местную отдаленность церквей языческих от иерусалимской.

За Павлом и Варнавою восстал Иаков. Каждый из присутствовавших чувствовал, что окончательное решение Церкви будет зависеть от того, что скажет этот древний летами апостол. К его личности, его словам, его действиям каждый из братьев чувствовал особое благоговение. Таинственно и высоко было носимое им имя «брата Господня». Такими же таинственностью и величием исполнены были его положение в Церкви, его одежда, его образ жизни и вся вообще наружность. Предание, содержащееся в евионитском рассказе, помещенном у Егезиппа, говорит, что он никогда не надевал шерстяной одежды, а был облачен с головы до ног в белую льняную и, по принадлежности ли к священническому роду или по званию епископа Иерусалимского, носил на груди petalon или золотую доску, которую возлагали на себя одни первосвященники. Рассказывают, что он был настолько свят и так высоко уважаем всем иудейским народом, что ему одному дозволялось, наравне с первосвященником, входить во Святая, — что он не был женат и вел жизнь аскетическую, — что он проводил в храме целые часы один в молитве за народ, так что кожа на коленях огрубела и ожестела, как кожа верблюда, — что он обладал властью творить чудеса, — что низводил молитвой дождь, — что только по его заслугам Господь отвратил гнев Свой на иудеев, — что он получил прозвания: «Праведный» и «Obliah», или «оплота народа», — что он провозвещен был пророками. Может быть, что часть этого рассказа принадлежит к древним легендам, но ведь и легенды, как кто-то хорошо выразился, похожи на собирающиеся над высокими горами облака, которые окутывают гору и принимают вид ее вершины.

Таков был человек, который поднялся со своего места, чтобы держать слово, и которого строгий вид характеризовал твердость его убеждений, неумытность его судов и резкость его речи. Мнение его важно было потому, что оно не могло было не быть принятым общиной, в которой он пользовался властью, хотя чисто местной и ограниченной, но более широкой, чем даже власть св. Петра. Самые фанатичные ханжи не считали себя вправе не подчиняться суду человека, который был до глубины своего существа христианином, а вместе с тем и иудеем. На него не обращенные в христианство евреи смотрели с почтением, потому что он, хотя высоко ценил учение евангельское (Иаков. 1, 25; 2, 12), но, тем не менее, как видно из его послания, питал ко всему древнему Закону высокое уважение и, по преданиям, был точным исполнителем всей его обрядности.

Речь его доказывает, что личные беседы с апостолом Павлом оставили глубокие следы в душе этого замечательного святого человека, который отказался от борьбы против того, что совершено под руководством Святого Духа. Св. Петр широко изложил принцип о необходимости обрядового закона для язычников. Но если бы поступил таким же образом и св. Иаков, то он не остался бы верен ни самому себе, ни тому, что мы о нем знаем, ни тому, что написано в его Послании. Впрочем, если речь его и различна от слова св. Петра, то в конце концов признает, что обрезание и обрядовые законы, в полном их составе, не существенны для язычников.

В речи св. Иакова в особенности замечательно доказательство, выведенное из пророчества Амоса. В пророчестве говорится об освобождении Израиля от плена, но св. Иаков с более широким взглядом на обнимающие всегда больший горизонт пророчества применяет это к идеальному освобождению, к принятию Иеговы за общего Отца великой семьей всего рода человеческого. В возобновлении разрушенной скинии Давида он видит возникающую Церковь Христову, как идеальный храм, к которому должны присоединиться язычники. Нельзя не подивиться и тому, что пророчества цитирует он не из перевода семидесяти толковников, — между тем, как разница эта слишком велика.

У семидесяти толковников: «чтобы взыскали Господа прочие человеки и все народы, между которыми возвестится имя Мое, говорит Господь».

В еврейском тексте: «чтобы они овладели остатком Едома и всеми народами, которым возвестится имя Мое, говорит Господь».

Такое применение пророчества св. Иаковом доказывает положительно, что еврейский текст читался у евреев так, как говорит перевод LXX, — что подтверждается и другими местами Священного Писания (срав. Пс. 85, 9; 21, 31; 101, 18; Исайи 43, 7).

Спорный предмет был окончательно разъяснен начальствовавшими над Церковью. Возражения уже не повторялись: голос старейшего произнес решение, которое оставалось только передать тем. до кого это относилось непосредственно. Апостолы, старейшины и Церковь утвердили решение и избрали Иуду Варсаву и Силу, «мужей начальствующих между братиями», чтобы сопутствовать основателям антиохийской Церкви на возвратном пути и быть как бы живым залогом подлинности письменного сообщения.

В свою пользу обращает Баур то обстоятельство, что ап. Павел в послании к Галатам не говорит определенно о соборном решении, не пользуется им для своей защиты, а между тем оно-то одно и могло решить дело, — «он не мог умолчать о соборных совещаниях, если бы они были». Совершенно справедливо, что ап. Павел упоминает о соборных совещаниях только мимоходом, косвенно; он не пользуется ими, как оружием против своих противников, и вообще в посланиях к Галатам он придает гораздо больше значения своим частным сношениям с апостолами, чем соборным рассуждениям. Но это совершенно естественно, и иначе и быть не могло по самому ходу дела.

Нет никакого сомнения, что послание к Галатам, особенно же первые две главы его, написано апостолом в защиту своего апостольского достоинства, — есть личная его апология против взведенных на него иудействующими лжеучителями клевет. Эти лжеучители, чтобы вернее и удобнее распространить свое лжеучение, начали не с опровержения ненавистного им учения ап. Павла, не с полемики с ним в области вероучения, а старались уронить в глазах христиан его апостольский авторитет, поколебать доверие и уважение к нему лично. «Не должно слушать Павла, — говорили они, — ибо он только вчера, или даже ныне явился; Петр же и сущие с ним суть первейшие апостолы. Притом он апостольский ученик, а те Христовы; он один, а тех много, и еще столпы Церкви». Иудействующие учили в Галатии, «что должно обрезываться... и не должно принимать Павла, все это отвергающего; потому что этого не запрещают, говорили они, Петр, Иаков и Иоанн — первоверховные апостолы и бывшие со Христом». Не признавая Павла апостолом Христовым, равным по достоинству с другими апостолами, лжеучители говорили, что и учение его не божественное, а самим им измышленное, поэтому не следует слушать и принимать его. Понятно, что и апостол Павел должен был вести свою защиту сообразно с таким ходом аргументации своих противников, — иначе он не достиг бы своей цели. Так именно он и делает. Он прежде всего доказывает и утверждает свое апостольство, свою независимость от других апостолов и самостоятельность, указывая сначала на его происхождение и потом на свои отношения к другим старейшим его апостолам, и отсюда уже выводит истину и божественность своего учения. Он призван к апостольству Самим Иисусом Христом и от Него получил учение, которое проповедует, — и потому оно, как учение божественное, истинно и непреложно (Гал. 1, 1, 6, 8-9, 11, 12, 15-16). Обращая внимание на свои отношения к другим апостолам, ап. Павел показывает, что он никогда не был в подчиненном, зависимом от них положении, и не только не заимствовал от них своего учения, но даже редко виделся с ними (1, 17-20); и несмотря на все это, когда он предложил им свое учение, они признали его истинным и не нашли нужным что-нибудь прибавить и изменить в нем, живым доказательством чего служит необрезанный Тит, вместе с ним путешествовавший в Иерусалим (2, 2-3, 6-9). Даже более, -он до такой степени был независим от других апостолов и так мало нуждался в подтверждении своего апостольского авторитета с их стороны, что сам восстал против верховного из них — Петра, и обличил его, когда тот поступал неправо (2, 11-21). Таким образом он совершенно опроверг и уничтожил все нарекания и клеветы, взведенные на него лжеучителями и вполне защитил свое апостольское достоинство и учение, и для его цели вовсе не было надобности подробно приводить для этого соборные совещания и решение. Его апостольский авторитет был уже совершенно восстановлен признанием его и его учения прочими апостолами, — и соборное решение не могло прибавить к этому ничего. Столь важный для всей Церкви вопрос об отношении закона Моисеева и обрезания к христианству, решенный на соборе апостольском, здесь становится чисто личным вопросом ап. Павла, — а потому должен решиться с другой, так сказать, личной точки зрения. Учение Павла о свободе христианской от закона Моисеева отвергалось иудействующими, как произвольное, не имеющее за себя высшего авторитета, — потому, как скоро доказано апостольское достоинство Павла (а оно доказано, как мы видели выше), доказана и истина его учения; тогда апостол имел полное основание ожидать со стороны гал. христиан безусловной веры своему слову, — его слово для них теперь должно быть так же важно и обязательно, как и «соборное определение». Следовательно ап. Павел не имел причины придавать особенное значение иерусалимскому собору и его решению, — выставлять его на вид и рассказывать о нем подробно, — он только упомянул о нем вообще и мимоходом, — для него гораздо важнее были его частные отношения к апостолам. Даже, напротив, ап. Павел имел прямые побуждения говорить об иерусалимском соборе осторожно, не вдаваясь в его подробности и не выставляя его на вид, как сильное доказательство против своих противников, потому что они легко могли перетолковать его и обратить в свою пользу. Сошлись он в подтверждение своего учения прямо на собор и соборное определение, — враги его могли представить дело так, что он испугался их, не посмел лично взять на себя ответственность за свое учение, а пошел посоветоваться со старшими его апостолами, признавал зависимость своего учения от них, — между тем как перед этим он настойчиво и горячо отстаивал свою самостоятельность и свое равенство с ними. С другой стороны, не упомяни апостол прямо и открыто о своих частных, дружеских переговорах с апостолами, — враги его соборное определение могли мотивировать тем, что Павел заранее принял на себя, по требованию других апостолов, известные угодные им условия или признал их авторитет, — и вот поэтому-то и они со своей стороны согласились сделать уступку в пользу его учения и произнесли на соборе решение, благоприятное ему.

Да, наконец и само по себе невероятно, чтобы ап. Павел, пришедши в Иерусалим для решения столь великого и важного вопроса, волновавшего тогда всю Церковь, прежде, чем предложить его на соборное рассмотрение, не поговорил о нем с апостолами наедине, — не видевшись с ними столь много времени, он естественно теперь постоянно общался с ними, делился теми мыслями и чувствами, которые тогда наполняли его душу, рассказывал о тех великих успехах, которыми Бог благословил его апостольские труды, и о тех трудностях, которые он испытал в своем великом подвиге. А, с другой стороны, для пользы всех христиан, всей Церкви, чтобы предупредить опасность разделения церковного, необходимо было придать решению этого спора характер соборного определения, — определения, вышедшего от лица всей Церкви.

Таким образом Баур прежде всего несправедливо утверждает, будто ап. Павел говорит об одних частных своих рассуждениях с апостолами, а о соборных не только не говорит, но даже исключает их. По буквальному смыслу речи, апостол в послании к Галатам говорил о тех и других. Нисколько не удивительно и то, что Павел не пользуется соборным решением для своей защиты и не говорит о соборе обстоятельно, — сообразно с его целью; для него важнее его частные отношения к апостолам, которые он обстоятельно и излагает.

Напротив, св. Лука (автор Деян. ап.) смотрел на этот факт совершенно с другой точки зрения. Он пишет не биографию и апологию Павла, а историю всей Церкви; поэтому ему нет никакой надобности подробно и точно отмечать и рассказывать каждое событие из жизни апостола, если оно не важно для истории всей Церкви и не имеет прямого влияния на ее ход и развитие, — нигде и никогда не касается исключительно личных обстоятельств ап. Павла, потому что он всюду смотрит на него, как на орудие, избранное Господом, вознесшимся на небо, — для управления Церковью и для Распространения ее до концов земли, — справедливо замечает Баумгартен. Поэтому и факт апостольского собора важен был для него по его всеобщему значению для Церкви потому, что он установил норму отношения закона Моисеева к христианам из язычников и норму именно, как закон, как неизменное правило исходящее от лица всей Церкви, следоват., обязательное для всех христиан. Поэтому и его описание собора чисто объективное, — он и изображает в своей книге, так сказать, официальную сторону собора — бывшие на нем рассуждения и постановленное на нем определение. До частных рассуждений ему нет дела.

Наконец, главное основание, почему мы посещение Иерусалима, описанное в послании к Галатам (2, 1), считаем за одно с тем, о котором речь в Деян. апост. (15 гл.) — это то, что Павел в послании к Галатам никак не мог пройти молчанием о своем путешествии на собор апостольский. Даже — если он намеренно не хотел перечислять о всех своих путешествиях в Иерусалим, так как он Умалчивает о втором, упомянутом в Деян., 11, 30 и 12, 35 ст., когда оно имело целью только доставку милостыни и, по всей вероятности, было кратковременно; то все-таки всего менее он мог пропустить именно третье путешествие, так как оно было важнее всех по цели, какую имел Павел в виду в послании к Галатам, именно доказать независимость своего апостольского служения от человеческого авторитета, а вместе с тем признание его собственного воззрения самими апостолами иудеев.

Таким образом Павел явился в Иерусалим в сопровождении Варнавы и только что обратившегося из язычников Тита, которого он взял с собою, как живое доказательство его успешной миссионерской деятельности, как печать его апостольского служения. Прежде всего естественно ему нужно было частным образом и лично переговорить со знаменитыми представителями общества и всей христианской из иудеев части столпами — апостолами Иаковом, Петром и Иоанном, и побудить их к формальному признанию в нем апостольского достоинства, его основоположение и благодатной деятельности между язычниками. Когда он привлек их на свою сторону, особенно Иакова, который за свое исполнение Моисеева Закона и свое служение в одном Иерусалиме у иудаистов пользовался особенным уважением, между тем как Петр со времени своего обращения с Корнилием у них подвергся подозрению; тогда вкравшиеся ложные братья, как он называет фарисейски мыслящих лжеучителей, лишились своего мнимого главного авторитета, а в то же время восстановилось и освятилось братское общение его христианских, составившихся из язычников, обществ с христианами из иудеев, следовательно восстановилось единство Церкви, о котором он так много заботился (Еф. 4 и 1 Кор. гл. 12-14). Его повествование о больших успехах своей проповеди между язычниками должно было по правилу: «от плодов их познаете их» произвести сильное впечатление на апостолов веропроповедников между иудеями. Да уже вследствие обращения Корнилия, приявшего Духа Святого помимо обрезания, они приходили к более свободному воззрению, и подготовлены были к примирению с Павловым учением. Павел со своей стороны нисколько не отвергал того, что Бог предопределил Петра на дело обращения иудеев и руководил его в том Своей благодатью, а и они со своей стороны признали, что Павел Самим Богом был избран на такое служение среди язычников (ст. 7. 8). Мало того, три столпа — апостолы, в доказательство признания полученных Павлом и Варнавою даров благодати, братски подали им руки и согласились с ними на то, чтоб без ущерба друг другу действовать заодно, каждому на указанном ему Господом месте, тем — между иудеями, а этим — между язычниками, с тем только условием, чтобы последние любвеобильно, посредством сборов милостыни между христианами из язычников, помнили о множестве бедных иерусалимских христиан и таким образом свидетельствовали о своем духовном общении и благодарности к Матери-Церкви (9, 10), о чем и Павел ревностно заботился (сн. Деян. 24, 17; 1 Кор, 16, 1 и д. 2 Кор. 8, 1 и д. Римл. 15, 15 и д.).

Таким образом через эти совещания сохранились права обеих сторон. Павел вовсе не требовал от христиан из иудеев насильственного разрыва с их исторической почвой и с истинной свободой духа признал право их собственного особенного призвания. Апостолы иудеев со своей стороны согласились с его важным началом, что вера в Иисуса Христа составляет единственно необходимое условие спасения; они не налагали на язычников никакого ига и не принуждали св. Павла к обращению его спутника Тита (Галат. 2, 3), между тем как ложные-то братья настойчиво требовали того, как можно заключать из тотчас следующих стихов в связи с 5 стихом 15 гл. Деяний Апостольских. Во-первых, здесь идет речь не о легких условиях, вроде, напр., соблюдения Ноевых заповедей, каковые условия вслед за тем Собор вообще предписал христианам из язычников. Далее, конечно, не могли идти Палестинские апостолы, взгляд которых для тогдашних отношений и последнего успеха царства Божия был столь же справедлив и необходим, как и воззрение Павла и Варнавы. Одним словом, эти частные переговоры носят на себе характер христианской мудрости, самоотвержения и братского общения. Кто читает беспристрастно послание к Галатам, тот должен согласиться, что недавно высказанное с такой благовидностью предположение о непримиримой противоположности между Павлом и Петром не имеет в нем ни малейшего основания, что, наоборот, апостолы иудеев в этих частных беседах снизошли к Павлу еще больше, чем на описанном в Деяниях Апостольских (гл. 15) соборе, где имелись в виду отношения к целому обществу и нужно было проложить средний путь. В этом-то и заключается, как выше показано, причина, почему Павел в борьбе с Галатийскими лжеучителями ссылается на частные беседы, которые для его цели имели больше силы и доказательности, чем решение собора. Потому что эти иудаисты отвергали его апостольское достоинство (Гал. I, 1, 15 и др.), которое вполне было признано за ним на частных собеседованиях, и, вероятно, ссылались не на публичное решение, которого не могли отвергнуть, но на практику апостолов — среди иудеев, причем из соблюдения апостолами Моисеева закона (который Иаков соблюдал весьма строго и точно) они делали несправедливый догматический вывод, как делается еще и доселе в интересах партий. Когда же Павел свое вполне самостоятельное апостольское достоинство доказал поведением самих апостолов, для иудеев тогда его собственного слова уже было достаточно и ссылка на чужое уверение тем менее нужна была, после того, как это удостоверение уже было раньше сообщено и известно обществам. (к оглавлению)

До сих пор рассуждения, кажется, хотели доставить Павлу полное торжество и подтвердить частные совещания апостолов. Но так как тут присутствовали также христиане из иудеев, вообще еще несовершенные в вере, то и нужно было несколько снисходить их мнительной набожности, их немощной совести, для того, чтобы вполне восстановить мир во всей церкви. Это и делает теперь Иаков, который по своему настроению и жизни был весьма близок к ним и от того-то имел на них огромное влияние. Он высказался посредником между интересами обеих сторон и обнаружил при этом большую практическую мудрость и благоразумие. Именно: он отдал полную справедливость Петрову основоположению, что Бог и из язычников приготовлял для Себя народ в наследие, и видел в этом исполнение пророчества (Амос. 9, 11 и д.) о славном восстановлении и распространении феократии между языческими народами — осуществление вечного божественного домостроительства. Такой ссылкой на Ветхий Завет дан был делу другой оборот, через который оно могло заслужить одобрение от христиан из иудеев. Чтобы вполне их удовлетворить, он сделал предложение, что хотя обратившиеся язычники не подлежат обрезанию, потому что иначе это было бы поблажкой еретическому освобождению «ложных братьев», — все-таки они должны воздерживаться от тех обычаев, которые были особенно соблазнительны для совестливых и сомнительных, и с которыми нельзя согласить истинного благочестия: именно, должны воздерживаться от вкушения идоложертвенного мяса, крови и, содержащего ее, удавленного животного и, наконец, от блуда (Деян. 15, 20). Эти же определения находятся и в Ноевых (т.е., по преданию, еще будто бы Ноем данных) заповедях, соблюдать которые обязаны были пришельцы врат.

Из книги Деяний апостольских (15, 2, 4) видно, что во время недоумения в Церкви, для разрешения некоторых вопросов, отряжены были ап. Варнава и Павел и посланы в Иерусалим. Спрашивается: кто же мог послать апостолов? Неужели простые, так сказать, рядовые христиане, ученики их и последователи? Ведь в писании сказано, что «несть ученик над учителя своего, ни посланник болий пославшаго его, и что меньший посылается от большаго». Конечно, апостолы действовали по внушению Св. Духа; но тут речь идет и о наружном поручении, и не сказано, чтоб это поручение дано было Варнаве и Павлу собором апостолов; да собора тогда и не было, ибо он только еще собирался в Иерусалиме.

Особливого примечания достойны части соборного определения об удавленины и крови. Закон о крови, повторяем, был в правилах церковных всегда (Всел. 6. Собора, прав. 67) и стал теряться на самом деле с тех только пор, как на место правил Церкви стали возвышаться правила так называемой гастрономии, которая нашла в крови животных особенный вкус, как и во всяком нарушении закона есть своя временная греха сладость (Евр. 11, 25); но закон столь важен, что введен был в самые первые и, как сказано на соборе, необходимые правила Церкви апостольской. Надобно сказать притом, что закон сей, закон о неупотреблении крови животных, был не только в законе Моисеевом, но еще гораздо ранее того, в законе патриархальном, в одно время, как только, по исходе обновляемого мира из ковчега, дано Богом дозволение употреблять в пищу и животных. Закон о крови, как душе животных, основан там на уважении к жизни вообще.

Апостольский собор, поставивший своею задачей — дать норму отношения христианства к иудейству и примирить и соединить обе половины Церкви в одно целое, должен был отнестись с возможной терпимостью к иудейству, а следовательно, и к иудейской обрядности; крутое и решительное отменение ее могло раздражить иудеев и заградить им вход в христианскую Церковь. С другой стороны — и полное пренебрежение со стороны христиан из язычников к иудейскому обряду, явное нарушение его могло также еще больше усиливать и без того уже существовавший между ними антагонизм и весьма затруднять желаемый мир и единство Церкви. Таким образом историческое положение вещей требовало, чтобы иудейскому закону и обряду оказано было внимание, и собор апостольский вполне признал это; задача его в этом отношении состояла, следовательно, только в том, чтобы, из множества иудейских предписаний — выбрать более нужное и целесообразное, и собор в этом отношении выполнил свою задачу, как нельзя лучше.

Что брат Господень Иаков действительно был апостолом, это видно из слов апостола Павла: иного же от Апостол не видех, токмо Иакова, брата Господня (Гал. 1, 19). Что хочет доказать Павел в рассматриваемом месте? Что ни от кого из апостолов он не заимствовал своего учения, но прямо от Иисуса Христа. Что же он приводит в. доказательство? Что в начале своего озарения светом христианства не имел обращения ни с одним апостолом. Был в Иерусалиме, но апостолов никого не видал, исключая Петра, у которого пробыл только две недели, и Иакова, брата Господня. Очевидно, за кого считает Павел сего Иакова. К чему говорить о нем здесь, когда он не апостол, хотя бы и был уважаемым лицом в Церкви иерусалимской, епископом. Утверждать учение — дело апостола. Прибавление: брат Господень Павел делает только для того, что в то время, когда он был в Иерусалиме, был еще жив и другой Иаков, -Заведеев. А вот, когда дело идет о позднейших событиях, в том же послании к Галатам (2, 9-12; сл. Деян. 15, 13), он называет его просто Иаковом.

Иаков апостол и брат Господень есть единственное лицо, известное в Церкви апостольской с сим именем. Лука, сказав (Деян. 12, 2) о кончине Иакова Заведеева, говорит потом об Иакове том самом, о котором у нас дело, просто не прибавляя ничего к его имени, как о лице, всем известном (Деян. 15, 13 и 21, 18).

Кроме книг священных, находим и посторонние исторические свидетельства, что Иаков был брат Господень и апостол. Егезипп (у Евсев. 4, 22) пишет: «После мученической кончины Иакова праведного, епископом поставлен Симеон, которого предложили все: он был второй, двоюродный брат Господа». Кто же первый двоюродный брат? Очевидно, Иаков. Иосиф Флавий, приписывая разрушение Иерусалима, между прочим, умерщвлению Иакова праведного, того именно брата Господня, сына Алфеева, выражается о нем так: «Иакова праведного, который был брат Иисуса, глаголемого Христа». (Это место приводится у Оригена Contr. Cels. I, 11. uum. 13. Lib. 1, 47; у Иеронима Catalog. Script. Eccl. c. 2, 13; но в известном ныне сочинении Флавия не встречается).

Климент Александрийский говорит, что по воскресении Спасителя, Петр, Иаков и Иоанн, хотя и предпочтенные от Господа, не стали спорить о чести, но избрали Иакова праведного епископом Иерусалимским. Иероним пишет, что Иаков 30 лет был епископом. Иаков, по свидетельству Егезиппа, был Назореем от самого рождения, был усердным молитвенником и в народе именовался Sedek (праведный) и Oblias (стена, крепость города). В чертах жизни Иакова, как ее описывает Егезипп, можно замечать прикрасы ефиопские; но его свидетельства о жизни апостола Иакова подтверждаются Иосифом Флавием, который также Иакова называет праведным.

Первоверховный апостол Петр, по повелению Божию, пошел к необрезанному язычнику Корнилию и крестил его со всем домом его. Верующие из обрезанных (сопоставьте их с нашими ревнителями старины), пришедшие с Петром, ужаснулись, изумившись, что дар Св. Духа излился и на язычников (Деян. 10, 45). Когда Петр пришел в Иерусалим, обрезанные упрекали его, говоря: ты ходил к людям необрезанным и ел с ними, т.е. нарушил закон Моисеев (Деян. 11, 2, 3). И Первоверховный апостол Петр оправдывался перед этими ревнителями иудейской старины. Когда Бог отверз широкую дверь веры язычникам по разным городам и, между прочим, в Антиохии, то некоторые, пришедшие туда из Иудеи, учили братьев: если не обрежетесь по обряду Моисееву (не будете соблюдать старую букву ветхого закона), не можете спастись. На них похожи наши ревнители старины, которые учили и учат братию, что если не будете молиться по старопечатным книгам, не можете спастись. Когда же в Антиохии произошло разногласие и немалое состязание у апостолов Павла и Варнавы с ними-то положили Павлу и Варнаве и некоторым другим из них отправиться по сему делу к апостолам и пресвитерам в Иерусалим. На эти препирания в первой апостольской Церкви похожи препирательства в нашей российской Церкви относительно то неприкосновенного хранения, то нужды исправления старопечатных книг и старых обрядов. По прибытии в Иерусалим, Павел и Варнава были приняты церковию, апостолами и пресвитерами. На Варнаву и Павла похожи греческие святители, посещавшие Москву и зазиравшие некоторое погрешение в наших старых обрядах. Тогда восстали против апостолов Павла и Варнавы некоторые, из фарисейской ереси уверовавшие, и говорили, что должно обрезывать язычников и заповедовать им соблюдать закон Моисеев. На этих фарисеев похожи первые наши расколоучители, каковы: Неронов, Аввакум, Никита и другие, которые учили, что должно соблюдать старый обряд, иначе нельзя никому и спастись. Тогда апостолы и пресвитеры собрались на собор для рассмотрения. Так и святители греко-российской церкви собирались на соборы и, наконец, на великий московский собор для рассмотрения дела по исправлению старопечатных, в то время пока еще новопечатных книг. Многу взысканию бывшу, восстав Петр сказал, что по вере нашей мы обрезанные иудеи, как и они, необрезанные язычники, спасемся благодатию Господа Иисуса Христа, без дел Моисеева закона. Сие многое взыскание, долгое рассуждение апостольского собора напоминает собой многое же взыскание на московских соборах по вопросу об исправлении книг. Тогда по окончательному заключению председателя апостольского собора, апостола Иакова, апостолы, пресвитеры и братия написали соборное определение в свитке, где пишут братьям из язычников, находящимся в Антиохии, Сирии и Киликии, что некоторые, вышедшие от нас, смутили вас своими речами и поколебали ваши души, говоря, что должно обрезываться и соблюдать закон Моисеев, чего мы им не поручали. Почему мы, собравшись, единодушно рассудили: изволися Святому Духу и нам не влагать на вас бремени Моисеева закона, кроме необходимого (Деян. 15, 1-29). По сему священному апостольскому примеру действовали и московские соборы и завершительный между ними великий московский собор, которому изволися, по изволению Святого Духа, изменить в некоторых погрешениях так называемый старый обряд и утвердить исправление церковных книг.

Но так как и после определения апостольского собора, некоторые из фарисействующих иудеев, уверовавших во Христа, имеющих ревность Божию, но не по разуму, упорствовали не только сами соблюдать старую мертвую и убивающую букву Моисеева закона, но и навязывать ее всем верным из язычников, то великий апостол языков Павел, в опровержение этих слепых и упорных ревнителей, писал несколько посланий, и главным образом, послание к Галатам, в котором на упорных противников прямо изрекает анафему. Чуждуся, — писал он (Гал. 1, 6-9), — удивляюсь, что вы от призвавшаго вас благодатию Христовою (от апостола, который учил, что мы спасаемся верою и благодатию Христовою, а не делами по старой букве Моисеева закона) так скоро переходите к иному благовествованию, — которое, впрочем, не есть иное. А только есть люди, смущающие вас и желающие превратить благовествование Христово, — это фарисействующие верные из иудеев, которые учат, что для спасения необходимо соблюдать и старую, убивающую букву Моисеева закона. Но если бы даже мы или Ангел с неба стал благовествовать вам не то, что мы благовествовали вам, да будет анафема. Как прежде мы сказали, так и теперь еще говорю: кто благовествует вам не то, что вы приняли от нас, да будет анафема. На эту апостольскую анафему, изреченную и повторенную на ревнителей мертвой старой буквы Моисеева закона, похожи изреченные и повторенные московскими соборами анафемы на упорных ревнителей старой, мертвой буквы старопечатных книг.

Тем не менее, несмотря на определение великого апостольского собора, несмотря на эту анафему, изреченную и повторенную апостолом Павлом, сам же он, ради немощных совестью христиан из иудеев, неразумных ревнителей иудейской старины, — сам он, апостол Павел, первый в апостольской Церкви учредил тогдашнее единоверие, буквально единоверие, при разности обряда. Так скоро после апостольского собора, прибыв в Дервию и Листру, взял с собою туда ученика Тимофея, которого мать была иудеянка, уверовавшая во Христа, а отец еллин язычник, почему Тимофей был и необрезан, апостол Павел взял и обрезал его, ради иудеев, находившися в тех местах. Ибо все знали об отце его, что он был еллин. Однако же, несмотря на это началоположение единоверия, апостол языков вовсе не думал распространять его на всех веровавших, на всю Христову Церковь. Напротив, проходя по городам, апостол Павел предавал верным соблюдать определения, поставленные апостолами и пресвитерами на соборе в Иерусалиме (Деян. 16, 1-4). А следующее обстоятельство покажет еще яснее, что сами апостолы учредили в Иерусалиме своего рода единоверие, так что даже они сами подчинялись требованиям этого единоверия, соблюдая его уставы. Так, уже много лет спустя после апостольского собора, в последнее посещение Иерусалима апостолом Павлом со спутниками, между которыми находился и священный апостольский дееписатель и евангелист Лука, Иерусалимская братия радушно приняли их. На другой день Павел, со своими спутниками и Лукой, пришел представиться предстоятелю иерусалимской Церкви, апостолу Иакову, тому самому, который во дни оны председательствовал на апостольском иерусалимском, соборе. Явились туда к Иакову и все иерусалимские пресвитеры. Приветствовав их, Павел рассказывал подробности, что сотворил Бог у язычников служением его. Они, выслушав, прославляли Бога. Однако же, сказали ему: видишь, брат, сколько тысяч уверовавших иудеев, и все они ревнители закона Моисеева (в своем роде то же, что наши единоверцы). А о тебе наслышались они, что ты всех иудеев, живущих между язычниками, учишь отступлению от Моисея, проповедуя необязательность старой буквы Моисеева закона, отмененной апостольским собором, и говоришь, чтоб они не обрезывали детей своих и не поступали по старым иудейским обычаям. Итак, что же делать? Верно, соберется народ; ибо услышат, что ты прибыл. Да не соблазним их, брате. Сделай же, что мы скажем тебе. — Заметьте, это говорит апостол Иаков, брат Господень, с иерусалимскими пресвитерами, апостолу языков Павлу. — Сделай, что мы скажем тебе: есть у нас четыре человека, имеющие на себе обет. Взяв их, соверши вместе с ними иудейское очищение по закону Моисееву, и узнают все, что слышанное ими о тебе несправедливо, но что и сам ты продолжаешь соблюдать старый Моисеев закон. — Так Иаков с пресвитерами приглашают Павла, чтоб он сам исполнил обряды тогдашнего единоверия. Тем не менее, они весьма далеки были от мысли упразднить обязательность определения великого апостольского собора. А об уверовавших язычниках, — продолжает бывший председатель апостольского собора Иаков, — мы писали, как и положили тогда на соборе, чтобы они ничего такого не наблюдали, т.е. чтоб спасались верой и благодатью Христовой, а не делали по старой, умершей теперь, букве Моисеева закона. Так апостол Павел и поступил, — исполнил предложенные ему обряды тогдашнего единоверия, ходил в иудейский иерусалимский храм, семь дней соблюдал иудейский устав очищения (от соприкосновения с необрезанными) и приносил во храме иудейскую жертву очищения (Деян. 21, 17-26).

Подобным же образом и сам Первоверховный апостол Петр долго соблюдал обряды тогдашнего единоверия; тот самый Петр, который первый, по повелению Господню, вступил в общение веры с необрезанными; тот самый Петр, который на апостольском соборе первый подал решительный голос за отмену старой буквы Моисеева закона.

Но за это, простертое дальше благопотребного, благоснисхождение к требованиям тогдашнего фарисействующего единоверия, смущавшего совесть других истинно верующих, Первоверховный апостол Петр сам удостоил подвергнуться, для благоустроения и мира Церкви, нелегкому личному перед народом укору от апостола языков Павла, о чем сам же Павел, на память и в назидание Церкви не только своего времени, но Церкви и всех времен, и записал в послании к Галатам (Гал. 2, 11 -18). Так, он повествует, что когда Петр прибыл в Антиохию, где были христиане как из иудеев, так и язычников, откуда и послано было на апостольский собор в Иерусалим вопрошение, должно ли христианам из язычников соблюдать старый Моисеев закон, — то в этот раз, здесь в Антиохии, апостол Павел нашел благопотребным лично противостать ему, Петру, потому что Петр подвергался нареканию. Ибо до прибытия в Антиохию некоторых от апостола Иакова, тогдашних иерусалимских единоверцев, Петр имел общение в пище вместе с язычниками. А когда те пришли, стал таиться и устраняться, опасаясь обрезанных, тогдашних единоверцев. Вместе с ним лицемерили и прочие иудеи, так что даже спутник и сотрудник Павла, апостол Варнава был увлечен их лицемерием. Но когда я увидел, — пишет апостол Павел, — что они не прямо поступают по истине Евангельской, то сказал Петру при всех: если ты, будучи иудеем, живешь, как жил доселе, по-язычески, а не по-иудейски, то для чего язычников принуждаешь жить по-иудейски, лицемерно показывая вид, как будто необходимо для спасения соблюдать всем старую букву Моисеева закона. Мы по природе иудеи, а не из язычников, грешники. Однако же, узнав, что человек оправдывается не делами закона, а только верою во Христа Иисуса, и мы уверовали во Христа Иисуса, чтобы оправдаться верою во Христа, а не делами закона. Если же я, снова придерживаясь буквы Моисеева закона, буквы, отмененной всем апостольским собором, буквы убитой и убивающей, мертвой и мертвящей, снова созидаю то, что сам же разрушил, то сам себя делаю преступником.

Вскоре после Собора св. апостолов случилось происшествие, которое Петра, сего первого провозвестника Евангельской свободы, подвергает, по-видимому, нареканию за неверность своему правилу. Когда Павел находился в Антиохии, где он обыкновенно пребывал во время, свободное от путешествий, туда пришел апостол Петр. Сначала Петр, по своему правилу, свободно обращался с антиохийскими христианами из язычников и участвовал в их трапезе. Когда же пришли некоторые из христиан Иерусалимских, то Павел заметил, что Петр стал удаляться от верующих из язычников и что его пример увлекал многих, даже Варнаву. Павел восстал против сего и при всех сказал Петру: «Ежели ты, будучи иудеи, живешь по-язычески, а не по-иудейски, то для чего язычников принуждаешь жить по-иудейски?» (Гал. 2, 11-14)

Как объяснить сей поступок апостола Петра? Наилучшим образом разрешает сие затруднение св. Златоуст. Он находит, что апостол Петр переменил образ своего обращения по двум причинам: во-первых, чтобы не привести в соблазн верующих из иудеев, которых невозможно было вдруг приучить к свободе от обрядового закона, и, во-вторых, чтобы Павлу доставить благоприятный предлог к обличению. «Если бы Петр, который проповедовал в Иерусалиме, не отвергая обрезания, стал теперь, перед глазами иерусалимских братий из иудеев, поступать иначе, то они подумали бы, что он действует так, опасаясь Павла, и таким образом осудили бы его за удобопреклонность, а это произвело бы немалый соблазн. Между тем Павлу намерение Петра было вполне известно, и Павел никак не мог подозревать Петра, потому что он знал цель, с которою было сие сделано. Вот почему и Павел обличает, и Петр терпит. После сего ученики, видя, что учитель их подвергается обличению, но молчит, и сами удобнее могли вразумиться. Если бы ничего этого не было и Павел ограничился бы одними увещаниями, то не произвел бы великого действия. Но теперь, пользуясь случаем к сильнейшему обличению, Павел тем сильнейший страх навел на учеников Петровых». Таким образом между апостолами Петром и Павлом, собственно, никакого не было разногласия в учении: апостол Петр, для большего обличения иудействующих братий, принял вид единомышленного с ними, и благодушно, в смирении, принято сие обличение, которое собственно относилось к увлеченным слепой привязанностью к закону Моисееву. Что же касается того, что Павел называет поступок Петра лицемерием и говорит, что Петр ходил не во истине благовествования, то св. Златоуст примечает в этом желание Павла скрыть прямое намерение свое, чтобы удобнее исправить иудействующих христиан и дать словам своим такой вид, чтобы они были сноснее для слуха тех, кого хотел он вразумить обличением Петра.

Здесь для истории апостола Петра богодухновенные источники прекращаются. Нам остается обратиться к преданиям и известным памятникам, более или менее близким к священному повествованию апостольскому. Сии предания знакомят нас со многими замечательными обстоятельствами жизни апостола, не упомянутыми в Св. Писании.

Мы уже знаем, что апостол Петр пребывал некоторое время в Антиохии Сирийской. Простираясь далее и далее на север, он возвещал силу и пришествие Господа нашего пришельцам, рассеянным по северо-восточным, в Малой Азии, областям империи, именно — был в Понте, проходил область Галатийскую, где Церковь основана Павлом во время второго его путешествия; посещал обширную Каппадокию. Склоняясь отсюда к западу, апостол благовествовал в Асийской провинции и наконец в Вифании, куда Дух cв. до времени не допустил Павла и Силу. Следы апостола Петра видим также и на европейском берегу Эгейского моря (Архипелага).

По крайней мере, когда в Церкви Коринфской, вследствие разногласия, разделились было христиане на общества, так что одни называли себя последователями Павла, другие Аполлоса — основателей Коринфской Церкви; то появились и такие, которые называли себя последователями Кифы. Во 2-м столетии Дионисий, епископ Коринфский, прямо свидетельствует о пребывании апостола Петра в Коринфе. Первое соборное послание апостола Петра служит памятником пребывания его в Египте, ибо написано в египетском городе Вавилоне. Нам, впрочем, достоверно неизвестны обстоятельства пребывания и деятельности апостола Петра в сих странах.

Теперь обращаемся к Риму. Первые семена христианства принесены в Рим, вероятно, иудеями, свободно проживавшими в сем городе, при первых императорах. Еще в первый христианский день Пятидесятницы были в Иерусалиме из Рима чтители Иеговы, которые вместе с прочими внимали первой проповеди апостола Петра. Очень вероятно, что некоторые из них были тогда же уловлены мрежею богодухновенного слова апостольского, а другие впоследствии, когда являлись в Иерусалим на праздники. Что успехи христианства в Риме были весьма быстры, об этом свидетельствует апостол Павел. Он говорит в своем послании к римлянам, которое писано около 58 года, что христианство не только утвердилось в Риме, но что вера христиан римских уже прославляется во всем мире. Но еще гораздо прежде благие начатки сей веры обратили на себя внимание другого верховного апостола.

Хотя не Петру определено было сделаться основателем Церкви в столице язычества, однако, ревность о славе Божией скоро направила туда его стопы, и около 45 года он прибыл в Рим. Как продолжительно было пребывание его в сем городе, совершенно неизвестно; но не могло оно продолжаться долее 49 года, ибо в этом году иудеи, и вместе с ними христиане, были изгнаны императорским указом из Рима и вообще из Италии. Клавдий благоволил к иудеям по любви к Ироду Агриппе. Со смертью любимца кончились и милости к народу. Сие пребывание св. Петра в столице цесарей не осталось бесплодным: оно способствовало к преуспеянию веры в римлянах, которые, как свидетельствует предание древней Церкви, не ограничиваясь в своей ревности слушанием известной проповеди апостола, просили ученика апостольского Марка, чтобы он составил для всегдашнего употребления верующих письменный памятник всего, чему учил ап. Петр о Иисусе Христе. Таким образом написано и, с одобрения ап. Петра, предано Церкви Евангелие, занимающее второе по порядку место между книгами Нового Завета. К этому же времени предание относит и другие события жизни Петровой: а) отправление назначенного Петром для проповеди в Александрию того же евангелиста Марка; б) новую встречу и прение апостола с самарянским волхвом Симоном, который, как мы знаем, принял вместе с прочими уверовавшими крещение от руки ап. Филиппа и потом обличен был Петром за свое нечестие. Сей-то Симон, устрашенный тогда угрозами апостола, но не сокрушенный сердцем, обратился на прежний путь. Уже не находя удовлетворения своему тщеславию в отечестве, он, как говорит предание, пришел в Рим испытать счастье. Известно, что во времена императоров Рим наполнен был подобными людьми. Надежды волхва оправдались: не только суеверная чернь, но и легкомысленный двор приведен был в изумление его искусством. Вероятно, и в Риме, как прежде в Самарии, глаголя некоего быти себе велика, Симон приобрел себе не только зрителей, но и учеников и почитателей усердных. Только с прибытием апостола Петра в столицу империи менее стали обращать внимания на волхва. Петр проповедовал свободно; его слово, полное духа и силы, легко привлекало к нему народ, который недавно удивлялся, а теперь начал посмеиваться Симону. Оскорбленный волхв, напрасно истощив все средства к помрачению славы святого Петра, объявил толпе слепых суеверов, еще не отстававших от него, что хочет оставить неблагодарный город, вознестись на небо и оттуда излить свое мщение. В назначенный день собралась толпа любопытных. Симон, после грозной речи, стал действительно отделяться от земли. В числе зрителей был и Петр. Вероятно, намерение посрамить обманщика для общего блага и привело его сюда. Он выступил из толпы и силой молитвы низверг волхва. Совершенно разбитый в своем падении, Симон, не раскаянный, испустил дух вскоре после своей неудачи. Толпы с новым усердием потекли к апостолу Петру.

О событиях последующей жизни апостола до последнего путешествия его в Рим свидетельства предания скудны и неопределенны. Повествуют, что, поставив Лина епископом Рима, святой Петр пошел в Террачину, был в Испании, в Карфагене (африканском), в Египте и в Иерусалиме, оттуда снова пришел в Африку, побывал в Риме, отправился в Британию, пробыл там довольно долго и, по повелению Божию, объявленному через Ангела, возвратился в Рим. Когда был апостол в той или другой стороне, определить нельзя.

Обращаемся к повествованию о последнем пришествии апостола Петра в Рим и о последней судьбе его. Прошло около пяти лет после издания указа об изгнании иудеев и с ними христиан. В это время (именно в 54 году) правление сменилось; изгнанники начали опять поселяться в Риме; слово Божие стало проникать во все сословия. Двухлетнее пребывание апостола Павла в сей столице чрезвычайно способствовало распространению веры: он обратил даже некоторых придворных императорских. Правительство заметило Усиление нового религиозного общества и стало отличать его от иудеев, с которыми прежде смешивало. Уклонение христиан от празднеств и зрелищ народных, тайные ночные собрания, темные, сбивчивые слухи о догматах и пророчествах христиан — возбудили против них подозрительность языческого правительства и приготовили им бедствие гонения. Следующий случай ускорил его. В 10-й год царствования Нерона, вспыхнул пожар в Риме. В течение 6 дней, огонь, волнуемый сильным ветром, быстро разливался по зданиям и садам и превратил в пепел 5 седьмых частей города, храмы, дворец императорский. Во многих местах пожар усилила рука грабителей, которые, желая усугубить народное смятение кричали, что действуют так по воле правительства. Народ, в отчаянии, верил зловещему крику. Император старался отклонить от себя страшное подозрение, но когда ни благодеяния бедствующим ни всенародные жертвоприношения богам не могли успокоить общее негодование, тогда измыслил Нерон другое средство для цели своей: сложить вину пожара на христиан. Гонение воспылало. Весть о гонении, сильно распространившемся, достигла до апостола Петра, когда он находился на востоке. Почитая необходимым свое личное пребывание в Риме, он немедленно отправился в Европу и, по свидетельству весьма древнего предания, вместе с апостолом Павлом прибыл в Италию из Коринфа.

Прибытие знаменитых проповедников гонимого учения в столицу не скрылось от языческого правительства, и, следовательно, апостолам предстояла верная смерть. Но они спокойно ожидали своей участи, ревностно исполняя долг своего призвания. Апостол Петр, прежде собственного страдания, должен был, по свидетельству Климента александрийского, увидеть мученическую кончину своей супруги, вероятно, также немало потрудившейся во славу имени Христова. Петр укреплял ее среди мученических подвигов напоминанием имени Божия. Апостол был извещен о близости своей кончины особенным откровением. Когда до верных дошел слух о намерении римского правительства схватить Петра, то они стали уговаривать апостола скрыться в уединенное место от преследователей. Петр долго не соглашался. Наконец, сильные убеждения склонили его принять совет. Ночью он вышел из города; но внезапно, еще у самых ворот, видит он Господа Иисуса Христа, идущего в город. На вопрос изумленного Петра: куда идешь? — Господь ответствовал: «Иду в Рим, чтобы снова быть распятым». Сие видение заставило Петра возвратиться. Он понял, что настало ему время своей смертью прославить Бога, что Христос, «страждай в рабех своих, якоже во истиннех Своих чудесех, хощет и в его теле пострадати в Риме».

Смерть апостола Петра была предварена девятимесячным заключением в мамертинской темнице, которая находилась у подножия холма капитолийского. Вероятно, ближайшим поводом к обречению его на смерть были сведения о нем, как о старейшем и ревностнейшим учителе христианства, и обращение некоторых придворных и преторианцев. Нерон определил его казнь перед отправлением своим в Грецию, и она последовала 29 июня 67 года. Петр кончил свою жизнь на кресте. Так исполнилось пророчество Иисуса Христа, сказанное ему в ночь страданий Богочеловека: не можеши ныне по Мне ити, последи же по Мне идеши, и другое пророчество, во время утренней трапезы подле Генисаретского озера: егда состарешися, воздежиши руце твои, и ин тя пояшет, и ведет, аможе не хощеши. Есть древнее предание, что Петр просил своих распинателей, чтобы они распяли его в обратном положении, ибо он считал себя недостойным умереть в том именно виде, как благоволил умереть Сам Господь. Его желание исполнили, его пригвоздили ко кресту стремглав, и тем еще более увеличили мучения и без того ужаснейшей из казней. Так оставил свою телесную темницу дух Первоверховного Петра.

Что ап. Петр был в Риме, это не подлежит никакому сомнению; но вопрос в том, когда именно прибыл туда апостол? Римские христиане, думая авторитетом апостола Петра возвысить свою церковь перед всеми другими церквами и особенно своего первосвященника перед всеми другими, с особенным усердием защищают мнение, будто св. Петр пришел в Рим еще во второй год царствования римского императора Клавдия и управлял там Церковью сряду двадцать пять лет. Но из священного писания мы достоверно знаем, что в указанное время и даже несколько позже ап. Петр был в Иерусалиме в узах, наложенных на него Иродом; а смерть Ирода, последовавшая скоро по освобождении св. Петра из заключения, совпадает с 4-м годом царствования Клавдия. Кроме того, и после, спустя несколько лет, мы видели св. Петра в Иерусалиме на соборе и потом — в Антиохии при встрече с Павлом. Явно, что Петр не мог быть в Риме во втором году царствования Клавдия, тем более не мог управлять там Церковью двадцать пять лет. Если был ап. Петр в Риме во время царствования императора Клавдия, то он был, разумеется, позже второго года его царствования. Повод к сему путешествию и, обстоятельства пребывания св. Петра в Риме, по объяснению Евсевия, были следующие: некто Симон волхв, родом из Самарии, быть может, тот самый, который встречался там с апостолом Петром при первом обращении им самарян, начал возмущать народ своими волхованиями. Достигши Рима, он увлек там за собою многих и пользовался уважением и славой, почти божеской. Но, к счастью верных, «благое Провидение привело туда же и Петра. Будучи подкрепляем божественною силою, св. апостол разрушил все то, что сделал соблазнитель и, рассеявши тьму ложного учения, разлил свет истины». Благоразумные из римлян увидели преимущества истинного божественного учителя перед ложным, слушали проповедь Петра об Иисусе Христе, и плодом сего было то, что некоторые из воинов императорского войска, обратившись к вере Христовой, просили Марка, сотрудника Петрова, передать им письменно то, что апостол проповедовал устно. Марк исполнил их просьбу, — написал евангелие, которое читал и одобрил сам ап. Петр для употребления христианам римским. Сколько времени св. Петр был в этот раз в Риме, неизвестно; но то достоверно, что он не оставался там долго, потому что св. апостол Павел, прибыв в Рим, не нашел его там и после в посланиях своих, писанных из Рима, не упоминает о Петре, а говорит в одном из них, что с ним был только Лука, а в другом — что Аристарх и Марк, и Иисус, нареченный Иуст, сии едини были ему споспешниками в царство Божие (Колос. 4, 11, 12).

Путешествие ап. Петра в Рим, о котором не может быть и сомнения, это — путешествие его при императоре римском Нероне. Свидетельства на это находим у Оригена и Лактанция. Первый говорит, что св. Петр пришел в Рим под конец своей жизни, а последний свидетельствует прямо, что это было уже тогда, когда царствовал Нерон. Известно, что этот тиран, первый из языческих государей, поднял убийственную руку свою на Церковь Христову. Юным чадам ее предстояла великая опасность, и нужно было необыкновенное мужество, чтобы не поколебаться в борьбе с ужасными мучениями, каким они были подвергаемы от бесчеловечного гонителя. Ужас этого гонения если не тяжестью мучений, то страхом и молвой распространился в отдаленнейших областях римской империи. Услышав об опасном состоянии Церкви в Риме, ап. Петр поспешил туда на подкрепление верных, на разделение с ними страданий. Гонение Нероново на христиан в той сильной степени, в какой началось, продолжалось недолго, именно в ноябре и декабре месяцах 64 года по рождестве Христовом, но совсем оно не прекращалось до самой смерти гонителя. Поэтому, для укрепления верных, апостолы Петр и Павел, оставаясь в Риме, занялись внутренним устройством римской Церкви и поручили, как говорит св. Ириней, епископство для управления этой Церковью Лину. По-этому тот же св. отец называет римскую Церковь «основанною и утвержденною двумя славнейшими апостолами — Петром и Павлом».

Частным епископом какой-либо Церкви св. Петр, как апостол л вселенский учитель, не мог быть; ибо ап. Павел полагает резкое различие между апостолом и епископом, когда говорит: Той (И. X.) дал есть овы убо апостолы, овы же пророки, овы же благовестники, овы же пастыри и учители (Еф. IV, 11). И для чего бы св. Петру поставлять при жизни своей епископом римским Лина или кого-либо другого, если бы он сам там был епископом? Что же касается до преемства в епископстве после Петра, на основании которого римские папы думают утвердить свою вселенскую власть над Церковью, то оно ничем не возвышает их кафедры перед кафедрой иерусалимской, александрийской, где епископы могут хвалиться таким же преемством, потому что первые из них рукоположены самими апостолами, а Еводий, первый епископ антиохийский, был рукоположен именно апостолом Петром. Преемство апостольства ни к кому не перешло и не могло быть передано от апостолов, потому что апостолов поставляли не апостолы, а Сам Господь, как это ясно видно из примеров избрания Матфия и призвания Павла.

Между тем, утверждая уверовавших, св. Петр не переставал учить и неверных. По свидетельству одного древнего христианского писателя (Лактанция), проповедь Петра, подкрепляемая чудесами, которые он творил во имя Иисуса Христа, была так успешна, что не только из Рима, но и из окрестных мест народ в великом множестве с каждым днем отставал от идолопоклонства и обращался к истинной религии. Римское правительство, заботившееся издревле о неприкосновенности старой религии, конечно, не могло равнодушно смотреть на чрезвычайный успех новой религии, и это заставило Нерона, как говорит тот же писатель, «устремиться на разрушение небесного храма и попрание правды». Для достижения этой цели он решается погубить святых апостолов, как виновников распространения Церкви христианской, и с этим намерением заключает их в темницу. Но верные, как гласит древнее предание, узнав об опасности, угрожавшей св. Петру, просили его и дали ему средство удалиться из Рима. Амвросий св. пересказывает, что Петр, выходя из Рима, увидел Господа, идущего к нему навстречу, и с простодушным любопытством спросил: «Куда Ты, Господи, идешь? — Иду в Рим опять страдать, — отвечал Господь», — объясняя тем волю Свою пострадать в учениках Своих. Святой Петр понял эту волю Господню и возвратился в Рим. В это-то время писал он к малоазийским христианам второе свое послание, в котором как бы наводит мысль нашу на только что рассказанный случай, когда говорит: скоро есть отложение телесе моего, якоже и Господь наш Иисус Христос сказа мне (2 Петр. 1, 14). Это послание есть последнее апостольское завещание св. Петра верным. В нем апостол увещевает христиан преуспевать в познании веры, умоляет остерегаться лжеучителей и, опровергая ложное мнение ругателей, представляющих обетования Божии несбыточными, научает, как должно вести себя в ожидании скорого пришествия Христова.

Что ап. Петр был в некоторых отношениях главным руководящим апостолом, этого никто не будет оспаривать; но что он никогда не имел главенства, приписываемого ему римско-католическими писателями, это можно доказать даже на основании Нового Завета. Всякий, кто исследует список двадцати восьми прерогатив ап. Петра, исчисляемых Баронием, увидит в их крайней натянутости лучшее опровержение притязаний римского приматства. Ап. Петр имел, так сказать, первенство в порядке, но не первенство во власти. Такое первенство Спаситель выразительно отрицал (Матф. XX, 25-27; Лук. XXII, 24-26). В своем послании ап. Петр не принимает титул апостола, а только называет себя сопресвитером и порицает все попытки «господствовать над наследием Божиим». Другие апостолы посылают его в Самарию. Церковь иерусалимская с негодованием требует его к ответу за тот смелый шаг, который он сделал в отношении Корнилия сотника. Ап. Павел в Антиохии противодействует ему лично и заявляет притязания быть отнюдь не ниже самого главного апостола, присваивая апостольство необрезания, т.е. всего языческого мира, как исключительно свое собственное. Ап. Петр не был специально «учеником, которого любил Иисус»; и хотя он получил от Спасителя некоторые из высочайших похвал, он в то же время навлек на себя и самые жестокие укоры. Даже, когда мы обратимся к отцам Церкви, то найдем, что св. Киприан говорит, «что остальные апостолы были то же, что был и ап. Петр; одаренные равным участием как в чести, так и во власти». Пресвитер Исихий называет не ап. Петра, а св. Иакова «князем священников, вождем апостолов и венцем среди глав, светлейшим среди звезд».

Святой апостол Петр был среднего роста и стройного сложения тела. Лицо у него было бледное и особой белизны; волосы на голове и на бороде — кудрявые и густые, но не очень длинные; глаза — черные и покрасневшие, как бы от плача; брови — высокие, нос — довольно длинный, тонкий и немного поднятый на конце. Так описал нам, по древнему преданию, изображение его Никифор Каллист. Прибавим еще к этому, что Петр, по замечанию блаженного Иеронима, под старость не имел волос на верхней части головы, — и мы будем иметь понятие о наружном виде святого апостола, очень сходное с тем, какое дают нам изображения его, встречающиеся обыкновенно в наших святых храмах. Тем ли остался ап. Петр, по внутренним чертам характера и души своей, чем он является нам в первое время по призвании в апостолы? Сравнивая в этом отношении жизнь ап. Петра до просвещения его Духом Святым с жизнью его после того, не можем не видеть, что тот же ап. Петр является тем же и по вознесении Иисуса Христа на небо, но не таким: тайна благодатного возрождения положила видимую печать на всех чертах души апостола Петра. Поучительно и назидательно всмотреться в основные черты характера и деятельности святого апостола до возрождения и после возрождения его.

Мы видели, что в св. ап. Петре, до возрождения его Духом Святым, все являлось неустойчивым, нерешительным, двойственным. Он иногда обнаруживал недоумение в понимании истин, довольно простых и ясных, иногда же проявлял способность легко и скоро уразумевать самые высокие тайны. Сердце Петрово, которое св. Иоанн Дамаскин, по основным чертам, называет твердым и жестоким, могло однако ж любить Господа Иисуса Христа так пламенно, что в этом отношении св. Златоуст называет ап. Петра «горячим любителем Христовым». Мы видели, что тот человек, который своей неудержимой горячностью часто оскорблял Иисуса Христа, заслуживает при всем том у Него преимущество доверия перед другими апостолами. Такую же двойственность и неустойчивость видели мы в намерениях и действиях Петра. Он оставляет семейство, дом, занятия свои, для того, чтобы последовать за Христом, и вместе с тем не может отстать от некоторых ложных мнений и видов честолюбивых; послушен в таких случаях, когда разум имел бы прекословить, и — непреклонен в некоторых случаях до того, что вместо слов, его нужно было вразумлять делом: имел веру твердую, как камень, но иногда обличаем был в маловерии; решителен и мужествен в намерениях, но часто малодушен в действиях, горяч и ревностен, как юноша, и в то же время простодушен, как дитя; незлобив, когда его называют сатаною, и огорчается, когда замечает легкий упрек в погрешности. Посмотрим и сравним, чем является апостол Петр после воспитания и приготовления его к званию апостольскому Самим Иисусом Христом и — после возрождения и просвещения его Духом Святым. Не более, как через 50 дней по смерти Иисуса Христа, апостол Петр является всенародным обличителем этого убийства и, несмотря на то, что мог и должен был опасаться той же участи, какую испытал его Учитель, не боится главнейшим виновникам смерти Иисуса Христа говорить: вы убили Его, повесивши на древе, но Он воскрес. Ему запрещают, под страшной угрозой, проповедовать о имени Иисусове, — но он пренебрегает угрозою и говорит, что не может не свидетельствовать того, что видел и слышал; его подвергают биению за дерзновение проповеди, а он благодарит Бога, что сподобился потерпеть ругание за имя Христово; его заключают в темницу, — он благодушествует и в заключении; наконец, осуждают его на мучительную смерть, — и он просит мучителей усугубить свои страдания. Это — тот самый апостол Петр, который прежде устрашился вопроса служанки о его сообществе с Иисусом Христом и отрекся от Него с клятвой при другом вопросе слуги!.. Но, готовый вступить в борьбу с целым миром за имя Христово, святой Петр был однако до всецелого самоотвержения послушен теперь воле Божией: повиноватися подобает Богови паче, нежели человеком (Деян. 5, 29), — вот правило св. Петра и в деле апостольского служения его, и во всей жизни его.

Но это все — свойства св. Петра, которые и прежде принятия им Духа Святого замечаемы были в его душе, и теперь являются только усовершенными силой Святого Духа. А вот в нем дарования — чисто благодатные. Это — дар языков, дар помазанного слова и проповедания. На что лучше похвалы, как похвала врагов, а они, как известно, удивлялись дерзновению слова и силе проповеди ап. Петра. Удивление внезапное и необходимое: потому что они знали, что Петр был человеком неученым и простым. Но можно ли было узнать в нем некнижного рыбаря, видя, как благодатной силой своей проповеди увлекал он тысячи слушателей, то сообразуясь, где нужно, с их понятиями, то внушая им истины новые. Перед иудеями он является человеком, который глубоко уважает их боговдохновенное писание, еще глубже понимает смысл пророчеств его и с очевидной верностью сводит их с событиями; на язычников действует иным способом, возводя их неприметно от чувства и разума к духу и вере; — тех и других непреоборимо уверяет, что нет под небом другого имени, кроме имени Иисуса, о Котором подобает спастися; и все истины своей проповеди излагает с такой трогательной простотой и силой, которая одинаково доступна и убедительна и для людей простых и неграмотных, и для великих мудрецов и философов. Кроме речей, записанных к книге Деяний Апостольских и двух посланий св. Петра, не осталось нам более письменных памятников от его апостольской проповеди. Это оттого, что апостолы вообще не писали без особенной нужды, а больше хотели глаголати усты ко устом, чтобы радость и слушающих и говорящих была совершеннее (2 Иоан. 1, 12; 1 Иоан. 1, 13, 14). Но дар слова и проповеди на разных языках в св. Петре могли почесть неестественным даром только те, которые знали, что Петр не имел его в такой мере от природы и не приобрел наукой. Между тем Петру нужно было непререкаемое свидетельство того, что он проповедовал истину не свою, а Божию, и не силами своими собственными, а благодатными. Этим свидетельством служил для него дар чудотворений. Исцеление хромых, расслабленных и всякого рода недужных, а особенно воскрешение умерших, совершенные св. Петром, — это такие дела, которые не только превышают человеческие силы, но возвышают св. Петра над многими из посланников Божиих и дают всякому разуметь, что чудотворец действовал силой не своей, а Божией.

Это лучше всех знал апостол Петр и поэтому, несмотря на то, что даже апостолы почитали его одним из столпов Церкви Христовой, желал лучше именоваться по отношению к другим пастырям стада Христова не более, как сопастырем (1 Петр. 5, 1), а не главой Церкви, как впоследствии римские богословы злоумышленно и, так сказать, в обиду для апостола называли его. Он именовал себя не преемником Иисуса Христа, каким ни он, ни другой кто-либо не был, а рабом Господа, и не ставил себя выше не только перед апостолами, но и перед всеми получившими, по его собственному выражению, равночестную с ним веру в правде Бога и Спаси нашего Иисуса Христа (2 Петр. 1, 1).

Православная Церковь названием апостолов Петра и Павла первоверховными отличила их этим перед другими апостолами. Это потому, что они больше, чем другие апостолы, потрудились в распространении царства Христова на земле. Св. Иоанн Златоуст в свое время не знал, кого из них предпочесть, и сказал, что они лучше друг друга и большие всея вкупе твари.

1. Мыслит не о том, что Божие, но что человеческое.

Оттоле начат Иисус сказовати учеником Своим, яко подобает ему ити во Иерусалим и много пострадати от старец и архиерей и книжник, и убиену быти, и в третий день востати. И поем Его Петр, начат пререцати Ему, глаголя: милосерд Ты, Господи: не имать быти Тебе сие. Он же обращся, рече Петрови: иди за Мною, сатано, соблазн Ми еси: яко не мыслиши, яже суть Божия, но человеческая (Матф. 16, 21-23).

2. Говорит, не зная что, и оказывается непонятным.

И бысть, егда разлучистася (Моисей и Илия) от Него (И. Хр.), рече Петр ко Иисусу: Наставниче, добро есть нам зде быти: и сотворим сени три, едину Тебе, и едину Моисеови, и едину Илии, неведый, еже глаголаше (Лук. 9, 33).

Отвещав Петр рече ему: скажи нам притчу сию. Иисус же рече им: еще ли и вы без разума есте? (Матф. 15, 15, 16).

3. Водится преданиями человеческими.

И вопросиша Его ученицы его, глаголюще: что убо книжницы глаголют, яко Илии подобает прийти прежде? (Матф. 17, 10). Сошедшеся вопрошаху Его, глаголюще: Господи, аще в лето сие устрояеши царствие Израилево? (Деян. 1, 6).

4. Страждет маловерием и утопает.

Излез из корабля Петр, хождаше по водам, прийти ко Иисусови. Видя же ветр крепок, убояся: и начен утопати, возопи, глаголя: Господи, спаси мя! И абие Иисус простер руку, ят его и глагола ему: маловере, почто усумнелся еси? (Матф. 14, 29-31).

5. Самонадеян и всего ожидает от себя самого. Отвещав Петр Рече Ему (Иисусу Христу): аще и вси соблазнятся о Тебе, аз никогдаже соблазнюся. — Аще ми есть и умрети с Тобою, не отвергуся Тебе (Матф. 26, 33, 35).

6. Ищет награды за свои пожертвования. Тогда отвещав Петр, рече Ему (Иис. Христу): се мы оставихом вся, и вслед Тебе идохом: что убо будет нам? (Матф. 19, 27).

7. Предается сну на Фаворе и в саду Гефсиманском.

Петр же и сущий с ним бяху отягчени сном (Лук. 9, 32). И пришед ко учеником, и обрете их спящих, и глагола Петрови: тако ли невозмогосте единаго часа побдети со Мною? (Матф. 40).

8. Находится в опасности соделаться игралищем диавола. Рече Господь: Симоне, Симоне, се сатана просит вас, дабы сеял, яко пшеницу: Аз же молихся о тебе, да не оскудеет вера твоя (Лук. 22, 31, 32).

9. Не может терпеть креста Христова и не разумеет силы его.

И поемь Его Петр, начат пререцати Ему, глаголя: милосерд Ты, Господи, не имать быти Тебе сие! (Матф. 16, 22). И тии ничесоже от сих разумеша: и бе глагол сей сокровен от них, и не разумеваху глаголемых. (Лук. 18, 34).

10. Трекратно отвергается Господа своего пред слугами архиерейскими.

Отвержеся пред всеми, глаголя: не вем, что глаголеши! — И паки отвержеся с клятвою, яко не знаю человека. — Начат ротитися и клятися, яко не знаю человека (Матф. 26, 70, 72, 74).

11. В любви к ближним не тверд.

Приступил к нему Петр, рече: Господи, колькраты аще согрешит в мя брат мой, и отпущу ли ему до седмь крат? Глагола ему Иисус: не глаголю тебе до седмь крат, но до седмьдесят крат седмерицею (Матф. 18, 21, 22).

12. Готов отражать силу силою.

Симон Петр, имый нож, извлече его и удари архиереова раба, и уреза ему ухо десное (Иоан. 18, 10).

1. Мыслит единственно о том, что Божие.

Призвавше их (апостолов, начальники иудейские), заповедаша има: отнюдь провещавати, ниже учити о имени Иисусове. Петр же и Иоанн отвещавше к ним реста: аще праведно есть пред Богом вас послушати паче, нежели Бога, судите! (Деян. 4, 18-19). Повиноватися подобает Богови паче, нежели человеком (5, 29).

Яко камение живо зиждитеся в храм духовен, святительство свято, возносити жертвы духовны, благоприятны Богови Иисус Христом (1 Петр. 2, 5). Господа Бога осветите в сердцах ваших (3, 15). Тому слава, и держава во веки веков (5, 11).

2. Является мудрым и поучает мудрости.

Видяще Петрово дерзновение и Иоанново, и разумевше, яко человека некнижна еста и проста, дивляхуся; знаху же их, яко со Иисусом беста (Деян. 4, 13).

Подадите в вере вашей добродетель, в добродетели же разум, в разуме же воздержание. — Сия бо сущая в вас, и множащаяся, не праздных, ниже бесплодных сотворят вы в Господа нашего Иисуса Христа познание (2 Петр. 1, 5-8).

3. Слушается одного гласа Божия.

Не ухищренным баснем последовавше, сказахом вам силу и пришествие Господа нашего Иисуса Христа, но самовидцы бывше величествия онаго (2 Петр. 1, 16). Не можем бо мы, яже видехом и слышахом, не глаголати (Деян. 4, 20).

4. Силен верою и чудодействует.

Рече Петр (хромому): сребра и злата несть у мене: но еже имам, сие ти даю: во имя Иисуса Христа Назорея, востани и ходи! И емь его за десную руку, воздвиже; абие же утвердистеся его плесне и глезне, и вскочив ста, и хождаше (Деян. 3, 6-8. См еще 5, 3-10; 9, 34; 39-41).

5. Смирен и все относит к силе Божией.

Мужие Израильтяне, что чудитеся, или на ны что взираете, яко своею ли силою или благочестием сотворихом его (хромого) ходити? (Деян. 3, 12). Симон Петр, раб и посланник Иисус Христов, равночестную нам получившим Благодать (2 Петр. 1, 1). Старцы иже в вас молю, яко старец сый (1 Петр. 5, 1). Возлюбленнии, молю, яко пришельцев и странников (2, 11), друг другу повинующеся, смиренномудрие стяжите: зане Бог гордым противится, смиренным же дает Благодать (5, 5). Да о всем славится Бог Иисус Христом (4, 11).

6. Страдать за Господа почитает радостию.

Идяху (апостолы) радующеся от лица собора, яко за имя Господа Иисуса. сподобишася безчестие прияти (Деян. 5, 41). Аще добро творяще и страждуще терпите, сие угодно пред Богом. Аще и страждете правды ради, блажени есте (1 Петр. 2, 20; 3, 14).

7. Бодрствует духом и учит бодрствованию.

Сего ради не обленюся воспоминати присно вам о сих, аще и ведите, и утверждени есте в настоящей истине (2 Петр. 1, 12). Трезвитеся в молитвах и бодрствуйте (1 Петр. 4, 7; 5, 8). Хранитеся, да не лестию беззаконных сведени бывше, отпадете своего утверждения (2 Петр. 5, 17).

8. Провидит козни диавола и поражает его.

Супостат ваш диавол, яко лев рыкая, ходит, иский кого поглотити: ему же противитеся тверди верою (1 Петр. 5, 8, 9). Рече Петр: Анание, почто исполни сатана сердце твое — солгати Духа Святому? (Деян. 5, 3)

9. Любит крест Христов и исповедует силу его.

О немже спасении взыскаша и испыташа пророцы, иже о вашей благодати пререкоша: испытающе, в каково или в кое время являше в них Дух Христов, прежде свидетельствуя о Христовых страстех, и о словах, яже по сих (1 Петр. 1, 10, 11).

Неистленным сребром или златом избавистеся от суетнаго вашего жития, отцы преданнаго, но честною кровию, яко Агнца непорочна и пречиста, Христа (1, 18, 19. см. еще Деян. 2, 36; 3, 18; 1 Петр. , 2, 6-8).

Христу пострадавшу за ны плотию, и вы в ту же мысль вооружитеся (1 Петр. 4, 1; 2, 21-24; 4, 12 и дал. ).

10. Небоязненно свидетельствует о имени Распятого Иисуса пред всем синедрионом.

Разумно буди всем вам, и всем людем Израилевым, яко во имя Иис. Христа Назореа, Его же вы распясте, Его же Бог воскреси от мертвых, о сем сей стоит пред вами здрав! Сей есть камень, укоренный от вас зиждущих, бывый во главу угла, и пр. — Видяще же Петрово дерзновение и Иоанново, — дивляхуся (Деян. 4, 10-13. см. и еще 18, 19; 5, 17-21, 29-33).

Прежде же всех друг ко другу любовь прилежну имейте, зане любовь покрывает множество грехов и пр. (1 Петр. 4, 8-10; см. еще 2 Петр. 1, 5-7).

12. Готов все терпеть для Христа.

Здесь присовокупим сказание о веригах св. Петра, в которые он был закован при заключении в темницу, по повелению Ирода, во время первого гонения на христиан.

Когда распространилась по всему Иерусалиму весть о чудном и славном освобождении св. апостола Петра из темницы ангелом Божиим; тогда некоторые из христиан узы сии, спадшие со св. Петра в темнице, тайно взяли и хранили у себя усердно, как бы имея пред очами самого св. апостола, который, по исшествии из темницы, в скором времени оставил Иерусалим. К таковому хранению сих уз побуждала верующих целебная и чудодейственная их сила, полученная ими от прикосновения к святому апостольскому телу. Ибо как платки и полотенца, наполнившиеся потом апостола Павла, исцеляли болящих, так и вериги св. Первоверховного апостола Петра, врезавшиеся некогда в его тело, исцеляли болезни и прогоняли нечистых духов. Посему христиане благоговейно почитали узы те, поклонялись им и, тщательно сберегая, передавали из рода в род, извещая притом, какого узника касались, чьим телом освящены они. Переходя таким образом от одного поколения к другому, вериги св. апостола Петра соделались достоянием святейшего патриарха иерусалимского Ювеналия. И когда супруга греческого царя Феодосия Младшего, благочестивая царица Евдокия, посетив Иерусалим, создав там многие церкви и украсив на свое иждивение святые места, собиралась уже возвратиться в Царьград; патриарх Ювеналий, видя ее великое благочестие и любовь к Богу, одарил ее многими священными сокровищами, а в том числе дал ей и чудотворные вериги св. Первоверховного апостола Петра. Привезя святыню сию в Царьград, царица Евдокия одну из вериг положила в храме святого апостола Петра, а другую послала в Рим своей дочери, Евдоксии, бывшей в замужестве за римским императором Валентианом Третьим. Евдоксия, подражая благочестию матери своей, с радостью приняла это бесценное сокровище и создав храм во имя св. апостола Петра, на горе Ексквилинской, положила в нем присланный матерью дар. Тогда найдена и третья верига, которою св. апостол был скован, по повелению мучителя императора Нерона, и она была также положена в храме том. А при сем установлен и праздник Поклонения честным веригам святого и всехвального апостола Петра в шестнадцатый день января месяца.