ОГЛАВЛЕНИЕ

ПРЕДИСЛОВИЕ

* * *

Впервые я услышал имя Святителя Феофана тогда, когда мне было лет двенадцать, — от нашего школьного батюшки, отца Иоанна Ц-ли, в Константинополе. Наша школа занимала летнюю резиденцию Российского посольства в Буюк-Дeре на Босфоре. Это было в самом начале двадцатых годов.

Как-то после урока по Закону Божию мы окружили отца Иоанна, и кто-то из нас задал ему вопрос:

— А есть ли в наше время святые в Церкви?

— Есть, — ответил законоучитель. — Несомненный святой выехал вместе с нами из большевистского ада, Архиепископ Феофан Полтавский. Великий святой!..

Священник, сказавший это, был в прошлом полковником генерального штаба...

— А где он, этот святой, живет сейчас?

— Как и мы, за границей. Первое время он жил здесь, в Константинополе, совершал Божественные литургии в Афонских подворьях, усердно молясь о судьбах нашей несчастной Родины. А затем переехал в Югославию и подвизается там в одном из русских монастырей. Он несомненный святой по своей жизни и по благодати Божией, почивающей на нем.

Если бы мы были постарше, мы бы спросили, что значит “по жизни” и что — “по благодати Божией”. А так как мы были малышами, то не сумели этого спросить. Но в душе моей я остался под сильнейшим впечатлением от слов нашего законоучителя о Святителе Феофане. Несмотря на то, что сам свидетель проявил себя впоследствии неустойчивым в вере и померк в глазах моих, его свидетельство об Архиепископе Феофане осталось во мне на всю жизнь. Перед именем Святителя я благоговел и благоговею, и в ту пору не мог и предположить, что Господь устроит так, что я смогу когда-нибудь увидеть Владыку Феофана.

Прошли годы. После закрытия нашей школы в Турции (об этом постарался советский полпред Потемкин) я был переведен в 1926 году в шестой класс русской гимназии в городе Варна в Болгарии. Жил я в интернате, находившемся во дворе древнейшей греческой церкви III века. Великолепный храм этот был во имя св. Афанасия Великого Александрийского и назывался попросту “Русская церковь”.

Вскоре после моего прибытия, когда мне все было незнакомым, чужим, я услышал колокольный перезвон. Поспешив в храм, увидел двух русских архиереев на выходе из храма. Имен их я, конечно, не знал. Особое впечатление произвел на меня старший из них. Он был худ и бледен. Я не подозревал, что этот архиерей и был тот самый Архиепископ Феофан Полтавский и Переяславский. Оказывается, он переехал в 1925г. из Югославии в Болгарию по приглашению Болгарского Священного Синода. Синод предоставил Архиепископу в Синодальной палате квартиру. В Варне же он проводил лето, где отдыхал и лечился. И вот, по окончании дачного сезона, уезжая в Софию, Архиепископ и его спутник заехали в Русский храм. Отвечая на приветствие настоятеля, Владыка сказал только несколько слов своим едва слышным голосом, и архиереи быстро отбыли на вокзал.

В ту пору, чувствуя себя в Варне чужим, я не сумел, не решился принять от незнакомых архиереев благословение. Только спустя несколько месяцев я узнал, что Архиепископу Феофану можно послать письмо и что он непременно ответит. Весною 1927 года я в большом волнении написал ему письмо, прося святых молитв и благословения. И быстро получил от него ответ:

Получив письмо, я был рад несказанно. Я многократно его перечитывал. От него веяло необъяснимой духовной силой, умиротворяющей и сосредотачивающей. Я чувствовал в себе перемену, ощущал необыкновенную радость и легкость. Мои недостойные и принужденные молитвы стали сосредоточенными, желанными. И сам я неоднократно удивлялся своему душевному настрою: “Да что мне так светло, так мирно, тихо и радостно?!” Не было никакого желания с кем-либо говорить, чтобы не нарушить этого состояния... Но оно отнюдь не было угрюмым. Нет, оно было жизнерадостным, светлым, солнечным... Я понимал, ясно понимал, что это действует сила молитвы его обо мне, грешном и крайне недостойном. Сила молитвы Святителя Феофана — это Божие благословение, преподанное им. Весь Великий пост я чувствовал, ощущал, что дивный Святитель действительно молится обо мне. Но как часто это состояние ускользало! И с каким трудом и усилием я опять находил его, или, верней, оно обретало меня по своей великой милости.

По мере того как приближалось время встречи cо Cвятителем Феофаном, особая радость наполняла мою душу. Теперь, идя в гимназию, я выбирал уединенные улицы, чтобы не встречать людей на своем пути, не развлекаться и хранить молитвенное состояние: я шел как бы в явном присутствии Святителя, в тихой-тихой радости...

Вспоминается один из приездов Архиепископа из Софии в Варну. По всегдашнему обычаю Владыка прямо с вокзала заехал в храм св. Афанасия Великого, дабы получить его благословение на пребывание в Варне. Несмотря на будний день, в храме собрались прихожане. Среди них были постоянные богомольцы греки, высоко чтившие Владыку Феофана. Они говорили о нем: “Когда он совершает Божественную литургию, то кажется нам, что это совершает сам Святитель Афанасий Великий”.

Верно это суждение, ибо как никто он отдавался усерднейшей, всезахватывающей молитве к Богу. О нем нужно сказать, что он непрестанно молился, как заповедано нам: “непрестанно молитеся” (1 Сол. 5, 17). К нему, без всякого сомнения, приложимы слова св. Исаака Сирского: “Когда вселится в ком из людей Дух, тогда не прекратит он молитвы, но сам Дух молится всегда (Рим. 8, 26). Тогда и в сонном и в бодрственном состоянии человека молитва не пресекается в душе его, но ест ли, пьет ли, спит ли, делает ли что, даже и в глубоком сне без труда издаются сердцем его благоухание и испарения молитвы” (Слово 21, с. 128-129).

Помню, как я шел к Владыке Феофану первый раз из города на дачу. Я был охвачен радостью и в то же время волнением и тревогой. Как же не волноваться, когда он — ученый, профессор, ректор Петербургской Духовной Академии, духовник Царской Семьи, а главное, он — святой, благодатный, бесконечно смиренный Старец. Как же не волноваться!..

По мере того, как я приближался к даче, пройдя приморский парк и миновав кладбище, волнение усиливалось, нарастало. Наконец, в отдалении я увидел маленькую дачу с верандой.

Я долго не решался подняться на веранду. Ждал с полчаса под сенью двух дерев... Подымаюсь на веранду. Опять жду. Подхожу к двери, но не решаюсь постучать. Отхожу в нерешительности. Снова подхожу. Поднимаю руку, чтобы постучать, но не могу. И так несколько раз. Наконец, еле-еле слышно стукнул. Дверь приоткрылась. Он — в епитрахили. И сказал спокойным, тихим голосом:

— Пожалуйста, присядьте, подождите немножко!

Волнение сразу улеглось. Стало так мирно, спокойно и радостно...

Вспоминается: возвращаюсь из гимназии раньше времени; на душе светло, вокруг никого нет; пою любимые песнопения; вдруг кто-то обнимает меня за плечи и мужской голос называет меня по имени так, как ласково называли только в детстве. Поворачиваю голову — никого! Ужас охватил меня, и я чуть не побежал...

Но получилось так, что я не смолчал, “похвастался”, не только ему самому; но он ни слова не сказал. И я понял его молчаливый упрек!..

С. Е.

ПРЕДИСЛОВИЕ

Этот первый краткий биографический очерк написан Архиепископом Аверкием, близко знавшим в студенческие годы Владыку Архиепископа Феофана, проживавшего в ту пору в Болгарии в Софии и в Варне. Наш же труд, сравнительно с вышеуказанным трудом Владыки Аверкия, явится более подробным описанием жизни Святителя Божия.

Но откуда мы, находясь в наших во всех отношениях скудных условиях, смогли почерпнуть обширный материал для более подробной биографии Святителя Феофана? А это обьясняется прежде всего тем, что наш труд в полном смысле — коллективный. В его авторстве состоит несколько лиц, находившихся очень близко к Архиепископу Феофану в различные моменты его жизни.

И ранее всего в этом смысле надо указать на свидетельство человека, который, ещё мальчиком, начал свое знакомство с Архиепископом, будучи солистом и исполатчиком в хоре кафедрального собора Полтавы, и одновременно состоявшего келейником Владыки. Это годы, начиная с 1912 и по эвакуацию из Крыма, когда бывший мальчик-хорист, уже военный, покинул Родину на броненосце, отбывшем в Бизерту. Архиепископ Феофан также оказался в Крыму, повидавшись со своим бывшим келейником. Владыка Феофан с прочими архипастырями, после краткого пребывания в Константинополе, нашел временный приют в Югославии.

Жизнь Архиепископа Феофана в Югославии остается для нас менее известной. Единственным источником сведений являются отрывочные воспоминания самого Владыки Архиепископа. Эти же воспоминания освещают петербургский, крымский и астраханский периоды.

Что же касается пребывания Владыки Архиепископа в Болгарии (1925-1931), то здесь есть несколько свидетелей, очень близко стоявших к нему и исполнявших обязанности келейников. Это прежде всего Василий Андреевич Хутарев, Александр Павлович Севрюгин и Александр Павлович Таушев (впоследствии Архиепископ Аверкий) и некоторые другие. Поэтому период этот освещен полнее других и биографическому труду Владыки Аверкия здесь принадлежит главное место.

О Владыке Аверкие известно, что еще в раннем детстве он, переболев корью, потерял нормальный слух, и что глухота постепенно прогрессировала. Он стеснялся этого и старался скрывать свою глухоту от всех, даже и самых близких, что сказалось и на его биографическом труде о жизни Архиепископа Феофана. Александр Павлович часто слушал воспоминания Архиепископа Феофана о событиях его жизни, но, очевидно, многого не слышал, хотя при этом не подавал вида. И когда он начал писать биографию Архиепископа Феофана, то, вполне понятно, описал лишь то, что ясно слышал, а многое, о чем говорил Владыка Феофан, он, естественно, обошел молчанием, отчего жизнеописание Святителя, составленное Владыкой Аверкием, к глубокому сожалению, вышло очень неполным, хотя имеет иные превосходные качества.

Последний, французский период его жизни длительное время оставался совершенно закрытым. Никаких вестей о жизни Святителя никто не имел. Известно со слов Архиепископа Аверкия, что к концу своей жизни Святитель Феофан ушел в полный затвор, прекратил всякие сношения со всеми и в полной безвестности скончался во время войны, хотя известны и дата смерти, и место его погребения.

И только когда некоторым из нас, из числа тех, кто хорошо знал Владыку Архиепископа Феофана по его жизни в Болгарии, удалось, при несомненной помощи Божией, попасть во Францию, пустоты последнего периода жизни Святителя стали постепенно заполняться.

Прежде всего мы несколько раз побывали на месте упокоения Святителя. Сделали фотографии пещер и домика. Мы расспросили местных жителей о его жизни. Посетили несколько мэрий и получили копии документов о его кончине и кончине близких ему людей, живших вместе с ним и скончавшихся прежде него. Используя собранные сведения, мы объехали ближайшие города и поселки, добывая все новые и новые факты... Все это было возможно сделать только благодаря самоотверженной деятельности одного человека, инженера, знавшего Архиепископа Феофана в детстве и отрочестве и сохранившего светлую память о Святителе.

Но самое главное: при удивительном стечении обстоятельств, которые следует назвать несомненно чудесными, при явной помощи свыше, нам удалось совершенно неожиданно открыть местонахождение архива Святителя, о котором ходили слухи, что он увезен в Советский Союз. И это еще не все: мы даже получили редкую возможность снять некоторые копии с этого бесценного сокровища.

Вот и нас, бесконечно недостойных, милостивый и долготерпеливый Господь сподобил узнать о полученных этим удивительным сосудом благодати Божией откровениях, говорящих о судьбах России и о том исключительном положении, которое занял Святитель Феофан в церкви земной, исповеднически и мученически борясь за веру истинно православную, и о том положении, которого сподобил его Господь в Царствии Своем Небесном, поставив его быть вождем людей истинной веры православной в будущей воскрешенной из мертвых России. Ибо о Святителе, ушедшем уже в вечность, тот дивный сосуд благодати говорил, что он будет действовать в России и по своей смерти.

Но, впрочем, пророк Исайя со скорбью восклицал: “Кто поверил слышанному от нас, и кому открылась мышца Господня?” (Ис. 53, 1).

Глава первая

Призовем великое и преславное имя Господне в начале повествования нашего о жизни истинного светильника Церкви Божией, смиренного и кроткого воина во Христе, дабы Он благословил нас понять и в какой-то мере выявить ту узкую и тернистую тропу, которой прошел Святитель Феофан во дни своей короткой и страдальческой жизни, шествуя по слову Господню: “Входите тесными вратами, потому что широки врата и пространен путь, ведущие в погибель, и многие идут ими. Потому что тесны врата и узок путь, ведущие в жизнь, и немногие находят их” (Мф. 7, 13-14).

Жизнь его в значительной степени сокрыта в заповеданной тайне Евангельской: “и Отец твой, видящий тайное, воздаст тебе явно” (Мф. 6, 18). И наше бедное слово далеко недостойно того, чтобы поведать о высокой жизни Святителя. О нем, особенном и исключительном, надо бы и говорить особым языком. Но нам этого языка не дано по грехам нашим.

Вопреки существующему мнению, что будто бы все епископы в русской Церкви из аристократии, будущий Архиепископ Феофан совсем не знатного происхождения. Родился он в селе, в семье многодетной и простой, знавшей нужду. Родители его были людьми крайне благочестивыми. И это благочестие было величайшим их богатством. Отец его Дмитрий Быстров был сельским священником в селе Подмошье Новгородской губернии. О благочестивой матери его, в девичестве Марии Разумовской, нам почти ничего не известно. Но главная черта родителей и великая их заслуга перед Церковью Христовой была та, что они сумели сохранить и воспитать, заложив прочные основы духовной жизни, такого архиерея и архипастыря, как Святитель Феофан.

Поскольку младенец появился в этом мире в самый последний день 1874 года, иными словами, 31 декабря по старому стилю, при Святом Крещении он был наречен именем ближайшего святого, Святого Василия Великого, одного из трех Великих Вселенских Учителей и Святителей. И, конечно, родители отдавали себе ясный отчет в том, что младенец появился накануне первого января, в канун большого праздника, и в этом они видели Промысел Божий и Его святой покров над новорожденным.

По искренней вере и усердным их молитвам мальчик возрастал под несомненным благословением Божиим. Наставляемый своим отцом и матерью, он твердо знал, что превеликий невидимый Бог повсюду присутствует, все видит, все слышит, все знает; знает мысли и дела каждого человека.

Такое понимание крошечному мальчику было дано, конечно, по благословению Господнему, что подтверждает и чудесный сон, приснившийся младенцу Василию в раннем детстве. Это был удивительный пророческий сон, ниспосланный свыше. Своим детским языком он рассказал родителям о виденном, не понимая, что это сон и не отдавая себе отчета в том, что мог бы он означать. И сразу же после этого все рассказанное ребенок позабыл, и как родители ни расспрашивали его о сновидении, оно бесследно исчезло из детской памяти. А видел он себя в этом сновидении уже “большим”, в архиерейском облачении и в “золотой шапке”. И стоял он в алтаре на “Горнем Месте” во время Божественной литургии, а священник, его родной отец, кадил ему как Архиерею.

Сон этот по своему содержанию не только примечательный, но и пророчествующий его будущее. С другой стороны, он не менее примечателен и в отношении самих родителей, отца Димитрия и матушки Марии. Ведь это сновидение дано было не столько ему, сколько его родителям. И они это поняли и сохранили в своей благоговейной памяти сновидение ребенка в совершенной тайне от него. И только тогда, когда сон сбылся, они пересказали ему, уже бывшему в сане архиерея, детское сновидение. Причем сбылась и та подробность, что родной отец, вызванный Святейшим Синодом на хиротонию сына, принял участие в Богослужении и действительно кадил ему, стоящему на Горнем Месте. Но никто в то время еще не знал сокровенного смысла происходящего, так как сновидение не было пересказано ни самому Владыке Феофану, ни архиереям Святейшего Синода, совершавшим таинство хиротонии.

Однако отрок Василий в раннем детстве особенно ничем не проявил себя пред Богом и поэтому не имел никаких заслуг пред Господом и достоинств, ради которых предвозвещалось ему быть архипастырем Церкви. За какие же заслуги дается ему этот сон — извещение? Если мы и скажем, что Господь Бог по предведению своему знает путь каждого человека, это не будет полным ответом. Ибо в этом предизбрании отражена прежде всего добродетельная жизнь его родителей. И не только родителей, но и всех предков по восходящей линии. Таким образом, по своей премудрости, Господь устроил так, что жизненный путь человека зависит не только от него самого, но и от его предков, даже и очень далеких, которых человек не знает и о которых ничего не слышал. “Я Господь, Бог твой, Бог ревнитель, за вину отцов наказывающий детей до третьего и четвертого рода, ненавидящих Меня, и творящий милость до тысячи родов любящим Меня и соблюдающим заповеди Мои” (Втор, 5, 9-10).

Вот где тайная причина, вот кто виновники милостей Господних, явленных на ранней судьбе маленького раба Божия Василия — все его благочестивые предки.

Рассказывают, как маленький Вася молился Богу в пору раннего детства, когда не умел еще читать и не знал на память никаких молитв. Он опускался на колени у святой иконы, прижимался к земле и сокрушенно лепетал: “Господи, Господи, Ты — такой большой, а я — такой маленький!.. ”

И малютка глубоко вздыхал, снова и снова повторял свою дивную молитву. И здесь, в этой молитве ребенка, в осознании им своего ничтожества пред Богом, сказывается, отражается все тот же подвиг добродетельной жизни, сокрушенного самосознания и молитв отца и матери и их благочестивых предков, возлюбивших Господа и соблюдавших заповеди Его (Втор. 5, 9-10; Псал. 102, 17-18).

И вот их потомок, этот крошечный мальчик, удостаивается возносить Всемогущему Богу моление немудрыми словами, но исполненными мудрого смысла. Ведь такое ощущение ребенка, такое его переживание естественно для человека, просвещенного Духом Святым. Но если оно подается бедствующему в своем духовном опыте человеку, то весьма редко даже после многих и многих трудов, усердных молитв и молений. А здесь ребенок погружается на ту глубину благодатной молитвы, которая выражается “воздыханиями неизглаголанными” (Рим. 8, 26). Недаром сказано: “из уст младенцев и грудных детей Ты устроил (Себе) хвалу” (Мф. 21, 16). “Ты утаил сие от мудрых и разумных, и открыл то младенцам” ( Мф. 11, 25).

И рассказывая об этом в старческом возрасте, Владыка как-то сказал: “Ведь все это так умилительно... Да, Господь подает каждому молящемуся соответствующую степень молитвы (1 Цар. 2, 9 слав. текст)... А вдуматься-то во внутренний смысл тех детских, беспомощных cлов, как хороши они: “Господи, сжалься надо мною и помоги мне, бесконечно слабому, беспомощному и бедствующему Твоему созданию... Сжалься надо мною, Господи!”

Благословенный отрок Василий жил малоприметной со стороны, замкнутой жизнью души. Он был тих, внутренне собран, сосредоточен, но при этом был светел и радостен в душе. Благодать истинной молитвы, ниспосланной ему Богом, удерживала его от обычной детской резвости, от шалостей и пристрастия к играм. Он был по телу ребенок, а по духу — умудренный старец. Молитва руководила им, она указывала уму, что — “можно” и чего — “нельзя”. Ибо нет возможности перейти от такой молитвы к детским забавам и, наоборот, от детских забав перейти к такой молитве. И дорожа питающей душу молитвой, он избегал всего того, что разрушало ее. Поэтому сверстники его не привлекали. Владыка прекрасно это выразил в слове, сказанном им перед своим рукоположением во Епископа: “Сам по себе я — ничто, а все для меня — Господь. Он — моя жизнь, Он — моя сила, Он — моя радость!.. ”

Еще в раннем детстве отрок Василий нашел то высшее “сокровище”, ту драгоценную “жемчужину”, о которой говорит Спаситель, что человек, ищущий Царства Небесного, отдает за него все, что только имеет (Мф. 13, 44-46) и даже самое жизнь.

Богохранимый отрок Василий еще в детстве вкусил, “яко благ Господь” (Пс. 33, 9), вкусил он дара истинной молитвы, от Бога посылаемой, чтобы иметь общение с Ним, и эта молитва сделалась его наставником на всю жизнь. Она научила его бережному отношению к миру душевному, который нисходил в душу вместе с молитвою. Поэтому он начал жизнь очень осмотрительно, внимательно, осторожно, потому что в душе своей ощутил голос нелицемерного, непререкаемого судии, который ясно извещал его, что хорошо, что плохо в его поведении. Как только пресекалось его молитвенное настроение, и нарушался мир душевный, он понимал, что в его поведении что-то неладное. И он принимался проверять себя и находил причину исчезновения покоя и мира в душе то ли в каком неуместном слове, то ли в каком тайном чувстве или помышлении, запрещаемом Евангельским словом, то ли в каком поступке и деле, не угодном Богу. “Значит, это неугодно Господу!” — мысленно говорил он себе. И найдя в душе своей что-то не должное, он погружался в чувство покаяния пред Богом, умоляя его о прощении. И это продолжалось до тех пор, пока совесть не успокаивалась и внутренний судия не переставал его обличать, тем самым он получал извещение, что грех Богом прощен. И его мир душевный восстанавливался.

Так сердечная молитва и внутренний душевный мир соделались неизменными указателями на всякий день и час, руководителями его духовной жизни. Обо всем, что разрушало или нарушало их, вначале — отрок Божий, а затем — юноша и, наконец, возмужалый человек получал тревожное извещение, ибо внутренний наставник этот и руководитель всегда указывал ему его жизненный путь.

Любя Господа Бога всеми силами своей чистой души, мальчик любил природу — великое творение Божие, особенно любил ту суровую северную природу, среди которой он вырос. Она живым языком говорила ему о ее Создателе и Творце. Он ясно видел в ней Невидимого Бога: “Невидимое Его, вечная сила Его и Божество, от создания мира через рассматривание творений видимы... ” (Рим. 1, 20). А родная северная природа говорила ему об этом особенно ясно. Ведь в ту пору она еще сохранялась в своей первозданной, девственной красоте. Кругом все леса да топкие места со стоячею водою. В лесах много грибов и ягод: брусника, черника, голубика, морошка. Много всякой птицы. А над всем этим необъятное и живое небо. Да, “небеса поведают славу Божию, и о делах рук Его вещает твердь” (Пс. 18, 2).

Все жители этого края занимались земледелием. Но земля-кормилица здесь была скудна, глина да болота — малоплодородная почва. Поэтому население жило небогато и даже в большой нужде, но народ кругом был степенный, богомольный, смиренный. Мальчик Василий, как сын священника, у всех на виду. Все его любят, он тихий и богомольный, и все о нем возносят свои молитвы. Прилежной и смиренной молитвой он молится о себе, поступив в школу, чтобы получить образование. Школа — первое испытание мальчика. Но многоустая молитва о нем, молитва Церкви, была услышана. В учении Господь даровал ему исключительные способности. Они сказались как в приходском училище, так в еще большей степени и в духовной семинарии и духовной академии.

Глава вторая

Василий рано покинул село и свой родной дом. Его определили в начальное духовное училище при Александро-Невской Лавре в Петербурге на казенный счет. Жизнь в этой школе была не из легких: кормили плохо и недостаточно. Мальчик рос худым и физически слабым, но учился он выше всяких похвал: был первым учеником во всей школе. Преподаватели не могли нахвалиться им. Но он сам понимал, что успехи его зависели не от него, а от дара Божия. После окончания училища Василий был принят в Петербургскую духовную семинарию.

О своем учении Владыка Архиепископ как-то вспоминал: “В духовной семинарии учиться мне было очень легко. Мне было достаточно прочесть одну страницу, и я мог пересказать ее почти слово в слово. А в классах я был по росту самым маленьким и по летам самым молодым. Преподаватели обратили внимание на мои способности и переводили меня через класс. В семинарии это было со мною трижды. В первую треть я в одном классе, а во вторую, после Рождества, меня уже переводят в следующий класс. Словесные науки не представляли для меня никаких затруднений. При такой памяти никакой предмет не был для меня трудным. По одной только математике преподаватель предварительно давал мне учебник следующего класса, и я его прочитывал. После этого он меня проверял. Задавал несколько вопросов и задач и, убедившись в том, что я все понимаю, переводил меня в следующий класс. Так и получилось, что я окончил духовную семинарию на три года ранее, чем те, с кем я поступил в первый класс... Но ведь во всем этом таилась для меня огромная опасность. Все хвалили меня, восторгались. И я легко мог возгордиться и возомнить о себе не весть что. Но Ангел Хранитель предостерег меня, и я понял, какая пропасть передо мною зияла. Начал я усердно молить Господа, чтобы Он отнял у меня такую острую память. Ведь я легко мог впасть в страшную прелесть, приписав себе то, что даровал мне Господь Бог. Все от Него зависит, своего у нас ничего нет. И не крайнее ли безумие хвалиться тем, что получили от Господа?!”

Владыка не упоминал, была ли услышана его молитва и притуплена его память или иным каким-либо путем была обойдена грозившая ему опасность. Но само по себе подобное духовное состояние: моление об отнятии дара Божия, об уменьшении способности к учению — редчайшее явление в духовной жизни.

Такое самоотречение — признак зрелого рассуждения духовного. Это — старческая мудрость у юноши.

Пройдя все классы семинарии первым учеником, он блестяще окончил курс среднего духовно-учебного заведения. И ему предстояло держать вступительный экзамен в высшее духовное заведение, в Санкт-Петербургскую Духовную Академию.

“Мне было тогда, — вспоминает владыка, — всего лишь неполных семнадцать лет. Я был гораздо моложе всех абитуриентов и выглядел совсем мальчиком. Предстоящие вступительные испытания меня не пугали, потому что всю программу семинарского курса я знал хорошо. Но предстоял единственный письменный экзамен по философии у известного профессора М. И. Каринского. Этого экзамена я боялся тем более, что он был вне программы семинарии. И я усердно молился св. мученику Иустину Философу и святым великим вселенским учителям и святителям — Василию Великому, Григорию Богослову и Иоанну Златоустому. Умолял я их просветить мой ум, подать мне верную и легкую их мысль.

И вот настал день испытания. На письменный экзамен полагалось четыре часа. Мы сели. Профессор Каринский вошел, поздоровался с нами и, повернувшись к черной доске, написал тему нашего сочинения: “Значение личного опыта для выработки мировоззрения”. Как я обрадовался, как благодарил Господа за эту тему сочинения! Мне она была очень понятна и так близка. По молитвам Святых Господь мне подал мысль действительно легкую, и я закончил работу над темой удивительно быстро, за полчаса. А написал-то я всего лишь одну страницу... Я поднялся и спросил разрешения подать работу. Видимо, профессор был удивлен. Он посмотрел на свои часы с некоторым недоумением. Он, несомненно, видел, что я самый молодой и, вероятно, подумал, что я просто не понял темы. Я заметил его колебание, когда подавал ему лист. Он попросил меня немного подождать и начал читать работу. Во время чтения он несколько раз внимательно посмотрел на меня, а кончив читать, поблагодарил меня.

Молитва моя ко святым философам была услышана. Это они водили моею рукою, они как бы диктовали мысли и слова, а я только записывал... Слава Тебе, Господи, слава Тебе, Ты — Податель смысла и всяческих благ! Самый трудный экзамен прошел так быстро и так удивительно легко. И у меня осталось впечатление, что и профессор Каринский остался доволен моей работой... Оказалось, что я первым прошел по всем экзаменам в С.-Петербургскую Духовную Академию: “не я, — как говорит Апостол, — а благодать Божия” (1 Кор. 15, 10).

И надо заметить, что молитва молодого Василия Димитриевича перед письменным испытанием не была, как могло показаться, легким делом. Это был долгий, сокрушенный и смиренный молитвенный труд человека, уповавшего не на свои силы, а на помощь Божию: “виждь смирение мое и труд мой” (Пс. 24, 18). Это был долгий и усиленный молитвенный подвиг.

Мысль наша забегает вперед... Прошли годы, настали перемены... Бывший студент Василий Димитриевич Быстров был назначен при той же Академии, уже в сане архимандрита, инспектором, а затем и ректором в сане Епископа. По своему положению он — главенствующий в Академическом Совете, хотя и моложе всех профессоров. Большинство из них знали его как студента. В это время во многих городах страны происходила “проба революции” 1905-1906 годов. Дух революции коснулся и некоторых профессоров. Речи их в совете становятся неспокойны: некоторые “требуют” что-то, иные обвиняют и оскорбляют друг друга. А ведь все это бывшие учителя молодого инспектора и ректора. И ему приходится их успокаивать, мирить друг с другом. А они, явно под влиянием поветрия, бушуют и бурлят, нападая не только один на другого, но даже и лично на Владыку. Ему приходится отвечать на “острые вопросы”. И он, неизменно сохраняя монашеское спокойствие, дает ответы, “благовествуя мир” (Еф. 6, 15)... А профессор М. И. Каринский, бесстрастно следя за прениями, никогда не принимал в них никакого участия, и когда Владыке удавалось усмирить “бурю”, профессор философии, улучив момент, подходил к нему и, улыбаясь, тихо говорил: “Да... Я помню, помню Ваш экспромт!” И эту фразу профессор не один раз повторял Владыке Феофану. Видимо, в новой этой ситуации он находил что-то напоминавшее ему тот далекий вступительный экзамен по философии.

У одного из случайных слушателей этого воспоминания Архиепископа Феофана, говорившего о своей письменной работе при поступлении в Духовную Академию, невольно мелькнуло грустное сопоставление:

Вот что значит усиленная молитва и, главное, — благодатная помощь свыше.

Студент Василий Димитриевич Быстров, пройдя все четыре академических года первым по С.-Петербургской Духовной Академии, блестяще закончил свое духовное образование в возрасте двадцати одного года. И, по решению Академического Совета, был оставлен при Академии в качестве профессорского стипендиата для научной работы. Это решение надолго связало Василия Димитриевича с высшим духовным учреждением столицы Российской Империи.

Глава третья

В биографии Владыки Феофана, составленной Архиепископом Аверкием (Высокопреосвященный Феофан, Архиепископ Полтавский и Переяславский. К столетию со дня рождения: 1872-1972гг. Джорданвилль, 1974г.), есть некоторая неточность. Там указывается, что Архиепископ Феофан родился 1-го января 1872 года. Эта дата ошибочна. Да и сам биограф не уверен в ней. В другой работе Архиепископ Аверкий указывает иной год рождения Архиепископа Феофана, а именно, 1873 год. Но и обе эти даты ошибочны. В данном случае несомненной нужно считать ту дату, которую сообщает сам Архиепископ Феофан. А это прежде всего свидетельство официального документа, нансеновского паспорта, по которому он жил за границей.

В его нансеновском паспорте, выданном в Софии, стояла дата рождения: 31 декабря 1874 года (по старому стилю).

Переехав во Францию и переменив нансеновский паспорт на новый, выданный в Париже, Архиепископ Феофан снова указывает прежнюю дату своего рождения. Эту же дату подтверждает и мэрия Лимерэ-Амбуаз (Франция), где похоронен Архиепископ Феофан. Кроме того, на его гранитном надгробии стоят годы его жизни: 1874-1940.

Помимо этого, сам Архиепископ как-то упоминал, что он окончил духовную семинарию в семнадцать (неполных) лет, перешагнув через три класса, о чем было уже сказано прежде. Как известно, он поступил в С.-Петербургскую Духовную Академию в 1891 году, а окончил ее в 1895, на двадцать первом году жизни. Так Владыка Архиепископ и говорил: “В год моего окончания Академии, в возрасте двадцати одного года (в это время ему было 20 лет и 8 месяцев), я начал преподавать в той же самой Академии... ”

В 1896 году Василий Димитриевич назначается доцентом С.-Петербургской Духовной Академии по кафедре библейской истории и принимает монашество с именем Феофан, в честь преподобного отца нашего Феофана Исповедника, Епископа Сигрианского, и в благоговейную память Преосвященного Феофана, затворника Вышенского. В том же году он полагается в сан иеродиакона и иеромонаха.

В 1901 году он возведен в сан архимандрита с определением исполняющего обязанности инспектора Академии. Об этом сообщает “Прибавление к Церковным Ведомостям” 1901 года: “28-го января (сего года), в домовой церкви С.-Петербургской Духовной Академии Высокопреосвященным Митрополитом С.-Петербургским и Ладожским возведен был в сан архимандрита вновь назначенный на должность инспектора С.-Петербургской Духовной Академии иеромонах Феофан (Быстров). По окончании богослужения Высокопреосвященный Митрополит Антоний вручил архимандриту Феофану посох и произнес речь... ”

В связи с этим назначением архимандрита Феофана на должность инспектора Академии надо отметить особую черту отца Феофана как монаха. В уставе Академии упомянуто, что лицо, занимающее должность инспектора, должно иметь научную степень магистра, а получить ее можно было, написав сочинение на соискание научной степени. Но архимандрит Феофан на такое соискание не подает уже готовую работу. Ведь он — монах, давший обет нищеты и смирения, и поэтому не может “искать” и добиваться славы ученого.

Работа эта явилась магистерской диссертацией по кафедре Библейской истории Ветхого Завета. Она вышла в свет в 1905 году и очень высоко была оценена научной критикой как в России, так и за границей. Работа удостоилась громкого эпитета: “знаменитая тетраграмма”!

Однако, когда эта книга появилась в продаже, архимандрит Феофан объехал на извозчике все книжные магазины и склады столицы и все книги скупил и сжег.

Так отец архимандрит боролся против славолюбия в себе.

Каждому дано свое бремя, свое послушание от Господа. И если профессор Болотов самоотверженно посвятил себя науке, то у профессора архимандрита Феофана было иное призвание и он не стремился к научной карьере. Поэтому он и просил у Господа отнять столь опасные в духовном отношении способности. В этом случае, как и в других подобных, он спрашивал духовного совета у благодатных старцев, особенно у таких как широко прославленные иеросхимонахи Алексий Валаамский, Исидор и Варнава Гефсиманские, как должно поступать в том или другом случае. Во всех обстоятельствах он шел путем старческого совета, безжалостно отсекая все, что противоречило указанному пути. Только поэтому, когда профессор А. П. Лопухин завещал ему свою ценнейшую библиотеку, отец Феофан передал ее С.-Петербургской Духовной Академии, поэтому же скупил и уничтожил свою первую книгу. И ничего удивительного нет в том, что люди иной духовной жизни, не понимая, почему он так действовал, злословили и смеялись над его мнимой нерешительностью по поводу неподачи диссертации. Напротив, в этом была твердая решимость, но подсказанная истинной жизнью во Христе. Так он исполнял закон Христов: “Не любите мира, ни, яже в мире. Аще кто любит мир, несть любве Отчи в нем: Яко все, еже в мире, похоть плотская, и похоть очес, и гордость житейская, несть от Отца, но от мира сего есть. И мир преходит, и похоть его: а творяй волю Божию, пребывает во веки” (1 Ин. 2, 15-17).

Все это и многое другое, что сокрыто от наблюдения, свидетельствует о том, что за всем этим было не минутное настроение ума и воли, а хладнокровное и твердое, но и смиренное, взятое на всю жизнь направление. Потому что в нем, по милости и дару Божию, как сказано в Писании, не было беспорядочного колебания: “то — да, то — нет” (2 Кор. 1, 18). В нем было только последующее Христу Спасителю “да” (2 Кор. 1, 19). Ибо в нем жила подлинная, не ищущая земной славы жизнь во Христе. Это был настоящий, самоотверженный подвижник Христов, совершающий “ровное течение” (ровный бег) в своей духовной жизни, в своем житии, начиная с детских лет. Он был тем, о ком поется в церковных песнопениях (тропарях), — святым.

В 1909 году 1 февраля архимандрит Феофан был назначен ректором С.-Петерургской Духовной Академии, а через три недели — в воскресенье, 22 февраля, в день памяти во святых великого Святителя Григория Паламы, Архиепископа Фессалоникийского, на второй неделе Великого Поста, в соборе Александро-Невской Лавры была совершена хиротония архимандрита Феофана во Епископа Ямбургского, викария С.-Петербургской епархии.

Характерно то символическое значение, которое придавалось этому рукоположению иерархами Православной Российской Церкви. Хиротонию возглавил первенствующий член Святейшего Синода Высокопреосвященный Антоний (Вадковский), Митрополит С.-Петербугский и Ладожский, с прочими членами Святейшего Синода и с иными прибывшими в столицу иерархами, всего числом тринадцать, четырнадцатым был новорукополагаемый Преосвященный Епископ Феофан со множеством сослужащих священников и диаконов.

Глубоко символичным оказался и день, в который совершилось таинство хиротонии. Это день святой памяти Святителя Григория Паламы, защитника молитвы Иисусовой и обличителя и уничтожителя “терновидной ереси” Варлаама и Поликиндина. Этим самым уже духовно предуказывалось рукополагаемому, что он должен подражать великому Святителю Григорию Паламе. А кроме того, как носителю имени святого исповедника Феофана, ему вменялось и подражание этому самоотверженному защитнику чистоты Православия и одновременно подражание особо чтимому самим рукополагаемым блаженной памяти Преосвященному Феофану, Вышенскому Затворнику.

При наречении во Епископа архимандрит Феофан произнес обычное в таких случаях слово. Но оно поражает своим особым стилем, стилем смиренной простоты и естественности. В нем чувствовалась высокая, неземная, самоотверженная душа будущего Епископа, приступающего к верховному служению в Святой Церкви Христовой. Никаких риторических приемов и лишних фраз. Простая, благодатная истина звучала в его глубоких словах, говорил дух древних Святых Отцев, пустынников-анахоретов. Обращаясь к Священному Синоду, он сказал:

— Ваше Святейшество, богомудрые архипастыри!

Глагол Божий, призывающий на ниву Церкви Божией делателей пастырского служения, в которых Церковь так нуждается во все времена своего исторического существования на земле, наконец, достиг и меня. С какими же чувствами я принимаю этот глагол Божий?

Лично сам я никогда не увлекался общественным служением и не искал его и даже, по мере возможности, уклонялся от него. И если, несмотря на такое мое настроение, я призываюсь к этому служению, то верю, что на это есть действительно воля Божия и что ко мне чрез стечение видимых обстоятельств невидимо глаголет Сам Господь, властно повелевающий мне восприять на себя бремя нового служения.

Но если такова воля Божия, то да будет она благословенна. Я приемлю ее. Приемлю со страхом и трепетом, но, однако, без смущения и боязни. Да не покажется это кому-нибудь удивительным. Более чем кто-либо знаю я свои немощи душевные и телесные и свое ничтожество. Всего лишь несколько лет отделяют меня от бездны небытия, из которого я вызван к бытию всемогущим мановением Божественной воли. Затем, по вступлении моем в бытие, я наблюдаю в себе непрестанную борьбу жизни и смерти в области существования и естественного и благодатно-духовного.

О, как тяжела бывает временами эта борьба во мне, но да будет за нее благодарение Господу!.. Она глубоко укоренила в моем сердце ту спасительную истину, что сам по себе я ничто, а все для меня — Господь. Он — моя жизнь, Он — моя сила, Он — моя радость. Отец, Сын и Святый дух, Троица Святая и Преестественная, Божественная и обожающая всякое разумное бытие, неустанно и с любовию ищущее Ее и взирающее на Нее. К этой Преестественной Троице и в настоящее знаменательное для меня время с верою и любовию горе обращаю я свой духовный взор. От Нее жду я помощи, утешения, ободрения, укрепления и вразумления на предстоящее мне высокое и многотрудное служение. Глубоко верю, что как некогда на апостолов сошел в виде огненных языков Святый Дух, от Отца чрез Сына исходящий, и на них невидимо почил и претворил их немощь в силу, так точно снизойдет Он и на мое ничтожество и укрепит мою немощь.

Усердно и смиренно прошу вас, богомудрые архипастыри, в предстоящий знаменательный для меня день совершения надо мною в храме Святой Троицы великого тайнодействия епископского рукоположения вместе со всем сонмом молящихся верных чад Церкви Божией вознесите и вы обо мне священную молитву ко Пресвятой Троице, да преизобильно облечет Она меня всякими дарованиями, потребными для нового служения: да отверзет ум к разумению Божественных Таин, да укрепит волю к совершению дел Божиих, да воспламенит сердце мое огнем всеоживляющей любви Божественной, столь необходимой пастырю душ человеческих в этой многострадальной жизни человеческой!

И да будет все мое служение и вся моя жизнь во славу Триединого Господа, Которому Единому подобает всякая честь и поклонение во веки веков! Аминь.

Эта речь была напечатана в “Прибавлении к Церковным Ведомостям” Святейшего правительственного Синода, в девятом номере за 1909 год.

После хиротонии новопосвященный Епископ Феофан получил подарок от Государя Императора, Государыни Императрицы и всей Августейшей Семьи — панагию, такую же, какую носил и Преосвященный Феофан, затворник Вышенский, с изображением Нерукотворенного образа Христа Спасителя.

Знаменательное ответное слово произнес Высокопреосвященный Митрополит Санкт-Петербургский Антоний при вручении архиерейского жезла новопосвященному Епископу Ямбургскому Феофану после совершения над ним Таинства рукоположения:

— Преосвященный Епископ Феофан, возлюбленный о Господе брат! Восемь лет тому назад, вручая тебе, тогда новопоставленному архимандриту, посох, я говорил тебе: “Неси возложенное на тебя послушание с кротостью и терпением, ища не своего личного блага, а блага вверенных тебе питомцев общей нам матери-академии”. Ныне, в торжественный для тебя день архиерейской хиротонии, волею Божией, я призываюсь вручить тебе новый посох — жезл архиерейский как знак твоих новых святительских полномочий, твоего нового святительского служения в Церкви Христовой. Вместе со всеми архипастырями, рукоположившими тебя ныне в сан Епископа, приветствую тебя, новорукоположенного Архиерея, и мысленно молюсь, да сотворит тебя Господь делателя на ниве Своей непостыдна, право правяща слово Христовой Истины. Своих учеников Господь научил уразумевать, что Он в Себе Самом даровал им радость и жизнь, которых отнять от них никто не может. И эта даруемая Господом жизнь — не та обыкновенная жизнь, о которой мы все так много думаем и говорим. Помышления человеческие — не то, что разум Господень. Умершие, по-нашему, для Господа могут быть живы, и, наоборот, живые, по-нашему, для Господа могут быть как мертвецы.

“Я есмь воскресение и жизнь”, — говорил Господь Марфе, сестре Лазаря. “Аз есмь лоза, а вы — ветви”, — говорил Он ученикам Своим, а в лице их и всем нам, в Него верующим. Привившись верою к этой Живоносной Лозе, мы тогда только и истинно живы и плод творить можем. Это жизнь внутренняя, духовно органическая, которая незрима, а чувствуется и сознается только теми, кто ею живет, и может быть созерцаема не внешним, а только внутренним зрением. “Еще мало, — говорит Господь, — и мир к тому не увидит Мене, вы же увидите Мя, яко Аз живу, и вы живи будете” (Ин. 14, 19).

Тебе, брат возлюбленный, ведома эта жизнь во Христе и со Христом. В твоем слове при наречении во Епископа ты исповедал пред сонмом святителей, что во Христе твоя жизнь, твой свет, твоя радость. В сей жизни пребывай, в сей радости преуспевай. Благодать Божия, в архиерейском рукоположении на тебя сошедшая, да укрепит тебя в сей жизни и да утвердит и да сотворит тебя в живом общении со Христом, приносяща плод мног. С молитвою тебе братски во Христе сего желаю. Помоги тебе Господь добре упасти паству твою, да изведет из нея Господь делатели на жатву Свою, о которой говорит, что она — многа, а делателей мало.

Вручая тебе этот новый жезл, я повторяю сказанное тебе восемь лет тому назад: «Неси это новое возложенное на тебя послушание с кротостью и терпением, ища не своего личного блага, а блага вверенных тебе питомцев общей нам матери-академии.»

Прими же из рук моих новый тебе жезл, жезл архиерейский, и да управит Господь путь пастырского твоего делания во спасение твое и твоей паствы во славу Церкви Своей Святой!

И действительно, Владыка Феофан не только с великой “кротостью и терпением”, но и с духовным мужеством и непреклонной архиерейской твердостью нес возложенное на него Святой Церковью послушание, и не только в Академии, но и до последнего дня своей многострадальной жизни.

Глава четвертая

Почти двадцать лет, с 1891 по 1910 год, Владыка Феофан провел в стенах С.-Петербургской Духовной Академии. Вначале юным студентом, потом магистрантом Совета Академии и одновременно доцентом. Затем магистром, экстраординарным профессором и исполняющим обязанности инспектора. С 1905 он — инспектор, а с 1909 года — ректор С.-Петербургской Духовной Академии. Но параллельно с этими мирскими научными званиями и должностями идут чисто духовные, монашеские и священноиерархические: иеродиакон, иеромонах, архимандрит и Епископ, что соответствовало характеру его деятельности: научно-академической, пастырско-священнической и монашеско-аскетической.

В Духовной Академии эти три рода деятельности должны быть слиты воедино. Но в практической жизни гармония между ними встречается нечасто. Только редкие, а быть может, редчайшие из профессоров духовных академий находят равнодействующую сил, как нашел ее профессор Василий Васильевич Болотов, в подлинной, “единой на потребу” (Лк. 10, 42) жизни во Христе. А обычно ущемляется, в большей или меньшей степени, духовное, как многотрудное, за счет душевного и даже телесного. И то, что говорится о духовенстве вообще, то может быть сказано и о профессорах духовных академий. А именно, различаются четыре главных типа духовенства: духовенство духовное, духовенство академическое, духовенство административное и духовенство, исполняющее только роль...

Духовенство духовное — это самоотверженное, подлинное духовенство, душепастырствование во Хpисте. Оно очень редко встречается, его почти невозможно найти в наше время. Представители его ведут подвижнический, евангельский образ жизни, придерживаясь аскетических правил древних Святых Отцев. Жизненный путь этот очень труден, он требует постоянного, денного и нощного духовного бодрствования. Эта та духовная наука жизни во Хpисте, которая справедливо называется наукой всех наук. Совершается эта жизнь “за закрытыми дверями” души подвизающегося. Таковой ничего не делает напоказ, все — “втайне”, по слову Христа Спасителя (Мф. 6, 1-8). Это — “пастырь добрый”, он “душу свою полагает за овцы” (Ин. 10, 11).

У духовенства академического подлинная духовность подменяется чисто научными целями. Вместо работы над собой и в себе, пастырствующий подменяет личный внутренний многотрудный пожизненный аскетический путь борьбы со грехом в себе целью внешней, забывая себя, свою душу. Он видит свою пастырскую цель и задачу в академической, так называемой богословской науке. Он утешает себя тем, что “служит”, как ему кажется, “научной истине”. Он рассудочен, схоластичен. В нем нет простого, глубокого и теплого чувства веры. Если он проповедует, то как холодный книжник, выставляя напоказ свою “ученость”... Господь говорит о таковых: “Знаю твои дела; ты ни холоден, ни горяч; о, если бы ты был холоден или горяч!.. то извергну тебя из уст Моих” (Апок. 3, 15-16).

У духовенства административного подлинная духовность опять-таки подменяется, но уже не внешне научными целями, а лишь организаторско-административными. Забывая внутреннее самосовершенствование, пастырь озабочен только внешней стороной Православия. Это не “отец духовный”, не “батюшка”, а холодный учитель, начальник, повелитель. Это не “пастырь добрый”, полагающий “душу свою за овцы”, это тот, о ком Господь сказал, что он — “наемник”. “А наемник, иже несть пастырь, ему же не суть овцы своя, видит волка грядуща, и оставляет овцы, и бегает: и волк расхитит их, и распудит овцы. А наемник бежит, яко наемник есть, и нерадит о овцах” (Ин. 10, 11-13).

Епископ Феофан принадлежал, безусловно, только к первой, редчайшей в наше время группе духовенства духовного. В этом отношении он положил, по дару благодати Божией, твердое начало еще в юности и даже в раннем детстве. И, восходя от силы в силу, как в мирском звании, так, тем более, в священно-монашеском, он прошел свой путь во славу Триединого Бога. Однако в Академии его ожидали немалые трудности и искушения. Но он безбедно миновал их.

В те годы в государстве была общая атмосфера распада, искусственно созданная и подогреваемая теми, кто отрицал хорошее во имя туманно воображаемого “лучшего”... И вот теперь Россия — море крови и слез!

Для многих в ту пору революционные настроения казались “передовыми”. В известной мере эти настроения коснулись даже Церкви. Это поветрие проникло и в духовные учебные заведения. “Не соглашаться” и “возмущаться” стало признаком “прогрессивности”. И в академиях появились носители этих либеральных идей как среди профессоров, так и студентов. Лозунг “свободы”, антихристиански понимаемый, стал гордым знаменем этих людей. И молодому инспектору высшей духовной школы приходилось свидетельствовать пред непонимающими ту истину, что Царство Христово — “не от мира сего” (Ин. 18, 36).

Некоторые профессора Академии, зараженные модным поветрием нездорового либерализма и протестантизма, обвиняли ректора в том, что он “стесняет свободу научного творчества”. Митрополит С.-Петербургский Антоний, которому была подчинена Академия, вызвал Епископа Феофана для объяснения. Отвечая на поставленный вопрос, Владыка Феофан указал Митрополиту параграф Устава духовных академий, в котором было записано: “Ректор академии отвечает за направление и дух академии”. А после этого Владыка Феофан, не преувеличивая, и не преуменьшая опасности, поведал Митрополиту, какие нездоровые мысли, явно противоречащие святоотеческому пониманию, пытаются внушать студентам на своих лекциях некоторые профессора.

— Ведь это явный протестантизм, а не Православие! — воскликнул Митрополит Антоний.

Он вполне одобрил линию поведения ректора, оставив без последствий заявление либеральной профессуры. Но после февральской революции на Поместном Соборе Российской Православной Церкви эта профессура, применив иную тактику, сделала новую попытку повлиять на Архиепископа Феофана.

Необходимо отметить, что каждая из четырех духовных академий России, кроме общей для всех программы, имела еще и свои особые задачи. И сдерживающее поведение ректора в отношении свободомыслящей профессуры, подпавшей под влияние Запада, вполне оправдывалось специальными задачами, стоявшими перед С.-Петербургской Духовной Академией.

Эти специальные задачи вытекали из исторических и географических условий.

Так Казанской Духовной Академии вменялось в обязанность вести защитную борьбу против ислама, буддизма и прочих восточных религий, с которыми Россия соприкасалась на восточных границах империи.

Киевской Духовной Академии ставилась задача борьбы с католицизмом и униатством, или католичеством “православного обряда”.

Московская Духовная Академия должна была разрабатывать вопросы преодоления старообрядческого раскола в Российской Православной Церкви и борьбы с сектантством на российской почве.

И, наконец, на долю С.-Петербургской Духовной Академии приходилась самая трудная задача: стоять на страже и защите Православия против проникновения с Запада тлетворных идей и идеологий: либерализма, протестантизма, материализма, атеизма, антихристианства и вообще масонства.

Преосвященный Феофан в период своего ректорства в С.-Петербургской Духовной Академии, несмотря на все протесты известной части профессуры, заявляемые во имя так называемой “свободы”, исповеднически исполнял свой священный долг.

Владыка Архиепископ рассказывал об одном остром конфликте, так и оставшемся не до конца изжитым. Конфликт этот начался также со своеобразного понимания “свободы”. Жена одного из профессоров, не получив развода, ушла от мужа к другому профессору той же Академии, и живя с ним, помогала ему в его научной работе. Случилось это до того, как Владыка стал инспектором. Но никто из начальствующих лиц Академии не придал этому должного значения. Однако, когда инспектором стал архимандрит Феофан, он обратил внимание на это неприятное событие в профессорской среде.

“Это входило в круг моих обязанностей, — рассказывал Архиепископ Феофан. — Получив одобрение от духовного руководителя, я возбудил этот вопрос перед академическим Советом. Ведь совершенно недопустимо, чтобы профессор Духовной Академии жил невенчанно и к тому же с чужой женою. С.-Петербургская Духовная Академия — самое высокое место по подготовке будущих пастырей Православной Церкви в Православном Царстве! И как после этого возможно такое неуважение и нарушение законов и Церкви и государства?! Академия перед глазами всех в столице Империи, и с нее берут пример миллионы...

Я внес предложение в академический Совет, чтобы этот профессор поступил по закону и обвенчался, согласно требованиям законоположений Православной Церкви. Но профессор страшно возмутился и негодовал, говоря: “Какое он имеет право вмешиваться в мою частную жизнь?!”

На это я ответил, что, во-первых, это совсем не “частная жизнь”. Профессор Духовной Академии обязан, по своему положению, жить, по меньшей мере, хотя бы внешне, по-христиански. И никак нельзя допускать такое демонстративное попрание закона Церкви перед лицом всей Православной Империи. А во-вторых, по законоположению инспектор Академии обязан обратить внимание на это... ”

И профессору пришлось выбирать: или уходить из Духовной Академии и жить частной жизнью, или смириться перед законом Церкви. Академический Совет поддержал точку зрения инспектора, и профессор с очень большим ученым именем упорядочил свою жизнь. Но личную неприязнь к Владыке Феофану профессор не смог победить — так и сохранил ее пожизненно. В душе он, конечно, понимал, что инспектор был прав, но примириться с ним окончательно так и не смог.

В этом случае проглядывает яркая черта характера будущего Святителя: исповедническое служение правде Божией. А ведь на подобный поступок не решились лица, возглавлявшие Духовную Академию. Подобным самоотверженным образом он действовал неоднократно в течение своей подвижнической жизни, наживая себе многих неприятелей... “Блажени изгнани правды ради: яко тех есть Царствие Небесное. Блажени есте, егда поносят вам, и ижденут, и рекут всяк зол глагол на вы лжуще, Мене ради... тако бо изгнаша пророки, иже (беша) прежде вас” (Мф. 5, 10-12).

Об этом конфликте Архиепископ всегда вспоминал с горечью. И предпринимал шаги к полному примирению. Но у профессора не хватило христианского мужества: признать свою вину он не смог. Однако, этот профессор нес пожизненную епитимью от Господа в своей жене. Она страдала тяжелым психическим заболеванием: днем она спала, ночью принимала пищу, бродила полуодетая, неопрятная. Для знаменитого профессора это был тяжелый крест!

Если именитый профессор подвергся искушению поставить свое “я”, свою “свободу” выше требований Церкви и государства, если иные из профессоров протестовали против инспектора Академии, обвиняя его в том, что он не дает им свободы проводить неправославные тенденции при чтении лекций студентам, то что сказать о питомцах Академии?!

Находились среди них такие студенты, которые под горделивой вывеской “свободомыслящих людей” и нигилистов, пытались, живя в стенах Духовной Академии, узаконить свою “волю”. И надо прямо сказать, что такое душевное состояние, по мнению Святых Отцев, есть тягчайшее духовное заболевание человека. Оно именуется духовной прелестью. Это самопрельщение на почве гордости, степень духовной ненормальности.

Один из студентов в своем самомнении и самообольщении стал резко выступать против верований и религиозных обычаев общества и Церкви. Гордящийся своим неповиновением законам и правилам Духовной Академии, этот студент не только на словах, но и во всем своем облике и поведении старался быть не похожим на всех, чтобы этим заявить свою свободу. Он преднамеренно неряшливо одевался, отпустил такую же неряшливую бороду и длинные волосы. В общежитии он вопреки правилам ложился на постель в неурочное время, да еще и обутым.

Обо всем этом стало известно инспектору Академии. И однажды, когда этот нарушитель порядка лежал на постели, в дортуар вошел архимандрит Феофан. Тот продолжал лежать, надеясь, очевидно, вызвать бурю гнева. Но архимандрит спокойно его спросил:

— Почему вы в неурочное время находитесь в спальне и, вопреки правилам, лежите на постели?

— Лежу, потому что хочу!

— Вы, может быть, больны? Но надо снять обувь...

— Мне так удобней... А о моем здоровье не беспокойтесь!

— Отчего вы так себя ведете?

— Как это “так”?!

— Вы отпустили лохматую бороду и такую же шевелюру!

— А вы для чего отпустили?

— Монаху так положено законом Церкви. Я и подчиняюсь закону и советую вам подчиняться общим для всех правилам.

— А я никаких правил и законов не признаю, кроме моего желания: хочу и все!

— А вы подумали, что каждый истинный христианин не может рассуждать, как вы, он не имеет права следовать своему “хочу” и “не хочу”, а только тому, что повелевает нам Бог, Господь наш Иисус Христос!

После этих слов наступило молчание и архимандрит удалился. Грубиян, очевидно, ждал административных мер, чтобы прославиться как невинно пострадавшему. Но таких мер не последовало.

Рассказывая обо всем этом через много лет, Архиепископ Феофан добавил:

— Что с таким человеком и в таком душевном состоянии говорить? С такими, как он, должна говорить гражданская власть свойственным ей “языком”. Другого языка они не признают и не понимают... Может быть, впоследствии Господь его и вразумил, и он понял свою ошибку. Но если не понял и примкнул к революции, то он мог духовно погибнуть!

В данном случае Архимандрит Феофан проявил себя как подлинный, настоящий монах. Он снес дерзкую грубость вообразившего себя “героем” студента, отказался принять административные меры воздействия, даваемые ему положением инспектора Духовной Академии, именно потому, что он принадлежал к “духовному” разряду духовенства. Он кротко принял вызывающее поведение дерзкого, ведь Господь Иисус Христос, Божественный наш Спаситель, говорит: “Блажени кротцыи: яко тии наследят землю” (Мф. 5, 5).

Владыка Архиепископ как-то вспоминал об одном молчаливом диспуте с известным философом-публицистом Василием Васильевичем Розановым.

В тот момент, когда он посетил Владыку, Преосвященный вышел погулять на свежем воздухе в саду Академии. При этом надо пояснить, что такая прогулка не была простою. Он, гуляя, погружался в монашеское “умное делание”, или непрестанное моление ко Господу, произнося в уме и сердце молитву Иисусову... Поскольку Епископу этот гость был знаком и прежде, он пригласил его погулять на воздухе в редкий для столицы погожий день. И они пошли уже вдвоем по аллее. Философ совершенно неожиданно начал разговор с обличений монашества, приглашая Владыку Феофана к спору. Но тот выслушал пассаж и промолчал. Тогда Розанов продолжил свои обличения, желая услышать возражения от собеседника. Владыка Феофан, казалось, не слышал словоохотливого философа. И Розанов, озадаченный, умолк, пытаясь заглянуть ему в лицо, но сделать это было совсем непросто, ведь смиренный монах шел, опустив голову. Философ пытался отгадать, какое впечатление произвела на Владыку Феофана его заранее заготовленная речь, и поэтому потерял нить мысли. Говорить ему становилось все труднее, он начал повторяться. Нет, не к такому разговору готовился философ. Он рассчитывал на спор, надеялся на неопровержимость своих аргументов. Но реплик нет, и атака срывается: с ним не спорят, не отбиваются от колких словечек — молчат. И Розанов, не выдержав молчания, сказал: — “А может быть, вы и правы!”

“Но ведь я-то, — вспоминал Владыка, — ни единого слова не произнес в ответ на его речь. Однако он правильно понял мое молчание. Как умный человек, он сам почувствовал слабые стороны высказанных мыслей. Да, это было в высшей степени примечательно”.

Что именно он называет “в высшей степени примечательным”? А дело в том, что Владыка Феофан, гуляя в саду, был занят сосредоточенной молитвой Иисусовой, и углубленному в это делание Епископу не хотелось, без насилия над собой, говорить и он молчал, потому что и ум и сердце его были заняты иным, более важным и необходимым. Он был поглощен молением, и слова гостя его не затрагивали, он как бы слышал и не слышал их, продолжая моление, а, вернее, оно само продолжалось, он просил Господа, по Своей воле, вразумить посетителя... И Господь явил Свою неожиданную помощь, и такой по-человечески сильный ум сам признал свою несостоятельность. Владыка возложил всю надежду на Господа, и Господь явил знамение: философ сам разрушил и опроверг то, что созидал. Он признал себя побежденным, но эту победу приписал Владыке Феофану, хотя, в действительности, побеждающим был только Бог. И вот это действие Божие Владыка и назвал “в высшей степени примечательным”, т.е. совершенно неожиданным, дивным, чудесным.

В этом случае, как и во многих ему подобных, Владыка переживал неизъяснимую духовную радость, радость о Господе, которая нам, грешным, незнакома, мы и представить себе этого состояния не можем, потому как то блаженное состояние есть дар благодати Божией, и его сподобляются лишь чистые сердцем. “Человеку, который добр (благ) пред лицом Его. Он дает радость”. (Еккл. 2, 26), — говорит Писание. И св. Пророк повелевает: “Работайте Господеви со страхом, и радуйтеся Ему с трепетом” (Пс. 2, 11; ср. 88, 16-17). Св. Апостол Христов призывает: “Братия мои, радуйтесь о Господе” (Фил. 3, 1). “Радуйтесь всегда о Господе и еще говорю, радуйтесь” (Фил. 4, 4). И Сам Господь говорит в Благовестии: “Радость Моя в вас пребудет”, и этой “радости вашей никто не отнимет у вас” (Ин. 15, 11 и 16, 22).

Переживая эту Господню радость, Владыка как бы преображался, становился другим: молодым, юным, в нем просвечивала даже та блаженная детскость, о которой упоминает Спаситель: “Истинно говорю вам, если не обратитесь и не будете как дети; не войдете в Царство Небесное” (Мф. 18, 3). Владыка Феофан не только “радовался и веселился” духовно (Мф. 5, 12), но и ликовал, и, зная за собою этот блаженный дар Господень, он старался его скрыть, но это ему не всегда удавалось. Это осенение духовной радостью проявлялось у него обычно в том, что он не мог усидеть, поднимался и очень быстро начинал ходить, пытаясь спрятать радостное выражение лица, и едва сдерживая жесты, напоминающие рукоплескание. Недаром сказано в Писании, и слова эти поются как антифон на Вознесение: “Вси языцы восплещите руками и воскликните Богу гласом радования” (Пс. 46, 2). Все это производило дивное впечатление, так что некоторые из тех, кому привелось наблюдать в такой момент Владыку Феофана, пытались подражать ему, что было одной лишь формой без духовного содержания. А оно по благодати дается тем, кто в девственном теле сохраняет девственную душу, этот редчайший дар Божий в наше погибельное время. Такими исключительными девственниками были преподобный Серафим Саровский и святой Иоанн Кронштадский, которые отличались удивительной непосредственностью, чертой, присущей детскому возрасту. Подобную черту духовного помазания, — «помаза Тя, Боже, Бог Твой елеем радости, паче причастник Твоих» (Пс. 44, 8), — по благодати имел и Архиепископ Феофан.

Однажды для Владыки Феофана произошел очень памятный случай, свидетельствующий о дивном даре ясновидения батюшки Иоанна. Владыка в ту пору был инспектором Академии. Он готовился служить литургию в одном из храмов столицы, где был престольный праздник. Но случилась у него неотложная работа: нужно было представить письменный доклад Митрополиту. Всю ночь он провел за рабочим столом, а когда закончил писать, было уже утро, и надо было ехать в храм. А там, среди прочего духовенства, сослужащим был и отец Иоанн Кронштадтский. Обедня уже кончалась. Священнослужители в алтаре приобщились и во время запричастного отец Иоанн подошел к Владыке и поздравил его с принятием Святых Таин. А потом особенно внимательно посмотрел на него и, покачав головой, сказал:

— Как трудно всю ночь писать, а потом, совсем не отдохнувши, ехать прямо в храм и совершать Божественную литургию... Помоги, помоги Вам, Господи, и укрепи!

Вспоминая этот случай, Владыка говорил:

— Можете себе представить, как отрадно было слышать от такого лица такие слова. Я вдруг почувствовал, что вся моя усталость моментально исчезла при этих словах... Да, великий был праведник отец Иоанн Кронштадтский.

А как много было людей, слепых и глухих, не принимавших отца Иоанна Кронштадтского и очень грубо относившихся к нему. И даже среди священников были такие. Так, например, как-то прибыл отец Иоанн на престольный праздник в один из храмов Петербурга, а настоятель храма, увидев его, начал кричать:

— Что ты явился? Я тебя не приглашал. Ишь ты какой святой. Знаем мы таких святых!

Отец Иоанн смутился. Затем кротко и смиренно попросив прощения, покинул храм.

Был и такой случай в Кронштадтском Андреевском соборе, где отец Иоанн был настоятелем. Один из прислужников начал возмущаться, что батюшка ни разу не одарил его. Он ругал отца Иоанна, не стесняясь в выражениях.

Батюшка очень смутился, замолчал. Случившийся тут один из псаломщиков вступился за него:

— В своем ли ты уме?! Стыдно и страшно подумать, что ты говоришь и на такого батюшку! — И, перебирая заслуги отца Иоанна, упомянул между прочим, что тот — отец настоятель.

— А ведь верно: я же настоятель. Разве можно с настоятелем так разговаривать?!

Сказав это, отец Иоанн повернулся и ушел.

Вспоминая этот случай, Владыка Феофан говорил:

— Какое смирение у отца Иоанна! Ни дара прозрения, ни дара исцеления, ни чудотворений — ничего из этого он себе не приписал, согласившись лишь с тем, что он настоятель.

Несмотря на то, что отец Иоанн окончил Академию на много лет ранее Владыки Феофана, в ее стенах сохранилась память о студенте Иване Ильиче Сергиеве. Будущий светоч Кронштадтский и Всероссийский имел обыкновение в свободное от лекций время уединяться в пустой аудитории. Он увлекался чтением святого Иоанна Златоуста, приходя в восторг от прочитанного. Будущий великий пастырь Церкви радостно аплодировал великому Святителю. Говоря об отце Иоанне Кронштадтском, Владыка Феофан всегда отмечал присущую ему непосредственность, что говорило о его сильной вере, чистоте и девственности его души. Батюшка Иоанн всегда был таким — пламенным, восторженным, непосредственным, как малое чистое дитя.

Владыка Архиепископ, будучи Архимандритом и инспектором С.-Петербургской Духовной Академии, принял участие в похоронах великого пастыря в 1908 году. На фотографии, запечатлевшей момент похорон, инспектор С.-Петербургской Духовной Академии выглядит совсем юношей.

Глава пятая

В жизни Владыки Архиепископа Феофана Валаамский монастырь занимал особое место. Он любил Святой Валаам и часто с восторгом говорил о нем.

Весь монастырь в те времена был расположен на острове Ладожского озера, с главной Спасо-Преображенской обителью, с несколькими скитами, с их храмами и разбросанными по островкам хижинами отшельников из монастырского многолюдства. Трогателен здесь монастырский суровый обычай вселения в отшельничество. Когда монах, изъявивший желание вести совершенно одинокий, безмолвный образ жизни, будет признан способным к этому и получит благословение игумена, ему дается топор, пила, гвозди, мешок сухарей и его отвозят на необитаемый остров. Там он сооружает себе хижину для молитвы и сна, как бы гроб, в котором и подвизается до смерти. Сухари ему привозят на лодке из монастыря. Но ни слова при этом не произносят. Ибо он дал обет Богу быть мертвым для мира и только для одного Господа — живым.

За двадцатилетнее пребывание в С.-Петербургской Духовной Академии Владыка Феофан часто любил уединяться в этот сравнительно близкий северный монастырь. И когда оказывался удобный момент, он отправлялся туда. Вспоминая о своих путешествиях, он говорил: “Как только попадешь на пароход, доставляющий богомольцев в обитель, так уже начинаешь себя чувствовать в монастыре потому, наверное, что вся команда на пароходе — монахи, всё совершают с благословения и с молитвой... И вот по волнам северного моря — Ладога никогда не бывает спокойна — попадаешь в монастырь, в обитель непрестанной молитвы...

Служба в храме кончается, и я прежде отпуста выхожу из храма, чтобы не смущать монахов и богомольцев своим присутствием. А то ведь, как к Епископу, все молящиеся начнут подходить под благословение. А я выйду быстро из храма и уйду в лес. А в лесу благодатная, неописуемая красота. Молитвенная тишина, как в храме Божием... Господи, какое это дивное наставление к молитве непрестанной. Действительно, сама неодушевленная природа говорит о Великом Творце своем, о Боге. Ибо воистину по величию и красоте созданий познается Он, Виновник и Создатель бытия их”. (Прем. Сол. 13, 5).

Владыка не упоминал прямо, что не сама по себе красота природы влекла его в царство безмолвия, а духовная жажда молитвы, той молитвы, о которой возвещает Спаситель Христос: “Ты же, егда молишися, вниди в клеть твою, и затворив двери твоя, помолися Отцу твоему, иже в тайне: и Отец твой, видяй в тайне, воздаст тебе яве” (Мф. 6, 6).

И вот однажды в этом чудном нерукотворенном храме Божием, в девственном и молитвенном лесу привелось Владыке Феофану пережить нечто дивное, благодатное.

Вышел он, как обычно, из монастырского храма и уединился среди деревьев, чтобы всецело отдаться той радостной, благословенной молитве, которая совершается по милости Божией при всех закрытых чувствах, за тайною дверью молящегося. Но вскоре он заметил большую безмолвную толпу народа со старцем иеросхимонахом Алексием (ум. 1900, 19. 4), на которого было возложено игуменом послушание поучать народ собеседованиями вне храма. Увидя это, Владыка отошел совсем в другую сторону, думая, что больше не встретится с этой толпою. Но вскоре оказалось, что и старец вел богомольцев в том же направлении, куда ушел Владыка, тогда он решил пропустить шествие мимо и уйти в противоположную сторону. Владыка находился в чаще и оттуда наблюдал прохождение богомольцев. Впереди, на большом расстоянии от народа, шел старец, а за ним богомольцы, в большинстве своем женщины. Иеросхимонах шел, опустив голову, занятый, по уставу монашескому, непрестанной молитвой. Наблюдая за этим шествием, Епископ Феофан непроизвольно подумал о том, что напрасно иеросхимонах Алексий окружает себя женщинами, да еще молодыми. Нарекания могут быть. Но не успел он подумать, как старец поднял голову и громко сказал, почти выкрикнул: “И за Христом ходили!.. ”

По неожиданности и краткости произнесенных слов никто не мог понять ни их смысла, ни к кому они относились. Хотя вся толпа слышала эти слова и все взглянули в ту сторону, но в густой чаще никого нельзя было рассмотреть. А слова эти были прямым ответом на мысль Владыки Феофана. Старец Алексий, как бы обращаясь к нему, говорил: “Что ты смущаешься?! Ведь и за Господом Иисусом Христом ходили многие женщины, были и богатые между ними, которые служили Ему от имений своих (Лк. 8, 2-3)... А разве эти женщины, которых ты видишь, идут за мною?! Они идут за Его Божественным словом, которое поручено мне, грешному и недостойному, доносить до их слуха!”

Старец, сказав эти слова, снова опустил голову и погрузился в заповеданную Господом непрестанную молитву, в нем действующую.

— Да, — говорил Владыка Архиепископ, — Старец Алексий был великий святой и дивный прозорливец, но миру он остался почти неизвестен, потому что мир был недостоин!

Всякий раз, когда Владыка Феофан вспоминал об этом старце, он непременно упоминал и о его наружности. Старец иеросхимонах Алексий был красив, как Ангел Божий. Порою на него было трудно смотреть: весь он был как бы в пламени, особенно, когда старец стоял на молитве в алтаре. В это время он весь преображался, его облик становился непередаваемо особым, крайне сосредоточенным и строгим. Он действительно горел внутренним огнем. Недаром сказано в Писании: “Творяй слуги Своя пламень огненный” (Пс. 103, 4).

Но если старец чувствовал, что присутствующие в алтаре монахи невольно наблюдают за ним и за его молитвою, он старался скрыть свое состояние неким юродством: подходил к стене и, выдавая себя за рассеянного богомольца, по своей тени на стене поправлял и приглаживал на голове волосы.

Владыка Архиепископ рассказывал, насколько удивительна была духовная прозорливость старца Божия Алексия. Будучи еще молодым иеромонахом, отец Феофан, профессор Академии, отправился из Петербурга в Валаамский монастырь по некой духовной необходимости. Его беспокоила мысль: в аскетических правилах Святых Отцев монаху предписывалось как можно меньше уделять внимания своей внешности. Церковь благословила его быть ученым монахом и жить и спасаться в миру. Но живя в миру, как будто бы нельзя забыть свою плоть и не заботиться о своей внешности...

С этими мыслями и вошел будущий Владыка Феофан в келью старца Алексия. Ему он собирался рассказать об этом и подождать ответ, который, отец иеромонах был убежден, будет и ответом Божиим на поставленный вопрос. И эта вера не была посрамлена, потому что верны и истинны слова Господни: “По вере вашей будет вам” (Мф. 9, 29). Отец Феофан не только получил ответ, но получил с удостоверением, что такова именно воля Божия.

Старец как всегда принял иеромонаха Феофана очень и очень радушно. Усадил его, а сам взял зеркало и, поставив его на стол, за которым сидел отец иеромонах, взял гребень и старательно причесался. И лишь после этого он сказал:

— Ну а теперь будем разговаривать!

В этих немых действиях заключен был немой ответ старца на такой же немой вопрос, с каким отец иеромонах и профессор Академии прибыл в обитель Валаамскую и вошел в келью старца: как вести себя в будущем, надо ли заботиться монаху, по послушанию живущему в миру и имеющему общение с людьми, о своей опрятности и в какой мере?

И такой тайно прочитанный вопрос есть, несомненно, благодатный признак истинно святого старца, сосуда Божией благодати.

Говоря о насельниках Валаамской обители, Владыка Архиепископ умилялся тому, что монахи-старички называли горячий кипяток, который можно было получить после обеда, “утешением”. А на монашеском языке “утешением” называется послабление каждодневного поста в праздничные дни. Но для валаамских монахов преклонного возраста и горячий кипяток был действительным “утешением”, поскольку поддерживал силы их ослабленного в суровом климате организма.

Лишь со временем Господь привел иеромонаха Феофана на Валаам не только к опытному духовному руководителю, но и к истинному благодатному святому старцу, каким был иеросхимонах Алексий. А в начале своего пребывания в Петербурге студент Василий Димитриевич Быстров пользовался советом духовника, которого, по совету других, избрал среди монашествующих Александро-Невской Лавры. И, несмотря на то, что учась в Духовной Академии, он оставался мирянином и принял монашество только на третьем году после завершения курса, но духовно он вел образ жизни монашеский. Удобоподвижную мысль он обуздал деятельной “памятью Божией”, то есть, частой молитвой Иисусовой, которую творил непрестанно в свободное от академических занятий время. Но на этом пути необходим был духовный наставник, которому, по совету Святых Отцев, он приносил бы почти ежедневно монашескую исповедь, так называемое “откровение помыслов”. И открывая свои помышления приходившие в течение всего дня и ночи, он получал от духовника краткие наставления, как вести свою “невидимую брань” против помыслов и всяких искушений.

Но однажды, по действию диавола, случилось немалое искушение как с духовным руководителем, так и с его духовным сыном. Слава Богу, что все обошлось благополучно, благодаря исключительной выдержке руководимого. А случилось следующее.

Когда Василий Димитриевич, как обычно, зашел в Лавре к своему духовнику, то этот иеромонах оказался настолько опьяненным, что с трудом держался на ногах. Однако Василий Димитриевич этим не смутился и провел, как и прежде, монашескую исповедь, и словно ничего не случилось, взял благословение и спокойно ушел. Но когда в следующий раз он пришел к иеромонаху на “откровение помыслов”, тот поклонился ему до земли и попросил прощения за случившееся. При этом он очень хвалил Василия Димитриевича за его мудрый поступок, за то, что он не смутился и не осудил его, потому что все получилось неожиданно и для самого духовника. Он не знал слабости своего организма и превысил меру, которую мог выдержать. А молодой человек проявил мудрость Святых Отцев, мудрость евангельскую.

Впоследствии Архиепископ Феофан пояснял: “Надо помнить и никогда не забывать, что на исповеди мы предстоим пред Господом, а не пред человеком. Священник — человек, он — только свидетель. Этого нельзя забывать... А самое главное — надо всячески избегать осуждения человека. Даже и самого явного грешника не осуждай. Ты узнал о его грехе, но не знаешь о том, что он уже осознал свой грех и принес покаяние Господу, и Господь простил. А ты осуждаешь... Но суд — дело Божие, и потому осуждающий, в гордости своей, присваивает себе ту власть, которая принадлежит одному Всевышнему Богу. Поэтому Господь говорит: “Не судите, да не судимы будете. Не осуждайте, и не будете осуждены. Прощайте, и прощены будете, ибо какою мерою мерите, такою же отмерится и вам” (Лк. 6, 37-38).

В этом отношении примечательно воспоминание одного человека, которому посчастливилось побывать на исповеди у самого Архиепископа Феофана: “Я стал перед аналоем в углу его келии. На аналое — Святой Крест и Евангелие. Архиепископ прочел молитвы перед исповедью и, когда настало время мне говорить о своих грехах, его не оказалось рядом со мною. Я невольно оглянулся. Он стоял в противоположном углу... И я понял, что Архиепископ оставил меня перед Крестом Христовым и Его Святым Евангелием, ясно показывая, что исповедаюсь я перед Вездесущим и Всевидящим Богом, а не перед человеком. Человек — это только свидетель: “аз точию свидетель есмь!”, как сказано в молитве перед исповедью, которую читает священник...

У Архиепископа Феофана многое, вернее, все то, что мы привыкли воспринимать механически, по традиции, без значения и внутреннего смысла, оживало и получало свой первоначальный древний глубокий духовный смысл.

Глава шестая

Удивительно глубокое смирение Владыки Феофана. Сам, будучи сосудом благодати Божией, он всю свою жизнь искал и всегда находил истинных старцев. И делал он это, как сам выражался, с полным сознанием своего “ничтожества”, безо всякого самопринуждения к этому, в полной уверенности, что он — ничто. И это — великий дар Божий, данный ему по благодати от Господа. Ибо закон духовной жизни говорит: “Всякий возвышающий сам себя, унижен будет; а унижающий себя возвысится” (Лк. 14, 11). И в этом духовном устроении он вполне искренне искал духоносных старцев: “По смиренномудрию почитайте один другого высшим себя” (Фил. 2, 3).

С юных лет будущий Владыка искал духовного совета у “опытных”, как выражаются Святые Отцы. В начале это были просто духовники, а затем, по окончании Академии и принятии монашества, он руководствовался в своей духовной жизни наставлениями благодатных, духоносных старцев. По каждому важному вопросу он обращался к ним и у них он находил с избытком то, что искал.

Эту же любовь к старцам он всячески прививал и студентам Академии. Но язык старческого иносказания не всегда был понятен им. Так однажды, по совету Владыки Феофана, студенты отправились в Валаамский монастырь к благодатному старцу Алексию. Пришли они к нему, а он в это время пол в своей комнате моет. И большая лужа воды стоит на полу. Конечно, он провидел, Господь открыл, что к нему идут “гости”, и чтобы показать им самим их духовное состояние, за минуту до их прихода старец стал мыть пол. А студенты не смогли понять этой притчи, которую иносказательно и без слов предложил им великий старец. Сокрытого смысла, увиденного ими в келии, они, к сожалению, понять не смогли. И поэтому, разочарованные, вернулись.

“Не поняли они языка старческого, — говорил Владыка Феофан, — не поняли они того, что он хотел им сказать и показать. Ведь они пришли к нему с высоким о себе мнением, что “мы, мол, академики!” А знаменитый духоносный старец, к которому съезжались со всех сторон большие люди за духовным советом, показал им прежде всего свое собственное смирение тем, что мыл в своей келии пол. И если бы эти молодые и здоровые люди бросились бы помогать старцу, убрали бы большую лужу, которая, кстати, им мешала подойти к нему, чтобы принять от него благословение, они бы отгадали счастливо для себя, то мудрое “слово”, которое без слов хотел преподать им великий старец. Но, с другой стороны, он показал им их собственное состояние: высокое мнение о себе, гордость. Вымыть пол им не позволило их духовное состояние. А может быть, через много лет они и поймут это старческое иносказание, да будет уже поздно”.

Владыка Феофан ездил из Петербурга не только на Валаам, но и в Москву, в Гефсиманский скит Троице-Сергиевой Лавры. Этот скит основан знаменитым Филаретом, Митрополитом Московским (Дроздовым). Владыка очень высоко ценил и чтил память этого Митрополита. Он как-то высказался о “нерадении” Российской Церкви к прославлению во святых несомненных угодников Божиих. Таков был бесспорно Митрополит Московский Филарет, прославленный Богом еще при жизни. Между прочим, в некоторых благодатных видениях, относящихся к Божественному откровению о “последнем времени”, Митрополит Филарет показан свыше как достойный образец для подражания, как “правило веры”.

Такими чрезвычайными для понимания переживаемого ныне времени являются видения 1866 и 1871 года, глубочайший смысл которых сокрыт в таинственных словах: “Мы переживаем страшное время: доживаем седьмое лето!” и “Рим, Троя, Египет, Россия, Библия!”

Эти таинственные слова истолкованы в свое время великим старцем Оптинским, иеросхимонахом Амвросием. Мы приведем самую сущность толкований, изложенных в книге С. Нилуса “Святыня под спудом”.

“Слова: мы доживаем седьмое лето, — могут значить (для нас означают) время последнее, близкое ко времени антихриста, когда верные чада Единой Святой Апостольской Церкви должны будут укрываться в пещерах, и только всесильные мольбы Божией Матери могут тогда укрыть их от преследования слуг антихриста... ”

Истолковывая видение 1871 года, старец Оптинский Амвросий пишет: “После трех знаменательных имен: Рим, Троя, Египет помянуто имя и России, которая в настоящее время (более ста тридцати лет тому назад), хотя и считается государством православным и самостоятельным, но уже элементы иноземного иноверия и неблагочестия проникли и внедрились и у нас и угрожают тем же, чему подверглись вышесказанные страны.

Затем следует слово “Библия”. Другого еще государства не упомянуто. Это может означать лишь то, что если и в России ради презрения заповедей Божиих, ради ослабления правил и постановлений Православной Церкви и ради других причин оскудеет благочестие, тогда уже неминуемо должно последовать конечное исполнение того, что сказано в конце Библии, то есть в Апокалипсисе Иоанна Богослова. ”

В обоих этих видениях показан Митрополит Московский Филарет. Через него Господь благоволил дать эти судьбоносные откровения, что говорит о его святости у Господа.

Владыка Феофан глубоко чтил и любил этого Московского Святителя. Помнится его рассказ об удивительном случае из раннего детства будущего Митрополита.

Будучи мальчиком лет восьми, среди суровой зимы, он ушел из родительского дома тайно, никому на сказав, “учиться в Москву”. Он вышел на дорогу, называемую “Московской” и пошел по ней в сторону Москвы. Маленький мальчик мог погибнуть в лесу от стужи, но Господь помог ему, и проезжий крестьянин на пароконных санях подобрал его:

— Куда ты идешь в такую стужу?!

— Дяденька, — взмолился ребенок, плача от холода, — отвези меня в Москву!

— Зачем?!

— Ради Христа отвези меня, — попросил он, все продолжая плакать, — я хочу учиться!

— А отец да мать знают?

— Нет!

— Почему?!

— Да они бы меня не пустили! Дяденька, отвези! Хочу учиться!

Крестьянин, смотря на плачущего мальчика, молчал. А потом, сняв шапку, перекрестился и сказал:

— Ну что мне делать с тобою?! Господь да благословит тебя. Садись поскорее, ты совсем озяб... Уж отвезу тебя в Москву...

И усадив мальчика в сани, накрыл его шубой, и они поехали. Когда приехали в Москву, крестьянин остановился у первой попавшейся церкви и с Васей вошел в нее. Мальчик истово молился с земными поклонами, прикладываясь ко святым иконам. А крестьянин, отыскав священника, рассказал о нем все, что успел узнать, и просил устроить судьбу этого необычного мальчика. Прощаясь с ним, крестьянин сказал ему:

— Как выучишься, не забывай меня грешного, молись обо мне!

Священник привел маленького Васю к Митрополиту Московскому Платону (Левшину) и рассказал ему необыкновенную его историю. В свою очередь Митрополит начал расспрашивать мальчика. Он оказался не по годам смышленым, и особенно поразил Митрополита своим знанием многих молитв наизусть. Владыка был поражен настолько, что взял его на свое обеспечение и зачислил в общежитие духовного училища. Так Вася закончил не только это училище, но и семинарию и Духовную Академию, и все с блестящим успехом.

И вот он, сын простых крестьян, Василий Михайлович Дроздов — Митрополит Московский, знаменитейший иерарх Церкви Российской. И всякий раз, когда он совершал литургию, на Великом входе за поминовением Царствующих Особ сразу поминал некоего “раба Божия Петра”. И все недоумевали: кто этот “раб Божий Петр”? И только со временем выяснилось, что Митрополит Филарет поминал того крестьянина Петра, который привез его, восьмилетнего, шедшего зимою по морозу “в Москву учиться”.

Архиепископ Феофан удивлялся изумительной остроте мысли Митрополита Филарета и его способности быстро и кратко эту мысль выражать. Владыка приводил несколько примеров. Однажды в присутствии Митрополита священники заговорили о книге известного церковного писателя и проповедника и сошлись на том, что она написана для любого читателя, простым языком, мысли простые и все в ней очень просто. И это “очень просто” звучало как бы легким упреком.

— Да, — ответил Митрополит, — книга написана очень просто, а написать ее так очень и очень непросто!

А вот иной случай. Одна пожилая и, видимо, простая женщина подошла к Митрополиту Филарету, когда он выходил из храма и спросила:

— Владыка, простите меня, окаянную, уж так у меня ноги-то болят. Приду в церковь и сразу сяду и все сижу. Ведь, поди, грешно это, да еще и как?!

На это Митрополит Филарет ответил:

— Милостив Господь к естественным немощам нашим. А что по болезни стоять не можете, то лучше сидя думать о Боге, чем стоя о ногах!

Это совсем не то, что в мире называется “острословием”, при котором острослов, вызывая улыбки или смех у слушателей, ищет своей славы. Митрополит же Филарет и говорил и писал таким языком во славу Божию. И эта способность была у него благодатным даром от Господа Бога...

Митрополит Филарет устроил Гефсиманский скит под Москвою, в котором иногда сам жил. А в начале двадцатого века в этом скиту подвизались два истинных, благодатных старца — иеросхимонах Исидор и иеросхимонах Варнава. К этим старцам ездил Епископ Феофан из Петербурга по духовной нужде и о них он часто рассказывал своим близким.

Старцы эти были весьма несхожи меж собой: отец Исидор был очень строгий, сама ревность о Господе, а отец Варнава, напротив того, благостный, очень смиренный и бесконечно милостивый. Возле него всегда ютились всякие бродяги и пьяницы. И всех он кормил. Старцу Варнаве делались неоднократно строгие замечания, ему запрещалось кормить этот, по сути дела, жалкий, погибающий люд. А милостивый старец жалел их и тайно продолжал кормить. Но случилось так, что один из бродяг, по прозвищу Федька Каторжный, всегда подвыпивший, а то и пьяный, по дьявольскому наущению пытался зарезать своего кормильца. Но, к счастью, это произошло на глазах у многих богомольцев. Они заступились и спасли от смерти блаженного старца. Федьку судили. Вызвали как пострадавшего и старца Варнаву. Судья спрашивает его:

— Расскажите, пожалуйста, отец, как все это было?

— А что было?!

— Этот преступник хотел вас зарезать. Вот и нож, который у него из рук выхватили!

— Да что вы пристаете к человеку? Он и не думал и не хотел меня зарезать.

— Как же не думал и не хотел?! Ведь он бросился на вас с ножом. Сколько свидетелей есть, и все как один свидетельствуют против него!

— Да что вы к нему пристали? Ведь он был пьян и ничего не помнит... Отпустите его, отпустите!..

При этом старец заявил, что если Федьку не отпустят, то он уйдет из скита, “от такого позора и великого греха”, что из-за него “осудили человека”. И пришлось отпустить преступника, потому что старца очень ценили и не хотели с ним расстаться. Сам Федька после этого плакал и просил прощения у старца Варнавы. А старец, после всем рассказывал, самоукорительно качая головою:

— Я под суд попал... Меня-то судили... Вот какой грех!..

В качестве послушника при этом старце жил мальчик двенадцати лет. Пришел он с родителями и сразу привязался к старцу да так, что с плачем упросил родителей оставить его при отце Варнаве. Что делать?! И родители уступили мольбам маленького сына. Его одели в подрясник и дали ему четки. И вот это дитя пожелало написать портрет старца. Старец благословил его. И дивное чудо совершилось: мальчик, никогда не рисовавший, написал красками великолепный портрет блаженного старца. С портрета смотрит на вас благостный старец, милостивый и всем прощающий. Это подлинное чудо совершилось по святым молитвам старца Варнавы.

Фотография с портрета была у Владыки Феофана, и он свидетельствовал, что это точная копия живого старца Варнавы. Владыка Архиепископ также говорил, что у старца Варнавы было огромное сходство с Преподобным Серафимом Саровским.

Другой старец, иеросхимонах Исидор, когда к нему приходили люди не по духовной нужде, а из простого любопытства, отсылал их к отцу Петру:

— Что вы ко мне пришли? Разве я старец? Идите к отцу Петру... К Петру, к Петру! Он даст вам наставление...

Этот “отец Петр” жил в том же скиту и очень был доволен и рад всякому, кто приходил к нему как к “старцу”. Но он был духовно в ошибочном состоянии, в таком состоянии, которое Святые Отцы называют “мнением” о себе. И как говорил Преподобный Симеон Новый Богослов, ошибочные искатели всегда найдут по себе и подходящего руководителя: “... таковых, говорю, Бог оставляет пребывать в том самообольщении, в которое впали сами по своей вине. Они, будучи омрачены тьмою своих страстей, похотей и пожеланий, и ходя в сей тьме, как в глубокой ночи, на таких же учителей попадают. И естественно. Потому что властитель тьмы имеет у себя учеников и слуг таких, которые ходят в сей тьме; на них-то попадают подобные же им и принимают их с радостью, находя их по мыслям себе, и учатся у них тому же, что сами наперед предызбрали и что порешили делать на пагубу себе”.

А те, что приходили к отцу Исидору по настоящей, духовной нужде, тех он принимал, внимательно выслушивал и давал наставление, хотя и очень строгое, такое, какое Господь ему внушал. И случалось, что старец Варнава частенько направлял своих посетителей к старцу Исидору, когда надо было кого-то хорошенько пробрать, чтобы человек пришел в чувство своей греховности. Посетитель не успевал и слова вымолвить, а старец наперед все говорит:

— А вам по вашей нужде непременно надо пойти к старцу Исидору. Он вам поможет. А мне этого не дано...

— Да нет, батюшка, я хотел бы к вам!

— Нет, нет! Господь благословляет к старцу иеросхимонаху Исидору. Идите с миром! И скажите ему, что я вас прислал к нему за наставлением... Так надобно... Это — воля Божия!

Эти два старца — Варнава и Исидор — дополняли друг друга. И поэтому между ними была такая духовная дружба.

Старец отец Варнава скончался в 1906 г., а старец отец Исидор — в 1908 г.

Но дабы не пропало меткое и духовно мудрое старческое слово, напомним, что перед своею смертью другой старец Варнава (ум. 1918 г.), сказал одной руководимой им девушке из знатного древнего рода, которую некоторые из нас лично знали и могила которой, уже глубокой старицы, находится на одном из кладбищ Франции:

— Всех люби и ото всех беги!

Глава седьмая

Среди студентов С.-Петербургской Духовной Академии был монах Иллиодор. Отличался он духовной пылкостью и повышенной ревностью. А о таковых Святые Отцы предупреждают, что они легко могут попасть в “прелесть духовную”, в духовное самообольщение. Это происходит оттого, что они по самоуверенности и самонадеянности начинают подвизаться без должного смирения, уповают на свои силы, а не на Господа. И Господь попускает им, а, вернее сказать, и нам, дабы вразумить нас и смирить, ведь попасть в эту духовную болезнь высокого о себе мнения и мечтания — начало всех страшных бед. Ибо Писание говорит: “Погибели предшествует гордость, и падению — надменность” (Притч. 16, 18). “Перед падением возносится сердце человека” (Притч. 18, 13). “Ибо всякий, возвышающий сам себя, унижен будет, а унижающий себя возвысится” (Лк. 18, 14).

И вот с этим монахом пришлось Владыке Феофану немало помучиться. По смирению своему, Владыка не надеялся на себя и пригласил отца Иллиодора поехать к старцу, чтобы старец, по данной ему благодати, направил бы его жизнь духовную по верному пути... Собрались. В ожидании поезда на маленькой пригородной станции, Владыка, дабы не дать лишнего повода монаху к разговору, отошел от него и, по монашескому правилу, занялся внутренней молитвою. Но, взглянув в сторону Иллиодора, понял, что с ним происходит что-то неладное. Около него вертелся, как юла, какой-то смуглый мальчуган, очень похожий на цыганенка. Мальчик выделывал ногами и руками что-то, как бы плясал. “Да откуда он взялся, этот цыганенок?” — подумал Владыка Феофан, наблюдая, как Иллиодор, поглощенный зрелищем, пристально смотрел на мальчишку.

Владыка Феофан окликнул монаха по имени, но тот не услышал. Он был настолько увлечен и, казалось, загипнотизирован этим смуглым мальчуганом. А непонятный “цыганенок” все быстрей и быстрей плясал вокруг Иллиодора. Владыка Феофан снова позвал монаха, и он снова не откликнулся на зов. Владыка Феофан подошел к нему и увидел, что тот как бы не в себе и не может оторваться от непонятного зрелища. Тогда Владыка Феофан взял его за рукав рясы и потянул за собой. Только так и отвел его в сторону.

А “цыганенок” бесследно исчез, будто его и не было.

Все это было очень и очень странно. Только потом уже стало ясно, что это было какое-то необъяснимое, но сильнейшее бесовское наваждение. Редчайший случай: днем, на людном месте, на перроне резвились бесы.

Это чрезвычайное происшествие на пути к старцу не предвещало ничего доброго для Иллиодора.

Обо всем происшедшем Владыка Феофан рассказал старцу в присутствии Иллиодора. Но сам Иллиодор был в особом состоянии: то ли подавлен случившимся, то ли всецело поглощен увиденным, оставаясь безучастным к тому, что говорил Владыка. И даже слова старца не затронули чувств Иллиодора. Он как бы замкнулся в себе. Старец говорил о величии Божием и о ничтожестве и греховности человеческой. О том, что единственный путь к Богу — это путь смирения. Но монах Иллиодор или не слушал, или даже не слышал... Так Владыка Феофан и монах Иллиодор без видимых результатов вернулись в Петербург. Здесь постепенно Иллиодор начал приходить в себя. Но тут снова произошло с ним нечто маловероятное.

По совету старца Владыка Феофан не выпускал из виду отца Иллиодора. Однажды после литургии Владыка, отец Иллиодор, а с ними мальчик-послушник вернулись на квартиру Владыки, в здание Академии. Было это в полдень. Феофан прошел к себе наверх, а они остались в нижней половине... И вдруг они видят в глубине зала трех великанов с искаженными злобою лицами, вооруженных дубинами. Обращаясь к Иллиодору, они яростно кричали: “Мы тебе покажем! Мы тебе покажем!.. ”

До крайности перепуганные, Иллиодор и мальчик-послушник вбежали в кухню и заперли за собою двери. Мальчик схватил длинную кочергу и в испуге начал стучать в окна, созывая людей на помощь. Сбежались люди. На “потерпевших” не было лица. Мальчик сразу убежал домой, к родителям. Крайне потрясен был происшедшим и отец Иллиодор. Владыка старался его успокоить. Он говорил о том, что в монашеской жизни надо быть всегда готовым к подобным переживаниям. Это бесовские козни. Бесам нельзя верить ни в чем. Будучи немощными, они принимают вид гигантов, чтобы, с одной стороны, напугать, а, с другой, внушить чувство гордости: вот какой я, мол, для них опасный, что вышли против меня три свирепых исполина с дубинами. А хотят они только одного, чтобы возбудить великое самомнение и гордость. И через нее погубить человека... Но и в тот момент отец Иллиодор был “глух” ко всем наставлениям.

То, что произошло среди бела дня в покоях Владыки Феофана, Святые Отцы называют “бесовскими страхованиями”, бесовскими запугиваниями. Демоны пытаются запугать подвизающегося настолько, чтобы он отказался следовать подвижническим путем. Для этого они обычно принимают устрашающий, грозный вид, как и в данном случае. Будучи по существу малосильными, они всегда очень коварны и злы. И привидение в образе “трех великанов”, по хитрости их, преследует не одну, а несколько целей. Приняв грозный вид, они свое действие сообразуют с духовным состоянием искушаемого. Мальчика они просто запугали и, возможно, он откажется в последующие годы жизни идти монашеским подвижническим путем. Но главный прицел их мечтаний был направлен на Иллиодора, его-то они и хотели выбить из колеи подвижнической жизни. И действовали они очень коварно. Прежде всего они запугали о. Иллиодора. И он испугался. И свидетелем его испуга был Владыка Феофан, как в первом случае — с “цыганенком”, так и во втором — с “тремя великанами”. Иллиодор понимал, что допустил малодушие. И сознание своего малодушия вызвало в нем болезненное чувство. “Если же кто и подвизается, не увенчавается, если незаконно будет подвизаться” говорит Писание (2 Тим. 2, 5). Он впоследствии силился доказать и себе и свидетелю своего испуга, Владыке Феофану, что не был запуган бесами. А им как раз это и желательно, они того и добивались: он решает их победить своею еще большей ревностью, а не Божией силою. А такая ревность, конечно, будет “ревностью не по разуму духовному” (Рим. 10, 2). Это не та смиренная ревность, которую испрашивают у Бога и получают помощь от Него, но та гордая демонская ревность, которую сам человек разжигает в себе. Это то, о чем говорит Апостол: “не разумея праведности Божией, и усиливаясь поставить собственную праведность, они не покорились праведности Божией” (Рим. 10, 3). Это путь — глубоко ошибочный, самонадеянный, путь прелестный. За всем этим скрывается превозношение себя, гордыня. “Бог гордым противится, а смиренным дает благодать” (Иак. 4, 6).

И вот Иллиодор кончает Духовную Академию уже иеромонахом. В глазах простого народа он быстро приобретает широкую известность своими пламенными проповедями и речами. К нему стекаются огромные толпы. Простой народ его считает своим вождем. Под влиянием этого он все более и более предается погибельной гордости... В конце концов он одевает белый “митрополичий” клобук и появляется перед народом на белом коне. А, дойдя до этого, он отваживается творить своего рода и “великие чудеса”. Так на Волге он объявил собравшимся, что на этом месте в три дня воздвигнут Божий храм... “Пусть каждый принесет сюда по одному кирпичу. Ведь нас здесь тысячи! — говорил он. — И из этих всенародных кирпичей, мы, с Божией помощью, нашими руками воздвигнем здесь великий храм... ”

В этих словах был явный намек на слова Евангельские.

У Иллиодора была горделивая мысль, порожденная ложным толкованием Евангелия, — сделать то, что Иисус Христос не сделал.

Небывалое воодушевление охватило толпы народа. Несли не только по одному кирпичу, а везли на подводах и весь необходимый материал для постройки храма... Работа закипела. Руками народа творилось небывалое чудо. В три дня храм был готов. Самозваный “митрополит” Иллиодор торжественно его “освятил” и совершил в нем благодарственное моление.

Именно в этом “увлечении разгорячением” отец Иллиодор и попытался одними “человеческими силами” удержать народ от “отступления”, в то время как Сам Господь, по нераскаянности народа, предоставил ему свободу падать в пропасть. А кончилось все это для Иллиодора более чем печально. Он отрекся от священного сана, снял монашество и женился...

И Сергей Васильевич Труфанов, мирское имя Иллиодора, находясь в “духовной прелести” или в обольщении и самообольщении, наделал много нерассудительных поступков. Аскетический писатель, Епископ Игнатий Брянчанинов, называет это состояние “кровяным, вещественным, страстным разгорячением” и объясняет все происходящее с прельщаемым “этим горестным, гибельным разгорячением” (И. Брянчанинов. Аскетические опыты. О прелести, т. 1).

Познакомившись с Г. Е. Распутиным-Новых, Иллиодор сразу стал горячим его приверженцем. Но под влиянием Преосвященного Феофана, руководствовавшегося писаниями Святых Отцев, он понял, что Григорий Ефимович не может быть признан “истинным”, а увлечение им как “прелестным” приводит к прелести. И насколько ранее Иллиодор был привержен Распутину, настолько стал его врагом, заимствуя методы из арсенала политической борьбы, дурно понимаемой, а отнюдь не из обычаев и правил монашеской жизни.

На пути своего отрезвления от начальной прелести Иллиодор не сумел удержаться в должных, благословенных пределах, потому что сам находился в ошибочном духовном состоянии. И, принимая искусительные мысли, навеваемые “отцом лжи” и “человекоубийцей дьяволом”, подталкивавшим его в пропасть, Иллиодор доходит до того, что в своем неистовстве приносит себя в “жертву” и одновременно “мстит” ... Распутину. Он женится на особе, “обманутой” его бывшим другом, сняв сан и монашество (см. воспоминание об этом князя Юсупова).

В порядках духовной жизни, как говорит Епископ Игнатий Брянчанинов, прелесть приводит к самоубийству (“О прелести”, — т. 1). И такое духовное самоубийство совершил над собою ошибающийся Иллиодор в состоянии духовной прелести.

Архиепископ Феофан получил от него, уже Сергея Труфанова, отца семерых детей, письмо из Америки. В нем он оплакивал свой великий грех прелести и отступления. Но Господь явил к нему великую милость — вера православная в нем возродилась. Он писал: “Я сознаю мои непростительные грехи перед Святою Церковью и лично перед Вами и прошу, умоляю Ваше Высокопреосвященство помолиться обо мне, погибающем, чтобы принести Господу сокрушенное покаяние и избавиться от обольщения, в каком я находился!”

Так закончилась трагическая страница самонадеянной и гордой духовной жизни, страница весьма и весьма поучительная. “Бог поругаем не бывает. Что посеет человек, то и пожнет” (Гал. 6, 7).

“Бог гордым противится, а смиренным дает благодать” (1 Пет. 5, 5).

Глава восьмая

“Весь мир лежит во зле” (1 Ин. 5, 19) — таков приговор Божественного Писания. И мы видим, что несчастный мир буквально тонет во всякой неправде, в сознательной лжи и обмане. И людям трудно отыскать святую правду, потому что она скромна и голоса ее не слышно, а ложь — самоуверенна, напориста, широковещательна. И все к ее услугам: газеты, журналы, книги, радио, телевидение, трибуна, даже на “высшем уровне”.

Как нагло оболгана историческая Россия, и в первую очередь теми, кто ныне правит страною. Уже не найти ни одного славного имени в прошлом, не задетого неправдою или клеветою. И нет ничего удивительного в том, что среди миллионов оболганных находится и светлое имя Архиепископа Феофана. От Господа сложилась его жизнь. Он не искал того, но вошел в частную духовную жизнь Августейшего Семейства, став духовником Императрицы и Ее Царственных детей. Не он искал, а его искали... Но это дало повод к тому, чтобы его оклеветать. В вину ему вменяется то, что он, яко бы, ввел Распутина в Царскую Семью.

Бесчестная, беспринципная, готовая на любую ложь и клевету, на любые обманы и подлоги антихристианская советская власть имела в своих руках все архивы прошлого России и могла до неузнаваемости исказить содержание первоисточников.

В третьем томе “Падения царского режима” приводится допрос А. А. Вырубовой от 6 мая 1917 года. В нем есть такое место:

Председатель. Скажите, когда и при каких обстоятельствах в Вашу жизнь вошел Распутин?

Вырубова. Я с ним познакомилась у великой княгини Милицы Николаевны и у Николая Николаевича. Милица Николаевна позвала меня познакомиться с ним в 1907 году, в год моей свадьбы; она сказала, что Епископ Феофан привел ей (?!) интересного странника, который ясновидящий (?!) Меня это очень заинтересовало и я пошла посмотреть...

(Этот неуклюжий и явно нерусский язык — свидетельство советской переделки показаний А. А. Вырубовой!)

Председатель. Кому же принадлежала мысль о том, чтобы ввести его ко двору?

Вырубова. Мне кажется, они знали его уже до меня.

Председатель. Т.е. Александра Федоровна?

Вырубова. Да, уже знала.

Председатель. Через ту же Милицу Николаевну?

Вырубова. Не могу сказать наверно. Вероятно, да. Я его первый раз увидала у них, на Английской набережной, за несколько дней до моей свадьбы. (Падение Царского Режима, том III, с. 236).

Но какой же вывод можно сделать из этого показания Анны Вырубовой, даже если принять советскую версию? Можно ли на основании приписываемых ей показаний утверждать, что “Епископ Феофан ввел Распутина в Царский Дворец”? Конечно, нет! Если и можно сделать какой-то вывод (по существу ложный!), то только о том, что “Епископ Феофан привел ей интересного странника, который ясновидящий... ”

Из этого следует, что Епископ Феофан (кстати сказать, в 1907 году он не был еще “епископом”, и Вырубова прекрасно это знала и не могла бы допустить такую ошибку, что лишний раз доказывает фальсификацию ее показаний), если и приводил Распутина, то не “ко двору”, не к Государыне Александре Федоровне, а только к Милице Николаевне. Но ведь и этого не было. Стоит ли заниматься анализом этой феноменальной лжи и клеветы? Лучше мы приведем слова из предисловия издательства “Ориент” к “Дневнику А. Вырубовой”: “Находящаяся в эмиграции Анна Александровна Вырубова, узнав о появлении в печати как в советской, так и в зарубежной “Дневников” (под ее именем), в письме, помещенном в газете “Lе Temps”, категорически от авторства этого “Дневника” отказалась.

Со своей стороны, помещая настоящий “Дневник” и “Воспоминания”, обращаем внимание читателя на явное несоответствие грубого и наглого тона автора “Дневника” с представлением о воспитанной и светской женщине. Та же грубость и резкость выражений, допущенных на страницах “Дневника” и приписываемых многим лицам, в “Дневнике” упоминаемым, не согласуется совершенно ни с высоким положением, ни с их воспитанием и исторически не подтверждается.

Невольно возникает мысль, не является ли фабрикация такого “Дневника” средством внедрить в умы легковерных лживые представления о Царской Семье?

Злоба цареубийц не умолкает даже перед могилой мучеников.

Возрастающий в настоящее время интерес к Императорской Семье заставляет советских борзописцев опускаться до грубого и лубочного подлога”.

Мы уже не касаемся иных переделок текста, в которых и Государь и Государыня представлены в том свете, в котором нашли, в целях дискредитации, представить их большевики. Нашей задачей является показать ту ложь и клевету, с помощью которой они пытались очернить Владыку Феофана, как якобы повинного в том, что он ввел Распутина в Царскую Семью.

Эта клевета тиражировалась не только на русском языке, но и на всех языках мира, всеми, кто писал о Царской Семье. По одной лживой версии, Распутина “ввел” архимандрит и инспектор С.-Петербургской Духовной Академии, а по другой — Епископ и ректор той же Академии, Преосвященный Феофан. И обе эти версии напечатаны в книгах официального советского государственного издательства. А чтобы эта неправда больше походила на правду, добавляют при этом, что “теперь” Архиепископ “мучится” и “очень страдает”, так как “считает себя виновником гибели Православной Российской Империи”.

Архиепископ Феофан неоднократно заявлял, что он не имеет никакого отношения к этому вопросу. Живя в Софии, он в 1930 году дал интервью редактору местной русской газеты Глебу Волошину. И Волошин, знавший Архиепископа еще в бытность свою кадетом Полтавского кадетского корпуса, напечатал в своей газете это интервью. Оно стало опровержением на клевету, появившуюся на страницах официального печатного органа Ватикана. Отвечая на вопросы редактора, Архиепископ Феофан сказал, что он совсем не “переживает” и не “страдает” уже хотя бы потому, что совершенно не причастен к этому делу, так как Распутина ввели во Дворец черногорские княгини, Милица Николаевна и Анастасия Николаевна, бывшие в большой близости к Государыне. И он был приглашен как лечитель или даже как целитель к опасно больному Наследнику Цесаревичу Алексею. Сам он, в ту пору архимандрит Феофан, Инспектор С.-Петербургской Духовной Академии, впервые увидал Распутина у черногорских княгинь, но последний имел уже доступ во Дворец к постели больного Цесаревича. Архиепископ Феофан подчеркнул, что он не считает роль Распутина столь великой, чтобы расценивать его как «причину гибели Православной Российской Империи».

Милица Николаевна и Анастасия Николаевна впервые встретили Распутина ранее, в Киеве, в Киево-Печерской Лавре. Он первый заговорил с ними и поразил их своей речью, своим умом и благочестием. Они назвали себя и пригласили его приехать к ним в Петербург. Он приехал. Здесь они уже основательней познакомились со своим сибирским гостем. Но все это делалось не случайно. Они были близки с Государыней. Она глубоко переживала, что родившийся Наследник Престола болен гемофилией, перед которой современная медицина была бессильна, но верила слову одной прозорливой, что не наука, а простой, неученый человек поможет ее горю. Это было сказано Государыне, когда о болезни Наследника никто не знал. И Государыня искала этого “простого человека”. Когда же Милица Николаевна рассказала ей о сибирском крестьянине Распутине, то убитая горем Государыня с великой надеждой пожелала видеть Григория Ефимовича. И Царь и Царица приняли его, рассказали ему о своем несчастье и привели к постели больного Наследника. Как только Григорий Ефимович вошел в детскую к Наследнику, то сразу упал на колени перед святыми иконами. Государь и Государыня и все Великие Княжны последовали его примеру. И все они молились горячо, со слезами, прося Господа об исцелении на одре болезни лежащего отрока, Царевича Алексея. И совершилось чудо, кровотечение прекратилось по слову Евангельскому: “по вере ваю буди вама” (Мф. 9, 29).

Так Григорий Ефимович стал лечителем и в некотором смысле, исцелителем, потому что болезнь не прекратилась, а прекратился только приступ. И всякий раз, когда у Наследника начинался новый приступ, призывали Григория Ефимовича и он, действительно, “помогал”. Но состояние больного было непрочным. Ибо Господь ждал молитвы всенародной об исцелении отрока Алексея. А молитва эта должна начаться с покаяния всенародного, но такого покаяния не было... Дело это не частное, не только одной Царской Семьи, а всего государства Российского.

И вот попущено было Господом разболеться самому целителю и более страшной болезнью. Попав под влияние высшего общества, он начал вести двойную жизнь. Идти на гору трудно, а под гору — легко. Мысль эта не наша, наши только слова. А мысль эта того, кто оклеветан, что “ввел Распутина в Царский дворец”.

И вот здесь надо отметить нечто весьма существенное. Уже в самом конце пребывания в Софии Архиепископа Феофана, в 1931 году, неожиданно выяснилось, что у него был “личный секретарь”, вернее, некто, самозвано выдававший себя за “личного секретаря” при нем. А на самом деле это был такой же “ангел сатанин” (2 Кор. 12, 7), как выражался Святейший Патриарх Тихон о чекисте Тучкове, приставленном к нему, чтобы следить за ним. Такую же роль сыграл и фоторепортер Сергей Коссов. Но только масштаб личностей Евгения Тучкова и Сергея Коссова несравним. Однако их роднит и сближает та же беспринципность, беззастенчивость и бессовестная напористость.

И вот этот Коссов, по его собственному признанию, снабдил ватиканскую газету таким лживым “репертуаром”, дабы создать громкую сенсацию, пустить в мир печати “ходкий материал”, дискредитируя Царскую Семью и Архиепископа Феофана одновременно. Это он распространил слух, что Архиепископ Феофан на почве угрызений совести потерял душевное равновесие и “здравый рассудок”. И признаваясь в этом беззащитному иерарху, он ничем не рисковал, зная наперед, что по смирению и кротости Архиепископ перенесет и это.

Этот бесцеремонный, развязный, наглый и вместе с тем загадочный человек создавал кроткому Архиепископу немало неприятностей. Между прочим, он водил Архиепископа на свою “квартиру”, при этом он хвастливо заявлял, что живет он “рядом с дворцом”... Но дворец оказался — банком. И по импозантной лестнице, застланной ковром, шагали степенные господа, сновали клерки, по ней жалкий репортер ни разу и не подымался, для него в “этом дворце” была другая лестница — черная, ведущая на чердак. Здесь была его “квартира” — темная, длинная и узкая кладовая без дневного света. Этому ничтожному человеку не важны удобства, его в рекламных целях больше устраивал адрес на визитке, внушающий, по его убеждению, особое уважение. И, конечно, с тою же саморекламной целью он привел Архиепископа к себе, чтобы показать другим, с какими людьми он имеет дело. А был и такой случай, вышел он с Архиепископом в парк, подговорив другого репортера снять их. Сам стал рядом с Архиепископом, но по правую сторону и принял непочтительный вид: руки заложил в карманы, ногу выставил вперед...

Для чего он создавал всю эту суету? Да для того, чтобы упрочить за собою имя “личного секретаря” Архиепископа Феофана и положение близкого к нему человека. Можно быть уверенным, что такую фотографию, и не одну, он куда-то отослал.

Он сравнительно редко бывал у Владыки, но усвоил странную привычку: входить без стука в его кабинет, и, если Архиепископа не оказывалось там, он усаживался за его письменный стол и старался найти получаемые им письма и перечитывал их (а может быть, и фотографировал). Он знал, что Архиепископу доверена некая “тайна” и хотел проникнуть в нее воровским путем.

Владыка Архиепископ, конечно, тяготился им, но терпеливо нес это иго по слову Евангельскому: “Вы слышали, что сказано (древним): око за око и зуб за зуб. А Я говорю вам: не противься злому. Но кто ударит в правую щеку твою, обрати к нему и другую. И кто захочет судиться с тобою и взять у тебя рубашку, отдай ему и верхнюю одежду. И кто принудит тебя идти с ним одно поприще, иди с ним два” (Мф. 5, 38-41).

Так Архиепископ Феофан исполнял закон Христов.

Впоследствии, когда Владыка Архиепископ Феофан выехал из Болгарии, Коссов оказался замешан в какую-то политическую историю и с небольшой группой в тридцатые годы был выслан из Болгарии.

Глава девятая

Редко говорил Владыка Феофан о Распутине, а если иногда и говорил, то никогда не называл его этим именем. А лишь по имени отчеству или “старец Григорий”. И это можно понять только при свете Евангельском, при свете аскетических наставлений Святых Отцев. Они строго воспрещают кого-либо осуждать, даже и самого отъявленного грешника. Право осуждения принадлежит только одному Господу Богу. И всякое осуждение человека человеком всегда обращается в падение самого осуждающего. Не напрасно же сказано Христом Спасителем: “Не судите, да не судимы будете. Ибо каким судом судите, таким будете судимы; и какою мерою мерите, такою и вам будут мерить” (Мф. 7, 1-2). И можно догадаться, что Владыка Феофан, специально ездивший в Сибирь, на родину Григория Ефимовича для полного ознакомления с его прошлым, собрал там те сведения, которые и не позволяли Владыке в дальнейшем называть Распутина иначе как “старцем”. Хотя петербургский период его жизни и был под знаком падения, но под знаком “падения старца”. А такое падение, — как говорил Архиепископ, — могло иметь огромные последствия.

И в печальной истории падения главную роль сыграло высшее петербургское общество. Оно окружило сибирского крестьянина всеми видами соблазнов. И старец не устоял. Высшее столичное общество, дабы взять в руки этого “фаворита” Царской Семьи, поступило с ним бездушно и духовно жестоко. Там не стеснялись в выборе средств. И эти средства стали для Григория Ефимовича страшным ядом. Под их воздействием он превратился в двуликого Януса. При дворе он был “старцем Григорием”, целителем, подававшим надежду на жизнь Наследнику, а за порогом царского дворца, в палатах аристократов он слыл уже “Распутиным”. О нем ходили непристойные анекдоты, весело-мрачные рассказы и толки. И об этой трагической двойственности “старца Григория”, сокрытой от Царской Семьи, пришлось говорить Преосвященному Феофану Императрице Александре Федоровне. Владыка Феофан хотел, чтобы это представление имело характер мнения Епископата Церкви, и он предлагал членам Святейшего Синода и иным иерархам сделать это сообща, от лица многих. В частности, он предлагал это Архиепископу Сергию (Страгородскому), в бытность его ректором С.-Петербургской Духовной Академии, с которым имел тесные служебные отношения. Но никто из иерархов Церкви не решился на этот ответственный шаг. Все епископы, с которыми пришлось говорить Владыке Феофану, высказывали одно и то же мнение: “Вы духовник Ее Величества. И это — ваш личный долг”.

Поступая так, Владыка Феофан не отказывался от своего долга. Но он не хотел высказать свое личное мнение, с которым могли и не посчитаться. А вот не посчитаться с мнением Епископата Царская Семья уже не смогла бы.

Но Епископат Церкви уклонился от щекотливой миссии представления Царствующим Особам по поводу репутации старца Григория Ефимовича, что использовалось врагами как Церкви, так и государства. При этом положении Епископ Феофан, как духовник Государыни, был вынужден просить у нее высочайшей аудиенции. В нравственной чистоте ее и в том, что разговоры о ней и Распутине являются бессовестной, грязной и безобразной клеветой на нее, он был совершенно уверен. Ведь ложь и клевета были средством политической борьбы против Монархии. Столичное высшее общество первым начало травлю Царской Семьи, а революционеры перехватили инициативу, доведя до абсурда великосветскую версию.

Аудиенция у Государыни продолжалась, по свидетельству Владыки Феофана, полтора часа. Кто близко знал Преосвященного, тому по опыту известно, насколько он был деликатен, говоря о ком-либо. К примеру, Владыка никогда никого не называл на “ты”, даже мальчиков-гимназистов. Он избегал самой возможности осудить человека, в данном случае Григория Ефимовича и тем более Государыню Императрицу. Но она, как выразился сам Владыка, страшно обиделась.

Очевидно, она подумала, что и он верит безобразной клевете, которую распространяли круги, близкие к Престолу, мстя Императрице за то, что Она, по природной застенчивости, не сумела создать близких отношений с высшим светом. Святитель Феофан исполнил свой нравственный долг, и несмотря на личную невыгоду и опасность, пошел на аудиенцию к Царице, чтобы открыть ей ужасающую правду о старце, которого она почитала как лечителя своего сына.

За это Владыка Феофан поплатился фактической ссылкой из Крыма в Астрахань, где получил тропическую малярию и туберкулез горла.

Весьма характерно то, что клеветники совершенно умалчивают об этой высочайшей аудиенции. А почему? Да потому что мужество Святителя, проявленное им при этом, противоречит той состряпанной ими лжи, согласно которой Епископ Феофан ввел Распутина во Дворец.

Позднее, при Временном правительстве, был поднят официальный вопрос о Григории Ефимовиче Распутине-Новых и Царской Семье, в то время хотя и лишенной свободы, но здравствовавшей. Была образована специальная Чрезвычайная комиссия Временного правительства под председательством В. В. Руднева, врача по профессии, ставшего в марте 1917 года городским головой Москвы. Эта Чрезвычайная комиссия посетила Архиепископа Феофана в Полтаве. Она предварительно была осведомлена об официальном разговоре Преосвященного Феофана с Государыней о Григории Распутине в 1911 году и о имевшем место конфликте Владыки Феофана с Царственными Особами. Комиссия очень корректно отнеслась к Архиепископу и засвидетельствовала о своем полном доверии к нему, как к пострадавшему от Царственной Четы. Комиссия также просила Архиепископа высказать свободно и откровенно свою точку зрения на отношение Государыни к Григорию Ефимовичу Распутину-Новых.

Высокопреосвященнейший Архиепископ Феофан со всею категоричностью заявил следующее: “У меня никогда не было и нет никаких сомнений относительно нравственной чистоты и безукоризненности этих отношений. Я официально об этом заявляю как бывший духовник Государыни. Все отношения у нее сложились и поддерживались исключительно только тем, что Григорий Ефимович буквально спасал от смерти своими молитвами жизнь горячо любимого Сына, Наследника Цесаревича, в то время как современная медицина была бессильна помочь. И если в революционной толпе распространяются иные толки, то это — грязная ложь, говорящая только о самой толпе и о тех, кто ее распространяет, но отнюдь не об Александре Федоровне... ”

Комиссия задавала ему конкретные вопросы, и он отвечал, защищая со всею решительностью честь Императрицы. Высказал он и свою точку зрения на Григория Ефимовича Распутина-Новых. Комиссия знала, что Архиепископ в свое время особо занимался этим вопросом. Согласно мнению Архиепископа, Распутин не был каким-то лицемером или негодяем. Это был настоящий духовный старец, выходец из толщи народа. Но под влиянием высшего общества, в которое он попал в столице, общества, совершенно не понимавшего этого простого крестьянина, с ним случилась страшная духовная катастрофа: старец пал. А среда, которая этого добилась, смотрела на все крайне легкомысленно. Для нее все это было “шуткой”. Но в духовном отношении такое падение может привести к очень большим последствиям...

Государственная Комиссия выразила свою благодарность Архиепископу Феофану и, со своей стороны, засвидетельствовала, что она вполне разделяет его точку зрения по затронутому вопросу, и это делает ей немалую честь.

Владыка Феофан, как было сказано прежде, ездил в Сибирь, на родину старца Григория. Об этом факте мы знаем не со слов Владыки Феофана, а из воспоминаний личного секретаря Наместника Кавказа, графа Воронцова-Дашкова, Семена Семеновича Марчевского, закончившего жизнь в монастыре.

Марчевский находился на богомолье в Саровской обители. В те самые дни в обитель пришла телеграмма из Сибири, что духовник Царской Семьи, Епископ Феофан, проездом сделает остановку, чтобы помолиться в Саровской обители. Далее следовала просьба выслать к приходу поезда на железнодорожную станцию лошадей. Получив такую телеграмму, начальство обители, предполагая, что духовник Царской Семьи, по всей вероятности, лицо более светское, чем духовное, попросили Марчевского встретить на станции “придворного” Владыку. Семен Семенович встретил его. И в дороге, как человек светский, попытался занять “столичного Епископа” светским разговором. Но Епископ в ответ хранил молчание. Семен Семенович не мог понять, почему Епископ не поддерживает “светского разговора”. Видимо, ему не приходилось встречаться с такими архиереями, как Владыка Феофан, и он ему не понравился: весь путь со станции до обители он молчал. Владыка был погружен в непрестанную молитву, а светский человек этого просто не мог понять.

По приезде в обитель Епископ Феофан попросил игумена предоставить ему возможность помолиться наедине в келии Преподобного Серафима, в той самой келии, в какой он отошел ко Господу. Такую возможность с готовностью ему предоставили. Когда Владыка молился в келии, в ней, кроме него, никого не было, и внешнее наблюдение было встревожено тем обстоятельством, что эта молитва продолжалась слишком долго. Монахи опасались, что в келии с Епископом что-то случилось. Но они не решались войти. Тогда они обратились за помощью к Семену Семеновичу, он же, войдя в келию Преподобного, обнаружил Епископа Феофана в глубоком обмороке. И в этом случае светский человек не сумел истолковать происшествие с Епископом духовно, это обстоятельство показалось живому свидетелю “каким-то таинственным и непонятным”. А сам Владыка Феофан не нашел возможным говорить о том, что случилось с ним в келии Преподобного Серафима.

Но почему это происшествие с духовником Царской Семьи Преосвященным Феофаном кому-то показалось странным, загадочным и трудно объяснимым?! Оно с духовной точки зрения более чем понятно. Ведь несомненно, что Святитель Феофан обращался с горячей молитвой ко Господу, к Пресвятой Богородице, к Преподобному Серафиму о их помощи в предстоящем разговоре с Государем и Государыней... И, очевидно, Святитель получил извещение, что его усилия не будут иметь успеха, потому что Государыня не поймет его. Но в то же время разговор этот должен состояться как “свидетельство”. А возможно, это было и откровение от Господа... От сильных переживаний, предвещавших ему близость страшных времен и событий в несчастной России, в духе тех, от которых неутешно рыдал Преподобный Серафим, потерял сознание и Преосвященный Феофан.

Глава десятая

В своих воспоминаниях о сравнительно недавнем прошлом Архиепископ ничего не сказал о том, что ездил в Сибирь. Умолчал он и о своем посещении Саровской обители, умолчал о своем молении в келии Преподобного Серафима, как и о том, что случилось там, не желая открывать то, что, по смирению, должно было остаться в тайне. Но, однако, упомянул, что в 1911 году он был в благословенной келии блаженной юродивой Паши Саровской, жившей в Дивеевской обители.

Дабы ярче представить образ Паши Саровской, приведем свидетельство одной современницы, монахини Дивеевской обители Анны, прожившей сорок пять лет с блаженной Христа ради юродивой Пелагеей Ивановной Серебрянниковой, прозванной “вторым Серафимом”. Говоря о других юродивых, монахиня Анна упоминает и о “третьем Серафиме”, о Христа ради юродивой Паше Саровской.

“Забегали к Пелагее Ивановне и прочие, бывшие в обители, блаженные рабы Божии, такие же, как и она, “дурочки”, как себя они величали. Раз, например, зашла Паша Саровская. Она потому и называлась “Саровскою”, что много лет спасалась, живя в пещерах, в дремучем саровском лесу... Вошла она молча и села возле Пелагеи Ивановны. Долго смотрела на нее Пелагея Ивановна, да и говорит:

— Вот тебе-то хорошо, нет заботы, как у меня: вон детей-то сколько!

Встала Паша, поклонилась ей низехонько и ушла, не сказавши ни слова в ответ.

Спустя много лет после того, сестра обители нашей Ксения Кузьминишна, старица прежних серафимовских времен, однажды во время обедни осталась одна с Пелагеей Ивановной и, сидя на лавке у окна, тихонько расчесывала ей голову, а Пелагея Ивановна спала. Вдруг Пелагея Ивановна вскочила, точно ее кто разбудил, бросилась к окну, отворила его и, высунувшись наполовину, стала глядеть вдаль и кому-то грозить. “Что такое?” — подумала старица Ксения и подошла к окну поглядеть. Видит, отворяется обительская калитка, что у Казанской церкви, и в нее входит блаженная Паша Саровская с узелком за плечами, направляется прямо к Пелагее Ивановне и что-то бормочет про себя. Подойдя ближе и заметив, что Пелагея Ивановна ей что-то таинственное говорит, Паша остановилась и спросила: — “Что, матушка, или нейти?” — “Нет!” — говорит Пелагея Ивановна. — “Стало быть, рано еще? Не время?” — “Да!” — подтвердила Пелагея Ивановна. Молча на это низко поклонилась ей Паша и тотчас же, не заходя в обитель, вышла в ту самую калитку. И после этого года полтора ее не было у нас...

— Вот они, блаженные-то, как разговаривают, поди и понимай их как хочешь... А они, дурочки-то, все знают, лишь друг на друга взглянут, все и понимают...

За год до кончины Пелагеи Ивановны почти весь год Паша прожила у нас. А как скончалась Пелагея Ивановна, то осталась даже и совсем в нашей обители. Была несколько раз у меня, и я предлагала ей остаться.

— Нет, нельзя, вот маменька-то не велит! — отвечала она, показывая на портрет Пелагеи Ивановны. — Да ты-то не видишь, а я-то вижу, не благословляет!

Так и ушла, и поселилась у клиросных в корпусе”. (Летопись Дивеевского Монастыря, — Глава 32).

Далее составитель “Летописи” пишет от себя: “Нельзя сомневаться в том, что Пелагея Ивановна поставила на свое место Прасковию Ивановну с тою же целью, с какой отец Серафим послал ее в Дивеев. Их назначение в обители: спасать души монашествующих от натисков врага человечества, от искушений и страстей, им ведомым по прозорливости. Если дивная и блаженная раба Божия Прасковья Семеновна, известная во дни неправильных действий в Дивееве Преосвященного Нектария, называла Пелагею Ивановну “вторым Серафимом”, то мы не ошибемся, если скажем, что за “вторым” встал в Дивееве и “третий”, по духу и страданиям, “Серафим”, испытавший в течение тридцати лет пустынножительства в Саровском лесу строжайшее постничество, телесные истязания в миру, как Пелагея Ивановна, и избиение, как отец Серафим, врагом, который вооружил против нее разбойников с целью ограбления, перед приходом на жительство в обитель, проломил блаженной голову и оставил жертву плавающей в крови... Таковы были ученицы великого Старца и блаженного Серафима!”

И вот этой-то дивной старицей Пашей Саровской, — она в тайном постриге получила имя Параскевы, — и был принят в 1911 году молодой Епископ Симферопольский и Таврический Феофан. О себе он ей ничего не говорил. Да и по дару прозорливости в этом не было необходимости. Она и так знала, кто перед нею. Дивная раба Божия произнесла два пророчества. Одно, чрезвычайно важное для России, касалось Царской Семьи, а другое, имеющее значение личное, касающееся жизни самого Владыки Феофана. Старица Христа ради юродивая говорила мало, но Владыке Феофану она сказала очень и очень много.

Блаженная вдруг вскочила на скамейку, схватила портрет Государя Императора Николая II, висевший на стене, и швырнула его на пол, а затем быстро схватила и портрет Государыни Императрицы Александры Федоровны и бросила туда же. Затем приказала келейнице вынести портреты на чердак. Это было за шесть лет до революции 1917 года, когда Государь отрекся от престола и началась великая разруха.

Возвратившись в Таврическую (Крымскую) епархию, Владыка счел необходимым довести до сведения Государя Императора то, что открыл Господь блаженной Христа ради юродивой Паше Саровской и что она показала без слов, одними действиями. Епископ Феофан попросил у Государя аудиенцию.

“Когда я, — вспоминал Владыка Феофан, — пересказывал Государю все действия блаженной Христа ради юродивой, Государь стоял молча, наклонив голову. Он ни слова не сказал по поводу сообщенного мною. Ему, видимо, было очень тяжело слушать это пророчество прозорливой. Только в самом конце он поблагодарил меня. И это провидение дивной рабы Божией, данное ей Богом, сбылось через шесть лет. Но Государь был заранее предупрежден многочисленными пророчествами Преподобного Серафима Саровского, старцами Оптинскими, Глинским старцем, схиархимандритом Иллиодором, прозрениями отца Иоанна Кронштадтского и многими прозрениями ясновидцев российских. Этим и должно объяснить усвоенную Государем свою полную обреченность. ”

Об аудиенции у Государыни было сказано прежде. Она произошла в том же году вскоре за Высочайшей аудиенцией у Государя. Горечь от разговора с Государыней была очень сильная, но она тонула в великой скорби от грядущих и страшных потрясений в России.

Второе предсказание дивной рабы Божией блаженной монахини Параскевы, или Паши Саровской, как было сказано выше, относилось лично к Владыке Феофану и потому имело частный характер... Блаженная бросила какой-то комок белой материи на колени Преосвященному. Когда он развернул его, то увидел саван. “Значит, смерть!.. Но да будет воля Божия!” — подумал Владыка.

Но в этот момент Паша подбежала и вырвала саван из рук, — при этом она быстро повторяла своим бормочущим говорком:

— Матерь Божия избавит!.. Владычица Пресвятая спасет!

Это предсказание о смертельной болезни Владыки Феофана и о милости Божией, явленной по молитвам Пресвятой Богородицы, совершилось через много лет в изгнании, когда Владыка жил в одном из монастырей Югославии. Но об этом будет сказано в свое время.

Глава одиннадцатая

Будущий Святитель Полтавский и Переяславский Феофан с самого раннего детства неизменно стремился к богоугодной жизни, подвижничеству (было время, когда он носил и вериги). Но на этом его пути появлялись у него немалые искушения. Это прежде всего его исключительные Богодарованные способности, проявленные в учебных заведениях. Эти способности в конце концов открывали пред ним заманчивую перспективу стать со временем крупным ученым и профессором. Он имел все данные к этому. Но он понял опасность и, при помощи Божией, благополучно отстранил ее тем, что принял монашество, вкладывая в него истинный, святоотеческий, Евангельский смысл: “Не любите мира, ни того, что в мире: кто любит мир; в том нет любви Отчей. Ибо все, что в мире, похоть плоти, похоть очей и гордость житейская, не есть от Отца, но от мира сего” (1 Ин. 2, 15-16).

Монашеский путь он понимает так же, как понимали его Богоносные Отцы, основоположники монашества, как путь постоянной и непрерывной духовной брани, духовной войны, “не против крови и плоти. ., но против духов злобы поднебесных” (Еф. 6, 12).

“Если обратимся к житиям Святых, — писал он в одном из своих писем, — то увидим, что они шли к одной цели самыми различными путями. Одни спасались в миру, другие в пустыне. Одни были чужды всякого образования, другие были прекрасно образованны. Поэтому не будем смущаться тем, что живем в миру и не чуждаемся образования. Но будем только стараться о том, чтобы везде и при всяких условиях жить по воле Божией. ” (Письма Архиепископа Феофана Полтавского и Переяславского. Джорданвилль, 1976).

Вот и жил Святитель Феофан всю свою жизнь “по воле Божией”. А чтобы эту волю знать безошибочно, он руководствовался не только собственными соображениями, а пользовался “советами духовно опытных”, советами благодатных старцев, по ним он проверял себя. Так он благополучно обошел крайне опасное искушение мирскою славою в Санкт-Петербургской Духовной Академии и искушение в случае с Царственной Семьей. В этих обстоятельствах он неизменно руководился волею Божией. И безусловно, своим начальственным положением в Академии он очень тяготился духовно и нес его только как монашеское послушание. Вопреки необоснованному мнению некоторых, что его перевод в Крым, на Таврическую кафедру, был для него якобы “ударом” и “успехом врагов”, сумевших отдалить Преосвященного от Царской Семьи, он с облегчением расстался с Петербургом и переселился в солнечный Крым. Не по его смирению и аскетической замкнутости было звание профессора, инспектора и ректора Духовной Академии. Ведь, по словам Епископа Феофана Затворника, подлинно духовного в наших академиях нет, а в инославных — тем более. И тот, кто ищет именно “духовного”, а не душевного или профессионального, тот, конечно, в современных академиях этого не найдет.

А что касается перевода Архиепископа в 1910 году из Петербурга в Крым, на Симферопольскую кафедру, то это была, как говорил Архиепископ, прежде всего личная забота Царского Семейства о его слабом здоровье, подорванном постами: климат северной столицы, с ее дождями и туманами явно не подходил Владыке. Для восстановления его здоровья лучшего места, чем солнечный Крым, не было. Перевод Преосвященного на Симферопольскую кафедру был сделан потому, что Августейшее Семейство проводило здесь полгода, и Они лично могли следить за его здоровьем. Ошибается тот, кто утверждает, что короткий крымский период его жизни был началом “удаления” Преосвященного от Царской Фамилии. Нет, это далеко не так, потому что сам Архиепископ говорил, что кратковременное его пребывание в Крыму было наивысшим выражением непосредственной близости к Августейшему Семейству. Так, например, он рассказывал, как Царские Дети приносили ему собранную ими лесную ягоду и как маленький Наследник Цесаревич передавал ее и как при этом его ручки дрожали. Он говорил о том, что из царских виноградников получал плоды на специальный курс лечения виноградом. Царская Семья предоставляла в его распоряжение свой автомобиль — в ту пору автомобили были редкостью — чтобы он мог побывать в горах, полюбоваться красотами природы Божией и подышать чистым, упоительным горным воздухом...

Но после Высочайшей аудиенции у Государыни близкие отношения прекратились. Преосвященный был удален из Крыма и назначен на Астраханскую кафедру, в город с резким континентальным климатом, с очень жарким летом и очень холодной зимой. И Владыка шел на это, готовый понести и большее, движимый священным долгом духовного отца Царского Семейства.

Здесь, в Астрахани, он получил сильно изнуряющую его тропическую малярию. Приступ начинался почти мгновенно, и, если он был на Богослужении в соборе, он удалялся и даже часто терял сознание. Приступы были настолько сильны, что после он едва мог двигаться. На этой почве давнишняя болезнь обострилась и начался туберкулез горла.

Здесь, в Астрахани, произошел нашумевший случай со Святителем Христовым, хотя слабым по телу, но сильным по духу веры. В табельный день тезоименитства Государя Императора Николая Александровича Преосвященный Феофан Епископ Астраханский вышел с духовенством для молебна о здравии Государя Императора на середину кафедрального собора. И тут все увидели, что впереди Архиерея, ближе к алтарю, стоит какой-то магометанин в пышном наряде, с тюрбаном на голове, с орденами и саблей (как оказалось, консул Персии). Архиерей, бледный, немощный, больной, через диакона попросил консула отойти в сторону или стать вместе с официальными лицами за кафедрой Архиерея. Консул же остался на месте, никак не ответив на просьбу. Подождав несколько минут, Архиерей послал уже настоятеля собора с той же просьбой. Консул не сдвинулся с места. Архиерей, оказавшись в сильном затруднении, не мог начать официального молебна. А в соборе собралось все начальство губернии и города, все военные в парадной форме. На площади, перед собором, стояли солдаты, выстроенные на парад. Атмосфера становилась все более нервозной. Тогда снова подошли к консулу и попросили его не стоять между духовенством и алтарем. Вместо ответа консул показал на часы, а затем, разъяренный, заявил:

— Передайте вашему Архиерею, что уже давно пора начать молебен, как и указано в официальном расписании, молебен о благоденствии Государя Императора. Ваш Архиерей за свое упрямство будет отвечать. На целых полчаса задержал молебен! Когда Епископу Феофану сообщили ответ консула, он попросил передать ему, что задерживает Царский молебен он, и пока он не отойдет в сторону, молебен не будет начат.

И после этого консул демонстративно покинул собор, сверкая глазами и бормоча угрозы в адрес Архиерея. И как только он сошел со своего места, Архиерей слабым болезненным голосом тихо произнес: “Благословен Бог наш всегда, ныне и присно и во веки веков!”

Все молящиеся вздохнули с облегчением. Молебен начался, хор запел.

Но до этого, в ожидании грозы из столицы, Владыка Феофан сподобился благодатного сидения за всенощным бдением в храме. Вот как об этом вспоминает сам Владыка. “Как-то находясь на службе в соборе, увидел на горнем месте в древних блестящих доспехах святого Великомученика Феодора Стратилата... О Господи! Да какая же это была для меня радость! Как это поддержало меня! Вся печаль и моя немощь телесная вмиг исчезли. Я понял, что Господь одобряет мое стояние за Его Святую Истину, поэтому и послал Он мне, немощному, такого дивного в мужестве Великомученика... О, как меня все это ободрило и возвеселило! Слава Тебе, Многомилостиве Господи, за неизреченную милость Твою!”

По поводу астраханских событий с персидским консулом в день Ангела Императора некая прозорливая схимонахиня Евгения, Старица, прикованная многолетним недугом к одру, писала Владыке Феофану: “Вижу сон. Грозные, черные тучи заволокли все небо. Но вдруг появляется Святитель Иосаф Белгородский. Он читает длинную рукопись и разрывает ее. И в этот миг яркое солнце прорывается сквозь тучи. Они быстро исчезают, и только ласковое солнце приветливо светит с неба... Господу Богу слава!”

Когда прошел слух в народе, что Епископа Феофана переводят из Астрахани в Полтаву, то астраханцы, успевшие за короткий срок полюбить своего самоотверженного Архиерея, решили не отпускать Владыку Феофана из Астрахани. Всем вскоре, однако, стало ясно, что Владыка не может не подчиниться распоряжению Святейшего Синода. Но когда Архиерей прибыл на вокзал и вошел в вагон поезда, то плачущий народ лег на рельсы, пытаясь этим воспрепятствовать отъезду любимого Владыки.

С неутешным плачем проводили христиане Астрахани своего Архиерея, подлинного Святителя Христова. Ибо народ ощутил в нем духовную, благодатную силу.

Глава двенадцатая

Очень печальным было первое впечатление новоназначенного в Полтаву Архипастыря. Кафедральный собор во время богослужений был пуст...

Что же делает Владыка в этой ситуации? Что предпринимает? Быть может, он произносит по этому поводу проповеди? Может, зовет богомольцев своим слабым, еле слышным голосом в храм Божий? Нет, хотя бы уже потому, что те, к кому бы хотел обратиться Архипастырь, не услышат его, говорящего в храме, так как в храме их нет... Нет, он не надеется на себя, на свои человеческие силы. Архипастырь обращается с усердной молитвой к Господу Богу: “Я просил Господа, просил Ангелов, хранителей паствы моей, возбудить в них ревность духовную, зародить в душах жажду покаянной молитвы. Только тот и молится, кто чувствует себя бесконечно виновным пред Богом. ”

И молитва Святителя была услышана. Храм наполнился молящимися и посещаемость с каждым днем возрастала. Молитвенная сосредоточенность Архиерея передалась духовенству. Народ сразу почувствовал это, люди стали усердно молиться. Огромное впечатление производили на верующих тихие проповеди Архиерея, сказанные в пророческом духе, но не от себя, а от лица Угодников Божиих, предвозвещавших о страшных событиях в России и в мире, которые наступят очень скоро. Эти слова действовали отрезвляюще. Люди понимали, что на архиерейской кафедре у них истинный светильник Божий, и благодарили Господа за Его великую милость.

Богослужения в Успенском кафедральном соборе в Полтаве преобразились. Главное внимание Владыка Феофан обратил на архиерейский хор. Он подыскал особого регента, с детских лет певшего в хоре и понимающего, каким должно быть церковное пение. Это был священник о. Виктор Клемент. Он организовал архиерейский хор из пятидесяти человек: тридцати мальчиков и двадцати взрослых. Помощником регента был диакон о. Никита Милодан, с исключительным по благолепию высоким тенором. Их усилиями был подготовлен великолепный хор, исполнявший только те произведения, которые одобрил Владыка Феофан.

Но кроме архиерейского соборного хора, был малый архиерейский хор, певший ежедневно в Крестовой церкви архиерейского дома. Этот хор состоял из семи человек, трех мальчиков, все — альты, и четырех взрослых. В этом храме службы совершались по монастырскому уставу. Владыка Феофан непременно присутствовал, кроме воскресных и праздничных дней, когда он был на службе в кафедральном соборе. Но как в соборе, так и на службах в домовой церкви было полно молящихся.

Владыка Феофан обратил особое внимание на подготовку хористов. Для этого в епархии было организовано певческое училище, в котором не просто пели, а учились правильно, церковно петь с детского возраста. Ученики жили при архиерейском доме и были на полном обеспечении епархии. Общие науки они проходили по программе средних школ в государстве, но основное внимание уделялось церковному пению. Певчие обязаны были знать наизусть слова песнопения. Каждый закончивший училище прежде всего усваивал себе строгий вкус к выбору песнопений, а кроме того, получал и запас знаний и практику управления хором. Детские голоса Полтавы считались лучшими в России.

Вполне понятно, что созданный Владыкой Феофаном хор со временем стал выдающимся. И не только по технике пения, он доносил до молящегося истинный молитвенный дух Святой Церкви, а не “церковную музыку” по западному образцу. Все богослужение приобретало характер умилительно-молитвенный. И народ, жаждущий истинной молитвы, сразу это понял, и оба храма всегда были переполнены во время службы.

Архиерейский хор давал духовные концерты в некоторых городах Полтавской епархии. Великолепный хор звучал исключительно. На одном из концертов присутствовал известный композитор Верди со своей женой, русской, и двумя сыновьями. Он очень заинтересовался хором и пригласил к себе нескольких мальчиков-хористов. Когда мальчики пришли, он предложил им пропеть “в маску”, ноты были без слов. Они, было, начали, а потом остановились, говоря, что в хоре с них не требуют обязательно знать ноты, что они поют по слуху, а мелодию и слова носят в памяти. Итальянец торжествовал, потирая руки, он повторял: “Поймал, поймал!.. мальчики не знают нот!” Композитор открыл крупный изъян у великолепного хора. Но ведь возможна и иная оценка, не профессиональная, не артистическая, а церковная, религиозно-аскетическая. В России народ — природно-музыкальный. Простые, неграмотные люди прекрасно поют, пользуясь природным слухом, не в унисон, а всегда находя свою “партию”. (Греки, например, этого не знают.) Таковы — “народные хоры” с безымянными народными песнями. Эти певцы даже не знают, что существуют какие-то “ноты”. Они носят пение в себе, в своей музыкальной памяти. И церковное пение, церковные мотивы они хранят в себе. Все в их памяти: и слова песнопений и мелодии. Ночью и без света они пропоют песнопения с тем же успехом, что и днем. Внимание их приковано к Богослужению, они душою, молясь, поют, а когда поют — молятся. Этого нельзя добиться от того, кто поет по нотам, так как у него все внимание занято нотами. А у безнотного певца внимание направлено внутрь, оно свободно для молитвы. Поэтому с точки зрения религиозно-аскетической предпочтение надо отдать безнотному пению.

А музыкант и артист понять этого не мог. Но в справедливости сказанного можно убедиться, если прослушать хор артистов, исполняющих церковное пение. С точки зрения музыкальной они исполнят песнопение точно, но “холодно”, не передавая того духа молитвы, который сокрыт в церковном песнопении. И, наоборот, хор, состоящий из верующих, с точки зрения нотного исполнения, во многом уступит им, но он передаст главное — дух молитвы. Поэтому и упрек маэстро в том, что “мальчики-хористы прекрасного хора поют по памяти, не зная нот”, для этого хора совсем ничего не значит.

Благочестивый народ Полтавы видел воочию, насколько плодотворны труды нового Архиерея, в короткий срок преобразившего кафедральный собор с его богослужением. Паства поняла, что Господь послал им подлинного Архипастыря, крепкого молитвенника и монаха-подвижника. Слухи о том, что по молитвам Владыки совершаются исцеления больных и иные благодатные знамения, проникли в народ. И поэтому паства начала относиться к нему с особой любовью. Это глубокое уважение принимало трогательные формы, когда он прибывал для служения в праздник: ступеньки храма и весь путь его был усыпан цветами. И он шел в храм Божий совершать то таинственное Богу служение, которое, как сказано в тайной молитве священнослужителя, “велико и страшно самим Небесным Силам”. Владыка не относил лично к себе тот почет, с которым относилась к нему благодарная паства. Он понимал, что это только символ “архиерейского пути”, который начинается исповедничеством и завершается мученичеством за Христа. И более того — символ пути, которым прошел от рождения до крестной смерти Единственный, Величайший Архиерей, истинный Бог и истинный Человек, Господь наш Иисус Христос. Об этом преславном пути говорит Евангельское слово, которое произносит диакон в начале Божественной литургии при обращении к служащему Архиерею: “Тако да просветится свет твой пред человеки, яко да видят добрая дела твоя, и прославят Отца нашего, Иже на небесех, всегда, ныне и присно и во веки веков, аминь!”

Здесь следует отметить одно событие, связанное с народными торжествами, в которых Архиепископ Феофан (в ту пору — Епископ) принял непосредственное участие. В 1913 году, юбилейном для России, всенародно праздновалось историческое событие как для Церкви, так и для государства — трехсотлетие Дома Романовых.

В тяжкие дни Смутного времени, 21 февраля 1613г. Великим Всероссийским Собором в Москве, Церковным и Земским, был избран на Всероссийский Царский Престол живший с матерью-монахиней в монастыре совсем юный боярин Михаил Феодорович Романов. Лютое то было время, поэтому бедная монахиня-мать не дала своего согласия и благословения единственному сыну. Тем более, что и отец его боярин Феодор Никитич Романов, насильственно постриженный в монахи, находился где-то в плену у поляков. И надо было употребить много усилий и даже прибегнуть к угрозам именем Божиим, чтобы убедить мать принять избрание и “призвание Божие Михаилу быти Царем на Руси”. А Великий Всероссийский Собор в Москве ответил на это согласие от имени всего народа клятвой-присягой на верность юному Царю Михаилу, а в лице его и будущим детям его, внукам и правнукам и так далее, всему потомству будущих Царей из Дома Романовых. Собор назвал эту клятву “нерушимой” на веки, во все времена.

И во всем этом особенно примечательно то, что Дом Романовых восшел на Царский Престол не по своей воле или желанию, а под давлением, и более того, под нравственным давлением ответственности перед Богом за отказ и уклонение от царского служения. По воплю бедствующего народа России это служение Господь возлагает на Михаила. Но само собой разумеется, что царское служение народу со стороны Государя возможно только при условии верности самого российского народа своему Государю... Все это было многократно подчеркнуто на праздновании трехсотлетия Дома Романовых.

Но в данном случае удивительно не это празднование, а то, почему Архиепископ Феофан был предызбран войти в величайшую тайну Дома Романовых, именно в тайну Последнего из этого Дома?! Может быть, на это предуказывает некое совпадение начала царского служения Дома Романовых и начало епископского служения Владыки Феофана?! Ибо первое началось 21 февраля 1613 г., а второе — 22 февраля, но почти триста лет спустя. Блаженные старцы Оптинские обращали большое внимание на такие, казалось бы, случайные совпадения (см. С. А. Нилус, «Святыня под спудом»). И не только они, но и философы, и современные математики, ибо высшая математика убеждает нас в том, что в потоке больших чисел случайных совпадений нет. Это означает, что наука признает разумность бытия, не называя Бога Богом. Даже философы-атеисты, сомневающиеся в бытии Божием, утверждают, что случайностей в нашем мире нет. Случайным мы называем то, чего не знаем и не понимаем.

Произволением Божиим вошел Архиепископ в тайну последнего из Дома Романовых, покров над которой приоткроется в конце этого повествования.

Глава тринадцатая

Господь благоволил отметить жизнь Святителя Феофана, Архиепископа Полтавского и Переяславского, некоторыми чрезвычайными благодатными знамениями. Но сам Архиепископ рассказывал только о некоторых случаях, тех, в которых, очевидно, усматривал преимущественное прославление имени Господа Бога, единственного Совершителя всего сверхъестественного, чудесного. Поэтому о многих этих событиях Архиепископ умолчал, боясь, что люди припишут ему какие-то достоинства.

Нет впрочем никакого сомнения, что нам известны только некоторые события, — малое из многого, — которые случайно дошли до нас. И можно быть уверенным, что сокрытых гораздо больше, чем тех, о которых мы получили известия.

... Вот глубоко верующие родители одного юноши, жившие в Полтаве, духовно близкие к Архиепископу Феофану, пожаловались ему, что единственный их сын, которого они очень любили, совсем отбился от рук. Часто, если и приходит домой, то поздно ночью и в нетрезвом виде, в церковь уже совсем не ходит, а был богомольным мальчиком. И они просили Владыку молиться о погибающем сыне.

И вскоре случилось так, что сын вернулся ночью сильно пьяным, буянил в доме, скверно ругался, а на утро не встал. Приключилась ему какая-то непонятная для докторов болезнь. Он ничего не ел и не говорил, метался в постели, как помешанный, и сильно ослабел от очень высокой температуры. Родители потеряли надежду на его выздоровление. Они опять бросились к Архиепископу и умоляли помолиться о нем.

Состояние юноши было крайне тяжелым. И вот то ли во сне, то ли наяву, видит он какого-то монаха, и тот строго так говорит: “Если не исправишься, не оставишь путь греха, которым ты идешь, то непременно умрешь”.

Больной со слезами умолял старца, обещая, что непременно исправится. И после этого ему стало легче: он начал есть, а затем вернулась к нему и речь. Непонятная болезнь оставила его, и он начал быстро поправляться. И как только встал на ноги, первым делом отправился в собор, горячо молился и со слезами каялся. После службы со всеми богомольцами он подошел под благословение Архиерея. И каково было его изумление, когда в Архиерее он узнал того старца, который говорил с ним ночью и кому он дал обещание исправиться.

С той поры этот юноша изменился совершенно и бывал у Святителя, благодарил его за святые молитвы, плакал и умолял простить и снова давал обещание жить по-христиански. Надо ли говорить о том, как благодарили Архиепископа родители сего юноши. А сам Архиерей ясно понимал, что он в этом случае “ни при чем”, только Господь помиловал.

Здесь же, в Полтаве, был другой случай. Сын богатых родителей, ни во что не ставя родительский совет, попал под влияние беспутных друзей. Родители, будучи состоятельными, баловали сына деньгами. И вот они пришли к Архиепископу и, плача, просили помочь. Но когда Архиепископ Феофан, ссылаясь на Божественное Писание и Святых Отцев, посоветовал им не давать сыну денег, а держать его в строгости и почаще наказывать, то родителям не понравился совет Архиепископа: “Это едва ли христианское воспитание, — сказали они, — мы будем его воспитывать “любовью”, в “христианском духе”. А когда он вырастет, он поймет и оценит наше чуткое воспитание. ”

Сын рос, и с возрастом становился все хуже и хуже. Прежде он просил денег, а теперь стал требовать, а то и похищать их у родителей. Родители опять к Владыке за советом: как быть и что делать? Владыка им отвечает:

— Разве я вам не давал совет строже держать сына? Разве это не мои слова? Вы сами можете прочесть об этом в Слове Божием и у Святых Отцев. Они ясно говорят, что детей надо воспитывать в строгости, но без всякой жестокости. Вот такое-то воспитание сами дети поймут впоследствии и с благодарностью оценят!

Но родители опять свое, опять проповедуют свое ложное, либеральное воспитание:

— Да неужели наш сын не оценит нашей любви к нему? Он просто нас не понимает. Надо же быть терпеливым, ведь любовь побеждает все!

История эта кончилась тем, что сын ушел из дома, став на преступный путь, а сердобольные родители прокляли его и лишили наследства. Когда они пришли снова к Владыке Феофану, то сказали, что они тяжко согрешили со своим “воспитанием”, не послушав его совета.

Вспоминая этот случай, Владыка говорил, что некоторым родителям, прежде чем воспитывать своих собственных детей, надо бы самим воспитаться, вернее, перевоспитаться в христианском духе. Тогда не получилось бы того, что случилось в этой семье!

А вот история, обнажающая тайные нити духовных связей, существующих между людьми, свято верующими во Христа.

... Александр Иванович Диковский был офицером Иркутского гусарского полка. В полку его все любили: и офицеры, и солдаты. Он был всегда весел, жизнерадостен, ко всем приветлив. И никто не знал, что его “святая святых” — вера Христова. Он женился и вышел в запас молодым, чтобы заведовать военной типографией своего отца в Кременчуге Полтавской губернии.

Весною 1914 года Диковского вызывают на переподготовку в полк, стоящий в Риге. Закончив свои дела, он на обратном пути заехал в Новоборисов к близким знакомым, которым он поручил свою жену и просил заботиться о ней.

Странное впечатление производил этот офицер во всем блеске молодости и здоровья, выражающий свою последнюю волю. Все очень смутились, растерялись и не знали, что ему на это ответить. Ведь это было последнее завещание!.. Почему у него такое настроение? Откуда предчувствия?

Среди лета началась война с Германией. Он ушел на фронт. Его жена, Варвара Ивановна, с двумя детьми переехала жить в Новоборисов. И вдруг приходит телеграмма с фронта. В ней известие о гибели ее мужа. Хоронили его в Кременчуге, у родителей, и ко дню погребения, неожиданно для всех, прибыл из Полтавы Архиепископ Феофан. Он сам пожелал хоронить Александра. А до этого Владыка Феофан не знал никого из семьи Диковских...

Все службы церковные: заупокойная всенощная и литургия, как и отпевание, были чем-то неземным, дивно небесным, умиротворяющим.

Необъяснимое категориями обыденной жизни событие легко открывается в категориях чисто духовных: праведная душа покойного попросила Святителя помолиться о ее упокоении и тем самым внести глубокий мир в души потрясенных горем родственников.

По дару Божию Архиепископ Феофан многих отводил от беды. И не его вина, что к его советам на прислушивались.

В 1915 году в отпуск с фронта приехал сын профессора Полтавской Духовной Семинарии, офицер, у которого в Полтаве была невеста. Отпуск этого офицера кончался на Пасхальной неделе. Молодые хотели повенчаться перед отъездом жениха. Жена профессора близко знала Владыку Феофана, и он любил всю их семью. И вот она пришла к Владыке и просила благословения на бракосочетание в один из дней Пасхальной недели. Владыка, всегда внимательный и готовый помочь всякому просящему, на этот раз грустно задумался и сказал, что в эти пасхальные дни он не может, не имеет права благословить брак, так как Церковь не разрешает этого и для брачующихся будет большое несчастье, если они нарушат установление Церкви.

Мать страшно огорчилась и наговорила много неприятностей Архиепископу. Она считала, что Владыка, как строгий аскет, не понимает жизни и поэтому запрещает бракосочетание в совершенно исключительных условиях.

Полтавцы всегда помнили, что молитвы Владыки Феофана по дару Божию исцеляли больных и как он своими молитвами многих отводил от греха, но если кто-то не слушал его, тот сам навлекал на себя кару.

Народная молва удостоверяет, что по молитвам Архиепископа Феофана были неоднократные случаи исцеления больных. В некоторых случаях он, по просьбе верующих, извещал их о загробной участи скончавшегося родственника. Так в Полтаве проживала благочестивая семья, муж и жена, беззаветно преданные Владыке Феофану. Скончался муж, и вдова в естественном горе и по своей простоте спросила Владыку:

— Владыка, скажите ради Христа, Господь Вам откроет, какая судьба у моего дорогого покойника?

Архиепископ ей ответил, что если Богу будет угодно, то, быть может, через некоторое время он сможет ей ответить на этот вопрос, но при условии обоюдной молитвы об этом. Владыка молился о покойнике и дал опечаленной вдове вполне утешительный ответ: “Всемилостивый Господь простил его и помиловал!”

У одних состоятельных людей было две горничных. Одна из них неожиданно скончалась. А после ее смерти обнаружили исчезновение некоторой суммы денег. Хозяева обвинили в краже оставшуюся в живых прислугу. Обвиняемая заверяла хозяев в своей непричастности к этой пропаже, но сама логика событий заставляла подозревать горничную в том, что та, пользуясь случаем, украла деньги. Несчастная горько плакала и усердно молилась Царице Небесной, чтобы Она открыла тайную пропажу денег. И Всесвятая Владычица открыла эту тайну. Умершая вдруг явилась Владыке Архиепископу Феофану и указала место, где деньги находятся. Она, эта горничная, для большей сохранности припрятала их, но так как умерла она внезапно, то не успела и сказать о том, куда она положила их. И пропавшие деньги были найдены в указанном Владыкой Феофаном месте. Так невинная женщина была избавлена от подозрения в краже денег. Ранее Владыка Феофан никогда в этом доме не бывал, и хозяева не были знакомы ему.

Другой случай произошел, когда он был в Крыму, на Симферопольской кафедре. К Владыке Феофану явился некий юноша, уже умерший. Владыка знал его лично. И этот юноша-покойник просил его “святых молитв”. Он объяснил, что сейчас проходит страшные места мытарств и очень боится того, как бы не был задержан на каком-нибудь из них. А ведь их много, двадцать одно мытарство...

Владыка молился об упокоении его души и о беспрепятственном миновании всех мытарств. И после этого юноша явился во второй раз, благодарил Святителя за его святые молитвы и попросил отслужить благодарственный молебен. Владыка был удивлен и ответил ему:

— Да ты же — умерший. За тебя надо служить панихиды, а никак не молебны?!

На это умерший ответил:

— Мне так сказано, там — разрешили... Там ведь мы все живы, и мертвых среди нас нет!

Князь Жевахов, со временем ставший Епископом Иоасафом, задал вопрос Владыке Феофану о загробной участи Белгородского Епископа, которого нашли как бы повесившимся в уборной архиерейского подворья:

— Погибла ли его душа?

На это Архиепископ Феофан ответил:

— Епископ не погиб, так как не сам наложил на себя руки, а это сделали бесы, путем обмана, при посредстве безбожных людей, строителей, работавших в архиерейском доме.

Дело в том, что архиерейский дом перестраивался. А прежде в нем была домовая церковь. Но строители с кощунственной целью на месте алтаря сделали уборную. А когда оскверняются священные места подобным образом или где совершается убийство или самоубийство, оттуда удаляется благодать Божия и поселяются там бесы. Был ли упомянутый Епископ виновен в допущении этого кощунства, нет никаких данных. Но ясно, что он стал так или иначе жертвою злобы бесовской.

Как-то Владыка Архиепископ рассказывал о курьезном случае другого рода, когда он был на кафедре Полтавской. В епархиальное управление поступило заявление от одного прихода о том, что их батюшка занимается черной магией, колдует. Был он прежде рыжебородым, но в одну ночь борода его стала черной, потом превратилась в фиолетовую, а затем стала зеленой... Пришлось вызвать этого священника. И священник с плачем рассказал, что матушке не нравилась его рыжая борода, и ему пришлось перекрасить ее в черный цвет, который начал линять и давать разные оттенки. Никакого колдовства здесь не было, а было простое малодушие.

Владыка Архиепископ, выслушав священника, сказал:

— Ваша ошибка в том, что вы ввели в соблазн “малых сих”. Не понимая, в чем тут дело, они в сущности, правильно поступили. Так что их упрекать за это не надо. По-своему они правы. Вам надо попросить у всех у них прощения. И впредь вы должны быть осмотрительней. Епитимии вам не назначаю, вы священник, и сами наложите на себя епитимию.

Чтобы успокоить взволнованных таким происшествием прихожан, Архиепископ направил в этот приход благочинного.

Глава четырнадцатая

В июле 1914 года началась война с Германией, и военные действия сильно волновали Владыку Архиепископа. После первоначальных успехов на всех фронтах, Русская Армия была вынуждена, по нехватке боеприпасов, перейти к обороне. Под влиянием мировых военных авторитетов и мировой прессы Генеральный штаб допустил просчет, считая, что ожидаемая война будет очень короткой и окончится в несколько месяцев. При переходе к пассивной обороне потери убитыми и ранеными возросли. Патриотический долг тыла помочь Армии. По призыву своего Архипастыря Полтава с готовностью открыла военные госпитали для раненых. И сам Архиепископ Феофан перешел жить в семинарию, а свой дом, переоборудовав, передал под военный госпиталь.

Теперь уже совершенно ясно, что не только наши официальные враги, но и наши коварные союзники бросили огромные средства на моральное разложение российского тыла. Революционеры всех мастей получали большие деньги для ведения подрывной революционной пропаганды за спиною доблестной Российской Армии. Часть интеллигенции и военного руководства, позабыв о своем священном долге перед Государем и Родиной, поддалась самоубийственной крамоле. Революционная раскачка всего здания Империи достигла даже верховной власти: депутаты Государственной Думы, как “вожди слепые”, утверждали: чем хуже, тем лучше. Мозг политической мысли оказался больным, парализованным.

Высший генералитет изолировал Государя не только от народа, но даже и от Царской Семьи. Государственная Дума и генералитет вырвали у Государя отречение от Престола, уверив его в том, что “только отречение Царя от Престола спасет Россию... ”

Накануне отречения Государь написал в своем дневнике: “Кругом измена, трусость и обман!”

Держа в руках кипу телеграмм от генералитета и телеграмму от своего дяди, Великого Князя Николая Николаевича, он сказал:

— Что же мне остается делать, когда все мне изменили?!

Он был пленником среди “своих”. Не было никого, кто был бы искренним с ним. Ему дали понять, что он является причиной всех беспорядков в стране, что его отречение от Престола желательно народу и только в этом случае можно ожидать светлого будущего Родины... На это он в день отречения ответил: “Если дело идет о России, об ее кровных интересах, то для России я готов отдать и трон, и жизнь... Если действительно я стал помехой для Родины!... ”

Николай II дал телеграмму на имя председателя Государственной Думы: “Нет той жертвы, которую я не принес бы во имя действительного блага России и для спасения ее. Посему я готов отречься от Престола”.

Он отрекся от Царского Престола за себя и за своего малолетнего сына, предоставляя тем самым своему родному брату, Великому Князю Михаилу Александровичу, вступить на Престол. Но... и Великий Князь Михаил Александрович также отрекся, предоставляя официально народу, а фактически улице и толпе решать этот вопрос, который раз и навсегда был решен клятвенно утвержденной Грамотой Всероссийского Собора 1613 года.

Архиепископ Феофан, успевший так близко узнать Царскую Семью и оценить ее чистый, святой, христианский уклад и возвышенный облик Царственных Особ, был потрясен до глубины души отречением Государя. Он понимал, к каким тяжким последствиям это может привести страну во время войны. Но события в России далеко превзошли все ожидания. На смену непопулярному и безвольному Временному правительству путем переворота 25 октября 1917г. к власти пришли большевики, возглавленные интернационалом. Стоящий во главе их вождь Ленин на митинге кричал: “Нам, господа хорошие, на Россию наплевать!”

И повсюду в стране началось беспримерное в истории уничтожение неугодных людей, и таковых были миллионы!

Архиепископ Полтавский Феофан ясно видел и понимал, что начинают сбываться события “последних времен”. Апокалиптический “всадник, которому имя смерть”, появился на беспредельных просторах России, “ад следовал за ним, и дана ему власть над четвертою частью земли, умерщвлять мечом, и голодом, и мором, и зверями земными” (Откр. 6, 8).

То, что было открыто святым угодникам Божиим и старцам российским, начало сбываться: свершилось небывалое злодеяние в христианском мире. Вся Царская Семья варварски убита ночью в подвале дома Ипатьева 4/17 июля 1918г. в Екатеринбурге.

А прежде них, 31 мая/13 июня 1918 года убит в Перми Великий Князь Михаил Александрович, родной брат Государя.

Всего, с прочими убитыми в Алапаевске Пермской губернии и в Петрограде, из Императорского Дома Романовых убито 17 человек.

Царственный Венец у Царя был отнят не профессиональными революционерами, а депутатами Государственной Думы и генералами...

Евреинов^{[ 13 ]}.

Профессиональные революционеры уничтожили Государя физически. А произошло это все потому, что забыл народ России Господа Бога, отверг клятву, данную за нас праотцами нашими. Ведь эта клятва была присягой на верность Господу Богу и Государю. Наши предки Бога призвали в Свидетели этой клятвы, заявив, что, если появится противник той всенародной и вечной клятвы на верность Творцу и Вседержителю и Его слуге, Российскому Государю, “на того изменника стояти всею землею!”

Однако никто из “вождей” народных не поднял открыто этого знамени Всероссийского Собора 1613 года. И даже те, кто как будто стоял за правое дело против большевизма, пели как гимн слова измены: “Мы былого не жалеем, Царь нам не кумир... ”

Послал Господь Свой Святый Дух в сердца всех правос лавных христиан (Земли нашей), яко едиными усты вопияху, что быти... Царем... и Самодержцем Тебе, Великому Государю

Михаилу Феодоровичу. Целовали все Животворный Крест и обет дали, что за Великаго Государя, Богом почтеннаго, Богом избраннаго и Богом возлюбленнаго Царя... и за их Царские Дети, Которых Им, Государям, впредь Бог даст, души свои и головы положити и служити им, Государям нашим, верою и правдою, всеми душами и головами.

Прочтоша сию Утвержденную Грамоту на Великом Всероссийском Соборе, и выслушав большее во веки укрепление быти так во всем потому, как в сей Утвержденной Грамоте писано. А кто убо не похощет послушати сего Соборного Уложения, его же Бог благослови, и начнет глаголати ино, и молву в людях чинити, то таковый, аще от священнаго чину, и от Бояр, Царских Синклит, и воинских, или ин кто от простых людей, и в каком чину не буди, по священным правилам св. Апостол и Вселенских седми Соборов Святых Отец, и Поместных; и по Соборному Уложению всего извержен будет и от Церкви Божией отлучен, и Святых Христовых Тайн приобщения, яко раскольник Церкви Божией и всего православнаго христианства, мятежник и разоритель Закону Божию, а по Царским Законам месть восприемлет; и нашего смирения и всего освященнаго Собора, не буди на нем благословения от ныне и до века. Да будет твердо и неразрушимо в предыдущия лета, в роды и роды, и не прейдет ни едина черта от написаных в ней (в Утвержденной Грамоте)...

Безусловно, российский народ, в лице своих представителей, тяжко согрешил пред Господом Богом и виновен пред Помазанником Его. Он нарушил и отверг клятву-присягу на верность своему Царю. Он преступно и безбожно изменил ему, оставил его одиноким в самую трудную минуту и допустил страшное злодеяние цареубийства.

Неоднократно Владыка Феофан вспоминал, как он служил Божественную литургию во дворце. Как Государыня и ее Царственные Дочери пели на клиросе. Пение это — молитвенное, сосредоточенное, было выше всяких похвал. Так могли петь только глубоко верующие и бесконечно преданные Богу христиане. В этом чувствовался длительный опыт духовной жизни: с каким возвышенным, святым благоговением они пели и как читали во время этой службы. Во всем этом был подлинный, высокий, чисто монастырский дух. А с каким трепетом, с какими светлыми слезами приступали они ко Святой Чаше!..

Вспоминал Владыка благочестие и религиозность и самого Государя.

Каждый будний день Государь всегда начинал с молитвы в храме. Точно в восемь часов утра он входил в дворцовый храм. К этому моменту уже были прочитаны часы и служащим священником совершена проскомидия. Со входом Царя, священник делал возглас: “Благословенно Царство Отца, и Сына, и Святаго Духа, ныне, и присно, и во веки веков!” А точно в девять часов Литургия кончалась, при этом надо заметить, что не было каких-либо пропусков, сокращений, и священник и хор совсем не торопились. Секрет заключался в том, что не было никаких пауз. Это и давало возможность за один час окончить обедню. Для священника это было непременным условием. В алтаре висели стенные часы, и служащий следил, чтобы уложиться во времени. Государь всегда молился очень усердно. Каждая молитва и каждое прошение ектинии находили живой отклик в его душе... Точно в девять часов — последний раз “аминь”. Государь, приложившись ко Кресту, шел в свой кабинет, где и начинался его трудовой день.

При этом Владыка Архиепископ говорил, что в дворцовом храме всегда пел огромный и великолепный хор императорской капеллы.

Глава пятнадцатая

Как епархиальный Архиерей, Архиепископ Феофан был членом Поместного Собора Всероссийской Православной Церкви 1917-1918 годов. То время было тяжелое, голодное.

Вот что рассказал послушник Владыки Феофана о том далеком времени.

— Мы прибыли с Архиепископом Феофаном из Полтавы в Москву. Но нас здесь никто не встретил, и мы не знали, что нам делать. Отправились на подворье одного монастыря. Но сразу почувствовали, что мы нежеланные гости. Питания почти никакого не было. Давали по тарелке жидких щей. Владыка страдал желудком и этих щей не мог есть. Пришлось уйти оттуда. Вскоре нашли студента, который предоставил нам свою комнату на несколько дней... Я написал в Полтаву, прося срочно выслать продуктов. В Полтаве всего было вдоволь. Вскоре прибыл архимандрит из архиерейского дома и привез много еды. Наконец нам отвели помещение в Кремле. Там жили другие архиереи, голодные, как и все. Владыка их кормил. А затем жизнь немного наладилась. На заседаниях Собора я не был, не слушал речей, только мог наблюдать извне... Помню, как напали на Митрополита Макария, святой жизни был иерарх. Он покинул заседание, но улыбаясь...

Иногда Архиепископ делился своими впечатлениями об этом Соборе. Однако, живой свидетель этих рассказов, за давностью лет, мало что запомнил. Впрочем, вспоминается один случай о встрече с группой духовенства обновленческого толка и некоторыми либерально настроенными профессорами духовных академий. И вот эти либералы-модернисты, видимо, решили “уловить”, как говорит Писание, Архиепископа “в словах” (Лк. 11, 54; 20, 20), или об этом же говорит Св. Апостол: “Были и лжепророки в народе, как и у вас будут лжеучители, . . которые будут уловлять вас льстивыми словами” (2 Пет. 2, 1-3). Они начали как бы с “похвалы”, о которой сказано Псалмопевцем: “уста их мягче масла, а в сердце их вражда; слова их нежнее елея, но они суть обнаженные мечи” (Пс. 54, 22).

— Мы уважаем, мы чтим вас, ваше Высокопреосвященство, — говорили они.

— Мы знаем вашу принципиальность, вашу стойкость, вашу церковную мудрость. Вы сами видите, как волны времени быстро несутся, меняя все, меняя и нас... Была монархия, был самодержец Царь, а теперь ничего этого нет. И нам, с учетом этих перемен, приходится невольно уступать. И, как выражается великий учитель Церкви, св. Иоанн Златоуст, иногда, дабы успешнее ввести корабль Церкви в пристань, кораблю приходится уступить волнам. Вот и в данный момент, Церкви необходимо немного уступить...

— Весь вопрос, в чем уступить, — отвечал Архиепископ.

— Быть с большинством! В противном случае, ведь с кем вы останетесь?! Надо уступить, этого требует церковная мудрость. А если нет, то вы обрекаете себя на полное одиночество.

— Большинство может меня запугать, — говорит св. Василий Великий, — но не сможет меня убедить... Продолжая мысль великого Святителя, скажем, что и одиночество не страшно, а страшно отступление, отступление от Истины. И нам, православным, нет иного пути, как оставаться с Истиной. А это значит то, что неизменно оставаться с Господом Иисусом Христом. На Нем, как на основании, стоит вся Церковь: “Основания бо инаго никтоже может положити паче лежащаго, еже есть Иисус Христос” (1 Кор. 3, 11). И поэтому нельзя нам быть, как выражается Апостол, “младенцами, колеблющимися и увлекающимися всяким ветром учения, по лукавству человеков, по хитрому искусству обольщения” (Еф. 4, 14). Нам надо крепко держаться того, что мы получили от Духоносных Отцев Церкви. Об этом сказано в кондаке в неделю Святых Отцев Первого Вселенского Собора: “Апостол проповедание и Отец догматы, Церкви едину веру запечатлеша, яже и ризу носящи истины, исткану от еже свыше богословия... “ “Риза” — это одежда Церкви, учение, полученное от Святых Отцев древности. Святые Отцы восприняли ее от проповеди Апостолов. А Святые Апостолы приняли ее от Самого Источника верховной Истины, от Господа Иисуса Христа. Вот почему мы воспринимаем как нерушимый закон 1-е правило Шестого Вселенского Собора: “Хранити неприкосновенну нововведениям и изменениям веру, преданную нам от самовидцев и служителей Слова, Богоизбранных Апостолов... Ибо мы сообразно с тем, что определено прежде, совершенно решили, ниже прибавляти что либо, ниже убавляти, и не могли никоим образом”. А что касается вопроса, с кем мы останемся, если не присоединимся к тем, кто готов совершить революцию и в Церкви, то это совершенно ясно. Мы останемся неподвижными с теми, кто две тысячи лет созидал собою великое тело “Единой, Святой, Соборной и Апостольской Церкви” во вселенной, хотя и на земле, но Церкви Небесной. К этой неземной Церкви и мы, в некотором смысле, вошли немалым ликом угодников Божиих во главе с Просветителем Древней Руси, Св. Равноапостольным князем Владимиром и бесчисленными сонмами явленных и неявленных угодников, начиная с Киево-Печерских, с преподобными Антонием и Феодосием и с прочими святыми по землям и краям Отечества нашего, с Преподобными Сергием Радонежским и дивным Серафимом Саровским, со святителями и мучениками российскими, под покровом Царицы Небесной, Заступницы нашей... И таких “уступок”, о которых вы думаете, нам делать не приходится!

Оппоненты поняли, что Архиепископа Феофана переубедить невозможно и прекратили разговор с ним.

После Собора, вернувшись в Полтаву, Архиепископ Феофан пережил большие неприятности при столкновении с украинскими самостийниками, петлюровцами. Захватив власть в Киеве в свои руки, Петлюра и его сторонники потребовали от Полтавского Архиерея отслужить торжественную панихиду по бывшем гетмане Украины Иване Мазепе, любимце Царя Петра, но в Полтавском бою предательски изменившем Царю и перешедшем на сторону врагов — шведов и за это преданном Российской Православной Церковью анафеме. На требование петлюровцев Архиепископ ответил:

— Я не могу своею властью, не имею никакого права это сделать, хотя бы уже потому, что бывший гетман Иван Мазепа предан Церковью анафеме за свое предательство. И я, Архиепископ Полтавский, этой анафемы отменить не могу. Ей уже более двухсот лет. И эта анафема наложена Высшим Управлением Церкви Российской того времени.

— Так это же сделали москали в Синоде!

— Нет! Вы глубоко ошибаетесь. Тогда Синода еще не было, но не было и Патриарха. А Церковь управлялась Местоблюстителем Патриаршего Престола. А этим Местоблюстителем как раз был Митрополит Стефан Яворский, уроженец западной Украины. Да и вообще Царь Петр приближал к себе как раз украинцев, как более ученых. Таковы Митрополит Феодосий Яновский, Митрополит Феофан Прокопович и другие...

За этот мужественный отказ совершить противозаконное и антиканоническое действие самостийники заключили Архиепископа Феофана в тюрьму, откуда он вышел, когда самостийные власти сбежали из Полтавы при наступлении добровольческой армии.

Глава шестнадцатая

Революционные мечтатели Временного правительства продержались у власти всего лишь восемь месяцев. Но на гребне эсеровской революции до власти дорвались интернационалисты-большевики. И сразу началась кровавая расправа со всеми неугодными: с офицерством и интеллигенцией, чиновничеством и купечеством, с епископатом, священством и монашеством и со всеми теми, кого могли назвать буржуями, с зажиточными крестьянами, которых назвали кулаками и подкулачниками, а затем взялись за рабочих и простых крестьян. Началась гражданская война. Со стороны белых были добровольцы, со стороны “красных” — поголовная мобилизация.

За это время большевики показали себя тем, чем и были — “зверем из бездны” (Апок. 17, 8).

Белая армия, отступая, предлагала епископату “временно” эвакуироваться, потому что красные епископов убивали. И иерархи Юга России покинули кафедры, предполагая, что делают это временно. С точки зрения канонов это вполне законное основание, предусмотренное законами Церкви, — опасность “нашествия варваров”. И вот епископы, отступившие с Белой добровольческой армией, из Ставрополя переезжают в Екатеринодар (Краснодар). Здесь старейший иерарх, Митрополит Киевский и Галицкий Антоний (Храповицкий) вышел из собора со всем духовенством на соборную площадь, где собрались тысячи верующих и, обращаясь к ним, сказал:

— Дорогие во Христе, Господе нашем, соотечественники, православные христиане! Вот мы, иерархи Всероссийской Православной Церкви, под напором красных безбожников покинули свои кафедры, отступая вместе с Белой армией. Но сегодня мы решили спросить вас, народ Божий: что нам делать? Ибо издревле считается, что “голос народа — голос Божий!” Отступать и далее с Белой армией, возможно, и за пределы России, или нам не следует уходить, а надо остаться на волю Божию, принять страдания и мученическую смерть за нашу Святую Веру Христианскую? Мы вручаем сегодня себя Господу Богу и вам, и как вы решите, так и будет!

Народ решил, что надобно уехать за границу и там усердно молиться об оставшихся в большевистском аду.

Так решил народ, так ответил “глас Божий”!

Здесь же отслужили прощальный молебен, и тысячная толпа молилась со слезами. Казаки подходили прощаться ко всем иерархам. После этого группа эвакуированных архипастырей с остатками Белой армии попадает в Крым. Здесь епископы ютятся в севастопольском Георгиевском монастыре. А через три месяца покидают и Крым и оказываются за пределами России, в Константинополе. Вместе с прочими архиереями и Архиепископ Полтавский и Переяславский Феофан принял скорбный жребий изгнанничества.

Потрясенный эсхатологическими событиями на Родине, Архиепископ Феофан был всецело погружен в непрестанную молитву и моление о всех умученных и убиенных красным зверем и о тех, кто в его власти...

Иногда он служил в различных подворьях афонских монастырей Константинополя. И профессор Н. М. Зернов в своих воспоминаниях “На переломе” дает в немногих словах духовный портрет Архиепископа Феофана: “Архиепископ Феофан Полтавский был ученый-аскет, отрешенный от мира. Со склоненной вниз головою, с едва слышным голосом, он иногда служил на одном из афонских подворий. Казалось, что он не замечает окружающих и весь погружен в молитву. От него исходила только ему присущая сила, которая приковывала внимание к этому хилому старцу”.

Уехав из Константинополя, российские иерархи осели в королевстве СХС (позже названном Югославией), потому что юный Король Александр сохранял трогательную любовь к упраздненной России. И иерархи Православной Российской Церкви нашли приют в этой разоренной войною, но благодарной стране.

Владыка Феофан переехал в Югославию и поселился в одном из монастырей, предоставленных русским, и считался там игуменом. Но из этого монастыря он перешел в другой. Об этом рассказал схиархимандрит Амвросий (Мильковский), живший там же и рукоположенный Архиепископом Феофаном в сан иеромонаха.

В жизни Владыки Феофана, говорил о. Амвросий, было время, когда он нес очень суровый пост. Его дневное питание составляла просфора с водою. А кроме того, он носил и вериги. Но убедившись на собственном опыте, что при слабом организме такое питание приводит только к расстройству здоровья, он последовал совету Святых Отцев. Чрезвычайное пощение оставил, восприняв умеренность “царского (среднего) пути”. Он прилагал все усилия к “умному деланию”, к стяжанию непрестанной молитвы, которая с успехом вела в нем “невидимую брань”. Господь даровал ему Свое благословение. Он стяжал этот редкий дар Божий... Игуменство он принял, но духовно остался тем, кем Господь благословил ему быть. Поэтому он не вкушал пищи со всеми и, по крайней слабости, не выходил на полевые работы. Все это вызвало непонимание старшей братии. Они осуждали Владыку, роптали на него и предпочитали ему Епископа Вениамина, представлявшего тип монаха общественного, социального. Но юные из братии были на стороне Владыки Феофана. Старшие не скрывали от него своего ропота. При его, человека молитвы, игуменстве монастырь стал другим; многие, особенно молодые, брали пример с игумена. Но понимая то, что успокоить брожение в монастыре он не может, и имея горячее желание иной, затворнической жизни, Архиепископ решил покинуть монастырь в Петковице. Тем более, что его с радостью готовы были принять в другой небольшой “русский” монастырь.

Перед отъездом, в день праздника церкви в Петковице, 1 октября 1923 года, Архиепископ Феофан совершил Божественную литургию, во время которой рукоположил иеродиакона Амвросия в монахи. И на этой службе произошло знаменательное событие. Некоторые сподобились видеть в алтаре, около Святого Престола, стоящую и молящуюся св. великомученицу Параскеву (по народному — св. Петку)...

Так закончилось то недовольство, та распря среди братии монастыря против игуменства Архиепископа Феофана, ибо св. Параскева показала, что она, быть может, вместе с ним и удалится из Петковицы. Это произвело на некоторых удручающее впечатление. Потребовалось даже вмешательство Митрополита Антония (Храповицкого), который заверил братию, что монастырь будет процветать. Но после ухода Архиепископа Феофана монастырь пошел к закату.

Больного Архиепископа взяла малочисленная братия другого монастыря. Болезнь его усиливалась. Из-за общей слабости он с трудом мог двигаться. Больное горло отнимало последний остаток сил. С каждым днем он все более и более слабел. По малочисленности братии в монастыре богослужений не было, некому было служить. А неподалеку был сербский православный монастырь. Однажды в том монастыре зазвонили к вечерне. И больной Архиепископ решил, быть может, в последний раз помолиться в храме: собрался и пошел на звон в сербский монастырь. Когда же он с трудом пришел туда, то увидел, что иеромонах играет в карты за оградой, епитрахиль его висит на дереве рядом, а храм — на замке.

Владыка подошел к иеромонаху и спросил:

— А что, вечерня уже отошла?

— Да нет, мы позвонили, чтобы верующие знали, что завтра праздник, — ответил иеромонах.

— А вечерняя служба?

— Так службы у нас не бывает, только звон.

Архиепископ молча поклонился иеромонаху и в тяжком раздумье пошел в свой монастырь: “Вот он — тот упадок веры, о котором сказано: “Сын Человеческий пришед обрящет ли веру на земли” (Лк. 18, 8), — думал Владыка. — У нас, в России, насилием уничтожают веру, а здесь она гаснет сама собою и в пастырях, и в пасомых. Ведь так и предсказано Господом: “И солнце померкнет, и луна не даст света своего, и звезды спадут с небесе” (Мф. 24, 29). Это — иносказание. Бог ведь — вечное Солнце вселенной. Но наступит такое время, оно уже наступает, — что люди не будут видеть этого Солнца из-за духовной слепоты. О бедное человечество! О ужасная слепота! А то вечное Солнце как светило, так и будет светить вечно, но сознание человеческое слепнет, омрачается настолько, что не в состоянии видеть свет этого Солнца... При этом условии земная Церковь, как Луна, светящая отраженным светом вечного Солнца — Бога, не в состоянии дать прежнего отражения, потому что “звезды”, руководители земной Церкви, “спадут с небесе”... Мы должны быть не земными, а небесными, но мы совершенно забыли небесное и стали только земными... ”

С такими печальными мыслями Архиепископ возвратился к себе в келию. В последующие дни он быстро начал терять силы. Горло нестерпимо болело. Пищи он не принимал, да и совершенно отсутствовал аппетит. Он понимал, что конец приближается... Наступал праздник Покрова Пресвятой Богородицы. Сил уже не было совершенно. Он помолился Царице Небесной со слезами бессилия и предал себя в руки Божии, прошептав:

— Господи Иисусе Христе, Сыне Божий, в руце Твои предаю дух мой!

Дальше он ничего не помнил...

Малочисленная братия монастыря была крайне встревожена. Архиепископ лежал, словно мертвый, но все же дыхание слабо теплилось в неподвижном теле. В таком состоянии он пробыл двое суток. Только на третьи он очнулся и ощутил в себе огромную перемену. Он открыл глаза, с радостью узнавая окружающие предметы: ведь это было несомненное возвращение к жизни! И слезы радости полились из глаз Святителя, слезы беспредельной радости умиления. И он внезапно вспомнил слова пророчества дивной рабы Божией, старицы Христа ради юродивой и тайной монахини, Паши Саровской: “Матерь Божия избавит!.. Пресвятая Владычица спасет!.. ”

В этот миг он ясно припомнил, как раба Божия, всплеснув руками, выхватила у него саван.

Владыка Архиепископ нашел в себе совершенно новые силы. Он бодро встал и начал горячо молиться и благодарить Пресвятую Деву, Царицу Небесную за Ее великую милость, за явное чудо спасения от смерти:

— Я понял ясно всем моим существом, что именно Она, Пресвятая и Пречистая и Преблагословенная Царица и Владычица, Великая Заступница рода христианского, явила на мне, недостойном, Божию неизреченную милость, избавила меня, умиравшего, от несомненной смерти... Как мне возблагодарить Тебя, Пресвятая Дева?! Я немощный человек и я бессилен сказать что-то равнодостойное. Даже если я буду изливать мою благодарность, как обильную воду, все это будет, я чувствую, очень далеко от должного...

Вскоре после чудесного выздоровления совершилось другое дивное событие и чудо Божие: от неизвестного лица из Советской России на имя Архиепископа пришла посылка, а в ней прекрасная икона Преподобного Серафима Саровского. Какая тогда была радость! И все это вместе слилось в великую и бесконечную благодарность Царице Небесной за избавление от смерти по святым молитвам Преподобного Серафима Саровского через Христа ради юродивую Пашу Саровскую.

Как такая посылка могла прийти из богоборной страны, когда и простые письма из России не доходили?! Да и кто мог знать там адрес Владыки? Чудо, чудо Божие, дивное чудо!.. И как все это окрылило больного Архиепископа!

Глава семнадцатая

Владыка Архиепископ Феофан жил в одном из “русских” монастырей Югославии. Поблизости был город Эрцегнови. В нем русским беженцам была предоставлена одна небольшая церковка, в которой служил молодой одинокий батюшка. Семья его осталась в России, потому что не смогла с ним выехать. И он очень горевал и сокрушался об этом.

Подошла Святая Пасха, и священник этот, по русскому обычаю, пошел по прихожанам-изгнанникам, поздравляя всех с великим Праздником и молясь в каждом доме Воскресшему Христу о дорогой Родине. Он всех поздравлял с радостным днем Святой Пасхи, а у самого на душе была страшная тяжесть. Как вспомнит о семье, сидя за пасхальным столом, так и заплачет. И переходя из дома в дом, он незаметно для себя захмелел. А при нем были церковные деньги, вся касса. Когда хмель прошел, он обнаружил, что денег нет. Что делать? Где искать? Ведь во многих местах был и, возможно, где-нибудь оставил или уронил.

Священник был нравственно убит, и в такой день... Он сознавал себя виновным, не представляя, где искать пропавшие деньги. А человекоубийца-дьявол тут как тут, внушает отчаяние бедному священнику: “Да ведь совершенно ясно, что Бог тебя оставил. А ты все уповал на Него. Ты ведь и без семьи, и о них нет у тебя никаких вестей, а тут еще такой невыносимый позор — пропажа церковных денег. Да еще в такой день! У всех радость, и только у тебя одного такое страшное горе. И кто тебе поверит, что деньги действительно пропали и ты не знаешь сам, где они. Все думают, что ты сам их украл и делаешь вид, что страдаешь... В их глазах ты вор церковного имущества. А еще священник. Ведь похищение церковного имущества — самый страшный грех!.. Какой выход? Чтобы доказать всем, что ты невиновен и чист, иного пути нет, только — в петлю! Тогда все поймут, что ты — не вор... ”

Вот такие-то мысли и вертелись в бедной голове несчастного священника. И все настойчивей и настойчивей. И, наконец, он твердо решил, что если денег не найдет, то покончит с собой... Другого выхода нет!..

Воображая себя в гробу, несчастный плакал горючими слезами. С этими мрачными мыслями, измученный и утомленный, он заснул. И видит во сне Архиепископа Полтавского Феофана. Святитель ему говорит: “Иди в Божий храм и там найдешь потерянное!”

При этих словах он сразу проснулся, шепча молитвы и благодаря Господа. И еще до рассвета он не то что пошел, а насколько хватило сил, побежал в храм. Молясь и обливаясь слезами, он, дрожащий, отпер двери. Осеняя себя крестным знамением, вошел, зажег свечу и начал осматривать все. И вдруг увидел, что на одном из боковых сидений лежит его пакет.

И он прерывающимся голосом, сквозь слезы и рыдания в радости запел: “Христос воскресе из мертвых, смертию смерть поправ и сущим во гробех живот даровав!”

В умилении он повторял эти слова без счету раз, заливаясь благодарными слезами. А как только настал день, отправился в монастырь к Архиепископу Феофану, чтобы выразить ему благодарность за свое спасение. Он упал перед ним ниц и радостно заплакал. Он просил прощения за свое маловерие и отчаяние. Владыка Архиепископ в недоумении спросил:

— В чем дело, отец, ведь я ничего не могу понять?! За что меня благодарите?

Тогда священник рассказал все, что произошло с ним в первый день Пасхи, не переставая при этом благодарить Владыку.

Владыка Архиепископ на это ответил священнику:

— Успокойтесь, батюшка, успокойтесь, и всю вашу жизнь благодарите Господа, спасшего вас от такого греха в дни Святой Пасхи. А меня благодарить не за что. Это милость Божия к вам. Святый Пророк Давид говорит: “Не нам, Господи, не нам, но имени Твоему даждь славу о милости Твоей” (Пс. 113, 9)... Для меня это не только опасно, но и духовно убийственно. Меня благодарить нечего. Ведь я здесь ни при чем. Об этом я ровно ничего не знаю. Благодарите Всемилостивого Господа и Его по плоти Преблагословенную Матерь, Пресвятую Деву, за эту великую милость, к вам явленную. Сами видите, что вы были на краю гибели и временной, и вечной, и в этот момент пришла к вам помощь Божия. Так всегда и бывает: когда все человеческие усилия уже тщетны, а все возможности исчерпаны, тогда и приходит к нам помощь свыше. А чрезмерную скорбь о семье, неугодную Богу, надо изжить твердым упованием на Господа. Поэтому ни унывать, ни отчаиваться никогда не надо. “Господь близко” к каждому из нас, как говорит Писание (Фил. 4, 5). Прежде всего надо всегда прибегать с усердной молитвою ко Господу и тогда мы найдем больше, чем искали. Запомните сказанное вам Господом: “Иди в храм Божий и там потерянное найдешь!” Ведь это не я вам сказал, а сказал Сам Господь. Иными словами, он выразил ту святую истину, что всегда во всякой нужде надо обращаться за помощью к Господу Богу. У Него искать то, в чем нуждаемся. Но ко Господу надо обращаться с полной верою, что получим просимое: “Вся, елика аще воспросите в молитве, верующе, приимете” (Мф. 21, 22). А если иногда и не получим, говорят Святые Отцы, то или по маловерию, или не своевременно просим, или просимое неполезно, или мы получим то, что будет нам более полезно. Твердо слово Христа Спасителя: “по вере ваю буди вама” (Мф. 9, 29).

Глава восемнадцатая

В период своего пребывания в Югославии Архиепископ Феофан был в тяжелом положении. Однако он безропотно и долготерпеливо переносил все, уповая только на милость Божию. И надежда эта его не посрамила. То, что он советовал другим, он исполнял на деле сам, следуя наставлениям Святых Отцев. И вот милость Божия явилась неожиданно.

В 1925 году Архиепископ Феофан получил предложение от Святого Синода Болгарской Православной Церкви переехать на жительство в Софию. Дело в том, что и сам председатель Митрополит Климент, и некоторые из членов Болгарского Синода были его учениками, студентами Петербургской Духовной Академии.

Владыке были предоставлены две комнаты с отдельным коридором в самой Синодальной Палате, в юго-западной части здания, на втором этаже. Синодальная Палата находилась на площади св. кн. Александра Невского.

К тому же и правящий русскими церквами в Болгарии Архиерей, Епископ Лубенский Серафим (Соболев), всячески содействовал переезду Архиепископа Феофана в Болгарию. Епископ Серафим был рукоположен Архиепископом Феофаном в качестве викария Полтавской епархии.

Владыка Архиепископ прибыл в столицу Болгарии в 1925 году. И первое время между Архиепископом и его викарием было полное единомыслие и даже духовная дружба. Они вместе отправлялись в Сремские Карловцы на соборы Русской Православной Церкви и вместе проводили лето на берегу Черного моря.

Но, к глубокому сожалению, викарный Епископ попал под влияние людей, которые уводили его в сторону от бескомпромиссной линии Архиепископа Феофана. В начале этот отход не очень был заметен. Однако отношения между ними со стороны Епископа оборвались уже в 1930 году. А в середине апреля 1931 года Архиепископ Феофан переехал во Францию. И, конечно, одним из мотивов отъезда была неприязнь со стороны бывшего викария, Епископа Серафима.

Под влиянием каких-то “дальновидных советников” он перестал произносить проповеди, как прежде, в середине двадцатых годов, затрагивавшие острые темы страдающей под игом безбожия Родины, увы, с дальним прицелом быть принятым советской властью. Так стойкость и бескомпромиссность исповеднической Церкви сменилась малодушием и приспособленчеством к той линии поведения, которую вела Московская Патриархия. Этим и подготавливался последующий переход под главенство и водительство Московского патриарха Алексия (Симанского).

И вот что делает враг спасения человеческого. Бывший ученик и викарий Архиепископа Полтавского и Переяславского Феофана, дабы подчеркнуть полный духовный разрыв со своим старцем, еще до отъезда Владыки Феофана во Францию, переменил свой титул с “Лубенского” на “Богучарский”. Эту перемену он объяснял политическими соображениями, говоря, что “Лубенский” некоторые могут спутать с иным словом — “Лубянский”. Но, как говорил Владыка Феофан, он хотел уйти из епархии Полтавской и Переяславской, чтобы не быть в подчинении Архиепископу Феофану.

Неприязнь к тихому и смиренному Владыке Феофану сказалась и в том, что архиерейское облачение (малиновое, бархатное), которое давал Епископ Серафим Архиепископу Феофану (своего облачения у Архиепископа не было), сам Епископ перестал одевать и отдал саккос носить иподиаконам как стихарь. И более того, окружение Епископа Серафима называло Архиепископа пренебрежительно “Феофашкой”. Но кто возьмется утверждать обратное тому, что обещал Господь всем униженным Его ради?! Ибо Святый Владыка вечности сказал о таковых: “Блажени есте, егда поносят вам, и ижденут, и рекут всяк зол глагол на вы лжуще, Мене ради. Радуйтеся и веселитеся, яко мзда ваша многа на небесех” (Мф. 5, 11-12).

Но, к сожалению, неприятности этим не кончились.

Архиепископ Феофан несколько лет работал над опровержением неправославного учения протоиерея Сергия Булгакова о “Софии” четвертой женственной ипостаси в Боге. Епископу Серафиму была хорошо известна точка зрения Архиепископа по этому вопросу. И когда Архиепископа Феофана уже не было в Болгарии и он закрылся в затворе, Епископ Серафим выпустил книгу на эту тему с обильными параллельными местами греческого и русского текста Святых Отцев. Однако в столице Болгарии была устойчивая молва, что книгу написал некий профессор, а издал ее от своего имени Епископ Серафим. Судя по самой книге, ее нельзя было написать, живя в Софии и, главное, без знания греческого языка. Таково мнение одного из видных ученых — профессора Н. Н. Глубоковского. Несмотря на это, по ходатайству того профессора, которому молва приписывала авторство книги, Епископ Серафим “за написание этой книги” получил степень магистра и был возведен в сан Архиепископа Синодом Заграничной Церкви.

Архиепископ Феофан тяжело переживал духовную перемену в своем викарии. Николай Соболев, мирское имя Преосвященного Серафима, учась в С.-Петербургской Духовной Академии, был одним из “феофанитов”, последователей Владыки Феофана. Перед тем как рукоположить его в викарии, Владыка Феофан получил заверение будущего Епископа Серафима, что он обещает пред Богом во всем слушаться своего старца, Архиепископа Феофана, и только тогда Владыка Феофан согласился рукоположить Архимандрита Серафима себе в викарные епископы.

Окружение Владыки Серафима вело сознательную линию на его разрыв с Архиепископом Феофаном. А одна “ученая” дама сделала попытку подчинить своему прямому влиянию и Архиепископа Феофана, пытаясь выяснить его позицию на предстоящем соборе. Архиепископ Феофан ей ответил так: “Святой Апостол Павел запрещает женщине вмешиваться в руководство Церковью! А святой Иоанн Златоуст говорит, что если женщина руководит Церковью, то это значит, что корабль Церкви перевернут вверх дном. Так как женщине отведено место в самой нижней части этого корабля. И если нижний трюм оказался наверху, то это значит, что корабль потерпел катастрофу, — перевернулся, затонул... ”

Свою независимость Архиепископ Феофан отстаивал мужественно и делал попытки повлиять на викария, который находился в духовном ослеплении, считая уже упомянутую женщину старицей.

К концу двадцатых годов разрыв окончательно наметился. Упомянутый прежде Сергей Коссов был близок к окружению Епископа Серафима. Да и родителей Коссова Преосвященный лично знал. В конце двадцатых годов Коссов начал выдавать себя за личного секретаря Архиепископа Феофана, что на самом деле было лишь грубым обманом. Однако Коссов вел себя как власть имущий ревизор. Без разрешения входил в кабинет Владыки и, в его отсутствие, усаживался за его письменный стол, просматривал письма и все, что находилось в ящиках письменного стола. И что мог сделать с таким человеком смиренный и кроткий Архиепископ, живущий изолированно и одиноко, когда тот сумел заверить сторожа в здании Синода, что он секретарь Владыки?! Из уважения к Архиепископу разрешалось входить в любое время и Коссову. Ведь при Архиепископе не было никого, кто мог бы воздействовать на этого наглого обманщика. Однажды случайно оказавшийся у Архиепископа на беседе молодой человек попытался выгнать “секретаря”, но тот оказался физически сильнее и не поддался усилиям юноши.

Потом в разговоре с Владыкой он грозился, что наймет особых людей, и они изобьют до полусмерти молодого человека. Это его признание совершенно открыло глаза на нравственный уровень неразгаданного в ту пору шантажиста.

Неудивительно, что он обнародовал злую клевету и ложь на Архиепископа Феофана в ватиканской газете. И, конечно, все, что дискредитирует или хотя бы бросает тень на православного иерарха, особенно приятно Ватикану: будь то клевета, что он ввел Распутина в Царский Дворец, или клевета и ложь, что на этой почве он страшно мучается, что потерял душевное равновесие и, даже, сошел с ума. Все это было на руку Ватикану. И не только на руку католикам, но и, может быть, окружению бывшего викария.

Правда, Сергей Коссов был только поставщиком клеветнической информации, главный же редактор остался неизвестен.

Любопытна одна подробность. Некий болгарин, вхожий к монсеньеру Ронкалли, в ту пору папскому нуцию и будущему Папе Иоанну ХХII, бывал у Архиепископа Феофана. Он рассказал ему, что видел у Ронкалли картотеку, где есть и карточка с биографией Феофана. Конечно, эта биография составлена отнюдь не в Софии, а в Ватиканском министерстве иностранных дел. Значит, за Архиепископом Феофаном со стороны католиков велось специальное наблюдение и, нет сомнения, что не в доброжелательных целях.

В этом вскоре убедился и сам Архиепископ Феофан. Однажды на Софийском вокзале в ожидании поезда в Югославию он заметил какого-то молодого человека с живым румянцем на лице, в католической сутане и пурпуровом берете. Как выяснилось впоследствии, это и был сам папский нунций, Архиепископ Анжело Ронкалли. Он на значительном расстоянии поторопился благословить Архиепископа Феофана. Владыка, рассказывая об этом с улыбкой, заметил, что тот демонстрировал свое старшинство.

У Владыки Феофана, этого скромного, тихого и замкнутого подвижника было много врагов: либералы и модернисты, католики и масоны, и, как это ни странно, враждовала с ним и своя лжебратия, в первою очередь — советская Москва. Одно письмо, рассказывал Архиепископ, присланное из Франции в Софию, пришло к нему с демонстративным штемпелем “Москва”.

И поэтому ничего удивительного нет в том, что клевета и злохуление не оставляют его и за гробом. Так, например, распускается слух людьми, как будто верующими и церковными, о том, что к концу своей жизни Архиепископ Феофан сошел с ума: ни с кем не имел общения, жил в пещере и, наконец, похоронен неизвестно кем, возможно католиками!..

И если Архиепископ Феофан прекратил общение с окружающими и закончил жизнь в пещерах, то разве это упрек для христианина?! Напротив, это величайшая похвала. И св. Апостол, восхваляя древних подвижников, пишет: “... скитались в милотях и козьих кожах, терпя недостатки, скорби, озлобления. Те, которых весь мир не был достоин, скитались по пустыням и горам, по пещерам и ущельям земли” (Евр. 11, 37-38). Кто из святых Христовых подвижников не прошел этим путем?! Владыка Феофан всему предпочел этот узкий, тернистый Христов путь и ушел из этой жизни через тесные врата в Царство Небесное (Мф. 7, 13-14). А что кто-то порочит путь праведника, то да вразумит и простит их Господь.

Недаром говорится, что всех людей, стоящих выше общества, оно поливает грязью, осыпает насмешками. Вместо того, чтобы подняться к той высоте, всячески силятся унизить их клеветою. Вот и Владыка Феофан, иерарх и подвижник, настоящий сосуд нрава Христова и благодати, стоял выше всех окружающих. На нем сбывается в точности то, о чем говорит Писание, читаемое на паремиях в церкви: “Он пред нами — обличение помыслов (и нравов) наших. Тяжело нам и смотреть на него, ибо жизнь его не похожа на жизнь других, и отличны пути его: он удаляется от путей наших, как от нечистот, ублажает кончину праведных... ” (Прем. Солом. 2, 14-16).

Глава девятнадцатая

Архиепископ Феофан нам ничего не говорил о своем несогласии с Митрополитом Антонием (Храповицким) по вопросам догматическим. Но однако чувствовалось, что в Синоде Заграничной Церкви что-то произошло, и по этой причине Владыка Архиепископ перестал ездить на заседания Синода в Сремски Карловцы. И только через много лет после кончины Архиепископа Феофана, когда нам открылась возможность познакомиться с частью архива Владыки, стала понятна сущность догматического несогласия с Митрополитом Антонием и, в частности, с тем, что он пытался “освободить богословскую науку, а равно и катехизис школьный от инославных наслоений” (Догмат Искупления. Ср. Карловцы, 1926). На первый взгляд, как будто бы благая цель. Но это “освобождение” касается основного догмата веры Православной Церкви — догмата Искупления. И весь трагизм в том, что Митрополит Антоний дает свое собственное понимание этого догмата, невзирая на то, что его понимание совершенно чуждо учению Святых Отцев единой Святой Соборной и Апостольской Церкви, хотя он и уверяет, что его учение “вполне согласуется со Священным Писанием и церковным Преданием (т.е. Святыми Отцами Церкви), а его кажущаяся новость заключается только в том, что он излагает учение Церкви языком точных понятий в согласовании смысла разбираемого догмата с прочими важнейшими истинами веры” (Догмат Искупления, с. 58-59).

Живя в Югославии, Митрополит Антоний ранее, чем Догмат Искупления, издает свой катехизис под названием: “Опыт Христианского Православного Катехизиса” (Сремски Карловцы, 1924). А 27 марта/9 апреля 1925 года Заграничный Синод выносит угодное Митрополиту Антонию решение о замене Пространного Катехизиса Митрополита Филарета (Московского) упомянутым “Опытом Христианского Православного Катехизиса” Митрополита Антония и использовании его в качестве учебника в русских школах за границей.

Одновременно с заявлением в Архиерейский Собор Русской Православной Церкви за границей Архиепископ Феофан и Епископ Серафим представили свои доклады, в которых указывается, в чем именно они усматривают в учении Митрополита Антония противоречие учению Святых Отцев. “В своих докладах мы доказываем, писалось в заявлении, что учение Митрополита Антония, выраженное в катехизисе, не только не согласуется с учением Святых Отцев Церкви, но даже ему противоречит”.

Главный доклад представлен Архиепископом Феофаном и носит название “Об Искуплении в понимании Митрополита Антония”. Он состоит из трех частей: 1. Гефсиманское моление. 2. Голгофская Жертва. 3. О гневе Божием. Труд этот занимает шестьдесят две машинописные страницы. Доклад же Епископа Серафима “О клятве” занимает всего девять страниц. На нем стоит дата, написанная рукою автора: 12 августа 1925 г. На докладе Архиепископа Феофана, на титульном листе, сделана его рукою пометка: 1926. IV. 15. Это, видимо, дата отправки докладов.

Несомненно, это тот самый доклад, который был выслан Митрополиту Антонию. Сделан он с исключительной осторожностью и мягкостью. Архиепископ Феофан старался до крайнего минимума свести свое значение в этом докладе. Цитируя Святых Отцев, он показывает безбрежный океан святоотеческого учения, предлагая Митрополиту Антонию самому убедиться, что его понимание догмата Искупления ошибочно, что Святые Отцы Церкви опровергают его. Поэтому Архиепископ Феофан неправославное понимание Митрополита Антония мягко называет всего лишь недоразумением (Об Искуплении, с. 17).

Он начинает свой труд с цитаты, определяющей требование, предъявляемое к такому сочинению, как Катехизис Митрополита Антония:

“Цель символических сочинений, под каким бы названием они ни были известны — символов, вероопределений, вероизложений, исповеданий и прочее, состоит в том, чтобы дать понять вероучение известной церкви в том виде, в котором оно действительно исповедуется обществом или лицом, от имени которого представляется.

Определенность, самая изысканная точность, простиравшаяся нередко до щепетильности, до расстановки слов и знаков препинания, является необходимою принадлежностью задавшихся подобною целью: при малейшей погрешности против точности она не будет достигнута” (Христианское чтение. Проф. И. Е. Троицкий. 1869, май, с. 720-721).

Выписав эту цитату, Архиепископ Феофан задает себе вопрос и тут же отвечает на него: “Удовлетворяет ли этим требованиям вновь составленный Катехизис Митрополита Антония? По нашему мнению, решительно нет. Он не только не отличается точностью, но в некоторых вопросах даже отступает от догматического учения Православной Церкви. Это мы прежде всего и главным образом утверждаем относительно догматического учения об Искуплении, к рассмотрению которого и перейдем” (Об Искуплении, с. 1).

Далее Архиепископ пишет: “Учение Высокопреосвященного Митрополита Антония об Искуплении отличается от общепринятого церковного учения двумя особенностями: а) верховное значение в искупительном подвиге Христа переносится у него с Голгофы в Гефсиманию; б) самый искупительный подвиг Христа Спасителя понимается им не в смысле Искупительной Жертвы за род человеческий, а в смысле подвига сострадательной любви за него”.

И сразу после этого Архиепископ Феофан, цитируя Митрополита Антония, излагает его учение.

“Должно опровергнуть ходячее представление о Гефсиманской молитве, как будто бы внушенной Христу страхом предстоящих телесных страданий и смерти. Это было бы крайне недостойно Господа, Которого рабы потом шли на мучения, радуясь и ликуя среди терзаний их телес, а смерти за Христа жаждали, как величайшего блага. Спаситель же знал, что дух Его разлучится с телом менее чем на двое суток, и уже потому не мог Он взирать на телесную смерть как на что-то ужасное. Мы уверены, что тяжкие муки Спасителя в Гефсимании происходили от созерцания греховной жизни и греховной настроенности всех человеческих поколений, начиная с Его тогдашних врагов и предателей, и что слова Господни: “да мимо идет от Мене чаша сия” (Мф. 26, 39), относятся не к предстоящему распятию и смерти, а именно к этому, совершенно было подавившему Его, настроению глубокой скорби за столь любимый Им грешный человеческий род” (Собрание сочинений, т. IV, Киев, 1918, с. 45-46; “Догмат Искупления”, Сремски Карловцы, 1926, с. 32-33).

Архиепископ Феофан ставит вопрос, справедливо ли автор верховное значение в искупительном подвиге Спасителя переносит с Голгофы в Гефсиманию и правильно ли он понимает подвиг Гефсиманского моления Спасителя.

Митрополит Антоний утверждает, что произнесенные Спасителем во время Гефсиманского моления слова: “да мимо идет от Мене чаша сия” (Мф. 26, 39) относятся не к предстоящему распятию и смерти, а к тем тяжелым мукам Спасителя, которые Он переживал в Гефсимании и которые происходили у Него от созерцания греховной жизни человечества и от сострадания последнему. Доказывает он свое мнение ссылкою на известные слова Ап. Павла из послания к евреям о том, что Спаситель в Гефсиманском саду “с сильным воплем и со слезами молился к могущему спасти Его от смерти Небесному Отцу и был услышан в Своей молитве за Свое благоговение” (Евр. 5, 7). Если бы Спаситель, говорит автор, молился о избавлении от распятия и смерти, то Апостол не сказал бы, что Он был услышан, так как распятие и смерть он все же претерпел. А если Апостол говорит, что Он был услышан, то значит, что Он молился не об избавлении от распятия и смерти, а о чем-то другом, а именно об избавлении от внутренних страданий, коими Он уже страдал в Гефсиманском саду за грехи рода человеческого.

Но с приведенным толкованием Высокопреосвященного автора согласиться нельзя. Почему-то Митрополит Антоний Гефсиманскую молитву Спасителя ограничивает словами: “да мимо идет от Мене чаша сия” (Мф. 26, 39) и опускает вторую половину этой молитвы: “обаче не якоже Аз хощу, но якоже Ты” (Мф. 26, 39). А между тем из полного текста молитвы Спасителя видно, что Он молился не просто об избавлении от распятия и смерти, а условно, если будет на то воля Божия. А воле Божией было благоугодно, чтобы Спаситель испил чашу голгофских страданий за грехи рода человеческого. Спаситель был услышан, но в чем же услышан, если страдание и смерть все же были, несмотря на молитву? Он был избавлен от страха смерти по человечеству. Так понимали и толковали настоящее место все Святые Отцы и Учители Церкви!” (Об Искуплении”, с. 8-9, рукопись).

И далее Архиепископ переходит к доказательствам, цитируя Св. Отцев. И начинает он со Святого Афанасия Великого: “Когда (Спаситель) говорит: “Отче, аще возможно есть, да мимо идет от Мене чаша сия” (Мф. 26, 39); и “дух убо бодр, плоть же немощна” (Мф. 26, 41), тогда показывает две воли; человеческую, свойственную плоти, и Божескую, свойственную Богу; и человеческая, по немощи плоти, отрекается от страдания, а Божеская Его воля готова на него. И как Петр, услышав о страдании, убоялся и сказал: “милосерд Ты Господи: не имать быти Тебе сие”. Господь же укоряя его, говорит: “иди за Мною, сатано, соблазн Ми еси, яко не мыслиши, яже Божеская, но человеческая” (Мф. 16, 22-23); так разумеется и здесь. В подобии человеческом быв, Он отрекается от страдания как человек; но как Бог, не причастный страданию по Божеской сущности, с готовностью приял страдание и смерть” (О явлении во плоти Бога Слова и против ариан. Сергиев-Посад, 1903. т. 3, параграф 21, с. 273).

За этими словами Архиепископ Феофан приводит место иное из того же св. Афанасия Александрийского Великого. А затем следуют: св. Григорий Нисский, св. Иоанн Златоуст (две цитаты), св. Кирилл Александрийский (три цитаты), св. Ефрем Сирин (Об Искуплении, с. 10-16). И, наконец, Архиепископ приводит выписку из “Точного изложения православной веры” св. Иоанна Дамаскина как классического, в котором со всею наглядностью и ясностью решается вопрос о существовании и взаимоотношении двух воль во Христе. Вот что пишет св. Иоанн Дамаскин: “Пред спасительным Своим страданием Он (Спаситель) говорит: “Отче, аще возможно, да мимо идет от Мене чаша сия” (Мф. 26, 39); но, очевидно, Он должен пить чашу как человек, а не как Бог. Посему, как человек, хочет, чтобы миновала Его чаша. Это были слова естественной боязни. “Обаче не Моя да будет воля” (Лк. 22, 42); не Моя, поколику Я имею иную от Твоей сущность, но твоя, т.е. Моя и Твоя, поколику Я Тебе единосущен.

Он естественно имел хотение и как Бог, и как человек впрочем, человеческая воля следовала и подчинялась Божеской Его воле, не действуя по собственному расположению, но желая только того, чего хотела Божеская Его воля. Когда же Божеская воля попускала, тогда человеческая воля естественно подвергалась тому, что свойственно ей. Так, когда она отрицалась от смерти, а Божеская Его воля соизволяла на сие и попускала, тогда естественно отрицалась от смерти и находилась в борении и страхе. Когда же Божеская Его воля восхотела, чтобы человеческая Его воля избрала смерть, тогда страдание Его соделалось произвольным, потому что Он добровольно предал Себя на смерть не только как Бог, но и как человек” (Точное изложение православной веры, кн. 3, гл. 18).

Приведя эти слова св. Иоанна Дамаскина, Архиепископ Феофан пишет: “Изо всего сказанного видно, что по общему учению Святоотеческому Гефсиманское моление Христа Спасителя не было искупительным подвигом страдающей любви Христовой за грехи рода человеческого, а было подвигом борения Христа Спасителя со страхом грядущих Голгофских страданий.

Митрополит Антоний находит такое понимание Гефсиманского подвига Спасителя недостойным личности Спасителя... Но что это возражение Высокопреосвященного автора в значительной степени основывается на недоразумении, в этом мы убедимся, если познакомимся со святоотеческим учением о так называемых естественных и безупречных страстях человеческой природы. Естественные и безупречные Христос Спаситель, по учению Святых Отцев, принял на Себя все и только не принял греха и страстей греховных” (Об Искуплении, с. 17).

В частности относительно боязни св. Иоанн Дамаскин говорит: “Слово боязнь имеет двоякий смысл. Есть боязнь естественная, когда душа не хочет разлучаться с телом по естественному сочувствию и сродству, какие Творец вложил в душу с самого начала, из-за коих душа естественно страшится, мучится и отвращается от смерти. Определение этой боязни такое: естественная боязнь есть усилие отстоять свое бытие по отвращению к смерти. Ибо, если Творцом все приведено из небытия в бытие, то естественно все стремится к бытию, а не к небытию...

Есть еще боязнь, происходящая от помрачения помыслов, неверия и неведения часа смертного, когда, например, мы устрашаемся ночью, если произойдет какой-нибудь шум. Такая боязнь — вопреки природе, и, определяя ее, мы говорим: неестественная боязнь есть содрогание от неожиданности. Такой робости Господь в Себе не допускал... ” (Точное изложение православной веры, кн. 3, гл. 23).

И Архиепископ Феофан делает обобщающий вывод из всего сказанного: “Изложенное нами учение Святых Отцев Церкви по вопросу о Гефсиманском молении может быть сведено к следующим положениям:

1. Все Святые Отцы Церкви видели в Гефсиманском молении Христа Спасителя не искупительный подвиг, который они полагают в Голгофских страданиях Спасителя, а подвиг предискупительного борения.
2. Сущность этого подвига они поставляли не в сострадательной любви Спасителя о грехах человеческого рода, а в проявлении немощи человеческой природы Его, выразившейся в страхе пред грядущими Голгофскими страданиями.
3. Проявление этой немощи человеческого естества Спасителя не представляет ничего недостойного святейшей личности Его, так как оно произошло по свободному изволению Божественной воли Его и имело домостроительное значение.
4. Домостроительное значение этого подвига Спасителя заключается в том, что им свидетельствовалось, что Спаситель воспринял на Себя не мнимую, а действительную человеческую природу со всеми ее безгрешными немощами и одну из главнейших этих немощей человеческих препобедил в Своей личности”.

Вторая особенность учения Митрополита Антония о догмате искупления заключается в том, что искупительный подвиг Христа Спасителя понимается им не в смысле искупительной жертвы за род человеческий, а в смысле сострадательной любви за него.

Перейдем к рассмотрению этого пункта его учения.

Общепринятое в нашей богословской литературе учение по этому вопросу может быть выражено следующими словами великого нашего богослова, Святителя Феофана Затворника: “Мы пали чрез грехопаденье прародителей и попали в неисходную пагубу. Спасение наше должно состоять в избавлении нас от сей пагубы. Пагуба наша состоит в двоякого рода зле: во-первых, в прогневании Бога нарушением воли Его, в потере Его благоволения, и подвергнули себя клятве законной; во-вторых, в повреждении и расстройстве своего естества грехом, или в потере истинной жизни и вкушении смерти.

Почему для спасения нашего были потребны: во-первых, умилостивление Бога, снятие с нас клятвы законной и возвращение нам Божия благоволения, во-вторых, оживотворение нас, умерщвленных грехом, или дарование нам новой жизни.

И то и другое необходимо для нашего спасения: и снятие клятвы, и обновление нашего естества. Если не умилостивленным к нам пребудет Бог, мы не можем получить от Него никакой милости, если не получим милости, благодати не сподобимся; если благодати не сподобимся, новой жизни возыметь не возможем. А если бы мы и получили каким-либо образом прощение и помилование, но остались не обновленными, никакой от того не получили бы пользы; потому что без обновления мы непрестанно пребывали бы в греховном настроении и непрестанно источали бы из себя грехи, а чрез грехи снова подвергались бы осуждению и немилости, или все оставались в том же пагубном состоянии.

И то и другое совершено искупительною жертвою за нас Христа Спасителя. Крестною Своею смертию Он принес умилостивительную жертву за род наш, снял с нас вину греха и примирил нас с Богом. А Своею праведною жизнью, в которой Он совершеннейшим образом и во всей полноте осуществил волю Божию, Он явил нам в Себе неистощимый источник правды и освящения для всего рода человеческого” (Епископ Феофан. Начертание христианского нравоучения. М., 1891).

Архиепископ Феофан пишет далее: “Против этого принятого в наших догматиках и в “Катехизисе” Митрополита (Московского) Филарета учения об искуплении Митрополит Антоний делает возражения и заменяет его своим учением. Для учения о Голгофских страданиях и смерти Христа Спасителя как умилостивительной жертве за грехи всего рода человеческого, — по мнению его, — не имеется оснований ни в Ветхом, ни в Новом Завете, ни у Святых Отцев и Учителей Церкви. Решительным противником этого учения является Григорий Богослов (?!), а явным защитником его собственного учения о сострадательной любви, как о сущности искупительного подвига Христа Спасителя, — Симеон Новый Богослов (?!). В частности ветхозаветные жертвы, на которые, главным образом, опирается учение о Голгофской смерти Христа Спасителя как искупительной жертве, по мнению Митрополита Антония, совсем не имеют того священно — прообразовательного по отношению к великой Голгофской жертве смысла, какой обычно приписывается им.

Рассмотрим возражения нашего автора.

Митрополит Антоний думает, что ветхозаветные жертвы не имели никакого таинственного прообразовательного значения по отношению к новозаветной Голгофской жертве, а были простым приношением верующих. Но не так смотрели на ветхозаветные жертвы Святые Отцы и Учители Церкви.

По словам св. Григория Богослова, жертвы эти были, с одной стороны, уступкою младенствующему Израилю, дабы он не увлекался языческими жертвами; но, с другой стороны, в этих жертвах ветхозаветный закон предписывал будущее жертвоприношение на Голгофе (Творения, т. 1, М., 1889). В особенности такое таинственное прообразовательное значение имел ветхозаветный пасхальный агнец (Творения, т. 4).

“Все, что произошло во времена ветхозаветного богопочитания, — говорит св. Иоанн Златоуст, — в конце концов возводится к Спасителю, будет ли то пророчество, или священство, или царское достоинство, или храм, или жертвенный алтарь, или завеса, или ковчег, или очистилище, или манна, или жезл, или стамна, или что иное — все имеет отношение к Нему. Бог издревле позволил сынам Иудовым совершать жертвенное Ему служение не потому, что Он удовлетворялся жертвами, но потому что желал отвлечь иудеев от языческих суеверий... Делая уступку произволению иудеев, Он, как мудрый и великий, самым дозволением жертвоприношений предуготовлял образ будущих вещей, чтобы жертва сама по себе и бесполезная, однако оказалась полезною как таковой образ... Всеми жертвоприношениями Он (Бог) выражает образ Христов и оттеняет будущие события. Будет ли то приносимая в жертву овца, она — образ Спасителя; будет ли то вол, он — образ Господа; будет ли телец или телица, или что-либо иное из того, что обыкновенно приносится в жертву, будет ли то голубь и горлица, все имело отношение к Спасителю... А чтобы не впасть в некоторое многословие, я советую тебе обратиться к истолкованию того, что выше сказано, к Павлу, который не дозволяет тебе ничего мыслить безотносительно ко Христу, но все относить к Нему” (Творения, т. 3).

Нет никакой возможности приводить все цитаты, которые указывает Архиепископ Феофан к опровержению понимания Митрополита Антония. Мы вынуждены ограничиться самым кратким их перечислением: св. Афанасий Великий, св. Кирилл Александрийский, св. Григорий Богослов — восемь цитат; св. Афанасий Александрийский — две цитаты; св. Григорий Нисский — три; св. Иоанн Златоуст — восемь; св. Кирилл Александрийский, св. Василий Великий — четыре; св. Иоанн Дамаскин — две цитаты. Учение это было подтверждено Соборами Константинопольской Церкви в 1156 и 1166 гг.

“Из представленной исторической справки видно, что Собор 1156 года считает бесспорным то положение, что Голгофская смерть Христа Спасителя есть умилостивительная за род человеческий жертва, и занимался он только решением вопроса, кому принесена была эта жертва. И решил он этот вопрос в том смысле, что жертва эта была принесена Христом Спасителем Пресвятой Троице. При этом Сам Христос Спаситель одновременно был и Жертвою, и Архиереем, приносящим Жертву, по человеческому Своему естеству, и Богом, приемлющим Жертву, вместе со Отцем и Святым Духом. Такою же Жертвою, по связи с Голгофскою Жертвою, является, по постановлению названного Собора, и евхаристическая Жертва. Мыслящих инаково Собор подвергает анафеме!” (Об Искуплении, с. 38).

“Митрополит Антоний ссылается на св. Григория Богослова как на противника учения о Голгофской смерти Христа Спасителя в смысле жертвы в принятом смысле слова. Но с этим его мнением (никак) согласиться нельзя”. Желающие могут найти подлинные слова Св. Григория: т. 4, слово 45, “На Святую Пасху”; т. 2, “О вочеловечении. Против Апполинария”, как и в т. 1 и т. 5.

“В защиту своего понимания искупительного подвига Христа Спасителя как подвига сострадательной любви о грехах человеческого рода Митрополит Антоний ссылается на Симеона Нового Богослова, именно на то место из его молитвы ко св. причащению, где он говорит о милости “сострастия”, чрез которую верующие и причащающиеся становятся общниками Божественного света и естества. Но и эту ссылку нельзя признать основательной. Сохранившиеся до настоящего времени слова Симеона (Нового) Богослова не оставляют никакого сомнения в том, как понимал этот св. Отец сущность искупительного подвига Христа Спасителя... ” (“Об Искуплении”, с. 40).

Далее Архиепископ приводит выдержки из св. Симеона Нового Богослова: слово 1, параграфы 1-2; слово 1, параграф 3; слово 11, параграф 3; слово 38, параграф 3.

После этого Архиепископ Феофан приводит Иоанна Златоуста — две выдержки; св. Иоанна Дамаскина — две выдержки; св. Афанасия Александрийского — пять цитат и св. Кирилла Александрийского — пять цитат.

“Из всего сказанного до сих пор по вопросу о крестной смерти Христа Спасителя на Голгофе можно сделать, говорит Архиепископ Феофан, следующие выводы:

1. Крестная смерть Христа Спасителя на Голгофе, по учению Святых Отцев Церкви, несомненно, есть искупительная и умилостивительная жертва за грехи рода человеческого.
2. Хотя обычно говорится, что приносит эту жертву Единородный Сын Божий Своему Отцу; но это нужно понимать так, что приносит Сын, как Архиерей, т.е. по человеческому естеству, а принимает Отец нераздельно с Сыном и Святым Духом, по единству и нераздельности их Божественного Существа. Иными словами, Жертва приносится Пресвятой Троице, причем Сын одновременно является и приносящим и приемлющим эту Жертву.
3. Жертва эта принесена была не потому, что Отец ее “требовал или имел нужду в ней” для удовлетворения Своего гнева или правосудия, но “по домостроительству”, т.е. для спасения рода человеческого.
4. Сущность этой жертвы заключалась в том, что Спаситель взял на Себя грехи всего человечества и потерпел за них наказание, которому подлежало человечество за эти грехи.
5. Следствием этой искупительной жертвы за нас было примирение человечества с Богом, проявившееся в излиянии Святого Духа на нас, чрез которое мы получили возможность и соделались способными вступить в общение с Богом и таким образом соделаться участниками вечной жизни”.

“Против изложенного церковного учения Святых Отцев и Учителей Христовой Церкви о крестной смерти Христа Спасителя Митрополит Антоний делает одно возражение, которое нельзя оставить без рассмотрения. Он говорит, что этим учением предполагается недостойное Божественного Существа понятие о Боге как о Боге “гневающемся” на грешное человечество и требующем для удовлетворения этого гнева Своего соответствующей для Себя жертвы. По-видимому, он вполне согласен с мнением японских язычников, которые относительно этого учения высказывают такое мнение нашим миссионерам: “Вы проповедуете самую неразумную веру, будто Бог прогневался на всех людей за одну глупость Евы, потом казнил Своего, ни в чем неповинного Сына и успокоился!” (Догмат Искупления с. 4),

Чтобы оценить по достоинству это возражение Высокопреосвященного автора, необходимо восстановить в истинном виде православное учение о божественных свойствах вообще и о нравственных в частности.

Но будучи непостижимым по существу, он познается нами “отчасти” (1 Кор. 13, 9) в Своих Божественных свойствах, поскольку последние открываются нам в соответствующих Божественных откровениях и действиях. Причем в самых Своих Божественных откровениях Он открывает не в полной мере Свое Божественное величие, но отчасти, в меру вместимости нашего познания, и притом с великою постепенностью и приспособительно к мерам человеческой ограниченности и греховной человеческой немощности. “Что Бог допускает беседу с человеком, говорит Св. Григорий Нисский, причиною того мы полагаем человеколюбие. Но как малое по природе не может возвыситься над своею мерою и достигнуть превосходящей природы Вышнего, посему Он, низводя человеколюбивую силу до нашей слабости, сколько нам возможно принять, уделяет свою благодать и что нам на пользу... Поэтому в различных богоявлениях людям она принимает человеческий вид и по-человечески говорит, и облекается в гнев и милость и подобные (человеческие) страсти, чтобы чрез все свойственное нам руководима была младенческая наша жизнь, наставлениями Провидения будучи приводима в связь с Божескою природою... ” (Против Евномия, т. 6, кн. 2, с. 427-429. М., 1864).

“В Божественном Писании Дух Святый беседует с нами нашими же словами” (Против Евномия, т. 6, с. 361).

“Одни и те же выражения употребляются о Боге и о человеке, говорит св. Иоанн Златоуст, — но иначе должно понимать одни, иначе другие. Не следует понимать в одинаковом смысле все, что говорится о нас и о Боге, хотя и говорится одинаково; но должно приписывать Богу некоторое особенное преимущество, такое, какое свойственно Богу; иначе произойдет много нелепого” (Беседа 26, Первое послание к Коринфянам, параграфы 2, 3).

“Соизмеряя со своим понятием, и Божие назвали мы именами, взятыми с себя самих”, — говорит св. Григорий Богослов (т. 3, слово 31, с. 100).

“Приписывая Богу гнев, Писание не страсть усвояет Ему, но означает этим выражением наказующее действие Его и имеет в виду тронуть людей грубых”, — говорит св. Иоанн Златоуст (т. 5. с. 192).

“Он наказывает, — говорит св. Григорий Богослов, — а мы сделали из сего — гневается; потому что у нас наказание бывает по гневу” (т. 3, слово 31, с. 100).

“Под гневом и яростью (разумеется), — говорит св. Иоанн Дамаскин, — Его ненависть и отвращение ко злу, так как и мы то, что не согласно с нашею волею, ненавидим и на то гневаемся” (Точное изложение православной веры, кн. 1, гл. 11).

“Вся содела Господь Себе ради, говорит Соломон (Притч. 16, 4), т.е. ради благости Своей Он обильно изливает всякие блага на достойных и недостойных, — рассуждает авва Херемон у св. Иоанна Кассиана; поелику не может быть ни огорчен обидами, ни раздражен беззакониями людей, как вечно совершенная и по природе Своей неизменяемая Благость” (Иоанн Кассиан, Собеседование 11, параграф 6).

“Если таким образом понимать свойства гнева Божия, — говорит Архиепископ Феофан, — как понимают его только что указанные Отцы и Учители Церкви, то, очевидно, в нем не будет ничего недостойного христианского понятия о Боге как о Боге любви; но в сущности гнев Божий, при таком понимании, является одним из проявлений той же любви Божественной, только в ее отношении к нравственному злу в разумных тварях вообще и в человеке в частности” (Об Искуплении, с. 58-59).

“Это-то особенно прошу вас твердо знать, что Бог одинаково благ, и когда оказывает честь и благотворит, и когда наказывает и карает, — говорит св. Иоанн Златоуст. Если Бог тогда только благ, когда оказывает честь, и не благ, когда наказывает, то Он благ только вполовину; но это не так, нет. В людях, конечно, бывает это, когда они наказывают в гневе и страсти; но Бог, будучи бесстрастен, благотворит ли, наказывает ли, одинаково благ» (т. 2, с. 98).

Итак, на основании приведенных высказываний Архиепископ Феофан приходит к следующим выводам:

1. Возражение против учения Святой Церкви о крестной смерти Христа Спасителя как о Жертве, будто бы оно предполагает понятие о Боге, недостойное Его истинного величия, именно как о Боге, гневающемся за оскорбление Своего достоинства, — основывается на неправильном понимании так называемых нравственных свойств Божиих, в частности — Правды Божией.
2. Истинной причиной Голгофской Жертвы за грехи рода человеческого является любовь Божия к роду человеческому. “Спрашиваешь о причине, по которой Бог родился среди человеков (и принес Себя за них в Жертву)? Если особый признак естества Божия есть человеколюбие, то имеешь ответ на предложенный тобою вопрос, имеешь причину явления Божия среди человеков. Немоществовавшее наше естество возымело нужду во врачующем; человек, подвергшийся падению возымел нужду в подъемлющем; уклонившийся от причастия блага, возымел нужду в возводящем к благу” (Св. Григорий Нисский. Огласительное слово, т. 4, параграф 15).

Глава двадцатая

Архиепископ Феофан тяжело переживал так называемый раскол в когда-то единой Заграничной Православной Российской Церкви. Этот раскол получил наименование евлогианского, или евлогианства, по имени Митрополита Евлогия (Георгиевского), возглавившего это ущербное течение. Хотелось бы верить, что сам Митрополит Евлогий, давший имя расколу, не был инициатором этого гибельного дела. Инициатива как будто исходила от ближнего и дальнего окружения. Что касается ближнего окружения, то оно появилось в Париже не вдруг и складывалось не год и не два, а более двадцати лет. И состояло из бывших революционных соратников, принимавших участие в интеллигентских кружках Петербурга, появившихся в самом начале нашего столетия. Так эти соратники были активными членами общества “Аргонавтов”, или “Золотоискателей”, которое собиралось в ту пору у писателя и философа Андрея Белого.

Вот как он характеризует состав этого кружка и настроения, царившие среди его участников: “... появились “видящие” среди “невидящих”, они узнают друг друга; их тянуло делиться друг с другом непонятным знанием их, интерес ко всему наблюдаемому разгорался у них, все казалось им новым, охваченным зорями космической и исторической важности; и “видящие” расходились в догадках: тот был атеист, этот теософ, тот влекся к церковности, этот шел прочь от церковности, соглашались на факте зари: “нечто светит”, из этого “нечто грядущее развернет свои судьбы... ” (Эпопея, том 1, с. 136-137).

Но все эти “видящие” жестоко обманулись. Та “заря светлого будущего”, которое, как им казалось, вот-вот наступит, в 1917 году оказалась всеуничтожающим пожаром.

Среди этих “провидцев” заметную роль играли Н. А. Бердяев, С. Н. Булгаков и А. В. Карташов — основное ядро будущего окружения Митрополита Евлогия.

И вот “аргонавтами” было сделано открытие “огромной важности”, или, как они выражались, “обнаружение” особой божественной сущности — Софии, понимаемой в пантеистическом смысле. Под знамя обнаруженной приглашались встать все, чтобы вести философскую борьбу с “одряхлевшим” Православием.

Однако с точки зрения некоторых “видящих”, принявших к сердцу божественную Софию, — главными среди них были все те же: Бердяев, Булгаков, Карташов, — общество “аргонавтов” не было подходящим. Поэтому создается особое религиозно-философское общество, почти из тех же лиц, что и общество “аргонавтов”, где со сменой руководства меняются и задачи новой организации. По существу, она становится легальным центром всяческой революции, ибо там осуществлялась реформация устаревшей, с их точки зрения, Православной Церкви и вводилось новое “православие” панбожества Софии, или софианство.

Трудно сказать, чем бы кончилась эта пантеистическая затея, если бы не случился большевистский переворот 1917 года, и революция далеко не захлестнула бы все розовые надежды Религиозно — философского Общества. Кроме открытых собраний, были и закрытые. На засекреченных заседаниях они говорили о том, как надо пропагандировать софианскую идею в массах, на что обратить при этом главное внимание, как увлечь народ модернизированным православием и прочее. Но все это оказалось просто детским лепетом по сравнении с тем, что явил большевизм, подлинный “зверь из бездны”. И тогда С. Н. Булгаков, бывший марксист и профессор политической экономии, который специально занимался окончательным развитием идей софианства (у Вл. Соловьева, по Булгакову, это “учение” осталось “недоговоренным”), резко меняет свой курс, принимая в Православной Церкви священство и, согласно новому своему званию, начинает приспосабливать свое софианство более определенно к православию... Любопытно, что будучи протоиереем и профессором Богословского института в Париже, он спросил однажды у своего коллеги профессора Концевича: “А кто такой Серафим Саровский?”

С большевистским переворотом Религиозно-философское Общество прекратило свое существование. Но весь его состав, окрашенный революционно, был сразу же зарегистрирован большевистскими властями под новым именем “Вольной Академии Духовной Культуры”. В то время вся Россия была залита слезами и кровью. Но весьма показательно, что к членам Вольной Академии соввласть относилась терпимо. Почему? Да потому что они были, хотя и инакомыслящие, однако “свои”, революционеры. Никаких препятствий со стороны красной власти им не было. И так “Академия” просуществовала беспрепятственно целых пять лет в столице до самого своего конца, когда в 1922 году она была выслана со всеми профессорами вместе за границу, в Берлин, а затем и в Прагу. И не только это. Как сообщали германские источники, что и за границей эти лица пользовались финансовой поддержкой со стороны советской власти. Деньги им ежемесячно высылались, и они эту помощь кровавой власти принимали!

Такой жест для советской власти, безусловно, был весьма показателен. И нет сомнения, что власть имела свои виды, помогая им. Не исключена возможность, что с некоторыми из них была и известная договоренность. Зная их очень хорошо, партийное руководство реалистично рассудило, что, оставаясь в пределах СССР, эти люди, по своему складу, будут вносить диссонанс, так или иначе стоять в оппозиции к советской власти. Если же их выпустить за границу, то они и там проявят свою несговорчивость, будут стоять в непременной оппозиции к главному направлению белой эмиграции и непременно внесут разнобой, раздор и разложение, так или иначе ослабив идейную сплоченность российского зарубежья.

Как только члены Вольной Академии Духовной Культуры прибыли в Берлин, они открыли там Религиозно-философскую Академию, которая вскоре переезжает в Париж, где сразу превращается уже в братство — Братство Святой Софии (где под Софией понимается отнюдь не православное содержание, а то, которое “обнаружили” в обществе “Аргонавтов”). Устав братства был утвержден Митрополитом Евлогием в декабре 1923 года. Члены-основатели этого братства: Булгаков, Бердяев, Зандер, Карташов и другие. Вскоре после этого, в 1924 году, они организуют при Сергиевском подворье в Париже Богословский институт, при этом вся профессура состоит из членов Вольной Академии, несмотря на то, что в ту пору в эмиграции было много специалистов, профессоров четырех духовных академий дореволюционной России. Из этого со всею несомненностью следует, что имелась нарочитая цель при подборе “профессуры” Богословского Института в Париже. И как раз эта профессура и оказалась прочным окружением Митрополита Евлогия.

Вполне понятно, что когда Заграничный Синод узнал о намерении открыть в Париже Богословский институт, то, естественно, затребовал программу, по которой предполагалось преподавать в институте. Синод обратился с аналогичным требованием и к открывшемуся Богословскому институту в Харбине. Из Харбина сразу прислали программу, а из Парижа никакого ответа не последовало. Вот уже и начало конфликта. Расчет советской власти вполне оправдался: руководство Парижского института сразу же начало вносить глубокий разлад и раздор в жизнь единой Заграничной Церкви.

Соборное решение Заграничного Епископата, по словам Архиепископа Феофана, содержало отрицательное суждение об ИМКА (УМСА), как об организации масонской, и на этом основании Заграничный Епископат потребовал от Митрополита Евлогия прекратить всякое сношение с ней. Но через свое окружение Митрополит Евлогий был опутан сетями ИМКА. Парижский институт содержался в основном на деньги этой масонской организации. А ИМКА непосредственно была заинтересована в осуществлении своих целей. Цели же эти совпадали с целями профессоров Богословского института. И заключались они в том, чтобы расколоть единство Заграничной Церкви.

Архиепископ Феофан говорил, что Митрополит Евлогий несколько раз делал вялые попытки сопротивляться окружению. Но оно цепко держало его в своих руках, накидывая, как паук, на пойманную жертву, все новые и новые петли, стремясь осуществить раскол. И все это было заранее подготовлено советской стороной.

Сразу же после кровавого захвата власти в стране встал вопрос о Всероссийской Православной Церкви, насчитывавшей свыше ста миллионов человек. Эти миллионы оставались единой и единственной силой дореволюционной России. Широко применяемый кровавый террор не ослабил эту силу, а напротив, морально укрепил ее. Вера в жесточайшем гонении усилилась, народ встрепенулся. Проснулись многие из тех, кто спал сном безразличия. Масса народная поняла, что большевистская власть действует в духе антихриста: “востани спяй (спящий), и воскресни от мертвых, и осветит тя Христос!” (Еф. 5, 14). И случилось так, что на место каждого “взятого на смерть” (Притч. 24, 11) вставал не один, а готовы были встать многие...

Многие провожали своих близких с плачем, в узы, однако говорили и завещали: “Помоги, Господи! Укрепи!.. Но живым не возвращайся!” Таково было воодушевление на подвиг за веру.

Антинародная, богоборная власть поняла, что ей грозит опасность народного единства. И применила испытанный с древности метод завоевателей “разделяй и повелевай” — раскалывай народное единство и управляй. Таким образом, кроме прямого гонения, террора и убийств, большевистская власть воспользовалась и методом провокационных расколов Церкви.

Первый раскол, инспирированный советской властью, — это появление “живой церкви”, с последующим выявлением обновленческой церкви с многими подразделениями. И главный движущий догмат этой лжецеркви — признание советской власти властью от Бога.

Эта первая советская церковь открыто боролась с Тихоновской, Патриарха Тихона, “контрреволюционной” Церковью.

А второй раскол, созданный тою же советской властью, — продолжение и усугубление первого, — произведен Митрополитом Сергием в июле 1927 года. Здесь другая тактика, а цели те же. Здесь уже не борьба, ибо бороться с ушедшим в иной мир Патриархом Тихоном было нельзя, а клевета становится оружием обновленцев во главе с Митрополитом Сергием, которые заявили, что покойный Патриарх имел точно такое же просоветское отношение к большевистской власти, какое выразил Сергий в своей Декларации Сталину 16/29 июля 1927 года. Тем более, что и сама власть путем подлогов (“Посмертное завещание Патриарха Тихона” и иные) сделала попытку окрасить имя Патриарха Тихона в просоветские тона. А поскольку подлинная Православная Российская Церковь, — что и предвидел Святейший Патриарх и благословил Местоблюститель Митрополит Петр (Полянский), — окончательно уходит в “пустыню” (Апок. 12, 6, 14), в “катакомбы”, сергианская апостасийная церковь начинает открыто себя выдавать за Тихоновскую. У лжетихоновской церкви, как и у обновленцев, главный догмат политического исповедания – советская власть от Бога!; в то время как Святейший Патриарх Тихон вместе со Всероссийским Поместным Собором предал советскую власть, как власть антихриста, 19 января 1918 года анафеме!

И вот по обкатанной уже схеме действует советская власть в отношении российского зарубежья: подыскивается лицо, которое могло бы принять на себя инициативу по организации раскола. Это должен быть Епископ, уже проявивший себя искателем выдвижений, внешнего почета и власти. Иными словами, такой Епископ должен быть весьма честолюбив и властолюбив. А советская власть берет на себя задачу помогать кандидату, всячески подкармливая честолюбие избранного лица, пока и сам он не начнет действовать в желательном направлении.

Глава двадцать первая

Владыка Архиепископ Феофан неоднократно говорил, что с Митрополитом Евлогием можно было и договориться, если бы не его окружение, ведь он делал шаги к примирению, но всякий раз благие его намерения разрушались этим окружением с основным ядром Бердяев, Булгаков, Карташов. А закваска у них, несмотря ни на что, — революционная и в какой-то мере — сродни советской. Им во что бы то ни стало нужен был раскол Заграничной Церкви!

И Архиепископа можно понять, когда он говорил, что вся болезнь у Митрополита Евлогия началась с типичного “раскола”, но переросла в конце концов в явление более сложное и опасное. Владыка не употреблял слова “ересь”, но это само собой напрашивается из его рассуждений, применительно к позднейшим событиям. Ведь евлогианство в последней стадии есть заграничная апология сергианства, хотя по времени опережает его. А сергианство, по существу, сродни обновленчеству, только превзошедшее его. Но, если обновленчество, преданное анафеме Святейшим Патриархом Тихоном, есть явная ересь, даже — больше, то тем более ересь — сергианство. И тогда чем же является заграничная апология сергианства?!

В 1926 году Владыка Феофан писал некоему архимандриту: “Дела наши церковные таковы. Митрополит Евлогий не смиряется. Окружение его толкает на раскол. Мы все могли бы уступить ему, но не можем вручить в руки его судьбы Православия. Он опутан сетями ИМКА. А ИМКА действует разлагающим образом на студенческие кружки. Профессор Бердяев в журнале “Путь” №5 открыто заявляет, что раскол в Церкви неизбежен и необходим. Один только православный иерарх Митрополит Евлогий “возвысился до сознания реформировать Православие” и в этом смысле является “орудием Промысла Божия” в наше время.

По-прежнему, прикрываются они именем и заветами Патриарха Тихона. Пользуются тем, что его нет в живых и он не может возвысить своего голоса против затей новых “реформистов православия”.

Но пока разрыва не произошло формально. Окончательное суждение о действиях Митрополита Евлогия будет на заседании Синода 13-го января” (Письма Архиепископа Феофана Полтавского и Переяславского, письмо №6 от 26 августа 1926г., Джорданвилль, 1976г., с. 14-15).

Через восемь месяцев после этого письма, в апреле 1927 года, Архиепископ Феофан пишет тому же архимандриту: “... Приехал из Парижа Архиепископ Анастасий. Его вызывал туда Митрополит Евлогий. Были разговоры о мире, но кончились неудачей. С Митрополитом Евлогием, по словам Архиепископа Анастасия, еще можно иметь дело. Но он весь в руках окружения, которое явно стремится к расколу. “Неоправослависты” свили в Париже прочное гнездо. Они чувствуют себя побежденными, но не хотят сознаться в этом.

Кроме известного письма Митрополита Сергия ко всем заграничным иерархам, от него же пришло письмо и Митрополиту Евлогию. В этом письме Митрополит Сергий осуждает действия Митрополита Евлогия и одобряет существование и действия Заграничного Собора и Синода.

Русские “обновленцы” признают Митрополита Сергия своим единомышленником, а нас ругают.

В России на нас смотрят как на “оплот Православия... ” (Там же, письмо №7, от 17 апреля 1927 г., с. 15).

Далее происходит то, что Митрополит Евлогий подчиняется Митрополиту Сергию, как Заместителю Местоблюстителя, и принимает все его политические требования о лояльности к советскому правительству. В свою очередь Митрополит Сергий, идя по пути своей “лояльности”, совершенно подчиняется и подчиняет Церковь антихристианской власти “не только из страха, но и по совести” (Рим. 13, 5), как он выражается. Провозглашает эту власть властью “от Бога” и заявляет от имени “церкви”, что у него и его пасомых и радости, и неудачи общие с богоборной властью.

На это нужно сказать следующее. Преосвященный Вениамин не был на Соборе и говорит априори для оправдания своей позиции. Митрополит был только на одном, чисто формальном заседании Собора и тоже говорит “от себя” для оправдания себя... ”

Далее Святитель переходит к определению того, что явилось основной причиной несовместимости мнений двух сторон: “Действительные причины разделения глубже, чем это кажется на первый взгляд. Из них главные две:

Смысл Соборных постановлений они извращают. Собор постановил, например, чтобы русские христианские студенческие кружки назывались православными! Им это кажется обидным стеснением. Они боятся имени “Православия”! Судите сами, где истина!” (Там же, письмо 5, от 21.8.1926, с. 13-14).

Декларация Митрополита Сергия усугубила раскол в Заграничной Церкви. В сентябре 1927 года Архиепископ Феофан снова затрагивает эту тему: “Дела наши общецерковные не только не распутываются, но еще больше запутываются. Происходит то, что я предвидел и от чего предупреждал. Митрополит Евлогий считает себя во власти Митрополита Сергия и не хочет входить с нами ни в какие переговоры. Архиепископ Анастасий не пытался даже и уговаривать его к примирению, считая все безнадежным. Он сам мне писал об этом”. (Там же, письмо 59, от 17.9.1927, с. 71).

В 1930 году Митрополит Евлогий по своей инициативе посетил Софию. Небезызвестный Сергей Коссов представился Митрополиту и, играя роль “личного секретаря” Архиепископа Феофана, передал ему как бы от имени Владыки о желании последнего видеть его. Митрополит живо согласился на это свидание, тем более, что это можно было сделать, не выходя из здания Болгарского Синода, где Митрополиту предстояло побывать с официальным визитом. И он сразу назначил день и час. После этого Коссов явился к Архиепископу Феофану и сообщил ему, что Митрополит Евлогий хотел бы его видеть и даже указал время, когда он будет в Синоде и сможет зайти к нему.

Владыка был удивлен этим желанием парижского гостя, но дал согласие на его приход, обдумывая, что следует сказать Митрополиту. Предстоящее посещение казалось ему весьма загадочным. И он молился о том, чтобы у Митрополита Евлогия было желание к примирению. В это время Митрополит Евлогий был под “Московской Патриархией” Митрополита Сергия и как будто мог искать сближения с собратьями-епископами Заграничной Церкви, потому что в отношениях с Митрополитом Сергием зашел в тупик.

В назначенный день и час Митрополит Евлогий появился в покоях Архиепископа Феофана. Там и произошел короткий разговор между двумя иерархами:

— Вы пожелали меня видеть, — сказал Митрополит. — Я исполняю ваше желание и прошу сообщить мне причину, ради которой вы хотели со мной повстречаться?

— Простите, я не могу понять: в чем дело?! Ведь вы, как мне передано, пожелали меня видеть!

— Да нет. Не я, а вы передали через вашего секретаря, что желаете меня видеть...

— Как для меня, так и для вас это полная неожиданность. Что касается меня, то никакого секретаря у меня нет. А тот человек, который назвал себя моим секретарем, взял все на свою ответственность. Но я рад вас видеть, если у вас есть что-либо утешительное для умиротворения Зарубежной Церкви?!

Митрополит на миг задумался и сказал:

— Нет, ничего нового сообщить вам не могу. Я остаюсь на прежних позициях!

— Это очень жаль!

— В таком случае, нам говорить не о чем. Извините за беспокойство.

— Простите и меня. Но это подстроенная путаница, в которой мы оба оказались не по нашей вине...

Митрополит ушел, явно недовольный. И Архиепископ остался растревоженным. Более всего его волновало поведение Коссова. “Он, видимо, таким взаимным обманом, — думал Архиепископ, — хотел нас примирить с Митрополитом Евлогием, подражая тому мудрому монаху, который примирил двух поссорившихся старцев, передавая добрые отзывы, якобы каждого из них о другом. Но там была простая ссора на почве обиды, а в нашем случае нас разделяет принципиальный вопрос канонического и догматического значения. Митрополит Евлогий так далеко ушел кривыми путями, что вернуться ему на правильный путь уже очень трудно, даже невозможно. Ведь он не один, возле него плотное кольцо того окружения, которое стремится к расколу Заграничной Церкви во что бы то ни стало”.

Глава двадцать вторая

Трудно сказать, кто кому подражал: Митрополит ли Сергий Евлогию или, наоборот, Митрополит Евлогий Сергию, скорее всего ни то ни другое, не было простого подражания, но сходство было. Недаром же обновленцы-живоцерковники российские и одного, и другого считали “своими”. Роль Митрополита Евлогия за границей очень похожа на ту роль, которую сыграл Митрополит Сергий в подсоветской России. И если бы Митрополит Евлогий не оказался за границей, то нет сомнения, что он был бы рядом с Митрополитом Сергием. Настолько они оба схожи. Недаром же Митрополит Евлогий одобрил и принял всю программу Митрополита Сергия.

В жизни Православной Российской Церкви совершилось то, что предвидел Святейший Патриарх Тихон. Он на собственном тяжелом опыте убедился, что политические требования большевистской власти, предъявляемые Церкви, таковы, что исполнение их означает измену Христу и святотатственное предательство Его Святой Церкви. Власть это хорошо понимала и потому диктаторски настаивала на своем требовании.

Большевистская власть, будучи антинародной диктатурой, требовала от Церкви официального признания, что она — “народная”, “законная” и, с точки зрения Церкви, — “Богом установленная”. Для Святейшего было ясно, что Церковь, признавшая советское богоборное, антихристианское государство, тем самым отрекается от верности Христу.

Эту мужественную и свыше благословенную традицию высшей российской иерархии в лице Святейшего Патриарха Тихона и его ближайших преемников, Митрополита Петра, Митрополита Иосифа и Архиепископа Серафима, самоотверженно, даже до пролития своей крови охранявших духовную свободу Православной Российской Церкви, — увы, нарушил иной Заместитель Местоблюстителя, Митрополит Нижегородский Сергий (Страгородский).

Прежде всего Митрополит Сергий изменил самому себе. Первоначально, став Заместителем Местоблюстителя, он проявил похвальную твердость, не поддался провокации большевиков. Но вскоре после этого настал для него роковой год, 1927, Митрополит ослабел, не выдержал напора богоборной власти и из защитника Святой Церкви превратился в пособника врагов Её!.. Он окружил себя такими же малодушными иерархами, как и сам. Они образовали учреждение, угодное советской власти. И от своего имени Митрополит Сергий, — только сославшись на своих попутчиков, образовавших “при нем” ложно именуемый “Патриарший Синод”, — обнародовал свою верноподданническую Декларацию, заявляя о том, что “Церковь” признает большевистскую власть в стране вполне “народной”, “законной” и “богоустановленной”! Иными словами, заказ богоборной, антихристианской власти был выполнен Митрополитом Сергием в точности.

В том же году, в августе, после появления в газетах сообщения об опубликовании в СССР Декларации, Архиепископ Феофан отвечает на вопрос, как относится к “посланию” Митрополита Сергия, замещающего Местоблюстителя: “Большую тревогу, говорите вы, в нашей церковной семье и вообще в среде нашей русской колонии вызвал ультиматум Митрополита Сергия Нижегородского. В чем тут дело и как нам быть? Признавать послание Митрополита Сергия обязательным для себя никоим образом невозможно. Только что окончившийся Собор Епископов отверг это послание. Так и нужно поступать на основании учения Святых Отцев о том, ч т о нужно признавать законной властью, которой христиане должны повиноваться.

Св. Исидор Пелусиот, указав наперед Богоустановленный повсюду в жизни словесных и бессловесных существ порядок подчинения одних другим, заключает: “Поэтому в праве мы сказать, что самое дело, разумею власть, то есть начальство и власть царская установлены Богом. Но если какой злодей-безбожник восхитит сию власть, то не утверждаем, что поставлен он Богом, но говорим что попущено ему изблевать сие лукавство, как фараону, и в таком случае нести крайнее наказание или уцеломудрить тех, для кого нужна жестокость, как царь вавилонский уцеломудрил иудеев” (Творения, ч. 2, письмо 6).

Большевистская власть, по существу своему, есть антихристианская и признавать ее Богоустановленной никоим образом нельзя”. (Письмо 31.8.-1.9.1927. София).

Здесь нужно заметить, что Митрополит Сергий (и на это указывает Архиепископ Феофан, близко знавший его по совместной работе в С.-Петербургской Академии), проявлял ту особую “гибкость”, которая говорит едва ли не о достаточной принципиальности, а может быть, и о большем... Ибо он проидерживался той житейской “мудрости”, чтобы быть всегда на стороне сильнейшего, власть имущего, или того, кто может прийти ко власти.

Нет никакого сомнения, что при монархическом строе он проявлял верноподданические чувства к Монарху. И поэтому был в числе фаворитов монархической власти. Но в первую революцию, когда подули ветры революционной “свободы” и обозначилась возможность перемены режима, он показал себя не только “свободомыслящим”, но даже революционно настроенным — по меньшей мере — в области церковной. Он высказался за такие реформы в Православной Церкви, что предвосхитил революционные “идеалы” обновленцев.

Как-то при случае Владыка Феофан прочел выдержку из книги “Отзывы епархиальных архиереев по вопросу о церковной реформе”, отпечатаной в С.-Петербургской синодальной типографии 8 июля 1906: “Из отзыва причта Выборгского Кафедрального Собора о желательных церковных реформах, представленного Преосвященным Сергием, Архиепископом Финляндским, в Святейший Синод 18 января 1906 года.

1. О реформе Богослужебного языка и прочее. Необходимо на предстоящем Соборе обсудить вопрос об упрощении Богослужебного славянского языка и о предоставлении права, где того пожелает приход, совершать Богослужение на родном языке.
2. О сокращении и упрощении церковного устава, об отмене некоторых обрядов вроде дуновения и плюновения в чине крещения.
3. О неповторении несколько раз одних и тех же ектений на одной и той же службе, взамен чего желательно чтение вслух тайных молитв, помещенных в чине литургии.
4. О необходимости предоставить право вдовым священнослужителям вступать во второй брак, если овдовели до 45 лет”.

Поэтому-то обновленцы и считали Митрополита Сергия “своим”!

В 1917 году Архиепископ Финляндский Сергий был членом Святейшего Синода. После отречения Государя от Престола и появления Временного правительства был назначен новый обер-прокурор, бывший князь Львов. Этот обер-прокурор, чтобы подчеркнуть свою революционность, грубо удаляет из Синода самых видных его членов. Протестуя против такой расправы, весь состав Синода подает в отставку, дав взаимную клятву не входить в состав Синода при этом обер-прокуроре. Но Архиепископ Сергий, получив предложение Временного правительства через упомянутого обер-прокурора организовать новый Синод, не посчитался со своим клятвенным обещанием и принял это предложение. Поведение Архиепископа Сергия вызвало открытое нарекание со стороны иерархии, что и было поставлено ему на вид на Поместном Всероссийском Соборе 1917-1918 годов. Став “первенствующим” членом Синода революционного времени, он быстро установил дружеские отношения с Временным правительством и получил разрешение на созыв Поместного Собора, имея, очевидно, личную цель... Но упомянутый выше инцидент на Соборе преградил путь к осуществлению этой мечты.

И вот, наконец, третья радикальная перемена в его “политическом курсе”. Он признает “законной” и в политическом, и в религиозном смысле богоборческую антихристианскую советскую власть не как попущенную Богом, злодейскую (св. Исидор Пелусиот), а как “богоустановленную” и призывает Православную Российскую Церковь подчиниться этой власти. Мало того. Митрополит Сергий внушает всем христианам принять “радости и успехи” Советского Союза, который осуществляет цели предварительного, коллективного антихриста, как “наши (христианские) радости и успехи, а неудачи (богоборного государства), как — наши неудачи!”

А ведь так проповедуется и внушается мысль о том, что нет различия между “Христом и Велиаром”, между Христом и антихристом (2 Кор. 6, 15)!

Вот до каких “глубин сатанинских” (Апок. 2, 24) доводит Декларация Митрополита Сергия. И горе, великое горе, что многие, очень мтогие принимают эту гибельную проповедь за “истину”! И это не говоря уже об уклонении Митрополита в обновленчество. Так он опубликовал призыв ко всей Церкви: “Мы целиком разделяем мероприятия Высшего Церковного Управления, считаем его единственной канонически законной верховной церковной властью и все распоряжения, исходящие от него считаем вполне законными и обязательными.

Мы призываем последовать нашему примеру всех истинных пастырей и верующих сынов Церкви, как вверенных нам, так и других епархий” (журнал “Живая Церковь”, 1922, N 4-5, с. 1).

А Святейший Патриарх Тихон, находясь в заключении, предал анафеме обновленческое ВЦУ (Высшее Церковное Управление): “В тяжелую годину наших испытаний, в годы торжества сатаны и власти антихриста, когда на наших глазах новыми иудами-предателями из рода нашего разрывается нешвенный хитон Христа, — Святая Православная Церковь, Мы... запрещаем признавать ВЦУ, это учреждение антихриста... Да ведомо будет всем вам, что властию, данною нам от Бога, анафематствуем ВЦУ и всех имеющих с ним какое-либо общение... ” (Москва, Донской монастырь. 23 ноября/6 декабря 1922 г).

В различные периоды времени, при разных, противоположных режимах в стране, начиная с революционной эпохи 1906 года, при власти монархической, при Временном правительстве в 1917 году, в 1922 году, во времена расцвета обновленчества, в 1927 году, в апогей Сталина, всегда Митрополит Сергий был на стороне тех, кто казался ему сильнее. Духовная неустойчивость и приспособляемость не к лицу не только иерарху Церкви, но и всякому христианину. И если мы сами не имеем заповеданной твердости и мужества, если мы, по слову Христа, “трости, колеблемые ветром” (Лк. 7, 24), то это нас не освобождает от обязанности свидетельствовать правду. А правда Божия состоит в том, что каждый, носящий имя Христово на себе, обязан пред Богом там, где должно сказать “да”, и говорить “да”, а где — “нет”, там и говорить “нет”. И если в жизни нашей мы малодушные беззаконники, то мы обязаны свидетельствовать правду Христову и против нас самих. Ибо сказано: “Да будет слово ваше: “да, — да!”, (а если) — “нет, (то) — нет!”; а что сверх этого, то от лукавого” (Мф. 5, 37).

Для Архиепископа Феофана все то, что произошло с Митрополитом Сергием, вполне закономерно. Отвечая на жалобы одного иеромонаха Владыка Архиепископ пишет: “Вы жалуетесь на то, что происходит у Вас в Вашей церковной жизни. Не знаю в подробностях Ваших дел. Но думаю, что не лучше, если не хуже, обстоит дело в религиозно-нравственном отношении и в других православных странах. По крайней мере, с уверенностью могу сказать и о России подъяремной, и о России заграничной. Относительно положения там я располагаю огромным материалом: всего около 700 страниц. Не менее важными и также огромными материалами располагаю о жизни церковной здесь. Общий вывод получается ужасный. Но, разумеется, есть среди общей тьмы и “останок благодатный”, которым и держится еще вера православная и там и здесь.

Наше время походит на последнее. Соль обуевает. В высших пастырях Церкви осталось слабое, темное, сбивчивое, неправильное понимание по букве, убивающей духовную жизнь в христианском обществе, которое есть дело, а не буква. Тяжело видеть, кому вверены в руки овцы Христовы, кому предоставлено их руководство и спасение. Но это — попущение Божие. Сущие во Иудее да бежат в горы!”

Лет шестьдесят тому назад такими словами характеризовали положение церковных дел великие русские Святители — Митрополит Филарет Московский и Епископ Игнатий Брянчанинов. Не с большим ли правом мы можем повторить эти грозные слова в настоящее время?!” (Письмо 9.12.1931. Клямар).

В пояснение вышесказанного Владыка Архиепископ через пять лет пишет: “Относительно церковной жизни в речах Спасителя указано для нас как на одно из самых поразительных явлений последних времен на то, что тогда “звезды спадут с небесе” (Мф. 24, 29).

По объяснению Самого Спасителя, “звезды” это суть “Ангелы Церквей”, то есть епископы (Апок. 1, 20).

Религиозно-нравственное падение епископов является, таким образом, одним из самых характерных признаков последних времен. Особенно ужасно падение епископов, когда они отпадают от догматов веры или, как выражается Апостол, когда они “хотят превратить благовествование Христово” (Гал. 1, 7). Таковым повелевает Апостол изречь анафему. “Кто будет благовествовать вам не то, что мы благовествовали вам, — говорит он, — да будет анафема” (Гал. 1, 8). И медлить здесь не нужно, продолжает он: “Еретика после первого и второго вразумления отвращайся, зная, что таковой развратился и грешит, осуждая сам себя” (Тит. 3, 10-11). Иначе, за равнодушие к отступлению от истины тебя может постигнуть суд Божий: “поелику ты тепл, а не горяч и не холоден, то изблевати тя от уст Моих имам” (Апок. 3, 16).

Тучи на мировом горизонте сгущаются, приближается суд Божий над народами и лицемерными христианами, начиная с еретических и теплохладных иерархов.» (Письмо 31. 3. 1936).

И вот в свете этого замечательного письма Владыки Архиепископа Феофана становится предельно ясно, что Митрополит Сергий “превращает благовествование Христово” (Гал. 1, 7), искажая его эсхатологический смысл: а именно, в отношении наступления последних времен, как предвозвестили это Богоносные Отцы ближайшего к нам времени и среди них дивный в пророческом духе, великий Серафим Саровский. Он прямо указывал на скорое пришествие антихриста: “Скоро антихрист будет кресты с церквей снимать, храмы Божии в вертепы обращать... Столько погибнет крещеного народа, что Ангелы Божии не будут успевать принимать души убиваемых...

Великая скорбь будет, такая, какой не было от начала мира и впредь не будет!... ”

Это говорилось в начале прошлого века. А множество Духоносных Отцев Церкви, таких, как блаженной памяти Митрополит Гавриил Петербургский, Митрополит Филарет Московский, старцы Оптинские: иеросхимонахи Антоний, Амвросий, старцы Глинские: схиархимандрит Илиодор и иеросхимонах Порфирий, старцы Подмосковные: иеросхимонахи Исидор и Варнава, старцы Валаамские: игумен Назарий и иеросхимонах Алексий, Епископ Игнатий Брянчанинов и Епископ Феофан Затворник, св. Иоанн Кронштадтский, возвещали тоже, что вот-вот наступит время антихриста. И страшно подумать, что Митрополит Сергий в гордыне своей отрицает Богооткровенное понимание Святой Церкви и даже уверяет, что большевистская власть, или коллективный антихрист, “от Бога”, что в ней, в этой власти, “действует десница Божия, неуклонно ведущая каждый народ к предназначенной ему цели... Недаром ведь Апостол внушает нам, что “тихо и безмятежно жить” по своему благочестию мы можем, лишь повинуясь законной (?!) власти (1 Тим. 2, 2)... Мы уверены, что... изменилось лишь (наше) отношение к власти, а вера и православно-христианская жизнь остаются незыблемы (?!)” (Декларация).

Тяжкий грех взял на себя этот иерарх, Митрополит Сергий. “Ибо, — как говорит Святой Седьмой Вселенский Собор, — сущность иерархии нашей составляют Богопреданные словеса, то есть истинное ведение Божественных Писаний” (Правило 2). Святую правду он, Сергий, сделал “ложью”, а антихристову ложь выдал за Божественную правду, но, говорит Господь, “так как ты отверг ведение, то и Я отвергну тебя от священнодействия предо Мною” (Ос. 4, 6).

Глава двадцать третья

Архиепископ Феофан, как Архиерей Церкви Христовой, постоянно сознавал свою ответственность за происходящее в Ней. Несмотря на слабость своего здоровья, он по мере сил следил за всем и по мере возможностей принимал участие в Ее жизни. Но кроме общего сознания своей ответственности, кроме внешнего участия в церковных делах было в его жизни некое слово старческое. Слово несомненно благодатного Старца о том, что на него Господь возложит в будущем “особую миссию”. Относительно этой «миссии» Владыка, видимо, колебался, как это понимать? Он даже мысленно иногда как бы проверял Старца. Старец был вне сомнений. Однако будущая миссия оставалась неразгаданной. И поэтому он трудился, очень много писал, все это для предполагаемой будущей деятельности.

Мысль о послушании, возлагаемом на него, стала неотъемлемой частью его духовной жизни. Он часто говорил о том, что надо быть готовым к активному действию, когда Господь призовет к этому. Но когда Он соблаговолит снять покаянную епитимию с российского народа и освободит Россию от мучительной власти безбожия и богоборства, зависит только от Самого Господа.

Один и тот же духовный недуг поразил обе части Православной Российской Церкви и в России подъяремной, и в России зарганичной. Это — сергианство и евлогианство, если воспользоваться именами главных иерархов, возглавивших эти уклонения от истинного Православия.

Первое, сергианство, явилось родоначальником подобных отступлений не только в Православии, но и в иных христианских исповеданиях. Сергианство — это договор веры с активным неверием, с тем неверием, которое “разрешает “ до времени существовать “вере” на определенных кабальных, сервильных условиях.

Второе, евлогианство, по своему духовному значению родственно сергианству. Но паства, церковный народ не дали возможности Митрополиту Евлогию окончательно слиться с сергианством. Высокопреосвященнейший Феофан в равной мере был против и сергианства, и евлогианства, а кроме того уделял значительное внимание софианству и вообще модернизму.

Темы софианства мы отчасти уже касались. Мы знаем, что главным проводником, или медиумом, этого неправославного учения является бывший профессор политической экономии С.-Петербургского университета Сергей Николаевич Булгаков. Начальную энергию он почерпнул в философских высказываниях Вл. Соловьева и в обществе “аргонавтов”. А затем он испытал влияние философствующего священника Павла Флоренского.

В переписке с частными лицами Архиепископ Феофан дает оценку софианству, подробно анализируя это явление: “Вы просите изложить сущность учения протоиерея о. Сергия Булгакова, профессора Богословского Института в Париже, о Софии и указать, в чем оно противно Православию.

Все это становится ясным, если знать самое происхождение этого учения.

Протоиерей С. Булгаков основывается на книге о. Флоренского “Столп и утверждение Истины”. Флоренский же заимствует идею Софии у Вл. Соловьева. А Соловьев — у средневековых мистиков.

У Соловьева София — это женственное начало Бога, его “другое”. Флоренский пытается доказать, что София как женственное начало Бога есть особое существо. Отголоски этого учения он пытается найти у св. Афанасия Великого, ищет подтверждения своих мыслей и в русской иконографии. Протоиерей Булгаков принимает на веру основные выводы Флоренского, но отчасти видоизменяет это учение, а отчасти дает ему новое обоснование. У Булгакова это учение имеет два варианта. Первоначально София — это особая ипостась, хотя и не единосущная Св. Троице (в книге “Свет Невечерний”). Позднее — не ипостась, а “ипостасность”. В этом последнем виде София — энергия Божества, происходящая из сущности Божией чрез Ипостась Божества к миру и находящая для себя высочайшее “тварное единение” в Богоматери. Следовательно, по этому варианту, София не особое существо, но Богоматерь.

По церковному же учению, которое особенно ясно раскрыто у св. Афанасия Великого, София — Премудрость Божия — есть Господь Иисус Христос.

Всякое философское учение изложить в кратких чертах очень трудно, поэтому трудно изложить в кратких чертах и учение софианцев о Софии. Это учение становится ясным только в связи со всей их философской системой. Изложить же последнюю в кратких чертах невозможно. Можно сказать только: философия их есть философия пантеизма, скорее даже смягченного пантеизма. Родоначальником этого пантеизма в России является Владимир Соловьев. (Там же, письмо 5. 8. 1930, с. 26-27).

Через четыре месяца Архиепископ снова возвращается к теме о софианстве. По-видимому, на этот раз была просьба уже изложить учение не протоиерея С. Булгакова, а протоиерея П. Флоренского. Отвечая на это, Владыка Феофан пишет: “... Написать опровержение на книгу о. Флоренского в одном письме было бы невозможно. Основная концепция этой книги сложная. Для опровержения ее необходимо было бы предпринять экскурсы в разнообразные сферы познания: не только в область догматики, но и философии, и филологии и церковной археологии. Что прот. Булгаков в учении о Софии исходит из Флоренского, в этом он сам сознается в своей книге “Свет Невечерний”. Разумеется, это не значит, что он повторяет последнего, но если бы потребовалось свидетельство “внешнее”, могу сослаться на авторитет проф. Лосского и еще более на авторитет самого Флоренского. По сведениям из России, напечатанным в свое время в “Студенческом Вестнике”, свящ. Флоренский от студентов-богословов на экзаменах по его предмету требовал обязательного знания двух книг: своей — “Столп и утверждение Истины” и Булгакова — “Свет Невечерний”. Это означает, что он смотрел на обе эти книги как на взаимно родственные.

Но кто изучал вопрос этот, тот не может этим ограничиться. Он знает, что и сам Флоренский не оригинален. Его софиология выросла из софиологии Владимира Соловьева, а самая софиология Владимира Соловьева коренится и основывается на софиологии немецких мистиков, то есть не церковной”. (Там же, письмо 6. 12. 1930, с. 25-26).

Генеалогия учения о Софии уходит в глубокую древность, к самому началу христианства, когда языческое наследство народов сказывалось очень ясно в гностических ересях. Об этом свидетельствует св. Кирилл Иерусалимский (3 век): “Всех ересей изобретатель есть Симон волхв в Деяниях Апостольских... Он богохульными устами первый дерзнул утверждать о себе, что он явился на горе Синайской как Отец; после у Иудеев явился как Иисус Христос не во плоти, но в призраке; и после сего, как Дух Святый, Которого обещал Христос, яко Утешителя; и город Рим так обольстил, что (император) Клавдий поставил ему статую с надписью: Симеону богу святому... ” Далее святой Кирилл повествует о том, как св. апп. Петр и Павел, будучи в Риме, посрамили волхва, мнимо возносящегося на небо, и он, силою молитвы апостолов, упал с небес и разбился.

Перечислив последователей Симона волхва, св. Кирилл доходит до Валентина, который назывался “христианином”, но в то же время проповедовал “тридцать богов”: “... И это еще не важно в сравнении с прочим учением нечестия. Говорит он (Валентин), что последнее божество есть мужеского пола и женского, и это, как осмелился он говорить, есть София (премудрость). О, безбожие! Ибо премудрость есть Христос, Единородный Сын Божий; а он сию премудрость в учении своем почел женщиною, тридцатою стихиею, и последнею из рода богов. Ибо он говорит, что София восхотела увидеть первого бога, и, не стерпя блеска его, упала с неба, и отринута была из числа тридцати... и так далее и так далее... Выслушай, что говорят они о Христе Иисусе. Они учат, что по отпадении Софии, для того, чтобы число тридцати не потерялось, каждый из двадцати девяти Эонов, по малейшей части снесши, произвели Христа; и говорят о Нем, что Он и мужчина и женщина... ” (Св. Кирилл Иерусалимский “О ересях”).

Вот, оказывается, откуда берет свое первоначало это “новое” учение книжников-модернистов: Соловьева, Флоренского и Булгакова, — о том, что София есть божество, и божество женственное... И после этого можно и должно сделать вывод словами св. Ап. Павла: “Смотрите, (братия), чтобы кто не увлек вас философиею и пустым обольщением по преданию человеческому, по стихиям мира, а не по Христу!” (Кол. 2, 8).

И Святитель Феофан в одной из своих проповедей сказал об этих книжниках-модернистах, вводящих в веру нашу православную учение о Софии — инородную “женственную ипостась”: “... страшны эти книжники, но только для людей малодушных. Но есть иной род книжников, не менее опасный, чем первый, для малоопытных и не твердых в вере христиан. Они не отрицают ни Бога, ни Христа, ни Церкви и не задаются целью разрушить христианство, но только, как выражаются они, хотят “обновить”, “углубить” и “очистить” его от случайных исторических наслоений и покровов. Они проповедуют новое, не церковное, а свое христианство, не христианство Христа, Божией Силы и Божией Премудрости (1 Кор. 1, 24), а христианство какой-то “женственной премудрости”, которой не знала история Православной Церкви.

Что сказать об этих книжниках? Это — волки в одеждах овчих (Мф. 7, 15). “Они вышли от нас, но не были наши!” (1 Ин. 2, 19), хотя бы в уста свои они влагали Божественные глаголы... ” (Слово в Неделю шестую по Пятидесятнице).

И в нашем случае должно напомнить слова св. Иринея Лионского, приводимые Святителем Феофаном: “Апостолы, как богач в сокровищницу, вполне вложили в Церковь все, что относится к истине, так что всякий желающий берет из нее питие жизни” (Против ересей, кн. 3 гл. 4).

Ко всему этому следует добавить краткую заметку Архиепископа Феофана об учении прот. Сергия Булгакова о Софии. В этой заметке, оставшейся от многолетнего и обширного, но бесследно исчезнувшего труда Архиепископа Феофана, он, видимо, желал наглядно показать нехристианский характер учения прот. С. Булгакова в книге “Свет Невечерний”. Он дает в конспекте одну страницу: “София есть Вечная Женственность... Мир в своем женственном начале уже зарожден ранее того, как сотворен... Она есть “четвертая ипостась”, хотя и не единосущная Троице. Как приемлющая сущность от Отца, Она есть и создание и дщерь Божия... (“Свет Невечерний”, 1927, с. 212).

Далее Архиепископ Феофан приводит текстуально слова прот. Булгакова: “В этом смысле (т.е. отнюдь не языческом) можно, пожалуй, выразить о ней, что она — “богиня”, то таинственное существо, которое предки наши иногда изображали на иконах Св. Софии именно как женское существо, однако отличное от Богоматери”. (“Свет Невечерний”, 1917, с. 213, примечание 1-е).

А затем Архиепископ Феофан пишет: “Так учит прот. Булгаков в 1917 г. в книге “Свет Невечерний”. Из приведенных кратких выдержек ясно следует, что под Софией он разумеет здесь особое от Сына Божия и Богоматери “ипостась — существо”. В своем опровержении он отрицается от этого учения, как будто бы неправильно ему приписываемого.

В своей статье “Schofia” к “Свету Невечернему” он заменяет термин “ипостась” термином “ипостасность”. В святоотеческой литературе в таком значении этот термин не употребляется. И по существу “ипостасность” уже не “ипостась”.

Далее Архиепископ Феофан конспектирует труд прот. Булгакова.

• По идее творения устрояется именно небытие, “ничто”, из которого создан мир (178, 179).
• Мистическое фейербахианство Бердяева (182).
• Абсолютное — в творении — становится причастным бытию. (193).
• Дает активизацию творению, само становится потенциальным (193).
• Бог не завершен (193).
• Бог — энергия (210).
• Имя Божие — есть Бог (210).
• На основании действия Божия в мире познается, что есть Бог (211).
• София — четвертая Ипостась (212).
• Мир — из семени Божия — из “ничего” (213).
• София не Бог: 212 и не тварь (214), ни бытие, ни сверхбытие (214).
• Она есть идея Бога в Самом Боге (215).
• Вечное время: не об этой ли вечности говорится в Евангелии о Страшном Суде (Мф. 25, 46), (215) примечание 2.
• София — имя Божие (216).
• Эротическое безумие (217).
• Мировая душа св. Григория Паламы (224).
• Логика и Логос и софийность (227).
• Религия — самосвидетельство Бога, красота — самодоказательство Софии: 227.
• Афродита — естественный лик Софии (228).
• Клон (229).
• Ничто тварное и Божественное (235).
• Материя на грани между “уконом” и “меоном” (235).
• “Небытие” (237).
• Умопостигаемая материя и меональная (252).
• Идея Божия есть и тело Божие (252).
• Бог Творец имеет тело (252).
• Красота — святая чувственность (252).
• Горячие поцелуи солнца (253).
• Панэротизм природы (254).
• Жертва (343, 375).
• Первое воскресение (366, 410).
• Кафолическая внеобщественность и религиозная общественность (403-404).

Глава двадцать четвертая

“Многие, желающие спастись, — писал Владыка Феофан в одном из своих писем, — уходят в монастырь. Но ученые иноки имеют послушание от высшей церковной власти спасаться в миру. И не только церковные власти так установили, но и старцы благословляют этот путь. Помню по себе, как я стремился, по окончании курса в Академии, уйти в монастырь. Но все великие прозорливые старцы, у которых я был (Алексий Валаамский, Варнава и Исидор Гефсиманские), не благословили меня это сделать. И все они сказали одно и то же, что нет на это воли Божией!.. ”

В высшей степени удивительно и в то же самое время показательно, что в жизни Владыки Феофана, жившего, как нередко бывает среди ученых монахов, не в монастыре, а “в миру”, были на протяжении всего жизненного пути те духовные явления, которые присущи только отшельникам, одиноко живущим и подвизающимся. С общежительными монахами, как правило, этого не случается. А в жизни Владыки это было неразлучным и самым обыденным переживанием.

В аскетической литературе, житиях Святых это явление известно под именем “страхований” демонских, или попыток бесплотных врагов, темных подручных сил “князя мира сего” (Ин. 12, 31) запугать подвизающегося чрезвычайными духовными трудностями на этом пути, чтобы он отказался от подвижничества... А в более широком понимании, страхования — это та же “невидимая брань”, которую ведет подвижник и к которой призваны все христиане. Святый Апостол явно говорит об этом: “Наша брань не против крови и плоти, но против начальств, против властей, против мироправителей тьмы века сего, против духов злобы поднебесных” (Ефес. 6, 12).

Эта борьба в явном присутствии темной духовной силы бывает нравственно невыносимой и гнетущей. Поэтому каждое страхование сильно утомляет, изнуряет подвижника... Но это та область духовной жизни, которую слепотствующий мир, не зная и не понимая, совершенно отрицает, потому что сам он находится в добровольном плену и порабощении, в духовном ослеплении и обольщении этими мироправителями и потому не может войти в соприкосновение с той духовной сферой, в которой все это происходит. Все это реально и естественно открывается только тем, кто ведет подлинную христианскую жизнь и борьбу, невидимую брань против демонских сил, которые суть падшие ангелы. По своей природе они гораздо умнее и сильнее человека, но они не показывают своего бытия тем, кто идет угодным для них широким путем в погибель (Мф. 7, 13). Когда же они находят такого человека, который ведет подлинно духовную жизнь и высвобождается из их плена, то, убедившись в том, что он твердо стремится идти подвижническим путем, начинают уже борьбу явную. И если бы не всемогущий покров Божий, предохраняющий его от ярости бесовской, то демоны, в своей злобе, вмиг растерзали бы такого подвижника.

И Владыка Архиепископ Феофан, поясняя это состояние страхования, писал: “Когда человек подвизающийся перестает совершать грубые грехи не только делом, но и мыслию, постоянно старается быть собранным, в “памяти Божией”, или, что то же, в непрестанной умосердечной молитве, тогда Господь попускает подвизающемуся испытать на себе, в той или иной мере, реальное присутствие наших многомощных духовных врагов, падших духов злобы. Они всю жизнь человеческую, им ведь не нужно ни есть, ни отдыхать, ни спать, из года в год, и дни и ночи, ведут свою, применяясь к обстоятельствам, умную, хитрую, лукавую и коварную невидимую брань. Иными словами, неутомимо подвергают душу подвижника всяческим искушениям, козням и страхованиям. От реального присутствия их и воздействия подвижник переживает сильный страх, трепет и ужас.

Господь попускает все это для того, чтобы показать человеку, с одной стороны, ту верховную опасность (и приучить к ней), в которой находится слабый и ничтожный человек, а с другой, удостоверить бедного человека в том, что всемогущий Божественный Промысел никогда не оставит его, если он не оставит Господа Бога... ”

Все это прекрасно описано в псалме 90-м.

В прямом смысле этот псалом говорит лишь о Христе-Богочеловеке (Лк. 24, 44). И только в переносном может быть отнесен ко святым праведникам и лишь затем уж ко всем молящимся. Вкратце псалом упоминает о ночных страхованиях, о человеческих переживаниях при этом, о твердом уповании на Господа и о значении призывания Его всемогущего имени.

Вот что Владыка Архиепископ говорил о благом назначении страхований: “Если так можно выразиться, цель страхований, со стороны допускающего их Господа, уберечь от духовной прелести, от самопревозношения, иными словами, смирить человека. Ведь подвизающийся как бы восходит на новую ступень духовной жизни, он воспринимает то, что другим недоступно. Как здесь немощному человеку не превознестись?! Как сохранить должное смиренномудрие?! Но перед открывающейся опасностью и речи не может быть о каком-либо самопревозношении. Ведь он духовно видит воочию свирепых и сильных врагов. Он чувствует их мрачную злобу и жестокую силу. И если он и спасается от них, то только воплем всеуповающей молитвы ко Господу Богу и Его милосердием и помощью.

Это настолько убедительно и несомненно, что не может быть иного решения, как только слезно умолять Спасителя Бога не дать погибнуть душе, не попустить духам злобы проявить большую силу и уничтожить самое физическое существование маленького человека. И эта милость Божия сказывается в том, что Господь смиряет человека страхованиями, дабы он понял, увидел, что без помощи Божией он бы погиб, был уничтожен. И тогда подвизающийся понимает весь смысл и значение слов Христа Спасителя во всей их глубине: “без Мене не можете творити ничесоже!” (Ин. 15, 5).

Поэтому бедствующий человек бросается к ногам Спасителя и умоляет Его спасти от неизбежной гибели... ”

Много страхований было на той даче, что находилась на крутом берегу Черного моря, в Варне. Дачу эту предоставил Владыке Феофану Митрополит Варненский Симеон, старец почти столетний, с исключительной любовью во Христе относившийся к Архиепископу.

С Владыкой жил некий келейник, человек бывалый, в прошлом студент, юрист, военный, казак богатырского сложения, участник гражданской войны. И этому келейнику на собственном опыте пришлось ощутить ту войну духовную, или “невидимую брань”, к которой он не был подготовлен. Комната, в которой он жил, собственно веранда, была поблизости от келии Владыки Архиепископа. Все, что происходило там, было хорошо слышно ему. И вот как-то Владыка спросил его:

— Слышали, что происходило ночью?

— Да, слышал!

— И не испугались?

— Да как будто бы нет! — ответил он. — Только ведь это совсем другая область, не то, что с красными воевать!

— Да, конечно. Здесь уже совсем иной мир, а люди “мира сего” этого не понимают и потому не признают.

— Да, теперь, хоть режь меня, хоть голову руби, я от того, что пережил, не откажусь и расскажу миру о том, что видел сам воочию.

Однажды ночью, когда келейник, до мозга костей военный, спал, он почувствовал, что кто-то навалился на него и начал его душить. Он проснулся, чувствуя, что некто сжимает ему горло. Первая пришедшая в голову мысль: бандиты, грабители, убийцы, и казак по привычке попытался хватить их кулаком... Да не тут-то было, руки его онемели... Тогда он понял, что здесь надо молиться, и когда он воззвал к Богу о скорейшей помощи, какое-то темное облако, как бы свиваясь рогом, освободило его и исчезло... И когда он на утро рассказал об этом Владыке, Владыка улыбнулся и сказал:

— Нет, здесь кулак не поможет. Только одна молитва ко Господу о помощи! — и перекрестил ему лоб.

С тех пор подобных случаев не повторялось.

На этой даче была и домовая церковь. Так что Владыке не было необходимости каждое воскресенье ездить в Варну, в храм Св. Афанасия Александрийского. Божественную службу он совершал на месте.

И вот однажды во время пения Херувимской над потолком храма, в необитаемом помещении, послышались ясные шаги и громкие стоны. Келейник попросил у Владыки благословения пойти проверить, кто там ходит и так стонет. Но Владыка Феофан благословения не дал, а только ответил:

— Не надо. Это не будет больше повторяться!

И действительно, больше не было слышно ни таинственных хождений над храмом, ни стонов. Но если в доме стало спокойно, то вокруг дачи, в саду, неожиданно появились змеи. И Владыка Архиепископ приписал это действию темных сил. Вот тогда-то и пришлось переезжать на другую дачу, подальше от берега моря, в местность, называемую Руми.

Внутренняя духовная жизнь Владыки Феофана была тщательно скрыта от окружающих. В этом отношении, как и во всем, он руководствовался наставлениями Святых Отцев, утверждавших, что только тайный подвиг есть истинный подвиг и добродетель во Христе. И потому лишь случайные свидетели могли рассказать кое-что об этой стороне его жизни.

Владыке не раз приходилось менять дачи. Хозяином одной из них был человек русский, но полный атеист. Он был явно настроен враждебно к подвижническому образу жизни Владыки Феофана. Тем более свидетельство такого лица имеет больший вес.

Рассказывая об Архиепископе, он вспоминал, что по ночам из комнаты Владыки доносились непонятные шумы, иногда голоса и даже крики. Все это казалось ему мистификацией самого Архиепископа, сознательным обманом жильцов дачи. Хозяин решает поймать с поличным “мистификатора”. И когда в одну из ночей началось обычное “представление”, он рванул дверь в комнату Владыки. Слабый крючок не выдержал, дверь распахнулась, и он влетел в комнату, делая вид, что спешит ему на помощь, но на кровати никого не оказалось. Подняв свечу над своей головою, он осмотрел всю комнату. Оказалось, что Владыка мирно спит на голом полу (в жару он никогда не спал на кровати) в одном подряснике. А это значит, что шум в комнате происходил без участия Владыки Феофана. Хозяин, чувствуя, что попал в неловкое положение, принужден был извиниться:

— Я услышал шум у вас в комнате и голоса и подумал, что кто-то напал на вас, но вы, оказывается, спали. Неужели так ничего и не слышали?!

— Нет, я крепко спал. Я ничего не слышал... Было очень жарко и я лег на пол, — смущенно сказал Владыка.

В свою очередь смутился и хозяин. Он был озадачен происшедшим. Ему, человеку далекому от веры в Бога, в духовный мир, эта область духовной жизни была совершенно закрыта. И все, что он был в состоянии сделать, он сделал: предался бессильному злословию в адрес Владыки Феофана.

В иное время Архиепископ Феофан прибыл из Софии в Варну на праздники Рождества Христова и Богоявления. Ему любезно предоставили квартиру в доме одного болгарского инженера на первом этаже. Хозяева жили вверху над ним. В покоях же, которые временно занял Владыка, происходило следующее: что-то тяжелое падало, так что содрогался весь дом, казалось, что он рушится, как при землетрясении, слышались необъяснимые шумы, какие-то голоса, и голос Владыки, необыкновенно сильный: он молился. Хозяева, хотя и понимали, что это значит, в конце концов не вытерпели и просили передать Владыке, что их нервы не выдерживают и от ужаса переживаний они не могут по ночам спать, и если Владыка Архиепископ будет продолжать жить у них, то им придется сбежать из собственного дома.

Но до этого не дошло. Сразу после Крещения Владыка Феофан возвратился в Софию. А там его покои находились на втором этаже огромного здания, где по ночам не было ни души, и страхования Владыки Феофана никого не беспокоили.

Один случай страхования произошел в исключительных условиях: в международном спальном вагоне скорого поезда София-Варна. Архиепископ Феофан с Преосвященным Серафимом, Епископом Лубенским, ехали на летний отдых к морю. О чрезвычайном страховании этом многие слышали со слов Преосвященного Серафима не совсем точно. И когда в присутствии Архиепископа упомянули о том, что бес явился в образе “большого кота”, Владыка Феофан возразил. Ведь он прекрасно помнил, что явившийся скорее походил на огромного тигра с крупным выменем и множеством кормящих сосцов... Страшилище-зверь угрожающе рычал, открывал пасть и, казалось, вот-вот прыгнет на свою жертву... По-видимому, это был один из “князей”, если не сам глава темных сил. Множество действующих сосцов на огромном вымени означало, что у него бесчисленное множество подобных ему детенышей...

Владыка Феофан изливался весь в сокрушенной молитве, вопия ко Господу о помощи. Стук колес заглушал происходившее в купе. Проснувшийся Епископ, по его собственному признанию, был скован ужасом и не мог пошевелиться. Объятый паническим страхом, он смотрел на бесновавшегося зверя и, подражая Архиепископу, молился. Удерживаемый силой Божией, зверь-чудовище, хотя и силился прорваться, но прыгнуть не мог и, издав рев, исчез в облаке искр.

На Епископа Серафима это страхование произвело удручающее впечатление. После этого случая он сперва начал уклоняться от ночлега в обществе Архиепископа Феофана, а затем и вообще духовно отошел от него. И этот отход завершился тем, что он отверг клятву верности и даже стал управляющим приходами Московской Патриархии.

В этом несомненная параллель между петербургскими страхованиями монаха Иллиодора и его последующей судьбою и страхованиями в поезде и судьбою Преосвященного Серафима, викария Лубенского.

А вот однажды, дело происходило в Варне, явилась какая-то незнакомка, русская, на дачу Владыки при временном его отъезде. И эта особа начала бойкий разговор, что она желает провести одну ночь в келии Владыки. Но келейник решительно запротестовал.

— Вы думаете, я побоюсь ночевать в его комнате?! Я не из боязливых, была и под пулями! — сказала энергичная дама.

— Пули — это одно, а здесь — совершенно другое. Здесь не то что испугаетесь, а можете от переживаний помешаться и умом... Короче говоря, ключа от комнаты Владыки я не дам и ночевать здесь не позволю.

Когда Архиепископ Феофан возвратился из поездки, келейник рассказал об этой женщине и о ее просьбе. Владыка покачал головою:

— Это дьявольское искушение. И что за странная женщина?! Да разве можно вторгаться неопытным духовно в такую область? Люди не представляют себе, насколько это опасно! Она думает, что все дело в мужестве. А здесь все — помощь Божия по неотступной молитве, человек здесь, в этом случае, ничто... Можно быть уверенным, что для нее были бы роковые последствия.

Интересны признания некоторых келейников, попавшие в печать.

В Варне, куда Владыка Феофан приезжал из Софии на лето, почитатели Владыки снимали для него скромную загородную дачу в пяти километрах от города. На этой даче было всего лишь две комнаты и кухня. В первой комнате, вход в которую был с веранды, помещался сам Владыка, вторая комната оставалась пустою, а дальше была кухня, где располагались келейники Владыки, добровольно и безвозмездно принявшие на себя эту обязанность. Их было трое... Сначала они по очереди оставались ночевать на кухне, но потом стали поздно вечером, сделав все нужное для Владыки, уходить на ночь домой. Причиной этого были пугавшие их таинственные явления. Так, в пустой комнате между кухней и келией Архиепископа раздавались вдруг чьи-то шаги, явственно слышимые, хотя там никого не было. Потом кто-то невидимый бросал в окна дачи целые пригоршни песку или земли.

В таких случаях из келии Владыки Феофана слышался его голос; и голос этот, всегда такой тихий, звучал сильно и громко: “Именем Господа нашего Иисуса Христа, Сына Бога Живаго, заклинаю тебя: отойди от меня, отойди!”

Со слов иного келейника, около полуночи на пол падали различные предметы, так что вздрагивала вся дача. И лишь после молитв и заклинаний Владыки Архиепископа, но не сразу, все смолкало и успокаивалось.

Исключительное значение следует придать следующему происшествию.

После того, как Владыка Архиепископ Феофан уехал в Софию, келейники пришли на дачу, чтобы собрать и отвезти в город оставшиеся вещи: кровати, столы, стулья и все прочее. Но тут их окружили живущие поблизости соседи, дачники-болгары и с удивлением спросили:

— Что происходило этой ночью на даче у вашего Владыки?!

— Ничего не могло происходить. Ведь дача пустая. Владыка еще накануне уехал в Софию, ключи от дачи у нас! А что случилось?!

— А вот что случилось: всю ночь на даче горел свет, и кто-то веселился там, танцы какие-то были...

— Но мы свидетели, что Владыка Архиепископ уехал еще накануне. Да и на даче вообще нет электрического освещения, мы после отъезда Архиепископа закрыли ставни и закрытыми нашли их сегодня.

— Так вы нам не верите?

— Мы вам охотно верим. Вы рассказываете нам то, что действительно видели. Но вы не знали того, что виденное вами по существу есть подстроенный обман. И ночное веселье на пустой даче, с точки зрения религиозной, вполне объяснимо.

Прошло немало времени, и один из участников этого разговора имел возможность спросить Владыку Архиепископа о ночном происшествии на даче:

— Что означало то ночное ликование бесов на пустой даче, о котором нам рассказали соседи?

Владыка глубоко вздохнул и ответил:

— Это — хитрость бесовская, тонкая прелесть духовная. С одной стороны, соблазн для окружающих: “Смотрите, мол, монах и Архиепископ чем занимается? Пирует по ночам!” А с другой, самому монаху внушается высокоумие и гордое сознание: “Видишь, какой я. Даже бесы радуются моему отъезду, им свободней стало!” Но Святые Отцы предупреждают: “Не верь бесам, особенно когда они тебя хвалят”. А святой Апостол говорит: “По данной мне благодати, всякому из вас говорю: не думайте о себе более, нежели должно думать” (Рим. 12, 3).

Глава двадцать пятая

Глубокого различия между страхованиями и искушениями бесовскими нет. Если искушения суть невидимые, умственные и нравственные действия бесов, то страхования суть видимые (духовно) действия тех же духовных врагов. Если первые стремятся навязать свои бесовские греховные состояния, то вторые стремятся показать свою “мощь” и запугать. Как то, так и другое есть приближение диавола. И защитная реакция у подвижника одна и та же — вопль к Богу о помощи. Где бы ни жил Владыка: в Петербурге, Крыму, Астрахани, Полтаве, Югославии, Софии, Варне — везде его сопровождали явления угрожающей демонской силы; спасало только непрерывное призывание помощи свыше. Господь сохранял его. При некоторых из этих явлений он даже не пробуждался, но в сонном состоянии призывал имя Божие, пользуясь различными словами против демонской силы. И помощь всегда приходила, но он взывал до тех пор, пока враг не удалялся. Иногда, когда противостояние продолжалось долго или было особенно сильным, он подымался и долго молился. На утро он выглядел очень утомленным.

Келейник, которому привелось жить с Владыкой на даче в Руми, рассказывал о некоторых страхованиях. Юноша уже знал об этом из рассказов других келейников, бывших прежде с Владыкой, а также и из житий святых угодников Божиих. И потому был несколько подготовлен к тому, что привел Господь пережить.

Настороженно, с естественным волнением юноша встретил первый вечер на даче. “Что-то будет? — проносилось в его голове. Принял благословение на ночь и, помолившись, он лег. Первая ночь прошла спокойно, за ней вторая без каких-либо происшествий, и напряженное состояние стало притупляться. Страхований как будто не было. Потом прошло еще несколько ночей — все было спокойно. Да и за день он так утомлялся, потому что ежедневно надо было ходить по жаре в город за питанием. Расстояние было значительное: от дачи до города не менее пяти километров. Поэтому выходил он часов в десять и только в час, а то и во втором часу возвращался. К вечеру юноша чувствовал непреодолимую усталость и, отходя ко сну, засыпал, как убитый, и спал до самого утра. Потому-то он не мог быть твердо уверен, были ли страхования у Владыки или все было спокойно. А спросить, конечно, он не мог.

Но вот недели через две он неожиданно проснулся ночью от какого-то то ли шума, то ли крика. Словно внезапный свет молнии прорезал его сознание: “Да ведь это страхования у Владыки!” И он напряженно стал слушать.

— Уходи! У-хо-ди!.. — говорил Владыка тому злобному духу, который явился.

Чувствовалось по интонации голоса, что Владыка страдает, его нравственно мучает явившийся дух.

И сразу Владыка Архиепископ переходил к молитве вслух:

— Господи! Господи, — отрывисто взывал он во сне, — Иисусе Христе, . . Сыне Божий, . . помилуй, помилуй мя грешного! Помоги, помоги мне... Защити меня... Господи, Господи, умоляю: помоги мне, помоги... О, Господи , избавь меня, Боже!.. Господи, Господи, вся надежда только на Тебя, на Твою всемогущую помощь!..

Обращаясь к нечистому духу, он говорил;

— Уходи, уходи! Зачем ты — здесь?! Именем Господа Иисуса Христа, уходи!

Но явившийся упорствует, не уходит. Тогда Владыка снова обращается к Господу:

— Господи! Господи, я ведь немощный, бессильный, сжалься надо мною, помоги мне, защити меня... Господи Иисусе Христе, Сыне Божий, помилуй мя грешного!

Судя по голосу и интонациям Владыки, явившийся носитель злобы и греха своим присутствием мучает и угнетает его. Носитель злобы знает это и потому противится и стоит, сколько может, мрачный и злодышащий. А Владыка продолжает взывать ко Господу:

— Господи! Господи, . . Иисусе Христе... Сыне Божий, . . помилуй, помилуй мя грешного! Помилуй мя грешного! Помилуй грешного!.. Да воскреснет Бог и расточатся врази Его, и да бежат... — читает Святитель молитву. И снова обращается к мрачному и исполненному злобы духу:

— Уходи! У-хо-ди!.. Господи, повели ему... Господи, спаси меня! Господи, защити!..

И вся эта борьба у Владыки происходит во сне. Он не помнит, как он молился, а если и помнит, то смутно, какие молитвы читал, какие слова произносил. Все это происходит в “тонком сне”, как свидетельствуют Святые Отцы.

Келейник старается в это время молиться. Но это неимоверно трудно, несмотря на то, что он вполне бодр. Он пытается осенить себя крестным знамением. Но ему это не удается — нет силы поднять руку. Он испугался, его охватил страх оттого, что находящийся там дух злобы и тьмы так влияет на всех вокруг. Поэтому он не в состоянии поднять руки, будто на ней лежит огромная тяжесть. Что делать? И Господь посылает ему благую мысль, что надо на помощь Господа призвать. Он начинает молиться, чтобы Господь помог против этого действия врага. “Неужели Бог оставит меня без помощи?!” — испуганно думает келейник. Но, слава Богу, рука освободилась. И он радостно кладет на себя крестное знамение с ясным сознанием того, что это крестное знамение есть Знамя Христа Спасителя. И это он вполне сознает и благодарит Господа за Его неизреченную милость стать под спасительное знамя Креста в момент страхования и борьбы Владыки.

А в келии Владыки все продолжается духовная борьба. Слышатся заклинания, произносимые с различными интонациями. Этих интонаций, придающих каждому слову особый смысловой оттенок, нельзя услышать в обыденной человеческой речи. А голос Владыки звучит непомерно сильно, на что он обычно неспособен из-за болезни горла.

Наконец, сила голоса становится умеренной, спадает. Интонации приближаются к интонациям обыденной речи, и Владыка замолкает. В комнате его загорается свеча. Видимо, страхование уже кончилось, враг-мучитель исчез, но борьба, “невидимая брань”, продолжается, и Архиепископ читает что-то по книге и, конечно, благодарит за оказанную помощь. Отдыху, покою Архиепископ не предается!.. Келейник перебирает в памяти только что пережитое во всех подробностях и незаметно засыпает. А Владыка, по всей вероятности, пребывал в молитве весь остаток ночи. И не пришло на ум келейнику тогда спросить об этом. И ведь удобно было спросить и полезно, но он, “сеянный при пути”, не догадался!

А наутро келейник обнаружил явную “кражу”, духовную кражу из его памяти того, что происходило ночью. Это несомненное окрадывание памяти, о чем упоминают многие из встречавшихся с Владыкой Архиепископом. Сохранить это в памяти просто невозможно, быть может, надо было бы сразу записать и, конечно, просить святых молитв против окрадывания...

Это то духовное явление, о котором говорит в притче Спаситель Христос: “(Ко) всякому слышащему слово Царствия (о Царствии Небесном) и не разумевающу, приходит лукавый и восхищает всеянное в сердце его: сие есть, еже при пути сеянное” (Мф. 13, 19).

Потому враг и крадет слово спасения, что оно не вмещается в нас, не входит вглубь сердца нашего. А надо бы с молитвою слушать и молиться о том, чтобы услышанное пустило свои корни в душе и проросло. И, напротив того, лукавое слово память хранит с детских лет и до старости. А с душеполезным словом дело обстоит не так. Если юноша ночью мог повторить все взывания Владыки ко Господу, то на утро он уже ощутил именно “воровство” — исчезновение из памяти многих подробностей. Постепенно эта досадная пустота все увеличивалась и росла и, в конце концов, осталось только общее впечатление от пережитого.

Надо подчеркнуть, что окрадывание памяти происходило не только при страхованиях, но и при беседах с Архиепископом. Вот Владыка в беседе сказал что-то очень важное и нужное, но почти сразу сказанное им на ваших глазах тускнеет, темнеет в памяти и забывается вами, хотя “кража” эта еще заметна. Все это производит такое впечатление, как если вы что-то положили в карман и оно исчезло.

Безусловно, это объясняется только окрадыванием противоборческой демонской силы, о чем и сказано в Евангелии.

После первого случая страхований, которому юноша был свидетелем, подобные явления стали и для него обычным делом. И он, как ни напрягался, но не мог проследить, как в первый раз, упорную борьбу в “невидимой брани”, которую вел благословенный воин Христов — Святитель Феофан. Юноша просыпался, осенял себя крестным знамением, начинал читать “Да воскреснет Бог”, но при этом чтении бессильно засыпал. Возможно, что этот сон был, собственно, “усыплением”. А наутро он себя укорял и очень сожалел:

— Как же это у меня получается, что и на этот раз я не смог, не сумел пободрствовать?! А может, так и должно быть. Ведь даже святые ученики и апостолы Христовы и на Фаворе при Преображении Господнем, и в Гефсиманском саду при молении о Чаше страданий засыпали, хотя Сын Человеческий и просил их “пободрствовать” с Ним в молитве, но нашел их спящими: “И пришед ко учеником, и обрете их спящих, и глагола Петрови: тако ли не возмогосте единого часа побдети со Мною?” (Мф. 26, 40). И трижды приходил к ним и видел их спящими: “беста бо им очи отяготене” (Мф. 26, 43). И Господь сказал: “Бдите и молитеся, да не внидите в напасть: дух убо бодр, плоть же немощна!” (Мф. 26, 41)...

Вспомнив все это, юноша еще больше осознал свою немощь, свою неготовность и понял, что Бог посылает естественное бессилие для смирения.

Но однажды келейник проснулся и с особой тревогой услышал за дверью, в келии Владыки не один, а два голоса. Один — голос Владыки, а другой, посторонний, был такой отвратительный, что передать это было просто невозможно. Этот посторонний голос силился подавить голос Владыки, но главным было то, что этот голос еще и сильно картавил. Голосов становилось все больше, крики громче. И иногда крик голосов был такой, что голос Владыки совсем исчезал, а потом снова слышался “диалог”: голос Владыки и перебивающий его отвратительный голос картавого.

Юноша силился молиться, что ему не всегда удавалось, особенно во время нарочитой шумихи. Так продолжалось некоторое время. Но вдруг все голоса смолкли... До этого случая “действие” никогда не переходило из комнаты Владыки в комнату, где спал келейник. А на этот раз получилось по-иному. Враг смолк в той комнате, как и сам Владыка, и оказался в комнате келейника, направив на него все внимание. “Он” был невидим, но духовно осязаем. “Он” стоял у двери, незримый, метрах в двух. Келейник, объятый ужасом, беззащитный, панически продолжал шептать молитву, произносимую Владыкой: “Господи Иисусе Христе, Сыне Божий, помилуй мя грешного!” А “тот” произнес, но без слов, угрозу. Смысл угрозы этой был таков:

— А! Ты так? Ну, посмотрим потом...

И после этого “его” не стало.

Сам келейник, уже много времени спустя сокрушался и укорял себя, что он нарушил меру новоначального: не попросил святых молитв у Владыки Архиепископа, чтобы обезопасить себя и избежать угрозы врага. А начало великой опасности было уже за плечами. Во-первых, он был, по легкомыслию, так рад, что испытал “страхование”, что похвалился этим перед другими. Во-вторых, это тайное самовосхваление — начало прелести духовной. И плод духовный сразу был уничтожен. Ведь надо было, последуя примеру Владыки, молчать обо всем и только молить Господа о вразумлении. А этот келейник, хотя и выразил правильную мысль, едва ли без тайного хвастовства говорил:

— Вот куда бы поместить безбожника-атеиста, отрицающего все духовно воспринимаемое. На эту дачу, в соседство к Владыке Архиепископу... И он наутро стал бы верующим!

Между прочим, как говорил тот же келейник, Владыка в ответ на рассказ о случившемся сказал ему, что в этом страховании бесы явились в образе евреев, не верующих во Христа, и они произносили всевозможные хулы на Него... Бесов было много, а “картавый” был у них за предводителя.

Подобные хитрости бесовские — общеизвестны. Об этом повествуется в житиях святых... Демоны в своем человекоубийственном лукавстве, в своих коварных хитростях имеют возможность принимать образы “ангелов света”, как и говорит об этом святой Апостол Павел: “И не дивно: сам бо сатана преобразуется во Ангела светла” (2 Кор. 11, 14).

Владыка пояснял, что те или иные явления из мира невидимого, потустороннего чаще воспринимаются в состоянии полусна, или, как говорят Святые Отцы, в состоянии тонкого сна. Отчасти это можно отнести к таким явлениям, как страхования. Он говорил, что переживает страхования чаще всего в полусонном состоянии. И только этим объясняются ответные действия Владыки Феофана. А если бы он не находился в полусне, то он не произносил бы так громко ни молитв, ни заклинаний, тем более с такой силой голоса, которая значительно превышает его естественные возможности. Это свидетельствует о том, что человек, находящийся в подобном состоянии, выходит за пределы обыденного, потому что и сами по себе эти явления из потустороннего мира. Так же эти явления изображаются и в Священном Писании. “При захождении солнца крепкий сон напал на Аврама, и вот, напал на него ужас и великий страх” (Быт. 15, 12).

Это переживание праотца Авраама. А вот праведный Иов говорит о себе: “Среди размышлений о ночных видениях, когда сон находит на людей, объял меня ужас и трепет и потряс все кости мои. И дух прошел надо мною; дыбом встали волосы на мне” (Иов. 4, 13-15).

Святой пророк Даниил сообщает о себе, что он пережил при одном видении: “Во мне не осталось крепости, и вид лица моего чрезвычайно изменился, не стало во мне бодрости” (Дан. 10, 8).

А св. пророк Давид многократно говорит о таких переживаниях: “Страх и трепет прииде на мя, и покры мя тма” (Пс. 54, 6). “На мне утвердися ярость Твоя, и вся волны Твоя навел еси на мя” (Пс. 87, 8). “Искусил еси сердце мое, посетил еси нощию: искусил мя еси, и не обретеся во мне неправда” (Пс. 16, 3). “На мне приидоша гневи Твоя, устрашения Твоя возмутиша мя: обыдоша мя яко вода, весь день одержаша мя вкупе” (Пс. 87, 17-18). “Не убоишися от страха нощнаго, от стрелы летящия во дни, от вещи во тме преходящия” (Пс. 90, 5-6).

Это лишь незначительная часть того, что говорит Священное Писание. И слово Писания не может передать этих переживаний иначе как словами: “страх и трепет”, “ужас и великий мрак”, “покры мя тма”, “ужас и трепет”, который “потряс все мои кости”, от этого “дыбом встали волоса на мне”, “во мне не осталось крепости, вид лица моего чрезвычайно изменился” и т.д.

Из Святых Отцев приведем только одно свидетельство из многих — известную молитву св. Василия Великого, выражающую учение Церкви и Святого Писания об этом: “Господи, Господи, избавлей нас от всякия стрелы летящия во дни, избави нас и от всякия вещи во тме преходящия. Приими жертву вечернюю рук наших воздеяние. Сподоби же нас и нощное поприще без порока прейти, неискушены от злых. И избави нас от всякаго смущения и боязни, яже от диавола нам прибывающия... ”

Изо всех приведенных описаний ясно, что страхование есть крайнее напряжение всех человеческих сил. Вот почему по утрам, после страхований, на лице Владыки Феофана была заметна своеобразная печать пережитого, так как он был сильно утомлен непонятной для людей мира сего борьбою, что проявлялось в особой сосредоточенности, самоуглубленности, внутренней собранности, смирении. Недаром сказано, что страхования “обыдоша мя яко вода, весь день одержаша мя вкупе” (Пс. 87, 18). Поэтому келейник, живший в то время отдельно от Владыки, мог безошибочно узнавать, было ли “это” ночью. Иногда Архиепископ сам говорил о том, сколь трудно и тяжело было. Иногда он даже заранее знал, что ему предстоит, так как видел своего врага, притаившегося в помещении и ожидающего ночи. Так однажды утром в Софии в Синодальных покоях Владыка сказал:

— Я еще накануне понял, что ночь не будет спокойной… «Он» уже с вечера стоял в коридоре, такой огромный и злобный. Я еще подумал: «Ой, будет мне!» Оно и было…

Конечно, люди, приученные воспринимать лишь то, что вещественно и осязаемо, склонны воспринимаемое духовно относить к иллюзиям и галлюцинациям. И таковые люди считают себя узаконенным образцом “нормального человека”, поэтому, не задумываясь, объявляют ненормальными подлинных святых избранников Божиих. И единственным доказательством в пользу такого утверждения служит их чисто эмоциональное заявление: “Он не похож на нас”.

Изображая будущий век, Писание говорит: “Тогда праведник с великим дерзновением станет пред лицем тех, которые оскорбляли его и презирали подвиги его; они же, увидевши, смутятся великим страхом и изумятся неожиданности спасения его и, раскаиваясь и воздыхая от стеснения духа, будут говорить сами в себе: «это тот самый, который был у нас некогда в посмеянии и притчею поругания. Безумные, мы почитали жизнь его сумасшествием и кончину его бесчестною! Как же он причислен к сынам Божиим, и жребий его — со святыми?. . Мы заблудились от пути истины, и свет правды не светил нам... Мы преисполнились делами беззакония и погибели... » (Прем. Сол. 5, 1-7).

Так именно обстоит дело с поношением Архиепископа Феофана, потому что своею непохожестью он, даже безмолвствуя, обличает и укоряет других, и этого ему никогда не простят те, кто желает быть как все и нравиться всем. Но Спаситель говорит: “Горе вам, когда все люди будут говорить о вас хорошо! ибо так поступали с лжепророками отцы их” (Лк. 6, 26).

А Федор Михайлович Достоевский в своем “Дневнике писателя” более ста лет тому назад выразил мысль о том, что скоро наступит такое время, когда сумасшедших в мире окажется гораздо больше, чем нормальных. И тогда это ненормальное большинство признает себя вполне “нормальным”, а всех здоровых объявит “ненормальными” и упрячет принудительно в дома для умалишенных...

Но эта мысль, выраженная Достоевским, не его собственная мысль. Мысль эта — святоотеческая; пророчество это высказано Преподобным Антонием Великим в далекой древности. Он изрек: “Настанет некогда время, и человеки вознегодуют, увидев не подверженного общей болезни, восстанут на него, говоря: “ты по преимуществу находишься в недуге, потому что не подобен нам” (Еп. Игнатий Брянчанинов. Отечник. Преп. Антоний Великий, параграф 41). При этом Преосвященный Игнатий от себя замечает: “Обыкновенно в таких случаях плотское мудрование возражает: неужели ты один прав, а все или большая часть людей ошибаются?! Возражение, не имеющее никакого значения. Всегда немногие, весьма немногие шествовали по узкому пути, (а) в последние дни мира этот путь до крайности опустеет”.

Глава двадцать шестая

Святые Отцы, изображая внутреннюю жизнь рассеянно живущего человека, уподобляют ее “постоялому двору”, в который “одни въезжают, а другие уезжают”. И другое их сравнение. “Ум человека, живущего как живется, подобен бездомной, бродячей в поле лошади, кто ни пожелает, садится на нее и едет, куда вздумается”. Сравнения эти говорят о помыслах греховных, которым открыт свободный доступ в душу. Такого никогда не бывает у людей, внутренне сосредоточенных, ведущих подвижническую жизнь. Поэтому Владыка Феофан даже во время сна бодрствует, не дает врагу свободный доступ в душу. Немощное тело спит, а сердце его и ум не дремлют, стоят на страже. И как только враг показался, сразу начинается война. И она длится до тех пор, пока враг не будет отражен и не уйдет.

В сонном состоянии подвижник бессознательно выявляет накопленный опыт. Можно сказать: что у бодрствующего в уме, то у сонного на языке. Все это приложимо к духовной жизни Архиепископа, и его “война” — это непрестанная молитва ко Господу.

Из этого необходимо сделать существенный вывод, что при страховании и в невидимой брани единственной и всемогущей защитой против невидимых врагов является неотступная молитва ко Господу Богу о скорейшей помощи. И помощь непременно приходит, но редко сразу, потому что это не полезно для подвизающегося. Защита действует немедленно, а изгнание врага замедляется. Так, Господь обучает подвизающегося непрестанной молитве. Ведь заповедь дана: “непрестанно молитеся” (1 Сол. 5, 17). Вот и обучается подвизающийся этому искусству. Хотя моление должно быть тайным, по слову Спасителя: “Ты же, егда молишися, вниди в клеть твою, и затворив двери твоя, помолися Отцу твоему, иже в тайне: и Отец твой видяй в тайне, воздаст тебе яве” (Мф. 6, 6), но по промыслу Божию для пользы других это тайное может стать явным и быть училищем благочестия для многих. Ведь это нераздельная часть пожизненной “невидимой брани”, которую скрыто и тайно ведут истинные рабы Божии постоянно, изо дня в день, из ночи в ночь. Где же учиться этому, как не на этих уроках!

А в наше время таких искусных воинов очень мало, быть может, на весь мир единицы. И великое счастье выпало на долю тех, кто сподобился слышать такой урок. Владыка Феофан — один из таких редчайших воинов, одетых в броню непрестанной молитвы. Слышали ли мы или не слышали его голос или хотя бы какое-то впечатление получили от слышавших, и этими “крохами”, падающими от трапезы избранников Божиих, можем питать свои души.

По опытам Святых Отцев, как уже было сказано, страхования присущи преимущественно тем, кто проводит подвижническую жизнь в одиночестве, но Владыка Архиепископ жил во многих городах, в разных странах, окруженный шумом, суетою, грехом. Он пользовался всеми средствами современной цивилизации, жил в благоустроенных домах, приходилось бывать, а, возможно, и жить в царских дворцах. Целых двадцать лет провел он в столице огромного государства, встречался с высокопоставленными лицами и даже с Императором, Императрицей и их семейством... И тем не менее ему повсюду сопутствовали страхования. Это показывает, что духовно, по качеству своей сокровенной жизни, он был в миру подлинным отшельником, духовно вышедшим из суетного мира, хотя и продолжал жить в нем. Но, быть может, все это имело и промыслительное значение, чтобы люди поняли, что среди них жил и подвизался во Христе истинный избранник Божий, и следовали его примеру.

Страхования, в какой бы вид ни облекались, только томили и изнуряли этого доблестного воина Христова, но не пугали его. Он терпеливо нес их и не искал освобождения от них, предоставляя все на волю Божию. Говоря о страхованиях, он приводил слова игумена Синайской горы, Преподобного Иоанна Лествичника: “Если ты с другими или в общежитии проходишь подвиг добродетели, то боязливость не очень будет на тебя нападать: если же ты подвизаешься в местах безмолвных, то смотри, чтобы не овладела тобою сия дщерь неверия и порождение тщеславия” (Слово 21, параграф 1). “Боязливость есть младенчественный нрав в старой тщеславной душе. Боязливость есть уклонение от веры в ожидании нечаянных бед” (параграф 2). “Страх есть предвоображаемая беда, лишенная твердой надежды” (параграф 3). “Гордая душа есть раба страха: уповая на себя, она боится слабого звука тварей и самих теней” (параграф 4). “Кто сделался рабом Господа, тот боится одного своего Владыки; а в ком нет страха Господня, тот часто и тени своей боится” (параграф 2).

И преподобный Иоанн дает такой совет против боязливости: “Не ленись в самую полночь приходить в те места, где ты боишься быть. Если ты хоть немного уступишь сей младенчественной и смеха достойной страсти, то она состарится с тобою. Но когда ты пойдешь в те места, то распростри руки и бей супостатов именем Иисусовым; ибо нет сильнее оружия ни на небе, ни на земле. А избавишься от сего недуга, восхваляй Избавившего; ибо, когда ты будешь Его благодарить, то и Он вовек будет покрывать тебя” (параграф 7).

И вот Владыка Феофан и пользовался этим “сильнейшим оружием”, по выражению Преподобного, “бил супостатов именем Иисусовым”, призыванием Господа нашего Иисуса Христа, Сына Божия, пришедшего в мир наш ради нашего спасения от диавола, греха и смерти. Это — краткое призывание во имя Его: “Господи Иисусе Христе, Сыне Божий, помилуй мя грешнаго, ” — и было главнейшим его оружием.

Молитва эта древняя. Она как бы сама собой сложилась еще при жизни земной Господа Иисуса Христа из воплей слепых, недужных, молитвенно взывавших к Нему: “Иисусе, сыне Давидов, помилуй мя!”

А когда люди были просвещены Духом Святым, после откровений Божиих при Крещении Господнем и Преображении, они начали взывать: “Иисусе, Сыне Божий, помилуй мя!”

Потому-то эта краткая молитва и именуется “Иисусовой”, что она первоначально начиналась со слова “Иисусе”!

И даже в Ветхом Завете подобное постоянное призывание имени Господня не было чуждо избранникам Божиим: “Услышит тя Господь в день печали, защитит тя имя Бога Иаковля. Послет ти помощь от Святаго, и от Сиона заступит тя” (Пс. 19, 2-3). “Сии на колесницах, и сии на конех, мы же во имя Господа Бога нашего призовем. Тии спяти быша и падоша, мы же востахом и исправихомся” (Пс. 19, 8-9). “Вси языцы обыдоша мя, и именем Господним противляхся им”; “обыдоша мя яко пчелы сот, и разгорешася яко огнь в тернии, и именем Господним противляхся им” (Пс. 117, 10-12). “Блажен муж, емуже есть имя Господне упование его” (Пс. 39, 5).

И даже прямо указывается, что имя Господне, будучи призываемо, спасает от опасности призывающего: “Имя Господа — крепкая башня: убегает в нее праведник и безопасен” (Притч. 18, 11).

А в Новом Завете, после пришествия Сына Божия на землю в уничиженном человеческом естестве, о призывании имени Христа Спасителя сказано еще яснее: “Несть бо иного имене под небесем даннаго в человецех, о немже подобает спастися нам” (“ибо нет другого имени под небом, данного человекам, которым надлежало бы нам спастись”) (Деян. 4, 12).

Это сказано о призывании всевеликого и всесильного имени Господа и Бога и Спасителя нашего Иисуса Христа. Всеблагодатная и Преблагословенная Дева Мария первая из людей получила откровение об этом и начала молиться во имя Господа Иисуса Христа. А до нас, современных православных христиан, донес эти сведения блаженный Старец Паисий Величковский, бывший на Св. Афоне и нашедший у древних Святых Отцев эти молитвы и призывания.

Сильнейшим духовным оружием был вооружен дивный воин Христов, Святитель Феофан. И, действуя им, он, по обетованию, всегда побеждал супостатов во славу имени Господа Иисуса Христа. “За то, что он возлюбил Меня, избавлю его; защищу его, потому что он познал имя Мое” (Пс. 90, 14). Но за всем этим скрывался неутомимый труд его сравнительно недолгой, шестидесятилетней жизни. Каждый день и каждую ночь он взывал ко Господу Спасителю, умоляя защитить его от всякого зла и врага: “Господи Иисусе Христе, Сыне Божий, помилуй мя грешнаго!”

И потому эта молитва во время ночных его страхований звучала совершенно исключительно — как дар Божий. И дело тут не в голосе, не в интонациях, а в том, что за произнесенными словами ощущался весь его подвижнический опыт жизни во Христе.

И к нему самому, может быть, применимо то, что он относил к Августейшей Семье, что поражало и восхищало, а именно то особенное, чисто духовное изящество, тонкое и строгое соответствие и соразмеренность во всем, отвечающие требованиям высшего художественного вкуса.

Определение “изящная духовная простота”, которое он использовал, говоря об Августейшей Семье, в наибольшей мере отражает его духовную сущность.

Ничего показного, наигранного, а тем более лицемерного не было в нем. Все было естественно, просто и удивительно скромно, даже застенчиво. Совершенно отсутствовало все то, что Святые Отцы называют “свободой обращения”. Не было и тени развязности или фамильярности. Всех он называл на “вы”. В нем чувствовались повышенная собранность, слежение за собою, но не для того, чтобы “казаться” другим, а действительно и подлинно “быть” в себе самом. Потому что все совершалось во Христе или, лучше сказать, в присутствии Господа Иисуса Христа. Поэтому беседовал он с кем-либо или молился в храме за богослужением, сидел или ходил, он не забывал, что Всевидящее Око “смотрит и видит”. В нем чувствовался сосредоточенный монах даже в самых незначительных мелочах. Он точно следовал советам Святых Отцев, аскетов. Знавшие Владыку вспоминают о таких мелочах. В синодальных покоях у него в комнате стояли кресло и мягкий диван. Но если он и садился на них, что бывало очень редко, то не глубоко, а на самый край, на твердую раму и так, чтобы не касаться спинки дивана или кресла, дабы не давать себе особенного покоя и удобства. Во время густых софийских туманов зимою его сильно беспокоили больные железы горла, но он никогда не ложился, а лишь, положив голову на подушку, становился на колени подле кровати. Все это, скажет иной, мелочи, но в духовной жизни мелочей нет!

Авва Антоний Великий давал совет монашествующим: “Во всем наблюдай смирение: в наружности своей, в одеждах своих, в сидении, стоянии, в хождении, лежании, в келии и принадлежностях ея. Во всем жительстве твоем усвояй обычай нищеты... ” Блажен Владыка Феофан, он читал слова Святых Отцев не глазами, а делами...

Глава двадцать седьмая

Святитель Феофан прожил в Болгарии пять лет. Жизнь его протекала только в двух городах, в Софии и в Варне, на берегу Черного моря. В Софии он проводил холодные месяцы, а в Варну приезжал на лето восстанавливать свое здоровье солнцем. И тогда он жил за городом на очень скромной даче, занимая одну из двух комнат.

Живя в Софии, он каждый воскресный и праздничный день посещал великолепный Александро-Невский собор, огромный храм-памятник русско-турецкой войны 1877-1878 годов. Храм этот воздвигнут благодарным населением Болгарии в память освобождения страны от 500-летнего турецкого рабства.

Архиепископу Феофану неоднократно приходилось служить Божественную литургию в этом храме. Для него это было очень удобно, так как храм был рядом с синодальной палатой. Служение это заносилось в особую книгу, как аргумент будущего снятия “схизмы” между Вселенским Патриархатом и Болгарской Церковью, тем более, что и Российская Церковь не признавала этой схизмы... Однажды, когда Архиепископ Феофан служил в Александро-Невском соборе, при этом присутствовала царица Иоанна, дочь итальянского короля Эммануила. По придворному ритуалу во время запричастного пения Архиепископ Феофан, в сопровождении священства, вынес Ее Величеству просфору и произнес благословение на понятном ей языке — латинском.

Всенощные бдения по субботам и накануне праздничных дней Владыка Архиепископ обычно проводил в своей синодальной келии, при этом читали и пели несколько студентов Духовной Академии. А в будние дни он совершал службы один. Иногда он проводил служение в домовой церкви в здании самого Синода, где и жил. Было несколько незабываемых служб Великим постом. Но особенно запечатлелось служение Пасхальной заутрени. Пел смешанный хор из русских и болгар. Совершен был и круговой, в здании Синода, крестный ход. Дети несли иконы. Владыка Архиепископ служил, как всегда, сосредоточенно, каждое слово было наполнено молитвенным содержанием.

Но обычно на Вход Господень в Иерусалим, на Страстную седмицу и Светлую Пасхальную его приглашали в Варну. Здесь он и оставался на все лето, переезжая после Светлых дней на дачу. В Варне он служил часто в храме Св. Афанасия Великого, Александрийского, предоставленном русскому приходу Митрополитом Варненским, древним старцем Симеоном. На Страстной седмице квартиру Архиепископу снимали поблизости, у местных греков, прихожан храма Св. Афанасия. Настоятелем храма был протоиерей отец Иоанн Слюнин, в свое время служивший в Америке под началом Епископа Тихона, впоследствии Патриарха Московского и всея России. Храм был большой, богомольцев много, прекрасный хор. При архиерейском служении обычно было три священника. Чувствовалось, что эта древняя церковь намолена поколениями. Ее особенно любили местные греки — она была греческой прежде. Храм этот стоит с третьего века на месте языческого капища, что и удостоверяет огромный мраморный камень, находящийся рядом с храмом и служивший постаментом под “идолом”...

Архиепископ Феофан любил этот храм и богослужения в нем. И особенно трогательно было отношение Митрополита Симеона к Архиепископу Феофану. Этот маститый старец скончался в девяносто четыре года от воспаления легких еще очень крепким. Он приходил пешком через весь город в сопровождении протосингела, чтобы навестить Владыку Феофана. Владыка Симеон был огромного роста, с характерным библейским лицом. По сравнению с ним Владыка Феофан был совсем маленьким, худеньким. Но в титулах у них было нечто общее: Варненский и Преславский — Полтавский и Переяславский!

Митрополит иногда служил в так называемой “Русской церкви”, а Архиепископа он приглашал послужить вместо себя в Варненском кафедральном соборе. Так, он служил однажды на праздник Крещения Господня.

Но кроме этого, обоих иерархов соединял единый дух. Оба они были яркими поборниками и защитниками Православия, непримиримыми противниками масонства и модернизма. Это больше всего их духовно роднило. Владыка Симеон по летам был старше Архиепископа Феофана лет на тридцать. Он был живою летописью новой Болгарии. Он хорошо помнил Освободительную войну, предпринятую Россией для освобождения Болгарии. Митрополит Варненский и Преславский Симеон был пламенным русофилом. Для Архиепископа Феофана Варна была во всех смыслах родной.

Владыка Феофан был почти изолирован от посетителей в Софии, потому что жил в официальном высшем учреждении Болгарской Церкви, куда вход был возможен только в определенные часы. Это стесняло посетителей, и потому посещений у Архиепископа почти не было. И он, чувствуя себя как в безлюдной пустыне, проводил все время в молитве и в работе за письменным столом. Синодальная библиотека была в том же здании и к его услугам. Но когда он жил в Варне на даче или в самом городе, внешний режим был иной. Утром он принимал по особой системе солнечные ванны, столь целительные для него. А после обеда, когда жара спадала, к нему мог приходить каждый. И каждого он принимал и вел душеполезную беседу. К нему приходили люди всех возрастов: и пожилые, и молодые, и совсем юные. И все уходили окрыленными после беседы с Архиепископом: действовала незримая благодать Божия. Все это чувствовали. Приезжали из-за границы. Чудным миром и спокойствием веяло от молитвенника. И этот дар Божий каждый ощущал в душе своей, уходя от Святителя...

Одному посетителю он сказал о России:

— О, Россия, Россия!.. Как она страшно согрешила перед благостью Господней. Господь Бог благоволил России дать то, чего ни одному народу на земле не давал. И этот народ оказался таким неблагодарным. Оставил Его, отрекся от Него, и потому Господь предал его бесам на мучение. Бесы вселились в души людей, и народ России стал одержимым, буквально бесноватым. И все то, что мы слышим ужасного о нем, о том, что творилось и творится в России: о всех кощунствах его, о его воинственном безбожии и богоборстве, — все это происходит от того, что он одержим бесами. Но эта одержимость пройдет, по неизреченной милости Божией народ исцелится. Он обратится к покаянию, к вере. Произойдет то, чего никто не ожидает. Россия воскреснет из мертвых, и весь мир удивится. Православие в нем возродится и восторжествует. Но того Православия, что прежде было, уже не будет. Так говорят те, кому дана благодать Божия провидеть будущее...

Однажды зашла к Архиепископу простая и наивная молодая женщина и, говоря с ним, воскликнула:

— Ох, как бы мне хотелось научиться совсем не грешить. Но выходит, что это просто невозможно. Оказывается, что если увидишь что-нибудь нехорошее или услышишь, так это уже и твой грех.

— Нет, это не так. Не просто увидишь или услышишь что-либо нехорошее, недоброе, а если неправильно отнесешься к услышанному или увиденному, осудишь или сам соблазнишься в мысли своей и как бы сам примешь участие в чужом грехе, то это будет твой грех.

— Выходит, что надо закрыть глаза и уши?!

— Да, это так! Но как и чем закрыть?! Вот поэтому-то монахи как бы поступают в особую “школу”, чтобы научиться бороться с услышанным и с увиденным и со своими собственными мыслями, подсказанными нашим врагом. Потому-то монашество и называется “наукой из наук”, самой трудной наукой. А эта наука состоит в непрерывной, ежеминутной борьбе со грехом в себе самом. Такая наука справедливо называется “невидимой бранью”, невидимой войной или обороной. Но далеко не все монахи спасаются, а только редкие, только те, что старательно исполняют все указания святых подвижников. А без этого, если бы мы даже сели и под стеклянный колпак, ничто нас не спасет.

— Почему?

— Да потому, что грех сидит в нас. Он посеян в нашем сердце врагом нашего спасения, диаволом. Мы каждый вечер повторяем на молитве: “яко семя тли во мне есть”. А спасаются очень просто немудрые, неученые, простые, как дети. Потому-то и сказано в Евангелии, что если не будем “как дети”, спастись невозможно. Поэтому дивный наш преп. Серафим Саровский любил повторять: “Где просто, там Ангелов со сто, а где мудрено, там ни одного!” Значит, вся мудрость в том, чтобы научиться быть немудрыми мудрецами и послушными Богу, как малые дети.

— А как же можно воевать против самой себя, против своих грешных мыслей, ведь они мои?

— Нет, они не ваши. Они незаметно вкладываются в наш ум врагами нашими, демонами. Мы, по греховности нашей не замечаем этого. А святые нам говорят об этом. Вот св. Апостол нас научает: “Облекитесь во всеоружие Божие, чтобы вам можно было стать против козней диавольских; потому что наша брань не против крови и плоти, но против начальств, против властей, против мироправителей тьмы века сего, против духов злобы поднебесных. Для сего приимите всеоружие Божие, дабы вы могли противостать в день злый и, все преодолевши, устоять!” (Еф. 6, 11-13). А что же это за “всеоружие Божие”? Это непрестанная молитва. “Непрестанно молитесь”, говорит Апостол Христов (1 Фес. 5, 17). Этому надо учиться и учиться, пока Господь не подаст Свою благодать. А благодать дает Он только смирению. Дела нас не спасают, а только смиряют. А спасает нас Божия благодать!

Жил в Варне русский полковник генерального штаба Пелехин, снискавший себе некоторую известность. Эта известность его состояла в том, что в эмиграции он переменил свою веру на более “легкую”, из православного стал баптистиом и даже начал считаться у них пресвитером, не говоря уже о том, что, как и все баптисты, признал себя уже спасенным и святым... Человек он бывалый, говорить умел; и с ним трудно спорить о вере тому, кто не посвящен в тонкости. Тем более, что он носил маску елейности и этим приводил в замешательство православных, не умевших различать истинное смирение от его прелестных подделок.

И вот этот Пелехин решил прославить себя еще и диспутом с Архиепископом Феофаном. Возможно, он и знал, что в прошлом Архиепископ был профессором и ректором С.-Петербургской Духовной Академии. При посредстве других, он передал просьбу принять его, чтобы, как он выразился, поговорить о правой вере. Владыка приехал в Варну перед Рождеством Христовым, и поэтому все дни у него были заняты церковными службами, и, вследствие этого, Владыка согласился принять Пелехина уже после праздника. В назначенный день и час Пелехин явился. Пока он ожидал свидания, Архиепископ предупредил своих келейников, чтобы они не отходили от дверей комнаты, где находился Владыка:

— Разговор будет коротким. Вы подождите в коридоре и будете свидетелями, если потребуется.

Пелехину предложили войти. Входя в комнату, он закрыл было за собою дверь, но Архиепископ открыл ее настежь. По виду Пелехина можно было заключить, что от этого он несколько растерялся. Кроме того, Владыка не предложил ему сесть, как и сам оставался стоять. И поскольку Архиепископ знал, кто перед ним и какова цель его прихода, то сразу начал говорить:

— При всяком инакомыслии, дабы избежать бесконечного спора, обычно люди избирают третейский суд. И эти судьи решают, какая из сторон в данном случае исповедует правую веру. Вполне понятно, что мы с вами до недавнего прошлого исповедовали одну и ту же православную веру. Теперь нам надлежит избрать судей с общепризнанным авторитетом. Такими судьями, бесспорно, являются для нас три Вселенских Святителя и Учителя — Василий Великий, Григорий Богослов и Иоанн Златоуст. Авторитет их для нас непререкаем!

Но Пелехин не согласился с этим и возразил:

— Но ведь они же — люди?! Такие же, как и мы. И почему я обязан их считать непререкаемыми авторитетами?!

Архиепископ на это ответил:

— Если вы считаете себя таким же, как Василий Великий, Григорий Богослов и Иоанн Златоуст, то говорить нам больше не о чем. Поэтому я прошу вас покинуть комнату!

Пелехин этого никак не ожидал. Он растерялся и ушел молча. Очевидно, ему изменила обычная развязность и беззастенчивость, свойственная баптистам.

Все это происходило при открытых дверях. Молодые люди, прислуживающие Владыке, были свидетелями “диспута”, столь неудачного для полковника Генерального штаба.

А Владыка Феофан после этого сделал краткое пояснение:

— Если бы я ему отказал в разговоре, то он бы говорил всем, что Архиепископ испугался. А так ему нечего сказать... В душе-то он хорошо понимает, что приравнивать себя ко Вселенским Учителям — величайшая дерзость и явная прелесть духовная!

Как уже было сказано, в Варне Архиепископ служил очень часто. Еще чаще предлагал слово увещания богомольцам в храме св. Афанасия. Но, по слабости голоса, он зачастую лишен был возможности говорить слово лично. И тогда его проповедь читал во всеуслышание в храме отец настоятель. Нередко Владыка высылал свои проповеди из Софии к большим праздникам. И тогда они прочитывались в его отсутствие. Но и отсутствуя, он оказывал духовное воздействие на молящихся. Ощущение присутствия его в храме некоторые безошибочно чувствовали и в Софии, в Александро-Невском соборе. И никогда не ошибались в этом!

В 1928 году Владыка приехал из Софии на Вербной неделе, пробыл всю Страстную и Пасхальную, живя возле храма. А затем уже переехал на дачу и остался на все лето.

Особенно запечатлелись в памяти два богослужения, совершенных Высокопреосвященнейшим Архиепископом в этом храме и, самое главное, два слова, но произнесенных им не на обычном месте, не посреди храма, а в алтаре и тихо, так что в храме почти никто не слышал этих слов...

Вот как это было. Шла Страстная седмица с ее духовно торжественными и умилительными богослужениями. Подошел Великий Четверток, установление Таинства Святой Евхаристии. На всенощном бдении неповторимая мелодия на слова: “Егда славнии ученицы на умовении вечери просвещахуся, тогда Иуда злочестивый, сребролюбием недуговав, омрачашеся, и беззаконным судиям Тебе Праведнаго Судию предает. Виждь имений рачителю, сих ради удавление употребивша! Бежи несытыя души, Учителю таковая дерзнувшия; иже о всех благий Господи, слава Тебе!”

Наутро идет торжественная архиерейская литургия. Как будто Сам Господь Иисус Христос ее совершает. Так трогательно, так молитвенно, так умилительно... Вместо обычной Херувимской песни хор поет в этот день: “Вечери Твоея тайныя, днесь, Сыне Божий, причастника мя приими... ” И вдруг происходит что-то непонятное. Какие-то хаотические звуки наполнили весь древний храм. Несколько десятков паникадил, подвешенных на длинных цепях по всему храму, пошли со звоном хрустальных подвесок в разные стороны. Казалось, что потолок храма падает. А храм — базиликальный, кораблеобразный, более десяти метров высотою, двухъярусный. Двенадцать высоких колонн, подпирающих потолок, вдруг словно пришли в движение, потому что паникадила на цепях, висевшие до этого отвесно, все время меняли свои места... Полутораметровые стены стали “живыми”, они “заговорили” своими страшными, хриплыми голосами; то был скрежет камня о камень. Колокола на колокольне сами собою зазвонили, но издали какой-то рыдающий, дребезжащий звук.

В этот день в Болгарии, на юго-западе страны, произошло известное Черпанское землетрясение.

Народ в храме дрогнул. Раздался топот ног, бегущих из храма. Отец настоятель с волнением в голосе обратился к служащему Архиерею, Высокопреосвященному Феофану:

— Благословите, Владыко, я успокою народ!

Архиепископ Феофан, только на миг подняв глаза от чтения молитв, сказал настоятелю:

— Стойте и молитесь!

И сам погрузился в молитву.

Настоятель, видимо, подумал, что Архиерей его не понял, и повторил:

— Благословите, я успокою народ!

Архиепископ, прерывая свою молитву, ответил:

— Ничего говорить не надо... Стойте и молитесь!

Паника, начавшаяся было среди богомольцев, улеглась, потому что люди увидели, что в алтаре никакой паники нет, Архиерей и священство продолжают усердно молиться. Это произвело на всех сильнейшее впечатление... В то время как весь город выбежал на площади и улицы, “Русская церковь” не прервала молитвы, а продолжала молиться, уповая на промысл Божий, на Его милость...

Подошла Великая Суббота. Вместо “Херувимской” в этот день поется “Да молчит всяка плоть человеча, и да стоит со страхом и трепетом, и ничтоже земное в себе да помышляет: Царь бо царствующих и Господь господствующих приходит заклатися и датися в снедь верным... ” И вот когда хор запел слова: “Да молчит всяка плоть человеча и да стоит со страхом и трепетом... ” в этот самый момент, при словах: “... страхом и трепетом... ”, все повторилось снова. Та же картина, те же звуки внутри и вне храма. Но нервы у молящихся уже более взвинчены позавчерашними переживаниями и описаниями газет. На этот раз народ дрогнул. Многие поспешили к выходу... Звон хрусталя на люстрах, раскачивание самих люстр, скрежет каменных стен, рев животных, крик птиц, воющий лязг колоколов — все это слилось в какой-то нераздельный хаос... И настоятель храма, стоя у Престола и позабыв тот урок, какой преподал ему Архиерей, с большим волнением обратился к нему:

— Владыка, благословите успокоить народ!

Архиерей, опять-таки не отрываясь от чтения положенной молитвы, но более внушительно, сказал:

— Отец протоиерей, стойте и молитесь!

На этот раз настоятель храма уже не повторил своей просьбы. Очевидно, он вспомнил то, что было день тому назад, в Великий Четверг. Да и с народом произошло то самое, что и прежде. Богомольцы ринулись было к выходу, но видя спину Архиерея в открытых Царских вратах, видя, что он напряженно молится, внушая собою спокойствие, мужество и упование на Господа, и сами последовали его примеру. Богомольцы поняли, что самое разумное — положиться на волю Божию, и все вернулись на свои места, славя Господа Бога за благой урок.

Эпицентр землетрясения был в самой Болгарии, примерно в пятистах километрах от Варны. Он пришелся как раз на город Черпан. В этот момент мужское население города сидело на открытом воздухе под весенним солнцем в ресторанчиках и кафе вместо того, чтобы быть в храме Божием... И весь город оказался в развалинах. Человеческих жертв было много. Многие жители в буквальном смысле “бесследно исчезли”. Земля, как говорили очевидцы, то открывала свои глубокие недра, то моментально закрывала. Многократно образовывались огромные пропасти, которые в то же мгновение исчезали, погребая тех, кто попал в эти щели.

Гнев Божий был явный, призывающий христиан к покаянию... “Приидоша же нецыи в то время поведающе Ему о Галилеех, ихже кровь Пилат смеси с жертвами их. И отвещав Иисус, рече им: мните ли, яко галилеане сии грешнейши паче всех галилеан бяху, яко тако пострадаша? Ни, глаголю вам: но аще не покаетеся, вси такожде погибнете!” (Лк. 13, 1-3).

Великий Четверг и Великая Суббота 1928 года должны надолго остаться в памяти христиан, живущих в Болгарии, конечно, тех из них, кто не потерял христианский разум и сердце. И через сорок дней Святой Пасхи Архиепископ Феофан упомянул об этом землетрясении в своем слове в день Вознесения Господня с призывом к покаянию: “... Так и ныне глаголет Господь вам, о братие, очевидно, потому, что вы стали глухи к гласу Божественной любви, стали забывать о небе и думаете лишь о земном. Коснит Господь приити думаете и вы в глубинах сердец ваших.

Нет, лукавые рабы и рабыни, не коснит Господь обетования, якоже нецыи коснение мнят, но долготерпит на нас, не хотя да кто погибнет, но да вси в покаяние приидут” (2 Пет. 3, 9)...

И вас ныне, о христолюбцы, “призираяй на землю и творяй ю трястися” (Пс. 103, 32), чрез приключившееся с вами землетрясение пробуждает от сна греховного к духовному бодрствованию и ожиданию страшного и славного Его Второго Пришествия. “Днесь, аще глас Его услышите, не ожесточите сердец ваших” (Евр. 3, 7-8).

Глава двадцать восьмая

Еще в 1909г. в Петербурге произошло одно духовное событие, свидетелями которого были тысячи верующих и которое окончилось только через три года, в 1911г. . Случилась совершенно необъяснимая, с точки зрения современной науки, болезнь, однако вполне объяснимая, с точки зрения христианского понимания, и приключилась она с одним юношей, который впоследствии сам описал все происшедшее с ним и передал свои записи через других лиц Епископу Феофану с просьбой опубликовать его показания через десять лет после его исцеления. Но в силу известных событий в России, когда она сама, по оценке Святителя Архиепископа Феофана, подверглась такому же духовному заболеванию, беснованию, он не имел возможности опубликовать эту исповедь в свое время. И только в 1929 году в Варне, на проповеди в храме Св. Афанасия Александрийского Великого он рассказал об имевшем место событии и дал ему духовное истолкование. Ввиду исключительного значения этой проповеди мы приводим ее в нашем повествовании о жизни Святителя Архиепископа Феофана без каких-либо изменений.

Позде же бывшу, приведоша к нему бесны многи: и изгна духи словом, и вся болящия исцели (Мф. 8, 16).

Такие слова присоединяет евангелист Матфей к своему повествованию в ныне чтенном Евангелии об исцелении расслабленного слуги капернаумского сотника. При чтении сих слов, может, кто-нибудь спросит: а существуют ли “бесноватые” в наше время, и если существуют, то возможно ли их исцеление”?

На этот вопрос недоумевающим мы ответим не отвлеченными рассуждениями, а изложением того, что действительно произошло в наши, не столь отдаленные, времена и чему современниками и свидетелями мы сами были.

В 1909 году по всему Петербургу разнесся слух о том, что шестнадцатилетний юноша Павел Ильин, одержимый каким-то необъяснимым для науки недугом, привезен был к литургии в Иоанновский монастырь на Карповке. И здесь произошло с ним следующее. Во время Херувимской песни он вырвался из рук пятнадцати сильных мужчин, державших его, и затем по воздуху пронесся над народом к западным вратам храма и у входа в храм упал без чувств. Бесчувственного, его взяли и принесли к гробнице Иоанна Кронштадтского. Здесь больной на краткое время очнулся, а затем крепко заснул. Во время сна явился ему о. Иоанн, дал ему наставления, исповедал его и велел ему ехать в Валаамский монастырь. Что именно происходило во сне, больной, проснувшись, не хотел говорить. И если бы не отрывочные фразы, сказанные вслух во время сна: “Отец Иоанн, прости, помолись, исполню”, — то возможно, что все это скрыл бы, но когда он услышал от окружающих эти свои слова и понял, что они знают о происшедшем, то все открыл.

Вот что произошло с ним. Он увидел о. Иоанна, сидящим в кресле у своей гробницы. При этом о. Иоанн сказал ему: “Ты видишь меня в таком виде, в каком меня никто не видел. Служи по мне панихиды, как то установлено Церковью. Но Великому Богу угодно меня прославить. Придет время и мне служить будут молебны”.

После этих слов о. Иоанн дунул на больного, благословил его и добавил: “В свое время я скажу тебе, что нужно будет делать тебе для полного исцеления!” И, сказавши это, скрылся.

Что же наблюдали в это время окружавшие больного? Они видели, как он грыз зубами мраморную гробницу отца Иоанна и диким голосом кричал: “Выхожу, выхожу, о великий угодник и пророк Иоанн, но не совсем!”

Конечно, кричал не он сам, а обитавший в нем демон. После этого Павел уже не так страдал от своей болезни, но не совсем выздоровел.

В том же 1909г. году он из Петербурга переехал в Выборг; с благословения Архиепископа Финляндского записался в послушники Валаамского монастыря и поселился в архиерейском доме в г. Сердоболе (имение Хюмпеля). Он исполнял здесь послушание на огороде и прислуживал в качестве чтеца при церкви. Там жил он до октября месяца 1911 года. 19 октября того же года, в день памяти преподобного Иоанна Рыльского и дня Ангела отца Иоанна Кронштадтского, Господь благоволил явить новую милость Свою болящему Павлу чрез о. Иоанна во исполнение обещания об исцелении, данного ему последним при гробнице.

С ним произошло следующее. Вечером в этот день, после всенощного бдения, брат Павел читал акафист Божией Матери и во время чтения акафиста пришел в состояние восхищения. Его духовному взору открылось дивное видение. Первоначально во славе явился о. Иоанн с преподобным Иоанном Рыльским, затем Павел Фивейский и Афанасий Афонский и множество других Преподобных Отцев. Все они приветствовали друг друга радостными возгласами: “Радуйся, Иоанне, радуйся, Павле, радуйся, Афанасие!.. ” Наконец за ними явилась Сама Богоматерь в неописуемой славе, при появлении Которой хор Преподобных Отцев торжественно воспел песнь: “Взбранной Воеводе победительная... ”

После этого о. Иоанн подошел к брату Павлу и сказал:

— А теперь выйди из тела и душой последуй за нами!

Весьма трудно было исполнить это повеление Павлу, но он исполнил его и последовал за Преподобными Павлом Фивейским, Иоанном Рыльским и за Иоанном Кронштадтским.

— Они мне показывали, — говорил Павел, — первоначально райские обители и наслаждения, предназначенные для добродетельных, а затем мучения грешников. Как слава и блаженство праведников, так и мучения грешников не поддаются описанию человеческим языком. Когда было все показано, о. Иоанн стал наставлять меня, как жить, и велел для получения окончательного исцеления отправиться в Оптину пустынь к о. Варсонофию, Оптинскому старцу...

Такими словами закончил свое повествование о виденном им в состоянии восхищения брат Павел.

В ноябре 1911 года он, во исполнение повеления о. Иоанна Кронштадтского, ездил в Оптину пустынь к о. Варсонофию в сопровождении иеродиакона Валаамского монастыря Варсонофия. Старец был уже предупрежден о приезде больного с провожатым, принял больного Павла и докончил все, что было поручено ему исполнить от о. Иоанна Кронштадтского. Он исповедал его и причастил, после чего и последовало окончательное исцеление больного.

До 1912 года исцеленный Павел, уже совершенно здоровый, жил в Сердоболе, в имении Хюмпеля, а затем призван был к отбыванию воинской повинности. В 1914 году участвовал в войне. Жив ли он в настоящее время или погиб во время этой войны и последовавшей за ней революции, остается неизвестным. Но он через иеромонаха Валаамского монастыря Варсонофия, некогда сопровождавшего его в Оптину пустынь, переслал мне свои записки для обнародования их через десять лет после его исцеления. Из этих написанных им собственноручно записок видно, какою болел он болезнью и по какой причине болел он этой болезнью.

Из записок этих видно, что Павел во время пребывания своего в Москве, перед своим отправлением в Петербург, впал в тяжелую нужду. Нигде он не мог найти место для себя, и все близкие и знакомые отказались от него. Тяжелая нужда довела его до отчаяния, неоднократно приходила ему мысль о самоубийстве. В одну из таких минут внезапно явился ему “таинственный старец” и сказал:

— Я помогу тебе, если ты собственною кровью письменно удостоверишь, что будешь верен мне и здесь, на земле, и по смерти твоей!

— Кто же ты такой, чтобы мне верить в тебя и тебе доверятся? — спросил Павел. — Я тот самый, которого не любит и ненавидит ваша Церковь, — ответил явившийся. — Хорошо, я буду верен тебе! — заявил ослепленный отчаянием юноша и дал требуемую подписку.

— Ну, а теперь ты должен сбросить со своей шеи лишнюю обузу, — сказал таинственный старец и указал при этом на крест.

Юноша снял крест и таким образом отрекся от Христа и предал душу свою диаволу. За это отречение от Господа Христа вселился в него диавол, и с тех пор он стал одержим духом беснования. От этого-то духа беснования и исцелил его о. Иоанн Кронштадтский, частью непосредственно, а отчасти через посредство Оптинского старца Варсонофия.

Из всего изложенного с достаточной очевидностью вытекает следующее заключение. Бесноватые, или одержимые не чистыми духами, существуют и в настоящее время, как некогда они существовали в древние времена. Духу беснования предаются люди за нечестивую жизнь и, особенно, за грехи богоотречения и богохульства. Но существуют в настоящее время, как некогда существовали в древнее время, и праведники, угодившие Богу, которые имеют силу и власть изгонять злых духов из одержимых ими. Величайшим из таких чудотворцев последнего времени является о. Иоанн Кронштадтский, столетие со дня рождения которого будет праздноваться в настоящем году. Он настолько угодил Господу своею святою жизнью, что уже числится в райских обителях в лике преподобных наряду с Антонием Великим, Павлом Фивейским, Иоанном Рыльским. Великому Богу, — как сказал он, — в скором времени угодно будет прославить его на земле, как прославил Он его уже на небесах. И таким образом в скором времени мы будем иметь нового молитвенника и ходатая на небесах.

А глубоко поучительное повествование об отроке Павле, помимо своего непосредственного значения, имеет и глубокий символический смысл. Этот бесноватый отрок прообразует собою нашу несчастную и многострадальную Россию. И она, несчастная, как этот отрок Павел, предана духу беснования за свои грехи и за свое нечестие. Предана не по причинам оставления ее Богом, а по причине особенной любви Его к ней. Ибо «его же бо любит Гоcподь, наказует: биет же всякого сына, егоже приемлет» (Евр. 12, 6), “да спасется дух его” (1 Кор. 5, 5). Аминь.

Глава двадцать девятая

Тысячи верующих на протяжении всей жизни Архиепископа Феофана, обращались к нему за духовным наставлением. И нет никакой возможности учесть всех писем, написанных Архиепископом в ответ на бесчисленные вопросы о духовных нуждах верующих. Одно только ясно, что число этих писем огромно, и только незначительная часть из них опубликована Свято-Троицким монастырем в Америке. Большая же часть их разбросана по всему свету и находится в неизвестности.

Если судить по обнародованной части, письма Архиепископа Феофана представляют исключительную духовную ценность, потому что написаны выдающимся современным подвижником-аскетом, который прошел очень трудную аскетическую школу Святых Отцев, но главной особенностью их и достоинством является то, что они представляют собой прямые цитаты из трудов великих учителей Церкви. Поэтому они имеют высший общехристианский авторитет.

Всю свою жизнь Владыка Феофан посвятил глубокому изучению святоотеческого наследия. И это привело его к тому, что он составил новое “Добротолюбие”, в котором весь святоотеческий материал собран в более широком охвате, чем в иных изданиях, и размещен по новой системе, очень легкой и удобной для пользования.

При этом Архиепископ называл новое “Добротолюбие” русским, потому что в нем наряду с высказываниями Святых Отцев раннего периода христианства приводятся и высказывания Святых и Блаженных Отцев, воссиявших в Церкви Российской и писавших на церковно-славянском и русском языках.

И вот письма Архиепископа Феофана представляют собой иллюстрацию этого нового “Добротолюбия”.

Мы приведем выдержки из некоторых писем, как из числа опубликованных, так и неопубликованных, затрагивающих различные стороны духовной жизни в подтверждение сказанного выше.

“Если обратимся к житиям Святых, — говорит Архиепископ Феофан, — то увидим, что они шли к одной цели самыми разнообразными путями. Одни спасались в миру, другие — в пустыне. Одни были чужды всякого образования, другие были прекрасно образованны. Поэтому не будем смущаться тем, что живем в миру и не чуждаемся образования. Но будем только стараться о том, чтобы везде и при всяких условиях жить по воле Божией.

“Говорят, как слышал я, — пишет преп. Никита Стифат, — будто невозможно навыкнуть добродетели без ухода вдаль и убежания в пустыню, и удивлялся, как вздумалось им неопределимое определить местом. Ибо если навык в добродетели есть восстановление сил души в первородное благородство и сочетание воедино главнейших добродетелей для свойственного ей по естеству действования, а это не совне привходит в нас, как нечто вводное, а прирождено нам от самого сотворения, и чрез это мы входим в Царство Небесное, которое внутри нас есть, по слову Господа, — то пустынь излишня, когда мы и без нее входим в Царствие, чрез покаяние и всякое хранение заповедей, что возможно на всяком месте владычества Божия, как поет божественный Давид: “благослови, души моя, Господа, на всяком месте владычества Его” (Пс. 102, 22); (Добротолюбие, т. 5, Первая сотница, параграф 72. с. 109).

Поэтому, замечает Архиепископ, возможно быть монахом и в миру, по слову того же преп. Никиты Стифата: “Быть монахом не то есть, чтоб быть вне людей и мира, но то, чтоб, отрекшись от себя, быть вне пожеланий плоти и уйти в пустыню страстей (то есть в бесстрастие)”... (Добротолюбие, т. 5, Первая сотница, параграф 76. с. 111). (5/2, 1-5).

Конечно, многие, желающие спасаться, уходят в монастырь. Но ученые иноки имеют послушание от высшей церковной власти спасаться в миру. И не только церковная власть так установила, но и старцы благословляют этот путь. Помню по себе, как я стремился по окончании курса в Академии уйти в монастырь. Но все великие преподобные старцы, у которых я был (Алексий, Варнава и Исидор), в то время не благословляли меня это сделать. Они сказали, что нет на это воли Божией, а в свое время я в монастыре буду, если пожелаю... ”

“Жизнь наша, — пишет Владыка Архиепископ Феофан, — есть непрестанная брань духовная. И поэтому надо удивляться не тому, когда эта брань есть, а скорее тому, когда ее нет. Но чтобы быть победителем в этой брани, нужно правильно вести ее. А чтобы правильно вести ее, должно поучаться в писаниях Святых Отцев. Но самое чтение Св. Отцев должно быть правильным, а не беспорядочным. “Старайтесь, скажу вам словами Преосвященного Игнатия Брянчанинова, читать книги Святых Отцев, соответствующие вашему образу жизни, чтоб можно было прилагать их к самому делу... ” (Творения, т. 4, сс. 511-512).

Какие же это творения разумеются у Преосвященного Игнатия? Творения св. Иоанна Златоуста, Святителя Тихона Задонского и им подобные... Вам надо стараться не о том, чтобы вести жизнь монашескую, а о том, чтобы вести жизнь христианскую, духовную в ее общих проявлениях, а не в форме монашества. Тогда у вас и будет более правильный строй жизни и более спокойное настроение.

Что касается искушений ваших, то от них прежде всего не нужно приходить в смущение и уныние. Все подвижники шли путем борьбы с искушениями.

“Уничтожь искушения и помыслы, — говорит Авва Зосима, — и не будет ни одного святого. Бегущий от искушения спасительного, бежит от вечной жизни. Некто из святых и говорит: “Кто даровал святому Стефану такую окружающую его славу, если не те, кои побили его камнями?. . ” (Добротолюбие, т. 3, Авва Зосима. Собеседование, параграф 5. с. 120).

Дело не в том, чтобы не испытывать искушения, а в том, чтобы их побеждать: “Да не ужасаемся, — говорит преп. Иоанн Лествичник, — видя, что мы в начале подвига больше обуреваемся страстьми, нежели когда жили в миру (как миряне); потому что сперва необходимо возникнуть всем причинам болезней, а потом уже воспоследовать здравию. Может быть, сии звери и прежде где-нибудь скрывались в нас, но мы их в себе не примечали” (Лествица. Слово 26, параграф 183).

В частности это надо сказать и об искушениях, происходящих от плоти: “Не верь во всю жизнь твою бренному телу, и не надейся на него, пока не предстанешь Христу” (Сл. 15, параграф 47). “Не думай низложить беса блуда возражениями и доказательствами, ибо он имеет многия убедительныя оправдания, как воюющий против нас с помощью нашего естества” (Сл. 15, параграф 24). “Представь Господу немощь своего естества, сознавая во всем свое бессилие, и неощутимым образом получишь дарование целомудрия” (Сл. 15, параграф 26).

Во время нападения страстей бесчестных нужно, по наставлению преп. Варсануфия Великого, молиться: “Господи, избави меня от грехов моих и от страстей бесчестных!” (Руководство к духовной жизни, параграф 246). Или: “Господи Иисусе Христе, избави меня от страстей постыдных!” (параграф 252).

Некто выражает в своем письме к Архиепископу Феофану огорчение, что церковные службы в городе, где он живет, его не удовлетворяют. Собственно, это переживают многие и повсеместно. Поэтому тот духовный ответ, который дает Архиепископ Феофан, получает тем большее значение для нашего сумрачного времени.

Владыка Архиепископ пишет: “Все это зависит от того, что священнослужители настоящего века разучились молиться, разумею внутреннюю молитву, а ограничиваются лишь совершением внешнего богослужебного чина. И потому недостаток внутреннего одушевления стараются заменить чисто внешним одушевлением.

Недостаток внутренней молитвы чувствуется не только в новом, но и в старом восточном пении. Если там он выражается в концертном характере пения, то здесь — в чисто внешнем исполнении древних напевов, вследствие чего пение становится крайне заунывно-бездушным. И в том, и в другом случае бывает крайне тяжело молиться.

Что же, спросите, делать в таких случаях?

Не обращая всего внимания не внешний чин Богослужения, надо стараться установить в это время параллельную внешнему чину Богослужения собственную внутреннюю молитву.

А если бывает совершенно неразборчиво чтение или пение, то можно совершать в это время и вполне самостоятельную внутреннюю молитву. Лучше всего совершать в это время молитву Именем Господа Иисуса Христа. Она и кратка, и всеобъемлюща, и не препятствует следить за внешним чином Богослужения”.

Отвечая на вопрос, как избавиться от рассеянности, возникающей по той или иной причине при Богослужении, Архиепископ Феофан пишет: “Бороться против всякого рода рассеянности при Богослужении нужно положительным путем, стараясь обращать главное внимание на внутреннюю молитву. Внешняя молитва без внутренней имеет мало цены. Тогда как внутренняя молитва может быть без внешней. В развитии навыка к внутренней молитве заключается вся сущность христианского подвижничества. Об этой молитве подробно говорится в Добротолюбии...

При внутренней молитве жизнь духовная бывает сокрытой и мало заметной для других...

Старайтесь развить в себе способность и навык к внутренней молитве... Никогда так не чувствуется внутренняя сущность христианской жизни, как во время Пасхи. Постарайтесь запечатлеть это настроение в своем сердце и подольше его берегите от всяких внешних впечатлений: тогда сама собою будет в сердце вашем развиваться сокровенная в Боге жизнь духовная!”

“Вы пишете, что ведете внутреннюю борьбу с помыслами и, понуждая себя к внутренней молитве, чувствуете трудность сего подвига и свою неспособность к нему. И то и другое показывает, что вы стоите на правильном пути.

И внутренняя брань, и трудность внутреннего подвига (молитвы), приводят человека к познанию своей немощи, а познание своей немощи — к смирению. А как необходимо смирение в деле нашего спасения, об этом хорошо говорит св. Симеон Новый Богослов: “Две есть жертвы, которые приемлет Бог и Отец Господа нашего Иисуса Христа и за которые милует и всякого человека в отдельности, и весь мир в совокупности, — из коих одна есть Сам Господь наш Иисус Христос и Бог воплотивыйся, другая — сокрушенное и смиренное сердце каждого, верующего в Него” (т. 1, слово 31, параграф 5; с. 271-272). “Не требуется, чтобы человек взамен за душу свою дал что-либо другое, кроме познания себя, что он — ничто. Только при этом способен он будет принести Богу сердце сокрушенное и смиренное, — единственную жертву, которую всякому благочестивому человеку прилично приносить Богу. Этой одной жертвы Бог не уничижит, зная, что человек ничего не имеет собственного, что мог бы принести Богу” (Слово 31, параграф 4, т. 1, с. 270).

На вопрос о молитве Иисусовой, как именно ее читать, то ли по счету, то ли без учета, а если надо по счету, то какое количество раз, Архиепископ Феофан отвечает: “Для начинающих лучше читать по счету, и, чтобы не торопиться, надо назначить малый счет. Счет можете определить сами в следующих пределах: не меньше тридцати и не более ста, в качестве прибавления или к утренней молитве или к вечерней, или к обеим вместе, как обстоятельства позволяют. После счет можно увеличить”.

Другому лицу в связи с тем же вопросом о молитве Иисусовой как защитном средстве и оружии против помыслов лукавых и страстей Владыка Архиепископ пишет: “До тех пор, пока мы не достигнем пристани бесстрастия, необходимо нам вести борьбу и со страстями, и с помыслами. Бывают в этой борьбе и победы и падения (поражения). Но борьбу необходимо вести до конца жизни. Успешной борьба бывает лишь тогда, когда она ведется правильно. А правильной она бывает тогда, когда мы надеемся победить свои страсти и помыслы не своей силой, а силой Божественной. Для этого и необходимо нам постоянно призывать себе на помощь Господа чрез непрестанное призывание имени Божия. “В добродетели две доли от Бога, — говорит св. Григорий Богослов, — а одна от меня” (т. 4, с. 209).

“Бей супостатов именем Иисусовым, ибо нет сильнейшего оружия ни на небе, ни на земле”, — говорит св. Иоанн Лествичник (Лествица, сл. 21, параграф 7).

“Память Иисусова да соединится с дыханием твоим” (Сл. 27, параграф 61).

Следовательно, когда мы или забываем призывать Господа в помощь себе или слишком надеемся на свои силы, тогда благодать Божия отступает от нас и мы падаем. Что нужно делать, чтобы избежать сего, отсюда само собой следует.

Когда свой дом не в порядке, не нужно заботиться о чужом, предоставляя устроение его Господу”.

Отвечая на вопрос о том, как себя вести в том случае, если разговор касается не пустых и праздных тем, а религиозных и церковных, Архиепископ Феофан пишет: “Видех неразумевающия и истаях, яко словес Твоих не сохраниша, — говорит Псалмопевец (Пс. 118, 158). Толкуя эти слова, Святитель Феофан Затворник пишет: “Кто любит Бога, тот любит и братий своих. Кто любит добрую нравственность, тот не может равнодушно смотреть, не скорбеть и не сокрушаться сердцем, окруженный людьми, которые, забыв Бога, бесстрашно попирают закон Его святой. Пророк свидетельствует о себе, что он, взирая на это, истаял, как истаивает свеча, снедаемая силою огня. Такова истинная любовь к Богу! Не себя только она держит на путях, угодных Ему, но ревнует, чтоб и все братия держались тех же путей.

Пророк ничего не говорит о том, что делал он или что следовало делать тому, кто любит словеса Божии, когда видит, что их знать не хотят, и, обратившись к Богу, свидетельствует только пред Ним, как мучительно для него повсюдное несоблюдение словес Божиих, ясных, определенно выражающих, что именно от каждого требует Бог.

Не есть ли и в самом деле это наилучший способ выражения ревности о доброй в людях нравственности? Живи сам, как должно, ни в чем себе не поблажая, и, видя других, не хранящих словеса Божии, снедайся скорбию о том и вопий к Богу, как это больно для тебя, умоляя Его чрез это самое вступиться за слово Свое и отрезвить безумствующих!

Учи и вразумляй жизнию; вразумлять же словом предоставь тем, кому дано слово, а вразумлять делом — тем, кому дана власть на это, молясь притом теплою молитвою, чтобы Бог Сам вступил на защиту дела Своего. Это не будет равнодушием, хотя и можно прикрывать его таким образом действования, а делом благоразумия. Можно начать действовать, но, вместо поправления дела, только больше расстроить его. Молись лучше, да изведет Господь делателей.

Но если в общности уместен такой образ действования, то тех, коим дано слово, и тех, коим дана власть, ничем нельзя извинить, если первые не возвышают гласа своего, взошедши на кровы, а вторые без ума носят меч, данный им на остепенение и устрашение злых. Власть эта не в руках только правительства, но и у отца (и матери) над детьми, у старших над младшими, у наставников над учениками. Равно как и слово не у одних пастырей, но и у всякого, разумеющего дело и подвигаемого смиренно высказывать вразумляющую истину устно или письменно”.

Приведя эту выписку из соименного Святителя, Архиепископ Феофан пишет от себя: “Сообразно с приведенным разъяснением Святителя-затворника и действуйте. Разъясняйте истину, когда вас спрашивают. А когда не спрашивают, можете и молчать, а можете и кратко свидетельствовать истину, смотря по обстоятельствам, когда бывает полезен один способ поведения и когда другой!.. ”

“Какое различие между естественно доброй жизнью и жизнью христианской? Различие очень большое. Христианин живет благодатной жизнью, а естественно добрый человек — безблагодатен. А какое значение имеет это обстоятельство, видно из того, что спасает нас благодать Божия, а не добрые дела. Добрые дела, совершаемые ради Христа и по духу заповедей Его, делают нас способными к восприятию благодати Божией. Без благодати Божией, как бы добр человек ни был, не может спастись. Много добрых дел совершал Корнилий Сотник, но ему открыто было, что он может спастись только тогда, когда снизойдет на него Святой Дух, чрез Апостола Петра. Очень просто и глубоко эта мысль развита в известной беседе преп. Серафима с Мотовиловым: “О стяжании благодати Святого Духа... ” Да, в сущности, без благодати Божией не может быть истинно добрых дел. Поврежденное грехом наше естество может совершать только несоверешенные добрые дела.

Чтобы жить благодатною жизнью, нужно избегать всего развлекающего и хранить мир душевный. Поэтому желающему жить благодатной жизнью полезнее жить уединенной жизнью, чем увлекаться деятельностью”.

В ином письме Архиепископ развивает далее затронутую тему:

“В общение с Господом мы можем войти только чрез исполнение заповедей Божиих. Этот путь и есть только истинный. Помимо этого пути невозможно подлинное общение с Господом, а только мечтательное, прелестное, которое и составляет сущность так называемого мистицизма. Но путь делания заповедей Божиих есть путь постоянного подвига.

Естество наше ветхо и повреждено, и потому косно к деланию заповедей Божиих. Поэтому отличительной и существенной чертой православного подвижничества является постоянное самопринуждение к исполнению заповедей Божиих. Чрез исполнение заповедей Божиих мы таким образом опытно познаем немощь нашего естества. Но этим опытным познанием мы не должны ограничиваться: иначе можем впасть в уныние и отчаяние. Мы должны, убеждаясь в немощи нашего естества, молиться о благодатной помощи нам от Господа, о восполнении нашего естества благодатию Божиею...

По мере истинного самопринуждения к деланию заповедей Божиих у вас будет рождаться познание немощности своего естества, а из этого познания и по мере его будет в свою очередь рождаться одна из основных христианских добродетелей — смирение. Благодать Божия дается только смирению, а не за труды, хотя самое смирение и порождается трудами. Таков общий закон истинного подвижничества. Но для каждого случая необходимо правильное рассуждение, в чем заключается воля Божия; но при этом ни на минуту не забывать, что Бог наш есть Бог и Святой и Любвеобильный.

Конкретно это означает то, что действительное зло надо при всяких обстоятельствах решительно отметать, но к немощам человеческим относиться снисходительно, памятуя и свои немощи! Представьте себе каждый раз, что сделал бы Господь Спаситель в этом случае, и думаю, что найдете для себя правильный выход из затруднительного положения”.

Это чрезвычайно важное письмо, написанное Архиепископом Феофаном на догматическую тему, адресовано некоему протоиерею. Письмо это не входит в число шестидесяти трех писем, опубликованных Свято-Троицким монастырем в Америке. Поэтому мы приводим его полностью:

Некто, обращаясь к Архиепископу Феофану, просил его разъяснить различие двух понятий, общего: “все мы в прелести”, по выражению Еп. Игнатия Брянчанинова, и встречающегося в аскетической литературе частного: кто-то находится в “прелести духовной”.

“Чтобы понять выражение “все мы в прелести”, — отвечал Владыка Феофан, — необходимо принять во внимание следующее. Главным подвигом своей жизни древние подвижники почитали “покаяние или плач о грехах своих”. Об этом имеется много их изречений... И чем выше человек по святости, тем глубже у него сознание своей греховности. И, наоборот, чем обыкновеннее человек, тем слабее у него сознание своей греховности, а у большинства оно и совершенно отсутствует. Поэтому-то большинство людей и не понимает подвига покаяния и не чувствует потребности в покаянии, поскольку о них можно сказать, что все люди этого рода находятся в прелести. И о всех нас, поскольку мы слабо чувствуем и видим свою греховность, можно сказать, что мы, в меру слабости сознания своей греховности, находимся в прелести!

Древние говорили: “Как тень от тела нашего последует за нами повсюду, так повсюду мы должны иметь с собою плач и сокрушение духа” (Отечник. Изречения (древних) старцев, параграф 10). И “неугодна та молитва пред Богом, в которой мы не чувствуем себя грешными пред Ним”.

А можем ли мы похвалиться такой молитвой?

И пока не можем, до тех пор должны сознавать, что молитва наша несовершенна пред Богом!

Такова духовная прелесть в общем смысле слова, которою страждет все человечество, а в том числе и мы!

Замечательно, что сектанты и все неглубокие христиане совсем лишены этого чувства греховности. Явный признак, что все они находятся в прелести!

Я разъяснил вам в прошлом письме, что нужно разуметь под “прелестью вообще”. Теперь остается разъяснить, в чем состоит так называемая прелесть в отличие от прелести вообще. Хорошо об этой прелести говорит св. Исаак Сирианин. “Деятельность крестная двоякая. По двоякости естества и она разделяется на две части. Одна, состоя в претерпении плотских скорбей, производимых действованием раздражительной части души, и есть, и называется деятельностью. А другая заключается в тонком делании ума и в божественном размышлении, а также и в пребывании на молитве и так далее, она совершается вожделительной частью души и называется созерцанием.

И одна деятельность очищает, по силе ревности, страстную часть души, а вторая — действенность душевной любви, то есть естественное вожделение, которое просветляет умную часть души. Всякого человека, который прежде совершенного обучения в первой части, переходит к сей второй, привлекаемый ее сладостью, не говоря уже, своею леностью, постигает гнев за то, что не умертвил прежде уды свои, “яже на земли” (Кол. 3, 5), то есть не уврачевал немощи помыслов терпеливым упражнением в делании крестного поношения, но дерзнул в уме своем возмечтать о славе крестной” (Слово 55).

Из приведенных слов св. Исаака Сирина видно, что собственно так называемая прелесть состоит в том, что человек начинает порываться жить выше своей меры. Еще не очистившись от страстей, стремится к жизни созерцательной, мечтает о духовно-благодатных наслаждениях. В этом случае человека постигает гнев Божий, который состоит в том, что от человека за высокоумие отступает благодать Божия, и он подпадает под влияние лукавого. Тот действительно начинает увеселять его тщеславие высокими созерцаниями и услаждениями. Но созерцания эти и услаждения не от Бога, а от лукавого. В таком состоянии пишутся все богословские сочинения, желающие сказать новое слово, отличное от словес святоотеческих. И этого рода суть все услаждения, которыми услаждаются нечистые и высокоумные души, мечтающие о себе выше меры.

В кратких словах, отличие “всеобщей прелести” от прелести в собственном смысле, на основании сказанного, может быть выражено так: прелесть всеобщая есть забвение и нечувствие своей греховности (первая прелесть). Прелесть собственно так называемая есть приписывание себе праведности, в действительности не существующей. А если кажется человеку, что имеет он праведность, то эта праведность не Божественная, а бесовская, чужда благодати Божией и смирения. В этом смысле и нужно понимать известное изречение аввы Пимена Великого: “Человека согрешающего и кающегося предпочитаю несогрешившему и некающемуся. Первый имеет мысль благую, признавая себя грешным, а второй имеет мысль ложную и душепагубную, признавая себя праведным” (Игнатий Еп., Отечник, параграф 75).

То, что было сказано о письмах Архиепископа Феофана, в полной мере можно отнести и к его проповедям. Все они проникнуты не только духом, но и буквой Святых и Блаженных Отцев. В этом он следует неуклонно святоотеческой традиции, на что указывает Святой Вселенский Шестой Собор в правиле 19: “Предстоятели Церквей должны во вся дни, наипаче же во дни Воскресныя, поучати весь клир и народ словесем благочестия, избирая из Божественнаго Писания разумения и рассуждения истины и не преступая положенных уже пределов и предания Богоносных Отцев: и аще будет исследуемо слово Писания, то не инако да изъясняют оное, разве как изложили светила и учители Церкви в своих писаниях, и сими более да удовлетворяются, нежели составлением собственных слов, дабы, при недостатке умения в сем, не уклонитися от подобающего. Ибо чрез учение вышереченных Отцев люди, получая познание о добром и достойном избрания и о неполезном и достойном отвращения, исправляют жизнь свою на лучшее и не страждут недугом неведения, но, внимая учению, побуждают себя к удалению от зла и страхом угрожающих наказаний соделывают свое спасение”.

Господь дал нам возможность собрать около тридцати проповедей Архиепископа Феофана, несколько больше, чем было опубликовано Свято-Троицким монастырем. Значительная часть из них совпадает с изданием монастыря. Совершенно отсутствуют проповеди, произнесенные в петербургский, симферопольский, астраханский, полтавский, югославский и французский периоды. Есть только проповеди болгарского периода, да несколько проповедей, даты произнесения которых не установлены. Но и на основании имеющихся проповедей можно получить полное и глубокое представление о них, понять, что они насыщены святоотеческим духом и словом.

“В праздник Святыя Троицы о чем приличнее говорить, как не о самой Троице? Но учение о Святой Троице есть вершина христианского богословия. Посему не дерзаю я излагать сие учение своими собственными словами, а изложу это учение словами Святых и богоносных богословов и Великих Отцев Церкви: Афанасия Великого, Григория Богослова и Василия Великого. Мои только уста, а их слова и мысли. Они предлагают Божественную трапезу, а я только служитель их Божественного пиршества.

Что же вещают нам с высоты новозаветного Синая сии громогласные и боговещанные трубы вселенского богословия?

Бог всегда был, есть и будет, или лучше сказать, всегда есть. Ибо слова: “был” и “будет” означают деление нашего времени и свойственны естеству преходящему, а Сый — всегда есть. И сим именем именует Он Сам Себя, беседуя с Моисеем на горе. “Аз есмь Сый” (Исх. 3, 14), — говорит Он ему о Себе. Ибо сосредоточивает в Себе Самом всецелое бытие, которое не начиналось и не прекратится. Он есть Море сущности беспредельное и бесконечное, простирающееся за пределы всякого представления о времени и естестве. Есть Свет невещественный, столько же осиявающий владычественное в нас, то есть ум наш, если оно очищено, сколько быстрота молнии, когда озаряет небо, осиявает взор наш. Постигается только одним чистым умом, и то весьма неясно.

Един есть Бог наш, но не одинок. Существует Он Единый в трех озарениях, или ипостасях: как Безначальное, Начало и Сущее с Началом. Имя Безначальному — Отец, Началу — Сын, Сущему с Началом — Дух Святый. Но хотя и три в нем озарения, или ипостаси, но Бог Один. Ибо естество в трех едино, и в Самой Святой Троице существует некоторое священное Единоначалие. К Единому Безначальному Отцу, как к Своему Началу, возводятся два другие: Начало — Сын, и Сущее с Началом — Дух Святый. Они и не сливаются с Ним и не разделяются от Него. Но Божество в разделенных неделимо, как в трех солнцах, которые заключены одно в другом, — одно растворение света. Посему, когда имеем в мысли Божество и первую причину, или единоначалие, то есть Отца, тогда представляемое нами — одно. А когда имеем в мыслях Тех, в Которых Божество, Сущих от первой причины, тогда поклоняемых три.

У нас Единица в Троице поклоняемая, и Троица во Единице возглавляемая — вся достопоклоняемая, вся царственная, единопрестольная, Сама только ведущая о Себе, какой порядок имеет Сама в Себе, а для нас — равно досточтимая, достойная равного служения.

Сего достаточно для верующих. До сего простирается в людях ведение. Здесь предел того, что Херувимы закрывают крилами. А кто домогается и хочет исследовать паче сего, тот противится сказанному: “не мудрися излишне, да не когда изумишися” (Еккл. 7, 16); (Слово 18/9, 1-2).

“Когда лукавому искусителю удалось прельстить наших прародителей в раю и разрушить их райское блаженство, тогда в лице прародителей наших все человечество тотчас же подпало осуждению смерти. Смерть, прежде возвещенная предохранительно, а теперь уполномоченная самим Божественным Правосудием на владычество над человеческим родом, стала наступать на человека по следам греха. Но тогда же милосердый в самом правосудии Бог, приостановив ее, благоволил в умирающем уже и погибающем человечестве посеять новое семя жизни и спасения. Чудным образом в слове осуждения частью скрыл Он, частью открыл тайну помилования, когда осужденному искусителю возвестил: “Вражду положу между тобою и между женою, между семенем твоим и между Семенем тоя: Той твою сотрет главу” (Быт. 3, 15).

То есть: ты, дух злобы, мечтаешь, что, прельстив жену, как слабейшую часть человечества, и чрез нее увлекши в преступление и Адама, будешь иметь весь род человеческий твоим всегдашним рабом. Нет! От побежденных тобою человеков восстанет против тебя вражда, противоборство, брань. Она продолжится в их потомстве. Наконец, Тот, Который до времени сокрывается под таинственным наименованием “Семени Жены”, — “Той твою сотрет главу”, победит тебя решительно, уничтожит твою власть, которая есть область греха и держава смерти, и, следовательно, возвратит человечеству похищенную у него святость и жизнь, безопасную от смерти.

Итак, Божие определение о победоносном “Семени Жены”, то есть о рождении Христа Спасителя от Девы, провозглашено было Самим Богом еще в раю... (Слово 1/1, 1/4).

“В настоящий день мы празднуем событие Преображения Господня. Но чтобы наше празднование сего события было разумно, нам необходимо не только праздновать, но и понимать смысл сего события. Необходимо это всегда, а особенно в настоящее время. Христиане последних времен настолько перестали понимать смысл сего праздника, что стали исключать его из числа своих праздников. Неизменно без всяких колебаний празднует его до последнего времени лишь одна Православная Церковь.

Каков же догматический смысл сего праздника?

Ясный ответ на это дает Евангелист Лука. По его словам, избрав двенадцать учеников, Христос послал их проповедовать Царствие Божие (Лк. 9, 1-2). И Сам Он неоднократно беседовал и с народом, и с учениками о Царствии Божием (Лк. 9, 11). Одну из таких бесед с учениками Он закончил словами: “Глаголю же вам воистину: суть нецыи от зде стоящих, иже не имут вкусити смерти, дондеже видят Царствие Божие!” (Лк. 9, 27). И после сих слов, дней через восемь, замечает Евангелист, взяв Петра, Иоанна и Иакова, взошел Он на гору помолиться, и во время молитвы Его на этой горе совершилось дивное событие Преображения: “И просветися лице Его яко солнце, ризы же Его быша белы яко свет” (Мф. 17, 2).

Из сказанного видно, что событие Преображения на горе Фаворской, по внутреннему своему значению, есть ничто иное, как Откровение Царствия Божия на земле. Люди всех времен и народов, верующие в Бога, верили и верят и в Царствие Божие, и все желают пришествия Его. Даже апостолы, до сошествия на них Святого Духа, думали, что оно заключается в восстановлении Царства Израильского (Деян. 1, 6), а обыкновенные иудеи представляли его, как царство земное, в котором они будут наслаждаться благами не духовными, а земными. Чудом Своего Преображения Христос Спаситель разрушает это неправильное понятие иудеев о природе Царствия Божия и самым делом показывает, что оно заключается в общении с Богом и созерцании Божественной славы, в созерцании Божественного Света, являющегося источником Божественного блаженства для человека.

Отсюда понятно, что так понимаемое событие Преображения имеет значение не для одних апостолов только, но и для всех христиан. Не апостолам только, но и всем христианам заповедует Спаситель: “Ищите Царствия Божия” (Мф. 6, 33)... (Слово 28/17, 1-3).

Таинство Креста Господня есть таинство святой любви Праведного Бога к грешному человечеству, как об этом говорит Сам Сын Единородный, Господь наш Иисус Христос: “Тако возлюби Бог мир, яко и Сына Своего Единородного дал есть, да всяк веруяй в Онь не погибнет, но имать живот вечный” (Ин. 3, 16).

Неужели же иначе погиб бы мир оттого, что не имел бы живота вечного? Безусловно, так. В книге Премудрости сказано: “Бог смерти не сотвори” (Прем. 1, 13). Бог есть единственное жизненное начало, Он — источник жизни, и от Него исходит только жизнь. Откуда же беспорядок, безобразие, нечистота, страдание, разрушение, тление, одним словом, смерть в мире? Ответ на это дает откровение Божие: “грех в мир вниде, и грехом смерть” (Рим. 5, 12). Грех, как отлучение от Бога, есть вместе и отчуждение от жизни Божией (Еф. 4, 18) и, следовательно, ранее или позднее, смерть временная для существа телесного, разрушимого, а для существа духовного, неразрушимого — смерть вечная. Ибо, кроме Бога, нет, не было, и никогда не будет другого источника жизни.

Что же творит многомилостивый и любвеобильный Бог наш? Он вводит Свою ипостасную жизнь, Своего Единородного Сына в естество человеческое. Он соединяет Божество и человечество в единую ипостась Богочеловека и низводит облеченное человечеством Божество в состояния человеческие, — кроме греха, — даже в немощи, в страдания, в смерть. И что же? Правда Божия, правосудие Божие при этом совершенно удовлетворено, потому что в лице Богочеловека человечество понесло присужденную себе смерть и понесло вполне, так как мгновение смерти Богочеловека по соприсутствию вечного Божества равняется вечности. На удовлетворении правды Божией основано право Искупителя простить кающегося грешника без пагубной надежды ненаказанности для некающегося, ибо жизнь Божия, нисшедшая в глубину человеческой смерти, вносит жизнь только в те души, которые ей открывают себя верою и любовию, а не отражают неверием и ожесточением. “ (Слово 3, 1-4).

“И Аз же тебе глаголю, яко ты еси Петр, и на сем камени созижду Церковь Мою, и врата адова не одолеют ей” (Мф. 16, 18).

В сих словах Божественного Основателя Церкви заключается краткое, но весьма глубокое учение о непоколебимости Церкви Христовой до скончания века. Нам необходимо рассмотреть, в чем состоит сия непоколебимость Церкви, на чем она основывается и каким образом можем сделаться причастниками мы, отдельные члены ея.

На вопрос, каким образом Церковь Христова непоколебима и неразрушима, когда некоторые Церкви, очевидно, поколебались и разрушились, Православная Восточная Кафолическая Церковь отвечает: Церковь Христова непоколебима в своем вселенском единстве. Не то это означает, чтобы никакая часть, большая или меньшая, не могла отпасть от сего единства, но то, что, несмотря на отпадение некоторых частей, всегда остается Единая, Святая, Соборная и Апостольская Церковь, сохраняющая чистое исповедание веры и учение жизни, неповрежденное Священное Писание и Священное Предание и непрерывное преемство священноначалия и таинств.

Обуславливается сия непоколебимость Вселенской Церкви тем, что основана она по благоволению Отца Небесного чрез Святого Духа Самим Господом Иисусом Христом, Который является и подлинным основанием и главою Церкви. А сия последняя есть Тело Его, оживляемое Духом Святым. Апостол Павел пишет: “Основания инаго никтоже может положити паче лежащаго, еже есть Иисус Христос” (1 Кор. 3, 11).

В сих словах Апостол не только признает Иисуса Христа первоначальным и незыблемым основанием Церкви, но и отрицает возможность другого подобного основания. Посему Ап. Петр, к которому первоначально были обращены Спасителем слова об основании Церкви, не может быть первоначальным основанием Церкви. Он может и должен быть признан лишь вторичным основанием ея, на Христе утвержденном и во Христе только непоколебимом. Да и в сем последнем смысле он является таковым не единично, а наряду с другими апостолами, “сущу краеугольну самому Иисусу Христу” (Еф. 2, 20), хотя и первым. Так учит о сем св. Ап. Павел (Еф. 2, 20-22), и истинность сего понимания подтверждает Тайновидец Иоанн Богослов. Сей последний, описывая показываемое ему в духовном видении величественное здание небесного града Церкви Вселенской, свидетельствует, что стена сего града имеет оснований “дванадесять и на них имен дванадесять апостолов” (Апок. 21, 14), а не одного Ап. Петра.

Итак, первым и главным основанием Церкви является Сам Христос Спаситель и этим обуславливается ея непоколебимость.

Отсюда, наконец, становится ясным и то, каким образом соделываемся причастниками непоколебимости Церкви мы, отдельные члены ея.

Церковь непоколебима во Христе потому, что Христос есть не просто человек, а Богочеловек. В Нем человечество ипостасно соединено и, так сказать, помазано Божеством, и чрез сие соединение соделалось непоколебимым, ибо само по себе непоколебимо только Божество. Посему и нам, если хотим сделаться причастниками сей Божественной непоколебимости Основателя Церкви, необходимо с Ним благодатно соединиться. А сие возможно лишь чрез полное в вере и жизни послушание Матери нашей Церкви, которая, по слову Апостола, “есть Церковь Бога жива, столп и утверждение Истины” (1 Тим. 3, 15)... (Слово 24/15, 1-2).

Братие-христиане! Не для того мы христиане, чтобы забываться в шумных радостях мира сего и упиваться из полной чаши мирских удовольствий, но для того, чтобы по образу Христа подвизаться крестным подвигом. Как видимый, вещественный Крест есть державное знамение видимого Царства Христова, так Крест таинственный — печать и отличие истинных и избранных рабов невидимого Царствия Божия. “Иже не носит креста своего, и в след Мене грядет, — говорит Великий Крестоносец и Начальник нашего спасения, — не может Мой быти ученик” (Лк. 14, 27). Аминь. (Слово 4/2, 6).

При всех обстоятельствах нашей жизни одно должно быть несомненным для нас: кто не подвергает себя добровольно очистительной работе внутренней, скорби покаяния и самоукорения, внешних скорбей не приемлет с терпением и смирением, тот еще не на пути, который указывает нам «внити в Царствие Божие» (Деян. 14, 22). Аминь. (Слово 23/14, 8).

Христианин! Как бы ни были велики твои добрые дела, не забывай о сокровенной в Боге, внутренней жизни. Познай несравненное достоинство скромной, тихой, сокровенной добродетели. Ей свойственно быть тайной на земле, потому что она небесной природы и для неба существует. Совершай ее в тайне и охраняй от очей человеческих, часто нечистых и вредящих ее чистоте, представляй тщательно и непрестанно чистому и очищающему оку Божию. “И Отец твой видяй в тайне, воздаст тебе яве” (Мф. 6, 4). Аминь. (Слово 2/19, 7).

Христианин! Не бойся ненависти мира к тебе, в чем бы она ни проявлялась. Стрелы мира, направленные против тебя, суть подлинно, по выражению Псалмопевца, стрелы младенцев (Пс. 63, 8). Эти стрелы могут уязвить только немощствующего в вере и никогда не могут нанести вреда твердому христианину, облеченному в ум Христов... Бойся другого! Бойся сделаться рабом мира! Бойся того, как бы, страшась быть отверженным миром, не дойти тебе до того, что будешь отвержен Богом. Ибо, по слову Спасителя, “никтоже может двема господинома работати” (Мф. 6, 24). И “иже восхощет друг быти миру, по слову Апостола, враг Божий бывает” (Иак. 4, 4). Аминь. (Слово 22/13, 3).

“Как только появилось христианство в мире, оно было встречено ненавистью мира, сначала иудейского, потом и языческого.

Верность свою Христу первые христиане запечатлели кровью многочисленных мучеников. На почве, обильно обагренной кровью мучеников, воздвигнуто было величественное здание первого христианства. Потом мир иудейский и языческий был побежден (1 Ин. 5, 4), но не уничтожен. Он продолжал существовать и в недрах самого христианства, хотя и в преображенном виде... И ненавидеть тех, которые действительно “Христовы суть” (Гал. 5, 24), — а не именем только, — или, по крайней мере, деятельно старающихся быть таковыми.

И чем ближе поспешает к своему концу течение мировой жизни, тем с большей силой проявляется ненависть мира к истинным последователям Христовым. На заре новой истории не эта ли ненависть мира ко Христу и к истинному христианству залила кровью почти все страны Запада, в которых во имя мнимой и призрачной “свободы гражданской” подавлялась истинная свобода христианская? А в самое последнее время не эта ли “ненависть мира” ко Христу и к христианам разрушила единственное в своем роде христианское государство — Русское — и залила кровью обширные равнины Земли Русской? И не мы ли, изгнанники, в рассеянии, являемся жертвами этой ненависти мира к нашей Родине?

Но хотя мы и сделались жертвами мира сего, не будем самообольщаться. Не будем думать, что уже по одному тому мы сами совершенно чужды духу этого мира и его ненависти ко всему христианскому! Если не проявляется он в грубом виде чистого антихристианства, то не существует ли в более тонком преображенном виде? Наблюдение над жизнью мира, к сожалению, показывает, что в этом виде “мир” действительно существует и среди нас.

Если бы кто из нас, по своему положению в обществе находящийся на виду мира, совершенно предавшись влечению христианского духа, решится отвергнуть всякие зрелища, увеселения, развлечения, начнет расточать имения только на бедных, прилепляться исключительно к храму Божию, не станет ли мир сего своего беглеца преследовать уязвляющими взорами? Не направит ли на него стрелы своего остроумия? Не найдутся ли люди, которые усумнятся даже в здравомыслии такого человека только потому, что он не применяется к миру и его нездоровым понятиям и неправым правилам?. . ” (Слово 22/13, 1-2).

Великое благо есть вера. Ею мы спасаемся от вечной погибели. Чрез нее мы получаем исцеление от немощей душевных и телесных. Она, наконец, дарует нам избавление от разного рода житейских бед. Чем же объясняется такая чудодейственность веры? Тем, что чрез посредство веры душа наша привлекает к себе благодать Божию и соединяется с нею. И все чудодейственное в нас совершает не сама по себе вера, а благодать Божия, нисходящая в душу нашу по мере веры. Душа без веры есть сосуд, закрытый для благодати, а душа верующая — открытый. Вера открывает душу для принятия благодати...

Как христиане, мы охотно называем себя все верующими, и в этом наименовании полагаем надежду спасения. И, напротив, наименование неверного представляем себе и ненавистным и погибельным. И справедливо... Но, чтобы нам не обмануть самих себя, нужно со вниманием рассмотреть вопрос: кто имеет полное право называться “верным”, и потому имеем ли мы на это право? Скажет ли кто: “Я имею полное право называться верным, потому что верю христианскому учению о Боге!” Боюсь, что такому не сделал бы сильного возражения Апостол: “Ты веруеши, яко Бог Един есть: добре твориши; и беси веруют, и трепещут” (Иак. 2, 19). Однако их никто не называет “верными”... В полное понятие истинной веры входят три частные и составные понятия: уверенность, доверенность и верность.

Когда Апостол говорит, что “без веры невозможно угодити Богу: веровати же подобает приходящему к Богу, яко есть, и взыскающим Его Мздовоздатель бывает” (Евр. 11, 6), он указывает сим на уверенность в истинах Богопознания, на веру ума.

Но когда тот же Апостол говорит об Аврааме, что он “верова (Богу), животворящему мертвыя, и нарицающу не сущая яко сущая”, что он “паче упования во упование верова” (Рим. 4, 17-18), то здесь представляется уже не простая вера ума, но более глубокая и более сильная вера сердца. Это безусловная преданность человека Богу, неограниченная доверенность к обетованиям благодати. Но что и сего рода вера, даже чудодейственная, может иногда быть неполною, неоправдательною и неспасительною, в этом убеждает нас грозное изречение Христово: “Отойдите от Меня делающие беззаконие” (Мф. 7, 22-23).

Итак, необходимым дополнением веры, чтобы она была оправдывающею и спасительною, должна быть верность Богу. На сие дополнение веры указует Апостол, когда говорит: “Праведный от веры жив будет: и аще обинется (поколеблется), не благоволит душа моя о нем. Мы же несмы обиновения (не из колеблющихся) в погибель, но веры в снабдение души” (Евр. 10, 38-39). Вера противоположная “обиновению”, колеблемости, отступлению вспять, непостоянству, измене — есть верность, верность Богу и Христу в неизменном исповедании Православной веры, верность в отношении к заповедям Божиим, состоящая в неленостном их исполнении...

Теперь, кажется, открылось, что полное право на спасительное наименование “верных” (по христианской вере) не так легко приобресть, как легко мы присвояем себе сие наименование, не думая о праве сего присвоения. Если хочешь действительно принадлежать к числу верных, то не только мысленно веруй, что Бог есть. ., но предайся вере всею душою твоею и всею жизнию твоею так, чтобы вера была главною мыслию твоей жизни и вся твоя жизнь была выражением веры. “Буди верен даже до смерти, и дам ти венец живота” (Апок. 2, 10). Аминь. (Слово 11, 1-10).

На сошествие Святаго Духа мы должны смотреть не только как на чудо, прославившее Апостольскую Церковь, но и как на событие, существенно соединенное с делом нашего спасения... Действия Духа Святаго на душу человека таинственно и непостижимо, но оно действительно и ощутимо для тех, кто внимает себе. “Дух, идеже хощет, дышет, и глас его слышиши, но не веси, откуду приходит, и камо грядет: тако есть всяк человек рожденный от Духа” (Ин. 3, 8).

Какие же суть примечательнейшие перемены, которые могут означить путь Духа Божия в душе человеческой?

Бывают минуты, в которые и преданный миру и плоти человек пробуждается от очарования, в каком они держат его. Видит он ясно, что прошедшая жизнь его есть цепь заблуждений, слабостей, преступлений, измен Богу, что дела его естественно суть семя будущих казней и что самые добродетели его не устоят перед взором Вечного Судии. Видя все это, он осуждает сам себя, трепещет всем существом своим и, будучи отчаян в самом себе, через это отчаяние влечется к упованию на Бога. Это расположение к покаянию что есть иное как не то “дыхание бурно”, которое предвещает сошествие Святаго Духа (Деян. 2, 2).

Блажен, кто с покорностью дает влечь себя сему стремлению Духа Божия! Оно приведет его тесным путем (Мф. 7, 14) самоотвержения, заставит его самого исторгать то, что прежде посеял, и разрушать то, что созидал, научит его страдать и радоваться в страданиях (Кол. 1, 24), распинать плоть со страстьми и похотьми (Гал. 5, 24), чтобы совершенно предать дух свой в руки Божии.

Благодать превращает в бесценное сокровище все, к чему она ни коснется в человеке преданном. В уме его сияет дух премудрости духовной. Его волю движет дух свободы, чуждой порабощению страсти. В глубине сердца его почивает дух мира, всякий ум превосходящий (Фил. 4, 7).

И что много говорить.

Несравнимо ни с чем счастие быть сосудом, жилищем и орудием Духа Божия! Подлинно это есть блаженство на земле небесное! Это есть таинство, в котором сокрывается все, чего ищет дух человеческий и о чем вся тварь совоздыхает и соболезнует (Рим. 8, 22).

Но Господи! “Кто верова слуху нашему, и мышца Господня кому открыся?” (Ис. 53, 1). Мир не приемлет сего таинства. Божественный дар Духа кажется ему редким явлением. Есть и между христианами люди, которым дары Святаго Духа кажутся столь странными, что, если не смеют совсем отвергнуть их, то по крайней мере относят к другим лицам и древним временам. И сами, не помышляя о духовном возрождении, довольствуются или несбыточною надеждою на заслуги Ходатая Иисуса, или даже собственною честностью.

Нерадостное это предзнаменование!.. “Не имать Дух Мой пребывати в человецех сих, зане суть плоть” (Быт. 6, 3)...

Предадим же себя всесильному действию Духа Святаго, приведем к Нему наши мысли и желания от смешения мира и плоти, воззовем из глубины отпадения нашего, да снидет и на нас Своею благодатию, ходатайством Искупителя нашего, нам приобретенного, да очистит, просветит, обновит и спасет, Благий, души наша! Аминь”. (Слово 17/8, 1-12).

«Сей есть Сын Мой возлюбленный, о Нем же благоволих: Того послушайте!» (Мф. 17, 5) — таков был Божественный глас к ученикам Спасителя на горе Фаворской во время Преображения Господня. А впоследствии Сам Спаситель так изъяснил этот глас Своим ученикам: “Аминь, аминь, глаголю вам, яко елика аще чесо просите от Отца во Имя Мое, даст вам” (Ин. 16, 23). Что молитва есть одна из высших потребностей души человеческой, одна из существенных принадлежностей Богопочитания — это общеизвестно. Но что важное для благоуспешности молитвы условие заключается в том, чтобы она произнесена была во Имя Господа Иисуса — это менее известно. И поэтому нам, христианам, нарицающимся так по имени Господа Иисуса Христа, необходимо внимательно размыслить, почему это так?

Что такое просить во Имя Господа Иисуса? Просто это для простых, искренних и смиренных сердцем и без всякого исследования ощутимо: “Мировозлиянное Имя Твое” (Песнь 1, 2), Господи Иисусе! Когда изливается миро, это благоухание распространяется естественно, и неповрежденное обоняние ощущает сладость этого благоухания. Подобно сему, когда Имя Господа Иисуса изливается в молитве, от него распространяется благоухание Святаго Духа. И не отягченное земными пристрастиями сердце легко и просто приемлет ощущение благодати, услаждающее и возвышающее. Так должно быть со всеми, по силе имени Господа Иисуса, которая для всех одна и та же. Но не так бывает со многими, поскольку сердце их одебелело от пристрастия к миру. Для таких людей сила Иисусова имени есть как благоухание мира, заключенного в сосуде пред поврежденным чувством обоняния. И для них-то необходимо открыть сосуд Божественного мира посредством благоговейного размышления о силе имени Господня и о значении его для нашей молитвы.

Видишь, христианская душа, какие для тебя блага заключает в себе Имя Господа Иисуса. Отверзай же чувства сердца твоего, чтобы оно могло усладиться Божественным благоуханием сего “мира излиянного”. Уразумей, что истинно молиться Отцу Небесному во Имя Господа Иисуса — это значит не устами только произносить звуки сего имени, но и наипаче к Самому именуемому Господу Иисусу возводить внимание ума, обнимать Его верою и любовию принимать Его в свое сердце.

Молиться Богу Отцу во Имя Иисуса Христа, значит, верою и желанием облекаться во Христа, то есть в Его послушание Отцу Своему, в Его страдания, для нас очистительные в Его животворящую смерть, в Его оправдание и освящение, в Его Божественную за нас заслугу, в Его силу, свойства и пример и сими святыми и освящающими облачениями покрыть свое недостоинство. Молясь так, мы можем приступать с упованием к Вечному Отцу, невзирая на все свое недостоинство, ибо Он может отказать нам, не имеющим пред Ним никаких заслуг, но не может отказать добродетелям Своего Единородного Сына, на Котором почивает Его вечное благоволение.

Таким, собственно, молитвенникам принадлежит и, по мере их веры, исполняется на них непреложное обетование Господа Иисуса Христа: “Аминь, аминь, глаголю вам, яко елика аще чесо просите от Отца во Имя Мое, даст вам” (Ин. 16, 23)! ... Аминь. (Слово 27, 1-11).

Тесны слова, но беспредельны мысли, как в частных письмах, так и в церковных проповедях приснопамятного Святителя Архиепископа Феофан. Но особенно поражает, исключительное по глубине прозрение и благодатное изъяснение моления “во Имя Мое” (Ин. 16, 23).

Нет никакой возможности выразить словами чувство духовного восхищения от заключающихся в трудах Святителя мыслей, как нет и не может быть никакого сомнения в том, что поданы они, эти мысли, из источника благодати, от Господа Бога, в Неизреченной и Всесвятой и Преестественной Троице во Единице пребывающей. Ему же подобает вся полнота благодарения, вся честь и слава во вся веки. Аминь.

Глава тридцатая

Переезд Архиепископа Феофана во Францию был вызван исключительными по глубине и важности соображениями.

В середине апреля 1931 года, в среду, 29 числа по новому стилю, Архиепископ Феофан навсегда покинул гостеприимную Болгарию, где прожил пять лет. Он переехал во Францию по настоятельной просьбе его петербургских знакомых Пороховых и поселился в Париже, в районе Клямар, на рю Паскаль, 2. Люди эти, Федор Васильевич и Лидия Николаевна Пороховы, выехавшие из России после революции, в 1918 году, были приближенными ко Двору, в частности, к Императрице Марии Федоровне, супруге Императора Александра III и матери последнего из Дома Романовых Императора Николая II. Духовно Пороховы окормлялись широко известным благодатным Старцем, иеросхимонахом Варнавой, подвизавшимся в Гефсиманском скиту Св. Троице-Сергиевой Лавры.

Род Пороховых знаменит. Он берет свое начало от Богдана Хмельницкого. У гетмана Малой Руси Богдана (Феодора) Хмельницкого был сын. И дал ему Богдан по нраву прозвище — Порох. А в те далекие времена турецкие султаны вели непрерывную войну с бедствующей Малой Русью, с запорожскими казаками... Грабили население, уводили в плен, убивали. И случилась беда — сын Гетмана, казак Порох, попал в плен к туркам. Турки хотели его убить. Но, по молитвам родителей и множества молившихся о его спасении, совершилось чудо, Господь спас его от смерти. Потрясенный чудом спасения сына Пороха, Богдан снял с руки своей золотой перстень, вынул из него драгоценный камень и вложил его в икону Спасителя.

По прошествии времен прозвище “Порох” удлинилось, превратившись в фамилию Пороховых.

Федор Васильевич Порохов, его прямой потомок, по чину — генерал, профессор математики. Человек, беззаветно преданный Богу. От Господа дана была ему мудрость и сила. Мало кто знает о нем, человеке героической судьбы, но он, чуждаясь славы человеческой, жил во славу Господа.

Брата его Василия Порохова, расстреляли большевики. И его дочь Анастасию, оставшуюся круглой сиротой, Федор Васильевич принял к себе. Она вместе с ним и его женой Лидией Николаевной, в тайном постриге монахиней Марией, выехала за границу.

Со смертью их кончился героический род Гетмана Богдана Хмельницкого.

Эта семья, находившаяся на исторической авансцене как бы в тени, явилась хранительницей тайны о Государе Николае II и Наследнике Престола, которые чудом Божиим, хотя и дорогою ценою, были спасены.

Надо полагать, что переодевшись красноармейцами, они сумели проникнуть в охрану дома Ипатьева и подменить добровольцами все Царское Семейство. И скорый расстрел и сожжение останков “двойников” Царственных Узников были вызваны отнюдь не соображениями внешней опасности (захват белыми), а только внутренними мотивами — желанием скрыть происшедшее и не дать возможности кому-либо установить точно, кто именно был расстрелян в ту июльскую ночь 1918г. в подвале дома Ипатьева в Екатеринбурге.

Трудно говорить о таком засекреченном деле. Имеется немалая литература по данному вопросу на разных языках. Опубликованы секретные письма коронованных особ Европы, родственных Дому Романовых, написанные в свое время условным языком. Авторы различных исследований расходятся только в деталях, но в главном утверждают, что все Царское Семейство было спасено и вывезено из России. Но далее все покрывает непроницаемая тайна, и тайне этой уже много лет.

В спасении Царского Семейства повторился мученический подвиг Ивана Сусанина и его малолетнего сына, добровольно отдавших свою жизнь за спасение юного Царя, первого в Доме Романовых. И вот за последнего в том же Доме Романовых многие, очень многие отдали свою жизнь!

Великий грех цареубийства в некотором смысле, и только в некотором, был снят с совести российского народа. Нашлись самоотверженные, героические люди, готовые на мученичество, они с радостью отдали свою жизнь за жизнь Царя, помазанника Божия.

Чудом Божиим были спасены Император Николай II, его сын и Наследник Престола и вся его Царственная Семья.

Что это — легенда? Слухи? Но слухи эти живут и среди русской эмиграции за рубежом, и в самой России.

И главным источником слухов за границей была Августейшая Мать Государя Николая Александровича, Государыня Императрица Мария Федоровна, жившая тогда в Дании. Ее слова передавались из уст в уста: “Слава Богу! Государь и его сын, Наследник, живы!” Дальше она ничего не говорила и никогда не присутствовала ни на одной из торжественных панихид, устраиваемых ежегодно за рубежом. Это чрезвычайно веский аргумент в пользу этой версии!

Из бесед с Владыкой Феофаном об этой тайне можно заключить, что сам он не был абсолютно уверен в несомненности этого слуха, так как не располагал убедительными фактами. Утверждение Пороховых, мнение Императрицы оставляли место для сомнений. Только встреча со здравствующим Государем, которого он знал лично, могла развеять его сомнения. “Уж я-то, — говорил Владыка Феофан, — смогу удостовериться: Государь передо мною или все великий обман. Но меня обмануть нельзя. Я могу спросить о таких подробностях, о которых знали только я и Государь”. Архиепископ при этом полагал, что для встречи со спасенным надо будет куда-то ехать.

Но прервем свой рассказ о спасенном Государе и остановим внимание на некоем схимнике, имевшем отношение и к Государю и к Владыке Феофану. При беседах Владыки с его келейником упоминался схимник, живший, как предполагалось, на берегу Атлантического океана.

По национальности он серб. Но серб, который говорит о России, как о своей Родине. В сохранившихся его письмах он называет Государя и Государыню “нашими Государями”. Он исключительный патриот России, и мало, наверно, найдется русских, проявляющих подобные патриотические чувства.

Высшее образование он получил в России, в Санкт-Петербургской Духовной Академии, где ректором в ту пору был Епископ Феофан. Но сам Архиепископ никогда не упоминал этого студента. Старец писал также, что в 1921 году он преклонил колени перед Архиепископом Феофаном в группе “постников”, приветствовавших Архиепископа при переезде его через Сербскую границу. Группа в тот момент не обратила на себя внимания Архиепископа.

Будущий схимник готовил себя к научной работе, но Господь послал его в послереволюционную Россию. Старец пробыл в Сибири около шести лет, перемещаясь с места на место. Парижские “Последние новости” писали, что в Сибири появился какой-то неведомый проповедник, которого окружали, почти ловили руками, но он попросту исчезал. Как писал Старец: “Господь послал меня в Сибирь и дал мне особого Ангела Хранителя!”

В 1926 году опять же при помощи Ангела он оказался в Сербии. В одном из своих писем Старец сообщает, что у него произошел конфликт с Патриархом Сербским, который обратился к Старцу за советом. Но, видимо, старец не выразил пиетета, ответив Патриарху так: “Прочти сербский народный сказ о волке и шакале”, и Патриарх так возмутился, что исключил Старца из своей паствы, отняв у него храм и лишив его права священства.

В это же время Господь сказал Старцу: “Пойди к Королю Александру и исцели его больного сына Петра, он умирает. Когда ты это сделаешь и Король предложит тебе деньги, ты ему скажи: “Масонских денег я не принимаю. Продай мне свою землю, я за нее заплачу”. Король был чрезвычайно удивлен и явным чудом исцеления сына Петра, и ответом Старца, и тем, что он оказался во дворце, и продал ему участок земли в горах на границе со Словенией. Старец сначала построил здесь хижину, а затем на деньги широкого круга жертвователей воздвиг златоглавый храм, зарегистрировав его на имя Государя Императора Николая II и Архиепископа Феофана.

Старец сильно бедствовал в зимние месяцы. Иногда у него не оставалось ни куска хлеба, ни дров. Старец молился, а поутру находил у двери дрова и продукты.

В письмах к своему доверенному лицу во Франции Старец говорит, что Господь избрал его как бы руководителем Царской Семьи в исключительных условиях. Потому что воля Божия относительно членов Царской Фамилии открылась именно Старцу.

Ко времени прихода к власти в Югославии коммунистов связь Старца с доверенным лицом во Франции ослабевает, а затем и вовсе прекращается.

Невольно к этому отшельнику относилось многое, ибо Владыка пользовался его советами, хотя связь между ними была чисто духовной и они так ни разу не встретились.

Близким людям, оставшимся в Болгарии, Владыка Феофан обещал письмом сообщить о встрече с Государем, если он точно удостоверится в его подлинности.

И вот вскоре после его отъезда из Болгарии было получено письмо, в котором Архиепископ Феофан лаконично сообщает: “Никаких сомнений нет! И ездить никуда не надо... ”

Это означало то, что у Архиепископа Феофана нет уже и тени сомнений, что Государь Император Николай Второй действительно спасен и жив и что Архиепископ Феофан его лично видел и имел с ним беседу, убедившую его в том, что перед ним был настоящий Государь...

Конец фразы “и ездить никуда не надо” показывает, что или сам Государь был на квартире Пороховых, или он был где-то в Париже, и Владыка имел там с ним встречу.

Но почему Государь пожелал встретиться именно с Архиепископом Феофаном, а не с другим кем-либо из иерархов Зарубежной Церкви? Были ли побудительные причины к этому?

Да, были. И прежде всего та, что и сам Государь, и, в особенности, Государыня Александра Федоровна знали Владыку Феофана лучше всех других иерархов Православной Российской Церкви, и только с лучшей стороны; и лично Государь доверял ему... Но главное в том, что и Государь, и Государыня сознавали свою неправоту, свою вину перед Архиепископом в давней истории с Распутиным. Они поняли, что действовали в 1911г. только как «власть имущие». И когда, через шесть лет, эту власть потеряли, то покаянно осознали, что в отношении к Владыке Феофану у них не было должного уважения, как к говорившему им то, что ему велел сказать Бог.

Если допустить, что в 1931 году Архиепископ встречался не с истинным Государем, которого и мировая пресса, и вся историческая наука считают убитым вместе со всею Семьею в Екатеринбурге, а с каким-то изощренным обманщиком и самозванцем, более ловким, чем Лжедмитрий в начале 18 века, то надо допустить и удивительную, неправдоподобную и совсем не свойственную Архиепископу Феофану наивность и простоту. Но с этим не могут согласиться все те, кто близко и хорошо знал Владыку. Ведь он был тем редким в наше время человеком, кто на протяжении всей своей жизни проявлял духовное мужество, начиная с детского возраста, вскрывая при этом исключительные умственные способности. Он был человеком, который находил в себе смиренную мудрость говорить правду в глаза Царям, когда они ошибались. Он был тем редким человеком, для которого «стояние в Истине» было смыслом его жизни.

Есть еще аргумент в пользу того, что Архиепископ встречался с настоящим Государем. Не может быть никакой исторической аналогии с Лжедмитрием, потому что в последнем случае совершенно отсутствовала даже слабая тень политической цели. А у Лжедмитрия такая цель была единственным мотивом: он добивался Московского Престола. Спасенный Государь удостоверял самый факт своего спасения, при этом удостоверял в глубочайшей тайне редчайших, самых избранных лиц, говоря о неизреченной милости Божией, сотворившей “чудо спасения”. И это удостоверение осталось такой тайной, в которую не может проникнуть никто из “заинтересованных”. Тем не менее мы возвращаемся к этой тайне сейчас, когда уже не осталось живых свидетелей ее, почти через полвека после кончины Архиепископа Феофана. Мы возвращаемся к этой тайне только потому, что нельзя обойти главнейшей страницы его жития. И эта страница убеждает нас, что ни сам Государь, ни Архиепископ Феофан, доверенное лицо Государя, не нарушили этой тайны и унесли ее в иной мир. Они приоткрыли только некоторым, что здесь тайна сугубая, религиозная, духовная, мистическая, за которую подобает воздавать славу Творцу и Господу Богу.

Глава тридцать первая

Владыка Архиепископ в письме в Болгарию кратко сообщил, что в Клямаре “неспокойно”. Но получатели писем не смогли догадаться, о чем написал Владыка, объяснив неспокойствие шумной жизнью города. Даже и тогда, когда от него пришел неожиданный запрос о возможности вернуться в Софию, это желание было неправильно истолковано и понято как простое разочарование, никак не связанное с большой опасностью. И только когда Владыка Архиепископ сообщил, что был организован ночной налет на особняк, где он жил, причем налетчики сделали попытку проникнуть внутрь, — тогда только стало ясно, что означало то самое “неспокойно” и почему был запрос о возвращении в Болгарию.

Во время ночного налета неизвестных хозяин-француз, человек военный, проявил мужество, сумев отбиться от налетчиков. “Мой дом — это крепость, — сказал хозяин. — И если дело до того дойдет, то будет применено и оружие!”

В свое время люди осведомленные говорили, что, согласно планам его тайных врагов, в 1936 году Архиепископа Феофана должны были похитить в Париже, как похитили генерала Кутепова в 1931 году, а позже, в 1937 году, генерала Миллера. Но, в отличие от тех похищений, вызвавших бурю протестов, и не только в русской среде, похищение Архиепископа Феофана должно было пройти почти бесшумно.

В самом деле, кто бы стал особенно беспокоиться об исчезновении русского Архиепископа, замкнуто живущего?! Русская Православная Церковь за границей, в Епископате которой он состоял, руководимая в то время Синодом, осталась бы в стороне вполне безучастной к судьбе Архиепископа Феофана, сославшись на то, что он, по выезде из Болгарии, совершенно прекратил всякое сношение с Синодом. К тому же официальные круги этой самой Церкви распространяли лживые слухи о Владыке Феофане, негласно изгнанном из ее лона. После его смерти по нем не было отслужено ни одной официальной панихиды. При жизни он был чужим для них. Остался таковым и после смерти. Синод по прошествии лет предпочитает хранить о нем полное молчание, как о несуществующем, хотя он всегда был и остался таким, каким должен быть каждый архиерей: смиренным, кротким, но мужественным, прямым и бескомпромиссным поборником исповедания Православия, “право правящим слово Христовой истины”. Кто из архиереев сделал то, что сделал Архиепископ Феофан и что обязан был сделать каждый иерарх, когда в тридцатые годы в Париже сказал Митрополиту Евлогию: “Если вы считаете себя православным иерархом, то православным запрещено просить денег у лютых врагов Церкви Христовой. Господь не позволяет этого!.. Но это предупреждение не от меня исходит и не от людей, а от Самого Господа. Я делаю то, что мне поручено... ”

К глубочайшему сожалению, Епископат Русской Православной Церкви за границей не нашел в себе мужества заявить в свое время Митрополиту Антонию, что его учение в корне ошибочно и ложно. И только Архиепископ Феофан (с некоторыми согласными с ним в Соборе епископами) выступил открыто против учения Митрополита Антония в защиту учения Церкви. За это он получил обвинение в “сумасшествии” и гонение.

Вот где корень недуга и распада Епископата Заграничной Церкви! Организованное меньшинство пыталось проповедовать ложное учение, которое при дальнейшем развитии грозит Православию страшными последствиями.

Сторонники Митрополита Антония, громко вознося своего учителя, в то же время подвергали всяческой хуле Архиепископа Феофана. Но хула в их устах превращается в похвалу во Христе. Потому что св. Апостол Павел пишет: “Вси же хотящии благочестно жити о Христе Иисусе, гоними будут” (2 Тим. 3, 12).

Возвращаясь к прерванной теме готовящегося похищения Архиепископа Феофана, необходимо упомянуть и имя провокатора, генерала Скоблина, главы белой контрразведки, тайно работавшего в пользу красных. Он прославился похищением генерала Миллера и, несомненно, генерала Кутепова, руководителей Белого движения. Когда он, как глава контрразведки, получил официальный запрос из Болгарии о том, в каком положении находится в Париже Архиепископ Феофан, то с наигранным равнодушием ответил: “Нас он совершенно не интересует... Пусть его берегут, как чудотворную икону!.. ” Из чего следует предположить, что Архиепископ Феофан как раз представлял большой интерес для красных агентов и находился в центре их внимания. Иначе почему бы у “белого генерала” Скоблина это обстоятельство вызвало плохо скрываемое раздражение, и откуда бы он знал, что Архиепископа Феофана тщательно охраняют.

Ведь не может быть никакого сомнения в том, что руководству Советского Союза была известна правда о том, что Царская Семья спасена. Это знали Ленин, Троцкий, Сталин и какой-то малый круг приближенных к ним лиц. Но как они ни старались, все же не смогли ничего узнать о местонахождении Царя. Этой тайны они не смогли узнать. Тем временем по стране шел слух: “Царь жив”. А органы безопасности от ЧК до КГБ обязаны проверять все слухи. И можно предположить, что и генерала Кутепова, если он был доставлен в Советский Союз живым, и генерала Миллера допрашивали в Москве, пытаясь получить сведения о русском Царе. Но они не смогли бы сказать ничего определенного. И вот почему красным надо было похитить Архиепископа Феофана, чтобы пытками вымучить у него признание...

Чекисты буквально охотились за Архиепископом в Париже. После нескольких неудачных попыток похищения был разработан такой план, что возможные защитные меры не смогли бы спасти Владыку. Это похищение должно было состояться, как уже было сказано, в 1936 году... Но здесь происходит совсем неожиданное: Старец — серб, о котором упоминалось прежде, по откровению свыше сообщил издалека, что на третий день Святой Пасхи все семейство Пороховых с Архиепископам Феофаном должно непременно покинуть Париж. Схимник действовал, как уже говорилось, по откровению Божию, но не прямо, а через доверенное лицо.

И точно в назначенный пустынником день они покинули Париж, переехав в маленькое местечко Мон, близ города Амбуаз на Луаре. Еще в 1924 году Пороховы приобрели здесь два места на кладбище, хотя и не жили в то время во Франции. Видимо, все это было сделано по совету того же благодатного Старца-пустынника, под руководством которого они давно уже находились.

По переезде в Мон в 1936 году скоропостижно умирает генерал Федор Васильевич Порохов. Но, говоря не обыденным, светским языком, а языком духовным, можно сказать, что “скончался великий раб Божий Феодор, удостоенный за несение двух труднейших крестов — двух мученических венцов!” Слова эти сказаны Старцем-сербом; что это за кресты, можно только догадываться. И не в спасении ли Царской Семьи и сохранении тайны об этом они состояли?

Через три года, в 1939 году, умирает жена Порохова. Умирает, как и было предсказано ей во сне тем же Старцем: “Я приду за тобой через три дня”. Она умерла через три года после смерти мужа.

По смерти Федора Васильевича и Лидии Николаевны Пороховых Архиепископ Феофан остался с племянницей Анастасией Васильевной Пороховой. Их материальное положение было очень тяжелое, тем более что шла вторая мировая война и Франция воевала с Германией с начала сентября 1939 года. Средств к жизни не было. Но Господь не оставил их Своим промыслом. Бывшая помещица полтавская, знавшая Владыку еще по Полтаве и по Петербургу, Мария Васильевна Федченко, предложила Архиепископу Феофану и Анастасии Васильевне переехать к ней в Лимерэ, где она жила в своем небольшом поместье. И они 1 сентября 1939г. переехали из Мон в Лимерэ, где Владыка неоднократно бывал и ранее, совершая там Божественные литургии в особом храме — пещере, которая была приспособлена под церковь. Недаром эта улица в Лимерэ, куда он приехал, называлась “Лисьи норы”.

Между прочим, усадьба охранялась большой стаей полицейских собак, способных вмиг разорвать в клочья человека. Хозяйка объясняла посторонним, что она, разводя и продавая этих собак, тем и живет. Но действительная причина была, очевидно, иная. Собаки были единственной доступной защитой Архиепископа Феофана от многочисленных недругов. Днем собаки были на цепях, а ночью свободно бегали по участку. Участок был обнесен высокой стальной сеткой. И примечательно: сразу после кончины Владыки Феофана все собаки были проданы и куплены коровы.

Богослужения, совершаемые Святителем Феофаном, связаны с явными благодатными знамениями.

Прежде было сказано, что еще на кафедре Астраханской, в годы 1911 и 1912, во время конфликта Владыки с персидским консулом, во время всенощного бдения, Владыка видел на Горнем месте храма явившегося Великомученика Феодора Стратилата в воинских доспехах. Сам Владыка не знал, кто — явившийся, старица сообщила ему имя Великомученика Феодора Стратилата. Благодатная старица Евгения была от Астрахани за многие сотни верст — в Ялте.

Это явление было явным знамением одобрения и помощи от Господа Владыке Феофану в его мужественной защите веры Православной, отстаивая которую и претерпел великие мучения Феодор Стратилат.

Подобное же явление св. Великомученицы Параскевы, молившейся в алтаре у престола, было во время Божественной литургии, совершаемой больным Святителем Феофаном. Это явление наблюдали некоторые из братии монастыря в Югославии в 1923г., оно случилось в последние часы пребывания Владыки Феофана в обители, где он был священноигуменом и откуда вынужден был уйти, так как часть братии роптала не него. Святая Великомученица Параскева, молившаяся у престола храма своего имени вместе с Архиепископом Феофаном, показывала, что Господь благословляет Архиепископа на уход. И поэтому некоторые монахи очень переживали, чувствуя, что вместе с Архиепископом удаляется и благословение Божие. Митрополит Антоний (Храповицкий) успокаивал монахов, сулил процветание монастырю, но вопреки этому обитель пришла в полный упадок.

Вот какую отрицательную силу имеет неправедное осуждение, что от этого даже погибают монастыри, и кто из смертных поручится, где праведное, а где неправедное осуждение?! Безошибочно судить может только Бог. А нам заповедано Господом Богом: “не судите, да не судимы будете” (Мф. 7, 1).

Описанный случай благодатного знамения Старцу уникален: в нем все особое, духовное: и видение, и слышание, для которых нет расстояний. Но случай далеко не единственный. Старец писал: “В праздник Введения во Храм Пресвятыя Богородицы, по окончании литургии, совершенной Святителем Феофаном, присутствовавшая со святыми Богоматерь возложила Свою руку на голову Владыки, а другую на голову монахини Марии и сказала: “Сии от рода Моего!”

При этом Преблагословенная оставила белый цветок на голове монахини... ”

Все это было видимо и слышимо только духовно. И даже с положительностью неизвестно, видели ли это явление Пресвятыя Богоматери сам Святитель Феофан и матушка монахиня Мария и слышали ли они те исключительные по силе благословения Ее слова?! А если и видели и слышали, то приняли с глубочайшим смирением, благодарением, как недостойные, и страхом потерять, — и никому не сказали об этом.

Какой же смысл заключается в словах Преблагословенной Приснодевы: “сии от рода Моего”? Преблагословенная объявила сокрытое, что Святитель Феофан и тайная монахиня Мария сохранили девственную чистоту во всей ее полноте: и по плоти, и по духу.

Имеется особое свидетельство о благодатной жизни в Клямаре, но не от пустынника происходящее, а от французов-хозяев и к тому же — атеистов, об их необыкновенных переживаниях во время Пасхальной заутрени, совершавшейся над ними, в квартире Пороховых.

“Мы до сих пор, — пишет Федор Васильевич Порохов, — под чудным, неземным впечатлением от Святой заутрени, которую совершал Святитель Феофан. Воистину благодать Святого Духа соприсутствовала в продолжение всей службы! Даже наши хозяева, французы-атеисты, сообщили нам свои восторги и сказали, что они в ночных рубашках сидели все время под нашей комнатой, где происходила служба; они в течение шести лет не были в храме, после этого пошли в костел.

Между прочим, они очень просили нас, не понимая сути дела:

— Нельзя ли, — говорили они, — опять такую же службу “сделать”?!

Но разве дело в службе?! Здесь была великая милость Божия, что мы сподобились присутствия явной благодати Духа Святаго!”

Святитель Феофан получил от Господа много благодатных даров — ясновидения, пророчества, исцеления болезней, чудотворения. Но не пользовался ими. “Все это, — как он неоднократно говорил, — дары опасные, потому что могут привести человека к самопревозношению и гордости. А это — корень всех грехов!.. ” И вот, может быть, разгадка того, что было сказано Спасителем Христом: “Не всяк глаголай ми: Господи, Господи, не в Твое ли имя пророчествовахом, и Твоим именем бесы изгонихом, и Твоим именем силы (чудеса) многи сотворихом? И тогда исповем им, яко николиже знах вас: отыдите от Мене делающие беззаконие” (Мф. 7, 21-23).

По слову Господню найдутся “многие”, которые воспользуются благодатными дарами на погибель себе, когда не соединят с высоким даром благодати соответственно и высокой жизни. Без крайнего смирения нельзя воспользоваться ни даром прозорливости, ни даром пророчества, ни исцеления болезней, ни чудотворения... Но по милости Божией Святитель Феофан получил одновременно с опасными дарами благодати Божией и безопасные дары: дар смирения, дар непрестанной сокрушенной молитвы, с сопутствующими дарами. И все это — и опасные, и безопасные дары — он тщательно скрывал ото всех людей, так что те, кто видел его каждый день, не знали о том, какую благодать он имел в себе.

Особенно поражает один случай исцеления и спасения от неминуемой смерти Анны Васильевны Аббати по молитвам Святителя Феофана, строго запретившего сообщать об этом кому-либо до тех пор, пока он жив.

Муж Анны Васильевны, по профессии врач, практиковал в Болгарской Македонии, в округе, зараженном злокачественной малярией, занесенной из Африки. Современная медицина была бессильна в ту пору бороться с этой неизвестной болезнью.

И вот Анна Васильевна заболевает ею. Доктор применяет все средства, чтобы спасти жизнь жене. Однако неумолимая болезнь не отступила, и конец был близок. По долгу службы доктор должен был покинуть жену и отправиться в объезд по округу, где свирепствовала эпидемия. И, уезжая, он сказал жене, что ей осталось жить всего лишь несколько часов.

Услышав это, она попросила мужа дать срочную телеграмму Архиепископу Феофану в Софию с просьбой помолиться о ее спасении.

Возвращаясь домой, доктор был уверен, что жены в живых уже нет. По дороге ему передали телеграмму, но он, озабоченный тем, что его ждет дома, не читая, сунул ее в карман. Возвращался он поздно, усталый, разбитый не только физически, но и более морально. Ведь на душе у него тяжелый камень: в его доме покойник. Он вошел в комнату и остолбенел: жена его сидит в кресле совершенно здоровая, только бледная и слабая. Она рассказала ему, как неожиданно все симптомы болезни в одно мгновение исчезли, и она радостно воскликнула:

— Ведь это по святым молитвам великого Святителя Божия Владыки Феофана я здорова!

Тут доктор вспомнил о телеграмме, которую он и не читал. Телеграмма была из Софии, он спешно прочел ее: “Молюсь. По милости Божией больная поправится. А. Ф. ”

Редчайший дар благодати получил Архиепископ Феофан от Господа: при благословении рукою священнослужителей он ясно ощущал, в каком состоянии духовном находится принимающий благословение. Благословляющая рука бессильно падала, когда благословляемый был невнимателен к своей духовной жизни.

А как же он пользовался даром пророческим? Прежде всего он никогда не говорил от своего имени, всегда ссылался на Божественное Писание, на Святых Отцев или на благодатных Старцев. Так более семидесяти лет тому назад, в 1913 году он извещал о том, что скоро будет в России и в мире, ясно понимал, что времена тихие, спокойные кончаются. Впереди всех людей ждут горе и тяжкие страдания. Прежде всего будет мировая война, как и сказано в Евангелии: “Восстанет язык на язык, и царство на царство” (Мф. 24, 7). За преумножение беззаконий, за богоотступление, которое Господь нарек “мерзостью запустения, стоящу на месте святе” (Мф. 24, 15), за грехи Церкви, и в первую очередь Епископата и священства, а также начальствующих лиц в государстве, — за все это Господь попустит быть в России кровавейшей революции: “труси по местом” (Мф. 24, 7). Революция эта произойдет, по словам Преподобного Серафима Саровского, в антихристианском духе, в духе явного богоборства. Голод, и мор, и невероятные бедствия пронесутся, как страшная буря, над Российскою землею. Будет то, что показано в Апокалипсисе при снятии четвертой печати (Апок. 6, 8)...

В Церкви бедствия дойдут до того, что верными Богу останутся только два, много — три иерарха. По пророчествам древним и новым, храмы Божии в стране будут осквернены и разрушены, так что земля останется, сравнительно с прошлым, почти без храмов...

Святитель Феофан, по свидетельству Старца-серба, причислен Господом к наивысшему лику земнородных, к лику мучеников, страстотерпцев... Преблагословенная и Пресвятая Приснодева и Матерь Божия в последнем явлении Преподобному Серафиму Саровскому сказала о новом виде мученичества за Христа — о мученичестве духовном через сердечные скорби: “Как было прежде, так и ныне. Только прежние мученики страдали явно, проливая свою кровь за Христа, а нынешние — тайно, сердечными скорбями, мзда им будет такая же!”

Так Преподобный Серафим — по откровению Божию — был признан мучеником. И поэтому ничего удивительного нет в откровении, что Святитель — в лике мучеников: “... Один Владыка Феофан за вас молится, он причислен к мученикам, так как много страдал... ”

И не только Святитель Феофан принят в Царствии Небесном как мученик, но и все: Государь Император Николай II и все его Семейство, раб Божий, болярин Феодор и дева, тайная монахиня Мария, как и все те, кто принял за жизнь Помазанника смерть, все они ушли в жизнь вечную, как мученики во Христе, хотя некоторые и не закончили свою жизнь явным мученичеством, быв мучениками произволением. Ко всем им относятся слова Апокалипсиса: “И повержен бысть змий великий, змий древний, нарицаемый диавол, льстящий вселенную всю... И тии победиша его Кровию Агнчею, и словом свидетельства своего: и не возлюбиша душ своих даже до смерти” (Апок. 12, 9, 11).

Для Святителя Феофана остались загадочными слова Старицы схимонахини Евгении: “Господь вручает вам особую миссию!” Но ранее того родной отец Владыки Феофана, готовясь к смерти и давая каждому члену семьи благословение, сказал ему: “А у тебя — особенный путь!”

Видимо, сам отец, иерей, изрек то, что внушил ему Бог.

И благодатный Старец-серб, практически не зная Святителя Феофана по плоти, а только по духу и откровениям, неоднократно говорил: “Господь Бог ставит Владыку Феофана на великое служение!”

Но в чем это великое служение должно выражаться, не сказано.

Не однажды недоумевал Владыка Феофан, пытаясь понять, в чем будет оно состоять.

Но будучи послушен Господу, призвавшему его на “великое служение”, Святитель Феофан оставил после себя труды по главным недугам Церкви: по софианству, евлогианству, сергианству и, более всего, по антонианству.

Это ли не высокое служение!

Старец-серб сказал о нем: “Владыку гнали при жизни. Это надо (ему) смирения ради. Но после смерти оценили его высокий ум, его ученые труды и поняли его смирение. Теперь чтут его в России как столпа Церкви. Да будет прославлено имя его!.. ”

А о России он сказал: “Господь пошлет его в Россию... В России совершится то, чего никто не ожидает, — чудо Божие превеликое!”

Вся жизнь Святителя Феофана — великая слава Божия в человеке. Господь Иисус Христос совершил житие это по неложному Своему слову: “без Мене не можете творити ничесоже” (Ин. 15, 5).

Все в житии Святителя — жизнь во Христе, жизнь Христом, жизнь во славу Христа, во славу Великого Триединого Бога в Единосущной, Нераздельной и Непостижимой Троице. Да и вся Церковь Небесная, призываемая непрестанными его и о нем молитвами, принимала деятельное участие в созидании жития этого. И сбылись на жизни Святителя Феофана слова Господа нашего Иисуса Христа: “Тако да просветится свет ваш пред человеки, яко да видят ваша добрая дела, и прославят Отца вашего, иже на небесех” (Мф. 5, 16).

И поэтому о жизни Святителя Феофана должно сказать словами Святой Церкви Христовой: “по имени твоему — тако и житие твое!”

С этим чрезвычайным свидетельством Святитель Феофан отошел ко Господу в три часа ночи 6 февраля (или 24 января по старому стилю) 1940г. Как он жил смиренно и скромно, не будучи знаем людьми, так незнаемым странником он и скончался. И никто из людей не знает, как он умирал. Однако можно сказать и должно: как он был гоним при жизни, так и отошел с этой похвалой во Христе. “Блажени изгнани правды ради... блажени есте, егда поносят вам, и ижденут, и рекут всяк зол глагол на вы лжуще, Мене ради. Радуйтеся и веселитеся, яко мзда ваша многа на небесех” (Мф. 5, 10-12).

Только четверо православных было на его отпевании в пещере и погребении. Этим самым было удостоверено, что он злословим, поносим и гоним.

Покойный иерарх лежал в архиерейском облачении, в митре и с панагией — даром Императора Николая II в 1909г. при рукоположении архимандрита Феофана в сан Епископа С.-Петербургской епархии.

Отпевал его и хоронил православный иеромонах отец Варнава, его духовник, живший в соседнем селении. Более чем скромно похоронили великого Святителя. Произволением Божиим уподобился он не только по жизни, но и по образу погребения мученикам во Христе и, может быть, даже и Самому Господу нашему Иисусу Христу, погребенному в нищете, но воскресшему в Божественной славе.

Одинокая могила Святителя Феофана находится на общественном кладбище на окраине Лимерэ, под номером 432, на пятой аллее налево.

Могильное место это было приобретено “на вечность” в 1944 году бывшей хозяйкой усадьбы, где жил и скончался Святитель, Марией Васильевной Федченко.

Надгробие покрыто гранитной плитою, на другой, меньшей, стоящей в изголовье, надпись с несколькими ошибками по-французски, икона Нерукотворного Спаса и небольшой православный крест.

Надеемся, что скоро будет то светлое время, когда Господь сподобит перенести могилу многострадального Святителя в воскрешенную Им православную Россию и одновременно прославит имя его славою вечною в Боге.

“Не нам, Господи, не нам, но имени Твоему даждь славу, о милости Твоей и истине Твоей!” (Пс. 113, 9).

ПОСЛЕСЛОВИЕ

В связи с приведенными выдержками из трудов Архиепископа Полтавского и Переяславского Феофана сам собою напрашивается вывод, что сообщение в печати о якобы увезенном в Москву архиве Архиепископа Феофана оказалось ошибочным. При обстоятельствах, по великой милости Божией, чудесных мы нечаянно напали на след если не всех трудов Архиепископа Феофана, то, по крайней мере, значительной их части. Этой частью архива, по праву покупки, владел бывший, ныне покойный, Экзарх Московской Патриархии в Западной Европе Митрополит Николай (Еремин).

Митрополит Николай был любезен сообщить нам следующее.

Инициатива покупки архива принадлежит, по особым политическим расчетам, Московской Патриархии в СССР. В начале пятидесятых годов Патриарх запросил Экзарха Западной Европы узнать, где находится архив Архиепископа Феофана и можно ли его купить. Оказалось, что архив находится у двух бедствующих женщин, у которых Архиепископ жил и скончался, и они хотели бы получить за него двести тысяч франков. Митрополит выкупил архив за сто пятьдесят тысяч франков.

Приобретя архив, Митрополит снял с шестнадцати рукописей (это были выписки из Святых Отцев и некоторые труды Архиепископа об Искуплении) машинописные копии и как образцы выслал их в Москву. В ответ на это Патриарх Алексий (Симанский) написал Экзарху, что их, собственно, интересует в архиве только лишь воспоминание о конфликте с Императрицей из-за Распутина, “все прочее нас не интересует!”

В беседе с Экзархом по поводу архива, содержание которого было известно нам, мы высказали мысль, что архив Архиепископа Феофана, нечаянно оказавшийся у него, по духовному содержанию адресован и является собственностью будущей Всероссийской Православной Церкви, которая в настоящем незрима. И сам он, Митрополит Николай, ошибается, считая Московскую Патриархию той будущей Всероссийской Православной Церковью, ибо Патриарха Московского этот архив-таки не заинтересовал. И так же ни одна из юрисдикций, существующих за границей, в положительном смысле не может интересоваться этим архивом, разве только в отрицательном: как уничтожить его. И, видимо, особый промысл Божий в том, что архив не достался людям, заинтересованным в его уничтожении.

Многоценный архив Архиепископа Феофана нельзя ни продать, ни купить за деньги. Это ценность духовная, а не материальная, и принадлежит он только истинной Церкви, которая одна может по достоинству его оценить. А временные хранители этого архива должны понимать свою высокую обязанность и задачу. Они не собственники многолетних трудов Архиепископа Феофана, трудов, не продаваемых и не покупаемых. Они не имеют морального права по своему усмотрению уменьшать или увеличивать состав этих трудов, уничтожать то, что, по их мнению, в архиве ошибочно, или прибавлять к нему то, чего, с их точки зрения, в нем недостает. Своей покупкой они не приобрели право на какое-то соавторство. И никакое вмешательство в содержание архива, в его дух — недопустимо. Всякие поправки, переделки или цензура — все это есть фальсификация, подлог и обман.

Архив Архиепископа Феофана должен поступить в собственность Всероссийской Православной Церкви будущего неискаженным архивом Святителя Феофана Полтавского и Переяславского. Поэтому во что бы то ни стало необходимо сохранить надежно наследие такого иерарха Всероссийской Православной Церкви, который пишет не от себя, а с точки зрения Святых Отцев. Он пишет по всем главным вопросам церковной жизни, бесстрастно и независимо от всех ориентаций и юрисдикций ныне разделенной, но некогда единой Всероссийской Церкви. Он — единственный, стоящий вне разделений, произведенных в основном четырьмя догматическими уклонениями от учения Святых Отцев: софианством, антонианством, евлогианством и сергианством. В то время как все иерархи в той или иной степени допустили компромиссы с нововведениями, он, единственный, был непоколебимым последователем учения Святых Отцев. К голосу его, голосу смиренному, должно прислушаться всем, ибо не сам он избрал себе этот путь, но Господом был поставлен на это “великое служение”, и он его исполнил. Увы, мнимые “столпы” ушли из жизни, не раскаявшись в соделанном разделении Церкви. И сам Святитель Феофан покинул эту жизнь жестоко оклеветанным мучеником во Христе. И даже труды его находятся в чужих и чуждых руках. Если о “прибавлениях” к архиву у нас нет никаких данных, то в отношении “убавления” у нас нет никакой уверенности, что оно не допущено. Судя по всему, многих материалов в архиве не оказалось. Так, например, нет того, о чем Архиепископ сообщает в письме от 9 декабря 1931г. :

“Не знаю в подробностях Ваших дел. Но думаю, что не лучше, если не хуже, обстоит дело в религиозно-нравственном отношении и в других православных странах. По крайней мере, с уверенностью могу сказать о России подъяремной и о России заграничной. Относительно положения дел церковных там я располагаю огромными материалами: всего около семисот страниц. Не менее важными и огромными материалами располагаю и о жизни церковной здесь. Общий вывод из всех этих материалов получается ужасный. Но, разумеется, есть среди общей тьмы и “останок благодатный”, которым и держится вера православная и там и здесь... ” (Письма Архиепископа Феофана Полтавского и Переяславского, Джорданвилль, 1976 г.).

Вот этого “огромного материала” нет в Архиве Архиепископа Феофана. Он исчез!.. Как нет и того материала, который связан с учением протоиерея о. Сергия Булгакова о Софии. Как и по многим важнейшим каноническим и догматическим вопросам материалов в архиве нет, в то время, как твердо знаем, что они были и должны быть. Что это значит? Это значит, что совершено большое преступление перед историей Всероссийской Православной Церкви, и это преступление совершено заинтересованными.

Дополнения:

К главе 3

Нет никакого сомнения, что профессор по кафедре Древней истории христианской Церкви, Василий Васильевич Болотов, был, безусловно, самым выдающимся профессором и ученым С.-Петербургской Духовной Академии. По дару от Господа он владел очень многими языками, не только новыми, но и древними и притом изучил их самостоятельно и в кратчайший срок. Он всех удивлял и поражал своими знаниями, ничего общего не имевшими с его профессорской специальностью, например, в высшей математике или в астрономии. А что касается своей специальности, то масштаб знаний можно понять из следующего примера. Один путешественник, востоковед, посетивший с научной целью древнейшую христианскую страну Абиссинию, по возвращении в Россию, хотел поделиться своими впечатлениями и научными сведениями с профессором Болотовым. Профессор, как глубоко религиозный и церковный человек, регулярно бывал на богослужении в храме. Об этом узнал путешественник и ожидал его в воскресный день у храма. Когда профессор вышел, востоковед представился ему и, сообщив, что он недавно прибыл из путешествия по Абиссинии, начал ему рассказывать о том, что он видел там. Но оказалось, что профессор знает обо всем этом несравнимо шире, чем сам путешественник. Он знал, где и какие археологические памятники находятся. Знал все памятники письменности на камнях, пергаменте, папирусе. Знал их содержание, так как прекрасно знал древние языки, и многие надписи цитировал наизусть.

Сам путешественник признавался Владыке Феофану:

— Я просто онемел от удивления. Ведь профессор Болотов никогда не бывал в Абиссинии, а знал все археологические подробности местных памятников. Подумайте только о том, что он цитировал мне многие надписи и сопровождал все это такими историческим пояснениями, что далекие события оживали во всех подробностях и вставали с поразительной реальностью, как в пересказе очевидца... Я быстро превратился только в благодарного и восторженного слушателя. Мне было страшно неудобно, что я такому человеку хотел рассказать что-то новое, чего он не знал. А профессор Болотов оказался как бы жителем тех мест и тех далеких времен. Он знал все в таких мельчайших подробностях, о которых я и понятия не имел... И мне пришлось во всем откровенно признаться профессору и просить его извинить меня.

Профессор Василий Васильевич Болотов был сыном сельского псаломщика и родился 1 января 1854 года. С детских лет он проявлял недюжинные способности в учении и этим обратил на себя всеобщее внимание. Он окончил с отличием духовное училище и семинарию. Будучи учеником семинарии, он настолько знал древнегреческий язык, что составил канон на этом языке святому Василию Великому, имя которого носил, а случайно попавшая ему в руки грамматика абиссинского языка, выданная ему по ошибке вместо еврейской грамматики, привела к тому, что он изучил абиссинский язык. По отзывам учителей семинарии, Василий Болотов занимал в классе место “выше первого” и настолько, что надо было пропустить за ним сорок номеров, чтобы поставить следующего ученика (В. Преображенский. Светлой памяти проф. В. В. Болотова., Рига, 1928).

Поступив в С.-Петербургскую Духовную Академию, он так же сразу привлек к себе особое внимание Совета профессоров Академии. И когда профессор по кафедре древней истории Церкви скончался, то Совет Академии вынес решение не занимать освободившуюся кафедру до окончания курса студентом В.В. Болотовым — настолько этот студент высоко поставил себя в научном отношении. Решение это было вынесено в 1878 году. А в 1879 году, всего лишь через несколько месяцев после окончания курса, он блестяще защитил магистерскую диссертацию по древней истории Церкви и занял профессорскую кафедру. Диссертация была посвящена учению Оригена о Святой Троице. Эта тема требовала многосторонних и глубоких познаний как в богословии, так и в философии. Рецензент, профессор И. Е. Троицкий, отзывался об этом сочинении как о заслуживающем трех докторских степеней. За многочисленные последующие труды в этой области он был удостоен научной степени доктора церковной истории.

Он был членом различных комиссий: по старокатоликам, по вопросу присоединения сиро-халдеев к православию и проч. И, наконец, он был членом Государственной Астрономической Комиссии. Перед этой комиссией ставился вопрос о возможностях реформы календаря. Но когда профессор Болотов прочел свой доклад с привлечением массы научного материала — астрономического, математического, археологического, коснулся и древних календарей — вавилонского и других, — комиссия вынесла решение, что вопрос о реформе календаря научно неразрешим.

Василий Васильевич читал свои лекции чрезвычайно живо и интересно. Владыка Архиепископ вспоминал первую фразу его лекции по древней истории Церкви: “Здание истории Христианской Церкви уже построено поколениями ученых, живших прежде нас. Современного историка можно уподобить тому специалисту, который простукивает все стены здания и, где обнаружит пустоты, заполняет их... ” Уникальные работы профессора Болотова по истории Церкви сводились именно к «заполнению пустот». Но он сам проверял все установленные данные истории по первоисточникам и приходил к независимым, самостоятельным выводам.

И этот блестящий профессор с особым теплом относился к юному студенту Василию Быстрову. Так, однажды, во время экзаменационной сессии профессор Болотов вошел в аудиторию, в которой шел экзамен по одному из важных предметов академического курса. В работе экзаменационной комиссии профессор не участвовал. В то время как студенты томительно ожидали своей очереди, Василий Васильевич неожиданно сел рядом со студентом Быстровым. Вполне естественно, студент смутился. Но профессор своим простым и подчеркнуто дружественным отношением к нему снял это смущение и не как профессор, а как сокурсник, по-товарищески заговорил с Василием Дмитриевичем Быстровым:

— Наверное устали?! Я ведь по себе знаю, что экзаменационная сессия очень утомляет, отнимает много сил. Но вы же как всегда подготовились?

— Да, я усиленно работал. А знаю ли я предмет, об этом я не могу судить, об этом скажет экзаменационная комиссия.

— Я не сомневаюсь в вашей подготовке. Но это ожидание отнимает много сил.

И как-то незаметно профессор начал интересоваться его подготовкой к экзамену. Однако его вопросы не были вопросами профессора к студенту: беседовали два студента, но разных курсов, старший и младший. Старший спрашивал, но так, словно желая убедить младшего в его знании. Профессор ни разу не показал своего превосходства в этом вполне дружеском разговоре.

И каково же было удивление того младшего студента, когда старший — профессор — вдруг встал и, обращаясь к комиссии, сказал:

— Студент Василий Димитриевич Быстров сдал экзамен по предмету на “отлично”!

Так столь необычная дружеская беседа оказалась экзаменом. По-видимому, профессор, чтобы подчеркнуть свое доброе к Василию Димитриевичу отношение и освободить его от волнений, предварительно договорился с комиссией, что произведет экзамен частным порядком.

Профессор благоволил к юному студенту, видя в нем не только соратника. Много общего было у профессора со студентом. Оба они выходцы из села, из простонародья. Первый — сын сельского псаломщика, второй — сын сельского священника. Оба, несомненно, вымолены молитвами родителей. Оба знали нужду по личному опыту. Оба проявили незаурядные способности. Оба с блестящими успехами прошли учение в духовном училище и в семинарии. После этого так же блестяще закончили высшее образование в одной и той же С.-Петербургской Духовной Академии. И один, и другой отобраны и оставлены Академическим Советом в качестве профессорских стипендиатов и магистрантов. И тот, и другой в год окончания курса начали преподавать в Академии. Болотов в качестве профессора в возрасте двадцати пяти лет, а Быстров в возрасте двадцати одного года в качестве доцента. Оба носили одно и то же имя — святого Василия Великого, усердно молились ему, и он был их покровителем и руководителем. Все это, безусловно, сближало их, роднило.

К глубочайшему сожалению, профессор Василий Васильевич Болотов скончался совсем молодым, сорока шести лет, потому что вел строгий, аскетический образ жизни. Он руководился словами Христа Спасителя: “Обретый душу свою, погубит ю: а иже погубит душу свою Мене ради, обрящет ю” (“Сберегающий душу (жизнь) свою потеряет ее: а потерявший душу (жизнь) ради Меня сбережет ее) (Мф. 10, 39).

И как настоящий ученый, в самый день смерти он успел просмотреть все новое, что появилось по его научной специальности.

Это была очень тяжелая утрата не только для богословской науки, но и для Российской Православной Церкви, для всех Православных Церквей и даже для Российского Государства. Такого ученого, такого Богом дарованного феноменального полиглота Владыка Феофан больше не встречал. Он знал не менее двадцати языков, древних и новых: греческий, латинский, древнееврейский, сирский и ассировавилонские клинописи, арабский, абиссинский (богослужебный — геез и разговорный — ахмарский), коптский (и древнеегипетские иероглифы), армянский, персидский (клинопись, зенд и новоперсидский), санскрит, немецкий, французский, английский, итальянский, голландский, датский, норвежский, португальский, готский, кельтский, турецкий, финский, мадьярский. Все эти языки Василий Васильевич Болотов использовал для своих научных изысканий.

Глава Российского Государства, Государь Император Николай II, выразил от своего лица и всей Августейшей Семьи глубочайшее соболезнование по поводу смерти его, назвав профессора Василия Васильевича Болотова “несравненным”.

Владыка Архиепископ Феофан с такой любовью, с таким теплом всегда говорил об этом действительно несравнимом ученом и профессоре. По его отзыву, Василий Васильевич Болотов не только редчайший ученый, но и настоящий самоотверженный подвижник науки, монах и аскет на академической кафедре.

Причиной его безвременной кончины явилось хроническое воспаление почек (нефрит), осложненное геморроидальным страданием, болезнями печени и сердца.

Господь послал ему праведную кончину. За три часа до смерти он произнес знаменательные слова:

— Как прекрасны предсмертные минуты!

Спустя час он, умирая, сказал:

— Иду ко Христу... Христос идет...

За четверть часа до кончины он перестал говорить и, засыпая, безо всякой агонии, сложил руки на груди и, закрыв глаза, как бы уснул.

За десять минут до смерти вошел священник и, коленопреклоненный, прочел отходную молитву. Кончина случилась в семь часов вечера, во время всенощного бдения под Великий четверг Страстной седмицы, 5 апреля 1900 г.

Зная пророчества святых о наступлении в скором будущем грозных событий, он при жизни повторял: “Нет, я не жилец двадцатого века!”

Из других профессоров выделялся и профессор Александр Павлович Лопухин. Он учился в С.-Петербургской Духовной Академии одновременно с Василием Васильевичем Болотовым. По окончании Академии он около трех лет провел в Северной Америке на миссионерской работе и был известен своими трудами в качестве миссионера. Будучи профессором, Александр Павлович занимал в разное время различные кафедры и выпустил много научных трудов по различным дисциплинам, начиная с апологетики и кончая толкованием Св. Писания Ветхого и Нового Завета. Кроме того, он издал фундаментальный труд по Библейской истории Ветхого Завета и множество работ по различным отраслям богословской науки. Он положил начало изданию творений святого Иоанна Златоуста в русском переводе при С.-Петербургской Духовной Академии.

Профессор А. П. Лопухин имел непосредственное отношение к Владыке Феофану, в ту пору иеромонаху и архимандриту, доценту по кафедре Библейской истории, занимаемой самим профессором. Профессору очень хотелось оставить его продолжателем своего дела, и он завещал ему посмертно свою многотысячную библиотеку. Но Господь судил иное.

Владыка Архиепископ рассказывал, что среди профессоров был один, по кафедре старообрядческого раскола в Русской Церкви. Обычная форма его лекций — художественный диалог. Студенты заслушивались его лекциями и многократно награждали его бурными аплодисментами.

Из более молодых профессоров Архиепископ вспоминал заслуженного профессора (это официальный титул профессора) и доктора по кафедре Св. Писания Нового Завета — Николая Никаноровича Глубоковского (родился в 1867г. и скончался в конце 30-х годов в Болгарии, где был профессором Богословского факультета Софийского университета). Профессор был человеком феноменальной памяти. Он знал все Писание Нового Завета на языке подлинника, на греческом языке (кэни диалектос) и соответственно на церковнославянском и русском языках.

Владыка Архиепископ рассказывал случай, когда этот профессор прочел двухчасовую лекцию в совершенно пустой аудитории. Случилось это так. Николай Никанорович имел обыкновение входить в аудиторию с закрытыми глазами и проводить лекцию не открывая глаз. Этот прием, очевидно, был подсказан тем соображением, чтобы быть сосредоточенным на материи предстоящей лекции, с постоянным цитированием на греческом языке. И вот однажды, как говорят, он вошел по ошибке не в ту аудиторию, в которой ждали его студенты, а в пустую, в которой никого не было. И так как он читал лекцию, не открывая глаз, то и провел два часа кряду, не заметив отсутствия слушателей. И только по окончании второго часа своей лекции, когда он все-таки открыл глаза, то был поражен, что в аудитории никого нет. Рассказывая все это, Владыка Архиепископ закончил такими словами: “Так — говорят, но возможно, что это и анекдот”.

Отличительной особенностью этого профессора было то, что он использовал множество иностранных слов, главным образом греческих, затрудняющих восприятие лекций, почему известный публицист и философ Василий Васильевич Розанов и опубликовал статью под таким характерным названием “Перевод трудов профессора Н. Н. Глубоковского на русский язык”. В этом был явный намек на то, что хотя тот читает лекции по-русски, но чтобы его понять, надо переводить его речь с иностранных языков.

К главе 14

Последние дни июня 1916г. принесли Владыке Феофану и радостные, и печальные переживания.

В Полтаву прибыл, для всех неожиданно, из Ставки фронта Государь Император, бывший тогда Верховным Главнокомандующим всеми вооруженными силами России.

После непрерывных отступлений на германском фронте из-за недостатка боеприпасов Россия напрягла свои усилия и готовилась к всеобщему наступлению от Балтийского моря до Кавказа. Государь прибыл в Полтаву окрыленным несомненной надеждой на военный успех. Поэтому он и прибыл именно в Полтаву, чтобы на месте дарованной Богом победы над Карлом ХII испросить у Господа новую победу России по молитвам Архиерея, которого он знал и которому доверял.

Молебен о даровании победы был отслужен Владыкой Феофаном в присутствии Государя Императора в кафедральном соборе Полтавы. Но сам Владыка Феофан на основании бывших пророчеств не был уверен, что Господь простит грехи народа и отменит Свое слово о судьбе России. Ибо Россия 1916 г. не была пред Ним Россией 1709 г. . Это ясно сознавал Святитель Феофан, что наполняло его душу глубокой скорбью и тревогой за судьбы страны. Ведь если тогда был один изменник и предатель, то теперь их было неисчислимое множество. Но само по себе прибытие Государя Императора в Полтаву, в епархию Епископа Феофана, с такою духовною, благочестивою целью показывало полное восстановление прежнего доверия к нему. И этот восстановленный мир был, конечно, желанным для Святителя, и он благодарил Господа за Его милость. С этого момента Епископ Феофан стал именоваться Архиепископом Полтавским и Переяславским.

К главе 19

ЗАЯВЛЕНИЕ В РУССКИЙ АРХИЕРЕЙСКИЙ ЗАГРАНИЧНЫЙ СОБОР АРХИЕПИСКОПА ФЕОФАНА ПОЛТАВСКОГО И ЕПИСКОПА СЕРАФИМА ЛУБЕНСКОГО

К этому заявлению Архиепископ Феофан приобщает два упомянутых выше протокола Архиерейского Синода, изданных под одной и той же датой и без номеров.

СПРАВКА: По вторичном пересмотре вопроса об одобрении Катихизиса Митрополита Антония в качестве учебника протокольным постановлением Архиерейского Синода от 9/22 сего апреля постановлено: “На основании бывших суждений, по тщательном обсуждении возражений Архиепископа Феофана и Епископа Серафима и отзыва Епископа Гавриила, в связи с брошюрой Митрополита Антония “Догмат Искупления”, Архиерейский Синод Русской Православной Церкви за границей определяет: не усматривая в Катихизисе Митрополита Антония указанных преосвященными Архиепископом Феофаном и Епископом Серафимом разногласий с учением Церкви, не находит оснований к отмене Синодального определения от 27 марта/9 апреля 1925г. ”.

ПОСТАНОВИЛИ: изложенное в докладе мнение Митрополита Антония принять к сведению и исполнению.

9/22 апреля 1926 г.
Сербия, Ср. Карловци.

После вышеприведенных протоколов Синода Русской Православной Церкви за границей Архиепископ Феофан делает краткое заключение:

В “Дополнительном примечании к Догмату Искупления”, защищаясь в 1926 г. от критики Архиепископа Феофана, Митрополит Антоний пишет: “При разборе нашего “Опыта Христианского Православного Катихизиса” придирчивая критика выхватила один из ответов наших, в котором, читая его вне контекста, нашла, то есть заподозрила воззрение на Бога, как на виновника зла.

И обиженный автор восклицает: “Где же тут Господь представляется виновником зла? Речь идет только о порочных склонностях, а подчиняться им или бороться с ними — дело человека”.

Удивительная наивность, просто странная! Как можно оспаривать то, что было сказано им в третьем ответе? Если спросить смышленого мальчика двенадцати лет, о ком и что говорится в этом ответе, то он бы сказал, что здесь говорится о Господе, который при рождении нашем облагает нас падшею природой, наделенной греховными склонностями...

Но Митрополит после всех предложенных поправок не изменил прежнего смысла и даже увеличил вес возражений, написав, что можно для закрытия ртов критики изменить в следующем издании последний ответ так:

Но все эти поправки Митрополит Антоний сводит на нет последними словами в “Дополнительном примечании”, где говорит, что “более оснований было (бы) назвать Бога виновником зла по прежнему школьному катихизису, который вменял проступок Адама как вину всех его потомков, ничего даже не знавших о падении Адама, ни самого Адама”.

Этим самым автор подчеркивает, что, несмотря на поправки, его понимание остается неизменным. Под “прежним школьным катихизисом” он, в первую очередь, понимает Катихизис Митрополита Филарета, а затем вообще все православное богословие, не согласное с ним. А чтобы быть с ним согласным, необходимо разрушить и прекратить согласие со Святыми Отцами Церкви и стать на путь его догматических новшеств.

Он не признает и отвергает Святых Отцев, говоривших, что первородный грех прародителей лежит на всем человечестве. “Люди осуждены не за грех Адама, а за свою греховность”, — заявляет он (Догмат Искупления, с. 54). “Мы не по своему желанию являемся внуками Адама, за что же будем нести вину его преслушания?!” — протестует он (там же, с. 51).

Все дело в том, что Митрополит Антоний не признает “первородного греха” таковым. Адам и Ева согрешили, — это только их грех. А мы грешим нашими грехами, но совсем не зависящими от греха Адама и притом только с момента нашего рождения. Святые же Отцы учат, что первородный Адамов грех действует во всех человеках с момента их зачатия. “Се бо в беззакониях зачат есмь”, говорит св. Пророк Псалмопевец. “Никто не безгрешен, кроме Бога, хотя бы один день жития его был на земле, не о тех говорит, которые сами грешат, потому что однодневное дитя как может согрешить? Но этим выражается то таинство веры нашей, что человеческое естество бывает грешно от самого зачатия своего”, — поясняет св. Симеон Новый Богослов (Слово 37, параграф 3, с. 309).

Митрополиту Антонию, видимо, нравится опрометчиво прелестная мысль о подобии земной жизни людей некоторой исправительной школе. Развивая ее, он рисует в привлекательных, ласкающих тонах картину давно прошедшего и настоящего. “Бог, — говорит он, — провидел волю каждого из нас как подобную воле Адама и Евы, т.е. по существу не злую, но непослушную и горделивую и, следовательно, требующую исправительной школы, которой и является наша земная жизнь, постоянно смиряющая наше упрямство, в чем эта школа и достигает успеха в лице почти всех своих воспитанников, которым суждено бывает пройти ее полный курс, т.е. дожить до глубокой старости (хотя бы в языческой вере)... ” (Догмат Искупления, с. 52).

“Адам, преступив заповедь Божию и послушав лукавого змия, продал и уступил себя в собственность диаволу” (1, 7).

“Сатана облек душу грехом, все естество ее, и всю ее осквернил, всю пленил в царство свое, не оставил в ней свободным от своей власти ни одного члена ее, ни помыслов, ни ума, ни тела, но облек ее в порфиру тьмы. Лукавый всю душу облек в злобу свою, то есть в грех... ” (2, 1).

“Он увлек к себе всего человека ветхого, оскверненного, нечистого, богоборного, непокорного Божию закону, в самый грех, чтобы не смотрел уже как желательно человеку, но и видел лукаво, и слышал лукаво, и ноги поспешали на злодеяние, и сердце помышляло лукаво... ” (2, 2).

“Когда пал Адам и умер для Бога, сожалел о нем Творец, Ангелы, все Силы, небеса, Земля, все твари оплакивали смерть и падение его. Ибо твари видели, что данный им в цари стал рабом сопротивной и лукавой тьмы” (30, 7. Св. Макарий Великий. Добротолюбие).

Увы, Митрополит Антоний не побоялся так противоречить Богоносным Отцам Церкви. Ведь он, конечно, знает, как они живописуют грехопадение прародителей и тем не менее сознательно противопоставляется Святым Отцам. Он силится представить это событие в иных — симпатичных, мягких, ласкающих тонах. Воля их совсем — “не злая”, не богопротивная, не богоборная, а всего лишь детски “непослушная”. О них нельзя сказать, что они “горды”, самое многое — слегка “горделивы”. Духовное состояние мира, согласно благовестию Христову: “весь мир лежит во зле” (1 Ин. 5, 19), Митрополит Антоний определяет словом “упрямство”, которое преодолевается перевоспитанием в “исправительной школе”, т.е. в мировой жизни. Эта “школа”, по Митрополиту Антонию, “достигает (замечательного) успеха”. По его оценке, “достигают успеха почти все ее воспитанники”, вне зависимости от принадлежности к разным верам, к разным религиям, в том числе даже и “языческой веры”...

Но что это такое?! Ведь это — открытая проповедь неправославных взглядов на страницах трактата “Догмат Искупления”, составленного “православным Митрополитом”!..

Неужели мы дожили до того, что от имени Православной Церкви могут быть выражены такие мысли!

И поэтому слова Архиепископа Феофана, протестовавшего против учения Митрополита Антония, имеют такой вес. Он писал: “Мы считаем, что верным выражением учения Церкви является учение, выраженное в творениях Святых Отцев Церкви, потому учение, не согласующееся со святоотеческим Преданием, не может почитать себя за точное выражение учения Православной Церкви... Учение Митрополита Антония не только не согласуется с учением Святых Отцев Церкви, но даже ему противоречит”.

К главе 21

На первый взгляд, удивляет тонкое чутье большевистской власти при выборе того Епископа, через которого будет осуществлен раскол в Заграничной Церкви. Но это ошибочный взгляд, все объясняется точной информацией о зарубежном Епископате. И не случайно советская власть предызбрала Митрополита Евлогия на ту роль, которую он сыграл в расколе Зарубежной Церкви.

В самом начале 1920г., еще прежде чем обозначился трагический конец Белой Армии, Архиепископ Евлогий оказался в Югославии. Он снесся с Высшим Церковным Управлением Юга России (ВЦУ ЮР), находившимся в Крыму, от его имени посетил несколько эмигрантских центров в Западной Европе. Это дало ему повод просить через Архиепископа Таврического Димитрия ВЦУ ЮР назначения на Западноевропейскую кафедру. И Высшее Церковное Управление Юга России назначило его 1 октября 1920г. временным управляющим заграничными церквами, находившимися в ведении Петроградской епархии. На запрос настоятеля Парижской посольской церкви был дан ответ, что вышеуказанное назначение подтверждено и Патриаршим Синодом в Москве под председательством Митрополита Евсевия 26 марта 1921г. Но сам Архиепископ Евлогий пока находился в Югославии, состоя законоучителем Девического Института в Белой Церкви.

В это время Берлин стал крупным центром российских монархистов, и Архиепископ Евлогий, как единомышленник их, переехал в Берлин и стал “Берлинским”.

В мае 1921г. в Германии состоялся всеэмигрантский съезд российских монархистов, в котором видное участие приняли Митрополит Антоний, Председатель Высшего Церковного Управления за границей, и Архиепископ Берлинский Евлогий. Митрополит Антоний был избран Почетным Председателем Высшего Монархического Совета, а Архиепископ Евлогий — его заместителем. Это оживление монархических кругов в эмиграции взбудоражило большевиков, и они обратили серьезное внимание на то, чтобы погасить эту активность, боясь, что это пламя может перенестись и в порабощенную Россию. Так появились в эмиграции всех мастей агенты, вносящие рознь и раздоры в эмигрантскую среду.

Архиепископа Евлогия пригласили в Париж, и он покинул Берлин, став “Парижским”. Вскоре прибыли туда и бывшие “видящие” из “аргонавтов”, они же члены Религиозно-философского Общества, а после большевистского переворота — члены и руководители Религиозно-философской Академии, в Париже — члены Софианского братства, и все одни и те же: Бердяев, Булгаков, Зандер, Карташов и другие, впоследствии ставшие окружением Архиепископа Евлогия, советов которых он неизменно слушался.

Вскоре настигает Архиепископа Евлогия “московское” повышение, — он наречен “Митрополитом”. За какие заслуги и кто его в Москве поощряет? Патриаршее ли Управление или... ГПУ — вот существенный вопрос?! И за что?! То ли за то, что заявил себя “ярым монархистом” и стал Заместителем Почетного Председателя Высшего Монархического Совета, то ли, наоборот, за то, что выступил против самого Почетного Председателя, Митрополита Антония, то ли за то, что покинул Берлин и предпочел переехать в Париж, где быстро обнаружил сговорчивость с диаметрально противоположными, переменив политическую ориентацию и сняв с наперсной своей панагии царственную корону над образом Богоматери и Царицы Небесной — символ монархизма?! Все это остается тайной “Москвы”.

Но благоволение Москвы к Митрополиту Евлогию возрастает. Прикрывшись именем Патриарха Тихона, советская власть делает новый шаг на пути к подготовке раскола. Для всех совершенно неожиданно, быть может, неожиданно и для самого Митрополита Евлогия, на его имя приходит указ, датированный 22 апреля/5 мая 1922г. как бы от Патриарха, Священного Синода и Высшего Церковного Совета в Москве о том, что Высшее Церковное Управление за границей — без суда и следствия — закрывается. Причина этой суровой меры объяснена в указе дословно так: “... за чисто политические от имени Церкви выступления, не имеющие церковно-канонического значения... ”

И в дополнение к “вине”, ссылка на нарушение патриаршего указа от 25 сентября/8 октября 1919г., запрещающего духовенству вести борьбу против большевизма (?!).

Но почему-то под указом от 22 апреля/5 мая 1922г. тоже нет подписи Патриарха, а стоит подпись иного архиерея. В свое время этому факту не придавали особенного значения, думали, что Патриарх уклонился от подписи, желая этим подчеркнуть нецерковный характер указа. Но когда стали известны подробности его жизни, поняли, почему Патриарх не мог, если бы и хотел, подписать этот указ. Дело в том, что за два дня перед тем, то есть 3 мая, он передал полноту патриаршей власти Местоблюстителю Митрополиту Агафангелу, так как каждую минуту ожидал ареста. Звание Патриарха он, естественно, передать не мог, а исполнение патриарших обязанностей передал. Но большевистская власть не впустила Митроплита Агафангела в Москву, и Митрополит Агафангел не имел возможности вступить в исполнение этих обязанностей. Конечно, это было сделано советской властью с явным умыслом, чтобы в момент “междуцарствия” издать подложный указ. Власть сумела получить из канцелярии Священного Синода и Высшего Церковного Совета вышеупомянутый указ на имя Митрополита Евлогия, произведший церковный раскол в Православной Российской Церкви за границей. А тот Архиерей, чья подпись стоит под указом от 22. 4/5. 5. 1922г., сделал это не добровольно, а под давлением советской машины принуждения — ЧК.

И первая реакция Митрополита Евлогия, получившего этот указ и поставленного им на место, которое занимал в Заграничной Российской Церкви Митрополит Антоний, была вполне справедливой. Он писал 3/16 июля 1922г. внезапно отстраненному Митрополиту Антонию: “... Указ этот поразил меня своею неожиданностью и прямо ошеломляет представлением той страшной смуты, которую он может внести в нашу церковную жизнь. Несомненно, он дан был под давлением большевиков. Я за этим документом никакой обязательной силы не признаю, хотя бы он был действительно написан и подписан Патриархом. Документ этот имеет характер политический, а не церковный. Вне пределов советского государства он не имеет значения и авторитета ни для кого и нигде”.

Однако в свете последующих событий раскола как будто бы следует допустить вопрос: было ли это письмо совершенно искренним со стороны Митрополита Евлогия?! Быть может, он кое-что знал и прежде указа? Быть может, этот указ был не таким уж “неожиданным” для него? К сожалению, для вопроса об искренности и правдивости Митрополита могут быть некоторые основания.

Но прежде всего мы должны остановить наше внимание на очень и очень странной черте “патриаршего указа” от 22 апреля/5 мая 1922г., никак не вяжущейся с переживаемым кризисным моментом Церкви. Ведь “указ” этот издан в то самое время, когда Патриаршее управление, в условиях гонения, переживало один из самых тяжелых моментов: Патриарх готовится к аресту, он спешно передает свои “обязанности” Местоблюстителю, но богоборная власть не разрешает Местоблюстителю выехать из Ярославля. Российская Церковь остается без возглавителя... В этот самый момент издается указ, в котором допускается странная, непристойная ирония, тонкая насмешка в скрытой форме над Высшим Церковным Управлением за границей: “Принимая во внимание, что за назначением тем же управлением Преосвященного Митрополита Евлогия заведующим русскими православными церквами за границей, собственно, Высшего Церковного Управления, там не остается уже области, в которой оно могло бы проявить свою деятельность; означенное Высшее Церковное Управление упразднить, сохранив временное управление русскими заграничными приходами за Митрополитом Евлогием и поручить ему представить соображения о порядке управления названными церквами”.

Сокрытая ирония здесь в том, что, согласно букве “указа”, Высшее Церковное Управление за границей, как бы по своей опрометчивости (“бестолковости”), само себя упразднило. Он основан на явной недобросовестной передержке. Никогда Высшее Церковное Управление не назначало Архиепископа Евлогия заведующим “всеми” русскими православными церквами “за границей”! Он был назначен в Крыму 1 октября 1920г. временным заведующим (посольскими) церквами только в Западной Европе. И этим маневром действительные авторы указа показывают свое истинное лицо. Конечно, нет никакого сомнения, что здесь ни Патриарх Тихон, ни Священный Синод, ни Высший Церковный Совет ни при чем. На такой подлог способна только советская власть, ГПУ.

Неужели Патриарх Тихон с возглавляемыми им органами мог решиться на такой противоканонический акт, как замена коллективного, соборного начала в Заграничной Церкви (ВЦУ) единоличной властью Митрополита Евлогия?! Конечно, нет. И это засвидетельствовал по первоначалу и сам Митрополит Евлогий, сказав, что, “несомненно, он (этот указ) дан был под давлением большевиков”.

Конечно, от нас сокрыты все тайные пути действий, вызвавших появление этого указа. Но одно ясно, что Митрополит Евлогий поддался искушению посылать тайно от Заграничной Церкви на адрес Патриарха Тихона секретные доклады. Он слал их через Афины в Вену, через Финляндию, прячась только от Заграничной Церкви. И то, что их читало ГПУ прежде Патриарха Тихона, очевидно, входило в его планы. Посланное Патриарх получал, что удостоверялось его подписями, но все оставалось без последствий. Однако советская власть нашла возможность удовлетворить “просителя” помимо Патриарха и его управления, действуя в своих целях, в целях раскола. И нет никакого сомнения в том, что кто-то из ближайшего окружения Митрополита принимал активное участие в секретном его сношении с Москвой.

Заграничный Синод и Собор не раз давали понять Митрополиту Евлогию, что осведомлены о его закулисной деятельности; но он все категорически отрицал. Так, в январе 1924 года он через Архиепископа Финляндского просит Патриарха об упразднении Заграничного Синода и Собора, как и новом подтверждении своих “прав”. Просит он и о перечислении Духовной Миссии в Палестине в его епархию... После кончины Патриарха Тихона просит и Местоблюстителя Митрополита Петра. Но и Патриарх Тихон, и Митрополит Петр остались глухи к его просьбам... “Господи, Владыко живота моего, дух праздности, уныния, любоначалия и празднословия не даждь ми!.. ”

После указа от 5. 5. 1922г. Митрополит Евлогий порывается действовать как единоначальный правитель Заграничной Церкви. Неоднократно он простирает свою “власть” далеко за пределами Западноевропейской епархии: в Австралию, Парагвай, Уругвай, Финляндию и т.д. Он не считается ни с Архиерейским Синодом и Собором, ни с епархиальными Архиереями, хотя в публичных выступлениях, письменных и устных, после упразднения Высшего Церковного Управления он продолжает оставаться с епископатом Православной Российской Церкви за границей, с Архиерейским Синодом и Собором под председательством Митрополита Антония. Однако такое поведение Митрополита Евлогия вносит разлад и двоевластие в управление Церковью. Но, наконец, в середине 1926г. Митрополит Евлогий порывает окончательно связь с Архиерейским Собором и Синодом из-за того, что Собор не поставил его вопроса о германских приходах, как он хотел, на первое место в повестке дня. Уйдя с Собора, он начинает открытую полемику с теми, от кого получил назначение в Западноевропейскую епархию. Он “забывает” при этом, что писал и говорил прежде, защищая позиции Архиерейского Собора и Синода, и высказывал те мысли, которые воодушевляли его после получения им указа от 22 апреля/5 мая 1922г. . Оказывается, он стремился осуществить тот указ, о котором сам выразился, что, “несомненно, он дан был под давлением большевиков” (письмо к Митр. Антонию от 3/16 июля 1922г.).

Так, в Послании к своей пастве от 6/19 августа 1926 г. Митрополит Евлогий пишет удивительные вещи: “22. 4/5. 5. 1922г., после осуждения Патриархом Карловацкого Собора, мои церковные полномочия не только были подтверждены, но и значительно усилены и расширены; мне предписывалось закрыть существовавшее тогда в Карловцах Заграничное Церковное Управление, взять в свои руки все русские церкви и о порядке управления ими представить свои соображения. Этим указом мне, собственно говоря, передавалась вся власть над русскими православными церквами за границей”.

Если бы спросить Митрополита Евлогия, чья мысль легла в основу указа от 22. 4/5. 5. 1922 г., советской ли власти, желавшей вызвать в Заграничной Церкви раскол, или Патриаршего управления, то он был бы вынужден признать, что в 1922 г. он дал диаметрально противоположный ответ тому, что и утверждал впоследствии, особенно начиная с 1926г. . Святые Отцы глубокой древности говорили: храни первое впечатление!” Из всего этого, по св. Апостолу следует, что он, Митрополит Евлогий, совершил преступление: “Ибо, — как говорит Апостол Павел, — если я снова созидаю, что разрушил, то сам себя делаю преступником” (Гал. 2, 18).

Вначале он отверг то, что этот указ создан Патриаршим Управлением. Он утверждал, что действительный автор этого указа советская богоборная власть, что она этим надеется вызвать в Заграничной Церкви страшный раскол. Но через четыре года он начинает утверждать противоположное, говоря, что этот указ дан Патриархом с целью уничтожения “неканонического” управления Заграничной Карловацкой Церкви и переделки этой Церкви на иных основах под его, Митрополита Евлогия, единоличным управлением.

Где же правда? Где святая истина? Иными словами, кто действительный автор указа 1922 г., советская богоборная власть или Патриарх с соборным патриаршим управлением?!

В дополнение к тому, что было уже сказано прежде, необходимо добавить следующее. Если бы Патриарх, Священный Синод и Высший Церковный Совет Православной Церкви издали этот указ, то, прежде всего Патриаршее управление должно было бы сохранить в нем дух Всероссийского Поместного Собора 1917-1918 гг., когда было заложено в основу церковного управления начало церковной соборности при полном отказе от единоличного правления. Тем более, что был поставлен Патриарху вопрос об опасности для Церкви возможного перехода к церковному единовластвованию. И, отвечая на этот вопрос, Святейший заверил, что этого не может быть, так как Церковь вступила в чрезвычайные условия, т.е. государственная власть в руках лютых врагов веры Христовой!

Но что мы видим в данном указе: утверждена ли соборность и отречено ли единоначалие?! На этот вопрос выслушаем ответ самого Митрополита Евлогия: “... мне предписывалось закрыть существовавшее тогда в Карловцах Заграничное Церковное Управление и взять в свои руки все русские церкви.

Этим указом мне, собственно говоря, передавалась вся власть над русскими православными церквами за границей”.

Да мог ли все это сделать Патриарх и его соборное управление?! Ведь это абсурд, нелепость! Кто мог передать всю власть над русскими православными церквами за границей в его, Митрополита Евлогия, руки?! И возможно ли “осуждение”, с канонической точки зрения, коллективного, соборного руководства Церкви — без суда и следствия?!

Итак, не может быть никакого сомнения, что все это сделано советской властью, сработано ГПУ, но приписано Патриарху, Священному Синоду и Высшему Церковному Совету.

Архиепископ Феофан Полтавский и Переяславский

Вопрос: Что такое старый и новый стиль летосчисления?

Ответ: Старый стиль есть исконный, первоначальный, древнехристианский. Он унаследован от времен Апостольских по Священному преданию древнейшей Церкви и положен в основу как Христианскаго летосчисления Первым Вселенским Собором (325г.), так и определения празднования Святой Пасхи со всеми зависящими от нея праздниками и постами. Попытка же Римокатолической Церкви в 16-м веке, при папе Григории, ввести новый, “научный” стиль привела к созданию лишь псевдонаучного и противоканоническаго стиля. Ибо вопрос о стиле научно неразрешим. Итак, старый стиль — символ единения Христиан во всем мире, а новый стиль — символ бунта, революции и разъединения Христиан.

Доказательства: “Предания установлены для нас писанием или без писания; также и преданные догматы имеют одинаковую силу с письменными” (Книга Правил. Алфавит).

“Храним не нововводно все, писанием или без писания, установленныя для нас церковныя предания” (Догматическое определение 7-го Вселенского Собора).

“Мню, яко Апостольское есть и сие: да держимся неписанных преданий” /Василий Вел. пр. 91 и 92; 1 Кор. 11, 2; 2 Фес. 2, 15, 3, 6/.

Также и священные каноны сами решительно объявляют себя: “твердыми и нерушимыми” /6 Вс. Соб. пр. 2/, “несокрушимыми и непоколеблемыми” /7 Вс. Соб. пр. 1/ и “непреложно свидетельствуют к уважительному соблюдению их, особенно для пастырей” /4 Всел. Соб. пр. 1/.

Нестроения в Церкви не могут быть устранены чрез посягательство на эти каноны. Знаменитый Митрополит Петр Могила заявил, что не только патриарх, но и сшедший с неба Ангел не заставит его поступить вопреки церковным канонам. Так мыслит и действует иерарх, бывший лучшим украшением Православной Церкви.

“Церковь, по требованию коренных оснований ея возникновения и источного начала ея существовенных норм, не вправе изменять свои постановления, раз она остается Церковью. Если Церковь, по ей исходному началу, не есть дело рук человеческих, а есть учреждение Высшей Воли, то нам не предоставлено право изменять основныя нормы ея жизни и устройства, как это ясно и выражено во 2 правиле 6-го Вселенского Собора” /Журнал заседаний Российского Предсоборного Присутствия 1906 г. Цер. Ведом. Но. 21, 1906/.

Вопрос: Как должно относиться к тому и другому стилю по священным правилам?

Ответ: Первый должно всячески хранить, а от второго твердо уклоняться.

Доказательства: “Аще предприимем отвергать неписанные обычаи, аки не великую имеющие силу, то непременно повредим и Евангелию в главных предметах” /Василий Вел. пр. 91/.

“Не должны быть вводимы новости, вопреки писаниям и церковным преданиям” /Книга Правил. Алфавит/.

“Да бывают в Церкви вся принятая от Божественных Писаний и Апостольских Преданий” /Гангр. Соб. пр. 21, и 1 Всел. Соб. пр. 2/.

Вопрос: Введение нового стиля имеет ли важное или маловажное значение?

Ответ: Очень важное, особенно же в связи с пасхалиею, и есть крайнее бесчиние и раскол церковный, отчуждающий от общения и единства со всею Церковию Христовою; лишающий благодати Святого Духа; колеблющий догмат о единстве Церкви и, подобно Арию, раздирающий нешвенный хитон Христов, то есть повсеместно разделяющий православных, лишая их единомыслия; разрывающий связь с Церковным Священным Преданием и подпадающий под соборное осуждение за презрение Предания, — по вышереченному догматическому определению 7-го Вселенского Собора.

Доказательства: “Еретиками называли древние отторгшихся, и в самой вере отчуждившихся; раскольниками, — разделившихся в мнениях о некоторых предметах церковных; хотя начало отступления произошло чрез раскол, но отступившие от Церкви уже не имели на себе благодати Святаго Духа, и отторженные, соделавшись мирянами, не имели власти ни крестить, ни рукополагать, и не могли преподать другим благодати Святаго Духа, от которой сами отпали” /Василий Вел. прав. 1/.

Вопрос: Как должно Православным, по правилам, относиться к новостильникам-раскольникам?

Ответ: С ними у них не должно быть никакого молитвенного общения и прежде церковного осуждения их.

Доказательства: “Не подобает молитися с еретиком или отщепенцем” /Лаод. Соб. пр. 39. Толкование к сему в Греч. Кормчей, с. 252/: “Определяет сие правило, чтобы мы не молились ни с еретиками, погрешающими в вере, ни с раскольниками, православными в вере, но отделившимися от Кафолической Церкви за некоторыя предания” /Сравни: 45 и 46 правила Св. Апостолов; 6, 9, 32 и 37 правило Лаод. Соб. и Тимофея, Еп. Александрийского правило 9/.

Вопрос: Какое наказание следует, по правилам церковным, на молящихся с новостильниками-раскольниками?

Ответ: Одинаковое с ними осуждение.

Доказательства: “Если кто с отлученным от общения церковнаго помолится, хотя бы то было на дому, таковый да будет отлучен /Апос. правило 10/.

“За молитву с отлученными подвергаются или отлучению, или извержению, или анафеме, как сами молящиеся, так и те, с которыми они молятся” /Толк. на 9 пр. Карф. Соб. в Греч. Кормчей, с. 252/.

Вопрос: Имеет ли силу епитимия пастырей-новостильников над неподчиняющимися им и отделяющимися от них в молитвах Православных?

Ответ: Не имеет никакой силы.

Доказательства: Вторая половина 15 правила Двукрат. Соб., сказанное там об еретиках-пастырях, приложимо и к новостильникам-раскольникам. Толкование 29 (98) пр. Карф. Соб., Синтагма Матфея Властаря в русском переводе, под буквой А, гл. 17, с. 56, гласит: “без опасности может пренебречь епитимией”.

Толк. на 31 прав. Апостолов в Греч. Кормчей, с. 19, гласит: “те, которые отделяются от епископа, прежде соборного исследования, за то, что он всенародно проповедует какое-либо злословие и ересь, таковые не только не подлежат вышеуказанной в 31 Апост. и 15 Двукр. Соб. правилах епитимии, но и достойны чести, подобающей Православным”.

Вопрос: Не высказывалось ли пастырями Православной Церкви, на основании вышепоименованных правил церковных, особых суждений о стиле?

Ответ: Высказывались многократно, — по поводу введения нового римского календаря, — и в частных собраниях и соборно.

Доказательством сего служит нижеследующее: Прежде всего современник римской календарной реформы, Вселенский Патриарх Иеремия 2-ой, немедленно в 1582 г. осудил со своим Синодом новое римское летосчисление, как несогласное с Преданием Церкви. В следующем же году /1583/, при участии Патриархов: Александрийского Сильвестра и Иерусалимского Софрония 6-го, созвал церковный собор. Собор этот признал григорианский календарь несогласным с правилами Вселенской Церкви и с постановлениями 1-го Вселенского Собора о порядке исчисления дня Святой Пасхи.

Трудами сего Собора явились: Соборный том, изобличающий неправоту и неприемлемость для Православной Церкви римского календаря, и Каноническое Соборное Постановление — Сигиллион, от 20 ноября 1583 г. В этом Сигиллионе все три упомянутые Патриарха со своими Синодами призывают Православных твердо и неуклонно, даже до пролития своей крови, держаться Православного месяцеслова и Юлианской Пасхалии, угрожая нарушителям сего анафемою, отлучением от Церкви Христовой и собрания верных.

О таковом решении Константинопольского Собора было сообщено вселенским посланием всем Восточным Церквам, Митрополиту Московскому Дионисию, Церкви Ионийских островов, знаменитому поборнику Православия в Западной Европе князю Константину Острожскому, Венецианскому Дожу Н. Доконте и папе Григорию 13-му, — главному виновнику церковной смуты и соблазна.

В то время Александрийский Патриарх Сильвестр /1566-1590/ в окружном послании Православным Христианам Западной Европы говорит: “Последуя Отцам и Вождям нашим восточным и западным, по справделивости предпочтем древнее новому, ибо суждено однажды Церковию Православною никакого вообще новшества не принимати и ни от чего древнего не отступати”.

В течение последующих трех веков: 17, 18 и 19 целый ряд Вселенских Патриархов решительно высказывались против григорианского календаря и, оценивая его в духе соборного постановления Патриарха Иеремии 2-го, увещевали Православным избегать его.

Так, нижеследующие Патриархи:

Кирилл 1, занимавший вселенский престол шесть раз и приявший от иезуитов в 1639 г. страдальческую кончину; Парфений 1, в 1639-1644 гг.; Калиник 2-ой: 1688-1693, 1694-1702; Паисий 2-ой: 1726-1733; Кирилл 5-ый: 1748-1757 гг.; Агафангел: 1826-1830 ягг.; Григорий 6-ой: 1835-1840, 1867-1871 гг.; и Анфим 6-ой: 1845-1848, 1835-1855 гг., — порицали римское счисление, как враждебное Православному Востоку, расценивая это новшество в духе Патриарха Иеремии 2-го.

Так, например, Патриарх Калиник 2-ой совместно с Антиохийским Патриархом Афанасием /1686-1728/ разъясняли Антиохийской пастве, что празднование Пасхи одновременно с латинянами есть отречение от установления Православной Церкви о постах и применение уставов церкви римской, — есть измена Православию и отступление от святоотеческих заветов, гибельное для чад Православной Церкви. Поэтмоу всякий истинный христианин должен быть тверд в установлениях Православной Церкви и обязан праздновать Пасху и соединенные с нею праздничные дни и церковные времена применительно к практике Православного Востока, а не инославного Запада, чуждого нам по вере.

Подобно сему и еще с большим запрещением было окружное послание Патриарха Кирилла 5-го, в 1756 году, в котором говорится, что тот, кто следует неботаиннику Павлу, рекшему в своем послании к Галатам, в главе 1-й, стих 8-й: “но и аще мы, или ангел с небесе благовестит вам паче, еже благовестихом вам, анафема да будет”, — таковые, — “иерей ли, мирянин ли, то да будет отлучен от Бога, проклят и по смерти да не растлеется и пребудет в вечных муках... Да наследуют таковые проказу Гиезия и удавление Иуды, да будет на земле, как Каин, иже стеня и трясыйся и гнев Божий да будет на главе их и участь их будет с предателем Иудою и с богоборцами Иудеями... Ангел Божий да преследует их мечем во вся дни жизни их и да подлежат они всем проклятиям Патриархов и Соборов, под вечным отлучением и в муках огня вечного. Аминь. Да будет!”

В 1827 году Патриарх Агафангел отклонил предложение русских ученых о реформе церковного календаря.

В 1848 году Патриарх Анфим 6-й, совместно с прочими Восточными Патриархами: Александрийским Иерофеем, Антиохийским Мефодием и Иерусалимским Кириллом, в окружном послании Единыя Кафолическия Церкви, обращенным ко всем Православным Христианам. свидетельствует:

“У нас ни Патриархи, ни Соборы никогда не могли ввести что-нибудь новое, потому что хранитель благочестия у нас есть само тело Церкви, то есть самый народ, который всегда желает сохранить веру свою неизменною и согласною с верою отцев своих... Да держим исповедание, которое приняли от таковых Мужей, Святых Отцев, да отвращаемся всякого новшества, как внушения диавольского, ... на что если бы кто-либо дерзнул или делом, или советом, или помышлением, — таковый отрекся уже от веры Христовой, уже добровольно подвергся вечной анафеме за хулу на Духа Святаго, якобы не совершенно глаголавшего в Священном Писании и во Вселенских Соборах.

Итак, все новшествующие: еретики ли то, или раскольники, добровольно “облекошася в клятву, яко в ризу” /Пс. 108, 18/, хотя бы то были Папы, хотя бы Патриархи, хотя бы клирики, хотя бы миряне, “аще бы и Ангел с небесе — АНАФЕМА ему!”

В соответствии с этим, на протяжении трех минувших веков, со времени римской реформы календаря, многие главы Церквей, как Патриархи, отвергали реформу календаря /в Палестине, Сирии, Египте, Архиепископы Кипра и т.д. /, охраняя свои паствы путем посланий и грамот, разъясняли им истинное значение Григорианского календаря, оттеняя его связь с целым рядом новаторских измышлений Папства.

В 1902-1904 гг. представители Православных Автокефальных Церквей: Константинопольской, Иерусалимской, Греческой, Российской, Сербской, Болгарской, Румынской и Черногорской официально высказались по вопросу о реформе церковного календаря. Результат оценки вопроса — в пользу отрицания календарной реформы как по мотивам вероисповедным, так и из опасения церковной смуты, могущей поколебать авторитет Церкви.

Всероссийский Церковный Собор 1917-1918 г. рассматривал вопрос о приспособлении к церковной жизни нового календаря и о новом, возможно, наилучшем православном церковном календаре. По тщательном рассмотрении и исследовании сего вопроса, по соображениям церковно-каноническим, научно-астрономическим и техническим, Собор этот категорически обосновал пагубность всякого сближения с григорианским стилем, отдавая высокое предпочтение юлианскому. В результате всего Собор решил удержать старый стиль церковного счисления. В 1923 г. Российская Православная Церковь снова подтвердила решение своего Собора 1917-1918 годов и отказалась принять в церковно-богослужебную практику григорианский календарь, невзирая на властное принуждение пленившей ее богоборческой власти большевиков. К этому побудило ее не только решение Патриарха Тихона с его Священным Синодом, но также и воля всего Православного народа России, категорически отвергшего новый стиль, в чем именно и сказалось деяние всей Церкви, во всей полноте ея состава, как об этом свидетельствуют святители Востока в упомянутом выше послании 1848 г.

Итак, Р. П. Ц., самая многочисленная изо всех Православных Церквей, заключающая в себе почти 90 процентов всех Православных Христиан во всем мире, решительно отвергла новый стиль.

И, наконец, земное наследие Царицы Небесной, Святая Гора Афон, как твердый оплот и истинный светоч Православия, невзирая на неоднократные попытки со стороны церковной и гражданской власти склонить их к переходу на григорианский календарь, в лице лучших своих представителей отверг это противоцерковное новшество и непоколебимо охраняет заведенный Богоносными Отцами порядок празднования Святой Пасхи и всего Православного месяцеслова-календаря.

1926 г.

К главе 22

— Что с Вами, Ваше Святейшество? У Вас плохой вид...

— Я ничего не чувствую, — ответил Патриарх. — И даже собираюсь служить завтра, а сейчас на всенощную.

— Нет, нет! Ни в коем случае нельзя... Надо вызвать врача! — с этими словами Митрополит Серафим удалился.

Около восьми вечера раздался звонок и появился врач, но незнакомый.

— Ваше Святейшество, Вы нам звонили и просили направить к Вам доктора, так как Вы себя плохо чувствуете. Вот я, по Вашей просьбе, и пришел осмотреть и помочь...

— Да нет, я чувствую себя хорошо! — ответил несколько удивленный Патриарх.

— Однако разрешите мне Вас все-таки осмотреть... Пульс — слабый... Вам непременно надо полечиться, выпить лекарство, микстуру, — говорил доктор.

Патриарх спросил:

— Почему пришли Вы, а не мой доктор, который всегда меня лечит?

— Его сейчас нет дома: он на вызове, а я был дома, — вот и пришел, — отвечал доктор. — Через час я пришлю Вам микстуру. Пошлите со мной кого-нибудь.

Через час после ухода доктора Марк принес микстуру и сказал Патриарху, что доктор велел сейчас же принять одну ложку.

— Давайте! — сказал Патриарх.

Марк налил столовую ложку микстуры и Святейший выпил. Изо рта пошел дым, и тот час открылась рвота. Келейники Стратон и Марк бросились к телефону, вызвали личного врача Святейшего. Через несколько минут доктор явился. Патриарх лежал уже, видимо, без сознания.

— Что случилось? Что с ним? — спросил врач.

— Да был здесь какой-то доктор, прописал микстуру и велел сразу же принять ложку, — ответил Марк.

— Где микстура?! — спросил врач.

Они показали. Тот только всплеснул руками и сейчас же вызвал по телефону карету скорой помощи. Карета вскоре прибыла. Марк и Стратон вынесли Патриарха в карету, все сели и повезли его в больницу. Давали молоко, делали ванну и прочее, но ничего не помогло. Через полтора часа Патриарха Тихона не стало, — он умер, не произнеся ни слова... В три часа ночи тело умерщвленного Святейшего Патриарха Тихона было доставлено в Донской монастырь в покои Патриарха.

Это я пишу точно со слов патриарших келейников протодьякона Марка и Стратона, бывших при Святейшем после убийства послушника монаха Иакова. В 1925 году я был в Москве у этих келейников и расспрашивал их о том, как скончался Святейший Патриарх Тихон.

К главе 26

Святитель Феофан, по дару от Господа, имел непрестанную духовную молитву. И это сказывалось в его сне. Во время, спокойное от невидимой брани, молитва действовала в нем сокрыто, но при борьбе она выливалась наружу, делалась слышимой, а тело его продолжало спать. И оба эти момента, громкий и безмолвный, были, в сущности, состоянием одной и той же непрестанной молитвы. Об этой ночной, “сонной” молитве упоминается в конце малого повечерия: “молитва иная ко Господу нашему Иисусу Христу”. В конце ее приводится следующее прошение: “Всенощное славословие нам даруй, во еже пети и благословити и славословити Пречестное и Великолепое имя Твое, Отца, и Сына, и Святаго Духа, ныне и присно и во веки веков, аминь”.

По великому дару Господню, не только “всенощная”, но и “вседневная”, непрестанная молитва жили в нем.

По откровениям, получаемым Старцем-пустынником, тайное становилось явным. Он неоднократно сообщал о Святителе Феофане, что на него направлено крайне сильное действие демонической силы; по словам Старца, действие это оказывал маг, живущий в предместье Варшавы и специально нанятый для разрушения здоровья Архиепископа. Но, будучи защищен “сильнейшим оружием” непрестанной молитвы, о которой Иоанн Лествичник говорил, что “нет сильнее оружия ни на небе, ни на земле”, Святитель Феофан, по милости Божией, устаивал против вражеского действия, хотя и чувствовал его.

Навык непрестанной молитвы, совершаемой тайно в душе, сказался на способности Святителя Феофана читать тайные молитвы при Богослужении невероятно быстро. Сослужащие священники не успевали прочесть тех же молитв, а Святитель уже давал знак следующего за молитвой возгласа. Особенно это было заметно в главной части литургии, в литургическом каноне, где все молитвы и возгласы представляют собою единое целое. При этом Святитель, углубившись в молитвы, видимо, не замечал того, что прочитывал их как бы “одним вздохом”, читая не столько слова, сколько мысль молитвы.

Не раз сослужащие священники сокрушенно говорили Владыке Феофану: “Ваше Высокопреосвященство, мы не успеваем за вами прочесть молитв, а вы уже кончили молитву и ждете возгласа!”

К главе 29

За три дня до злодеяния, 1/14 июля, была последняя служба в помещении, занимаемом Царской Семьей в доме Ипатьева. Священник, отец Иоанн Сторожев, совершавший там каждое воскресенье службу, так описывает последние дни Царской Семьи: “Мне показалось, что как Николай Александрович, так и его дочери на этот раз были — я не скажу — в угнетении духа, но все же производили впечатление как бы утомленных... По чину обедницы положено было в определенном месте прочесть молитву “Со святыми упокой”. Почему-то на этот раз о. диакон вместо прочтения запел эту молитву, стал петь и я... Но едва мы запели, как я услышал, что стоявшие позади меня члены Семьи Романовых опустились на колена... ” Так приготовились они к своей смерти, принимая погребальное напутствие.

В сумятице событий — белые должны были вот-вот занять город — все происходило наспех: быстрые допросы, заученные ответы... Никто не вдумывался в происходящее, спешили уничтожить Царскую фамилию, стереть с лица земли даже память о ней.

После революционной вспышки 1905 года инженер Ипатьев, владелец военного завода в Екатеринбурге, понял, что при повторении тех же событий ему угрожает опасность быть уничтоженным. Поэтому он решил сделать секретный потайной ход из дома с выходом в безопасное место. План был осуществлен. Секретный туннель был без употребления до революции 1917 года. Сам инженер покинул Екатеринбург...

И совершилось великое таинство веры Христовой в жизни Помазанника Божия по слову Евангельскому: “... затворив двери твоя (двери нестерпимо скорбящей души), помолися Отцу твоему, иже в тайне: и Отец твой, видяй в тайне, воздаст тебе яве” (Мф. 6, 6). Вся Царственная Семья непрестанно вопияла тайно к Богу, и в ответ на такое моление совершилось великое чудо спасения всего Царского Семейства.

Как совместить, как понять несомненные два свидетельства, удостоверяемые свыше, что, с одной стороны, вся Царская Семья святые мученики, прославляемые Богом, а с другой стороны, Государь Император Николай II и вся его Семья спасены от расстрела?! Как слить воедино смерть и жизнь? Как примирить эти две версии?

Подсоветская земля, подъяремная и многострадальная, полна народных сказаний как о преславной мученической кончине всей Царской Семьи, так и о их “посмертной” жизни на земле.

Некто рассказывал, что ему попадалась на глаза в Сибири одна рукопись о Царской Семье, которую нельзя не признать очень близкой по содержанию к некоторым страницам опубликованного за границей сборника протопресвитера Михаила Польского “Новые Мученики Российские” (Джорданвилль, 1949 год). Удивительно то, с какою быстротою успела эта книга пересечь границу СССР и оказаться далеко за Уральским хребтом, в глубокой Сибири.

Первое свидетельство относится ко времени Гражданской войны. Было это на юге России. Небольшой казачий отряд с маленьким обозом потерял связь со своими частями. Окруженный со всех сторон красными, отряд был принужден укрыться на ночь в непроходимой болотистой местности. Красные были спокойны, что белые никуда не уйдут — они оказались как в мешке. Больше половины отряда были женщины, дети, старики и раненые. В отряде был священник, отец Илья. Все понимали огромную опасность. И отец Илья обратился к казакам со словом:

— У нас иной надежды нет, как уповать на Бога. Давайте молиться. Сегодня ведь день памяти нашего Царя-мученика и всего Царского Семейства. А сын его, отрок Алексий, был Почетным атаманом всех казачьих войск. Давайте попросим их, чтобы они ходатайствовали перед Господом о нашем спасении, о спасении христолюбивого воинства казачьего!

И отец Илья отслужил молебен мученику Николаю, Государю Российскому. И припев на молебне был: “Святые мученики Дома Царского, молите Бога о нас!”

Вся сотня и весь обоз усердно, со слезами, молились и пели. В конце молебна отец Илья произнес отпуст:

— Молитвами святаго Царя-мученика Николая, Государя Российского, Наследника Его отрока Алексия, Царевича, христолюбивых казачьих войск атамана, благоверныя Царицы-мученицы Александры и чад ея Царевен-мучениц Господь Бог помилует и спасет нас, яко благ и человеколюбец.

— Аминь! — был ответ.

Некоторые в отряде сомневались и возражали, что эти Царственные мученики, хотя и святые, но еще не прославлены и чудеса от них не явлены, но отец Илья возразил:

— Вот и увидите, что молитвами их мы выйдем... А это и значит, что они уже прославлены... Сами слыхали, как народ прославляет их, Божий народ!.. А вот и покажет нам путь святой отрок Алексей. А разве не видите вы чудо гнева Божия на всю Россию за неповинную кровь их?! Веруйте, крепко веруйте, и будет чудо по святым молитвам их! И мы увидим спасение, потому что чтим святую память их... А разве в житиях Святых не читаем, когда на телесах святых мучеников, безо всякого прославления, христиане храмы строили, лампады им возжигали, как предстателям и ходатаям...

И явное чудо Божие совершилось. Двинулись ночью по болоту, шли и по колено, и по пояс в воде, проваливались и по шею. Лошади вязли, но выскакивали и опять шли... И совершенно не помнили, сколько времени шли... Никто ничего в пути не говорил. Лошади не ржали, как будто не устали. И вышли: сорок три женщины, четырнадцать детей, семь раненых, одиннадцать стариков и инвалидов, один священник и двадцать два строевых казака — девяносто восемь человек.

И оказалось, что вышли на ту сторону болота, угол которого занимали казаки, сдерживающие обходное движение красных, — прямо в середину своих. Из окрестных жителей никто не верил, что они прошли этим путем. И шума не слышал неприятель. И куда девались отрезанные, не могли установить красные партизаны. Были люди — и нет их!

Вот какое чудо совершил Господь по молитвам Святых мучеников Дома Царского!

Это один из примеров того, что случалось на Российской земле. А вот сообщение из чужой страны.

В сербской печати в 1925 году появилось сообщение о том, как одной пожилой сербке, потерявшей на войне двух сыновей убитыми и одного без вести пропавшим, (она считала и его тоже убитым), было открыто, что сын ее жив.

Однажды после горячей молитвы за всех погибших в минувшую войну бедная мать заснула и увидела во сне Императора Николая II, сказавшего ей, что сын ее жив и находится в России, где он вместе с двумя убитыми братьями боролся за славянское дело. “Ты не умрешь, — сказал русский Царь, — пока не увидишь своего сына!”

Вскоре после этого вещего сна старушка получила известие, что сын ее действительно жив, и через несколько месяцев после того она, счастливая, обнимала его, живого и здорового, прибывшего из России на родину.

Этот случай чудесного явления во сне Императора Николая II стал широко известен в Сербии, передаваясь из уст в уста. В Сербский Синод начали поступать со всех сторон сведения о том, как горячо сербский народ, особенно простой, любит покойного русского Императора и почитает его святым.

11 августа 1927 года в белградских газетах появилась заметка под заголовком “Лик Императора Николая II в Сербском монастыре, что на Охридском озере”, в которой говорилось о том, что русский художник и академик живописи С. Ф. Колесников был приглашен для росписи нового храма в древнем сербском монастыре Св. Наума. Причем ему была предоставлена полная свобода в работе по украшению внутреннего купола и стен. Поэтому художник задумал написать на стенах храма лики пятнадцати святых, размещенных в пятнадцати овалах. Четырнадцать ликов были написаны сразу же, а место для пятнадцатого долго оставалось пустым, так как какое-то необъяснимое чувство заставляло С. Ф. Колесникова повременить.

Однажды в сумерках Колесников вошел в храм. Внизу было темно, и только купол прорезывался лучами заходящего солнца. В храме была дивная игра света и теней, все кругом казалось неземным и особенным. В этот момент художник вдруг увидел, что оставленный им чистый овал ожил и из него, как из рамы, глядел скорбный лик Императора Николая II.

Пораженный чудесным явлением мученически убиенного русского Государя, художник некоторое время стоял в оцепенении. Под влиянием молитвенного порыва он приставил к овалу лестницу и, не нанося углем контуры чудного лика, одними кистями начал прокладку. Колесников не мог спать всю ночь и, едва забрезжил рассвет, пошел в храм, где работал с таким жаром, с каким не работал никогда.

Он писал без фотографии. Образ Государя, однажды виденного, запечатлелся в памяти художника. Закончив свою работу, этот портрет-икону он снабдил надписью: “Всероссийский Император Николай II, приявший мученический венец за благоденствие и счастие славянства”.

Вскоре в монастырь приехал командующий войсками Битольского военного округа, генерал Ристич. Посетив храм, он долго смотрел на написанный Колесниковым лик покойного Государя, и по щекам его текли слезы. Затем, обратившись к художнику, он тихо промолвил: “Для нас, сербов, это есть и будет самый великий, самый почитаемый из всех святых”.

Вопрос о причислении Государя Императора Николая II и его Семьи к лику святых безо всяких колебаний и сомнений был поднят прежде всего в Югославии. Сербский народ возлюбил российского Царя всем сердцем. 30 марта 1930 года была опубликована в сербских газетах телеграмма, в которой православные жители города Лесковац в Сербии обращались в Синод Православной Сербской Церкви с просьбой поднять вопрос о причислении к лику Святых покойного российского Государя Императора Николая II, бывшего не только cамым гуманным правителем российского народа, но и погибшего славною мученическою смертью, защищая Сербию.

В сербской армии есть поверье, что ежегодно в ночь накануне убиения Государя и его Семьи российский Император появляется в кафедральном соборе в городе Белграде, где молится перед иконой святого Саввы за сербский народ. А затем, согласно этому сказанию, он пешком идет в Главный штаб и там проверяет состояние Сербской армии.

Это сказание было широко распространено среди офицеров и солдат.

Что же следует из того, что было сказано выше?

Если Государь Император Николай Александрович и его Семейство — святые мученики, то этим удостоверяется, что они уже не на земле, а в Царстве Небесном! Но как тогда совместить все это с сообщением Архиепископа Феофана о том, что Императорское Семейство все спасено от насильственной смерти и что он лично видел Государя Николая Александровича живым и беседовал с ним?

В сложившейся ситуации все сводится к вопросу: можно ли, по достоинству жизни, быть святым мучеником и продолжать жить на земле, можно ли, минуя насильственную смерть, стать мучеником? Очевидно, да!

Кто бы назвал Преподобного Серафима Саровского мучеником? Наверно, никто. Он — великий Преподобный. А вот Господь после кончины его, как сообщается в его житии, наименовал его мучеником. Сообщается, что один подвижник, по преставлении его, молился о нем. И задумался, какое Евангелие прочесть в память и честь его. И вдруг услышал голос свыше: “Читай мученическое!.. ”

Кто бы назвал Преподобного Антония Великого мучеником? А вот св. Афанасий Великий, составитель его жития, именует его мучеником не только в переносном смысле, но и в прямом. Но когда же и где он претерпел этот величайший подвиг? Св. Афанасий повествует, что однажды Преподобный отец, простившись с братией, вышел из пустыни с твердой решимостью принять мученичество за Христа. Пришел в Александрию на место, где лилась кровь мученическая. Он громко ободрял мучеников, наставляя их на величайший подвиг, он упрекал мучителей, возражал и спорил с главным судиею, неоднократно исповедовал свою веру в Господа Иисуса Христа. Всего этого было вполне достаточно, чтобы и Антония подвергнуть изощренным мукам и предать смерти. Но Господь распростер Свой покров над ним, и мучитель не совершил возможного злодеяния: Антоний остался живым. Явное чудо! Но Преподобный Антоний показал всем, что он готов умереть за Христа.

Так и с Имперетором Николаем и его Семейством. Не было воли Божией на то, чтобы он закончил свою богоугодную жизнь в 1918 году, а воля Божия была как раз на то, чтобы жизнь Государя продлилась на многие годы, когда бы созрел тот мученический плод, который покупается ценой не только физических страданий, но и страданий нравственных.

И многие из подвизавшихся во Христе окажутся в высшем чине святых, в мучениках, хотя и не пролили своей крови и не умерли насильственной смертью.

Так Сама Царица Небесная в явлении Преподобному Серафиму Саровскому в 1831 году, при котором присутствовала старица-монахиня Евдокия, сказала этой старице о тайных мучениках: “Вот посмотри на сих дев Моих (с Царицей Небесной было двенадцать дев-великомучениц) и на венцы их. Иные из них оставили земное царство и богатство, возжелав Царства вечного и Небесного, возлюбивши нищету самоизвольную, возлюбили Единого Господа и за то, видишь, какой славы и почести сподобились. Как было прежде, так и ныне. Только прежние мученицы страдали явно, а нынешние — тайно, сердечными скорбями, и мзда им будет такая же!” А в разговоре мучениц с Евдокией девы сказали ей: “Не так Бог даровал нам эту славу, а за страдание и за поношение; и ты пострадаешь!”

И если не отвлеченно говорить о мучениках, но особо о мученичестве Государя и его Семейства, то духовно они уже святые мученики, перенесшие страшный крест страданий не только личных, но и огромный крест страданий за Россию и за падший российский народ. Они с величайшим смирением и кротостью снесли все поношения, особенно жестокие со стороны разнузданной, пьяной охраны. Они неоднократно пролили свою “кровь” ради любви ко Господу. Они подготовились к мученической кончине, желанной им и избавляющей их от нравственных мучений, и были от нее всего на один шаг. Но пути Господня промысла неисследимы, и судьбы Его непостижимы (Рим. 11, 33). Избавление от смерти пришло внезапно. Не было времени ни колебаться, ни возражать. Надо было только повиноваться промыслу Божию, о котором свидетельствует великий избранник Божий, Старец-серб: “Они спасены всемогуществом Великого Бога нашего и спасены прежде всего за то, что верны были Ему... Сам Государь Император был всегда трогательно Ему верен. Много он делал добра, не только явного, но и тайного, многих бедных вывел в люди, но и много терпел он бессовестной клеветы. А в особенности — она, Государыня. Сколько неимоверной грязи, сколько самой низкой, подлой лжи лили и льют на эту чистую, святую мученическую голову... ”

Государь часто любил повторять слова Господни: “У Меня возмездие и Я воздам!”

И Он, “кто Бог велий, яко Бог наш”, Он воздал им за веру и терпение и упование... Совершилось великое чудо, чудо Божие, Господь спас Государя, Государыню и все их Царственное Семейство от “зверей земных”, от большевиков и чудесно вывел их всех за пределы России. И сколько лет продолжается чудо великое, чудо сохранения их!..

К главе 30

В 1940 году Анна Васильевна смогла рассказать некоторым людям, в том числе и очень близкому ей о. И., настоятелю Русской церкви в Варне, как Владыка Феофан спас ее, совсем молодую, уже умиравшую в 1926 году. Рассказ этот очень болезненно отозвался в сердце о. И., потому что в нем произошла огромная перемена в отношении к Архиепископу Феофану. Вместо прежнего высокого уважения и любви в его сердце вселилась неприязнь, когда Владыка, по просьбе прихожан храма, дал ему совет о необходимости вести приход по канонам Поместного Собора Православной Российской Церкви 1917-1918 гг. Но он воспротивился этому, заявив, что получил храм св. Афанасия Великого от Митрополита Варненского Симеона в личное пользование и что Епископ Серафим как правящий не возражает против этого. После этого разговора наступило охлаждение, а затем со стороны о. И. была высказана угроза: поскольку, мол, он “создал высокий престиж” имени Архиепископа Феофана, то он же его и уничтожит... После этого Архиепископ в Варну не ездил и вскоре переехал во Францию.

В подобных случаях Архиепископ пользовался святоотеческим советом: “Живи сам, как должно, ни в чем себе не поблажая, и, видя других, не хранящих словеса Божии, снедайся скорбию о том и вопий к Богу, как это больно для тебя, умоляя Его вступиться за слово Свое, и отрезвить безумствующих. Учи и вразумляй жизнию... ” (“Письма”, Джорданвилль, 1976, N 60).

И Господь вступился “за слово Свое”. Со смертию Митрополита Симеона новый Митрополит назначает другого настоятеля в храм св. Афанасия... В 1940 году Анна Васильевна рассказывает о чуде по молитвам Святителя Божия. И тот престиж Владыки Феофана, который хотел уничтожить о. И., Господь вознес и прославил. Быть может, о. И. понял свою ошибку, да поздно.

В черновиках Архиепископа Феофана сохранилась краткая, но чрезвычайно важная заметка на слова заявления, сделанного Митрополитом Антонием. К сожалению, не указано, где это заявление напечатано, но возможно предположить, что в “Вестнике Русского Студенческого Движения в Западной Европе”.

В этом заявлении Митрополит Антоний подчеркивает свое несогласие с решением Собора Епископов Русской Православной Церкви за границей по поводу организации УМСА. Собор Епископов вынес повторное определение об УМСА как об организации с двойным лицом. По имени она христианская, благотворительная, но деятельность ее руководства — антихристианская, разрушительная. И вот Митрополит Антоний высказывается против этого определения:

1. Что касается до отзыва Собора (1926г.) о самом обществе УМСА, то, естественно, он явился повторением отзыва такого же Собора 1921г.; с тех пор произошла значительная эволюция в обществе, но Собору настолько мало известная, что я, зная о последней, не мог навязать своего убеждения собратьям архиереям.
2. Никакой противоправославной пропаганды я не встречал за последние четыре-пять лет ни в изданиях общества, ни в субсидируемом им Парижском богословском институте.

Возражая на эти утверждения Митрополита Антония, Архиепископ Феофан пишет следующее:

1. Постановление Собора 1926 года вовсе не было простым повторением постановления Собора 1921г. Оно и текстуально не совпадает с последним и основано на совершенно новых данных.
2. Никакой эволюции в принципах организации УМСА не произошло до последнего времени. До самого последнего времени издаются и продаются этой организацией в Америке книги атеистического и коммунистического содержания. Если и можно говорить об эволюции, то (только) в тактике этой организации в отношении к русским.
3. Прежде вследствие почти всеобщего неверия нашей интеллигенции УМСА находила возможным открыто заниматься проповедью социализма и коммунизма. Теперь же, когда интеллигенция стала верующей, она стремится поколебать веру в Православие проповедью “нового христианства”.
4. Открытый поход против Православия не предпринимается; но косвенно все сочинения позднейшего времени направлены к развитию идеи “нового православия”. Вл. Соловьев не защитник Православия, а провозвестник “вселенского христианства”. К нему примыкают Булгаков и Бердяев.
5. Явно не православное учение есть учение новых богословов о “Софии” как “женственном начале”. Оно особенно усердно разрабатывается преподавателем Богословского Института в Париже протоиереем Булгаковым.
6. В изданиях “Пути” ведется самая открытая пропаганда против православного учения о Царской власти.
7. Сведения Митрополита Антония не только не превосходят сведений остальных членов Собора, но, напротив, у него не видно совершенно знакомства с изданиями УМСА американскими, коих вышло до настоящего времени 48 номеров. А эти издания имеют атеистический характер.

Перед нами два иерарха, высказывающих противоположные суждения об организации УМСА, охватившей весь мир своею “благотворительной” деятельностью. В то время как Митрополит Антоний находит ее полезной, “христианской”, Архиепископ Феофан отрицает ее полезность и указывает на ее разрушающий, антихристианский характер.

Митрополит Антоний приписывает себе полноту знания вопроса об УМСА, а всему Собору Епископов полнейшее незнание. Но Архиепископ Феофан показывает, что самоуверенность Митрополита Антония крайне ошибочна. Последний заявляет, что “за последние 4-5 лет” он “не встречал ни в изданиях УМСА, ни в субсидируемом им Парижском богословском институте” “никакой антиправославной пропаганды”. Но, во-первых, разве УМСА выразило раскаяние в том, что делало прежде, признала свою противохристианскую деятельность — проповедь атеизма — не только страшной ошибкой, но и преступлением?! И в знак раскаяния изъяло все миллионы своих вреднейших книг во всем мире? Ничего подобного. Даже более того, УМСА в Америке продолжает свою разрушительную антирелигиозную деятельность, как свидетельствует Архиепископ Феофан... А что касается Парижского Богословского Института, то очень странно выглядит утверждение Митрополита Антония, что в нем не было и нет “никакой противоправославной пропаганды”. Архиепископ Феофан, как мы только что видели, опровергает это утверждение, пишет, что, хотя совсем открытого похода против Православия нет, но сама проповедь “нового православия” говорит о том, что “новое” должно заменить прежнее “старое”... Проповедниками этого “нового” являются Соловьев, Булгаков и Бердяев.

Учение это заимствовано у средневековых внецерковных мистиков и восходит к еретику, раннему гностику, Валентину, жившему во II веке. Он был осужден Церковью в 160 году. Этот еретик и учил о Софии, божественной сущности, рожденной от “богов”. А богов у него, как сообщает св. Кирилл Иерусалимский, тридцать... И вот “новое православие” ХХ века, не подозревая, в каком ближайшем родстве оно находится с гностической ересью 2 века, усиленно приспособляет идеи и терминологию еретика Валентина к Православию. Главным старателем этого начинания является протоиерей Сергей Булгаков, ставший профессором догматического богословия из марсксиста и профессора политической экономии. Святые Отцы говорят, что первая краска не сходит! Митрополит Евлогий, как ректор Богословского Института, защищает своего профессора догматического богословия, говоря всем, что его учение о Софии его частное мнение, и только!

И вот подобные “частные мнения” и считаются в Церкви ересями, а упорные защитники этих “частных мнений” предаются Церковью анафеме.

Архиепископ Феофан указывает, что, кроме софианства, открытой противоправославной пропагандой, совершаемой людьми окружения Митрополита Евлогия, является проповедь, направленная против православного учения о Царской власти, широко проводимая журналом “Путь”. Но чей это “путь”?! Совершенно ясно что это — разрушение Православия Святых и Богоносных Отцев и Учителей Церкви. Это, в конечном результате, есть попытка модернизации учения Святой Церкви путем привития идей пантеизма, заимствованных из гностической ереси второго века.

И не странно ли, что Митрополит Антоний, вопреки очевидному, отрицает все сказанное выше Архиепископом Феофаном. “Никакой противоправославной пропаганды я не встречал”, — заявляет он. Но соответствует ли это утверждение истине? К сожалению — нет! Митрополит Антоний пользуется “двойным языком”. В Сремских Карловцах он в качестве Председателя Собора подписывает Постановление Собора, а в Париже — гневно упрекает большинство этого Собора в “злонамеренной и наглой клевете”. Последнее выясняется из разговора Митрополита с корреспондентом “Вестника Русского Студенческого Движения в Западной Европе” (N 1, декабрь 1925 г., с. 9); где он заявляет, что всегда относился к Парижской Духовной Академии благожелательно, а после своего посещения считает, что все порочащие ее слухи являются “злонамеренной и наглой клеветой”.

Если, как говорит Писание: “гнев человека не творит правды Божией” (Иак. 1, 20), то гнев Митрополита Антония не творит даже и правды человеческой, поскольку у него противоположные “правды”, одна — в Сремских Карловцах, а другая, противоположная ей, в Париже, в то время как Божественное Писание заповедует: “одно да будет твое слово” (Сирах, 5, 12).

По-видимому, какие-то внешние обстоятельства побудили Архиепископа Феофана сразу по приезде в Париж снова и спешно заняться “деятельностью” Митрополита Антония. И можно предположить, что это было вызвано самим Митрополитом.

Здесь в течение всего 1932 года Архиепископ Феофан пишет несколько работ против догматического учения Митрополита Антония. Но это не ново, поскольку с 1924 года Архиепископ занимается этим вопросом. Однако в данном случае в этих работах есть нечто новое не только по содержанию, но и по форме. Сочинения 1932 года отличаются от всех работ подчеркнуто тем, что Архиепископ ставит в конце каждой, чего не было прежде, дату и свою подпись.

Вот этот ряд его работ за 1932 г.:

“Догмат Искупления в понимании Митрополита Антония”. На последней странице стоит дата: 1932.1.3-14. Это, очевидно, начало и конец работы.

“Святоотеческое учение о значении Голгофских Страданий Христа Спасителя в деле нашего спасения”. Дата на последней странице: 1932.6.11/24 и его полная подпись: Архиепископ Феофан.

“Плоды искупительной Жертвы Голгофской”. Дата на последней странице: 1932, Декабрь 6/19 и подпись: Архиепископ Феофан.

Перечисленные труды чрезвычайно ценны по своей догматической важности. Также достоин пристального внимания тот факт, что через день после окончания первой работы Архиепископ Феофан пишет в дополнение к ней краткий конспект из девяти пунктов под названием: “Незакономерные действия Митрополита Антония”, ставит смежную дату: 1932.1.16/29 и свою подпись: Арх. Феофан.

Это означает, что Архиепископ Феофан приравнивает “действия” Митрополита Антония к его догматическим уклонениям от святоотеческого учения Церкви. Если догматические уклонения Митрополита Антония вызваны гипертрофированным сознанием силы его ума, перечеркнувшего двухтысячелетнюю проповедь Христовой Церкви и открывшего неслыханно “новое” в христианской догматике, то и практическая деятельность Митрополита заявляет себя таким же состоянием его “воли”...

В документе Архиепископа Феофана “Незакономерные действия Митрополита Антония” не указано, кому он предназначен. Однако ясно, что написанное в 1932 году по долгу христианскому Архиепископ Феофан, в первую очередь, направлял самому Митрополиту Антонию, кончина которого приближалась. Но одновременно его работа — это и общая церковная информация о том, что происходит в руководстве Заграничной Церкви, о тех настроениях в ней, которые вносит сам Первоиерарх Митрополит Антоний своими несообразными с решениями Заграничных Соборов действиями. Митрополит Антоний ставит себя выше соборных решений, которые, кстати сказать, скреплены и его председательской подписью. Может быть, он находится в том состоянии, при котором человек, в силу собственного о себе высокого мнения, может не считаться и с решениями соборов Церкви?! Но это противоречит Евангельскому закону (Мр. 9, 35). Ведь Собор всех епископов — это высшая инстанция. И решение таких соборов является законом для этой Церкви и, в первую очередь, для всех епископов. И что же это за “болезнь” руководства Церкви, если Первый Епископ противопоставляет решениям соборов этой Церкви свое собственное мнение?

Приведем самый документ Архиепископа Феофана.

1. Патриарх Тихон и Заграничные Соборы не признавали и не признают автокефалии Польской Православной Церкви. Митрополит Антоний признал ее.
2. Заграничные Соборы осудили введение нового стиля в Финляндской Православной Церкви. Митрополит Антоний сначала благословил введение нового стиля там, а затем осудил, каковым поведением своим много способствовал появлению церковной смуты в Финляндской Православной Церкви.
3. И прежняя Русская Церковная Власть и Заграничные Соборы не признавали “схизмы” Болгарской Церкви относительно Греческой. Митрополит Антоний упорно признает ее.
4. Заграничные Соборы постановили не вмешиваться в дела Карпато-Русской и Чешской Православных Церквей в Чехословакии, а предоставить дело устроения этих церквей, до восстановления нормальной жизни в России, Сербской Церковной Власти. Митрополит Антоний неоднократным вмешательством в эти дела грубо нарушал постановления соборов, восстановив этим против себя и чешское правительство, и, отчасти, Сербскую Церковную Власть.
5. Соборами осуждено так называемое “Христианское движение среди молодых людей” (УМСА), как вредное для русского юношества. Митрополит Антоний неоднократно благословлял это “движение”, как в высшей степени полезное.
6. Осужден соборами и Богословский Институт в Париже, самочинно устроенный Митрополитом Евлогием. Митрополит Антоний благословил учреждение этого института и даже читал там лекции.
7. Соборами постановлено административно отделиться от Митрополита Сергия за его соглашение с советской властью и прекратить с ним всякое общение. Митрополит Антоний, невзирая на это постановление, находится с Митрополитом Сергием в общении.
8. Под влиянием сделанных возражений Митрополит Антоний взял было обратно свой Катихизис, введенный им в учебное употребление вместо Катихизиса Митрополита Филарета. Но, как обнаружилось вскоре, сделал это неискренне и с чрезвычайной настойчивостью продолжает распространять свое неправильное учение об Искуплении и многие другие неправильные учения, заключающиеся в его Катихизисе.
9. На одном из соборов он доказывал полную допустимость для христианина и для иерарха состоять членом масонской организации до восемнадцатой степени масонства.

Последний пункт в этой работе не только самый важный, но и дающий объяснение всем предшествующим. А смысл его ясен: или сам Митрополит Антоний — масон, если и нет, то не по идейным, а только по тактическим соображениям. Поэтому он и дает благословение и мирянам, и даже “иерархам” состоять в масонской организации!

Ужасное, смертоносное “благословение” дано самим главою Русской Православной Церкви за границей!.. Отсюда разлагающее влияние на все тело этой Церкви. И тогда понятно, почему, несмотря на решения и запреты Заграничных Соборов, Митрополит Антоний имеет общение с Митрополитом Сергием, почему неоднократно дает “благословения” осужденной соборами организации УМСА, почему читает лекции в субсидируемом этой организацией Богословском институте в Париже, почему “не видит” тонкой противоправной работы, проводимой русской секцией УМСА и почему так возмущен “злонамеренной и наглой клеветой” тех, кого неискренно называет собратьями архиереями”!