Menshikov1

© "Неизвестные страницы Русской истории", 1998 г.

ИЗ АРХИВОВ ГАЗЕТЫ "НОВОЕ ВРЕМЯ"

M. О. Меньшиков

ИЗ ПИСЕМ К БЛИЖНИМ

(после 1917 года публикуется впервые)

ОГЛАВЛЕНИЕ

1911 год

ЕДИНЕНИЕ ЦЕРКВЕЙ

1911 год

Единение церквей

8 января

Я получаю письма от армянских священников, где они негодуют на мою статью «Рекорд веротерпимости» (№ 12493 «Н. Вр.»). В этой статье, как читатель благоволит припомнить, я отметил еще один — и крайне яркий — пример разложения нашей церковной бюрократии, пример пренебрежения к правилам св. апостолов и вселенских соборов. Я говорил, что армянская церковь считается и западною и восточною церквями еретической, между тем на похороны армянского католикоса у нас сочли нужным послать почетную церковную депутацию в лице епископа, архимандрита и ректора семинарии. Безусловно сочувствуя всякой искренней вере, хотя бы не православной, я думаю однако, что посылка названной депутации была ненужной и неприличной, оскорбительной для тех церковных законов, которые до сих пор не отменены. Армянские священники мне не возражают по существу вопроса. Они только опровергают мое указание, что армянская церковь разделяет ересь Евтихия, т.е. монофизитство. В письме в редакцию от 23 декабря священник Мрктич Газарян говорит, что «армянская церковь не только не признает учения Евтихия, но и предает анафеме и Евтихия, и его учение, и его последователей. Армяне вовсе не монофизиты и признают в Иисусе Христе вовсе не одну природу, но армянская церковь признает, в Иисусе Христе две природы». Я позволю себе усомнится в авторитетности г. Мрктича Газаряна, хотя он и армянский священник. Относительно Армении сошлюсь на новейшее капитальное сочинение H. F. В. Lynch'a, в двух томах, составленное с английскою добросовестностью. В т. 1 стр. 313, где излагается сущность армянской веры, категорически сказано: «They (т. е. Армяне) will not hear of two nature. They hold that in Christ there is one person and one nature, one will and one energy, and their liturgy presents this dogma in an impression manner in the Trisagion, which runs: «O God, holy God, mighty God, everlasting God who was crucified for us». Правда формально Армяне отвергают учение Евтихия, однако сами исповедуют в несколько другом выражении ту же самую ересь. В чем же сущность установленного Евтихием монофизитства, как не в том, что Христос был только Бог, хотя и воплотившийся в человека? Это вовсе не я выдумал, будто Армяне монофизиты: это значится в учебниках и энциклопедиях, как вещь научно общепризнанная. Вот что говорит, например, по этому поводу «Encyclopedia Britannica» ( Vol. II стр. 548): «According to common report, the Armenians were Eutychians and were virtually cut off from the Church when the Council of Chalcedon condemned that heresy, but their own account of the matter...is very different». Еще определение выражается профессор Крюгер в Большой французской энциклопедии: «А cette epoque appartiennent egalement les premieres meprises qui finirent par faire de l'Eglise Armenienne une Eglise monophysite... Ainsi l'Eglise armenienne accepta le monophysisme sans se rendre exactement compte de ce qu'elle faisait». (La Grande Encycl. XV, p. 629). Профессор Крюгер — авторитет по части христианских вероисповеданий, и в суждении об армянской церкви он опирался на целую литературу о ней, начиная с Calanus'a «Historia Armena ecclesiastica», 1686 и кончая таким армянским авторитетом, как M. Ormanian («Le Vatican et les Armeniens», 1873 ). В качестве монофизитской, признающей в Христе одну природу, говорит об армянской церкви и немецкая энциклопедия Брокгауза, т. 1, стр. 898: «Der Lehrbegriff der Arm. Kirche unterscheidet sich vom griechisch-ortodoxen besonders dadurch, dass er in monophysitischer Weise in Christus nur Eine Natur annimmt». Как видите, называя церковь монофизитской, я опирался не на свое собственное мнение, а на общее в Европе убеждение по этому вопросу, которое держится больше тысячи лет.

Допустим однако, вместе c проф. Крюгером, что «армянская церковь приняла монофизитство не отдавая себе точного отчета в том, что она делала»; допустим даже то, что если захотеть понять не так, а этак, то из тех же армянских догматов можно вывести противоположный общепринятому смысл. Для меня в данном случае богословские тонкости совершенно неинтересны. Правы или не правы армянские вероучители — это их дело. Для нас с читателем важна не вероисповедная, а политическая сторона посылки православной депутации в Эчмиадзин. Нарушил ли экзарх Грузии каноны православия чествованием анафематствованного патриарха или не нарушил? В чем бы ни состояла ересь, приписываемая армяно-григорианству, она до сих пор официально считается ересью. Кто прав, кто виноват — один Бог рассудит, однако для духовного начальства обязательно лишь то поведение, которое предписано правилами св. апостолов и вселенских соборов. В течение более тысячелетия армяне считались еретиками — и это было установлено в те века, когда вопросы об ересях привлекали к себе самое вдумчивое, самое напряженное внимание культурнейших тогдашних классов. Было же, стало быть, замечено тогда какое-то глубокое различие между православием и армянством, и не без серьезной же причины эта древняя церковь была предана анафеме. Если теперь кажется, что никаких различий нет и все это вздор, «все веры равны», — то подобный вывод очевидно основывается на полном равнодушии к какой бы то ни было вере и совершенном нежелании разобраться в различиях. Но древнее христианство бесконечно внимательней глядело на разноверие, и как оно понимало армянскую ересь, об этом остались следы в уставах и преданиях нашей церкви. Например, в уставе служб за неделю Мытаря и Фарисея оказано: «миряне едят мясо, т.е. сплошная неделя, а треклятые Армяне постятся, — мерзкий их пост называется Арцывуpиeв». Установлена нарочно всеядная неделя, т.е. нет поста даже в среду и пятницу, чтобы не подражать Армянам. Старое православие держалось строгим повиновением семи вселенским соборам, между тем Армяне — по тем или иным причинам — не признают четвертого, а по некоторым источникам и остальных соборов: уже одно это кладет между церквами непереходимую пропасть. Древняя Русь унаследовала вселенское отношение к армянской церкви. Армяне допускались в Россию на тех же условиях, что и «Иудеи, Измаильтяне и Агаряне» — не иначе как с обязательством жить отдельно от православных, в особой черте оседлости, как бы в религиозном карантине. В Патерике Печерском рассказывается, что однажды преподобный Агапит заболел. Пришел врач и пощупал пульс у больного. Случайно св. Агапит узнает, что врач — Армянин. Тогда он закричал на врача: «Как смел ты войти ко мне и осквернить мою келью и своим прикосновением мою грешную руку? Иди вон от меня, иноверный и нечестивый!» И пр., и пр.

Я лично к сожалению бесконечно далек от подобной религиозной ревности, но завидую ей и уважаю ее как всякий темперамент, воспитанный до величия. Тут полнота религиозной страсти, тут ее гений. Вы думаете, истинное христианство было терпимо к иноверию? Нет. Вот что говорится в ежедневной (когда-то) молитве: «Шатания языческие угаси и ересей восстания скоро разори и искорени и в ничто же силою Св. Твоего Духа обрати». Нам, простым обывателям, у которых вера вылиняла до серого какого-то пятна на душе, — теперь, повторяю, все равно, кто во что верит, или точнее, кто во что не верит. Но неужели прилично церкви — духовному начальству — падать до нашего мертвого к вере равнодушия?

Корреспонденты радикальных газет (например «Русского Слова») телеграфируют из Эчмиадзина, что на прибывших Армян — делегатов произвело «сильное впечатление» присутствие на похоронах католикоса представителей православной церкви; — случай беспримерный. Также никогда со времени русского владычества на Кавказе на погребении католикоса не присутствовало столь важное административное лицо, как помощник наместника». В самом деле это первый в истории нашей церкви и государственности пример самоунижения относительно армянского так называемого «Патриаршего престола». Называю этот престол «так называемым» с точки зрения православной власти, которая, оставаясь верной повелениям вселенских соборов, не может признать еретическое священство истинно рукоположенным. На этом основании в старину наше правительство за армянскими католикосами признавало титул «честнейших», а не «святейших», как принято теперь (теперь дошли до того, что даже языческому далай-ламе пишут «ваше святейшество»). — Но все это мелочи, воскликнет либеральный читатель. — Не все ли равно, какие употребляют титулы? Простите — мне кажется, что это далеко не все равно. Титул или чин есть формула. Он должен быть точным, как в математике, иначе самые высокие отношения в обществе фальсифицируются и принимают бредовой характер. Неужели все равно, отвечают ли общепринятые слова их понятиям или не отвечают? Но впадая в словесное безразличие, мы идем к анархии не только слове, но и самой мысли. В глазах православной власти все неправославные иерархии, догматы, учреждения суть то же самое, что фальшивая монета в отношении действительной. Рискнете ли вы разрешить свободное печатание ассигнаций, хотя бы по виду и очень похожих на казенные кредитные билеты? Все отлично понимают, что такая свобода печатания повела бы к всеобщему краху. Либеральнейшие из министров не согласятся на эту меру. Но в области самых дорогих понятий — религиозных и национальных — широко допускается именно этого рода фальсификация. Анафематствованная, т.е. признанная ложной, церковь официально признается как бы истинной, не святейший сан признается святейшим и т.д. Если бы это допускалось только в канцелярских бумагах, то и в этом случае было бы документальной фальшью. Но православие унижает себя до ересей не на бумаге только: начинают посылать уже почетные депутации к еретикам, и депутации епископские.

Я спрашивал некоторых знакомых богословов, людей с академическим образованием: сообразна ли была с канонами русской церкви епископская депутация в Эчмиадзин, и мне ответили: конечно, нет. В данном случае совершена не только страшная бестактность по отношению вселенского православия, но и нарушение самых священных установлений. Само собою, всю эту историю у нас постараются замять. Наша высшая иерархия, — я хочу сказать — наша духовная бюрократия слишком либеральна и слишком равнодушна к тому, что в древности считалось достоинством церкви. Пусть Армяне радостно поражены, пусть они справедливо считают православную епископскую депутацию из Тифлиса своей торжественной победой, — первой победой над вселенской церковью. Нужды нет, — зато сделано нечто угодное такому-то сиятельству, такому-то превосходительству. Люди, знающие механику тифлисской бюрократии, объясняют эти странные депутации в Эчмиадзин не какими-нибудь серьезными негосударственными соображениями, а просто армянскими влияниями в салоне одной важной графини. Армянам, видите ли, очень выгодно, потихоньку да полегоньку, со свойственною им хитростью, так налаживать ход вещей, чтобы Эчмиадзин сделался столицей гайканского народа — не только духовной, но и светской, нечто в роде армянского Гельсингфорса. Никакой армянской автономии пока нет, но армянскому католикосу постепенно начинают придавать значение главы всего армянского народа, с некоторым оттенком даже светской власти. Признается же папа римский одновременно государем: Армяне хотели бы и своего папу поднять до королевского величия. Простодушному нынешнему наместнику Кавказа, либеральный сентиментализм которого наделал столько вреда в России, внушили, что это будет очень красиво, если он пошлет на похороны католикоса представителей и светской и духовной русской государственности. Когда умирают монархи, то посылаются, видите ли, высокие представители соседних стран. Нужды нет, что Эчмиадзин — всего лишь армянское местечко в Эриванской губернии и «святейший престол» католикоса не более как кресло русского подданного, начальствующего в религиозном отношении над населением не выше одной русской губернии. Все-таки в Тифлисе решили обставить небывалой помпой эчмиадзинские похороны. — Вот видите, как бы говорит тифлисское начальство. — видите, как мы высоко почитаем сан католикоса! Мы ему воздаем прямо патриаршие почести, хотя и не смеем этого делать по канонам нашей церкви. Мало того, мы посылаем помощника наместника, чтобы отдать и светские почести главе вашего народа. Видите ли, как мы, русские завоеватели, скромны и как вы величественны в наших глазах! В ответ на это что же могут почувствовать Армяне, как не подъем еще неслыханной гордости? Вообще высоко поднятые носы этой нации имеют основание подняться еще на девяносто градусов. «Да, мы, величественны, могут сказать армянские патриоты. — Да, мы великолепны, и самая страшная, какая была для нас, сила склонилась пред ними. Наконец-то верховный патриарх Армении признан Россией в той же чести, как и православные патриархи Востока, и наконец-то он признан и политическим главой Армян». Несомненно эти, а не другие какие-либо выводы сделают армянские патриоты на Кавказе. Вяжутся ли эти выводы с интересами русской государственности — предоставляю судить читателям.

В числе выдающихся армянских епископов, наиболее приближенных к эчмиадизинскому престолу, я знаю одного пр. Mеcронa — бывшего студентом Петербургского университета. Когда он был еще в сане архимандрита, я не раз беседовал с ним о разномыслии наших церквей. Он уверял меня, что существенного разномыслия нет и никогда не было, а было только упорство, довольно невежественное, с обеих сторон. Война с Хозроем не позволила, например, армянским делегатам попасть, на четвертый вселенский собор, а затем, маленькая церковь апостола Фаддея была и совсем отрезана от христианства и затерта среди языческих и мусульманских стихий. В таких условиях легко было перепутать догматические тонкости, к тому же тогда — 1/2 тысячи лет назад — далеко еще не установленные. — Так что, допытывался я, — теперь возможно было бы сближение наших церквей? — Да почему же нет? — отвечал архимандрит. — Оно возможно в высшей степени, если общая инертность не возьмет верха. Единственное препятствие — не захотят этим заняться, не захотят просто для сохранения самостоятельности, из самолюбия, — вот и все.

В таком положении, мне кажется, находится вопрос о соединении и вообще христианских церквей. В эпоху, когда я был, достаточно верующим, одна из самых сладких моих фантазий была — объединение христианства. Чем более я знакомился с причинами раскола в христианстве, тем ничтожнее они мне казались. Еще до разделения церквей папа римский признавался первым среди патриархов, и я считал огромным несчастьем для Востока, что Греки подняли бунт против этого первенства. Напротив, в интересах вселенской церкви следовало укреплять это первенство и доводить его до главенства, до наместничества Христа на земле. Основную мысль папства я считаю до сих пор глубоко верной, только, к сожалению, плохо осуществленной. «Да будет едино стадо и един пастырь» — эта идея не только грандиозной красоты, но и окончательной истины. Существуй в XИИИ веке одно неделимое христианство, может быть Россия отстояла бы себя от монгольского ига, и может быть через два столетия Византия не была бы взята Турками. «Tota christianitas» — величайшая из морально-государственных концепций, и то, что она рухнула, не делает чести человеческому роду. Для меня всегда казалась презренной та богословская логомахия, которая прикрывала лишь честолюбие некоторых иерархов и их алчность, и как завершение всего поселяла раздор между людьми. Восхищаясь ревностью св. Агапита или той старушки, что принесла охапку дров для костра Гуса, я всегда с ненавистью думал о тех высокопоставленных книжниках и фарисеях. Которые не поделив власти, разделили веру и перессорили между собою народы. Если бы я был уверен в будущности христианства, я и теперь настаивал бы на соединении церквей, на признании папского авторитета и т. п. К глубокому своему разочарованию, я думаю, что этот вопрос уже запоздал, — запоздал лет по крайней мере, на пятьсот. — и теперь просто бесполезно поднимать его. Не та теперь идет вселенская волна! Но если уж осуществлять сближение церквей, то нельзя же делать фальшивые и унизительные шаги. Нельзя, чтобы примирение в тысячелетней распре зависело от произвола пограничного архиерея и от инородческих влияний в гостиной ее сиятельства. Собирайте закономерно церковные соборы, обсуждайте разногласия в духе любви Христовой, ставьте постановления для всех верующих ясные и обязательные. Тогда не будет допущено ничего недостойного ни с той, ни с другой стороны, а главное — не будет либерального лицемерия, прикрывающего полное отсутствие религиозности. А то на что же это похоже: в своих церковных уставах мы продолжаем называть Армян «треклятыми» и затем ездим в епископских клобуках на поклонение их главе!