Существуетъ три категоріи Командировъ полка: изъ Гвардіи, изъ Арміи и по Генеральному Штабу. Обычно принято считать (какъ научила практика), что самой пріятной категоріей является первая, терпимой — вторая и наихудшей — третья. Раньше чѣмъ говорить о причинахъ такой оцѣнки, слѣдуетъ конечно оговориться въ томъ смыслѣ, что она отнюдь не является правиломъ и что исключенія весьма возможны.

Въ служебной карьерѣ Гвардейскаго Офицера періодъ командованія Армейскимъ полкомъ не имѣетъ никакого крупнаго значенія и обычно бываетъ очень краткосроченъ. Вполнѣ понятно, что, зная это, большинство изъ нихъ всячески стараются сдѣлатъ этотъ періодъ обоюдно пріятнымъ и для себя и для полка, избѣгая какой бы то ни было ломки полкового уклада и всецѣло полагаясь на Старшаго Штабъ Офицера полка. Взамѣнъ этого благодарное общество г. г. Офицеровъ и полностью сохраняющій свой престижъ Старшій Штабъ Офицеръ изъ кожи лѣзутъ чтобы оправдать оказанное довѣріе и черезъ какой-нибудь годъ стороны разстаются, унося другъ о другѣ самое лучшее воспоминаніе.

Такъ обычно бываетъ съ Полковымъ Командиромъ изъ Гвардіи. Скажу больше: такое командованіе нерѣдко приноситъ полку опредѣленную пользу, ибо сплошь и рядомъ знакомства и связи такого Командира вводятъ офицерскій составъ въ высшіе круги и создаютъ знакомства, могущіе быть очень и очень полезными въ будущемъ.

Командиръ полка армеецъ имѣетъ свои и хорошія и дурныя стороны. Начать съ того, что командованіе его долгосрочно и чревато для его дальнѣйшей службы послѣдствіями. Такой Командиръ устраивается въ полку прочно и надолго и старается войти во всѣ изгибы полковой жизни. Онъ знаетъ, что максимальнымъ напряженіемъ всей полковой машины онъ можетъ ускорить моментъ полученія бригады, на большее же рѣдко кто изъ нихъ разсчитываетъ. Какъ добиться этого максимальнаго напряженія — дѣло другое и здѣсь-то и выходятъ на сцену индивидуальныя качества каждаго. Не надо забывать, что передъ принятіемъ полка каждый изъ нихъ былъ Старшимъ Шт. Офицеромъ въ своемъ полку и ревниво оберегалъ свой престижъ, а потому и немудрено, что большинство изъ нихъ стараются сохранить хорошія отношенія со своими ближайшими помощниками. Рѣдкій изъ нихъ становится въ рѣзкую оппозицію къ Старшему Штабъ Офицеру полка, зная по личному опыту, что на сторонѣ послѣдняго всегда будетъ весь офицерскій составъ, а такъ какъ условія длительнаго командованія выдвигаютъ на сцену и другія взаимоотношенія, кромѣ служебныхъ, то такая открытая оппозиція можетъ отравить существованіе. Въ первые годы командованія такіе Командиры стараются вникнуть во всѣ отрасли полкового хозяйства и пріобрѣтаютъ названіе “тренчиковъ”, но съ теченіемъ времени они прочно сживаются съ полкомъ и всячески блюдутъ его интересы въ ущербъ своимъ собственнымъ.

И наконецъ 3-я категорія — идущіе по Генеральному Штабу. Само поступленіе въ Академію Ген. Штаба вырываетъ офицера изъ полковой среды въ чинѣ Шт. Ротмистра, т.е. по 7-му-8-му году его службы, ввиду чего такой офицеръ никогда не проникается настоящимъ полковымъ патріотизмомъ. Съ момента начала своей подготовки полкъ теряетъ для него значеніе “семьи”, а становится лишь первой ступенью по пути его служебной карьеры.

Личность Старшаго Шт. Офицера полка, укладъ полковой жизни, полковыя традиціи — однимъ словомъ все то, что для настоящаго кавалерійскаго офицера полно огромнаго значенія — для него пустой звукъ, смѣшные предразсудки. Переходя изъ Штаба въ Штабъ онъ наконецъ добирается и до командованія полкомъ, какимъ — для него не важно, главное это то, что на этомъ полку онъ долженъ показать всю степень своей подготовки и въ возможно скорый срокъ, ибо затѣмъ его опять ждетъ уютный кабинетъ въ очередномъ Штабѣ. И вотъ начинается энергичная работа по расчисткѣ пути для собственнаго продвиженія, ибо “послѣ насъ хоть потопъ”, какъ говорятъ французы. Обычно въ началѣ передъ строемъ г. г. Офицеровъ говорится громоносная рѣчь противъ пьянства съ угрозами жесточайшихъ мѣръ, затѣмъ слѣдуетъ критика всего состоянія полка, составляется новая программа, отъ которой ежится кожа у командировъ эскадроновъ, а у младшихъ офицеровъ выступаетъ испарина, ибо и тѣ и другіе отлично понимаютъ, что когда уляжется пыль, поднятая этой новой метлой, жизнь полка опять войдетъ въ старую колею, но полку долго еще прійдется зализывать раны и вправлять вывихнутые суставы. Безтолково проводимая “полевая работа”, этотъ конекъ генштабиста, не знающаго толкомъ системы втягиванія въ работу и правильной тренировки лошадей быстро расшатываетъ весь конскій составъ полка, сводя на нѣтъ долгую работу эскадронныхъ командировъ, а безконечные часы, посвящаемые тактическимъ задачамъ, доводятъ до обалденія офицерскій составъ. Полкъ сразу разбивается на два лагеря: съ одной стороны Командиръ полка, а съ другой Старшій Шт. Офицеръ, вокругъ котораго плотно смыкается строй офицеровъ. Нѣтъ ни общности интересовъ, ни взаимопониманія. Кипучая до сего времени жизнь Офицерскаго Собранія, находясь подъ недоброжелательнымъ контролемъ, замираетъ и переносится на частныя квартиры. Вотъ такъ, или приблизительно такъ, проходитъ “цензовое” командованіе полкомъ офицера Ген. Штаба.

Полковникъ Л. Ф. Баумгартенъ во время прибытія моего въ полкъ уже 3-й годъ командовалъ полкомъ и принадлежалъ ко 2-й категоріи. Какъ среди г. г. Офицеровъ, такъ и среди нижнихъ чиновъ онъ пользовался исключительной симпатіей, въ высшихъ же командныхъ кругахъ, видя въ немъ прекраснаго строевого офицера и очень самостоятельнаго человѣка, съ нимъ считались и его цѣнили. Его крупная внушительная фигура производила впечатлѣніе и не было для него большаго удовольствія какъ нагонять страхъ и трепетъ на молодыхъ офицеровъ, въ дѣйствительности же это былъ добрѣйшей души человѣкъ, готовый всегда прійти на помощь и словомъ и дѣломъ. Семья его состояла изъ жены, сына, мальчика лѣтъ 9-ти, и гувернантки француженки.

Въ полку поговаривали, что Марія Николаевна была крещеная еврейка. Такъ ли это, или нѣтъ, но во всякомъ случаѣ это была очень милая женщина и если у нее и были свои недостатки — на полковой жизни они не сказывались. Съ мужемъ они жили очень дружно и очень любили принимать у себя. Саша — ихъ единственный сынъ былъ очень шустрый мальчикъ и общій баловень въ полку. М-ль Мари, француженка лѣтъ 24-25 жила у нихъ давно, обладала мягкимъ увлекающимся сердцемъ и веселымъ и неунывающимъ характеромъ, съ полковой молодежью была въ пріятельскихъ отношеніяхъ и втихомолку мечтала стать полковой дамой. Пока же въ своихъ многочисленныхъ флиртахъ дальше поцѣлуевъ не заходила, но зато на нихъ никогда не скупилась.

Если принято считать, что у каждаго человѣка есть свои слабости, то у полковника ихъ было три: лампы, печи и часы.

Всякая новинка въ этой отрасли безконечно его интересовала и въ этихъ вещахъ онъ считалъ себя авторитетомъ. По поводу лампъ помню два случая, довольно характерныхъ. “Лампа должна давать максимумъ напряженія” обычно говорилъ онъ, и дѣйствительно лампы свои во всемъ домѣ держалъ въ отличномъ состояніи.

Такъ вотъ, однажды послѣ не помню уже какой-то выкинутой нами шалости были мы въ числѣ 5-ти корнетовъ позваны къ 7-ми часамъ вечера “подъ штандартъ”, какъ обычно назывался вызовъ къ Командиру полка по дѣламъ службы, когда вызванные собирались въ кабинетѣ Командира у стойки съ полковымъ Штандартомъ.

Ввели насъ въ кабинетъ и денщикъ ушелъ съ докладомъ къ Командиру. Настроеніе у насъ было неважное, ибо еще не такъ давно намъ была сдѣлана сильная втерка съ предупрежденіемъ и потому дѣло опредѣленно попахивало гауптвахтой. Вдругъ слышимъ хорошо знакомые шаги и въ комнату быстрыми шагами входитъ Командиръ полка и не обращая на насъ вниманія подходитъ къ столу и слегка поправляетъ и безъ того очень хорошо горящую лампу, а затѣмъ оборачивается къ намъ и, не подавая руки, сразу начинаетъ разносъ. Мы вытянулись и замерли и вдругъ въ самый разгаръ разноса стоящій правѣе меня Корнетъ Бориславскій начинаетъ строить гримасы, вертѣть головой и щурить глаза. Вся эта гимнастика насъ страшно поразила, Командира же полка привела прямо въ неистовство, ибо стойку онъ требовалъ безукоризненную, “Потрудитесь стоять смирно, корнетъ Б., когда съ Вами говоритъ Командиръ полка!” завопилъ онъ истошнымъ голосомъ. — “Не могу, г. Полковникъ, у меня глаза больные, а Ваша лампа свѣтитъ какъ солнце” послѣдовалъ вдругъ неожиданный отвѣтъ. Паступило молчаніе и мы уже мысленно рѣшили, что гауптвахты намъ не миновать и то въ максимальномъ размѣрѣ. Какъ вдругъ картина рѣзко измѣнилась: весь просіявшій Командиръ заливается довольнымъ хохотомъ и съ возгласомъ “— Ну, эта лампа что, — а вотъ посмотрите эту!” тащитъ Бориславскаго изъ кабинета, а мы оставшіеся валимъ гурьбой за ними.

Другой случай былъ посерьезнѣе. Не знаю ужъ почему полку была произведена внезапная ревизія полковыхъ суммъ. Дѣло разыгралось слѣдующимъ образомъ. Въ 7 часовъ вечера въ полкъ прибылъ Командиръ Корпуса Свиты Е. В. Генералъ Лермонтовъ, проѣхалъ прямо на квартиру Командира полка и приказалъ произвести выемъ денежнаго ящика. Ящикъ въ присутствіи завѣд. хозяйствомъ, казначея и дежурнаго офицера былъ доставленъ въ кабинетъ Командира полка и приступлено къ повѣркѣ суммъ и отчетности.

Деньги и документы были выложены грудой на столѣ, за которымъ сидѣлъ Командиръ Корпуса и его Начальникъ Штаба, фактически производившій повѣрку, а около послѣдняго стояли завѣд. хозяйствомъ и казначей. У двери стоялъ дежурный по полку офицеръ, а самъ “Голубушка”, какъ мы называли Командира полка, съ самымъ безучастнымъ видомъ расхаживалъ по кабинету, изрѣдка подходя къ столу. Въ одинъ изъ такихъ моментовъ, когда повѣрка была въ самомъ разгарѣ, онъ вдругъ обратился къ Командиру Корпуса, говоря: “А обратилъ ты вниманіе, Ваше Высокопревосходительство, на мою новую лампу? Чудо, а не лампа! Вотъ посмотри: потяну я за эту цѣпочку и сразу темно” и въ тотъ же моментъ въ комнатѣ воцарилась темнота. “— Полковникъ Баумгартенъ! Что за шутки во время исполненія служебныхъ обязанностей, потрудитесь сейчасъ же приказать подать свѣтъ!” послышался разсерженный голосъ Командира Корпуса. “— А вотъ потянешь за эту цѣпочку и опять горитъ” тѣмъ же невозмутимымъ тономъ продолжалъ Командиръ полка, и снабженная въ то время еще мало извѣстной Ауревской горѣлкой керосино-калильная лампа вновь загорѣлась яркимъ свѣтомъ. “— Ты очевидно не учитываешь всю важность совершаемой повѣрки для тебя”, проговорилъ уже мягкимъ голосомъ Командиръ Корпуса, на что послѣдовалъ отчетливымъ рѣзкимъ голосомъ отвѣтъ: “В. В. П-во, будучи глубоко увѣренъ въ своихъ помощникахъ, я ни на минуту не сомнѣваюсь, что у меня въ полку все въ порядкѣ, а потому никакія провѣрки значенія для меня не имѣютъ!”. Сказавъ это, Командиръ полка рѣзко повернулся и вышелъ изъ кабинета. Наступило неловкое молчаніе и провѣрка продолжалась, но видно было, что Командиръ Корпуса нервничаетъ и все время поглядываетъ на дверь. Наконецъ ко всеобщему облегченію повѣрка кончилась, причемъ все было найдено въ абсолютномъ порядкѣ. “Передайте Командиру полка, что повѣрка окончена и попросите его сюда” — обратился Командиръ Корпуса къ дежурному офицеру. Черезъ минуту послышался громкій голосъ Командира полка, ясно доносившійся изъ сосѣдней комнаты: “Очень радъ. Вложите ящикъ и доложите Командиру Корпуса, что комнаты при Офицерскомъ Собраніи готовы къ услугамъ его и его Начальника Штаба!” — Надо знать, что обычно Командиръ Корпуса, будучи въ очень дружескихъ отношеніяхъ съ Командиромъ полка, во время своихъ пріѣздовъ въ полкъ всегда останавливался у него и предложеніе ему пріюта въ комнатахъ для пріѣзжающихъ было равносильно отка-зу въ гостепріимствѣ. Командиръ Корпуса очевидно такъ это и понялъ, ибо рѣзко поднявшись съ кресла и не дожидаясь доклада дежурнаго офицера вышелъ изъ комнаты. “— Полно, дорогой, дуться” послышался его голосъ изъ сосѣдней комнаты. — “Ну прости, погорячился, но согласись, что и ты выбираешь для своихъ шутокъ неподходящее время”. “— Я былъ бы не правъ, В. В. П., если бы дѣло происходило въ канцеляріи, но если В. В. П. угодно было выбрать для своей повѣрки мой домъ, то не слѣдовало бы забывать, что хозяинъ здѣсь я и что повышатъ на себя голосъ въ своей же квартирѣ я никому не позволю!” Затѣмъ голоса понизились и изрѣдка лишь до кабинета доносилось недовольное бурчаніе командирскаго баса. Минутъ черезъ 10 завѣдующій хозяйствомъ получилъ приказъ написать записку по полку съ извѣщеніемъ о прибытіи Командира Корпуса и приказаніемъ прибыть въ Собраніе всѣмъ г. г. Офицерамъ Полка для участія въ общемъ ужинѣ. Примиреніе состоялось и послѣ ужина Командиръ Корпуса, какъ всегда, былъ доставленъ на ночлегъ въ командирскую квартиру.

Что касается печей, то, не удовлетворяясь своимъ собственнымъ домомъ, этотъ добрѣйшій чудакъ, приходя въ гости, начиналъ всегда съ того, что, свявъ пальто, съ мѣста же накидывался на деньщика и начиналъ его учить какъ надо топить стоящую въ передней печь и нерѣдко въ гостиную доносилась его громкая лекція пересыпанная крѣпкими словечками. Такая же исторія повторялась и съ часами, которыхъ у него въ квартирѣ было очень много и всѣ они шли минута въ минуту.

Будучи прекраснымъ строевикомъ, онъ былъ требователенъ въ этомъ отношеніи и появлялся въ манежѣ въ самое неожиданное время, зато результаты получались прекрасные и полкъ очень высоко стоялъ въ смыслѣ строевой подготовки. Относясь неодобрительно къ азартнымъ играмъ, онъ самъ любя посидѣть въ компаніи, сквозь пальцы смотрѣлъ на кутежи и загулы, но при условіи, чтобы они не отражались на службѣ. Не рѣдки бывали случаи во время полкового кампамента, когда, возвращаясь съ полкового ученья и будучи доволенъ работой полка, онъ выходилъ на балконъ Собранія и пропуская возвращающіеся эскадроны, кричалъ съ балкона: “По чаркѣ водки, молодцы! Г. г. Офицеровъ прошу ко мнѣ!” и когда всѣ спѣшившись и передавъ лошадей вѣстовымъ собирались въ Собраніи, приказывалъ подавать обѣдъ. Обѣдъ заканчивался кофе съ ликерами, затѣмъ появлялся крюшонъ со льдомъ, а затѣмъ незамѣтно подходилъ ужинъ и къ 7 часамъ утра ни на минуту не сомкнувши глазъ офицеры садились на коней, поданыхъ къ Собранію, и шли на новое полковое ученье. “Кто пьянъ да уменъ — два угодья въ немъ” была его любимая поговорка.

Забота о нижнихъ чинахъ въ полку была возведена въ культъ. До сихъ поръ у меня сохранилась въ памяти первая полученная мною втерка по этому поводу. Шли мы подвижными сборами къ большому пѣхотному лагерю подъ Люблиномъ, гдѣ предполагались сборы съ пѣхотой. Подходя къ намѣченной для ночлега деревнѣ, эскадронъ былъ встрѣченъ квартиръерами, одинъ изъ которыхъ и провелъ меня на отведенную для меня квартиру. Спѣшившись и войдя въ избу, гдѣ мой деныцикъ уже все приготовилъ, я снялъ китель и только что собирался приступить къ умыванью, какъ вдругъ черезъ открытое окно меня позвалъ Командиръ эскадрона и приказалъ показать ему расположеніе моего взвода. Приказаніе это застало меня врасплохъ, ибо я и понятія не имѣлъ въ какомъ концѣ деревни расположились люди моего взвода. Видя мою, растерянность, Командиръ эскадрона страшно обозлился:

“— Стыдно, mon сhеr!” — заявилъ онъ. — “Запомните разъ и навсегда, что начальникъ не смѣетъ устраиватъся самъ, пока лично не убѣдится, что всѣ его подчиненные устроены хорошо. Этотъ разъ я Вамъ прощаю, но чтобы это не повторялось!”

Второй случай былъ вскорѣ послѣ этого. Высланъ былъ я въ сотавѣ полуэскадрона съ какой-то задачей. Погода была прекрасная и сѣдловка была учебная, т.е. безъ вьюковъ, лишь на офицерскихъ сѣдлахъ были приторочены дождевые плащи. Вдругъ изъ внезапно набѣжавшей тучи полилъ дождь, да какой! Началъ я разстегивать ремни, чтобы отторочить плащъ, какъ вдругъ слышу голосъ командира полуэскадрона: “Ты что тамъ возишься, ужъ не собираешься ли одѣвать плащъ?”, и на мой утвердительный отвѣтъ заявилъ: “Да что ты, не видишь развѣ, что у солдатъ нѣтъ шинелей, такъ какъ же ты смѣешь плащъ одѣвать?!” — Такіе и подобные случаи твердо укладывались въ памяти офицера и запечатлѣвались на всю жизнь и кто знаетъ не они ли сослужили службу, когда разнузданная солдатская масса въ кавалерійскихъ частяхъ до конца сохранила уваженіе къ своимъ офицерамъ. А какъ эта самая масса была чутка къ малѣйшему знаку вниманія, можетъ служить доказательствомъ слѣдующій случай. Завѣдывалъ я въ то время развѣдчиками и возвращался со своей командой съ полевой поѣздки. Люди были безъ шинелей, у меня же, какъ всегда, былъ притороченъ плащъ. До штаба оставалось верстъ десять, когда началъ накрапывать дождь, все болѣе и болѣе усиливаясь. Какъ на грѣхъ у меня въ это время расковалась кобыла и спѣшившись я убѣдился въ невозможности продолжать путь верхомъ. Посмотрѣвъ на стоящаго рядомъ вѣстового, я вдругъ замѣтилъ, что его всего трясетъ какъ въ лихорадкѣ. Тогда я отстегнулъ свой плащъ и приказалъ вѣстовому одѣть его, а унтеръ-офицеру велѣлъ вести команду перемѣннымъ алюромъ, самъ же остался съ расковавшейся кобылой и потихоньку повелъ ее въ поводу, шлепая по грязи. Шелъ я долго и вымокъ, что называется, насквозь. У самаго города встрѣтилъ меня трубачъ съ шинелью, высланный моимъ унтеръ-офицеромъ, но было уже поздно. Къ вечеру я слегъ со страшнѣйшимъ воспаленіемъ легкихъ. Прійдя въ сознаніе на 2-я или 3-и сутки, я узналъ, что у моего деньщика на кухнѣ за это время перебывалъ чуть ли не весь эскадронъ, все время справляясь о моемъ здоровье, а когда я впервые явился на службу, то до глубины души былъ тронутъ безчисленными знаками самаго деликатнаго вниманія.

Заканчивая главу о Командирѣ полка, могу сказать, что о немъ не только у меня, но думаю что и во всемъ полку осталось самое свѣтлое воспоминаніе. Чрезвычайно чуткій и отзывчивый человѣкъ и въ то же время глубокій психологъ онъ горячо любилъ конное дѣло и былъ прекраснымъ воспитателемъ молодежи.

Раньше, чѣмъ говорить о Полковникѣ Фляксбергерѣ, старшемъ Штабъ-Офицерѣ полка, я долженъ задержаться на самой фигурѣ Старшаго Штабъ-Офицера и той роли, которую она играетъ въ жизни кавалерійскаго полка. Офиціально онъ является ближайшимъ помощникомъ Командира полка, не офиціально же онъ фактическій хозяинъ, особенно въ тѣхъ случаяхъ, когда онъ коренной офицеръ полка. Будучи старѣйшимъ офицеромъ, онъ какъ бы является хранителемъ всѣхъ полковыхъ традицій, объединяетъ вокругъ себя весь офицерскій составъ и авторитетъ его безграниченъ во всѣхъ случаяхъ полковой жизни. Командиръ полка — явленіе проходящее, старшій же Штабъ-Офицеръ — фундаментъ полка. Къ нему обращаются за разрѣшеніемъ вопросовъ, до самыхъ интимныхъ включительно и его рѣшеніе принимается безоговорочно и даже Судъ чести, стоящій на стражѣ офицерскаго достоинства, выступаетъ лишь тогда, когда Старшій Штабъ — Офицеръ самъ признаетъ свой авторитетъ недостаточнымъ. Являясь такимъ образомъ какъ бы буферомъ между офицерами полка и ихъ Командиромъ, Старшій Штабъ-Офицеръ долженъ обладать большимъ тактомъ и достаточной силою воли.

Переходя къ личности Полковника Фляксбергера, попутно укажу на случай изъ его жизни, когда его тактъ и умѣніе выйти изъ положенія очень пригодились полку. Случай этотъ заключался въ слѣдующемъ: въ полкъ прибылъ новый Командиръ полка.

Наканунѣ офицеры проводили его предшественника, своего стараго и всѣми любимаго Командира и потому настроеніе у всѣхъ было мрачное и подавленное, особенно учитывая еще и то, что новый командиръ былъ изъ Генеральнаго Штаба. Въ назначенное время офицеры были собраны въ залѣ Полкового Собранія въ полной парадной формѣ для представленія новому Командиру, послѣ чего долженъ былъ состояться общій обѣдъ, на которомъ должны были присутствовать и высшіе представители мѣстной администраціи, собранные въ гостиной. Точно въ назначенный часъ въ залъ вошелъ Командиръ полка въ парадной формѣ и Старшій Шт.-Офицеръ Полковникъ Фляксбергеръ, скомандовавъ: “г. г. Офицеры!”, подошелъ къ нему съ рапортомъ. Идя вдоль фронта, онъ называлъ каждаго, офицера, упоминая его чинъ, фамилію и занимаемую должность, послѣ чего Командиръ полка задавалъ нѣсколько общихъ вопросовъ и, пожавъ руку, переходилъ къ слѣдующему. Покончивъ съ представленіемъ и выйдя передъ офицерскій строй, Командиръ началъ говорить рѣчь, точно придерживаясь ген.-штабнаго шаблона, т.е. какъ обычно тутъ была и честь отъ оказаннаго Высочайшаго довѣрія и готовность во что бы то ни стало оправдать это довѣріе, затѣмъ переходъ на укладъ полковой жизни и его отрицательныя стороны какъ то: пьянство и азартныя игры и какъ всегда вся эта рѣчь закончилась призывомъ къ нашему благоразумію подъ угрозой жесточайшилъ репрессій.

Прислушиваясь къ этому шаблону что называется въ полъ уха, мы вдругъ были поражены заключительными его словами: “Хорошій офицеръ долженъ быть безукоризненъ какъ по своимъ внутреннимъ качествамъ, такъ и по своему внѣшнему виду”, — говорилъ Командиръ полка. —”Всякое уклоненіе отъ Высочайше утвержденной формы — недопустимое и даже преступное позерство, ибо начинается оно обычно съ мелкихъ уклоненій, а заканчивается присвоеніемъ незаслуженныхъ отличій, какъ напримѣръ, ваше шитье на воротникѣ, господа, ну да объ этомъ мы съ вами будемъ говорить особо!” — закончилъ онъ и, сдѣлавъ общій поклонъ, направился въ гостиную, гдѣ его ждали представители города.

Надо знать, что нашъ полкъ въ отличіе отъ другихъ полковъ носилъ на воротникахъ офицерскихъ мундировъ не общеармейское шитье въ одну петлицу, а двойное, т.е. въ двѣ простыхъ петлицы. Шитье это было единственное во всей конницѣ и г. г. Офицеры полка очень гордились этимъ отличіемъ. Такимъ образомъ станетъ понятнымъ то возмущеніе, съ которымъ г. г. Офицеры встрѣтили этотъ совершенно незаслуженный упрекъ. Поднялся ропотъ и, окруживъ Старшаго Штабъ-Офицера, мы наперебой просили его опровергнуть командирское обвиненіе. Нахмурившійся было полковникъ Фляксбергеръ и самъ какъ видно сильно задѣтый словами Командира, вдругъ улыбнулся и, обращаясь къ особенно возмущавшейся молодежи, смѣясь, проговорилъ: — “Тихо, сугубые, — все образуется!” и, обращаясь къ хозяину собранія, спросилъ: “Кто будетъ сидѣть рядомъ съ Командиромъ за обѣдомъ?” и получивъ отвѣтъ, распорядился: — “Посади съ одной стороны батю, а съ другой мирового судью, я же сяду напротивъ между Начальникомъ Уѣзда и Комиссаромъ по Крестьянскимъ дѣламъ” и затѣмъ, взявъ подъ руку священника, отошелъ съ нимъ въ сторону.

Вскорѣ изъ гостиной вышелъ Командиръ полка съ адъютантомъ окруженный представителями города и общество смѣшавшись разбилось на группы и вотъ тутъ-то мы всѣ съ возмущеніемъ замѣтили, что на командирскомъ воротникѣ было нашито не наше двойное, а простое армейское шитье въ одну петлицу.

Въ это время портьера, раздѣляющая залъ отъ столовой, раздвинулась и показавшійся на порогѣ хозяинъ Собранія доложилъ, что обѣдъ готовъ. — “Прошу къ столу, господа”, —:командовалъ Командиръ полка и, обращаясь къ батюшкѣ, добавилъ: “Отецъ Іаковъ, благословите трапезу!”. Послѣ короткой молитвы всѣ шумя стульями начали разсаживаться, а въ сосѣдней комнатѣ послышалось откашливаніе пришедшихъ трубачей. Въ началѣ обѣда настроеніе какъ-то не клеилось и даже на корнетскомъ концѣ, всегда такомъ оживленномъ, царила на сей разъ какая-то подавленность и мрачное уныніе, но когда стало замѣтно, что нашъ новый Командиръ, вопреки своей антіалкогольной рѣчи, повидимому и самъ не прочь выпить и закусить — настроеніе начало поправляться и все наше вниманіе съ надеждой было устремлено на центръ стола. А посмотрѣть было на что. Умѣло подобранная полковникомъ Флякбергеромъ компанія окружавшая Командира полка, начиная съ полкового священника, умѣла и любила выпитъ и сразу повела дѣло такимъ темпомъ, которому могъ бы позавидовать и корнетскій столъ. Серія закусокъ тянулась безконечно и выпито было гораздо больше обычнаго пока докатились до начала обѣда. Сразу же подали вино и начались безконечные тосты, каждый изъ которыхъ требовалъ новаго бокала: за Государя, за Шефа, за Инспектора Конницы, за Полкъ, за Командира корпуса, за Начальника дивизіи, за Командира бригады, за Командира полка, за каждаго из присутствующихъ городскихъ представителей, а ихъ присутствовало семь или восемь и т. д. Трубачи гремѣли, неслось безпрерывное ура и настроеніе все повышалось. Этого оказалось мало и по знаку полк. Фляксбергера къ Командиру потянулись представители отъ каждаго чина: — “г. Полковникъ!” поднялся онъ подходя съ бокаломъ къ Командиру: —”разрѣшите мнѣ отъ имени Штабъ-Офицеровъ полка выпить Ваше здоровье и пожелать блестящаго командованія полкомъ!” Уже съ замѣтнымъ трудомъ поднявшійся на встрѣчу Командиръ разражается довольно несвязной рѣчью и выпиваетъ свой бокалъ. Минутъ черезъ 10 къ нему подходитъ Старшій Ротмистръ и отъ имени ротмистровъ привѣтствуетъ его; повторяется та же исторія: за нимъ слѣдуетъ Поручикъ, затѣмъ Корнетъ и наконецъ Эстандартъ-Юнкеръ. Однимъ словомъ, шло правильное систематическое надираніе Командира.

Взвинченный своимъ новымъ положеніемъ Командира, окруженный вниманіемъ многочисленныхъ подчиненныхъ онъ медленно, но вѣрно приближался къ концу. Но полковнику Фляксбергеру и этого было мало. Пошептавшись съ Хозяиномъ Собранія, онъ знакомъ подозвалъ къ себѣ младшаго корнета и что-то шепнулъ ему на ухо, послѣ чего тотъ отчетливо повернувшись, вышелъ въ буфетную.

Обѣдъ кончался и прислуга спѣшно приготовляла кофе въ гостиной. Увидя показавшагося на порогѣ Хозяина Собранія, полк. Фляксбергеръ всталъ и обращаясь къ Командиру полка, сказалъ: — “г. Полковникъ! Раньше чѣмъ закончивъ обѣдъ, мы перейдемъ на кофе; разрѣшите отъ имени Полка просить Васъ выпить бокалъ нашего венгерскаго, два года тому назадъ милостиво одобреннаго Его Величествомъ Государемъ Императоромъ”. Мы такъ и ахнули: послѣ всего выпитого да еще венгерское, это густое, душистое и очень крѣпкое вино! Совсѣмъ ослабѣвшій Командиръ было запротестовалъ, но когда къ нему подошелъ младшій корнетъ, неся на блюдѣ большой бокалъ, а всѣ присутствующіе грянули:

“Просимъ младшаго Корнета
“Поднести бокалъ вина;
“Хороша традиція эта —
“Командиръ нашъ пьетъ до дна”.

Командиръ всталъ, и придерживаясь рукою за столъ, поклонился и выпилъ вино.

Перешли въ гостиную, гдѣ былъ приготовленъ кофе и ликеры. На этомъ короткомъ переходѣ мы потеряли нашего нового Командира, который заботами трехъ Штабъ-Офицеровъ и Хозяина Собранія былъ отведенъ въ комнату для пріѣзжающихъ, освобожденъ отъ парадной формы и мундира и уложенъ въ кровать, гдѣ моментально и заснулъ, а въ то время когда онъ покоился мирнымъ сномъ, приведенный по приказанію полк. Фляксбергера полковой портной “баронъ Элькесъ”, расположившись въ карточной комнатѣ подъ охраной двухъ корнетовъ спѣшно нашивалъ на воротникъ командирскаго мундира двойныя полковыя петлицы, послѣ чего мундиръ былъ положенъ на свое мѣсто.

Съ большой тревогой ждали мы слѣдующій день, когда Полку былъ назначенъ опросъ претензій, ибо отъ того какую линію возьметъ Командиръ зависило очень и очень многое, но какъ во время самаго смотра, такъ и послѣ него онъ ни словомъ не обмолвился о вчерашнемъ днѣ.

Первое время офицеры были на чеку, по совѣту полковника Фляксбергера, а затѣмъ мало по малу жизнь вошла въ прежнюю колею, но никогда больше Командиръ полка не возвращался къ вопросу о вредѣ кутежей и неформеннымъ петлицамъ и лишь сдавая Полкъ новому Командиру, онъ въ своей послѣдней рѣчи упомянулъ: “Передавая Полкъ, могу Вамъ по дружески сказать; учить его не надо, — онъ выученъ прекрасно, но учиться на немъ можно и слѣдуетъ”.

Семья у полк. Фляксбергера была большая: два сына и три дочери, но такъ какъ сыновья учились въ Корпусѣ, а дочери въ Институтѣ, то домъ оживалъ лишь на Рождество, Пасху и каникулы, въ остальное же время старики жили одни. Оба они были очень гостепріимны и любили принимать у себя. Жену его звали Аполинарія Валерьяновна и изъ этого имени своей жены полк. Фляксбергеръ сдѣлалъ оригинальнюе примѣненіе: трудно выговариваемое и въ трезвомъ состояніи оно для и слегка подвыпившаго становилось форменнымъ камнемъ преткновенія и потому когда слегка охмѣлѣвшій корнетъ отказывался отъ дальнѣйшей выпивки ему хозяинъ задавалъ вопросъ: “А какъ зовутъ мою жену?” и если слѣдовалъ правильный отвѣтъ, ему предлагалось пить и дальше, но если у ослабѣвшаго сугубаго получалось что-либо вродѣ “Аполинаріи Варильяновны”, то обычно подъ общій хохотъ ему давалось разрѣшеніе “переходить на пиво”.

Заканчивая воспоминанія о Полковникѣ Фляксбергерѣ, не могу умолчать и о визитѣ его на гарнизонную гауптвахту въ Кѣльцахъ, служившимъ долго темой разговора въ Варшавѣ. Дѣло было такъ: проѣздомъ черезъ Кѣльцы рѣшилъ онъ навѣстить двухъ нашихъ корнетовъ, сидящихъ на гауптвахтѣ. Въ разговорѣ съ дежурнымъ по Карауламъ офицеромъ онъ заручился согласіемъ послѣдняго угостить арестованныхъ чаемъ и кое-какими закусками при условіи что не будетъ “ни рюмки” спиртного. Узнавъ что при караульномъ помѣщеніи имѣется самоваръ, полковникъ Фляксбергеръ съѣздивъ въ городъ за покупками самъ прошелъ въ помѣщеніе нижнихъ чиновъ и повозившись около самовара, приказалъ податъ его въ помѣщеніе арестованныхъ. Вскорѣ проходящій мимо этого помѣщенія дежурный по карауламъ могъ видѣть въ открытую дверь всю компанію мирно попивающую чай и съ аппетитомъ поглощающую ветчину, колбасы и прочія закуски, причемъ на столѣ не было и признаковъ спиртного. Успокоенный въ этомъ отношеніи дежурный отправился по своимъ дѣламъ и тѣмъ больше было его удивленіе, когда, вернувшись черезъ часъ, онъ еще издали услышалъ нестройное пѣніе и хохотъ, свидѣтельствующія о весьма приподнятомъ настроеніи арестованныхъ. Полковника Фля-ксбергера онъ уже не засталъ, но зато всѣ узники встрѣтили его дружными оваціями и наперебой просили его выпить съ ними стаканчикъ чая. Желая понять въ чемъ дѣло, ибо и слѣпой бы замѣтилъ, что вся компанія зѣло навеселѣ, онъ принялъ приглашеніе и принявъ изъ довольно неувѣренныхъ рукъ своего сосѣда налитый ему изъ уже холоднаго самовара стаканъ чая, началъ пытливо осматривать комнату. Разгадка не долго заставила себя ждать и первый же глотокъ чая, отъ котораго у него глаза на лобъ полѣзли, точно ему указалъ истинный источникъ приподнятаго настроенія. Ломать головы не приходилось — въ самоварѣ была водка, а въ маленькомъ чайничкѣ коньякъ. По наружному виду эта смѣсь вполнѣ походила на некрѣпкій чай, что же касается ея оглушительной крѣпости, то объ этомъ предоставлялось судить каждому. Какъ вся эта исторія вышла изъ стѣнъ гауптвахты неизвѣстно, но докатилась она до самой Варшавы, вызывая всюду смѣхъ и подтруниваніе.

Закончилъ свою карьеру Полк. Фляксбергеръ Генералъ-Маіоромъ въ отставкѣ, такъ и не получивъ полка, ибо графа “о спиртныхъ напиткахъ” въ его аттестаціи стала мертвымъ препятствіемъ на пути дальнѣйшаго продвиженія.

Описывая свой визитъ въ Эскадронъ Ея Высочества, я лишь слегка коснулся фигуры его Командира, какъ равно и о своемъ Командирѣ упомянулъ лишь вскользь, сейчасъ же, переходя въ своихъ воспоминаніяхъ къ этимъ “столпамъ” Полка, я постараюсь болѣе подробно остановиться на ихъ роли, особенностяхъ и взаимоотношеніи.

Въ то время, къ которому относятся мои воспоминанія, т.е. въ концѣ 80-хъ годовъ прошлаго столѣтія, Командиръ эскадрона былъ полнымъ хозяиномъ въ своемъ эскадронѣ, т.е. онъ собственными заботами заготовлялъ фуражъ для лошадей и продукты для довольствія людей. Получая для этой цѣли денежные авансы онъ расходовалъ ихъ безконтрольно, отчитываясь въ нихъ примѣнительно существующимъ въ тотъ моментъ справочнымъ цѣнамъ. Удачныя закупки, своевременныя заготовки — шли ему на плюсъ, составляя вполнѣ легальную статъю дохода, при обратномъ же положеніи приходилось доплачивать изъ собственнаго кармана. Хорошаго въ этой системѣ было мало, ибо поглощенный хозяйственными заботами, Командиръ эскадрона долженъ былъ чрезвычайно бережно расходовать конскія силы, боясь чуть-чуть болѣе напряженной работой спустить жирокъ съ лошадиныхъ задовъ. Начальство тѣхъ временъ требовало исключительно “тѣлъ” и Командиръ, у котораго эскадронъ былъ въ “плохомъ тѣлѣ” могъ свобод-но поставить крестъ на своей дальнѣйшей карьерѣ. Отсюда понятна та ненависть къ Командирамъ полка изъ Генер. Штаба, о которой я упоминалъ въ началѣ своихъ воспоминаній ибо таковые командиры въ погонѣ за полевой работой совсѣмъ не считались съ “тѣлами”. Сказывалась эта система плохо и на насъ, младшихъ офицерахъ, сводя на нѣтъ нашъ служебный пылъ, ибо стоило какому-либо ревностному корнету продержать свою смѣну лишнихъ 2-3 минуты на рыси, или галопѣ, какъ уже изъ-за угла манежа показывалась угнетенно-печальная физіономія вахмистра, однимъ своимъ сокрушеннымъ видомъ заставлявшая переводитъ смѣну въ шагъ дабы избѣгнуть въ будущемъ язвительныхъ упрековъ Командира эскадрона: — “Замечтались, Корнетъ? Вспомнили о любимой женщинѣ? Не рекомендуется, особенно на широкихъ аллюрахъ!”, или что-либо въ этомъ родѣ.

Ближайшимъ помощникомъ Командира эскадрона во всѣхъ его хозяйственныхъ операціяхъ являлся конечно вахмистръ и потому у рѣдкаго изъ нихъ не было своего домишка, да еще и съ огородомъ.

С наступленіемъ лѣтняго кампамента для Командира эскадрона наступала страдная пора: прочищенные “травянымъ довольствіемъ” конскіе желудки усиленно требовали “сухого фуража”, эскадронныя ученья, ведущіеся на скромныхъ аллюрахъ уступали мѣсто полковымъ, пропорціонально повышая работу и гибельно сказываясь на жировыхъ наслоеніяхъ. Не привыкшія и не втянутыя въ работу мускулы лошадей постепенно крѣпли, но заднія ляжки все еще оставались плоскія и не давали столь желаннаго вида “штановъ”. Надвигался вопросъ о необходимости лишняго гарнца, рѣзки и пр. дорого стоющихъ дополненій; а впереди еще подвижные сборы, сборы съ пѣхотой, спеціально кавалерійскіе сборы и большой маневръ, что въ переводѣ значило: содержаніе своихъ г. г. офицеровъ, хотя ѣдящихъ и слабо, но пьющихъ сугубо, усиленная гонка конскаго состава, все еще слабо втягивающагося въ работу и вѣчный страхъ передъ многочисленнымъ начальствомъ за “плохія тѣла”.

А тутъ еще младшіе офицеры, столь чуткіе и послушные въ зимній періодъ обученія совсѣмъ измѣнились и движимые соревнованіемъ и полковымъ патріотизмомъ работаютъ не за страхъ, а за совѣсть, приводя изъ дальнихъ разъѣздовъ и большихъ развѣдокъ порученныхъ имъ лошадей въ такомъ видѣ, что командирскія и вахмистерскія сердца обливаются кровью. Правда, задачи выполняются прекрасно, благодарности сыпятся дождемъ, строевое реномѣ полка росло и ширилось, но руки командировъ эскадроновъ и ихъ вахмистровъ все чаще и чаще тянулись къ затылку. Такъ тянулось до конца маневра. Послѣдній страшный день объѣзда Великаго Князя, чей проницательный глазъ проникалъ всюду и полевой экзаменъ конченъ. Въ первыхъ числахъ октября полкъ потянулся на зимнія квартиры. Спокойно и радостно на душѣ у Командира полка отъ сознанія блестяще выдержаннаго экзамена, весело и шумно галдитъ молодежь въ предвкушеніи предстоящаго отдыха, отпуска и проч. развлеченій; сіяютъ молодыя загорелыя лица солдатъ, лоснящіеся отъ хорошаго питанія и здоровой физической работы и только эскадронные командиры и вахмистры хранятъ серьезно озабоченный видъ, да и понятно — нелегкая задача опять покрыть этотъ проклятый мускулъ желаннымъ слоемъ жира.

Впрочемъ ошибочно было бы думать, что эти хозяйственныя соображенія ограничивали работу Командировъ эскадроновъ во вредъ полку — наоборотъ, въ нужную минуту для интересовъ полка они давали максимумъ напряженія, но эта вѣчная угроза отвѣтственности висѣла надъ ними Дамокловымъ мечомъ. Сама по себѣ система, требующая отъ Командира эскадрона и “тѣлъ” и “мускула” была не хороша, но по счастью она доживала послѣдніе дни.

Взаимоотношенія между Командирами эскадроновъ были прекрасныя, что не мѣшало имъ зорко слѣдить за работой другъ друга въ видахъ самаго отчаяннаго соревнованія, но если кому-либо изъ нихъ удавалось, обманувъ бдительностъ остальныхъ, щегольнутъ на смотру какой-либо отраслью, на него не сердились и винили только себя. По отношенію Командира полка всѣ эскадронные командиры были сдержанно насторожены, держась сплоченнымъ строемъ за широкой спиной Старшаго Шт.-Офицера, и готовые въ любую минуту поддержать послѣдняго; въ отношеніи же младшихъ офицеровъ замѣчалась большая внимательностъ, заботливость и полная готовность поддержать ихъ совѣтомъ и дѣломъ, но въ то же время служба и служба толковая, а не отбываніе номера — требовалась во-всю.

Въ то время, къ которому относится этотъ періодъ моихъ воспоминаній, составъ Командировъ эскадроновъ въ полку былъ слѣдующій.

Эскадрономъ Ея Высочества командовалъ Ротмистръ Латынинъ. Фамилія эта въ полку была хорошо извѣстна, такъ какъ въ свое время въ немъ служили отецъ и братъ Александра Александровича. Самъ Ротмистръ Латынинъ, или какъ его старшіе въ глаза, а младшіе за глаза называли “Шуша”, былъ чрезвычайно любимъ и популяренъ въ полку. Требовательный, но до крайности заботливый къ своимъ подчиненнымъ онъ былъ безгранично преданъ полку, въ которомъ провелъ свое дѣтство и всю свою офицерскую службу. Стоя на отлетѣ отъ Штаба полка, онъ самъ сравнительно рѣдко появлялся въ Штабѣ, но зато всегда былъ въ курсѣ полковыхъ дѣлъ черезъ своихъ офицеровъ и унтеръ-офицеровъ, посылаемыхъ имъ “для связи”. Задача такой “связи” была не изъ легкихъ, ибо ей вмѣнялось въ обязанность негласно, т.е. незамѣтно обойти всѣ эскадроны и дать точный отчетъ въ какомъ состояніи находится въ каждомъ изъ нихъ степень подготовки молодыхъ солдатъ, развѣдчиковъ, унтеръ-офицеровъ и молодыхъ лошадей, какой эскадронъ въ лучшихъ тѣлахъ и какова его фуражная дача и проч., передъ очередными же смотрами задача эта еще болѣе усложнялась дополнительными свѣдѣніями, а именно: какими особенными номерами собирается блеснуть на смотру каждый эскадронъ и какія кушанія предпочитаетъ инспектирующее лицо?

Любя и умѣя много выпить, онъ очень любилъ общество молодежи и въ свои нечастыя появленія въ Штабѣ полка являлся всегда центромъ ея вниманія.

Начальство Ал. Ал. не долюбливалъ и всегда старался держаться отъ него подальше, изъ своихъ же сверстниковъ былъ болѣе друженъ съ Командиромъ 5-го эскадрона Ротмистромъ Бауманомъ, спокойнымъ, очень хозяйственнымъ нѣмцемъ, у котораго эскадронъ былъ всегда въ прекрасномъ порядкѣ. Между ними всегда шло соревнованіе по всѣмъ отраслямъ, нерѣдко дающее пищу для шутокъ всему полку.

Помню случай, когда заспоривъ между собою чьи развѣдчики лучше, Ротмистръ Бауманъ обнаружилъ пропажу шести лошадей уведенныхъ изъ конюшни развѣдчиками эскадрона Ея Высочества изъ-подъ носа зазѣвавшагося дневальнаго, въ отвѣтъ на что Ротмистръ Латынинъ и его офицеры остались безъ ужина, украденнаго прямо съ плиты развѣдчиками 5-го эскадрона — и это все при условіи раздѣляющаго ихъ 15-ти верстнаго разстоянія.

Маленькаго роста, крѣпкій и коренастый Ал. Ал. прочно и красиво держался въ сѣдлѣ, безгранично любилъ конное дѣло и былъ на прекрасномъ счету у начальства, солдаты его любили, хотя онъ изрѣдка ихъ и поколачивалъ, но зато въ его эскадронѣ почти не было случаевъ отданія подъ судъ, а это солдаты особенно цѣнили. Выросши въ своемъ полку съ малыхъ лѣтъ, онъ сроднился съ нимъ какъ съ родной семьей и когда, будучи произведенъ въ подполковники по линіи, онъ угодилъ въ Ольвіопольскій полкъ, его чуть не хватилъ ударъ. Выѣхавши сейчасъ же въ Петербургъ хлопотать о возвращеніи въ полкъ онъ до того изнервничался, что заболѣлъ и слегъ въ госпиталь, гдѣ и пролежалъ до того времени когда ему принесли приказъ, которымъ онъ по Высочайшему повелѣнію переводился изъ Ольвіопольскаго въ Ямбургскій полкъ.

Командиръ 2-го эскадрона Ротмистръ Хомяковъ былъ полной противоположностью Ал. Ал. — высокаго роста, худой и до крайности замкнутый человѣкъ. Говорили, что когда-то давно ему пришлось пережить большую жизненную драму и хотя повидимому никто толкомъ не зналъ въ чемъ собственно она состояла — всѣ мы безъ исключенія относились къ нему съ бережнымъ вниманіемъ и глубокимъ уваженіемъ. Общества онъ не бѣжалъ, но и не искалъ его. Къ офицерамъ и солдатамъ относился ровно и заботливо, но какъ-то холодно-равнодушно и даже въ разгарѣ дружескихъ пирушекъ чувствовалось, что мысли его гдѣ-то далеко. Дамъ не любилъ и общества ихъ явно избѣгалъ. Иногда на него находила полоса унынія и тогда онъ запирался въ своей квартирѣ и посылалъ за “трубачами”. “Хомяковскіе трубачи”, подъ каковымъ названіемъ они были извѣстны въ полку состояли изъ двухъ хорошихъ скрипачей жидковъ и прекраснаго віолончелиста той же національности.

Звалъ онъ ихъ обычно часовъ въ 10 вечера и держалъ у себя далеко за полночь и тогда случайный прохожій могъ слышать какъ изъ наглухо запертаго домика Ротмистра неслись тягучіе звуки скрипичнаго дуэта и густой мелодичный аккомпаниментъ віолончели. Что дѣлалъ въ это время самъ Ротмистръ, никто не зналъ, ибо угрюмо необщительный деньщикъ ревнино оберегалъ всякій доступъ къ нему.

Третьимъ эскадрономъ командовалъ Ротмистръ Владиміровъ. Кончившій Академію Ген. Штаба по II разряду, онъ чувствовалъ себя головой выше всѣхъ остальныхъ офицеровъ полка, хотя, судя по откровеннымъ офицерскимъ бесѣдамъ, послѣдніе далеко не были согласны съ этой оцѣнкой. Рѣзкій до грубости съ подчиненными онъ, благодаря своему апломбу и самоувѣренности, не былъ любимъ и среди равныхъ и только передъ начальствомъ превращался въ угодливо заискивающаго. Въ конномъ дѣлѣ разбирался слабо и если бы не наличіе прекраснаго во всѣхъ отношеніяхъ вахмистра, эскадронъ его былъ бы ниже средняго. Любя выпить и посидѣть въ компаніи, онъ часто приглашалъ къ себѣ, гдѣ гостей принимала его супруга, хорошенькая, но довольно ограниченная блондинка, до крайности гордая своимъ “ученымъ” мужемъ и свысока смотрящая на младшую братію. Молодежь бывала у нихъ неохотно, кромѣ эскадронныхъ офицеровъ принужденныхъ ходить туда по обязанности. Пойдя по линіи Ген. Штаба, онъ закончилъ свою карьеру Командиромъ пѣхотнаго полка, гдѣ вѣроятно былъ болѣе на мѣстѣ, чѣмъ въ конницѣ.

Ротмистръ Владиславъ Владиславовичъ Франковскій или какъ его заглаза называли “мондрый Владекъ”, командовалъ Штандартнымъ эскадронюмъ, командовалъ давно и очень хорошо. Онъ считался старшимъ изъ командировъ эскадроновъ и пользовался въ полку большимъ авторитетомъ.

Въ первой части своихъ записокъ я уже упоминалъ о немъ, но конечно этого мало, такъ какъ о “мондромъ Владекѣ” можно было написать цѣлые тома. Ввиду того, что онъ въ теченіе пяти лѣтъ былъ моимъ Командиромъ эскадрона я остановлюсь немного подробнѣе на этой безусловно интересной и характерной личности.

По отношенію младшихъ и особенно своихъ подчиненныхъ онъ всегда былъ изысканно любезенъ, начиная свое къ нимъ обращеніе со словъ “mon сhеr”, но за этимъ милымъ началомъ далеко не всегда слѣдовало столь же милое продолженіе. Такъ, напримѣръ, присутствуя на занятіяхъ какой-ни-будь смѣны въ манежѣ и обладая прекрасной зрительной памятью, онъ молча дѣлалъ свои наблюденія, а затѣмъ по окончаніи ѣзды вызывалъ обучавшаго смѣну офицера въ канцелярію и обращался къ нему съ такой приблизительно рѣчью: “Благодарю Васъ, mon сhеr, за работу Вашей смѣны; видно, что время Вами не потеряно даромъ и Ваши новобранцы за незначительнымъ исключеніемъ довольно глубоко усажены въ сѣдло”. — “Но это не новобранцы, г-нъ Ротмистръ, это была смѣна развѣдчиковъ”, заявляетъ недоумѣвающій офицеръ, покраснѣвшій было отъ удовольствія въ началѣ командирской рѣчи. “Ахъ, это были развѣдчики, mon сhеr, ну тогда дѣло хуже, ибо что хорошо для новобранца, то никуда не годится для развѣдчика”. Видя, что у офицера вытягивается физіономія, Владекъ продолжаетъ ободряюще: “Но Вы, mon сhеr, не падайте духомъ, посадка и управленіе правда неважныя (что же, спрашивается, остается кромѣ этого?), но общее впечатлѣніе не очень плохое, такъ что при внимательной настойчивости дѣло можно поправить. Вотъ хотя бы для примѣра рекомендую взгрѣть какъ слѣдуетъ 4-го номера — эта каналья проѣзжая мимо Васъ, не только не тянулъ ногу въ каблукъ на галопѣ, но наоборотъ крючилъ ее до безобразія, разсчитывая очевидно, что Вы, занятые въ этотъ моментъ закуриваніемъ новой папиросы, этого не замѣтите”. Затѣмъ слѣдовалъ цѣлый рядъ аналогичныхъ замѣчаній, касающихся посадки и уп-равленія съ указаніемъ NN провинившихся всадниковъ и взмокшій до седьмого пота “ mon сhеr “ отпускался съ любезной улыбкой, давая себѣ мысленно слово никогда больше не курить во время занятій. Нужно ли говорить, что Владекъ отлично зналъ, что учились не новобранцы, а развѣдчики.

Насколько хорошо онъ зналъ всѣхъ безъ исключенія лошадей своего эскадрона, настолько не удерживались въ его памяти людскія лица и не только старыхъ солдатъ, но даже унтеръ-офицеровъ своихъ онъ всегда путалъ по фамиліямъ. На этой почвѣ иногда разыгрывались комическіе случаи.

Ротмистръ Адольфъ Христіановичъ Бауманъ командовалъ 5-мъ эскадрономъ и былъ очень любимъ и старшими и своими подчиненными. Окончивъ барейторскій отдѣлъ Кавалерійской Школы, онъ былъ прекраснымъ ѣздокомъ и обладая при этомъ крупной, хорошо сложенной фигурой, являлъ собою на конѣ весьма импозантную фигуру. Нравомъ Ротмистръ былъ скроменъ и не злобивъ, о подчиненныхъ рачителенъ, почему и пользовался общими симпатіями. Люди 5-го эскадрона хотя и не блистали шустростью и расторопностью, но были хорошо кормлены и хорошо выучены, лошади же по состоянію своихъ тѣлъ считались лучшими въ полку. Въ общемъ весь эскадронъ съ его Командиромъ и вахмистромъ жилъ своей собственной жизнью, скромно и добросовѣстно неся Царскую службу. Несмотря на то, что эскадронъ его былъ въ полномъ порядкѣ Адольфъ Христіановичъ не любилъ начальство, особенно высшее и до конда смотра бывалъ очень тревоженъ, зато по окончаніи такового пріятно было видѣтъ его въ компаніи другихъ Командировъ эскадроновъ возсѣдающимъ въ собраніи за рюмкой водки, а водочку нашъ “Брудеръ”, какъ его называли друзья, любилъ. Къ офицерамъ своимъ онъ относился ровно и дружески, втягивая въ работу лѣнивыхъ и умѣряя пылъ слишкомъ рьяныхъ и въ скоромъ времени офицеры его пріобрѣтали общій для всего эскадрона видъ, какъ бы говорящій: “все обязательное я выполняю добросовѣстно, но не требуйте отъ меня ни одного номера сверхъ программы”. Къ дамамъ Ротмистръ относился отрицательіно и былъ холостъ.

И, наконецъ, 6-мъ эскадрономъ командовалъ Ротмистръ Мечиславъ Леонардовичъ Лупинскій, полякъ по происхожденію. Вообще надо сказать, что въ то время въ полку было засиліе поляковъ, что сильно тормозило производство. Духъ въ 6-омъ эскадронѣ былъ нѣсколько иной, чѣмъ въ 5-омъ и скорѣе относился къ группѣ “кондиторской”, т.е. I и IV эскадроновъ, причемъ руководящую при этомъ роль игралъ вахмистръ эскадрона Григорій Евдокимовичъ Трегубовъ, насчитывавшій за собой 12 лѣтъ сверхсрочной службы. Къ офицерамъ своимъ относился снисходительно покровительственно, но зато жена его, очень милая женщина, была для нихъ дѣйствительно матерью-командиршей, входя во всѣ ихъ жизненные интересы.

Закончивъ на этомъ краткую характеристику нашихъ “столповъ”, я на этомъ пока и остановлюсь, выдвигая на сцену лишь тѣхъ, кто по мѣрѣ надобности будетъ того требовать.

Списочный составъ полка къ моменту моего выхода въ полкъ, т.е. къ 1899 году, состоялъ изъ:

Къ этому списку надо добавить о. Протоіерея Іакова Ерлексова — полкового священника — фигуру очень яркую. Отецъ Іаковъ долгое время былъ миссіонеромъ въ Нарымскомъ краѣ и эта служба на далекомъ Сѣверѣ среди полудикой паствы наложила на него свой отпечатокъ. Служилъ о. Іаковъ истово, по монастырски долго и отъ молящихся требовалъ серьезнаго отношенія къ молитвѣ, полной тишины и порядка во время богослуженія, не стесняясь дѣлать замѣчанія даже нашимъ дамамъ. Къ устройству концертовъ во время службы, какъ напримѣръ, тріо: “Да исправится молитва моя” относился опредѣленно отрицательно, требуя отъ пѣвцовъ или участія во всей службѣ, или отказа отъ частичныхъ выступленій. Въ періодъ говѣнія требовалъ аккуратнаго посѣщенія всѣхъ службъ, не стѣсняясь при этомъ отставлять неаккуратныхъ отъ исповѣди и Св. Причастія. Наставляя свою паству, онъ не ограничивался произнесеніемъ проповѣдей съ амвона, но и слѣдилъ за проведеніемъ ихъ въ жизнь, при чемъ иногда на этой почвѣ разыгрывались забавныя сценки, такъ напримѣръ, помню такой случай: во время Великаго поста поучая моляшихся съ амвона. о. Іаковъ коснулся сквернословія, столь обычнаго въ солдатской средѣ и призывалъ людей хоть бы въ эти святые дни удерживаться отъ такового. Идя въ одинъ изъ послѣдующихъ дней въ церковь и проходя мимо манежа 6-го эскадрона, онъ вдругъ услышалъ какъ обучающій смѣну вахмистръ “крылъ” людей за плохо выполненный вольтъ. Манежи у насъ были открытые, огороженные высокимъ валомъ. Птицей взлетѣлъ о. Іаковъ на этотъ валъ и грозя оттуда кулакомъ вахмистру, завопилъ во всю глотку: “Трегубовъ сукинъ сынъ, забылъ что я тебѣ говорилъ на счетъ ругани? Я тебя, прохвостъ ты этакій, выучу порядку!” и лишь замѣтивъ какъ лица и самого Трегубова и людей обучаемой смѣны расплылись въ улыбку отъ едва сдерживаемаго смѣха, о. Іаковъ опомнился и плюнувъ, соскочилъ съ вала и продолжалъ путъ. Однако это не помѣшало вахмистру быть вызваннымъ во время всенощной въ алтарь и отбить тамъ 50 поклоновъ. — Въ частной жизни о. Іаковъ былъ очень милъ и интересенъ въ разговорѣ и пользовался большой симпатіей офицеровъ, особенно молодежи, съ которой былъ очень непрочь посидѣть вечерокъ за рюмкой водки. Къ начальству онъ относился совершенно одинаково, не дѣлая разницы въ связи съ занимаемымъ имъ положеніемъ, и когда однажды пріѣхавшій къ намъ Начальникъ Дивизіи передъ началомъ молебна (не помню ужъ по какому случаю) обратился къ нему въ покровительственно-игривомъ тонѣ со словами: “ну, батя, валяйте поскорѣе — пора и позавтракать!”, о. Іаковъ, просовывая голову въ надѣваемое облаченіе, громко, не стѣсняясь присутствующихъ, отвѣтилъ: “Ваше Превосходительство! Валять дурака можно, а я своему Господу Богу молебенъ правлю!” и дѣйствительно на сей разъ “правилъ” онъ его по монастырски долго, очевидно въ пику сконфуженному и обозленному начальству.

Матушка была подъ стать ему. Не пропуская ни одной службы, она обычно становилась у выхода, слѣдя за всѣми выходящими во время богослуженія и затѣмъ отчитывая ихъ, при чемъ больше всего попадало намъ, корнетской братіи, частенько выходящимъ “покурить”. У себя въ домѣ она была очень радушна и пичкала насъ какъ дѣтей всѣми своими печеніями и вареньями.

Старшимъ Врачемъ въ полку былъ Ст. Сов. Александръ Михайловичъ Михайловъ, хорошій врачъ, очень неглупый человѣкъ, внимательно слѣдящій не только за своей медициной, но и за общей литературой. Помощникомъ его, на роли Младшаго врача, былъ Д-ръ Петръ Петровичъ Спасскій.

Ветеринарнымъ врачемъ былъ Д-ръ Траубенбергъ, очень скромный и застѣнчивый.

Всѣ эти перечисленные господа никакой роли въ жизни полка не играли и въ Офицерскомъ Собраніи бывали только по приглашенію.

Чтобы картина полкового состава, ставшаго для меня отнынѣ родною семьей, была полна, необходимо упомянуть и о нашихъ милыхъ дамахъ, которыхъ, къ сожаленію, а можетъ быть и къ счастью было очень немного. Отношеніе къ нимъ было съ нашей строны предупредительно внимательное, но и только (такъ по крайней мѣрѣ считалось), ибо, какъ я уже упоминалъ, никакіе романы въ своей полковой семьѣ у насъ не допускались и грозили виновнику многими непріятностями, до удаленія изъ полка включительно.

Какъ примѣръ могу указать на случай, когда недавно назначенный Командиръ полка проявилъ исключительное вниманіе женѣ одного изъ Поручиковъ. Обычно мужья бываютъ въ такихъ случаяхъ слѣпы, но на сей разъ нѣсколько брошеннныхъ вскользь фразъ со стороны пріятелей открыли мужу глаза и кто знаетъ чѣмъ бы закончилась эта непріятная исторія если бы вездѣсущій и всезнающій старшій Штабъ Офицеръ не выступилъ на сцену. Позвавъ Поручика, онъ успокоилъ его, завѣривъ своимъ словомъ, что больше у него не будетъ повода къ неудовольствію и дѣйствительно слово свое онъ сдержалъ. Какъ онъ этого добился я узналъ лишь лѣтъ пять спустя изъ дружеской бесѣды съ тѣмъ же Шт. Офицеромъ, покидавшимъ полкъ.

Дѣлу, оказывается, помогъ случай, умѣло использованный нашимъ “блюстителемъ нравовъ”, ну и конечно рѣшительный характеръ его. Намѣтивъ приблизительно планъ предстоящаго непріятнаго разговора, онъ отправился въ Городской садъ съ цѣлью подождать тамъ выхода Командира изъ канцеляріи, дабы придатъ разговору случайный характеръ. Вскорѣ показался и Командиръ полка, навстрѣчу которому онъ и поспѣшилъ. Какъ оказалось, Командиръ въ этотъ моментъ былъ чѣмъ-то накаленъ и при видѣ своего помощника въ часы занятій гуляющимъ на улицѣ сразу же накинулся на него со словами: “Что это значитъ, Полковникъ, что Вы вмѣсто того чтобы наблюдатъ и руководитъ занятіями въ полку фланируете по улицамъ? Или Вы такъ увѣрены въ успѣхѣ предстоящаго смотра, или результатъ его Васъ не интересуетъ — плохой же Вы патріотъ полка въ такомъ случаѣ!” — Этотъ незаслуженный упрекъ, да еще выраженный въ столь рѣзкой формѣ, взорвалъ Штабъ Офицера и въ корнѣ измѣнилъ весь составленный планъ разговора. Взявъ руку подъ козырекъ, онъ холодно заявилъ: “Вы правы, г. Полковникъ, предполагая, что я увѣренъ въ успѣхѣ , такъ какъ “нашъ” славный полкъ за всю мою долгую службу въ немъ НЕУСПѣХОВЪ не зналъ. Къ сожалѣнію, не одни смотры дѣлаютъ имя полку, но есть и другія стороны полкового уклада, иногда требующія отъ насъ, старшихъ Штабъ Офицеровъ “фланированія” по городу въ цѣляхъ ихъ направленія по надлежащему руслу!”

Отповѣдь эта заставила Командира насторожитъся и онъ уже другимъ тономъ спросилъ: “Въ чемъ дѣло Е. Е.?”, и, беря его подъ руку, свернулъ въ садъ, въ одной изъ тѣнистыхъ аллей котораго они и усѣлись.

Но если раздраженіе и оставило Командира, то въ Е. Е. оно далеко не улеглось и потому онъ, откинувъ всякую дипломатію, брякнулъ: —”Дѣло въ Васъ, г. Полковникъ!” И на недоумѣвающій взглядъ Командира тѣмъ же рѣзкимъ тономъ продолжалъ: — “Угодно Вамъ бытъ причиной большого скандала, угодно Вамъ видѣть имя полка запятнаннымъ, а свою личную карьеру безнадежно конченной, если да — я больше не скажу ни слова, если же нѣтъ, то выслушайте меня до конца и выслушайте спокойно?” — “Я Васъ слушаю”, послѣдовала реплика Командира. — “Въ полку, г. Полковникъ, существуетъ традиція предписывающая г г. Офицерамъ оказывать свое вниманіе и уваженіе всѣмъ дамамъ полка въ одинаковой степени. Никакія выдѣленія отдѣльныхъ дамъ изъ общей массы, никакіе флирты и тѣмъ болѣе романы не допускаются подъ угрозой удаленія, какъ грозячціе нарушеніемъ стройнаго уклада полковой жизни. И вотъ Вы, г. Полковникъ, именно Вы нарушили эту традицію, ибо то исключительное вниманіе, которое Вы въ теченіе послѣдняго времени оказываете одной изъ дамъ полка стало предметомъ обсужденія въ офицерской средѣ. Не далекъ тотъ моментъ, когда Ваши частыя посѣщенія ея дома, Ваше исключительное вниманіе, оказываемое на нашихъ семейныхъ вечерахъ бросятся въ глаза ея мужа и зная его вспыльчивый характеръ... я не отвѣчаю за послѣдствія, тѣмъ болѣе, что здѣсь не служба и Вы не являетесь начальникомъ и подчиненнымъ”, и затѣмъ переходя на болѣе интимный тонъ, онъ добавилъ: — “И ради чего, г. Полковникъ? Вѣдь я увѣренъ, что никакой серьезной подкладки здѣсь нѣтъ, окупать же свои мимолетные капризы столь дорогой цѣной право не стоитъ”.

Разсказывая мнѣ эту исторію, Е. Е. на мой вопросъ, какъ реагировалъ Командиръ на его слова, только ухмыльнулся. Результатъ же разговора получился блестящій, причемъ Командиръ полка, какъ умный человѣкъ, сумѣлъ ликвидировать свой флиртъ очень тактично и незамѣтно.

Въ семейныхъ домахъ мы, холостые, бывали часто и охотно, тѣмъ болѣе что за оказываемое намъ гостепріимство мы могли отплачиватъ тою же монетой, приглашая въ свою очередь къ себѣ нашихъ милыхъ дамъ съ ихъ мужьями. Въ такихъ случаяхъ одна изъ дамъ принимала на себя роль хозяйки и вся наша деньщичья сила поступала въ ея распоряженіе. Кромѣ того по субботамъ въ нашемъ Собраніи устраивались маленькія вечеринки съ дамами, гдѣ частенько засиживались до утра, дѣля время между танцами, игрой въ карты и ужиномъ. Нерѣдко также устраивались спектакли, концерты и живыя картины. Нечего и говорить, что такое частое общеніе съ дамами благотворно сказывалось на насъ, не позволяя намъ опускаться ни физически, ни нравственно, и каждый изъ насъ привыкалъ чувствовать себя въ любой гостиной совершенно свободно.

Съ мая мѣсяца начинался періодъ нашихъ скитаній, т.е. подвижные сборы, сборы съ пѣхотой, плаваніе, спеціально кавалерійскіе сборы и все это заканчивалось большими маневрами и только къ первымъ числамъ октября полкъ возвращался на свою стоянку. Такимъ образомъ почти полгода наши дамы были предоставлены самимъ себѣ. Большинство изъ нихъ разъѣзжалось по курортамъ или уѣзжало къ роднымъ и лишь немногія оставались дома, къ приходу же полка всѣ онѣ возвращались свѣжія и отдохнувшія въ свои гнѣзда.

Говоря о существующей въ полку традиціи не допускать никакихъ романовъ со своими дамами, я этимъ вовсѣ не хочу сказать, что наши милыя дамы теряли въ нашихъ глазахъ всю свою женскую привлекательностъ, о нѣтъ! далеко нѣтъ! тѣмъ болѣе, что среди нихъ бывали очень интересныя, заставлявшія наши бѣдныя сердца бить серьезную тревогу. Но съ одной стороны на выручку сердца спѣшилъ разсудокъ въ лицѣ вездѣсущаго старшаго Шт. Офицера, съ другой — холодно равнодушный взглядъ “ея” глазъ, быстро пресѣкали въ корнѣ зарождающійся флиртъ.

Самой безшабашной публикой въ полку являлись конечно г. г. Корнеты. Набиралось ихъ обычно отъ 10 до 12 и жили они всегда дружной, крѣпко спаянной компаніей, руководимой “старшимъ корнетомъ”. — “Старшій Корнетъ” — личность въ полку примѣчательная, ибо какъ-то ужъ такъ повелось въ полку, что онъ являлся отвѣтчикомъ за всѣ корнетскія шалости. А шалить г. г. корнеты были мастера. Вся эта молодежь, только-только сорвавшаяся со школьной скамьи, веселая и жизнерадостная и въ подавляющемъ большинствѣ матеріально обезпеченная, просто не знала куда дѣватъ избытокъ силъ и черезъ край бьющей энергіи, тѣмъ болѣе что условія жизни въ маленькомъ польскомъ городкѣ были весьма ограничены. Правда, досуга отъ службы оставалось не такъ ужъ много, но все же онъ былъ и дѣвать его куда-нибудь надо было. За отсутствіемъ какихъ-либо общественныхъ развлеченій, а такъ же и русскаго общества оставалось или сидѣтъ дома, или искать развлеченій на сторонѣ. Такими развлеченіями обычно являлись служенія или Бахусу, или Венерѣ. Съ Венерой, къ сожаленію, дѣло обстояло слабо, ибо кромѣ полковыхъ дамъ, находящихся “подъ запретомъ”, оставались лишь польки и жидовки, ухаживаніе за которыми было сопряжено съ большими неудобствами, ибо первыхъ строго охраняли родители (отъ пшеклентыхъ москалей), за вторыми же не менѣе бдительно наблюдалъ Кагалъ, связываться съ которымъ не рекомендовалось. При такихъ условіяхъ дѣло дальше легкаго флирта не шло, чѣмъ и объясняется очень ограниченное число браковъ въ полку. Что же касается Бахуса, то съ нимъ дѣло обстояло много лучше, такъ какъ къ услугамъ его поклонниковъ имѣлось много ресторановъ, а такъ какъ лучшимъ изъ нихъ являлся буфетъ Офицерскаго Собранія, то и понятно, что туда-то и наблюдалась наибольшая тяга корнетовъ.

Къ 6 — 7 часамъ вечера на главной улицѣ городка, носящей громкое названіе “Брехаловки” въ одиночку и маленькими группами начинала собираться корнетская братія. Чистенькіе, выбритые и переодѣтые послѣ занятій въ сюртуки, или мундиры они весело привѣтствовали другъ друга, обсуждая программу предстоящаго вечера. — “Господа! У Файбуса вывѣшенъ аншлагъ — “дисяй флячки”, — вноситъ свое предложе-ніе жизнерадостный Шурикъ. “Флячки” — это рубцы, блюдо очень распространенное въ Польшѣ, что же касается Файбуся, то это личность весьма примѣчательная, — являясь мѣстнымъ старожиловъ онъ и его “мамеле” описаны талантливымъ Крестовскимъ въ его “Полковыхъ приживалкахъ” изъ “Очерковъ кавалерійской жизни”. Оба они, особенно Мамеле, еще бодрая: 80-лѣтняя старуха очень горды этимъ и считаютъ себя членами полка, открывая кредитъ “своимъ” офицерамъ до безконечности. — “А у Ксаверія раки!” мрачно заявляетъ Степушка-”недреманное око”, прозванный такъ потому, что по какой-то необъяснимой причинѣ одинъ изъ его глазъ во время сна не закрывался. — “И Казя!” сейчасъ же слѣдуетъ реплика маленькаго кривоногаго Петровскаго, намекающаго на слабостъ Степушки къ хорошенькой дочкѣ ресторатора Ксаверія — за что и получаетъ отъ мрачнаго Степушки хорошій тумакъ подъ бокъ. Проходящій въ это время мимо компаніи одинъ изъ факторовъ получаетъ приказаніе узнать что на ужинъ въ остальныхъ четырехъ ресторанахъ. На чемъ бы остановился выборъ корнетской братіи не извѣстно, если бы подошедшій къ нимъ Хозяинъ Собранія Кн. Манвеловъ не сообщилъ, что въ Собраніи утромъ полученъ свѣжій транспортъ закусокъ, а на ужинъ рыба и заяцъ, Это сообщеніе рѣшило дѣло и не ожидая доклада посланнаго на развѣдку фактора, публика дружно потянула въ Собраніе.

Весело и уютно выглядитъ наше Собраніе въ долгіе осенніе и зимніе вечера. Ярко горятъ большія лампы въ столовой, читальнѣ и билліардной и лишь гостиная тонетъ въ полумракѣ. Прибывшая компанія застала уже два стола играющихъ въ винтъ старшихъ офицеровъ и, не задерживаясь в карточной, прошла прямо въ буфетную, гдѣ и приступила къ выбору закусокъ и обсужденію программы ужина. Настроеніе у всѣхъ было приподнятое, хотѣлось немного пошумѣть, подурачиться.

Оставивъ двухъ человѣкъ для окончательной организаціи ужина, всѣ остальные потянули въ билліардную. Появились стаканы и захлопали открываемыя вѣстовымъ пивныя бутылки. Однако игра что-то не клеилась и когда изъ полуосвѣщенной гостиной послышались звуки мазурки, мастерски выполненной на піанино корнетомъ Бориславскимъ, въ билліардной остались лишь два игрока, всѣ же мазчики перекочевали въ залъ, гдѣ и пустились въ плясъ шерочка съ машерочкой, причемъ нѣкоторыя изъ “дамъ” выкидывали такіе курбеты, что любо дорого было посмотрѣть. — “Господа! Ужинъ готовъ”, послышались голоса изъ столовой, и танцующія пары, перемѣнивъ направленіе, въ томъ же порядкѣ загалопировали въ столовую, гдѣ и расположились, занявъ половину большого стола. Организаторы ужина времени даромъ не тратили и одинъ видъ стола, уставленнаго многочисленными холодными и горячими закусками сразу создалъ настроеніе.

Убѣдившись, что рюмки у всѣхъ налиты и “пыжи” приготовлены, Дима, какъ “старшій Корнетъ”, скомандовалъ: “Г. г. Офицеры!” и когда всѣ вставъ вытянулись въ струнку, держа рюмки въ рукѣ, повернулся къ портрету Государя и запрокивувъ голову молча выпилъ свою рюмку. Всѣ какъ одинъ продѣлали то же и по новой командѣ Димы: — “Г. г. Офицеры!” — усѣлись на свои мѣста. Этотъ молчаливый тостъ былъ единственный и въ дальнѣйшемъ ужинъ продолжался уже безъ гостовъ. Сноровисто и безъ суеты работала собранская прислуга, убирая посуду и подавая все новые и новые графинчики сь водкой въ перемежку съ бутылками холоднаго пива.

Приблизительно послѣ каждыхъ 5-7 рюмокъ водки слѣдовала команда Димы: “Перегородка!” и въ стаканы лилось холодное пѣнистое пиво. Настроеніе у публики все повышалось. “Пѣсениковъ бы!” — “Нѣтъ, лучше трубачей!” начали раздаваться голоса. “Давайте лучше сами споемъ пока что, а тамъ видно будетъ!” рѣшилъ Дима и вскорѣ съ угла стола понеслось:

выводимое чистымъ звонкимъ теноромъ кор. Бориславскаго.

подхватили остальные, оттѣняя басовую партію.

заливался теноръ.

Отвѣчалъ хоръ.

Закуски убраны, даже Саня Крыловъ разстался наконецъ со своими излюбленными почками и на столѣ появилась жареная рыба — столь любимый нами “судакъ-орли”, мастерски приготовленный нашимъ поваромъ. Поданный къ нему острый соусъ изъ капорцевъ настоятельно требовалъ возліянія и графинчики снятой со льда водки заходили съ новой энергіей.

Ввиду ранняго времени въ столовой кромѣ загулявшей компаніи никого не было, такъ какъ офиціально ужинъ начинался около 10-ти часовъ, играющіе же въ винтъ требовали какъ закусокъ, такъ и ужинъ къ себѣ въ карточную, дабы не терять золотого времени.

Къ концу ужина Корнеты оказались настолько въ приподнятомъ состояніи, что рѣшили кофе организовать въ гостиной, мягкая мебель которой давала возможность расположиться съ большимъ комфортомъ.

Вскорѣ появились кофейники съ мерцающими подъ ними синими огоньками спиртовыхъ грѣлокъ и приличный ассортиментъ ликеровъ, а для любителей и коньякъ излюбленной въ полку марки Мартель. Корнета Бориславскаго опять усадили за піанино и загулъ продолжался подъ аккомпаниментъ музыки и хорового пѣнія. Изрѣдка въ гостиную заглядывалъ кто-либо изъ старшихъ офицеровъ, но долго не задерживался, а выпивъ 2-3 рюмки ликера и обмѣнявшись нѣсколькими шуточными фразами, проходилъ или въ столовую, или въ карточную.

Время шло и Собраніе вскорѣ опустѣло, лишь въ уютной гостиной корнетская братія продолжала кейфовать съ той лишь разницей, что отчасти количество выпитаго, съ другой стороны мягкія кресла и широкая ковровая отоманка утихомирили нѣсколько буйныхъ головушекъ и въ рѣдкіе моменты наступающей тишины можно было слышать легкій храпъ съ носовымъ посвистываніемъ.

Сладкій и густой ликеръ выпитый въ большомъ количествѣ сдѣлалъ въ концѣ концовъ свое дѣло и часамъ къ тремъ ночи публику потянуло на ѣду. Привыкшая къ подобнымъ переходамъ клубная прислуга быстро приготовила столъ, на которомъ вскорѣ задымился отварной картофель въ мундирахъ и традиціонная въ такихъ случаяхъ яичница съ лукомъ. Растормошивъ задремавшихъ, компанія перекочевала въ столовую, гдѣ ее ждали запотѣвшіе графинчики и холодное пиво. Отдавъ должное второму ужину и щедро давъ на чай не спавшей прислугѣ, Корнетство рѣшило расходитъся по домамъ. Времени оставалось мало, такъ какъ уже свѣтало, а въ головахъ шумѣло изрядно. Всей компаніей дошли до угла и когда уже собрались расходиться по домамъ, кто-то замѣтилъ свѣтъ, пробивающійся изъ пекарни. — “Господа! Давайте поможемъ пекарю, мы вотъ пьянствуемъ, а онъ бѣдняга цѣлую ночь работаетъ!” пробубнилъ мрачнымъ голосомъ Степушка и съ этими словами направился въ пекарню. Публика съ готовностью потянулась за нимъ и вскорѣ маленькая пекарня наполнилась шумомъ и гамомъ. Перепуганный жидъ-пекарь былъ затиснутъ въ уголъ, откуда съ ужасомъ и наблюдалъ работу своихъ неожиданныхъ помощниковъ. Корнетство же сбросивъ мундиры и сюртуки, энергично принялись за дѣло. Тѣсто было готово и оставалось дѣлать изъ него булки и на желѣзныхъ листахъ препровождать ихъ въ большую горячую печь. Часть компаніи, обладающая по ихъ мненію художественнымъ вкусомъ, энергично принялась за лѣпку хлѣба и надо было только посмотрѣть что за произведенія выходили изъ-подъ ихъ пальцевъ, одинъ видъ ихъ заставлялъ бѣднягу пекаря въ ужасѣ хвататься за голову! И дѣйствительно: чего-чего тутъ только не было. Различные иниціалы любимыхъ женщинъ и цѣлыя монограммы, женскія и лошадиныя головки, зайцы и кошки и т. д.

Все это, при общемъ одобреніи всей компаніи укладывалось на листы и препровождалось въ печь, съ тѣмъ чтобы черезъ 2-3 часа распространиться по всему городу.

— “Шесть часовъ! Кончать и по домамъ! Смотрите же, сугубые, всѣмъ быть на занятіяхъ!” послѣдовала команда “Старшаго корнета” и публика, наскоро вытеревъ руки, принялась натягивать мундиры. При выходѣ было обнаружено отсутствіе маленькаго Петровскаго, который въ концѣ концовъ былъ найденъ спящимъ въ темномъ углу пекарни сидя на бочкѣ, при чемъ изъ бочки торчали лишь плечи и ноги, а вся середина туловиіда ушла глубоко внутрь бочки. По извлеченію спящаго выяснилось, что въ бочкѣ тоже было тѣсто, добрая часть котораго плотнымъ слоемъ облѣпила крупъ Корнета, что значительно затруднило извлеченіе его изъ бочки. Оставалось полтора часа до занятій и публика поспѣшила по домамъ.

“Командиръ Полка приказалъ Вамъ явиться къ нему на квартиру къ 12-ти часамъ дня по дѣламъ службы”. Такую записку за подписью адъютанта получилъ каждый Корнетъ у себя въ эскадронѣ и крѣпко почесалъ затылокъ. — “Что, батенька, зовутъ подъ штандарты?” — добродушно подшучивали командиры эскадроновъ, и бѣдная молодежь, у которой и безъ того трещала голова отъ вчерашняго загула, совсѣмъ повѣсила носы. — “Ну-ну, не скисайте заранѣе, Богъ дастъ этимъ и ограничится!” — утѣшали ихъ старшіе офицеры. Ровно за пять минутъ до 12-ти кабинетъ Командира полка наполнился молодежью, выстроившейся по старшинству передъ стойкой со Штандартомъ. Видъ у всѣхъ былъ унылый и даже жизнерадостный Шурикъ походилъ на мокрую курицу. Вскорѣ послышались твердые быстрые шаги и въ кабинетъ вошелъ Командиръ полка. — “Г. г. Офицеры!” скомандовалъ стоящій на правомъ флангѣ Дима, и молодежь вытянулась въ струнку, глядя въ глаза Голубушки. Видъ этихъ девяти юношей, изъ которыхъ старшему едва исполнилось 23-24 года, подтянутыхъ и отлично выправленныхъ, смотрящихъ на него съ видомъ напроказившихъ школьниковъ, размягчилъ очевидно командирское сердце, о чемъ свидѣтельствовала мелькнувшая подъ усами улыбка, но улыбка исчезла и онъ уставился на корнетовъ съ самымъ грознымъ видомъ. —”Какіе тамъ г. г. Офицеры?” загремѣлъ командирскій басъ: Г. г. пекари, г. г. хлѣбопеки, а не г. г. Офицеры! Безобразіе!” гремѣлъ онъ дальше все болѣе и болѣе подвинчивая себя: — “Избить несчастнаго жида и испортить ему его работу — подумаешь какой подвигъ?! и это дворянскіе дѣти, офицеры славнаго кавалерійскаго полка! Позоръ!” — “Разрѣшите доложить, г. Полковникъ”, — послышался голосъ Димы, видъ же стоящей до сего времени сконфуженной шеренги сразу измѣнился и въ глазахъ загорѣлся рѣзкій протестъ. Перемѣна эта очевидно была замѣчена, ибо Голубушка уже болѣе мягкимъ голосомъ обратился къ Димѣ со словами: “Ну-съ, я слушаю, но только коротко, а главное правдиво!” — “Г. Полковникъ! Мы всей компаніей ужинали въ Собраніи. Ушли изъ Собранія въ 3 часа и по дорогѣ зашли въ пекарню, рѣшивъ подурачиться. Пекаря никто пальцемъ не трогалъ, лѣпили разныя фигуры изъ тѣста и пекли его какъ умѣли.

Ни дворянскаго ни офицерскаго достоинства мы не роняли, за шалость же нашу готовы нести всякое наложенное Вами взысканіе!” — горячо и съ дрожью въ голосѣ доложилъ Дима. Выслушавъ докладъ Командиръ уже совсѣмъ другимъ тономъ заявилъ: —” Все это я уже знаю, такъ какъ вытребованный мною жидъ-пекарь былъ у меня и доложилъ, что не только не имѣетъ никакихъ претензій, но даже очень Вамъ благодаренъ, такъ какъ никогда его товаръ не расходился такъ бойко, какъ этотъ разъ, но если я и распекаю васъ, то ради вашей же пользы, ибо запомните разъ навсегда: никогда офицеръ, какъ равно и его поступки, не долженъ давать пищи для общественныхъ кривотолковъ! Поняли?” — “Такъ точно, г. Полковникъ!” — понеслось въ отвѣтъ. “Ну, а если поняли, то и запомните, а теперь маршъ въ столовую!” — скомандовалъ Голубушка и взявъ Диму за талію прошелъ съ нимъ впередъ. “ — А тебѣ, голубушка, какъ старшему, слѣдовало бы сдѣлать болѣе основательную втерку, ну да ужъ Богъ съ тобой” въ полголоса прогово-рилъ онъ, и, входя во главѣ слѣдующей за нимъ компаніи въ столовую, обратился къ хлопотавшей вокругъ стола женѣ со гловами: “— Ну, Маруся! Пекари пришли, надо имъ выдать по чаркѣ водки”. Нечего и говорить, что неожиданный завтракъ прошелъ очень весело и подбодрившееся Корнетство уходя уносило въ своемъ сознаніи глубокую признательность своему Отцу-Командиру. Подобные вызовы “подъ штандартъ” бывали довольно часто, такъ какъ г. г. Корнеты не сидѣли сложа руки, но далеко не всегда они кончались такъ благополучно и нерѣдко бывали случаи, когда вмѣсто словеснаго разноса провинившійся получалъ отъ Командира короткое приказаніе: “— Корнетъ! Явитесь полковому адъютанту за полученіемъ предписанія, съ которымъ и отправляйтесь въ Кѣльцы на гауптвахту. Предупреждаю, что при повтореніи чего-либо подобнаго я примѣню къ Вамъ болѣе серьезныя мѣры!” и съ молчаливымъ поклономъ, безъ подачи руки виновный отпускался.

Вообще всѣ въ поліку уже знали, что чѣмъ больше и громче кричитъ Голубушка “подъ штандартами”, тѣмъ меньше будетъ взысканіе. Офицерство въ полку охотно мирилось съ повышеннымъ тономъ этихъ разносовъ, ибо отлично сознавало, что за ними не кроется желаніе оскорбить, а наоборотъ, оберечь своихъ офицеровъ отъ всяческихъ ошибокъ, ибо не рѣдко бывали случаи, когда онъ съ пѣной у рта отстаивалъ своихъ офицеровъ передъ высшимъ начальствомъ, если таковое настаивало на болѣе строгомъ наказаніи. — “За одинъ проступокъ двухъ наказаній не накладываютъ, Ваше Превосходительство!” обычно говорилъ онъ въ такихъ случаяхъ: “а я его уже взгрѣлъ, да кромѣ того и офицеръ онъ очень хорошій”.

Да, много добра сдѣлалъ Голубушка для молодыхъ офицеровъ и многіе изъ насъ обязаны ему тѣмъ, что жизнь ихъ пошла по правильному руслу. Не будучи офицеромъ Генерального Штаба и находясь на границѣ предѣльнаго возраста, онъ зналъ, что карьера его фактически кончена и дѣйствительно вскорѣ онъ былъ уволенъ въ отставку съ производствомъ въ Генералъ-Маіоры. Шестъ лѣтъ прокомандовалъ Голубушка полкомъ, сроднился съ нимъ и ушелъ, оставивъ о себѣ прекрасныя воспоминанія.

Какъ я уже упоминалъ, городокъ нашъ былъ до отказу набитъ жидами. Дѣловитые и до крайности плодовитые они кишѣли какъ въ муравейникѣ, каждый занятый своимъ дѣломъ. Естественно, что полкъ — со всѣми его хозяйственными оборотами и сорока, въ большинствѣ случаевъ, состоятельными офицерами — являлся для нихъ лакомой приманкой и потому главное ихъ вниманіе было сосредоточено на немъ. Начиная съ офицерскихъ факторовъ — этихъ, такъ сказать, полковыхъ приживалокъ, о которыхъ я упоминалъ въ началѣ своихъ записокъ и кончая послѣднимъ маленькимъ торговцемъ, — все это стремилось угодить офицеру въ чаяніи возможной поживы. Въ городѣ существовалъ неписанный законъ, по котсрому всѣ жиды при встрѣчѣ съ офицерами снимали фуражки и сходили съ тротуара на мостовую. Кредитъ для офицера открывался всюду и границы его были неограничены. Жалобъ на неплатежъ или случая подачи ко взысканію я не помню за всю свою службу. Въ свою очередь офицеры полка относились къ жидамъ благодушно. Правда, припоминаю одинъ случай, когда дѣло дошло до Командира полка, при чемъ случай самъ по себѣ настолько комичный, что о немъ стоитъ разсказать.

Дѣло заключалось въ слѣдующемъ. Въ числѣ полковой молодежи было у насъ два корнета Фляксбергеръ и Балашовъ, неразлучные друзья, однокашники и по корпусу и по училищу. Жили они, какъ и надо предполагатъ на одной квартирѣ, за которой числилось не мало художествъ, несмотря на то, что оба были очень любимы и однополчанами и начальствомъ.

Такъ вотъ, рѣчь идетъ объ одномъ изъ нихъ, именно о Балашовѣ. Сынъ полтавскаго помѣщика это былъ типичный малороссійскій “панычъ”, флегматичный и до крайнюсти добродушный. Отецъ его такой же типичный малороссійскій помѣщикъ 4 раза въ годъ пріѣзжалъ въ полкъ къ сыну, жилъ у него 2-3 дня и затѣмъ уѣзжалъ, оставляя на письменномъ столѣ 500 рублей въ золотыхъ пятирублевкахъ. Такъ было и въ тотъ разъ, о которомъ я хочу разсказать. Обычно послѣ отъѣзда отца созывались всѣ кредиторы и начиналась расплата. На сей разъ друзья-пріятели рѣшили внести маленькое разнообразіе. Вытащивъ на середину комнаты столъ и расположивъ на срединѣ его красивой грудой все золото, они прикрыли его салфеткой и сами заняли мѣста. Балашовъ въ креслѣ у стола, а Фляксбергеръ лежа на отоманкѣ, надъ которой былъ прибитъ коверъ съ арматурой оружія. Когда приготовленія были закончены, приказано было звать всѣхъ кредиторовъ. Открыли двери, по бокамъ которой стали два деньщика съ шашками наголо и въ комнату осторожно на цыпочкахъ, пугливо косясь на деньщиковъ, вошло человѣкъ восемь жидковъ въ своихъ длиннополыхъ пиджакахъ. Важно провѣривъ всѣхъ по списку и приказавъ подойти вплотную къ столу, Балашовъ вдругъ рѣзкимъ движеніемъ сорвалъ салфетку со своего золотого запаса. Эффектъ получился колоссальный. Давъ возможность жидкамъ насладиться видомъ столь любимаго ими металла, Балашовъ важно приказалъ всѣмъ вернуться въ переднюю и ждать каждому отдѣльнаго вызова. Началась одиночная расплата, при чемъ каждый, получивъ полностью свой долгъ, съ низкимъ поклономъ оставлялъ комнату. Послѣднимъ по списку стоялъ хозяинъ бакалейной лавки маленькій паршивенькій жидокъ по фамиліи Клюска. Когда дошла до него очередь, пріятели переглянулись и приказали его звать. Безпрерывно сгибаясь въ безчисленныхъ поклонахъ, Клюска направился было къ столу, но по пути былъ остановленъ Балашовымъ и по его знаку перешелъ на другую сторону и остановился въ трехъ шагахъ отъ отоманки, на которой продолжалъ лежать Фляксбергеръ.

—”Послушай Клюска!” обратился къ нему Балашевъ. “За послѣднее время на тебя все чаще и чаще начали поступать жалобы отъ г.г. Корнетовъ, что ты за свой паршивый товаръ дерешь несуразную цѣну, ввиду чего твое дѣло было передано въ судъ и вчера разсмотрено, при чемъ Судъ постановилъ тебя разстрѣлятъ, а потому приготовься къ смерти!”. Затѣмъ, повернувшись къ кухонной двери, онъ скомандовалъ: “Стража, впередъ!”. По этой командѣ дверь кухни отворилась и въ комнату вошли два деньщика и одинъ вѣстовой, вооруженные на сей разъ одной винтовкой и двумя охотничьими ружьями и выстроились въ одну шеренгу. Думая по началу, что все это одна изъ обычныхъ офицерскихъ шутокъ, къ которымъ онъ уже привыкъ, Клюска съ улыбкой слѣдилъ за всѣми приготовленіями, сохраняя относительное спокойствіе, но появленіе на сцену столь не любимаго всѣми жидами огнестрѣльнаго оружія заставило его не на шутку встревожиться, когда же послѣдовала дальнѣйшая команда Балашева: “Прямо по Клюскѣ, постоянный, пальба шеренгой, шеренга-а-а!” — бѣдный Клюска совсѣмъ передрефилъ и видя одновременно выброшенные въ его направленіи ружейные стволы попятился къ отоманкѣ, на которой лежалъ Фляксбергеръ и бросившись на колѣни зарылъ голову въ ноги послѣдняго. Вытянувъ руку, Фляксбергеръ незамѣтно снялъ со стѣны револьверъ и держа его около уха Клюски стволомъ въ потолокъ, сталъ выжидать дальнѣйшую команду. —”Пли!” — оглушительнымъ голосомъ скомандовалъ Балашевъ, и когда по этой командѣ послѣдовалъ револьверный выстрѣлъ около самаго уха Клюски — эффектъ получился потрясающій. Вскочивъ на ноги на смерть перепуганный жидокъ, завертѣлся на мѣстѣ волчкомъ все время тряся головой и стараясь, повидимому, вытряхнутъ изъ уха воображаемую пулю и въ концѣ концовъ бросился къ двери и вылетѣлъ изъ комнаты. Отпустивъ “стражу” и посмѣявшись вволю, пріятели собрались выйти ка прогулку, какъ вдругъ явился вѣстовой изъ канцеляріи съ сообщеніемъ, что Корнета Балашева требуютъ къ Командиру полка въ канцелярію по дѣламъ службы.

Что же оказалось? Непосредственно изъ квартиры Балашева злополучный Клюска бѣгомъ направился въ полковую канцелярію и тамъ, когда его пытались задержать въ писарской, надѣлалъ такой шумъ и гамъ, требуя допуска къ Командиру полка, что послѣдній самъ вышелъ изъ кабинета. Увидя Командира, Клюска совсѣмъ обалдѣлъ и, бросившись къ нему, истошнымъ голосомъ завопилъ: “Гасшпадинъ Полковникъ! Или я, или Балашевъ, а вдвоемъ мы оставаться въ полку не можемъ!”

Выслушавъ точный докладъ о случившемся отъ прибывшаго Балашева, Командиръ попытался было сдѣлать ему втерку, но изъ этого ничего не вышло и вскорѣ вся канцелярія, во главѣ съ Командиромъ дружно хохотала надъ случившемся. Фраза же “или я, или Балашевъ” надолго сохранилась въ полку.

Имѣя постоянное соприкосновеніе съ жидами, мы, офицеры полка, имѣли возможность познакомиться со многими ихъ обычаями, незнакомыми для остальнаго общества, въ которыхъ было много интереснаго. Въ частности, вспоминаю такой случай. Проходя однажды съ эскадрономъ на ученье, я замѣтилъ какъ одинъ изъ уланъ 4-го взвода случайно пикой оборвалъ проволоку, протянутую надъ дорогой. Сдѣлавъ замѣчаніе виновнику и убѣдившись, что хотя проволока однимъ концомъ и была прикрѣплена къ телеграфному столбу, но не входила ни БЪ телеграфную, ни въ телефонную сѣть, ибо другой конецъ ея былъ прикрѣпленъ къ сухому стволу дерева, стоящему по Другую сторону дороги, я совсѣмъ забылъ объ этомъ случаѣ. Возвращаясь съ ученья, я вспомнилъ о проволокѣ и машинально поднялъ голову, каково же было мое удивленіе, когда я увидѣлъ, что проволока вновь натянута черезъ дорогу и отъ разрыва нѣтъ ни слѣда. На ученьи мы были часа четыре и такая спѣшная поправка была для меня непонятна, учитывая полнѣйшую ненужность этой проволоки. Движимый любопытствомъ, я рѣшилъ выяснить случайность ли это или нѣтъ, и, проходя на другой день по той же дорогѣ, я отсталъ отъ эскадрона и когда онъ скрылся за поворотомъ, вынулъ шашку и вновь оборвалъ проволоку. Возвращаясь, я нашелъ проволоку аккуратно натянутой черезъ дорогу. Случайности значитъ не было. Всѣ мои попытки рѣшить эту загадку долго оставались безъ результата пока какъ-то въ разговорѣ съ мѣстнымъ раввиномъ я не коснулся этого вопроса. “Есть дни въ недѣлѣ, какъ напримѣръ, “пятница” сильно ограничивающіе нашу свободу дѣйствія, вотъ мы и прибѣгаемъ къ маленькимъ хитростямъ, чтобы избавитъся отъ этого стѣсненія. Въ пятницу намъ закономъ воспрещены какія бы то ни было финансовыя сдѣлки, если онѣ выходятъ изъ границъ вашего дома, въ домѣ же онѣ допуска-ются. Вотъ мы и пускаемся на маленькія хитрости. Считая стѣны домовъ города и прилѣжащіе къ нимъ заборы сплошной линіей, мы такимъ образомъ видимъ въ этой сплошной линіи сдинственные разрывы, это дороги, выходящія изъ города и вотъ ихъ-то мы и перегораживаемъ, натягивая надъ ними проволоку и создавая такимъ образомъ иллюзію одного дома. За цѣлостью этихъ проволокъ слѣдятъ спеціальные люди. “Вы уже только не выдавайте нашихъ маленькихъ хитростей” добавилъ онъ улыбаясь.

Огромную силу имѣетъ кагалъ въ жизни жидовъ, сохраняя за собой право вмѣшиватъся въ самыя интимныя случаи семейной жизни.

Въ началѣ своихъ записокъ я уже упоминалъ о той роли, которую играли въ полковой жизни такъ называемые “факторы”, то есть жиды, взявшіе на себя обслуживаніе холостыхъ офицеровъ, говорилъ и о ихъ привязанности къ своимъ “господамъ”, исключительно рѣзко сказавшейся въ первые дни войны, когда всѣ они, какъ одинъ, будучи собраны ворвавшимися въ оставленный нами городъ австрійскими “соколами”, категорически отказались показатъ офицерскія квартиры, за что и были тутъ же на площади перепороты.

Не могу замолчать и о своемъ проходѣ черезъ родной Пинчовъ, случившимся вскорѣ за этимъ событіемъ. Дѣло было такъ: согласно плану мобилизаціи мой эскадронъ получилъ задачу спѣшнымъ порядкомъ выдвинуться на Вислу и занять участки въ раіонѣ г. Мѣхова съ цѣлью прикрытія мобилизаціи нашей пѣхоты. По выполненіи этой задачи, присоединившись къ полку и перейдя совмѣстно съ нимъ границу у Сандомира, мы на второй или на третій день получили приказаніе вернуться на свою сторону и форсированнымъ маршемъ спѣшить къ г. Андрееву съ цѣлью всячески препятствовать намѣчающемуся тамъ соединенію австрійскихъ корпусовъ съ германскими. Задача эта была поручена нашей дивизіи, выславшей въ авангардъ нашихъ уланъ. Путь проходилъ череъ Пинчовъ, гдѣ былъ размѣщенъ 2-й дивизіонъ полка и потому я съ особеннымъ удовольствіемъ принялъ приказъ двинуться впередъ въ качествѣ развѣдывательнаго эскадрона. До насъ уже дошли неопредѣленные слухи о появленіи въ тѣхъ мѣстахъ соколиныхъ бандъ и даже былъ выпущенъ приказъ по Дивизіи, предписывавшій не смотрѣть на эти шайки какъ на регулярнаго противника, а расправиться съ ними, какъ съ разбойниками.

Съ понятнымъ нетерпѣніемъ я подходилъ къ городу, какъ равно и мои уланы, все несложное имущество которыхъ было оставлено въ казармахъ. Выйдя на площадь, мы были окружены огромной толпой мѣстныхъ жидовъ и я былъ прямо пораженъ тѣмъ взрывомъ искренней сердечности какую проявилн при видѣ насъ наши жидки. Окруживъ насъ тѣсной толпой, они хватали и цѣловали наши руки, гладили насъ по ногамъ и на перебой высказывали свою радость при видѣ насъ. Вотъ тутъ то я и узналъ отъ самого раввина о геройствѣ нашихъ “факторовъ”.

Къ сожалѣнію долженъ сказать, что это “геройство” не спасло нашего имущества и большинство офицерскихъ квартиръ все же было разграблено, въ чемъ я убѣдился заглянувъ мимоходомъ на свою квартиру и заставъ ее совершенно пустой: мебель и ковры были вывезены на подводахъ и лишь въ углу кабинета виднѣлась огромная груда какой-то рваной бумаги, въ которой я узналъ свои многочисленныя группы и отдѣльныя фотографіи порванныя на мелкія куски.

Маленькій городъ Царства Польскаго, затерянный гдѣ-либо вблизи границы и до отказа набитый жидами — вотъ обычно типичная стоянка кавалерійскаго полка нашей славной Императорской Арміи.

Много ихъ, такихъ “маленькихъ гарнизоновъ” разбросано было по границамъ Австріи и Германіи, и нельзя сказать, что бы жизнь этихъ гарнизоновъ отличалась особымъ разнообразіемъ. Городъ, гдѣ стоялъ мой полкъ, мало чѣмъ отличался отъ другихъ. Расположенный въ 37-ми верстахъ отъ желѣзной дороги онъ былъ связанъ съ нею прекраснымъ шоссе, Жителей въ городѣ насчитывалось до 7.000, изъ которыхъ подавляющая часть были жиды, а остальное — поляки. Жиды, какъ обычно, занимались торговлей и всякимъ шахеръ-махерствомъ, поляки же огородничествомъ и земледѣліемъ. Что касается мѣстной администраціи и вообще чиновничьего класса, то все это было польское, исключая Комиссара по крестьянскимъ дѣламъ, судьи, уѣзднаго жандарма и учителя — русскихъ. Естественно, что при такихъ условіяхъ намъ, офицерамъ полка разсчитывать на городское общество не приходилось, тѣмъ болѣе что все это чиновничество (поляки) старалось держаться подальше. Единственно съ кѣмъ полкъ еще поддерживалъ связь это были 3-4 семьи ближайшихъ помѣщиковъ, у которыхъ мы бывали на охотахъ, и которыхъ принимали у себя въ Собраніи.

Такимъ образомъ становится понятнымъ какую громадную роль въ жизни офицеровъ полка играло Офицерское Собраніе, этотъ единственный, чисто русскій уголокъ, гдѣ проводили мы свои досуги и гдѣ чувствовали себя дѣйствительно въ своей средѣ. Учитывая это, всѣ наши Командиры и старшіе офицеры всячески старались поднять его престижъ на должную высоту. Начать съ того, что всѣ холостые ежедневно и два раза въ недѣлю всѣ семейные офицеры полка обязаны были обѣдать въ Собраніи и такъ какъ въ послѣднемъ случаѣ за столомъ собирался весь полкъ, то обычно приглашался и Командиръ полка и играли трубачи. Ужины въ Собраніи были необязательны и большинство проводило свои вечера у семейныхъ однополчанъ. Кромѣ того съ наступленіемъ зимняго сезона въ Собраніи обычно устраивались “субботники”, то есть семейные карточные вечера съ танцами и на полковой праздникъ — балъ. Гости къ обѣду приглашались рѣдко и съ большимъ разборомъ, къ ужину — дѣло другое.

На обѣдъ шли прямо изъ казармъ не переодѣваясь, ибо въ 3 часа предстояли послѣобѣденныя занятія. Обѣдали за общимъ столомъ и садились за столъ по прибытiи старшаго. Закусочнаго стола не было и всѣ закуски какъ холодныя, такъ и горячія ставились на обѣденынй столъ вперемежку съ графинами водки и бутылками пива. Пили сравнительно много: полбутылки водки и 3-4 бутылки пива считалось обычная норма, превышать которую избѣгали ввиду послѣобѣденныхъ занятій. “Офицеръ не можетъ быть пьянъ, онъ можетъ только измѣнить взглядъ на вещи” — говорилось у насъ, но согласно полковой традиціи и такой “измѣнившій взглядъ на вещи” офицеръ не долженъ былъ показываться передъ солдатами, съ другой же стороны отсутствіе на занятіяхъ каралось очень строго — оставалось держаться нормы и отыгрываться на ужинѣ, когда надъ вами не висѣлъ гнетъ предстоящихъ занятій. За столомъ царила совершенно непринуждеиная обстановка, хотя чинопочитаніе ни на минуту не забывалось.

Въ 2 часа подавался кофе, но безъ прилагательныхъ и черезъ полчаса все офицерство гурьбой, болтая и смѣясь, направлялось въ казармы, гдѣ и расходилось по манежамъ. Такъ бывало съ обѣдами.

Съ ужинами обстояло иначе. Народу собиралось значительно меньше, ибо, какъ я уже упоминалъ, ужины были необязательны. Размѣщались компаніями за отдѣльными столами, ужинали по картѣ и значительно расширяли свою алкогольную программу, чувствуя себя свободными. Приходъ каждаго старшаго привѣтствовался вставаніемъ. Въ исключительныхъ случаяхъ столы объединялись и продолжали сообща (жженка, глитвейнъ), а иногда, съ разрѣшенія адъютанта, вызывались и трубачи.

На “субботникахъ” все вниманіе отдавалось дамамъ, ибо это былъ единственный способъ отплатить имъ за ихъ гостепріимство, которымъ мы, холостые такъ широко пользовались. Было ихъ у насъ не много, 7-8, среди которыхъ были и молодыя и интересныя. Съ момента появленія въ Собраніи онѣ были окружены кавалерами и ни на минуту не оставались одни; съ ними играли въ винтъ, съ ними танцовали и съ ними ужинали и ихъ же провожали по домамъ, за ними только не ухаживали, ибо одна изъ полковыхъ традицій строжайше запрещала подъ угрозой ухода изъ полка всякое ухаживаніе за женой однополчанина. Всѣ мы отлично понимали всю основательность этой традиціи, а все же лукавые глазки и гибкія таліи не разъ наводили на искушеніе и кто знаетъ чѣмъ бы онѣ кончались, если бы на пути не стоялъ зоркій глазъ старшаго Шт.-Офицера — этого блюстителя офицерской чистоты. Бывало только устроишься въ одномъ изъ уютныхъ уголковъ нашей гостиной съ наиболѣе симпатичной тебѣ дамой, въ глазахъ которой, казалось, читаешь чувство пониманія и отвѣтной симпатіи, только соберешься излить ей все, чѣмъ переполнена душа твоя, какъ вдругъ слышится за ближайшимъ экраномъ заглушаемый ковромъ мягкій звонъ шпоръ и изъ-за портьеры показывается голова старшаго Шт. Офицера.

“Какъ Вы, милая Марія Александровна, умѣете всегда выбратъ самый уютный уголокъ, гдѣ такъ и тянетъ посидѣть. Надѣюсь Вы разрѣшите составить Вамъ компанію, тѣмъ болѣе, что у меня виды на Вашего кавалера... Корнетъ, Вы не забыли, что Марія Петровна сегодня собиралась играть въ винтъ, по-заботьтесь же поскорѣе о столикѣ и партнерахъ, потому что она можетъ явиться съ минуту на минуту”. И бѣдному корнету вмѣсто столь интереснаго объясненія приходится идти устраивать винтъ для жены Командира полка и видѣть при этомъ какъ на его мѣсто усаживается такъ не во время появившійся нашъ полковой Аргусъ.

Танцы въ разгарѣ. По окончаніи второго вальса въ буфетную пробирается поручикъ съ цѣлью принести своей дамѣ чего-нибудь прохладительнаго. На пути стоитъ Старшій Штабъ Офицеръ и съ улыбкой обращается къ поручику: — Хорошо вальсируешь, Николай Петровичъ, боюсь даже что остальныя дамы обидятся, что второй вальсъ танцуешь съ Софіей Васильевной, такъ что прими это къ свѣденію” и поручикъ мысленно чертыхаясь, “принимаетъ къ свѣденію”.

11 часовъ. Время приближается къ ужину. “Корнета Крылова къ Полковнику Фляксбергеру!” раздается по залу и перекидывается въ гостиную, откуда вскорѣ появляется высокая стройная фигура Корнета и отправляется на розыски Старшаго Штабъ-Офицера. Встрѣча и объясненіе присходитъ въ бильярдной. “Съ кѣмъ Вы собираетесь ужинатъ сугубый?” слѣдуетъ вопросъ. — “Я предполагалъ проситъ Юлію Казимировну” отвѣчаетъ Корнетъ и, начиная понимать, слегка краснѣетъ. — “Нѣтъ, дррогой, на этотъ разъ я Васъ попросилъ бы пригласить Лидію Евгеньевну, пока ее не пригласилъ нашъ милый судья, съ нимъ, сами понимаете, не очень-то весело. Кстати, если не ошибаюсь, Вы съ Юліей Казимировной и прошлый разъ ужинали”. — “Слушаюсь, г. Полковникъ!” слѣдуетъ отвѣтъ, а въ душѣ слѣдуетъ реплика: “вотъ чертова нянька!” — Такимъ образомъ, внимательно слѣдя и поспѣвая всюду нашъ милый Старшій Шт. Офицеръ успѣвалъ предупреждать много зарождающихся флиртовъ, могущихъ безъ его вмѣшательства разцвѣсть пышнымъ цвѣтомъ на благодарной почвѣ “маленькаго гарнизона” подъ оккомпаниментъ дуэлей, ссоръ и уходовъ изъ полка, а такъ за 18 лѣтъ своей службы въ полку я не только не видѣлъ ничего подобнаго, но даже изъ разсказовъ старыхъ офицеровъ ничего не слышалъ.

Собраніе обходилось офицеру не дешево, но дороговизна эта ропота не вызывала, ибо не являлась слѣдствіемъ какой-либо злостной спекуляціи, а во-первыхъ, желаніемъ самихъ офицеровъ имѣть въ своемъ погребѣ первоклассныя вина и продукты, а, во-вторыхъ, установившимся издавна укладомъ жизни, согласно которому полку очень часто приходилось проявлять свое гостепріимство какъ по отношенію отдѣльныхъ лицъ, такъ и цѣлыхъ группъ, появлявшихся періодически въ нашемъ городѣ. Бригадные, Начальники Дивизіи, Командиры Корпуса и ихъ штабы, проходящія черезъ городъ партіи развѣдчиковъ другихъ полковъ дивизіи, совершающія полевыя поѣздки — все это были гости полка и въ пріемѣ ихъ принимали участіе всѣ мы — офицеры полка — и такимъ образомъ сумма, получаемая отъ расходовъ всѣхъ этихъ пріемовъ получалась весьма изрядной. Было принято, какъ мѣра предупредительная, что каждому офицеру открытъ кредитъ на опредѣленную сумму (Корнету на 40 руб, считая, что обѣдъ стоитъ 18), по превышеніи которой кредитъ закрывался до слѣдующаго мѣсяца, но мѣра эта слабо дѣйствовала, ибо тогда выходилъ на сцѣну кредитъ болѣе скромныхъ, за счетъ которыхъ пили прогорѣвшіе, конечно, съ обоюднаго согласія. Собраніе свое офицеры очень любили и часто сами покупали особенно понравившіеся гобелены, статуэтки и картины и подносили ихъ Собранію. Тоже наблюдалось и со стороны нашихъ дамъ.

По окончанію зимней подготовительной работы, къ которой, какъ я уже говорилъ, въ полку относились очень серьезно, начинался такъ называемый кампаментъ. Въ апрѣлѣ мѣсяцѣ полкъ расходился по эскадронно по деревнямъ на травяное довольствіе, или какъ обычно говорили “на траву”. Это была пріятная страница кавалерійской жизни къ сожалѣнію окончательно вычеркнутая въ началѣ девятисотыхъ годовъ и потому нынѣшнимъ конникамъ совсѣмъ неизвѣстная. Цѣль травяного довольствія — освѣженіе и очищеніе конскихъ желудковъ свѣжей травою послѣ долгаго питанія сухимъ фуражемъ. Обычно эскадронные командиры съ первыми признаками наступающей вѣсны объѣзжали сосѣднихъ помѣщиковъ и присмотрѣвъ подходящіе участки сѣнокоса, арендовали ихъ. Эскадроны подъ командой младшихъ корнетовъ разводились по деревнямъ, лошади пускались на подножный кормъ, солдаты снимали сапоги, гимнастерки и проч. солдатскую сбрую и босикомъ, въ нижней рубахѣ и рейтузахъ превращались въ косцовъ и убирали предназначенное на зиму сѣно. По вечерамъ деревенская улица была полна солдатами въ лихо сдвинутыхъ набекрень безкозыркахъ отплясывающими съ мѣстными дѣвчатами пресловутый “Оберекъ”. Этимъ періодомъ пользовались офицеры, разъѣзжаясь во всѣ стороны въ отпускъ. Не проигрывалъ на этомъ дѣлѣ и остающійся при эскадронѣ офицеръ, о развлеченіи котораго энергично заботился хозяинъ помѣщикъ.

Въ раннѣе свѣжее утро Штандартный эскадронъ подъ моей командой двигался въ конномъ строю по узкой полевой дорогѣ въ деревню П. на фольваркъ мѣстнаго помѣщика барона Тиде, отстоящій отъ штаба полка въ семи верстахъ. Эскадронъ шелъ “на траву” и потому общее настроеніе въ предвиденіи двухъ недѣль относительной свободы было приподнято веселое. Въ моей висящей на поясѣ полевой сумкѣ находилось полученное отъ командира эскадрона предписаніе, гласящее: “Корнету М. — Предлагаю Вамъ завтра, .. числа въ 7 часовъ утра выступить въ д. П., гдѣ по прибытію расположить эскадронъ по обывательскимъ квартирамъ, на травяное довольствіе согласно полученныхъ Вами указаній. За все время пребыванія эскадрона “на травѣ” Вы несете полную отвѣтственность за порядокъ на правахъ вр. командующаго эскадрономъ”, Слѣдовала подпись Командира эскадрона. И такъ въ этомъ году эта командировка предстояла мнѣ, какъ младшему, по установившейся въ полку традиціи. Изъ разговоровъ съ отбывавшими уже этотъ номеръ офицерами я уже достаточно хорошо ознакомился съ предстоящей мнѣ задачей, эскадронъ свой за полгода совмѣстной зимней работы я успѣлъ основательно узнать и съ этой стороны былъ совершенно спокоенъ. Съ помѣщикомъ барономъ Тиде и его женой былъ хорошо знакомъ и потому причины волноваться, казалось, не было, но все же долженъ сознаться, что и полнаго душевнаго равновѣсія тоже не наблюдалось. Радостно веселый видъ людей эскадрона, построеннаго передъ казармой, ихъ громкій, бодрый отвѣтъ на мое привѣтствіе какъ-то сразу приподнялъ и мое настроеніе и даже исключительно серьезный видъ вахмистра, подъѣхавшаго съ рапортомъ его не понизилъ. Вызвавъ людей остающихся при цейхаузѣ и отдавъ имъ послѣднія приказанія, я съ легкимъ сердцемъ вытянулъ эскадронъ и вызвалъ пѣсенниковъ, роль которыхъ въ этой командировкѣ была далеко не послѣдняя. Дѣло въ томъ, что они являлись центромъ вниманія обывателей въ часы деревенскаго досуга, вокругъ нихъ собиралось все село, при ихъ участіи происходили танцы и потому сами солдаты старались всячески щегольнуть своими пѣсенниками. Пѣсенный инструментъ у насъ былъ въ отличномъ порядкѣ, о чемъ ревностно заботились мы же, младшіе офицеры эскадрона, устроивъ изъ этого дѣла вопросъ соревнованія между эскадронами: бунчукъ щеголялъ обиліемъ конскихъ хвостовъ, лентъ и бубенцовъ, тарѣлки, гармошка, бубенъ, цѣлая серія всевозможныхъ свистулекъ и трещетокъ — все это ярко блестѣло на солнце, наполняя воздухъ трескомъ и блескомъ, громомъ и звономъ. Должное вниманіе было обращено и на подборъ голосовъ. Подходя къ деревнѣ, мы были встрѣчены квартиръерами, доложившими, что деревня разбита на взводы и эскадронъ можно разводить. Отдавъ соотвѣтствующія приказанія и предупредивъ взводныхъ и вахмистра, что черезъ полчаса я обойду взводы, я тронулъ кобылу на свою квартиру, куда уже потянулся мой вѣстовой съ моимъ вьюкомъ.

Видъ моей квартиры привелъ меня въ восторгъ. Это былъ маленькій охотничій домикъ расположенный въ глубинѣ парка и весь спрятанный въ зелени. Въ маленькой прихожей были свалены различные садовые иыструменты, а слѣдующая большая въ два окна комната была приготовлена для меня. Обстановка: низкая пружинная кровать, столъ, 3-4 стула и умывальникъ блестѣли чистотой и опрятностью. Видно было, что меня ждали и заранѣе все приготовили. Осмотрѣвъ помѣщеніе и указавъ вѣстовому куда поставить вещи, я повернулъ кобылу назадъ въ деревню, отстоящую въ полверстѣ отъ усадьбы. Изъ доклада садовника выяснилось, что самого барона сейчасъ нѣтъ дома, а баронесса еще спитъ.

Въ деревнѣ царило оживленіе. Солдаты по дворамъ разсѣдлывали лошадей, вычищали недостаточно чистыя конюшни, плели “веселки”, при чемъ имъ во всемъ этомъ дѣятельно помогали хозяева. Согласіе, повидимому, налаживалось и стоянка обѣщала пока что только хорошее. Дай-то Богъ!

Обойдя деревню и убѣдившись, что въ ея 45-ти дворахъ эскадронъ размѣстится широко и удобно, я приказалъ еще этотъ день закончить сухимъ фуражемъ, а на “траву” переходить съ завтрашняго дня, когда всѣ заботы по размѣщенію эскадрона будутъ закончены. Изъ деревни я въ сопровожденіи вахмистра и взводныхъ обошелъ снятый Командиромъ эскадрона лугъ, покрытый уже выше колѣнъ прекрасной свѣжей травой на три четвертых помѣшанной съ клеверомъ, разбилъ его на взводные участки и приказалъ съ утра приступить къ косьбѣ. Было уже больше девяти часовъ, когда я вернулся къ себѣ на квартиру, гдѣ вѣстовой и деныцикъ уже все приготовили. Вскорѣ пришелъ лакей “съ двору” съ сообщеніемъ, что “шановна пани” встала и ждетъ меня съ кофе, если я кончилъ свои дѣла, если же нѣтъ, то это самое кофе мнѣ принесутъ сюда. Желая сразу отвоевать свою самостоятельностъ, я выбралъ вторую комбинацію, рѣшивъ часовъ въ 12 сдѣлать визитъ баронессѣ.

Покончивъ съ принесеннымъ кофе и приступивъ къ переодѣванію, я мысленно составлялъ программу своихъ дальнѣйшихъ взаимоотношеній съ хозяевами на основахъ полной свободы дѣйствій при соблюденіи абсолютной корректности, но какъ дѣйствительность показала: все это было совершенно излишне. Съ семьей барона Тиде, т.е. съ нимъ и съ его супру-гой, я встрѣчался разъ пять въ теченіе минувшей зимы, когда мы, офицеры полка, принимали ихъ у себя въ Собраніи на Субботникахъ и два раза былъ у нихъ въ этомъ же имѣніи на охотѣ. Не скажу чтобы оба они были мнѣ симпатичны, но съ теми легко говорилось, какъ съ людьми воспитанными и много видѣвшими. Оба приблизительно 30-35-лѣтняго возраста, высокіе и физически хорошо развитые они оба одинаково любили спортъ и были заядлые охотники. Онъ очень сдержанный и корректный прекрасно владѣлъ языкомъ и хорошо говорилъ по-русски, она кромѣ французскаго и нѣмецкаго говорила дома только по-польски. Въ то время явленіе это, когда польки изъ лучшаго общества не умѣли, или не хотѣли говорить по-русски было довольно распространено, ибо тѣ, кому слѣдовало бы, — съ этимъ не боролись, мы же молодые офицеры, были требовательны исключительно къ мужчинамъ, съ дамами же н барышнями охотно сами говорили по-польски. Какъ собесѣдница и хозяйка дома, баронесса была мила и интересна, ибо проводя ежегодно 2-3 мѣсяца за границей, могла занять и заинтересовать самого угрюмаго гостя, какъ женщина же она была мало привлекательна. Принимая меня въ этотъ день съ визитомъ, она сообщила, что къ сожалѣнію мужъ ея долженъ былъ срочно выѣхать, но что она его ожидаетъ со дня на день, что они оба рады видѣтъ меня своимъ гостемъ у себя за столомъ за все время моей командировки и примутъ всѣ мѣры чтобы я не скучалъ.

Обѣдали мы вдвоемъ и лишь въ 4 часа мнѣ удалось откланяться, попросивъ въ то же время освободить меня отъ присутствія на ужинѣ, оправдываясь обиліемъ заботъ по устройству эскадрона.

Проходя часовъ въ шесть по деревнѣ, я засталъ уже эскадронъ вполнѣ размѣщеннымъ. Изъ маленькихъ крестъянскихъ сараевъ, такъ называемыхъ “стодолъ”, выглядывали жующія лошадиныя морды, сѣдла и амуниція были аккуратно развѣшаны и надъ воротами дворовъ развѣвались “веселки”. Для тѣхъ, кому незнакомо это названіе, спѣшу пояснить, что “веселкой” называется значекъ сдѣланный изъ соломы, по которому сразу можно опредѣлить число людей и лошадей, размѣщенныхъ въ этомъ дворѣ. На горизонтальной дощечкѣ, на которой указанъ номеръ эскадрона и взвода, подвѣшиваются плетеные изъ соломы жгуты. Короткіе — отмѣчающіе людей и длинные — отмѣчающіе коней. Такимъ образомъ по количеству жгутовъ сразу видно, что въ данномъ дворѣ размѣщено, напримѣръ, 3 человѣка и 4 лошади 2-го взвода IV эскадрона. Фигуры этихъ веселокъ самыя разнообразныя и солдаты щеголяютъ другъ передъ другомъ въ ихъ изобрѣтеніи. Такая веселка прибивается къ длинному шесту и выставляется у воротъ двора.

Крестьянскій день, особенно весною, начинается очень рано и уже часа въ 4 деревня зашевелилась. Отчасти этотъ шумъ пробуждающейся жизни, отчасти новая обстановка рано подняли меня и, наскоро помывшись, я направился къ деревнѣ, оставивъ деныдика возиться съ чаемъ. Фольваркъ, гдѣ была моя квартира, былъ расположенъ на небольшомъ пригоркѣ и вся прилегающая къ нему деревыя была видна, какъ на ладони. Въ этотъ моментъ высокіе звуки кавалерійской трубы, казавшіеся въ свѣжемъ утреннемъ воздухѣ особенно чистыми, рѣзко понеслись по деревенской улицѣ. Играли подъемъ. На этомъ фонѣ мирной деревенской жизни невольно бросалась въ глаза своею яркостью фигура трубача. Въ лихо сдвинутой на бекрень безкозыркѣ, въ ярко красной нижней рубахѣ, заправленной въ синіе рейтузы и босикомъ, стоялъ онъ небрежно прислонившись къ журавлю деревенскаго колодца со слегка запрокинутой головой и безъ труда выдувалъ изъ ярко начищенной трубы, обвитой толстыми шнурами съ кистями, высокія ноты кавалерійскаго сигнала. Картина была поразительно яркая и сама просилась на зарисовку.

День распредѣлялся такъ: утромъ подъемъ, уборка и чай, затѣмъ косьба до 12-ти, когда эскадронъ возвращался въ деревню для обѣда и отдыха, съ 3-хъ до 7-ми опять косьба и затѣмъ возвращеніе на ужинъ. Въ 9 часовъ молитва и перекличка. Вечеромъ деревня вся выходила на улицу, гремѣли пѣсенники и надрывалась гармошка, подъ которую танцевали Оберекъ. Лошадямъ ради моціона каждый день дѣлалась проѣздка. На подножный кормъ ихъ не пускали, а свѣжескошенную траву закладывали въ ясли; дѣлалось это для того, чтобы лошади не теряли той фигуры, которая достигалась долгой и тщательной выѣздкой, т.е. высоко поднятой шеи и сильно подведенного зада.

Офицерскаго надзора почти не требовалось, ввиду чего я съ чистой совѣстью отдавался своимъ развлеченіямъ. Вставалъ зь 8 часовъ, проходилъ на сѣнокосъ и затѣмъ возвращался домой, куда мнѣ къ 9 часамъ приносили кофе съ массою вкусныхъ деревенскихъ прибавленій. Для охоты было еще рано, ввиду чего устраивались поѣздки къ сосѣдямъ или просто утреннія и вечернія кавалькады. Отъ послѣднихъ мнѣ пришлось вскорѣ отказаться, ибо ослабѣвшій уже желудокъ моего стараго жеребца Женаро сталъ сильно реагировать на зеленый кормъ и старикъ началъ вести себя положительно неприлично, оставляя за собой на протяженіи всего пути ярко зеленый слѣдъ.

Двѣ недѣли промелькнули незамѣтно. Много уже возовъ свѣжаго и душистаго сѣна было отправлено за это время въ эскадронъ и вотъ наконецъ наступилъ день когда и намъ надо было возвращаться. Трава кончилась, а съ нею и отдыхъ и вновь наступила пора далеко не легкой кавалерійской работы.

Незамѣтно для самого себя за эти двѣ недѣли относительной свободы я гораздо ближе подошелъ къ людямъ, чѣмъ за долгое время зимней казарменной обстановки и какъ-то невольно чувствовалось, что между нами протянулись нити взаимнаго пониманія и симпатіи. Въ настоящее время “трава” отошла въ областъ преданій и о ней упоминается только въ очеркахъ старой кавалерійской жизни, а жаль, ибо въ нудно казенной казарменной жизни кавалерійскаго солдата она являлась солнечнымъ лучемъ, дающимъ ему возможность хоть не надолго почувствовать себя въ привычной ему и родной крестьянской обстановкѣ.

Къ такимъ же памятникамъ старины какъ “трава”, надо отнести и такъ называемое “плаваніе”, на обученіе которому посвящалось тоже двѣ недѣли. Въ началѣ 900-хъ годовъ плаваніе было изъято изъ отдѣловъ кавалерійскаго обученія. Заставъ еще въ полку это упражненіе, я хочу въ короткихъ словахъ объяснить его сущность и способъ обученія.

Цѣль его ознакомитъ какъ одиночныхъ всадниковъ, такъ и цѣлыя конныя части съ переправой черезъ значительныя водныя границы безъ потери времени на розыски мостовъ. Для этой цѣли выбирались подходящія мѣста большой рѣки, въ районѣ которыхъ и располагались пришедшія для этой цѣли кавалерійскія части. Нашъ полкъ обычно располагался по деревнямъ въ районѣ города Юзефова на самомъ берегу рѣки Вислы. Обученіе начиналось со взводовъ и заканчивалось эскадрономъ. На выбранное заранѣе мѣсто прибывали эскадроны, въ конномъ строю, спѣшивались и разсѣдлывали лошадей (ибо сѣдла и амуниція перевозились на лодкахъ). Люди раздѣвались, оставаясь въ однихъ нижнихъ рубахахъ и фуражкахъ, садились на разсѣдланныхъ коней и выстраивались на берегу во взводной колоннѣ. Затѣмъ очередной взводъ подходилъ къ самой водѣ и разомкнувъ ряды по три въ рядъ входилъ въ воду (“Справа по три разомкнутыми рядами!”), имѣя своихъ гг. офицеровъ впереди.

Долженъ сказать, что я вообще о плаваніи имѣлъ весьма смутное представленіе, ибо живя ребенкомъ въ деревнѣ, я имѣлъ возможность пользоваться для этой цѣли только маленькой рѣчушкой почти совсѣмъ пересыхающей въ лѣтнюю пору, обученіе же этому спорту въ старшихъ классахъ корпуса не было къ сожалѣнію поставлено на надлежащую высоту, ввиду чего предоставленный собственнымъ силамъ на глубокомъ мѣстѣ я обычно послѣ короткой борьбы безропотно опускался на дно, откуда и пускалъ пузыри пока меня не извлекали ка поверхность. Другими словами я плавалъ, какъ говорилось въ полку “какъ серебряная ложка”. Такимъ образомъ, будетъ вполнѣ понятна та тревога, съ которой я, сидя въ одной рубахѣ на неосѣдланной лошади входилъ въ первый разъ въ холодныя воды Вислы. Путь, по которому надо было плыть, былъ намѣченъ буйками, при чемъ переплывъ рѣку, мы должны были сдѣлать небольшой объѣздъ по берегу и въ отмѣченномъ пунктѣ вновь войти въ воду для обратной переправы. Такимъ образомъ всего приходилось плыть саженей 150-200. Пока лошадь шла въ бродъ, дѣло шло хорошо, но какъ только дно уходило у нее изъ-подъ ногъ наступалъ самый трудный и опасный моментъ, ибо испуганная лошадь, хотя и снабженная отъ природы способностью плавать, въ первый моментъ терялась и всячески старалась повернуть къ берегу. Идущія до этого момента разомкнуто на три шага другъ отъ друга всадники сбивались въ кучу, лошади подымались на дыбы и били по водѣ передними ногами, грозя искалѣчить своихъ сосѣдей. Справитъся съ ними было не легко, ибо по инструкціи всадникъ съ того момента, когда лошадь теряла дно, долженъ былъ соскользнутъ съ ея спины въ сторону теченія и, держась за гриву, плыть рядомъ съ ней и такимъ образомъ для управленія у него оставалась одна лишь свободная рука, которой онъ и долженъ былъ давать коню нужное направленіе то натягиваія соотвѣтствующій поводъ, то брызгая ему въ морду водой.

По счастью невзрачный конекъ, поданый мнѣ по приказанію вахмистра, не доставилъ мнѣ никакихъ хлопотъ въ этомъ отношеніи и потерявъ дно безропотно поплылъ въ нужномъ направленіи, таща меня на буксирѣ, иначе я не могу назвать мое “плаваніе”. Вцѣпившись судорожно всей пятерней въ густую гриву моего конька-горбунка и поминая въ душѣ всѣхъ святыхъ, я болтался въ водѣ какъ куль, влекомый на буксирѣ.

Какъ только мой конекъ почувствовалъ подъ ногами дно, я кое-какъ взгромоздился къ нему на спину и такимъ образомъ вышелъ на противоположный берегъ въ конномъ строю. Половина упражненія была закончена и предстояло возвращеніе тѣмъ же порядкомъ.

Выйдя на берегъ, конишко мой встряхнулся всѣмъ тѣломъ, какъ это дѣлаютъ собаки выходя изъ воды, при чемъ я ощутилъ, что-то вродѣ землетрясенія, ибо сидѣть голымъ на неосѣдланой лошади и безъ того не такъ ужъ удобно, когда же она при этомъ и мокрая, а слѣдовательно и скользкая — дѣло становится совсѣмъ невѣрнымъ.

Обернувшись, я невольно залюбовался картиной переправы: черезъ всю ширину рѣки, очень глубокой въ мѣстѣ переправы, тянулась прерывистая полоса лошадиныхъ головъ со сторожко наставленными ушами, а немного позади этихъ лошадиныхъ мордъ тѣсно прижатыя теченіемъ къ скрытымъ подъ водой конскимъ тѣламъ виднѣлись головы всадниковъ въ сдвинутыхъ на бокъ безкозыркахъ. Вдоль этой полосы шняряло нѣсколько лодокъ, въ которыхъ сидѣли люди, готовые въ любую минуту прійти на помощь оторвавшемуся отъ лошади всаднику. Полоса плывущихъ тянулась безконечно, ибо по мѣрѣ того какъ голова ея выходила на противный бергъ въ воду входили все новые и новые взводы. Пройдя съ полверсты по берегу, надо было вновь входить въ воду для совершенія обратнаго рейса, при чемъ увѣрившись въ плавательныхъ способностяхъ своего Буцефала, я чувствовалъ себя значительно бодрѣе и приведя въ порядокъ идущій за мной взводъ, смѣло во шелъ въ воду. На этотъ разъ слегка усталыя и значительно успокоившіеся лошади почти безъ всякаго понуканія пошли вплавь, держа интервалы и не сбиваясь въ кучу. Берегъ, на которомъ были оставлены наши вещи и виднѣлась группа начальствующихъ лицъ, быстро приближался, и лошади дѣйствительно скоро почувствовали дно.

На сей разъ болѣе энергичнымъ толчкомъ вскочивъ на спину своего коня, я гордо вышелъ на берегъ передъ глазами Командира полка, но къ сожалѣнію торжество мое было преждевременно, ибо проклятый Буцефалъ, очевидно тоже довольный окончаніемъ, рѣшилъ выразить и свое удовольствіе и далъ при этомъ изряднаго козла. Результатъ получился нарѣдкость зффектный: не будучи совершенно подготовленъ къ такой неожиданной подлости со стороны своего столь смирнаго до сего времени коня и не имѣя возможности задержаться на его мокрой спинѣ я подобно ракетѣ взвился въ воздухъ и, достигнувъ лредѣльной высоты, вернулся головой внизъ, зарывшись до ушей въ прибрежный илъ, при чемъ моя рубаха, подобно распустившемуся тюльпану открыла на общее посмотрѣніе всѣ мои тірелести. Этимъ закончились мои плавательныя упражненія перваго дня, не внушивъ мнѣ особенной любви къ этому виду кавалерійскаго обученія и я не очень жалѣлъ, когда года черезъ два оно было отмѣнено. Между прочимъ, заканчивая главу о плаваніи, долженъ сказать, что практической пользы отъ него было мало, отъ лошадей же требовалось при этомъ значительное напряженіе, такъ какъ фактически доказано, что плывущая лошадь затрачиваетъ столько же энергіи, какъ идущая каръеромъ.

Этотъ родъ занятій былъ у насъ, конниковъ, очень популяренъ по многимъ причинамъ, о которыхъ буду говорить ниже. Цѣль его: взаимное ознакомленіе двухъ родовъ оружія.

На этотъ періодъ кавалерійская дивизія стягивалась къ одному изъ крупныхъ пѣхотныхъ лагерей и располагалась вокругъ него по окрестнымъ деревнямъ. Занятія заключались въ сквозныхъ прохожденіяхъ конницы сквозь разомкнутый строй пѣхоты на разныхъ алюрахъ до каръера включительно и въ лобовыхъ и фланговыхъ атакахъ конницы на пѣхоту. А ознакомленіе это играло большую роль, ибо самую дисциплинированную пѣхоту волнуетъ одно появленіе конницы вблизи района ея дѣйствій и одинъ, раздавшійся откуда-либо крикъ: “Кавалерія!”, вселяетъ панику въ самыя крѣпкія части. Спокойная и выдержанная пѣхотная частъ, находящаяся до конца въ рукахъ своихъ начальниковъ, недоступна для самой энергичной конницы, но зато дрогнувъ хоть на моментъ, она становится легкой и лакомой добычей для послѣдней.

Прохожденія черезъ разомкнутыя ряды пѣхоты начинаются обычно съ шага, при чемъ войдя въ пѣхотные ряды всадники останавливаются, давая возможность пѣхотнымъ солдатамъ оглаживать лошадей, затѣмъ тоже потворяется на рыси и на галопѣ, при чемъ можно наблюдать обоюдный интересъ къ дѣлу; но съ момента перехода на полевой галопъ, а затѣмъ на каръеръ картина рѣзко мѣняется и царившее до сихъ поръ на лицахъ пѣхоты благодушіе уступаетъ мѣсто растерянности и даже ужасу. Объясняется это сильнымъ впечатлѣніемъ праизводимымъ несущейся массой конницы съ грозно склоненными пиками и невольной боязнью бытъ затоптаннымъ ко немъ. Неоднократно бывали и несчастные случаи, когда ощетинившаяся штыками пѣхота калечила проносящихся черезъ ихъ ряды лошадей и всадниковъ, при чемъ я самъ былъ свидѣтелемъ случая, когда шарахнувшійся въ испугѣ въ сторону пѣхотный солдатъ въ стремленіи уклониться отъ одного, несущагося каръеромъ всадника, попалъ подъ другого, при чемъ штыкъ его, выставленный впередъ виновтовки до самой трубки вошелъ въ грудь несчастной лошади.

Занятія эти заканчивались къ обѣду и остальное время было свободно. Вотъ тутъ-то и начинались тѣ удовольствія, которыя дѣлали этотъ періодъ обученія такимъ популярнымъ. Какъ извѣстно, пѣхота устраивается въ своихъ лагеряхъ съ комфортомъ, многіе изъ офицеровъ строятъ тамъ маленькія дачи, куда на это время переѣзжаютъ и ихъ семьи, лагерь наполняется дѣтворой и дамами. Можно себѣ представить какой приманкой являлся для нашей молодежи этотъ дамскій букетъ. Строго сдерживаемые въ полку прочно установившейся традиціей, пресѣкавшей въ самомъ началѣ зарождающіеся флирты съ полковыми дамами, молодыя силы настоятельно искали выхода накопившейся страсти и попавъ въ такое Эльдорадо во всю отводили душу. Лишь только жаръ начиналъ спадать со всѣхъ окрестныхъ деревень, гдѣ была расквартирована конница, тянулись къ лагерю отдѣльные всадники и цѣлыя конныя группы офицеровъ. Выбритые, вылощенные и надушенные. Все это спѣшивалось у черты лагеря, отдавая лошадей вѣстовымъ и расходилось по знакомымъ дачкамъ. Часамъ къ 8-9 вечера въ полковыхъ собраніяхъ начинала собираться публика, слышались звуки музыки и въ открытыхъ окнахъ мелькали танцующія пары, а въ прилегающихъ къ собранію аллеяхъ молодого парка бродили одинокія парочки. Ужинали не всѣ сразу, а отдѣльными компаніями, усталые отъ занятій хозяева пѣхотинцы часто ранъше покидали собраніе, оставляя своихъ женъ еще потанцовать и повеселиться.

Въ этотъ же періодъ “сборовъ съ пѣхотой” у насъ бывали “Полевой галопъ” и “Дивизіонныя скачки” проходившія очень весело и привлекавшіе весь пѣхотный лагерь. Тутъ ужъ прихо-дилось отдуваться намъ, въ качествѣ хозяевъ и всѣ наши четыре Собранія сообща лѣзли изъ кожи, чтобы не ударить лицемъ въ грязь. Скаковой кругъ устраивался собственными средствами, скачки начинались съ 6 часовъ и заканчивались ужиномъ изъ холодныхъ блюдъ тутъ же вблизи круга. Столовъ не брали, а скатерти разстилались прямо на травѣ.

Такъ мы “знакомились съ пѣхотой” и память объ этомъ знакомствѣ долго сохранялась обѣими сторонами.

Высочайшимъ приказомъ на смѣну уволенному въ отставку Голубушкѣ былъ назначенъ Полковникъ Лыщинскій, офицеръ армейской кавалеріи. Никто въ полку его не зналъ и потому прибытіе его ожидалось съ понятнымъ интересомъ, ибо если въ полкахъ, стоящихъ въ большихъ городахъ, офицеръ сталкивался со своимъ начальствомъ лишь въ часы службы, то въ такихъ стоянкахъ, какъ нашъ маленькій Пинчевъ, каждый шагъ офицера является общимъ достояніемъ и отъ личности Командира зависитъ отравить ему жизнь, или сдѣлать ее пріятной. Навести какія-либо справки о новомъ Командирѣ въ послѣднемъ мѣстѣ его службы, какъ это обычно практиковалось, тоже не представлялось возможнымъ, ибо передъ этимъ онъ командовалъ Осетинскимъ дивизіономъ, съ которымъ мы, офицеры регулярной конницы, никакихъ связей не имѣли. Но вотъ наконецъ наступилъ день его прибытія и изъ Штаба дивизiи получена была телеграмма выслать въ Кѣльцы экипажъ за вновь прибывшимъ Командиромъ. Согласно отданныхъ Голубушкой приказаній, представленіе офицеровъ, какъ и вся церемонія сдачи и пріема полка должны были состоятъся на другой день и потому почти все офицерство, а такъ же и наши милыя дамы въ 11 часовъ были уже въ городскомъ саду, откуда можно было наблюдать всѣхъ проходящихъ и приѣзжающихъ. Вскорѣ изъ-за угла показалась и полковая коляска съ новымъ Командиромъ и быстро пронеслась мимо. Вывести какое-либо заключеніе при такой быстротѣ не представлялось возможнымъ, бросился лишь въ глаза всѣмъ маленькій повидимому ростъ Командира, благодаря которому онъ совсѣмъ терялся въ широкой, помѣстительной полковой коляскѣ и неволъно вспоминалась при этомъ крупная импозантная фигура Голубушки, заполнявшая ее всю.

На состоявшемся на другой день представленіи новому Командиру мы имѣли возможностъ разсмотрѣть его детально, при чемъ вынесенное нами первое впечатленіе носило скорѣе благопріятный характеръ. Правда по внѣшности онъ сильно уступалъ нашему Голубушкѣ, будучи чуть ли не на голову ниже его и обладая не важно сложенной фигурой, но зато въ глубинѣ его глазъ поблескивали такія лукавыя искорки, которыя явно говорили о большой дозѣ юмора, а это одно служило гарантіей незлобивости.

Дня черезъ два послѣ прибытія новаго Командира мы провожали Голубушку. Проводы длились два дня и носили исключительно сердечный характеръ. Въ память о шестилѣтнемъ командованіи ему были поднесены большіе кабинентные часы, играющіе полковой маршъ и вылитое изъ серебра преспапье съ фигурой коннаго Ямбургскаго драгуна; наша же столовая украсилась еще однимъ портретомъ “бывшихъ К-ровъ полка”

Новый Командиръ оказался очень тактичнымъ человѣкомъ и зная какъ высоко стоитъ полкъ въ смыслѣ строевой подготовки, не вмѣшивался въ это дѣло, предоставивъ его всецѣло Командирамъ эскадроновъ. Что же касается внутренняго быта, то и здѣсь онъ старался всѣ свои требованія проводить черезъ старшаго Штабъ-Офицера. Добрыя взаимоотношенія замѣтно налаживались, чему въ значительной мѣрѣ способствовала пріѣхавшая къ Командиру его жена, женщина уже пожилая, некрасивая, но на рѣдкость тактичная и не глупая.

Исторія этой женщины очень интересна: найденная груднымъ ребенкомъ въ одной изъ саклей брошеннаго аула въ періодъ покоренія Кавказа, она была законнымъ образомъ удочерена офицерами нашедшаго ее полка и крещена по православному обряду, получивъ имя Марія и фамилію Ширванская. Полкъ заботился о ея воспитаніи, затѣмъ опредѣлилъ ее въ Смольный институтъ, по окончаніи котораго выдали ее замужъ, снабдивъ при этомъ весьма приличнымъ приданымъ.

Познакомившись съ нашими дамами, она очень быстро сумѣла объединить ихъ на почвѣ семейныхъ вечеровъ, любительскихъ спектаклей, маскарадовъ и проч. Недурно владѣя карандашемъ и красками, она привлекла къ этому дѣлу почти всѣхъ нашихъ дамъ для рисованія цвѣтовъ по атласу, ввиду чего многія изъ нашихъ холостыхъ квартиръ обогатились подушками, на атласномъ фонѣ которыхъ пышнымъ цвѣтомъ разцвѣтали зеленыя розы, желтые ландыши и проч. диковинные цвѣты.

На эти уроки живописи допускались и мы, молодежь, при чемъ намъ поручалось обслуживатъ дамъ чаемъ, печеньями и разговорами. Дѣтей у нихъ не было, жила съ ними старушка, мать Командира, прекрасно ладившая со своей невѣсткой. Они были очень гостепріимны и ихъ домъ оченъ охотно посѣщался.

Марія Петровна обладала большой дозой юмора и ее весело было послушать. Помню одинъ изъ ее разсказовъ о первомъ ея наблюденіи кавалерійскихъ привычекъ. Разсказъ этотъ запомнился мнѣ потому, что объектомъ этого наблюденія, самъ того не подозрѣвая, явился я, собственной персоной.

— “Пріѣхала я въ Кѣльцы часа въ 3 дня, остановилась въ Бристолѣ и потребовала обѣдъ въ номеръ” — разсказывала Марія Петровна. — “Отдохнувши и побродивъ по городу, рѣшила къ ужину спуститъся въ ресторанъ, гдѣ уже почти всѣ столики были заняты, но услужливый метрдотель все же нашелъ мнѣ мѣсто въ уютномъ уголкѣ, откуда я могла наблюдать всю публику. Среди присутствующихъ мое вниманіе сразу же привлекъ одинъ изъ столиковъ, за которымъ сидѣлъ высоікій стройный офицеръ въ формѣ поручика того же кавалерійскаго полка, командиромъ котораго былъ назначенъ мой мужъ. Итакъ, передо мной былъ первый мой однополчанинъ. И вамъ конечно станетъ понятенъ тотъ интресъ, съ которымъ я его наблюдала”, скользнувъ при этомъ въ мою сторону лукавымъ глазомъ и улыбнувшись, она продолжала: “Кромѣ того была еще одна причина для моего любопытства, а именно: его разговоръ съ метрдотелемъ, который благодаря близости нашихъ столовъ, я слышала дословно. Поручикъ очевидно окончилъ свой ужинъ и бросивъ вгзлядъ на часы подозвалъ мертдотеля: — “Прикажите податъ маленькій кофейникъ кофе и четверть литра Бенедектина” послѣдовалъ заказъ и вынувъ серебряный портсигаръ, офицеръ закурилъ папиросу, я же вся обратилась въ зрѣніе. Мнѣ такъ часто приходилось слышать, что шампанское и ликеръ являются излюбленными напитками кавалерійскихъ офицеровъ, но видѣть какъ они ихъ пьютъ мнѣ не приходилось ни разу и вотъ судьба посылаетъ мнѣ такой удобный случай. Вскорѣ передъ поручикомъ появился небольшой фарфоровый кофейникъ со спиртовой грѣлкой и бутылка темнаго стекла оригинальной формы. Приказавъ лакею налить кофе въ поданную чашку, Поручикъ взялъ бутылку и наполнивъ рюмку темной густой жидостью, поднялъ ее и посмотрѣвъ на свѣтъ — выпилъ. Положивъ сахаръ въ кофе, онъ налилъ вторую рюмку и... выпилъ, размѣшавъ сахаръ въ чашкѣ, онъ выпилъ третъю рюмку, за которой послѣдовали 4-я, 5-я и 6-я, послѣ чего онъ наконецъ счелъ своевременнымъ отхлебнуть глотокъ кофе. Вотъ и выходитъ, что вѣкъ живи — вѣкъ учись: до сихъ поръ я считала, что пить ликеръ надо маленькими глотками, запивая каждый изъ нихъ большимъ количествомъ кофе, а оказывается наоборотъ — кофе пьется въ малыхъ дозахъ, каждая изъ которыхъ сопровождается большимъ количествомъ ликера!”.

Во время этого разсказа, сопровождаемаго общимъ смѣхомъ, я нѣсколько разъ ловилъ на себѣ лукавые взгляды разказчицы и только тогда меня осѣнило сознаніе: да вѣдь герой то этого разсказа я! и въ памяти мелькнуло воспоминаніе о моемъ послѣднемъ проѣздѣ черезъ Кѣльцы по возвращеніи изъ отпуска. Вспомнился и залъ ресторана и пожилая, южнаго типа дама, сидящая за однимъ изъ столовъ.

— “ Такъ вотъ Ваша благодарность за расширеніе Вашего жизненнаго опыта, сударыня!” съ дѣланнымъ возмущеніемъ заявилъ я, “вмѣсто того чтобы быть признательной, Вы высмѣивате Вашего учителя!” и когда выяснилась моя роль въ этомъ маленькомъ приключеніи, общій смѣхъ перешелъ въ хохотъ.

Помню еще одну изъ проказъ милой Маріи Петровны, когда на собранномъ у нее дамскомъ совѣщаніи было рѣшено устроить въ Собраніи маленькій костюмированный вечеръ, при чемъ на заявленіе одного изъ присутствовавшихъ при этомъ офицера, что, хорошо зная нашихъ немногочисленныхъ дамъ, мы легко расшифруемъ каждую, какъ бы онѣ ни были замаскированны, Марія Петровна съ лукавой улыбкой заявила: “Посмотримъ!”

Въ назначенный вечеръ офицерское собраніе начало наполняться гостями, причемъ дамы отдѣльнымъ ходомъ проходили прямо въ дамскую уборную. Въ гостиной въ это время собралась почти вся молодежь, съ нетерпѣніемъ ожидая выхода дамъ. Вскорѣ дверь уборной отворилась и оттуда потянулось дамское шествіе: шли онѣ парами подъ руку и было ихъ всего восемь, но къ сожаленію всѣ онѣ были одѣты въ одинаковые балахоны, скрывавшіе совершенно фигуру и съ капюшонами на головахъ, въ которыхъ были лишь небольшія отверстія для глазъ, руки такъ же были скрыты длинными до локтя бѣлыми перчатками. При такихъ условіяхъ узнатъ кого-либо изъ нихъ абсолютно не представлялось возможнымъ, вызвать же ихъ на разговоръ, дабы судить по тембру голоса не представлялось возможнымъ, ибо на всѣ попытки наши, онѣ хранили гробое молчаніе и лишь одна изъ нихъ молча протянула намъ сложенную записку, въ которой печатными буквами было написано: “Мы всѣ нѣмы до ужина”.

Начались догадки, вызывающія общій смѣхъ, подъ аккомпанементъ котораго “нѣмыя” дамы перешли въ залъ, гдѣ и начались танцы. Надежды наши узнать хоть одну изъ дамъ по манерѣ танцевать такъ же потерпѣли фіаско, ибо широкіе балахоны хорошо берегли свою тайну. Въ это время кто-то изъ офицеровъ сказалъ: Господа! Насколько вамъ извѣстно, нашихъ милыхъ дамъ всего лишь семь, а здѣсь мы имѣемъ удовольствіе видѣтъ восемь — кто же восьмая?” Эти слова еще болѣе разожгли любопытство и публика съ колоссальнымъ нетерпѣніемъ ожидала сигнала къ ужину.

По существующему въ полку обычаю лишь жену Командира полка обычно велъ къ столу Старшій Штабъ-Офицеръ, прочихъ же дамъ разбирали всѣ офицеры во главѣ съ Командиромъ полка. Интересно было наблюдать какъ вошедшій въ гостиную Старшій Штабъ-Офицеръ остановился въ полномъ недоумѣніи передъ восемью совершенно одинаковыми домино. Наконецъ, съ присущей ему рѣшительностью онъ остановилъ свой выборъ на одномъ изъ нихъ и, предложивъ ей руку, повелъ въ столовую подъ звуки марша; за нимъ потянулись остальные семь паръ, а затѣмъ оставшіеся безъ дамъ офицеры. Рѣшительный моментъ приближался и вотъ, какъ по командѣ, таинственные капюшоны откинулись и общій хохотъ огласилъ столовую. Начать съ того, что вмѣсто предполагаемой Командирши Старшій Штабъ-Офицеръ привелъ къ столу свою собственную жену, Марія же Петровна оказалась моей дамой; но общій смѣхъ превратился въ гомерическій хохотъ, когда изъ-подъ капюшона дамы Ротмистра Баумана показалась усатая голова Ротмистра Ла-Данъ съ пышными подусниками. Такъ вотъ она — таинственная восьмая дама! Нечего и говорить, что ужинъ прошелъ съ небывалымъ подъемомъ. — Да, много пользы, много хорошаго сдѣлала милая Марія Петровна для офицерскаго общества и всѣ эти дрязги, сплетни, ссоры и пересуды разцвѣтающія обычно въ маленькихъ гарнизонахъ пышнымъ цвѣтомъ — сошли у насъ со сцѣны окончательно. Приблизительно то же можно сказать о роли Командира для офицеровъ полка. Учитывая вредное вліяніе маленькихъ стоянокъ, лишенныхъ какихъ-либо культурныхъ развлеченій, онъ помимо законныхъ отпусковъ широко пользовалъ всякую возможность для посылки офицеровъ въ различныя краткосрочныя командировки, давая тѣмъ случай встряхнуться и хоть ненадолго перемѣнить обстановку, скучныя же до сего времени тактическія занятія превратилъ въ рядъ интересныхъ докладовъ, вмѣнивъ каждому въ обязанность сдѣлать одно сообщеніе на любую тему, что заставило многихъ болѣе основательно ознакомитъся съ военной литературой. — Кстати, коснувшись разъ литературы, я къ сожалѣнію долженъ сказать, что чтеніе вообще въ полку было не въ ходу и полковой библіотекой, тоже довольно слабой, пользовалась лишь небольшая сравнительно группа офицеровъ. Все же долженъ съ удовлетвореніемъ сказать, что наблюдая вскользь офицерскій составъ нашей дивизіи, я опредѣленно замѣчалъ, что наши офицеры замѣтно выдѣлялись своей свѣтскостъю и умѣніемъ держатъ себя въ обществѣ.

Штабъ нашей дивизіи стоялъ въ Кѣльцахъ, полки же дивизіи были расквартированы въ 3-хъ губерніяхъ: Драгуны — въ Радомской, Уланы — въ Кѣлецкой, Гусары и Казаки — въ Петроковской.

Дивизіей въ то время командовалъ Генералъ-Лейтенантъ Бобылевъ, бывшій на этомъ посту долгое время. Какъ начальникъ и начальникъ кавалерійскій, онъ оставлялъ желать многого, ибо въ полной мѣрѣ былъ лишенъ иниціативы и дерзанія, но эти качества, столь необходимыя въ военное время, ему по счастью примѣнять не пришлось, въ обыденной же жизни онъ, какъ начальникъ, былъ не такъ ужъ плохъ.

Ограничиваясь немногочисленными смотрами, онъ не вмѣшивался въ строевую подготовку, а удачный подборъ Коман-дировъ полковъ давалъ ему полную возможность почивать на лаврахъ.

Гарнизонъ въ Кѣльцахъ былъ сравнительно большой: 5-й стрѣлковый полкъ и 21-я конно-артиллерійская батарея. Вотъ офицерамъ-то этихъ частей и приходилось ежедневно сталкиваться съ Генераломъ, въ полки же дивизіи онъ выѣзжалъ раза 3-4 въ годъ, требуя при этомъ самой помпезной встрѣчи. Кстати, будучи слегка похожъ на Грибоѣдовскаго Скалозуба, онъ считалъ себя чрезвычайно красивымъ, особенно въ конномъ строю и часто огорашивалъ своихъ ординарцевъ вопросомъ: “А что, Корнетъ, не правда ли, я красивъ?”.

По этому поводу вспоминаю случай, когда нашъ Корнетъ Петровскій поставилъ Генерала въ трудное положеніе.

По своему обыкновенію воспользовавшись перерывомъ во время смотра, Генералъ, вытянувъ впередъ свои длинныя ноги к повернувшись къ ординарцу, задалъ ему вопросъ: “А что, Корнетъ, красивъ вашъ Начальникъ дивизіи, а?” — “Никакъ нѣтъ, Ваше Превосходительство!” послѣдовалъ отвѣтъ шустраго корнета, и когда брови Генерала грозно нахмурились, онъ добавилъ: — “Красота — это не то слово, но вся наружность Вашего Превосходительства настолько мужественна, что оставляетъ красоту далеко за собой”.

Этотъ витіеватый комплиментъ заставилъ генеральскіе брови разгладиться, но зато въ глазахъ появилось подозрѣніе — не разыгрываетъ ли его этотъ мальчишка. Во всякомъ случаѣ къ вопросу о красотѣ Генералъ больше не возвращался. По своему семейному положенію Генералъ считался не то холостякомъ, не то вдовцомъ, во всякомъ случаѣ былъ одинокъ и, какъ всѣмъ было извѣстно, питалъ нѣжныя чувства къ одной изъ дамъ общества, которая весьма охотно принимала у себя молодыхъ корнетовъ, конечно, безъ вѣдома Его Превосходительства. Забирались мы къ ней обычно маленькими партіями человѣка въ тричетыре часовъ съ 6-7 вечера, принося съ со-бою ветчину, различные консервы, пирожныя съ изряднымъ количествомъ коньяку и ликеровъ. Горничная, кстати сказать прехорошенькая, дѣятельно помогала барынѣ замѣтать наши слѣды на случай появленія Превосходительнаго покровителя, для чего всѣ наши пальто, шашки и фуражки убирались въ ея комнату, куда въ случаѣ опасности собирались и мы, чтобы оттуда драпануть чернымъ ходомъ. Если вечеръ былъ удачный и генеральская опасность не грозила нашему веселью, мы веселились во всю часовъ до 3-4 утра, дѣля время между столовой, будуаромъ, куда приглашались по одиночкѣ для “секретнаго” собесѣдованія, и комнатой горничной, куда ходили за “забытымъ въ пальто носовымъ платкомъ”.

Въ Кѣльцахъ мы бывали частенько, ибо 37 верстъ, отдѣляющія насъ отъ этого города, не служили препятствіемъ для нашихъ вылазокъ. Маленькія справки въ Штабъ Дивизіи, маленькое объединеніе съ офицерами 21-й конной батареи, или наконецъ, маленькій (до семи сутокъ) отдыхъ на гауптвахтѣ — вотъ главные поводы нашего посѣщенія губернскаго города. Связей и знакомствъ съ мѣстнымъ обществомъ у насъ было немного, но зато въ лучшихъ ресторанахъ города насъ принимали съ распростертыми руками. Въ Кѣльцахъ же былъ расположенъ 2-й эскадронъ нашего полка, на офицерахъ котораго и лежала главнымъ образомъ обязанность по поддержанію всѣхъ знакомствъ и связей офиціальнаго характера, то есть посѣщеніе Губернаторскихъ пріемовъ, Собранія Стрѣлковаго полка и проч.

Изъ полковъ дивизіи дружнѣе всего мы жили съ нашими однобригадниками драгунами. Расквартированные въ маленькомъ жидовскомъ городкѣ Радомской губ., отдѣленные отъ жел. дороги на 70 верстъ, они въ этомъ отношеніи были поставлены въ еще болѣе худшія условія, чѣмъ мы, но эта глушь имѣла и свои хорошія стороны, заставляя г. г. офицеровъ все свое какъ служебное, такъ и свободное время отдаватъ полку. Зато вопросъ съ отпусками и командировками обстоялъ у нихъ значительно сложнѣе и вырватъся “въ свѣтъ” изъ забытаго Богомъ С — ва было не легкимъ дѣломъ, благодаря чему офицерство слегка дичало. Въ другихъ полкахъ дивизіи надъ нашими однобригадниками слегка подшучивали, говоря, что, будучи переведены за 2 года передъ войной въ Камышъ, они первое время гуляли по его улицамъ, держась за руки и съ любопытствомъ останавливались передъ каждымъ электрическимъ фонаремъ. Дружба наша съ ними, ослабѣвшая въ зимній періодъ за дальностью разстояній, съ наступленіемъ лѣтняго кампамента возстанавливалась и крѣпла. Къ сожалѣнію, въ Бѣломъ движеніи офицеры полка были представлены въ минимальномъ количествѣ, въ эмиграціи же они совсѣмъ распылились и это былъ одинъ изъ рѣдкихъ полковъ не имѣвшій своего объединенія.

Городъ Ченстоховъ Петроковской губ., гдѣ стояли наши гусары, считался лучшей стоянкой въ дивизіи. Полкъ былъ расквартированъ въ казармахъ на окраинѣ города, гдѣ были и квартиры для г. г. Офицеровъ. Кромѣ Гусаръ въ городѣ стояла Стрѣлковая бригада и Штабъ 14 Кон. Арт. Дивизіона съ 23-й к. а. батареей. Самъ по себѣ городъ Ченстоховъ не представлялъ ничего особеннаго, но, во-первыхъ, стоялъ на желѣзной дорогѣ, а, во-вторыхъ, благодаря Чудртворной иконѣ Божіей Матери, хранящейся въ мѣстномъ монастырѣ, становился въ извѣстный періодъ года центромъ паломничества чуть ли не всего Царства Польскаго и тогда наплывъ бывалъ такъ великъ, что вокругъ города разбивали цѣлый лагерь. Туда ѣхали по желѣзной дорогѣ, въ экипажахъ, верхомъ, шли пѣшкомъ, а бывали и такіе, что по обѣту совершали весь далеко не близкій путь, ползя на колѣняхъ. Нечего и говорить, что пока старшее поколѣніе, т.е. отцы и дѣды молились Богу надзоръ за дочерьми и внучками ослабѣвалъ и наши Гусары даромъ времени не теряли. — Встрѣчались мы съ ними чаще, чѣмъ съ драгунами и отношенія у насъ были прекрасныя, съ той разницей, что дружба съ драгунами носила такъ сказать историческій характеръ и поддерживалась старыми офицерами, съ гусарами же она носила болѣе современный характеръ и поддерживалась исключительно молодежью.

14-й донской полкъ — четвертый полкъ нашей дивизіи — стоялъ въ городѣ Б.. .ѣ Петроковской же губерніи и вмѣстѣ съ гусарами составлялъ 2-ю бригаду. Съ Казаками у насъ соприкосновеній было мало и мы встрѣчались исключительно во время лѣтняго кампамента.

Въ строевомъ отношеніи, какъ я уже говорилъ, дивизія стояла очень высоко, въ частной же жизни каждый полкъ жилъ своей обособленной жизнью и носилъ такой же обособленный отпечатокъ.

На девятый годъ моего пребыванія въ полку, подошла и моя очередь ѣхать въ Школу. Отъ полка насъ ѣхало двое, такъ какъ драгуны въ этомъ году никого не посылали и мы использовали ихъ вакансію. Вообще, какъ я уже говорилъ, драгуны наши очень неохотно откликались на всяческія командировки, въ чемъ сказывалось вліяніе ихъ Командира полка — человѣка грубаго и недалекаго.

Оглядываясь на этотъ девятилѣтній періодъ, могу сказать, что полкъ, его офицерская среда и весь укладъ его жизни безконечно укрѣплялъ мою любовь къ конному дѣлу и подтвердилъ правильность сдѣланнаго мною выбора.

Начать съ того, что наша доблестная конница, насчитывающая всего лишь 56 регулярныхъ армейскихъ полковъ представляла какъ бы особую, замкнутую касту въ рядахъ блестящей Россійской Арміи. Наличіе всего лишь 3-хъ кавалерійскихъ училищъ вливало въ наши полки вполнѣ однородный элементъ, прошедшій черезъ горнило “цука”, проникнутый глубокой любовью къ конному дѣлу и безконечно гордящійся званіемъ кавалерійскаго офицера. Эта однородность создавала крѣпкую спайку офицерского состава, ограниченное количество полковъ и юнкерскихъ училищъ закрывало въ нашу касту доступъ всякимъ самозванцамъ, а пресловутый “цукъ”, вокругъ котораго создавалось столько критики, проводилъ строгую грань между старшимъ и младшимъ, остающуюся въ сознаніи кавалерійскаго офицера въ теченіе всей его послѣдующей службы. Само начальство въ лицѣ какъ начальниковъ Училищъ, Командировъ эскадроновъ, такъ и смѣнныхъ офицеровъ если и боролось съ цукомъ, то лишь для вида, слѣдя главнымъ образомъ за тѣмъ, чтобы онъ не носилъ грубо оскорбительной формы, цукъ же, проводимый въ границахъ приличія, какъ бы строгъ онъ ни былъ, преслѣдованію не подвергался, т.е. начальство просто его “не замѣчало”, ибо само оно въ свое время прошло такую же школу.

Затѣмъ маленькіе погранчиные городки “Воленсъ-Ноленсъ” заставляли офицера болѣе внимательно относиться къ своимъ обязанностямъ не только не отвлекая его отъ службы, но наоборотъ — пріучая его и часть своего досуга посвящатъ ей, благодаря чему офицеръ вплотную подходилъ къ солдату.

“Корнетъ! Назовите мнѣ изъ своего взвода всѣхъ женатыхъ” сплошь да рядомъ отдавалось приказаніе дѣлающимъ смотръ полку начальствомъ и не было случая, сколько я помню, чтобы корнетъ ошибся. Былъ, правда разъ, какъ мнѣ передавали случай, когда какой-то шустрый корнетъ не то по незнанію, не то изъ озорства, получивъ отъ Нач-ка Дивизіи такое приказаніе, скомандовалъ: “Женатые, — выходи!”, за что и угодилъ на семь сутокъ на гауптвахту. И невольно при этомъ вспоминаю свое удивленіе, когда, будучи в отпуску, я, гуляя съ сестрою, бывшей замужемъ за ротнымъ командиромъ пѣхотнаго полка, спросилъ ее фамилію встрѣчнаго Штабсъ-Капитана того же полка и въ отвѣтъ получилъ: “Право, не знаю”. Правда, въ пѣхотномъ полку вдвое больше офицеровъ чѣмъ въ кавалерійскомъ, но не знать офицера своего полка, да еще стараго Шт. Капитана, т.е. прослужившаго въ полку не менѣе 10-15 лѣтъ — это было для меня абсолютно не понятно. Гдѣ же тутъ спайка, гдѣ полковая дружная офицерская семья?!

Да, такъ вотъ, какъ я говорилъ, незамѣтно прошло почти дѣсятилѣтіе моей службы. За это время я полностъю прошелъ стажъ младшаго офицера, т.е. учился самъ на старыхъ солдатахъ, два года завѣдывалъ развѣдчиками, четыре года — молодыми солдатами, два года былъ помощникомъ начальника. Саперной команды и столько же — на той же должности — въ Учебной командѣ. Въ промежуткахъ неоднократно исполнялъ должность полкового Адъютанта. Кругозоръ мой значительно расширился и на горизонтѣ началъ смутно обрисовываться — Эскадронъ. Да, юность отходила и на смѣну ей шелъ зрѣлый возрастъ.

Ярка и красочна была эта юность и теплоты и сочности ея красокъ съ избыткомъ хватитъ на всю остальную жизнь, какъ бы безрадостна она ни была.

Итакъ, возвращаясь къ моей командировкѣ, долженъ пояснить, что согласно новому положенію въ Школу посылались не младшіе офицеры, прослужившіе въ полку не менѣе трехъ лѣтъ, какъ это было раньше, а ближайшіе кандидаты на Эскадронъ. Теперь нѣсколько словъ о моемъ однополчанинѣ, ѣдущемъ вмѣстѣ со мной въ эту командировку.

Шт. Ротмистръ Д. былъ не коренной офицеръ полка, а переведенъ съ согласія г. г. офицеровъ къ намъ изъ Приморскаго драгунскаго полка послѣ Японской войны. Милый, симпатичный человѣкъ онъ, какъ строевой офицеръ оставлялъ желать лучшаго, но лишать его права на полученіе эскадрона было не въ обычаѣ полка. По службѣ онъ былъ старше меня, но по свойственной ему нерѣшительности всегда предпочиталъ второе мѣсто. Командировка предстояла 2хъ-годичная и потому вполнѣ понятна наша радостъ отъ предстоящей возможности пожить два года въ Петербургѣ. Съ собой мы брали по двѣ лошади (собственная и казенно-офицерская) и по два драгуна (вѣстовой и деныдикъ). Что касается Д., то какъ юнкеръ Николаевскаго училища, онъ хорошо зналъ Петербургъ, для меня же наша столица была совершенно не знакома.

Квартирный вопросъ разрѣшился очень удачно и мнѣ удалось найти очень уютную комнату сравнительно недалеко отъ Школы, при которой былъ какой-то тупичекъ, въ которомъ расположился мой Василій. Явившись въ Школу, я встрѣтилъ тамъ много знакомыхъ и сразу же почувствовалъ себя въ родной знакомой обстановкѣ. Организація Школы въ мое время (1909-1911 г. г.) представляла собою слѣдующую картину:

а) Постоянный составъ состоялъ изъ Начальника Школы Свиты Е. В. Генералъ-Лейтенанта Безобразова, его помощника Генералъ-Майора Химазъ, Завѣдующаго Перемѣннымъ составомъ Полковника Багратіона, Завѣдующаго Отдѣломъ Наѣздниковъ Полковника Вергулъ, Завѣдующаго Отдѣломъ Генер. Штаба Полковника Чаплина и завѣдующаго Казачьимъ отдѣломъ Полковника Краснова. Затѣмъ Адъютантъ, Казначей и рядъ инструкторовъ, вѣдающихъ отдѣльными смѣнами перемѣннаго состава и младшихъ офицеровъ — всего 30-35 офицеровъ. Офицеры числились по гвардіи и носили гусарскую форму, среди же офицеровъ конницы ихъ обыкновенно шутя называли “Кавелахскіе гусары”, производя это названіе отъ Кавелахскихъ высотъ, окружающихъ Школьный лагерь въ Красномъ селѣ.

б) Перемѣнніый составъ дѣлился на старшій и младшій курсъ и насчитывалъ приблизительно по 50 — 60 человѣкъ на каждомъ курсѣ. Каждый курсъ былъ разбитъ на три смѣны. Въ основу этого раздѣленія ложились степень выѣздки собствекной лошади и посадка всадника, причемъ болѣе выѣзженныя лошади и всадники съ хорошей посадкой зачислялись въ 1-ю смѣну, болѣе же слабо выѣзженныя лошади и всадники съ не правильной посадкой — въ 3-ю смѣну, во 2-ю же поступалъ средній элементъ.

При разбивкѣ я сразу попалъ въ 1-ю смѣну, ибо моя Эмма, завода Иловайскаго была и нарядна и хорошо выѣзжена, бѣдняга же Д. угодилъ въ 3-ю смѣну, ибо онъ очень слабо справлялся со своей капризной Сильвіей. Работать приходилось много особенно 3-ей смѣнѣ, но зато намъ, то есть 1-й смѣнѣ, приходилось фигурировать при всевозможныхъ посѣщеніяхъ Школы офиціальными лицами, когда надо было, что называется, показатъ товаръ лицомъ. Каждый день надо было отъѣздитъ 4-хъ лошадей: собственную, казенно-офицерскую, доѣздку и выѣздку. Кромѣ ѣзды мы проходили вольтижеровку, рубку, фехтованіе и ковку, а затѣмъ кромѣ того классныя занятія.

Приходили въ Школу къ 8-ми часамъ утра и уходили въ 4, съ перерывомъ отъ 12 до 1 1/2 на завтракъ. Ѣзда производилась въ прекрасныхъ теплыхъ манежахъ, столовая же (собраніе), фехтовально-гимнастическій залъ и классы помѣщались въ отдѣльномъ зданіи, выходящемъ на Шпалерную улицу цѣлымъ рядомъ большихъ оконъ.

Завтракали въ Школѣ всѣ, на обѣдъ же оставались немногіе. Буфетъ Офицерской Школы славился на весь Петербургъ и къ завтраку у насъ всегда бывали гости. Столовая была уставлена рядомъ столовъ на 12 человѣкъ каждый. Очень скоро публика разбилась на кружки по 12 человѣкъ, руководствуясь сходствомъ вкусовъ, закрѣпивъ за собою постоянныя мѣста. Нечего и говорить что мой столъ состоялъ изъ самыхъ ревностныхъ поклонниковъ Бахуса, и потому пользовался исключительнымъ вниманіемъ буфетчика.

Послѣ обѣда я возвращался домой, гдѣ немного отдохнувъ, отправлялся бродить по городу, знакомясь со всѣми достопримѣчательностями и злачными мѣстами, въ чемъ мнѣ значительно помогалъ Д., хорошо знающій городъ. Мой Василій тоже чувствовалъ себя недурно.

Зима прошла незамѣтно, впереди предстояли лагери въ Красномъ, затѣмъ парфорсныя охоты въ Поставахъ и переходъ на старшій курсъ. Въ теченіе этой зимы произошло событіе, всколыхнувшее всю нашу армейскую конницу — намъ наконецъ вернули нашу форму временъ Императора Александра II и такимъ образомъ вновь возродились доблестные Драгуны, Уланы и Гусары.

Къ этому событію мы готовились давно и Высочайшій Приказъ не засталъ насъ врасплохъ, и когда Начальникъ Школы, желая отмѣтить это событіе пригласилъ насъ всѣхъ отъ имени постояннаго состава на завтракъ, — мы всѣ прибыли въ полной парадной (новой) формѣ, при чемъ строй нашъ по своему разнообразію и яркости красокъ поражалъ глазъ своею красотой.

Красное Село: Лагерь Школы былъ расположенъ въ Авангардномъ лагерѣ и представлялъ рядъ деревянныхъ бараковъ, образующихъ четырехугольникъ съ большимъ баракомъ Офицерскаго Собранія посрединѣ. Нѣсколько въ сторонѣ были расположены конюшни. Крытыхъ манежей не было, ибо здѣсь уже начинался курсъ полевой ѣзды по пересеченной мѣстности. Всѣ постройки были свѣтлыя и уютныя, особенно Офицерское Собраніе. Столовая представляла собою одну громадную комнату, черезъ которую тянулся одинъ общій длинный столъ, а вдоль короткой стѣнки былъ расположенъ прилавокъ. Къ столовой примыкало четыре небольшихъ отдѣльныхъ кабинета. Кстати будетъ упомянуть о маленькомъ сюрпризѣ, ожидавшемъ насъ въ той столовой по прибытіи въ Красное, при чемъ подъ словомъ “насъ” я подразумѣваю нашъ столъ (12 человѣкъ) прозванный “Корнетскимъ”. — Прибывъ въ лагерь походнымъ порядкомъ, помывшись и переодѣвшись, я отправился въ Собраніе къ завтраку. Войдя въ столовую, я по обыкновенію направился къ прилавку, у котораго уже столпилась публика, но по дорогѣ былъ перехваченъ лакеемъ Александромъ, обслуживающимъ Корнетскій столъ зимою, который передалъ мнѣ визитную карточку. На карточкѣ было отпечатано: “Филиппъ Ивановичъ Романовъ”, а подъ этимъ черниломъ было написано: “проситъ Васъ пожаловать въ кабинетъ № 2”. — Въ полномъ недоумѣніи я послѣдовалъ за Александромъ по указанному адресу и, войдя въ кабинетъ, былъ встрѣченъ хоромъ привѣтствовавшихъ голосовъ. Осмотрѣвшись, я увидѣлъ почти всѣхъ компаньоновъ по Корнетскому столу и пока мы дѣлились своимъ недоумѣніемъ подошли и остальные. Съ появленіемъ послѣдняго изъ нашихъ, въ кабинетъ вошелъ и самъ Ф. И. въ шикарномъ смокингѣ и, сдѣлавъ общій поклонъ, обратился къ намъ съ маленъкой рѣчью, содержаніе которой сводилось къ слѣдующему: “Вашъ столъ не въ примѣръ прочимъ оказалъ въ теченіе зимы исключительную честь какъ моему буфету, такъ и моей столовой, ввиду чего я прошу Вашего разрѣшенія привѣтствовать Васъ завтракомъ — покорнѣйше прошу за столъ!” Столъ былъ точной копіей Корнетскаго стола съ обозначеніемъ нашихъ привычныхъ мѣстъ и буквально ломился отъ всевозможныхъ закусокъ, винъ, коньяковъ и водокъ. На всѣ наши просьбы занять мѣсто за столомъ Ф. И. категорически отказался, оставаясь все время на ногахъ и руководя прислугой. Завтракъ прошелъ съ исключительнымъ подъемомъ, а когда передъ каждымъ приборомъ была водружена бутылка шампанскаго — стало и совсѣмъ весело.

Этотъ милый знакъ вниманія со стороны нашего буфетчика хотя и влетѣлъ ему, что называется “въ копѣйку”, былъ принятъ нами со спокойной совѣстъю, ибо за зимній періодъ нашъ столъ передъ затратами не останавливался. Работа въ Красномъ вся протекала на воздухѣ и заключалась въ ѣздѣ по пересѣченной мѣстности и пока дѣло касалось горъ, долинъ и овраговъ все шло благополучно, но когда въ проходимый участокъ включался рубленный лѣсъ, приходилось держать ухо востро. — Дѣло въ томъ, что такіе участки обычно покрывались молодой порослью, подъ которой свершенно скрывались большие пни спиленныхъ деревьевъ, а такъ какъ прохожденіе обычно совершалось или на рыси, или на галопѣ, то паденія бывали довольно часто и нерѣдко бывали чреваты послѣдствіями. Какъ примѣръ, могу указать на паденіе моего однобригадника Шт. Ротмистра Троицкаго, который падая вмѣстѣ съ лошадью потерялъ отъ сотрясенія сознаніе, а поднявшаяся въ это время лошадь наступила ему на голову, выломавъ при этомъ кусокъ черепной кости величиной въ ладонь. Когда я его увидѣлъ въ первый разъ послѣ выхода его изъ госпиталя стоящимъ у буфетной стойки и пьющимъ водку, — я глазамъ своимъ не повѣрилъ. Оказывается, что выломанную кость пришлось удалить, вставить же на мѣсто ее серебряную пластинку, какъ ему рекомендовали доктора, Троицкій категорически отказался и такимъ образомъ дыра въ добрую ладонь величиною оказалась прикрытой одной кожей. Впрочемъ это не мѣшало Сергѣю чувствовать себя прекрасно и искренне благодарить Бога за счастливый исходъ паденія.

Красносельскій періодъ закончился общими маневрами всѣхъ войскъ лагеря, въ которомъ мы, офицеры Школы принимали участіе въ качествѣ ординарцевъ при начальствующихъ лицахъ. Служба была не легкая, особенно для тѣхъ, которымъ какъ и мнѣ выпала доля попасть въ ординарцы къ Великому Князю Николаю Николаевичу. Рѣдкій изъ насъ отдѣлывался благополучно, большинство же заполучало 3-5, а то и 14 сутокъ гауптвахты. Меня, слава Богу, чаша эта минула, при чемъ на половину я обязанъ этимъ исключительной ловкости моей кобылы.

Начинался новый періодъ обученія — Парфорсныя Охоты, къ которому мы готовились съ огромнымъ интересомъ, ибо ни “Saumur” во Франціи, ни “Pincrol” въ Италіи, ни Англійскія, ни Германскія Школы не располагали такими удобствами, какими были обставлены наши охоты въ Поставахъ. Почти въ центрѣ Виленской губерніи Офицерская Школа арендовала у графа Пжездецкаго его огромныя угодья, вся площадь которыхъ поражала разнообразіемъ своей природы. Возвышенности чередовались съ оврагами, луга и долины пересѣкались безсчисленными ручьями и болотцами, а многочисленныя рощи переходили часто въ густой кустарникъ, частью вливались въ сплошную массу лѣса. Къ Поставамъ вела узкоколейка отъ ст. Свенцяны, по которой ходили вагоны настолько маленькіе, что въ нихъ помѣщались лишь 4 лошади, да и тѣхъ приходилось пригибать за уши, чтобы ввести въ вагонъ.

Этотъ поѣздъ-игрушка весело посвистывалъ пробѣгая свой путь довольно быстро и останавливался на берегу довольно большого озера, гдѣ и выгружалъ своихъ двуногихъ и четвероногихъ пассажировъ.

Офицеры, какъ постояннаго, такъ и перемѣннаго состава помѣщались въ Охотничьемъ Замкѣ, лошади же и состоящіе при нихъ солдаты — въ конюшняхъ и маленькой казармѣ на другой сторонѣ озера.

Охотничій Замокъ представлялъ собою большое двухъэтажное зданіе красивой архитектуры, окруженное тѣнистой рощей, съ аллеями и красивыми уютными уголками. Въ нижнемъ этажѣ помѣщались столовая, читальня и нѣсколько карточныхъ комнатъ, а также большая, крытая стекломъ веранда, уставленная низкими шезълонгами и маленькими столиками. Во второмъ этажѣ были расположены спальни на 6-8 человѣкъ каждая и умывальныя комнаты.

Кормили насъ великолѣпно, а о буфетѣ и говорить не приходилось — до того онъ былъ безукоризненъ и въ качественномъ и въ количественномъ отношеніи.

Рабочій день начинался въ 8 часовъ утра, при чемъ охоты чередовались съ проѣздками. Охоты производились какъ по искусственному слѣду, такъ и по живому звѣрю, для каковой цѣли при Школѣ былъ небольшой звѣринецъ, гдѣ всегда былъ достаточный запасъ звѣря, такъ называемаго “даніэля” — особой породы антилопы, отличающейся большой рѣзвостью.

При охотѣ по искусственному слѣду роль звѣря играетъ всадникъ, тянущій за собою на арканѣ губку, сильно пропитанную лисьей мочей. За полчаса до начала охоты всадникъ этотъ выѣзжаетъ къ означенному пункту и опускаетъ губку на землю, затѣмъ трогается впередъ любымъ алюромъ, выбирая по возможности болѣе разнообразную пересѣченную местность. Губка тянется за нимъ, оставляя на землѣ запахъ лисицы. Пройдя свой путь (верстъ 10-12), всадникъ останавливается и подтягивая губку на сѣдло, ждетъ прибытія охоты. При такомъ способѣ прокладки слѣда естественно, что чѣмъ тише идетъ всадникъ, тѣмъ рѣзче оставляемый губкой слѣдъ и тѣмъ быстрѣе идутъ собаки, а слѣдовательно и вся охота, если же всаднккъ идетъ рѣзвымъ алюромъ, то губка прыгая за нимъ лишь изрѣдка касается земли, дѣлая слѣдъ прерывистымъ и собаки, боясь его потерять, идутъ тише.

При охотѣ по живому звѣрю къ мѣсту начала охоты приблизительно за 15-20 минутъ до подхода собакъ вывозится въ клѣткѣ на двухъ колесахъ даніэль. Лошадь отпрягается и уводится, и откидная дверца клѣтки открывается. Когда шумъ шаговъ уходящей лошади замретъ, можно наблюдать какъ изъ клѣтки высунется маленькая головка со сторожко поставленными ушами, а затѣмъ и большая часть туловища, успокоеннаго наступившей тишиной животнаго. Однимъ легкимъ скачкомъ оставляетъ онъ клѣтку и, осмотрѣвшись, исчезаетъ въ глубинѣ лѣса. Приведенная на это мѣсто свора начинаетъ “варъ”, то есть, то разбѣгаясь, то опять сбиваясь въ свору знакомится со слѣдомъ и ищутъ его продолженія пока раздавшееся тявканье одной изъ собакъ не даетъ знать, что слѣдъ найденъ и вся свора, а за ними и охота бросается впередъ, пока или не настигаетъ и “возметъ” звѣря, т.е. пока футеръ (доѣзжачій) не приколетъ его, или пока свора окончательно не потеряетъ слѣдъ и не упуститъ звѣря.

Передъ началомъ охоты всѣ мы были собраны въ бильярдной комнатѣ, гдѣ путемъ разстановки шаровъ намъ была объяснена схема охоты съ надлежащими разъясненіями.

Согласно этимъ разъясненіямъ ни собакъ, ни доѣзжачаго, ни Начальника охоты, ни Штабъ-Офицеровъ мы перегонять не имѣли права. Какъ звѣрь, удирающій во-всю, спасая свою жизнь, такъ и собаки, стремящіеся его догнать, давали при этомъ максимальную рѣзвость и для того чтобы отъ нихъ не отставать, надо было только стараться висѣть у нихъ на хвосту, но вотъ тутъ-то и начинались затрудненія, а именно — запрещеніе обгонять Штабъ Офицеровъ. Кстати, два слова о нихъ.

Штабъ Офицеры, попавшіе въ кандидатскіе списки на командованіе полкомъ, согласно существовавшему положенію привлекались для отбыванія сезона парфорсныхъ охотъ какъ зкзаменъ по полевой ѣздѣ. Ввиду того, что многіе изъ нихъ занимали въ полку должность Завѣд. Хозяйствомъ, болѣе связанную съ удобнымъ мягкимъ кресломъ, чѣмъ со строевымъ сѣдломъ — экзаменъ этотъ былъ необходимъ и многимъ изъ нихъ сильно портилъ по службѣ. Зная это, они старались во-всю, но долгое отсутствіе постоянной практики давало себя знать и въ смыслѣ рѣзвости и при одолѣніи препятствій.

Однимъ словомъ, картина получалась такая: звѣрь добросовѣстно спасалъ свою жизнь, собаки дули за нимъ во всю мочь, а мы слышали только какъ лай ихъ все болѣе отдалялся и охота постепенно уходила отъ насъ. А почему? Да потому, что между нами и охотой вклинились г. г. Штабъ-Офицеры. Не видя начальства, ушедшаго впередъ, многіе изъ нихъ сократили алюръ, боясь наскочить на какой-либо пень, заросшій кустарниками, когда же по пути охоты попадалось поваленное дерево, плетень, заборъ или ручей, настолько длинные, что обойти ихъ было нельзя — начиналась ѣзда вдоль препятствія въ поискахъ удобнаго для “перелаза” мѣста. Не имѣя права перегонять ихъ приходилось выжидать пока хватало терпѣнія, а когда его не хватало — прорывать ихъ строй и взявъ смаху препятствіе нажимать во-всю, чтобы догнать ушедшую далеко впередъ охоту, за что и получать въ концѣ концовъ втерку отъ начальства. Когда въ охотѣ принимали участіе гости, а особенно дамы, ну тогда мы получали полное удовольствіе, такъ какъ дамы обычно ни съ какими правилами не считались и шли во-всю, за ними мы и бѣдные Штабъ Офицеры оставались далеко позади и прибывали уже много позже конца охоты.

Коснувшись охоты, не могу не упомянуть объ одномъ интересномъ случаѣ, имѣвшемъ мѣсто въ мое время. Среди офицеровъ постояннаго состава Школы былъ такой Ротмистръ Д., коренной офицеръ моего полка. Въ полку его не любили и при отъѣздѣ его въ двухгодичную командировку въ Школу ему дали понять, что возвращеніе его въ полкъ не желательно.

По внѣшнему виду это былъ нарядный офицеръ съ прекрасной фигурой, свѣтлыми распушенными усами и пышной шевелюрой. Онъ недурно игралъ на корнетѣ, занимался токарнымъ и слесарнымъ дѣломъ и къ тому же былъ превосходнымъ фотографомъ. Благодаря этимъ талантамъ, особенно послѣднему, ему удалось устроиться въ постоянный составъ Школы, хотя и тамъ онъ симпатіями не пользовался. Его прекрасныя фотографическія работы привлекли вниманіе верховъ и ему неоднократно поручались работы во Дворцѣ при снимкахъ маленькаго въ то время Наслѣдника Цесаревича и Великихъ Княженъ. — Въ Школѣ я его уже засталъ съ прочнымъ званіемъ Придворнаго Фотографа.

Встрѣтилъ онъ меня какъ однополчанина достаточно привѣтливо и даже, такъ сказать, покровительственно.

Такъ вотъ, съ этимъ самымъ Д. и случилась ниже описанная исторія. Пользуясь прибытіемъ на охоты Великаго Князя Николая Николаевича начальникъ Школы обратился за завтракомъ къ Ротмистру Д. съ вопросомъ можетъ ли онъ сдѣлать кинематографическій снимокъ охоты съ участіемъ Великаго Князя? На что послѣдовалъ категорическій отвѣтъ, что это очень легко и что онъ только ждетъ приказанія.

Обсудивши всѣ детали, рѣшено было что снимокъ будетъ произведенъ на другой день, причемъ охота будетъ по искусственному слѣду.

На вторичный вопросъ имѣется ли у Ротмистра Д. все необходимое, вновь послѣдовалъ столь же категорическое подтвержденіе.

Настало утро и всѣ мы подтянутые какъ передъ аппаратомъ тронулись къ пункту начала охоты.

Присутствіе Великаго Князя, а такъ же предстоящая съемка придала охотѣ натянуто торжественный видъ. По прибытіи на мѣсто всѣ мы видѣли въ кустахъ коннаго вѣстового, держащаго въ поводу лошадь подъ офицерскимъ сѣдломъ, а рядомъ покрытую съ головой фигуру кинооператора, энергично крутившаго ручку аппарата. Заснявъ голову охоты, “варъ” и начало движенія охоты фигура исчезла.

Въ теченіе всей охоты мы нѣсколько разъ видѣли ту же фигуру, энергично накручивающаго свою шарманку включительно до послѣдняго “вара”, заканчивавшаго охоту. — При возвращеніи только и было разговора о произведенной съемкѣ, которая по заявленію Ротмистра Д. исключительно удалась. Прибывъ въ замокъ и передавая аппаратъ деньщику, Р-ръ Д. утрировано громко, такъ что всѣ присутствовавшіе ясно слышали обратился къ нему со словами: “Отнеси ко мнѣ въ комнату и смотри чтобы аппаратъ не раскрылся, а то попадетъ свѣтъ и весь снимокъ пропадетъ!”.

Послѣ завтрака, затянувшагося на этотъ разъ дольше обычнаго Ротмистръ Д. попросилъ разрѣшенія уйти, чтобы заняться проявленіемъ, такъ какъ демонстрированіе фильма предполагалось вечеромъ.

Не успѣла публика и на половину разойтись, какъ съ верхняго этажа, гдѣ помѣщались квартиры офицеровъ, послышался крикъ Д., ругавшаго своего деныцика. “Мерзавецъ, болванъ! Что ты надѣлалъ?! Я ли тебя не предупреждалъ, скотина! Ну, что я теперь скажу Великому Князю?!” — неслось оттуда и появившійся затѣмъ Д. съ отчаяніемъ заявилъ присутствовавшимъ на верандѣ офицерамъ, что “все пропало, что снимокъ, какъ на зло очень удачный, окончательно испорченъ, такъ какъ эта каналья-деньщикъ не осмотрѣлъ крючковъ и аппаратъ при постановкѣ на столъ открылся и проникшій внутрь свѣтъ обезцвѣтилъ пленки!”.

Отчаяніе бѣдняги было такъ велико, что бывшій съ нами въ этотъ моментъ Великій Князь самъ началъ его успокаивать, говоря, что въ слѣдующій разъ Богъ пошлетъ больше удачи. Сидя послѣ ужина въ тотъ же день въ одномъ изъ моихъ любимыхъ уголковъ сада, я вдругъ увидѣлъ подходившаго ко мнѣ Д., напѣвавшаго какую-то шансонетку. Выгляделъ онъ жизнерадостно и совсѣмъ не походилъ на обиженнаго. Въ разговорѣ я коснулся исторіи со снимкомъ и выразилъ ему свое сочувствіе, на что онъ, улыбнувшись и оглядевшись вокругъ, шепнулъ мнѣ на ухо: “Ерунда! Никакого снимка не было[“ и видя мое недоумѣніе, пояснилъ тѣмъ же пониженнымъ голосомъ, что получивъ приказъ о производствѣ съемки, онъ только прійдя домой убѣдился, что новой ленты у него нѣтъ и достать ее, за краткостью времени негдѣ. Признаться въ этомъ по его словамъ было “стыдно передъ Его Высочествомъ” и онъ рѣшилъ симулировать какъ самую съемку, такъ и дальнѣйшую исторію съ порчей. — “Но позвольте”, — возразилъ я, — “вѣдь мы же всѣ видѣли Васъ за аппаратомъ, рукоятку котораго Вы крутили по мѣрѣ прохожденія охоты!” — “Ну да! Крутилъ ручку незаряженнаго аппарата!” со смѣхомъ отвѣтилъ онъ. Оставшись одинъ, я долго не могъ прійти въ себя отъ остроумной наглости этого типа, считавшаго, что признатъся въ своей ошибкѣ “неловко”, а заставить полсотни людей на протяженіи 2-3-хъ часовъ разыгрывать дурака — “удобно и ловко” и невольно вспоминались при этомъ тѣ картинныя позы, которыя мы всѣ принимали, проѣзжая каждый разъ передъ аппаратомъ!

Среди инструкторскаго состава обращала вниманіе на себя фигура во-первыхъ самого Филиса, англичанина, по имени котораго была названа и сама система выѣздки. Работалъ онъ исключительно съ постояннымъ составомъ, Генеральнымъ Штабомъ и изрѣдка съ наѣздниками. Система Филиса была популярна и ее широко примѣняли какъ въ Сомюрѣ такъ и въ Пинеролѣ. Кстати сказать фигура этого “бога ѣзды” была далеко не блесткая и скорѣе напоминала чиновника департамента, особенно своимъ бритымъ, гемороидальнымъ лицемъ и только маленькое сухое, все изъ однихъ мускуловъ тѣло выдавало отлично тренированнаго спортсмена.

Важнымъ отдѣломъ выѣздки молодыхъ лошадей вѣдалъ Ротмистръ Губинъ, спокойный, но очень требовательный инструкторъ, большой знатокъ своего дѣла, подъ руководствомъ котораго мы, по словамъ нашей “Звѣріады” ...

“Спокойно, мягко, осторожно
“Мы стали выѣздку вести,
“Чтобы скорѣй, насколько можно
“Ей задъ, подъ передъ подвести”.

Ѣздой на собственныхъ и казенно офицерскихъ лошадяхъ руководили мало примѣчательные, но хорошо знающіе инструктора, сильно укрѣпившіе насъ въ сѣдлѣ, а нѣторымъ въ корнѣ измѣнившіе посадки.

Изъ Школы во всякомъ случаѣ “при желаніи” можно было получить многое, но если на нее смотрѣть какъ на одну изъ возможностей пожить два года въ столицѣ, то итогъ получался другой.

Интересно еще отмѣтить отдѣлъ оказанія медицинской помощи. При самой Школѣ состоялъ свой врачъ, въ вѣденіи котораго состоялъ околодокъ, для болѣе же сложнаго и длительнаго леченія больныхъ обычно отправляли въ одинъ изъ лазаретовъ Краснаго Креста, каковыхъ было два: Николаевскій и Благовѣщенскій.

Мимоходомъ упомяну, что врачъ Школы, гдѣ по роду самихъ занятій приходилось болѣе всего считаться съ ушибами, переломами и проч. увѣчьями, былъ по спеціальности ... интернистъ. Что касается работы выше упомянутыхъ госпиталей, то насколько она въ Благовѣщенскомъ, гдѣ среди персонала числились дочери Государя, велась образцово во всѣхъ отношеніяхъ, на столько въ Николаевскомъ она велась до невозможности небрежно. Репутація обоихъ госпиталей была всѣмъ намъ хорошо извѣстна, чѣмъ и объясняются послѣднія слова пострадавшаго передъ потерей сознанія: “Ради Бога, въ Благовѣщенскій!..”

Выпускала Школа своихъ птенцовъ по двумъ разрядамъ, неуспѣвающіе же отчислялись по окончаніи перваго года. Лучшіе семь человѣкъ представлялись къ очередному ордену и первый изъ нихъ кромѣ того заносился на мраморную доску въ манежѣ. На доску я не попалъ, но къ ордену былъ представленъ. Что касается бѣдняги Демьяна, то изъ-за капризовъ своей “Сильвіи”, съ которой онъ такъ и не могъ справиться, окончилъ онъ по второму разряду.

О себѣ лично могу сказать, что эти два года Школы дали мнѣ много и въ смыслѣ укрѣпленія своихъ знаній и въ смыслѣ сильнаго расширенія круга знакомствъ, пригодившихся мнѣ впослѣдствіи. Такъ напримѣръ, подъ покровительствомъ Атамана Краснова я впервые началъ собирать на Дону своихъ Уланъ, а знакомство съ Гетманомъ Скоропадскимъ спасло меня отъ большихъ непріятностей на Украинѣ — оба они вмѣстѣ со мной кончили Школу.

Со Школой заканчивался первый этапъ службы Кавалерійскаго офицера такъ наз. “младшій офицеръ”. Предстоялъ съ полученіемъ эскадрона новый, командный этапъ.

Итакъ: 3 года корнетства, 4 года поручикомъ, 5 лѣтъ Шт.-Ротмистромъ до Школы — итого 12 лѣтъ. Что ждетъ меня по возвращеніи въ полкъ покажетъ будущее, пока же только извѣстно, что свободнаго эскадрона въ полку нѣтъ.

Тепло распростившись со Школой и продавъ выгодно свою кобылу, для ликвидаціи своего не въ мѣру широкаго образа жизни отправился въ свой славный градъ Пинчевъ, заѣхавъ не надолго въ Полтаву повидать своихъ.

КОНЕЦЪ

Оцифровано православным братством во имя св. Царя-искупителя Николая.