СКИТ МАНЯВСКИЙ

в борьбе

ЗА ПРАВОСЛАВНУЮ ВЕРУ

Львовъ 1927 г.,
Изданiемъ Ю.Н. Киселевского
Изъ Типографiи Ставропигiйскаго Института во Львове.

В той борьбе принимали живое участие также наши православные монастыри. В часы тяжелейших притеснений и гонений на православную веру и Церковь, (XVII ст.) особую роль сыграл Великий Скит Манявский, который имеет великие заслуги не только у православной веры, но и у русской народности. Скитские монахи, не только двигали Православную Церковь из упадка и задержали на целую сотню лет развитие унии в Галичине, но также своею благотворною деятельностью на церковно-народной ниве в значительной мере были причиной того, что Галицкая Русь по нынешние часы задержала свое русское обличье.

Так как наши люди мало что знают о Ските и его неоцененных заслугах для православной веры и русской народности, то мы решили напомянуть о том нашему народу, и глубоко верим, что память о той св. обители и ее монахах не заглохнет, а задержится в народных сердцах до вещего часу.

Борьба нашей Галицкой Руси за свою православную веру началася еще в тех часах, когда мы имели свою державу и своих князей, т. е. вскоре по введенью христианства на Руси. Но в те времена, римские папы не имели успеха в осуществлении своих планов подчинения русского народа под свою власть, ибо ни наши князья, ни бояре, ни мещане не подчинилися власти пап и не отступили от православной веры. С большим успехом могли проводить свои планы римские папы лишь с упадком нашей державности, — когда наш народ лишился своих защитников, а иноверная власть в этом деле папам очень усердно помогала.

Галицкая Русь, подпавши под власть Польши, принуждена была на протяжении нескольких веков вести тяжкую борьбу за свою веру и Церковь, борьбу — соединенную с великими страданиями но и славными подвигами.

Римские папы всегда искали случаев подчинить своей власти православную Русь, которую они называли схизматскою. Для достижения своей цели они использовали всякие средства: писали послания, посылали своих миссионеров, манили народ разными обещаниями, а где можно было — то и насилием, при помощи соседних с Русью держав. Наисильнейший натиск римские папы повернули на нашу Галицкую Русь, которая находилась в соседстве с Польшею и Венгриею, где панствующей была римская церковь под властью пап. Еще в те времена, когда Галицко-Волынскою Русью владел славный и сильный князь Роман Мстиславович (+1205 г.), гордый римский папа Иннокентий III прислал до него свого посла, который предложил ему принять латинство и обещал князю, что если он покорится папе и примет латинскую веру, то папа мечем св. Петра покорит князю народы и сделает его королем. Но славный наш князь Роман не дался пойматься на обещания папы и не изменил своей Православной Церкви. Он вытянул свой меч и, показывая его папским послам, сказал: “разве такой меч у папы? Пока мой меч при мне, я не нуждаюсь в чужом, а своим возвеличу русскую землю”.

Хотя миссия папского посла у князя Романа не удалась, но римские папы не переставали и потом высылать своих послов до русских князей, чтобы их уговорить к переходу в римско-латинское вероисповеданье, а в крайнем случае — к признанью над собою папской власти. Так, например, римский папа повторил свои пробы при кн. Данииле, в час нашествия татарского на Русь. Папа, желая воспользоваться тяжким положением, в какое попала Галицкая Русь в час татарского нашествия, прислал ко князю Даниилу своих послов и в подарок королевскую корону; не прислал лишь помощи против татар, которая в тот час русскому народу так была потребна. Не имели желательного успеха папские послы и теперь, ибо князь Даниил остался при православии, а папе осталось лишь слать проклятия Даниилу, и стараться вооружить против него соседей. Верными оставались православию дети и внуки Даниила и брата его Василька, и крепкою была вера православная в Галицкой Руси до того часу, пока не вымер в мужской линии славный род Галицко-Волынских князей (1336 г.). С того роду остались лишь две княжны. Одна из них вышла замуж за Мазовецкого князя Тройдена и имела от него сына Болеслава, которого наши владыки и бояре провозгласили русским князем. Мать Болеслава была верною и преданною дочерью Православной Церкви, и выпестовала сына в православной вере. Но Болеслав потом отпал от православия и начал вводить латинство и преследовать православных. Своими негодными поступками он так вооружил против себя православный народ, что русские львовяне решили покарать его, и в конце концов отравили его.

Римский папа, узнав о убийстве ревнителя латинской веры, решил отомстить галицко-русскому народу, и умолил польского короля Казимира, чтобы тот напал на Галицкую Русь и забрал ее для себе и Польши. В том деле Казимиру усердно помогал папа, уступив ему часть денег, которые в Польше собирались для папы в виде податей. В 1340 г. Казимир вторгся со своим войском в Галичину и забрал Львов, Перемышль и др. города в той надежде, что ему удастся теперь подчинить русский народ римской церкви. Желанье Казимира не сбылось. Русские галичане и волыняне прогнали войско Казимира из русских областей. Спустя девять лет в 1349 году Казимир второй раз напал на русские земли и подгреб Галичину под свою власть. Таким способом Казимир положил конец нашему великому и державному княжеству Галицко-Волынскому. Галицкая Русь, угнетенная и обиженная, начинает повиноваться чужим володетелям, и горько живет в тяжкой доле. В то время папа римский принимает решительные меры к введенью в Галичине латинства. Прежде всего он основал для этой цели у нас латинские епископства. Потом явилися и розмножилися в Галичине латинские ксендзы, а также доминикане и францисканцы, которые стали распространять власть папы, в большинстве случаев, насильно. Так как православный народ оказывал сильный отпор в борьбе за свою веру, то папа основал под руководительством доминикан так называемую инквизицию, т. е. жестокий суд, которого целью было судить, карать и преследовать противников римской церкви и папы.

Можешь себе представить, дорогой читателю, какие тяжкие часы настали для Православной Церкви и твоей праведной веры! То были часы тяжких гонений и преследованья русского православного народа, часы долгой и непрерывной борьбы за православную веру и русскую народность.

Через несколько лет по смерти Казимира польская королева Ядвига окончательно прикрепила Галичину до Польши, и с этого часу Галицкая Русь уже никогда не знала воли. Мужа Ядвиги, великого князя литовского Ягайла, отпавшего от православия и принявшего латинство, римский папа именовал своим викарием т. е. папским заступником в русских областях и поручил ему принять все меры к переведенью православного русского народа в латинскую веру. Порученье папы Ягайло старался выполнять всякими возможными и невозможными способами, чтобы только ввести в русских землях латинскую веру и подчинить русский народ власти пап. В Галицкой Руси ему особенно приходилось легко, ибо в то время осталося тут уже немного русского боярства и мещанства, а русский селянин не имел ни силы, ни значенья, чтобы мог сопротивитися королю, шляхте и латинским епископам. Ягайло уничтожил православную епископскую кафедру в Галиче, а великолепную соборную церковь в Перемышле отдал латинскому епископу под собор. Преследования с каждым годом усиливались, а борьба за веру принимала все острейшие формы. Целые века тянулась эта борьба. На протяжении их Галицкая Русь переносила многие бедствия и утраты, временами изнемогала в борьбе, но не сдавалася, а снова крепилася и собирала новые силы. Казалось, что наш народ не выдержит в этой тяжкой борьбе и скоро сдастся на ласку и не ласку своих противников. Но нет! Хотя многие бояре и мещане в те времена отпали от Православной Церкви, но русский селянин решил пить горькую чашу до конца. Этот последний, лишенный всяких человеческих прав, поставленный наравне со скотиною, простой невольник свого пана, русский селянин не утратил веры в лучшую будущность, держался крепко своей Православной Церкви, к которой был душою и телом привязанный и ждал терпеливо лучших времен. Все строгие меры, принятые римскими папами для подчиненья русского народа своей власти, не имели желательного успеха. Хотя польские короли насылали на Русь множество латинских священников и монахов, ставили им часовни и костелы, наделяли их русским добром, а у православных отнимали церкви, которые переменяли в костелы, — русский народ не отступил от православия, а крепко держался своей православной веры.

Римские папы, понявши, что все меры, принятые ими для переведенья русского народа в латинство и подчиненья его под свою власть, не дали желательного результата, стали теперь думать над введеньем унии в русских областях и тем способом подчинить Русский православный народ под свою власть. Уния Риму была нужна еще и затем, чтобы укрепить свое положение на западе, ибо в то время многие западные учители и владыки вели упорную борьбу с папством и открыто выступали против папской власти.

Пробы заключения унии с православными с этого времени все чаще и чаще повторялись, но гонения на православных не уменьшалися а, наоборот, еще больше усиливались. Не удивительно поэтому, что с конца XVI ст. Православная Церковь в Галичине, изнемогая в тяжкой борьбе за чистоту веры и понося великие утраты, находилась в очень тяжком положении. Казалось теперь, что православная вера в Галичине совсем сникнет. Русская аристократия, оставшаяся при православии, стала для Церкви холодною и равнодушною. Получивши те самые права, какие имела шляхта польская, — русская аристократия занималась теперь больше делами политическими, чем религиозными. Ее наибольшим желаньем было иметь вес в державе, на королевском дворе, в сейме, в сенате и в трибуналах. Дела политические и классовые она ставила на первое место, а делами церковными она мало интересовалась. Многие аристократы со своими родственниками попереходили на латинство, ибо латинская вера считалась верой панской. За высшею шляхтою потянулась со временем и меньшая шляхта, а затем стали редеть и мещанские ряды.

Не лучше было и с высшим духовенством. Светская власть стала вмешиваться в дела церковные и назначала православными епископами людей не только недостойных того высокого священного сана, но — и не подготовленных к церковному служению и не интересующихся им.

Те люди хотели стать епископами лишь для того, чтобы тянуть-корыстоваться и выгодно жить с тех великих имений, какие сложились при епископских кафедрах из жертв людей набожных и благочестивых. Ясно, что такие владыки без малейшего сопротивления шли на всякие комбинации с противниками нашей Церкви. За гроши и привилегии, данные им светскою властью и латинским духовенством, они готовы были, в каждый подходящий для того момент, отступить от православия, ибо им на православии не перепадало, либо совсем мало перепадало. В большинстве случаев епископские кафедры доставали они как награду за верную военную либо гражданскую службу. Понятно, что такие недостойные владыки вызывали у православных соблазн, а у латинников великую радость.

Зная о том всем, противники Православной Церкви стали придумывать для православных новые стеснения и обиды, в числе их и для епископов, с тою целью, чтобы епископы, вместо того, чтобы опомниться и потрудиться над заведеньем церковного порядка и скрепленьем православной веры в своих епархиях, решили, ради каких-нибудь новых выгод, скорейше поддаться римской Церкви.

Расчет их частью оправдался. Пять русских православных епископов разом с митрополитом Клевским-Рагозою, прельстившись обещаниями и выгодами, какие принесет им уния, на соборе в Бресте (1596 г.) решили принять унию и подчиниться власти римского папы. Так совершены были русскими владыками — страшное преступление в отношении своей Православной Церкви и измена своей праведной вере и то не ради благ небесных и улучшенья материального положенья для своих верных чад, но — ради своих собственных выгод и корыстей материальных, какие им улыбались с переходом в унию, и ради получения права от польских королей заседания в сенате наравне с латинскими епископами. Своею изменою св. православию владыки не только нанесли тяжкий удар Православной Церкви, но также разбили моральную силу нашего народа. Правда, наши галицкие епископы, львовский и перемышльский, не пошли сразу в след за отступниками и не приняли унии, но им православный народ не верил и считал, что и они, ради матерьяльных корыстей и достоинств, пойдут в след своих собратьев.

Настали действительно тяжкие и грозные часы для нашей Православной Церкви и нашей праведной веры в русских землях, входивших в состав короны польской. Униаты находили великую поддержку у польского правительства, которое стало обсаживать епископские кафедры сторонниками унии, а православные в это время не имели ни от кого помощи. Великое смущение объяло верных сынов Православной Церкви и, в том смущении и печали, они начали искать выхода из этого тяжкого положенья. В грозные для Православной Церкви часы, ее верные сыны решили собрать еще раз все свои силы и встать в оборону своей православной веры и не допустить ее унижения и поругания. Русская православная шляхта, мещане, монастыри и русские церковные братства с князем Константином Острожским во главе, объединившись во едино, предприняли все зависящие от них меры чтобы отразить тот тяжкий удар, который был направлен против Православной Церкви и единодушно, словом и делом, повели сильную акцию в защиту православия. Прежде всего, решено было взять под надзор обоих галицких владык и добиться права на выбор их наследников; заинтересовать этим общенародным делом все слои русского населенья, реорганизовать монастыри, открывать в городах церковные братства, а при них печатни и школы, а в школах воспитывать из русских детей крепких поборников и ревнителей православной веры.

В том трудном и святом деле помогали Русскому народу восточные патриархи, сами лично и посредством посланий, через своих екзархов. Мещане в свою очередь начали объединяться в братства с целью не только лишь охроняти Церковь Православну, а также открывать школы и печатни, писати и печатати книги церковные и поучения научно-моральные, оберегати моральность и чистоту веры, и вести борьбу с католицизмом посредством полемичных книг.

С великою болью сердца приняли весть о переходе нескольких владык в унию афонские монахи, меж которыми было много уроженцев Галицкой Руси. Афониты не заставили себя долго ждать, а тотчас, по получении той печальной вести, кинулися в борьбу за спасенье и укрепленье православия в русских землях. Прежде всего они выслали на Русь сильное послание, в котором наказывают русскому народу стояти твердо при своей православной вере и обличают епископов, перешедших в унию. Афонские монахи говорят в своем послании, что до них дошла плачевная весть о том, что “епископы, те, которые должны озарять Церковь светом свого житья по Евангелию, отступили от своей веры православной, через что ввели соблазн.” “Но вы, — пишут они православным, — не смущайтесь, но мужайтесь и будьте непоколебимы в вере. Без таких пастырей вы можете обойтись, ибо их сам Бог выгнал из Церкви, как недостойных носить высокое имя пастырей.” Потом многие из них на просьбы ревнителей веры оставляют свои тихие пустынничьи келии на Афоне, возвращаются назад на Русь, выступают словом и письмом резко и открыто против тех, которые привели Церковь к упадку, обличают иерархов-отступников, зовут грешников к покаянию, поддерживают в вере своих слабых братьев и проводят реорганизацию монастырей на основе строгих аскетичных правил.

В те трудные и тяжкие для Православной Церкви времена возвернулся с Афона до Галичины, вместе с другими монахами, также наш великий подвижник, благочестивый Иов Княгиницкий, основатель Великого Скита в Маняве, на долю которого выпала трудная задача объединенья всех сынов русского народа, оставшихся верными православию, для борьбы за права православной Церкви и возвращенье ей давней славы и могущества.

Зачем мы скрываем в песке молчания, — говорит иеромонах Игнатий из Любарова, описывая житие преподобного Иова Княгиницкого, — нашего отца наставника и начальника память, и житье его, подвиги и ревность его ко благочестивой (православной) вере и в доматах Церкви Святой. Он пришел при конце и “слово известно сотворить”. Преподобный Иов был благородный, праведный, честный и не только ревностный Богочтец, но и Богоносец. В тишине молчания, пустыни, при потоке Батерсове, своим ангельским житьем, великими подвигами и благотворной деятельностью на благо Православной Церкви, он просиял. Для всех служил примером, поднимал упавших, поддерживал в вере колебающихся и сомневающихся, всех приходящих до него учил слову Божьему и всех умолял стоять твердо при православной вере до конца жития.

Преподобный Иов происходил из благородного и богатого роду Княгиницких в Тысьменице около Станиславова.

Вначале послали его родичи на науку в Уневский монастырь, а потом в школу в Остроге, где он познакомился с князем Острожским и подружился с его детьми. В это время пришел к князю Василию—Константину Острожскому, великому поборнику св. православной веры, с Афона иеромонах Варлаам за милостынею для проживающих на св. Горе монахов. Благочестивый князь передал милостыню в руки Ивана (так был назван Иов при крещении) Княгиницкого с просьбою, чтобы пошел на св. Гору вместе с монахами и отдал ее в целости проживающим там отцам. Иов, побыв некоторое время на Афоне, так возлюбил благочестивое житье афонских монахов, что и сам твердо постановил постричься в монахи. Выполнив поручение князя Василия, Иов вернулся в Острог, но тут недолго уже пробыл, а пошел снова на св. Гору, постригся в монахи и пробыл там неотлучно 12 лет. После 12 лет, когда Иов проведал про то тяжкое положенье, какое настало для Православной Церкви по принятию унии несколькими епископами, вернулся на Русь, чтобы тут на месте стать в оборону своей православной веры и не допустить ее поругания. Он знал, что его родной край и вера крепко нуждаются в таких людях, которые бы сумели угасающий огонь заново добыть из пепла, и пробудить в народе ревность и любовь до своей веры и до подвигов. По своем возвращении на Русь Иов провел долгое время у свого крестного в Тысменице, где проводил строго аскетичное житье и молил Господа Бога, чтобы ему дал силы и помог спасти православную веру в его родном краю и отвернуть от Православной Церкви те страшные тучи, какие над нею собрались. В тот час, когда на Руси “оскудело благое”, когда многие были опутаны сребролюбием, и сластьми, и тщеславием, и ради своих личных выгод отступали от православной веры, преподобный Иов посвятил всецело свою жизнь Церкви и народу.

Слава строгого аскета уже тогда разнеслась широко по всей Руси. Епископ львовский, Гедеон Балабан, просил его провести реформу монастыря в Уневе, а также иных монастырей и завести в них порядок и такие строгие правила, какие существовали на св. Горе. Для этого владыка Гедеон хотел посвятить Иова в священники, но тот отказался, заявив, что он недостоин священного сана, а принял лишь схиму, т. е. ангельский образ и удалился в Угорники, где на просьбу дедича Адама Балабана устроил Св.-Михайловский монастырь. В Угорниках Иов некоторое время жил один, но со временем стали приходить к нему “яко светильнику на свещнице стоящу” монахи и светские люди, чтобы вместе с ним жити и души свои спасти. Тех, что решились аскетичное житье вести и за веру православную пострадать, оставлял при себе, а прочих, научивши слову Божьему и наказавши крепко держатися своей православной веры, отпускал до дому. В Угорники пришел также о. Иоанн Вышенский, чтобы с ним посоветоваться и обдумать план борьбы с униею. Тогда уже, без сомнения, было решено предпринять энергичные меры к основанию новой обители и поручить ей тяжкую задачу для выполнения, а именно — стараться всеми силами сберечь православную веру в русских землях, обновить и украсить Церковь Православную и вернуть ей прежние значение и славу. И вскоре после встречи с Вышенским Иов, взявши с собою кусок сухого хлеба и книжку, выбрался в далекие пустынные горные окрестности Краснополя, нынешней Солотвины, чтобы там найти заповедное место для монастыря и для уединенного аскетичного житья. И нашел себе старенький схимник, при помощи старосты села Марковы Петра Ляховича, такое место в горной и пустынной околице, в лесах над двумя потоками и построил себе там “кущу под смеречием”, где все время проводил в молитве и жил лишь водою и хлебом, который приносил ему верный сын Православной Церкви Петр Ляхович. Вскоре тот же Петр Ляхович построил отшельнику в том уединенном месте маленькую келию. Нашли тут свого наставника и учителя его угорницкие ученики и стали собираться у него; одни за советом, другие ради молитвы и строгого безмолвного жития. Благочестивый старец мало кого оставлял при себе, а отсылал назад до Угорников. А те, которых оставлял при себе, сами через какое-то время отходили, ибо не могли долго выдержать того строгого поста и молчания, в каких проводил Иов в своей келии не только целые дни, но и целые месяцы. Пришел в горы проведать святого мужа также о. Иоанн Вышенский и умолял его не покидать этого, Богом указанного, места, а подать помощь с высоких гор Карпатских изнемогающей под тяжкими ударами Православной Церкви. “Дело наше святое — говорил о. Иоанн — и труд наш не пропадет даром. Если нас не станет, то нас заменят другие, а место, которое ты выбрал, не останется пустым, ибо тут будут жить чернцы, которые не пожалеют и жизнь свою положить за веру и Церковь Православную.”

В это время помер Львовский епископ Гедеон Балабан. Блаженный старец, добрый сторож и поборник православной веры, старался всеми силами уберечь львовскую епархию от покушений униатских и обеспечить ей выбор такого епископа, который бы не изменил православию. Для этого дела он выбирается пешком в дорогу, ходит по селам и городам и умоляет шляхту, мещанство и духовенство, чтобы стояли твердо при православной вере и выбрали на львовский престол достойного человека и верно преданного Православной Церкви. Когда, однако, узнал, что православные галичане выбрали кандидата в епископы, мужа неизвестного, идет пешком до Молдавского митрополита с просьбою, чтобы не посвящал того человека так долго, пока он при свидетелях не присягнет, что до конца свого житья останется верным православию. Вернувшись из Молдавии назад в Карпаты до своей бедной келии, став Иов дальше вести строгое монашье житие. Для монахов, которые жили вместе с ним в той горной пустыни, установил часы для молитвы, для читанья священных книг, для ручной роботы и для еды. Сам жил лишь хлебом и водою, а монахам позволил варить раз в день одно постное блюдо. В воскресенья и праздники бывало временами по два вареных блюда, но постные, и то в меру. Мяса, сыра и масла отшельники не ели никогда. Пили воду и борщ. В минуты, свободные от молитвы занимались ручною работою. Выделывали из коры коробки, и из кедрового дерева ложки и крестики. Осенью собирали в лесу рыжики и квасили их на зиму. Своих изделий отшельники не продавали, а отдавали тем людям, что приходили до них и приносили им милостыню. Старенького благочестивого отшельника проведывали не только селяне и мещане, но также приезжали его навещать и искать совета богатые русские православные шляхтичи, высокие урядники, священники и архимандриты. Так как число набожных посетителей с каждым днем увеличивалось, то пришла потребность построенья церковки. Тому недостатку порадел Петр Ляхович и по совету Иова построил церковь на Маркове в честь св. Иоанна Предтечи. Преподобный Иов очень часто любил удаляться в глубокие леса и там проводить целые дни в уединении, посте и молитве. Один раз зимою выбрался старец в далекую лесную пустыню и, пробыв там несколько дней, вернулся в свою келию очень обрадованный. Своею радостью поделился со своими братьями — монахами, сказав им, что он далеко в лесу над рекою нашел заповедное место, неприступное ни для людей, ни для скотины, и там решил построить келии, а со временем и церковь и заложить новый общежительный монастырь по примеру Афонского, на славу и пользу православным христианам. Показавши это место монахам, наказал очистить его, а сам подался до богатой, православной дедички Анастасии Воляновской и просил ее, чтобы она построила на том месте новую келью. Анастасия Воляновская очень радостно пошла навстречу благочестивому старцу, построила в скором времени новую просторную келию (1611 г.) и таким способом положила начало основанию Велико-Скитской обители в Маняве.

В том самом году поступил в Скит диакон Угорницкого монастыря Феодосий, который стал позднее первым игуменом Скитского монастыря. Узнав от Иова о его намерении основать в тех местах общежительную обитель, очень обрадовался и начал с братиею очищать место под строительство церкви. Пришел также осмотреть это место Петр Ляхович и сказал своим работникам сейчас в осени свозить материал на церковь и тесать брусы. На следующий год весною (1612 г.) приступили к строительству церкви, а в августе церковь была уже готова. Теперь надо было лишь освятить ее и позаботиться об антиминсе. Для этой цели выбрался Иов с диаконом Феодосием в Унев. Получив там от архимандрита Исайи и епископа Стагонского Авраама антиминс и благословенье на освященье церкви, вернулись они разом с духовником Уневского монастыря Пахомием в Скит, где Пахомий в праздник Воздвижения Честного Креста совершил освящение церкви (1612 г.), которую назвали Крестовоздвиженскою церковью.

Преподобный Иов заведовал теперь двумя монастырями, Угорницким и Скитским. В Угорниках замещал его наместник Угорницкого монастыря, а в Скиту, если ему приходилось где нибудь выехать, оставлял на своем месте диакона Феодосия. Не имел до этого времени Скит лишь свого священника и отсутствие его скитские монахи сильно ощущали. Если чернецы хотели отслужить в своей церкви литургию, то должны были сопровождать до Скита либо какого священника либо иеромонаха из какого иного монастыря. Иов хотел иметь в Скиту свого священника и просил Феодосия, чтобы он принял священство; но Феодосий долгое время отказывал просьбе старца, ибо считал себя недостойным священного сана. Но в 1613 году Феодосий согласился и принял власть священства от Иоасафа, Митрополита Моневасийского.

Молва об основании Великоскитской обители и ее великом подвижнике разошлась скоро во всех русских землях. В Скит стали теперь собираться монахи из других русских монастырей, но Иов мало кого из них принимал, а если кого и принял, то с великою острожностью. Иов, совершивши свое трудное дело, назначил игуменом Скита иеромонаха Феодосия, а сам вернулся назад в свою пустыню, чтоб там дальше вести строгое житие, в молитве, посте, подвигах и безмолвии. Лишь время от времени великий подвижник прерывал свое пустынническое житье и навещал одинокие монастыри, наставляя братию набожному житью и бережению православной веры.

А в это время Скит под умелым руководством игумена Фодосия успешно развивался. Феодосий построил для монахов новые келии, ибо старых было недостаточно, а в монастырь прибывали всегда новые люди, желая стать монахами и служить Господу Богу. Кроме того расширил трапезную, выкопал небольшой пруд и заложил при нем мельницу, а для старца Иова построил новую келью в той лесной пустыни, где благочестивый старец любил проводить целые дни и ночи в молитве, уединении, посте и молчании. Новопостроенную келью монахи назвали Скитиком, и в том Скитике великий подвижник провел последние года своей жизни.

Со временем оказалось, что Воздвиженская церковь мала, ибо не может поместить всех богомольцев, а число их с каждым днем увеличивалось, — для этого решено приступить к строительству новой, большой церкви, по образцу церкви Межигорского Спаса, что стоит недалеко Киева на берегу реки Днепра. Средства на эту цель Феодосий собрал частью с добровольных пожертвований, а остаток затрат понесла благочестивая и очень богатая женщина, дочь б. Молдавского господаря, Иеремии Могилы, Мария Могилянка, которая не жалела денег на постройку великой Воздвиженской церкви. Постройка новой церкви началася весною 1619 года, а осенью на праздник Воздвижения Честного Креста храм был уже готовый. С освящением церкви Иов просил... подождать, ибо хотел раньше получить от восточных патриархов для Скита ставропигиального права, т. е. независимости от местных епископов, а пока что сказал служить литургию на подвижном антиминсе. И тогда, когда восточные патриархи (в 1620 году) прислали Скиту грамоту с оповещением о даровании ему ставропигиального права, — украсили церковь иконами, покрытыми ризами, и книгами церковными, и на самый день Воздвижения Честного Креста освятили в честь того же праздника. Скитская, Воздвиженская, церковь символично указывала на ту цель, какую поставил себе Скит Манявский, — а именно, — не только стать руководителем всех православных монастырей и защитником православной веры в русских землях под Польшею, но также вывести Православную Церковь из упадку и вернуть ей давнее значенье и давнюю славу. Но трудно и тяжко было выполнить эту задачу, ибо Скит имел много врагов не только меж латинниками, но и меж своими братьями — отступниками от православной веры — униатами. Для того лишь преподобный Иов так ревностно старался о даче Скиту ставропигиального права, ибо ставропигиальное право делало его не только независимым, но также давало ему возможность запрещать тем владыкам, которые остались при православии, переход в унию. Ставропигиальное право было для Скита тем драгоценным оружьем, при помощи которого он мог успешно бороться не только с униею, но и держать православных галицких владык при православии. Со времени получения Великоскитской обителью ставропигиального права, развитие ей было обеспечено, а великое дело преподобного Иова Княгиницкого было завершено. В то время в Львовской и Перемышльской епархиях было около 250 православных монастырей и все они находились под руководством Великого Скита. Православные монастыри имели в то время такое великое влияние на народные массы, что если бы духовенство и епископы отступили от православной веры, то монахи могли возбудить против них весь православный народ и довести до того, что пастыри остались бы без овец, ибо народ наш остался бы при православии и все духовные требы совершали бы ему монахи в монастырях. Блаженный Иов до конца своей жизни нес тяжкий труд на ниве защиты православной веры, укрепления ее и обеспечения православному галицкому народу таких епископов, которые не изменили бы св. православию. К той самой цели стремились его наследники и вместе со Львовским Старопигиальным Братством поддерживали православную веру в Галичине.

Скитские монахи очень часто, с куском хлеба в котомке и с книжкою в одной, а посохом в другой руке, переходили через высокие и неприступные горы, густые леса и дикие пустыни, чтобы добраться до ближайшего и самого дальнего монастыря и обговорить важные вопросы, касающиеся интересов православия, — разделить между собой труды и найти средства, при помощи которых следовало вести борьбу с католицизмом. Они всегда были готовы к борьбе и не жалели даже свои жизни отдать за веру и Церковь Православную. Своим самоотверженьем, святым и богоугодным житием и великими подвигами они заслужили себе великое доверие у народа и это именно было причиною, что две галицкие епархии держались православной веры еще 100 лет по принятию унии епископами других епархий.

Такую широкую и плодотворную деятельность на пользу православным христианам, развернули скитские аскеты, под руководством свого наставника и начальника, преподобного Иова Княгиницкого.

Всех дел, какие они только проводили в жизнь, коснулась и его старческая рука. Свой тяжкий труд на ниве православной нес старец до конца своей жизни, прерывая его, очень часто, строгим пустынничим житием. В тех тяжких трудах и муках прожил Иов несколько лет. В 1621 году, перед Рождеством Христовым, Иов тяжко заболел. Когда дали знать о том игумену Феодосию, он собрал монахов и пришел до Скитика, чтобы потешить свого учителя и забрать его до своей келии до монастыря. На третий день Рождества монахи, совершивши над ним Елеосвящение и причастивши Св. Тайн, перевезли его с великим трудом на санях в монастырь. В субботу по Рождестве 29 декабря 1621 года великий подвижник причастился еще раз Св. Таин и, с молитвою на устах, отдал Богу свою праведную душу.

По смерти Иова, игумен Феодосий написал для Скитского монастыря завет духовный, т. е. устав, по которому проводили монахи свое житье. Монастырем управлял игумен с собором выбранных и присягнувших 12 старцев. Игумена выбирали соборные старейшины на один год. Кроме игумена собор старейшин выбирал наместника монастыря, ключаря, заведующего ризницею и эконома, также на один год. На такие должности, как трапезник, кухарь, пекарь и т. п. выбирали монахов лишь на 3 месяца, и то для того, чтобы труды были разделены поровну между всеми. Главным занятием монахов были: богослуженья, молитва с постом и ручные работы. Монахи сами ходили в лес за дровами, плели корзинки и выделывали из дерева ложки и крестики. Свои изделия монахи раздавали богомольцам и тем людям, что приносили им милостыню. Еда у монахов была очень проста. Они ели борщ, кисель, затирку и кашу. Мяса, яиц, молока, масла и сыра монахам не вольно было никогда ясти. В праздники доставали монахи также селедку и рыбу. Из монастыря без позволения игумена не вольно было никому отдаляться. В случае нужды игумен посылал двоих или больше монахов разом. Монахам не вольно было вести разговоров с женщинами. Если монах встретился с женщиною, то должен был от нее отвернуться и на женщину не смотреть. По вечерам каждый монах обязан был возвращаться в свою келью молча, как до гробу. Монахов, которые желали вести еще более строгую жизнь, игумен посылал до Скитика, где установил еще более строгий устав. Там запрещалось полностью говорить. Лесную тишину их прерывали лишь слова молитвы и звуки церковного пения. Босые, одетые в грубую шерстяную одежду, монахи били не меньше чем по 300 поклонов утром и вечером, отчитывали предписанные молитвы, отправляли богослуженья, и выдерживали строгий пост.

В Скитике монахи ели только раз на день. Лишь два раза в неделю, в субботу и в воскресенье или в великий праздник кроме обеда они получали ужин.

После великих трудов и наилучшим успехом увенчанных подвигов упокоился Феодосий, второй игумен и уставодатель Скита и соподвижник преподобного Иова, 24 сентября 1629 года. Тело его похоронили чернецы в притворе Крестовоздвиженской церкви рядом с мощами преподобного Иова и прикрыли их могилу великою надгробною каменною плитою из черного мрамора, которая ныне находится в Марковской церкви на престоле. По обе стороны арки, которою въезжали в монастырь, монахи поместили изображения обоих великих подвижников с надписями: “блаженный отец наш Иов схимонах”, и “блаженный отец наш Феодосий иеросхимонах”. Ныне, к сожалению, они уже очень изношены.

Скитские монахи были люди скромные, тихие и спокойные. Они точно выполняли свои обеты и строго держались монашеского устава. Их набожное аскетичное житье, точное выполнение постов и постоянные молитвы принесли им великое уважение, не только среди русского православного народа, но также среди польской шляхты и польского народа. Хотя скитские чернецы не имели влияния на власти и не имели до них доступу, но все таки с ними власти считались, ибо знали, что умеют постоять за свою веру православную и всегда готовы в оборону своей веры, стать в бою в первые ряды и потянуть за собою весь православный народ.

Около 1640 года в Скиту было уже до 200 монахов и все они вели там ангельский способ житья. В Скит поступили они для того, чтобы молитися, поститись, трудитися и всецело посвятити себя служению Господу Богу и на пользу Православной Церкви. Лишь такие монахи могли в те времена принять руководство в борьбе за православную веру над народными массами и причинить немало хлопот польским властям. Своею славою скитские монахи никогда не гордились, а жили собе скромно и тихо. Против кого-либо не выступали, а служили лишь своей церкви и своей православной вере. Хотя Великоскитская обитель уже в те времена засияла на всю Русь славою, имела великое значенье и моральная сила ей была обеспечена — но скитские подвижники не удовлетворялись тем, а старалися и будущность своей обители обеспечить. Прежде всего они постарались обеспечить грамотами польского правительства и польских королей свою обитель, свои права и свои привилегии, а потом найти людей приверженных, щедрых и богатых, которые пришли бы Скиту на помощь не только деньгами, но и наделили бы его своими землями, сенокосами и лесами. Такие люди в скором времени нашлись.

К первым и главным благодетелям Скита следует причислить Петра Ляховича и Марию Могилянку, которые построили Воздвиженскую церковь и келии для монахов. Петр Ляхович кроме того, как нам ведомо, построил келью для благочествого Иова и завещал землю под Скитскую обитель. Скиту жертвовали гроши, завещали и отдавали свои земли русские дедичй, шляхта и селяне. Наибольшими благодетелями Скита Манявского были молдавские воеводы. Они передали Скиту на вечные времена монастырь в Сучавице и подарили несколько сел в Буковине и в Молдавии, а кроме того потвердили Скиту право на сбор десятины от всех доходов г. Черковец. Через эти многочисленые пожертвованья и завещания Скит сильно розбогател и на долгие лета обезпечил свое материальное положение. Под управлением Скитского монастыря находилось много меньших монастырей: Монастырь в Угорниках около Оттынии, монастырь в Толмачике, м. в Коломые, в Сучавице на Буковине и др. С этого времени Скитский монастырь мог успешно развиваться и нести великую помощь изнемогающей Православной Церкви.

Это светлое развитие Скитской обители было на некоторое время прервано страшною катастрофою, которая навестила его во второй половин XVII столетия.

В 1676 году напали на Галичину турки, спалили монастырь, а монахов и тех людей, что схоронились в Скиту, почти всех вырезали. Остались в живых лишь те, которые чудом убежали и спрятались в горных, недоступных лесах. Оставшиеся в живых монахи решили заново отстроить монастырь и с тою целью, с позволения короля Яна Собесского, выслали своих порученцев в Москву с просьбою о материальной помощи. В Москве получили скитские монахи много денег, ризы и книги церковные, а кроме того, царь Феодор Алексеевич подарил им серебряный крест с частицею св. Креста Господня и приказал выплачивать скитским монахам еще 5 лет по 300 руб. Под таким покровительством и при той помощи, какие получили чернецы в Москве, обновилась и отстроилась Скитская обитель заново и стала еще богаче, чем была перед турецким нападением.

Скитские монахи своим правдивым, христианским смирением добились того, что их стали сильно уважать польские короли; они взяли Скитский монастырь под свое покровительство, и даже — выражали скитским монахам похвалу за то, что в час неприятельских нападений держали в стенах монастыря богатых польских магнатов и тем способом спасли их от неминуемой погибели.

Солью в очах Великий Скит, — эта твердыня православия в Галичине, был для тех епископов, которые стремились до унии с Римом, ибо видели в ней великую корысть. Так, напр., Львовский епископ Иосиф Шумлянский, приступивший тайно до унии, писал папе римскому, что он “хочет оставаться тайным, но верным католиком до того часу, пока не привлечет на свою сторону нескольких монастырей своей епархии”. Шумлянский хорошо знал, что если он явно огласит о своем отступлении от православия, то скитские монахи, вместе с Львовским Ставропигиальным Братством и иными православными монастырями, начнут решительную борьбу с изменником православной веры. Для этого то епископ Шумлянский так ревностно просил папу, чтобы он постарался о том, чтобы польское правительство прогнало из Польши всех православных монахов, ибо они ему открыто заявили, что никогда и ни за какую цену, а даже под страхом смерти, не покинут своей православной веры.

В 1680 году король созвал торжественный съезд в Люблине православных и униатов с тою целью, что может теперь удастся склонить православных до унии. Но съезд не состоялся совсем, ибо православные на съезд не явились и об унии не хотели ничего слышать.

Ввиду этого, оба православные галицкие владыки, львовский епископ Иосиф Шумлянский и перемышльский Иннокентий Винницкий, 26 марта 1681 года в Варшаве второй раз присягнули на верность папе римскому, но и теперь тайно, ибо знали изменники, что их негодный поступок, при той великой солидарности и отчаянной преданности православных своей вере, может не только вызвать у православного народа страшную ненависть к ним, но и поразить их на смерть. Владыки, убедившись, что ни доносы на православные монастыри, ни тайная присяга на верность римскому папе не приносят желаемого успеха и не дают им великой корысти, решили наконец явно перейти в унию, чтобы скорее добиться для себя прав и достоинств.

Итак, в 1692 году принял унию епископ перемышльский, а восемь лет спустя в 1700 году епископ львовский. Остались при православии лишь некоторые монастыри, Скит Манявский и Львовское Ставропигиальное Братство.

Правда, с переходом галицких епископов в унию, Скит не утратил своей славы и значения среди русского народа, но с этого времени борьба для него была очень тяжелой, ибо даже такая твердыня православия, как Львовское Братство, и то в 1709 году, под напором своих противников, приняло унию. Не покинул своей веры, до конца своего существования, лишь Скит Манявский и он один, как солдат на посту, стоял на страже православия в Галичине. Не принял унии также наш селянский народ, ибо его о том никто и никогда не спрашивал, хочет он отступить от веры своих отцов и дедов, или не хочет.

Наши селяне, хотя и стали псевдоуниатами, но Скита не оставляли, а приходили на богомолье так же, как и прежде. В скитских церквах в воскресенья и праздники было всегда полно окрестного народа, а на храмовые праздники приходили также люди с далеких сторон, чтобы исповедаться и причаститься Св. Таин. Много было и таких, что и дальше держались крепко православной веры и не хотели перейти на унию. Таких людей осталось больше всего в околицах Скита, ибо в Скиту имели они православных монахов-священников, которые отправляли для них богослуженья и совершали для них духовные требы. Униатские священники из близких сел сильно бедствовали, ибо народ не хотел их признавать и в церкви ушатские ходить. Униятские церкви в Маняве, Бабчем и Марковой в воскресенья и праздники были совсем пустыми, ибо весь народ шел на богослуженье в Скит. Таким способом Скит Манявский, — эта одинокая база православия в Галичине, продолжал спокойно свою деятельность “на корысть православным христианам” аж до первого раздела Польши, т. е. 1772 года.

Надо вспомнить и о том, что польские короли и польская шляхта не только не относились враждебно к Скиту, но брали его всегда под защиту и под свое покровительство. Так как и совесть не позволяла им иначе поступать: скитские монахи никогда не выступали враждебно против польской державы, а наоборот, в найтяжелейших для Польши потрясениях сохраняли ей свою верность. И, наконец, Скит на всем протжении своего существования никогда не сошел с дороги христианского аскетичного жития, а его монахи вели аскетичное житье в первоначальной строгости. Потому то Скитская обитель не утратила для нашего народа своей славы и своего значенья и по введению унии, а оставалась для него в дальнейшем такою, какою она была в те времена, когда весь галицко-русский народ был еще православным. Народ наш видел в скитских монахах не только борцов и страдальцев за православную веру, но и представителей “старой и твердой русской веры” и русской народности.

Окруженный блеском правдивого христианского благочестия, Скит заслужил себе всеобщую любовь и признательность не только у православных, но и у католиков.

По введению унии в Галичине, Скит просуществовав еще несколько десятков лет и никакими мерами не удалось склонить скитских монахов до отступленья от православной веры. Вместе с упадком польской державы начал приближаться и конец нашего славного Скита. В 1772 году наступил первый раздел Польши, после которого Галицкая Русь, а вместе с нею и Скит Манявский отошли под власть Австрии. Однако и теперь не скоро удалось нашим ворогам окончательно ликвидировать православие в Галичине. Этого очень хотели себе униатские монахи — василиане, для которых православный Скит Манявский был солью в очах и они всеми силами и за любую цену хотели его унизить и довести до его закрытия или передачи в их руки.

Не прошло еще 2 года с того часу, как Галичина отошла под власть Австрии, как василиане написали донос на Скитский монастырь, умоляя австрийское правительство закрыть его, ибо он для державы есть очень опасный. Иудины замыслы василиан на этот раз не удались. Австрийское правительство отвергло просьбу василиан и заявило, что лучше будет, если василиане ревностью веры, добрым примером и образцовым да непорочным своим житьем постараются склонить скитских монахов к принятию унии. Другой отповеди и не можно было от венского правительства ожидать, ибо через два года, после занятия Галичины, оно без причины не могло нарушить договора, заключенного с Польшею, в котором Австрия обязалась не притеснять православной веры в Галичине.

Удобный момент для списания Скита Манявского нашло австрийское правительство одиннадцать лет позднее, т.е. в 1785 году. В то время цесарь Иосиф II проводил реформу в австрийской державе. Среди прочего подчинил он духовенство светской власти и решил списать и закрыть много монастырей католических и униатских, а разом с ними и православный монастырь — Скит Манявский. Списание Скита теперь не могло считаться нарушением договора и преследованием православной веры, ибо разом с православным монастырем списано также сотни монастырей иных вероисповеданий.

Цесарский указ о списании и закрытии Великого Скита появился 1 июля 1785 года, а 6 сентября того же года приехал в Скит правительственный комиссар из Станиславова Яшевский с управителем Солотвинских камеральных имуществ Штрассером, чтобы выполнить цесарское распоряжение. В то время, когда появилась в Скиту комиссия, в Скитской церкви совершалось богослужение. Комиссар не ждал окончания богослужения, а сейчас же приступил к выполнению цесарского распоряжения. Особенную ревность проявил в этом деле немец Штрассер. Войдя в церковь, он пошел в алтарь и, чтобы не дать монахам возможности окончить богослужение, сел на престол, вместе со своею собакою. Так осквернил немчура то святое место, на котором около 180 лет совершалась безкровная жертва Господа нашего И. Христа. Монахи, увидевши такое варварское осквернение их самой дорогой святыни, перервали богослужение и собравшись около тетрапода и павши на колена, запели песнь — “Под Твою милость прибегаем Богородице Дево”, — и с крестом в руках вышли из церкви. Оставивши свою дорогую обитель, монахи направились гущей лесов в направлении села Бытькова, чтобы комиссар не узнал, куды они пошли. Игумен вернулся с дороги назад в монастырь, передал комиссару ключ и сказал: “если найдете двери, которые сей ключ открывает, то мы уже никогда не вернемся до Скита, а если не найдете, то вернемся”.

С плачем и молитвою на устах пошли благочестивые скитские подвижники густыми лесами, а потом, разделившись на группы, подались различными дорогами в Буковину, в Молдавию и Россию, где нашли себе прибежище в тамошних православных монастырях. Австрийское правительство долго искало место пребывания последнего скитского игумена Исаака Протасевича, чтоб узнать от него о землях и имениях, которые принадлежали Великому Скиту, а также о документах и правах, которые имел Скит на различные земли. Но австрийскому правительству не удалось отыскать игумена, ибо он перешел в Молдавию. Очень вероятно, что игумен нарочно не давал о себе знать, ибо не хотел давать австрийскому правительству никаких известий относительно Скитского монастыря. Скит списали и не стало с того часу на Галицкой Руси великих подвижников и борцов за православную веру. Великоскитскую обитель разграбили и разрушили, но народ не перестал эти святые места посещать и глубоко верить, что эта великая святыня будет когда-нибудь отстроена и вернет свою давнюю славу и значенье.

Наш народ тяжко переживал ту страшную несправедливость, какую сделало ему австрийское правительство, уничтожив Великоскитскую обитель. То печальное событие окружил наш народ многими рассказами, которые подтверждают святость этого места. Ни уния, ни всякие преследования не изгладили в народной памяти воспоминаний про давнюю славу обители и про непорочное житье скитских подвижников. Еще и теперь наш народ, что живет в близком соседстве Скита, рассказывает о скитских монахах, что они часто приходили проведывать свою обитель; приходили пешком через горные села, останавливаясь по дороге у селян на отдых и ночлег, и не хотели ничего есть, лишь сухой хлеб и сушеные овощи. В Маняве, Бабчем, Марковой, Солотвине и других местностях народ рассказывает, что скитские монахи уже за две недели наперед знали о цесарском распоряжении относительно списания Скита. На протяжении этих двух недель они готовились к оставлению своей обители и целыми днями свозили в монастырь кирпичи, которые ночами где-то пропадали. От службы монастырской ничего нельзя было доведаться, ибо монахи взяли от нее присягу, что о том, что делается в монастыре, она никому ничего не скажет. Два наемника сказали лишь, что чернецы клали из того кирпича какие-то стены в монастырских пивоварнях. Другой рассказ говорит, что комиссар хотел осквернить Св. Дары и вырвать Их из рук иеромонаха. Иеромонах стал отступать со Св. Дарами аж до самой стены, а когда не имел уже где отступать, то остановился и казалось, что Св. Дары будут осквернены. Но тут совершилось чудо! Стена отворилась и, принявши в свои объятия иеромонаха со Св. Дарами, снова затворилась. Народ верит, что настанет когда-то час и стена снова отворится, и выйдет схоронившийся там иеромонах, а Скит воздвигнется из руин еще в большей славе и богатстве. Там, где раньше были гвозди железные, будут серебряные, а где были серебряные — будут золотые. Все добро взятое из монастыря, никому не пошло на пользу, ибо каждая скитская вещь облита слезами чернецов, и на каждой из них лежит тяжкое проклятие монахов. Про того немца, что осквернил скитскую святыню, народ рассказывает, что вскоре по закрытии Скита его постигла тяжкая Божья кара. Когда немец переезжал однажды через манявское пастбище, у него сполошились кони, разбили воз на куски, а вместе с возом также и сидевшего на нем немца.

Закрытие Скита Манявского вызвало великую печаль не только среди нашего народа; еще больше жалели о своей обители скитские подвижники. Они не могли забыть того святого места, и очень часто приходили отведывать свою давнюю обитель. Один раз видели селяне на скитских руинах старенького монаха, который оглядывал все закоулки монастыря и горько плакал. Манявский лесничий попросил его к себе на обед, но он отказался, заявляя, что ему не вольно есть скоромное и скрылся в лесах.

Имущество Скита указом цесаря Иосифа II передано Буковинскому православному религиозному фонду, книги львовскому университету, а ризы церковные и драгоценное Евангелие получила униатская Львовская духовная семинария. Прекрасный иконостас великой Воздвиженской церкви купила казна для Богородчанской церкви. Ныне тот иконостас находится в Национальном музее во Львове. Серебряный крест с частицею Креста Господня, дорогая мантия и игуменский жезл находятся в православном монастыре в Сучаве, на Буковине. Все земли Скита Манявского купила казна, а потом они перешли в частные руки. Ныне те земли принадлежат чешскому гражданину барону Либигу.

На том месте, где когда-то стоял Великий Скит Манявский, остались одни лишь руины. Из монастырских строений сбереглись поныне въездные ворота, две башни, выездные ворота и стена. Скитское кладбище, которое находилось за Слитцем, ныне поросло буйным лесом. На том кладбище, кроме скитских подвижников, покоятся также некоторые благодетели Скитской обители, а среди них казацкий гетман Выговский и мат львовского епископа Иосифа Шумлянского. На въездных воротах сохранились еще образы основателей Скита, преподобного Иова и первого игумена Феодосия, а на внутренней стороне ворот помещаются образы основателей Киево-Печерской Лавры, св. Антония и Феодосия, чудотворцев печерских. О том месте, где любил бывать в уединении, в посте и молитве преподобный Иов, ныне мало кто знает. Указать это место может лишь тот человек, которому показали его старые люди. Наши селяне каждое лето приходят в Скит на богомолье, посещают все те места, не смущаясь никакими трудностями, и молятся там так, как находились бы в скитских церквах.

Кончая наш короткий рассказ о Ските Манявском и о той тяжкой борьбе, какую вел наш народ, а потом вместе с народом и Скит Манявский, за свою православную веру на протяжении многих веков, мы не можем не указать на ту великую роль, какую сыграл Скит в жизни нашего народа в наитяжелейшие для православной веры и русской народности времена.

Во времена наистрашнейших преследований и тяжких гонений на Православную Церковь скитские монахи, проведя реорганизацию монастырей и установив в них строгое аскетичное житье, вывели Православную Церковь из упадка и развив широкую деятельность на пользу Церкви, начали во главе нескольких сот монастырей решительную борьбу с униею. Приняв руководство над русскими монастырями и имея великое влияние на духовенство и селян, Скит на целую сотню лет задержал развитие унии в Галичине и спас русскую народность от заглады. Кто внимательнее проследит историю Скита и жизнь и деятельность скитских монахов, то, хотя бы он был наибольшим и наилютейшим врагом православной веры, должен признать, что скитские монахи были великие подвижники и верные сыны Св. Церкви, и много способствовали расширению набожности, моральности и правдивого христианского житья среди нашего народа. Скитские монахи были не только строгие аскеты, но и великие герои и великие труженики на церковно-народной ниве. Не удивительно поэтому, что ликвидация Великоскитской обители вызвала великое горе в галицко-русском народе. Горе это становится больше и сильнее у тех, что озирают скитские руины и знают историю Великоскитской обители. У тех, кто видит развалины Скита Манявского, мимо воли наворачиваются слезы, ибо те руины напоминают им ту тяжкую борьбу, какую вел наш народ за свою православную веру и те страшные преследованья и гонения, каким подвергалась Православная Церковь на протяжении многих столетий, и которые так грустно и трагично закончились в Карпатах в 1785 году.

А теперь мы спросим: почему, для какой цели и кому это нужно, что наши пастыри и учители скрывают перед нашим народом память про славную Великоскитскую обитель, про ее самоотверженную борьбу за веру православную и широкую деятельность “на корысть православным христианам”, и про тех святых мужей и великих подвижников, — преподобного Иова и блаженного Феодосия, которых мощи там, в тишине Карпатских гор и лесов, под скитскими развалинами по нынешний день нетленно покоятся?