Текст в дореволюционной орфографии. Для чтения необходим соответствующий шрифт.  

Составил Лев У-ц

Книга приводится по репринтному воспроизведению издания: «Осада Свято-Троицкой Сергиевой Лавры»
Сост. Лев У-ц. Москва, 1903.
Цензор – протоиерей Александр Смирнов.

МОЛИТВА
О благостояніи Московскаго Государства.

О Многомилостиве Господи, всякаго добра Подателю, Человѣколюбче, Царю Божественныя и несказанныя славы, Отче и Сыне, и Святый Душе, едине въ Троицѣ славимый Боже, Творче небесе и земли, всѣго видимаго и невидимаго Создателю и всѣго міра Строителю! Благодаримъ Тя, яко не презрѣлъ еси насъ, созданія Своего, Христианскаго рода, и достоянія Своего, Московскаго Государства, и аще наказалъ еси ны за умноженіе грѣхъ нашихъ многими войнами и плѣненіемъ, и междоусобными бранями, обаче отъ толикихъ великихъ бѣдъ избавилъ ны еси премногимъ Своимъ милосердіемъ и человѣколюбіемъ, простивый наша многія грѣхи и до конца погубити созданія Твоего не восхотѣвый, даровавый намъ вспоможеніе и укрѣпленіе противу разорителей нашихъ и враговъ Московскаго Государства, оскверняющихъ Святую Православную Христіанскую Вѣру, противу Поляковъ и Литовцевъ, и многихъ бунтовщиковъ, и Отечество наше от всякихъ бѣдъ свободивый, и Благочестиваго Государя Царя и Великаго Князя, и праведнаго, и разсудительнаго намъ даровавый!

Сице и нынѣ смиренно молимъ Тя, Владыко Пресвятый: не помяни нашихъ беззаконій первыхъ, но и въ предняя лѣта выну насъ избавляй отъ нашествія иноплеменныхъ поганскихъ или Агарянскихъ, или Латинскихъ ратей, такоже отъ глада, мора и губительныя язвы, и даждь крѣпость Царемъ нашимъ, и вознеси рогъ Помазанниковъ Твоихъ, и николиже попусти Государству Московскому неуправлену пребыти, междоусобіями и смутами раздираему, отъ всякаго разоренія и запустенія соблюди, и Вѣру Святую Православную нерушиму въ немъ утверди, да выну славится въ Русскихъ людехъ Пречестное и Великолепое Имя Твое, Отца и Сына и Святаго Духа, нынѣ и присно, и во вѣки вѣковъ!

Аминь.

N. B. «въ предняя лѣта» — въ будущія времена.

Современное предисловие

Богоугодно пасти народ Божий может только Богом избранный Царь

Второе духовное обольщение русского богоносного народа заключалось в том, что русский народ прельстился бесовским внушением о возможности самим выбирать себе Царя; не обретать его от Господа, а выбирать Его самим! Русские забыли, что выбирать можно среди равных себе, избирать — среди нижестоящих, а Царь, Помазанник Божий, Богом дается, а будучи дан, обретается народом. Еще через святого Моисея Господь повелевал Своему народу: поставь над собою царя, которого изберет Господь, Бог твой (Вт. 17, 17). То есть народ Божий не избирает, а только ставит (признает) над собою того Царя, которого изберет Господь Бог.

Обольщение, явившееся в желании самим выбрать избранника Божьего, сродни желанию древних евреев избрать себе царя, чтобы быть им как прочие народы. Их предупреждал пророк Божий: и восстенаете от царя вашего, которого вы избрали себе; и не будет Господь отвечать вам тогда. Но народ не согласился послушаться голоса Самуила, и сказал: нет, пусть царь будет над нами, и мы будем как прочие народы (1Цар 8, 18-20). Правление Царя не зависит и не может быть зависимо от прихотей, помыслов, похотей человеков! Ибо Господь еще древним евреям объявлял о правах царя, тем более Царя-Богопомазанника: сами вы будете ему рабами (1Цар 8, 17), а не наоборот.

После смерти законного Царя и Великого Князя Феодора Иоанновича прервался Царский род по мужской линии, но по женской-то линии Царский род не прерывался. Дав людям закон о престолонаследии, Сам Господь Бог следит за тем, чтобы Царский престол занимали Его Помазанники, избираемые для этого служения Им Самим от чрева матери! Но русский народ захотел жить не по воле Божией, верно служа Его Помазаннику, а возжелал сам себе выбирать Царя, подотчетного избирателям.

По закону о престолонаследии следующим законным, природным, а значит Богоданным Царем, был Федор Никитич Романов, племянник первой жены Иоанна Васильевича Грозного Анастасии Романовой. Именно ему, своему двоюродному брату, передал державный скипетр умирающий Феодор Иоаннович. А после того, как тот передал, по скромности (она свойственна всем людям, имеющим страх Божий и желающим жить по воле Бога!), державный скипетр в руки своему брату, следующему за ним по старшинству, именно ему, Федору Никитичу, должен был броситься в ноги патриарх Иов, с мольбой не погубить народ Божий и взять на себя, выполняя волю Божию, тяжелейший крест защиты народа Божьего. В первую очередь это крест защиты этого народа от греха своеволия.

Но патриарх, данный Богом московской кафедре как симфонический первосвященник при Царе для научения народа Божьего служить Господу через служение законному Царю, возглавил движение возведения на царский престол “народного избранника” Бориса Годунова, брата жены умершего Царя Феодора Иоанновича, что было грубейшим нарушением закона о престолонаследии.

По существу патриарх Иов возглавил богоборческие выборы Царя Российского. Следует понять, что со времен царствования Благоверного Царя и Великого князя Иоанна IV Грозного Российские Цари и Императоры являли собой русского царя Давида (образ Вселенского Царя), т.е. русские Цари стали единственными на земле законными носителями имени Христа Господня, защитой христиан во всем мире от расхищения. Именно поэтому русские люди, выбирая Царя (на самом деле — первого русского президента) замахнулись на бесчинное избрание Главы вселенской Церкви. Но ведь даже вселенский Собор не вправе выбирать Помазанника Божьего, а уж тем более такого права не имела (не имеет и теперь) московская чернь!

Понятно, что не единоличное кривоверие патриарха стало причиной происшедшего возведения народного избранника на престол, предназначенный для Избранника Божьего. Разумеется, для крепчайшего усвоения догматических положений о власти Помазанника Божьего, требовался практический, и даже горький опыт всего народа в вопросе о церковном чине Богопомазанника.

Ради этого безценного опыта Господь Бог и отдал Московское царство польским панам для уврачевания греха бесчиния, который был совершен при попытке выбрать себе Помазанника Божьего, а также для уразумения народом русским того, что народом Божьим может богоугодно управлять только Избранник Божий, а не избранник человеков. А в 1598 году на святое место Богопомазанника – на царский престол – помещен был дерзкий холоп Бориска! И наступила мерзость запустения, реченная через пророка Даниила, стоящая на святом месте (Мф. 24, 15).

И пришлось Господу Человеколюбцу на Свой богоносный русский народ возложить польское иго для воспитания у него страха Божьего и для научения его тому, что жить по своей воле, а не по воле Божьей, пагубно и для души, и для тела. Этот период польского ига известен как смутное время. В смутное время погибло очень много людей, не желавших жить по воле Божией, но желавших потакать своим желаниям.

После того, как оставшаяся в живых часть народа Божьего осознала грех своего бесчиния и поняла, что для спасения жизненно необходимо верно служить Царю, избираемому Самим Господом Богом, тогда Господь снял епитимью польского ига и указал на Своего Избранника. В Утвержденной Грамоте Великого Московского Земско-Поместного Собора от 21 февраля 1613 года записано: «послал Господь Бог Свой Святый Дух в сердца всех православных христиан» и весь народ Божий «яко едиными усты вопияху, быти на Владимирском и Московском и на всех Государствах Российского Царства Государем, Царем и Великим Князем всея Руси Самодержцем, Тебе, Великому Государю Михаилу Федоровичу....»

Роман Сергиев.
Православное братство во имя св. Царя-искупителя Николая

Глава I

Уже изъ краткаго обозрѣнiя жизни и чудесъ преподобнаго Сергiя известно, какое участiе принимала Троицкая обитель въ событiяхъ, касавшихся всего русскаго государства. Но участiе это не прекратилось и впослѣдствiи, и, постепенно слѣдя за ходомъ развитiя русскаго государства, мы убеждаемся въ томъ, что близкая духовная связь, соединявшая въ прежнiя времена великихъ князей московскихъ съ этою святою обителью, служившей разсадникомъ вѣры и благочестiя, продолжала существовать и до позднѣйшаго времени. Читая о дѣянiяхъ и походахъ великихъ князей и впослѣдствiи царей московскихъ, мы узнаемъ, что всѣ они съ особымъ почтенiемъ относились къ обители св. Сергiя, жертвовали въ ея сокровищницу богатые и обильные дары, сами постоянно совершали туда поездки на поклоненiе святымъ мощамъ преподобнаго основателя монастыря, обращались за совѣтомъ и благословенiемъ къ троицкимъ настоятелямъ въ тяжелыя годины.

Въ XVI столѣтiи, а именно въ 1530 году, въ Троицкой лаврѣ получилъ св. крещенiе великiй князь Iоаннъ Васильевичъ; это событiе особенно знаменательно, такъ какъ со временемъ великiй князь принялъ на себя титулъ перваго Царя всей Россiи. Такимъ образомъ, первый русскiй царь получилъ крещенiе въ одной изъ славнѣйшихъ и наиболее уважаемыхъ обителей русскихъ. Послѣ крещенiя онъ былъ положенъ въ раку преподобнаго Сергiя и этимъ самымъ былъ какъ бы посвященъ ему и отданъ подъ покровительство святаго заступника. Въ теченiе всей жизни Iоаннъ Васильевичъ проявлялъ особенное усердiе къ Троицкой обители; во всѣхъ своихъ походахъ онъ всегда имѣлъ при себѣ небольшую походную церковь во имя преподобнаго Сергiя.

Основавъ въ 1551 году, незадолго до завоеванiя Казанскаго царства, новый городъ по имени Свiяжскъ, царь тотчасъ же велѣлъ построить тамъ церковь, — и первый сооруженный тамъ храмъ былъ воздвигнутъ во имя Рождества Богородицы и св. Сергiя Радонежскаго. Въ слѣдующемъ, 1552 году, взявъ столицу Казанскаго царства, большой и сильный городъ Казань, царь счелъ первымъ своимъ долгомъ отправиться на благодарственное молебствiе къ чудотворцу, и потому не поспѣшилъ вернуться тотчасъ въ столицу своего царства, а направился въ Троицкую обитель и тамъ со слезами благодарилъ настоятеля и братiю за ихъ святыя молитвы.

Вообще, царь Iоаннъ Васильевичъ, отличавшiйся благочестiемъ не менѣе другихъ царей и великихъ князей московскихъ, проявилъ свое усердiе къ Троицкой обители особыми монаршими милостями: такъ, онъ соорудилъ тамъ множество каменныхъ строенiй, которыя стоили значительныхъ издержекъ.

Кромѣ того, на собственныя средства царь Iоаннъ построилъ роскошную гробницу для сохранения святыхъ мощей преподобнаго Сергiя; вся она была кована изъ серебра и украшена жемчугомъ и драгоценными каменьями, а на образъ св. Сергiя былъ возложенъ золотой вѣнецъ. Въ эту новую серебряную раку мощи преподобнаго были торжественно переложены изъ прежней, деревянной, въ 1585 г., уже послѣ кончины царя Iоанна. При этомъ торжествѣ присутствовалъ сынъ его, царь Ѳеодоръ Iоанновичъ, отличавшiйся необыкновеннымъ благочестiемъ. Въ то же время освящена была и большая монастырская церковь Успенiя Божiей Матери.

Въ началѣ слѣдующаго XVII столѣтiя, нашему дорогому отечеству пришлось перенести тяжелую смутную эпоху, во время которой Троицкiй монастырь былъ осаждаемъ поляками и литовцами и съ честью выдержалъ продолжительную осаду.

Осада эта продолжалась цѣлыхъ шестнадцать мѣсяцевъ, и за это время совершено было много подвиговъ и чудесныхъ явленiй, свидѣтельствующихъ объ особой благодати, почiющей на святой обители.

Осада эта началась 23 сентября 1608 г., а окончилась 12 января 1610 года.

Въ началѣ XVII столѣтiя по Рождествѣ Христовѣ родъ царей московскихъ изъ дома Рюрика прекратился за смертiю юнаго царевича Димитрiя, сына царя Iоанна Васильевича Грознаго. Юный Димитрiй былъ предательски убитъ заговорщиками въ городѣ Угличѣ, гдѣ онъ жилъ вмѣстѣ со своею матерью, и причисленъ православною Церковью къ лику святыхъ.

На престолъ московскiй былъ возведенъ бывшiй бояринъ — Борисъ Годуновъ, и при немъ начались смуты на святой Руси. Пользуясь ложнымъ слухомъ, будто бы царевичъ Димитрiй не убитъ злодеями, а какимъ-то чудомъ спасся, враги наши привели изъ Польши цѣлыя войска, во главѣ которыхъ стоялъ молодой и дерзкiй самозванецъ, называвший себя царевичемъ Димитрiемъ и требовавшiй, чтобы царь Борисъ уступилъ ему московскiй престолъ, какъ законному наслѣднику.

Многiе бояре перешли на сторону самозванца, который былъ, какъ говорятъ, простой бѣглый монахъ, по имени Григорiй Отрепьевъ. Другiе же вступили въ борьбу съ нимъ, не вѣря, чтобы царевичъ Димитрiй былъ дѣйствительно живъ. Во время всѣхъ этихъ смутъ царь Борисъ скончался, и Лжедимитрiю удалось вступить на русскiй престолъ. Но недолго процарствовалъ самозванецъ, всего одиннадцать месяцевъ. Окружающiе его бояре и народъ вскоре убедились, что это былъ не истинный царскiй сынъ, а басурманъ и еретикъ. Поэтому бояре решились свергнуть его съ престола. Опасаясь быть убитымъ ими, Гришка Отрепьевъ выскочилъ. изъ окошка Кремлевскаго дворца; тутъ его схватили и закололи, какъ врага русскаго народа и православiя.

Уже чрезъ нѣсколько дней после смерти перваго самозванца въ Москве распространился слухъ, будто онъ спасся отъ гибели и убѣжалъ въ Литву, откуда вскорѣ придетъ въ Москву съ новымъ, свежимъ войскомъ. Многiе москвичи не поверили этому нелѣпому слуху, но другiе колебались, а многiе даже сразу поддались на этотъ наглый обманъ; это тѣмъ болѣе странно, что почти вся чернь московская видела трупъ убитаго Гришки Отрепьева.

Всѣ москвичи знали, что Отрепьевъ погибъ. И вотъ, несмотря на это, вдругъ явился другой самозванецъ, который увѣрялъ, будто онъ тотъ самый Димитрiй, спасшiйся отъ убiйцъ. Легковѣрный народъ готовъ былъ повѣрить этому. Поляки, конечно, знали, что первый самозванецъ убитъ знали также, что и настоящiй царевичъ Димитрiй давно погибъ въ Угличе отъ рукъ убiйцъ, но имъ было все равно, имъ нужно было только произвести смуту.

И вотъ польскiе магнаты (вельможи) нашли человѣка, который согласился принять на себя имя убiеннаго царевича; это былъ любимецъ и приближенный перваго самозванца, Гришки Отрепьева, — нѣкiй Михайло Молчановъ. Онъ-то и былъ первымъ и главнымъ виновникомъ распространившагося по Москвѣ слуха о мнимомъ спасенiи перваго самозванца. Утромъ 17 мая (тотчасъ послѣ убiйства Отрепьева московскою чернью) этотъ Молчановъ бросился въ царскую конюшню и, выбравъ тамъ самаго лучшаго скакуна, наскоро осѣдлалъ его и поскакалъ изъ Москвы по направленiю на западъ, къ Литвѣ. Онъ видѣлъ страшный, кровавый конецъ своего друга и повелителя — Григорiя, и понятно, что онъ самъ боялся попасть въ руки разъяренной толпы, чтобы и съ нимъ не поступили точно такъ же. Первою его мыслiю было поскорѣе бѣжать изъ Москвы, и онъ только потомъ придумалъ ловкiй обманъ: онъ решился назваться царевичемъ Димитрiемъ. Изъ Москвы онъ бѣжалъ въ городъ Самборъ, гдѣ укрылся въ доме Юрiя Мнишка, одного изъ польскихъ магнатовъ (вельможъ); этотъ Мнишекъ помогалъ и первому самозванцу сѣсть на московскiй престолъ и снабжалъ его войскомъ и деньгами, поэтому Молчановъ надѣялся, что и на этотъ разъ знаменитый и богатый польскiй вельможа не откажется помочь и ему. Главнымъ зачинщикомъ всей этой смуты былъ русскiй вельможа, поддержавшiй Молчанова, — князь Григорiй Шаховской, посланный царемъ Василiемъ въ городъ Путивль воеводою. Понятно, что Василiй довѣрялъ ему и никакъ не могъ подозрѣвать, что князь измѣнить ему и перейдетъ на сторону враговъ Россiи.

Собравъ на площадь жителей города Путивля, князь Шаховской объявилъ имъ во всеуслышанiе, что Димитрiй-царевичъ живъ, спасся отъ убiйцъ и скрывается теперь отъ тайныхъ убiйцъ, которыхъ, будто бы подослалъ царь Василiй, чтобы умертвить его, какъ законнаго наслѣдника.

Если москвичи, видѣвишiе мощи убiеннаго царевича, а также растерзанный трупъ Отрепьева, — и те склонны были повѣрить этому нелѣпому слуху, — то ужъ, конечно, въ городахъ, отдаленныхъ отъ столицы (какимъ и былъ Путивль) не нашлось никого, кто бы могъ опровергнуть это ложное извѣстiе, и большинство жителей охотно ему повѣрили, — тѣмъ болѣе, что слухъ исходилъ изъ устъ самого воеводы, князя Шаховского, пользовавшагося уваженiемъ и довѣрiемъ народа и именитыхъ гражданъ, какъ человѣкъ, поставленный на воеводство самимъ царемъ Васшиемъ. И вотъ путивляне первые отложились отъ царя Василiя и признали своимъ царемъ второго самозванца, — иначе говоря, Мишку Молчанова. По примѣру ихъ, его признали также многiе другiе города сѣверной области: Моравскъ, Черниговъ, Стародубъ, Новгородъ-Сѣверскiй и друг. Кроме князя Шаховскаго, самое дѣятельное участiе въ этой смутѣ принималъ также князь Андрей Телятевскiй, который сталъ однимъ изъ самыхъ горячихъ пособниковъ Тушинскаго вора.

Узнавъ о спасенiи Димитрiя, мятежные жители Путивля и другихъ сѣверскихъ городовъ потребовали, чтобы спасшiйся будто бы чудомъ царевичъ явился среди нихъ, чтобы они могли сами посмотрѣть на него и лично убѣдиться въ его спасенiи. Вотъ тутъ-то и явилось большое затрудненiе. Князь Шаховской отлично зналъ, что многiе изъ жителей Путивля бывали прежде въ Москвѣ и, конечно, видали въ лицо перваго самозванца. Если бы онъ показалъ имъ Мишку Молчанова, то они тотчасъ же заявили бы, что это не онъ, и обманъ тотчасъ же обнаружился бы. Плохо могло достаться и Мишке, да и самому Шаховскому. Молчановъ испугался и отступился, объявивъ князю, что онъ боится, и не решился выйти къ народу. Тогда-то князь Шаховской нашелъ какого-то другого молодца, который былъ однихъ лѣтъ съ Отрепьевымъ и походилъ на него лицомъ и видомъ. Кто былъ этотъ самозванецъ, — до сихъ поръ никто этого не знаетъ. Онъ-то и былъ главнымъ врагомъ православiя и виновникомъ всѣхъ бедствiй и страданiй, постигшихъ Троицкую лавру!

Лжедимитрiй второй появился почти въ томъ же самомъ краю, гдѣ въ первый разъ объявился и первый самозванецъ, т.-е. Григорiй Отрепьевъ, но не въ самой Польшѣ, а поближе къ столицѣ, въ предѣлахъ Московскаго государства, въ Стародубскомъ крае (Стародубъ-Северскiй). Въ этомъ краю впервые крамольники стали волновать простой народъ, говоря, что Василiй Шуйскiй незаконно вступилъ на московскiй тронъ, такъ какъ сынъ Iоанна Васильевича Грознаго живъ; они прибавляли, что онъ, будто бы, спасся отъ рукъ убiйцъ и до сихъ поръ скрывался по разнымъ городамъ и селамъ западнаго и сѣвернаго края, — и вотъ теперь идетъ на Москву, чтобы отнять свой отцовскiй престолъ у незаконнаго похитителя, Василiя; — крамольники эти утверждали при этомъ, что за Димитрiя пойдетъ весь русскiй народъ, и плохо прiйдется царю Василию: онъ долженъ будетъ уступить престолъ настоящему законному наслѣднику.

Разумеется, все это были лживыя рѣчи, которыя клонились къ тому, чтобы взволновать народъ и произвести смуту въ русскомъ государствѣ; полякамъ было это очень выгодно, такъ какъ пользуясь смутой, они грабили и опустошали нашу родную страну, нашу матушку-Русь! Всѣмъ на Руси было известно, что царевичъ Димитрiй убитъ злодѣями, когда ему было всего двѣнадцать летъ. Царевичъ, погибшiй такой мученической смертью въ городѣ Угличѣ, гдѣ онъ жилъ вмѣстѣ съ своей родительницею, былъ похороненъ тамъ же, и вскорѣ на его гробницѣ стали происходить чудесныя исцѣленiя.

Чтобы обличить самозванца и успокоить народъ, царь Василiй разослалъ по всемъ городамъ извѣстительныя грамоты, гдѣ было сказано, чтобы русскiй народъ не верилъ еретику, такъ какъ настоящiй царевичъ Димитрiй убитъ въ Угличѣ, когда онъ былъ еще отрокомъ. Чтобы еще болѣе убѣдить въ этомъ народо-населенiе, Василiй поспѣшилъ торжественно перенести въ Москву тѣло убiеннаго царевича. Для этой цѣли были посланы въ Угличъ самые уважаемые бояре, а также и духовенство: митрополитъ ростовскiй Филаретъ, астраханскiй архiепископъ Ѳеодосiй, архимандриты: Сергiй спасскiй, Авраамiй андронiевскiй и другiе, а также бояре: Воротынскiй, Петръ Никитичъ Шереметевъ и двое Нагихъ. Прибывъ въ Угличъ, они отписали въ Москву царю Василiю, что тѣло благовѣрнаго царевича находится въ целости, только въ нѣкоторыхъ мѣстахъ немного повредилось. На немъ было цѣло также жемчужное ожерелье, кафтанъ, шитая золотомъ сорочка и тафтяной убрусъ (полотенце) въ лѣвой рукѣ, а въ правой — горсть орѣховъ, которыми онъ тѣшился, когда его убили злодѣи. Тѣло царевича было перевезено въ Москву 3 iюня. Царь Василiй вместе съ бывшею царицей, матерью убiеннаго Димитрiя (инокинею Марѳою), со всѣмъ священнымъ соборомъ, боярами и духовенствомъ встрѣтилъ мощи царевича съ крестнымъ ходомъ и со звономъ колоколовъ у воротъ Бѣлаго города, откуда они были препровождены въ Архангельскiй соборъ, гдѣ и положены въ открытой ракѣ, въ придѣлѣ Iоанна Предтечи. Обо всемъ этомъ была составлена особая грамота, которую и разослали по русскимъ городамъ. Вскорѣ мощи царевича стали проявлять чудеса: больные и разслабленные, приходившiе поклониться убiенному, получали исцѣленiе. Царевичъ Димитрiй былъ причисленъ къ лику святыхъ, и ему были составлены особые стихиры, каноны, и установлены церковныя памяти.

И вотъ, несмотря на все это, несмотря на очевидность, враги русскаго народа и православiя стали распространять ложные слухи о чудесномъ спасенiи царевича. Полякамъ надо было найти такого человѣка, который былъ бы такого же роста и сложенiя, какого былъ первый самозванецъ, и чтобы лицомъ онъ хотя бы нѣсколько походилъ на убiеннаго царевича Димитрiя.

Однимъ изъ самыхъ рьяныхъ помощниковъ самозванца, послѣ Сапѣги, Лисовскаго и Телятевскаго, былъ холопъ князя Телятевскаго — Иванъ Болотниковъ. Онъ отличался необузданною храбростью и богатырскимъ ростомъ и сложенiемъ. Въ ранней юности этотъ холопъ былъ взять въ плѣнъ татарами, которые потомъ продали его туркамъ. Въ Турцiи онъ работалъ на галерахъ, закованный въ кандалы. Потомъ, неизвѣстно какимъ способомъ, онъ освободился отъ оковъ и вскорѣ пробрался въ итальянскiй городъ Венецiю; изъ Венецiи ему удалось, съ помощью добрыхъ людей, вернуться на родину, въ Россiю; по дорогѣ въ Московiю, онъ остановился въ Польшѣ и тутъ разузналъ о безпорядкахъ, творившихся въ то время на Москвѣ, о первомъ самозванцѣ Отрепьевѣ, о его гибели, о появленiи второго самозванца. Узнавъ, что Отрепьевъ будто бы спасся и скрывается въ городѣ Самборѣ, Болотниковъ явился въ Самборъ и, явившись къ Молчанову, предложилъ ему свои услуги и помощь; Ванька Болотниковъ никогда не видалъ въ глаза Отрепьева, поэтому и принялъ Мишку Молчанова за спасшагося Гришку и повѣрилъ, что онъ-то и былъ настоящiй царевичъ Димитрiй. Молчановъ представился, будто бы онъ царевичъ московскiй и взялъ съ Болотникова присягу въ вѣрной службѣ; потомъ онъ послалъ его съ письмомъ въ городъ Путивль къ воеводѣ, князю Шаховскому, о которомъ мы поговоримъ подробно въ другомъ мѣстѣ. Шаховской принялъ Болотникова съ почетомъ и поручилъ ему командовать войскомъ. Болотниковъ вполнѣ оправдалъ такое довѣрiе воеводы и скоро отличился въ нѣсколькихъ битвахъ, такъ что многiе города изменили царю Василiю и перешли на сторону самозванца.

Каковъ же, однако, былъ этотъ второй самозванецъ, этотъ второй Лжедимитрій, — этотъ загадочный человѣкъ, который былъ главнымъ виновникомъ осады Троицкаго монастыря, главнымъ врагомъ православія? Кто знаетъ, — если бы ему удалось завладѣть монастыремъ и съ помощью поляковъ овладѣть русскимъ престоломъ, то, быть-можетъ, теперь православіе было бы совершенно изгнано изъ русской земли! Вотъ почему намъ особенно интересно теперь познакомиться съ этимъ страннымъ выходцемъ, настоящаго имени котораго никто не могъ назвать навѣрное.

Разные свидѣтели и очевидцы говорили о немъ различно, но большинство все же, почти единогласно, утверждало, что онъ былъ родомъ изъ Бѣлоруссіи и, судя по его характеру, привычкамъ и произношенію, былъ поповскій сынъ. Онъ хорошо зналъ польскій языкъ, поэтому многіе считали его полякомъ или литвиномъ; можетъ-быть, это былъ сынъ какого-нибудь польскаго католическаго ксендза; однако-же, съ другой стороны, извѣстно, что онъ также зналъ русскій языкъ и русскую грамоту, свободно говорилъ по-русски, былъ знакомъ также съ церковнымъ богослуженіемъ по православному обряду. Кромѣ этихъ двухъ языковъ, ему былъ знакомъ также еврейскій, онъ зналъ еврейскую письменность и даже имѣлъ.понятіе о талмудѣ, поэтому нѣкоторые утверждали, будто бы это былъ крещеный еврей. Что касается его имени, то навѣрное никто не зналъ, какъ его крестили, звали же его (по нѣкоторымъ извѣстіямъ) Богданкомъ (т.-е. Богданомъ); говорили, что онъ былъ когда-то въ числѣ приближенныхъ слугъ перваго самозванца Григорія Отрепьева; другіе прибавляютъ, что онъ былъ не только слугою его, а скорѣе личнымъ секретаремъ: Григорій поручалъ ему составленіе и писаніе русскихъ писемъ, такъ какъ самъ онъ очень плохо зналъ по-русски, а писать письма на русскомъ языкѣ ужъ и совсѣмъ не умѣлъ, такъ какъ былъ настоящій полякъ. Вотъ этотъ-то самый Богданко, послѣ гибели перваго Лжедимитрія, поспѣшно бѣжалъ въ литовскую Русь, гдѣ довольно долго прожилъ въ Могилевѣ; здѣсь, между прочимъ, ему пришлось исполняіь обязанности школьнаго учителя. Надо замѣтить, что въ западномъ краѣ, при церквахъ, прежде часто устраивали маленькія первоначальныя училища; могилевскій священникъ церкви св. Николая также устроилъ такую школу для обученія дѣтей русской и польской грамотѣ и нанялъ Богданка учителемъ. Сначала между нимъ и протопопомъ были отличныя отношенія; они подружились и часто проводили вмѣстѣ вечера. Но вскорѣ священникъ замѣтилъ, что его помощникъ и наставникъ юношества слишкомъ уже ласково обращается съ попадьей, и за это онъ безъ дальнихъ разговоровъ прогналъ изъ дома своего пріятеля. Послѣ такого непріятнаго происшествія Богданко бѣжалъ изъ Могилева, не желая попадаться на глаза своему врагу — протопопу, и нѣкоторое время скитался, переходя изъ города въ городъ, въ предѣлахъ Могилевской области. Говорили даже, что однажды его приняли за иноземнаго шпіона, соглядатая, за что и посадили въ тюрьму. Богданко, однакоже, недолго просидѣлъ въ заключеніи. Неизвѣстно навѣрное, бѣжалъ ли онъ оттуда, или его просто выпустили по недостатку уликъ, но только чрезъ нѣсколько времени этотъ искатель приключеній оказался въ Стародубѣ-Сѣверскомъ. Въ это время польскіе магнаты какъ разъ искали подходящаго человѣка, котораго можно бы было выдать за спасшагося Димитрія; и вотъ Мнишекъ, Вишневецкій и другіе паны, познакомившись съ Богданкомъ, предложили ему взять на себя имя царевича Димитрія; сначала они готовили для этого Мишку Молчанова, но когда тотъ оказался неподходящимъ, то обратились къ Богданку съ предложеніемъ итти на Москву во главѣ польскихъ войскъ и выдать себя за сына царя Іоанна Грознаго. Современники утверждаютъ, что этотъ новый самозванецъ лицомъ и сложеніемъ нѣсколько напоминалъ Гришку Отрепьева, такъ что его легко можно было принять за спасшагося царевича. Конечно, такъ казалось только тѣмъ, кто мало зналъ Отрепьева, а лица, приближенныя къ нему, сразу могли замѣтить обманъ. Кромѣ того, извѣстно, что у Отрепьева одна рука была короче другой, а на глазу было большое, очень замѣтное бѣльмо. По этимъ примѣтамъ легко было бы отличить перваго Лжедимитрія отъ второго. Шаховской также помогалъ Мнишекъ и нашелъ, что Богданко вполнѣ годится, чтобы взять на себя роль царевича Димитрія.

Такъ вотъ каковъ былъ тотъ, кто рѣшился объявить войну православію и отправилъ Сапѣгу къ Троицкой лаврѣ, чтобы взять ее осадой!..

Однимъ изъ самыхъ главныхъ подручныхъ помощниковъ самозванца былъ польскій выходецъ, староста Усвятскій Сапѣга (Янъ-Петръ Павловичъ). Онъ былъ двоюроднымъ братомъ Лисовскаго канцлера Льва Сапѣги, который былъ когда-то главнымъ приспѣшникомъ перваго Лжедимитрія (Гришки Отрепьева) и помогалъ ему, вмѣстѣ съ польскими магнатами — Мнишками и Вишневецкими — взойти на Россійскій престолъ. Участіе Яна-Петра Сапѣги въ замыслахъ Тушинскаго вора было очень важно, такъ какъ онъ помогъ самозванцу собрать подъ свои знамена огромное войско, состоявшее изъ польскихъ и литовскихъ выходцевъ, а также русскихъ измѣнниковъ. Вокругъ него собралось тысячъ до сорока хорошо вооруженныхъ воиновъ. Къ стыду нашему и къ сожалѣнію, надо замѣтить, что въ числѣ этихъ супостатовъ русскаго престола и враговъ блага родины было не мало жителей нашихъ западныхъ окраинъ, и въ особенности Днѣпровскихъ казаковъ, которые пользовались смутой внутри Московскаго государства и еще болѣе старались поддерживать всячески эти междоусобія и споры за московскій престолъ. Прослышавъ о московскихъ смутахъ, запорожцы цѣлыми шайками, огромными толпами, поспѣшили прійти на помощь полякамъ, чуя, что въ Россіи имъ будетъ чѣмъ поживиться: уже и въ то время московская казна была богата, и наши враги хорошо знали, что въ монастыряхъ хранятся несмѣтныя сокровища, накопившіяся тамъ за нѣсколько вѣковъ. Много богатства жертвовали цари и великіе князья московскіе всѣмъ святымъ обителямъ, но ни одна изъ нихъ не славилась такъ своими чудесами и богатой сокровищницей, какъ обитель Троицкая.

Лѣтописецъ, — правдивый свидѣтель этого смутнаго и тяжелаго времени, — утверждаетъ, что войска второго самозванца “Тушинскаго вора”, если считать въ ихъ числѣ и русскихъ измѣнниковъ, составляли, по крайней мѣрѣ, сто тысячъ человѣкъ. Къ счастью для нашей многострадальной и святой родины, между предводителями этихъ грозныхъ супостатовъ не было настоящаго единодушія, не было одного главнаго руководителя, которому охотно подчинились бы всѣ остальные начальники отдѣльныхъ отрядовъ. Не было между ними дружескаго согласія, а не то они разорили бы святую Русь. Въ самомъ скоромъ времени панъ Рожинскій, одинъ изъ польскихъ предводителей, поссорился съ гордымъ и надменнымъ паномъ Сапѣгою, который ни за что не хотѣлъ не только подчиниться ему, но даже не соглашался считать Рожинскаго равнымъ себѣ, а хотѣлъ во что бы то ни стало царить полновластно въ войскѣ самозванца, требуя, чтобы всѣ остальные предводители безусловно подчинялись его распоряженіямъ, не требуя отъ него никакого отчета. Отношенія его къ Рожинскому и остальнымъ предводителямъ польскихъ войскъ стали до такой степени враждебны, что предводители рѣшились совершенно раздѣлиться и разойтись въ разныя стороны, чтобы не мѣшать другъ другу и самостоятельно, полноправно начальствовать надъ отдѣльными отрядами. Былъ созванъ съ этою цѣлью совѣтъ, и вотъ тутъ-то и было рѣшено, чтобы гордый и несговорчивый Сапѣга, взявъ съ собою достаточное количество воиновъ, пошелъ на сѣверъ, по направленію къ большой Ярославской дорогѣ. На дорогѣ этой (которая существуетъ и до сихъ поръ), въ 63 верстахъ отъ Москвы, расположена Троицкая лавра: ее-то и было поручено Сапѣгѣ взять осадой.

Захватить въ свои руки Троицкій монастырь было очень важно для нашихъ непріятелей, такъ какъ онъ служилъ главнымъ опорнымъ пунктомъ, укрѣпленнымъ мѣстомъ, для поддержанія постояннаго сообщенія между Москвою и сѣверными русскими областями, въ особенности верхнимъ поволжьемъ, откуда въ Москву постоянно двигались многочисленные обозы съ разными съѣстными припасами, хлѣбомъ, зерномъ, а также и подкрѣпленія въ видѣ цѣлыхъ военныхъ отрядовъ, притекавшихъ къ древней столицѣ, какъ къ сердцу земли русской. Перехватить этотъ укрѣпленный пунктъ было необходимо для поляковъ, чтобы этимъ самымъ лишить Москву помощи и подкрѣпленія со стороны сосѣднихъ сѣверныхъ и частью сѣверо-восточныхъ областей. Да и сама лавра казалась заманчивой добычей жаднымъ до поживы полякамъ.

Обитель эта, какъ одна изъ самыхъ старинныхъ и наиболѣе уважаемыхъ, пользовалась огромнымъ вліяніемъ на православный русскій народъ. Враги наши понимали, что если лавра Троицкая признаетъ самозванца настоящимъ и истиннымъ Димитріемъ царевичемъ, истиннымъ сыномъ царя Іоанна Грознаго, будто бы спасеннымъ отъ рукъ убійцъ то это произведетъ большое вліяніе на весь народъ русскій, и тогда, конечно, и Москва, — а за нею и остальные города, — охотно признаютъ надъ собою власть Лжедимитрія. Поэтому они разсчитывали, захвативъ лавру въ свои руки, заставить архимандрита Іоасафа, — человѣка правдиваго и отличавшагося твердою, непреклонною волею и горячей вѣрой, а поэтому особенно уважаемаго народомъ и духовенствомъ, — чтобы онъ написалъ грамоту, въ которой признавалъ бы самозванца законнымъ наслѣдникомъ русскаго престола. Такая грамота была необходима полякамъ, а безъ участія и содѣйствія архимандрита Іоасафа все ихъ дѣло было непрочно, и они чувствовали и ясно сознавали, что къ нимъ, какъ къ врагамъ Россіи, весь народъ относится недовѣрчиво; если бы, — думали они, — самозванецъ былъ настоящимъ царевичемъ Димитріемъ, то и тогда народъ русскій не признаетъ его своимъ царемъ до тѣхъ поръ, пока духовенство не объявитъ во всеуслышаніе его законныхъ правъ. Тѣмъ болѣе, зная, что тотъ, кто выдавалъ себя сыномъ Грознаго, на самомъ дѣлѣ былъ только самозванецъ, присвоившій себѣ имя Димитрiя, а не настоящій царевичъ, — тѣмъ болѣе они чувствовали, что безъ поддержки московскаго духовенства и патріарха имъ не удастся возвести его на московскій престолъ. Вотъ почему имъ такъ важно было заручиться согласіемъ и одобреніемъ архимандрита Іоасафа.

Получивъ порученіе взять осадою или хитростыо Троицкую лавру, панъ Сапѣга выступилъ изъ Тушина, подмосковнаго села, лежащаго на Ильинскомъ шоссе, въ 12 верстахъ отъ Тверской заставы; въ Тушино собрались почти всѣ войска и сподвижники самозванца и устроили тамъ укрѣпленный лагерь. Поэтому и самозванецъ (Лжедимитрій второй) былъ названъ Тушинским вором. Сапѣга выступилъ изъ Тушина съ значительной военной силой и двинулся, минуя Москву, которую въ то время осаждали поляки, по направленію къ Ярославской дорогѣ. Провѣдавъ о его намѣреніи осадить Троицкую лавру, царь московскій Василій Шуйскій тотчасъ принялъ мѣры, чтобы не допустить его до этого и предупредить разгромъ древней русской святыни.

Онъ отлично понималъ, что если полякамъ удастся захватить въ свои руки святую обитель, то это дастъ имъ большой перевѣсъ, и тогда русскій народъ будетъ упрекать царя въ томъ, что онъ не позаботился во-время отразить отъ лавры это грозное нашествіе. Чтобы избѣжать такихъ опасныхъ послѣдствій, царь Василій послалъ противъ Яна Сапѣги значительную рать, состоявшую изъ трехъ полковъ, всего свыше 30 тысячъ воиновъ. Но, къ несчастію, главное начальство надъ этимъ войскомъ онъ поручилъ не искусному и опытному воеводѣ, который съ такою значительною силой сумѣлъ бы предупредить нападеніе Сапѣги на монастырь и разгромить его отрядъ, — а одному изъ своихъ неспособныхъ и малодушныхъ братьевъ, князю Ивану Шуйскому. Встрѣтивъ войско сапѣжинцевъ близъ села Рахманова, князь Иванъ ударилъ на непріятеля, и вначалѣ московская рать имѣла видимый перевѣсъ надъ сапѣжинцами, такъ что тѣ уже поколебались и начали было отступать.

Самъ Сапѣга былъ раненъ въ лицо пулею изъ пищали. Рана была незначительная, несопровождавшаяся большою потерею крови. Она только еще болѣе разгорячила надменнаго пана, придавъ ему бодрости и силы, — и онъ съ удвоенною энергіей бросился на москвитянъ, во главѣ свѣжаго отряда гусаръ. Это отчаянная атака была такъ неожиданна, что московское войско дрогнуло и смѣшалось. Москвитяне были увѣрены уже въ своей побѣдѣ, видя, что предводитель поляковъ — Сапѣга раненъ въ голову, и не успѣли отразить это внезапное нападеніе. Въ нѣсколько минутъ перевѣсъ перешелъ на сторону непріятелей, и москвитяне обратились въ бѣгство. Большая часть ратниковъ, участвовавшая въ этой схваткѣ, была ранена или же до такой степени напугана, что они уже не рѣшались вторично пытаться загородить Сапѣгѣ дорогу на Троицкую лавру. Большинство разошлось по своимъ домамъ, а воевода — князь Иванъ Шуйскій — со своими помощниками воротился въ Москву, чтобы донести царю о своей полной неудачѣ.

Послѣ этого путь на Троицкую лавру былъ совершенно открытъ, и уже некому было задержать Сапѣгу; пользуясь этой свободной минутой и не давая царю времени собраться съ силами и выслать противъ него новую рать, польскій воевода поспѣшно устремился къ лаврѣ.

Между тѣмъ, въ самой лаврѣ въ это время, т.-е. въ началѣ сентября 1606 года, находился весьма незначительный отрядъ, посланный туда царемъ Василіемъ, подъ начальствомъ князя Григорія Долгорукаго и Алексѣя Голохвастова. Видя, что со всѣхъ сторонъ приближаются непріятели, воеводы рѣшили подождать удобной минуты, чтобы сдѣлать вылазку. Поляковъ привлекали туда слухи о несмѣтныхъ сокровищахъ, хранящихся въ ризницѣ и подвалахъ древняго монастыря. Дѣйствительно, за нѣсколько вѣковъ накопилось не мало богатствъ, и лавра получала все время обширные доходы съ дарованныхъ ей селъ и деревень, — такъ что слухи эти были справедливы. Окрестные жители, испугавшись приближенія вооруженныхъ враговъ, также спѣшили укрыться за стѣнами лавры, какъ за крѣпкою защитою, поэтому въ самой лаврѣ скопилось огромное множество народа, такъ что всѣмъ не хватало даже и помѣщенія; но, несмотря на недостатокъ свободнаго мѣста и съѣстныхъ припасовъ, иноки троицкіе всѣхъ приходящихъ встрѣчали радушно и гостепріимно. Какъ кладовыя, такъ и башни обители были въ достаточномъ количествѣ снабжены оружіемъ и всѣмъ необходимымъ для защиты. Боевые снаряды и порохъ хранились въ погребахъ, и ихъ было бы вполнѣ достаточно для того, чтобы выдержать менѣе продолжительную осаду и отразить врага, не столь многочисленнаго. Могли ли миролюбивые и благочестивые иноки предполагать, что польскія и литовскія войска продержатъ въ осадѣ ихъ мирную обитель въ теченіе цѣлаго года и четырехъ мѣсяцевъ.

Съ западной и южной сторонъ стѣны монастыря были окружены глубокими и довольно обширными прудами, изъ которыхъ внутрь обители были проведены подземныя глиняныя трубы, такъ что черезъ нихъ весь монастырь снабжался водою. Пруды эти имѣли важное значеніе и для защиты монастыря, такъ какъ съ этой стороны доступъ къ монастырской стѣнѣ былъ въ значительной степени затрудненъ. Приближаясь къ монастырю, непріятели предавались грабежу и разбою, по обычаю того времени, поэтому постарались разорить монастырскія села и вотчины, принадлежавшія обители и подаренныя ей еще прежде, въ разныя времена, царями московскими. Многія изъ этихъ селеній были совершенно уничтожены пламенемъ. Обладая большимъ количествомъ селъ и вотчинъ (монастырскія “дачи”), обитель имѣла возможность заранѣе, предвидя нашествіе враговъ, запастись всѣмъ необходимымъ для продолжительнаго “сидѣнія”, т.-е. осады: туда были свезены хлѣбные запасы, пригнанъ скотъ въ большомъ количествѣ, запасено сѣно, солома для подстилки скоту, а также не мало было пороха и боевыхъ снарядовъ, пищалей (ружей) и пушекъ.

Кромѣ ратныхъ людей, число которыхъ въ обители было не очень значительно, въ эту тяжелую годину на защиту монастыря выступили также и монахи, которые только были въ силахъ носить оружіе, — не слишкомъ престарѣлые и не увѣчные. Всѣхъ этихъ воиновъ, вмѣстѣ съ настоящими ратниками, воеводы раздѣлили на двѣ главныя части: одна изъ нихъ должна была охранять монастырскія стѣны и башни, а другая — производить вылазки, нападая на непріятелей; изъ этой же части пополнялись также и ряды защитниковъ монастырскихъ стѣнъ, когда это было необходимо.

Наиболѣе опытные въ ратномъ дѣлѣ иноки (изъ бывшихъ ратныхъ людей) были назначены начальниками надъ сотнями, или головами, надъ вооруженными монастырскими слугами и неопытными въ военномъ дѣлѣ крестьянами. Защитникамъ обители помогали также и женщины, — а ихъ было немало въ монастырѣ въ это смутное и тяжелое время: онѣ сошлись подъ защиту монастырскихъ стѣнъ изъ сосѣднихъ селъ, большинство которыхъ было разорено или выжжено непріятелями. Женщины исполняли всевозможныя хозяйственныя работы, помогали печь хлѣбы, а въ самыя тяжелыя, опасныя минуты, во время непріятельскихъ приступовъ, храбро взбирались на монастырскія стѣны и стрѣляли изъ пищалей (ружей), обливали нападающихъ враговъ кипящимъ варомъ и смолою, сбрасывали на нихъ тяжелые камни и горящую паклю и солому.

Въ описаніи Троицкой осады, составленномъ знаменитымъ келаремъ лавры — Аврааміемъ Палицынымъ, сказано, что передъ началомъ самой осады въ стѣнахъ монастыря, населеніе было довольно многочисленное. Во всякомъ случаѣ однихъ братій насчитывалось болѣе трехъ сотенъ. Въ числѣ иноковъ были, разумѣется, и такіе, которые въ міру, до поступленія въ монахи, занимались ратнымъ дѣломъ, и ихъ участіе въ оборонѣ обители было, конечно, очень важно и драгоцѣнно такъ какъ они были опытны въ военномъ искусствѣ. Кромѣ того, царь Василій Ивановичъ Шуйскій прислалъ довольно многочисленное войско подъ начальствомъ двухъ воеводъ: одинъ изъ нихъ былъ князь Григорій Борисовичъ Долгорукій Роща, а другой — Алексѣй Ивановичъ Голохвастовъ; наконецъ, въ монастырѣ было не мало слугъ монастырскихъ, а также жителей изъ сосѣднихъ деревень и селеній, которые собрались подъ защиту монастырскихъ стѣнъ, видя приближеніе грознаго врага. Такимъ-то образомъ общее число всѣхъ защитниковъ лавры простиралось до 2 съ половиною тысячъ человѣкъ. Въ числѣ лицъ, искавшихъ убѣжища подъ кровомъ святой обители, были также нѣкоторыя особы знатнаго происхожденія; такъ, напр., здѣсь жила царевна Ксенія Борисовна, дочь прежняго царя московскаго, Бориса Годунова.

Кромѣ царевны, въ лаврѣ въ это время проживала также титулованная королева ливонская — Марѳа Владимировна, — одна изъ племянницъ покойнаго царя Іоанна Грознаго; она переселилась сюда со множествомъ слугъ и придворныхъ женщинъ, пожелавшихъ, подобно ей, уединиться въ стѣнахъ обители и посвятить себя молитвѣ и служенію Богу. Кромѣ того, въ синодикѣ подъ 7108 и 7109 (т.-е. 1600 и 1601) годами записано нѣсколько извѣстныхъ въ то время лицъ, проживавшихъ также въ лаврѣ во время польской осады: священноіерея Ермила, попа благовѣщенскаго, священно-инока Герасима изъ Подсосенья, инока Сергія, попа хотьковскаго, и, наконецъ, клирошанки Королевиной — инокини Петрониды.

Что касается стѣнъ монастыря, то онѣ были снабжены всѣми необходимыми принадлежностями на случай военнаго времени. Мы знаемъ также, что въ монастырѣ жилъ нарочно приглашенный сюда иностранецъ — нѣмчикъ “Гриша Ѳеодоровъ”, — зелейникъ, т.-е. приготовлявшій зелье (порохъ) для боевыхъ снарядовъ. Башни монастырскія также были снабжены орудіями (пушками) для отраженія непріятельскихъ приступовъ. Но съ другой стороны, извѣстно, что уже въ самомъ началѣ осады воеводы ясно увидали, что укрѣпленія и башни Троицкія не отличаются особенною прочностью. Въ то время строительное искусство еще не успѣло достигнуть такого совершенства, какъ въ послѣднее время. Поэтому было рѣшено уже вскорѣ послѣ построенія стѣнъ возобновить и ремонтировать западную часть ихъ, а также и нѣкоторую часть сѣверной стороны. И въ продолженіе самой осады какъ осажденные иноки, такъ и осаждавшіе ихъ поляки отлично знали, что западная стѣна непрочна (“утла”, какъ выражается лѣтописецъ), и что съ этой стороны удобнѣе всего дѣлать нападенія въ надеждѣ на то, что она не выдержитъ усиленной канонады и дастъ свободный доступъ врагамъ внутрь монастыря. Эта часть обращена къ такъ называемой Красной Горѣ, и съ этой именно стороны непріятели въ особенности старались проникнуть въ обитель. Если они не успѣли осуществить своего намѣренія, то это уже слѣдуетъ приписать какому-то поистинѣ чудесному обстоятельству. Воистину Господь охранялъ обитель отъ рукъ еретиковъ-иновѣрцевъ!

Что же касается численности непріятельскаго войска, то оно простиралось, по крайней мѣрѣ, до 30 тысячъ человѣкъ; объ этомъ единогласно свидѣтельствовали всѣ плѣнники, попадавшіе въ руки защитниковъ лавры.

Вмѣстѣ съ знаменитымъ польскимъ паномъ Сапѣгою пришли также и многіе другіе военачальники, уже раньше прославившіеся своими блестящими подвигами на полѣ брани. Съ такими опытными въ военномъ дѣлѣ предводителями бороться было нелегко, тѣмъ болѣе, что польское войско было хорошо вооружено, снабжено теплою одеждой, на случай холоднаго времени, и получало продовольствіе въ изобиліи, тогда какъ осажденные были отрѣзаны отъ всего остального міра. Въ числѣ этихъ опытныхъ полководцевъ былъ князь Вишневецкій, братья Тышкевичи, а также панъ Казановскій, отличавшійся своей неукротимой отвагой. Но болѣе всѣхъ выдавался своей доблестью панъ Александръ Лисовскій, который составилъ себѣ особый полкъ изъ отборныхъ воиновъ, неустрашимыхъ храбрецовъ; большая часть его ратниковъ были изъ числа днѣпровскихъ казаковъ.

Приближаясь къ стѣнамъ древняго монастыря, непріятель не хотѣлъ дѣлать тайнаго нападенія; напротивъ того, враги сдѣлали оглушительный залпъ изъ нѣсколькихъ пушекъ, желая этимъ самымъ предупредить иноковъ о приближеніи опасности.

Въ ту же минуту громкій оркестръ военной музыки заигралъ воинственный маршъ, какъ будто враги уже готовы итти на приступъ. Это было сдѣлано съ цѣлью устрашить миролюбивыхъ иноковъ, которые, разумѣется, не привыкли къ звукамъ воинственной музыки и должны были содрогнуться при первомъ пушечномъ залпѣ, сознавая, что грозные враги подошли къ самымъ стѣнамъ монастыря.

Послѣ этого, при звукахъ музыки, Сапѣга вмѣстѣ съ другими военачальниками обошелъ монастырь со всѣхъ сторонъ, чтобы видѣть, въ какомъ состояніи находятся его стѣны и можно ли разсчитывать, что онѣ выдержатъ продолжительную осаду. Ему необходимо было знать это, такъ какъ, согласно добытымъ свѣдѣніямъ, онъ долженъ былъ распорядиться о подвозѣ провіанта для своего войска.

Если бы стѣны оказались крѣпкими и могли бы долго сопротивляться, то и запасъ съѣстныхъ припасовъ для польскихъ отрядовъ понадобился бы значительный; въ это время, какъ мы уже сказали, наступала осень, и въ эту пору дороги бываютъ иногда совершенно непроходимы, а слѣдовательно, на скорый подвозъ провизіи нельзя было надѣяться. Осмотрѣвъ наружныя стѣны обители со всѣхъ сторонъ, поляки стали искать удобнаго мѣста для того, чтобы расположиться лагеремъ и окружить его такъ называемымъ огородомъ, т.-е. частоколомъ, тыномъ. Такое мѣсто вскорѣ было ими найдено, и непріятель началъ строить свои укрѣпленія. Самъ Сапѣга съ главными своими силами расположился неподалеку отъ стѣнъ монастыря, съ западной его стороны, нѣсколько въ сторонѣ отъ Дмитровской дороги (Дмитровское шоссе). Лисовскій размѣстилъ свои силы съ юго-восточной стороны лавры, близъ самой Терентьевской рощи, частью же и въ самой рощѣ, куда легко и удобно можно было скрыть часть своихъ силъ, и, такимъ образомъ, предохранить ихъ отъ выстрѣловъ; роща эта расположена какъ разъ между двумя дорогами: одна изъ нихъ ведетъ въ неболыной городъ Александровъ, другая — изъ Троицкой лавры въ Москву. Кромѣ того, польскіе начальники расположили небольшіе отдѣльные отряды также и на остальныхъ дорогахъ: Переяславской и Углицкой, чтобы осажденные не могли получить помощи ни изъ Углича ни изъ Переяславля.

Укрѣпивши свой лагерь валомъ, рвомъ и частоколомъ, поляки стали строить небольшія избушки, въ которыхъ можно было бы провести всю зиму, не подвергаясь опасности погибнуть отъ зимней стужи: избы эти были теплы, съ печами и крыты соломой и хворостомъ.

Надо замѣтить, что Троицкій монастырь расположенъ въ холмистой, чрезвычайно живописной мѣстности, на берегу небольшой рѣчки — Кунчуры. Мѣстность эта изобилуетъ оврагами, рощами и перелѣсками. Самый монастырь окруженъ былъ еще гораздо ранѣе, нежели началась польская осада, каменною стѣною, наподобіе старинной русской крѣпости. Стѣна эта была сложена изъ кирпичей и глины; высота ея простиралась (вмѣстѣ съ зубцами) до четырехъ саженей, а толщина достигала трехъ саженей. Это была настоящая крѣпостная стѣна, которая какъ будто нарочно предназначалась для того, чтобы выдержать продолжительную осаду. Какъ будто первоначальные строители ея предполагали или предчувствовали, что лаврѣ придется со временемъ перенести тяжелую осаду и отразить страшное непріятельское нашествіе. Зубцы на верху этой ограды были сдѣланы для того, чтобы между ними можно было поставить пушки, а воины, стрѣлявшіе изъ этихъ орудій, могли спрятаться за самыми зубцами и такимъ образомъ предохранить, себя отъ непріятельскихъ выстрѣловъ. Три сажени толщины! Это значитъ, что на верху стѣны была какъ бы широкая площадка — такой ширины, что на ней свободно можно было установить цѣлый рядъ пушекъ. Вся стѣна представляла неправильный четыреугольникъ, нѣсколько болѣе версты въ окружности. Для большаго удобства обороны, въ стѣнѣ, кромѣ зубцовъ, на ея вертинѣ, были устроены особыя отверстія (амбразуры, бойницы) для пушекъ; бойницы эти мѣстами были расположены въ два ряда и мѣстами — даже въ три яруса. По угламъ этой грозной стѣны возвышались величественныя башни, числомъ двѣнадцать; однѣ изъ нихъ были “глухія”, т.-е. безъ всякихъ наружныхъ выходовъ, а другія были снабжены широкими воротами, такъ что черезъ нихъ было нѣсколько выходовъ изъ монастыря въ открытое поле. Къ числу башенъ съ воротами принадлежали: Красная башня, Конюшенная, Водяная и нѣсколько другихъ.

Архимандритомъ лавры въ это тяжелое время былъ Іоасафъ, и имя его навсегда сохранится въ исторіи, а память о немъ, какъ о вѣрномъ защитникѣ Троицкой святыни, дойдетъ до самыхъ отдаленныхъ потомковъ нашихъ! Съ отеческою любовью онъ заботился о нуждающихся въ съѣстныхъ припасахъ и врачебной помощи, ибо многiе были ранены во время приступовъ непріятеля, и имъ требовалась помощь немедленная. Совѣтами и вдохновенными рѣчами онъ поддерживалъ бодрость сражающихся, кроткой бесѣдой и духовными наставленіями оживлялъ надежду въ сердцахъ больныхъ и раненыхъ; унывающихъ подкрѣплялъ и внушалъ имъ твердую вѣру и упованіе на незримую помощь Всевышняго. Келаремъ въ обители былъ Авраамiй Палицынъ, о которомъ мы уже упоминали. Инокъ этотъ, хотя и не присутствовалъ лично въ лаврѣ во время достопамятной осады ея, но, отличаясь книжною мудростью и благочестіемъ, а также сердечной любовью къ Троицкой святынѣ, оставилъ намъ подробное и правдивое описаніе мужественной защиты, — какъ кровавыхъ схватокъ съ злобнымъ и ожесточеннымъ врагомъ, такъ и терпѣливой, безпримѣрной въ исторіи Троицкой обороны. Находясь въ это время въ Москвѣ, онъ не могъ принимать личнаго участія въ защитѣ дорогой его сердцу святыни, но дѣятельно хлопоталъ въ пользу ея, умоляя московскихъ жителей посылать ратниковъ на помощь истощеннымъ силамъ осажденныхъ и съѣстные припасы для поддержанія силъ и бодрости въ несчастныхъ, окруженныхъ грозными врагами инокахъ.

Архимандритъ Іоасафъ и воеводы послѣ взаимнаго совѣщанія разставили ратниковъ и пушки въ разныхъ, наиболѣе удобныхъ, мѣстахъ, гдѣ можно было ожидать жесточайшаго нападенія. Потомъ, собравшись въ храмѣ, настоятель съ сердечной вѣрой совершилъ молебствіе, умоляя Создателя послать силы защитникамъ святого монастыря. При этомъ воеводы — Голохвастовъ и Долгорукій присягнули и цѣловали крестъ, что не измѣнятъ своему отечеству и будутъ сидѣть до конца осады, и отобьютъ враговъ или же сами погибнутъ, но не уступятъ врагамъ святой обители.

Въ сентябрѣ 1606 года, какъ разъ наканунѣ Сергіева дня (25 сент.), присутствовавшіе въ обители были свидѣтелями необыкновеннаго, поистинѣ чудеснаго явленія, которое было всѣми принято за особое знаменіе. Вотъ, что повѣствуетъ объ этомъ правдивый лѣтописецъ:

“Священникъ, по имени Пименъ, вечеромъ горячо молился передъ иконою Богоматери, проливая слезы... Вдругъ онъ увидалъ изъ окна своей келліи необыкновенный свѣтъ, яркій и ослѣпительный. Въ первую минуту, еще не понявъ происхожденія его, онъ подумалъ, что непріятели подожгли святую обитель, и это горятъ монастырскія зданія. Въ испугѣ и смятеніи онъ поспѣшно выбѣжалъ изъ келліи; выйдя на крыльцо, онъ увидалъ ярко сіявшій огненный столпъ, который поднимался надъ самою церковною главою и вершиною своей достигалъ небесъ. Пименъ еще болѣе ужаснулся при видѣ этого чуднаго знаменія и созвалъ братію и бывшихъ въ монастырѣ постороннихъ мірянъ; — и вотъ собралась цѣлая толпа народа, и всѣ смотрѣли на огненный столпъ и дивились чудесному знаменію. Такъ прошло нѣсколько минутъ. Потомъ огненный столпъ началъ мало-по-малу опускаться, обратился въ свѣтлое облако и проникъ сквозь окно въ соборный храмъ Пресвятой Троицы.

“Пока осаждённые дивились чудному знаменію, грозные и настойчивые враги задумали окончить осаду безъ боя, предложивъ осажденнымъ сдаться. Поэтому панъ Сапѣга и воевода Лисовскій написали грамоту и прислали ее архимандриту Троицкой обители.

“Вотъ та грамота, которую дерзкій гетманъ послалъ съ боярскимъ сыномъ Безсономъ Руготинымъ воеводамъ Троицкой обители:

“Отъ великаго Гетмана Петра Павловича Сапѣги, маршалка и секретаря Киренецкаго и Третисвятскаго и старосты Кіевскаго, да пана Александра Ивановича Лисовскаго — во градъ Троицкій Сергіевъ Монастырь — воеводамъ — князю Григорію Борисовичу Долгорукову да Алексѣю Ивановичу Голохвастову, и Дворянамъ и Дѣтямъ боярскимъ, и слугамъ монастырскимъ, и стрѣльцамъ, и казакамъ, и всѣмъ осаднымъ людямъ, и множеству народа. Пишемъ къ вамъ, милуючи и жалуючи васъ: покоритесь Великому Государю вашему царю Димитрію Ивановичу; сдайте намъ градъ, зѣло пожалованы будете отъ Государя Царя Димитрія Ивановича; аще ли не сдадите, да вѣсте (знайте), яко на то есма пришли (т.-е. мы вдвоемъ за этимъ и пришли), — не взявъ города назадъ не отыти (не уходить назадъ, не взявъ лавры). Наипаче жъ сами вѣсте, колицы града Царя вашего Московскаго взяхомъ, и столица ваша Москва и царь вашъ (т.-е. Василій Шуйскій) сидите въ осадѣ: мы же пишемъ къ вамъ снабдяще благородіе ваше, помилуйте сами себя, покоритеся великому имени — Царю нашему и вашему (т.-е. Лжедимитрію); да аще учините тако, — будетъ милость и ласка къ вамъ Государя Царя Димитрія, яко ни одинъ у вашего царя, Василія Шуйскаго, пожалованъ есть. Пощадите благородство ваше, соблюдите свой разумъ. Не предайте себя лютой и безвременной смерти. Соблюдите себя, — и паки соблюдете сами себя и прочихъ, — а мы вамъ пишемъ Царскимъ словомъ и со всѣми избранными паны заистинствуемъ (свидѣтельствуемъ), яко не токмо во градѣ Троицкомъ намѣстники будете отъ Государя Царя нашего и вашего, — но и многіе грады и села въ вотчину вамъ подастъ, аще сдадите градъ Троицкій Монастырь. Аще же и сему не покоритеся милости нашей и ласки, и не сдадите намъ града, а дастъ Богъ возьмемъ его, то ни одинъ отъ васъ во градѣ милости отъ насъ не узритъ, но умретъ злѣ!”

“Въ то же время архимандриту Іоасафу поляки отправили другую грамоту, въ которой льстивыми рѣчами старались и его также склонить къ сдачѣ монастыря врагамъ православной Церкви.

“И ты, святче Божій! Старѣйшино мнихомъ, архимандритъ Іоасафъ, напомните жалованіе царя и великаго князя Ивана Васильевича (т.-е. “Грознаго”) Всея Руси, каковую милость и ласку стяжалъ къ Троицкому Сергіеву монастырю, и къ вамъ, мнихомъ, великое жалованіе, — а вы, беззаконники, все то презрѣли; забыли есте сына его, Государя Царя Димитрія Іоанновича, а князю Василію Шуйскому доброхотствуете, а учите въ градѣ Троицкомъ воинство и народъ весь супротивъ стояти Государя Царя Димитрія Ивановича и его позорити и псовати (т.-е. ругать, поносить) неподобно, и царицу Марину Юрьевну, а тако же и насъ!.. И мы тебѣ, святче архимандритъ Іоасафъ, свидѣтельствуемъ, и пишемъ словомъ Царскимъ, запрети попамъ и прочимъ монахамъ, да не учатъ воинства не покорятися Царю Димитрію, но молите за него Бога и за царицу Марину, и намъ градъ отворите безъ всякія крови. Аще ли непокоритеся и града не сдадите, и мы за разъ взявъ замокъ вашъ, и васъ, беззаконниковъ, всѣхъ порубаемъ (т.-е. изрубимъ)”.

“Понятно, что архимандритъ вмѣстѣ съ остальнымъ троицкимъ духовенствомъ, прочтя эту грамоту, возмутился противъ лукавыхъ враговъ. Ему и въ голову не могло прійти, чтобы его сочли способнымъ передаться на сторону непріятелей-еретиковъ и отдать имъ безъ боя древнюю русскую святыню. Такое предложеніе онъ счелъ оскорбленіемъ монастырю и лично себѣ самому, какъ настоятелю и пастырю Троицкой обители. Вотъ почему, воспылавъ негодованіемъ, онъ поспѣшилъ отослать Сапѣгѣ отвѣтъ, который былъ составленъ въ самыхъ рѣзкихъ выраженіяхъ. Пылкій и преданный вѣрѣ и престолу старецъ не сдержалъ негодованія, кипѣвшаго въ его благородной душѣ и въ отвѣтъ на грамоту Сапѣги написалъ слѣдующее посланіе:

“Да вѣсть ваше темное державство, гордые начальники, Сапѣга и Лисовскій, и прочая ваша дружина, вскую насъ прельщаете — Христово стадо православныхъ христіанъ. Богоборцы, мерзость запустѣнія, да вѣсте, яко и десятилѣтній отрокъ (десяти лѣтъ христіанское отроча) въ Троицкомъ Сергіевѣ Монастырѣ посмѣется вашему безумному совѣту, а о нихъ же есте къ намъ писасте, мы сія пріемше, оплевахомъ (т.-е. то, что вы писали, — мы, получивъ, оплевали). Кая бо польза человѣку возлюбити тьму паче свѣта, и преложити (перемѣнить, промѣнять) лжу на истину и честь на безчестіе и свободу на горькую работу! Какъ же вѣчную оставити намъ святую истинную свою православную христіанскую вѣру Греческаго закона и покоритися новымъ еретическимъ законамъ отпадшихъ христіанскія вѣры, иже прокляти быша отъ четырехъ Вселенскихъ Патріарховъ? Или какое пріобрѣтеніе и почесть, еже оставити намъ своего Православнаго Государя-Царя и покоритися ложному врагу и вамъ латынѣ иновѣрнымъ, и быти намъ яко жидамъ, или горше ихъ: они бо жидове не познавша Господа своего — распяша, намъ же, знающимъ своего Православнаго Государя, подъ ихъ Царскою христіанскою властію отъ прародителей нашихъ родихомся въ вертоградѣ истиннаго Пастыря — Христа, — како оставити намъ повелѣваете христіанскаго Царя и ложною ласкою и тщетною лестью и суетнымъ богатствомъ прельстити насъ хощете? Но ни всего міра не хощемъ богатства противу своего крестнаго цѣлованія!”

Можно себѣ представить, какое ужасное дѣйствіе произвело на гордаго воеводу Сапѣгу это горячее посланіе, въ которомъ пылкій Іоасафъ заявляетъ не обинуясь, что онъ вмѣстѣ съ причтомъ оплевалъ грамоту польскаго вельможи! Если до сихъ поръ еще можно было надѣяться уладить дѣло миролюбиво и склонить Сапѣгу къ отступленію отъ стѣнъ монастыря, откупившись отъ грозящей опасности драгоцѣнными дарами, — то теперь уже всякая надежда должна была быть оставлена.

Глава II

Гордый панъ Сапѣга воспылалъ неукротимымъ гнѣвомъ и поклялся взять монастырь во чтобы — ни стало: если не удастся овладѣть имъ приступомъ, — онъ рѣшился погубить защитниковъ его “изморомъ”, т.-е. изморить ихъ голодомъ, а для этого, конечно, пришлось бы стоять со всѣмъ войскомъ подъ стѣнами обители очень долго... Но Сапѣга не боялся этого. Онъ тотчасъ приказалъ начать осадныя сооруженія, и вотъ его ратники стали строить туры, т.-е. особыя подвижныя башни, сколоченныя изъ бревенъ и досокъ, къ которымъ прикрѣплялись колеса такъ, что ихъ можно было подкатывать подъ самыя стѣны монастыря; на верхнемъ этажѣ такой башни помѣщались воины; туру подкатывали къ стѣнѣ, и воины, помѣщавшіеся наверху, вступали въ рукопашный бой съ защитниками крѣпости: перекидывали мосты на монастырскую стѣну и дѣлали попытки силою проникнуть на наши укрѣпленія. Затѣмъ — туры эти были расположены на разныхъ мѣстахъ, вокругъ ограды, гдѣ наиболѣе удобно было дѣлать рукопашныя нападенія. Кромѣ того, ихъ снабдили небольшими мортирами и пушками для обстрѣливанія стѣнъ. Изъ всѣхъ этихъ приспособленій, окруженныхъ валомъ и рвомъ, образовался, такимъ образомъ, цѣлый укрѣпленный лагерь, въ которомъ находилось девять батарей.

Устроивъ все такъ, чтобы осажденные ни коимъ образомъ не могли ожидать спасенія, Сапѣга рѣшился начать дѣятельную осаду, т.-е. сдѣлать приступъ на монастырскія стѣны. Это было 3 октября 1608 года. Началась канонада: страшные пушечные выстрѣлы потрясали своимъ грохотомъ ветхія монастырскія постройки, бомбы и раскаленныя ядра летѣли черезъ ограду обители и нѣкоторыя изъ нихъ падали внутрь монастыря.

Такая упорная пальба продолжалась въ теченіе десяти дней почти безъ перерыва. Гордый и самонадѣянный польскій панъ былъ увѣренъ, что такое начало необходимо для того, чтобы устрашить осажденныхъ и побудить ихъ какъ можно скорѣе сдаться. Онъ думалъ, что теперь остается только нанести рѣшительный ударъ, — и тогда лавра будетъ уже въ его рукахъ. Такъ прошло десять дней. Въ ночь на 13 октября въ “таборахъ” Сапѣги быдо шумное, веселое торжество; поляки пили и пировали, пѣли воинственныя пѣсни, заранѣе празднуя побѣду надъ русскими. Послѣ этого пиршества полупьяные, возбужденные виномъ и пѣснями воины пошли на приступѣ. Они устремились на монастырскія стѣны со всѣхъ сторонъ, съ громкими криками, пѣснями, при громкихъ звукахъ трубъ и литавровъ. Они придвинули свои осадныя сооруженія: “тарасы” и деревянныя башни. Однакоже надежды съ перваго же шага обманули ихъ. Оказалось, что осажденные ожидали ихъ приступа и приготовились къ самому рѣшительному отпору, къ храброму сопротивленію: они встрѣтили враговъ съ оружіемъ въ рукахъ... Произведя залпъ изъ монастырскихъ пушекъ, многихъ изъ нихъ они перебили на мѣстѣ; вслѣдъ затѣмъ иноки и ратники монастырскіе начали стрѣлять изъ пищалей... Видя такое храброе сопротивленіе, полупьяные непріятели смутились, и ряды ихъ поколебались. Хмель началъ мало-по-малу проходить, и они ясно увидали, что надежды ихъ — овладѣть лаврой безъ всякаго сопротивленія — оказались тщетными; поэтому тѣ, кто былъ потрусливѣе, видимо стали отступать, ища защиты за своими укрѣпленіями, въ таборахъ. Вслѣдъ за ними бросились бѣжать и тѣ, которые были похрабрѣе: на нихъ также напалъ безотчетный страхъ, и имъ казалось, что на нихъ летятъ смертоносныя ядра изъ тысячи пушекъ. Въ своемъ поспѣшномъ бѣгствѣ непріятели побросали свои осадныя машины, тарасы, подвижныя башни и щиты, а также осадныя лѣстницы и множество другихъ предметовъ. Уже не до того имъ было, чтобы собирать ихъ и тащить назадъ, въ свой лагерь, — подъ непріятельскими выстрѣлами. Они были рады, что сами спаслись, во-время отступили, и укрылись въ таборы, избѣгли смертоубійственнаго огня русскихъ орудій.

Вѣ тѣ времена еще не было такихъ пушекъ, какъ теперь; триста лѣтъ назадъ еще не умѣли дѣлать такихъ сильныхъ и дальнобойныхъ орудій, какъ въ настоящее время, — и пушки были малаго калибра, такъ что ядра ихъ были сравнительно невелики, и поэтому они не могли причинить очень значительнаго вреда такимъ толстымъ и крѣпко сложеннымъ стѣнамъ. Понятно, что попадая въ воиновъ, они убивали ихъ наповалъ или же калѣчили, отрывая руки и ноги, но самымъ стѣнамъ они не въ состояніи были причинить значительнаго ущерба. При этомъ и пушкари не отличались большимъ искусствомъ и опытностью. Старинныя пушки были устроены такимъ образомъ, что изъ нихъ очень трудно было правильно прицѣлиться; что касается мортиръ, то изъ нихъ ядра вылетали вверхъ, а не впередъ, и потомъ уже, падая внизъ, попадали въ непріятельскія укрѣпленія. Понятно, что изъ мортиръ сдѣлать вѣрный прицѣлъ было еще труднѣе, чѣмъ изъ пушекъ. Въ настоящее время огнестрѣльныя орудія значительно усовершенствованы, — къ стыду человѣческаго рода. Пора бы уже давно перестать изощрять свои силы и способности, изыскивая средства — какъ можно вѣрнѣе и съ меньшею опасностью для себя истреблять родъ человѣческій. Пора прекратить взаимные споры и распри народовъ и установить на всей землѣ прочный миръ, согласно ученію нашего Божественнаго Учителя!..

Итакъ, къ счастью для осажденныхъ, пушки причиняли лаврѣ немного вреда; многочисленныя ядра не долетали вовсе до русскихъ укрѣпленій, — многія изъ нихъ падали въ воду монастырскихъ прудовъ и, вѣроятно, и до нашихъ дней много непріятельскихъ бомбъ лежатъ на днѣ ихъ. Очень немногія изъ нихъ попадали прямо въ стѣны, производя при этомъ сильныя сотрясенья и отскакивая отъ неприступной крѣпости. При этомъ кирпичи и глина начинали отваливаться, осыпаться, и это давало врагамъ нѣкоторую надежду; они стали направлять пушечные выстрѣлы въ одни и тѣ же мѣста, надѣясь этимъ способомъ пробить отверстія, бреши, черезъ которыя ядра уже будутъ попадать вѣрнѣе внутрь укрѣпленія.

Если въ стѣнѣ пробивались небольшія бреши, то ревностные монахи тотчасъ спѣшили задѣлать ихъ, заложить свѣжими кирпичами и замазать глиной: безъ этой разумной предосторожности старыя стѣны не могли бы выдержать столь долгой осады. Чтобы имѣть подъ руками средство для защиты отъ непріятельскихъ приступовъ, иноки варили цѣлые котлы смолы и сѣры, и лишь только польскіе солдаты дѣлали попытку взобраться на монастырскія стѣны, иноки опрокидывали на нихъ эти котлы, обливая цѣлымъ потокомъ кипящей массы. Когда отбитые такимъ образомъ враги спѣшили укрыться въ свой станъ, монахи и воины, защищавшіе лавру, сами дѣлали неожиданныя вылазки, при чемъ нерѣдко захватывали врасплохъ отдѣльные отряды непріятелей и многихъ изъ нихъ уводили въ плѣнъ.

Архимандритъ Іоасафъ, видя грозящую братіи опасность и возложивъ послѣднюю надежду на помощь Всевышняго, собралъ въ лаврскій храмъ всѣхъ тѣхъ, кто не принималъ прямого и дѣятельнаго участія въ отраженіи непріятельскихъ нападеній: тутъ были старцы, дѣти, женщины, которыхъ, какъ мы говорили выше, въ Троицкой лаврѣ набралось не мало изъ сосѣднихъ селеній; собравъ всѣхъ вѣрующихъ воедино, архимандритъ вмѣстѣ съ присутствовавшими здѣсь вѣрующими сталъ горячо молиться объ избавленіи святой обители отъ рукъ нечестивыхъ еретиковъ. “Господи! — восклицалъ онъ со слезами на глазахъ: — согрѣшили мы противъ Тебя, и теперь терпимъ заслуженное наказаніе! Но, Всемилостивый, не допусти насъ совсѣмъ погибнуть, и нашимъ врагамъ — разорить святую обитель!..“

По окончаніи молебствія, всѣ присутствующіе исповѣдовались въ своихъ грѣхахъ и пріобщились святыхъ таинъ, какъ будто ожидали неминуемой гибели. И, дѣйствительно, никто изъ нихъ не зналъ, доживетъ ли онъ до слѣдующаго дня и не попадетъ ли въ руки озлобленныхъ сопротивленіемъ непріятелей. И многимъ изъ собравшихся здѣсь вѣрующихъ пришлось погибнуть во время осады.

Пока осажденные горячо молились, возложивъ надежду на заступничество Господне, осаждающіе проводили время совсѣмъ иначе. Поляки шумно пировали въ лагерѣ съ ранняго утра до поздней ночи, пѣли непристойныя пѣсни, кричали, плясали; къ сожалѣнію, надобно добавить, что въ этихъ непристойныхъ играхъ и забавахъ принимали участіе также и православные казаки, которые перешли уже давно на сторону непріятелей и вмѣстѣ съ еретическими полчищами принимали участіе въ осадѣ своей родной, дорогой святыни. Но да проститъ Господь ихъ страшный грѣхъ противъ родной вѣры и родной земли, — проститъ по неизреченному Своему милосердію!

Послѣ нѣсколькихъ неудачныхъ приступовъ, которые были блистательно отбиты съ большимъ урономъ со стороны враговъ, поляки убѣдились, что имъ не удастся взять святую обитель открытой силой, приступомъ, а потому рѣшились употребить хитрость: они начали рыть подкопъ съ тѣмъ, чтобы прорыть тайный ходъ подъ монастырскія стѣны и, когда все будетъ готово, вкатить туда боченки съ порохомъ и взорвать на воздухъ всю обитель. Между тѣмъ, вылазки осажденныхъ стали повторяться чаще прежняго. Такъ, 6 октября они сдѣлали отважное нападеніе на вражескіе окопы; это случилось въ отсутствіе пана Лисовскаго, который какъ разъ въ это время направился къ монастырской мельницѣ; съ этой мельницей осажденные иноки имѣли тайное сообщеніе, и онъ хотѣлъ прервать эти отношенія, захвативъ мельницу въ свои руки. Но замыслы его не могли осуществиться, благодаря случайному обстоятельству: въ эту темную ночь, выбранную ими для тайной экспедиціи, вдругъ сильный вѣтеръ разогналъ на небѣ густыя облака, луна засіяла въ полномъ блескѣ, и благородные защитники православной святыни во-время замѣтили намѣреніе хитраго врага и успѣли отразить его. Во время этой неожиданной схватки самъ Лисовскій получилъ довольно тяжкую рану. Ободренные такимъ успѣхомъ, осажденные на другой день снова сдѣлали вылазку, и успѣхъ ея превзошелъ ихъ ожпданія: поляки потеряли множество воиновъ убитыми и ранеными. Панъ Сапѣга сильно вознегодовалѣ при видѣ такого пораженія польскихъ войскъ и рѣшился не дожидаться того времени, когда подкопъ будетъ окончательно устроенъ, а просто произвести приступъ на монастырскія стѣны и разгромить ихъ силою страшнаго оружія, не прибѣгая къ тайной хитрости.

Съ этою цѣлью онъ приблизился къ самымъ стѣнамъ со своимъ отрядомъ, вооруженнымъ пищалями, пушками, а также таранами, т.-е. стѣнобитными машинами, но защитники храбро встрѣтили враговъ и начали бросать на нихъ съ высоты стѣнъ огромные камни, лить горящую смолу и сѣру. Приступъ продолжался недолго и былъ тотчасъ отбитъ, такъ что Сапѣга съ войскомъ принужденъ былъ отступить, потерявъ многихъ изъ своихъ храбрыхъ воиновъ.

Окончательно убѣдившись, что взять приступомъ монастырь съ его храбрыми защитниками далеко не такъ легко, какъ это казалось сначала, лукавые непріятели стали подъѣзжать къ стѣнамъ обители съ мирными предложеніями. Они снова стали уговаривать защитниковъ добровольно сдаться и сдать въ руки враговъ всю лавру съ ея многовѣковой святыней. Но эти льстивыя и ласковыя рѣчи такъ же остались безъ послѣдствій, какъ и въ первый разъ. Защитники отвѣчали, что они дали присягу и цѣловали крестъ, что будутъ защищать дорогую святыню до послѣдней капли крови и готовы скорѣе умереть въ бою, нежели уступить врагамъ хотя одну пядень святой русской земли! Твердо уповая на защиту Господню, воины троицкіе продолжали дѣлать вылазки, и многія изъ нихъ были необыкновенно удачны, что еще болѣе укрѣпляло въ нихъ вѣру на помощь и защиту Всевышняго.

Видя, что льстивыя рѣчи и лукавыя предложенія о сдачѣ монастыря не производятъ желаемаго дѣйствія, поляки снова рѣшились сдѣлать приступъ. Но монахи и воины встрѣтили ихъ съ оружіемъ въ рукахъ, и врагамъ не удалось застать ихъ врасплохъ.

На слѣдующую ночь (съ воскресенья на понедѣльникъ) непріятели произвели жестокое нападеніе. Среди глубокой ночи иноки услышали страшные крики и вопли: враги устремились къ стѣнамъ и начали пальбу изъ огнестрѣльныхъ орудій. Именно, съ той стороны, гдѣ былъ расположенъ такъ называемый “пивной дворъ”, они стали подкладывать солому, сѣно, хворостъ, чтобы подпалить всѣ эти матеріалы, и во время пожара, пользуясь всеобщей суматохою и смятеніемъ, ворваться въ монастырь. Пламя, охватившее эту кучу соломы, бересты и хворосту, было такъ велико и такъ ярко горѣло, что, по свидѣтельству очевидцевъ, у стѣнъ обители было свѣтло какъ днемъ, и всѣ непріятельскія войска и дѣйствія ихъ были совершенно ясно видны защитникамъ. Пользуясь этимъ неожиданнымъ свѣтомъ, они начали отбивать приступъ, во время котораго истребили множество непріятелей. Въ то же время имъ удалось отстоять пивной дворъ противъ губительной силы пламени, такъ что онъ остался цѣлъ и невредимъ. Непріятели со стыдомъ отступили и укрѣпились за своими окопами въ ожиданіи нападенія. Между тѣмъ, стало понемногу свѣтать, и когда первые лучи восходящаго солнца озарили священную обитель, то враги увидали, что защитники ея стоятъ на вершинахъ стѣнъ съ крестами, иконами, хоругвями, и архимандритъ вышелъ также въ сопровожденіи духовенства и пѣлъ благодарственный молебенъ за чудесное избавленіе отъ страшной опасности. Непріятели были такъ поражены этимъ неожиданнымъ и поистинѣ величественнымъ зрѣлищемъ, что сердца ихъ объялъ непобѣдимый страхъ и трепетъ, и, оставивъ свои окопы, они бросились бѣжать и съ позоромъ устремились въ укрѣпленный лагерь, какъ будто за ними гналось цѣлое полчище невидимыхъ супостатовъ.

Иноки троицкіе, вооруженные непоколебимою вѣрою въ заступничество преподобнаго Сергія, совершали поистинѣ невѣроятные подвиги храбрости! Въ лѣтописи Авраамія Палицына мы встрѣчаемъ интересныя подробности; между прочимъ онъ разсказываетъ объ одномъ крестьянинѣ, по имени Суета: онъ былъ громаднаго роста, богатырскаго сложенія и отличался страшною силой, такъ что легко разгибалъ желѣзныя подковы и свертывалъ въ трубку серебряные рубли. Но при всей своей силѣ онъ былъ совершенно неопытенъ въ военномъ дѣлѣ и не умѣлъ хорошенько драться, поэтому товарищи постоянно подсмѣивались цадъ нимъ. Такія насмѣшки сильно обижали нашего богатыря и вотъ, однажды утромъ, передъ боемъ, онъ говоритъ своимъ товарищамъ:

— Вотъ постойте, ребята, сегодня я буду такъ биться съ непріятелемъ, что получу громкую славу или же буду убитъ на полѣ битвы!

Остальные ратники посмѣялись надъ его похвальбой.

— Гдѣ ужъ тебѣ! — хохотали они. — Ты только умѣешь безъ-толку дубиной махать; гляди, братъ, не расшиби себѣ лобъ своей дубинкой!

— Ладно, — сказалъ Суета, — посмотримъ!

Онъ не сталъ съ ними спорить и черезъ часъ, когда уже кипѣлъ горячій бой, бросился на поле брани. Размахивая направо и налѣво своимъ страшнымъ желѣзнымъ бердышомъ, пуда въ полтора вѣсомъ, онъ разилъ кругомъ всѣхъ, кто только подступался къ нему. Уже нѣсколько десятковъ ляховъ лежали вокругъ него съ размозженными черепами, а онъ все продолжалъ махать направо и налѣво. Рука его расходилась и не знала удержу. Когда на него напалъ цѣлый отрядъ Лисовскаго, то онъ одинъ отбился отъ этого нападенія и истребилъ чуть не половину отряда. Поляки перепугались, видя такого страшнаго богатыря, и стали отступать... Другой ратникъ, по имени Пименъ Тененевъ (изъ монастырскихъ служекъ), ранилъ въ лицо самого Лисовскаго и свалилъ его съ коня, а Михайла Павловъ (также изъ служекъ) убилъ насмерть пана Юрія Горскаго, и когда ляхи хотѣли было отбить у него тѣло убитаго, то онъ перебилъ еще десятка два польскихъ воиновъ, нападавшихъ на него, а трупъ убитаго пана вмѣстѣ съ лошадью такъ и не отдалъ. Кромѣ этихъ богатырей, прославился также своими ратными подвигами московскій стрѣлецъ Нехорошко и клементьевскій крестьянинъ Никифоръ Шило. Но всѣхъ ихъ превзошелъ своей силой и отчаянною храбростью монастырскій слуга Ананія Селевинъ, который ѣздилъ по полю на удивительно быстромъ конѣ. И поляки и русскіе измѣнники страшно боялись его и, не рѣшаясь приблизиться, старались убить его издали пулею или стрѣлою. Но старанія ихъ оставались тщетны: пуля его не брала! И вотъ они рѣшили убить подъ нимъ коня. Стали стрѣлять въ него, и бѣдный конь, получивъ шесть пуль, все-таки, какъ ни въ чемъ не бывало, скакалъ по полю, нося на своемъ могучемъ хребтѣ могучаго всадника... Только седьмая пуля положила коня на мѣстѣ. Тогда онъ продолжалъ сражаться пѣшій и перебилъ еще нѣсколько человѣкъ. Наконецъ, какой-то ляхъ ранилъ его ружейной пулей въ большой палецъ ноги, такъ что несчастный сталъ хромать. Истекая кровью и не обращая вниманія на свою рану, онъ продолжалъ сражаться. Вторая пуля раздробила ему колѣно, но и тутъ онъ не отступилъ и все продолжалъ драться, пока хватало силъ. Наконецъ, отъ значительной потери крови силы его начали слабѣть, нога страшно распухла до самаго пояса, — и храбрый, непобѣдимый богатырь свалился и вскорѣ тутъ же скончался. Такъ погибъ одинъ изъ послѣднихъ русскихъ богатырей, храбро защищая родную святыню и жертвуя жизнью за вѣру, царя и отечество!

Въ числѣ героевъ, защитниковъ Троицкой лавры, попадаются также имена иноковъ, проявившихъ поистинѣ чудеса храбрости и самоотверженія; такъ, особенно отличались во время защиты старцы Ѳерапонтъ и Макарій, а также иноки: Аѳанасій Ощеринъ, Паисій Литвинъ и Гурій Шишкинъ.

Особенно блестящими подвигами отличились нѣкоторые предводители (головы) отдѣльныхъ отрядовъ, дѣлавшихъ вылазки на непріятеля; такъ, лѣтописецъ упоминаетъ про Ивана Внукова, Ивана Есипова и монастырскаго служку Данилу Селевина, который начальствовалъ надъ отдѣльною сотнею ратниковъ. Селевинъ добровольно искалъ смерти, поэтому сражался съ отчаянной храбростью, “не щадя живота своего”. Когда братъ его — Оська (Осипъ) Селевинъ — измѣнилъ родной вѣрѣ и перешелъ на сторону ляховъ, бѣжалъ въ таборы сапѣгинцевъ, за это Данилу укоряли и постоянно подвергали обиднымъ насмѣшкамъ. Быть-можетъ, на него также отчасти падало подозрѣніе, что и онъ, по примѣру брата, способенъ, при удобномъ случаѣ, перейти къ врагамъ. Такія подозрѣнія и насмѣшки глубоко оскорбляли честнаго и безкорыстнаго Данилу и онъ объявилъ товарищамъ, что хочетъ умереть въ бою, искупивъ своею жизнью низкую измѣну брата Осипа. Во время одной вылазки Данила, бросился на казака Чику, отличавшагося храбростью и богатырской удалью. Данила, также обладалъ страшною силой и сгоряча, не помня себя въ пылу битвы, изрубилъ нѣсколько человѣкъ изъ отряда Чики. Но вотъ одинъ литовскій всадникъ ударилъ нашего молодца копьемъ въ грудь. Данила отмахнулся мечомъ, и смѣлый ляхъ, какъ скошенный, замертво свалился съ коня. Однакоже, ударъ, полученный самимъ Данилой, былъ такъ силенъ, что онъ сталъ изнемогать отъ потери крови. Его на рукахъ отнесли въ монастырь, и тамъ онъ вскорѣ скончался, принявъ передъ смертью монашескій чинъ. Въ этой же самой схваткѣ казацкій атаманъ Чика нанесъ смертельную рану въ голову Ивану Внукову изъ своего самопала. Внуковъ передъ смертью также принялъ монашество.

Вскорѣ одинъ плѣнный полякъ, нѣкто Брюшевскій, открылъ защитникамъ лавры, что еще съ 6 октября поляки начали устраивать подкопъ подъ монастырскія стѣны. Но никто не зналъ и не могъ предусмотрѣть, съ какой именно стороны производится этотъ подкопъ. Опасность была громадна, ибо враги собирались подложить бочки съ порохомъ подъ стѣны монастыря и взорвать ихъ на воздухъ: это было бы окончательною гибелью всей обители, и оставшимся въ живыхъ не оставалось бы никакого средства къ защитѣ. И вотъ, чтобы опредѣлить направленіе подземнаго хода, воеводы приказали рыть глубокія ямы подъ башнями и подъ стѣною, чтобы оттуда прислушиваться, не слышно ли ударовъ заступовъ, которыми враги прорывали подземный путь. Работы эти велись подъ начальсттвомъ опытнаго въ этомъ дѣлѣ монастырскаго служки Власа Корсакова.

А, между тѣмъ, гетманъ Сапѣга приказалъ пододвинуть туры, тараны и батареи поближе къ стѣнамъ обители и по возможности усилить обстрѣливаніе; къ этому времени польскіе пушкари уже значительно успѣли приноровиться къ своимъ пушкамъ и научились стрѣлять довольно мѣтко, такъ что очень многія ядра, перелетая черезъ монастырскія стѣны, падали внутрь обители, на улицы и площади, многихъ изъ жителей изувѣчили и изранили, а многихъ даже и убили на мѣстѣ. Съ своей стороны и воеводы русскіе — Голицынъ и Голохвастовъ — также начали принимать болѣе серьезныя мѣры, чтобы какъ-нибудь разузнать вѣрнѣе, съ какой стороны ведется подкопъ подъ лавру. Для этой цѣли они отдали приказаніе разыскать и хорошенько расчистить тайникъ (т.-е. тайный подземный ходъ), который былъ когда-то въ старину проведенъ изъ “Сушильной” башни; ходъ этотъ велъ подъ землею наружу, въ поле, такъ что черезъ него можно было выйти тайно изъ лавры въ открытое мѣсто, на дно того оврага, который окружалъ всю обитель.

Но непріятели тотчасъ замѣтили, что иноки принимаютъ мѣры противъ задуманной ими хитрости, и стали нападать на работающихъ, чтобы помѣшать имъ и хотя бы на время отдалить отъ ихъ цѣли. Такъ, утромъ 1 ноября, когда уже наступила глухая осень, произошла между иноками и поляками кровавая схватка, окончившаяся большимъ урономъ со стороны нападавшихъ; но и для осажденныхъ эта битва имѣла тяжелыя послѣдствія, такъ какъ они также потеряли болѣе 200 человѣкъ. Между тѣмъ, старанія узнать, откуда можно ожидать порохового взрыва, оставались тщетными, и опасность возрастала съ каждымъ днемъ. Иноки каждую минуту ожидали, что непріятели взорвутъ на воздухъ ихъ дорогую обитель, а съ нею вмѣстѣ — и ихъ самихъ. Это было самое тяжелое время, и ожиданіе близкой гибели приводило ихъ въ уныніе. Нѣтъ ничего ужаснѣе, какъ находиться подъ вліяніемъ постояннаго страха, который не даетъ ни минуты полнаго покоя. Опасность могла разразиться каждую минуту, и противъ нея не было никакихъ средствъ: никто не зналъ, откуда и въ какую сторону ведется подкопъ... Но и въ эти тяжелыя минуты архимандритъ съ иноками не теряли вѣры въ Высшій Промыслъ и старались поддерживать ее въ осажденныхъ. Они твердо уповали на св. Сергія, покровителя монастыря, — и надежды настоятеля, не остались тщетными. Однажды, послѣ теплой молитвы, онъ невольно задремалъ. Вдругъ передъ нимъ неожиданно предсталъ преподобный Сергій; архимандритъ увидѣлъ его стоящимъ на колѣняхъ передъ иконою Живоначальной Троицы: благолѣпный старецъ горячо молился и проливалъ горькія слезы. Потомъ, окончивъ молитву, онъ взглянулъ на архимандрита Іоасафа и сказалъ: “Востаньте, братіе, насталъ часъ молитвы и пѣнія, бдите и молитесь, и Всесильный Господь, по множеству щедротъ Своихъ, помилуетъ васъ и дастъ вамъ время на покаяніе”.

Услышавъ эти слова, архимандритъ тотчасъ разсказалъ братіи о своемъ чудномъ видѣніи. Разсказъ этотъ значительно ободрилъ осажденныхъ.

Осталась единственная и послѣдняя надежда узнать, куда проведенъ подкопъ, а именно, — допытаться объ этомъ у кого-нибудь изъ плѣнныхъ враговъ. И вотъ 4 ноября плѣнный казакъ Дѣдиловскій, будучи смертельно раненъ въ битвѣ и ожидая близкой кончины, признался, что ему извѣстно, куда ведутъ подкопъ, и умолялъ, чтобы ему дали пріобщиться Святыхъ Таинъ. Тутъ онъ открылъ, что поляки вели подземный ходъ, по направленію отъ мельницы подъ круглую башню, которая въ настоящее время носитъ названіе Пятницкой, отсюда къ Краснымъ воротамъ (гдѣ въ настоящее время находятся Святыя ворота). Узнавъ объ этомъ, воеводы троицкіе тотчасъ же велѣли построить насыпь противъ этого мѣста и поставить на нее пушки. Но съ наступленіемъ ночи случилось обстоятельство, котораго никакъ нельзя было ожидать заранѣе; въ лавру явился добровольно одинъ изъ казаковъ, бывшій до этого времени горячимъ сторонникомъ польскихъ еретиковъ, по имени Иванъ Казанцевъ. Придя въ лавру, онъ потребовалъ, чтобы его тотчасъ отвели къ воеводѣ, и вотъ что онъ разсказалъ въ присутствіи самого настоятеля: “Въ субботу ночью, на прошлой недѣлѣ, наши атаманы и нѣкоторые изъ рядовыхъ казаковъ видѣли чудное видѣніе, намъ разсказывалъ о немъ нашъ атаманъ Пантелей Матерой: видѣли они двухъ благообразныхъ старцевъ съ длинными сѣдыми бородами и свѣтлыми ликами. Атаманъ и остальные тотчасъ догадались, что это былъ преподобный Сергій съ ученикомъ своимъ Никономъ. Одинъ изъ нихъ держалъ въ рукѣ золотую кадильницу, которою онъ кадилъ на обитель, а въ другой рукѣ у него былъ крестъ, которымъ старецъ осѣнялъ стѣны монастыря. Другой же старецъ, спутникъ его, держалъ въ рукахъ кропило и чашу со святой водой. Окропляя стѣны обители, онъ пѣлъ тропарь: “Спаси, Господи, люди Твоя!” Послѣ этого, преподобный (продолжалъ свой разсказъ казакъ) обратился къ атаманамъ и остальнымъ бывшимъ тутъ казакамъ и строго сказалъ: “О, злодѣи, клятвопреступники! Вы пришли разорять домъ Пресвятой Богородицы, осквернить въ немъ Божьи храмы и погубить иноковъ и всѣхъ православныхъ христіанъ. Но Господь не дозволитъ вамъ этого!”

“Послѣ этого, — продолжалъ казакъ, — когда мы на другой день стали стрѣлять въ васъ, стрѣлы наши чудесно возвращались къ намъ назадъ, не причиняя вамъ ни малѣйшаго вреда. Въ ту же самую ночь св. Сергій явился во снѣ также многимъ нашимъ атаманамъ, ратнымъ панамъ и другимъ начальникамъ польскихъ и литовскихъ войскъ и произнесъ слѣдующія слова: “Вознесу мольбу Всевышнему Царю на злодѣевъ, и будете осуждены навѣчныя муки въ чинѣ.” Въ это время сверкнула страшная молнія, и загремѣлъ громъ, притекла огромная рѣка съ востока, а съ запада — два огромныхъ озера, и потопили они всѣ литовскія войска. На утро воеводы стали разсказывать другъ другу свой страшный сонъ и начали разсуждать, что это могло означать? Тутъ къ нимъ подошелъ донской атаманъ Степанъ Епифанецъ, начальствовавшій надъ пятью сотнями казаковъ, исказалъ: “Великіе гетманы, сны ваши предвѣщаютъ намъ великое несчастіе, — вамъ предсказываетъ это преподобный Сергій; онъ хочетъ вооружить противъ насъ великія полчища православныхъ, и тогда придется намъ потерпѣть великое пораженіе” Литовцы пришли въ большое уныніе, услыхавъ такое объясненіе страшнаго сна и даже сговорились умертвить Степана Епифанца вмѣстѣ съ его казаками, такъ какъ были увѣрены, что онъ со своими людьми возмущаетъ польскія и литовскія войска и наводитъ на нихъ напрасный страхъ.

“Узнавъ о ихъ коварномъ намѣреніи, Епифанецъ поспѣшилъ собрать всѣхъ своихъ казаковъ и далъ торжественное обѣщаніе никогда не дѣлать никакого зла царствующему граду Москвѣ и Троицкой лаврѣ. При этомъ онъ рѣшился перейти на сторону православныхъ и въ ту же ночь бѣжалъ изъ лагеря польскаго на свою родину. Сапѣга послалъ польскій отрядъ, чтобы преслѣдовать его и полонить или убить со всѣми казаками, и отрядъ этотъ догналъ Степана; произошло сраженіе на берегахъ рѣки Клязьмы, — но Господь защитилъ и спасъ православныхъ: они всѣ вернулись на свой родной Донъ здравы и невредимы”.

Услыхавъ всѣ эти подробности, осажденные значительно ободрились и воспрянули духомъ.

Между тѣмъ, отъ другихъ плѣнныхъ до нихъ дошло извѣстіе, что всѣ подкопы будутъ совершенно окончены къ 8 ноября, — и въ этотъ день долженъ произойти взрывъ.

Ужасно было это ожиданіе!.. Но Господь укрѣплялъ несчастныхъ, не давая имъ отчаиваться и падать духомъ.

Но вотъ, наконецъ, насталъ этотъ страшный, рѣшительный день — 8 ноября (1608 г.).

Съ самаго утра всѣ бывшіе въ лаврѣ находились въ сильнѣйшемъ уныніи и безпокойствѣ. Каждую минуту они ожидали страшнаго порохового взрыва, который истребитъ и лавру и геройскихъ ея защитниковъ. Осажденнымъ стоило сказать лишь одно слово — сдаемся! — и грозный непріятель пощадилъ бы ихъ, и страшная опасность миновала бы! Но они твердо рѣшились не уступать врагамъ и не отдавать святыни на поруганіе и разграбленіе еретикамъ. Они рѣшились умереть за вѣру и православную святыню, за царя и отечество, сражаясь до послѣдней капли крови. Вся братія поспѣшила собраться въ храмъ для совершенія послѣдней молитвы, быть-можетъ, за часъ до смерти, которая могла застигнуть ихъ внезапно.

Вмѣстѣ съ другими пошелъ въ храмъ и почтенный, уважаемый всѣми старецъ Корнилій. Вдругъ раздался громъ выстрѣловъ, и раскаленнымъ ядромъ оторвало ногу благочестивому старцу. Его тотчасъ подняли на руки и внесли въ церковь. Причастившись св. таинъ Христовыхъ, престарѣлый инокъ обратился къ архимандриту и произнесъ слѣдующія пророческія слова: “Отче, Господь Богъ черезъ архистратига Михаила отомститъ за кровь православныхъ христіанъ!..” Съ этими словами онъ тихо и спокойно скончался.

Весь день шла ожесточенная перестрѣлка. Къ вечернѣ всѣ жители лавры опять собрались въ соборѣ, и началось молебствіе. Присутствовавшіе молились горячо, съ горькими слезами на глазахъ. Вдругъ, во время пѣнія псалма, непріятельское ядро ударило въ большой монастырскій колоколъ и, отскочивъ отъ звонкой мѣди, влетѣло въ окно храма Пресвятыя Троицы и, съ страшною силой пробивъ образъ архистратига Михаила, ударилось о стѣну передъ самымъ образомъ Св. Троицы, послѣ этого отскочило въ лѣвый придѣлъ и тамъ разсыпалось на части.

Народъ зарыдалъ...

Можно себѣ представить, что испытали въ эту минуту присутствовавшіе въ храмѣ! Все это произошло въ одну секунду, и всѣ были поражены этимъ разрушительнымъ выстрѣломъ, какъ громомъ небеснымъ! Они не могли опомниться отъ страха и негодованія. Но вотъ снова раздался трескъ: второе ядро пробило чугунныя двери около мощей и, ударившись въ икону Николая чудотворца, пробило и ее насквозь. Всѣ молящіеся съ ужасомъ упали ницъ, обливаясь горькими слезами, при видѣ такого дерзкаго, богохульнаго поруганія православной святыни. Даже клиросное пѣніе замедлилось отъ плача и рыданій... Но все-таки богослуженіе не прерывалось ни на минуту, и раздавалось при всеобщемъ стонѣ и плачѣ молитвенное пѣснопѣніе дрожавшихъ отъ страха и волненія голосовъ... Престарѣлый архимандритъ Іоасафъ, находившійся въ это время въ алтарѣ, ноежиданно увидѣлъ передъ собою свѣтлаго мужа, — это былъ архистратигъ Михаилъ; держа въ рукѣ скипетръ, онъ грозилъ врагамъ обители и говорилъ: “О, враги лютые! ваши беззаконія и дерзость коснулись и моего образа! Всесильный Господь скоро вамъ воздастъ отмщеніе!” Съ этими словами лучезарный архистратигъ сталъ невидимъ и скрылся изъ глазъ пораженнаго видѣніемъ старца.

Выйдя изъ алтаря и оправившись отъ изумленiя, Іоасафъ разсказалъ народу о своемъ видѣніи, и разсказъ его благопріятно повліялъ на унывавшихъ и напуганныхъ богомольцевъ, — они нѣсколько успокоились, а въ ихъ унылыхъ душахъ снова проснулась искра теплой надежды...

Вечеромъ, въ тотъ же день, новое видѣніе еще болѣе ободрило несчастныхъ осажденныхъ. Архимандритъ Іоасафъ во время молитвы увидѣлъ преподобнаго Сергія, который, войдя въ его келлію, произнесъ: “Встань, не скорби! но съ радостью молись! За обитель и за всѣхъ васъ молится Пречистая Богородица и Приснодѣва Марія со ангелами и со всѣми святыми!” Въ то же самое время преподобнаго Сергія видѣли многіе другіе старцы и черноризцы; такъ, преподобный явился въ видѣніи старцамъ: Гурію, Кипріану, Геннадію, а также многимъ простымъ мірянамъ. Кромѣ св. Сергія они видѣли также святителя Серапіона, архіепископа новгородскаго: войдя въ алтарь храма, онъ остановился близъ самаго образа Пресвятой Богородицы, и чудотворецъ Сергій сказалъ ему: “Отче Серапіоне! чего ради медлиши принести моленіе Всемилостивому Господу и Пречистой Богородицѣ!” Въ отвѣтъ на это, архіепископъ Серапіонъ, поднявъ руки къ небу, произнесъ: “О, Всепѣтая Мати, рождшая Святѣйшее Слово! Нынѣшнее пріемши приношеніе, отъ всякой напасти избави всѣхъ и грядущія изми муки вопіющія Ти: аллилуія!..”

Ободренные всѣми этими чудесными знаменіями, храбрые защитники лавры, принявъ благословеніе отъ архимандрита надъ гробомъ преподобнаго Сергія, вышли въ открытое поле, чтобы произвести нападеніе на поляковъ. Опасность не переставала грозить защитникамъ. Каждую секунду могъ раздаться страшный взрывъ пороховыхъ бочекъ, которыя были уже положены непріятелями подъ землею. Всѣ понимали, что оставалось единственное средство къ спасенію, — но средство опасное, рискованное, и притомъ выполнить его съ успѣхомъ было очень мало надежды! Средство это состояло въ слѣдующемъ: надо было сдѣлать открытое нападеніе на непріятельскій лагерь, отбить у нихъ мельницу, близъ которой вырыто устье подкопа, разыскать это устье и, проникнувъ въ подземный ходъ, извлечь оттуда пороховыя бочки или же подпалить ихъ, если онѣ еще не пододвинуты подъ самыя стѣны лавры.

Предріятіе было опасное, — едва ли не столь же опасное, какъ сидѣть въ монастырѣ и дожидаться взрыва! Отрядъ, пошедшій на врага для того, чтобы отбить мельницу, могъ быть истребленъ поголовно и не исправилъ бы дѣла, а взрывъ все-таки произошелъ бы!

Отрядъ смѣлыхъ защитниковъ вышелъ изъ стѣнъ монастыря за три часа до разсвѣта. Вслѣдъ за воинами пошла также цѣлая толпа монаховъ, напутствуя храбрецовъ, шедшихъ почти на вѣрную смерть, возбуждая ихъ бодрость и поддерживая въ нихъ вѣру и надежду на заступничество Всевышняго. Темныя тучи покрывали небо и скрывали ихъ отъ непріятелей.

Вдругъ сильный порывъ вѣтра разогналъ густыя тучи, такъ что вокругъ стало совершенно свѣтло. Въ это время на монастырской колокольнѣ ударили въ болышой, осадный колоколъ, — и храбрые воины, по этому сигналу, призывая на помощь преподобнаго Сергія, бросились на непріятельскія укрѣпленія. Они напали на нихъ съ трехъ сторонъ одновременно: нападеніе было сдѣлано такъ неожиданно, что поляки не успѣли собраться съ силами и въ смятеніи должны были отступить. Защитники обители, видя удачу первой попытки, продолжали подвигаться далѣе, выгнали поляковъ изъ укрѣпленія и захватили въ свои руки мельницу, которая была главною цѣлью ихъ отважнаго предпріятія.

Тутъ они начали поспѣшно искать устья подземнаго хода. Скоро они нашли его; оставалось только взорвать положенныя туда бочки съ порохомъ. Съ опасностью для собственной жизни, двое клементьевскихъ крестьянъ взялись выполнить это. Они взорвали подкопъ; но отважные герои и сами погибли при этомъ!

Миръ праху вашему, храбрые, самоотверженные защитники святой родины!..

Имена этихъ двухъ героевъ сохранились и до нашего времени: одного изъ нихъ звали Шиломъ, а другого — Слатою. Когда подкопъ взорвало, несчастные не успѣли изъ него во-время выскочить и погибли.

Подкопъ былъ взорванъ такъ счастливо, что взрывъ не причинилъ ни малѣйшаго вреда монастырскимъ стѣнамъ.

Такимъ образомъ, вылазки, которыя дѣлали иноки, достигли своей цѣли: отбивъ непріятелей отъ мельницы, они успѣли во-время разрушить ихъ коварныя ухищренія. Если бы они опоздали еще на нѣсколько дней, то было бы уже поздно, — непріятели успѣли бы уже прорыть подземный ходъ подъ самую лавру и, подпаливъ положенный туда порохъ, взорвали бы, на воздухъ всѣ монастырскія стѣны и постройки.

Надо замѣтить, что вмѣстѣ съ этимъ подкопомъ была уничтожена также значительная часть непріятельскихъ батарей и укрѣпленій; множество орудій и пищалей монахи захватили, какъ военную добычу и оружіе. Это было очень полезно для осажденныхъ.

На утро слѣдующаго дня иноки монастырскіе вышли въ поле, покинутое непріятелемъ съ такимъ позоромъ, и, собравъ всѣ ихъ вооруженiя, отнесли ихъ въ лавру, а тамъ, изрубивъ, сожгли вмѣсто дровъ. Это было большимъ и неожиданнымъ ударомъ для гордости заносчиваго пана; всѣ его сооруженія, которыми онъ намѣревался навести ужасъ на миролюбивыхъ иноковъ, послужили имъ же на пользу и были изрублены на дрова!..

Въ этомъ панъ Сапѣга увидѣлъ новую обиду и поклялся жестоко отмстить троицкимъ сидѣльцамъ.

Но архимандритъ Іоасафъ съ братіею видѣли въ этомъ обстоятельствѣ особый Промыслъ Божій и со слезами на глазахъ пѣли благодарственный молебенъ Всесильному Защитнику слабыхъ и невинныхъ!..

Не мало прошло дней послѣ этой горькой неудачи, пока сапѣжинцы (такъ называли въ то время приверженцевъ Сапѣги) оправились настолько, что стали помышлять о новомъ приступѣ.

Между тѣмъ, осажденные, получивъ нѣкоторую увѣренность въ своихъ силахъ и уповая на помощь Всевышняго, снова стали понемногу дѣлать вылазки и нападать на враговъ, выбирая для этого такое время, когда тѣ не могли ожидать этого. Во время одной изъ такихъ рукопашныхъ схватокъ имъ удалось захватить въ полонъ нѣсколькихъ польскихъ воиновъ, — это случилось во время вылазки въ сосѣдній оврагъ, гдѣ расположилось нѣсколько ротъ польскаго войска. Лаврскимъ воинамъ удалось разбить эти сторожевые отряды и захватить въ свои руки самого начальника ихъ, польскаго ротмистра. Чтобы хорошенько разузнать черезъ него о намѣреніяхъ поляковъ, о планахъ Сапѣги, его стали допрашивать, — и ротмистръ разсказалъ, что Сапѣга рѣшился захватить монастырь Троицкій во что бы то ни стало и какихъ бы жертвъ ни стоила ему эта добыча. “Если придется, — говорилъ онъ, — стоять здѣсь для этого цѣлый годъ, простоимъ и годъ, и если два — такъ два, если три года — такъ и три года я готовъ осаждать лавру, лишь бы не уйти съ пустыми руками и овладѣть непремѣнно ея сокровищами!” Кромѣ того, начальникъ польскій былъ такъ озлобленъ храбрымъ сопротивленіемъ, что поклялся, овладѣвъ монастыремъ, разрушить его до самаго основанія, не оставить камня на камнѣ!..

Воодушевившись неожиданнымъ успѣхомъ, воины и монахи стали часто безпокоить непріятеля: нѣсколько ратниковъ вмѣстѣ съ тридцатью монахами рѣшились сдѣлать нападеніе на поляковъ по другую сторону обители, — тамъ расположены были самыя опасныя орудія, которыми враги бомбардировали стѣны монастыря. Сначала предпріятіе это было неудачно: поляки замѣтили ихъ и тотчасъ отбили орудіе, а самихъ ихъ прогнали подъ гору; но бывшіе въ обители монахи рѣшились помочь своимъ братьямъ, находившимся въ опасности. Не слушая приказа начальниковъ, мирные иноки бросились въ открытое поле. Завязалась страшная, ожесточенная схватка. Поляки громили ихъ ружейными залпами съ двухъ сторонъ — и отъ Волкуши и отъ Терентьевской рощи; храбрымъ защитникамъ пришлось было уже отступить, но торжество поляковъ было не продолжительно. На помощь несчастнымъ православнымъ воинамъ на полѣ битвы явился дивный всадникъ, одинъ видъ котораго устрашилъ и привелъ въ трепетъ непріятельскія войска: онъ былъ въ блестящемъ вооруженіи, лицо его сіяло ослѣпительнымъ блескомъ, а конь его блестѣлъ какъ небесная молнія. Увидавъ его, упавшіе духомъ воины православные снова ободрились, воодушевились и, ринувшись на непріятелей, многихъ изъ нихъ захватили въ плѣнъ; кромѣ того, они отбили у враговъ нѣсколько знаменъ, пушекъ и овладѣли значительнымъ запасомъ оружія и пороха.

Нападеніе это было такъ неожиданно, что даже храбрый панъ Сапѣга принужденъ былъ отступить въ укрѣпленный лагерь, — иначе онъ и самъ рисковалъ попасть въ плѣнъ. Появленіе свѣтлаго всадника дало рѣшительный перевѣсъ защитникамъ Троицкой лавры и благопріятно повліяло на исходъ битвы. Усталые, измученные, обливаясь кровью, храбрые воины поспѣшили возвратиться подъ защиту святой обители, гдѣ побѣдители были встрѣчены торжественнымъ колокольнымъ звономъ. Когда стали искать чуднаго всадника, имѣвшаго такое вліяніе на исходъ битвы, — его нигдѣ не могли найти; сдѣлавъ свое дѣло, оказавши помощь изнеможеннымъ воинамъ, онъ скрылся неизвѣствго куда и болѣе не появлялся на полѣ брани. Тогда только иноки и ратники поняли, что это былъ не кто иной, какъ архистратигъ Михаилъ, который своимъ появленіемъ желалъ вразумить дерзкихъ враговъ Церкви православной и оказать видимую защиту троицкимъ инокамъ.

Въ этой страшной, кровавой схваткѣ защитники лавры потеряли 174 человѣка убитыми и 66 ранеными, тогда какъ у непріятелей оказалось около 1.600 человѣкъ убитыхъ и 500 было взято въ плѣнъ. Битва эта, начавшись съ ранняго утра, продолжалась цѣлый день, почти безъ перерыва, вплоть до поздней ночи и представляла собою одинъ изъ наиболѣе выдающихся кровавыхъ эпизодовъ изъ исторіи славной Троицкой обороны.

Отслуживъ благодарственный молебенъ Богородицѣ и преподобному Сергію, даровавшимъ побѣду на враговъ, архимандритъ Іоасафъ поспѣшилъ послать извѣстіе въ Москву обо всемъ случившемся, подробно описывая подвиги защитниковъ монастыря. Изъ Москвы слухи о храброй защитѣ лавры и о геройскихъ дѣяніяхъ иноковъ и ратниковъ троицкихъ быстро распространились по окрестнымъ городамъ, и подвигъ этотъ послужилъ благимъ, ободряющимъ примѣромъ для многихъ сѣверныхъ городовъ, которые послѣ этого рѣшились также храбро сопротивляться войскамъ самозванца и его клевретовъ, чтобы стать на защиту православія и перешли на сторону законнаго царя московскаго — Василія Шуйскаго. Сапѣга старался противодѣйствовать этому, посылалъ польскіе отряды противъ возставшихъ на защиту царя городовъ, но самъ все-таки продо-жалъ оставаться подъ стѣнами Троицкаго монастыря. Слухи о несмѣтныхъ богатствахъ обители, о хранящихся тамъ сокровищахъ не давали покоя жаднымъ польскимъ выходцамъ, и они хотѣли во что бы то ни стало овладѣть ими, прежде чѣмъ итти на завоеваніе другихъ городовъ. Опасаясь, чтобы изъ Москвы не подоспѣла помощь защитникамъ лавры, поляки разставили караулы вокругъ монастыря, чтобы не пропускать никого ни въ монастырь ни изъ монастыря.

Глава III

Между тѣмъ, время шло, и уже приближалась суровая зима со своими жестокими морозами и непроходимыми снѣгами. Положеніе осажденныхъ съ каждымъ днемъ становилось тяжелѣе и опаснѣе; неоткуда было ожидать помощи; Москва сама была въ то время въ тяжеломъ положеніи и не могла помочь осажденнымъ инокамъ ни войсками ни съѣстными припасами. Враги понимали это и продолжали осаду въ надеждѣ, что несчастные “троицкіе сидѣльцы”, изнуренные голодомъ и холодомъ, истощивъ всѣ свои запасы и боевые снаряды, поневолѣ принуждены будутъ сдаться.

Но Господь судилъ иначе!

Чѣмъ долѣе продолжалась осада, тѣмъ тяжелѣе со дня на день становилось положеніе осажденныхъ. Ряды защитниковъ значительно порѣдѣли, такъ какъ многіе были убиты, другіе ранены и не могли принимать участія въ битвахъ. Хуже всего было то, что въ средѣ защитниковъ обнаружились измѣнники, которые готовы были добровольно перейти на сторону враговъ Руси и православія. Въ числѣ этихъ недостойныхъ сыновъ православной Церкви былъ, между прочимъ, и монастырскій казначей Іосифъ Дѣвочкинъ; собравъ нѣсколькихъ сообщниковъ, онъ условился съ поляками передать имъ монастырь. Переговоры эти велись чрезъ бѣглеца и измѣнника Оську Селевина. Казначей обѣщалъ врагамъ впустить ихъ въ ворота обители въ то время, когда ратники выйдутъ въ поле, чтобы произвести вылазку.

Но ихъ низкому замыслу не суждено было осуществиться. Переговоры измѣнника Дѣвочкина не укрылись отъ вниманія нѣкоторыхъ иноковъ и возбудили ихъ подозрѣнія. Одинъ изъ старцевъ, по имени Гурій Шишкинъ, заподозрѣвъ въ поступкахъ Дѣвочкина какіе-то преступные планы, употребилъ хитрость: ему удалось пріобрѣсти полное довѣріе заговорщика, и тотъ открылъ ему свою тайну подъ строжайшимъ секретомъ. Недолго думая, Гурій узналъ подробности измѣны, пошелъ къ архимандриту Іоасафу и сообщилъ ему планъ предполагавшагося заговора.

Когда Дѣвочкина схватили и стали допрашивать, то сначала онъ отнѣкивался, утверждая, что его оклеветали, но потомъ онъ одумался и, благодаря внушеніямъ и благочестивымъ наставленіямъ архимандрита, покаялся въ своейизмѣнѣ. Не извѣстно навѣрное, какія именно подробности, касающіяся предполагавшейся измѣны, повѣдалъ онъ своему духовному отцу; говорятъ только, будто бы онъ утверждалъ, что въ заговорѣ принимала дѣятельное участіе извѣстная монастырская старица — Марѳа Владимировна, бывшая титулованная королева Ливонская.

Случай этотъ, однакоже, не окончился съ открытіемъ заговора: онъ послужилъ поводомъ къ продолжительнымъ распрямъ. Когда воеводы схватили Дѣвочкина и стали допрашивать его “съ пристрастіемъ”, то архимандритъ, а также и многіе иноки начали роптать на такое самоуправство, утверждая, что они не имѣли права арестовать его и допрашивать безъ согласія и содѣйствія самого Іоасафа.

Самый фактъ ареста Дѣвочкина они сочли за оскорбленіе имъ и архимандриту, такъ какъ преступникъ былъ не какой-нибудь простой крестьянинъ или монастырскій служка, а извѣстный всему населенію лавры монастырскій казначей. Самый доносъ на Дѣвочкина многіе называли гнусною клеветою и не хотѣли даже вѣрить, чтобы почтенный, всѣми уважаемый инокъ рѣшился на такое низкое дѣло. Къ числу этихъ недовольныхъ примкнулъ даже и воевода Голохвастовъ, который вообще не совсѣмъ-то ладилъ съ другимъ воеводою — княземъ Долгорукимъ и хотѣлъ выразить ему свое неодобреніе по поводу такого самоуправства. Напротивъ того, другая партія, въ рядахъ которой было также не мало достойныхъ уваженія иноковъ, приняла сторону обвинителей и Долгорукаго. Вотъ эти-то старцы и послали въ іюлѣ 1609 г. посла въ Москву съ жалобою на то, что архимандритъ будто бы притѣсняетъ ихъ. Кромѣ того, они жаловались также на то, что ихъ плохо кормятъ.

Про воеводу Голохвастова они писали, будто бы онъ замышляетъ отобрать у князя Долгорукаго ключи отъ крѣпости, причемъ пытался уговаривать слугъ монастырскихъ и мужиковъ, чтобы они не выдавали Дѣвочкина Долгорукому, который собирался допрашивать его, какъ измѣнника. Самъ князь Долгорукій подтвержалъ всѣ эти обвиненія противъ воеводы Голохвастова въ своемъ письмѣ къ келарю Авраамію Палицыну (который во все время осады былъ въ Москвѣ, на Троицкомъ подворьѣ, въ Богоявленскомъ монастырѣ), прося его донести обо всемъ этомъ государю Василію. Въ томъ же письмѣ онъ жалуется, будто Голохвастовъ возмущалъ троицкую чернь и монаховъ противъ него, Долгорукаго, и тѣ уже готовы были повиноваться ему и, взявъ оружіе, бросились къ съѣзжей избѣ, чтобы потребовать отъ него отчета въ его поступкахъ; при этомъ онъ прибавляетъ, что бунтъ этотъ не удался единственно благодаря преданности къ нему дѣтей боярскихъ и дворянъ, которые защитили его отъ бунтовавшей черни и разогнали ослушниковъ.

Вскорѣ послѣ всей этой исторіи, казначей лавры Іосифъ Дѣвочкинъ умеръ, дѣло осталось невыясненнымъ. До сихъ поръ навѣрное не извѣстно, насколько онъ былъ дѣйствительно виновенъ въ измѣнѣ. Быть можетъ, это просто была клевета, взведенная на него по злобѣ его врагами. Извѣстно, между прочимъ, что главнымъ доносчикомъ на него былъ Гурій Шишкинъ, который пользовался особымъ покровительствомъ келаря Авраамія Палицына и черезъ него хлопоталъ о томъ, чтобы ему дали мѣсто казначея. Слѣдовательно, ему выгодно было оклеветать Дѣвочкина и, если онъ будетъ осужденъ, занять его мѣсто. Если это такъ, то Гурій Шишкинъ взялъ на свою душу великій грѣхъ, оклеветавъ своего собрата въ такомъ низкомъ преступленіи, какъ измѣна отечеству и православію!..

Иноки и міряне, узнавъ, какая страшная опасность грозила и жизни ихъ и завѣтной святынѣ, которую они до сей минуты защищали, не щадя самихъ себя, пришли въ неописанный ужасъ и стали выражать свое справедливое негодованіе. Къ сожалѣнію, кромѣ Дѣвочкина нашлись и другіе, послѣдовавшіе его примѣру и перешедшіе на сторону враговъ.

Двое дѣтей боярскихъ бѣжали изъ лавры и, явившись къ пану Сапѣгѣ, предложили ему свое содѣйствіе, обѣщая указать способъ, какъ овладѣть монастыремъ безъ всякаго кровопролитія. Надобно замѣтить, что лавра снабжалась водою по двумъ подземнымъ трубамъ, которыя были проложены изъ сосѣдняго пруда; прудъ этотъ лежалъ выше монастыря, поэтому недостатка въ водѣ никогда не было. Лукавые бѣглецы задумали воспользоваться тѣмъ, что въ лаврѣ нѣтъ собственнаго источника и предложили Сапѣгѣ отвести воду изъ этого пруда въ рѣчку Кончуру. Лишившись воды, жители лавры вынуждены были бы или умереть отъ жажды, или же сдаться во власть непріятеля. Но и этотъ злой и низкій замыселъ также не удался. Плѣнный литовецъ разсказалъ православнымъ воеводамъ о намѣреніи Сапѣги отвести воду, и осажденные успѣли во-время принять мѣры для огражденія своей безопасности. Въ ту же ночь они сдѣлали вылазку и, напавъ врасплохъ на непріятельскихъ землекоповъ, рывшихъ водоотводный каналъ, всѣхъ ихъ истребили. Послѣ этого, они открыли сразу всѣ трубы, такъ что монастырскіе пруды наполнились водою, и запасъ ея хватилъ на продолжительное время.

Къ сожалѣнію, примѣры измѣны православію со стороны троицкихъ обитателей не остались безъ послѣдствій и нашли себѣ подражателей. Этихъ низкихъ переметчиковъ привлекали и соблазняли выгоды, которыми они пользовались при переходѣ въ непріятельскій лагерь: во-первыхъ, они освобождались отъ страшной опасности погибнуть съ голоду, такъ какъ запасы лаврскіе уже значительно истощились въ это время; во-вторыхъ, сидя въ стѣнахъ лавры или защищая ихъ отъ непріятельскихъ приступовъ, они ежечасно, или, вѣрнѣе сказать, ежеминутно, подвергались опасности быть убитыми непріятельской пулей; наконецъ, при переходѣ во враждебный станъ, они были принимаемы тамъ, какъ почетные желанные гости, имъ оказывали всякое вниманіе, награждали деньгами и оружіемъ; этимъ самымъ лукавые поляки хотѣли привлечь къ себѣ еще большее число переметчиковъ; они старались показать, что перейти на ихъ сторону — представляетъ большія выгоды и льготы. Впрсчемъ, надо сказать, что, къ чести русскаго воинства, такія измѣны случались въ первое время не часто, и число переметчиковъ было очень ограниченно: они всѣ извѣстны наперечетъ. Это тѣмъ болѣе изумительно, что общее число обитателей лавры простиралось въ общей сложности, какъ мы уже упоминали выше, до двухъ съ половиною тысячъ человѣкъ! Удивительно ли, что въ такомъ значительномъ стадѣ нашлось нѣсколько заблудшихъ овецъ! Мудрено ли, что немногіе плевелы растутъ среди плодородной нивы!.. Такъ, вскорѣ послѣ измѣны дѣтей боярскихъ, предлагавшихъ врагамъ отвести воду изъ верхняго пруда, оказался въ лаврѣ еще одинъ измѣнникъ. Это былъ трубачъ Мартьясъ; онъ сумѣлъ ловкостью и пронырствомъ пріобрѣсти себѣ полное довѣріе воеводы князя Долгорукаго, такъ что нерѣдко подавалъ разные совѣты, которые и принимались довѣрчивымъ княземъ, а, между тѣмъ, Мартьясъ былъ не кто иной, какъ подосланный непріятелями польскій шпіонъ, способный за деньги или за другія выгоды предать непріятелямъ своихъ благодѣтелей и покровителей, не подозрѣвавшихъ его низкой и коварной интриги.

Послѣ столькихъ неудачъ, непріятели стали относиться къ осадѣ съ меньшимъ одушевленіемъ; продолжительная осада, видимо, тяготила ихъ; къ этому же присоединились сильный холодъ, такъ какъ наступалъ уже ноябрь, а также недостатокъ съѣстныхъ припасовъ, грозившій въ скоромъ времени перейти въ настоящій голодъ. Видя, что всѣ усилія ихъ овладѣть лаврой остаются тщетными, они отодвинули свои силы отъ стѣнъ монастыря и засѣли въ укрѣпленіяхъ, спасаясь отъ холода и непогоды. Въ это время жители стали пользоваться нѣкоторой свободой и безопасностью. Они могли выходить изъ стѣнъ обители, не опасаясь непріятельскихъ нападеній, и, конечно, спѣшили воспользоваться этой свободою. Въ особенности пользовались ею троицкіе ратники, которые теперь отдыхали послѣ столькихъ страшныхъ битвъ, испытанныхъ ими. Да и дѣйствительно, имъ необходимо было отдохнуть послѣ столькихъ трудовъ и опасностей.

Но и въ самомъ отдыхѣ заключалась другая опасность: привыкши на свободѣ, въ прежніе годы, къ шумной и разгульной жизни, стрѣльцы стали предаваться разгулу, пили вино въ излишнемъ количествѣ, такъ что монахи часто видѣли ихъ въ нетрезвомъ видѣ. Кромѣ того, многіе изъ ратниковъ стали требовать, чтобы изъ монастыря имъ выдавали побольше хлѣба. Монахи-пекари дни и ночи были заняты печеніемъ хлѣба и все-таки не могли удовлетворить требованіямъ алчныхъ стрѣльцовъ. Наконецъ, архимандритъ Іоасафъ самъ пробовалъ усовѣщивать алчныхъ воиновъ, но и это принесло мало пользы. Въ то же время лавру посѣтило новое, неожиданное бѣдствіе. Въ стѣнахъ обители открылась губительная болѣзнь, извѣстная подъ именемъ цынги. Болѣзнь эта была заразительна и передавалась отъ больныхъ къ здоровымъ. Началась она въ половинѣ ноября и свирѣпствовала всю зиму вплоть до самой весны. Въ первые дни умирало по десяти, по пятнадцати человѣкъ, а потомъ смертность достигла такихъ громадныхъ размѣровъ, что не успѣвали хоронить умершихъ, которыхъ насчитывали до ста человѣкъ въ сутки.

Тяжело было осажденнымъ переносить всѣ эти бѣдствія!

Въ особенности выражали свое недовольство бывшіе въ лаврѣ стрѣльцы. Стрѣлецкое войско пользовалось всегда льготами, имѣло хорошій столъ и получало щедрое жалованіе. Теперь имъ приходилось страдать отъ недостатка въ провизіи, наравнѣ съ остальными. Считая себя главными защитниками осажденнаго монастыря, они были вполнѣ увѣрены, что иноки должны смотрѣть на нихъ, какъ на своихъ благодѣтелей и спасителей, а потому заботиться о ихъ удобствахъ и продовольствіи болѣе, нежели о самихъ себѣ и объ остальныхъ жителяхъ лавры. “Безъ насъ, — говорили они монахамъ, — васъ давно бы положили поляки и предали бы лютой казни! Мы — ваши спасители, вы должны ублаготворять насъ всячески!” Не довольствуясь этими требованіями, они обращались къ самому настоятелю, но тотъ не могъ успокоить ихъ и исполнять ихъ желанія въ ущербъ остальнымъ воинамъ и инокамъ: щедро одѣлять стрѣльцовъ — значило бы обидѣть другихъ, не менѣе храбыхъ защитниковъ, а на такое несправедливое дѣло почтенный инокъ никогда бы не рѣшился.

Недовольные его справедливымъ отказомъ, стрѣльцы послали въ Москву челобитную грамоту, жалуясь самому царю, будто бы старцы-иноки плохо ихъ кормятъ, даютъ только одинъ пушной хлѣбъ на шестнадцать человѣкъ да притомъ середку изъ него вырѣзываютъ; рыбу подаютъ за столомъ только два раза на недѣлѣ, а больнымъ и раненымъ будто бы даютъ мало пищи и пива, такъ что тѣ живутъ впроголодь.

Когда царь потребовалъ отъ старцевъ троицкихъ объясненія всѣхъ этихъ обвиненій, то они отписались грамотою въ Москву, объясняя, что все это — ложь и клевета, пустыя и суетныя рѣчи, что къ ржаной мукѣ при печеніи хлѣба они прибавляютъ очень немного ячной да и то отборной, хорошей, безъ всякой мякины. Кормятъ же они стрѣльцовъ и прочее воинство вдосталь. Монахи прибавляли при этомъ, что стрѣльцы силою отнимали хлѣбы у монастырскихъ слугъ, выдававшихъ ихъ въ келарной, и продавали ихъ, а сами съѣдали лишь незначительную часть, — монахи стали выдавать имъ лишь по четверти хлѣба на четверыхъ къ обѣду да по четверти же къ ужину. Раненымъ же и больнымъ каждодневно даютъ мягкій, свѣжій хлѣбъ, чтобы ублаготворить страждущихъ, а изъ поварни посылаютъ имъ щи и братскую кашу, а изъ келарной по одному звену рыбы на каждаго больного и раненаго. Пищу же имъ выдаютъ изъ царскихъ погребовъ, что при монастырѣ, охраняемыхъ особыми замками съ печатями. “На братію монастырскую, — писали иноки, — прежде шло по три “ѣствы” (три блюда), — щи, каша и звено рыбы, а теперь, т.-е. во время осады, — по двѣ “ѣствы”, безъ меду и даже безъ пива, такъ какъ его остается очень мало, и даже день праздника св. Сергія преподобнаго встрѣчали лишь жидкимъ квасомъ; кувшины съ квасомъ и оловянники давали только воеводамъ, а по келліямъ къ монахамъ и совсѣмъ его не разносили”.

Но и не одни стрѣльцы жаловались на свое стѣсненное положеніе, — нашлись даже служки монастырскіе, не хотѣвшіе понять, что припасы истощаются, и что если начальство сократило расходы по продовольствію, — такъ это дѣлалось для того, чтобы ихъ, оставшихся запасовъ, хватило на долгое время, чтобы можно было дольше выдерживать осаду, не сдаваясь врагамъ. Себялюбивые служки требовали такого содержанія, какимъ пользовались до осады, въ обыкновенное время. Тѣ изъ нихъ, которые несли ратную службу, роптали, что имъ выдаютъ слишкомъ скудное жалованіе, да и то задерживаютъ. Старцы-монахи и по этой жалобѣ писали въ свое оправданіе, что казна монастырская истощилась и имъ приходится собирать деньги съ братій, чтобы заплатить ратникамъ; съ каждаго брата порублю а кто побѣднѣе, — платилъ по полтинѣ, притомъ брали взаемъ у пришлыхъ жителей Троицкой лавры, — и изъ этихъ роздали стрѣльцамъ по полтора рубля, московскимъ ратникамъ — по три рубля и галицкимъ — также по три, слугамъ монастырскимъ — по одному рублю, а крестьянамъ, которые помогали защищать стѣны и обороняли лавру отъ непріятельскихъ нападеній, роздали по полтинѣ серебра.

Что касается требованія служекъ, чтобы имъ изъ келарной выдавали такую же пищу, какую получаетъ остальная братія, старцы троицкіе отвѣчали, что имъ предлагали получать столъ въ трапезной, но служки не соглашаются на это сами и уносятъ яства по своимъ келліямъ, а потому имъ и требуется больше: “что въ трапезной ставится на четверыхъ, — то по келліямъ пойдетъ на одного, — объясняли старцы , — такъ какъ у иныхъ есть жены и дѣти, а у другихъ даже “женки”, — и хотя семьямъ служекъ доставляется пища изъ поварни, а также хлѣбъ и каша, но всего этого имъ недостаетъ”.

“За послѣднее время, — прибавляли старцы, — даже и квасъ перестали варить, потому что солоду совсѣмъ не осталось, да и дровъ такъ мало, что ихъ надо беречь; даже и братія пьютъ одну только чистую воду, а о пивѣ и медѣ забыли и думать”.

Несмотря на такое бѣдственное положеніе старцевъ и скудость питанія, они не теряли бодрости, продолжая исполнять всякія тяжелыя работы, насколько хватало силъ: одни работали на “хлѣбѣ” (въ пекарнѣ), другіе сѣяли муку, варили “ѣству”; остальные, наравнѣ съ воинами, несли обязанности военной службы, подвергая опасности свою жизнь и “не жалѣя живота своего”, ради спасенія завѣтной святыни. А запасовъ въ это время оставалось въ лаврѣ уже немного, такъ что расходовать ихъ приходилось съ величайшей осмотрительностью. Ржи было мало, а главный недостатокъ чувствовался въ топливѣ: очевидно, старцы съ осени не успѣли или не догадались сдѣлать запаса дровъ. При такой скудости въ припасахъ и топливѣ, — гдѣ уже было думать о пивѣ и квасѣ! Не до того было несчастнымъ страдальцамъ, которые думали лишь о томъ, какъ бы спасти свою жизнь и не погибнуть отъ грозящаго голода или не попасть въ руки озлобленныхъ долгимъ сопротивленіемъ непріятелей. Недостатокъ въ топливѣ доходилъ до того, что стали жечь на дрова разныя деревянныя постройки, разбирая ихъ на бревна и распиливая: такъ были сожжены разныя постройки, сѣни, клѣти, чуланы, и даже стали жечь житницы. Въ концѣ своего скорбнаго посланія старцы умоляли царя прислать имъ въ помощь ратныхъ людей и побольше пороха, свинца для литья пуль и другихъ военныхъ припасовъ.

Царевна Ксенія (Ольга) Борисова, дочь покойнаго царя Бориса Годунова, также жаловалась на свое тяжелое положеніе въ письмѣ къ одной изъ своихъ тетокъ, написанномъ въ мартѣ 1609 года.

Дѣйствительно, каково было переносить всѣ бѣдствія осады царской дочери, которая прежде жила среди блеска двора, привыкла къ роскошной, веселой жизни, пользовалась отъ всѣхъ почетомъ, какъ любимая царевна, и вотъ — ей пришлось всего этого лишиться и страдать отъ лишеній наравнѣ съ другими, не имѣя возможности утолить свою жажду стаканомъ меда или даже простого квасу. Если другимъ было тяжело, то тяжелѣе всѣхъ прочихъ приходилось несчастной дочери царя Бориса.

Насколько велика была въ Троицкой лаврѣ смертность отъ морового повѣтрія и цынготной болѣзни, о которой упоминаетъ царевна, видно изъ словъ лѣтописца, Авраамія Палицына.

Вотъ что онъ пишетъ въ своемъ описаніи осады:

“Всѣхъ въ обители Живоначальныя Троицы въ осадѣ померло, старцевъ и ратныхъ людей, побито и померло отъ осадныя немощи дѣтей боярскихъ и слугъ и служебниковъ и стрѣльцовъ и казаковъ, пушкарей и защитниковъ и “датошныхъ” людей (т.-е. монастырскихъ крестьянъ, платившихъ подати монастырю) и служилыхъ — двѣ тысячи сто двадцать пять человѣкъ, — кромѣ женска пола и недорослей маломощныхъ и старевыхъ” (стр. 133 и 134). Въ другомъ мѣстѣ онъ прибавляетъ: “И отъ множества воинскихъ людей малое число осталось”.

Лѣтомъ 1609 года число защитниковъ простиралось едва до двухсотъ человѣкъ; такъ, во время непріятельскаго приступа, произведеннаго 31 іюля, “въ обители чудотворца, — по словамъ Авраамія, — болѣе двухсотъ человѣкъ не бяше!”

Въ это время, т.-е. въ концѣ перваго года осады, случаи измѣны стали повторяться все чаще и чаще. Воины, бѣжавшіе въ непріятельскій лагерь, оказывались самыми жестокими, непримиримыми врагами нашими и преслѣдовали русскихъ, защищавшихъ царя, вѣру и отечество, съ большимъ ожесточеніемъ, нежели поляки и литовцы — наши исконные недруги.

Свидѣтель всѣхъ этихъ грустныхъ событій, правдивый лѣтописецъ, подробно описавшій Троицкую осаду, — Авраамій Палицынъ (о которомъ мы уже не разъ упоминали), — глубоко возмущается недостойнымъ поведеніемъ русскихъ “перемётовъ” — измѣнниковъ. Покинувъ своихъ кровныхъ товарищей, такихъ же православныхъ, какъ они сами, эти низкіе перебѣжчики старались всѣми силами угождать ляхамъ (полякамъ) и даже слишкомъ усердствовали, вѣроятно, опасаясь, чтобы ихъ не заподозрѣли ихъ новые покровители въ слишкомъ дружескомъ отношеніи къ единокровнымъ и единовѣрнымъ собратьямъ. Въ сраженіяхъ и мелкихъ стычкахъ они выходили въ первые ряды, грудью защищая ляховъ противъ православныхъ. Поляки, когда имъ удавалось захватить въ полонъ кого-либо изъ царской рати, сохраняли его, кормили и берегли, въ надеждѣ получить за него выкупъ, а переметчики, если русскій попадалъ къ нимъ въ руки, нисколько не щадили его: они бросались на бывшаго своего собрата какъ голодные кровожадные звѣри и разрывали на куски, такъ что сами ляхи не успѣвали спасти несчастнаго и содрогались, видя такую жестокость перебѣжчиковъ къ своимъ единовѣрцамъ. Измѣнники русскіе за это презрительно смотрѣли на поляковъ; называли ихъ “худяками” и “женками” (бабами). И когда отрядамъ ляховъ приходилось пробираться по топкимъ болотамъ и лѣснымъ непроходимымъ дебрямъ, гдѣ они не знали дороги, измѣнники спѣшили устраивать для ихъ удобства мосты и гати, прокладывать тропинки и такимъ образомъ облегчали имъ трудные и опасные переходы.

Во время такихъ переходовъ по дремучимъ лѣсамъ и болотамъ, измѣнники, находясь въ значительномъ количествѣ, могли бы очень легко перебить всѣхъ ляховъ, которые не знали дороги, иногда двигались по топямъ поодиночкѣ “гуськомъ” и не могли бы оказать имъ никакого сопротивленія. Но русскіе измѣнники никогда этого не дѣлали. При дѣлежѣ добычи, они уступали ляхамъ лучшую часть награбленнаго добра. Они совершенно равнодушно смотрѣли, какъ еретики и схизматики грабили и оскверняли православные монастыри и церкви, избивали монаховъ, производили насилія надъ монахинями, шитыя золотомъ церковныя пелены употребляли вмѣсто конскихъ попонъ или дарили на наряды польскимъ блудницамъ. Нерѣдко въ русскія церкви поляки загоняли скотъ, держали тамъ лошадей, какъ въ конюшняхъ, пили и ѣли изъ церковныхъ священныхъ сосудовъ, и переметы смотрѣли на это равнодушно. Иноковъ и священниковъ, попавшихъ въ плѣнъ, поляки предавали смерти или же заставляли исполнять тяжелыя и черныя работы: колоть дрова, таскать воду, мыть черное бѣлье. Для потѣхи они напаивали допьяна своихъ плѣнниковъ и заставляли плясать, бражничать и пѣть веселыя, непристойныя пѣсни!

Во всемъ этомъ русскіе перебѣжчики оказывались самыми рьяными и усердными ихъ помощниками и исполнителями ихъ гнусныхъ замысловъ.

Что касается грабежей и опустошеній, то въ этомъ случаѣ особенно отличались казаки: ограбивъ монастырь или село, они сжигали на мѣстѣ все то, чего не въ состояніи были унести съ собою: зерновой хлѣбъ мѣшками бросали въ воду, посѣвы топтали своими конями; дома и утварь домашнюю рубили на куски и также сжигали, чтобы только они никому послѣ нихъ не доставались. Особенно свирѣпствовали крѣпостные холопы, ненавидѣвшіе своихъ помѣщиковъ. Самозванецъ позволялъ имъ истреблять пановъ, производить всякія насилія, и холопы пользовались этимъ разрѣшеніемъ, чтобы отмстить нѣкоторымъ жестокимъ помѣщикамъ за многолѣтнія притѣсненія, которымъ они подвергали своихъ крѣпостныхъ. Многіе изъ помѣщиковъ погибли во время этого грознаго нашествія необузданныхъ ляховъ и взбунтовавшихся холоповъ.

Случаи измѣны въ монастырѣ становились все чаще и чаще; съ другой стороны — положеніе осажденныхъ еще болѣе ухудшалось, благодаря свирѣпствовавшей въ обители цынготной болѣзни.

Убійственная цынга долго не прекращалась и истребила такое множество народа, что отъ прежнихъ защитниковъ лавры осталось самое ничтожное количество. Къ этому страшному бѣдствію присоединился также голодъ. Отсутствіе съѣстныхъ припасовъ довело несчастныхъ иноковъ и оставшихся въ живыхъ ратниковъ до такого истощенія, что они съ трудомъ могли двигаться; силы ихъ, не поддерживаемыя необходимою пищею, слабѣли со дня на день, съ часа на часъ. Дошло, наконецъ, до того, что священники уже не въ состояніи были совершать требы и на церковную службу ихъ водили подъ руки, поддерживая съ двухъ сторонъ. Монахи троицкіе уже издавна привыкли къ посту и воздержанію, но и тѣ начали жаловаться и роптать на недостатокъ питанія. Каково же было свѣтскимъ людямъ, мірянамъ, воинамъ и воеводамъ, которые по самому образу жизни своему привыкли къ сытой и вкусной пищѣ, въ которой прежде никогда не чувствовали недостатка, — да и самое занятіе воиновъ требовало отъ нихъ усиленнаго тѣлеснаго труда, пребыванія на открытомъ воздухѣ, а все это возможно лишь тогда, когда пища доставляется въ достаточномъ количествѣ. Несчастнымъ осажденнымъ угрожала голодная смерть въ самомъ непродолжительномъ времени.

Между тѣмъ, непріятели, видя бѣдственное положеніе иноковъ, безбоязненно приближались къ самымъ стѣнамъ монастыря и издѣвались надъ ними, — произносили бранныя рѣчи и вызывали ихъ на бой.

Въ такомъ бѣдственномъ, отчаянномъ положеніи архимандритъ Іоасафъ рѣшился прибѣгнуть къ послѣднему средству: онъ послалъ тайно гонца въ Москву съ письмомъ къ келарю Троицкой лавры, славному и знаменитому Авраамію Палицыну, слезно умоляя его помочь несчастнымъ братіямъ въ ихъ безвыходномъ положеніи.

Келарь Авраамій въ это время находился въ столицѣ и, лишь только прочелъ слезное и отчаянное посланіе своего архимандрита, — тотчасъ поспѣшилъ къ самому царю Василію Шуйскому и передалъ ему на словахъ, въ какомъ ужасномъ положеніи находятся святые иноки. Прочтя царю письмо Іоасафа, онъ сослезами на глазахъ умолялъ Василія помочь осажденной обители и послать хотя небольшое подкрѣпленіе несчастнымъ, которые уже пришли въ полное отчаяніе. Царь благосклонно выслушалъ разсказъ Авраамія и тотчасъ же приказалъ послать въ лавру неболыпой отрядъ войска на помощь осажденнымъ: отрядъ этотъ состоялъ изъ шестидесяти шести казаковъ подъ начальствомъ атамана Останкова. Кромѣ того, самъ Палицынъ отпустилъ въ лавру двадцать человѣкъ монастырскихъ слугъ, которые состояли при немъ. Царь послалъ осажденнымъ подкрѣпленіе въ видѣ съѣстныхъ припасовъ и до двадцати пудовъ пороха, въ которомъ въ лаврѣ также былъ большой недостатокъ.

Между тѣмъ, осажденные, доведенные до послѣдней крайности голодомъ и болѣзнью, уже отчаивались совершенно и не надѣялись, чтобы царь вспомнилъ о нихъ и прислалъ подкрѣпленіе.

Въ это тяжелое время преподобный Сергій снова явился одному изъ своихъ иноковъ, понамарю Иринарху, и сказалъ: “Передай братіямъ и всѣмъ страждущимъ, чтобы они не унывали и не роптали: я неустанно молю о васъ Господа. О людяхъ не скорбите, — царь Василій пришлетъ вамъ людей”. Узнавъ объ этомъ, осажденные значительно ободрились и снова начали надѣяться на спасеніе или хотя бы на временное облегченіе своей тяжелой участи.

И дѣйствительно, въ скоромъ времени пришли въ лавру посланные царемъ казаки и слуги монастырскіе, которыхъ отправилъ Авраамій Палицынъ. Непріятели всѣми силами старались, чтобы никто не могъ ни подъ какимъ видомъ проникнуть въ осаждеиную обитель, — однакоже, имъ не удалось, несмотря на всѣ ихъ усилія, задержать отрядъ, присланный изъ Москвы: и воины и слуги монастырскіе прибыли въ лавру невредимыми. Изъ всего отряда, присланнаго изъ Москвы на помощь троицкимъ сидѣльцамъ, было захвачено поляками всего только четыре человѣка.

Лисовскій, озлобленный геройской защитой лавры, велѣлъ немедленно казнить этихъ плѣнниковъ. Но ему и самому вскорѣ лришлось раскаяться въ такой жестокости: чтобы отомстить Лисовскому, троицкій воевода Долгорукій велѣлъ казнить въ виду непріятеля польскихъ плѣнниковъ, захваченныхъ русскими, въ числѣ 42 человѣкъ и 19 человѣкъ казаковъ. Казаки и поляки, видя, что виноватъ въ этомъ Лисовскій, велѣвшій казнить четырехъ русскихъ воиновъ, такъ озлобились на него, что хотѣли убить его самого. Съ большимъ трудомъ удалось Сапѣгѣ успокоить разбушевавшихся ратниковъ и гордыхъ польскихъ шляхтичей, и онъ спасъ Лисовскаго отъ вѣрной смерти.

Между тѣмъ, зимніе морозы стали понемногу ослабѣвать, и мало-по-малу наступили весенніе дни. Тяжела досталась эта страшная зима защитникамъ лавры, но и съ наступленіемъ весны положеніе ихъ не сразу улучщилось.

Наступилъ уже май мѣсяцъ, — вся природа ожила отъ продолжительнаго зимняго сна, сбросивъ съ себя ледяныя оковы, растаявшія подъ веселыми лучами весенняго солнца. Только бѣдные троицкіе иноки не могли освободиться отъ тяжелой осады, которая продолжалась уже восьмой мѣсяцъ (съ сентября 1608 г.); болѣзнь попрежнему свирѣпствовала въ стѣнахъ лавры и попрежнему каждый день уносила по нѣскольку новыхъ жертвъ.

7 мая 1609 года Авраамій Палицынъ послалъ въ лавру грамоту, въ которой онъ убѣждалъ иноковъ не падать духомъ и твердо защищать святыню, не сдаваясь до послѣдняго издыханья, до послѣдней капли христіанской крови. Необыкновенною силою и геройскимъ воодушевленіемъ дышали благородныя рѣчи престарѣлаго и вѣрнаго православію келаря, и они не могли не повліять на осажденныхъ, не могли не возбудить въ нихъ новой надежды на заступничество свыше. Въ то же время понамарь Иринархъ, о которомъ мы уже упоминали выше, снова увидѣлъ чудесное знаменіе.

Во время ночной молитвы ему явился въ полуснѣ чудотворецъ Никонъ, одинъ изъ самыхъ близкихъ и любимыхъ учениковъ преподобнаго Сергія, и сказалъ: “Сегодня въ ночь выпадетъ снѣгъ; кто хочетъ выздоровѣть, тотъ пусть натрется этимъ снѣгомъ. Передай всѣмъ, что тебѣ сказалъ это Никонъ”.

На утро Иринархъ разсказалъ о своемъ видѣніи остальнымъ братіямъ. И дѣйствительно, въ ту же ночь выпалъ довольно обильный снѣгъ (не забудемъ, что это было въ маѣ мѣсяцѣ!), и больные натерлись имъ, — послѣ этого страждущіе стали понемногу выздоравливать.

Вскорѣ послѣ того церковный сторожъ, слѣдившій съ башни за дѣйствіями непріятеля, услыхалъ однажды чудное пѣніе. Онъ началъ прислушиваться и вскорѣ убѣдился, что звуки голосовъ раздаются изъ Успенскаго собора. Разбудивъ другихъ сторожей, онъ спросилъ ихъ, не знаютъ ли они, что это значитъ. Они отвѣчали, что вѣроятно это поютъ заутреню или же отпѣваютъ усопшихъ въ этотъ день больныхъ. Но замѣтивъ, что для церковной службы было еще слишкомъ рано (была темная ночь), они снова стали прислушиваться къ чуднымъ голосамъ. Судя по числу голосовъ, это пѣлъ огромный хоръ, и звуки были такъ прекрасны, словно это пѣли не простые люди, а Божьи ангелы. Объятые ужасомъ, сторожа не знали, на что имъ рѣшиться, но потомъ любопытство взяло верхъ надъ страхомъ, и они рѣшились сообща приблизиться осторожно къ храму Успенія и посмотрѣть, кто это поетъ, и откуда могъ взяться ночью такой многочисленный хоръ. Но лишь только они подошли къ вратамъ храма, — пѣніе тотчасъ же прекратилось. Испугавшись еще болѣе и видя, что церковь пуста, они пошли къ сторожу, стоявшему у храма Сошествія Святаго Духа, и разсказали ему о слышанномъ ими пѣніи.

— Да я и сейчасъслышу его! — воскликнулъ сторожъ.

Стали прислушиваться, — дѣйствительно, изъ храма Успенія снова слышался чудный хоръ. Снова подошли поближе, — пѣніе опять прекратилось.

Утромъ сторожа пошли къ воеводѣ и доложили ему о странномъ ночномъ пѣніи. Когда собрались старцы, воины и посторонніе обыватели, то пѣнія уже не было слышно. Тогда всѣ пришли въ неописуемый ужасъ, видя въ этомъ особое знаменіе Божіе, но архимандритъ Іоасафъ успокоилъ ихъ, рѣшивъ устроить въ храмѣ Успенія особый придѣлъ, —и дѣйствительно, какъ только придѣлъ этотъ былъ освященъ (9 мая 1609 года), тотчасъ же болѣзнь стала мало-по-малу ослабѣвать и, наконецъ, совершенно прекратилась.

Но, несмотря на это, положеніе осажденныхъ было очень печально. Герои-защитники пали въ теченіе продолжительной осады, одни — на полѣ брани, другіе — въ стѣнахъ монастыря, истекая кровью отъ полученныхъ въ битвѣ ранъ, или же отъ страшнаго, губительнаго недуга, продолжавшаго всю зиму свое смертоносное дѣло. Мало осталось отъ прежнихъ защитниковъ лавры, и жестокіе враги знали это; поэтому Сапѣга рѣшился сдѣлать отчаянный приступъ въ надеждѣ, что теперь почти некому будетъ отразить его нападеніе.

И вотъ, утромъ 27 мая (1609 г), осажденные замѣтили въ вражескомъ станѣ. необыкновенный шумъ и сильное движеніе: враги готовились къ приступу. Къ полудню конница польская (вершники) стали объѣзжать и осматривать монастырскія стѣны, высматривая самыя удобныя для нападенія мѣста. Вечеромъ того же дня они заняли своими отрядами Клементьевское поле, и, наконецъ, самъ гордый панъ Сапѣга выступилъ изъ укрѣпленнаго лагеря своего, желая показать, что онъ настолько презираетъ слабаго, обезсиленнаго долгою осадой врага, что не желаетъ даже нападать на него врасплохъ: пусть всѣ видятъ, что храбрый Сапѣга идетъ взять приступомъ Троицкую лавру!..

Сидѣльцы троицкіе приготовились, какъ могли, къ встрѣчѣ врага. Они стали кипятить варъ и смолу, втаскивали на стѣну тяжелые камни, служившіе имъ оборонительнымъ оружіемъ, а ввечеру взобрались на вершину стѣнъ и стали ожидать непріятелей.

Въ числѣ защитниковъ были какъ мужчины, такъ и женщины. Архимандритъ Іоасафъ вмѣстѣ съ причтомъ совершалъ богослуженіе въ соборѣ. Ночь была темная, и непріятелей почти не было видно. Вдругъ — съ той стороны, гдѣ расположена Красная Гора, раздались первые выстрѣлы, и непріятели бросились на приступъ. Иноки и ратники, положившись на помощь Божью, рѣшили не сдаваться до послѣдней возможности и скорѣе погибнуть поголовно, чѣмъ отступить. Они дрались съ такимъ страшнымъ ожесточеніемъ, что даже отважный Сапѣга долженъ былъ отступить, потерявъ множество людей и нѣсколько орудій...

Поляки снова стали дожидаться, когда смѣлые защитники сдадутся добровольно, истощенные голодомъ. Дѣйствительно, имъ не оставалось почти никакой надежды на спасеніе: ихъ было теперь не болѣе двухсотъ человѣкъ; остальные храбрецы погибли отъ голода, отъ недуговъ, отъ непріятельскихъ пуль! Но ожидать терпѣливо, въ бездѣйствіи было не въ характерѣ пылкаго пана Сапѣги; прошло нѣсколько времени напряженнаго ожиданія, — и вотъ онъ рѣшился опять сдѣлать приступъ.

Передъ наступленіемъ ночи, когда враги приготовлялись къ атакѣу звѣзды небесныя издавали такой необыкновенно яркій блескъ, что въ лаврѣ было свѣтло какъ днемъ.

Вотъ что разсказываетъ одинъ изъ русскихъ измѣнниковъ, перешедшій къ полякамъ, казацкій атаманъ Андрей Болдырь.

Сговорившись съ ляхами, онъ убѣдилъ всѣхъ своихъ казаковъ, которыми онъ командовалъ, перейти на сторону враговъ; эта ночь была назначена ими для нападенія на монастырь. Болдырь вмѣстѣ со своими казаками притаился въ засадѣ около монастырскаго пруда; они сидѣли тамъ, затаивъ дыханіе и почти не шевелясь, чтобы не выдать инокамъ своего присутствія, — злодѣи условились произвести нападеніе врасплохъ, чтобы поразить защитниковъ лавры неожиданностью и не дать имъ времени сообразить, въ чемъ дѣло, и приготовиться къ отпору.

Такимъ образомъ, спрятавшись, казаки ожидали только условнаго сигнала, чтобы напасть на беззащитныхъ иноковъ съ разныхъ сторонъ одновременно. И вдругъ они видятъ, что между ними и монастыремъ протекаетъ огромная, широкая рѣка, которой прежде они никогда не видали, и по рѣкѣ несутся цѣлые лѣса, стога сѣна, деревья, подводные камни и обломки скалъ. Казаки пришли въ неописуемый ужасъ при видѣ этого чудеснаго явленія и не знали, что имъ дѣлать и на что рѣшиться: бѣжать ли отсюда, или оставаться на мѣстѣ и ждать, что будетъ дальше? И вотъ, въ эту минуту, на берегу чудесной рѣки появились два благолѣпныхъ старца и, обратясь къ казакамъ, суровымъ голосомъ произнесли слѣдующія слова: “Вотъ такъ поплывете и вы! Образумьтесь, пока еще не поздно!”

Послѣ этого старцы повернулись лицомъ къ монастырю и сказали, обращаясь къ осажденнымъ инокамъ: “Ложитесь спать, братіе! Ничего не бойтесь, — ничего не случится!”

— Вслѣдъ за тѣмъ, — разсказывалъ Болдырь, — и рѣка и старцы стали невидимы, и вся окрестность снова приняла свой прежній, спокойный видъ.

Напуганные и смущенные этимъ неожиданнымъ и вѣщимъ знаменіемъ, казаки-измѣнники хотѣли было обратиться въ бѣгство, но не могли привести свое намѣреніе въ исполненіе, такъ какъ ноги имъ не повиновались, словно какая-то посторонняя сила удерживала ихъ на мѣстѣ.

Послѣ этого происшествія Андрей Болдырь, придя въ себя, сталъ уговаривать казаковъ не переходить на сторону еретиковъ и враговъ Россіи и православія. Они согласились съ нимъ и покинули вражескій станъ, чтобы уже болѣе туда не возвращаться.

Между тѣмъ, поляки въ то время, какъ Болдырь сидѣлъ въ засадѣ около пруда, также приготовились къ нападенію и ждали только условнаго сигнала изъ пушки. Но въ эту ночь не суждено было имъ произвести нападенія; какъ предсказали свѣтозарные старцы, такъ и случилось: нападете это не состоялось. По какой-то совершенно непонятной причинѣ случилось такъ, что сигнальная (вѣстовая) пушка произвела условный выстрѣлъ не во-время, а гораздо раньше, чѣмъ было назначено; такой неожиданный сигналъ раньше времени произвелъ переполохъ и суматоху среди польскаго стана. Всѣ бросились къ оружію, не понимая въ чемъ дѣло; но такъ какъ сигнала ожидали гораздо позже, то не всѣ ляхи успѣли вооружиться, а, между тѣмъ, выстрѣлъ сигнальной пушки былъ услышанъ въ обители, и защитники ея тотчасъ поняли, что это значитъ. Предвидя наступающую опасность, они, не теряя ни минуты, бросились на стѣны и произвели нѣсколько ружейныхъ залповъ, чтобы этимъ самымъ показать врагамъ, что они бодрствуютъ и каждую минуту готовы съ оружіемъ въ рукахъ встрѣтить ихъ. Всѣ распоряженія ляховъ совершенно разстроились: видя, что монахи ожидаютъ ихъ нападенія, они смутились и не рѣшились на приступъ. Они были напутаны тѣмъ болѣе, что выстрѣлами изъ лавры было убито нѣсколько польскихъ ратниковъ. Все это произошло такъ странно, неожиданно, а главное — непонятно, что уже нечего было и думать о нападеніи на стѣны монастыря.

Такъ и не выяснилось, кто выстрѣлилъ изъ сигнальной пушки раньше назначеннаго часа. Какъ ни старались выпытать это и разслѣдовать польскіе начальники, такъ это и осталось втайнѣ.

Иноки видѣли въ этомъ особенную милость Божію и заступничество преподобнаго Сергія. Это еще болѣе ободрило ихъ и оживило надеждою на благополучный конецъ осады.

Между тѣмъ, гордость пана Сапѣги понесла жестокій ударъ: онъ никакъ не могъ помириться съ тѣмъ, что ему приходится почти цѣлый годъ осаждать мирную обитель и до сихъ поръ онъ не добился никакого успѣха. Осада началась въ августѣ 1608 года; прошла осень, прошла и зима, наступило лѣто, приближался уже августъ 1609 года, а Троицкая обитель стояла, такъ же незыблемо и побѣдоносно возвышаясь передъ его глазами, какъ и годъ тому назадъ!

Послѣ этой неудачи въ таборъ Сапѣги пришли русскіе измѣнники: Грамматинъ, Салтыковъ, а также панъ Зборовскій, который незадолго передъ тѣмъ былъ разбитъ юнымъ бояриномъ Скопинымъ-Шуйскимъ въ сраженіи подъ Тверью. Придя въ лагерь Сапѣги и осмотрѣвъ снаружи стѣны обители, надменный и самонадѣянный Зборовскій сталъ смѣяться надъ Сапѣгою, говоря:

— Хорошъ же ты полковникъ и воитель, если такое жалкое лукошко не можешь взять въ цѣлый годъ! Стыдись! Вѣдь это — не крѣпость, а просто — воронье гнездо!

Слова эти еще болѣе раздражили Сапѣгу, который сознавалъ свое безсиліе, но не хотѣлъ сознаться въ этомъ передъ другими. И вотъ онъ рѣшился на новый приступъ съ соучастіемъ Зборовскаго. Но и на этотъ разъ ляхи были позорно разбиты и всѣ ихъ “стѣнобитныя хитрости”, т.-е. осадныя орудія и передвижныя башенки, и “тараны” были захвачены въ плѣнъ осажденными и порублены на дрова.

Послѣ этой неудачи Сапѣга злорадно смѣялся надъ самонадѣянностью Зборовскаго:

— Что же ты самъ, пане, не могъ взять это воронье гнездо? А еще похвалялся, что ты сразу истребишь весь монастырь! Видно, ты на словахъ только такой храбрецъ!

И посрамленный Зборовскій долженъ былъ со стыдомъ согласиться, что похвальба его дѣйствительно была неосновательна и что обитель Троицкую не такъ легко взять приступомъ, как ему казалось.

Глава IV

Это былъ послѣдній серьезный приступъ. Послѣ этой неудачи ни Сапѣга ни Зборовскій не рѣшались уже дѣлать нападенія на стѣны монастыря, а рѣшились дожидаться осени. Они не могли рѣшиться уйти отъ обители, не покончивъ съ нею и съ ея защитниками. Самолюбіе ихъ обоихъ сильно страдало. Да и въ самомъ дѣлѣ! не удивительно ли, что огромное польское войско подъ начальствомъ опытныхъ и храбрыхъ полководцевъ цѣлый годъ осаждаетъ мирную обитель, гдѣ живутъ иноки, совершенно непривычные къ военному дѣлу, — и цѣлый годъ прошелъ, и наступалъ уже другой, а все-таки не было никакихъ результатовъ?!.

Всѣ попытки ляховъ оставались тщетными, но гордый Сапѣга и его, воины никакъ не хотѣли признать, что святая обитель охраняется Высшимъ Промысломъ и надѣялись на свою ловкость и опытность и на силу польскаго оружія. Однакоже, теперь они рѣшились не дѣлать нападенія и ожидать, когда голодъ и холодъ поневолѣ заставятъ троицкихъ сидѣльцевъ просить пощады. Они отлично знали, что съѣстные припасы у монаховъ истощились и несчастные дошли уже до послѣдней крайности. Ждать помощи изъ Москвы было бы безразсудно, такъ какъ древняя столица также въ то время была осаждена ляхами и танже терпѣла страшный недостатокъ. Это было самое тяжелое время какъ для Москвы, такъ и для Троицкой лавры. Цѣна на хлѣбъ повысилась до такой степени, что бѣднякамъ, не имѣвшимъ средствъ, оставалось только умирать съ голоду. Между тѣмъ, у большинства населенія не было не только хлѣба, но даже и денегъ, потому что всѣ промыслы прекратились и заработать хотя бы грошъ для своего пропитанія было негдѣ. Куда итти на заработокъ, когда вокругъ города стоятъ непріятельскія войска и не пропускаютъ ни туда ни сюда: ни въ городъ ни изъ города!!.

Ужасное было это время на Руси! Поля оставались необработанными, хлѣбъ гнилъ или сохъ на корню, и некому было снимать его! Стоитъ ли заботиться объ этомъ, когда вся страна наводнена страшными, безжалостными врагами! Стоитъ ли собирать хлѣбъ, когда завтра же буйная, необузданная шайка польскйхъ мародеровъ — грабителей налетитъ на село, какъ саранча, и отниметъ все имущество, сожжетъ скирды, разрушитъ или спалитъ все село, а жителей уведетъ въ плѣнъ или же истребитъ огнемъ и мечомъ! Не до того было, чтобы заботиться о посѣвахъ! Въ пору было только спасать собственную жизнь и жизнь своихъ близкихъ. Многіе покидали свои родныя села и бѣжали, куда глаза глядятъ, чтобы только спастись отъ разбойниковъ-ляховъ, не щадившихъ ни стариковъ, ни женщинъ, ни дѣтей... Какіе могли быть честные, трудовые заработки, когда каждый старался ограбить сосѣда, воспользоваться чужимъ добромъ?!. Да и пойдетъ ли на умъ работа, когда знаешь, что завтра тебя могутъ убить вмѣстѣ со всей твоей семьей!..

Современники, оставившіе намъ воспоминанія объ этомъ тяжеломъ, смутномъ времени, которое получило названіе “лихолѣтія” (1603-1613г.), утверждаютъ, что въ февралѣ 1609 г. одна четверть сырой ржи стоила рубль, а сухой — сорокъ алтынъ, т.-е. 1 руб. 20 коп.; возъ сѣна продавался по три рубля и даже дороже. Въ маѣ цѣна на рожь поднялась до двухъ рублей за четверть; четверть гречневой муки доходила до трехъ рублей; овесъ продавался по 1 р. 20 к. за четверть. Возъ сѣна въ маѣ мѣсяцѣ 1609 г. стоилъ уже четыре рубля. За корову платили 20 рублей. Недостатокъ въ топливѣ былъ такъ великъ, что стали разбирать на дрова дворы, заборы, ворота, крыши домовъ и разныя надворныя постройки. Не забудемъ, что Россія всегда была богата лѣсами и что недостатка въ топливѣ у насъ никогда не было и не могло быть. Но въ то время прекратился подвозъ лѣса, такъ какъ всѣ дороги были заняты непріятельскими шайками, которыя грабили обозы и проѣзжихъ и убивали путешественниковъ. Въ то же время алчные и скупые торговцы старались пользоваться удобнымъ случаемъ, чтобы хорошенько поживиться на счетъ несчастныхъ, которые отдавали имъ свой послѣдній грошъ. Вмѣсто того, чтобы помочь голодающимъ своими средствами и запасами, накопленными для продажи, жадные купцы продавали и дрова и съѣстные припасы втридорога, такъ какъ знали, что бѣдняки поневолѣ не станутъ очень торговаться съ ними, когда нужда заставитъ истратить послѣднюю копейку. Эти безчеловѣчные торговцы совсѣмъ забывали заповѣдь Христа, Который училъ насъ дѣлиться съ неимущимъ послѣднею рубашкой, послѣднимъ кускомъ насущнаго хлѣба. Купцы, имѣвшіе большіе запасы, нарочно прятали ихъ и продавали лишь незначительное количество, зная навѣрное, что чрезъ нѣсколько времени всеобщая нужда еще болѣе возрастетъ, а отъ этого возрастутъ также и цѣны на продукты, — и вотъ тогда-то они попользуются вполнѣ всѣми выгодами своего положенія, продавая товары по небывалой цѣнѣ. И эти жадные купцы, эти грабители народа, разорители своихъ родныхъ братьевъ не ошиблись въ своихъ низкихъ расчетахъ: дѣйствительно, вскорѣ цѣна на четверть ржи дошла до семи рублей!..

Видя такое безцеремонное и безсовѣстное грабительство, царь московскій — Василій Шуйскій — самъ вступился за несчастныхъ страдальцевъ, голодавшихъ и не имѣвшихъ возможности покупать самые необходимые припасы по такой небывалой цѣнѣ. Онъ сталъ убѣждать торговцевъ, чтобы они одумались, пожалѣли своихъ согражданъ, такихъ же православныхъ христіанъ, какъ и они, и не поступали, какъ басурмане и безбожные еретики, не щадящіе ближняго ради своей выгоды. При этомъ онъ умолялъ ихъ не прятать хлѣба, а пустить его въ продажу по доступной цѣнѣ. Но купцы отвѣчали на это царю, что всѣ запасы ихъ истощились и теперь уже почти все распродано; что было запасено. Тогда царь Василій и патріархъ Гермогенъ обратились къ келарю Троицкой лавры —Авраамію Палицыну, о которомъ мы уже не разъ упоминали въ нашемъ повѣствованіи, и просили его помочь дѣлу и посовѣтовать, какъ поступить въ этомъ случаѣ, чтобы преклонить непреклонныхъ и облегчить тяжелую участь несчастныхъ и голодающихъ.

И вотъ престарѣлый и мудрый Авраамій рѣшился помочь бѣдствующему народу. Зная, что на Троицкомъ подворьѣ, въ Богоявленскомъ монастырѣ, оставался еще небольшой запасъ зернового хлѣба, онъ велѣлъ пустить его въ продажу по невысокой цѣнѣ. И стали иноки продавать монастырскій хлѣбъ, такъ что несчастные вновь ободрились и надежда на спасеніе затеплилась въ ихъ ожесточенныхъ и унылыхъ душахъ. Купцы также посбавили спеси и поневолѣ должны были спустить прежнія высокія цѣны, а не то никто не сталъ бы покупать у нихъ.

Но вотъ запасы монастырскіе стали уже истощаться и приходить къ концу. Грозила опять возвратиться прежняя дороговизна и всеобщее голоданіе... Въ это время Господь опять сжалился надъ несчастными и послалъ чудесное знаменіе: инокъ, завѣдывавшій выдачею ржи и пшеницы изъ монастыря, замѣтилъ, что въ стѣнѣ, надъ самыми закромами, образовалось отверстіе, величиною въ человѣческую голову, и оттуда сыплется рожь прямо въ закрома. Подставивъ черпакъ, онъ насыпалъ цѣлую четверть ржи; подставилъ опять, — и опять набралась цѣлая четверть. Въ страхѣ и смятеніи инокъ побѣжалъ сообщить о чудесномъ явленіи самому Авраамію. Благочестивый келарь успокоилъ его, сказавъ, что это знаменіе свыше. И дѣйствительно, долгое время зерно безпрерывно сыпалось изъ отверстія въ закрома, такъ что запасъ все не истощался, и много народа было спасено отъ ужасной голодной смерти, благодаря этой особой милости Божіей. Келарь приказалъ продавать эту рожь по низкой цѣнѣ, а кто не въ силахъ платить, то и такъ давать, безвозмездно. И собралась у вратъ монастырской кладовой огромная толпа голоднаго, истощеннаго народа, — и всѣ они получали хлѣбъ по низкой цѣнѣ, а многіе и безплатно, и благодарили Творца, спасшаго имъ жизнь, когда они уже съ часа на часъ ожидали неминуемой гибели...

Спасая такимъ образомъ бѣдствующихъ и изнеможенныхъ отъ голодной смерти, Троицкая лавра оказала еще и другую услугу нашему дорогому отечеству. Во все продолженіе смутнаго времени, этого ужаснаго лихолѣтiя, изъ лавры разсылались по городамъ грамоты-воззванія, въ которыхъ настоятели и проповѣдники призывали народъ къ вѣрности царю и православію. Они старалясь ободрить защитниковъ родины, возбудить въ нихъ преданность престолу, укрѣпить вѣру въ Высшій Промыслъ, — и грамоты эти имѣли огромное и благотворное вліяніе на сердца русскихъ воиновъ, а также городского и сельскаго населенія; такія посланія разсылались по всѣмъ городамъ, и духовенство и воеводы, получая ихъ, собирали народъ на площадяхъ и во всеуслышаніе читали ему призывный кличъ храбрыхъ защитниковъ Троицкой лавры. Самая защита лавры въ теченіе почти полутора года (16 мѣсяцевъ) служила добрымъ и поощряющимъ примѣромъ для унывающихъ и падающихъ духомъ. Эта продолжительная защита несомнѣнно показывала имъ, что вѣрность престолу и Церкви всегда найдетъ поддержку и защиту отъ Господа Бога и никакіе враги, несмотря на свою многочисленность и алчность, не въ силахъ одолѣть насъ, если мы сами не подчинимся ихъ льстивымъ рѣчамъ и не поддадимся ихъ натиску, твердо и непреклонно защищая родную страну! Грамоты Авраамія Палицына, келаря лавры, читались съ жадностью въ Москвѣ и другихъ городахъ и будили въ душахъ слушателей самыя благородныя чувства.

Между тѣмъ, время шло, и обстоятельства стали нѣсколько измѣняться къ лучшему. Появилась надежда, что и бѣдственной осадѣ лавры скоро наступитъ желанный конецъ. Многіе города уже давно убѣдились въ томъ, что , , тушинскій царекъ” былъ просто наглый обманщикъ, самозванецъ, а вовсе не сынъ царя Іоанна Грознаго, и стали, одинъ за другимъ, понемногу отпадать отъ него. Отчасти причиною этого было также и то, что ляхи облагали горожанъ невыносимыми, тяжкими поборами, притѣсняли ихъ всячески и очень часто просто грабили, нисколько не стѣсняясь. Особенно беззастѣнчивы и наглы были въ этомъ случаѣ русскіе измѣнники и казаки. Притомъ по землѣ русской распространилась радостная вѣсть о томъ, что на защиту родины ополчился юный полководецъ Скопинъ-Шуйскій.

Князь Михаилъ Скопинъ-Шуйскій былъ однимъ изъ главныхъ освободителей земли русской отъ польскаго нашествія, однимъ изъ самыхъ отважныхъ и непоколебимыхъ борцовъ за вѣру православную и святую Русь, — поэтому мы должны сказать о немъ нѣсколько словъ.

Этому молодому герою въ то время было всего 24 года. Несмотря на столь юный возрастъ, онъ уже пользовался громкою и почетною извѣстностыо, — въ одинъ годъ стяжалъ себѣ славу, которой иные полководцы добиваются цѣлые десятки лѣтъ, а многіе такъ и умираютъ, не достигнувъ ея. Кромѣ блестящей славы, юный князь Скопинъ-Шуйскій пользовался тѣмъ, что еще дороже и достается въ удѣлъ далеко не всѣмъ героямъ, это — всеобщая любовь народная, которая окружала его всюду и предшествовала ему: куда бы онъ ни являлся, вездѣ встрѣчали его какъ дорогого, желаннаго гостя, вездѣ смотрѣли на него не только какъ на воителя и защитника родины, но и какъ на смѣлаго поборника истины и справедливости, заступника слабыхъ и угнетенныхъ. Всѣ добрые люди, всѣ лучшіе граждане земли русской видѣли въ немъ человѣка, призваннаго Самимъ Небомъ для того, чтобы успокоить раздоры, прекратить смуты, волновавшіе нашу родину, спасти русскій престолъ отъ гибели и Русь отъ иноземнаго нашествія. И всю эту любовь юный Скопинъ пріобрѣлъ своимъ добрымъ, ласковымъ обращеніемъ, своимъ благороднымъ характеромъ, а не блестящими подвигами на полѣ брани.

Еще раньше, нежели ему пришлось выступить на защиту родины отъ внѣшнихъ враговъ, онъ успѣлъ уже пріобрѣсти всеобщее уваженіе, любовь и, главное, полное довѣріе: всѣ были твердо убѣждены, что этотъ человѣкъ не станетъ кривить душой, угождать “и нашимъ и вашимъ” не перейдетъ на сторону враговъ, не соблазнится ихъ льстивыми рѣчами, — и такое довѣріе, такая любовь были ему гораздо дороже всякой славы и почестей. При своемъ благородномъ, открытомъ характерѣ, этотъ молодой человѣкъ отличался удивительною энергіей, неустанною дѣятельностью: онъ не боялся никакихъ препятствій, стремясь къ благородной цѣли, ничто не могло удержать его отъ исполненія задуманнаго намѣренія.

Князь Михаилъ, прежде всего, считалъ необходимымъ призвать на помощь шведовъ, чтобы съ помощью ихъ войскъ изгнать ляховъ изъ предѣловъ Россіи. Ему удалось заключить со шведами очень выгодный для насъ союзъ; заручившись этою поддержкой, князь Скопинъ пошелъ на освобожденіе Москвы.

Рѣшившись выступить на защиту Троицкой лавры и очистить страну отъ шаекъ грабителей, князь Скопинъ отлично понималъ, что ему не справиться съ непріятелями, если подъ начальствомъ его будутъ только войска, составленныя изъ русскихъ ратниковъ, такъ какъ нерѣдко случалось, что русскіе, подданные царя Василія, неожиданно переходили на сторону самозванца, и благодаря такимъ измѣнамъ даже самый лучшій полководецъ легко могъ потерпѣть пораженіе и не достигнуть своей цѣли. Ему надо было найти себѣ такихъ помощниковъ, которые не захотѣли бы переходить на сторону поляковъ, и онъ понималъ, что такими помощниками могутъ быть шведы: имъ было выгодно нанести ударъ польскому могуществу, которое было опасно для самой Швеціи, Въ этомъ случаѣ юный Скопинъ проявилъ необыкновенный умъ и проницательность: онъ первый нашелъ средство для борьбы съ поляками, соединившись со шведами, и онъ же сумѣлъ заключить дружбу со шведскимъ правительствомъ.

Шведы уже давно были озабочены тѣмъ, что самозванецъ имѣлъ такой блестящій успѣхъ въ предѣлахъ русской земли, — они понимали, что ему помогаютъ ляхи, которымъ выгодно было производить и поддерживать смуту на Руси. Шведы понимали также, что если самозванецъ одержитъ верхъ и ему удастся овладѣть русскимъ престоломъ, то, конечно, поляки потребуютъ отъ него благодарность за оказанную ими поддержку и заставятъ его присоединить русскія войска къ польскимъ, чтобы соединенными силами объявить войну Швеціи, и тогда шведамъ пришлось бы очень плохо. Имъ было невыгодно воцареніе Лжедимитрія на русскомъ престолѣ: ихъ прямая выгода состояла въ томъ, чтобы недопустить до этого, — и Скопинъ, воспользовавшись этою враждою, рѣшился заключить союзъ со шведскимъ королемъ.

Расчетъ его оказался совершенно вѣренъ. Король шведскій Карлъ IX опасался союза русскихъ съ поляками, такъ какъ ляхи хотѣли отнять у него Эстонію и Ливонію, а самого его свергнуть съ престола. Мало того, проницательный король Карлъ IX надѣялся также, что его дружеская помощь московскому царю не останется безъ вознагражденiя, и въ благодарность за нее онъ получитъ отъ Россіи область, соприкасающуюся съ шведскими границами. Во всякомъ случаѣ такой союзъ былъ выгоденъ какъ для Швеціи, такъ и для Россіи.

Поэтому король шведскій очень охотно отозвался на просьбу Скопина и обѣщалъ помогать ему деньгами и оружіемъ. На помощь Скопину былъ посланъ шведскій полководецъ Делагарди.

Король принималъ такое горячее участіе въ судьбѣ русскаго престола, что даже послалъ новгородцамъ грамоту, въ которой самъ подтверждалъ, что военная помощь скоро будетъ имъ выслана изъ Швеціи, чтобы они не сомнѣвались въ его готовности помочь имъ, при чемъ убѣждалъ ихъ не падать духомъ и не сдаваться обманщику, а крѣпко стоять за своего законнаго государя Василія и за свою старую “греческую вѣру”. Подобныя же грамоты были разосланы шведскими начальниками и въ другіе сѣверные русскіе города.

И вотъ, весною 1609 года, въ городѣ Выборгѣ дѣйствительно былъ подписанъ договоръ между шведами и русскими. Представителями и уполномоченными со стороны Россіи были посланы: стольникъ Семенъ Головинъ и дьякъ Сыдавный-Зиновьевъ. На основаніи этого договора шведскій король обязывался выставить вспомогательное войско, состоящее изъ 3000 пѣхотинцевъ и двухъ тысячъ конницы. Царь Василій Ивановичъ, въ вознагражденіе за такую значительную помощь, обязывался съ своей стороны отказаться отъ своихъ правъ на Ливонію и, кромѣ того, отдавалъ шведамъ русскій пограничный городъ Кегсгольмъ (иначе называемый Корела) вмѣстѣ съ уѣздомъ; сверхъ этого, онъ обязанъ былъ также уплатить шведамъ довольно крунную сумму деньгами.

При этомъ Швеція и Россія заключили оборонительный союзъ противъ Польши: въ случаѣ войны съ поляками, русскіе должны были помогать шведамъ, а шведы — русскимъ. Въ огражденіе мирныхъ жителей, царь Василій потребовалъ, чтобы шведскія войска не трогали беззащитныхъ и миролюбивыхъ обывателей, не требовали съ нихъ никакихъ поборовъ и, вообще, никого не обижали въ предѣлахъ Россіи; плѣнниковъ польскихъ и литовскихъ они имѣли право казнить или отпускать на выкупъ по своему усмотрѣнію, а плѣнныхъ русскихъ обязывались отдавать обратно на выкупъ. И все это войско шведское поступало подъ начальство князя Михаила Скопина-Шуйскаго. Вотъ какимъ образомъ юный герой оказался во главѣ значительной военной силы и прежде всего пошелъ на освобожденіе осажденной Троицкой лавры.

Непріятели начали понемногу отступать передъ нимъ, сначала очень неохотно и медленно, предполагая, что это не такой опасный полководецъ, котораго можно серіозно опасаться. Но по мѣрѣ того, какъ онъ двигался отъ Новгорода къ Москвѣ, всѣ враги наши понемногу убѣдились, что борьба съ нимъ имъ не подъ силу. Сначала Скопинъ двинулся на Торжокъ, оттуда продолжалъ свое побѣдоносное шествіе на Тверь, потомъ еще дальше, все приближаясь къ Москвѣ, дошелъ до Александровской слободы. Въ это время въ Москвѣ былъ страшный голодъ, и всеобщее уныніе овладѣло жителями древней столицы... Имъ казалось, что уже наступаютъ послѣдніе дни и ждать спасенья уже неоткуда! Но вотъ раздается радостный колокольный звонъ, народъ спѣшитъ въ храмы, чтобы возблагодарить Творца, въ церквахъ поютъ благодарственные молебны: пришла вѣсть, что князь Михаилъ Васильевичъ приближается къ Москвѣ. “Скопинъ приближается!” Это значитъ, что пришелъ конецъ тяжелымъ страданіямъ, скоро осада будетъ снята, ляхи, позорно разбитые, удалятся отъ предѣловъ столицы.

И радость и ликованіе народа московскаго оказались не напрасны: юный герой оправдалъ надежды, которыя возлагались на него. Тушинцы поспѣшили убраться изъ-подъ Москвы, дороги стали свободны, подвозъ съѣстныхъ припасовъ возобновился безпрепятственно, и царь Василій Шуйскій удержался на московскомъ престолѣ, съ котораго его хотѣлъ свергнуть польскій самозванецъ.

Говорятъ обыкновенно, что люди почитаютъ и превозносятъ своихъ героевъ, когда они далеко, когда они дѣйствуютъ гдѣ-то вдали, когда слухи о ихъ подвигахъ долетаютъ до насъ, только благодаря стоустой молвѣ; но стоитъ только герою появиться у насъ на глазахъ, поселиться среди насъ, такъ чтобы мы видѣли его каждый день, какъ простого, обыкновеннаго человѣка, — и тотчасъ уваженіе и преклоненіе передъ нимъ начинаютъ мало-по-малу ослабѣвать: мы привыкаемъ къ нему и забываемъ о совершенныхъ имъ подвигахъ. Со Скопинымъ этого не случилось: чѣмъ долѣе онъ жилъ въ Москвѣ, тѣмъ болѣе привязывался къ нему народъ и тѣмъ болѣе уважалъ его. Старый царь Василій былъ бездѣтенъ, и народъ московскій уже сталъ говорить, что послѣ его смерти престолъ долженъ перейти ко всеобщему любимцу, князю Михаилу Скопину — тѣмъ болѣе, что юный герой приходился царю роднымъ племянникомъ.

Царь Василій зналъ объ этомъ и сначала смотрѣлъ на племянника благосклонно, относясь къ нему, какъ къ близкому человѣку, родственнику. Онъ вѣрилъ, что юный Михаилъ не будетъ дѣйствовать противъ дяди и не воспользуется любовью народною, чтобы свергнуть его съ престола.

И князь Михаилъ былъ вполнѣ достоинъ такого полнаго довѣрія; онъ не способенъ былъ интриговать и злоумышлять противъ избраннаго народомъ помазанника Божія. Но вотъ въ народѣ стали распространяться страшные слухи. Когда Скопинъ былъ еще въ Александровской слободѣ, то одинъ изъ бывшихъ мятежниковъ, перешедшій на сторону Шуйскаго, — рязанскій дворянинъ по имени Прокопій Ляпуновъ, прислалъ Скопину грамоту, въ которой предлагалъ ему воспользоваться народною любовью и свергнуть съ престола стараго дядю, чтобы самому овладѣть русскимъ престоломъ. При этомъ Ляпуновъ предлагалъ ему свою помощь. Юный Скопинъ былъ возмущенъ такимъ низкимъ предложеніемъ, въ пылу негодованія разорвалъ присланную ему грамоту и съ гнѣвомъ бросилъ ее въ лицо ляпуновскимъ посланцамъ. При этомъ онъ велѣлъ схватить ихъ и отправить въ Москву, чтобы царь Василій самъ разслѣдовалъ это дѣло и распорядился по своему усмотрѣнію. Но посланные Ляпунова стали просить, чтобы онъ помиловалъ ихъ и отпустилъ съ миромъ въ Рязань, откуда они пріѣхали. Видя, что, дѣйствительно, они нисколько не виноваты и не знаютъ даже содержанія грамоты, а виноватъ одинъ Ляпуновъ, Скопинъ по добротѣ своего мягкаго сердца сжалился надъ несчастными, которыхъ царь Василій, вѣроятно, велѣлъ бы казнить, не разобравъ дѣла, — поэтому князь Михаилъ отпустилъ ихъ въ Рязань и не донесъ царю обо всемъ этомъ происшествіи. Но объ этомъ узнали другіе и тотчасъ же донесли царю Василію, утверждая, что князь Михаилъ не прочь бы воспользоваться помощью Ляпунова и свергнуть его съ престола, чтобы самому стать царемъ московскимъ.

— Если бы, — говорили они, — князь не держалъ на царя злого умысла, то онъ сейчасъ же донесъ бы ему объ измѣнѣ Ляпунова и прислалъ бы ему пословъ его, выдавъ ихъ головою. Но онъ этого не сдѣлалъ. Значитъ, ему по сердцу пришлось предложеніе измѣнника!

Услышавъ объ этомъ, царь Василій сталъ также подозрѣвать племянника въ гнусныхъ замыслахъ. Но такія низкія подозрѣнія были совершенно несправедливы и неосновательны: благородный юноша вовсе не злоумышлялъ противъ помазанника Божія. Дальнѣйшими своими поступками и безупречною жизнію онъ доказалъ, что у него никогда не было на душѣ такихъ коварныхъ замысловъ.

Такъ вотъ каковъ былъ тотъ, кто былъ главнымъ освободителемъ нашей родины отъ вражескаго нашествія! Вотъ каковъ былъ тотъ герой, который спасъ Троицкую лавру отъ лихихъ супостатовъ.

Молва о юномъ героѣ донеслась и до стѣнъ Троицкой обители. Лишь только услыхали иноки, что князь Скопинъ принялъ начальство надъ войсками и идетъ на освобожденіе ихъ дорогой обители, они тотчасъ ободрились и воспрянули духомъ. Они знали теперь, что уже недолго имъ осталось терпѣть лишенія, недолго уже проклятымъ “еретикамъ” торжествовать и издѣваться надъ самоотверженными подвижниками.

Услыхавъ о приближеніи отважнаго царскаго племянника, панъ Сапѣга смутился: на него напали страхъ и нерѣшительность. Окружающіе совѣтовали ему не пугаться и не отступать, а продолжать осаду до конца.

— Если же Скопинъ появится подъ стѣнами обители, — говорили они, — то мы, храбрые ляхи, не побоимся презрѣннаго москаля и дадимъ ему такой отпоръ, что онъ долго не забудетъ, что значитъ вступать въ борьбу съ непобѣдимымъ польскимъ шляхетствомъ! Мы накажемъ его за дерзость и научимъ впередъ быть осторожнѣе!..

Такъ говорили, похваляясь, самонадѣянные ляхи. Сапѣга сначала не рѣшался послѣдовать ихъ совѣту и отступилъ отъ монастыря; съ большимъ войскомъ онъ двинулся по направленію къ городу Калязину, но потомъ ему стало стыдно, что онъ боится вступить въ битву съ княземъ Михайломъ, — и онъ рѣшился не избѣгать сраженія.

Скопинъ, бывшій тогда въ Калязинѣ, узнавъ о приближеніи Сапѣги, рѣшился тотчасъ же показать полякамъ, что онъ ихъ не боится и повелъ свои войска въ бой. Подъ самымъ Калязинымъ произошла страшная, безпощадная рѣзня, которая продолжалась цѣлый день. Счастіе переходило то къ ляхамъ, то къ русскимъ; наконецъ, передъ самымъ заходомъ солнца, Скопину удалось рѣшительнымъ натискомъ разбить на голову надменныхъ враговъ. Ляхи обратились въ бѣгство, оставивъ на полѣ битвы множество убитыхъ и раненыхъ.

Русскія войска преслѣдовали поляковъ вплоть до Рябова мбнастыря и многихъ перебили во время этого бѣгства. Вернувшись къ Калязину, они собрали огромное количество разной военной добычи: пушекъ, ружей, знаменъ; вмѣстѣ съ этими трофеями и со множествомъ плѣнниковъ князь Скопинъ торжественно вступилъ въ Калязинъ, гдѣ народъ радостно встрѣчалъ его, привѣтствуя, какъ своего избавителя.

Благодаря приближенію Скопина, троицкіе защитники такъ ободрились, что тотчасъ же рѣшили произвести вылазку и напасть неожиданно на казачьи полки, стоявшіе на берегахъ рѣки Кончуры, протекающей близъ монастырскихъ стѣнъ; произошло рѣшительное побоище, въ которомъ монастырскіе ратники одержали блистательную побѣду; послѣ битвы они собрали также значительную военную добычу: оружіе, хлѣбные запасы, а также цѣлыя стада коровъ и овецъ. Послѣдняя добыча была въ особенности драгоцѣнна ддя осажденныхъ, которымъ приходилось за послѣднее время почти умирать съ голоду: это дало имъ возможность подкрѣпить свои силы и съ новой надеждой дожидаться терпѣливо прибытія Скопина, на котораго они возлагали всѣ свои упованія.

Между тѣмъ, ляхи, разбитые Скопинымъ подъ Калязинымъ, хотѣли непрѣнно хоть чѣмъ-нибудь отмстить русскимъ за свое позорное пораженіе, — и вотъ дикія шайки грабителей набросились на сосѣднія села и деревни, разсѣянныя по сосѣднимъ уѣздамъ: Дмитровскому, Александровскому и Ростовскому, и стали разорять все, что попадалось имъ на пути, истребляя дома и избы, грабя жителей и убивая беззащитныхъ женщинъ и дѣтей, угоняя съ собой стада, чтобы хоть этимъ причинить какой — нибудь ущербъ окрестному населенію.

Но недолго пришлось торжествовать этимъ необузданнымъ, дикимъ грабителямъ и разбойникамъ: 1 октября Скопинъ-Шуйскій захватилъ городъ Переяславль и остановился здѣсь, чтобы дождаться своихъ вѣрныхъ союзниковъ — шведовъ, которые отстали отъ него. Дождавшись прихода шведскихъ войскъ, онъ повелъ ихъ на Александровъ, который также былъ взятъ ими послѣ нѣкотораго сопротивленія. Въ битвѣ 18 октября гордый панъ Сапѣга былъ разбитъ на голову Скопинымъ подъ Александровомъ и съ позоромъ бѣжалъ.

Послѣ этого пораженія онъ вынужденъ былъ искать себѣ спасенія опять въ своемъ троицкомъ лагерѣ, поэтому снова очутился подъ Троицкой лаврой. Онъ былъ такъ напуганъ, что уже не рѣшался дѣлать новое нападеніе на стѣны монастыря, — однакоже, близость такого озлобленнаго врага не обѣщала ничего хорошаго и невольно вызывала безпокойство. Поэтому князь Скопинъ, въ предупрежденіе всякой опасности и желая отбить у Сапѣги охоту отъ дальнѣйшихъ попытокъ овладѣть обителью, поспѣшилъ послать туда отрядъ воиновъ въ числѣ 800 человѣкъ, подъ начальствомъ Жеребцова, — человѣка храбраго, дѣятельнаго и вполнѣ преданнаго Скопину, такъ что на него можно было вполнѣ положиться. Этотъ Жеребцовъ уже и ранѣе доказалъ свою храбрость и опытность въ военномъ дѣлѣ, освободивъ изъ рукъ непріятелей Ипатьевскій монастырь.

Прибывъ въ лавру, онъ тотчасъ принялъ въ свое вѣдѣніе всѣ хлѣбные запасы обители, и когда начали ихъ считать и мѣрять, чтобы привести въ извѣстность, сколько еще осталось муки, пшена, картрфеля и остальныхъ припасовъ, то оказалось, что количество ихъ за послѣдніе два-три мѣсяца не только не убавилось, а даже увеличилось. Тутъ только иноки и ратники поняли, что это было благодаря заступничеству св. Сергія, не допустившаго, чтобы православные погибали съ голоду.

Однакоже, несмотря на прибытіе вспомогательнаго отряда, посланнаго Скопинымъ, Сапѣга все-таки продолжалъ держаться въ лагерѣ, подъ стѣнами монастыря. Такая настойчивость показывала, что онъ еще не совсѣмъ оставилъ надежду овладѣть монастырскими сокровищами. Онъ надѣялся, что ему удастся соединить свое полуразбитое и ослабленное пораженіемъ подъ Калязинымъ войско съ отрядомъ самозванца, стоявшаго все время подъ Москвою, въ селѣ Тушинѣ. Если бы это соединеніе удалось, то общими силами они бы сдѣлали еще разъ попытку овладѣть монастыремъ, и не извѣстно, чѣмъ бы кончилась эта попытка! Но замыслы его были разрушены; надежда на соединеніе съ войскомъ тушинскаго вора не оправдалась; вскорѣ онъ узналъ, что московскіе ратники устраиваютъ укрѣпленія по дорогѣ между Троицкой лаврой и Москвоіо, такъ что тушинскому вору не было никакой возможности прійти на помощь къ Сапѣгѣ. Ратники, засѣвши въ этихъ укрѣпленіяхъ, не пропускали ни одного непріятеля пробраться къ Москвѣ или удалиться изъ Тушина по направленію къ лаврѣ. Даже подвозъ хлѣба и прочихъ припасовъ въ лагерь Сапѣги долженъ былъ совершенно прекратиться.

Такимъ образомъ, надменный и самонадѣянный польскій панъ, годъ тому назадъ грозившій Троицкой обители взятіемъ и разрушеніемъ, похвалявшійся въ своемъ надменномъ величіи, что онъ не отступитъ отъ стѣнъ монастыря до тѣхъ поръ, пока не возьметъ его и не разрушитъ, хотя бы для этого пришлось простоять здѣсь цѣлыхъ два или три года, — этотъ самый Сапѣга теперь былъ самъ какъ бы осажденъ со всѣхъ сторонъ и не зналъ, куда ему дѣваться, чтобы спастись отъ непріятелей, которыхъ онъ въ своей гордынѣ считалъ такими слабыми и ничтожными... Находясь въ чужой, непріятельской странѣ, посрамленный и опозоренный, нуждаясь въ самыхъ необходимыхъ припасахъ, гордый иноземецъ тутъ только началъ понимать, что Русь сильна своей вѣрою, своимъ православіемъ, которое она не отдастъ на поруганіе врагамъ. Понялъ онъ, что не легко бороться съ иноками, воодушевленными вѣрою и надеждою на помощь Всевышняго, и что эта вѣра даетъ силы даже и слабому и угнетенному, когда приходится постоять за родную землю и святое православіе... Положеніе его было настолько стѣснено, что ему не представлялось никакого выхода; въ то же время, къ довершенію всѣхъ его бѣдствій, которыя онъ самъ навлекъ на себя и заслужилъ своею самонадѣянностью и дерзкимъ посягательствомъ на спокойствіе святой обители, — къ довершенію всего Скопинъ-Шуйскій прислалъ инокамъ еще другой вспомогательный отрядъ въ 500 человѣкъ, подъ начальствомъ Валуева. Воины Валуева соединились съ ратниками Жеребцова и вмѣстѣ, общими силами, ударили на сапѣжинцевъ.

Одушевленное вѣрою въ помощь и заступничество св. Сергiя, русское воинство съ громкими криками бросилось на лагерь Сапѣги, изрубило множество поляковъ, а остальныхъ оттѣснило далеко за таборы; самый лагерь Сапѣги былъ сожженъ, и, наконецъ, это непріятельское гнѣздо, существовавшее въ самомъ сердцѣ Россіи уже болѣе года, было окончательно истреблено, такъ что отъ него осталось только воспоминаніе.

12 января 1610 года самъ Сапѣга, напуганный такимъ страшнымъ и неожиданнымъ погромомъ и опасаясь дольше оставаться близъ монастыря, боясь новаго нападенія, обратился въ постыдное бѣгство. Онъ бѣжалъ по направленію къ городу Дмитрову.

Видя такое безпорядочное и поспѣшное отступленіе поляковъ, бѣжавшихъ съ такою торопливостью и въ такомъ смятеніи, какъ будто за ними гнались по пятамъ русскія войска, — иноки и защитники лавры пришли въ изумленіе и со слезами на глазахъ возблагодарили Творца и преподобнаго Сергія за окончательное избавленіе святой обители отъ жестокихъ непріятелей. Такъ, благодаря Богу, окончилась эта тяжелая томительная осада, продолжавшаяся цѣлыхъ шестнадцать мѣсяцевъ (съ 23 сентября 1608 г. до 12 января 1610 г.).

Прошло еще много времени, пока иноки окончательно не убѣдились въ томъ, что опасность совершенно миновала и они спокойно могутъ выходить изъ воротъ монастыря, гдѣ враги продержали ихъ въ осадѣ такъ долго. Цѣлую недѣлю они еще ежедневно ожидали какого-нибудь внезапнаго нападенія и были все время наготовѣ, чтобы тотчасъ отразить его. Однакоже, дни шли за днями, спокойствіе иноковъ уже болѣе не нарушалось никакими тревогами, и они, наконецъ, стали успокоиваться и убѣдились, что опасность миновала окончательно и болѣе уже не возобновится.

Впервые, послѣ цѣлаго года страданій и тревогъ, вздохнули свободно смиренные иноки, которые, благодаря грозному нашествію, вынуждены были поневолѣ на время обратиться въ храбрыхъ воителей. Они снова вернулись понемногу къ своимъ прежнимъ миролюбивымъ занятіямъ, оставленнымъ ими въ это тяжелое время осады. И радостно было у нихъ на душѣ, когда они сознавали, что опасность прошла, и тяжело было на сердцѣ, когда они вспоминали, сколькихъ дорогихъ и любимыхъ братьевъ, сколькихъ благочестивыхъ иноковъ и старцевъ лишились они во время этой геройской обороны. Отъ первоначальнаго числа жителей лаврскихъ не оставалось теперь и десятой доли. Иные погибли въ бою на полѣ брани, другіе — на стѣнахъ монастырскихъ, отражая грозные приступы непріятельскіе, а много также погибло не въ честной битвѣ, а въ стѣнахъ монастыря, отъ лихого морового повѣтрія, истребившаго не мало храбрыхъ защитниковъ и самоотверженныхъ слугъ Христовыхъ.

Наконецъ, убѣдившись въ полной своей безопасности, иноки рѣшили (20 января 1610 г.) отправить посла въ Москву къ царю. Для этой цѣли былъ избранъ почтенный и всѣми уважаемый старецъ, по имени Макарій. Въ грамотѣ, отвезенной Макаріемъ, подробно описывалось, какъ Господь помогъ Троицкой лаврѣ освободиться отъ непріятельской осады.

Въ февралѣ 1610 года богоспасаемая Троицкая обитель уже принимала въ стѣнахъ своихъ русское побѣдоносное воинство, защитившее и спасшее ее отъ неминуемой гибели, а также и нашихъ вѣрныхъ и храбрыхъ союзниковъ — шведовъ. Встрѣчая ратниковъ и вождей благословеніями и всякими благими пожеланіями, Троицкая лавра не отказала имъ также и въ значительной денежной помощи, такъ какъ настоятель отлично понималъ, что матеріальныя средства, помимо храбрости и преданности дѣлу, составляютъ необходимое, существенное условіе для успѣшнаго хода военныхъ дѣйствій. Несмотря на то, что казна лаврская была значительно истощена продолжительной осадой, все же нашлось настолько, что шведское воинство получило изъ средствъ лавры нѣсколько тысячъ серебряныхъ рублей, что по тѣмъ временамъ составляло очень крупную сумму.

Въ непродолжительномъ времени до иноковъ дошло извѣстіе, что Сапѣга разбитъ подъ Дмитровомъ, и это еще болѣе наполнило радостью ихъ сердца, такъ какъ теперь они вполнѣ убѣдились, что разбитый всюду непрятель уже не такъ страшенъ и не возвратится болѣе къ стѣнамъ монастыря.

Что касается архимандрита Іоасафа, который съ такимъ безпримѣрнымъ мужествомъ и непоколебимой вѣрой все время поддерживалъ въ осажденныхъ увѣренность въ помощи Всевышняго и тѣмъ въ значительной степени способствовалъ спасенію обители, — то онъ чувствовалъ себя по окончаніи осады столь утомленнымъ всѣми этими тяжелыми событіями, что рѣшился удалиться на покой, покинувъ Троицкій монастырь, куда былъ переведенъ лишь на время, передъ самымъ началомъ осады. Теперь, по окончаніи ея, сознавая, что свято выполнилъ передъ Богомъ и передъ родиною свой высокій долгъ пастыря и руководителя овецъ Христовыхъ въ самую тяжкую, бѣдственную пору, пережитую обителью, онъ рѣшился вернуться въ Пафнутьевъ монастырь, откуда онъ и былъ первоначально переведенъ въ Сергіеву лавру. Черезъ нѣсколько времени Пафнутьевъ монастырь былъ осажденъ и взятъ Сапѣгою, который, оправившись послѣ нанесеннаго ему пораженія, продолжалъ еще нѣкоторое время поддерживать самозванца.

Это случилось 5 іюля 1610 года, въ день св. Сергія. Въ это время вмѣстѣ со многими прочими иноками и воинами принялъ смерть и этотъ доблестный защитникъ вѣры Христовой, который во время долгой Троицкой осады, несмотря на угрозы Сапѣги, оставался цѣлъ и невредимъ, поддерживая въ окружающихъ вѣру и надежду на спасеніе. Онъ умеръ, какъ истинный служитель Церкви, исполнивъ свято свой долгъ.

Поистинѣ, судьбы Божьи неисповѣдимы!

Пафнутьевъ монастырь былъ преданъ разграбленію, и изъ 50 иноковъ, послѣ взятія его, осталось въ живыхъ только десять человѣкъ!..

Освобожденіе Свято-Троицкой лавры отъ лютыхъ враговъ было такимъ важнымъ, радостнымъ событіемъ, что его торжественно праздновала не только самая обитель, но и вся православная Русь! Самъ царь Василій Ивановичъ Шуйскій тотчасъ прислалъ къ образу Св. Троицы “плащъ”, т.-е. золотую медаль, на которой было вычеканено съ одной стороны: “7118 г. государь царь и великій князь Василій Іоанновичъ всея Руси” а на другой сторонѣ: “Святыя Живоначальныя Троицы, какъ Богъ освободилъ монастырь изъ осады отъ литовскихъ людей молитвою чудотворца Сергія”.

Въ память освобожденія отъ непріятелей, въ обители учреждено было особое празднество, сопровождаемое крестнымъ ходомъ по стѣнамъ монастыря; оно совершается и понынѣ въ тотъ день, когда Сапѣга бѣжалъ изъ-подъ стѣнъ обители.

Я думаю, читателямъ нашимъ интересно и поучительно будетъ узнать, какова была дальнѣйшая судьба того, кто, возставъ на вѣру православную, держалъ въ грозной осадѣ обитель мирныхъ, богобоязненныхъ иноковъ, того, кто дерзко грозилъ смиреннымъ защитникамъ православной Церкви! Мы говоримъ о гордомъ панѣ Сапѣгѣ, а также и сподвижникѣ его — Лисовскомъ. Сапѣга умеръ черезъ годъ послѣ конца осады, въ 1611 году, въ первопрестольномъ градѣ Москвѣ, а Лисовскій былъ пораженъ внезапной смертью въ день преподобнаго Сергія, въ 1616 году. Пораженный какъ громомъ, онъ внезапно упалъ съ лошади, хотя передъ этимъ чувствовалъ себя совершенно здоровымъ. Случилось это близъ города Стародуба, въ Комарницкой волости.

Такъ былъ пораженъ достойною смертью тотъ, кто возсталъ на православную Церковь. Царь Михаилъ Ѳеодоровичъ, узнавъ объ этомъ судѣ Божіемъ, прислалъ въ обитель Троицкую слѣдующую грамоту:

“Въ нынѣшнемъ году, въ октябрѣ писали намъ изъ Стародуба стольникъ нашъ и воевода Александръ Нагой да Иванъ Кологривовъ, что сентября въ 20 день пришелъ подъ Стародубъ Лисовскій съ литовскими людьми и стоялъ подъ городомъ полтора дня. И отошли отъ Стародуба десять верстъ, и въ сентябрѣ же пріѣхали на наше царское имя изъ Стародуба литовскихъ людей пять человѣкъ, а въ разспросѣ показали, что Лисовскій съ воинскими людьми пошелъ изъ Стародубскаго уѣзда въ Камарницкую волость. И какъ будетъ отъ Стародуба двадцать восемь верстъ, и Лисовскому учинилась смерть вскорѣ, спалъ съ коня и издохъ при нихъ (т.-е. на ихъ глазахъ, тутъ же), въ сентябрѣ, на чудотворцеву Сергіеву память (т.-е. въ день празднованія св. Сергія). Да въ октябрѣ писали къ намъ изъ Брянска князь Иванъ Дашковъ да Василій Протопоповъ, что привели къ нимъ въ языцѣхъ (т.-е. шпіона, соглядатая) литвина Лисовскаго же полку, и тотъ литвинъ въ разспросѣ разсказалъ, что Лисовскій умеръ скорою же смертію, поразила его невидимая сила Божья, и богомерзкую свою душу злѣ извергъ. И вы бы слыша такое милосердіе Божье и Пречистыя Богородицы и великаго чудотворца Сергія къ намъ и ко всему христіанскому роду явное помоганіе, что пресвѣтлою его памятью и невидимымъ предстательствомъ таковаго злаго врага и губителя Богъ сокрушилъ, — воздали хвалу Всесильному въ Троицѣ славимому Богу нашему о Его премногихъ на насъ щедротахъ и Пречистой Его Богоматери Заступницѣ нашей и Ихъ великимъ угодникамъ чудотворцу Сергію и Никону, и учинили бы есте о томъ предивному нашему и всему христіанскому помогателю великому чудотворцу Сергію празднество нарочно полное со всѣмъ торжествомъ, молили въ Троицѣ славимаго Бога и Пречистую Его Богоматерь и великихъ чудотворцевъ Сергія и Никона, чтобы милостивый, въ Троицѣ славимый Богъ нашъ подалъ намъ побѣду и одолѣніе на вся видимыя и невидимыя враги наши и царство бы наше учинилъ тихо и мирно и безмятежно и покорилъ бы Господь Богъ подъ ноги наша вся языки, хотящимъ бранемъ, и братію бы есте велѣли накормити довольно! Писана на Москвѣ. Октября въ 16 день”.

Такъ покаралъ Господь одного изъ самыхъ главныхъ, непримиримыхъ враговъ нашихъ, поразивъ его въ ту минуту, когда онъ не могъ этого ожидать и замышлялъ новыя козни противъ Руси и православія. Извѣстіе о его гибели всѣми на Руси было встрѣчено съ радостію и ликованіемъ, а поляки были сильно огорчены, потерявъ одного изъ своихъ главныхъ руководителей.

Думаемъ, что нашимъ читателямъ интересно будетъ узнать, какова была дальнѣйшая судьба юнаго героя — Михаила Скопина, которому лавра Троицкая обязана была своимъ освобожденіемъ отъ осады, а наша дорогая отчизна — избавленіемъ отъ лютыхъ враговъ. Поэтому мы опишемъ вкратцѣ остальныя событія его жизни.

Уже давно русскіе люди указывали на него, какъ на: наслѣдника русскаго престола. Очень многіе были недовольны Василіемъ Шуйскимъ за его нерѣшительность и неумѣніе постоять за отчизну. Не будь у него такого помощника, какъ его племянникъ — князь Михаилъ Скопинъ, то ему одному не подъ силу было бы справиться съ поляками и литовцами, и надолго еще Россія оставалась бы жертвою въ ихъ хищныхъ рукахъ. Многіе также говорили, что царь Василій избранъ былъ на престолъ незаконно, что не вся Россія участвовала въ его избраніи, а только одна Москва, т.-е. народъ московскій и бояре. Однакоже, несмотря на такое недовольство, никто не собирался посягать на помазанника Божія, и всѣ рѣшились терпѣливо дожидаться его естественной кончины, чтобы послѣ его смерти избрать на царство всеобщаго любимца-героя, освободившаго Русь отъ иноземнаго нашествія, молодого и дѣятельнаго князя Скопина. Это было тѣмъ болѣе естественно, что старый царь Василій былъ бездѣтенъ и умирая не оставилъ бы послѣ себя прямыхъ наслѣдниковъ. А вѣдь Михаилъ приходился ему роднымъ племянникомъ и также носилъ фамилію Шуйскихъ. Всеобщій говоръ въ народѣ прямо называлъ Михаила наслѣдникомъ престола. Но Господь судилъ иначе!

Слухи о томъ, что князь Михаилъ пользуется всеобщею любовью русскаго народа и даже считается будущимъ наслѣдникомъ, дошли и до стараго царя. Сначала онъ не придавалъ этимъ слухамъ особеннаго значенія, такъ какъ считалъ своего племянника человѣкомъ прямымъ, честнымъ, и былъ вполнѣ увѣренъ, что онъ не подниметъ руки на стараго дядю, который былъ къ тому же его государемъ! Но такъ сильно властолюбіе, а жажда власти и величія невольно внушаетъ намъ самыя черныя, недостойныя мысли, самыя гнусныя подозрѣнія.

Видя, какъ народъ московскій торжественно привѣтствуетъ своего освободителя, царь Василій невольно сталъ безпокоиться, какъ бы молодой племянникъ самъ не пожелалъ занять московскій престолъ, видя такую преданность со стороны всего населенія.

Положеніе Скопина въ Москвѣ, при дворѣ государя, было очень трудное: онъ самъ замѣчалъ, что лихіе люди стараются оклеветать его передъ государемъ и очернить, внушая ему опасенія за свой престолъ. Отношенія ихъ напоминали отношенія Саула къ юному Давиду, который пользовался, подобно Скопину, всеобщею любовью народной. И вотъ, какъ Саулъ возненавидѣлъ Давида и сталъ подозрѣвать его въ лукавыхъ и низкихъ замыслахъ, такъ не могъ не заподозрѣть Скопина и царь Василій. Однакоже, при встрѣчѣ Скопина въ Москвѣ, царь не показалъ и вида, что въ мрачную душу егб закрались гнусныя подозрѣнія; напротивъ того, при встрѣчѣ съ племянникомъ онъ проявилъ радость, и никто не сомнѣвался въ его искренности. Но царскій братъ, Дмитрій Шуйскій, велъ себя совершенно иначе.

Надо замѣтить, что Василій Шуйскій вступилъ въ бракъ уже въ немолодыхъ лѣтахъ, и отъ этого брака у него было двѣ дочери, но обѣ онѣ умерли еще въ раннемъ дѣтствѣ, такъ что у Василія не было никакихъ наслѣдниковъ. Поэтому, родной братъ его Дмитрій считалъ себя прямымъ наслѣдникомъ престола по смерти Василія. Понятно, что, видя любовь народную къ Михаилу Скопину, онъ также заподозрѣлъ въ немъ лукавыя намѣренія, и это никакъ не могло ему понравиться и пришлось сильно не по душѣ. Ему было выгодно какъ-нибудь устранить юнаго Скопина, какъ своего соперника и соискателя московскаго престола. При этомъ онъ зналъ, что вся семья Шуйскихъ не пользуется особеннымъ расположенісмъ народа, и только одинъ князь Михаилъ заслужилъ всеобщую любовь. И вотъ, повинуясь внушеніямъ злобы и зависти, князь Дмитрій сталъ нашептывать брату Василію на Михаила, стараясь очернить его и выставить врагомъ царя; но сначала царь Василій не хотѣлъ и слушать его низкихъ навѣтовъ, гналъ его съ глазъ своихъ и, говорятъ, даже однажды прибилъ собственноручно своей царской дубинкой. Но Дмитрій не унимался, и, наконецъ, ему удалось возбудить подозрѣнія въ престарѣломъ и властолюбивомъ Василіи. Шведскій полководецъ Делагарди, самый близкій помощникъ князя Михаила, первый замѣтилъ эту подозрительность и ненависть и искренно совѣтовалъ Михаилу, какъ можно скорѣе покинуть Москву и удалиться отъ опасностей; онъ предлагалъ ему скорѣе выступить къ Смоленску, противъ польскаго короля Сигизмунда.

Но пылкій юноша не захотѣлъ послушаться добраго совѣта предусмотрительнаго товарища. Онъ никакъ не могъ повѣрить, чтобы родной дядя и притомъ братъ царя могъ держать противъ него злые помыслы. Онъ продолжалъ жить въ Москвѣ, принимая участіе въ торжествахъ и окружая себя людьми, преданными молодому герою. Но вотъ однажды на крестинахъ въ домѣ князя Ивана Михайловича Воротынскаго, князь Скопинъ внезапно заболѣлъ; у него сдѣлалось сильное кровотеченіе, такъ что онъ упалъ безъ чувствъ. Всѣ бросились поднимать его, но онъ уже не могъ встать на ноги и его безъ сознанія отвезли домой. Черезъ двѣ недѣли юный герой скончался! Стали говорить въ народѣ, будто бы князя отравили во время крестиннаго пира у князя Воротынскаго, почти всѣ были увѣрены, что отравителемъ былъ не кто иной, какъ князь Дмитрій, братъ царя, или его жена.

Народъ былъ такъ огорченъ и возмущенъ внезапной смертью своего любимца, что огромная толпа бросилась къ дому Дмйтрія Шуйскаго съ криками, бранью и угрозами. Однакоже войско вскорѣ разогнало толпу, и Дмитрій избѣжалъ опасности, иначе онъ могъ бы пасть жертвою народной мести. Кто отравилъ князя Михаила, и былъ ли онъ отравленъ или умеръ отъ болѣзни, — это и до сихъ поръ навѣрное не извѣстно. Многіе въ то время утверждали, что его испортила тетка его — Катерина, жена Дмитрія Шуйскаго; это была женщина злобная и мстительная.

Авраамій Палицынъ, описавшій троицкую осаду, также не высказываетъ своего мнѣнія опредѣленно: “Не знаемъ какъ сказать, — говоритъ онъ, — Божій ли судъ его постигь, или злыхъ людей умыселъ совершился!! Одинъ Создавшій насъ знаетъ!..”

Народъ былъ въ отчаяніи, услыхавъ о смерти Скопина. Смерть эта отнимала у него храбраго защитника, лишала престолъ московскій законнаго надлѣдника, а теперь можно было снова ожидать продолжительныхъ и тяжелыхъ смутъ и борьбы изъ-за того, кому сѣсть на русскій престолъ. Кончина Михаила поразила также и царя Василія. Уже и прежде народъ не очень любилъ его, а теперь сталъ подозрѣвать въ отравленіи племянника. Огорченный такими черными подозрѣніями и чувствуя себя слишкомъ слабымъ и немощнымъ, благодаря преклонному возрасту и перенесеннымъ тревогамъ и волненіямъ, царь Василій вынужденъ былъ отказаться отъ престола. Впослѣдствіи онъ былъ постриженъ въ монашество, такъ же какъ и супруга его. Остатокъ дней своихъ онъ провелъ въ постѣ и молитвѣ, живя въ одной изъ келлій Чудова монастыря.

Послѣ отреченія царя Василія, престолъ русскій оставался пустъ. Наслѣдниковъ у Василія, какъ мы уже говорили, не было, такъ что народъ долженъ былъ самъ избрать себѣ новаго царя. Въ такомъ важномъ и серіозномъ дѣлѣ всегда бываютъ несогласія, — и на этотъ разъ, конечно, одни говорили одно, другіе — другое. Нѣкоторые требовали, чтобы на престолъ былъ избранъ кто-нибудь изъ бояръ, другіе, напротивъ, боялись боярскаго правленія и хотѣли вручить престолъ московскій польскому королевичу Владиславу, сыну короля Сигизмунда (Жигмонта). Они говорили, что королевичъ, хотя и полякъ родомъ, — все же настоящій царскій сынъ, а не какой-нибудь бѣглый холопъ, въ родѣ Лжедимитрія. Но были и такіе, которые стояли горой за тушийскаго вора.

Понятно, что если бы самозванецъ овладѣлъ престоломъ, то возобновились бы опять страшные смуты и безпорядки, которые уже столько лѣтъ подъ рядъ терзали нашу многострадальную святую Русь! Но Господь не допустилъ этого!

Во время этого колебанія умовъ и нерѣшительности, кому вручить бразды правленія надъ русскимъ государствомъ, Троицкая лавра неусыпно бодрствовала и слѣдила за всѣмъ, что совершается на Руси.

Она разослала грамоты во всѣ города, призывая гражданъ къ вѣрѣ и молитвѣ, воодушевляя на борьбу противъ враговъ нашихъ, враговъ порядка и православія. Въ это время послѣ Іоасафа архимандритомъ лавры былъ назначенъ Діонисій. Это былъ человѣкъ также замѣчательный, не менѣе самого Іоасафа любившій родину и печаловавшiйся о ея горькой участи, поэтому мы разскажемъ нѣкоторыя подробности изъ его жизни.

Преподобный Діонисій (1610 — 1633 г.) родился въ городѣ Ржевѣ; до поступленія въ монашество онъ именовался Давидомъ; по желанію своихъ родителей, онъ женился, но, будучи набоженъ и благочестивъ, не дорожилъ прелестями свѣтской жизни и вскорѣ былъ удостоенъ сана священническаго. Лишившись супруги, которую искренно любилъ, онъ рѣшился окончательно посвятить себя Господу Богу и поступилъ въ старицкій Богородичный монастырь.

Въ 1605 году (или около этого времени, — достовѣрно неизвѣстно) онъ былъ посвященъ въ архимандриты этого монастыря. Во время смутнаго “лихолѣтія”, при царѣ Василіи Іоанновичѣ Шуйскомъ, на него обратилъ особенное вниманіе патріархъ Гермогенъ, который и приблизилъ его къ себѣ и во всемъ руководился его совѣтами, видя его проницательный умъ и особенное благочестіе. Царь Василій также глубоко уважалъ его и видѣлъ въ архимандритѣ ревностнаго защитника православія. Послѣ того, какъ Іоасафъ покинулъ Троицкую обитель, чтобы удалиться въ Пафнутьевъ монастырь, царь и патріархъ единогласно рѣшили вручить Діонисію управленіе Троицкой лаврой.

Послѣ продолжительной польской осады, лавра Троицкая была въ такомъ печальномъ состояніи, что настоятелю пришлось прежде всего ревностно заняться возстановленіемъ ея прежняго благосостоянія; въ казнѣ троицкой было мало средствъ, стѣны были полуразрушены или же въ другихъ мѣстахъ сильно повреждены и требовали починки; многія зданія повреждены ядрами и пулями, многочисленныя деревянныя постройки срублены на дрова во время осады. Запасы хлѣба, зерна, пива, — все это было истощено до послѣдней крайности въ теченіе шестнадцатимѣсячнаго “троицкаго сидѣнія”. Но, несмотря и на такое бѣдственное положеніе лавры, дѣятельный и благочестивый архимандритъ находилъ время и силы помогать своему страдающему отечеству постоянными совѣтами и принимать горячее участіе въ дѣлахъ всего государства.

Надо замѣтить, что въ это время лавра, сама разоренная и полуразрушенная, не успѣвъ еще оправиться отъ постигшихъ ее бѣдствій смутнаго лихолѣтія, сдѣлалась однимъ изъ главныхъ убѣжищъ для всѣхъ несчастныхъ, бездомныхъ, безпріютныхъ, а также для больныхъ и раненыхъ, которые въ стѣнахъ ея искали себѣ спасенія отъ ляховъ и отъ казаковъ-измѣнниковъ, продолжавшихъ свирѣпствовать и производить грабежи и насилія въ окрестностяхъ полуразрушенной и разоренной обители. Сюда отовсюду стекались несчастные скитальцы, лишенные крова и хлѣба насущнаго, и всѣ они находили и пріютъ, и успокоеніе, и поддержку. Какъ самъ архимандритъ, такъ и братія Троицкой обители не жалѣли монастырскаго имущества, чтобы помогать нуждающимся, не жалѣли они также и собственныхъ трудовъ, ухаживая за больными и ранеными и подавая имъ необходимую врачебную помощь. Это было великое дѣло милосердія и любви христіанской, особенно если мы вспомнимъ, въ какомъ бѣдственномъ положеніи была въ это время сама обитель послѣ польскаго разоренія. Но архимандритъ съ братіей твердо вѣрили, что Господь поможетъ имъ, и “десница дающаго не оскудѣетъ!” — и Господь посылалъ имъ по вѣрѣ ихъ.

Главнымъ помощникомъ и сотрудникомъ архимандрита въ дѣлѣ милосердія и человѣколюбія былъ знаменитый келарь Троицкой лавры престарѣлый Авраамій Палицынъ; онъ забывалъ о своихъ преклонныхъ годахъ и о перенесенныхъ имъ тревогахъ, когда надобно было помогать страждущимъ и угнетеннымъ, забывалъ самого себя и всѣ силы свои посвящалъ уходу за ранеными и больными. Надо замѣтить, что келарь Авраамій лишь недавно вернулся въ лавру. Послѣ осады, во время которой онъ находился въ Москвѣ, ему не тотчасъ удалось вернуться въ любимую имъ и дорогую его сердцу обитель. Его послали, въ числѣ другихъ духовныхъ лицъ, въ Польшу, чтобы просить королевича Владислава занять московскій престолъ. Но умный и проницательный Авраамій тотчасъ замѣтилъ коварство и хитрости поляковъ и, не сочувствуя избранію королевича польскаго на престолъ россійскій, поспѣшилъ взять отпускъ и вернуться изъ Польши на родину. Филаретъ, митрополитъ ростовскій, занимавшій первое мѣсто въ совѣтѣ посольской свиты, сначала не одобрялъ поступка Палицына, но вскорѣ онъ и самъ убѣдился, что нельзя довѣрять полякамъ и вручать русскій престолъ иновѣрцуу и съ тѣхъ поръ сталъ относиться къ Авраамію дружески, вполнѣ соглашаясь съ его мнѣніемъ.

По дорогѣ изъ Польши на родину, Палицынъ едва не попался въ руки польскихъ начальниковъ, стоявшихъ подъ Смоленскомъ, но ему удалось счастливо ускользнуть отъ нихъ, — иначе ему пришлось бы погибнуть подобно многимъ другимъ духовнымъ лицамъ. Но Господь спасъ его въ этой опасности.

Вернувшись въ Троицкую лавру, Авраамій прежде всего сдѣлалъ распоряженіе, чтобы, въ случаѣ его смерти, имущество его поступило въ пользу обители, Имущество это состояло изъ земли, доставшейся ему послѣ двоюроднаго брата (земля эта находится близъ села Лазарева); кромѣ этой отчины, оцѣненной въ тридцать рублей, Авраамій завѣщалъ лаврѣ десять печатныхъ книгъ и четыре рукописныхъ, оцѣненныхъ въ 42 рубля, и, наконецъ, 28 рублей деньгами, которые ему удалось накопить за всю свою долгую жизнь. Общая стоимость его дара простиралась, такимъ образомъ, до ста рублей, что по тѣмъ временамъ составляло довольно крупную сумму.

Первымъ дѣломъ, по возвращеніи въ обитель, Авраамій началъ дѣятельно помогать въ призрѣваніи несчастныхъ, лишенныхъ крова и пищи. По его внушенію, братія съ неутомимой ревностью принялась за необходимыя хлопоты. Въ сосѣднихъ слободахъ монастырскихъ были наскоро устроены больницы и странно-пріимные дома, особые для мужчинъ и особые для женщинъ. Многія женщины, которыя были еще въ силахъ трудиться, дѣятельно работали, стараясь внести свою посильную лепту въ это общее, великое дѣло милосердія и братской любви. Онѣ стирали бѣлье на призрѣваемыхъ, готовили имъ пищу, пекли хлѣбы, мыли полы и заботились о чистотѣ помѣщеній. Служки монастырскіе ходили по лѣсамъ и дорогамъ, разыскивая тамъ раненыхъ и голодныхъ, которыхъ тотчасъ же приносили или приводили въ монастырь, чтобы оказать имъ немедленную помощь. Многіе несчастные, спасавшіеся отъ грабителей, погибали по дорогѣ въ монастырь, истомленные голодомъ и жаждою, и инокамъ нерѣдко случалось приносить въ обитель холодные трупы, которые они предавали честному погребенію.

Въ то же самое время, среди всѣхъ этихъ трудовъ и заботъ, Троицкая лавра не переставала поддерживать постоянныя и дѣятельныя сношенія съ русскимъ ополченіемъ, стоявшимъ подъ самыми стѣнами столицы. Многіе старцы троицкіе, въ числѣ ихъ и самъ Авраамій Палицынъ, неустанно ѣздили въ русскій станъ, служили тамъ молебны, произносили проповѣди, ободряя воиновъ и поддерживая въ нихъ вѣру въ невидимый Промыслъ Божій, говорили горячія, вдохновенныя рѣчи, побуждая ихъ итти на защиту родины и не отступать предъ грознымъ непріятелемъ, а умирать за вѣру и отечество. Кромѣ того, обитель оказывала ополченцамъ и другую помощь: она снабжала ихъ порохомъ и свинцомъ.

Чтобы еще болѣе сдѣлать сбереженіе, келарь приказывалъ вынимать старые заряды, бомбы и ядра изъ монастырскихъ пушекъ и мортиръ и отсылать ихъ въ Москву; теперь эти бомбы были уже не нужны, такъ какъ никто уже не рѣшался нападать на лавру, выдержавшую съ такимъ геройствомъ осаду Сапѣги. Начальство монастырское въ то же время заботилось и о томъ, чтобы расширить свои земельныя владѣнія и тѣмъ самымъ пріобрѣсти побольше денежныхъ средствъ: деньги были необходимы не для самихъ иноковъ, отрекшихся отъ благъ земныхъ, а для того, чтобы оказывать помощь нуждающимся и прибѣгавшимъ за поддержкою въ Троицкую обитель.

Постройка больницъ, наемъ необходимой прислуги для ухода за больными, наконецъ, самое содержаніе и лѣченіе страждущихъ, — все это требовало не малыхъ расходовъ. Поэтому начальство хлопотало передъ правительствомъ о томъ, чтобы монастырю были выданы поскорѣе утвердительныя грамоты, которыми лавра вводилась во владѣніе многими вотчинами, пожертвованными въ ея полную собственность нѣкоторыми благочестивыми и богатыми людьми; много деревень и селъ было отказано ей также по духовнымъ завѣщаніямъ; во время всеобщихъ бѣдствій “лихолѣтія” подобные дары бывали нерѣдки, многіе жертвовали лаврѣ крупныя имущества, видя, какое горячее участіе принимаетъ она въ борьбѣ съ непріятелемъ, и желая поддержать ее въ этой благородной, самоотверженной и полезной борьбѣ.

Мы уже не разъ говорили, что, кромѣ этой матеріальной, денежной помощи, лавра оказывала также и помощь духовную, что было гораздо важнѣе, и эту помощь нельзя оцѣнить никакими деньгами. Она разсылала по городамъ призывныя грамоты, — первый починъ въ этомъ дѣлѣ былъ положенъ патріархомъ Гермогеномъ. Но въ это время патріархъ подвергся жестокимъ нападкамъ со стороны лихихъ людей, обвинившихъ его въ разныхъ злыхъ замыслахъ, — онъ былъ схваченъ и заключенъ въ заточеніе въ монастырь, такъ что не могъ самъ лично обращаться къ народу съ горячими воззваніями, какъ онъ дѣлалъ это прежде. Въ послѣдній разъ онъ обращался съ личнымъ увѣщаніемъ къ Нижнему-Новгороду, и слова его передавались изъ устъ въ уста, побуждая лучшихъ русскихъ людей сплотиться воедино и итти храбро противъ враговъ Церкви и отечества. Обращаясь къ нижегородцамъ и казанскому митрополиту Ефрему, онъ умоляетъ ихъ посылать почаще призывныя грамоты въ разные города, а также къ войскамъ, стоявшимъ подъ Москвою, къ Прокопію Ляпунову, къ боярамъ, къ казацкимъ атаманамъ, увѣщавая ихъ, чтобы они старались прекращать смуты и унимать грабежи мирныхѣ гражданъ, чтобы они соблюдали чистоту душевную. Кромѣ того, онъ горячо настаивалъ на томъ, чтобы предводители русскихъ войскъ отнюдь не признавали царемъ самозванца, такъ какъ онъ обманщикъ и грабитель.

Въ такомъ же духѣ продолжалъ начатое Гермогеномъ дѣло и троицкій архимандритъ Діонисій вмѣстѣ съ братіей. Въ келліи архимандрита постоянно сидѣли переписчики (“борзописцы”, — какъ ихъ тогда называли) и списывали грамоты, чтобы разсылать ихъ понѣскольку сотенъ экземпляровъ за разъ въ различные города. Грамоты эти сочинялъ самъ Діонисій, а также и нѣкоторые другіе иноки, особенно отличавшіеся даромъ краснорѣчія и горячей любовью къ родинѣ.

Особенно замѣчательна та грамота, которая помѣчена 6 октября 1612 г. и написана отъ имени самого архимандрита и келаря Авраамія. Въ ней говорится о томъ, что многіе русскіе люди, склонившись на льстивыя рѣчи ляховъ, выбрали русскимъ царемъ польскаго королевича Владислава съ условіемъ, чтобы онъ принялъ православіе (такъ какъ онъ былъ католикъ) и заставилъ польско-литовскихъ людей удалиться изъ Московскаго государства; но это условіе, какъ говоритъ грамота, не было исполнено, поэтому впредь нельзя довѣрять польской присягѣ. При этомъ архимандритъ обличаетъ поляковъ въ томъ, что они не только не очистили Русь отъ буйныхъ шаекъ грабителей, но еще вмѣстѣ съ нашими предателями Михайломъ Салтыковымъ и Ѳедоромъ Андроновымъ учинили немалыя злодѣянія, какъ, напримѣръ: “Московское государство выжгли, людей высѣкли (т.-е. порубили), безчисленную христіанскую кровь пролили, святые Божьи церкви и образа разорили и поругали, а твердаго адаманта (т.-е. твердаго какъ алмазъ) святѣйшаго Гермогена-патріарха съ престола безчестно низринули и въ тѣсное заключеніе заперли”.

Затѣмъ въ грамотѣ говорится о стояніи войска подъ Москвою, о приходѣ Гетмана Хоткевича, который заполонилъ своими отрядами дороги къ столицѣ и не пропускаетъ подвоза запасовъ къ Москвѣ.

При этомъ архимандритъ умоляетъ также и остальные города стать заодно, сплотиться дружно противъ враговъ и предателей и враговъ Христовой Церкви. “Гдѣ святыя Церкви? — восклицаетъ онъ. — Гдѣ Божьи образы? Гдѣ иноки, многолѣтними сѣдинами цвѣтущіе, инокини, добродѣтелями украшенныя! Не все ли до конца разорено и обругано поруганіемъ!.. Гдѣ безчисленное народное множество въ городахъ и селахъ христіанскихъ! Не всѣ ли безъ милости пострадаша и въ плѣнъ разведены!..” Сочинители грамоты именемъ Христовымъ обращаются съ мольбою ко всѣмъ православнымъ христіанамъ, прося ихъ быть въ единеніи, забыть хотя бы на время всякія распри и взаимныя неудовольствія, призываютъ ратниковъ и служилыхъ людей въ Москву на ея защиту, напоминая, что время дорого и нельзя терять ни одного часа. “Смилуйтесь, — сказано въ концѣ грамоты, — и ради избавленія христіанскаго народа помогите ратными людьми, чтобы боярамъ, воеводамъ и всякимъ воинскимъ людямъ (т.-е. московскому ополченію) не учинилась поруха! О томъ много и слезно всѣмъ народомъ христіанскимъ вамъ челомъ бьемъ!..”

Грамоты эти повсемѣстно читались съ глубокимъ, искреннимъ умиленіемъ, и горячая проповѣдь, воззваніе постоять за родную Русь, не могла не воспламенять сердца всѣхъ, кто искренно любилъ свое отечество. Народное движеніе, съ цѣлью изгнать окончательно иноземцевъ изъ предѣловъ нашего отечества, — обнаруживалось повсюду, но особенно рѣзко оно выразилось въ Нижнемъ-Новгородѣ, который за все время лихолѣтія оставался вѣренъ престолу и православію. Горячія воззванія троицкихъ иноковъ упали на добрую почву, и здѣсь нашлись люди, которые готовы были пожертвовать и имуществомъ и жизнью ради спасенія отчизны!..

Глава V

Ни одинъ изъ другихъ городовъ не отличался такою непоколебимою преданностью православной вѣрѣ, какъ Нижній-Новгородъ. Граждане нижегородскіе отличались благомысліемъ и вѣрностью отечеству. Ни разу они не позволили измѣнникамъ увлечь ихъ разными льстивыми рѣчами и коварными обѣщаніями, какъ это случалось въ то время въ другихъ городахъ. Они отстраняли всѣ усилія мятежниковъ пробраться въ ихъ городъ и спасли его отъ разграбленія. Въ то время воеводами нижегородскими были: князь Звенигородскій, Репнинъ, Алябьевъ; это были люди честные, прямодушные и неподкупные. Ни за какія сокровища въ мірѣ не согласились бы они предать гражданъ и городъ на разграбленіе.

Единственнымъ не вполнѣ надежнымъ и подозрительнымъ человѣкомъ былъ стряпчій Биркинъ: онъ отличался перемѣнчивостью мнѣній и убѣжденій, нерѣдко высказывался въ пользу нашихъ враговъ, и поэтому воеводы и остальные служилые люди нижегородскіе не довѣряли ему.

Вскорѣ изъ числа посадскихъ людей особенно выдвинулся торговецъ — мясникъ Козьма Мининъ, по прозванію Сухорукъ. Во время смутъ московскихъ онъ былъ выбранъ въ число нижегородскихъ старостъ; это показываетъ, что граждане чувствовали къ нему особое довѣріе, которымъ они наградили бы не всякаго. И довѣріе это было вполнѣ заслужено Мининымъ.

Грамота, посланная изъ Троицкой лавры, пришла также и въ Нижній-Новгородъ, — и вотъ земскія власти и старшины собрались на воеводскій дворъ И, прочтя воззваніе архимандрита, стали разсуждать о немъ. Всѣхъ ихъ воспламенила горячая, искренняя рѣчь почтеннаго старца, всѣми уважаемаго и извѣстнаго своей преданностью православію.

Тутъ въ особенности Козьма Мининъ сталъ упрашивать остальныхъ выборныхъ людей и начальниковъ, чтобы они прочитали эту грамоту въ соборѣ, всенародно, чтобы весь людъ нижегородскій могъ узнать ея содержаніе.

— Кто знаетъ, — говорилъ Козьма, — можетъ-быть, въ средѣ нашей найдутся честные, благородные люди, которые пожертвуютъ всѣмъ своимъ имуществомъ для спасенія отечества. Сегодня ночью мнѣ явился во снѣ преподобный Сергій и приказалъ мнѣ разбудить спящихъ гражданъ; это видѣніе ясно знаменуетъ, что самъ чудотворецъ будетъ ходатайствовать за насъ передъ Господомъ и подастъ намъ помощь въ борьбѣ съ врагами.

Услыхавъ эти слова, подьячій Биркинъ сталъ противорѣчить Минину, но тотъ не смутился и даже пригрозилъ обличить его всенародно въ дурныхъ поступкахъ, — лихоимствѣ и разныхъ воровскихъ продѣлкахъ. Услышавъ такую угрозу, Биркинъ испугался не на шутку и замолчалъ. Остальные граждане, бывшіе въ это время на воеводскомъ дворѣ, согласились съ предложеніемъ Козьмы и рѣшили на другой же день прочесть грамоту Діонисія всенародно, въ Спасскомъ соборѣ.

И, дѣйствительно, какъ только окончилась служба, соборный протопопъ Савва обратился къ молящимся и описалъ имъ въ сильныхъ и горячихъ словахъ бѣдственное положеніе Москвы — матери русскихъ городовъ. Онъ говорилъ имъ о разореніи государства, о смутѣ и неурядицѣ, которыя царятъ повсюду, обличалъ корыстные замыслы польскихъ и литовскихъ выходцевъ. Онъ напомнилъ также гражданамъ, что ляхи хотятъ во что бы то ни стало ввести въ Россіи латинскую ересь и обратить въ латинство всѣхъ православныхъ христіанъ. Послѣ этого онъ прочелъ громогласно троицкую грамоту. Слушатели съ большимъ вниманіемъ отнеслись къ его трогательнымъ словамъ, а чтеніе грамоты глубоко запало въ ихъ души. Слушая разсказъ о разореніи Москвы, они проливали горькія слезы и упрекали себя въ бездѣйствіи и равнодушіи къ тяжелымъ страданіямъ дорогого отечества. Тогда Козьма Мининъ, обратившись къ согражданамъ, произнесъ горячую, прочувствованную рѣчь о томъ, что необходимо какъ можно скорѣе помочь Московскому государству, соединиться съ московскимъ ополченіемъ и изгнать непріятелей изъ предѣловъ Россіи. Онъ убѣждалъ нижегородцевъ пожертвовать своимъ имуществомъ. “Для такого великаго Божьяго дѣла, — говорилъ онъ, — не пожалѣемъ нашего имѣнія, а если не хватитъ, то отдадимъ въ кабалу нашихъ женъ и дѣтей, чтобы собрать средства, необходимыя для вооруженія и содержанія ратныхъ людей”.

“Надо подать только примѣръ, — прибавилъ и если мы положимъ починъ въ этомъ святомъ дѣлѣ, то и остальные города послѣдуютъ за нами, также подадутъ помощь Москвѣ, и при такомъ единодушіи намъ удастся, навѣрное, прекратить смуту, терзающую нашу родину, и освободить ее отъ польско-литовскаго нашествія.

Слушая его рѣчи, граждане проливали горькія слезы. Воспользовавшись ихъ добрымъ расположеніемъ и видя, что они готовы всей душой оказать помощь святому дѣлу спасенія отчизны, Козьма Мининъ совершенно овладѣлъ ихъ сердцами, и съ этихъ поръ они поручили ему руководить ихъ дѣйствіями на пользу родины. Вскорѣ единогласно былъ постановленъ общій приговоръ о сборѣ денегъ, чтобы составить значительное ратное ополченіе.

Но какъ только средства были найдены, тотчасъ же явился вопросъ: кому поручить главное начальство надъ этимъ ополченіемъ. Мининъ первый помогъ собрать необходимыя средства, но взять на себя начальство надъ ратниками онъ, конечно, не могъ: тутъ нужно было выбрать человѣка знатнаго рода, которому охотно бы стали всѣ повиноваться, и, кромѣ того, искуснаго и опытнаго въ военномъ дѣлѣ. Наконецъ, необходимо было, чтобы этотъ полководецъ ни разу не былъ замѣшанъ въ измѣнѣ законнымъ своимъ государямъ. Людей опытныхъ въ ратномъ дѣлѣ было не мало, но многіе были подозрительны, многіе тянули руку польскаго королевича, а другіе — не отличались своею родовитостью. Долго думали граждане, прежде чѣмъ рѣшить и остановить на комъ-нибудь свой выборъ.

Наконецъ, самъ Мининъ, послѣ долгихъ размышленій, указалъ имъ на человѣка, который способенъ былъ съ успѣхомъ выполнить такое важное государственное дѣло. Это былъ князь Дмитрій Михайловичъ Пожарскій, По годамъ своимъ онъ былъ еще человѣкомъ не старымъ (ему было въ это время 35 лѣтъ), и хотя чиномъ онъ былъ только стольникъ, но онъ принадлежалъ къ старинному, уважаемому и честному роду князей Стародубскихъ; во время московскихъ смутъ онъ прославился своимъ военнымъ мужествомъ, блестящимъ и глубокимъ умомъ, твердымъ характеромъ и непоколебимою вѣрностью данной присягѣ. Этотъ человѣкъ не способенъ былъ измѣнить своему слову и перейти на сторону враговъ, — и вотъ нижегородцы послали къ нему своихъ выборныхъ; во главѣ посольства стояли: печерскій архимандритъ Ѳеодосій и дворянинъ Жданъ Петровичъ Болтинъ.

Пока посольство это ѣздило къ Пожарскому, чтобы просить его взять на себя начальство надъ нижегородскимъ ополченіемъ, самъ Мининъ, оставаясь въ Нижнемъ, неустанно продолжалъ начатое имъ дѣло. Многіе изъ гражданъ возражали ему, что трудно будетъ собрать значительную сумму денегъ, достаточную для снаряженія сильнаго ополченія, но Мининъ не смущался этимъ и отвѣчалъ: “Я убогій человѣкъ съ товарищами своими, всѣхъ насъ 2500 человѣкъ, а денегъ у насъ въ сборѣ тысяча семьсотъ рублей; брали третью деньгу (т.-е. одну копейку съ каждаго алтына, или одинъ рубль съ каждыхъ трехъ рублей); у меня было всего триста рублей, и я сто рублей въ сборныя деньги принесъ; то же и вы всѣ сдѣлайте”. — “Да будетъ такъ! “ воскликнули въ отвѣтъ граждане.

И вотъ начался сборъ; между прочими пришла одна бѣдная вдова и сказала сборщикамъ: “Послѣ мужа я осталась бездѣтною, и есть у меня 12 тысячъ рублей; десять тысячъ изъ нихъ отдаю въ сборъ, а двѣ оставляю себѣ на пропитаніе. Берите ихъ и употребите на святое дѣло”. Вотъ каково было всеобщее одушевленіе и горячее стремленіе помочь бѣдствующей родинѣ! Все это сдѣлали грамоты, которыя разсылала Троицкая лавра!.. Не будь этихъ грамотъ, не одушевился бы любовію къ отчизнѣ Козьма Минйнъ и не собралъ бы ополченіе, — и Богъ знаетъ, какая судьба постигла бы нашу дорогую родину! Погибло бы православіе на Руси, водворились бы у насъ ляхи, и не осталось бы воспоминанія о вѣрѣ православной.

Вотъ какъ велика заслуга Троицкой обители!

Многіе нижегородцы жертвовали не только третью часть своего достоянiя, но даже гораздо больше. Это служило хорошимъ примѣромъ для прочихъ. Иные отдавали на общее дѣло свои послѣднія деньги, не заботясь о томъ, чѣмъ имъ самимъ прокормиться.

Между тѣмъ, посольство, отправленное Мининымъ и нижегородцами, пріѣхало къ князю Дмитрію Михайловичу Пожарскому, который жилъ въ это время въ своей суздальской вотчинѣ; онъ тамъ отдыхалъ послѣ военныхъ трудовъ и ратныхъ подвиговъ, долѣчиваясь и поправляясь отъ ранъ, полученныхъ имъ въ кровавой битвѣ съ непріятелями подъ стѣнами Москвы. Когда послы высказали ему свою просьбу, онъ, благосклонно выслушавъ ихъ, отвѣчалъ:

- Я радъ вашему совѣту (т.-е. просьбѣ) и готовъ хоть сейчасъ ѣхать, но нужно прежде всего, чтобы вы выбрали изъ числа вашихъ посадскихъ людей, кому со мною вмѣстѣ быть у такого великаго дѣла, и помогать мнѣ, и казну собирать.

Послы отвѣчали князю, что у нихъ уже есть въ виду такой человѣкъ, а именно — Козьма Мининъ Сухорукъ. Услышавъ это, князь Дмитрій Михайловичъ сказалъ, что ихъ выборъ очень хорошъ, что лучше нельзя было и найти, такъ какъ на Минина можно вполнѣ положиться, и согласился тотчасъ ѣхать въ Нижній и принять на себя начальство надъ ополченіемъ.

Когда посланные возвратились изъ Суздаля и объявили нижегородцамъ рѣшеніе князя, граждане снова отправились къ Козьмѣ Минину и били ему челомъ, чтобы онъ взялся за это дѣло и распоряжался собранными деньгами, какъ ему покажется лучше. На это осторожный и разсудительный Мининъ отвѣчалъ имъ:

— Соглашусь исполнить вашу челобитную только тогда, когда вы напишете соборнѣ приговоръ, что будете во всемъ меня слушаться и покоряться моимъ распоряженіямъ и на ратныхъ людей будете выдавать деньги. Безъ этого не соглашусь!

Подумали — подумали нижегородцы и, зная Минина за человѣка честнаго и самоотверженнаго, а также умнаго и разсудительнаго, согласились на его условіе и написали приговоръ — во всемъ ему повиноваться безпрекословно. Приговоръ этотъ Козьма Мининъ тотчасъ отправилъ къ Пожарскому, чтобы нижегородцы не стали какъ-нибудь передумывать.

Продолжая собирать деньги на ололченіе, Мининъ не ограничился однимъ Нижнимъ-Новгородомъ, — онъ посылалъ сборщиковъ и въ другіе окрестные города, какъ, напр., въ Гороховецъ и Балахну, и вездѣ эти сборщики встрѣчали радушный пріемъ; деньги такъ и потекли отовсюду въ нижегородскую казну. Нѣкоторые скупые люди сначала было заупрямились, хотѣли какъ-нибудь уклониться отъ платежа, но другіе горожане усовѣщивали ихъ и стыдили, такъ что даже самые скупые и жадные жертвовали на общее дѣло.

Когда собрана была значительная сумма, Мининъ приступилъ къ снаряженію ополченія. Первыми явились на зовъ смоленскіе дворяне и дѣти боярскiя, которыя были вызваны на службу въ Москву при Василіи Шуйскомъ и лишены своихъ владѣній жадными грабителями — ляхами. Отъ князя Трубецкого и Заруцкаго они получили грамоты на дворцовыя земли подъ Арзамасомъ, въ награду за ихъ будущую службу. Но тамъ окрестные мужики не хотѣли пускать ихъ къ себѣ и прогнали съ помощью стрѣльцовъ. Вотъ этихъ-то обиженныхъ и ограбленныхъ дѣтей боярскихъ нижегородцы и призвали къ себѣ на помощь въ борьбѣ противъ ляховъ, ихъ обидчиковъ, которымъ тѣ, конечно, рады были отомстить при первой возможности. Имъ назначены были особые “кормы” (харчи) и жалованье. Нѣкоторыхъ изъ этихъ смольнянъ они отправили къ Пожарскому, прося его поспѣшить къ войску, въ Нижній.

Наконецъ, князь Дмитрій Михайловичъ собрался и пустился въ путь. На дорогѣ къ Нижнему къ нему присоединились также дѣти боярскія и ополченцы изъ Дорогобужа и Вязьмы, которые также были обижены и ограблены поляками. Наконецъ, князь Пожарскій вступилъ торжественно въ Нижній-Новгородъ, и граждане встрѣтили его съ великимъ почетомъ, громкими криками выражая свою радость по поводу его прибытія.

Принявъ на себя начальство надъ ратниками, князь Пожарскій въ свою очередь также началъ разсылать по городамъ призывныя грамоты. По примѣру архимандрита Троицкой лавры, Пожарскій призывалъ окрестные города къ вооруженію противъ общаго врага. Грамоты эти писались отъ имени князя Пожарскаго, Ивана Биркина и Василія Семенова-Юдина, а также всѣхъ служилыхъ и ратныхъ людей Нижняго-Новгорода. Въ нихъ говорилось, что “по Христову слову, встали многіе лжехристы (какъ предсказывалъ самъ Христосъ), и въ ихъ прелести слилась вся земля наша, встала междоусобная брань въ Россійскомъ государствѣ и длится немалое время. Усмотря между нами такую рознь, хищники нашего спасенія, польскіе и литовскіе люди, умыслили Московское государство разорить, и Богъ ихъ злокозненному замыслу попустилъ совершиться. Видя такую ихъ неправду, всѣ города Московскаго государства, сославшись другъ съ другомъ, утвердились крестнымъ цѣлованіемъ — быть намъ, всѣмъ православнымъ христіанамъ, въ любви и единеніи, прежняго междоусобія не начинать, Московское государство отъ враговъ очищать и своимъ произволомъ, безъ совѣта всей земли, государя не выбирать, а просить у Бога, чтобы далъ намъ Государя благочестиваго, подобнаго прежнимъ природнымъ христіанскимъ Государямъ. Изо всѣхъ городовъ государства Московскаго дворяне и дѣти боярскія подъ Москвою были, польскихъ и литовскихъ людей осадили крѣпкою осадой, но по-томъ дворяне и дѣти боярскія изъ-подъ Москвы разъѣхались для временной сладости, для грабежей и хищеній; многіе покушаются, чтобы быть на Московскомъ государствѣ паньѣ Маринкѣ (т.-е. Маринѣ Мнишекъ, женѣ перваго самозванца, Лжедимитрія) съ законопреступнымъ сыномъ ея. Но теперь мы, Нижняго-Новгорода всякіе люди, сославшись съ Казанью и со всѣми городами понизовыми и поволжскими, собравшись со многими ратными людьми, видя Московскому государству конечное разореніе, прося у Бога милости, идемъ всѣ головами своими на помощь Московскому государству; да къ намъ же пріѣхали въ Нижній изъ Арзамаса смольняне, дорогобужане и вятчане и другихъ многихъ городовъ дворяне и дѣти боярскія; и мы, всякіе люди Нижняго-Новгорода, посовѣтовавшись между собою, приговорили животы свои (т.-е., имущество) и домы съ ними раздѣлить, жалованіе имъ и подмогу дать и послать ихъ на помощь Московскому государству. И вамъ, господа, помнить свое крестное цѣлованіе, что намъ противъ враговъ нашихъ до смерти стоять; итти бы теперь на литовскихъ людей всѣмъ вскорѣ. Если вы, господа дворяне и дѣти боярскія, опасаетесь отъ казаковъ какого-нибудь налогу (притѣсненій) или какихъ-нибудь воровскихъ заводовъ (грабежа), то вамъ бы никакъ этого не опасаться: какъ будемъ всѣ верховые и понизовые города въ сходу, то мы всею землею о томъ совѣтъ учинимъ и дурна (т.-е. зла) никакого ворамъ дѣлать не дадимъ. Самимъ вамъ извѣстно, что къ дурну ни къ какому до сихъ поръ мы не приставали, да и впередъ никакого дурна не захотимъ. Непремѣнно быть бы вамъ съ нами въ одномъ совѣтѣ и ратными людьми на польскихъ и литовскихъ людей итти вмѣстѣ, чтобы казаки попрежнему не разогнали низовой рати воровствомъ, грабежомъ, иными воровскими заводами (продѣлками) и Маринкинымъ сыномъ. А какъ мы будемъ съ вами въ сходѣ, то станемъ надъ польскими и литовскими людьми промышлять вмѣстѣ заодно, сколько милосердый Богъ помощи подастъ, о всякомъ земскомъ дѣлѣ учинимъ крѣпкій совѣтъ, и которые люди подъ Москвой или въ какихъ-нибудь городахъ захотятъ дурно учинить или Маринкою и сыномъ ея новую кровь (т.-е. кровопролитіе) захотятъ начать, — то мы дурна никакого имъ сдѣлать не дадимъ. Мы, всякіе люди Нижняго-Новгорода, утвердились, потомъ и въ Москву къ боярамъ и ко всей землѣ писали, что Маринки и сына ея и того вора, который стоитъ подъ Псковомъ, до смерти своей въ государи на Московское государство не хотимъ, точно такъ же и литовскаго короля”.

Какъ въ самой Москвѣ, такъ и въ остальныхъ городахъ вѣсть о нижегородскомъ ополченіи произвела благопріятное впечатлѣніе: благомыслящіе граждане начали надѣяться на скорое прекращеніе смутъ и освобожденіе отъ вражескаго нашествія. Русскіе измѣнники, узнавъ о нижегородскомъ движеніи, были сильно напуганы и встревожились. Гетманъ Гонсѣвскій, видя приближающуюся опасность, сталъ принуждать патріарха Гермогена, заключеннаго въ Чудовомъ монастырѣ, чтобы онъ написалъ грамоту въ Нижній-Новгородъ и увѣщавалъ гражданъ не начинать похода противъ ляховъ. Но патріархъ, несмотря на угрозы, не соглашался дѣйствовать противъ своего убѣжденія и въ отвѣтъ на увѣщанія Гонсѣвскаго сказалъ: “Да будутъ благословенны тѣ, которые идутъ на очищеніе Московскаго государства, а вы, окаянные московскіе измѣнники, да будете прокляты”. Враги за такой отвѣтъ озлобились на патріарха и стали морить его голодомъ. Несмотря на всѣ притѣсненія, великій старецъ остался твердъ и непоколебимъ; вскорѣ онъ скончался (17 февр. 1612 г.), такъ и не исполнивъ требованій Гонсѣвскаго и польской партіи. Его похоронили тутъ же, въ Чудовомъ монастырѣ, безъ всякихъ почестей, которыя слѣдовали ему, какъ патріарху.

Въ Москвѣ въ это время главное начальство надъ ратниками было въ рукахъ Заруцкаго. Это былъ человѣкъ самонадѣянный и властолюбивый. Узнавъ объ ополченіи нижегородцевъ, онъ не только не порадовался этой неожиданной помощи, а даже испугался, видя, что теперь онъ потеряетъ прежнее главенство и ему придется уступить князю Пожарскому. Заруцкому очень хотѣлось посадить на престолъ “Маринкина” сына, и теперь онъ видѣлъ, что его планы совершенно разстраиваются. Но онъ постарался скрыть свое неудовольствіе и вмѣстѣ съ своимъ товарищемъ, княземъ Трубецкимъ, послалъ въ Нижній грамоту, въ которой приглашалъ воеводъ скорѣе двинуться на Москву, не опасаясь никакихъ препятствій.

Вскорѣ послѣ этого Пожарскій выступилъ изъ Нижняго, и по пути къ Москвѣ нѣкоторые города (Балахна и Юрьевъ Повольскій) дали ему еще денежную помощь, а также пособили и ратными людьми. Воевода костромской князь Иванъ Петровичъ Шереметевъ вздумалъ было не пропускать къ себѣ въ Кострому нижегородское ополченіе, такъ какъ онъ держалъ руку королевича польскаго Владислава; пришлось ополченію остановиться въ посадѣ, чтобы не производить безполезнаго и гибельнаго кровопролитія. Но большинство костромскихъ жителей примкнули къ Пожарскому и такъ озлобились на Шереметева, что лишили его воеводства и просили Пожарскаго, чтобы онъ далъ имъ новаго воеводу. Князь Дмитрій Михайловичъ уступилъ ихъ просьбамъ и посадилъ къ нимъ въ воеводы Романа Гагарина.

Костромичи также помогли ему и ратниками и деньгами. Ополченіе двинулось далѣе и въ апрѣлѣ мѣсяцѣ достигло Ярославля, гдѣ ополченцы были встрѣчены всѣми лучшими гражданами и духовенствомъ съ образами.

Тутъ Пожарскій неожиданно получилъ грамоту изъ Троицкой лавры. Авраамій Палицынъ, зорко слѣдившій за всѣмъ, что совершается въ нашемъ отечествѣ, увѣдомлялъ его, что московскіе люди уже присягнули третьему самозванцу (такъ называемому “псковскому царьку”), что поэтому надо какъ можно скорѣе поспѣшить къ Москвѣ, чтобы не дать новому самозванцу утвердиться въ столицѣ. Но начальники ополченія должны были разузнать, насколько велика опасность со стороны этого обманщика, многіе ли города признали его истиннымъ государемъ и велики ли его военныя силы? Въ то же время и изъ другихъ мѣстъ приходили нерадостныя вѣсти.

Шведы завладѣли Новгородомъ и захватили значительную часть новгородской и псковской областей, и съ другой стороны — буйныя шайки запорожскихъ казаковъ продолжали свои дерзкіе грабежи по Волгѣ и даже перешли на ту сторону Волги. Оставлять эти шайки грабителей сзади, въ тылу ополченія, было очень опасно, надо было сначала усмирить ихъ и покончить съ ними какъ можно скорѣе.

И вотъ князь Пожарскій постарался уладить дѣло со шведами мирными переговорами и дипломатическими мѣрами. Онъ началъ вести переговоры съ Яковомъ Делагарди, предводителемъ шведскихъ войскъ. Онъ узналъ, что король Карлъ IX скончался, а сынъ его Филиппъ, овладѣвъ новгородской областью, желалъ также овладѣть и московскимъ престоломъ. Чтобы не озлоблять Филиппа и не доводить дѣло до кровопролитія, Пожарскій поддерживалъ въ немъ надежду сѣсть на русскій престолъ, какъ только онъ приметъ православіе. Королевичъ Филиппъ повѣрилъ Пожарскому и не начиналъ противъ него никакихъ враждебныхъ дѣйствій, а этого только и надо было Пожарскому, лишь бы выиграть время. Онъ зналъ, что, когда Москва будетъ освобождена отъ ляховъ, никакіе шведы не будутъ уже намъ страшны.

Между тѣмъ, въ Москвѣ попрежнему продолжали господствовать и распоряжаться Заруцкій и Трубецкой. Они издавали приказы и грамоты и подписывали свои имена яко бы “по совѣту всей земли”. Въ то же время и Боярская Дума считала себя полноправнымъ правительствомъ и также издавала приказы отъ имени “всей русской земли”. Въ Псковѣ стоялъ третій самозванецъ; онъ также называлъ себя царемъ и государемъ россійскимъ. Такимъ образомъ, въ одно и то же время на Руси было четыре правительства: во-первыхъ, королевичъ польскій Владиславъ, во-вторыхъ, Заруцкій и Трубецкой, въ-третьихъ, Боярская Дума, и, наконецъ, въ-четвертыхъ, псковскій царекъ; звали его Сидоркою. Это былъ разстриженный дьяконъ, простой и необразованный, предававшійся пьянству и необузданному разгулу. Онъ грабилъ окрестныхъ жителей и насильно отнималъ у гражданъ женъ и дочерей, а людей состоятельныхъ хваталъ въ неволю и томилъ ихъ въ кандалахъ, а иногда и подвергалъ истязанію плетьми, добиваясь, чтобы они отдали ему свои деньги. Такимъ способомъ онъ награбилъ много золота и серебра и раздавалъ его цѣлыми пригоршнями своей буйной дружинѣ, принимавшей дѣятельное участіе въ его грабежахъ и веселыхъ, безшабашныхъ попойкахъ.

Дружина эта была набрана псковскимъ царькомъ по большей части изъ бѣглыхъ холоповъ и всевозможныхъ бродягъ, не знавшихъ ни роду ни племени и не желавшихъ честно зарабатывать кусокъ хлѣба. Это было полное господство полупьяной, необузданной черни, которая не чувствовала надъ собою никакой узды, никакого удержу, повиновалась только своему полупьяному царьку, да и тому по большей части почти совсѣмъ не повиновалась, потому что сами дружинники вовсе не считали его настоящимъ Димитріемъ, за котораго онъ себя выдавалъ.

Это господство грубой и развращенной черни скоро надоѣло и стало совершенно невыносимо для людей болѣе степенныхъ, положительныхъ, не желавшихъ продолжать смуту на Руси, отъ которой уже и такъ всѣмъ приходилось очень солоно. И вотъ болѣе зажиточные люди, дѣти боярскія, торговцы, промышленники задумали, какъ бы захватить этого дерзкаго дьякона-разстригу и передать въ руки московскихъ воеводъ. Во главѣ недовольныхъ стали князь Иванъ Ѳедоровичъ Хованскій и Иванъ Плещеевъ. Улучивъ удобную минуту, когда казаки и холопы, окружавшіе третьяго Лжедимитрія (дьякона Сидорку) отправились на шведовъ, чтобы отразить шведское войско отъ псковскаго пригорода, и станъ остался почти пустъ, они набросились на Сидорку, схватили его и связали по рукамъ и ногамъ, и потомъ Плещеевъ подъ стражею свезъ его въ Москву.

Одни говорятъ, что подъ Москвою, въ таборахъ ополченскихъ, его тотчасъ же казнили, какъ самозванца и вора, а другіе увѣряютъ, что по дорогѣ въ Москву имъ попался Лисовскій, тотъ самый панъ Лисовскій, который, вмѣстѣ съ Сапѣгою, такъ долго мучилъ тяжелой осадой Троицкую лавру и чуть не разрушилъ ея. Набросившись на охранный отрядъ, Лисовскій будто бы хотѣлъ освободить Сидорку, но, замѣтивъ его намѣреніе, одинъ изъ стражниковъ поразилъ самозванца своимъ копьемъ, и тотъ умеръ тутъ же, на мѣстѣ.

Такъ погибъ и этотъ самозванецъ, который былъ третьимъ по счету. Только первому изъ нихъ, Гришкѣ Отрепьеву, удалось дѣйствительно овладѣть престоломъ московскимъ; но недолго онъ торжествовалъ, всего какихъ-нибудь десять мѣсяцевъ, и погибъ жалкою смертью, о чемъ мы уже упоминали выше. Остальные два даже не достигли престола, не дошли до самой Москвы. Такъ покаралъ перстъ Божій этихъ враговъ общественной тишины и порядка, заводившихъ крамолу и смуту на святой Руси!

Между тѣмъ, Трубецкой и Заруцкій торопили Пожарскаго, писали ему, чтобы онъ какъ можно скорѣе шелъ въ Москву, и увѣряли его, будто бы они уже давно поняли, что псковскій царекъ былъ простой самозванецъ и обманщикъ и они уже и раньше отложились отъ него. Однакожъ, Пожарскій не вполнѣ довѣрялъ ихъ словамъ и подозрѣвалъ съ ихъ стороны какую-нибудь хитрость. Въ нѣкоторыхъ грамотахъ князь Пожарскій прямо указывалъ на Заруцкаго, какъ на человѣка, которому никакъ нельзя довѣрять.

Впослѣдствіи оказалось, что подозрѣнія Пожарскаго были совершенно основательны. Призывая его въ Москву съ нижегородскимъ ополченіемъ, въ то же самое время Заруцкій подсылалъ къ нему наемныхъ убійцъ, чтобы съ ихъ помощью избавиться отъ опаснаго и сильнаго соперника, который, навѣрное, пойметъ всѣ его хитрости и выведетъ его на свѣжую воду. Заруцкому удалось подговорить для этого двухъ казаковъ, которые согласились тайно умертвить Пожарскаго; къ нимъ присоединился еще одинъ сообщникъ — рязанецъ Стенька Хваловъ, который пользовался милостями князя Пожарскаго и даже жилъ у него во дворѣ. Князь помогалъ ему деньгами, кормилъ, поилъ и одѣвалъ. И этотъ неблагодарный злодѣй рѣшился поднять руку на своего благодѣтеля. Сначала сообщники рѣшили напасть на Пожарскаго, когда онъ будетъ спать, и зарѣзать его соннаго. Но этотъ планъ все имъ не удавался; тогда они сговорились напасть на него гдѣ-нибудь въ тѣснотѣ, въ толпѣ, и заколоть ножомъ. И вотъ однажды князь вышелъ изъ Разрядной избы, чтобы осмотрѣть пушки, которыя были снаряжены въ московскій походъ и расположены около самой избы. Князя тотчасъ же окружила толпа народа. Подлѣ самаго князя стоялъ казакъ Романъ, который подошелъ къ нему и подхватилъ подъ руку. Вдругъ Стенька бросился на Пожарскаго и замахнулся на него ножомъ, но сгоряча онъ промахнулся, и лезвее ножа вонзилось со всего размаха въ ногу казаку Роману. Казакъ упалъ на землю и громко застоналъ.

Князь въ первую минуту подумалъ, что это просто несчастный случай, и хотѣлъ было уйти въ избу, но толпа стала громко кричать, говоря, что это было покушеніе на жизнь самого князя. Стеньку схватили и начали допрашивать. Онъ сознался, что покушался на жизнь Пожарскаго, и даже назвалъ своихъ сообщниковъ. Ихъ всѣхъ тотчасъ же схватили и разослали по разнымъ темницамъ, а нѣкоторыхъ изъ нихъ повезли въ Москву, гдѣ они открылись всенародно въ своемъ низкомъ замыслѣ. Народъ требовалъ казни злодѣевъ, но Пожарскій заступился за нихъ и простилъ, такъ что они спаслись отъ вѣрной гибели. Этимъ самымъ князь Дмитрій Михайловичъ доказалъ свою ангельскую доброту, христіанское всепрощеніе и великодушіе къ побѣжденному врагу. Съ тѣхъ поръ народъ еще болѣе сталъ уважать и любить его.

Между тѣмъ, прошло уже болѣе трехъ мѣсяцевъ, а ополченіе нижегородское все еще не достигло Москвы. Вотъ тутъ-то Троицкая лавра опять оказала родинѣ незамѣнимую услугу. Архимандритъ Діонисій вмѣстѣ съ келаремъ Палицынымъ послали грамоту въ Ярославль, требуя, чтобы Пожарскій какъ можно скорѣе шелъ въ Москву; но когда эта грамота не оказала желаемаго дѣйствія, лавра послала еще двухъ старцевъ, чтобы они передали Пожарскому, что гетманъ Хоткевичъ идетъ на Москву съ сильною польскою ратью, и если и на этотъ разъ Пожарскій не поспѣшитъ на освобожденіе столицы, то всѣ жертвы, всѣ труды и подвиги русскаго ополченія окажутся “всуе”, т.-е. не принесутъ никакой пользы.

Чтобы еще сильнѣе повліять на Пожарскаго, Авраамій Палицынъ рѣшился самъ ѣхать въ Ярославль для личныхъ переговоровъ съ княземъ. Архимандритъ съ братіей отслужили напутственный молебенъ и снарядили въ дорогу почтеннаго и престарѣлаго келаря.

Пріѣхавъ въ Ярославль, Палицынъ засталъ тамъ сильные раздоры въ средѣ русскихъ воеводъ; многіе не хотѣли повиноваться Пожарскому, такъ какъ онъ былъ моложе ихъ и лѣтами (ему было 35 лѣтъ) и чиномъ: онъ былъ только стольникъ, тогда какъ въ ополченіи были дѣти боярскія старше его и годами и чинами. Авраамій своимъ христіанскимъ добрымъ словомъ умиротворилъ недовольныхъ и уладилъ всѣ несогласія, такъ что и на этотъ разъ Россія обязана была своимъ спасеніемъ помощи Троицкой лавры. Если бы Авраамій не уладилъ эти споры, то не скоро еще ополченіе пришло бы въ Москву, а быть-можетъ, и совсѣмъ бы распалось, вслѣдствіе ссоръ и распрей предводителей, и не удалось бы спасти Москву отъ окончательнаго польскаго погрома.

Князь Пожарскійу прежде чѣмъ самому двинуться отъ Ярославля, послалъ въ столицу значительное подкрѣпленіе подъ начальствомъ воеводъ Левашова и Дмитріева, приказавъ имъ расположиться не въ казацкихъ таборахъ, а у Петровскихъ воротъ и здѣсь укрѣпиться, а другое подкрѣпленіе онъ отправилъ съ своимъ родственникомъ Дмитріемъ Петровичемъ и дьякомъ Самсоновымъ, приказавъ имъ стать неподалеку отъ перваго, — у Тверскихъ воротъ Бѣлаго города. Въ это же время пришли ратные люди изъ Украйны и стали у Никитскихъ воротъ; но эти ратники не получали содержанія и терпѣли обиды и притѣсненія отъ казаковъ Заруцкаго. Поэтому они рѣшили послать въ Ярославль гонцовъ съ жалобами на притѣснителей. Пожарскій отвѣчалъ, что скоро онъ и самъ будетъ въ Москву, и снабдилъ пословъ деньгами и подарками. На дорогѣ въ столицу на гонцовъ этихъ напали казаки Заруцкаго и хотѣли всѣхъ ихъ избить, такъ что тѣ едва спаслись, скрывшись въ станѣ воеводы Дмитріева.

Вскорѣ послѣ этого, наконецъ, и самъ Пожарскій съ главными силами ополченскими выступилъ изъ Ярославля. Онъ поручилъ князю Хованскому и Козьмѣ Минину вести ратныхъ людей въ Ростовъ, а самъ направился съ небольшимъ отрядомъ въ городъ Суздаль, чтобы побывать тамъ въ Спасо-Евфиміевскомъ монастырѣ и помолиться передъ походомъ надъ могилою своихъ родителей. Послѣ этого онъ, укрѣпившись духомъ, отправился также въ Ростовъ. Въ ростовскомъ Борисоглѣбскомъ монастырѣ, на Устьѣ, жилъ въ то время знаменитый подвижникъ — отшельникъ Иринархъ; въ міру онъ носилъ имя Илья и былъ крестьянскаго рода. Онъ постоянно удручалъ себя тяжелыми желѣзными веригами. Предаваясь молитвѣ и посту въ своемъ уединеніи, благочестивый старецъ зорко слѣдилъ за всѣмъ, что творилось на святой Руси. Слава о его подвижничествѣ распространилась далеко за предѣлы Ростова, и къ нему постоянно стекалась цѣлая толпа благочестивыхъ богомольцевъ. Приходили къ нему и крестьяне, и бояре, и даже многіе князья; приходили не только православные, но и поляки и литовцы.

Такъ, извѣстно, что его посѣтилъ однажды Янъ Сапѣга, державшій въ осадѣ Троицкую лавру, врагъ Россіи и православія. Увидавъ пана Сапѣгу, старецъ, не зная, съ кѣмъ имѣетъ дѣло, посовѣтовалъ ему тотчасъ же, какъ можно скорѣе, удалиться изъ русскихъ предѣловъ.

— Если не уйдешь, — прибавилъ онъ грозно, — то Господь поразитъ тебя, и ты погибнешь въ русской землѣ.

Этотъ же старецъ ободрялъ и князя Михаила Скопина-Шуйскаго, когда тотъ собирался итти на враговъ; онъ послалъ при этомъ ему благословенную просфору и свой собственный крестъ, съ которымъ юноша Скопинъ побѣдоносно дошелъ до самой Москвы, не будучи ни разу раненъ.

Такъ и теперь, узнавъ объ ополченіи нижегородцевъ, онъ послалъ гонцовъ къ Пожарскому, слезно умоляя его итти на Москву какъ можно скорѣе, не бояться козней и хитростей Заруцкаго, котораго онъ уже тамъ не застанетъ. Пожарскій и Мининъ сами также пришли къ старцу Иринарху, прося благословить ихъ на бранный подвигъ. Въ краткой бесѣдѣ онъ укрѣпилъ ихъ вѣру, ободрилъ ихъ обоихъ и далъ имъ свой подвижническій крестъ, снявъ его со своей шеи. Съ этимъ крестомъ Мининъ и Пожарскій смѣло пустились въ опасный путь и благополучно дошли до Москвы, гдѣ имъ удалось одолѣть враговъ.

Еще не успѣвъ выйти изъ Ростова, Пожарскій получилъ извѣстіе о внезапномъ удаленіи Заруцкаго, какъ и предсказывалъ старецъ Иринархъ. Заруцкій уже давно видѣлъ, что, по приходѣ Пожарскаго, онъ самъ потеряетъ прежнее значеніе, и ему не хотѣлось уступать свою власть въ чужія руки. Казацкіе атаманы стали одинъ за другимъ покидать его и переходить на сторону земскаго ополченія. Трубецкой также испугался и рѣшился оставить совсѣмъ Заруцкаго. Видя, что ему угрожаетъ опасность, Заруцкій тайно ночью бѣжалъ изъ Москвы въ Коломну, гдѣ была въ то время Марина Мнишекъ, вдова перваго Лжедимитрія — Гришки Отрепьева.

Теперь только всѣ ясно поняли, что Пожарскій недаромъ такъ долго медлилъ въ Ярославлѣ и не торопился итти на защиту Москвы, хотя сначала многіе обвиняли его въ излишней и ненужной медлительности. Только теперь всѣ окончательно поняли, какъ коваренъ и ненадеженъ былъ Заруцкій со своими казаками. Если бы князь Пожарскій пришелъ въ Москву раньше, то Заруцкій измѣнилъ бы ему и предалъ бы въ руки враговъ; все нижегородское ополченіе могло бы погибнуть, не принеся никакой пользы русской землѣ, а на это ополченіе была наша послѣдняя надежда; послѣ его гибели уже некому было бы защитить и спасти многострадальную Русь!

Опасность съ этой стороны была совершенно устранена, и Пожарскій могъ теперь смѣло итти къ Москвѣ, не опасаясь никакихъ измѣнъ и козней. Онъ былъ окруженъ людьми, преданными святому дѣлу.

Вскорѣ ополченіе прибыло въ Переяславль-Залѣсскій; тутъ къ нему присоединились новые ратники, и оно запаслось новымъ провіантомъ. Въ августѣ (14 числа) оно пришло къ Троицкой лаврѣ и расположилось неподалеку отъ стѣнъ монастыря, близъ Клементьевской слободы. Сюда стали вскорѣ являться посланные отъ князя Трубецкого съ грамотами, въ которыхъ онъ просилъ архимандрита и братію, чтобы они побудили ополченцевъ скорѣе двинуться въ Москву, такъ какъ гетманъ Хоткевичъ уже приближается, и если онъ успѣетъ прійти въ Москву раньше Пожарскаго, то все дѣло погибло! Но начальники ополченія не поддались на это: видя такія настойчивыя требованія Трубецкого, они невольно подозрѣвали, нѣтъ ли тутъ какой-нибудь хитрости съ его стороны, не сговорился ли онъ съ нашими недругами — ляхами, не ожидаетъ ли наше ополченіе какая-нибудь засада. Окружающіе стали увѣрять князя Пожарскаго, что ему грозитъ опасность, что казаки и Трубецкой хотятъ заманить его и, окруживъ со всѣхъ сторонъ, истребить его ополченіе. Архимандритъ Діонисій и келарь Палицынъ не вполнѣ вѣрили такимъ гнуснымъ замысламъ и убѣждали Пожарскаго итти скорѣе къ Москвѣ, хотя также совѣтовали быть осторожнымъ и не вполнѣ довѣрять Трубецкому.

Наконецъ, Пожарскій отправилъ впередъ небольшой отрядъ подъ начальствомъ Туренина.

Въ Троицкой лаврѣ нижегородское ополченіе пробыло четыре дня, отдыхая передъ походомъ на Москву, и 18 августа утромъ выступило въ походъ и выстроилось на горѣ Волкушѣ. Архимандритъ Діонисій съ братіей, облачившись въ праздничныя ризы, съ крестами, хоругвями и образами отслужилъ напутственный молебенъ; послѣ молебствія все воинство поочередно подходило къ чудотворнымъ иконамъ и набожно прикладывалось, получая въ то же время благословеніе почтеннаго, благочестиваго архимандрита. Священники кропили идущихъ на смертный бой самоотверженныхъ воиновъ святою водою. Послѣ воиновъ начальники отрядовъ также стали подходить къ образамъ и прикладываться.

Вдругъ поднялся сильный вѣтеръ; ратники немного смутились: имъ показалось это неблагопріятнымъ предзнаменованіемъ; но вотъ всѣ снова выстроились въ рядахъ, и когда рать въ полномъ составѣ двинулась къ Москвѣ и архимандритъ, стоя на вершинѣ горы, воздѣлъ руки къ небесамъ, благословляя уходящихъ на бой, то въ эту минуту вѣтеръ сразу перемѣнился и подулъ въ тылъ уходящимъ воинамъ, какъ будто подгоняя ихъ и заставляя итти скорѣе и смѣлѣе на лютыхъ враговъ! Вихрь былъ такъ силенъ, что воины принуждены были бѣжать бѣгомъ, иначе они не въ силахъ были устоять противъ него.

Всѣ ратники и начальники увидѣли въ этомъ особое знаменіе, заступничество самого чудотворца Сергія. Если бы этотъ вѣтеръ былъ навстрѣчу ратникамъ, то поневолѣ пришлось бы отложить выступленіе до другого дня, ибо итти противъ столь сильнаго вѣтра было совершенно невозможно. Съ этой минуты “ратные люди, — какъ говоритъ лѣтописецъ, — отложили страхъ, охрабрились и давали другъ другу обѣщаніе помереть за домъ Пресвятыя Богородицы и за вѣру православную.

Знаменитый келарь лавры Авраамій Палицынъ сочувствовалъ войску, какъ глубоко сочувствовалъ онъ и святому дѣлу спасенія родины и защитѣ православія отъ иноземцевъ и еретиковъ.

На слѣдующій день, 19 августа, почти уже въ виду Москвы, верстахъ въ пяти, Пожарскій приказалъ остановиться на берегу рѣчки Яузы, впадающей въ рѣку Москву и, отрядивъ нѣсколько развѣдчиковъ, велѣлъ имъ отправиться къ Арбатскимъ воротамъ и тамъ хорошенько высмотрѣть мѣстность и выбрать удобное мѣсто для лагеря.

Трубецкой, узнавъ о приближеніи Пожарскаго, звалъ его къ себѣ, въ свои таборы, но князь отказался отъ этого. Онъ опасался, какъ бы близость казаковъ Трубецкого къ его ополченцамъ не оказала дурного вліянія на нихъ: многіе изъ нихъ предавались разгулу, пили съ утра до вечера, грабили и обижали беззащитныхъ обывателей, — всѣ эти привычки могли также передаться и ополченцамъ. Поэтому Пожарскій расположился станомъ отдѣльно отъ Трубецкого, у Арбатскихъ воротъ.

Здѣсь было сдѣлано укрѣпленіе — “острогъ”, который для большей безопасности обнесли валомъ. Трубецкой, видя такое недовѣріе къ себѣ, конечно, считалъ себя обиженнымъ и возненавидѣлъ князя Пожарскаго, котораго и раньше не любилъ, зная его неподкупную честность и преданность православной Церкви и родной землѣ. Заодно съ Пожарскимъ лукавый князь Трубецкой возненавидѣлъ также и Минина и все нижегородское ополченіе.

Станъ Пожарскаго, вмѣстѣ съ ополченцами, пришедшими еще раньше, занялъ огромное мѣсто: это былъ цѣлый полукругъ, начинавшійся отъ Петровскихъ воротъ, отъ рѣчки Неглинки (которая протекала тогда по городу, гдѣ теперь Неглинный проѣздъ) вплоть до Алексѣевской башни, стоявшей на самомъ берегу рѣки Москвы, на Остоженкѣ. Другая половина, другой такой же полукругъ, былъ занятъ казацкими таборами Трубецкого.

Высшій Промыслъ Господень устроилъ такъ, что ополченіе прибыло въ самое важное время, въ самую нужную, неотложную минуту. Если бы оно замедлило еще лишь на одинъ день, то все погибло бы безвозвратно.

Лишь только Пожарскій успѣлъ укрѣпиться въ своемъ станѣ, на другой же день утромъ литовскій гетманъ Хоткевичъ подошелъ къ столицѣ и остановился за Дорогомиловской заставой, на Поклонной горѣ.

22 августа Хоткевичъ началъ переправлять свое войско чрезъ Москву-рѣку, близъ Новодѣвичьяго монастыря. Въ это время Трубецкой стоялъ за рѣкою, близъ Крымскаго двора; узнавъ о переправѣ гетмана, онъ прислалъ къ Пожарскому, прося дать ему конныхъ воиновъ для подкрѣпленія. Пожарскій послалъ ему пять отборныхъ конныхъ сотенъ, но Трубецкой, несмотря на такую значительную поддержку, не воспользовался ею и допустилъ ляховъ переправиться чрезъ Москву-рѣку. Видя это, Пожарскій велѣлъ конницѣ слѣзть съ лошадей и рубиться пѣшими. Поляки стали одолѣвать и уже оттѣснили русскихъ; на помощь имъ вышелъ и польскій гарнизонъ и бросился къ Чертольскимъ воротамъ. Однакожъ, стрѣльцы тотчасъ оправились и отразили этотъ гарнизонъ.

Пока нижегородскіе ополченцы отступали подъ натискомъ Хоткевича и пришедшихъ съ нимъ поляковъ, Трубецкой преспокойно, “сложа руки”, смотрѣлъ на это страшное побоище, а казаки его, видя наше отступленіе, еще даже радовались и насмѣхались надъ ополченцами, злорадно крича по ихъ адресу:

— Богаты пришли изъ Ярославля! Пусть одни, сами отбиваются отъ гетмана, какъ хотятъ, а мы помогать имъ на станемъ!

Но пять конныхъ сотенъ, присланныхъ Пожарскимъ, не выдержали, видя, что ополченіе находится въ опасности. Они рѣшились помочь своимъ; Трубецкой сталъ ихъ удерживать, говоря, что онъ ихъ прямой начальникъ и они должны ему повиноваться. При этомъ онъ грозилъ застрѣлить каждаго, кто первый двинется съ мѣста безъ его приказа. Но храбрые конники Пожарскаго, видя, что ихъ товарищей бьютъ и одолѣваютъ ляхи, не послушались Трубецкого и смѣло ринулись въ кровавую сѣчу! За ними вслѣдъ поскакали и нѣсколько казацкихъ атамановъ со своими казаками: они не могли смотрѣть равнодушно, какъ бьютъ русскихъ, православныхъ, защищающихъ свою родину. Не стерпѣли они и какъ буря налетѣли на враговъ, которые торжествовали было уже побѣду. Одинъ изъ казаковъ крикнулъ Трубецкому:

— Отъ вашихъ смутъ и несогласій приключится бѣда нашей родинѣ; мы не допустимъ до этого!

Съ этими словами онъ также бросился въ схватку, вслѣдъ за товарищами. Этотъ натискъ свѣжихъ воиновъ сильно поколебалъ ряды непріятелей. Снова начался самый отчаянный бой.

Между тѣмъ, жители города, мирные граждане, бросились также помогать нашимъ. Они бросали въ дерущихся поляковъ камни, метали стрѣлы, швыряли кирпичи и бревна, выламывая ихъ изъ полуразрушенныхъ стѣнъ и обгорѣлыхъ жилищъ. Враги долго сопротивлялись, но, наконецъ, не выдержали дружнаго натиска, ряды ихъ смѣшались, и они стали отступать. Между тѣмъ, наступила уже темнота, и во мракѣ трудно было отличить своихъ отъ чужихъ.

Цѣлый день продолжалось это славное побоище, рѣшившее дѣло и спасшее нашу родину отъ иноземнаго нашествія.

Въ эту же ночь одинъ измѣнникъ ввелъ въ городъ шесть сотенъ польскихъ “гайдуковъ” и далъ имъ возможность захватить укрѣпленіе близъ церкви пророка Иліи Обыденнаго, на Яндовѣ. Это значительно ободрило гетмана Хоткевича, и на слѣдующій день онъ придвинулъ свое войско къ Донскому монастырю, а отсюда снова началъ атаки, на этотъ разъ на Замоскворѣчье, чтобы оттуда пробиться въ самый Кремль.

Но Господь не допустилъ совершиться его дерзкому замыслу!

Князь Трубецкой стоялъ со своими казаками въ Лужникахъ, подъ Новодѣвичьимъ монастыремъ, а Пожарскій — у Иліи Обыденнаго. Когда поляки снова напали на русскихъ, Трубецкой попрежнему стоялъ спокойно и смотрѣлъ, какъ непріятель наступаетъ на ополченцевъ. Гетманъ замѣтилъ, что между русскими начальниками происходитъ какое-то разногласіе, и рѣшился воспользоваться этой минутой, чтобы сразу нанести окончательный ударъ. Поэтому, собравшись съ силами, онъ ринулся на нашихъ, которые не ожидали такого страшнаго натиска и начали въ смятеніи отступать.

Въ эту ужасную, рѣшительную минуту князь Пожарскій послалъ за Аврааміемъ Палицынымъ, который въ то время совершалъ молебствіе въ храмѣ св. Иліи Обыденнаго о дарованіи побѣды русскому оружію и святому дѣлу защиты родины. Пожарскій вмѣстѣ съ Козьмою Мининымъ бросились къ ногамъ святого старца и со слезами стали умолять его, чтобы онъ скорѣе пошелъ и убѣдилъ казаковъ помочь отступающимъ, такъ какъ безъ ихъ помощи все дѣло можетъ погибнуть.

Авраамій, не колеблясь ни минуты, поспѣшилъ къ казакамъ, пробираясь посреди дерущихся враговъ, подъ градомъ пуль и подъ перекрестнымъ огнемъ, среди шума битвы, когда смерть грозила со всѣхъ сторонъ. Но твердый въ вѣрѣ, непоколебимый въ любви къ отчизнѣ старецъ смѣло миновалъ непріятельскія укрѣпленiя, пришелъ въ казацкій станъ и обратился къ нимъ съ горячею рѣчью, въ которой умолялъ ихъ не падать духомъ, несмотря на раны и истощеніе, помочь несчастнымъ братьямъ, которые собственною грудью отражаютъ нападеніе враговъ. Его горячая рѣчь повліяла на казаковъ: они проливали искреннія слезы, слушая его вдохновенныя слова, и рѣшились лучше умеретъ, чѣмъ дать восторжествовать проклятымъ врагамъ Христовой вѣры.

Отсюда сѣдовласый старецъ пошелъ дальше и, не дойдя до церкви Никиты-мученика, встрѣтилъ цѣлую толпу казаковъ, которые переправлялись чрезъ рѣку, возвращаясь уже домой, въ свои таборы. Онъ и имъ сказалъ горячее слово, призывая къ бою, чтобы скорѣе прогнать непріятеля и отстоять отъ еретиковъ московскія святыни. Своею рѣчью онъ такъ воодушевилъ ихъ, что они, забывъ про таборы и ожидавшій ихъ тамъ отдыхъ, повернули назадъ и съ криками: “Москва и святой Сергій!” — бросились помогать отступавшимъ ополченцамъ.

Но неутомимый старецъ, вдохновенный высшею силой и руководимый Промысломъ Божіимъ, пошелъ дальше и пришелъ въ самые таборы казацкіе.

Тамъ казаки отдыхали, занимались питьемъ, игрою въ кости и праздными разговорами. Онъ и имъ сказалъ вдохновенное слово, призывая бросить на время и кости и вино и итти спасать отечество. Услыхавъ горячія убѣжденія вдохновеннаго старца, казаки вскочили съ своихъ мѣстъ, опрокинули столы съ виномъ и игральными костями, схватили свои ружья и шашки и, перекрестившись, бросились спасать погибающихъ товарищей, съ криками: “Да поможетъ намъ святой Сергій!..”

Прибытіе этихъ оборванныхъ, полуодѣтыхъ, но воодушевленныхъ вѣрою и своею правотою борцовъ за святое дѣло сразу измѣнило ходъ сраженія. Климентовъ острожекъ былъ скоро отбитъ у поляковъ, а воины, сидѣвшіе въ немъ, — литовцы, поляки и венгерцы, перебиты всѣ до одного. Русская пѣхота оцѣпила войско гетмана Хоткевича, не пропуская его въ Кремль.

Въ этомъ бою отличился самоотверженною храбростью и Козьма Мининъ. По просьбѣ его, ему даны были Пожарскимъ три дворянскія сотни да еще сотня ротмистра Хмелевскаго.

Мининъ перебрался черезъ Москву-рѣку и ударилъ на литовцевъ, стоявшихъ у Крымскаго двора. Роты литовцевъ обратились въ бѣгство.

Поистинѣ Самъ Господь вдохновлялъ и поддерживалъ Козьму Минина, который до сей поры былъ миролюбивымъ торговцемъ въ своемъ родномъ городѣ, Нижнемъ – Новгородѣ, никогда не мечталъ о военныхъ подвигахъ и не думалъ, что по Промыслу Божію ему придется стать защитникомъ и спасителемъ святой отчизны!..

Итакъ, благодаря вмѣшательству и помощи Авраамія Палицына, благодаря его вдохновеннымъ рѣчамъ, былъ отбитъ главный приступъ гетмана Хоткевича, и съ этой минуты главная опасность миновала. Москва была спасена!..

Видя полную неудачу своего приступа, гетманъ Хоткевичъ рѣшился отступить въ свои укрѣпленія къ Донскому монастырю.

Послѣ этого битвы еще возобновлялись въ теченіе нѣсколькихъ дней, но уже не съ прежнимъ ожесточеніемъ. Хоткевичъ ясно видѣлъ, что дѣло его проиграно и что ему самое лучшее удалиться изъ русской столицы. Всѣ жители Москвы единодушно возстали противъ нашествія иноземцевъ, къ нимъ присоединились также и казаки, бывшіе подъ начальствомъ князя Трубецкого, и самому Трубецкому ничего больше не оставалось, какъ признать себя побѣжденнымъ. Онъ не могъ не видѣть во всемъ, что происходило передъ его глазами, особеннаго соизволенія Божія, не попустившаго, чтобы еретики овладѣли древней русской святыней — стариннымъ Кремлемъ и его святыми соборами — и чтобы вѣра православная была поругана и осмѣяна иноземцами!

Дабы дополнить характеристику князя Пожарскаго, — отважнаго защитника родной земли, — замѣтимъ, что этотъ герой, спасшій отъ враговъ Москву и всю Россію, никогда не тщеславился своей храбростью или военнымъ искусствомъ, приписывая свои блестящіе успѣхи не талантамъ своимъ, а заступничеству и помощи Всевышняго. Отличаясь набожностью, онъ съ особеннымъ усердіемъ и благоговѣніемъ относился къ чудотворной иконѣ Казанской Божіей Матери, сопровождавшей его въ его походѣ. Еще въ маѣ 1611 года протоіерей города Казани принесъ начальникамъ русскаго ополченія — Заруцкому и Трубецкому — копію (списокъ, снимокъ) съ этой чудотворной иконы, явленной въ Казани въ 1579 году. “Въ то же время, — повѣствуетъ лѣтописецъ, — Дмитрій Михайловичъ Пожарскій и Козьма Миничъ Сухорукій со всею ратью пріиде изъ Нижняго Города (т.-е. изъ Нижняго-Новгорода) и видѣ ту икону Пречистыя Богородицы Казанскія, что Ея помощью взяли подъ Москвою Новый Дѣвичій монастырь и литовскихъ людей; тотъ образъ поставиша въ Ярославль, а съ того образа списаша списокъ (т.-е. вторую копію) и, украся, отпустиша въ Казань съ протопопомъ. Ратные же люди начаша держати ко образу Пречистыя Богородицы велію вѣру, и многія чудеса отъ того образа быша”. Когда русскіе отбили поляковъ 22 октября 1612 г. и вошли въ Китай-городъ, то внесли туда съ великимъ торжествомъ и чудотворную икону и дали при этомъ обѣтъ построить церковь во имя ея.

“По взятіи Кремля-Города, князь Дмитрій Михайловичъ Пожарскій, — продолжаетъ лѣтописецъ, — освяти храмъ въ своемъ приходѣ — Введеніе Пречистыя Богородицы на Срѣтенской улицѣ, и ту икону — Пречистыя Богородицы Казанскія — поставиша тутъ. Священницы же того храма возвѣстиша Государю Царю и Великому Князю Михаилу Ѳеодоровичу всея Россіи про чудеса, како въ Гетманскій бой и въ Московское взятіе отъ того образа великія чудеса быша. Царь же Михаилъ Ѳеодоровичъ и мати его великая инокиня Марѳа Ивановна начаша къ тому образу вѣру держати велію и повелѣша праздновать дважды въ годъ и ходъ уставиша со кресты (т.-е. крестный ходъ)”.

Эти празднества совершались до 1633 г., когда крестный ходъ былъ къ упраздненной Казанской церкви въ Китай-городѣ, у стѣны между Ильинскими и Никольскими воротами, а потомъ — въ Казанскій соборъ, куда совершается и по сіи дни, по освященіи его въ 1636 году. ^{[ 1 ]}

Во исполненіе даннаго москвичами обѣта, въ память освобожденія Москвы отъ поляковъ, была построена церковь въ Китай-городѣ, на углу Никольской улицы и Красной площади. Соборъ этотъ сооруженъ былъ въ 1630 году собственнымъ иждивеніемъ князя Дмитрія Михайловича Пожарскаго. Здѣсь находится чудотворная икона Казанской Божіей Матери, принадлежавшая прежде князю Пожарскому, который, по устроеніи собора, перенесъ ее сюда на собственныхъ рукахъ (въ 1633 г.) съ Лубянки, гдѣ былъ его домъ противъ церкви Введенія Богородицы. Съ 1633 года дважды въ году совершаются въ Казанскій соборъ изъ Успенскаго два крестные хода въ праздники Казанской иконы: 8 іюля и 22 октября. ^{[ 2 ]}

Глава VI

Вскорѣ вся Москва была совершенно очищена отъ непріятелей. Въ другихъ русскихъ городахъ имъ приходилось также плохо; населеніе повсемѣстно возстало противъ еретиковъ-ляховъ и выгоняло ихъ изъ своихъ владѣній съ позоромъ и съ большими потерями.

Избавившись такимъ образомъ, благодаря помощи Всевышняго, отъ неминуемой опасности, бояре московскіе стали думать о томъ, кого избрать въ государи на опустѣвшій престолъ московскій. Тутъ опять сначала были несогласія: одни хотѣли избрать королевича польскаго Владислава, другіе указывали на Пожарскаго, какъ на спасителя отечества, наконецъ, лучшіе и наиболѣе благоразумные называли юнаго Михаила Ѳеодоровйча Романова.

Скоро всѣ поняли, что посадить на русскій престолъ Владислава — это значило бы опять призвать на Русь иноземцевъ-поляковъ, отъ которыхъ она и такъ уже довольно натерпѣлась; объ этомъ скоро перестали и думать.

Родъ Романовыхъ былъ извѣстенъ какъ одинъ изъ самыхъ древніхъ и наиболѣе уважаемыхъ. И вотъ рѣшено было созвать Великую Земскую Думу и окончательно рѣшить, кому править теперь нашимъ обширнымъ отечествомъ.

Во всѣ города Московскаго государства разосланы были призывныя грамоты, съ приглашеніемъ прислать въ Москву отъ всякихъ чиновъ и сословій выборныхъ людей, т.-е. изъ духовенства, бояръ, дворянъ, дѣтей боярскихъ и другихъ, отъ каждаго города по десяти человѣкъ лучшихъ людей или же “по скольку гоже”, т.-е. сколько найдутъ нужнымъ.

Эти созывныя грамоты были разосланы въ ноябрѣ 1612 года, а въ декабрѣ и въ январѣ 1613 г. выборные отъ разныхъ городовъ стали съѣзжаться въ Москву.

И вотъ собралась, наконецъ, Великая Земская Дума для рѣшенія вопроса: кому править отнынѣ всей православной Русью?

Долго думали выборные и, наконецъ, единогласно рѣшили призвать на царство русское — юнаго боярина Михаила Ѳеодоровича Романова.

Отецъ Михаила Ѳеодоровича, Филаретъ Никитичъ Романовъ, бывшій ростовскій митрополитъ, уже давно былъ извѣстенъ русскимъ людямъ, какъ человѣкъ чрезвычайно благоразумный, неподкупной честности и твердыхъ правилъ. Это былъ одинъ изъ самыхъ образованныхъ людей того времени. Иностранецъ Герсей говоритъ, что онъ составилъ по просьбѣ Филарета Никитича, нарочно для него, латинскую грамматику, написанную русскими буквами. Не забудемъ, что въ тѣ времена даже высшіе бояре наши были почти совсѣмъ необразованы не только не знали и не хотѣли знать латинскаго языка, но были слабы даже и въ русской грамотѣ. Многіе не умѣли подписать свое имя!

Другой иностранецъ, жившій въ то время въ Россіи (Мосса) говоритъ, что Филаретъ Никитичъ былъ въ молодости чрезвычайно красивъ и представителенъ, отличался привѣтливостью, добротою и гостепріимствомъ. Онъ былъ большой мастеръ въ военномъ дѣлѣ и ловко ѣздилъ верхомъ. Лжедимитрій первый (Отрепьевъ), желая оказать ему особую милость, возвелъ его въ санъ митрополита ростовскаго. Наравнѣ съ другими духовными лицами, патріархомъ Гермогеномъ, архимандритомъ Троицкой лавры Діонисіемъ и Аврааміемъ Палицынымъ, онъ былъ однимъ изъ тѣхъ, кто первый способствовалъ началу движенія противъ нашихъ враговъ — поляковъ. Когда Москва была освобождена Пожарскимъ, Филаретъ Никитичъ находился въ рукахъ поляковъ, но и изъ самой Польши зорко слѣдилъ за всѣмъ, что происходило въ то время на Руси.

Окончательное избраніе Михаила Ѳеодоровича на царство состоялось 21 ферваля 1613 года, въ первое воскресенье Великаго поста.

На этотъ разъ Великая Земская Дума собралась въ Успенскомъ соборѣ, и когда стали отбирать голоса отъ выборныхъ изъ разныхъ городовъ земли русской, то всѣ они единогласно заявили, что желаютъ, чтобы на престолъ былъ возведенъ Михаилъ Ѳеодоровичъ Романовъ. Для того, чтобы потомъ не могло возникнуть никакихъ недоразумѣній и непріятностей, руководители этого собранія сочли нужнымъ спросить особаго мнѣнія москвичей, — что они скажутъ по поводу такого выбора. Для этого выбрана была особая депутація, во главѣ которой стоялъ уже давно знакомый намъ Авраамій Палицынъ. Собравъ народъ московскій въ Кремлѣ, на Красной площади, гдѣ теперь возвышается величественный памятникъ спасителямъ отечества — Минину и Пожарскому, Авраамій взошелъ на возвышеніе, называемое , Лобнымъ мѣстомъ” (близъ храма Василія Блаженнаго, на той же площади), и, вмѣстѣ съ бояриномъ Василіемъ Петровичемъ Морозовымъ, обратился къ народу съ вопросомъ, кого онъ желаетъ избрать своимъ царемъ. Въ отвѣтъ на это весь народъ московскій громогласно и восторженно заявилъ, что онъ не желаетъ никого кромѣ юнаго Михаила Ѳеодоровича Романова.

Послѣ этого въ Успенскомъ соборѣ было отслужено благодарственное молебствіе. Такіе же молебны служили въ тотъ же день и въ другихъ церквахъ, и при этомъ провозглашалось многолѣтіе новому государю.

Вся Москва радовалась и ликовала. По всему городу разносился радостный звонъ московскихъ колоколовъ, не умолкавшій до поздней ночи. Это было всеобщее торжество, и не только Москва принимала въ немъ участіе, но и вся православная Русь...

Наконецъ-то положенъ былъ предѣлъ смутамъ и неурядицамъ, и наступала новая пора, — пора мира, тишины и благоденствія!..

Михаилъ Ѳеодоровичъ въ это время жилъ вмѣстѣ со своею матерью, старицей Марѳою, въ костромскомъ Ипатьевскомъ монастырѣ. Туда было тотчасъ послано посольство, чтобы просить Михаила Ѳеодоровича скорѣе пріѣхать въ столицу и занять великій престолъ царей московскихъ.

Въ числѣ духовныхъ особъ, бывшихъ въ этомъ посольствѣ, главное мѣсто занималъ также Авраамій Палицынъ, и, такимъ образомъ, мы видимъ, что Троицкая лавра, въ лицѣ своего архимандрита Діонисія и келаря Авраамія, не только принимала горячее участіе въ бѣдственномъ положеніи Руси во времена лихолѣтія, но и содѣйствовала водворенію тишины въ нашемъ дорогомъ отечествѣ и избранію новаго монарха.

Таковы великія, неоцѣненныя заслуги Троицкой лавры!..

Закончивъ обзоръ дѣятельности Троицкой обители въ смутную эпоху русской исторіи, намъ остается теперь сказать нѣсколько словъ о тѣхъ, кто все это время держалѣ въ рукахъ бразды правленія въ этой благословенной Господомъ обители.

За это время смѣнилось въ ней два архимандрита: Іоасафъ и Діонисій. О первомъ изъ нихъ мы уже говорили подробно; намъ остается лишь перечислить вкратцѣ главныя событія изъ жизни архимандрита Діонисія.

Преподобный Діонисій, какъ мы уже говорили раньше, былъ уроженецъ города Ржева; до поступленія въ монашество, онъ назывался Давидомъ; по желанію родителей, которыхъ горячо любилъ, онъ женился въ молодыхъ лѣтахъ. Вскорѣ за благочестіе свое былъ удостоенъ сана священника; супруга его въ скоромъ времени скончалась, и онъ поступилъ въ старицкій Богородичный монастырь. Въ 1605 г. онъ былъ возведенъ въ санъ архимандрита старицкаго монастыря.

Во время правденія Василія Шуйскаго, на него обратилъ свое особое вниманіе патріархъ Гермогенъ и приблизилъ его къ себѣ, такъ что Діонисій сдѣлался постояннымъ его совѣтникомъ въ самыхъ важныхъ дѣлахъ и исполнителемъ его предначертаній. Когда же архимандритъ Іоасафъ оставилъ Троицкую лавру и удалился на покой, то царь Василій и патріархъ Гермогенъ ввѣрили Діонисію верховное управленіе Троицкимъ монастыремъ.

Мы видѣли уже, какое горячее участіе Троицкая обитель принимала во всѣхъ событіяхъ смутнаго времени; какъ ревностно помогала она смѣлымъ ополченцамъ освободить Москву отъ польскаго погрома; знаемъ, какую существенную помощь оказали преподобный Діонисій и Авраамій Палицынъ Минину и Пожарскому во время борьбы за освобожденіе Москвы отъ поляковъ и литовцевъ. Наконецъ, и во время избранія новаго государя, лавра Троицкая прилагала всѣ усилія, чтобы уничтожить всякую рознь, всякія несогласія и противорѣчія, — и достигла того, что на царство былъ единогласно призванъ Михаилъ Ѳеодоровичъ Романовъ.

Всѣмъ этимъ участіемъ Москва и вся Россія обязана въ особенности преподобному Діонисію и келарю лавры Авраамію Палицыну.

По дорогѣ изъ Костромы въ Москву, царь Михаилъ Ѳеодоровичъ остановился въ Троицкой обители, прожилъ въ ней цѣлую недѣлю, много и слезно молился, чтобы Господь укрѣпилъ его и внушилъ ему разумъ и далъ ему силы на великое дѣло управленія православнымъ русскимъ народомъ.

Когда, наконецъ, настала тишина и прекратились смуты на святой Руси, надо было подумать о томъ, чтобы возстановить полуразрушенныя стѣны обители въ прежнемъ видѣ, починить попорченныя во время осады зданія, построить новыя келліи, поновить поврежденныя иконы. Келліи, уцѣлѣвшія отъ погрома, оставались почти безъ всякой крыши, владѣнія лаврскія были разорены, поля истоптаны непріятельскими войсками, даже нѣкоторыя права и преимущества монастырскія совершенно нарушены, — не до того было въ военное время, чтобы добиваться возстановленія монастырскихъ правъ. Но теперь, когда все успокоилось, новый царь тотчасъ подтвердилъ прежнія права новыми указами и грамотами. Мало-по-малу стѣны и келліи приняли прежній видъ, и всѣ слѣды разгрома и разрушенія понемногу исчезли.

Черезъ восемь лѣтъ послѣ знаменитой грозной осады обитель Троицкая снова увидала подъ своими стѣнами польскія войска, которыя собирались ее осадить вторично. 24 сентября 1618 года воевода польскій — Чаплинскій, шелъ на соединеніе съ войсками королевича польскаго Владислава и остановился со своимъ войскомъ подъ стѣнами лавры. Монастырскіе жители и сосѣдніе поселяне вступили въ неравный бой съ вооруженными ляхами, и имъ удалось выгнать польское войско изъ Стрѣлецкой слободы. Удаляясь отъ монастыря, панъ Чаплинскій сжегъ монастырское село Клементьево; однакоже, осадить монастырь не рѣшился: поляки отлично помнили, какую неудачу потерпѣлъ здѣсь гордый панъ Сапѣга восемь лѣтъ назадъ.

Польскій королевичъ Владиславъ все еще надѣялся овладѣть русскимъ престоломъ, и долго еще продолжалась война съ поляками. Наконецъ, военныя дѣйствія были съ обѣихъ сторонъ прекращены, и было заключено перемиріе на 14 лѣтъ въ селѣ Деулинѣ. Черезъ годъ послѣ этого, преподобный Діонисій и келарь Авраамій Палицынъ соорудили въ селѣ Деулинѣ храмъ во имя преподобнаго святителя Сергія миротворца, въ память о заключенномъ въ этой мѣстности мирѣ.

По возстановленіи тишины и спокойствія внутри страны, снова возобновилось книгопечатаніе, и явилась потребность пересмотрѣть и исправить церковныя книги, которыя были искажены полуграмотными переписчиками. Ошибки эти и искаженія попали даже и въ печатныя книги, и оттуда стали распространяться неправильныя толкованія и ложныя мнѣнія. Въ особенности необходимо было пересмотрѣть и заново напечатать изданный въ 1602 году Андроникомъ Невѣжею требникъ, и царь поручилъ это дѣло архимандриту Діонисію и старцу Арсенію, а также священнику Іоанну.

И вотъ исправители начали сличать различные списки, изъ которыхъ нѣкоторые были очень древняго происхожденія: они написаны были еще лѣтъ за двѣсти до этого времени; между прочими рукописями здѣсь былъ также списокъ митрополита Кипріана; согласно этому древнему списку, были сдѣланы исправленія въ изданіи Невѣжи. У Невѣжи было сказано, что надо крестить “водою и огнемъ”, тогда какъ въ древнѣйшихъ, правильныхъ спискахъ этого прибавленія “и огнемъ” вовсе не было, а сказано было только: “крестить водою”; но Діонисія и его помощниковъ оклеветали въ искаженіи и порчѣ церковныхъ книгъ, и судъ, который былъ назначенъ надъ ними, повѣрилъ клеветникамъ, и несчастный архимандритъ въ наказаніе былъ подвергнутъ преслѣдованію, и, наконецъ, его рѣшили заточить въ Кирилловъ бѣлоозерскій монастырь. Такъ преподобный Діонисій пострадалъ за правду по клеветѣ и зложелательству своихъ враговъ.

Но приговоръ нельзя было привести въ исполненіе, такъ какъ путь къ бѣлоозерскому монастырю былъ занятъ непріятельскими войсками. Поэтому Діонисія заключили въ Новоспасскомъ монастырѣ, возложивъ на него тяжкую епитимію.

Патріархъ іерусалимскій Ѳеофанъ, пріѣхавъ въ Москву въ 1619 году, обратилъ вниманіе на невиннаго страдальца, и когда Филаретъ Никитичъ Романов, отецъ государя Михаила Ѳеодоровича, вернулся изъ польскаго плѣна и рукоположенъ былъ въ патріархй, то Ѳеофанъ просилъ его тотчасъ разсмотрѣть дѣло преподобнаго Діонисія. Ѳеофанъ съ своей стороны подтвердилъ, что въ греческомъ текстѣ требника словъ “и огнемъ” дѣйствительно нѣтъ и что поэтому и исправители его совершенно правы были, исключивъ ихъ, какъ ошибочныя. По этому поводу былъ созванъ соборъ, который, по внимательномъ разсмотрѣніи дѣла, рѣшилъ освободить Діонисія и призналъ его невиновнымъ въ порчѣ церковныхъ книгъ.

Послѣ этого Діонисій вернулся въ Троицкую обитель.

Посѣтивъ Троицкую лавру, патріархъ Ѳеофанъ возложилъ на невиннаго страдальца свой собственный клобукъ, что было знакомъ особой милости патріаршей и искренняго сердечнаго расположенія. Прежде чѣмъ возложить клобукъ на главу архимандрита Ѳеофанъ положилъ его къ ногамъ святого угодника Сергія и совершилъ молитву надъ св. мощами. Потомъ, со слезами на глазахъ, патріархъ объявилъ всей братіи похвалу за великіе ея подвиги въ дѣлѣ спасенія отечества.

Въ особенности онъ изъявилъ желаніе видѣть лично тѣхъ самыхъ иноковъ троицкихъ, которые во время страшной осады рѣшились съ оружіемъ въ рукахъ защищать свою святую обитель отъ грозныхъ враговъ. Услышавъ такое желаніе, архимандритъ смутился, не зная, какъ понять его, но иноки, участвовавшіе въ бояхъ съ ляхами, сами не пожелали скрываться и просили настоятеля, чтобы онъ представилъ ихъ патріарху.

И вотъ представлены были патріарху болѣе двадцати человѣкъ иноковъ — участниковъ страшныхъ боевъ, защитниковъ лавры. Въ числѣ ихъ былъ инокъ именемъ Аѳанасій Ощеринъ, про котораго лѣтописецъ говоритъ: “ЗѢло старъ сый, и весь уже пожелтѣлъ въ сѣдинахъ”. Патріархъ обратился къ нему съ вопросомъ:

— Ты ли ходилъ на войну и начальствовалъ передъ воинами-мучениками?

На это Ощеринъ отвѣчалъ:

— Ей, владыка святый, понужденъ былъ слезами кровными!

Тогда патріархъ еще спросилъ его:

— Что ти свойственнѣе, — иночество ли въ молитвахъ особь (т.-е. въ уединеніи), или подвигъ передъ всѣми людьми?

Аѳанасій, поклонившись патріарху, отвѣтствовалъ:

— Всякая вещь и дѣло, владыка святый, въ свое время познается. У васъ, святыхъ отецъ, отъ Господа Бога власть въ руку (т.-е. въ рукахъ) прощати и вязати, а не у всѣхъ; что творю и сотворихъ въ повелѣніи послушанія (т.-е. не по своей волѣ, а по волѣ монастырскаго начальства).

И, обнаживъ главу свою, поклонился вторично и прибавилъ:

— Извѣстно ти буди, владыка мой, се подпись латинянъ (поляковъ-католиковъ) на главѣ моей отъ оружія; еще же въ лядвеяхъ (бедрахъ) моихъ шесть памятей свинцовыхъ обрѣтаются (т.-е. шесть польскихъ пуль); а въ келліи сидя, въ молитвахъ, какъ можно выйти было изъ воли такихъ будильниковъ къ воздыханію и стенанію! А все се бысть не нашимъ изволеніемъ, но пославшихъ насъ на службу Божiю!..

Патріархъ остался очень доволенъ такимъ смиреннымъ отвѣтомъ инока – героя, чуждаго всякой похвальбы и тщеславія своими бранными подвигами, благословилъ старца Аѳанасія и, поцѣловавъ его, “любезнѣ отпустилъ съ миромъ” и съ “похвальными словесы”.

Преподобный Діонисій первый ввелъ въ обители чтенія-бесѣды святого Іоанна Златоустаго по русскому переводу, сдѣланному Максимомъ и Силуаномъ, а также Григорія Богослова и разсылалъ списки этихъ твореній отцовъ Церкви по другимъ монастырямъ.

Преподобный Діонисій мирно скончался послѣ двадцатитрехлѣтняго управленія обителью, 10 мая 1633 года; передъ кончиною онъ принялъ на себя схиму. Патріархъ Филаретъ, отецъ государя, самъ отпѣвалъ преподобнаго въ Троицкомъ Богоявленскомъ монастырѣ.

Что касается вдохновеннаго проповѣдника любви къ отчизнѣ, славнаго и неутомимаго борца за святую Русь и православную вѣру, — Авраамія Палицына, то онъ оставилъ Троицкую лавру еще въ 1621 году и удалился въ Соловецкій монастырь, согласно данному имъ обѣту. На мѣсто его изъ той же Соловецкой обители былъ вызванъ старецъ Александръ Булатниковъ. Онъ происходилъ изъ знатнаго, стариннаго и богатаго рода.

Александръ былъ келаремъ Троицкаго монастыря около 20 лѣтъ. За этотъ продолжительный срокъ своего келарства онъ принесъ монастырю Троицкому многіе драгоцѣнные дары и вкладъ изъ своего собственнаго достоянія и отъ царскихъ щедротъ. Онъ пользовался особымъ расположеніемъ самого царя и былъ воспріемникомъ царскихъ дѣтей: такъ, онъ воспринималъ отъ купели дочерей царскихъ — Ирину и Пелагію, а также сына и наслѣдника престола — Алексѣя Михайловича, отца Петра I, Великаго Преобразователя земли русской.

KOНЕЦ