Во имя Отца, и Сына, и Святаго Духа. Аминь.  

Священномученик Патриарх Гермоген

Начало служения на родине

ЕЛИКИЙ печальник за Русскую землю, Патриарх Гермоген происходил из донских казаков и родился в одной из придонских станиц (а по другим сведениям, родоначальниками его были князья Голицыны). По преданию, при святом Крещении младенцу дали имя Ермолай. Подростком он ушёл в Казань и поступил в Спасо-Преображенский монастырь. Здесь жил на покое основатель монастыря святитель Варсонофий, бывший архиепископом в Твери. Старец взял Ермолая под своё руководство, обучал его и укреплял в вере и благочестии. Ермолай был посвящён в священнический сан и определён к церкви святителя Николая.

       В это время, 8 июля 1579 года, совершилось явление Казанской иконы Божией Матери. Богоматерь явилась во сне девятилетней дочери стрельца Онучина Матрёне и повелела ей объявить архиепископу Иеремии и городским властям, что на месте сгоревшего дома Онучиных скрыта в земле икона Её. Девочка исполнила повеление. Жители толпами спешили к священному месту. Архиепископ Иеремия с духовенством совершил крестный ход, поднял явленную икону и велел нести её в ближайшую церковь святителя Николая. Нёс икону плакавший от умиления никольский священник — будущий Патриарх Гермоген.

       Вскоре отец Ермолай лишился жены и принял монашество с именем Гермогена. Новый инок отличался благочестием, хорошо знал Священное Писание, творения Святых Отцов и Церковную историю. Царь Феодор Иоаннович, сын Иоанна Грозного, возвёл его в сан митрополита Казанского. Владыка ходил за 50 вёрст из Казани в Свияжск навстречу святым мощам святителя Гермогена, архиепископа Казанского, которые были перенесены из Москвы. Вскоре, 4 октября 1595 года, были открыты мощи святителей Гурия и Варсонофия Казанских.

       Усердно трудился в Казани митрополит Гермоген, насаждая православную веру среди покорённых татар и прославляя Отечество. Народ очень почитал его, как человека подвижнической жизни и великого постника. Но Казань была лишь началом незабвенного служения святителя Русской земле.

       В это время Русь постигло страшное бедствие.

       В 1598 году прекратился, со смертью Царя Феодора Иоанновича, правивший Русью дом Рюрика, а на престол вступил избранный земским собором Борис Годунов. Младший же сын Грозного, Царевич Димитрий, ещё при жизни царя Феодора был зарезан в Угличе (15 мая 1591 года). В народе говорили, что убийцы были подосланы братом Царицы Борисом Годуновым.

       После смерти Феодора несколько лет Годунов царствовал спокойно. Но затем начались голодные годы и повальные болезни. Царь Борис старался расположить к себе добрыми делами: кормил неимущих, давал работу безработным. Народ не успокаивался. Началась смута. Явился первый самозванец, который принял на себя имя убиенного Царевича Димитрия. Кто был этот человек, неизвестно и по сие время. Но он объявил себя сыном Грозного и утверждал, что в Угличе зарезали подставного младенца, а его — истинного Царевича — скрыли от убийц и спасли.

       Назвавшийся Димитрием объявился в Польше. Польский король воспользовался случаем, чтобы причинить зло ненавистному для него Московскому государству: он пообещал самозванцу содействие и дал ему отряд войска. В августе 1604 года Лже-димитрий переправился через Днепр и вступил в русские пределы. Самозванец разбил царскую рать. Положение Годунова сделалось отчаянным. 29 апреля 1605 года он скоропостижно скончался.

       Самозванец беспрепятственно достиг Москвы и венчался на царство. Новый Царь окружил себя поляками, не ходил к церковным службам, не соблюдал постов, обнаруживал пренебрежение к русским обычаям. Православная вера ему была как бы совершенно чужою. Так как Патриарх Иов явно не сочувствовал мнимому Царю, то назвавшийся Димитрием лишил старца патриаршей власти, послал его в заточение в городок Старицу и поставил Патриархом Игнатия.

       Между тем, в Москву приехала дочь сандомирского воеводы, полька Марина Мнишек, на которой самозванец задумал жениться, ещё живя у польского короля. Русские дали понять Лже-димитрию, что Марина Мнишек должна перейти в православие. Царь запросил об этом архиереев. От имени Собора высказался Казанский митрополит Гермоген.

       «Не подобает,— говорил святитель,— православному Царю брать некрещёную и вводить в святую церковь. Не делай так, Царь: никто из прежних Царей так не делал, а ты хочешь сделать».

       Самозванец приказал лишить Гермогена сана и отправить в заточение в Казань. Однако кара не постигла твёрдого духом святителя. Утром 17 мая 1606 года, когда названный Царь Димитрий ещё спал, князь Василий Шуйский с мечом и крестом в руках въехал на коне в Кремль через Спасские ворота. С колоколен раздался набат. Москвитяне хлынули толпами к Кремлю. Лже-димитрий выбросился в окно, но тут же был убит, и до сих пор близ кремлёвских соборов показывают место его гибели. Марина успела спастись.

Гермоген-Патриарх

ЕРЕЗ три дня после гибели самозванца бояре и московские люди собрались на Лобном месте у кремлёвских стен и провозгласили Царём князя Василия Ивановича Шуйского, избавившего Московское государство от первого Лже-димитрия. Царь Василий собрал духовный Собор и предложил избрать митрополита Гермогена Всероссийским Патриархом. Ставленник самозванца Игнатий был низложен. 3 июня 1606 года архипастыри возвели Казанского святителя в Патриарший сан. Между тем, смута не прекращалась. Пошёл опять слух, что назвавшийся Царём Димитрием не погиб 17 мая, а бежал из Москвы и жив; из окна же выбросился кто-то другой. Тёмный люд растерялся. Стало даже хуже прежнего. Появились разбойничьи шайки. Украйна заволновалась, как при первом самозванце.

       Патриарх Гермоген повелел перенести из Углича в Москву мощи Царевича Димитрия, самозванца же предал церковной анафеме. Многие образумились, но неразумных людей оказалось также немало. Вожаками бунтовщиков явились путивльский воевода князь Григорий Шаховской и холоп Иван Болотников. Восстала вся Северская земля. Шаховской рассылал указы, прикладывая к ним похищенную царскую печать, и призывал всех к мятежу против Василия Шуйского.

       В это время возвысил свой голос против зачинщиков смуты Патриарх Гермоген. Сначала для увещания мятежников он отправил Крутицкого митрополита Пафнутия. А когда это не помогло — разослал по городам грамоты. Первые грамоты он отправил 29 и 30 ноября 1606 года. Первосвятитель писал, что изменники распускают слухи, будто бы Димитрий жив. Патриарх опровергал эти слухи и убеждал народ быть верным Царю Василию Ивановичу. Патриаршие грамоты оказывали большое влияние на народ, из городов стали приходить в Москву люди на царскую службу.

       Шуйский снарядил войско против Болотникова под начальством своего племянника, юного доблестного князя Михаила Васильевича Скопина-Шуйского. Герой на голову разбил Болотникова... Холоп с Шаховским бежали в Калугу и там укрепились. Собрались около них необузданные люди. Снова послал Царь войско, но оно передалось на сторону бунтовщиков, которые перешли из Калуги в Тулу. В то же время в городе Стародубе появился новый самозванец — Лже-димитрий второй, так же, как и первый, человек неизвестного происхождения.

       Патриарх Гермоген проклял Болотникова и его единомышленников, а Царю посоветовал самому выступить с войском против тульских злодеев, чтобы не дать им соединиться с самозванцем. Одновременно святитель разослал грамоты по всему государству, оповещая о походе и указывая, кто были изменники Родине.

       Шуйский послал вперёд доблестного племянника своего Скопина-Шуйского с отрядом. Стояла осень 1607 года. Скопин снова одержал победу. Подоспевший Царь осадил Тулу. Туляки взмолились о прощении. Болотников и Шаховской были схвачены. Царь торжественно возвратился в Москву.

       Самозванец же, перезимовав в Полесье, двинулся весною к Москве со своими и польскими шайками. В мае 1608 года под Болховом произошло сражение между его и царскими отрядами. Самозванец победил и уже без помехи пошёл дальше. К началу июня он находился всего в двенадцати верстах от Москвы, в селе Тушине, отчего и получил прозвание «тушинского вора». Осенью пришёл польский полководец Сапега с семью тысячами поляков; с ним прибыла и Марина Мнишек, которую Сапега перехватил на дороге в Польшу. Недолго думая, Марина признала тушинского вора своим мужем и осталась в Тушине.

Осада Троицкой Лавры

Дивен Бог       
во святых своих!       

Е решаясь взять Москву приступом, тушинцы осадили Троице-Сергиеву Лавру, где было много богатой утвари, дорогих облачений и жемчуга. Всё это были приношения благочестивых Царей, князей, бояр и других богомольцев. Злодеи решили завладеть богатствами обители. Тридцать тысяч поляков окружили Лавру и стали подводить подкопы. Царь послал в помощь монахам и монастырским крестьянам отряд стрельцов с воеводами Голохвастовым и Долгоруким, а племянника Скопина-Шуйского отправил к Шведскому королю нанять пятнадцать тысяч шведских ратников для борьбы с крамольниками, поляками и тушинским вором.

       С 23 сентября 1608 года в продолжение двенадцати месяцев Троице-Сергиева Лавра выдерживала осаду, хотя монахов и стрельцов было вдесятеро меньше, чем поляков. Осаждённые терпели голод, но не сдавались. День и ночь в храмах совершались богослужения; одни иноки молились, другие сражались, лили со стен кипяток и горячую смолу на врагов, ходили и на вылазки. Тяжко им было, от голода развивались болезни.

       Впрочем, не лучшее положение терпели и московские жители. Поляки и тушинцы рыскали вокруг столицы и не пропускали в неё торговцев. В Москве наступила страшная дороговизна всех съестных припасов. Неудовольствие против Шуйского в народе росло. Князь Роман Гагарин, Григорий Сумбулов и Тимофей Грязной 17 февраля 1609 года собрали толпу буянов, явились в Кремль и стали звать Патриарха Гермогена на Лобное место. Святитель отказался. Его схватили и насильно повели. На площади Патриарх спросил толпу, что ей нужно. Верховоды закричали:
       — Шуйский тайно побивает и топит нашу братию, дворян и детей боярских, и жён, и детей их втайне истребляет, и таких побитых уже с две тысячи!.. Вон и теперь нашу братию повели топить.
       Патриарх Гермоген строго взглянул на бунтовщиков и спокойно спросил их:
       — Как же это могло статься, что мы ничего не знали? В какое время и кто именно погиб?
       — Да вот и теперь повели! — кричали из толпы.
       — Да кого же повели-то? — опять спросил Патриарх.
       — Мы послали уже ворочать их, ужо увидите! — закричали вожаки.
       Патриарх укорил их во лжи и клевете. Один из бунтовщиков выступил вперёд и стал громко читать грамоту, сочинённую в Тушине, у вора. Здесь говорилось, что «князя Василия Шуйскаго выбрали на царство оною Москвой, а иные города того не ведают, и князь Василий Шуйский нам не люб; из-за него кровь льется и земля не умиряется; что бы нам выбрать на его место иного Царя?»

       Патриарх на это ответил: «До сих пор Москве ни Новгород, ни Казань, ни Астрахань, ни Псков и никакие города не указывали, а указывала Москва всем городам. Государь Царь и Великий князь Василий Иванович всея Руссии возлюблен, избран и поставлен Богом и всеми русскими властями, и московскими боярами, и вами, дворянами, и всякими людьми всех чинов, и всеми православными христианами, да изо всех городов в его царском избрании и поставлении были в те поры люди многие. И крест ему целовала вся земля, что ему, Государю, добра хотеть, а лиха и не мыслить. А вы, забыв крестное целование, немногими людьми восстали на Царя, хотите его без вины с Царства свести, а мир того не хочет, да и не ведает, да и мы с вами в тот совет не пристанем же. А что, если кровь льётся и земля не умиряется, то делается волею Божиею, а не царским хотением».

       После этих слов Патриарх ушёл с Лобного места к себе в покои. Слова Святителя оказали громадное влияние на толпу. Послышались крики: «Смута против Царя делается по наущению литовских людей! Изменники хотят сдать Москву тушинскому вору!» Мятежники устыдились и разошлись по домам.

       Для успокоения народа Патриарх снова рассылает грамоты. Отпавшим от Царя он писал, что измену Царю законному считает изменою вере и отступлением от Бога.

       «Посмотрите,— пишет святитель,— как Отечество наше расхищается и разоряется чужими, какому поруганию предаются святые иконы и церкви, как проливается кровь неповинных, вопиющая к Богу. Вспомните, на кого вы поднимаете оружие: не на Бога ли, Сотворившего вас, не на своих ли братьев?.. Не своё ли Отечество разоряете?.. Не ко всем пишем это слово, но к тем, которые, забыв смертный час и Страшный Суд Христов и преступив крестное целование, отъехали и изменили Царю Государю Василию Ивановичу, и всей земле, и своим родителям, и своим жёнам, и детям, и всем своим ближним, и особенно Богу».

       В августе того же 1609 года польский король объявил войну Москве. Сигизмунд видел, как смута разъедает Русскую землю, и решил покорить Московию. Он приказал полякам, находившимся около тушинского вора, присоединиться к королевским войскам, которые осадили Смоленск. Поляки покинули вора, и он ночью ускакал верхом в Калугу. Но осада Троицкой Лавры всё-таки продолжалась. Только в январе следующего 1610 года поляки бежали от святой обители, узнав о приближении славного русского витязя Скопина-Шуйского с наёмным Шведским войском.

       Подмосковные дороги очистились. К столице опять потянулись обозы с хлебом и провизией. Москва ожила. С великим почётом москвичи встретили своего избавителя. В народе стали говорить, что хорошо было бы, если бы Царём стал всеми любимый молодой князь Михаил Скопин-Шуйский.

       Эти речи испугали Царя Василия и его родных братьев. Один из них, Димитрий Шуйский, устроил пир, на который пригласил Скопина. Это было в апреле 1610 года. Хозяйка, жена Димитрия, дочь злодея Малюты Скуратова, поднесла Скопину кубок с отравленным вином. Народный герой разболелся и умер.

       Велико было горе и сильно негодование народа. Все возненавидели Шуйских. Народ был убеждён, что героя отравили по приказанию Царя Василия. По всей земле пошла скорбная весть о гибели спасителя Троицкой Лавры и Москвы. Вскоре, 24 июня 1610 года, у села Клушина польский гетман Жолкевский разбил на голову царские войска, которыми начальствовал Димитрий Шуйский. Снова к Москве подступали: по Серпуховской и Коломенской дорогам — тушинский вор, а по Можайской — гетман Жолкевский с поляками. Тогда москвичи лишили Василия Ивановича престола и несколько позже, 19 июля, заставили его постричься в монахи.

       Патриарх Гермоген пытался удержать бояр и народ от беззакония. Он плакал и умолял их, защищая Шуйского. Но на этот раз верх одержали бояре.

Великая разруха

ОСЛЕ свержения с престола Василия Шуйского власть перешла к Боярской думе, где председательствовал князь Феодор Мстиславский. Народ собирался на улицах и обсуждал, кого избрать Царём. Между боярами и дворянами не было согласия. Первый из бояр, Мстиславский, стоял за избрание польского королевича Владислава; другие хотели князя Василия Голицына. За него подавал голос и Патриарх Гермоген. «Чего вы ждёте от поляков, если не окончательного разорения царства и православной веры? — с укором говорил Патриарх Гермоген боярам.— Разве нельзя избрать на царство кого-либо из князей русских?»

       Бояре отправили к Патриарху выборных с просьбой благословить заключённый ими договор с Жолкевским по поводу приглашения на престол королевича Владислава. Святитель находился в Успенском соборе, когда пришли к нему выборные.

       «Если в намерении вашем,— ответил он им,— нет лукавства, и вы не помышляете нарушить православную веру и привести в разорение Московское государство, то пребудет на вас благословение всего собора четырёх Патриархов и нашего смирения, а иначе — пусть ляжет на вас клятва от всех четырёх православных Патриархов и от нашего смирения, и вы будете лишены милости Бога и Пресвятыя Богородицы и примете месть от Бога наравне с еретиками и богоотступниками».

       Бояре поспешили сообщить обо всём Жолкевскому, стоявшему под Москвой. Началась присяга королевичу Владиславу. Тушинский вор бежал в Калугу, где его вскоре застрелил крещёный татарин князь Урусов.

       Несколько дней кряду Московские жители приносили присягу королевичу польскому. Во все города были разосланы грамоты, чтобы и там принимали присягу. Мстиславский с товарищами радовались. Но скорбен был Патриарх Гермоген. Богомудрый святитель предвидел, что не приведёт к добру избрание Царём польского королевича. Старец «плакался пред всем народом и просил молить Бога, чтобы Он воздвиг Царя русского».

       Вскоре обнаружилось, что не напрасно скорбел Святейший Гермоген.

«Обманка» Сигизмунда

ОЯРЕ снарядили многочисленное посольство и отправили его под Смоленск, к польскому королю Сигизмунду. Главным послам: митрополиту Филарету (Романову), князю Василию Голицыну и князю Даниилу Мезецкому — дан был наказ просить короля отпустить королевича на царство в Москву, но с тем, чтобы Владислав сперва перешёл в православную веру, не поддерживал сношений с папой римским, а когда женится, то чтобы невесту взял из какого-либо русского, боярского рода.

       Патриарх Гермоген поучал послов: «Ни на какие прелести мира не прельщаться и не иначе соглашаться на принятие Владислава, как если он будет крещён православным крещением, иначе же стоять им за веру крепко и непоколебимо страдания терпеть». Святитель написал два письма: одно — королю, а другое — королевичу. Он умолял короля отпустить сына в православие, а королевича — принять православие. И опять, обратясь к послам, горячо их просил оберечь веру. «Вы, как мученики, хотящие мучиться,— сказал Патриарх,— даже до смерти не щадите жизни своей: за таковые подвиги вы получите венцы царствия небесного». «Лучше умереть за православную христианскую веру, нежели учинить что-либо постыдное!» — отвечал Филарет.

       Патриарх благословил послов:
       — Идите, Бог с вами и Пречистая Богородица, и великие чудотворцы, наши заступники и хранители — Пётр и Алексий, Иона и Сергий, и Димитрий, новострадальный благоверный Царевич.

       Одиннадцатого сентября посольство выехало из Москвы. Король крайне неприветливо встретил послов. Их поместили в летних палатках на берегу Днепра. Во время приёма князья Голицын и Мезецкий и митрополит Филарет высказали всё, что им было поручено. И тут-то открылась «обманка» польского короля. Обнаружилось, что Сигизмунд сам хочет царствовать на Руси, а королевич выставлялся лишь для отвода глаз. Королевич, по словам Сигизмунда, молод: где же ему управиться?.. Вот когда станет постарше, тогда и может занять престол Московских Царей, а пока сам отец будет царствовать.

       Послы оповестили Москву об «обманке» короля.

       Жолкевский начал вести переговоры с боярами о том, чтобы впустить польские войска в Москву, для охраны столицы от шаек тушинского вора. Первосвятитель воспротивился этому. «Дело твоё, Святейший,— сказал ему на это один из бояр,— смотреть за церковными делами, а в мирские не следует тебе вмешиваться. Исстари так ведётся, что не попы управляют государством». Сторонников Патриарха стали сажать в тюрьму и подвергать всякого рода преследованиям.

       Поляки заняли Москву. Гетман Жолкевский самовластно распоряжался в столице всеми делами. Зная влияние Патриарха на народ, он старался привлечь Святителя на свою сторону, но безуспешно: Святейший Гермоген прекрасно понимал, кто враги Русской земли.

       Между тем, Жолкевский сообразил, что Сигизмунд, добиваясь Московского престола, затеял опасную игру, которая может окончиться для поляков печально. Гетман видел, как русские ненавидят притеснителей: торговцы на рынке даже отказываются продавать товар полякам. «Быть бунту, перебьют москвитяне всех наших» — рассуждал Жолкевский и, чтобы не попасть в беду, в середине октября уехал к королю, передав власть над Москвою и польским гарнизоном пану Гонсевскому. Гонсевский же стал усиленно ратовать за своего короля. Ему усердно помогали предавшиеся за деньги полякам боярин Михайло Салтыков и мелкий кожевник Федька Андронов.

Страдания Патриарха Гермогена

ЕПЕРЬ святитель открыто восстал против поляков и своими воззваниями, проникнутыми пламенной любовью к Родине, ободрял и укреплял русских людей. Мстиславский, Салтыков, Андронов и другие, видя, что в городах собираются ополчения, 5 декабря явились к Патриарху Гермогену и стали просить его: «Благослови, Владыко святый, народ на присягу королю Сигизмунду, да подпиши вот эти грамоты: дескать, русские люди во всём полагаются на его королевскую волю и готовы подчиниться ему беспрекословно. А другая грамота к смоленским нашим послам, чтоб они ни в чём не прекословили королю. Чего он хочет, тому и быть».

       «Я согласен,— ответил Патриарх,— писать королю, но не о том и не так. Если король даст сына своего на Московское государство и Владислав крестится в православную веру и всех польских людей выведет вон из Москвы, то я к такому письму руку свою приложу и прочим властям повелю то же сделать. А чтобы писать так, как вы пишете, что нам всем положиться на королевскую волю и повелеть послам московским сделать то же самое, то это, ведомое дело, значит, нам целовать крест самому королю, а не королевичу; таких грамот ни я, ни прочие власти писать не будем и вам не повелеваем. Если же вы меня не послушаете, то я возложу на вас клятву и прокляну всех, кто пристанет к вашему совету.
       К восставшим же на защиту Отечества гражданам писать буду: если королевич примет единую веру с нами и воцарится, то повелеваю и благословляю твёрдо пребывать в послушании к нему; если же и воцарится, да единой веры с нами не примет и людей польских из города не выведет, то я всех тех людей, которые уже крест ему целовали, благословляю идти на Москву и страдать за веру до смерти».

       В ответ на слова Владыки Михайло Салтыков закричал: «Я убью тебя!» Безумец выхватил нож из-за пояса и замахнулся на святителя. Патриарх Гермоген осенил его крестом и спокойно произнёс: «Не страшусь ножа твоего, но вооружаюсь силою Креста Христова против твоего дерзновения. Будь же ты проклят от нашего смирения в этом веке и в будущем».

       Салтыков упал в ноги святителю и просил у него прощения. Гермоген простил его, а Мстиславскому сказал: «Твое начало, господине. Ты над всеми — больший честью, тебе прилично подвизаться и пострадать за православную веру; а ежели и ты прельстишься, как другие, то вскоре Бог прекратит твою жизнь, корень твой весь уничтожится, и никого не останется на земле из рода твоего». С тем и ушли изменники от Патриарха.

       Между тем, из городов начали выходить ополченцы. К Москве стягивалось до ста тысяч защитников Отечества под начальством рязанского воеводы Прокопия Ляпунова. Калужане шли под начальством князя Дмитрия Трубецкого. К ним присоединился атаман Заруцкий с казаками. Масса ополченцев, шедших «умереть за святые Божии церкви и за веру христианскую», устрашила лиходеев. Польский главарь Гонсевский явился к Святейшему Гермогену и грубо сказал: «Ты — первый зачинщик измены и всего возмущения. По твоему письму ратные люди идут к Москве!.. Отпиши им теперь, чтобы они отошли, а то мы велим уморить тебя злою смертью».

       «Что вы мне угрожаете? — бесстрашно ответил Патриарх.— Единого Бога я боюсь. Вы мне обещаете злую смерть, а я надеюсь получить чрез неё венец. Уйдите вы все, польские люди, из Московского государства, и тогда я благословлю всех отойти прочь. А если вы останетесь,— моё благословение: всем стоять и помереть за православную веру!»

       За Гонсевским прибыл Салтыков и стал требовать того же, что и Гонсевский. Святитель Гермоген отвечал: «Если ты и с тобою все изменники и поляки выйдете из Москвы, то напишу, чтоб ополчения возвратились, и тогда всё умирится... Благословляю всех достойных вождей христианских утолить печаль Церкви и Отечества!»

       В то же время к Патриарху приезжали послы из городов. Святитель укреплял их в любви к Отечеству и уговаривал стоять твёрдо за Родину и истинную веру. Русская земля теперь никого не хотела слушать, кроме своего первосвятителя. Русь собирала свою силу и становилась страшной незваным гостям. Кто же дал бодрость запуганному русскому народу и вызвал его на борьбу с многочисленными лиходеями? Великий старец, Патриарх Гермоген!

       Он разослал по всем городам грамоты, открыто призывал народ вооружаться против поляков, разрешал от присяги Владиславу, убеждал собраться всем и двинуться к Москве. Ещё до этих грамот поляки приставили стражу к Патриарху. Теперь же они держали первосвятителя Русской Церкви под строгим надзором. Лишь изредка Патриарху удавалось поговорить, более или менее свободно, с русскими людьми, которые со всех сторон приходили к Москве, чтобы получить благословение от великого печальника родной страны. «Писать мне нельзя,— говорил в таких случаях святитель,— всё побрали поляки, и двор у меня пограбили. Я вы, памятуя Бога и Пречистую Богородицу, и московских чудотворцев, стойте все заодно против ваших врагов».

       Русские люди разносили по всей земле слова Патриарха. Народ воспламенялся духом и принимал твёрдую решимость пожертвовать всем за Родину. Во многих местах жители целовали крест, чтобы стоять за Москву и идти против поляков. Города начали пересылать друг другу грамоты с призывом восстать за спасение родной земли. «И мы, по благословению и по приказу Святейшего Гермогена,— говорилось в одной из таких грамот,— собрались со всеми людьми из Нижнего (Новгорода) и с окольными людьми идём к Москве».

       «Первопрестольник Апостольской Церкви Святейший Гермоген Патриарх,— писали москвичи,— душу свою полагает за веру христианскую несомненно, а за ним следуют все православные христиане».

Мученик за родную землю

       Гонсевский с русскими изменниками ещё раз решил повлиять на старца-Патриарха. «Если ты не напишешь к Ляпунову и товарищам его, чтобы они отошли прочь, сам умрёшь злою смертию» — угрожали они. «Вы мне обещаете злую смерть,— спокойно отвечал Патриарх,— а я надеюсь через неё получить венец и давно желаю пострадать за правду. Не буду писать к полкам, стоящим под Москвою,— прибавил святитель,— уж я говорил вам, и ничего другого от меня не услышите».

       Тогда поляки бросили Патриарха в подземелье Чудова монастыря, держали старца впроголодь и объявили его лишённым патриаршего сана.

       На страстной неделе поляки зажгли Москву, а сами заперлись в Кремле. Ляпунов загородил все пути в Москву. Подвоз припасов прекратился, и лиходеи умерли бы голодной смертью, да, на их счастье, между ополченскими воеводами происходили раздоры. Вражда привела к тому, что отважный и честный Ляпунов был убит. Ополчение расстроилось. В это же время король польский взял Смоленск с помощью изменника, который указал путь полякам в слабо защищённые смоленские ворота, а шведы заняли Новгород. Москве угрожали новые беды. Казалось, пришёл конец Русской земле. Помощи неоткуда было ожидать.

       Атаман Заруцкий попытался воцарить сына Марины Мнишек и тушинского вора. Тогда в последний раз Патриарх Гермоген из своего заточения возвысил властный голос. 5 августа 1611 года в Кремль вошёл некий свияженин Родион Мосеев, который тайно пробрался к Патриарху Гермогену. Святитель наскоро составил свою последнюю грамоту и отослал её в Нижний Новгород, где русские люди особенно скорбели о постигших Родину страданиях.

       В этой грамоте великий старец посылал всем восставшим за Родину благословение и разрешение в сём веке и в будущем за то, что они стоят за веру твёрдо. «А Маринкина сына не принимайте на царство: я не благословляю. Везде говорите моим именем!» — поучал святой старец.

       Последняя грамота страдальца-Патриарха совершила великое дело. Когда она была получена в Нижнем Новгороде, то здешний староста Козьма Захарьевич Минин-Сухорукий воззвал к народу: заложить всё, жён и детей, ничего не щадить для спасения Отечества. И снова выросло могучее ополчение. Составлялось оно всю зиму на севере, а также в Поволжье и на Оке, а весною 1612 года пошло к Москве под начальством доблестного воеводы князя Пожарского и великого гражданина Минина, и 23 октября того же года Москва была освобождена от поляков.

       Ещё во время сбора второго ополчения Гонсевский пришёл в тюрьму к страдальцу-Патриарху и потребовал, чтобы святитель повелел не собираться русским людям воедино и не ходить на освобождение Москвы. «Нет! — сказал радостно Гермоген.— Я благословляю их. Да будет над ними милость Божия, а изменникам — проклятие!»

       После этого поляки начали морить великого старца голодом. Святитель мученически скончался 17 февраля 1612 года, исполнив до конца святой долг преданности православной вере и Родине. Через сорок лет после кончины тело Святейшего Патриарха было перенесено из Чудова монастыря в кремлёвский Успенский собор. Там гробница святого Патриарха Гермогена находится и теперь, так же, как и гробница митрополита Филарета — родителя Царя Михаила Феодоровича Романова.

Поспешим спасти Отечество

РОШЛО триста лет. От великой разрухи сохранились в народной памяти три наиболее светлых имени: гражданин Минин, воевода князь Пожарский и Святейший Патриарх Гермоген. Дороги эти имена сердцу каждого русского человека. Неразрывны они между собой. Не даром всякий из нас, взглянув на памятник Минину и Пожарскому на московской Красной площади, спешит в Кремль и там, в Успенском соборе, благоговейно припадает к гробнице Патриарха-мученика.

       В лихую годину междуцарствия святой старец врачевал слабых духом, из гроба же он исцеляет больных телесно. Он служил России при жизни, служит ей и по смерти, как молитвенник пред Престолом Всевышнего.

       «Поспешим спасти Москву и Отечество!» — повторил Гермогенов клич Козьма Минин, обратясь к князю Пожарскому. «Поспешим» — отвечал князь-воевода. Москва и Отечество были спасены.

       Клич великого Патриарха как будто слышен и теперь. Вера святителя в великое будущее своей Родины и до сих пор укрепляет «Русь перводержавную, Русь православную» среди всех выпавших на её долю невзгод.

Опочил он, русским людям
Крепко верить завещая
Что от всяческой невзгоды
Отстоится Русь святая!

Конец и Богу слава!

По книге СВЯТЫЕ ПОКРОВИТЕЛИ ГРАДА МОСКВЫ, издательство имени святителя Игнатия Ставропольского, Москва, 1996 г., репринт изданий: «Жизнеописания первосвятителей и чудотворцев всероссийских Петра, Алексия, Ионы и Филиппа», сост. А. Невский, М., 1894 г. и «Великий печальник за Родину Патриарх Гермоген», П. Россиев, М., 1912 г.