Святитель Филипп

КОЛО столетия прошло после Святителя Ионы, прежде чем в России на первосвятительской кафедре явился высокий поборник истины в лице Святителя Филиппа, заключившего собою четверицу великих иерархов Русской Церкви. В этот промежуток времени совершилось радостное событие для России, о котором Святитель Иона, отходя из сей жизни, обещался предстательствовать пред престолом Божиим: не более двадцати лет прошло после его кончины, как Россия, после долгого рабства под игом татарским, совершенно вышла на свободу: Русские князья перестали ходить в Орду с данью к ханам. Татары более не показывались в пределах России огромными полчищами после того, как их хан Ахмет, ополчившись на неё, оставил её пределы без всякой битвы. Но едва Россия вздохнула от татар, как вновь начались для неё тёмные времена, в которые Господь видимо её назирал. При митрополите Зосиме появилась ересь жидовская. Сам митрополит ей сочувствовал. Когда она угрожала охватить собою Русскую церковь, восстал твёрдым защитником православия Преподобный Иосиф Волоколамский. Он своими писаниями остановил поток распространявшейся ереси. От недостатка живой проповеди всюду усиливалось невежество; суеверие в разных видах и богохульное святошество доходили в народе до крайности. Провидение посылает для такого времени просвещённого грека, Преподобного Максима. Твёрдый в православии, при обширных познаниях, он, приблизившись к Великокняжескому Двору, начал отделять свет от тьмы, истину от лжи. При его живом слове, проникнутом духом православия, невежество стало рассеиваться: но истина, за которую стоял Преподобный Максим, не всем была приятна, он должен был запечатлеть её многими страданиями. Настаёт царствование Иоанна Васильевича Грозного. Россия от его неистовств поражена была ужасом. Среди мрака, покрывшего её, просиял отрадный свет в Святителе Филиппе, увенчавшемся за истину мученическим венцом.

       Св. Филипп родился в Москве, при Царе Василии Иоанновиче, 11-го февраля 1501 года. При св. крещении наречён был Феодором. Родители его, Стефан и Варвара Колычевы, были знатного рода. Оба они жили в заповедях Божиих. Потому Господь послал им такого сына, который впоследствии был украшением Русской церкви. Когда Феодор стал подрастать, родители начали учить его грамоте. Прилежанием и трудом он препобедил все трудности, какие первоначально представляет школа. Всецело предавшись учению, он не вмешивался в пустые игры своих сверстников и избегал общения с ними, дабы лучше сохранить чистоту сердечную, много теряющую от рассеяния; любил читать книги, в особенности жизнеописания святых мужей, примеры которых направляли к Богу юное сердце его. Его благонравие всех удивляло, а родителей утешало.

       На пути к Соловецкой обители Феодор достигает Онежского озера. Здесь, утомившись от дороги, он остановился в одной деревне у гостеприимного селянина. Хозяин, видя, что он человек смиренный и кроткий, поручает ему пасти его стадо. Господу угодно было, чтобы будущий пастырь словесного стада прежде пас стадо бессловесное. Между тем, родители, узнав, что он неизвестно куда скрылся, стали всюду его искать и, нигде не находя, предались неутешной печали. Феодор, пожив несколько времени у селянина, уходит в Соловецкий монастырь. Когда он прибыл сюда, игумен Алексий назначил ему послушание — заниматься чёрными работами. Феодор, оградившись страхом Божиим, все приказания беспрекословно исполнял в простоте сердца: рубил дрова, копал землю, таскал камни и нёс другие тяжёлые работы. Много раз подвергался оскорблениям, побоям от неразумных, но ни на кого не гневался, а с радостью всё переносил. Испытав себя в терпении, Феодор просит игумена постричь его в иноки. Игумену приятно было облечь в ангельский чин такого кроткого послушника. Феодор при пострижении наречён был Филиппом. Игумен поручил его для руководства старцу высокой жизни Ионе. Филипп у своего духовного отца научился всякой добродетели. Ему велено было служить на монастырской кухне; он трудился здесь для братии в молчании со всем усердием, без ропота: топил печку, рубил дрова; не мало времени находился он в этом послушании; его переводят в хлебню. В ней трудился с тем же усердием, как и в кухне. Его труженическая жизнь не могла укрыться от общего внимания: все начали говорить о нём, как о примерном иноке. Филипп, бегая славы, вышел из монастыря в пустыню. Здесь, устремив ум к Богу, пребывал он в непрерывной молитве. В таком подвиге пробыв в уединении не мало времени, опять возвратился к прежним монастырским трудам. Игумен радовался его подвижнической жизни и пожелал сделать его своим помощником по управлению монастырём. Девять лет правил Св. Филипп вверенною ему частью. Игумен сделался нездоров. Способность Филиппа к управлению, при строгой жизни, расположила игумна избрать его своим преемником. Филипп долго отказывался от предлагаемого ему начальства, по свойственному ему смирению. Уступив общему желанию, он, с архипастырского благословения, принял в своей обители настоятельство. В сане игумна Св. Филипп не изменил образа жизни; большие ещё труды стал на себя налагать. Видя, что здоровье его предшественника поправляется, он упрашивает его опять принять начальство. Когда прежний игумен согласился на его желание, он опять удаляется для уединённых подвигов в пустыню, откуда ходит в монастырь только для принятия Св. Таин. Но не долго привелось ему пожить в любимой пустыне. Игумен вскоре умер; братия опять избирает Филиппа в игумны. Заняв окончательно это место, он, не оставляя своей строгой подвижнической жизни, все силы употреблял для благоустроения вверенной его управлению обители. Средства оной были очень скудны. При игумене Алексии хозяйственные дела были в самом жалком состоянии: за десять лет до его кончины монастырь сгорел до основания; строительного материала и денег в обители было недостаточно, чтобы вновь отстроить обитель даже в прежнем виде. Постройка оставалась неоконченной до поступления Филиппа в игумена. Филипп скоро привёл обитель в цветущее состояние. Он употребил в дело всё своё состояние, полученное от родных, и обратился к самому Царю с просьбою оказать свою помощь бедному монастырю. Царь, любивший Филиппа и знавший его хорошо с детства, прислал ему много даров и дал монастырю разные льготы и несколько деревень.

       Прежде всего, Филипп озаботился о содержании многочисленной братии. Острова Соловецкие не доставляли монастырю иного продовольствия, кроме дров на зиму и рыбы на трапезу. Заботясь о том, чтобы доставить братии, по возможности, здоровую пищу в климате суровом, он видел нужду в умножении скота; для трапезы требовалось масло, молоко и огородные овощи, которые не могли расти на неудобренной каменистой почве. Филипп построил скотный двор, а в глухие леса Соловецкие пустил он лапландских оленей; заведение скота заставило расчищать места, удобные для сенокоса. Вознамерившись украсить обитель каменными зданиями вместо деревянных, которые пострадали от пожара в первый год его пришествия, Филипп построил кирпичный завод в двух верстах от монастыря и, как опытный хозяин, указал место для порубки дров, чтобы не истреблять много леса, способствуя, напротив, к его размножению. Это послужило для проведения дорог в различных направлениях от монастыря, которые шли через просеки, горы и болота; леса расчищались и горы уравнивались, болота осушались каналами и плотинами. Замечательно, что для разных работ монастырских сам игумен, как сказано у летописца, изобрёл некоторые полезные орудия; трудившийся прежде простым послушником на мельнице, изучил он всё, что было необходимо, и выстроил внутри монастыря большую водяную мельницу, а чтобы доставить её колёсам потребное количество воды, избрал из многочисленных озёр острова пятьдесят два более удобных по своему положению и качеству вод, соединил их протоками и выкопал для сего огромного количества воды обширный пруд под самым монастырём, который и поныне, под именем святого озера, доставляет обители в обилии свежую и вкусную воду; между тем, очищение лесов и осушка болот делали самый климат благорастворённее. Чтобы обезопасить вход в залив, в углублении коего стоит монастырь, игумен сделал большие насыпи и на них поставил высокие кресты, вместо маяков. Он обратил внимание и на то, что плаватели часто задерживаются противными ветрами, и соорудил на своё иждивение каменную пристань, палату и поварню в гавани большого Заяцкого острова. В монастыре же выстроил двух- и трёхъярусные келлии для братии и для успокоения богомольцев.

       Но первою главной его заботой было сооружение тёплой соборной церкви каменной с трапезой братскою. В 1557 г., на самый праздник Успения Божией Матери, имел он утешение освятить сооружённый им тёплый собор с прилегавшей к нему трапезой. Кроме сего собора Св. Филипп Соловецкую обитель украсил другими храмами.

       Внутри монастыря игумен завёл полезные ремёсла, необходимые для обители и для уничтожения праздности: он выписывал из разных городов большое количество сукон и кож, и начал выделывать меха и сапожные товары из собственных оленей, завёл искусных резчиков, которыми с тех пор славится обитель, при обилии моржовых костей. Но чтобы доставить, при таком множестве народа внутри обители, покой и призрение недужным, равно инокам и богомольцам и людям ремесленным, игумен устроил в обители обширную больницу, где обретали они отдых и облегчение от недугов. По любви своей к уединению, желая и другим облегчить подвиг отшельничества, учредил он пустыни в глуши лесов, а на Заяцком острове на собственное иждивение — скит с деревянными келлиями и службами. Снисходя к немощи человеческой, озаботился об удобстве жизни иноческой внутри обители и улучшил трапезу и одежду; ему хотелось, чтобы скромное было довольство между братиею, от которой требовал трудов. Не могло быть против него ропота, не смотря на его строгость, хотя для получения мантии монашеской необходимы были заслуги смирения и трудолюбия, и тунеядство не находило у него убежища; он сам в поте лица снедал хлеб свой.

       Не малотруден был тогда подвиг братства Соловецкого по примеру такого вождя, который более действовал в духе любви, нежели властью. Святость Филиппа отражалась и на его учениках; самое нетление, которое ожидало его за подвиг мученичества, даровано было некоторым из них за бедственную кончину, постигнувшую их на трудном подвиге послушания. Когда Св. Филипп был игуменом, на устье Двины разбило несколько ладей Соловецких, плывших с известью для построения храма. Потонуло четверо из благоговейных иноков' впоследствии тела их обретены нетленными, хотя они лежали на дне пучины. Также прославились по своей кончине иноки Иона и Вассиан и ещё не постриженные послушники Иоанн и Лонгин. Молва о высокой добродетели настоятеля Соловецкого, бывшего боярина, быстро распространялась по всей России; отовсюду потекла милостыня — царская и народная — в прославленную обитель. Царь Иоанн почти ежегодно жаловал ей или волость, или богатый вклад. Уважение к мудрости и благочестию Филиппа побудило царя призывать его в столицу для совета. Два раза Св. Филипп был в Москве по призыву царя: в 1550 и 1551 году.

       По смерти митрополита Макария Иоанн Васильевич избрал на митрополию своего духовника Афанасия. Но он, по своим немощам, недолго занимал первосвятительскую кафедру. Избранный вместо него Казанский архиепископ Герман на первых же разах не полюбился царю за его обличения. Царь вызвал из Соловецкой обители игумена Филиппа. Сильно Св. Филипп противился желанию царя. Ему не хотелось расстаться с своею обителью. Наконец, он покорился воле царской. Его посвящение совершено было с обычною торжественностью десятью епископами. На этом высоком месте Св. Филиппа сретили жестокие испытания, среди которых он украсился венцом мученическим.

       Вельможи, окружавшие царя с малых его лет, друг против друга вооружались; делали друг другу зло. Их ссоры возмутили царя. Он стал суров, жесток и подозрителен. Ему страшны были его родственники и близкие. В таком мрачном настроении он делит своё царство; одну часть составляет земщина, другую опричнина из буйных боярских юношей. Первой заведывают бояре, а над последней принял начальство сам царь. Такому делению противится Св. Филипп. Царь не слушает. Его опричнина на всех наводит ужас. Где с нею он ни является, везде льётся невинная кровь и дымятся кровы мирных жителей.

       Среди мёртвого безмолвия столицы все ожидали, не раздастся ли за них единственный спасительный голос Филиппа. Святителю больно было видеть буйство клевретов царских. Он не устрашился жестокости Иоанна, но с светлым лицем и крепким духом приступил к царю. «О державный,— сказал он,— имея превыше всякой чести! Почти Господа, давшего тебе сие достоинство; скипетр земной есть только подобие небесного; он дан тебе, дабы ты научил человеков хранить правду. Соблюдай данный тебе от Бога закон, управляй в мире и законно. Обладание земным богатством уподобляется речным водам, и мало-помалу изждивается; сохраняется только одно небесное сокровище правды. Если и высок ты саном, но естеством телесным подобен всякому человеку, ибо хотя и образом Божиим почтён, но и персти причастен. Тот по истине может назваться властелином, кто обладает сам собою, не работает страстям и побеждает любовью. Слышно ли когда-либо было, чтобы благочестивые цари сами возмущали свою державу? И между иноплеменниками никогда подобного не бывало».

       Яростью исполнился царь при этом первом увещании, которого не ожидал, и сказал: «Что тебе, чернецу, до наших царских советов? Или не знаешь, что мои же хотят меня поглотить?» — «Не обманывай себя напрасным страхом,— сказал ему Св. Филипп,— по избранию священного собора и по твоему изволению, пастырь я Христовой церкви, и мы все заодно с тобою, чтобы иметь попечение о благочестии и спасении всего православного христианства» — «Одно лишь повторяю тебе, честный отче,— возразил Иоанн,— молчи, а нас благослови по нашему изволению». Но блаженный отвечал: «Наше молчание полагает грех на душу твою и наносит всеобщую смерть: худой кормчий губит весь корабль. Если мы последуем воле человеческой, как скажем в день пришествия Господня: се аз и дети, яже ми еси дал? Ибо Господь говорит во святом Евангелии: Сия есть заповедь Моя, да любите друг друга, яко же Аз возлюбих вы; больши сея любве никтоже имать, да кто душу свою положит за други своя, и паки: яко весь закон и пророцы во двоих заповедях сих висят: еже возлюбиши Господа Бога твоего всем сердцем твоим и ближняго яко сам себе, и паки, утверждая учеников: аще в любви Моей пребудете, во истину ученицы Мои будете. Таково наше мудрствование, и его мы держимся крепко».

       Утих несколько раздражённый царь и с более кротким духом сказал: «Владыко Святый! Возсташа на мя друзи мои, и искреннии мои прямо мне приближишася и сташа, и ближнии мои отдалече мене сташа, и нуждахуся ищущии душу мою, ищущии злая мне».

       Так как здесь под ближними, восстающими на душу царя, разумелись бояре, и этим мятежным духом бояр оправдывалось разделение царства, то Филипп и решился показать царю правильный путь к искоренению зла.

       «Государь царь! — говорил он.— Различай лукавого от правдивого, принимай добрых советников, а не ласкателей, так как первые соблюдают истинно полезное, а последние имеют в виду лишь угождение сильным. Грешно не возбранять согрешающим; но зачем разделять единство державы? Ты поставлен от Бога судить людей Божиих в правду, а не представлять из себя мучителя. Обличи тех, кто не прямо говорит пред тобою, и отсеки от себя, как гнилые члены; а людей своих устрой в соединении. Где любовь нелицемерная, там пребывает Бог».

       Иоанн снова вспыхнул гневом, услышав намёк о недостойных любимцах. «Филипп! — вскричал он.— Не прекословь державе нашей, да не постигнет тебя гнев мой, или оставь этот сан».

       На слова гнева Филипп ответствовал словами духовной силы: «Благочестивый царь! Ни молений, ни ходатайства, ни подкупа не употреблял я из желания восприять эту власть. Зачем ты сам лишил меня пустыни и отцов? Если ты дерзаешь попирать законы, твори, что хочешь; но, когда настало для меня время подвига, мне непростительно ослабевать».

       После таких встреч царь бывал мрачен, задумчив. Он приходил в сознание своей глубокой душевной болезни и, следовательно, не мог не оправдывать человека, предлагавшего ему врачевство; но болезнь так застарела, что малейшее прикосновение к больному месту приводило его в сильнейшее раздражение; поэтому покой обманчивого самозабвения он предпочитал спасительным действиям горьких лекарств; если не мог уверить самого себя в том, что здоров, то хотел, по крайней мере, чтобы другие не смели напоминать ему об опасном недуге.

       Отъявленные враги Филиппа и самые неистовые опричники Малюта Скуратов и Василий Грязной умели воспользоваться таким расположением Иоанна и разожгли гнев его на смелого обличителя. «Также по сем горша бысть православной вере, от того опришничества, возмущение во всем мире и кровопролитие». Опричники, вооружённые длинными ножами и секирами, бегали по городу, искали жертв, убивали всенародно человек десять или двадцать в день; трупы лежали на улицах, на площадях: никто не смел погребать их. Граждане боялись выходить из домов. Уныние сделалось общим: знатные, как и простолюдины, были беспомощны, ибо не было доступа до государя, всегда и везде окружённого своими телохранителями. Некоторые из первостепенных сановников, окружённые трепещущим народом, приходили к митрополиту, рыдая указывали на позорище казней и требовали заступления. Митрополит, сам глубоко возмущённый в праведной душе своей, являлся твёрдым и спокойным в присутствии других, и теперь словами, растворенными любовью, как отец чадолюбивый, утешал он бояр, говоря:
       «Друзья, молю вас: не сокрушайтесь. Верен Бог! Он не попустит нам быть искушаемыми сверх сил и не даст нам погибнуть до конца! Здесь-то вам и уготованы венцы! Здесь-то и мне предстоит благий подвиг! Апостол говорит мне: аще на лицы зрите, то грех содеваете; Давид вооружает меня песнью: глаголах о свидениях твоих пред цари и не стыдяхся! Вы теперь избранные Божии. Се секира лежит при корени; но не страшитесь, помня, что уже не земные блага, а небесные обещает нам Бог; я же радуюсь, что могу пострадать за вас, братие и чада: вы — мой ответ пред Богом, вы — венец мой от Господа».

       Внимая словам Святителя, вельможи с умилением лобызали его руки; утешенные возвращались в домы с новою привязанностью к архипастырю и, если не безопасность, то искреннейшую преданность воле Божией приносили своим семействам и окружающим.

       Иоанн закипел от гнева, стучал жезлом о плиты помоста и, наконец, грозя рукою на Святителя, произнёс: «Филипп! или нашей державе смеешь противиться? Посмотрим, увидим, велика ли твоя крепость?»

       «Царю благий! — был ответ Филиппа.— Напрасно думаешь устрашить меня муками, я пришлец и пресельник на земле, как и все отцы мои; готов страдать за истину».

       Иоанн, страшно раздражённый, не мог долее оставаться в церкви и вышел. Льстецы толпились около царя и всякий из них спешил, как бы ревнуя о чести государевой, чернить поступок Филиппа, клеветать на Святого. Иоанн рад был слушать всякую нелепость; конечно, не совсем веря клеветам, он очень желал распустить клеветы в народ, пред глазами которого он видел себя униженным, и думал, таким образом отмстив Святителю, оправдать свой суд на него, ибо погибель Филиппа была решена. Иоанн положил, каким бы то ни было образом, освободиться от докучного пастыря. Поступить иначе значило, по его мнению, показать себя робким в глазах опричнины, и никакая мысль не могла более тронуть его самолюбия. Найдены были лжесвидетели. Так, ещё в церкви, во время роковой встречи, в присутствии царя, чтец соборный стал громко поносить архипастыря гнусными клеветами. Впоследствии, когда оскорблённый этою наглостью дядя молодого клирика Харлампий, эконом Великой церкви, стал его усовещевать, он признался со слезами, что действовал из страха, по наущению. Но, как бы то ни было, из этих и подобных лжесвидетельств составлен донос в таком духе, чтобы окончательно восстановить против Митрополита высшее духовенство и отвратить от него народ. Эти козни не в силах, однако, были поколебать общественной любви к Филиппу, и великий урок человека, жертвующего собой для добродетели, не мог быть потерян. Те из особ высшего духовенства, которые не принадлежали ко врагам Филиппа, хотя не смели произнести ни слова в защиту своего Владыки, несмотря на то, что ясно понимали всю несправедливость обвинений, однако, влекомые сочувствием к Святителю, явились к нему изъявить свою любовь, извинить своё молчание жестокостью обстоятельств. Филипп охотно прощал не только их, но и самых клеветников. Разрешая чтеца, о котором упомянуто и за которого просили его епископы, он говорил этому юноше, известному прежде своим добрым поведением: «Буди тебе милостив Христос! А ты, любезный, прости, в свою очередь того, кто тебя склонял на зло». «Вижу,— продолжал он, обращаясь к духовным сановникам,— что торжественно хотят моей погибели и вооружают против меня Государя; но знаете ли, друзья мои, за что? За то, что я не говорил им льстивых слов, не дарил их богатыми одеждами, не делал для них пышных угощений. Впрочем, что бы ни было, не перестану говорить истину, да не тщетно ношу сан святительский».

       Весть о происшествии в соборе пронеслась повсюду, и никогда ещё Москвитяне не чувствовали в себе такой привязанности, такой любви к Филиппу, как в это время. Но Москвитяне должны были убедиться, что возвращение Иоанна к добру невозможно, что объяснение митрополита с царём при народе ещё более раздражило Иоанна. На другой же день были новые казни, и народ опустил головы в унынии. Филипп тотчас после размолвки с царём переехал из Кремля в Китай-город, на Никольскую улицу, в монастырь Св. Николая-Старого (ныне Греческий) и там жил до конца своего святительства.

       Преступлено было к производству суда. Всех главных сановников двора митрополичьего забрали под стражу, допрашивали, пытали; но все они остались верными истине, и потому могли или молчать, или славить добродетели Филипповы. Тогда прибегли к другим мерам: чтобы иметь более видимых предлогов к низвержению его, посылают в Соловецкий монастырь Суздальского епископа Пафнутия с князем Василием Темкиным, дьяком Пивовым и с военным конвоем разведать, как он там жил. Зная, чего хочет царь, посланные, прибывши в Соловецкую обитель, старались собрать поболее клеветы на Святого; они к клевете склоняли кого ласкательством, подарками и обещанием почестей, а на кого старались действовать угрозами. Благочестивые старцы, несмотря на истязания, свидетельствовали о непорочной жизни бывшего своего игумена. Однако и клеветников, увлечённых разными обещаниями, нашлось немало; в числе их был сам игумен Паисий, которому обещано было за ложь епископство. Посланные, взяв его с другими клеветниками, прибыли с ними в Москву и, представив их пред лице Царя, вместе подали ему и составленный ими донос на Святителя по собранным клеветам.

       Царь принял с благоволением доносы послов, присоединил к ним и другие многие лжесвидетельства, добытые с особенною заботливостью с разных сторон, и приказал собраться боярам и епископам в соборной церкви Успения для открытого суда над митрополитом. В назначенный час прибыл Государь. Филипп, облачённый в священные одежды, введён и поставлен пред судилище. Читали все доносы; но, как замечает писатель «Жития», царь не убоялся суда Божия, не дал подсудимому даже очной ставки с клеветниками. Филипп видел, что оправдываться было бы бесполезно, что уже всё кончено. Когда же остановились, чтобы выслушать его отзывы, он обратился к Иоанну и сказал: «Государь царь! Ты напрасно думаешь, что я страшусь тебя или смерти. От юности находясь в пустыне, я честно дожил до старости. Хочу так и окончить жизнь свою и с миром предать дух свой Господу, моему и твоему Судии. Я умираю, желая лучше оставить по себе память невинного мученика, нежели человека, о котором бы могли сказать, что он, оставаясь митрополитом, терпел при себе неправосудие и нечестие...»

       Филипп начал было слагать с себя знаки своего сана, убеждая пастырей соблюдать свой долг, готовиться к отчёту и страшиться небесного Царя более, нежели земного; но Иоанн остановил его и сказал, что ему должно ждать суда, а не быть своим судьёю, принудил его взять назад одежду святительскую и ещё служить обедню в день архангела Михаила. Тем и окончилось заседание.

       Это было в четверг, 4 ноября, а в понедельник, то есть в Михайлов день, митрополит прибыл в собор Успения, чтобы в последний раз совершить бескровную жертву. Когда он был облачён в святительские одежды, входит в церковь боярин, любимец царя, Алексей Басманов, за ним врывается опричня. Богослужение было прервано. Басманов приказывает читать бумагу о низложении митрополита. Едва докончено было чтение, опричники, по данному знаку, кинулись на Филиппа, начали рвать с него святительское облачение и, надев на него ветхую рясу инока, мётлами заставили выйти из собора. Святитель был посажен на дровни и под конвоем привезён в Богоявленский монастырь через Красную площадь. Прежде чем затворились за ним ворота, он успел вымолвить несколько слов в утешение горестной пастве: «Дети! Всё, что мог, я сделал. Если бы не для любви вашей, и одного дня не остался бы я на престоле... Уповайте на Бога! В терпении вашем стяжите души ваша». Сказав это, скрылся. Народ пороптал между собою и разошёлся каждый к своему делу или в свой дом, но все в унынии и в тяжком раздумье о том, что видели, и о том, что надлежало увидеть, чего ожидать.

       На другой день Филиппа повезли с таким же поруганием в Кремль. Здесь находился и Государь, окружённый опричниками и епископами, здесь встретил Филипп и недостойного ученика своего и преемника в игуменстве Паисия. С сожалением посмотрев на ослеплённого честолюбца, он заметил ему, что злое сеяние не принесёт ему доброго плода; но Паисий подтверждал царю клеветы свои с дерзостью неслыханною. Филиппа признали виновным в разных тяжких преступлениях и, между прочим, в волшебстве. Говорят, что Царь, раздражённый самим присутствием ненавистного ему митрополита, хотел убить его и сжечь, но склонился на просьбы духовенства и определил ему заточение по смерть. Филипп, по выражению его жизнеописателя, стоял, как «агнец посреди волков», и, сходя с поприща своего служения, хотел и последнюю минуту употребить на пользу и ещё раз возвысил голос.

       «Перестань, Государь благочестивый,— говорил он,— перестань от начинания нечестивого. Воспомяни прежних царей, предков твоих; они творили добро, их ублажали мы и по смерти; но над теми, которые злом, неправдою хотели царствовать, и доселе тяготеют проклятия. Государь! Вразумися, подражай святым монархам: смерть неумолима и к царю; да не превозносится, но да помыслит, что от земли и от персти восходя на престол, со временем опять низойдёт с него в ту же персть, в ту же землю».

       Иоанн, выслушав молча, не отвечал ни слова; и, гневно посмотрев на страдальца, дал знак опричникам. Они бросились к осуждённому и увлекли его в темницу. Св. Филиппа заковали в цепи по рукам и ногам; на шею, на чресла наложили тяжёлые железные вериги; ноги забили в колоду и в таком виде бросили его в узкую, грязную и тёмную храмину, назначенную быть его тюрьмою. Вязка соломы служила ему постелью. Восемь дней ему не давали пищи. Но тот, кто привык к строгому воздержанию и посту, пережил и дни голода. Князь Курбский, современник Иоанна и Филиппа, уверяет, что слышал от достоверных свидетелей, будто голодный медведь заперт был со святым узником; но чудо, бывшее в Вавилоне над пророком Даниилом, повторилось и над святителем: там укротились львы пред лицем пророка, здесь лютый медведь, почувствовав над собою власть человека Божия,— не тронул его. Сами собою спали с рук и шеи узника железные оковы и ноги его освободились от тяжёлой колоды.

       Когда об этом донесли царю, он более ожесточился и воскликнул: «Чары, чары сотворил Филипп, изменник мой!» Однако, поражённый такой необычайностью, велел перевести его в монастырь Св. Николая, что ныне Греческий, на Никольской улице. В это время многие родственники Св. Филиппа невинно были казнены. Иоанну хотелось привести в забвение у народа, глубоко сострадавшего к невинному страдальцу, память о нём назначением нового митрополита. Вместо Св. Филиппа возведён был на митрополию Кирилл, Троицкий архимандрит. Хотя избранный был добрый старец, но народ не мог забыть любимого своего Святителя: постоянно от утра до вечера толпился вокруг Никольского монастыря, стараясь заметить хотя тень первосвятителя в окне. Иоанн не мог вынести такой в народе привязанности к Св. Филиппу. Он велел перевести его из Москвы в Тверской Отроч монастырь.

       Дорогою Святитель-мученик должен был вытерпеть много страданий. Худо защищённый одеждой от декабрьской стужи, при беспокойной езде и непрестанных грубостях и ругательствах своего бесчеловечного пристава Степана Кобылина, он терпел голод и холод. Но, подобно Иову, переносил всё с твёрдостью мучеников первых веков, оживляя себя непрерывною мыслью о Господе.

       Филипп не дал ему благословения, но отвечал: «Не кощунствуй! А делай то, за чем пришёл ко мне».

       Потом возвёл к святой иконе взор свой, и вот слова его последней земной молитвы:

       «Владыко Господи Вседержителю, приими с миром дух мой; посли Ангела мирна от пресвятыя славы своея наставляюща мя усердно к Трисолнечному божеству; да не возбранен ми будет путь от начальника тьмы со отступными его силами, и не посрами мя пред Ангелы Твоими и лику избранных мя причти, яко благословен во веки, аминь».

       В это мгновение «каменносердечный муж» схватил подушку и ею, зажав святые уста, задушил Святителя. Скуратов, чтобы отклонить от себя подозрение в смерти Св. Филиппа, идёт к настоятелю и, как бы поражённый нечаянностью, извещает его о скоропостижной смерти узника; стал ещё укорять его в небрежном хождении за ним, представляя, что он умер от несносного жара в его келлии. Всех объял ужас. Скуратов велел тотчас рыть глубокую могилу за алтарём соборной монастырской Церкви Св. Троицы. Неизвестно, совершён ли был обряд погребальный; но через час после мученической кончины Святителя его святые останки были похоронены в присутствии Малюты. Понедельник, 23 декабря 1569 г., был днём кончины великого иерарха-мученика Русской церкви.

       Суд праведный постиг всех врагов Святителя Филиппа. Малюта Скуратов вскоре был тяжело ранен, а через три года был убит на войне. Прочие враги Святителя подверглись различной опале царя; кто был послан им в заточение, а кто был предан смерти. Этими казнями царь хотел примириться с памятью мученика, но напрасно: совесть страшно карала его.

       Святость Святителя-мученика просияла чудесами. Первое чудо, которым ознаменовал себя Св. Филипп, совершилось над пришельцем страны восточной, по имени Василием, который потрудился в обители преподобного, будучи искусным зодчим. Ему повелено было от игумена приготовлять брёвна для обновления храма; случилось же, что на него упало огромное дерево и раздробило ему члены так, что с трудом довезли его до обители. Терзаемый жестокой болью, он отчаивался в жизни и три года лежал на одре болезни; в тёплых молитвах призывал он Святителя Филиппа, умоляя его спасти погибающего. Однажды, в праздник Рождества Христова, когда все присные его ушли в церковь, ещё большею томился он скорбью и желал себе смерти, не зная, как избавиться от такой напасти. Долго он плакал и после рыдания впал в лёгкую дремоту: ему представилось, что он вместе с братией на всенощном бдении, и пред ним Филипп в одежде святительской с кадильницей в руках, сияющий ярким светом; чудный муж приблизился к болящему и сказал: «Восстань, Василий», и, подняв его за руку, промолвил: «Будь здрав именем Господним и ходи». Устрашился болящий прикосновения к расслабленным своим членам и, вздрогнув, проснулся; с изумлением увидел он себя стоящим у одра, с которого три года не мог сходить, и, благодаря Господа и Его угодника, сам собою пришёл в церковь поведать братии о бывшем чуде и поклониться гробу Святителя.

       Другой инок, по имени Исаия, начальствовавший в поварне, имел тёплую веру к Св. Филиппу и был за неё вознаграждён исцелением от тяжкого недуга расслабления. Он, упросивши братию привести его на гроб Святителя, получил там внезапное исцеление от болезни. Пришёл в обитель Соловецкую некто Иоанн, художеством ковач, из приморского селения на реке Варзуге и сказал, что долго он страдал внутренней болезнью, не получая никакой помощи от врачей, и уже отчаивался в своём выздоровлении. Однажды во сне предстал ему светолепный муж в святительской одежде и спросил: «Чем болезнует?» Когда же больной указал ему свою утробу, явившийся осенил её крестообразно и сказал: «Не знаешь ли меня? Я Митрополит, что в Соловках». С этим он скрылся, а болевший поднялся здравым с одра своего.

       Слава о чудесах новоявленного священномученика распространялась повсеместно; всё северное поморье притекало в обитель Соловецкую для поклонения гробу Святителя Филиппа. В этой обители покоились святые останки его в продолжение 55 лет. В 1646 г., 29 апреля, присланы из Москвы на Соловки, к Игумену Илии, грамоты от Царя Алексея Михайловича и Патриарха Иосифа о торжественном открытии мощей Святителя и Чудотворца Филиппа. Обрадованные иноки с обычными обрядами изнесли гроб из земли, переложили мощи в новую раку и поставили их в Преображенском соборе. При этом хотели было переменить одежду на Чудотворце, но нашли это излишним: погребальные ризы Святителя нисколько не обветшали, хотя пролежали в земле 87 лет.

       В начале 1652 г. собором определено перенести мощи Святого Филиппа в Московский Успенский собор. За мощами Святителя был отправлен Царём Алексеем Михайловичем Новгородский митрополит Никон с умилительною грамотой, обращённой к Св. Филиппу. Эта грамота заключалась следующими словами: «О, священная глава, святый владыка Филипп, пастырь наш! Молим тебя, не презри нашего грешного моления, прииди к нам с миром. Царь Алексий, желающий видеть тебя и поклониться мощам твоим святым». Когда Никон читал царское послание пред лицом настоятеля и всей братии Соловецкой обители, то от умиления плакал и прерывал чтение. Раку со св. мощами иноки поставили на одр и, покрыв её царскими покровами, с подобающей честью понесли из церкви при пении псалмов, со свечами и кадилами, при звоне колоколов прямо к лодке. Многие тут проливали слёзы, одни от радости возвращения, другие же от печали разлуки. Никон с этой святыней прибыл в Троицкую лавру. Царь Алексей Михайлович приготовил в Москве великолепную встречу. Третьего июля мощи были торжественно встречены Москвою близ церкви Троицы на Капельках, на месте, доныне называемом «у креста» (в память этого события здесь поставлен дубовый крест, о котором упоминается уже в 1660 г. и который сохраняется доныне в часовне близ Троицкой заставы). Царь с некоторыми из близких людей нёс драгоценное бремя на голове до самого Кремля. Во время шествия некоторые больные получили от угодника Божия исцеление. Так, исцеление совершилось над немой и бесноватой женой, над больной девицей; против Грановитой Палаты слепому возвращено зрение. Мощи были поставлены в Успенском соборе. Десять дней стояли они среди церкви, от утра до вечера исполненной народом. По меньшей мере, два, три человека в сутки, а то пять, шесть, семь получали исцеление. 17-го числа отправлена была праздничная служба Чудотворцу Филиппу. Праздник заключён был обедом в «государевой столовой избе». Мощи Св. Филиппа, переложенные в серебряную раку, помещены были 19 числа подле иконостаса в углу на правой стороне, где и доселе почивают, источая исцеления верующим.

       Церковь, торжествуя память Святителя-мученика, взывает к нему: «Первопрестольников преемниче, столпе православия, истины поборниче, новый исповедниче, Святителю Филиппе, положивый душу за паству твою: темже яко имея дерзновение ко Христу, моли за Императора православнаго, за град же и люди, чтущия достойно память твою».

       Церковь празднует память Святителя Филиппа три раза в году: 9 января, день преставления его, 3 июля, день перенесения святых мощей его, и 5 октября совокупно со Святителями Петром, Алексием и Ионой. Последнее празднование установлено Св. Синодом в 1875 году.

По книге СВЯТЫЕ ПОКРОВИТЕЛИ ГРАДА МОСКВЫ, издательство имени святителя Игнатия Ставропольского, Москва, 1996 г., репринт изданий: «Жизнеописания первосвятителей и чудотворцев всероссийских Петра, Алексия, Ионы и Филиппа», сост. А. Невский, М., 1894 г. и «Великий печальник за Родину Патриарх Гермоген», П. Россиев, М., 1912 г.