Во имя Отца, и Сына, и Святаго Духа. Аминь.

V.

Церковные службы и молитвы

ЛУЧАИ многочисленных исцелений по молитве о. Иоанна привлекали к нему со всех концов России целые толпы жаждущих видеть его, посоветоваться с ним, исповедаться у него. Тысячи писем и телеграмм приходили на его имя ежедневно, с просьбой помолиться о больном или дать совет. Вера, что о. Иоанн может вымолить у Бога прощение грехов, являлась для простого народа путеводной звездой, которая вела их в Кронштадт.

       Желающих исповедаться у о. Иоанна, особенно в дни великого поста, было такое множество, что он вскоре принуждён был прибегнуть к общей исповеди, т. к. исповедывать всех в отдельности у него не хватало физической возможности.

       Тот, кто хоть раз в жизни видел картину этой общей исповеди — никогда её не забудет. Громадный Андреевский собор переполнен до последней степени. Но вся эта многочисленная толпа людей стоит, как один человек, проникнутая общим влечением и любовью к своему пастырю.

       Вот о. Иоанн показывается на высокой солее, с которой ему виден весь храм. Перед ним тихо колеблется целое море голов. Начинается его речь, отрывочная, звучная, полная изумительной силы, проникающая глубоко в душу, опаляя греховное тело.

       — Грешники и грешницы, подобные мне! — говорит о. Иоанн.— Вы пришли в храм сей, чтобы принести Господу Иисусу Христу, Спасителю нашему, покаяние в грехах и потому приступить к Св. Тайнам. Приготовились ли вы к столь великому Таинству? Знаете ли, что великий ответ несу я перед Престолом Всевышнего, если вы приступите, не приготовившись! Знайте, что вы каетесь не мне, а самому Господу Богу, Который невидимо присутствует здесь, Тело и Кровь Которого в настоящую минуту находится на жертвеннике...

       После такого обращения к народу о. Иоанн читает положенные молитвы и снова говорит:

       — Господь Бог Страшный Судия всей земли, он не посмотрит ни на чьё лицо, все перед Ним равны. Он смотрит на сердца, смотрит, каково упование, какова вера, каковы дела. С людей высокостоящих, образованных Господь больше взыщет, чем с простолюдинов, когда они грешат. Братие, ох, как силён грех! Грехи — это воры, которые обкрадывают нас. Кто из нас без греха? Кто не горд? Кто не честолюбив? Кто не обижал друг друга? Кто не оболгал ближнего?

       Так говорит о. Иоанн, в его словах нет ничего особенного, это обычные наставления пастыря, а между тем, с народом творится что-то изумительное. Безмолвная перед этим толпа оживает, в ней слышатся вздохи, стоны, рыдания. Из грешных людских глаз льются слёзы, к небу несётся вопль кающихся:
       — Батюшка! Прости нас, помяни! Все мы тяжкие грешники, молись о нас!

       Но по мановению руки о. Иоанна все умолкают. Прочтя покаянные молитвы, он продолжает:

       — Господь Бог, Иисус Христос, дал власть Апостолам, а те архиереям и священникам, в том числе и мне, грешному иерею Иоанну, разрешать кающихся, прощать или не прощать грехи их, судя по тому, как люди каются. Братия и сестры! Каетесь ли вы? Желаете ли исправить свою жизнь? Сознаёте ли грехи свои? Ленились ли Богу молиться? Пьянствовали? Прелюбодействовали? Обманывали? Клятвопреступничали? Богохульствовали? Завидовали? Воровали? Много грехов у вас, братья и сестры, все их и не перечесть. Кайтесь же, кайтесь, в чём согрешили!

       И то, что происходило после этих слов — невозможно описать, это надо видеть. Страшный шум поднимается в храме: кто рыдает, кто падает на колени, кто стоит в безмолвном оцепенении. Многие громко, вслух, перед всеми исповедуют свои грехи. А сам пастырь проповедник стоит на виду у всех, глубоко растроганный, потрясённый. Уста его шепчут молитву, взор обращён к небу. Вот он закрывает лицо руками, и из-под пальцев его текут слёзы и падают на холодный церковный пол.

       О чём плачет этот святой человек? Кто в состоянии описать то, что творится в его душе в эти минуты? Он, как истинный пастырь добрый, плачет вместе с народом, соединяя свои слёзы со слезами своего стада. И только по временам слышится его голос: «Кайтесь же, кайтесь!» Он поднимает голову и оглядывает народ. И в той части храма, куда обращается его взор — громче раздаются покаянные стоны, глубокий трепет охватывает толпу.

       Вот о. Иоанн перекрестился и отёр глаза.

       — Тише, тише, братие! — слышится его голос.— Слушайте! Мне, как и всем священникам, Бог даровал власть вязать и разрешать грехи человеческие. Слушайте! Я прочитаю молитву разрешительную. Наклоните головы, я покрою вас епитрахилью, благословлю, и вы получите от Господа прощение грехов.

       Толпа преклоняется как один человек. О. Иоанн читает молитву, берёт конец епитрахили, проводит по воздуху на все четыре стороны и благословляет народ. Великая тайна нового крещения — свершилась! Нет больше грешников, наступает тишина, и над всем народом царит радость и духовный восторг. Затем наступает приобщение Св. Таин. Причастье даётся несколькими священниками сразу, иногда в пяти местах храма. Не менее двух часов длится причащение. После благодарственной молитвы о. Иоанн с крестом выходит на амвон и радостно поздравляет причастников. После этого служба оканчивается, и народ расходится по домам.

       «Божественная служба,— говорит о. Иоанн в своём знаменитом дневнике (Моя жизнь о Христе),— есть для меня бесценное и величайшее благо в жизни».

       Как этот великий молитвенник русской земли совершал Божественные службы, каким высоким, духовным подъёмом и чистой верой горели его глаза, когда он стоял перед престолом, надо было также видеть самому. В эти минуты он весь был в Боге, в особенности же, когда наставало время Пресуществления Св. Даров, о. Иоанн казался человеком не от мира сего.

       Один писатель так передаёт своё впечатление о молитве о. Иоанна:

       «Эта молитва имела очень мало общего с обычным чтением большинства священников... Громко, резко и нервно, как бы отрывая каждое слово от своего сердца, произносит он святую молитву, и от его голоса, наполняющего сдержанную тишину многолюдного храма, веет действительно чем-то святым, высшим. Каждый чувствует, что тут не простое чтение перед иконой, а как бы живая связь с Существом видимым и сущим.

       Однажды мне довелось присутствовать на литургии, совершаемой о. Иоанном. С величайшим трудом протискался я вперёд и, наконец, увидел знаменитого священника. Он стоял перед иконой Иоанна Предтечи на правом клиросе и, порывисто осеняя себя крестным знамением, возглашал канон.

       Но вот канон прочитан, утреня кончена, о. Иоанн обратился лицом к народу для благословения. «Да неужели же это о. Иоанн?» — подумал я, увидав самого обыкновенного священника, среднего роста, худощавого, с кроткими, детски-светлыми глазами, русой бородкой и жидкой косичкой, выбившейся на затылке поверх ворота рясы. Началась обедня, а я всё не мог придти в себя от странного впечатления, произведённого на меня наружностью о. Иоанна.

       Всем известно неотразимое впечатление, какое производит чин Божественной литургии на душу верующего христианина. Присутствие же отца Иоанна ещё усугубляло это впечатление, сообщая всей службе особый подъём. Священник, сослуживший о. Иоанну, произносил возгласы выразительно и не торопясь, дьякон кадил чинно и благоговейно, любители певчие старались от всей души и временами достигали дивной прочувствованности исполнения.

       В середине обедни, во время чтения Евангелия, в окно храма выглянуло солнце и залило весь алтарь своими лучами. Забуду ли я когда-нибудь о. Иоанна в эту торжественную минуту? Стоя у престола по правую сторону, освещённый до пояса солнцем, он выступал, как в рамке, и вся его фигура, с благоговейно сосредоточенными чертами лица, молитвенно сложенными на груди руками, в сверкании священнического облачения — была запечатлена какой-то непередаваемой, неземной светозарностью.

       В начале херувимской к амвону потянулась бесконечная вереница баб в платках и повойниках с младенцами на руках. К моему величайшему изумлению, причащение ребятишек прошло в примерной тишине, без обычного в таких случаях рёва и визга. Но маленьких причастников оказалось так много, что я потерял терпение и прошептал:
       — Господи, да ведь этому конца не будет!
       Стоявший возле меня мещанин улыбнулся и сказал:
       — Это ещё что! Вот когда общая исповедь бывает, тогда причащение сплошь и рядом затягивается до двух часов. В главном приделе обедня начнётся и успеет отойти, а батюшка всё ещё стоит да причащает. Великих трудов носитель! — заключил мещанин.

       На этот раз о. Иоанн скоро ушёл в алтарь, предоставив причащение другому священнику. Но отдохнуть в алтаре ему не пришлось. Мимо меня сквозь толпу протискался сторож с подносом, на котором лежала целая груда телеграмм и писем с просьбой помолиться.

       — Каждый день вот эстолько-то подают! — шепнул мне снова мой сосед.

       Наконец, в начале 10-го часа обедня кончилась, но народ и не думал выходить из храма. Напротив, он ещё теснее и упорнее утвердился на своих местах, поджидая выхода батюшки. Прошло добрых три четверти часа. Я видел по временам, когда приотворялись алтарные двери, как о. Иоанн сидел у окна в кресле, погруженный в чтение писем и телеграмм.

       Перед самым амвоном, где служил о. Иоанн, был отгорожен особой решёткой небольшой свободный проход, с великими ухищрениями охраняемый двумя церковными сторожами. Я стоял сбоку у решётки и с завистью наблюдал счастливцев, так или иначе протиснувшихся в заветное ограждение.

       Вдруг вся толпа, переполнявшая церковь, колыхнулась, как один человек, и радостный шёпот пронёсся над нею:

       — Батюшка! Батюшка!

       Действительно, одна из боковых алтарных дверей приотворилась, и на пороге показался о. Иоанн. Что тут произошло — трудно даже себе и представить. Лишь только показался любимый пастырь, как весь народ, неудержимой волной, тесня и давя друг друга, хлынул в его сторону, а стоявшие за заветной решёткой вмиг очутились на амвоне и чуть не сбили о. Иоанна с ног.

       При помощи псаломщика и двух сторожей батюшка быстро перебрался на левый клирос и сделал шаг вперёд, чтобы пройти с этой стороны. Но не тут-то было... В одно мгновение та же толпа, точно её толкнула какая-то стихийная сила, стремительно шарахнулась влево и, простирая вперёд руки, перебивая друг друга, крича и плача, настойчиво скучилась у церковной решётки, мешая своему доброму пастырю пройти.

       О чём кричали? О чём молили — трудно было разобрать, потому что все эти крики и мольбы сливались в один неясный, оглушительный вопль.

       Отец Иоанн, затиснутый в угол, стоял, покорно прижавшись к стене, и на его утомлённом лице виднелась не то мучительная тоска, не то бесконечная горесть и жалость при виде этой исступлённо мятущей у его ног жалко-беспомощной толпы.

       Казалось, чего же проще для всякого другого пастыря, выйти из алтаря и пройти шагов пятьсот до паперти? Но для о. Иоанна подобное путешествие являлось делом долгим и даже небезопасным. Предвидя трудности этого пути, двое городовых, два сторожа и несколько человек из именитых купцов стали по обе стороны намеченного пути и протянули толстую верёвку, за которую крепко уцепились руками. Образовалось нечто вроде живой шпалеры, с виду очень стойкой и внушительной.

       Но лишь только о. Иоанн двинулся вперёд, вся эта внушительная шпалера оказалась детской и смешной выдумкой. Верёвка с треском лопнула, городовые и купцы в одну минуту были отброшены в сторону, и толпа, смешавшись и сбивая с ног друг друга, плотной стеной окружила батюшку. Теперь о. Иоанн вдруг как бы исчез, и некоторое время его было вовсе не видно. На минуту, когда кричащая и волнующаяся толпа колыхнулась в сторону — я увидел о. Иоанна. Смертельно бледный, сосредоточенно печальный, медленно шаг за шагом, точно в безжалостных тисках, продвигался он вперёд, с видимым трудом высвобождая руку для благословения. Чем ближе подвигался он к выходу, тем толпа становилась настойчивее, беспощаднее, крикливее... У меня дух захватило от этого зрелища, и я невольно закрыл глаза.

       Когда я открыл их снова — о. Иоанна уже не было в церкви, да и народу тоже почти не было. На полу там и сям валялись обрывки верёвки, перчатки, клочок вязаной косынки и другие следы недавнего урагана. Глаза мои сочувственно встретились со взглядом старика сторожа.
       — Господи, что же это такое? Неужели это всегда так?
       Сторож вздохнул.
       —Эх, милый барин! Ежели бы всегда так... А то вот, ономеднясь, на Успение, нашло народу так, что как есть сшибли с ног батюшку.
       — Как это сшибли?
       — А так, сронили на земь и пошли по нём...
       — Ну, а он что?
       — Известно — агнец Божий — встал, перекрестился и пошёл, не промолвив ни словечка.
       Я вышел из церкви совершенно подавленный только что виденной картиной».

       И так было всегда. Всюду, где бы ни появлялся о. Иоанн, повторялось то же самое; народ рвался к нему неудержимо, не рассуждая, не думая о том, что может смять, растоптать дорогого пастыря в своём неудержимом, стихийном порыве. Иногда эти стихийные народные порывы бывали настолько велики, что ради безопасности батюшки приходилось прибегать к самым необыкновенным мерам, чтобы вывести его из церкви и провести сквозь толпу.

       Тот же самый писатель рассказывает о своём свидании с о. Иоанном таким образом:

       «О. Иоанн должен был приехать в ту квартиру в Кронштадте, где я остановился у знакомых. Я ждал приезда батюшки с большим нетерпением. Минуты шли за минутами. Вдруг в коридоре послышался глухой шум, чей-то пронзительный вопль, неистовые крики: «Батюшка, спаси! Батюшка, благослови!» — и дверь в мою комнату отворилась.

       Вошёл о. Иоанн. Он вошёл очень стремительной, молодой и спешной походкой, с горящим, пронизывающим взором, с ярким румянцем на щеках, с разметавшейся по затылку прядью русых волос. Во всей его фигуре, в его движениях, в первом звуке его голоса чувствовалась какая-то непередаваемая чудесная вдохновенность человека, ещё не остывшего от недавнего молитвенного порыва, возвышенно разгорячённого своей властной деятельностью, страстно готового на новые подвиги.

       В этот короткий, неуловимый миг я вдруг понял всего о. Иоанна, понял во всём его величии и чистоте. Если бы ему сейчас вот сказали, что по окончании молебна его сожгут на костре враги веры, он отслужил бы молебен, как ни в чём не бывало, и, не моргнув глазом, так же смело и просто взошёл бы на костёр, как вошёл сейчас в мою комнату.

       — Ну, говорите, что вам нужно? — раздался возле меня его властный и отечески проникновенный голос. Я сказал, что мне нужно, о. Иоанн прочёл молитву и говорил со мной.

       Думаю, будет вполне достаточно, ежели я скажу, что был совершенно подавлен и уничтожен великим сердцеведением Кронштадтского пастыря! Да, этот человек, только что вошедший и видевший меня первый раз в жизни, через пять минут говорил со мной так, как будто жил со мной под одной кровлей десять лет! И как говорил! Голосом, от которого сердце раскрывалось и размягчалось, как воск, и невольные слёзы сдавливали горло.

       Уходя, о. Иоанн поцеловал меня в лоб и промолвил:

       — Спасибо за доверие, голубчик!

       Забыть ли мне когда-нибудь несравненную, умиляющую ласковость, с которой были произнесены эти слова?»

       Да, о. Иоанн умел проникнуть в людские сердца, умел заставлять молиться, умел заставлять верить в силу молитвы.

       Вот он входит в комнату больного, окружённый толпой.

       — Давайте вместе молиться! — говорит он и быстрым отрывистым голосом читает молитву. Голос его, то падая, то повышаясь, произносит всем знакомые слова, но в его устах слова эти приобретают особенное значение, в них слышится великое дерзновение, полная вера в то, что Бог слышит и исполнит просьбу своего смиренного служителя. В этой молитве слышится та именно пламенная вера, которая горами двигает, и в силу которой «стучащему — отверзают». Этой-то удивительной верой о. Иоанна и объясняются неисчислимые случаи исцеления недугов по его молитве.

       Сам о. Иоанн говорит об этом в своём дневнике следующее: «Я исполнен немощи и знаю мои немощи; но сила Божия в немощи совершается, и она дивно совершалась во мне в продолжение 25-летнего священствования моего, и дерзну сказать, ибо скажу истину, через меня совершалась во многих, в простоте верующих, очевидным, осязательным образом сила благодати! Слава Господу Иисусу Христу, даровавшему нам благодать на благодать. Говорю вам об этой силе больше для того, чтобы вы вместе со мною прославили великого Бога и Спасителя нашего Иисуса Христа, Коего благодать и милость не оскудевают и ныне, как не оскудеют до века. Не могу перечислить бесчисленного множества врачеваний благодатных — душевных и телесных, совершённых во мне Господом, чрез сердечное призывание Имени Его. Он видит, что я неложно воссылаю Ему эту славу. Только Им по Имени Его я славен, а без Него бесчестен; только Им силён, а без Него немощен; с Ним свят, а без Него исполнен грехов и немощи; без Него малодушествую, с Ним же дерзаю на всё!»

       Отвечая однажды на вопрос о том, как и когда начал он молиться о больных и одержимых, о. Иоанн сказал, что в самом начале своей службы в Кронштадте.

       «...Я боролся со злом обычными в пастырском деянии мерами и не только не выступал, как общий молитвенник и предстатель пред Богом, но даже и в глубине своей души такого желания и намерения не имел. Господу Богу угодно было поставить меня на иной путь. Случилось это таким образом: в Кронштадте жила благочестивая, прекрасной души женщина, Параскева Ивановна Ковригина, отдавшая себя на служение ближним. Она стала убедительно просить меня помолиться за того или иного страждущего, уверяя меня, что молитва моя за них будет действенна и для них полезна. Я же всё время отказывался, совершенно не считая себя достойным быть особенным посредником между людьми, нуждающимися в помощи Божией, и Богом. Но неотступные просьбы и уверения Параскевы Ивановны в помощи Божией, наконец, победили меня, и я, с твёрдым упованием и надеждою, стал обращаться с мольбой к Богу об исцелении болящих и расслабленных духом и телом. Господь слышал мои, хотя недостойные, молитвы и исполнял их: больные и расслабленные исцелялись. Это меня ободрило и укрепило. Я всё чаще и чаще стал обращаться к Богу по просьбе тех или других лиц, и Господь за молитвы наши общие творил и творит доселе многие дивные дела. Много чудес совершилось и совершается. В этом я вижу указание Божие мне, особое послушание от Бога — молиться за всех, просящих себе от Бога милости. Поэтому я никому не отказываю в своей молитве и для посещения больных по их просьбе езжу по всей России».

       При виде моря людского, непрерывной волной притекающего к нему, при виде любви и почёта, оказываемого ему русским народом и людьми чужеземных стран, при виде неисчислимых случаев исцелений от болезней, о. Иоанн, в высоком порыве благодарности и благоговейного восторга, обращается к Богу со следующей молитвой:

       «Везде прославило меня Имя Твоё, Господи! И у трона царей, и у всех важных и сильных мира сего, и у богатых и небогатых, образованных и простых людей; всюду принесло Оно и приносит непрестанно отраду, мир, избавление, спасение, здравие, утешение, облегчение, победу над кознями вражиими. Сколь чудно Имя Твоё, Господи! Как чудно, державно, властно влечёт всех ко мне убогому благодать Твоя, во мне живущая и пребывающая чрез частое причащение Св. Таин Твоих Пречистого Тела и крови Твоей! Господи! Благодарю Тебя за чудеса Св. Таин, совершающиеся во мне и в народе русском ежедневно. Ты влечёшь меня и его к Тебе чудною, всемогущею, непобедимою силой. Вся Россия православная влечётся к Тебе! Влеки, влеки, Слове Божий, Творче наш, Избавителю наш, влеки к себе всех и вся!»

       Дивная, необыкновенная молитва! Так может молиться только человек, достигший действительной святости. Тут и твёрдое сознание пребывания благодати Божией в нём, а его руками творящей чудеса, и восторженное изумление перед силой Имени Господня, влекущего к себе и пастыря, и народ; тут и бесконечное смирение скромного служителя Божия. Эта молитва — одна из лучших молитв о. Иоанна, как наиболее выражающая сущность его высокой души.

       Приводим некоторые наиболее известные случаи исцелений по молитвам о. Иоанна, ибо, если бы собрать и записать их все, то пришлось бы написать не одну, а две, три больших книги.

       М. Н. Боборыкин, помещик Калужской губ., передаёт следующий поразительный случай исцеления слепого по молитве о. Иоанна.

       «Это было в последние годы жизни о. Иоанна. Приехав в Кронштадт специально для того, чтобы повидать о. Иоанна, я случайно встретил на улице своего давнишнего друга Д. А. Славянского, начальника знаменитого великорусского хора. От Д. А. я узнал, что его хор поёт в этот день обедню в Андреевском соборе.

       Разумеется, я присутствовал на этой обедне, которую совершал сам о. Иоанн. Не вдаваясь в подробности, скажу только, что особенно чинное благоговейное служение, дивный хор и несметная толпа богомольцев, переполнявшая храм до последней степени — производила глубокое, незабываемое впечатление. В конце обедни Д. А. Славянский шепнул мне, что пригласил о. Иоанна прямо из собора приехать в гостиницу, где он остановился со всем своим хором, чтобы отслужить молебен, и позвал и меня присутствовать на этом молебне. Я тотчас же отправился в указанную гостиницу. Вскоре туда приехал и Д. А. со своими певцами, кое-кто из приглашённых и, наконец, о. Иоанн.

       Когда, по окончании молебствия с водосвятием, все присутствующие потянулись прикладываться ко кресту, я заметил, что Д. А. шёл в числе прочих, ведя перед собой какого-то дюжего молодого парня, выражение лица которого и неуверенные манеры ясно показывали, что он слепой.

       Очутившись перед батюшкой, Д. А. поставил слепого парня впереди себя и стал просить о. Иоанна благословить его. Батюшка спросил, кто он и давно ли ослеп. Тогда Д. А. стал объяснять, что, будучи однажды в Киеве, у входа в пещеры, обратил внимание на группу слепых, так называемых «калик перехожих», которые тянули свою жалостную песню. Из общего их хора резко выделялся один голос, детский, чистый. Он принадлежал 11-летнему слепому мальчику. Д. А., поражённый слухом и голосом мальчика, взял его в свой хор.

       — С тех пор он у меня и находится,— прибавил он,— голос прекрасный, и сам-то он парень хороший, хотя немного простоватый и малоспособный...
       Слепец, услыхав эти слова, поднял голову и произнёс:
       — Хорошо вам так говорить, а каково мне живётся! Видеть-то хочется...
       О. Иоанн пристально поглядел на него и спросил:
       — Хочешь видеть?
       — Да,— был ответ.

       Тогда батюшка левой рукой протянул к его губам крест, а правой, зачерпнув немного святой воды из чаши, которую держал возле него дьячок, и провёл мокрыми пальцами по незрячим глазам парня, сказав:

       — Молись, Бог исцеляет всякий недуг по молитве.

       Тот, от неожиданного прикосновения холодной воды, вздрогнул и отшатнулся. О. Иоанн второй и третий раз зачерпнул воды из чаши и с теми же словами помочил ею глаза больного. После этого Д. А. отошёл с ним в сторону, давая место другим.

       Вечером, оставшись посидеть у приятеля, я узнал от него все подробности, касающиеся слепого парня, которого звали, если память не изменяет мне — Митей.

       На другой день я был спешно вызван Д. А. в гостиницу. Приехав туда, я узнал вещь, которой — если бы не свидетельство своих собственных глаз — не поверил бы ни за что. Оказалось, что после того, как я накануне уехал из гостиницы, Д. А. и его хор поужинали и улеглись спать. Глубокой ночью Д. А. чувствует, что его кто-то сильно трясёт за плечо и кричит диким голосом:

       — Вставайте, Димитрий Александрович, вставайте!

       Думая, что случилось что-нибудь ужасное, он, как сумасшедший, вскочил с постели. Перед ним стоит слепец — Митя, со свечкой в руках, и весь трясётся от волнения.

       — Дмитрий Александрович! — не говорит он, а кричит каким-то не своим голосом, в котором слышится ужас и восторг.— А ведь я вижу! Ей-Богу вижу! Свечку, вот, вижу... и вас!

       Что тут дальше было — описать трудно! Спавшие в соседних комнатах люди проснулись от криков Мити и, полуодетые, сбежались в комнату Д. А. Узнав, в чём дело — все пришли в какой-то ужас, затем начали расспрашивать, толковать, пересуживать... так до утра никто и не заснул.

       Д. А. Славянский был мой друг, я не имел никакого основания не верить ему или считать способным на какую-нибудь шутку. О силе молитвы о. Иоанна я много слышал и глубоко чтил его самого, но... то, о чём мне сейчас рассказали, было до такой степени поразительно, что я — усомнился.

       Д. А., вероятно, заметил недоверие на моём лице и вспыхнул:

       — Что? Вы мне не верите?

       Он быстро отворил дверь и крикнул своему сыну, чтобы тот послал к нему Митю. Минуту спустя последний вошёл в комнату и приблизился ко мне. Я взглянул на его несколько наклонённую вперёд фигуру, на его приподнятое кверху лицо — типическая манера слепых — и усомнился ещё больше. Не говоря ни слова, я сделал быстрый жест, как будто хотел ткнуть пальцем в глаз парня. Он резко, испуганно откинулся назад!

       Я понял, что он действительно видит, мне стало стыдно, и я оглянулся на Д. А. Он только улыбнулся.

       — На случай, если у вас явятся сомнения о том, что был ли он раньше слепым,— сказал он минуту спустя,— я могу вам дать адрес родителей Мити. Они живы и могут засвидетельствовать, что Митя ослеп в детстве и был отдан ими «каликам перехожим».

       Но адреса я не взял: повторяю, мне было очень стыдно, и я уже не сомневался ни капли».

       Священнику Гдовского уезда, Петербургской губернии, о. Иванову пришлось однажды служить обедню вместе с о. Иоанном в церкви Введения на Петербургской стороне. Был храмовый праздник, служба отправлялась особенно торжественно, народу было, по случаю присутствия Кронштадтского батюшки, особенно много.

       Священник Иванов очень плохо видел. С каждым годом зрение его всё более и более ухудшалось, и он с горестью думал о близкой возможности совершенно ослепнуть. Давно уже он хотел обратиться к о. Иоанну, но как-то всё не приходилось. И вот, ему теперь представился случай прибегнуть к его помощи.

       Совершая службу, он всё думал, как бы не упустить батюшку и подойти к нему. Сделать это в алтаре, пока шла служба — он не смел. Наконец, обедня кончилась, о. Иванов разоблачился и хотел подойти вместе с другими к о. Иоанну, но его затолкала толпа и отвлекла в сторону. Только уже когда о. Иоанн вышел, окружённый толпой, из церкви, священник с большим трудом протискался к нему.

       — Что тебе? — спросил Кронштадтский батюшка, останавливая на нём взгляд своих ласковых глаз.

       — Да вот, глаза плохи, о. Иоанн,— ответил тот,— совсем плохо вижу, и то на близком расстоянии только. Боюсь, что и совсем ослепну... что тогда?

       О. Иоанн поднял правую руку и приложил два пальца — указательный и средний — к глазам священника. Поверх он положил крестообразно указательный палец левой руки и сказал:

       — Не бойся, будешь видеть... и чем дальше, тем лучше.

       После этого он простился с о. Ивановым, поцеловался с ним и прошёл дальше.

       Вернулся о. Иванов к себе в Гдов, и жизнь пошла по-прежнему. Но он только вскоре же заметил, что зрение его стало, как будто, улучшаться. Прошло ещё немного времени, и ему пришлось переменить номер очков. До сего времени он носил очки самого сильного номера, теперь же оказалось необходимым взять гораздо слабее. Через несколько месяцев он опять переменил очки, а к концу года совсем должен был их бросить, т. к. зрение его окончательно окрепло и исправилось.

       У князя Г-на в доме много уже лет жила старуха экономка, Евфимия Никитишна. Она вынянчила два поколения молодых Г-ных, берегла их пуще глаза, ухаживала во время болезни, посвятила им всю любовь и все силы и ревностно следила за каждой крошкой хозяйского добра. Старуху очень любили в доме и оказывали ей безграничное доверие и большой почёт.

       И вот, эта общая любимица, славная, любящая старушка начала прихварывать. С каждым годом здоровье её разрушалось всё больше и больше, и, наконец, врачи объявили, что ей жить осталось недолго, так как её правое лёгкое уже совершенно источено чахоткой, а от левого осталась только нижняя часть. Евфимия Никитишна слегла и видимо таяла с каждым днём. Думая о близком конце, она попросила княжну повидать о. Иоанна Кронштадтского и упросить его приехать к ней. Просьба больной была исполнена, и батюшка в тот же день приехал в дом князя Г-на. Больная стала просить её пособоровать её. Но о. Иоанн отказался, говоря, что не может за недостатком времени, и посоветовал пригласить для этого приходского священника. Сам же изъявил желание отслужить молебен с водосвятием.

       После молебна батюшка подошёл к больной, погладил её по голове и громко сказал:

       — Знаю, чего ты боишься. Тебе хочется дожить до свадьбы любимицы. Доживёшь, милая, доживёшь!

       Присутствующие при этом были крайне изумлены. Младшая дочь в семействе действительно должна была вскоре выйти замуж. Имя барышни было София, и её любила вся семья. Что же касается Евфимии Никитишны, то она её прямо обожала.

       О. Иоанн простился с больной и с присутствующими и пошёл было к двери, но на пороге остановился и прибавил:

       — И сынка у своей любимицы дождёшься.

       После этого дня старушка стала быстро поправляться и через несколько недель уже принялась за хозяйство. Как сказал батюшка, так и сбылось. И свадьбу справила, и сына у любимицы Софьюшки дождалась Евфимия Никитишна. Предсказание это и всё, что последовало дальше, известно многим лицам, бывшим очевидцами.

       В жаркий июльский день, в 1904 году, к Ярославской пристани подошёл пароход «Великий князь Михаил Тверской». Здесь он должен был постоять несколько времени, а затем идти дальше к Рыбинску. На пристани пассажиры узнали, что о. Иоанн Кронштадтский находится в Ярославле. Как только с парохода перекинули мостки, народ волной хлынул на берег, в надежде дождаться и увидеть батюшку.

       На палубе остались только несколько женщин, окружающих больную девочку лет 12 и её отца. Девочка лежала на постланном на палубе одеяле, бледная, худенькая, с ввалившимися глазами. Женщины начали уговаривать отца больной нести её на берег.

       — Подъедет батюшка, благословит её... может, поправится.

       Но отец девочки, мрачный и суровый мужик, отказался, боясь опоздать на пароход, который должен уйти от пристани через полтора часа.

       Вдруг кто-то принёс известие, что о. Иоанн сейчас будет на пристани рядом, т. к. уезжает с другим пароходом из Ярославля. Вся толпа, как один человек, бросилась на соседнюю пристань. Женщины, окружавшие больную девочку, завернули её в одеяло, подняли и побежали вслед за другими к пристани, где стоял маленький казённый пароход, приготовленный для о. Иоанна.

       Вскоре со стороны города показалась коляска с любимым пастырем. Как только приблизилась коляска к берегу, толпа моментально окружила её, так что лошади с величайшим трудом добрались до пристани. О. Иоанн вышел из коляски и пошёл потихоньку вперёд, на ходу благословляя народ. Вот он повернул голову в сторону и увидал группу женщин, нёсших на руках больную девочку. Они делали неимоверные усилия, чтобы пробраться к батюшке, и не могли. Народ толкал их и оттирал назад.

       — Отойдите! — сурово крикнул о. Иоанн.

       Толпа расступилась, и женщины положили больного ребёнка к ногам батюшки.
       — Стыдно не давать дорогу детям,— тоном упрёка произнёс он, обращаясь к народу, а затем взглянул на девочку.
       — Что это с нею? — спросил он.
       — Не ходит, видно ножки отнялись... она напугана,— кое-как объяснили ему женщины.
       О. Иоанн наклонился, развернул одеяло и сказал девочке:
       — Встань!

       Ребёнок сделал попытку встать, но не мог, и протянул к батюшке слабую, худенькую ручонку. О. Иоанн взял ручку, помог девочке встать, положил ей руку на головку и стал громко читать молитву.

       Все стоявшие вокруг, поражённые тем, что произошло у них на глазах, упали на колени. Подошёл и отец больной. О. Иоанн кончил молитву и, не спуская руки с головы девочки, произнёс, обращаясь к её отцу:

       — Молись и жалей детей... Она будет здорова... Нужно жалеть детей...

       Затем, благословив народ, поспешно прошёл на пароход.

       Угрюмый мужик взял исцелённую девочку за руку и повёл её к своему пароходу. Девочка шла, покачиваясь, не совсем ещё твёрдо держась на ногах, но всё-таки шла. Большая толпа народа сопровождала её, окружив тесным кольцом.

       Пока пароход шёл до места назначения, все обратили внимание, что маленькая больная, в какие-нибудь два дня, изменилась до неузнаваемости. Грустное личико стало весёлым и спокойным, она не пугалась, не вздрагивала, а доверчиво принимала ласки и подарки заинтересованных ею пассажиров. Когда она, наконец, сошла с отцом на какой-то маленькой пристани и твёрдо пошла по берегу, все оставшиеся на пароходе долго и задумчиво провожали её глазами.

       В Петербурге, на Васильевском острове, жила семья Улыбина, церковного старосты церкви Благовещения. К его жене приехала её родная сестра из провинции полечиться. Местный врач определил у неё серьёзную и очень изнурительную болезнь, требовавшую немедленной операции.

       Анна Ивановна Мазаева — так звали больную — приходила в большое уныние от своего положения и решилась обратиться к известному в Петербурге хирургу-гинекологу. Хирург, после тщательных расспросов и осмотра, вполне присоединился к мнению провинциального врача и сказал, что операция необходима, но тут же прибавил, что после операции — детей у Мазаевой уже не будет никогда.

       Можно себе представить, какое впечатление всё это произвело на больную. Она затосковала и впала в состояние, близкое к отчаянию. В это время А. Улыбин, в качестве большого почитателя о. Иоанна, посоветовал свояченице обратиться за помощью к нему. Решено было ехать тотчас же, и вот, обе сестры, Улыбина и Мазаева, отправились в Кронштадт.

       Увидеть батюшку им удалось лишь на другой день. Когда Мазаева подошла к нему и поведала своё горе, он стал её успокаивать и несколько раз произнёс:

       — Не бойся, будешь здорова! Поправишься совсем!

       Больная, не совсем понимая, как ей поступить: решиться ли на операцию или нет, спросила батюшку об этом. Обыкновенно он в подобных случаях говорил определённо — да или нет. Но на этот раз о. Иоанн подумал немного и только сказал:

       — Скоро будешь совсем здорова. И будет у тебя то, чего ты так хочешь.

       Тут уже она ясно поняла, что речь идёт о будущем ребёнке, но всё-таки вопрос об операции так и остался для неё нерешённым.

       Когда сёстры высказали свои сомнения Улыбину, он сопоставил слова хирурга о том, что после операции детей не будет, с словами о. Иоанна о будущем деторождении и решил, что операции делать не нужно, а советовал обратиться к доктору Мазингу. Последний был не специалист по женским болезням. Расспросив больную, он дал совет попробовать лечиться «мирно», т. е. не прибегая к помощи ножа.

       Начали лечить больную «мирными» средствами, и через три недели она совершенно выздоровела, оправилась и уехала домой. Не прошло и года, как Улыбины получили от неё извещение о том, что у неё родился вполне здоровый и крепкий ребёнок. Состояние же здоровья её самой во все затем последующие годы — не оставляло желать ничего лучшего.

       Это было в селе Кончанском, Боровичского уезда, в день освящения новой церкви, на каковое торжество был приглашён о. Иоанн Кронштадтский. Несметная толпа народа, по обычаю, встретила дорогого гостя и переполняла храм и во время всенощной, и во время обедни на следующий день. Присутствовало много депутатов академии Генерального штаба и других почётных лиц.

       После торжества освящения в новом здании земской школы для о. Иоанна и многих почётных лиц был устроен завтрак. На завтраке присутствовали уездные помещики, генералы, городские и уездные власти, священники и т. д. О. Иоанн сидел во главе стола. Вид у него был крайне утомлённый.

       Во время завтрака в зале вдруг появилась группа, состоящая из трёх мужиков и рослой бабы, которые несли на руках бившуюся и метавшуюся в истерическом припадке женщину. Впоследствии оказалось, что женщина эта была крестьянкой Румянцевой, страдавшей болезнью, которую врачи называют «классической истерией».

       Мужики, нёсшие больную, огляделись и, увидев о. Иоанна во главе стола, направились со своей ношей к нему. Батюшка обернулся к сидевшему рядом с ним священнику Льву Матвееву и нервно спросил:
       — Одержимая?
       — Да, батюшка,— ответил тот.
       Между тем, больная билась и металась, грудь её изгибалась колесом, а на лице её был написан дикий, непередаваемый ужас.
       — Поставьте её на ноги! — резко закричал о. Иоанн.
       Женщина, помогавшая нести одержимую, объяснила батюшке, что стоять больная не может, когда с ней случается припадок. Но о. Иоанн ещё резче крикнул:
       — Я вам приказываю — поставьте её и отойдите!
       Мужики и женщина отошли в сторону, оставив больную, которая шаталась во все стороны, точно пьяная.
       — Смотри на меня! — послышался голос о. Иоанна.
       Исправник П., присутствовавший за завтраком, улыбнулся и довольно громко проговорил:
       — Ну, сейчас будет представление с чудом!
       Больная женщина как бы услышала приказ батюшки, но никак не могла поднять на него свой бессмысленный, блуждающий взгляд.
       — Говорю тебе, приказываю — смотри мне в глаза! — настойчиво повторил о. Иоанн.
       Глаза женщины, наконец, остановились на нём и несколько прояснились.
       — Перекрестись!
       Из груди больной вырвался страшный, хриплый вопль:
       — Не могу!
       Тогда о. Иоанн подошёл к ней вплотную. Голова его была закинута, глаза горели.
       — Выйди! Именем Господа — выйди! — раздался его голос, властный, звучный.

              Что произошло после этого с больной женщиной — описать не возможно. Она вся вытянулась и не человеческим голосом, а каким-то звериным рёвом закричала:
       — Выйду, выйду!
       Присутствующие были глубоко потрясены. Тот самый исправник, который только что смеялся, говоря о представлении с чудом — истерически зарыдал.

       — Перекрестись! — прежним властным тоном приказал о. Иоанн.

       Больная подняла руку, сделала несколько неловких движений и, наконец, правильно, твёрдо перекрестилась. После этого голова её опустилась на плечо пастыря, и тихие, сердечные рыдания исстрадавшегося сердца огласили комнату.

       Батюшка, поддерживая её, отвёл в дальний угол комнаты. Все бывшие в зале, до глубины души поражённые всем виденным, догадались, что это будет исповедь, и отошли в сторону. Исповедь длилась недолго. Вскоре послышался ослабевший голос пастыря, читающего разрешительную молитву.

       — Ты совершенно здорова,— сказал он на прощание женщине,— и Господь благословит тебя детьми.

       А вот другой замечательный случай исцеления бесноватой, имевший место в Кронштадте 3 марта 1884 года.

       После общего молебна к о. Иоанну подвели «порченую».

       — Что с ней? — спросил батюшка.
       — Она бесноватая, помолитесь о ней.

       О. Иоанн пристально всмотрелся в лицо больной и спросил её, давно ли она страдает. Но женщина, не отвечая на вопрос, только клала земные поклоны и твердила:
       — Господи, прости меня грешную!

       Тогда о. Иоанн преклонил колени и начал вслух читать молитву. Все присутствующие последовали его примеру. Окончив молитву, батюшка встал, взял больную за голову и стал дуть ей крестообразно на лицо. Женщина начала страшно корчиться и с силой вырываться. Подбежали несколько мужчин и с трудом удержали её.
       — Повелевает, тебе, диаволе, сам Господь,— заговорил батюшка,— оставь человека сего, сотворённого по образу и подобию Божию, и изыди в уготованный тебе от века тартар.
       Эти слова батюшка повторил трижды, не переставая дуть на лицо больной, которая отрывисто кричала:
       — Уйду, уйду!
       Когда о. Иоанн в третий раз повторил вышеприведённые слова, больную всю скорчило, и она, крикнув:
       — Уйду же, оставь! — упала на пол в сильнейшем припадке.

       — Чрез двадцать лет, а пришлось уйти! — вдруг хрипло вырвалось из её груди, а через минуту она успокоилась и стала усердно класть земные поклоны. С этого дня она стала совершенно здоровой.

       Великий молитвенник страждущих и одержимых, о. Иоанн не только изгонял своей молитвой бесов, но даже иногда видел их. Игуменья Леушинского монастыря мать Таисия рассказывает об этом следующий поразительный случай:

       «В день храмового праздника нашей подворской церкви в Петербурге всегда служил у нас батюшка о. Иоанн; для этого он приезжал накануне для всенощной, за которой сам читал акафист и канон. Затем ночевал у нас и на другой день совершал соборне, с другими священниками, литургию в 10 часов. Вставал он всегда в 4 или 5 часов утра, писал проповеди, а часов около 7 ехал немного прокатиться по городу. При этом он всегда брал меня с собой.

       Обыкновенно мы ездили на острова, где всегда утром пусто и уединённо. Эти часы батюшка употреблял для тайной, сдержанной молитвы. Зная это, я никогда не нарушала её никакими разговорами.

       И вот, однажды, выехали мы на Николаевский мост, откуда кучер должен был повернуть налево. Когда карета наша поравнялась с часовней на мосту, мимо нас, вдоль набережной, везли покойника; дроги с гробом везла одна лошадь, а провожавших было человек 8 или 10. Батюшка вдруг изменился в лице и пристально стал глядеть на погребальное шествие. Когда, наконец, оно свернуло в сторону, батюшка, несколько успокоившись, стал креститься. Потом обратился ко мне и произнёс:
       — Как страшно умирать пьяницам!
       Думая, что батюшка знал покойника, я спросила:
       — А вы, батюшка, разве знаете умершего?
       — Так же, как и ты его знаешь,— отвечал о. Иоанн,— но я вижу бесов, радующихся о погибели души пьяницы».

       У священника гор. Сумы Иакова Левицкого в 1899 году заболела младшая дочь Ксения двух лет. После инфлюэнцы в тяжёлой форме у неё по всему телу пошла опухоль. Через месяц опухоль прошла, но на лице, под правым глазом, сделалась сначала какая-то сыпь, которая, постепенно разрастаясь, превратилась в уродливые бородавки. Их было 38 штук, и притом, на каждой бородавке вырастали ещё по несколько бородавок. Лицо ребёнка вскоре обезобразилось до ужаса.

       Обратились к доктору. Он назвал болезнь — «разрастанием кожи», сказал, что лечения тут нет, а надо бородавки срезать. Родители пришли в ужас: пришлось бы срезать кожу чуть ли не с половины лица девочки. Решили в своём горе обратиться за помощью к о. Иоанну и послали ему подробную телеграмму, прося дать совет и помолиться о ребёнке.

       Через день получился следующий ответ: «Операции не надо. Почаще приобщайте Св. Таин и ежедневно умывайте Богоявленской водой».

       Родители в точности исполнили этот совет. Через месяц бородавки на лице ребёнка стали краснеть, налились кровью, затем растрескались и начали быстро подсыхать, а вскоре и совсем исчезли. В настоящее время лицо девочки совершенно чистое, и только в том месте, где были ужасные наросты, видны маленькие рябинки.

       Семнадцать лет тому назад у Е. А. Советова тяжело заболела жена, и врачи отказывались от надежды вылечить её. Известный профессор Чудновский прямо так и сказал, что надежды нет никакой. Послали телеграмму о. Иоанну с просьбой приехать. На другой день получился от него ответ: «Молюсь. Приехать не могу». В тот же день больной стало как будто полегче, а затем она начала медленно поправляться. Во время болезни её несколько раз причащали. Врачи, наблюдая улучшение в её состоянии, объявили, что если она и не умрёт, то у неё обязательно будет чахотка.

       В начале марта, когда о. Иоанна в семье Советова никто и не ожидал, он вдруг приехал к ним. Батюшка отслужил молебен с водосвятием у постели больной, дал ей выпить Св. воды и сказал:

       — Будешь здорова, будешь здорова; никакой чахотки у тебя нет.

       С этого дня здоровье больной быстро стало восстанавливаться, а к Пасхе она была уже на ногах и поехала с мужем в Кронштадт благодарить батюшку. О. Иоанн издали увидал её, быстро подошёл и произнёс:

       — Христос Воскресе, воскресшая из мёртвых!

       Во время пребывания о. Иоанна в городе Козлове его пригласили к госпоже Г. К., к её безнадёжно больной молодой дочери, и просили отслужить молебен. Надо сказать, что врач, лечивший больную, приговорил её к смерти, находя её болезнь неизлечимой.

       Батюшка приехал и, как всегда, умилённо и горячо принялся молиться, в присутствии многочисленных родственников и знакомых г-жи К. Во время самого совершения молебна больная почувствовала себя значительно лучше, а в скором времени, после отъезда о. Иоанна, совершенно оправилась.

       После посещения г-жи К. о. Иоанн, выезжая из ворот, в ожидавшей его на улице громадной толпе заметил отставного офицера, стоявшего в сторонке. Батюшка прямо подошёл к нему и сказал:

       — Вы страдаете. Молитесь, и я помолюсь за вас. Бог вам поможет.

       Офицер этот по временам действительно сильно страдал от пули, оставшейся в нём после Турецкой войны. О. Иоанн уехал из Козлова, а через несколько дней на спине офицера образовался нарыв, через который вышла пуля. И всякие страдания раненого с этого дня прекратились.

       В Сурском подворье умирала старшая монахиня подворья. Она была безнадёжно больна, истекала кровью и таяла, как воск. Она мечтала только об одном, чтобы дождаться батюшки о. Иоанна и причаститься из его рук.

       Доложили батюшке, который служил обедню в архиерейской церкви, и он тотчас же после обедни поехал со св. Дарами к больной. Больная монахиня с нетерпением ждала его. С жёлтым, как воск, лицом, с потухшими глазами, она походила на покойницу.

       — Больше часу не проживёт,— заметил кто-то из присутствующих,— хорошо, что хоть причаститься успеет.

       Но на другой день, когда о. Иоанн сидел в том же подворье в многочисленном обществе за чайным столом, умиравшая, к великому изумлению всех, пошатываясь, вошла в комнату и села на стул позади батюшки.

       — Взгляните-ка, батюшка,— прошептал кто-то ему,— наша больная как будто оправляется.

       О. Иоанн быстро оглянулся.

       — Не кто, как Бог! Не кто, как Бог! — проговорил он свою обычную в таких случаях фразу.

       А на следующий день эта же больная монахиня присутствовала уже в соборе во время богослужения и говорила, что чувствует себя хорошо.

       Александр Алексеевич Акимов рассказывает про себя следующее:

       — 4-го января 1908 года я сильно заболел сыпным тифом. Болезнь эта вскоре осложнилась, как объяснили врачи, воспалением мозговых оболочек и лёгких. Скоро я впал в беспамятство и пробыл так 21 день. Общее истощение достигло полного развития; уже признана была бесполезность дальнейшего лечения и определялась наступающая кончина. По городу ходили слухи, что я умер, и многие приходили на мою квартиру, чтобы поклониться моему праху.

       В это-то тяжёлое для меня время родные послали о. Иоанну телеграмму с просьбой помолиться о моём здоровье. На следующий день, около 11 часов утра, я в первый раз открыл глаза и попросил пить. Мне казалось, что я пробудился от долгого сна. Мне было так хорошо, что если бы не больничная обстановка комнаты да моя страшная худоба, я ни за что не поверил бы, что так долго болел.

       Окружающие рассказывали мне, что перед тем, как придти в себя, я сказал: «Крест, крест!» — а затем стал молиться.

       Желая возвестить миру фактическую истину, я подписью своею удостоверяю справедливость вышесказанного.

       Имеющие уши слышать да слышат!

       А. И. Коптев, присяжный поверенный в Москве, заболел психическим расстройством. Доктора признали излечение более чем сомнительным; жена больного, выслушав докторов, решила проехать в Кронштадт и обратиться за помощью к о. Иоанну. Прибыв в Кронштадт, она отправилась к ранней обедне, которую служил батюшка. Народу в церкви было так много, что г-жа Коптева, опасаясь давки, остановилась у самых церковных дверей, вместе с нищими.

       Когда же обедня кончилась, она хотела было уже идти узнавать, где и когда можно ей повидать о. Иоанна, как вдруг увидела его самого, идущего по направлению к ней. Народ быстро расступался, давая ему дорогу, повинуясь повелительному движению его руки. Дойдя до г-жи Коптевой, о. Иоанн остановился перед нею и, глядя в упор ей в лицо, сказал:

       — Не грусти, не отчаивайся, Бог услышит твою молитву; поезжай себе домой с Богом.

       После этого он благословил её и отпустил с миром. Г-жа Коптева хотела ещё раз повидать о. Иоанна, но он на другой день выехал в Петербург. Тогда она поспешила вернуться домой, в Москву, к больному мужу.

       Прошло некоторое время, и окружающие стали замечать, что состояние здоровья А. И. Коптева значительно улучшилось, а спустя месяц он поправился настолько, что мог уже заниматься делами. С тех пор протекло десять лет, в течение которых он был совершенно здоров и впоследствии скончался от грудной жабы.

       С. А. Полторацкая рассказывает следующее:

       — Я никогда не забуду первого знакомства с дорогим нашим батюшкой о. Иоанном Кронштадтским. Это было в Петербурге. Я была в то время нервно больной, очень ослабела и проводила всё время в постели. У меня перебывало много докторов, но советы их и лечение не приносили никакой пользы. Кто-то из моих близких посоветовал пригласить ко мне о. Иоанна Кронштадтского. Написали батюшке и попросили, когда он будет в Петербурге, чтобы не забыл заехать к нам.

       После этого прошло довольно много времени, и мы уже начали думать, что Господь не удостоит нас счастья повидать батюшку у себя. Но вот, однажды вечером, когда мужа моего не было дома, мне вдруг докладывают:

       — О. Иоанн приехал!

       Так это вышло неожиданно! Я была прямо в отчаянии оттого, что мой муж отсутствует и, таким образом, лишается возможности познакомиться с батюшкой.

       В это время дверь отворилась, и в комнату быстро, почти бегом вошёл о. Иоанн. Приблизившись ко мне, он положил мне руку на голову и пристально заглянул в глаза. Глаза у него голубые, кроткие, пронизывающие; кажется, что нет такой сокровенной мысли, которую не прочли бы эти глаза.

       — Детки, я ужасно спешу на поезд,— сказал он,— давайте помолимся! Где двое, трое соберутся — Христос между ними!

       Дети все столпились возле батюшки. Я тоже встала с постели и подошла к нему. О. Иоанн начал молиться. Так молиться умел только он! Забыл всё и всех кругом!.. И голос какой-то необыкновенный. О. Иоанн не читает молитву, а с Кем-то разговаривает, Кого-то видит перед собой, Кого-то просит, и как усердно просит!

       А я, грешная, стоя на коленях возле батюшки, думала о том, что батюшка приехал очень неудачно. И мужа моего нет дома, а мне так хотелось, чтобы он повидался с о. Иоанном. Ещё я думала о том, что о. Иоанн так торопится, что, наверное, нельзя его будет попросить выпить с нами чаю и посидеть в столовой, а я это сочла бы за благословение нашему дому. И ещё мне хотелось, чтобы батюшка прошёл в детскую и благословил кроватку моей крошки Варюшки, моей маленькой дочери. Ничего этого, конечно, нельзя, потому что батюшка спешил на поезд.

       О. Иоанн кончил молиться, благословил детей, приговаривая: «очень, очень спешу на поезд, детки», а затем повернулся ко мне и спросил:
       — Ты, мамочка, скоро приедешь ко мне в Кронштадт?
       После этого он простился с ними и пошёл было быстро к двери, но вдруг остановился и спросил:
       — А где же твой муж?
       Я ответила, что мой муж, никак не ожидавший сегодня приезда батюшки, уехал обедать к знакомым. О. Иоанн обернулся к детям и велел поскорее принести портрет отца. Взявши портрет в руки, долго смотрел на него, перекрестил и сказал:
       — Да, я знаю его.
       Таким образом о. Иоанн узнал моё первое желание. Передавши обратно портрет детям, о. Иоанн неожиданно прошёл в столовую, где был накрыт чайный стол, взял налитую чашку чаю, отпил от неё несколько глотков и закусил кусочком хлеба. Я не помнила себя от удивления и восторга. Моё второе мысленное желание было исполнено.

       О. Иоанн торопливо поставил чашку на стол и почти бегом направился к выходу, но, проходя по коридору, вдруг круто повернул направо, прошёл в детскую и, приблизившись к кроватке моей маленькой дочурки, несколько раз перекрестил её; при этом он ласково и, как бы несколько лукаво, взглянул на меня.

       Я совершенно растерялась от неожиданности, увидев исполнение моего третьего тайного желания!

       Между тем, батюшка опять заторопился и, провожаемый мною и всей моей семьёй, спустился с лестницы и сел в карету. Благословляя меня на прощанье, он повторял:

       — Скоро, скоро приезжай в Кронштадт!

       Проводив карету глазами, я вернулась домой, причём взбежала по лестнице, точно здоровая. А через несколько дней я настолько уже оправилась, что поехала в Кронштадт, говела там и причастилась из рук дорогого батюшки.

       У диакона села Москалевки, Черниговской губ., сильно заболела его жена. У неё была болезнь печени, окончившаяся разлитием желчи и грозившая заражением крови. Сначала больную лечили домашними средствами, а потом обратились за помощью к врачу. В течение трёх недель ездил он постоянно к больной, но болезнь не проходила, а, наоборот, обострялась.

       Наконец, настал такой тяжёлый день, что муж больной счёл за необходимое послать за священником и за местным фельдшером, видя, что жена его умирает. Прибывший фельдшер осмотрел больную и сказал, что помощь его уже не принесёт никакой пользы. В тот же день больная приобщилась Св. Таин, и над нею было совершено Таинство Елеосвящения.

       Тогда-то окружающим больную и пришла мысль послать телеграмму о. Иоанну с просьбой помолиться о болящей. Через 3 часа после этого, именно в то время, когда посланная телеграмма должна была уже находиться в руках отца Иоанна, в состоянии умирающей вдруг произошёл перелом. На другой день она почувствовала значительное улучшение и в скором времени совершенно выздоровела.

       С просьбой помолиться к о. Иоанну обращались не только православные, но и иноверцы, и батюшка не отказывал им в своей помощи. Не редки были случаи, что, получив исцеление — иноверцы, движимые горячим чувством благодарности и поражённые великой силой православного священника — переходили в православие.

       Известен случай получения о. Иоанном письма от маленького мальчика из Швеции. «Я слышал, что ты лечишь людей молитвою,— писал ребёнок-иноверец,— моя мама сошла с ума и лежит в больнице; мне скучно без мамы. Помолись, чтобы моя мама выздоровела».

       «Отец,— пишет ему одна француженка,— дойдёт ли до вас моё письмо? Я так несчастна, так нуждаюсь в ваших молитвах! Отец, я едва живу, я так долго страдала. Без воли Божией, без чуда — я погибаю душой и телом. Отец, дайте мне возможность придти к вам, чтобы поцеловать край вашего платья: тогда бы я выздоровела.

       Пришлите мне образок, хоть маленький; я верю вам, силою Всемогущего вы можете всё. Удостойте меня одного взгляда, освещённого Божественным светом; одним словом, одним жестом поднимал и утешал Божественный Учитель, а вы же ученик его!»

       Из Новой Зеландии получилась однажды телеграмма следующего содержания:

       «Помолитесь за меня». Ни подписи, ни адреса нет.

       «Я прошу чуда — ради неба,— пишет другая француженка,— помолитесь о выздоровлении матери».

       О. Иоанн читал письма, на одни давал тотчас ответ, другие брал себе, чтобы не забыть, о ком и чём молиться.

       Чтобы понять, как велика была слава о. Иоанна, сколько народа искало у него помощи и молитвы, достаточно сказать, что в общем он получал в один день до 1000 писем, исповедывал и приобщал ежегодно около 2000 человек и жертвовал бедным, на церкви и на благотворительные учреждения более 150.000 рублей каждый год.

       Однажды о. Иоанну сказали, что его желает видеть девушка-католичка, неизлечимо больная (у неё был паралич). Батюшка навестил больную, помолился и сказал, хлопнув рукой девушку по спине:
       — Пустяки, будешь здорова!
       Девушка от волнения лишилась чувств, а на другой день встала с постели совершенно здоровой. Когда о. Иоанну рассказали о её выздоровлении, он произнёс:
       — Это Бог, который пребывает во мне при посредстве святого Тела и Крови, которых я каждый день, как иерей, приобщаюсь, творит чудеса.

       О. Иоанн всегда говорил таким образом, подчёркивая то, что сам он человек грешный, и очень огорчался, когда его называли святым. Однажды, во время службы в Сурском монастыре, он вдруг раскричался и велел выгнать из церкви какого-то мужичка. Оказалось, что это был известный иоаннит, уверявший всех, что о. Иоанн — Иисус Христос. Батюшка услышал его фразу: «Знаете ли, кто вас сейчас причащал? Сам Христос!» и глубоко возмутился.

       В Кронштадт с Кавказа приехал один богатый татарин специально за тем, чтобы повидать о. Иоанна, о котором он много слышал. Татарин этот пил запоем, очень этим огорчался, но никак не мог избавиться от порока, и вот, обратился к о. Иоанну с просьбой помочь ему.

       Батюшка приехал в номер, где остановился татарин, и стал молиться. Татарин был поражён той искренностью и верой, с какой молился православный священник. И когда о. Иоанн кончил молитву, растроганный татарин наклонился к его плечу и прошептал с умилением:

       — Молись, пожалуйста, молись ещё!

       В Подольской губ. на станции «Сербы» проживала многочисленная семья почтальона еврея Вайсберга. Старшая дочь этого почтальона была тяжко больна. У неё образовалась какая-то опухоль на желудке и причиняла ей невероятные страдания. Ни местные врачи, ни Киевский профессор, к которому еврей возил дочь — не помогали, и больная была обречена на мучения до конца своих дней.

       Вдруг в Могилёве-Подольском, находящемся от «Сербов» в 25 верстах, разнёсся слух, что туда едет о. Иоанн Кронштадтский. Слух этот достиг и до ушей больной еврейки, и вот она начинает умолять отца поехать в Могилёв, повидать о. Иоанна, рассказать ему о её болезни и попросить его помолиться.

       Единоверцы-фанатики, разумеется, накинулись на Вайсберга и грозили ему местью, если он обратится к христианскому священнику. Но старик еврей уступил просьбам любимой дочери и поехал разыскивать о. Иоанна.

       Многие и многие мытарства пришлось перенести еврею, прежде чем он добился свидания с ним. Очутившись, наконец, перед о. Иоанном, Вайсберг упал перед ним на колени и разрыдался. Батюшка ласково поднял его с полу и, смотря ему прямо в глаза, спросил:
       — Ты — еврей?
       — Еврей, и пришёл к вам с мольбой... У меня дочь больна, страдания её ужасны, помолитесь за неё.
       — Не плачь,— ответил о. Иоанн,— Господь поможет тебе; спеши домой, тебя ждёт большая радость.
       Еврей поцеловал руку о. Иоанна и, успокоенный, отправился домой. Дома он застал дочь в хорошем состоянии: она не жаловалась на боль. Через неделю опухоль на желудке исчезла, и девушка совершенно выздоровела. Еврей Вайсберг впоследствии ездил нарочно в Кронштадт, чтобы поблагодарить батюшку, которому рассказал, что дочь его вышла замуж и имеет уже пятерых детей. И по сей день семья еврея сохраняет портрет о. Иоанна, как святыню.

       Помещаем целиком письмо Г. Житкова, члена Брянской Торгово-Промышленной Партии «Объединённый русский народ».

       «Считаю долгом передать случай из жизни о. Иоанна Кронштадтского, т. к. факт этот был долгое время вопросом дня в нашем городе. Безусловную достоверность сообщаемого мною случая, кроме личных его участников, может подтвердить и отставной подполковник 143 пехотного Дорогобужского полка П. А. Плуснаков (г. Брянск, Успенская ул., собств. дом), а также капитан Каширского пехотного 144 полка (Московская улица, д. Горбунова, город Брянск). Оба эти свидетеля слышали непосредственно об исцелении от отца больного, а также знали лично и самого больного.

       Дело происходило так:

       У запасного рядового 143 пехотного Дорогобужского полка, еврея Самуила Себселева Серебряного, в 1898 году сильно заболел его старший сын Янкель, пяти лет от роду. По определению Брянских врачей, он страдал пляской св. Витта. Профессор же Сикорский в Киеве, к которому обратился Серебряный за советом, сказал, что у мальчика неизлечимая невралгическая болезнь, на излечение которой нет никакой надежды. У ребёнка отнялись руки, ноги, язык, и его всё время дёргало.

       Тогда некоторые стали советовать отцу Янкеля свезти его в Кронштадт к о. Иоанну. Он послушался совета и, взяв с собой жену и больного сына, 24 августа 1898 г. выехал в Кронштадт. По приезде туда, он переночевал с семьёй в номере, а на другой день взял сына на руки и понёс его в квартиру о. Иоанна. Так уже было очень много народу, и еврей Серебряный никак не мог протискаться со своей ношей к батюшке. В это время о. Иоанн вышел в переднюю и, обратившись к нему, сказал:
       — Иди сюда, в комнатку.
       И когда еврей, не выпуская из рук сына, вошёл, батюшка спросил:
       — Вы иудейской религии?
       Тот заплакал и ответил:
       — Да, иудейской.
       — Ничего, ничего...— проговорил тогда о. Иоанн, взял больного мальчика на руки и ушёл с ним в следующую комнату, затворив за собою дверь.

       Минут через десять он, отворив снова дверь, спустил мальчика с рук на пол, и ребёнок на своих ногах подошёл к отцу. До этого времени он совершенно не мог ходить.
       — Идите с богом, мальчик ваш будет здоров,— сказал о. Иоанн.
       Отец исцелённого стал на колени и протянул к о. Иоанну руку, в которой зажал 10 рублей, желая передать ему их.
       Батюшка сказал:
       — Нет, нет! — и видимо обиделся.
       Затем он приказал еврею встать и прибавил:
       — Не убивайтесь, докторов никаких не нужно.

       Вернувшись к себе в номер, отец маленького Янкеля увидел, что мальчик крепко держит в руке старинный серебряный рубль. Раньше он ничего не мог удержать в руках и всё ронял. После этого вся семья вернулась к себе домой, в Брянск. Домашние стали замечать, что мальчик постепенно поправляется всё более и более, а через 6 недель он был уже совершенно здоров.

       В настоящее время Янкелю 16 лет, он никогда ничем не болеет и служит усердным помощником своему отцу, у которого обойная мастерская. Вся же его семья признаёт о. Иоанна великим молитвенником Божиим».

       Случаи прозорливости о. Иоанна так же бесчисленны и поразительны, как и исцеления по его молитве.

       Некая госпожа Баринова-Сватова рассказывает, как она однажды пригласила к себе о. Иоанна, чтобы посоветоваться с ним по одному важному для неё делу. Зная, что все минуты у батюшки на счету, она изложила своё дело в письме, которое запечатала в конверт.

       Когда приехал о. Иоанн, Баринова подала ему конверт, а сама начала было объяснять ему кое-что на словах. Но батюшка не стал слушать, а, торопливо пройдя в комнату, начал горячо молиться. Время от времени он оборачивался слегка в сторону хозяйки и, подчёркивая некоторые слова молитвы, ответил ими ей на все вопросы, изложенные в письме. Окончив молиться, о. Иоанн благословил Баринову и детей и, промолвив: «некогда мне сегодня, родная, некогда!»,— уехал. Всё то, что он сказал ей словами молитвы — буквально исполнилось.

       Известная, теперь уже покойная, артистка Л. находилась однажды на даче у своих знакомых, когда к соседям их приехал о. Иоанн. Хозяева поспешили выйти на дорогу, чтобы успеть подойти под благословение Кронштадтского батюшки. Артистка Л. пошла вместе с другими, но крайне неохотно, так как не была почитательницей о. Иоанна, и стала в сторонке.

       Благословляя народ, о. Иоанн взглянул на Л., быстро подошёл к ней и, приложив ей крепко ко лбу свой наперсный крест, сказал:

       — Неси его и проси у Господа силы и терпения. С помощью Божией всякий крест снесёшь.

       Дня через два после этого Л. получила крайне тяжёлое известие о своём единственном сыне. С горя она тяжко заболела, потом кое-как оправилась, но беды и несчастия посыпались с тех пор на неё одно за другим, и вся её остальная жизнь, до самой смерти, была непрерывным крестоношением.

       Одна светская, добрая дама очень хотела повидать о. Иоанна и искала для этого случая. Она хотела повидать батюшку, но в то же время боялась:

       — А вдруг он скажет мне что-нибудь о моей пустой, светской жизни? — говорила она.

       Наконец, набравшись храбрости, она в большой компании отправилась к обедне, которую совершал Кронштадтский батюшка. Но лишь только он после обедни вышел к народу с крестом, как дама струсила и стала прятаться за народ.

       Вдруг о. Иоанн, высоко подняв крест, обернулся в её сторону и сказал громко:

       — Трусливая раба Мария, приди сюда, приложись ко кресту. Если не придёшь, так я сам к тебе пойду!

       Конечно, она тотчас же подошла и с тех пор уже не боялась о. Иоанна.

       Г. М., занимавший очень видное общественное положение, заболел тяжёлой болезнью. Испробовав все средства, какие только находятся в распоряжении медицины, больной, видя, что смерть подходит, попросил родных пригласить к нему о. Иоанна. Надо сказать, что и сам больной, и вся его семья были совершенно неверующие люди, а думали так: — авось поможет, ведь мы ничем не рискуем!

       Отправили телеграмму и стали ждать. Вдруг приходит ответ, сильно разочаровавший всех: «Приехать не могу, не считаю возможным принести пользы. Ждите трёх часов ночи».

       Ровно в три часа ночи больной скончался.

       На Васильевском острове в Петербурге жила семья богатого купца, которую очень любил о. Иоанн и часто бывал в их доме. Одному из сыновей этого купца, скромному хорошему юноше, стали сватать невесту, тоже купеческую дочь с Поволжья. В доме появилась сваха, переговорила обо всём, затем приехала с родными невеста и остановилась в доме будущего мужа.

       Молодые люди друг другу понравились, и дело пошло на лад. Назначили помолвку, созвали друзей и родственников и пригласили помолиться о. Иоанна.

       К величайшему изумлению свахи, расточавшей похвалы невесте и радующейся счастью молодых людей, о. Иоанн резко отказался служить молебен. Все были поражены и не знали, что делать. Всё уже было готово к совершению молебна, и присутствующие, подавленные неожиданным отказом батюшки, молча стояли и переглядывались.

       И вдруг, точно сбрасывая с своей души какую-то страшную тяжесть, тряхнув нервно головой, подходит о. Иоанн к жениху и, не глядя на невесту, говорит отрывисто:

       — Она тебе не пара!

       Изумлению присутствующих нет предела. Сваха подходит к батюшке и, едва сдерживая раздражение, слащаво говорит:

       — Что же, батюшка, разве невеста плохая?

       О. Иоанн вспыхнул гневом и воскликнул:

       — Не лукавствуй! И она не плохая, и он не плохой, только друг для друга они не пара.

       Слова и советы высокочтимого Кронштадтского пастыря пользовались таким обаянием в доме родителей жениха, что после случившегося нечего было и думать о свадьбе.

       Впоследствии молодой человек, с благословения о. Иоанна, женился на доброй и умной девушке, которая была ему прекрасной женой и образцовой матерью его детей.

       Некий Афанасий С. отбывал военную службу в Кронштадте, часто имел возможность видеть о. Иоанна и очень его почитал. Впоследствии, окончив службу, он поступил на частную должность, доверенным одного торгового предприятия в Варшаве.

       Однажды, получив на имя своего доверителя, по счёту сериями, он отрезал от них все купоны и послал о. Иоанну на благотворительные цели. Что руководило им при совершении этого поступка — трудно сказать. Своих денег у него не было для бедных, и он, может быть, счёл возможным распорядиться для этой цели частью чужого богатства.

       Вскоре он получил конверт, в котором послал купоны, нераспечатанным. Рукою о. Иоанна на конверте была надпись: «Неправильных приобретений не принимаю».

       Эта надпись произвела потрясающее впечатление на Афанасия С. Он загрустил и, наконец, решился поехать в Кронштадт, чтобы лично выразить о. Иоанну раскаяние в своём поступке. О. Иоанн с присущей ему добротой успокоил и обласкал кающегося, но строго прибавил при этом, чтобы он никогда не дерзал пользоваться вверенным ему чужим добром. Об этом случае Афанасий С., ныне уже покойный, не мог говорить без слёз искреннего умиления.

       Почаевская Лавра праздновала 300-летие пребывания в обители чудотворной иконы Почаевской Божией Матери.

       На это торжество в Лавру приехал о. Иоанн и тотчас же был окружён многочисленной толпой народа, собравшегося на праздник. Всякий считал своим долгом подойти под благословение глубокочтимого батюшки. В числе других подошёл к о. Иоанну крестьянин Почаева Рубенюк. Вся голова его была опалена и завязана тряпками. Взгляд о. Иоанна упал на Рубенюка, и батюшка сказал громко:

       — Ты, человече, не соблюдаешь праздников, и за это Бог тебя покарал.

       Впоследствии из расспросов выяснилось, что этот самый Рубенюк, погнавшись за заработком, в самый день праздника Рождества Пресв. Богородицы поехал за 20 вёрст от Почаева за мебелью для местного купца. На обратном пути у телеги Рубенюка загорелась ось. Еле-еле удалось ему потушить огонь, причём сам он получил тяжкие ожоги головы и рук. Мебель так ему спасти и не удалось, и она вся сгорела на возу.

Перевод в современную орфографию книги Отец Иоанн Кронштадтский издания Русского Народного Союза Имени Михаила Архангела, Санкт-Петербург, 1909 г.

По репринту, напечатанному издательско-полиграфическим объединением Профиздат и редакцией журнала «Видео-Асс», 1990 г.

На заглавную страницу