Во имя Отца, и Сына, и Святаго Духа. Аминь.

 

Часть первая
ЖИЗНЬ И УЧЕНИЯ СТАРЦА СИЛУАНА

 

       «Призови Меня в день скорби твоей; и Я избавлю тебя, и ты прославишь Меня»

(Пс. 49, 15)    

 

I
ДЕТСТВО И МОЛОДЫЕ ГОДЫ

ЖИЗНЬ блаженного Старца Силуана внешне протекала мало интересно. До призывного возраста это была жизнь бедного русского крестьянина, потом обычная военная служба в нижних чинах, и затем долгие годы, 46 лет, монотонной монастырской жизни простого монаха.

       Формуляр Монастыря говорит о нем следующее: Схимонах Отец Силуан, мирское имя — Семен Иванович Антонов, крестьянин Тамбовской губернии, Лебединского уезда, Шовской волости и села. Родился в 1866 г., на Афон приехал в 1892 г., в мантию пострижен в 1896 г.; в схиму — в 1911. Послушания проходил: на Мельнице, на Каламарейском метохе (владение Монастыря вне Афона), в Старом Нагорном Русике, в Экономии. Скончался 11/24 сентября 1938 года.

       От «родился» до «скончался» — все бедно, не о чем рассказать: касаться же внутренней жизни человека пред Богом — дело нескромное, дерзновенное. Среди площади мира открывать «глубокое» сердце христианина — почти святотатство; но уверенные в том, что ныне Старцу, ушедшему из мира победителем мира, уже ничто не страшно, уже ничто не нарушит его вечного покоя в Боге, позволим себе попытку хоть что-нибудь рассказать о его чрезвычайно богатом, царственно высоком житии, имея в виду тех немногих, которые и сами влекутся к той же божественной жизни.

       Полем духовной борьбы для всякого человека, прежде всего, является его собственное сердце; и тот, кто любит входить в свое сердце, оценит выражение Пророка Давида: «приступит человек и сердце глубоко» (Пс. 63, 7). Подлинная христианская жизнь течет там, в глубоком сердце, сокрытом не только от посторонних взоров, но в полноте и от самого носителя этого сердца. Кто входил в этот таинственный чертог, тот несомненно испытал невыявляемое изумление перед тайной бытия. Кто чистым умом погружался в напряженное созерцание своего внутреннего человека, тот понимает невозможность проследить в полноте течение своей жизни даже за короткий отрезок времени, тот сознает невозможность уловить процессы духовной жизни сердца, которое своей глубиной касается того бытия, где уже нет процессов. А ведь перед нами, в данном житии, стоит как будто именно эта задача: изобразить внутренний процесс роста великого подвижника.

       Нет, мы не поставим перед собой невыполнимой задачи. Мы лишь отчасти коснемся тех этапов его жизни, которые нам лучше известны. Еще в большей степени мы считаем неуместною попытку научного психоанализа, ибо там, где действует Бог, наука не приложима.

       Из долгой жизни Старца наиболее ясно мы удержали в памяти несколько фактов, являющихся показательными для его внутренней жизни и в то же время его «историей». Первый из них по времени относится к его раннему детству, когда ему было не более 4-х лет. Отец его, подобно многим русским крестьянам, любил оказывать гостеприимство странникам. Однажды, в праздничный день, с особенным удовольствием он пригласил к себе некоего книгоношу, надеясь от него, как человека «книжного», узнать что-либо новое и интересное, ибо томился он своей «темнотой» и жадно тянулся к знанию и просвещению. В доме гостю был предложен чай и еда. Маленький Семен с любопытством ребенка смотрел на него и внимательно прислушивался к беседе. Книгоноша доказывал отцу, что Христос не Бог, и что вообще Бога нет. Мальчика Семена особенно поразили слова: «Где Он, Бог-то?»; и он подумал: «Когда вырасту большой, то по всей земле пойду искать Бога». Когда гость ушел, маленький Семен рассказал отцу: «Ты меня учишь молиться, а он говорит, что Бога нет». На это отец ответил: «Я думал, что он умный человек, а он оказался дурак. Не слушай его». Но ответ отца не изгладил из души мальчика сомнения.

       Много лет прошло с тех пор. Семен вырос, стал большим здоровым парнем и работал неподалеку от их села, в имении князя Трубецкого, где старший брат его взял подряд на постройку. Работали они артелью; Семен — в качестве столяра. У артельщиков была кухарка, деревенская баба. Однажды она ходила на богомолье и посетила, между прочим, могилу замечательного подвижника — затворника Иоанна Сезеновского (1791—1839). По возвращении она рассказывала о святой жизни затворника и о том, что на его могиле бывают чудеса. Некоторые из присутствовавших стариков подтвердили рассказы о чудесах, и все говорили, что Иоанн был святой человек. Слыша эту беседу, Семен подумал: «Если он святой, то значит Бог с нами, и незачем мне ходить по всей земле — искать Его», и при этой мысли юное сердце загорелось любовью к Богу.

       Удивительное явление: с четырехлетнего до двенадцатилетнего возраста продержалась мысль, запавшая в душу ребенка при слышании книгоноши; мысль, которая, видимо, тяготила его, оставаясь где-то в глубине неразрешенной, и которая разрешилась таким странным, и, казалось бы, наивным образом.

       После того, как Семен почувствовал себя обретшим веру, ум его прилепился к памяти Божией, и он много молился с плачем. Тогда же он ощутил в себе внутреннее изменение и влечение к монашеству, и, как говорил сам Старец, на молодых красивых дочерей князя он стал смотреть с любовью, но без пожелания, как на сестер, тогда как раньше вид их беспокоил его. В то время он даже просил отца отпустить его в Киево-Печерскую Лавру, но отец категорически ответил: «Сначала кончи военную службу, а потом будешь свободен пойти».

       В таком необычном состоянии Семен пробыл три месяца, затем оно отступило от него, и он снова стал водить дружбу со своими сверстниками, гулять с девками за селом, пить водку, играть на гармонике, и вообще жить подобно прочим деревенским парням.

       Молодой, красивый, сильный, а к тому времени уже и зажиточный, Семен наслаждался жизнью. В селе его любили за хороший миролюбивый и веселый характер, а девки смотрели на него, как на завидного жениха. Сам он увлекся одною из них, и прежде чем был поставлен вопрос о свадьбе, в поздний вечерний час с ними произошло «обычное».

       Замечательно при этом, что на следующий день утром, когда он работал с отцом, тот тихо сказал ему: «Сынок, где ты был вчера, болело сердце мое». Эти кроткие слова отца запали в душу Семена, и позднее, вспоминая его, Старец говорил:

       «Я в меру отца моего не пришел. Он был совсем неграмотный, и даже «Отче наш» читал с ошибкой, говорил «днесть» вместо «днесь», заучил в церкви по слуху, но был кроткий и мудрый человек».

       У них была большая семья: отец, мать, пять братьев-сыновей и две дочери. Жили они вместе и дружно. Взрослые братья работали с отцом. Однажды, во время жатвы, Семену пришлось готовить в поле обед, была пятница, забыв об этом, он наварил свинины, и все ели. Прошло полгода с того дня, уже зимою, в какой-то праздник, отец говорит Семену с мягкой улыбкой:

       — Сынок, помнишь, как ты в поле накормил меня свининой? А ведь была пятница; ты знаешь, я ел ее тогда как стерву.— Что же ты мне не сказал тогда? — Я, сынок, не хотел тебя смутить. Рассказывая подобные случаи из своей жизни в доме отца, Старец добавлял:

       «Вот такого старца я хотел бы иметь: он никогда не раздражался, всегда был ровный и кроткий. Подумайте, полгода терпел, ждал удобной минуты, чтобы и поправить меня и не смутить».

* * *

       Старец Силуан был весьма большой физической силы. Свидетельствуют об этом, между прочим, и следующие факты из его жизни.

       Он был еще совсем молодой, до военной службы, однажды на Пасху, после обильного мясного обеда, когда братья его разошлись по гостям, а он остался дома, мать предложила ему «яичницу»: он не отказался: мать сварила ему целый чугун, до полусотни яиц, и он все съел.

       В те годы он работал со своими братьями в имении князя Трубецкого, и в праздники иногда ходил в трактир, были случаи, что он выпивал за один вечер «четверть» (3 литра) водки, но пьяным не бывал.

       Однажды в сильный мороз, ударивший после оттепели, сидел он на постоялом дворе. Один из постояльцев, переночевавший там, хотел возвращаться домой: пошел он запрячь свою лошадь, однако, скоро вернулся, говоря:
       — Беда! Нужно ехать, и не могу: лед обложил копыта лошади толстым слоем, и она от боли не дается отбить его.

       Семен говорит:

       — Пойдем, я тебе помогу.

       На конюшне он взял шею лошади около головы подмышку и говорит мужику: «Отбивай». Лошадь все время стояла не шелохнувшись; мужик отбил лед с копыт, запряг и уехал.

       Голыми руками Семен мог брать горячий чугун со щами и перенести его с плиты на стол, за которым обедала их артель. Ударом кулака он мог перебить довольно толстую доску. Он подымал большие тяжести и обладал редкою выносливостью и в жару, и в холод: он мог есть очень помногу и много работать.

       Но эта сила, которая позднее послужила ему для совершения многих исключительных подвигов, в то время была причиной его самого большого греха, за который он принес чрезвычайное покаяние.

       Однажды, в престольный праздник села, днем, когда почти все жители весело беседовали около своих изб, Семен с товарищем гулял по улице, играя на гармонике. Навстречу им шли два брата — сапожники села. Старший — человек огромного роста и силы, большой скандалист, был «навеселе». Когда они поравнялись, сапожник насмешливо стал отнимать гармошку у Семена; но он успел передать ее своему товарищу. Стоя против сапожника, Семен уговаривал его «проходить своей дорогой», но тот, намереваясь, по-видимому, показать свое превосходство над всеми парнями села в такой день, когда все девки были на улице и со смехом наблюдали сцену, попер на Семена. И вот, как рассказывал об этом сам Старец:

       — Сначала я подумал уступить, но вдруг стало мне стыдно, что девки будут смеяться, и я сильно ударил его в грудь: он далеко отлетел от меня и грузно повалился навзничь посреди дороги; изо рта его потекла пена и кровь. Все испугались; испугался и я; думаю: убил. И так стою. В это время младший брат сапожника взял с земли большой булыжник и бросил в меня; я успел отвернуться; камень попал мне в спину, тогда я сказал ему: «Что же, ты хочешь, чтоб и тебе тоже было?», и двинулся на него, но он убежал. Долго пролежал сапожник на дороге; люди сбежались и помогали ему, омывали холодной водой. Прошло не меньше получаса прежде, чем он смог подняться, и его с трудом отвели домой. Месяца два он проболел, но, к счастью, остался жив, мне же потом долго пришлось быть осторожным: братья сапожника со своими товарищами по вечерам с дубинами и ножами подстерегали меня в закоулках, но Бог сохранил меня.

       Так в шуме молодой жизни начал уже заглушаться в душе Семена первый зов Божий к монашескому подвигу, но избравший его Бог снова воззвал его уже некоторым видением.

       Однажды, после нецеломудренно проведенного времени, он задремал и в состоянии легкого сна увидел, что змия через рот проникла внутрь его. Он ощутил сильнейшее омерзение и проснулся. В это время он слышит слова:

       «Ты проглотил змию во сне, и тебе противно: так Мне нехорошо смотреть, что ты делаешь».

       Семен никого не видел; он слышал лишь произнесший эти слова голос, который по своей сладости и красоте был совершенно необычный. Действие, им произведенное, при всей своей тихости и сладости было потрясающим. По глубокому и несомненному убеждению Старца — то был голос Самой Богородицы. До конца своих дней он благодарил Божию Матерь, что Она не возгнушалась им, но Сама благоволила посетить его и восставить от падения. Он говорил:

       «Теперь я вижу, как Господу и Божией Матери жалко народ. Подумайте, Божия Матерь пришла с небес вразумить меня — юношу во грехах».

       То, что он не удостоился видеть Владычицу, он приписывал нечистоте, в которой пребывал в тот момент.

       Этот вторичный зов, совершившийся незадолго до военной службы, имел уже решающее значение на выбор дальнейшего пути. Его первым следствием было коренное изменение жизни, принявшей недобрый уклон. Семен ощутил глубокий стыд за свое прошлое и начал горячо каяться перед Богом. Решение по окончании военной службы уйти в монастырь вернулось с умноженной силой. В нем проснулось острое чувство греха, и в силу этого изменилось отношение ко всему, что он видел в жизни. Это изменение сказалось не только в его личных действиях и поведении, но и в его чрезвычайно интересных беседах с людьми, из которых мы, к сожалению, можем рассказать лишь немногие, наиболее отчетливо сохранившиеся в нашей памяти.

       В какой-то праздник, когда водили в селе хороводы, Семен смотрел, как один мужик, средних лет, его односельчанин, играл на гармонике и плясал. Отозвав этого мужика немного в сторону, он спросил его:

       — Как же, Степан, ты можешь играть и плясать, ведь ты же убил человека?

       Он убил его в пьяной драке. Тогда тот отводит Семена еще немного далее и говорит ему:

       — Знаешь ли, когда я был в остроге, то много молился Богу, чтобы простил меня, и Бог мне простил; потому я теперь спокойно играю.

       Семен, который незадолго перед тем и сам чуть не убил человека, понял, что у Бога можно испросить прощение грехов, понял и спокойствие своего односельчанина — прощенного убийцы. Случай этот ярко рисует и ясное сознание греха, и сильное покаянное чувство, и глубокую религиозную интуицию русских крестьян.

       Другой односельчанин Семена имел знакомство с одной девушкой из соседнего села, и девушка та забеременела от него. Семен, видя, что парень очень невнимательно относится к этому обстоятельству, убеждал его жениться на ней, говоря: — «иначе будет грех». Парень долго не соглашался с тем, что это грех, и не хотел жениться, но Семен все же убедил его, и он послушался.

       Услышав из уст Старца эту историю, мы спросили его, почему же сам он не женился на той девушке, которую знал. На это Старец сказал:

       — Когда мне захотелось пойти в монахи, то я много просил Бога устроить так, чтобы я мог спокойно это сделать, и Бог все так хорошо устроил. Я ушел в солдаты, а за это время один купец-хлеботорговец приехал в наше село для закупки хлеба; увидав ту девушку в хороводе, что она красивая, стройная, хорошо поет и очень веселая, он полюбил и взял ее. Они были счастливы и имели много детей.

       Старец горячо благодарил Бога, послушавшего его молитвы, но преступления своего не забыл.
 

Время военной службы

ВОЕННУЮ службу Семен отбывал в Петербурге, в Лейб-Гвардии, в Саперном Батальоне. Уйдя на службу с живой верой и глубоким покаянным чувством, он не переставал помнить о Боге.

       В армии его очень любили, как солдата всегда исполнительного, спокойного, хорошего поведения, а товарищи, как верного и приятного друга: впрочем это было нередким явлением в России, где солдаты жили очень по-братски.

       Однажды под праздник, с тремя гвардейцами того же батальона он отправился в город. Зашли они в большой столичный трактир, где было много света и громко играла музыка: заказали ужин с водкой и весело беседовали. Семен больше молчал. Один из них спросил его:

       — Семен, ты все молчишь; о чем ты думаешь?

       — Я думаю: сидим мы сейчас в трактире, едим, пьем водку, слушаем музыку и веселимся, а на Афоне теперь творят бдение и всю ночь будут молиться, так вот — кто же из нас на Страшном Суде даст лучший ответ, они или мы?

       Тогда другой сказал:

       — Какой человек Семен! Мы слушаем музыку и веселимся, а он умом на Афоне и на Страшном Суде.

       Слова гвардейца о Семене: — «а он умом на Афоне и на Страшном Суде» — могут быть отнесены не только к тому моменту, когда они сидели в трактире, но и ко всему времени пребывания его на военной службе. Мысль его об Афоне, между прочим, выражалась и в том, что он несколько раз посылал туда деньги. Однажды ходил он из Устижорского лагеря, где летом стоял их батальон, на почту в село Колпино, чтобы сделать перевод денег на Афон. На обратном пути, еще недалеко от Колпина, по дороге, прямо навстречу ему бежала большая бешеная собака; когда она совсем уже приблизилась и готова была броситься на него, он со страхом проговорил: «Господи, помилуй!» Лишь только произнес он эту короткую молитву, как какая-то сила сразу отбросила собаку в сторону, словно наткнулась она на что-то; обогнув Семена, она побежала в село, где причинила много вреда и людям, и скоту.

       Этот случай произвел на Семена глубокое впечатление. Он живо почувствовал близость хранящего нас Бога и еще сильнее прилепился к памяти Божией.

* * *

       На военной службе снова проявилась сила его совета и доброго влияния. Увидел он в помещении роты одного солдата, окончившего свой срок, сидящим печально, с опушенной головой, на своей койке. Семен подошел к нему и говорит:
       — Что ты печальный сидишь, а не радуешься, как другие, что окончил службу и теперь поедешь домой?
       — Я получил письмо от своих,— сказал солдат,— пишут, что жена моя родила за это время.
       Помолчав немного, качая головой, тихим голосом, в котором слышалась и скорбь, и обида, и озлобление, он проговорил:
       — Не знаю, что я с ней сделаю... Ох, боюсь!... Так что ехать домой не хочется.
       Семен спокойно спросил:
       — А ты за это время сколько раз ходил в заведения?
       — Да, бывали случаи,— словно что-то вспоминая, ответил солдат.
       — Ты вот не мог утерпеть,— говорит ему Семен,— а ей, ты думаешь, легко было?... Тебе хорошо: ты мужчина, а она от одного раза родить может... Подумай, куда ты ходил! ... Ты перед ней больше виноват, чем она перед тобой... Ты прости ее... Приедешь домой, прими ребенка, как своего, и увидишь, что все будет хорошо...

       Прошло несколько месяцев. Семен получил благодарное письмо от того солдата, который описывал, что когда подъезжал он к дому, то отец и мать вышли ему навстречу «скучные», а жена робкая и смущенная стояла около самого дома с ребенком на руках. У него же на душе, с того момента, как поговорил с ним Семен в казарме, было легко; весело он поздоровался с родителями, весело подошел к жене, поцеловал ее, ребенка взял на руки, тоже поцеловал. Все повеселели, вошли в дом, а потом пошли по селу навещать родных и знакомых; и всюду он с ребенком на руках; у всех было хорошо на душе. И после они жили в мире.

       Солдат в письме много благодарил своего друга Семена за добрый совет. И нельзя не согласиться, что совет был действительно не только добрый, но и мудрый. Так уже в молодые годы Старец Силуан прекрасно понимал, что необходимым условием мира между людьми является сознание каждым своей вины.

       Окончив свою службу в гвардии, Семен, незадолго до разъезда солдат его возраста по домам, вместе с ротным писарем поехал к Отцу Иоанну Кронштадтскому просить его молитв и благословения. Отца Иоанна в Кронштадте они не застали и решили оставить письма. Писарь стал выводить красивым почерком какое-то мудреное письмо, а Семен написал лишь несколько слов:

       «Батюшка, хочу пойти в монахи; помолитесь, чтобы мир меня не задержал».

       Возвратились они в Петербург в казармы, и, по словам Старца, уже на следующий день он почувствовал, что кругом него «гудит адское пламя».

       Покинув Петербург, Семен приехал домой и пробыл там всего одну неделю. Быстро собрали ему холсты и другие подарки для монастыря. Он попрощался во всеми и уехал на Афон. Но с того дня, как помолился о нем Отец Иоанн Кронштадтский, «адское пламя гудело» вокруг него не переставая, где бы он ни был: в поезде, в Одессе, на пароходе, и даже на Афоне в монастыре, в храме, повсюду.
 

Приезд на Святую Гору

ПРИЕХАЛ Семен на Святую Гору осенью 1892 г. и поступил в Русский монастырь Святого Великомученика Пантелеймона. Началась новая подвижническая жизнь.

       По афонским обычаям новоначальный послушник «брат Симеон» должен был провести несколько дней в полном покое, чтобы, вспомнив свои грехи за всю жизнь и изложив их письменно, исповедать духовнику. Испытываемое адское мучение породило в нем неудержимое горячее раскаяние. В таинстве покаяния он хотел освободить свою душу от всего, что тяготило ее, и потому с готовностью и великим страхом, ни в чем себя не оправдывая, исповедал все деяния своей жизни. Духовник сказал брату Симеону:

       «Ты исповедал грехи свои перед Богом, и знай, что они тебе все прощены... Отныне положим начало новой жизни... Иди с миром и радуйся, что Господь привел тебя в эту пристань спасения».

       Простая и верная душа брата Симеона, услышав от старца-духовника, что грехи ему все прощены, по слову его — «иди с миром и радуйся»,— отдалась радости. Неопытный и наивный — он не знал еще, что подвижнику нужно воздержание и в радости, и потому сразу потерял то напряжение, в котором пребывала душа его после посещения Кронштадта. В последовавшем расслаблении он подвергся нападению блудной похоти и остановился на соблазнительных образах, которые рисовала ему страсть. Помысл говорил ему: «Иди в мир и женись».

       Что потерпел молодой послушник, оставаясь наедине,— мы не знаем. Когда он пошел исповедываться, то духовник сказал ему:

       «Помыслов никогда не принимай, а как только придет, сразу отгоняй».

       От неожиданного срыва, который постиг брата Симеона, душа его пришла в великий трепет. Ощутив страшную силу греха, он снова почувствовал себя в адском пламени и решил неотступно молиться, доколе Бог не помилует его.

       После пережитых им адских мучений, после той радости, которую испытал он, получив прощение в таинстве исповеди, преткновение с помыслом, при сознании, что он снова опечалил Божию Матерь, было для него событием, потрясшим его душу; он думал, что прибыл в пристань спасения, и вдруг увидел возможность гибели и здесь.

       «Падение» в помысле — отрезвило брата Симеона на всю жизнь. О степени этого отрезвления можно судить по тому, что с того дня, как сказал ему духовник: «помыслов никогда не принимай»,— он за 46 лет своего монашества не принял ни одного блудного помысла. То, чему многие годами не могут научиться, он усвоил после первого же урока, показав тем свою подлинную культуру и мудрость, по слову древних эллинов: мудрому мужу дважды согрешать не свойственно.

       Сильная горечь раскаяния послужила поводом к новой брани. Помысл внушал ему: «Иди в пустыню, надень вретище, и там спасайся». «Хорошо,— ответил Симеон,— я пойду к игумену просить на это благословение».

       «Не ходи,— игумен не благословит»,— говорит помысл.

       «Ты только что гнал меня из монастыря в мир,— ответил Симеон,— а теперь гонишь в пустыню... Если игумен не благословит, значит не на добро ты толкаешь меня»,— и с решимостью в глубине души сказал: «Умру здесь за грехи мои».

       Вводился брат Симеон в духовный подвиг вековым укладом Афонской монастырской жизни, насыщенной непрестанной памятью о Боге: молитва в келлии наедине; длительные богослужения в храме; посты и бдения; частая исповедь и причащение; чтение, труд, послушание. Простой, неискушенный множеством вопросов, как это наблюдается с современными интеллигентными людьми, он, подобно другим монахам, усваивал новую жизнь скорее органическим слиянием с окружающей его средой, чем устными уроками. Устные наставления игумена, духовников и старцев в большинстве случаев бывают кратки и обычно носят форму положительных указаний — что и как должно делать.

       Одним из таких уроков для новоначального послушника является наставление, что келлейная молитва должна совершаться преимущественно по четкам с молитвой «Иисусовой». Многократное призывание святейшего Имени Иисуса усладило душу брата Симеона. Радовался он, узнав, что этой молитвою удобно молиться всегда и везде, при всякой работе и обстановке, что и во время церковных служб хорошо «держать» ее, а когда нет возможности пойти в храм, то ею заменяются богослужения. — Молился он горячо и много, так как душа его пребывала в тяжелом томлении и потому сильно стремилась к Могущему спасти.

       Так прошло немного времени, всего около трех недель, и однажды вечером, при молении пред образом Богородицы, молитва вошла в сердце его и стала сама совершаться там день и ночь 1, но тогда он еще не разумевал величия и редкости дара, полученного им от Божией Матери.

* * *

       Брат Симеон был терпеливый, незлобивый, послушливый: в Монастыре его любили и хвалили за исправную работу и хороший характер: и ему это было приятно. Стали тогда приходить к нему помыслы: «Ты живешь свято; покаялся; грехи тебе прощены; молишься непрестанно; послушание исполняешь хорошо». От многой и усердной молитвы душа его по временам испытывала некоторый покой: тогда помыслы говорили ему: «Ты молишься и, может быть, спасешься: но если в раю ты не найдешь ни отца, ни матери, ни тех, кого ты любишь, то и там не будет тебе никакой радости».

       Ум послушника колебался при этих помыслах, и тревога проникала в сердце, но по неопытности своей он не понимал, что же, собственно, с ним происходит.

       Однажды ночью келлия его наполнилась странным светом, который пронизал даже и тело его так, что он увидел свои внутренности. Помысл говорил ему: «Прими,— это благодать», однако, душа послушника смутилась при этом, и он остался в большом недоумении. Молитва и после этого продолжала в нем действовать, но дух сокрушения отступил настолько, что смех пришел к нему во время молитвы; он сильно ударил себя по лбу кулаком: смех пропал, но дух покаяния все же не возвратился, и молитва проходила без сокрушения. Тогда он понял, что с ним произошло нечто недолжное.

       После видения странного света, стали ему являться бесы, а он, наивный, с ними разговаривал, «как с людьми». Постепенно их нападения усиливались; иногда они говорили ему: «Ты теперь святой», а иногда — «Ты не спасешься». Брат Симеон спросил однажды беса: «Почему вы мне говорите по-разному: то говорите, что я свят, то — что я не спасусь?» Бес насмешливо ответил: «Мы никогда правды не говорим».

       Смена демонических внушений, то возносящих на «небо» в гордости, то низвергающих в вечную гибель, угнетала душу молодого послушника, доводя его до отчаяния, и он молился с чрезвычайным напряжением. Спал он мало и урывками. Крепкий физически, подлинный богатырь, он в постель не ложился, но все ночи проводил в молитве или стоя, или сидя на табурете (без спинки); изнемогая, он сидя засыпал на 15—20 минут, и затем снова вставал на молитву. И так несколько раз. В обшей сложности спал он за сутки от полутора до двух часов.

       Его первым «послушанием» была работа на мельнице. Это было время расцвета русского монашества на Афоне. Монастырь расширился и стал словно город среди пустыни. Число братии достигало почти двух тысяч, а посетители и поклонники сотнями приезжали из России и часто подолгу жили в больших гостиницах Монастыря. Так что работа на мельнице была не малая. И вот, брат Симеон при столь коротком сне, при крайнем воздержании в пище, при непрестанной горячей молитве, при многом, глубоком, по временам отчаянном плаче, исправно выполнял свое тяжелое трудовое послушание, где за день приходилось ему ворочать и таскать множество больших мешков с мукой.

* * *

       Проходили месяц за месяцем, а мучительность демонических нападений все возрастала. Душевные силы молодого послушника стали падать, и мужество его изнемогало, страх гибели и отчаяние — росли: ужас безнадежности все чаще и чаще овладевал всем его существом. Кто переживал что-либо подобное, тот знает, что никакое человеческое мужество, никакая человеческая сила не может устоять в этой духовной борьбе. Надорвался и брат Симеон; он дошел до последнего отчаяния и, сидя у себя в келлии, в предвечернее время, подумал: «Бога умолить невозможно». С этой мыслью он почувствовал полную оставленность, и душа его погрузилась во мрак адского томления и тоски. В этом состоянии он пребывал около часа.

       В тот же день, во время вечерни, в церкви Святого Пророка Илии, что на мельнице, направо от царских врат, где находится местная икона Спасителя, он увидел живого Христа.

       «Господь непостижимо явился» молодому послушнику, и все существо, и самое тело его исполнилось огнем благодати Святого Духа, тем огнем, который Господь низвел на землю Своим пришествием (Лк. 12, 49).

       От видения Симеон пришел в изнеможение, и Господь скрылся.

* * *

       Невозможно описывать то состояние, в котором находился он в тот час. Мы знаем из уст и писаний Блаженного Старца, что его осиял тогда великий Божественный свет, что он был изъят из этого мира и духом возведен на небо, где слышал неизрекаемые глаголы; что в тот момент он получил как бы новое рождение свыше (Ио. 1, 13; 3, 3). Кроткий взор всепрощающего, безмерно любящего, радостного Христа привлек к Себе всего человека и затем, скрывшись, сладостью любви Божией восхитил дух его в созерцание Божества уже вне образов мира.

       В явлении Господа послушнику Симеону, человеку простому, глубоко непосредственному, замечательно еще и то, что он «сразу узнал» и явившегося ему Христа, и Духа Святого, действовавшего в нем. В своих писаниях он без конца повторяет, что Господа познал он Духом Святым, что Бога узрел он в Духе Святом. Он утверждал также, что когда Сам Господь является душе, то она не может не узнать в Нем своего Творца и Бога.

       Можно с уверенностью сказать, что и адское пламя, и адские муки, предварившие явление Христа послушнику Симеону, и осиявший его Божественный свет — для большинства суть вещи неведомые, непонятные. То, что видит духовный человек, его переживания и весь его опыт — недуховному часто может показаться безумием, плодом патологического душевного состояния. Лишенный опыта реальностей духовного мира, он отрицает то, чего не познал. Потенциально всякий человек призван к полноте духовной жизни, но постоянная обращенность воли к миру вещественному, к плотским и душевным переживаниям приводит к тому, что многие одебелевают, доходя до состояния неспособности к духовным восприятиям. В нашей обыденной жизни это можно уподобить тому, что имеющий радиоприемник ловит волны, наполняющие атмосферу, в то время, как не имеющий такового не ощущает их присутствия.

       Странна и непонятна духовная жизнь христианского подвижника; мы видим в ней сплетение поражающих противоположностей: демонические нападения, богооставленность, мрак смерти и муки ада с одной стороны, и богоявление и свет безначального бытия — с другой 2. И невозможно словом выразить этого.

* * *

       Каждый человек — явление неповторимое и своеобразное; путь каждого подвижника тоже своеобразен и неповторим, но все же люди в своем стремлении классифицировать явления по тем или другим признакам, проводят классификацию и в данном случае.

       За истекшие века христианства опыт Отцов отмечает три рода или типа в отношении последовательности христианской духовной жизни.

       К первому роду принадлежит подавляющее большинство людей. Привлекаются они к вере малою благодатью и жизнь свою проводят в умеренном подвиге хранения заповедей, и лишь при конце жизни своей, в силу переживаемых страданий, познают благодать в несколько большей мере. Некоторая часть из них, впрочем, подвизается усиленнее, тогда перед кончиной своей получают они большую благодать. Так бывает со многими монахами.

       Второй род, — когда кто-либо, привлеченный сначала сравнительно малой благодатью, все же ревностно подвизается в молитве и борьбе со страстями, и в этом приболезненном подвиге, в средине пути своего познает большую благодать: проводя последующую жизнь в еще большем подвиге, они достигают высокой меры совершенства.

       Третий, наиболее редкий род, — когда человек в начале своего подвижнического пути, за свою горячность, или, вернее, предузнанный Богом, получает великую благодать, благодать совершенных.

       Этот последний род является не только самым редким, но и самым трудным, потому что никто, насколько возможно судить о том из житий и творений Святых Отцов, из устного предания подвижников последних веков, и на основании опыта современников, не может удержать в полноте полученный дар божественной любви и после, в течение долгого времени, переживает отнятие благодати и богооставленность. Объективно это не есть полное отнятие благодати, но субъективно душа и самое умаление благодатного действия переживает, как богооставленность.

       Этот последний род подвижников страдает больше всех, потому что у них после познания благодати, после созерцания Божественного света, мрак богооставленности и приражения страстей переживается, в силу контраста, несравненно глубже и острее: знают они, ЧТО потеряли. Кроме того, пережитая благодать своим действием изменяет всего человека и делает его несравненно более чутким ко всякому духовному явлению.

       Этот последний род страдает более всех потому, что любовь Христова в мире сем подвергается исключительно тяжким «огненным испытаниям» (1 Петр. 4, 12), потому, что любовь Христова в мире сем неизбежно страдающая.

       Блаженный Старец Силуан принадлежал к этому последнему роду, и тем объясняются его слова: «вы не можете понять моей скорби», или: «кто не познал Господа, тот не может с плачем искать Его».

       Когда он описывает неутолимую скорбь и плач Адама по изгнании из рая, он, в сущности, описывает свой плач и скорбь своей души после потери благодати.

* * *

       Исключительно глубокое покаянное чувство Симеона вызывает вопрос: почему одни люди каются в своих грехах так глубоко и сильно, другие менее глубоко, а третьи — совсем слабо или вовсе не каются? Чем объясняется различие интенсивности сознания греха у людей? 3

       Мы не в состоянии ответить на этот вопрос: нам представляется невозможным проникнуть в тайну духовной жизни человека. Доступно нам лишь наблюдение за некоторыми явлениями во внутренней жизни религиозно живущего человека, когда они принимают форму психологического переживания, доступны нашему наблюдению некоторые характерные черты этих переживаний, но без возможности, однако, определить что-либо по существу, так как основою христианских религиозно-психических фактов является не подлежащее никакому определению абсолютно свободное действие Духа Божия 4.

       «Дух дышит, где хочет, и голос Его слышишь, но не знаешь, откуда приходит, и куда уходит; так бывает со всяким, рожденным от Духа» (Иоан. 3, 8).

       Второй фактор, также не поддающийся определению, — свобода человека. Из этих двух факторов: проявления свободы человеческой и действия Божией благодати — слагается христианская духовная жизнь.

       И вера наша, и покаяние в какой-то неопределимой мере зависят от нашей свободы, и, в то же время, являются даром Божией благодати. Бог по любви Своей ищет человека, чтобы дать ему не только жизнь, но и более, какой-то преизбыток жизни, как говорит Христос (Иоан. 10, 10), но дается эта жизнь свободному человеку не без согласия самого человека. Принимая во внимание это обстоятельство, мы можем сказать, что от свободы человека зависит и мера дара Божия 5. Дары Божии сопряжены с известным подвигом, и когда Бог предведает, что человек к Его дару отнесется так, как должно отнестись, то этот дар изливает «независтно». Можно сказать, что причиной большего или меньшего дара является предуведанный Богом ответ человека на действие благодати. Апостол Павел говорит: «Кого Бог предузнал, тех и предопределил быть подобными образу Сына Своего» (Рим. 8, 29). И еще: «Когда Бог, избравший меня от утробы матери моей и призвавший благодатию Своею, благоволил открыть во мне Сына Своего... я не стал тогда советоваться с плотью и кровью» (Гал. 1, 15—16).

       Предузнал Бог, что Симеон, впоследствии Схимонах Силуан, не станет советоваться с плотью и кровью, но жизнь свою проведет в подвиге, достойном великого дара, и потому вызвал его на ту необычную жизнь, которую мы в нем видим.

       Мы вовсе не помышляем выразить здесь тайну сочетания абсолютно свободного творчества Великого Строителя мира — Бога с тварною свободою человека; но общение наше со Старцем, жизнь которого прошла в исключительно напряженном подвиге любви, в которой по преимуществу проявляется свобода, остановило нашу мысль на предуведении Богом свободного ответа человека на вызов Его любви.

       Мы полагаем, что избрание для свидетельства любви чрезвычайно редко потому, что это свидетельство сопряжено с неизбежным отданием всего себя в жертву.

       Нам приходит мысль, что в лице Старца Силуана промысл Божий дает миру новый пример и новое свидетельство о безмерности любви Божией, чтобы и чрез него, Силуана, воспрянули люди, парализованные отчаянием, подобно тому, как говорит Ап. Павел: «но для того я и помилован, чтобы Иисус Христос во мне первом показал все долготерпение в пример тем, которые будут веровать в Него к жизни вечной» (1 Тим. 1, 16).

       Заповедь Христа для Старца Силуана не была этической нормой. Он не низводил христианства до уровня моралистического учения, как это делают лишенные подлинного религиозного опыта представители гуманистической культуры, доходящие в конце до сознания ненужности «для них» религии, в которой они видят лишь «сдерживающее начало» для невежд. Нет, слово Христа он воспринял, подобно Ап. Петру, как «Глаголы вечной жизни» (Иоан. 6, 68), как дух и жизнь, по слову Самого Господа: «Слова, которые говорю Я вам, суть дух и жизнь» (Иоан. 6, 63).

       Для Старца Силуана слово Христа было — Животворящий Дух, сама вечная жизнь, Бог в Своем действии.

       Вера его, по возрождении своем после тех фактов, о которых рассказано выше, сразу получила характер глубины. Он верил, что Бог будет судить людей, что те, которые творили грех и не покаялись, пойдут в муку вечную; те же, которые творили благое по заповеди Христа, унаследуют вечное Небесное Царство. Согласно с совершенно правильным замечанием Пр. Максима Исповедника: «Вера рождает страх» (а не страх веру) — (О любви 1 сотня, 2), горячая вера Симеона породила в его душе великий страх осуждения за те многие и немалые грехи, которые он сознавал за собой.

       И все же не можем мы не удивляться исключительной глубине чувства греха у Симеона. Несомненно, это было даром благодати.

* * *

       Что есть грех в понимании христианина?

       Грех, прежде всего, явление духовное, метафизическое. Корни греха в мистической глубине духовной природы человека. Сущность греха — не в нарушении этической нормы, а в отступлении от вечной Божественной жизни, для которой сотворен человек и к которой он естественно, т. е. по природе своей, призван.

       Совершается грех, прежде всего, в таинственной глубине человеческого духа, но последствия его поражают всего человека. Грех совершенный — отразится на душевном и физическом состоянии человека; он отразится на внешности его: он отразится на судьбе самого творящего грех; он выйдет неизбежно за пределы его индивидуальной жизни и отяготит злом жизнь всего человечества, а следовательно отразится на судьбе всего мира.

       Не только грех Праотца Адама имел последствия космического значения, но и всякий грех, явный ли, тайный ли, каждого из нас отражается на судьбах всего мира.

       Плотской человек, совершая грех, не ощущает в себе его последствий, как ощущает то духовный. Плотской человек не замечает в себе перемены состояния после совершения греха, потому что он всегда пребывает в смерти духовной, потому что он не познал вечной жизни духа. Духовный человек, наоборот, при всяком склонении воли своей на грех видит в себе изменение состояния в силу умаления благодати 6.

* * *

       В Старце Силуане нас удивляет его исключительная чуткость и поразительная духовная интуиция. И до явления ему Господа, и тем более после явления, во всю свою последующую жизнь, грех он переживал чрезвычайно глубоко и сильно: сердце его болело от греха невыносимо, и потому покаяние бывало неудержимо-устремленным, с плачем, неотступное, доколе не почувствует душа, что Бог простил. Многим это покажется странным, а некоторым, может быть, преувеличенным, но пример Старца не для всех.

       Каясь в грехе, он искал не извинения только, которое дается Богом легко, быть может, за один вздох сожаления, он искал полного прощения, так, чтобы душа ощутимо чувствовала в себе благодать. Он искал от Бога силы не повторить греха, если возможно, никогда; он молил Бога об избавлении от действующего в нас «закона греховного» (Рим. 7, 23). Следствие греха,— потерю благодати,— он переживал столь сильно и болезненно, что повторения чего-либо подобного он боялся. Отступление от души любви Божией и мира Христова для него было страшнее всего. Сознание, что он оскорбляет Бога, такого Бога, кроткого, смиренного, было для него нестерпимым. Он испытывал самые глубокие страдания совести, погрешившей против святой любви Христа. Кто в плане человеческом, сам имея любовь, совершил грех против любви, например, по отношению к родителям, тот знает, какая это несносимая мука совести: но все, что совершается в мире душевных отношений, есть лишь слабая тень духовных отношений с Богом.

       Итак, от века предузнал Бог Семена-Силуана и неведомым для нас образом дал ему познать сущность греха с такой глубиной и силой, что он подлинно переживал муки ада, и молился из этого «ада преисподнего», доколе не склонился к нему Господь и не явил ему Себя, дав ему познать воскресение души и увидеть Сына Человеческого во царствии Своем, прежде, чем познал он смерть по телу (Мф. 16, 28).


       Комментарии:

       1  См. прим. 12)

       2  Здесь и далее замечания игумена Никона. По указанию свв. отцов (например, Григория Синаита, Симеона Нового Богослова, еп. Игнатия Брянчанинова), человек переживает состояние полной оставленности, сознание своей гибели, бессилия и прочее для того, чтобы стяжать смирение и вполне оценить благодать Божию, вполне оценить Спасителя и Его дары человеку, и не приписать даров Божиих себе, своему подвигу. Это смирение начальное.

       3  Объясняется жизнью человека. Чем больше грешит человек и не кается по силе своей, тем слабее говорит совесть, которая дает человеку чувствовать грех. Можно быть мертвым душою и не ощущать никакого интереса к духовной жизни, не ощущать греха и раскаяния.

       По мере исполнения заповедей Божиих оживает душа, очищается, делается способной сильнее ощущать грехи, даже самые мелкие, пока не дойдет до духовного видения своей греховности. Это — 1-е духовное видение, по учению преп. Петра Дамаскина. Он говорит: «Первый признак здравия души есть видение грехов своих, бесчисленных, как песок морской».

       4  «Свободное действие Духа Божия» на человеке не означает действия произвольного, беспричинного. Оно происходит в полном соответствии с духовным устроением человека, в чем проявляется и «свобода» человека, почти совсем им утерянная. У него осталась свобода только желать (да и то может быть не всегда), а делать он без помощи благодати Божией ничего не может.

       5  Это так, если подвиг правильный и ведет к смирению. Если же подвиг неправильный, то он может удалить от Бога и вместо плодов Духа Святаго принести плоды бесовские.

       6  Грех состоит в нарушении воли Божией, законов бытия, установленных Богом. Грех есть беззаконие (1 Ин. 3, 4).


Содержание


       Пo книге Старец Силуан Афонский, Москва, Подворье Русского на Афоне Свято-Пантелеймонова монастыря, 1996 г., издано по благословению Святейшего Патриарха Московского и всея Руси АЛЕКСИЯ II

На заглавную страницу