ПОЛИТИЧЕСКАЯ ИСТОРИЯ РУССКОЙ ЭМИГРАЦИИ

<<< Оглавление

Глава I
ИЗ ИСТОРИИ РУССКОГО ОБЩЕ-ВОИНСКОГО СОЮЗА

В политической жизни русской эмиграции 20—30-х годов XX в. Русский Обще-Воинский Союз (РОВС) оставил самый заметный след. Ни одна из эмигрантских организаций не имела в своем составе таких известных военачальников, которые сосредоточились в РОВСе, такой централизованной сильной структуры, как этот Союз (по данным штаба РОВСа, в 20-е годы XX в. в нем было зарегистрировано около 100 тыс. человек, в начале 30-х годов — до 40 тыс.), и наконец, не понесла таких значительных потерь и утрат.

История Русского Обще-Воинского Союза еще ждет своего отдельного исследования, мы же хотим ознакомить читателя с ее основными вехами, обратившись к малоизвестным и большей частью неизвестным архивным документам о деятельности РОВСа в 20-30-е годы XX в.

Русский Обще-Воинский Союз был законным преемником последней Белой армии — Русской армии П.Н. Врангеля. Можно даже говорить о РОВСе как об армии — не только по его структуре и количеству членов, но и по тому значению, которое придавали этому Союзу его создатели: «Образование «Русского Обще-Воинского Союза» подготавливает возможность на случай необходимости под давлением общей политической обстановки принять Русской армии новую форму бытия в виде воинских союзов» (из секретного предписания от 11 сентября 1924 г. генерала П.Н. Врангеля). «Новая форма бытия» Русской армии отличалась от прежней как в организационном отношении, так и в социально-бытовом. Публикуемый в этом разделе доклад генерала Е.К. Миллера (Париж, 13 сентября 1924 г.) по сути дела представляет собой краткий очерк истории «хождения по мукам» тех частей Русской армии, которые эмигрировали из Крыма большей частью в Турцию, Болгарию и Сербию и составили костяк созданного в 1924 г. РОВСа.

Образование многотысячной военной организации, возглавляемой лучшими генералами Белой армии, не могло не вызвать беспокойства в Москве. Уже в 1924 г. РОВС становится одним из главных объектов разработки знаменитой чекистской операции «Трест». Как видно из публикуемых здесь документов (записки помощника начальника контрразведки ОГПУ В.А. Стырне и дневниковых записей А.А. фон Лампе), операция «Трест» нанесла РОВСу очень сильный удар. Чекистам удалось не только свести на нет террористическую деятельность в СССР боевой организации А.П. Кутепова, но и подорвать репутацию самого Кутепова в глазах Великого князя Николая Николаевича и П.Н. Врангеля, а также деморализовать широкие круги эмиграции в целом. Взрыв центрального партийного клуба в Ленинграде (1927 г.) был первой и последней успешной террористической акцией РОВСа (см. отрывок из записок В.А. Ларионова). Хотя и после похищения генерала Кутепова в 1930 г. Русский Обще-Воинский Союз продолжал готовить террористов для засылки в СССР, но никаких успехов в террористической деятельности достигнуто не было во многом благодаря эффективной работе на ОГПУ одного из лидеров РОВСа генерала Н.В. Скоблина (подробнее об этом см.: Млечин Л. Сеть. Москва-ОГПУ-Париж. — Минск, 1991. — С. 162-168, 188-189).

Не удалось РОВСу использовать свой достаточно сильный боевой потенциал и в борьбе против национально-революционных движений в Китае и Испании, которые поддерживали большевики. Талантливые военачальники, лидеры РОВСа были людьми слабо искушенными в политике. Зависимость от внешней политики иностранных государств, внутренние интриги и борьба честолюбий не позволили РОВСу стать самостоятельной военно-политической силой. Как свидетельствуют помещенные в этом разделе документы, участие русских отрядов в борьбе диктатора Маньчжурии Чжан Цзолина против протеже большевиков Фэн Юйсяна в 1926-1927 годах свелось к наемнической оплаченной службе у «хозяина», а не к равному политическому союзу на антикоммунистическо-антикоминтерновской основе, чего так добивался РОВС. В 1929 г., когда между СССР и Китаем вспыхнул конфликт на КВЖД, китайцы и не подумали воспользоваться услугами дальневосточного отдела РОВСа. И только в Испании этой боевой организации удалось (хотя и в ничтожно малой степени) реализовать свои планы вооруженной борьбы против международного коммунистического движения. В сводном русском отряде члены РОВСа приняли участие в гражданской войне 1936-1939 гг. в Испании (всего отряд насчитывал 72 человека, из которых 34 погибло. В числе погибших, отмеченных посмертно высшими испанскими орденами, был член РОВСа генерал-майор А.В. Фок). На этом боевые операции РОВСа и закончились. Правда, отдельные члены РОВСа участвовали в войне Парагвая с Боливией (1932-1935 гг.). Представитель РОВСа в Парагвае генерал-майор Н.Ф. Эрн дослужился в парагвайской армии до чина генерал-лейтенанта. Однако эта война не имела ничего общего ни с Белой идеей, ни с антикоммунизмом — война велась из-за спорной приграничной территории Чако-Бореаль, где были открыты месторождения нефти.

Некоторые представители руководства РОВСа связывали большие надежды с приходом к власти в Германии нацистов. Особенно активно проявили себя в этом отношении генералы А.А. фон Лампе и П.Н. Шатилов, стремившиеся подтолкнуть колеблющегося председателя РОВСа Е.К. Миллера к заключению с нацистами конкретного соглашения о сотрудничестве в будущей войне против СССР. Однако, как известно, лидеры рейха более чем скептически относились к идее такого соглашения не только с этой организацией, но и с другими объединениями русских эмигрантов (подробнее см.: Назаров М. Миссия русской эмиграции. — С. 255-317). Ни до нападения на СССР, ни после него верхушка рейха не реагировала на предложения РОВСа своих услуг в борьбе с большевиками. Более того, его члены находились под плотным надзором гестапо, а некоторые из них даже пострадали (так, 22 июня 1941 г. был заключен в концлагерь один из лидеров РОВСа генерал-лейтенант П.А. Кусонский, скончавшийся через месяц пребывания там от жестоких побоев гестаповцев; дважды арестовывали А.А. фон Лампе, чудом избежал ареста полковник П.Н. Богданович — одно из доверенных лиц А.П. Кутепова, создатель Национальной Организации Русских Разведчиков). В годы второй мировой войны Русский Обще-Воинский Союз фактически прекратил свое существование.

Впрочем, уже к середине 30-х годов РОВС был сильно ослаблен внутренними интригами и склоками. Радикально настроенные генералы (например, А.В. Туркул) требовали активизации антибольшевистской деятельности РОВСа. В 1935 г. радикалы РОВСа выходят из него и организуют Русский Национальный Союз Участников Войны. Уничтожающей критике подвергают РОВС новые праворадикальные организации эмиграции — Национально-Трудовой Союз Нового Поколения, штабс-капитанское движение И.Л. Солоневича, фашистское Российское Национальное и Социальное движение.

Непоправимый урон РОВСу нанесло похищение генерала Е.К. Миллера, в котором оказались замешанными его ближайший сподвижник генерал Н.В. Скоблин и его супруга — известная певица Н.В. Плевицкая. Документы о дальнейшей судьбе Е.К Миллера после его похищения массовый читатель впервые найдет в этом сборнике (часть этих документов, кроме записки Миллера «Повстанческая работа в Советской России» и его письма наркому внутренних дел СССР Н.И. Ежову от 10 сентября 1937 г., была опубликована в журнале Дворянское собрание. — 1995. — № 2. С. 255-270). От этого удара РОВС уже не оправился. К тому же в 1938 г. выяснилось, что сын генерала Ф.Ф. Абрамова, сменившего Миллера на посту председателя РОВСа, оказался агентом НКВД... Ставший в том же году председателем РОВСа генерал А.П. Архангельский уже не мог помышлять о боевых операциях против Советской России, в основном сосредоточив силы и энергию на спасении оказавшихся заключенными в различных лагерях стран Европы русских офицеров и солдат, ввергнутых в вихрь самой страшной войны XX в., в которой сгинули и остатки Белой армии...

№ 1. Приказ генерала Врангеля ^{[ 1 ]}

В настоящее время большинство существующих в странах Западной Европы офицерских союзов вошли в состав Русской Армии; исключение составили немногие же союзы, которые не сочли возможным отказаться от партийно-политической работы. Некоторое число офицеров не вошли ни в один из союзов, одни, проживая в государствах, где местная политическая обстановка исключает возможность этого, другие же по причине личного характера (нахождение семей в Советской России, обременение работой и т.д.).

Верю, что, когда Родине потребуются наши силы, все честные воины встанут в наши ряды.

В то же время, стремясь обеспечить моим соратникам лучший заработок, я предоставил возможность начальникам Галлиполийских и Лемноских групп на Балканах переселять в другие страны в полном составе, из других выделять отдельные группы. Связь переехавших с Балкан с начальниками и родными частями осталась неизменной.

Считая своим долгом в новых формах бытия Армии связать возможно теснее всех тех, кто числит себя в наших рядах, приказываю:

генерал Врангель
генерал-лейтенант Кусонский

Приказом моим от 1 сентября с. г. за № 35 образован «Русский Обще-Воинский Союз».

При существующей политической борьбе против Армии несомненно некоторые политические группы сделают все возможное, чтобы извратить значение этого приказа и отыскать какой-то тайный смысл в нем, дабы бороться против его осуществления.

Ввиду этого считаю нужным указать следующее:

Образование «Русского Обще-Воинского Союза» венчает упорную четырехлетнюю работу по объединению русского зарубежного офицерства с Русской Армией и, сохраняя ныне существующую организацию как офицерских союзов и обществ, так и войсковых частей Армии, приводит ее в стройную систему.

Вместе с сим — и это главное — образование «Русского Обще-Воинского Союза» подготавливает возможность на случай необходимости под давлением общей политической обстановки принять Русской Армии новую форму бытия в виде воинских союзов, подчинениях Председателям Отделов «Русского Обще-Воинского Союза».

Это последнее соображение — дать возможность Армии продолжить свое существование при всякой политической обстановке в виде воинского союза — не могло быть приведено в приказе ввиду его секретности.

Никаких других целей образование «Русского Обще-Воинского Союза» не преследует, что Вам и надлежит иметь в виду в случае борьбы за проведение его в жизнь.

Генерал Врангель
Генерал-лейтенант Кусонский

№ 3. Доклад об армии, сделанный генерал-лейтенантом Е.К. Миллером на конференции Национального Союза в Париже [ 4 ]

Три года тому назад Съезд Русского Национального Объединения, собравшийся в Париже, определил свое отношение к Армии, к Русской Армии, томившейся в то время в возрожденном ею из развалин Галлиполи и на суровом Лемносе, в насильственном разобщении со своим Главнокомандующим.

Я был бы не прав, сказав, что тогда же с первых шагов действия Национального Комитета, рожденного из недр Национального Съезда, был найден общий язык; найти можно лишь то, что приходится искать.

В данном случае не было надобности искать общий язык, он явился естественно, как результат одинакового понимания великой, тяжелой и ответственной задачи, стоявшей перед всеми русскими людьми, любящими свою Родину, и вследствие одинаковой оценки условий, в которых успешнее может быть разрешена эта задача и достигнута поставленная цель — спасение России от губящих ее агентов III Интернационала, для которых Россия не родина и даже не государство, а пустой звук, территория России лишь арена для социалистических и коммунистических опытов, население России — лишь быдло, эксплуатируемое в интересах шайки привилегированных сверх-коммунистов, а все веками скопленные и сказочно быстро развивающиеся богатства России — лишь средство для подготовки мировой революции во славу III Интернационала.

Большевики — враги России, советская власть — вражеская власть, бесконечно вредная, губящая Россию морально и материально; с ней не может быть никаких компромиссов; с ней может быть только борьба и не может, а должна быть борьба всегда и всеми силами, всеми способами, не исключая возможности вооруженной борьбы.

Вот на чем воспитывалась Добровольческая Армия, влившая в себя все лучшее, спасшееся с других белых фронтов и по праву носящих с 1920 г. высокое название Русской Армии, ее же и честь, ее же и ответственность.

По своему составу, по своему воспитанию, по своему духу, по своим идеалам Русская Армия является преемницей плоть от плоти, кровь от крови Императорской Русской Армии, с ее многовековой славой, с ее чудо-богатырями, которые спасителями и победителями побывали во всех странах Европы.

В тяжкие минуты общего развала Армии и государства, в ужасную годину повального сумасшествия не по талантам выдвинутых верхов общественности и всей массы населения до самой толщи низов его, все лучшее, честное, не могшее примириться с мыслью о том, что Российская армия перестала существовать, ни с фактом, что Россией правят авторы Брест-Литовского позора, не люди, а звери — все сильное и смелое стало стекаться под знамена Добровольческой Армии; и здесь, как и в старой армии, основанной на всеобщей воинской повинности, собрались люди всех сословий, всех возрастов и даже разных политических настроений;

становясь в ряды армии во имя служения высшему идеалу, они забывали о разделяющих их политических и партийных перегородках; объединяло их, как и в старой армии, чувство любви к Родине, готовность идти по приказу начальника защищать Россию от врагов внешних и внутренних.

Русская национальная армия, собравшись под русское национальное знамя, делала русское национальное дело.

Национальный съезд во имя победы русской национальной идеи звал для борьбы с большевиками и для восстановления России всю зарубежную русскую эмиграцию, в которой сохранились в непрерывности и неоскверненной чистоте обломки священных начал русской государственности.

Да и армия была таким обломком русской государственности, самым реальным, самым внушительным, быть может, самым ценным, ибо белая Русская Армия, по образному выражению Вашего председателя, стала священным сосудом русской чести, благодаря борьбе и подвигу которой мы, русские за рубежом, можем без зазрения совести смотреть в глаза всему миру и быть уверенными в своем воскресении.

Так было три года назад.

Что же представляет собой Русская Армия теперь?

Существует ли она еще?

Без оружия, без территории, без возможности осуществления Главнокомандующим и всеми начальниками своей власти по военному закону, распыленная, живущая в разных странах, в несчетном количестве городов всего мира, озабоченная добыванием себе средств к существованию тяжелым, подчас непосильным трудом — разве это Армия, разве это полки, разве это воины, разве на эти десятки тысяч людей еще можно смотреть как на сильных и крепких защитников своей Родины?

На все эти вопросы, иногда недоуменные, иногда тревожные, я могу дать ясный и определенный ответ: да. Армия жива, несмотря на разбросанность офицеров и солдат, полки еще существуют и десятки тысяч воинов, помимо забот о хлебе насущном, живут проникнутые глубокой верой в святое призвание Армии помочь спасти Россию и восстановить в ней законность и порядок.

За эти три с половиной года Армия испытала много тяжелого и от своих и от чужих; много ударов судьбы ей пришлось перенести, но под ударами тяжкого молота выковался крепкий стальной булат, мелкое раздробленное стекло отпадало, иногда с режущим ухо скрипом и дребезжанием. И ныне существование Армии есть факт не только сегодняшнего дня, но и завтрашнего, ибо никакие силы физические, никакое насилие над ней не могут ее уничтожить и обратить из бытия в небытие.

Ее сила и неуязвимость заключается в сознании, которым проникнут каждый воин от Главнокомандующего до последнего солдата, что для свержения советской власти и для восстановления России нужна военная сила, организованная и дисциплинированная, крепкая своей внутренней спайкой, когда все за одного и один за всех, они — офицеры и солдаты Русской Армии — и только они составляют эту военную силу, их долг перед Родиной все претерпеть, все безропотно перенести, не только те солдатские нужды, о которых говорила солдатская присяга, но и гораздо больше — ибо они должны сохранить себя в Армии и для Армии, т.е. для России.

И пока это убеждение и это чувство долга перед горячо любимой Родиной в них живы, пока сохраняется организация, обеспечивающая им возможность эти убеждения претворить в дело — до тех пор Армия жива, хотя бы все офицеры и солдаты обратились в рабочих и разошлись по городам и весям всего мира. А перенести за эти три года пришлось немало. Вспомним поход против Армии со стороны некоторых кругов русской общественности в 1921 г. А нашедший себе выражение на страницах левой печати. Поход против Армии, как военной организации, когда малых сих соблазняли убеждениями и оговорками, что их жертва России не нужна, что Армия больше никому не нужна, что она есть праздная затея генералов, желающих играть в солдатики; поход против дисциплины, когда шло систематическое возбуждение подчиненных против своих начальников, приправленное лицемерным участием к их страданиям. Да, если бы этот поход удался, то армия перестала бы существовать, ибо без организации и без дисциплины эти десятки тысяч воинов, эти полки обратились бы в пыль, в толпу, в лучшем случае в толпу несчастных беженцев. Но Армия это испытание выдержала; да, были стеклышки, которые дребезжа и скрипя отвалились, нашлись даже охотники подбирать эти стеклышки, избавившись от слабых, Армия стала сильнее.

Вспомним нажим, произведенный в 1921 г. в Галлиполи и Лемносе, когда под угрозой голода была сделана попытка распылить Армию: лишенные советов своих офицеров, громадное большинство казаков и солдат ответило соблазнителям: «Голод так голод, но из Армии не уйдем, пусть идут на хорошие хлеба — кому это важно, а нам важно остаться в своем полку». Еще крепче закалился булат.

Время шло. Прошел медовый месяц пребывания в славянских братских странах, и началась новая страда для тех частей — пехота, артиллерия и донские казаки, которые расположились в Болгарии: самым гнусным гонениям подверглась Армия со стороны болгарских властей, продавшихся московским коммунистам и пользовавшихся для этого не только подонками болгарского населения, но и непосредственными агентами ЧК и ВЦИК.

Большевиками поставлена была господину Стамболийскому в Генуе та же цель, указаны те же пути для достижения ее, о которых я упоминал, говоря о кампании в зарубежной русской левой печати: цель — уничтожение Русской Армии, средство — уничтожение организации путем физического распыления и уничтожение дисциплины путем подрыва авторитета военных властей и путем прекращения общения начальников с подчиненными, дабы в корне убить всякое влияние на других.

Средства, как видите, те же, но приемы, естественно, были другие: там — единственно доступный прием была пропаганда, инсинуация, клевета; здесь дело было проще и сводилось к грубому физическому насилию вплоть до правительственных распоряжений о насильственном выгоне из казарм и всеобщем распылении группами в 20-30 человек по всей Болгарии вплоть до массовых арестов без всякого повода и безнаказанных убийств жандармами и полицейскими властями, вплоть до массового внезапного лишения работы на заводах и копях по требованию приезжавших русских коммунистов, вплоть до беспричинной высылки всех старших начальников. И одновременно с террором, распространившимся только на Армию, действовал и соблазн: перестаньте быть врангелистами, т.е. офицерами и солдатами Русской Армии, снимите военную форму и галлиполийские значки, перестаньте признавать над собой власть начальников, которые в Болгарии не смогут причинить вам никаких неприятностей, и вы будете пользоваться всеми благами и полной свободой в Болгарии, — говорили нашим офицерам и солдатам; как бы в доказательство своих слов, рядом с гонениями на чинов Армии болгарское правительство оказывало знаки внимания и заботы тем русским ветеранам турецкой войны 1877-1878 гг., которые по преклонному возрасту естественно не состояли в Армии. Время для этого натиска вражеских сил было выбрано чрезвычайно удачно: с июля 1922 г., вследствие иссякания средств, отпущенных совещанием послов на содержание в Болгарии Армии, или, как говорилось из указания к международному праву, на содержание контингентов, все 16-17 тыс. русских воинов в Болгарии — офицеры, солдаты, казаки — должны были от казарменной жизни под непосредственным наблюдением полкового начальства и от казенного пайка перейти к индивидуальной работе и фактически разойтись по городам и деревням Болгарии в поисках работы в силу приказа Главнокомандующего.

С какой величественной простотой был принят этот приказ — с завтрашнего дня я не имею более средств содержать вас, вы сами должны заботиться о своем хлебе насущном, говорил им Главнокомандующий. Я лично передал приказ генерала Врангеля частям, и что же я слышал в ответ — ни слова неудовольствия, ни слова сомнения, полная готовность немедленно и безоговорочно исполнить приказ своего Главнокомандующего. Если высказывалось сожаление некоторыми — то только о том, что этого им не сказали ранее, а теперь всеобщее стремление было — скорее найти себе работу, чтобы скорее освободить казну Главнокомандующего от расходов на людей здоровых и сильных (увы, далеко не все, считавшие себя таковыми, действительно ими были после всего пережитого за годы войны и междоусобицы) и сохранить возможно больше средств на содержание инвалидов, женщин и детей.

И это испытание Армия выдержала. Более года продолжались эти преследования, и на все эти запугивания, на все гонения, на все соблазны — ответ был тот же — «мы русские солдаты. Господь за нас, мы победим».

Не могу не привести очень характерный факт: в самый разгар большевистских преследований в одной казарме, где помещались русские части, был сделан обыск, такие обыски, якобы для отыскания спрятанного оружия, сопровождались всегда самыми непристойными выходками по отношению к старшим офицерам и производились обязательно при участии русских предателей, чаще всего из числа лиц, изгнанных из полка и из армии за недостойное поведение. Подходят к запертой двери, ее открывают — там сидят два солдата, арестованных своим ротным командиром. Немедленно болгарские власти заявили арестованным, что они свободны, что их начальники сами попадут в тюрьму за самоуправство, если они о том заявят, и после целого ряда глумлений по адресу их начальников обоих солдат торжественно выводят из казармы на глазах у всех офицеров и солдат полка. Казалось, что болгарские власти на этот раз не даром получили субсидку из Москвы, казалось престижу начальников был нанесен жестокий удар. Увы — все старания были напрасны. Через два часа, как только болгарские власти ушли, в казарме все успокоилось, оба солдата вернулись в казарму, явились, чтобы досидеть назначенный им срок ареста.

Невольно возникает вопрос — чем это объяснить. У Главнокомандующего и начальников всех степеней нет к их услугам для поддержки порядка и дисциплины ни военного суда ни дисциплинарной власти, ибо каждый, не желавший нести наказания, мог свободно уйти из казармы, бросив полк. Не было с конца 1922 г. и материальной зависимости, ибо каждый жил на самолично заработанные деньги — и все же приказания исполнялись, наказания отбывались, вся жизнь шла так, как будто жили в нормальных условиях. По странной иронии судьбы, та добровольная дисциплина, «революционная», как ее называли глашатаи первых времен Временного правительства, с таким губительным результатом пытавшиеся насадить ее по приказу совета рабочих и солдатских депутатов, эта добровольная дисциплина получила свое самое полное осуществление в Русской Армии с 1922 г. Объяснить это можно только громадным престижем Главнокомандующего генерала Врангеля и тех подчиненных ему начальников, которые водили войска в бой и пережили с ними галлиполийскую и лемносскую травлю.

Авторитет ген. Врангеля стоит на той высоте, что даже самое непопулярное приказание его будет всеми от мала до велика выполнено в Армии без малейшего колебания.

Достаточно указать на поведение контингентов в дни свержения правительства Стамболийского, когда, разбросанные на работах по всей Болгарии, несмотря на все ранее бывшие гонения и притеснения, ни один солдат не позволил себе поддаться чувству злорадства и мести, и все свято выполнили приказ генерала Врангеля — не вмешиваться во внутренние дела государства, давшего им приют. Это происходило в начале июня 1923 г.

К этому времени относится и другой факт, выявивший как неограниченный авторитет ген. Врангеля и старших начальников в глазах их подчиненных, так и жертвенную готовность всех чинов Армии; приходилось предвидеть приближающуюся невозможность средствами Главного Командования поддерживать и те ничтожные кадры, которые остались после 1 сентября 1922 г., и необходимые околодки, бани, столовые для прибывших с работ, одним словом — приходилось учитывать надвигающуюся невозможность поддерживать все насущные элементы полковой организации.

Как ответили работавшие офицеры и солдаты на откровенно высказанное им опасение Главнокомандующего?

Решили, что нужно помочь Главнокомандующему сохранить армию и полки, и с той поры все работающие добровольно посылают ежемесячно по 15 лев своему командиру полка в безотчетное его распоряжение на нужды полка для сохранения полковой организации; и внесение этой лепты вдовицы свято соблюдается не только живущими в Болгарии, но и работающими во Франции, в Венгрии, в Сербии — вдали от всякого непосредственного влияния их начальников.

Мне кажется, что это такая лакмусовая бумажка на авторитет ген. Врангеля, после которой уже нет и надобности особо опровергать сказанное здесь в четверг уважаемым Генеральным Секретарем Национального Комитета Ю.Ф. Семеновым, что генерал Врангель, обращаясь к Великому Князю, искал у него поддержки своему авторитету в глазах Армии ради спасения ее.

Юлий Федорович несомненно сделался жертвой слухов, усиленно распространявшихся лицами, враждебно относящимися к генералу Врангелю и искавшими случай дискредитировать его даже по поводу его решения безоговорочно подчиниться и подчинить Армию Великому Князю, как вождю национального движения, каковое решение встречено было Армией с радостью и надеждой.

Нет, конечно, не такими соображениями руководствовался генерал Врангель, обращаясь к Великому Князю. Да, наконец, если бы для спасения Армии, как было здесь сказано, действительно требовалось подпереть авторитет Главнокомандующего другим, высшим авторитетом, то можно с уверенностью сказать, такую Армию спасать уже поздно: для начальника, потерявшего свой авторитет или неуверенного в нем, остается только один выход — отойти от Армии.

Нет, открытое, ясное, определенное заявление Главнокомандующего о готовности своей повести Армию за Великим Князем Николаем Николаевичем имеет серьезное, глубоко продуманное основание государственного характера: в нем, своем бывшем Верховном Главнокомандующем, вся Армия, в полном единстве со своим Главнокомандующим, рада и счастлива была видеть вождя национального движения высшего руководителя всех усилий, направленных к свержению советской власти в России и к восстановлению в ней порядка и законности.

После падения Крыма, с потерей последней пяди русской территории, руководство борьбой с большевиками, уже не вооруженной борьбой а борьбой политической пытались захватить эмигрантские круги разных политических направлений: созыв членов Учредительного Собрания — для левых; монархический съезд в Рейхенгале — для правых и Национальный съезд в Париже для центра — явились в первой половине 1921 г. показателем, что эмигрантская мысль — худо ли, хорошо ли, но работает в направлении освобождения России от большевистской власти, независимо от работы, шедшей из Константинополя от Главного Командования. Но работа эта была «растопыренными пальцами», по выражению генерала Драгомирова, а не кулаком и большая часть энергии шла на борьбу с соседом справа или слева вместо нанесения совместных ударов большевикам.

В единении отдельных усилий — сила.

И когда ген. Врангель убедился, что попытки собрать все общественные антибольшевистские силы вокруг Армии не увенчались успехом, что его авторитет в глазах разных эмигрантских групп русской общественности, а не в Армии, повторяю, недостаточен для достижения желанной цели, то он стал искать высший авторитет, могущий возглавить национальное движение, могущий своим именем привлечь к себе возможно более широкие группы русской эмиграции и вместе с тем внушить доверие к национальному движению, идущему из эмиграции к угнетенному населению России.

Это имя было у всех на устах: и разум и сердце его подсказывали и вся Армия единодушно устами Главнокомандующего выразила свою готовность идти за Великим Князем, свою радость снова стать в подчинение своему Верховному Главнокомандующему мировой войны.

Не для спасения Армии, не для поддержания авторитета Главного Командования в глазах Армии было выдвинуто светлое имя Великого Князя, а для создания общего фронта всех государственно мыслящих людей в эмиграции, для создания руководящего центра, для прекращения разнобоя между Белградом и Парижем, между правлением союза торгово-промышленных и финансовых деятелей. Русским Национальным Комитетом, Монархическим объединением во Франции, для соглашения отдельных усилий этих центров и, что не менее важно, для того, чтобы найти общий язык с запутанным, сбитым с толку, неверно и тенденциозно осведомляемым населением СССР.

Как же живет Армия теперь?

Ее духовный облик я постарался изложить. Остается сказать несколько слов о материальных условиях жизни и о тех новых формах, в которые воплощается жизнь если не всей Армии, то части офицеров.

В Болгарии около 8500 офицеров и солдат Галлиполийского отряда работают группами от 15 до 1500 человек в мастерских, на фабриках, на заводах, в рудниках, на постройках дорог и даже на сельскохозяйственных работах, зарабатывая от 40 до 100 лев в сутки при 8-ми часовом рабочем дне;

всего свыше 60 групп; в каждой группе имеется назначенный старший; в пунктах большого скопления имеются назначенные старшие для людей данного полка и общий старший для всей группы в данном городе; получается простая, но крепкая организация.

В таких же условиях живут и работают Донские казаки, которых в Болгарии насчитывается до 4000 человек.

Небольшой кадр 5-6 человек на полк с командиром полка во главе составляет ядро каждого полка, каждой отдельной части. В ведении кадра находится казарма, где каждый безработный может найти приют и стол за скромную плату. При каждой части имеются околодки, где больные офицеры или солдаты всегда найдут даровый уход.

Военные училища, за отсутствием средств на их содержание и оплату содержания обучающейся молодежи, с прошлого года прекратили свою деятельность как учебные заведения и остались лишь как воинские части, считая в своем составе по несколько сот молодых офицеров последних 2-х выпусков, которые продолжают в составе офицерских рот или батарей находиться на попечении и в ведении и в подчинении у начальников училищ, работая как простые рабочие наравне со всеми, но группами однородного состава. До 2000 юнкеров за три года со дня эвакуации успели, однако, получить среднее законченное образование и некоторые специальные сведения — по топографии, механике, химии, строительному делу и т.п., облегчающие им получение квалифицированной работы. И что особенно важно, эта молодежь, частью приехавшая с родителями в виде кадетов-подростков, частью уже побывавшая в рядах армии недоучившимися добровольцами, в самые критические годы, 18-20 лет, среди тяжелых и неблагоприятных условий беженской жизни получила должное воспитание в правилах чести, порядочности, честности и любви к Родине.

В Сербии после двукратной непродолжительной службы некоторых частей регулярной кавалерии в сербской пограничной страже, все там находящиеся части — регулярная кавалерия, кубанская дивизия, гвардейские казаки, конвой и мелкие технические части, вследствие благожелательного отношения правительства стояли на разных работах не группами случайного состава и численности, а целыми войсковыми частями, взводами, эскадронами, сотнями и даже целыми полками, сохраняя свою военную организацию; всего насчитывается в 25 пунктах до 4000 регулярных войск и приблизительно столько же казаков, преимущественно кубанцев; заработок от 30 до 60 динар в сутки. Живут частью в выстроенных самими войсками прекрасно оборудованных землянках и бараках, частью по квартирам.

Большая часть работ — строительные, дорожные.

Лишь небольшая часть кавалерии находится еще на сербской службе в финансовой страже, сравнительно хорошо оплачиваемой и не налагающей на своих чинов обязанностей военного характера. Необходимо отметить хорошее отношение к русским контингентам как со стороны властей, так и со стороны местного населения в Старой Сербии в связи с наличием большого количества групповых работ в Королевстве, в значительной части облегчило проведение в жизнь основной задачи постановки Армии на работы с сохранением организации.

Имея в виду отсутствие свободных средств в казне Главного Командования и всегда возможное прекращение по разным причинам групповых работ, вообще возможность временной безработицы, генерал Врангель приказал обратить особое внимание на скорейшее образование во всех частях запасных капиталов, пропорционально заработку каждого чина Армии, находящегося на работах.

Кроме вычетов в запасной капитал везде, где чины Армии, потерявшие трудоспособность на работах, не получают обеспечение от министерства труда. Главнокомандующим приказано еще производить и отчисления в особый инвалидный капитал.

Меры эти во всех частях проводятся в жизнь, и люди, понимая их значение, широко идут навстречу начинаниям Главнокомандующего, нередко производя больше чем указано отчисления на случай временной безработицы. Таким образом, организация и дисциплина служат на пользу не только общему делу, осуществлению идеи, но и на благо каждому чину Армии в отдельности.

Со своей стороны. Главное Командование через полковые кадры поддерживает самую тесную связь со всеми чинами Армии, не прекращает свою заботу о них, осведомляет их о том, что делается в Армии и в государствах, приютивших Армию, и в политическом антибольшевистском центре — Париже, и в Советской России и западноевропейских государствах.

Несколько слов я должен посвятить и положению нашего флота в Бизерте. Вы все помните, господа, какую историческую, труднейшую и почетную задачу выполнял наш флот в момент эвакуации Крыма. Франция дала ему приют в Бизерте, и с тех пор наши суда приведены в состояние долговременного хранения и Андреевский флаг реет над эскадрой.

Свыше 300 человек команды, живущие на судах, получают паек, освещение и отопление от французского правительства.

Остальные чины эскадры по примеру своих сухопутных соратников разошлись на индивидуальные работы частью в Тунис, частью во Францию, многие уехали в Америку, где первые пионеры-моряки с большой заботливостью встречали и помогали устроиться на работы последующим эшелонам.

Морской корпус, перевезенный в Бизерту на судах эскадры, продолжал обучение своих воспитанников и за эти 3 1/2 года со временем выпустил 250 молодых людей с окончательным морским образованием; последнее время образование ограничивалось курсом средне-учебного заведения и таких юношей корпус выпустил около 100 и еще 500 доучиваются. Главные средства на содержание Морского корпуса давало французское правительство; в мере возможности поддерживало его Главное Командование.

С весны 1923 г. в наладившуюся гармонию жизни армии вторгся новый мотив: стремление улучшить свое материальное положение и пользоваться более культурными условиями жизни, чем те, которые были уделом рабочих в Сербии и Болгарии. Достаточно сказать, что в болгарских угольных копях на Пернике не было даже воды и кранов в достаточном количестве, чтобы рабочие, не выходя из шахты, могли ежедневно обмыть себя от угольной пыли; не говоря уже об условиях размещения в полуразрушенных грязных бараках, где не было спасения от насекомых.

Первая партия в количестве 20 офицеров под начальством подполковника Дядюрм прибыла на угольные копи в Деказвиль в юго-западной части Франции в начале марта 1923 г.

Жизнь рабочих французских угольных копий показалась этим пионерам раем в сравнении с их жизнью в Болгарии при Стамболийском, где все старания администрации, казалось, были направлены на то, чтобы сделать жизнь русского рабочего из «врангелистов» невыносимой. Чистая койка, обильная пища, беспристрастность обращения местных властей — как со всеми прочими иностранцами, внимательное отношение заводской администрации, быстро оценившей добросовестную работу офицера Русской Армии, возможность иметь сверх квартиры и еды ежедневно еще 6-8 франков на личные расходы — всего этого уже давно были лишены галлиполийцы, работавшие в Болгарии.

Первый опыт оказался удачным, и с лета 1923 г. началась тяга из Армии во Францию в Бельгию.

Главное Командование чем могло содействовало этому улучшению личного положения офицеров и солдат Армии, помогало денежными средствами на переезд, содействовало получению виз, сговору с министерствами труда и иностранных дел для получения виз и обеспеченного заработка, считая это своей прямой задачей помогать лучшему устройству жизни чинов Армии. Кое-кто заговорил о распылении Армии, но этого Главное Командование не опасалось: Главнокомандующий верил в крепкую спайку частей Армии и не предвидел вредных или опасных последствий для Армии от такого физического распыления. Как иллюстрацию приведу два факта, случайно ставшие мне известными: в начале марта 1923 г. прибыла, как уже сказано, из Болгарии на угольные копи в Деказвиль в поношенных френчах первая сборная рабочая офицерская партия; через месяц в апреле из первого же своего скудного заработка, раньше чем подумать о себе, о необходимости завести себе хотя бы белье и штатский костюм, каждый офицер послал к Пасхе по 15-16 франков в свой полк для улучшения разговления своих однополчан, собирающихся в полк для встречи Светлого Праздника. Другой факт — недавно временно командующий одним из полков в Болгарии донес командиру полка сюда, в Париж, что из числа 1100 человек, находящихся на работах в Болгарии, небольшая группа из нескольких десятков человек получила разрешение французских властей для приезда во Францию на работы, но скопленных сбережений недостаточно для оплаты путешествия. Командир полка собрал старших офицеров из живущих в Париже и предложил им немедленно переговорить со всеми офицерами полка, здесь работающими: через несколько часов 5000 франков лежали на столе у командира полка. И это дали не богачи, а люди, тяжелым трудом зарабатывающие по 500-600 франков в месяц. Один за всех и все за одного.

Господа, можете ли вы указать среди беженцев, сплоченных в бытовые и профессиональные организации, много примеров такой солидарности, такой спайки, не на словах, не в блестящих речах за стаканом вина или с кафедры под гром аплодисментов, а на деле, в кругу своих, без шума, скромно.

Одновременно с тягой во Францию с Балкан из войсковых частей Армии по другим причинам, отчасти политическим, отчасти экономическим — пошла тяга во Францию и из других стран, главным образом из Германии и Польши.

И здесь Главнокомандующему пришлось помогать и материально и заботиться о визах, о приискании работ; в особенно тяжелом положении очутились офицеры, солдаты и казаки, интернированные в Польше, входившие в 1920 г. в состав III Русской Армии. Перевозка их при деятельном участии представителя Главнокомандующего ген. Махрова и при помощи отпущенных Главным Командованием средств идет полным ходом.

В результате вся Франция покрылась сетью групп русских рабочих, офицеров и солдат <...>

<...> Громадная работа выпала на долю военного представительства во Франции и еще ожидает его в ближайшем будущем, ибо почти все эти группы, отделы и союзы тяготеют к Главному Командованию, почти все прибывшие хотят сохранить или установить связь с Армией.

Одновременно с перемещением офицеров с Балкан в другие страны, с временной их отлучкой из полков получил большое значение и вопрос об офицерских союзах. Уже с 1921 г. во всех странах Европы начали образовываться офицерские союзы, некоторые по частной инициативе отдельных лиц, как, например, в Париже по инициативе ген. Палицына при участии моем и военно-морского агента капитана 1-го ранга Дмитриева;

другие — позже, по указаниям Главного Командования, с начала 1921 г. уже стремившегося придать бесформенной массе офицеров-беженцев какую-либо организацию, которая способствовала бы сохранению в офицерах, поставленных ныне в столь тяжкие и ненормальные условия, офицерского облика внешнего и духовного, сохранению ими военных понятий и военных взглядов, столь старательно вытравлявшихся в офицерской среде в период революции.

Ныне можно сказать, что из всех стран Европы, где по политическим основаниям возможно создание офицерских союзов в целях взаимопомощи, таковые имеются в Сербии, Болгарии, Греции, Венгрии, Германии, Бельгии, Франции, Англии, Италии, Дании, вольном городе Данциге.

В других странах — Чехословакии, Польше, Финляндии, Румынии, Литве, Латвии, Эстонии — образование офицерских союзов не разрешено.

Офицерство в своем тяготении к взаимному сближению находит выход в создании рабочих артелей или просто группируется около какого-нибудь более авторитетного офицера, и отовсюду тянутся нити к Главному Командованию.

Некоторые из этих союзов получили первенствующее значение, так как в них естественно записываются офицеры тотчас по прибытии в данную страну, чтобы иметь какой-то якорь, какую-то тихую пристань, помощь в случае беды. Понятно, что вступление в эти союзы офицеров, состоящих в войсковых частях, с другой стороны стремление Главного Командования по мере развития союзов взять на учет всех офицеров, проживающих за границей, дабы в нужную минуту иметь связь со всеми элементами, которые могли бы послужить к развитию Армии, понятно — говорю я — что все это должно было побудить Главное Командование ближе стать к офицерским союзам, посмотреть на них не только как на филантропические организации взаимопомощи, но как на собрание всех военных офицерского звания, для которых военная организация и военная дисциплина не должны быть пустым звуком.

Первым положением, вытекающим из такого взгляда на офицеров, состоящих в эмиграции, большинство которых влилось в те или другие офицерские союзы, явилось — недопустимость для офицеров, считающих себя в составе Армии, состоять в политических партиях и принимать участие в их работе в качестве лиц, ответственных перед партийными руководителями; только то, что в политическом отношении объединяет почти все русское зарубежное офицерство — антибольшевизм и готовность следовать за Великим Князем Николаем Николаевичем — должно составлять политическое кредо офицерства; все же, что может внести раздоры и споры в офицерскую среду, а именно принадлежность к той или иной политической группировке, на которые разбился не только антибольшевистский фронт, но, к сожалению, и монархический фронт эмиграции, все это должно быть изъято из офицерской среды и стать недоступным для офицерской массы.

Эта точка зрения Главнокомандующего, однако, не во всех военных, так или иначе приобщившихся к политической работе, встретила сочувственное внимание, и особенно остро она оспаривалась, как вам известно, политическими организациями с обоих флангов. Высший Монархический Совет, с одной стороны, и недавно созданное Республиканское Демократическое Объединение — с другой. Для Армии конечный результат этой контроверзы существенного значения, как выяснилось на этот год, иметь не будет; несколько сот офицеров предпочтут остаться в членах политических партий, и Главное Командование не будет считать их в составе Армии.

Но вред и опасность такого разного понимания основных положений — что может и чего не должен делать офицер, хотя бы и превращенный временами в честного служащего или рабочего, если он все же хочет в свое время снова сделать свое офицерское дело, вред от этого заключается в том, что такое разное понимание внесло споры и смущение в широкие круги офицерства.

Однако авторитет Главнокомандующего и здесь сыграл свою роль, и в громадной массе офицеров, даже и не состоящих в рядах войсковых частей, доверяя Главнокомандующему, предпочитают идти по пути, им указанному.

Наглядным показателем, что в нынешних условиях бытия Армии она, Русская Армия с ее Главнокомандующим, является привлекающим центром для офицерства, лишь в силу неумолимых требований жизни покинувшего ряды Армии, с нетерпением ожидаемого дня, когда оно снова будет призвано нести офицерскую службу, являются факты, участившиеся в последнее время, когда офицеры, заброшенные судьбой в далекие заморские страны, где нет русских политических партийных организаций, инстинктивно сближаются между собой и оттуда пишут Главнокомандующему и просят считать их самих или их союз в составе Армии, просят давать им осведомление, не забывать их в нужную минуту. Недавно я получил подобное обращение от офицеров из Сан-Пауло в Бразилии.

Заканчивая на этом свой очерк о жизни Русской Армии за последние три года, я хочу ответить на один вполне естественный вопрос: неужели же действительно жертвенность чинов Русской Армии так велика, что теперь и на будущее время, когда Главнокомандующий уже не может более материально печась о чинах Армии, в условиях сколько-нибудь приближающихся к нормальным взаимоотношениям Главнокомандующего с подчиненной ему Армией, неужели можно еще долго рассчитывать на такое идейное служение Родине, на крепость офицеров и особенно менее культурных солдат и казаков, ведь Армия им уже ничего дать не может.

На это я отвечу, господа, прочитав вам выдержку из полученного мною донесения на днях от командира л. гв. казачьего полка, перевезшего свой дивизион в полном составе из Сербии на работы во Францию:

«При следовании дивизиона по железной дороге люди были одеты однообразно в защитные рубахи при синих шароварах, заправленных в высокие сапоги, защитного цвета однотипные фуражки русского образца. Дивизион следовал по Австрии и Швейцарии 2 эшелонами до Туля, откуда для удобства следования был разбит на 3 эшелона. В пути эшелоны встречались в высшей степени любезно — возможно потому, что воинский подтянутый вид людей и порядок внушали уважение. Отношение администрации Австрии, Швейцарии и Франции, а также публики, принадлежащей к самым различным слоям населения, не оставляет желать лучшего:

1) мои просьбы о предоставлении отдельных классных вагонов неизменно любезно удовлетворялись, несмотря на следование скорым поездом, 2) громадное количество казачьего добра в виде сундуков, ящиков и чемоданов беспрепятственно бралось в пассажирские вагоны без сдачи в багаж, 3) весь багаж всюду пропускали без досмотра, 4) отставший случайно в Любляне вахмистр, документы и вещи которого были в эшелоне, был по моей просьбе, на следующий день, без документов пропущен через Австрию и Швейцарию и впущен во Францию, где присоединился к эшелону.

Из Туля дивизион проследовал скорым поездом через Париж к месту работ.

Перегрузка в Париж с «Гар де л’Ест» на «Гар д’Орсей» была произведена в двух эшелонах по метро и в одном на таксомоторах.

По прибытии в Деказвиль был очень любезно встречен администрацией.

Несмотря на то, что получение виз для дивизиона было обусловлено решительно для всех чинов дивизиона сертификатами труда простого чернорабочего на копи в Деказвиль, воинский подтянутый вид людей, организованность и порядок произвели должное впечатление.

Отличная работа первых дней доделала остальное, и дирекция легко пошла навстречу решительно всем моим — правда, скромным, пожеланиям».

Вот, что дала Армия в данном случае всем нам, русским беженцам.

Сто лет тому назад русские офицеры и солдаты исколесили всю Европу победителями и спасителями ее, и теперь снова они колесят по ней в условиях бесконечно тяжелых. Но разве то, что я только что прочел вам, не есть тоже победа, которой все мы можем гордиться?

Казачий дивизион проехал всю Европу с востока на запад не как жалкие просители-беженцы, а как победители.

Что еще суждено миру пережить, один Господь знает.

Но такие победители имеют все данные, чтобы в нужную минуту снова стать и спасителями Европы.

Чем же достигнута эта победа?

Господа, слова рапорта генерала Оприца говорят это ясно — военная организация и военная дисциплина.

Без территории, без оружия, но организованные и дисциплинированные офицеры и солдаты составляют Армию.

Богатая вооружением, на своей собственной территории наша армия в 1917 г., после разрушения военной организации и военной дисциплины перестала быть армией, обратилась в толпу — зверя.

Всем, кто поможет Главнокомандующему в неестественных, бесконечно трудных условиях сохранить в Русской Армии военную организацию и военную дисциплину. Главнокомандующий скажет горячее спасибо, а мы все, кто делили с ним работу и ответственность за Русскую Армию, отвесим низкий поклон.

Я кончаю, господа, с чего начал — изменяется политическая обстановка, изменились условия жизни Армии, изменяются формы, в которые выливается временно организация нашей Русской, хотя и не вооруженной, но военной силы, но сама Армия остается той же и в силу закона притяжения масс, она ширится и развивается вовлечением в свою орбиту бывшего ранее разбросанного, а ныне постепенно организовываемого зарубежного русского офицерства. В исполнении этой задачи Главнокомандующий видит не свое право, не привилегию своего высокого звания, а свой долг и тяжелый крест.

Армия стоит на трех китах

1. абсолютная непримиримость с советской властью;
2. безграничная жертвенность всех чинов ее ради спасения Родины;
3. горячая вера в высокое призвание Армии, верность национальному знамени, полное доверие к своему Главнокомандующему и радостное нетерпение следовать по указанному им пути за Великим Князем Николаем Николаевичем.

№ 4. Письмо А.А. фон Лампе П.А. Кусонскому [ 5 ]

8 ноября 1924 г.

Конфиденциально

Ваше Превосходительство
Милостивый Государь Павел Алексеевич.

В конце октября — начале ноября в Берлине появился Князь Авалов (Бермонд), обыкновенно проживающий в Гамбурге и права въезда в Пруссию не имеющий. Факт появления его в Берлине имел место уже неоднократно, и я обратил внимание только на то обстоятельство, что обыкновенно добиваясь в том или ином виде свидания со мной и ведя себя конспиративно, он на этот раз скрывал от меня свое пребывание в Берлине и в то же время бывал в русских ресторанах, иногда афишируя себя громкими разговорами на русские политические темы.

Заинтересовавшись этим вопросом, я выяснил, что Князь Авалов (Бермонд) всюду и везде подчеркивает свой переход в лагерь ВЕЛИКОГО КНЯЗЯ КИРИЛЛА ВЛАДИМИРОВИЧА и, по-видимому, не имеет мужества сказать это мне лично.

Каким образом поладил он с генералом Бискупским, с которым он находился в натянутых отношениях еще со времен встречи в Прибалтике, но несомненно, что он, как всегда, фантазируя, стремится доказать Великому Князю жизненность своего проекта произвести переворот в России путем посылки туда постепенно под видом рабочих германских концессионеров до «3 дивизий пехоты». Говорить о фантастичности такого плана, конечно, не приходится, и он вполне вытекает из увлекающегося характера Авалова (Бермонда). Насколько этому верят в Кобурге, куда он стремился проехать — сказать затрудняюсь.

Одновременно с этими фантастическими разговорами, Авалов (Бермонд), как оправдываясь, под рукой распускал сведения, что он очень обижен ген. Врангелем, который на его рапорт, переданный мною, ответил не письменно, а через меня. Между прочим, такой способ ответа совершенно определенно вытекает из нового доклада Главнокомандующему.

Говорил он также, что был недоволен моим адресованием ему ответа, не как «Командующему Западной Добровольческой Армией», а лично ему; такая претензия была даже и для меня неожиданна, и основывает он ее на том, что: «У Врангеля 4 тысячи и он Главнокомандующий, а у меня 40 тысяч...»

13-го октября я разослал по Германии и Венгрии при № 2958 распоряжение по содержанию Вашего предписания № 339 о необходимости, согласно приказу Главнокомандующего, ожидать указаний Великого Князя Николая Николаевича по вопросу об отношении к акту 31-го августа.

6-го сего ноября я получил следующее письмо:

«Командующий Западной Добровольческой Армии № 239, 22-го октября 1924 г. г. Гамбург.

Милостивый Государь Алексей Александрович, Ваше циркулярное сообщение за № 2958 от 13-го октября я получил. Считаю своим долгом довести до сведения Генерала Барона Врангеля, что я и мой начальник штаба, как и солдаты на Манифест ЕГО ИМПЕРАТОРСКОГО ВЫСОЧЕСТВА КНЯЗЯ КИРИЛЛА ВЛАДИМИРОВИЧА (об объявлении себя на законном основании) Императором Всероссийским ответили принятием верноподданнической присяги Законному Русскому Государю Императору. Чины моей армии будут также все приведены к присяге.

Так я понимаю свой долг перед Законным Русским Императором и Родиной. Точно так же я понимал его тогда, когда не изменил присяге покойному Государю Императору и когда вел свою армию открыто под монархическим лозунгом.

П.п. генерал-майор князь Авалов, гв. штабс-ротмистр Розенберг».

Находя тон этого письма несколько самонадеянным, я ответил ему следующим письмом:

«Генерального Штаба генерал-майор А.А. фон Лампе. 7 ноября 1924 г. № 3479 Берлин.

Милостивый Государь Павел Михайлович, Ваше письмо от 22 октября с. г. за № 239, посланное Вами в ответе на мое циркулярное сообщение № 2958, мною получено.

Что касается возбужденного Вами вопроса о доведении содержания письма Вашего до сведения Главнокомандующего Русской Армией Генерала Врангеля, то в этом не встречается необходимости, так как, призывая всех чинов Русской Армии и примыкающих к ней союзов следовать призыву АВГУСТЕЙШЕГО ВЕРХОВНОГО ГЛАВНОКОМАНДУЮЩЕГО ЕГО ИМПЕРАТОРСКОГО ВЫСОЧЕСТВА ВЕЛИКОГО КНЯЗЯ НИКОЛАЯ НИКОЛАЕВИЧА, о чем я сообщал в моих информационных сведениях за № 3444, Главнокомандующий предоставляет всем военнослужащим, не подходящим под указанные категории, полную свободу реагировать на акт 31-го августа по своему усмотрению».

«Информационные сведения № 3444» были разосланы мною 31.X. до получения письма Авалова (Бермонда) и включали в себе письмо ГОСУДАРЫНИ ИМПЕРАТРИЦЫ, воззвание ВЕЛИКОГО КНЯЗЯ НИКОЛАЯ НИКОЛАЕВИЧА и призыв от имени Главнокомандующего к чинам Армии и примыкающих к ней союзов следовать за Верховным Главнокомандующим.

Князь Авалов (Бермонд) в Германии имеет среди русских офицеров группу ему сочувствующую и ему доверяющую. Его новая линия поведения конечно поведет к тому, что большая часть этой группы пойдет за ним и возможно, что он приведет ее к присяге. Как предполагает он сделать то же самое с группой немцев, ранее работавших с ним, это его тайна.

Значение, которое я придаю Князю Авалову (Бермонду), заключается в том, что я всегда считал, что надо стараться иметь как можно меньше людей, идущих против нас. С этой точки зрения я и поддерживал с ним отношения, не ожидая от этого каких-либо плюсов.

Что касается самого Авалова (Бермонда), то он в последнее время видимо рассчитывал через Главнокомандующего войти в доверие ВЕЛИКОГО КНЯЗЯ НИКОЛАЯ НИКОЛАЕВИЧА, так как присутствие в Париже ген. Краснова, определенно отрицательно относящегося к Авалову (Бермонду), закрывало последнему все иные пути к Шуаньи. Видимо, разочаровавшись в возможности оперировать именами сначала Главнокомандующего, а потом ВЕЛИКОГО КНЯЗЯ НИКОЛАЯ НИКОЛАЕВИЧА, он устремился по линии наименьшего сопротивления в Кобург. Если ему удастся получить там денежную поддержку, что ему необходимо, так как его материальные дела очень плохи, то его буффонада будет продолжаться и дальше, конечно, принося известный вред, так как будет углублять раскол среди русских офицеров в Германии.

Что касается немцев, то влияние Авалова (Бермонда) скажется только в небольших кругах, бывших низших служащих его Армии в Прибалтике, так как, насколько я знаю из личного разговора с Генералом Графом фон дер Гольцем, он и старый командный состав относится к Авалову (Бермонду) весьма критически.

Резюмируя все сказанное, я считаю, что новая линия поведения Авалова (Бермонда), не принеся никакого плюса движению руководимому актом 31 августа, все же несет, хотя и небольшой, ущерб Русскому Национальному движению, руководимому ВЕЛИКИМ КНЯЗЕМ НИКОЛАЕМ НИКОЛАЕВИЧЕМ.

Прошу Вас принять уверения в глубоком моем уважении и таковой же преданности. Подпись

№ 5. Записка С.Д. Боткина, А.А. фон-Лампе, Ф.В. Шлиппе президенту и правительству Германской республики [ 6 ]

июль 1925 г.

Захват большевиками власти в России был признан далеко не всеми русскими, и весь русский дипломатический корпус за границей остался на местах, протестовал и ныне протестует против захватчиков, губящих настоящую Россию.

Пока существовали русские «белые» Армии, дипломатический корпус являлся их представителем, а с 1920 г. после оставления Крыма Армией генерала барона Врангеля, он продолжал действовать, признав своим возглавителем Совет бывших Русских послов во главе со старшим из них М.Н. Гирсом.

Деятельность Дипломатического корпуса не имеет какого-либо специально политического характера и сосредоточена почти исключительно на правовой защите многочисленных русских беженцев, которые числом значительно превышают все население некоторых государственных новообразований (Латвия, Эстония и т.д.), причем в состав беженства входят исключительно культурные элементы, которых было так мало в России вообще.

Наряду с этим, защитником правовых интересов беженства во всех крупных центрах работает также старая организация Российского Общества Красного Креста, исполняющая уже исключительно благотворительные, присущие Красному Кресту функции.

Наличие вне пределов России сначала большого количества военнопленных, а затем и эвакуировавшихся из русских «белых» Армий бывших русских воинских чинов вызвало к жизни в среде русского беженства также и особые военные органы, не признанные играть какой-либо политической роли, а лишь являющиеся объединителями многочисленного военного элемента для оказания последнему моральной поддержки и материальной помощи. Поэтому силою вещей эти органы тесно соприкоснулись в своей работе с деятельностью представителей Дипломатического корпуса и Красного Креста.

Все эти организации хотя и состоят из консервативного элемента, но держатся в стороне от всякой партийности и в своей деятельности проводят идею русского национального объединения, без различия партий и потому не являются представителями того или иного политического течения. Они также не связаны ни с какими ни прежними, ни настоящими международными обязательствами и видят свою задачу в защите интересов беженства, и сохранении за представителями своей Родины русских национальных культурных кадров, которым, по твердому убеждению всего беженства еще будет суждено сыграть в разрушаемой ныне коммунистами России решающую и плодотворную роль.

В руках старого Русского Дипломатического корпуса ко времени государственного переворота в России 1917 г. находились крупные государственные средства, давшие ему материальную возможность продолжать свою деятельность. В виду крайней бережливости и ныне сокращенного до минимума расхода, денежные средства еще не исчерпаны, и работа вышеупомянутых организаций продолжается и будет продолжаться несмотря на всякие исходящие от ныне признанных Советских дипломатических учреждений протесты и затруднения. Никакой ни прямой ни косвенной материальной поддержки от иностранных держав эти старые русские учреждения не получают и не получали, и самые предложения подобной поддержки были бы отвергнуты, ибо всякая поддержка лишила бы эти учреждения той политической самостоятельности, без которой работа на пользу будущей России была бы невозможна.

Отсутствие русских представительств в странах, с которыми в свое время вследствие войны были прекращены сношения, было немедленно, по наступлении фактической возможности восполнено и еще в 1919 г. в Берлин Советом послов был командирован С. Д. Боткин.

Во главе Старой организации Русского Красного Креста с 1920 г. стал Ф.В. Шлиппе, а помощь бывшим военным объединил в своих руках с 1922 г. генерал фон Лампе.

Ввиду уже давно состоявшегося признания Германией Советского правительства, эти организации могли функционировать исключительно в форме получастных учреждений. Тем не менее и подавляющее большинство русских беженцев смотрит на них как на остатки старой русской государственности.

Лица, стоящие во главе указанных выше организаций в Германии, тщательно избегают какой-либо политической работы, ввиду чего и стремились к тому, чтобы хорошими отношениями с местными властями обеспечить возможность оказания помощи своим соотечественникам. Они предполагали, что достигли своей цели, так как встречали всегда самое предупредительное и благожелательное отношение со стороны тех правительственных органов и благотворительных учреждений, с которыми им приходилось иметь дело.

Тем более им и стоящему за ними значительному большинству русской колонии были тягостны произведенные в организациях и у работающих в них лиц в начале апреля с. г. обыски, доказавшие, что к организациям, по-видимому, не существует нужного доверия, без которого какая-либо плодотворная работа не является возможной.

Тем более удручающее впечатление на русские организации и русскую колонию в Германии произвело то обстоятельство, что в период 4-11 мая в многочисленных органах правой немецкой печати неожиданно появились статьи депутата Прусского Ландтага Эдуарда Кенкеля, который вновь заговорил об упомянутом выше «письме» генерала Миллера и обвинил русские учреждения в шпионской работе на пользу не только Франции, но и Польши.

В этих статьях приводились многочисленные данные, которые ясно указывали на полную неосведомленность г-на Кенкеля в вопросе о деятельности лиц, возглавлявших русские организации в Берлине, и вызвали мысль, что он, не будучи знаком с вопросом, сделался жертвой провокации со стороны тех, кому не удалось ввести в заблуждение берлинскую полицию.

Все те фактические данные, которые приведены означенным депутатом, абсолютно не соответствуют действительности. Когда же он волей-неволей должен признавать свою полную фактическую неосведомленность, он стремится придать работе русских организаций абсолютно неправильную и лживую окраску и обвиняет лиц в их внутренних настроениях, каковые вообще ни в чем не проявлялись и являются вообще совершенно недоказуемыми.

В основу обвинения г-д Боткина, Шлиппе и фон-Лампе в работе на пользу Франции г. Кенкель ставит «письмо», якобы написанное в Париже 28 февраля генералом Миллером на имя генерала фон-Лампе. Это письмо является типичным для всех подобного рода апокрифических документов, которых особенно много фабриковалось большевистскими агентами как во время переговоров в Генуе, так и во времена правительства Стамболийс-кого в Болгарии. Содержание всех таких документов всегда одно и то же перечисление возможно большего числа имен, которых нужно опорочить и приписывание им работы по шпионажу. Причем варьируется только название государства, в пользу которого якобы работают обвиняемые.

Конечно, «письмо генерала Миллера» является плохо сфабрикованным фальшивым документом, которое он не мог написать вообще, потому что не имеет служебных отношений ни к кому из упомянутых в письме лиц, а в частности и потому, что 28 февраля он находился не в Париже, а в Швейцарии, чего провокаторы, фабриковавшие письмо, конечно, не могли знать.

Обвинения Кенкеля против С.Д. Боткина заключали в себе, между прочим, настолько вздорные для каждого разбирающегося человека обвинения, что можно было бы на них не останавливаться, например, что к Vertrauensste прикомандирован французский офицер и что С.Д. Боткин «ездит французским курьером» и т.д. Лживость этих утверждений слишком легко проверить не только властям, но и честному человеку, так как все помещения Организации доступны публике. Когда эти обвинения были опровергнуты, новые нападки были уже сосредоточены на будто бы общеизвестном германофобстве, причем сначала утверждалось, что С.Д. Боткин написал книгу о «германских ужасах». Когда же и это обвинение было легко опровергнуто, то осталось только участие С.Д. Боткина как назначенного Министерством иностранных дел во время войны представителя этого ведомства в Комиссию Сенатора A.M. Кривцова по расследованию случаев нарушения законов и обычаев войны вражескими странами. Странно даже подумать, чтобы можно было кого-нибудь обвинять в том, что он во время войны, по приказанию начальства, исполнял свои служебные обязанности, и этим обстоятельством через 8 лет воспользоваться, чтобы делать заключения о политических настроениях данного лица.

Обвинения, направленные Кенкелем против Ф.В. Шлиппе, даже трудно формулируемы: создание из Красного Креста очага противогерманских действий, германофобство, скрытое под личиною «германофильства», нахождение под влиянием заведомых «германофобов» и т.д. Все эти утверждения настолько лживы и в то же время расплывчаты, что в сущности не нуждаются в опровержении.

Среди многочисленных обвинений, предъявленных генералу фон-Лампе, наиболее тяжелыми являются утверждения г. Кенкеля, что генерал фон-Лампе уже потому не заслуживает доверия, что он известен своей «темной» деятельностью в области военного шпионажа, за которую он якобы в свое время был принужден покинуть пределы Австрии, а в 1922 г. переехал в Берлин, потому что «внезапно должен был выехать из Венгрии».

Таковы утверждения г. Кенкеля, опровергнуть которые не представляет никакой трудности. Генерал фон-Лампе не мог уже потому совершить никаких правонарушений в Австрии, что никогда не был в этой стране как проездом, даже без остановки в ней. Разрешение на проезд через эту страну он получил и получает без всяких затруднений.

В стремлении восстановить истину, быть может неизвестную и самому г. Кенкелю, г-да Боткин, Шлиппе и фон-Лампе обратились со своими опровержениями в прессу, но последняя, загипнотизированная депутатским званием Кенкеля, или совсем не принимала этих опровержений, или же ограничивала их исключительно узкими рамками ст. 11 закона о печати, что конечно не давало никакого впечатления в сравнении с многословными статьями и добавлениями к опровержениям г. Кенкеля.

Вследствие этого упомянутые три лица, желая восстановить истину и основательно сомневаясь в том, что Прусский Ландтаг снимет с депутата Кенкеля иммунитет в случае привлечения его к суду, поручили одному из членов Рейхстага передать Кенкелю предложение выступить со своими утверждениями на третейском суде. От такого быстрого решения вопроса г. Кенкель предпочел уклониться! В виду этого г-да Боткин, Шлиппе и генерал фон-Лампе обратились к адвокатам, поручив им привлечь г. Кенкеля к суду по обвинению их.

На всех обвинениях г. Кенкеля конечно не стоило бы останавливаться, если бы появление таких статей не производило все же крайне неблагоприятного впечатления на германское общественное мнение по отношению к русским антибольшевистским деятелям и русской беженской колонии как таковой.

В последней своей статье г. Кенкель касается уже общего русского антибольшевистского движения, которое возглавляет Великий Князь Николай Николаевич, приписывая к этому движению опять антигерманское направление.

Это утверждение является абсолютно неверным и основанным на старых предвзятых мнениях. Великий князь Николай Николаевич, который, кстати сказать, ни сам не считает себя претендентом на Российский Престол и не считается таковым многочисленными его сторонниками, неоднократно подчеркивал в публичных выступлениях полный свой международный нейтралитет и свою несвязанность с какими-либо комбинациями международного характера. Еще 20 июня нынешнего года он сказал одному журналисту: «На прошлом ставится крест. Я пользуюсь случаем, чтобы решительно отклонить приписывавшиеся мне недавно какие-то предвзятые симпатии во внешней политике, решения русского народа не могут быть никем предвосхищены здесь, за границей» («Возрождение», 20 июня 1925 г. № 18).

Такова же точка зрения всех национально мыслящих русских в эмиграции.

В заключение настоящей записки следует указать, что французы и Антанта вообще имеют в Германии слишком много своих органов контроля и возможностей осведомления о том, что творится в стране, чтобы прибегать к «шпионской» помощи русских учреждений, работающих открыто и под возможностью постоянного контроля местных властей.

Русские учреждения работают на пользу своих несчастных, находящихся в тяжелом положении беженства соотечественников, а лица, их возглавляющие, тратят свою энергию и силы на эту работу, делают это в уверенности в том значении, которое имеет Германия для будущей, небольшевистской России.

Вся эта гнусная газетная травля, которая выразилась в большом количестве статей в разных газетах, естественно тревожит ответственных руководителей затронутых русских учреждений, стоящих на страже доброго имени своих организаций. Но с еще большей тревогой они учитывают то обстоятельство, что подобными действиями подрываются установившиеся хорошие отношения между широкими кругами русского беженства и германскими правительственными и общественными группами.

№ 6. Из докладной записки помощника начальника КРО ОГПУ
В.А. Стырне начальнику КРО ОГПУ А.Х. Артузову о контрразведывательных операциях «Ярославец» и «Трест» [ 10 ]

5 февраля 1925 г.

В отношении группы Николая Николаевича была проделана работа в направлении того, как Трест переживает сейчас критический момент из-за недостатка средств и из-за провалов, которые произошли в результате усиления деятельности ГНУ. Кроме того, николаевской группе был послан ряд писем, где Трест высказывал свои опасения в связи с возможностью интервенционных настроений в среде эмиграции, причем было указано, что эти разговоры заставляют ГПУ громить всевозможные организации, где часто попадаются и наши люди. В ответ на это соображение мы получили от некоторых групп вполне сочувствующие ответы. Проделанная в предыдущие месяцы работа по части разложения николаевской группы дала свои результаты. Дело в том, что мы усиленно настаивали на свидании Ник. Ник. с Врангелем, в надежде на то, что их формальное примирение внесет полный раскол, сами же мы сумеем остаться не только в стороне, но и сохранить хорошие отношения с расколовшейся группой и отдельными ее частями. После наших побудительных писем свидание это состоялось, примирение произошло, в результате Ник. Ник. подчиняет все офицерские союзы, Союз галлиполийцев и т.д. Врангель, Кутепов отходят от Ник. Ник. на второй план, это вызывает недовольство среди офицерских союзов. Врангель остается на своей прежней позиции и продолжает интриговать против Ник. Ник. Офицерские союзы в данное время, по сведениям, почерпнутым из разных источников, находятся в состоянии распада. Трест же продолжает переписываться и сохраняет прежние хорошие отношения и с Кутеповым, и с Ник. Ник., и с Врангелем.

Кроме того, в момент примирения Н.Н. с Врангелем Н.Н. официально выступил как вождь движения, в результате чего отношения между Н.Н. и Кир. Вл. еще больше обострились, а Кутепов и Врангель повели против Кирилла самую интенсивную борьбу.

№ 7. Из дневника А.А. фон Лампе [ 12 ]

май-август 1927 г.

Последний, стоявший в России во главе дела Кутепова, оказался тоже агентом ГПУ. Потом он поссорился со своими господами, бежал в Финляндию, там не получил условленных денег от большевиков и начал разоблачать все дело в рижской газете «Сегодня» — перед отъездом он все же предупредил агентов Кутепова, и большинство из них бежало из России не через те пути, через которые пришли, и тем спаслись. От двух офицеров, вероятно уже теперь убитых в ЧК, ПН получил просьбу передать ВКНН, что они все сделали для него и России и готовятся умереть, но предупреждают, что они были преданы двумя также посланными с ними же Кутеповым. Эти сведения ВКНН получив от ПН записал в блокнот и перевел разговор.

Сам Кутепов делает вид, что ничего особенного не произошло и что это неизбежно связанное с его работой недоразумение.

ПН, видимо, стремится добиться, чтобы Кутепов свою «работу» прекратил!

А Шуаньи... безмолвствует!

№ 8. Из письма князя Н. Оболенского А.С. Лукомскому [ 21 ]

29 марта 1927 г.

1) На Петербург и 2) на Дальний Восток.

Как я понимаю, для иностранцев нужны в этом случае лишь освещение возможностей в том и другом направлении, но при дальнейших деловых разговорах, очевидно, понадобятся и точные расчеты. Вам несомненно, впрочем, все это очевиднее <...>

№ 9. Из записок В.А. Ларионова о взрыве ленинградского Центрального партклуба в июне 1927 г. [ 23 ] ^{[ 24 ]}

«Ответный террор против коммунистической партии» — вот лозунг наиболее действительный в борьбе с палачами. В ночных кошмарах им, убийцам, ворам, садистам и растлителям духа народного, чудится грядущее возмездие. Хулители имени Бога на земле чуют, что час расплаты не может не прийти. Только действие — твердое, прямое, бьющее прямо в цель — способно положить конец бесчинственной власти маньяков. И только жертва чистая и святая восстановит честь опозоренной и безмерно поруганной Родины...

...И нет иных путей для тех, кто признает наш общий страшный долг крови, залившей родную землю в бесчисленных подвалах. И нет иного действия, кроме боя, хотя бы для этого пришлось биться одному против всех...

...Было восемь часов и три четверти. Белый вечер, сырой и теплый, висел над «Ленинградом». Звонки трамваев, шаркание человеческих гусениц по панелям, стук собственного сердца — частый и тревожный — вот все, что воспринимало сознание. И еще одно воспринимало ясно и четко, что у подъезда Партклуба стоит милиционер, что ворота в проходной двор в соседнем доме заперты на солидный висячий замок, и остается единственный путь бегства — на Кирпичный переулок.

Прошли перед «мильтоном». Он скосил на нас глаза и отвернулся. Выглянули на него из-за угла Кирпичного. О счастье! «Мильтон» неторопливым шагом побрел к Гороховой. Путь, значит — свободен!

— Смотрите, не отставать, — говорю я спутникам, чувствуя, как мой голос звучит отчаянием кавалерийской атаки.

Тяжелая дверь еле поддается. Я знаю наверное, что на этот раз — все будет...

В прихожей полумрак. Товарищ Брекс беседует о чем-то с маленьким черноватым евреем; они оба склонились над какими-то списками. Еврей в чем-то упрекает тов. Брекс, и она, видимо, сильно смущена. Низкая лампа освещает их лица. Прямо перед нами лестница наверх, влево вешалка — мы здесь все знаем.

— Распишитесь, товарищи, и разденьтесь, — кидает торопливо т. Брекс, показывая на вешалку, и продолжает свое объяснение.

— Федоров, № партбилета 34, — вывожу я неровным почерком.

Дима лепит кляксу, Сергей на сей раз не вынимает уже «партийного» билета.

Поднимаемся наверх, идем по коридору, видим в конце коридора зал с буфетной стойкой и далее — вход в коммунистическое общежитие.

Из-за стойки выходит какая-то сухощавая молодая женщина и идет нам навстречу. Я с портфелем под мышкой вежливо расшаркиваюсь:

— Доклад товарища Ширвиндта?

— Дверь направо.

— Очень благодарен, товарищ.

Тяжелая почти до потолка дубовая дверь... Как сейчас помню медную граненую ручку. Кругом роскошь дворца.

Нет ни страха, ни отчаяния, ни замирания сердца... Впечатление такое, точно я на обыкновенной, спокойной, неторопливой работе.

Дверь распахнута. Я одну-две секунды стою на пороге и осматриваю зал. Десятка три голов на звук отворяемой двери повернулись в мою сторону... Бородка тов. Ширвиндта а-ля Троцкий склонилась над бумагами... Столик президиума посреди комнаты... Вдоль стен — ряды лиц, слившихся в одно чудовище со многими глазами... На стене «Ильич» и прочие «великие», шкафы с книгами. Вот все, что я увидел за эти одну-две секунды.

Закрываю за нами дверь...

Я говорю моим друзьям одно слово: «можно» — и сжимаю тонкостенный баллон в руке.

Секунду Дмитрий и Сергей возятся на полу над портфелями, спокойно и деловито снимая последние предохранители с гранат...

Распахиваю двери для отступления. Сергей размахивается и отскакивает за угол. Я отскакиваю вслед за ним... Бомба пропищала... и замолчала.

Еще секунда тишины, и вдруг страшный нечеловеческий крик...

— А.....а.....а.....а.....Бомба...

Я, как автомат, кинул баллон в сторону буфета и общежития и побежал вниз по лестнице. На площадке мне ударило по ушам, по спине, по затылку звоном тысячи разбитых одним ударом стекол: это Дима метнул свою гранату.

Сбегаю по лестнице.

По всему дому несутся дикие крики, шуршание бегущих ног и писк, такой писк — как если бы тысячи крыс и мышей попали под гигантский пресс.

В вестибюле с дико вытаращенными глазами подбегает ко мне тов. Брекс:

— Товарищ, что случилось? Что случилось? — еле выдавливает она из себя.

— Взорвалась адская машина, бегите в милицию и в ГПУ — живо! — кричу на нее командным голосом.

— Милиция!!! Милиция-а-а!

Сергея уже нет в вестибюле. Я ерошу волосы на голове — для выскакивания на улицу в качестве пострадавшего коммуниста, кепка смята и положена в карман, пальто, плащ бросаю в клубе. Жду Диму... Второй баллон в руке наготове.

Секунда... вторая... третья...

Медленно сходит Дима... Рука — у немного окровавленного лба; лицо, однако, непроницаемо-спокойно. Не торопясь он подходит к вешалке, снимает свой плащ и одевает его в рукава...

— Ты с ума сошел... скорее... живо! — кричу ему и кидаю баллон через его голову на лестницу.

Звон разбитого стекла... и струйки зеленого дымка поднимаются выше и выше — это смерть.

Наконец, мы на улице. Направо к Кирпичному — одинокие фигуры, налево от Невского бежит народ кучей, а впереди, в шагах 30-40 от нас милиционеры — два, три, четыре — сейчас уже не скажу.

В эту минуту все плавало в каком-то тумане... Уже не говорил, а кричал мой внутренний голос:

— Иди навстречу прямо к ним!

Я побежал навстречу милиции, размахивая руками. Дима побежал за мной. Какой-то человек выскочил за нами из двери клуба — весь осыпанный штукатуркой, как мукой, обогнал нас и кричал впереди:

— У.....у.....у.....у.....

— Что вы здесь смотрите? — закричал я на советскую милицию, — там кидают бомбы, масса раненых, бегите скорее... Кареты скорой помощи... Живо!

Лица милиционеров бледны и испуганы, они бегом устремились в Парт-клуб.

Мы с Димой смешиваемся с толпой, где быстрым шагом, где бегом устремляемся через Невский на Морскую к арке Главного Штаба. На Невском я замечаю рукоятку маузера, вылезшего у меня на животе из прорезов между пуговицами на френче. Запихивая маузер поглубже, достаю из кармана кепку и набавляю шаг.

Из-под арки Главного Штаба, как ангел-хранитель, выплывает извозчик. Хорошая, крепкая лошадка — редкое исключение. У Ваньки открытое, добродушное лицо.

— На Круговой вокзал!

— Два с полтиной положите?

— Бери три, только поезжай скорее...

...Дима пьян от радости, возбуждения и удачи. Он заговаривает с извозчиком:

— Ты, братец, не коммунист?

— Нет, что вы, господин, из нашего брата таких мало, крест на шее носим...

— Молодец, ты, извозчик, хороший человек.

Потом Дима машет рукой проходящим по тротуару барышням и что-то кричит им... Довольно сбивчиво рассказывает он мне, что с ним случилось после взрыва бомбы:

— Понимаешь, когда я бросил бомбу, я смотрел в дверь — как она взорвется. Ну дверь сорвало и ударило мне по башке, вот и кровь на лбу. Когда я очухался и пошел к лестнице, как какой-то длинноволосый с портфелем под мышкой танцевал передо мной. Я ему крикнул: «Что ты, трам-тара-рам, болтаешься под ногами», — потом выхватил парабеллум и выстрелил ему в пузо... Длинноволосый схватился обеими руками за зад и медленно сел на пол, а я пошел дальше и увидел тебя в вестибюле...

Дима помолчал немного и сказал:

— А Сережка-то, верно, влип. Он ведь не знает города и вряд ли доберется до вокзала. Вот бедняга...

...Но вот и Левашов. Только вышли в дождливый теплый мрак, из-под которого тускло мелькали станционные фонари, слышим за своей спиной знакомый голос:

— Это вы, черти! Что же вы, трам-тара-рам, сговорились бежать на Кирпичный, а сами...

— Сережка! — радостно закричал Дима.

Оказывается, Сергей сел в поезд уже на ходу. Во время его бегства случилась целая эпопея: когда кинутая им бомба не разорвалась, он выскочил на улицу и уже там услыхал взрыв. Добежав до Кирпичного переулка, он свернул в него, шла суматоха, народ бежал на взрыв, какой-то дворник свистел и гнался одно время за Сергеем, но он успел замешаться в толпе на Невском и вскочил в трамвай. За 40 минут, оставшихся до поезда, он увидел, что ошибся трамваем, пересаживался на другие трамваи и, наконец, добрался до вокзала за полминуты до отхода поезда. Нечего было и думать брать билет. В поезде, во время контроля, с него потребовали штраф в размере двойной стоимости проезда. У бедного Сергея не хватило 50 копеек.

— Ну, что же, гражданин, на следующей станции вам придется пройти со мной в железнодорожное ГПУ.

— Товарищ, — взмолился Сергей, — мне очень спешно, я еду к больной матери.

Контролер был неумолим. Вдруг сидевшая напротив Сергея старая еврейка сжалилась и дала ему 50 копеек. Сергей, конечно, всеми святыми поклялся возвратить ей долг и взял ее адрес.

Какие-то силы решительно благоприятствовали нам. Ведь Сергей, не зная совсем города, спасся действительно чудом...

№ 10. Рапорт начальника штаба группы русских войск в Шандуне полковника М.А. Михайлова А.С. Лукомскому [ 25 ]

14 июня 1927 г. Секретно

Генерального штаба
Полковник Михайлов М.А.
14 июня 1927 г. №098
г. Цинанфу

Рапорт

1. В настоящей кампании Северного Китая с красным Югом текущего года в составе Шандунских армий войск маршала Чжан-Цзун-Чана принимали участие:

а) 65 дивизия (генерал-лейтенанта Нечаева) в составе 166 бригады (103 и 106 русские полки) и 176 китайской бригады;
б) 6 броневых поездов (генерал-майора Чехова);
в) конвойная сотня при маршале Чжан-Цзун-Чане;
г) Русский Авиационный отряд;
д) 2-й Конный полк выделен из 65 дивизии перед началом кампании (и сейчас развертывается в Конную Бригаду).

65 дивизия после оставления Нанькина и отхода ее вместе с китайскими частями имела общую с бронированными поездами задачу — наступление вдоль линии железной дороги от Пенгпу до Пукоу (около 200 километров) и являлась скорее десантом при бронепоездах, а следовательно, никаких особых задач не выполнила в силу своей малочисленности. 166 бригада из русских имела около 300 штыков, а 176 бригада китайская с русскими инструкторами имела около 600-700 штыков. Артиллерия, пулеметы и бомбометы дивизии за этот период не применялись (на бронепоездах есть свои), 2-й конный полк, являвшийся ее главной силой (400 сабель и 6 пулеметов «Кольт»), был на всю кампанию выделен из ее состава и находился в непосредственном подчинении маршала Чжан-Цзун-Чана. Значительно более активную роль играли 3 дивизиона бронепоездов, которые из всех русских частей и понесли наибольшие потери в материальной части (оставлено было на линии Шанхай — Нанькин 2 бронепоезда, команды вышли без потерь).

2. Генерал Нечаев, в силу полученного в боях прошлого года ранения ноги, закончившегося ампутацией части ее, в текущую кампанию не проявлял уже прежней активности и фактически находился вместе с генералом Чеховым на одном из броневых поездов.
3. Что касается подчинения 65 дивизии ЕГО ИМПЕРАТОРСКОМУ ВЫСОЧЕСТВУ, то генерал Нечаев, несмотря на мои неоднократные напоминания о необходимости реально установить тесную связь с генералом Бурлиным (выражением чего я считаю устройство сборов в Особую казну Великого Князя), не только не принял никаких мер к этому, но и до сих пор не нашел нужным возвратить 350 долларов, причитающихся с дивизии Штабу Группы за венок, возложенный в прошлом году в Пекине, от частей Русской группы на гробницу Великих Князей.
4. Начальник Штаба генерала Нечаева китайской службы генерал-майор Куклин (войсковой старшина Забайкальского казачьего войска), являющийся идейным вдохновителем его, состоит представителем Жадвойна (Жадвойн является представителем Великого Князя Кирилла Владимировича на Дальнем Востоке) и еще не так давно все собранные в Особую казну в дивизии (во время отсутствия генерала Нечаева по ранению) деньги перевел Жадвойну на нужды организации Великого Князя Кирилла Владимировича. Я настойчиво добивался устранения от командного состава всех лиц, нейтральных или не выражающих открыто подчинения Великому Князю, а генерал Куклин, наоборот, стремился насаждать при помощи генерала Нечаева своих людей.
5. В данное время пока еще нельзя сказать, что китайцы рассматривают нас как союзников в борьбе с красными, и генерал Нечаев никаких мер со своей стороны не принимал, чтобы подготовить почву, хотя шовинистические настроения китайских генералов можно использовать для этого.

Вместе с этим было бы неправильно докладывать, что он не подчинится Великому Князю. Сейчас он безусловно не пойдет с Атаманом Семеновым, так как сам мнит себя Атаманом не меньше Семенова.

Все статьи, аналогичные со статьей в «Возрождении», дают ему много шансов для некрасивой спекуляции, вредно отражающейся на русском вопросе.

Генерального штаба Полковник Михайлов

№ 11. Письмо А.П. Кутепова А.С. Лукомскому [ 29 ]

22 октября 1928 г.

Глубокоуважаемый Александр Сергеевич,

Настоящим подтверждаю получение Вашего письма от 12 с. м. Приложенную к письму сводку по Вашей просьбе при сем возвращаю.

В письме Вашем (пункт 1) Вы пишете:

По этому вопросу я хочу сообщить для Вашего сведения то, что мне известно о настроении национально-мыслящих кругов в Советской России. Там считают, что проникновение советской власти в Монголию, даже под флагом III Интернационала, в сущности есть продолжение национальной русской политики, которую вела наша дипломатия Императорского периода. Я лично в общем держусь этого же мнения. С другой стороны, в Монголии, по-видимому, не очень разбираются в разнице между большевиками и небольшевиками, и тех и других считают русскими. Мне кажется, что при обсуждении японских предложений, касающихся Монголии, следует внимательно взвесить вышеизложенные соображения, чтобы не восстановить против себя мнения национально мыслящих кругов в советской России и не повредить интересам не только большевиков но и национальной России.

Прошу Вас принять уверения в отличном уважении и совершенной преданности.

Ваш Кутепов

№ 12. Циркуляр А.П. Кутепова начальникам отделов РОВС [ 31 ]

февраль 1929 г.

Циркулярно
Доверительно

Милостивый Государь

В ближайшее время можно ожидать, что ЕГО ИМПЕРАТОРСКОЕ ВЫСОЧЕСТВО Великий Князь Кирилл Владимирович обратится к русским людям с новым призывом — следовать за Ним.

Кругами, близкими к Великому Князю, ведется деятельная работа с целью подготовить для указанного обращения благоприятную почву. Работа эта, к сожалению, ведется и среди наших военных организаций.

Имею также сведения, что Высший Монархический Совет предполагает признать Великого Князя — ИМПЕРАТОРОМ. Предположение это, как говорят, вызвало уже известное разложение в Монархической Партии и внесло среди членов ее даже раскол, причем отделилось будто бы все молодое, т.е. все наиболее активное.

Возможно, следовательно, что вперед обращения Великого Князя будет выпущено соответствующее обращение Высшего Монархического Совета.

Уверен, что Вы приложите все силы к тому, чтобы Русское Зарубежное Воинство осталось верно заветам в БОЗЕ почившего Верховного Главы, который неоднократно заявлял, что «мы не должны здесь, на чужбине, предрешать за русский народ коренных вопросов его государственного устройства».

Исходя из изложенного, прошу:

1. В случае появления указанных выше обращений незамедлительно донести мне о том впечатлении, которое они произведут на чинов Русского Обще-Воинского Союза.
2. Всех чинов Союза, признавших Великого Князя Кирилла Владимировича — ИМПЕРАТОРОМ, немедленно исключать из РОВС властью соответствующих начальников.
3. В случае признания Высшим Монархическим Советом Великого Князя Кирилла Владимировича — ИМПЕРАТОРОМ предложить всем чинам Союза, кои по данным им особым разрешениям остаются в Союзе, принимали участие и в работе Монархической Партии, немедленно уйти из последней. При отказе — исключать их из Союза на общем основании, как перешедших в «политическую организацию».

Уважающий Вас А. Кутепов

№ 13. Из инструкции А.П. Кутепова начальнику Дальневосточного Отдела РОВС А.С. Лукомскому [ 32 ]

23 апреля 1929 г.

Мои руководящие указания на этот случай следующие:

При указанном выше положении дела и без особых гарантий со стороны Китая, я считаю полезным для русских воздержаться от участия в войне между Китаем и СССР. Однако я учитываю обстановку у Вас и думаю, что такое воздержание по многим причинам будет для живущих на китайской территории невозможным. Если будет объявлен добровольный набор русских, проживающих на китайской территории, они не смогут от него уклониться. Но пусть это будут отдельные русские, а призыва или разрешения на это со стороны русских общественных организаций без особых условий дано быть не может. Я понимаю, что Ваше личное положение не позволяет Вам препятствовать образованию русских частей при китайских войсках, но призывать к организации частей Вам не следует...

№ 14. Письмо А.А. фон-Лампе Е.К. Миллеру [ 36 ]

26 октября 1933 г.

Совершенно секретно
Берлин

Глубокоуважаемый Евгений Карлович

Основываясь на постоянных и определенных указаниях Ваших и Ваших предшественников по возглавлению РОВСоюза, а также и Вашем полном одобрении тому, что после переворота 30 января с.г. в Германии я и мои друзья предложили наше содействие в борьбе против коммунистов германской власти, я в последнее время вошел в частные переговоры с представителем соответствующего учреждения Германской Национал-Социалистической партии по вопросу о совместных действиях против большевиков.

Переговоры эти состоялись по инициативе немецкой стороны. Ввиду того, что мое «дело» до сих пор не закончено и я в исправление своих обязанностей не вступал, я согласился вести переговоры, чтобы не терять времени в частном порядке.

История возникновения вопроса такова: один из моих старых друзей и давнишний работник по русскому национальному делу А.А. Давидов поделился своими мыслями (это то же, что и наши мысли) по русскому вопросу с близким ему немецким инженером, долго бывшим в СССР и правильно понявшим положение. Инженер изложил свою точку зрения на русский вопрос и способы его ликвидации как вопроса не только опасного для России, но и для Германии — в письме, адресованном непосредственно канцлеру А. Хитлеру, и последний дал распоряжение соответствующему отделу партии вопрос, задетый в письме, рассмотреть.

Референт этого отдела, которому была поручена разработка этого вопроса, вошел через посредство названного инженера в сношения с А.А. Давидовым. Последний отклонил всякие переговоры до того времени, когда я буду освобожден из заключения и смогу принять участие в переговорах.

Вам известно, что 42-дневное заключение не изменило моего взгляда, завещанного нам всем покойным Главнокомандующим Генералом Бароном Врангелем, что «русский узел будет развязан в Берлине», и потому я, с приведенными выше оговорками, согласился на переговоры. Состоялось несколько встреч в составе: референт, инженер — автор письма, А.А. Давидов и я. Мне кажется, что достигнута возможность взаимного доверия. В данный момент референт выразил настоятельное желание получить от нас по возможности разработанный план тех действий, которые мы предполагали бы желательным осуществить совместно с германскими национал-социалистами в направлении к уничтожению большевистской власти в России, как в направлении усиления при помощи немцев внутренней работы в России по всем направлениям, пока при сохранении полной тайны наших взаимоотношений с немцами, а потом и возможной интервенционной деятельности в широком масштабе уже даст Бог не в такой тайне. Думаю, что последнее будет возможно, так как взаимоотношения между Германским правительством и властью большевиков в СССР едва ли долго смогут продолжаться в том виде, в каком они находятся сейчас. Я лично не сомневаюсь, что инициатива грядущего разрыва будет принадлежать большевикам, которые своей агитации и происков в толще немецких коммунистов оставить просто не могут.

По предложениям, высказанным во время имевших место переговоров, инициатор их — референт на основании нашего плана действий сделал соответствующий доклад, который должен привести к дальнейшим нашим переговорам с представителями соответствующего учреждения Национал-Социалистической партии, после которых либо я приеду к Вам для подробного доклада Вам всего дела, либо я буду просить Вас о командировании в Берлин уполномоченных Вами лиц для ведения переговоров в окончательной форме, совместно с А.А. Давидовым и мною.

С переходом переговоров в следующую, так сказать в официальную, стадию все лица, принимающие в них участие, как нами о том было оговорено, получат гарантии в том, что с ними не может повториться недоразумение, подобное тому, которое привело к моему аресту. Это совершенно необходимо, так как хотя мы, конечно, и примем все меры, дабы сведения о переговорах не просочились в эмигрантскую массу — все же вполне гарантировать от слухов мы не сможем. А каждый слух приведет к появлению против каждого из лиц, причастных к переговорам, такого количества доносов и клеветы со стороны большевиков, что вся масса доносов против меня покажется игрушкой.

В Берлине с русской стороны никто кроме А.А. Давидова и меня о переговорах не знает. Я прошу Вас также по возможности не посвящать в них никого, кроме тех лиц, соображения которых Вам потребуются.

Письмо это я передаю моему собеседнику-референту названного отдела, он его перешлет своими средствами Вам.

№ 15. Из письма П.Н. Шатилова А.А. фон-Лампе [ 38 ]

11 января 1934 г.

<...> Общее положение и в Европе, и на Дальнем Востоке таково, что нам крайне важно выяснить вопрос: имеются какие-либо шансы на то, что нынешняя Германская власть отрешится от недоверия в отношении нас и не будет нас по прежнему считать франкофилами. Вы сами хорошо знаете, что со времени оставления нами Крыма после того, как англичане нас бросили там на произвол судьбы, а французы приняли искусственные меры к отправке нашего солдатского состава в Россию из лагерей под Константинополем, П.Н. Врангель принял для нас в отношении наших сношений с иностранными державами ясную формулу, определяющую нашу полную независимость от обязательств времен Великой войны, и заявил громогласно, что у нас не должно быть никаких фильств или фобств, а мы всегда будем с теми, кто поможет нам в борьбе с нашим врагом, врагом России.

До прихода ко власти Национал-Социалистического правительства в Германии мы не имели никаких шансов на то, что германские правительственные круги, связанные с красной властью в Москве, могут нам помочь в наших действиях против большевиков. Теперь французское правительство пошло по старому немецкому пути отношений к советскому правительству. Следовательно, теперь здесь нам не на что рассчитывать. Правда, что в отношении наших чисто беженских вопросов французы пока нисколько не изменили своего отношения полного благожелательства. Конечно, кое-какие огорчения нас ожидают и на этом направлении, но все же мы обеспечены сохранением приобретенных нами прав и преимуществ, как политические эмигранты.

Но это одна сторона, может быть, для большинства эмиграции и очень существенная; с другой же стороны, а именно вопроса нашей активной деятельности против большевиков, мы не можем здесь ни на что рассчитывать. Нам надо искать другие пути. Теперь общая международная обстановка, казалось, открывает нам только два направления. Оба они близки нам, так как интересы тех стран, куда эти направления приводят, неизбежно приводят к борьбе не только с коммунизмом у себя, но и с тем руководящим началом, которое, несмотря на ослабление своей деятельности, все же дирижирует коммунистическими партиями за границей.

Беда только в том, что нынешняя Германия все еще как будто бы стоит на позиции поддержания организаций, а не решается связать свою политику по русскому вопросу с общенациональным русским течением.

Конечно, нам невозможно содействовать расчленению России, но чисто практические соображения позволяют нам обсуждать вопросы освобождения России по частям. На Востоке этот вопрос в нашей среде мы уже разрешили и готовы содействовать образованию в какой-то форме буферного государства с русским элементом в его руководящих органах управления. На Западе этот вопрос гораздо сложнее, так как самостийные элементы, имеющиеся в эмиграции и поддерживаемые как Германией, так и Польшей, ни в коем случае не будут считать, что освобожденные от большевиков области, особенно Украина, должны иметь только временно полный суверенитет. Однако и в нашей среде украинских самостийников существуют умеренные элементы. Лично я не отвергаю переговоров с ними. Правда, это я говорю только за себя и думаю, что единодушия пока в этом вопросе со стороны наших национальных кругов да и в нашей среде я не встречу. Однако я не считал бы полезным полное игнорирование, например, Скоропадского. Напишите мне, что Вы думаете по этому поводу. Есть ли при этой нашей позиции возможность заинтересовать Германские круги.

Для Вашего сведения сообщаю, что наша активная работа в России за последнее время сделала большой успех. Нам открываются большие возможности. К сожалению, недостаток средств не позволяет развить нашу деятельность в нужном размере. Однако лицо, хорошо осведомленное с результатами работы непосредственно, заявляет, что мы могли бы перейти теперь прямо к работе по свержению власти в России. Нужны только средства <...>

№ 16. Письмо П.Н. Шатилова полковнику из штаба генерала Франко Бароссо ^[ 39 ]

3 февраля 1937 г.

Дорогой полковник!

Предпринятые по моей просьбе в Риме меры для облегчения проезда наших добровольцев по территории Испании не увенчались успехом. Ваш посланник отнесся с полным желанием помочь делу, но итальянское Министерство Иностранных дел после подписания джентльменского соглашения с Англией стремится по мере возможности не осложнять осуществления той помощи, которую Италия оказывает Национальной Испании.

Поэтому, сделав определенное заявление по части желательности прекращения пропуска добровольцев через соседние с Испанией страны, Италия отнеслась отрицательно как к пропуску крупных партий русских добровольцев через свою территорию, так и к предоставлению им возможности отправляться в Кадикс или Севилью на тех судах, на которых она отправляет Вам свою помощь.

Единственно, что удалось достигнуть Вашему посланнику, это предоставление индивидуальных виз тем русским, которые направляются в Испанию через Геную как из Франции, так и из Югославии.

Поэтому для осуществления более широкой отправки из Югославии и Болгарии необходимо заручиться помощью Германии. Для этого могут быть приняты два выхода: или же посадка этих добровольцев на какое-нибудь германское судно или пароход в Бок Котторской (Югославский берег Адриатического моря) или в Варне, или же отправление их через Германию.

Как я Вам отмечал при наших разговорах, состояние финансовых возможностей у наших добровольцев чрезвычайно ограничено. Если еще добровольцы, находящиеся во Франции, частично смогут иметь небольшие деньги для проезда через Биариц и даже через Геную, то добровольцы, находящиеся в Югославии или Болгарии, только в самых исключительных случаях смогут найти средства для оплаты всего пути до Испании.

Поэтому наша просьба к Вам, чтобы испанский поверенный в делах в Берлине попросил бы у германского правительства принципиальное согласие на даровую перевозку морем из Каттаров в Испанию или через Германию.

Кроме того, было бы желательно обратиться к германскому посланнику в (неразб. — Сост.) и просить его снестись с Берлином, чтобы германское правительство или предоставило бы возможность русским добровольцам из Югославии и Болгарии погрузиться бесплатно в Бок Котторской на немецкие пароходы или же принять их на германской границе, чтобы дальше добровольцы отправлялись уже иждивением и распоряжением Рейха.

По получении принципиального согласия германского правительства разработкой деталей условий может заняться, полагаю, наш представитель в Берлине, ген. фон-Лампе (Регенсбургер штрассе, 16).

Необходимо также в случае согласия принять наших добровольцев на германо-чехословацкой границе, просить германские власти, чтобы они дали указания консулам Рейха в Софии, Белграде и Загребе визировать паспорта тем русским добровольцам, о которых они будут осведомлены поименно нашими представителями: в Болгарии генералом Абрамовым, а в Югославии — генералом Барбовичем.

Буду очень Вам благодарен за скорый ответ.

Шатилов.

Из материалов на Е.К. Миллера, хранящихся в Центральном Архиве ФСБ России [ 40 ]

начало октября 1937 г.

Первые предложения о поддержке повстанческого движения в Советской России я получил в 1921 г., когда я был в Париже главноуполномоченным генерала Врангеля.

Ко мне пришел ген. Глазенап, по его словам, имевший какие-то связи с французским правительством, и доложил, что после развала Северо-Западной армии генерала Юденича в Латвии, в приграничном с СССР районе остались довольно многочисленные группы офицеров и солдат, с которыми он состоит в тайной связи, которые ему верят и которых он может в кратчайший срок двинуть через границу, поднять восстание среди местного населения и через три недели он будет в Петербурге — эти его конкретные утверждения я помню хорошо — если ему будет оказана необходимая для этого денежная поддержка: сумма определялась в несколько десятков тысяч франков (точно не помню цифры). На сделанный мною по этому поводу доклад генералу Врангелю я получил указание ни в какие разговоры с ген. Глазенапом не вступать, что и было мною исполнено.

Около того же времени, м. б. несколько раньше, ко мне обратился с аналогичным предложением ген. (неразборчиво. — Сост.) то ли еще кто-то, проживавший в Берлине: подобрать остатки армии ген. Юденича, разбросанные в лимитрофах, и, перебросив их через границу, поднять восстание против Советской власти. С дивизией на Петербург, да еще в такой короткий срок, как у Глазенапа, разговору не было. Ген. (неразборчиво. — Сост.) не было дано определенного ответа, но было указано держать связь с полковником Ливеном, проживавшим в то время тоже в Берлине, которому и поручено было наблюдение за деятельностью ген. (неразборчиво. — Сост.). Если мне не изменяет память, ему оказали небольшой кредит. Во что вылились действия ген. (неразборчиво. — Сост.), я не знаю, но вскоре после моего приезда в Югославию для занятия должности начальника Штаба ген. Врангеля (конец апреля 1922 г.) я узнал, что ген. (неразборчиво. — Сост.) приказом ген. Врангеля исключен из армии, по частным слухам, он из Берлина и не выезжал.

В бытность мою начальником Штаба у ген. Врангеля (апрель 1922 — июль 1923) я вполне усвоил его точку зрения, вынесенную примерно в 1920 и 1921 годах на такие выступления авантюристического характера — определенно отрицательно.

С осени 1923 и по 26 января 1930 я состоял сначала в распоряжении В. Кн. Николая Николаевича, только что переехавшего в Париж, знавшего меня еще по первым годам моей службы в Л.Гв. Гусарском Его Величества полку, коим Вел. Князь в то время (1884-1890) командовал, а после кончины Великого Князя — в распоряжении ген. Кутепова, причем с 1924г. заведовал денежными средствами. <...>

<...> За этот период 1923-1930 (январь) я поэтому никаких сведений кроме общеобывательских газетных не имел. Первые сведения о существующем или о предполагаемом повстанческом движении в СССР я получил в 1930 г.

Вскоре уж я узнал, что представитель «Крестьянской России» понимал такое «объединение» несколько своеобразно, а именно лишь для обращения к английской группе; на этом объединение прекращается, и деньги поступают в его распоряжение. На этом наши переговоры порвались с ним.

<...> Возвращаюсь к 1930 г.

Тотчас по вступлении в должность начальника Дальневосточного Отдела РОВСа генерал Диттерихс, живший в Шанхае, донес мне весной 1930 г., что по полученным из Харбина, а м. б. и из других многих расположений русской эмиграции в Маньчжурии, сведениям в приграничной полосе Сибири, т.е. Приморской области, Приамурского Края и Забайкалья началось большое повстанческое движение, которое желательно поддержать. Конечно, находясь за несколько тысяч километров, ген. Диттерихс не мог дать никаких подробностей ни о размахе движения, ни о главных деятелях; к тому же и ген. Вержбицкий был только что назначен в Харбин его заместителем и еще мало ориентировался в обстановке. Вопрос сводился к помощи восставшим и нашим контингентам на Д. В. (остатки Колчаковской армии), желающим принять участие в военных действиях, посылкой оружия и патронов или деньгами.

На мой вопрос Мих. Ник. Гирсу Председателю Совещания Послов в Париже о его мнении по поводу денежной помощи, он категорически отказал и высказал сомнение в возможности какого-нибудь серьезного успеха, а от такой операции, разыгрывающейся в таком расстоянии даже от (неразборчиво. — Сост.) центров — Харбина и Шанхая и полной неизвестности лиц, которые ведут эту операцию: личность Атамана Семенова и тогда не пользовалась доверием в эмиграции европейской, но правда имя его, насколько припоминаю, не произносилось в связи с восстанием.

Переписка с ген. Диттерихсом выяснила к осени 1930 г. — эти операции замерли, но возобновились весной 1931 г. Тем временем выяснилось, что посылка морем оружия и патронов из Европы хотя бы в Шанхай совершенно невозможна в силу тех правил, которые установлены были международными соглашениями для погрузки в европейском порту.

Таким образом, очень скоро выяснилось, что мы отсюда, из Европы, ничем помочь не можем — о покупке собственного парохода мы, конечно, и мечтать не могли. Впрочем, как потом выяснилось, эта помощь весной 1931 г. была бы уже запоздалой, так в 1931 г. если и были еще кое-какие небольшие вспышки, то скоро они были погашены и повстанческое движение закончилось.

Существует ли до сего времени эта организация, я не знаю, и не разу о ее деятельности в дальнейшем никогда ничего не слышал.

<...> Из организаций политических, эмигрантских, ведших или желавших вести какую-то «активную» работу в СССР вплоть до возбуждения повстанческого движения, я знаю и могу назвать следующие:

От имени Имперского Союза ко мне являлись, насколько помню, зимой в 1933-1934 гг. братья Стульба, любившие выступать на собраниях с зажигательными речами и бывшие ранее в каких-то других Союзах, и доложили мне, что у них в Эстонии всё подготовлено для переброски нескольких групп на Советскую территорию, в пределе бывшей Петербургской губернии для подготовки восстания. Конечно, нужны были только деньги. Просили и меня ходатайства о деньгах для них у Совещания послов. Я им отказал, не имея никакого доверия к ним, и через несколько (так в тексте. — Сост.) времени я узнал, что они вышли из Имперского Союза под давлением, а м. б. исключены. Больше всего о своей работе в СССР как чисто террористического характера по мелким коммунистам (что невозможно было проверить), так и вредительского, особенно на железных дорогах, и даже повстанческого характера громко провозглашало на собраниях и печатало в своей газете Братство Русской Правды. Что оно делало на самом деле — я не знаю. Многих из нас, и военных, и гражданских эмигрантов, удивляло, как могло Братство так открыто похваляться своими антибольшевистскими подвигами в газете, издаваемой в Берлине, в период самого действенного существования Раппальского Договора, и потому к работе и заявлениям Братства очень многие относились скептически. В частности, чинам РОВС было воспрещено вступать членами в Братство. В 1933 г. Братство закончило свое существование. Ведется ли какая-нибудь повстанческая работа в Национально Трудовом Союзе Нового

<...> Я предвижу опять упреки, что я ничего сенсационного не сказал о деятельности РОВСа: да, потому ничего такого не было. Я враг всяких бессмысленных авантюр, и за время моего пребывания в эмиграции и у других не видел еще ни одной, из которой вышел толк. Я поставил задачей по мере моих сил и невозможностей выполнить завет генерала Врангеля. Его последние слова были: «Берегите армию! Боже, спаси Россию! Кому суждено спасти Россию и вывести ее опять на ее исторический путь Великой Державы при условии благоденствия ее многочисленных народов и в первую очередь Русского народа — Вами ли, нами ли или нам всем вместе общими усилиями — это один Господь Бог знает. Но беречь армию был мой первый долг, сохранить нашу великую организацию, несмотря на разбросанность по всему свету; сохранить наши воинские взаимоотношения, несмотря на то, что прапорщик занимает место инженера, а старший капитан или полковник у него же работает простым рабочим; сохранить дисциплину, несмотря на то, что основное правило дисциплинарного устава — «не оставлять проступка подчиненного без взыскания» — отошло (неразборчиво. — Сост.) и единственным наказанием в руках начальника осталось право исключения из воинской организации, из РОВСа, который является Русской Армией, всякий начальник должен стараться сохранить в возможно полном составе, а не распылить; уберечь наших воинских чинов от морального падения, несмотря на бесконечно тяжелые условия материальной жизни, взаимной поддержкой в трудные минуты; дать отцам и матерям возможность воспитать детей русскими, несмотря на слишком частую необходимость посылать их в развращающие их французские школы — беречь армию и сохранить ее и ее сыновей для России — вот моя задача, которой я посвящал все свои силы» <...>

№ 18. Из письма Е.К. Миллера наркому внутренних дел СССР Н.И. Ежову [ 45 ]

10 октября 1937 г.

<...> Последние годы, в 1932-1933 все больше укреплялась уверенность, что положение в СССР для населения все ухудшается и неудовольствие его все растет не только вглубь, но вширь, охватывая все большие круги населения, еще недавних верных приверженцев Коммунистической власти — как Комсомол и члены Коммунистической партии; причиной тому — а) неудача первой пятилетки в части удовлетворения обыденных потребностей всей массы городского и сельского населения, б) введение системы Колхозов и в) раскулачивание наиболее работящих и крепких крестьян, г) непорядки во всех областях народного хозяйства и жизни, начиная с железных дорог и кончая школами и народным образованием; в действительности это могло привести к народному взрыву. Но начиная с конца 1936 г. постепенно стал ощущаться сдвиг во взглядах эмиграции на положении в СССР, обусловленный двумя совершенно неожиданными для эмиграции фактами:

РОВС и большинство эмиграции стоят вне политических партий, имеющих каждая свою политическую программу о наилучшем устройстве государства. РОВС, как о том громко заявлял еще Великий Князь Николай Николаевич, не предрешает государственного устройства России и ставит его в зависимость от свободно выявленной воли народа.

Таким образом, все сводится сейчас к вопросу, ухудшается ли положение населения в СССР — материальное и моральное или улучшается и в связи с этим какова будет истинная воля народа — за или против сохранения Советской власти и коммунистического режима.

В первом случае естественно ожидать в конце концов народного взрыва, когда сквозь все слои населения пройдет клич, который мы слышали в 1917 г. иногда и тот клич самым тесным образом связанный с Императорским режимом — «так больше продолжаться не может!».

В таком случае эмиграция права в своем выжидательном положении.

Если бы нам дана была возможность лично убедиться объездом обоим вместе хотя части страны в том, что население не враждебно к власти, что положение его улучшается, что оно довольно установившимся порядком в области экономической и общегосударственно-административной; и что оно не стремится в массе к перемене власти и общегосударственного порядка, одним словом, что существующее положение отвечает «воле народа», то наш долг был бы об этом сообщить эмиграции, дабы открыть новую эру возвращения русских людей в Россию, население которой получило, наконец, такое правительство и такое государственное устройство, которое его удовлетворяет и соответствует улучшению его благосостояния.

Но нужны по крайней мере 2 голоса — Кутепова и мой, чтобы эмиграция хотя бы непредубежденно поверила или по крайней мере прислушалась и задумалась бы о дальнейшем.

А там уже будет зависеть от Советского Правительства — дать желающим возможность вернуться, послать своих «ходоков» и вообще поставить возвращающихся в такие условия жизни, чтобы они не противоречили бы нашим заявлениям.

Тогда вопрос о русской эмиграции ликвидируется сам собой в течение нескольких лет, а вопрос о необходимости борьбы и взаимоуничтожения русских людей отпадет для большинства эмиграции тотчас же в самое ближайшее время.

Будучи лично знаком с председателем Международного Оффиса по Беженцам при Лиге наций доктором Хансоном, я мог бы обратиться и к его содействию для облегчения разрешения этого вопроса, стоящего непосредственно в его компетенции.

№ 19. Письмо Е.К. Миллера Митрополиту Московскому Сергию [ 49 ]

16 апреля 1938 г.

Москва, 16 апреля 1938 г.

Ваше Высокопреосвященство, с разрешения Народного Комиссара Внутренних Дел обращаюсь к Вам с нижеследующей просьбой.

Будучи длительно изолирован от внешнего мира, я особенно болезненно ощущаю невозможность посещения церкви. Условия, при которых я покинул свой дом, не позволили мне взять с собой даже Евангелие, чтение которого, особенно в настоящие дни, было бы для меня большим утешением. Поэтому примите милостиво мою покорнейшую Просьбу и подарите мне Евангелие на русском языке.

Был бы глубоко благодарен, если бы Вы нашли возможность подарить мне также «Историю церкви», хотя бы один из учебников, которым пользуются воспитанники Семинарий или Духовной Академии.

Все мое время я посвящаю чтению книг, получаемых из местной библиотеки, но был бы счастлив, если бы мог часть времени из немногих оставшихся мне лет (мне 71-й год) посвятить возобновлению и расширению моих познаний Библии и Житий Святых. Эти две книги я решаюсь просить у Вас, высокочтимый Владыко, во временное пользование на 2-3 месяца, а по прочтении обязуюсь их Вам возвратить.

Препоручаю себя святым молитвам Вашим, прошу Вас, глубокочтимый Владыко, верить чувствам искренней благодарности моей.

Вашего Преосвященства покорный слуга раб Божий
Евгений

Его Высокопреосвященству Владыке Сергию, Митрополиту Московскому

№ 20. Письмо Е.К. Миллера Н.И. Ежову [ 50 ]

27 июля 1938 г.
В собственные руки

НАРОДНОМУ КОМИССАРУ ВНУТРЕННИХ ДЕЛ СОЮЗА ССР И ГЕНЕРАЛЬНОМУ КОМИССАРУ ГОСУДАРСТВЕННОЙ БЕЗОПАСНОСТИ ЕЖОВУ

На этих днях минуло 10 месяцев с того злополучного дня, когда, предательски завлеченный в чужую квартиру, я был схвачен злоумышленниками в предместье Парижа, где я проживал как политический эмигрант по французскому документу, под покровительством французских законов и попечением Нансеновского Оффиса при Лиге Наций, членом коей состоит СССР. Я ни одного дня не был гражданином СССР и никогда моя нога не ступала на территорию СССР. Будучи тотчас связан — рот, глаза, руки и ноги — и захлороформирован, я в бессознательном состоянии был отвезен на советский пароход, где очнулся лишь 44 часа спустя — на полпути между Францией и Ленинградом.

Таким образом для моей семьи я исчез внезапно и бесследно 22 сентября прошлого года. Моя семья состоит из жены 67 лет и трех детей 38-41 года. Хотя в первые дни по прибытии в Москву я еще очень плохо соображал под влиянием исключительно сильной дозы хлороформа, мне все же ясно представлялось, какой удар, какое потрясение, какое беспокойство должно было вызвать мое исчезновение у моей жены и детей. Что я был похищен агентами Советской власти, в этом, конечно, никаких сомнений у моей жены быть не могло: пример Кутепова был слишком памятен, да и все эти 7 1/2 лет со дня вступления моего в должность председателя РОВ Союза сколько раз возникали эти опасения и разговоры, причем положение пленников Сов. власти всегда рисовалось в самых ужасных красках, что ныне должно было вызвать у жены моей худшие опасения за мою дальнейшую судьбу. Первое движение мое поэтому по прибытию в тюрьму было — дать знать моей жене, что я жив и здоров и пока что физически благополучен. Краткое письмо моей жене с этим известием я передал в начале октября допрашивавшему меня следователю. Не получив его обещания послать письмо по назначению, я в начале ноября передал Начальнику Тюрьмы при особом заявлении маленькую записку аналогичного содержания без подписи и без указания, где именно я нахожусь, прося добавить к моей записке какой-нибудь промежуточный адрес, по которому моя жена могла бы мне ответить о состоянии здоровья своего, детей и внуков.

Не получив никакого отклика на это заявление от 4-го ноября (как и на другие заявления от того же числа касательно похищенных у меня денег, принадлежащих другим лицам), я в личной беседе с Вами просил Вас настойчиво связать меня с моей женой, дабы ее успокоить относительно условий моего существования и самому получить сведения о ней и детях.

28 декабря в дополнение к личному разговору, а затем в конце марта и в апреле и моим заявлениям к Вам, я к Вам обращался вновь с этой просьбой, но никакого ответа не получил.

Прошло 10 месяцев, и я ничего не знаю о моей семье и семья моя, видимо, ничего не знает обо мне.

Я вполне понимаю, что усердие не по разуму Ваших агентов, решившихся похитить меня с нарушением всех международных законов и поставивших Вас перед «совершившимся фактом», поставило Вас и все Сов. правительство в затруднительное положение и в необходимость впредь, до нахождения приличного выхода из создавшейся обстановки, скрывать мое нахождение в СССР, но все же я не могу не обратиться к Вашему чувству человечности — за что Вы заставляете так жестоко страдать совершенно невинных людей — моя жена и дети никогда никакого участия в политике не принимали. Особенно же меня беспокоит состояние здоровья моей жены, всю жизнь страдавшей большой нервностью, выражавшейся в болезненных приступах при всяком волнении и беспокойстве. Моя жена по матери своей — родная внучка жены А.С. Пушкина, урожденной Гончаровой, бывшей вторым браком за Ланским, и унаследовала, как и ее мать, и сестры, большую нервность, свойственную семье Гончаровых... Меня берет ужас от неизвестности как отразилось на ней мое исчезновение. 41 год мы прожили вместе!

...Никогда, ни в какие эпохи самой жестокой реакции ни Радищев, ни Герцен, ни Ленин, с историей которых я ознакомился по их сочинениям, изданным Институтом Ленина и Академией, не бывали лишены сношений со своими родными. Неужели же Советская власть, обещавшая установить режим свободы и неприкосновенности личности с воспрещением сажать кого-либо в тюрьму без суда, захочет сделать из меня средневекового Шильонского узника или второе издание «Железной маски» времен Людовика XIV — и все это только ради сохранения моего инкогнито?

Убедительно прошу Вас посмотреть на мою просьбу в данном случае с точки зрения человечности и прекратить те нравственные мучения мои, кои с каждым днем становятся невыносимее. 10 месяцев я живу под гнетом мысли, что я, может быть, стал невольным убийцей своей жены и все это вследствие своей неосторожной доверчивости к гнусному предателю, а когда-то герою гражданской войны в Добровольческой Армии...

Надеюсь, что Вы найдете время ответить и на другие вопросы и просьбы, содержащиеся в моих заявлениях и письмах. Надеюсь также, что Вы отнесетесь благожелательно ко всему вышеизложенному, я — Ваш пленник — буду ждать с понятным нетерпением Вашего решения и приближающегося годового срока моего заключения.

27/VII 1938 г.

Генерал Миллер

11 мая 1939 г.

Военная Коллегия Верховного Суда Союза ССР

Коменданту НКВД СССР тов. Блохину

Пред. ВК (В. Ульрих)
Выданная личность
Иванов под № 110
Подтверждаю
н-к Внутренней тюрьмы Миронов 11.V.39 г.

Народный Комиссар Внутренних Дел Союза ССР

11 мая 1939 г.

Только лично Начальнику внутренней тюрьмы ГУГБ НКВД СССР тов. Миронову

Предписание.

Предлагается выдать арестованного Иванова Петра Васильевича, содержащегося под № 110, коменданту НКВД тов. Блохину.

Народный комиссар внутр. дел СССР Л. Берия

Арестованного Иванова № 110 Выдал коменданту НКВД 11V.39 г. Миронов Одного осужденного принял 11.V.39 г.

Блохин

№ 23. [ 52 ]

Акт

Приговор в отношении поименованного сего Иванова, осужденного Военной Коллегией Верховного Суда Союза ССР, приведен в исполнение в 23 часа 5 минут и в 23 часа 30 минут сожжен в крематории.

Комендант НКВД Блохин
Н-к внутренней
тюрьмы ГУГБ НКВД Миронов

№ 24. Письмо Н.В. Скоблима в НКВД [ 53 ]

11 ноября 1937 г.

Дорогой товарищ Стах!

Пользуясь случаем, посылаю Вам письмо и прошу принять, хотя и запоздалое, но самое сердечное поздравление с юбилейным праздником 20-летия нашего Советского Союза.

Сердце мое сейчас наполнено особенной гордостью, ибо в настоящий момент я весь, в целом, принадлежу Советскому Союзу, и нет у меня той раздвоенности, которая была до 22 сентября искусственно создана.

Сейчас я имею полную свободу говорить всем о моем великом Вожде Товарище Сталине и о моей Родине — Советском Союзе.

Недавно мне здесь пришлось пересматривать старые журналы и познакомиться с № 1 журнала «Большевик» этого года. С большим интересом прочитал его весь, а статья «Большевики на Северном полюсе» произвела на меня большое впечатление. В конце этой статьи приводятся слова Героя Советского Союза Водопьянова, когда ему перед полетом на полюс задали вопрос: «Как ты полетишь на полюс и как ты там будешь садиться? А вдруг сломаешься — пешком-то далеко идти?»

«Если поломаю, сказал Водопьянов, пешком не пойду, потому что у меня за спиной сила, мощь: Товарищ Сталин не бросит человека!»

Эта спокойно сказанная фраза, но с непреклонной верой, подействовала и на меня. Сейчас я тверд, силен и спокоен, и тихо верю, что Товарищ Сталин не бросит человека.

Не успел оглянуться, как снова прошло 2 недели со дня Вашего отъезда. Ничего нового в моей личной жизни не произошло.

От безделья и скуки изучаю испанский язык, но полная неосведомленность о моем «Васеньке» не дает мне целиком отдаться этому делу.

Как Вы полагаете, не следует ли Георгию Николаевичу теперь повидаться со мной и проработать некоторые меры, касающиеся непосредственно «Васеньки»?

Я бы мог дать ряд советов чисто психологического характера, которые имели бы огромное моральное значение, учитывая почти 2-х месячное пребывание в заключении и необходимость ободрить, а главное успокоить.

Крепко жму Вашу руку

С искренним приветом Ваш
(подпись)

№ 25. Из выводов Комиссии по делу генерала Скоблина [ 55 ]

<...>§3

§4.

<...> Организация «Внутренней линии» внедрилась в РОВС, т.е. в военное объединение, построенное по принципам воинского подчинения, вопреки первоначальному замыслу, в виде некоей тайной силы. Сила эта образовала у себя независимую от местных начальников РОВСа линию подчиненности, во главе с особым центром, ускользавшим от влияния возглавителя РОВСа.

Во-вторых, при таком ее устройстве она являлась орудием неких личных честолюбивых целей к ущербу, та. для самого возглавителя РОВСа и для общего направления жизни Воинского Союза.

В-третьих, работа в этой организации своими формами тайнодействия отравляющим образом повлияла на некоторых ее участников.

Наконец, она возбудила к себе недоверие соприкасавшихся с РОВСом национальных организаций молодежи, следствием чего явился публичный скандал «разоблачений», вредный для всей эмиграции в целом.

Польза же, которая ожидалась при первоначальном возникновении «Внутренней линии», была невелика...

По единодушному выводу Комиссии, «Внутренняя линия» должна быть упразднена <...>

№ 26. Письмо А.П. Архангельского начальникам отделов РОВС [ 57 ]

Брюссель 17 февраля 1939 г.

Циркулярно
Доверительно

Считаю своим долгом сообщить Вам о тех неполных сведениях, кои мною до сих пор получены и к пополнению которых мною приняты меры.

В 1931 г. сын генерала Ф.Ф. Абрамова Николай 20 лет (оставшийся с 1920 г. 10-летним мальчиком в СССР) будучи матросом советского флота высадился в Гамбург с советского парохода и приехал к отцу в Софию.

Двухгодичное наблюдение за ним не дало ничего подозрительного. Сам он проявлял антибольшевистское настроение и, как знакомый с советской действительностью, был привлечен к работе против большевиков. Однако с начала 1937 г. стали обнаруживаться подозрения в предательстве, и за Николаем Абрамовым со стороны нашего аппарата была установлена слежка. Естественно, что в это время он был устранен от настоящей работы. Подозрения нагромождались, но установить подлинность их, поймать с поличным не удалось. Была привлечена и болгарская полиция. Хотя все оставалось в области подозрений и косвенных улик, тем не менее летом прошлого года обо всем было доложено Генералу Абрамову, который спросил сына. Последний ответил категорическим отказом — «не виноват», но тем не менее Генерал Абрамов велел сыну уехать из Болгарии. Интерес дела, необходимость выяснить его до конца не позволяли предавать его огласке, на чем настаивала полиция.

Николай А. уехал в начале прошлого года уже по настоянию полиции и как нежелательный иностранец, и в настоящее время он вместе с женой находится в Париже.

Генерал Абрамов, собрав старших начальников, находящихся в Софии, 7 февраля «отбросив личное и руководствуясь пользой дела» рассказал все, что он знает по этому тяжелому для него делу.

К особо секретным делам РОВСоюза Николай А. никогда не имел доступа, и отец с ним этими делами не делился, а со времени женитьбы и жил с ним на разных квартирах. Отношения отца с сыном были холодные, что наблюдалось всеми.

Привлечение Николая А. к разведывательной работе сопровождалось колебаниями отца, который уступил сыну, боясь упрека в том, что «оберегает сына от опасной работы, на которую идут другие...» Несомненно, что Николай А. узнал технику работы в известной ограниченной области. Искренне уважающий Вас Подпись.

№ 27. Из статьи редактора «Часового» В.В. Орехова
«Мысли белогвардейца» [ 58 ]

январь 1940 г.

<...> Мы всегда приветствовали всякую борьбу с большевиками. Когда пишущий эти строки был в штабе генерала Франко в Саламанке, он вместе с генералом Шинкаренко пытался сделать все возможное для продления там русского дела. К сожалению, тогда международная обстановка не позволила сделать ничего или почти ничего. Представитель «Часового» при штабе генерала Франко капитан Ергин блестяще выполнил свою миссию по информации испанцев о большевизме. Общими усилиями был создан маленький славный русский отряд, но больше, увы, ничего не вышло. Да и Россия была для испанцев страной далекой и мало понятной.

Сейчас дело другое. Борьба финляндцев с большевиками в нашем представлении не только борьба за оборону финляндских границ. Сейчас поставлен на карту престиж советской власти, главное, престиж внутренний. Поражение большевиков создаст для них невыносимые условия в самой стране. Оно создаст возможность волнений в красной армии. Молодые поколения, живущие за чертополохом, ничего не знавшие, ничего не видящие проснутся и поймут, что советская бравада годна только для внутреннего употребления. Огромное количество убитых, раненых и пленных в первый месяц войны уже показало тому, кто в СССР еще способен думать, что армия III Интернационала это только войско, могущее ловить в лесах горсточки отчаявшихся польских офицеров.

Наш долг — долг русской эмиграции — принять посильное участие в борьбе с большевизмом, всегда, везде и при всяких обстоятельствах. Не надо преувеличивать свои силы: никаких армий и никаких корпусов мы выставить не можем, единственно, что можно сделать — это создать значительный русский отряд под нашим флагом, который привлечет к себе русских людей, ненавидящих советскую власть. Но мы можем помочь финнам нашей пропагандой, нашей верой в будущую справедливую Россию и борьбой всеми способами с Коминтерном. И если Финляндия захочет нашей помощи, мы должны будем вложиться в эту борьбу, памятуя, что каждая пуля против красной армии нам выгодна, каждый удар по большевикам идет на пользу России и каждая неудача Сталина — радость русского народа <...>

№ 28. Памятная записка АЛ. Архангельского правительству Германии [ 59 ]

28 июня 1940 г.

Среди военнопленных французской армии имеется известное число русских эмигрантов. Они могут быть разделены на следующие категории:

а) принявшие по тем или иным причинам французское подданство и в силу этого обязанные наравне с французскими гражданами защищать свое новое отечество;
б) не принявшие подданства, т.е. оставшиеся «апотридами» — эмигрантами с так называемым Нансеновским паспортом.

Лица этой второй категории по постановлению французского правительства были при мобилизации также призваны во французскую армию и, как честные люди, добросовестно выполняли в рядах этой армии обязанности, возложенные на них страной, давшей им приют.

Среди лиц первой и второй категории имеются:

1. чины бывшей Российской Императорской армии и Белых армий, принимавших участие в гражданской войне. Значительное большинство их входят в различные воинские организации, объединенные в Русский Обще-Воинский Союз. Они были, до известного возраста, призваны в французскую армию солдатами, не считаясь с чинами, которые они имели в Русской армии.
2. молодые люди, не принимавшие по своему возрасту участия ни в Великой ни в гражданской войне. Почти все они также объединены в различные союзы, большинство коих, разделяя идеологию Русского Обще-Воинского Союза, примыкают к нему в той или иной форме.

Являясь в настоящее время преемственно после генералов Врангеля, Кутепова и Миллера начальником Русского Обще-Воинского Союза, я считаю себя вправе и своим нравственным долгом обратить внимание Германского Правительства на положение русских, служивших во французской армии и находящихся ныне в плену, и ходатайствовать об облегчении их участи.

Мне известно, что Германское правительство вообще очень благожелательно относится к русским эмигрантам и, особенно, к военным, справедливо видя в них непримиримых врагов коммунизма.

Это благожелательное отношение особенно ярко проявилось, между прочим, и в Польше:

а) Германское Правительство разрешило русским, принявшим по тем или иным причинам польское подданство, возвратиться на эмигрантское положение.
б) Германское Правительство признало возможным освободить из плена тех русских, кои были призваны во время войны в Польскую армию польским правительством.

Эти решения Германского Правительства были по достоинству оценены, ибо в них русские усмотрели не только благородство, но и ясное понимание положения русских эмигрантов, оказавшихся бесправными за рубежом России, и несмотря на это, оставшихся верными своему долгу.

Принимая во внимание указанное отношение к русским, проявленное Германскими властями в Польше, я позволяю себе просить об аналогичном отношении и к русским, оказавшимся в настоящее время в плену в составе частей французской армии.

Облегчение участи русских военнопленных могло бы выразиться:

а) в выделении их в особые национальные группы, подобно тому, как это практиковалось и ранее.
б) в предоставлении им возможности работать по своей специальности (среди них есть немало лиц с высшим образованием и специалистов разного рода), дабы они смогли бы оказывать помощь своим семьям, ныне находящимся в очень тяжелом материальном положении; тем самым эти лица не стали бы и обузой для Германского Правительства.
в) в предоставлении возможности молодым людям продолжать свое образование или совершенствоваться по своей специальности.
г) в полном освобождении из плена лиц этого заслуживших и в этом нуждающихся. Эта последняя мера должна быть применена с осторожностью, дабы не повредить в будущем тем из них, кои в силу различных условий будут вынуждены возвратиться на жительство во Францию.

Начальник Русского Обще-Воинского Союза
генерал-лейтенант Архангельский

Глава II
ПРАВЫЕ И ПРАВОЦЕНТРИСТСКИЕ ДВИЖЕНИЯ

Содержание настоящей главы довольно пестро и не вполне однородно по своему составу, в ней представлены порой весьма далекие друг от друга организации и идеологии. Но все же существует некая общая и идейная настроенность, которая в какой-то мере объединяет всех авторов публикуемых ниже материалов. Легче всего было бы назвать такую настроенность «реставраторской», но вряд ли это справедливо — «реставраторы» в чистом виде вообще отсутствовали в реальном политическом спектре Зарубежья. Нет, правые и правоцентристы не желали восстановить Россию в том виде, в каком она пребывала до 1917 г., они хотели восстановить основы русской дореволюционной жизни, конечно же, с поправками и коррективами, диктуемыми временем. Если спроецировать героев данной главы на политическую ситуацию 1906-1911 гг., то станет ясно, что почти все они или были в действительности (как Струве, Шульгин и, отчасти, Н.Е. Марков) или могли бы быть сторонниками реформаторского курса П.А. Столыпина. Государство, нация, собственность — вот, пожалуй, как можно сформулировать девиз «столыпинцев». Кроме того, почти все персонажи настоящей главы — сторонники монархии, хотя и по-разному понимаемой (от конституционно ограниченной до абсолютной).

На организационном уровне все движения, представленные в главе (за исключением отрядов Унгерна), вступали в тесный альянс, по крайней мере, один раз — на знаменитом Зарубежном съезде 1926 г., ставшем самой значительной попыткой объединения политических сил эмиграции правого и правоцентристского толка. Попытка эта не удалась — правые очень скоро рассорились с правоцентристами, причем вина здесь лежит на обеих сторонах. После съезда возникли две группировки: Русское Зарубежное Патриотическое Объединение, возглавленное И. П. Алексинским (из более правых участников съезда), и Российское Центральное Объединение под председательством А. О. Гукасова (издателя газеты «Возрождение» — органа правоцентристов). Оба Объединения в совместных обращениях призывали к сбору средств в фонд Великого Князя Николая Николаевича, которого оба считали своим главой. Но после его смерти их деятельность постепенно затухла.

Правых и правоцентристов объединяли также последовательный, непримиримый антибольшевизм и определенные симпатии к фашизму (особенно итальянскому). Нужно, однако, отметить, что фашизм им нравился именно как антикоммунистическая сила, его антикапиталистические элементы (которые приветствовались столь разными организациями младшего поколения эмиграции, как Союз младороссов и НТСНП) правыми и правоцентристами отвергались. По словам Струве, «фашизм лишь в той мере есть явление творческое <...>, в какой <...> он духовно порывает с социализмом и коммунизмом» (Возрождение. — 1927. — 15 апр.).

Организации правого и правоцентристского направления по числу участников и по структурированности не были особенно значительными. Из первых выделялся Высший Монархический Совет (лидеры — А.Н. Крупенский, Н.Е. Марков, Н.Д. Тальберг), созданный на монархическом Съезде Хозяйственного Восстановления в Бад Рейхенгалле в 1921 г. У Совета был свой печатный орган — журнал «Двуглавый орел» и установлены прочные связи с Русской Православной Зарубежной Церковью. Ярко правоцентристским по своей идеологии являлся Русский Народно-Монархический Союз Конституционных Монархистов (лидер — С.С. Ольденбург), но его реальная деятельность почти не просматривается. Весомой правоцентристской организацией стал Торгово-Промышленный Союз (Торгпром), но его весомость основывалась в большей степени на его капиталах (в Торгпром входили такие денежные воротилы, как Гукасов, Лианозов и даже Нобель), чем на его политической активности.

Структура главы отличается от построения других глав книги, она разделена на шесть неравномерных частей. Раздел I представлен документами, характеризующими политическую деятельность членов Дома Романовых. Раздел II включает в себя тексты идейных лидеров правоцентристов (Ильин, Струве, Шульгин). III раздел показывает направления организационной работы правых и правоцентристов, центральное место в нем по праву занимают документы Рейхенгалльского съезда и Зарубежного съезда в Париже (а также документы, связанные с подготовкой последнего). В IV разделе публикуются материалы некоторых идейных дискуссий в правом и правоцентристском лагере. V раздел («Прямое действие») дает несколько примеров вооруженной борьбы против Советской власти эмигрантов, близких к правым и правоцентристским кругам. VI раздел («Перед бурей») на материалах газеты «Возрождение» демонстрирует достаточно типичные настроения правых и правоцентристов по поводу событий начинающейся второй мировой войны.

№ 1. Письмо Великого Князя Петра Николаевича Великому Князю Кириллу Владимировичу [ 62 ]

30 августа 1923 г.

Дорогой Кирилл.

Я должен, к сожалению, заявить Тебе, что не сочувствую предложению Твоему созвать семейный совет, так как он, по моему мнению, может только привести к новому доказательству в розни наших взглядов и принципов.

Верно, что Господь укажет во благовремении Народу Русскому способ, как восстановить закон и порядок Русского Государства, и ему — Народу Русскому судить, а никак не нам, может ли ему сослужить службу Дом Романовых.

Сердечно любящий Тебя дядя Петр

№ 2. Манифест Великого Князя Кирилла Владимировича. [ 64 ] ^{[ 65 ]}

31 августа 1924 г.

Нет предела страданьям Русского народа.

Порабощенный, разоренный, измученный, оскорбленный в своей Вере, наш великий народ вымирает от неимоверно усилившихся болезней и эпидемий. Ныне Россию постигло еще большее бедствие — небывалый голод. Человеческое слово бессильно выразить муки матерей, беспомощных свидетельниц голодной смерти своих детей.

Три года тому назад много миллионов наших соотечественников погибло от голода в той самой России, которая раньше имела избыток хлеба и была житница Европы. Но тогда отзывчивая, богатая и щедрая Америка и разные организации пришли на помощь погибавшему населению, и многие были спасены.

Ныне надежды на иностранную помощь тщетны, потому что безнравственная коммунистическая власть, разорив Россию, расхитив ее казну и богатства, за последние годы добывала себе золото путем вывоза за границу хлеба из голодающей страны нашей. Золото нужно коммунистам для личного обогащения, для порождения смуты во всех странах света и достиженья мировой революции.

Не взирая на ясно обозначившийся ныне полный неурожай в широкой полосе наиболее хлебородной части России, коммунисты продолжают вывозить хлеб и в сем году.

Совершенно ясно, что Америка, считая, что ее помощь послужит лишь к усилению разрушительной деятельности III Интернационала, отказывается принести новые жертвы, понимая их безнадежность.

На все Мои обращения за помощью для Русского народа, Я получаю один и тот же ответ, что при существующих в России политических условиях и при господстве над нею врага христианской цивилизации, III Интернационала, никакая помощь оказана быть не может до тех пор, пока не установится на Родине нашей правовая власть, и лишь по восстановлении в России Законодательного Порядка могут быть осуществлены уже выработанные меры и способы широкой помощи.

Пусть Русская Армия, хотя и называемая красной, но в составе коей большинством являются насильно призванные честные сыны России, скажет решающее слово, встанет на защиту попранных прав Русского народа и, воскресив исторический Завет за Веру, Царя и Отечество, восстановит на Руси былой Закон и Порядок.

Заодно с Армиею пусть всколыхнется громада народная и призовет своего Законного Народного Царя, который будет любящим, всепрощающим, заботливым Отцом, Державным хозяином Великой Русской Земли, грозным лишь для врагов и для сознательных губителей и растлителей Народа.

Царь восстановит Храмы, простит заблудших, законно закрепит за крестьянами землю. И тогда Россия получит широкую помощь от голода и спасенье от окончательной гибели, а впоследствии воссоздаст разрушенное свое хозяйство и обретет мир и благополучие.

Тяжело и трудно будет служение Царя в разоренной и расшатанной в своих устоях России. Не для личной славы, не для суетных почестей или из жажды власти вернется Царь на Свой Прародительский Престол, а для исполнения Своего долга перед Богом, Своею совестью и Родиной.

Призывая к святому подвигу освобожденья Отечества от позорного и гибельного ига, Я первый обязан исполнить в полной мере Закон и Свой Долг, отметая всякие колебания и не взирая на вынужденное в настоящее время пребыванье за рубежом отечества.

Осенив Себя Крестным знамением, объявляю всему Народу Русскому:

Надежда наша, что сохранилась драгоценная жизнь Государя Императора Николая Александровича, или Наследника Цесаревича Алексея Николаевича, или Великого Князя Михаила Александровича, не осуществилась.

Ныне настало время оповестить для всеобщего сведения: 4/17 июля 1918 г. в городе Екатеринбурге, по приказанию интернациональной группы, захватившей власть в России, зверски убиты — Государь Император Николай Александрович, Государыня Императрица Александра Федоровна, Сын Их и Наследник Цесаревич Алексей Николаевич, Дочери Их Великие Княжны Ольга, Татьяна, Мария и Анастасия Николаевны.

В том же 1918 г. около Перми убит Брат Государя Императора Великий Князь Михаил Александрович.

Российские Законы о Престолонаследии не допускают, чтобы Императорский Престол оставался праздным после установления смерти предшествующего Императора и Его ближайших Наследников.

Также по Закону нашему новый Император становится таковым в силу самого Закона о Наследии.

Наступивший же вновь небывалый голод и несущиеся с Родины отчаянные мольбы о помощи повелительно требуют возглавления дела спасения России Высшим, Законным, внесословным и внепартийным авторитетом.

Сына Моего, Князя Владимира Кирилловича провозглашаю Наследником Престола с присвоением Ему Титула Великого Князя Наследника и Цесаревича.

Обещаюсь и клянусь свято блюсти Веру Православную и Российские Основные Законы о престолонаследии, обязуюсь нерушимо охранять права всех вероисповеданий.

Народ русский велик и наделен обильными дарами ума и сердца, но впал в страшную беду и несчастье. Великие испытания, ниспосланные ему Богом, да очистят Его и приведут к светлому будущему, возобновив и закрепив перед Всевышним священный союз Царя и Народа.

КИРИЛЛ.
Дан 31 августа 1924 года.

№ 3. Заявления Великого Князя Николая Николаевича и вдовствующей Императрицы Марии Федоровны [ 67 ]

Ее Императорское Величество Государыня Императрица Мария Федоровна удостоверила меня нижеследующим письмом, которое предуказала предать гласности, что и исполняю. Список письма:

Ваше Императорское Высочество.

Болезненно сжалось сердце МОЕ, когда я прочитала манифест Великого Князя Кирилла Владимировича, объявившего себя ИМПЕРАТОРОМ ВСЕРОССИЙСКИМ.

До сих пор нет точных известий о судьбе МОИХ возлюбленных СЫНОВЕЙ и ВНУКА, а потому появление нового Императора Я считаю преждевременным. Нет еще человека, который мог погасить во Мне последний луч надежды.

Боюсь, что этот манифест создаст раскол и уже тем самым не улучшит, а наоборот, ухудшит положение и без того истерзанной России.

Если же ГОСПОДУ БОГУ, по ЕГО неисповедимым путям, угодно было призвать к СЕБЕ МОИХ возлюбленных СЫНОВЕЙ и ВНУКА, то Я полагаю, что ГОСУДАРЬ ИМПЕРАТОР будет указан НАШИМИ ОСНОВНЫМИ ЗАКОНАМИ, в союзе с ЦЕРКОВЬЮ ПРАВОСЛАВНОЮ, совместно с РУССКИМ НАРОДОМ.

Молю БОГА, чтобы ОН не прогневался на НАС до конца и скоро послал НАМ спасение путями, ЕМУ только известными.

Уверена, что ВЫ, как старейший Член ДОМА РОМАНОВЫХ, одинаково со МНОЮ мыслите.

МАРИЯ.

21 сентября
— — ———— 1924 г.

4 октября ХУАДОР

7/20 октября 1924 г.
С подлинным верно:
ВЕЛИКИЙ КНЯЗЬ НИКОЛАЙ НИКОЛАЕВИЧ.

Я счастлив, что ЕЕ ИМПЕРАТОРСКОЕ ВЕЛИЧЕСТВО ГОСУДАРЫНЯ ИМПЕРАТРИЦА МАРИЯ ФЕДОРОВНА не усомнилась в том, что я одинаково с НЕЮ мыслю об объявлении себя Великим Князем Кириллом Владимировичем ИМПЕРАТОРОМ ВСЕРОССИЙСКИМ.

Я уже неоднократно высказывал неизменное мое убеждение, что будущее устройство ГОСУДАРСТВА РОССИЙСКОГО может быть решено только на РУССКОЙ ЗЕМЛЕ, в соответствии с чаяниями РУССКОГО НАРОДА.

Относясь отрицательно к выступлению Великого Князя Кирилла Владимировича, призываю всех, одинаково мыслящих с ЕЕ ВЕЛИЧЕСТВОМ и мною, к исполнению нашего истинного долга перед родиной — неустанно и непрерывно продолжать святое дело освобождения России.

Да поможет нам Господь.

Великий Князь Николай Николаевич

7/20 октября 1924 г. Шуаньи.

№ 4. Беседа Великого Князя Николая Николаевича с бельгийским журналистом (газета «Ла Насьон Бельж») [ 68 ]

Русский народ умирает с голода, и этот всеобщий голод неизбежный результат советского режима. Не проходит дня, чтобы я не слышал призыва о помощи. Меньшинство угнетателей ненавидимо населением. Они держатся только жестокостью и полицейским режимом, жестокость которого излишне клеймить. Когда кончится это рабство? Я не пророк, но моя вера непоколебима.

В течение первых дней, последовавших за его торжеством, большевизм пользовался известный популярностью среди масс, население ему верило, но это время уже прошло. Несомненно, иностранное вмешательство быстро низложило бы теперешнее правительство, но ему не удалось бы завоевать доверия населения, — вот почему русские не могут просить или надеяться на иностранное вмешательство. Главные русские вопросы, я вас прошу особенно обратить внимание на мои слова, могут обсуждаться и разрешаться только на русской земле и в соответствии с желаниями русского народа. Сам русский народ должен разрешить свою судьбу и выбрать режим. Будущая организация России должна быть основана на законности, порядке и личной свободе. Я не претендент и не эмигрант в том смысле, который придали этим словам во время революции. Я гражданин и солдат, желающий только вернуться домой, чтобы помочь Родине и согражданам. Когда по воле Божией восторжествует наше дело, сам русский народ решит, какая форма правления ему нужна.

Кто не видит, что европейское равновесие нарушено исчезновением России, выделившейся из состава других держав? Политически и экономически Европе не хватает России. С потерей России рухнула для нее одна из опорных колонн. Будьте уверены, что экономическое возрождение последует вскоре за освобождением. Моральные же язвы, увы, потребуют больше времени, чтобы затянуться, так как лица, временно находящиеся у власти, проявили дьявольское искусство в разложении молодежи; но они не окажутся неизлечимыми для того, кто знает запас энергии и душевную доброту нашего народа.

Еще одно обстоятельство необходимо иметь в виду: если в России коммунизм вырождается, он, несомненно, развивается между другими нациями благодаря пропаганде, очагом которой является III Интернационал. Возрождение России положит конец этой преступной пропаганде, угрожающей цивилизации.

№ 5. Из писем И.А. Ильина П.Б. Струве [ 69 ]

Если Вы думаете, что там у нас был духовный застой — то Вы глубоко ошибаетесь. Нет, там была огромная адская кузница духа: молот сатаны отбирал драгоценные камни от шлака и уцелевшие под его ударами получали новый луч — черный, в своем первоначальном, белом сверкании. Без этого черного луча — все души бессильны бороться с сатаною.

Марков человек умный, волевой и патриотичный. Не необразованный, прямолинейный и очень властный. Ни у него, ни у Тальберга (член редакционного центра) нет ни духовной ширины, ни научно-воспитанной совести, ни чуткости, ни такта духовного. Помимо этого — Марков одержим (искренне, страстно, «тенеброзно») маниею антисемитизма: в основе этого у него мания преследования, с которой он не справляется или справляется редко и с трудом. <...> Таков же и Тальберг. При этом большая властность на их стороне и отсутствие властности у оппозиции редакции (Ольбенбург, Чебышев, фон Кеппен).

Всюду теперь, за каждым углом — двое, трое русских переговариваются о национально-патриотической газете; ищут деньги, строят комбинации; собираются грюндерствовать и мало думают о том, что конкуренция здесь вредна и что затонувшая баржа портит фарватер.

[1925 г.]

Сегодня мы обращаем наши помыслы к русскому национальному герою Лавру Георгиевичу Корнилову.

Пока живы люди и пока они веруют в Бога, до тех пор из их среды будут восставать герои, чтобы поднимать и нести на себе бремя их жизни. И пока жив народ, породивший такого героя, пока он жив и несет в своей душе веру в Бога, до тех пор он будет обращаться мыслью и волею к своим героям, любя их и почитая их, осмысливая их подвиги разумом и приемля их волею для подражания и продолжения.

В деяниях национального героя жизнь народа находит себе сосредоточенное и зрелое выражение.

Герой не есть безгрешный или безошибочный человек; он грешен, как и все люди; и в жизни его могут быть неудачные шаги и ошибки. Но ошибки его, как и его подвиги, суть ошибки его народа. В них — он со своим народом одно. И если он совершит ошибку вместе со своим народом, то потом он первый отходит от нее, отвергает ее, ищет новых путей, спасения, и первый принимает на свои плечи бремя беды и бремя искупления...

И народ понимает это и идет за ним. И если идет не весь и не сразу, а сначала в лице своих лучших сынов, то потом идет весь, идет по путям своего героя, вспоминая его облик, произнося его имя и слова его дела.

Герой подъемлет бремя своего народа, бремя его несчастия, его борьбы, его искания; и подняв это бремя, он побеждает, — побеждает уже одним этим, что указывает всем путь ко спасению. И победа его становится, как прообраз и как маяк, как достижение и как призыв, источником победы и началом победы для всех, связанных с ним в одно целое патриотическою любовью. Вот почему он остается для своего народа живым источником бодрости и радости; и самое имя его звучит, как победа.

Не поставлен еще национальный памятник от лица России Лавру Георгиевичу Корнилову. Но будет поставлен наряду с памятниками Минину и Пожарскому. Негде нам еще соорудить его из камня и металла. Но уже сооружен он в наших сердцах... И ныне у такого духовного памятника собрались мы, чтобы сосредоточить на его деянии наши помыслы.

Но не о жизнеописании Корнилова хочу я говорить сегодня и не о личном характере его; а глубже, труднее, священнее: о той идее, носителем и воплотителем которой он был; о лучшем достоянии его геройского духа, о том, что он носил в своем сердце и к чему он звал своею геройскою борьбою.

Эта идея больше, чем единичный человек, больше, чем подвиг одного героя. Эта идея велика, как Россия, и священна, как ее религия. Это есть идея православного меча. Идея, забытая в качестве идеи, утраченная русским сознанием, поруганная русским рассудком; но сохранившаяся в русском сердце и в русской воле.

Эта идея подвига и создала русскую белую армию: она сверкала в белых сердцах; она водила на смерть наших белых героев: и умрет она только тогда, когда Россия сойдет с лица земли.

На ней я и хотел бы остановить сегодня ваше внимание.

Одна из причин той великой беды, которая постигла нашу родину, состоит в неверном строении русского характера и русской идеологии. Особенно в широких рядах русской интеллигенции.

Эту неверность следует обозначить прежде всего как сентиментальность. Сентиментальность есть духовно слепая жалостливость, преобладание чувства над волею и обывательского «настроения» над религиозностью. Это есть беспредметная размягченность души, умеющей предаваться своим чувствованьицам, но не умеющей любить Божие дело всею душою, не умеющей решать, принимать на себя ответственность и вести волевую борьбу. Сентиментальная душа не понимает, что Бог больше человека и что «гуманность» не есть последнее слово человеческой добродетели и мудрости...

И вот, в своеобразном сочетании безвольной сентиментальности, духовного нигилизма и морального педантизма возникло и окрепло зловредное учение графа Льва Толстого «о непротивлении злу силою»; учение, которое более или менее успело отравить сердца нескольких поколений в России и, незаметно разлившись по душам, ослабило их в деле борьбы со злодеями.

Придавая себе соблазнительную видимость единственно верного истолкования Христова откровения, это учение долгое время внушало и незаметно внушило слишком многим, что любовь есть гуманная жалостливость; что любовь исключает меч; что всякое сопротивление злодею силою есть озлобленное и преступное насилие; что любит не тот, кто борется, а тот, кто бежит от борьбы; что жизненное и патриотическое дезертирство есть проявление святости; что можно и должно предавать дело Божие собственной моральной праведности...

Соблазняемые этим голосом сентиментальной морали, люди начинали верить в неприкосновенность злодеев, извлекали свои силы из борьбы и полагали свою доблесть в робкой уступчивости сатане и его человеческим полчищам; не верили в реальность зла и хоронились по щелям в час гибели родины. И опомнились тогда, когда дыхание гибели объяло их жизнь от края до края.

Неужели в страданиях не умудрились и не умудрятся русские люди? Неужели не отличат, где откровение и где соблазн? И не призван ли каждый из нас искать этого умудрения?

В поисках этого умудрения предпринял я написать исследование о сопротивлении злу силою, с тем чтобы попытаться найти верный исход и разрешение вопроса, перевернуть раз навсегда эту «толстовскую» страницу русской нигилистической морали и восстановить древнее русское православное учение о мече во всей его силе и славе... Ныне исследование мое закончено и на днях выйдет в свет отдельною книгою, которую я посвящаю «русской белой армии и ее вождям»...

И вот, первое, что мне пришлось установить в этом исследовании, это истинное значение христианской любви, непонятое и искаженное сентиментальными моралистами. Христианство учит человеколюбию. Но призывая любить человека, оно видит в нем не страдающее животное, а духовное существо, обращенное к Богу как своему небесному Отцу. Евангелие учит прежде всего и всеми силами любить Бога; и это есть первая, большая заповедь; любовь же к человеку выступает лишь на втором месте. И это не только потому, что Бог выше человека, а еще и потому, что только в Боге и через Бога человек находит своего «ближнего», своего брата по единому небесному Отцу. Любить ближнего, как самого себя, может только тот, кто нашел и утвердил в себе самом сына Божия; и только через это он может усмотреть сына Божия и в своем ближнем. И научившись любить Бога, он естественно и необходимо будет любить в других людях Его сынов и своих братьев.

Евангелие учит не животной жалости, а боголюбивому человеколюбию; оно учит одухотворенной любви. Но одухотворенная любовь есть нечто более высокое, чем обычная сострадательная гуманность, расслабляющая и того, кто жалеет, и того, кого жалеют. Одухотворенная любовь есть сила воспитывающая. Она любит в человеке его лик, обращенный к Богу, а не злодейские побуждения и поступки. Любить зло, злодея, сатану, сочувствовать им, содействовать им, объединяться с ними—противоестественно, отвратительно и гибельно. Напротив, злодей всегда нуждается в твердом «нет», в сопротивлении, которое его воспитывает, понуждает, и если нужно, то и пресекает.

Призывая любить врагов, Христос имел в виду личных врагов человека, а не врагов Божиих и не кощунствующих совратителей; для них указано было утопление с жерновом на шее. Призывая прощать обиды, Христос имел в виду личные обиды человека, а не все возможные злодеяния; никто не вправе прощать чужие обиды или предоставлять злодеям обижать слабых, развращать детей, осквернять храмы и губить родину. И потому христианин призван не только прощать обиды, но и бороться с врагами дела Божьего на земле. Евангельская заповедь о «непротивлении злому» учит кротости и щедрости в личных делах, а совсем не безволию, не трусости, не предательству и не покорности злодеям.

В обращении к злодеям христианин должен проявлять отрицающий лик любви: он не призван любить зло в человеке или содействовать этому злу. Он призван к тому, чтобы желать каждому человеку духовного преображения и просветления; но он не должен вымогать у своей души чувства слащавого умиления при виде злодейских поступков. Ему достаточно вспомнить тот великий исторический момент, когда божественная любовь в обличий гнева и бича изгнала из храма кощунственно-пошлую толпу; и вслед за тем ему надлежит понять, что все пророки, государи, судьи, воспитатели и воины должны иметь перед своими духовными очами образ этого праведного гнева и не сомневаться в правоте своего дела.

Бессмысленно и гибельно отстаивать свободу беспрепятственного злодействования. Напротив, с злодеями необходимо вести борьбу. Но не из личной вражды к ним, а из любви к Богу, к святым, к родине и к ближним. Осуждению подлежит не меч, а злые и своекорыстные чувства в душе воина. Любовь отвергает не пресекающую борьбу со злодеем, а только зложелателъство в этой борьбе. Никто не обязан, никто не призван поддерживать единение положительной любви со злодеями; напротив, все призваны и обязаны оторваться от сочувствия им и всякого соучастия с ними и противостать им на жизнь и на смерть. И горе тому народу, который утратит волю и способность к этой борьбе: он или возродит в себе эту волю, или погибнет, ибо злодеи истребят его лучших сынов, а оставшихся превратят в своих покорных рабов...

Да проснется же в русских сердцах воля к этой борьбе! Да подвигнет она всех верных сынов России так, как она подвигла, и повела, и доныне ведет русскую белую армию!

Стяг Корнилова есть стяг героической любви к родине, любви, отдающей все земные блага за национальные алтари и ставящей перед взором человека водительские образы Архангела Михаила и Георгия Победоносца ...

Именно так понимало идею любви и идею меча древнее русское православие, выговорившее это устами Св. Феодосия Печерского: «живите мирно не только с друзьями, но и с врагами: однако только со своими врагами, а не с врагами Божиими».

Именно этой любви учили нас наши иерархи и угодники; так носили свой меч русские православные цари и их верные бояре; так служили и слагали свои головы православные воины.

В этом древнем православном духе жил и боролся наш русский национальный герой Лавр Георгиевич Корнилов.

Этому духу пребудем верны и мы. В нем — наша победа; наша грядущая, верная победа... Ибо победим мы тогда, когда наш меч станет как любовь и молитва, а молитва наша и любовь наша станет мечом!..

№ 7. И.А. Ильин. Основы государственного устройства [ 77 ] [ 78 ]

Основы государственного устройства будущей России, излагаемые в дальнейшем, даны нам в трагическом опыте нашего времени. За ними долгие годы русского и общечеловеческого государственного кризиса и размышлений над ним. К сожалению, этого совершенно недостаточно для начертания хотя бы примерной конституции: ибо отсутствуют конкретные данные — пространства, времени, размера государства, состояния народного правосознания, политических, социальных, экономических и международных условий. Конституция явилась бы выводом из двух посылок: первая — принципиальные основы, вторая — конкретные данные; вывод — конституция. При отсутствии второй посылки вывод невозможен. И поэтому я ограничиваюсь тезированием первой посылки, т.е. принципиальных основ.

Мы должны исходить от того, что все государственные конструкции, идеи и лозунги за последние 20 лет омертвели, выветрились или исказились. Все подлежит пересмотру, новому рассмотрению, углубленной критике, новому содержательному наполнению. Понятия свободы, равенства, народоправства, избирательного права, республики, монархии и т.д. понимались доселе формально, в отрыве от правосознания и его аксиом, в отрыве от национальной души и национальной проблематики. Считалось, а в Европе часто и ныне считается, что свобода и равенство суть бесспорные идеалы; что народоправство есть аксиома для всякого порядочного человека, что избрание всегда выше назначения; что монархия всегда хуже республики и т.д. Исходить из этого мы не можем, как не можем исходить из бесспорности обратных положений. Мы обязаны быть эмпириками; эмпириками — духовно-правового опыта и эмпириками исторически-политической данности. Мы должны пересмотреть государственные идеалы предреволюционной интеллигенции и отбросить все несостоятельное. Мы должны отвергнуть самый способ постановки политических вопросов, — мечтательно-доктринерский, рассудочно-формальный, отвлеченно-сверхнациональный, массово-утилитарный и искательно-демагогический.

Перед нами не идеал мечты или доктрины, а конкретная задача воссоздания России; не формальное, а живое, органически-историческое, русско-наследственное понимание Государства. Нам нельзя гоняться за чужими сверхнационально отвлеченными формами жизни. Мы не имеем права строить государство на схеме классового интереса и классовой борьбы. Мы не можем исходить от избирательно-демагогических посулов.

Мы должны выговорить ныне основы русского национально-государственного бытия, не предвосхищая тех путей, на которых они будут проводиться в жизнь. Мы должны высказать то, без чего, по нашему мнению, Россию нельзя построить и России — не быть. Политика будет это по-своему осуществлять; а история будет нас судить за наши воззрения. И мы должны им это предоставить.

Итак, мы должны считаться только с двумя великими реальностями:

1. С исторически данной Россией, ее целями и интересами.
2. С верно понятыми и усвоенными аксиомами правосознания и государственности, взращенными в нас двухтысячелетним христианским опытом.

Будущее русское государственное устройство должно быть живой и верной функцией русской истории и этих христианских бесспорных аксиом, воплощая эти аксиомы не в меру утопического максимализма, но в меру исторической вместимости их ныне в живую ткань русской народной жизни.

Я не могу дать здесь систематический обзор будущего русского государственного устройства. Могу наметить лишь некоторые общие идеи для тех, кто возьмется за этот великий труд. По целому ряду вопросов я не вношу никаких предложений (напр., о сенате, о государственном совете, о второй палате, о делении и составе министерств); уже в силу одного того, что я говорю не о конституции, а об ее основных предпосылках, внося конкретные предложения только ограниченного и примерного характера.

Первое, что мы должны совершить, это извлечь идею государства и политики из той предреволюционной пошлости и из той революционной грязи, в которой эти идеи незаметно совлеклись в западных демократиях и в коммунистическом режиме.

1. Политика не есть сочетание насилия и коварства, свирепости и обмана, расчетливой интриги и массовой «наводки», честолюбивой толкотни и беспринципного компромисса. Политика не есть темное дело презренных плутов. Когда чиновник становится разбойником или вымогателем, а авантюрист или разбойник становится чиновником, то государство идет к гибели. Политика имеет совсем иные задания, совсем иной жизненный стержень, а именно: властно внушаемая солидаризация народа; авторитетное воспитание автономного правосознания; созидание национального будущего через эксплуатацию национального прошлого, собранного в национальном настоящем.

Только на этом стержне и только в меру реальной необходимости допустимы и не гибельны все хитрости, все меры прямого насилия и все нравственные компромиссы обыденной политики. Эту меру необходимости народ чует чутьем и прощает мудрому политику многое во имя основного. В политике и государственности есть нечистые стороны и дела; их нельзя отрицать; от них нельзя и зарекаться. Но именно поэтому политика требует большой идеи, чистых рук и жертвенного служения.

Вот почему необходимо высказывать, доказывать и жизненно прививать воззрение, что государственная и политическая деятельность требует не ловкого проходимца и не хитрящего интригана, но человека с религиозно и нравственно сильным характером. Она требует высокой — волевой, моральной, образовательной и профессиональной квалификации. Это дело совсем не общедоступное, не дилетантское, не уличное. Отсюда в высоком смысле слова аристократическая природа государства, значение духовной традиции, отбора характера и профессиональной подготовки. При этом аристократия мыслится не по рождению и не по сословию, а по качеству лица и воспитания. Нельзя считать желательным и допустимым выдвижение политического прохвоста только по тому, что он сумел стать угодным массе.

2. Демократия не есть самоценность и не обеспечивает сама по себе ни целости государства, ни прочности правопорядка, ни социальной справедливости, ни национального духовного расцвета. Демократия есть формальный механизм вовлечения масс в отправление власти. Это имеет свои дурные последствия и свои великие опасности. Демократия на западе спасается именно своими противодемократическими упорами и коррективами (в душевном укладе, напр., английский традиционализм и консерватизм; и в государственной машине, напр., французский бюрократизм и правление префектов). Всякая демократия есть или средство для отбора и обновления качественного слоя политиков; или же, если она этой задачи не разрешает, она есть начало распыления, беспочвенного карьеризма и беспредметного честолюбия, начало распада и гибели. На самом деле всегда правит не большинство, а меньшинство. Вся задача в том, чтобы это меньшинство выделялось верно и обеспеченно. Демократия же всегда останется стабилизацией государственного распада.

Напрасно думать, что революция готовит в России буржуазную демократию. Буржуазная особь подорвана у нас революцией; мы получим в наследство пролетаризованную особь, измученную, ожесточенную и деморализованную. При таком положении дел — строить государственную форму на изволении массы значит готовить правление черни, цезаризм и бесконечные гражданские войны с финансированием их из-за границы. Россия или создаст волевой, государственно-предметный отбор людей, или же пойдет по стопам Китая.

3. Россия жила и созидалась доселе своим могучим и здоровым государственным инстинктом. Революция свидетельствует о том, что инстинкт этот ослаб, замутился и поколебался. Революция же и восстанавливает его, пробуждая и укрепляя его своим отрицательным опытом.

Наша задача в том, чтобы преобразить этот восстанавливающийся инстинкт религиозным углублением и воспитанием на его основе крепкого, аффективно-укорененного, волевого правосознания.

При этом мы должны жизненно исходить, во-первых, от столь обострившейся во время революции потребности в порядке. Порядок же есть строгое блюдение субъективного правового статуса (своего и чужого), взаимность этого блюдения, равновесие личных правовых ячеек, социальный мир и справедливость. Итак, в основе всего: христиански утвержденная и чтимая личность и ее права.

Во-вторых, — мы должны исходить от всенародной потребности в сильной власти и в подчинении ей.

В-третьих, — от биологической индивидуализации, обострившейся вследствие революции. Эта индивидуализация ограбленной, измученной, протестующей и домогающейся правового и имущественного восстановления особи должна быть постепенно оформлена чувством собственного достоинства, волевой дисциплиной, потребностью во взаимном уважении и доверии. Все это можно описать как волевую культуру христианского правосознания.

4. Государство тем прочнее, чем более оно приближается по духу к братской корпорации, а по форме — к отеческому учреждению.

Корпорация — означает самоуправление; участие обслуживаемого гражданина в обслуживающей власти.

Учреждение — означает опеку; обслуживаемый гражданин не участвует своим изволением во властном ведении дела.

Участие и соучастие гражданина в строительстве государства драгоценно, жизненно, необходимо. Но это участие не должно колебать и разлагать единство, авторитет и силу власти. Государство всегда останется учреждением и никогда не превратится в корпорацию; но оно должно насытить форму учреждения духом корпорации. Гражданин должен присутствовать своею лояльною волею и своим уважающим признанием во всех делах своего государства, но не посредством формального голосования и не под условием его. Общественный договор должен стать живой, всепокрывающей, молчаливой и непоколебимой презумпцией правосознания, а не внешней задачей всенародного сговора при помощи арифметического подсчета голосов.

Задание России и ее нового государственного устройства состоит в том, чтобы найти именно такую форму, при которой дух братской корпорации насытил бы, форму отеческого учреждения при обеспеченном и непрерывном отборе качественно лучших к власти. Это учреждение должно быть несомо тем корпоративным духом, который оно само насаждает, оставаясь, однако, учреждением.

Государство не есть механизм состязающихся корыстей, но организм братского служения, единения веры, чести и жертвенности; такова историко-политическая основа России. Россия стала отходить от нее и сокрушилась. Россия вернется к ней опять. Фашизм не дает нам новой идеи, но лишь новые попытки по-своему осуществить эту христианскую, русскую, национальную идею применительно к своим условиям.

Именно этой идеей определяется наше отношение к идее справедливости.

Идею социальной справедливости мы, как христиане, ценим очень высоко. Но утверждаем, что она требует не равенства, а предметного индивидуализированного неравенства неравных людей. Чем больше в общественной жизни социальной справедливости и чем глубже в душах людей уверенности, что все или по крайней мере все властвующие искренно хотят и ищут ее, — тем совершеннее строй, тем прочнее государство. Но если оказывается, что бытие народа и отечества требует или потребует известной меры несправедливости, то эта несправедливость должна быть принята, понесена и покрыта духом жертвенности.

Таков исходный пункт наших соображений о будущем государственном устройстве России.

Итак, будущее русское государство предносится нам как форма порядка и жизни, не просто авторитетно предписанная, но принятая живым правосознанием возможно большего числа русских граждан. В этом мы в противоположность формальной культуре права, свойственной западу, верны завету христианства, связующего все с внутренней жизнью духа и выращивающего все из этой внутренней жизни.

Государственная форма — и устройство, и управление, и законодательство — авторитетна и гетерономна. Но этот авторитет жизнен и силен только тогда и именно тогда, когда он принят гражданами, народом — в порядке внутренне-добровольного признания, уважения, доверия, самовменения. Это начало свободной лояльности, преданности за совесть, добровольного содействия, добросовестного соблюдения законов есть крепчайший цемент государства, источник великой силы государства и власти. На протяжении всей своей истории Россия гибла и распадалась, как только обнаруживался недостаток этого; она распадалась от «кривизны» и «воровства»; и спасалась именно свободной и жертвенной аккумуляцией прямых душ. Так будет и впредь. Посему то, что подрывает эту свободную лояльность, должно устраняться из государственной формы или обезвреживаться в государственной жизни; все то, что усиливает ее, должно утверждаться, укрепляться, культивироваться.

Русский человек отзывает свою свободную аккумуляцию от государственного авторитета и органов власти, если он считает властвующего: иноземцем, иноверцем, безответственным, произволяющим самодуром, некомпетентным, своекорыстным, продажным, безвольным или трусом; возможно, что после революции к этому временно присоединится еще всякая партийность, и даже интеллигентность. Революцию русский народ пережил как засилие чужого (инородцев и иноверцев), как прямое торжество безответственности, некомпетентности, произвола, своекорыстия, продажности, предательской трусости и партийности. Свободная лояльность установится тем легче, чем вернее народ почувствует обратное течение и обратную стихию. Это не значит, что инородцы и иноверцы должны быть лишены публичных прав, но это означает, что при назначении и при выборах с этим условием массового доверия придется считаться; таким гражданам придется ограничиться до поры до времени пределами местно-национального и иноверчески-вероисповедного самоуправления.

Согласно этому будущее устройство России должно удовлетворять следующим требованиям:

1. Диктатором, вождем или монархом не должно быть лицо непопулярное или с недоброй репутацией, или иноземное, или иноверное, или бесчестное, или безвольное.
2. Формы государства не должны сильно напоминать ни дореволюционный строй, ни строй революции; во всяком случае они должны своей исторической национальностью и новизною своею, хотя бы новизною наименования, будить надежды и доверие.
3. Все органы должны быть признаны ответственными. Если это будет монарх, то ответственность должна быть организована в пределах династической корпорации перед лицом династического совета.
4. Ответственность неверховных органов должна быть актуальной, убедительной, всеобще наглядной.
5. Автономия национальных областей в смысле культурном должна быть утверждена принципиально и проведена на деле.
6. Принципу самоуправления должно быть уделено место всюду, где это осуществимо без особого вреда; в особенности же в сфере бытовой, культурной, религиозной и благотворительной.
7. Принцип законности должен проводиться неукоснительно и наглядно.
8. Неправый произвол должен караться демонстративно.
9. Равенство перед законом должно нарушаться только в сторону явной справедливости.
10. Всякое подрывание авторитета или доброй репутации органов власти должно караться в уголовном порядке, быстрым процессом. Всякая нелояльная агитация также.

Есть государственная аксиома, согласно которой власть есть волевая сила. Слабая власть — не власть, а самообман и обман. Власть не импонирующая — не власть. Власть социально бессильная — источник крушения.

Все это тем вернее и тем важнее, чем больше объем и размер государства (территория и население), чем сложнее состав государства (нации, исповедания, социальные классы), чем грандиознее его задачи.

Поэтому: организующий в России слабую власть подрывает бытие русского государства и полагает начало распадению страны. Русская государственная власть или будет сильной, или ее не будет вовсе.

Однако сильная власть не есть тем самым — ни бюрократическая, ни централизованная, ни военная, ни полицейски брутальная. Бесспорно: легче всего создать сильную власть, как произвольную, бюрократическую, централизованную, воинскую, полицейски брутальную. Но именно эти соблазны, эти легчайшие пути — могут и должны быть избегнуты.

России нужна власть сильная, но дифференцированная. Сильная, но выдержанно-правовая. Сильная, но не просто и не только бюрократическая. Сильная, но децентрализованная. Воински закрепленная, но лишь в виде последнего аргумента. Полицейски огражденная, но не преувеличивающая компетенцию полиции.

Первая основа этой силы духовно-психическая: властвующему необходим волевой заряд; сознание своей силы; сознание своей правоты и призванности; отсутствие страха перед массой; наличность творческого, национально-идейного замысла.

Вторая основа — политико-дипломатическая: независимость власти от международного или оккупационного давления; независимость власти от каких бы то ни было временщиков, закулисных группировок, тайных пленений, внутренних линий" и т.п.

Третья основа — верность воленаправления; оно должно ликвидировать уродства и бессмысленности коммунизма, снять все преграды, созданные коммунистической революцией, развязать творческую инициативу народа. Отсюда — всенародное признание, все возрастающее с течением времени.

Пятая основа — это наличность достаточного, верного и предметно действующего принудительного (полицейского, воинского и судебного) аппарата.

Наконец, шестой основой силы является формально-государственное строение власти.

Сильная власть должна быть свободна от внутренних противоставлений: верховная власть не должна противостоять никаким неверховным органам, — ни действительным (вроде «ответственного министерства», «парламента», «федерального совета», «государственного совета»), ни фиктивным (вроде «народного суверенитета»). Всякие такие противопоставления вредны, ибо подрывают силу власти.

Согласно этому верховную власть следует мыслить себе в будущей России не как подчиненную народу или законодательной палате, а как самостоятельную правовую творческую реальность, пребывающую во главе государства, возглавляющем весь строй государства.

Законодательная власть осуществляется им и теми органами, которые согласно конституции привлекаются им к этому делу. Так же обстоит и с другими властями, — исполнительной и судебной.

Формально это явится «самодержавием», юридически присущим английской короне — независимое от того, будет это самодержавие принадлежать вождю, диктатору, цезарю или наследственному легитимному монарху. Спасти Россию от внутреннего распада и внешнего расхищения сможет только такая власть, а потому она возникнет и создастся независимо от того, хотим мы этого или нет.

Но дух и жизненный строй, которые имеют насытить и наполнить собою эту диктаториальную форму, должны совместить в себе и осуществить все те черты, которые обычно восхваляются, как якобы присущие демократии, и которые в действительности сводятся к творческой самодеятельности лучших народных сил, несущих лояльное и жертвенное служение государству. России нужна не подавляющая диктатура, а пробуждающая, воспитывающая и вовлекающая. Не просвещенный абсолютизм, а полновластие лица, оформляющего подлинно аристократический всенародный отбор людей: диктаториалъная аристо-демократия или всенародно-несомое единовластие.

Это означает, что русское государство не следует представлять себе, как «дуалистический» строй. Нужно не две силы: власть палаты или народа и власть правящего главы, — а одна сила: власть правящего главы, ведущего народ, страну и все учреждения. Не должно быть никаких установлений, тягающихся о власти; если они возникнут, то это будет началом распада.

Нужно единство: глава, ведущий палату, глава, ведущий правительство, глава, ведущий армию, глава, ведущий суд, глава, ведущий самоуправление (местное и национальное). Нужно дифференцированное единство, а не кое-как склеиваемое и балансирующее множество.

Для жизненного усиления главы государства, как в смысле авторитета, так и в смысле верности воленаправления, необходимо создать при нем особый вне учреждений стоящий Совет Неприкосновенных или Совет Старейшин в составе 30 человек, который должен существовать и при диктатуре, и при монархи. Он должен дополняться посредством особого сочетания из назначения (от главы) и избрания (от палаты) так, чтобы каждый Старейшина был и назначен и избран. Полномочия Старейшины пожизненны; сместить его нельзя. Он может или сам сложить свое звание, или подвергнуться единогласному исключению из Совета (в случае особой важности, — душевное заболевание или совершение позорящего поступка). Совместительствовать Старейшина не может. Каждый Старейшина и весь Совет имеют право независимого суждения обо всем происходящем в государстве; право обращения к главе государства с советами, докладами, указаниями, ходатайствами и законопроектами (эти обращения печатаются в журнале Совета). В особенности же Совет имеет право ревизии всех учреждений и публичных дел во всем государстве; это право осуществляется отдельными Старейшинами или целыми комиссиями Совета по особому поручению последнего; о всяком таком поручении доводится до сведения главы государства.

Воплощая ту идею, которая лежала в основе ведомства Патриарха Филарета по искоренению неправды на Руси, такой совет явится в то же время защитником обиженных, живым оком главы государства, источником законодательных идей и починов, всероссийским авторитетом правды и справедливости, школой администрации, и, наконец, персональным кадром кандидатов на посты министров и наместников. Помимо этого он явится живой отдушиной для предметно-политического общественного мнения. Тем самым он не ослабит, а усилит власть, обеспечивая и укрепляя доверие народа к ней.

Далее, сильная власть экономит во времени, в пространстве, в энергии, в составе лиц и в структуре учреждений. Власть полномочная и ответственная должна присутствовать на местах. Но система центральных учреждений не должна воспроизводиться на местах (как при федеративном и сов. строе). План учреждений должен быть ясен, прост, не обременен дроблением полномочий; полномочие должно восприниматься как обязанность и должно быть неразрывно связанным с ответственностью.

Об органах самоуправления (городских и земских) будет сказано ниже в главе об отборе правящего меньшинства.

Таким образом, может и должна быть обеспечена в общих чертах сила государственной власти в будущей России. Эта сила будет столь же внешней, сколько и внутренней, имея гарантии и в государственной форме, и в народной психологии, и в воленаправлении власти.

Судьба русского государства зависит от того, удастся русскому народу или не удастся найти способ выделения к власти лучшего меньшинства.

Вопреки всем демократическим предрассудкам всегда и всюду правит меньшинство. И если демократический строй может сулить какие-нибудь преимущества — то только два: выделение правительства в процессе народной самодеятельности и привлечение к правящему меньшинству сочувствия и поддержки со стороны выделившего его большинства. Этому противостоят существенные недостатки демократического режима, а именно: отвлечение масс от творческого строительства и вовлечение их в самодовлеющее политиканство; связанная с этим растрата сил; общее голосование за пределами силы суждения; подмена публичных проблем частноправовыми вопросами и интересами; переоценка голосования как средства решения политических вопросов; подмена народа совокупностью данных избирателей и т.д.

Это означает, что надо найти способы выделения к власти лучшего меньшинства, в которых народная самодеятельность была бы использована в ее благороднейших возможностях, и при которых свободная лояльность и волевая аккумуляция на выделенное меньшинство слагалась бы легко, свободно и прочно.

Для этого необходимо прежде всего переместить в народном сознании центр тяжести с политики на жизнь духа, на строительство жизни, хозяйства, культуры; в качество жизни, труда и продукта. Римляне знали поговорку: «эдимус ут вивамус, нон вивимус ут эдамус», еда служит жизни, а не жизнь служит еде. Люди живут, трудятся и зарабатывают хлеб совсем не для того, чтобы заниматься политикой и тешить свое честолюбие. Политика, по самому существу своему, требует от человека повышенной квалификации; совершенно вредно и бессмысленно вовлекать в нее всех. Она требует знаний, воли, организационных способностей, такта, опыта. Так обстоит везде и всегда; и даже в тех государствах, которые строятся по принципу личного и классового интереса, исходя из двух несостоятельных предположений: 1. будто государственный интерес есть сумма или равнодействующая всех личных или классовых интересов и 2. будто каждый человек лучше всего знает и понимает свой интерес вообще и политически-государственный интерес в особенности.

В политике нужны люди, доказавшие свою способность мыслить от целого, организовывать и править. Чтобы находить и воспитывать таких людей, политика должна быть уведена с улицы, от газетной, кулуарной, рыночной и митинговой черни. Политика должна быть облагорожена, ее уровень должен быть поднят. Здесь придется выдержать серьезную и острую борьбу и с домогательствами европейских демократов, и с претензиями своей послереволюционной черни, руководимой партийными демагогами, и с попытками русского черносотенства влить в новый, недемократический строй свое лично-карьерное тупое, злое, классовое содержание и скомпрометировать этим весь новый поиск государственности. В этой борьбе государственно-мыслящие и спасающие силы России должны победить; иначе Россию не спасти.

В политике нужны люди, доказавшие свою способность организовывать и править, мысля от целого. Это уменье должно добываться и проявляться за пределами политики и государственного дела, в предварительных жизненных упражнениях, протекающих в иных сферах. Эти предварительные упражнения должны быть перенесены в сферу негосударственной культуры: в кооперацию, в образовательные клубы, в спорт, в торговые компании, в мелкую земскую единицу, и особенно в церковную жизнь и в профессиональные союзы. Туда же должна быть отведена и борьба честолюбий, с которыми церковь, может быть, будет бороться особенно успешно. Вокруг государственного дела должна быть создана особая атмосфера, которую можно было бы описать так: никаких преград, кроме требования качественности; всем открыто, всем доступно, кто способен; но самое дело столь трудно и реальная ответственность, связанная с ним, так велика, что за это бремя небезопасно браться и его надо скорее страшиться, чем добиваться. Итак: строгость качественного отбора и повышение реальной ответственности — вот два оздоровляющих требования для политики. С политикой должна быть связана идея стажа. Размеры этого стажа будут немедленно после революции, вероятно, довольно элементарны: однако с течением времени они должны быть крепко повышены и удержаны на высоком уровне. С политикой должна быть связана идея ранга. Большевистская революция сделала все, чтобы скомпрометировать отбор худших, реально осуществляя его в течение 20 лет. Она сделала все, чтобы вызвать в массе чувство верного ранга, чтобы заставить массу хотеть его, чуять его и искать надлежащих людей. Правление авантюриста, честолюбца, жадника, взяточника, доносчика, хама, садиста и рецидивиста — изведано русским народом жизненно и до конца. Россия захочет верного ранга. Верный же ранг определяется не сословием, не богатством и даже не образованием, но способностью души — верно и жертвенно служить, вести волею, чуять жизненную справедливость, творчески организовывать. России нужны на всех поприщах предметные политики. И надо надеяться, что пробуждение и укрепление христианского чувства поможет этому сортированию и выделению людей по предметности из сердца и воли. Бре-ние, возложенное русскому народу на глаза, исторически беспримерно; он промоет свои глаза и прозрит.

Государственная форма должна помочь ему осуществить свое видение и выделить лучших. Обычная, формальная избирательная процедура этому требованию не удовлетворит и проблему не разрешит, — ибо она отыскивает по принципу личной заинтересованности людей выгодных и угодных массе, а не людей ценных и необходимых государству и народу в целом. Она представляет гражданину голосовать из его собственного, в нем самом заключенного жадника и подлеца; к этому жаднику и подлецу обращаются демагоги с подходящими аргументами, карьерист апеллирует к деморализованному избирателю и конец венчает дело самым малодостойным образом.

Я думаю, что в России придется обратиться к новой системе выборов, в которой самый способ избрания будет обращаться к благородно-гражданственным сторонам участвующих в избрании людей.

Ввиду этого активное избирательное право не может быть всеобщим. Оно должно быть связано с известным стажем и рангом, критерии коего должны быть, с одной стороны, отрицательными (непорочность уголовная, политическая, по суду чести), с другой стороны, положительными — возрастной стаж (не моложе 30 лет); образовательный минимум; известный срок общественного (неполитического) стажа; наличность известной хозяйственной или общественной премированности; орденское отличие; или же простая корпоративная рекомендация, проведенная с повышенным кворумом (предоставление всем зарегистрированным корпорациям права выдвигать лучших людей в государственные избиратели, без права отвода сверху).

Имущественный ценз не должен иметь решающего значения по соображениям предметности и социальной справедливости. Вопрос мужского и женского пола тоже должен быть снят. Вопросы вероисповедный и национальный должны быть учтены на местах в смысле процентной квоты, дабы ни одно вероисповедание и ни одна национальность не имели оснований жаловаться на засилие других.

В этих пределах активное избирательное право должно быть равным (один человек — один голос) по соображениям предметности и социальной справедливости.

Выборы должны быть двустепенными, во-первых, для того, чтобы сосредоточить и усилить предметный отбор в избирательной коллегии первой ступени, которая должна иметь возможность изыскивать людей с повышенной и реальной квалификацией; во-вторых, для того, чтобы сократить демагогию; в-третьих, для того, чтобы придать особый вес заключительной процедуре, о коей ниже.

Выборы в обеих инстанциях должны быть не тайными, а открытыми, за подписью. Всякое давление на избирателей, сверху или снизу, в порядке подкупа или угрозы — уголовно наказуемо. Избирательный бюллетень должен быть непременно письменным и обоснованным, с указанием на достоинства избираемого лица. Бюллетени протоколируются, переплетаются и подлежат по окончании выборов напечатанию во всеобщее сведение. Голосующий необоснованно, продажно, криво или лукаво должен быть уверен с самого начала, что его поступок будет вынесен на суд общей гласности.

При выборах в избирательных коллегиях пассивное право должно быть связано с повышенным стажем (во всех отношениях).

Заключительная избирательная стадия должна протекать так. В каждом наместничестве наместник назначает полный состав членов государственной палаты, по своему усмотрению, как из лиц, входящих в избирательную коллегию, так и из других; из этих лиц избирательная коллегия избирает от себя половину, утверждая и скрепляя назначение избранием. Избирательная же коллегия выбирает помимо того от себя тоже полный состав членов палаты, не непременно из среды самих избирателей. Наместник обязан половину из них утвердить, отводя другую половину и подтверждая акты избрания своим утверждением.

Отсюда возникает соревнование между правительством и избирательной коллегией: обе стороны соревнуются в создании наитруднейше опорочиваемого другой инстанцией списка кандидатов. Это побуждает избирателей и наместника выбирать предметно, людей дела и служения; все уйдет в поиски объективно достойных, объективно убедительных кандидатов. Каждый кандидат проходит две инстанции, каждый получает две санкции. И таком образом разрыв государства на две стороны — власть и народ, — разрыв, углубляемый теорией и практикой народоправства, — залечивается, сращивается, исчезает. Избирание перестает быть чисто арифметической игрой, прикрывающей лукавую, непредметную борьбу людей; тайна голосования отпадает и не укрывает ни интереса, ни обмана, ни продажности. Государственная форма ищет единства и солидарности: она побуждает и власть и народ создавать единое общее дело и жить в атмосфере предметной политики, а не беспредметного политиканства.

Все это должно сопровождаться культивированием во всей стране, во всех отраслях жизни предметно-качественного ранга, выделяющего и венчающего достойных. Народу должно систематически внушать, что во всем есть лучше и хуже, объективно лучше и объективно хуже, и что объективно лучшее премируется во всех отношениях, — доходностью, отличием, уважаемостью и расширением публичных полномочий.

Особенное значение надо придать обновлению идеи политической партии и соответствующему регулированию партийной жизни.

Партия не может и не должна быть сговором частных лиц на предмет захвата государственной машины и эксплуатации ее в свою пользу.

1. Партии допускаются и регистрируются. Но не все партии. Регистрации подлежат только те, которые представляют программу, исходящую из идеи целого и направленного ко благу целого. Ни одна классовая или профессиональная партия не подлежит регистрации: ни крестьянская, ни рабочая, ни торгово-промышленная. Должен быть представлен план общенародной политики и общенародного хозяйства, план компетентно продуманный и серьезно обоснованный, рассчитывающий на сочувствие всех граждан; ибо партия от партии отличается пониманием общенародного блага, а не предпочтением одного социального класса другому.
2. Никакая партия, как таковая, не может и не должна рассчитывать на захват власти по большинству голосов. Напротив, — партийная принадлежность должна скорее затруднять политическую карьеру, чем облегчать ее: ибо назначению на ответственный пост должен предшествовать обязательный выход из партии, — не в смысле изменения воззрений, а в смысле полного освобождения от партийной дисциплины и партийного образа действий. Выдвигать лучших людей в качестве публичной рекомендации правительству могут все зарегистрированные корпорации, а не только партии. Народное представительство мыслится нам как творчески-инициативное и совещательное установление. И наконец, самая система выборов такова, что партийные люди всегда будут рисковать отводом сверху или снизу. И потому мажоризирование избирательных коллегий или палаты утрачивает свой интерес: оно не ведет к власти и это должно быть отчетливо оговорено в конституции. Вверх должно вести качество лица и его дел, предметность его воли, сила его духа, верность его совести; — и не партиям дано распознавать эти свойства людей.

России нужен не партийный политик, а предметный. И только он сумеет собрать вокруг себя социальную силу, на которую он мог бы опереться.

По-видимому, эта новая социальная опора русской государственности будет постепенно отбираться из следующих кругов:

№ 8. П.Б. Струве. «Подлинный смысл и необходимый конец большевистского коммунизма» [ 88 ]

апрель 1924 г.

По поводу смерти Ленина.

Когда умер Ленин, мне приходилось почти со всех сторон встречать какие-то большие ожидания, связанные с этим фактом. Я этих ожиданий не разделял и оказался прав.

Смерть Ленина, сама по себе, решительно ничего не изменила в положении вещей в России. Это неудивительно. Реально и личность и значение Ленина были вовсе не те и не такие, какими их представляли себе коммунисты и еще более враги коммунистов.

В истории есть два вида значительных людей. Одни таковы в силу своего личного содержания, которым они налагают на исторический процесс свою печать. Другие выражают лишь какую-то большую историческую, добрую или злую, стихию, являясь ее исполнителями и орудиями. Первые люди всегда лично значительны, ибо они сами содержательны, самобытны. Вторые представляют комбинацию каких-то личных свойств, которую можно в известном смысле назвать одаренностью, с силами исторической стихии.

В Ленине перед нами второй случай. Его идейное содержание было неоригинально, и в своей существенной неоригинальности он, как ум, был лишен даже какой-либо одаренности. Все его умственное содержание это — марксизм в его внутренне противоречивом, логически и объективно несостоятельном, варианте. Но этот скудный и плоский ум был наделен огромной и гибкой волей, не только безоглядной, но и совершенно бесстыжей. Всякой сильной воле присущ более или менее значительный гипнотизм, некая степень неотвратимой заразительности. Воля Ленина была заразительна, и она, вместе с его «революционным» содержанием, соединившись с волнами разбуженной и разнузданной темной исторической стихии, привела к торжеству коммунистической революции.

Воля политического деятеля не есть просто натиск и напор. Она есть всегда упор, она всегда способна осуществлять и на самом деле осуществляет «обходы». Ленин был мастер тактики вообще и «обходов» в частности. Я сказал однажды, что в Милюкове нет ни грана Ленина, но в Ленине сидит нечто от Милюкова. Это значит, что Ленин, будучи революционером, был тактиком. Эта комбинация революционера и тактика, вообще говоря, морально весьма трудная, осуществлялась в Ленине с полной, я бы сказал, артистической легкостью. Ленин был абсолютным аморалистом в политике и потому ему было легко быть таким превосходным и успешным тактиком.

* * *

Но именно такой человек и мог напоить своим ядом и оседлать народную стихию. В стихии этой огромную силу с 1917 г. возымели всегда тлеющие в человеческой природе искры и семена злобы и ненависти, предательства и хамства. Как ловкий тактик, Ленин со своими «товарищами» разжигал эти искры, в то же время всю силу своей воли и все могущество своего подпольного гипнотизма направляя на организацию власти . Палач и лукавец, революционер и тактик в одном лице, Ленин был великим органическим властолюбцем.

К власти вообще, и особенно в эпохи социальных и политических бурь, органически призваны только те, кто власть любят и жаждут ее. Властолюбие было у Ленина подлинной стихией его существа. Вся его личность была объята этой похотью. В этом страшном властолюбии была его сила, как политического деятеля и организатора партии.

Смерть Ленина не изменила и не могла ничего изменить в положении вещей в России. Это вытекает вполне естественно из реальной личности Ленина и основанного на ней реального значения его деятельности, как мы их обрисовали выше. Смерть Ленина если что-нибудь и изменила в положении вещей, то лишь в том смысле, что она еще больше, чем то было раньше, легендой о Ленине закрыла Ленина действительного.

* * *

Легендарный Ленин есть порождение глубокой монархической потребности, живущей во всяких массах вообще и тем более в сырых, детски наивных русских народных массах, с их нарушенным душевным равновесием, с их повышенным до болезненности воображением. Легендарный Ленин, вырастающий в «Красного Царя», есть социально-психологическое явление, подобное «самозванцам» XVII и XVIII вв., столь же уродливое и столь же причудливое.

Коммунистическая партия тщится народную легенду о Ленине превратить в настоящую пристойную (а если угодно совершенно непристойную) коммунистическую «традицию» и, при помощи легенды, эту традицию прочно внедрить в народное сознание. Здесь возникает для коммунистической партии труднейшая задача, чреватая огромной борьбой и великими неожиданностями и опасностями. Ибо не может подлежать сомнению, что легендарный Ленин есть какая-то не только причудливая, но и прямо фантастическая проекция реального основателя коммунистической партии в душах людей, которые никогда не были и не будут коммунистами, ниже социалистами, никогда не были и не будут интернационалистами. Проекция, или призрак Ленина либо станет, как я сказал, «пристойной» коммунистической традицией и тогда потеряет свою ему сейчас присущую национальную соль, либо обратится против этой традиции и тем самым против коммунистической партии. В лице ленинской легенды большевизм может стать против коммунизма.

* * *

Я бы хотел еще отметить одно соотношение, существенное для исторического понимания большевистской революции и для политического осмысливания всего нами пережитого. В успехах и победах большевистского коммунизма огромную, можно сказать, решающую роль сыграло наше неверие в успехи коммунизма, наша неспособность и нежелание считаться с их возможностью и вероятностью. Ленин пришел к власти потому, что враги коммунизма не верили ни в его успех, ни, еще менее, в прочность этого успеха. В этом неверии, в этом «нечутком сне» и в этом невнимании к опасности большевизма со стороны его противников — самая главная ошибка, великое историческое заблуждение и, если угодно, преступление антибольшевиков. Это значение неверия, которое было и непониманием, а тем самым известным пониманием, опровергает те трафаретные исторические объяснения, которые, если можно так выразиться, рационалистически исключают человеческую ratio, разум, или ведение, а также человеческое недомыслие и неведение из ряда «творящих» или «определяющих» историю сил. Летом 1917 г. коммунистическому большевизму с относительной легкостью и с огромными шансами на успех не только главы правительства, сперва кн. Львов, а потом и Керенский, но, что еще более существенно, частные лица в порядке революционной инициативы могли нанести разительный и уничтожающий удар. И если они этого не сделали, то только потому, что не верили в силу и прочность коммунистической революции и не учитывали ее значения для всего будущего страны.

* * *

Независимо от вопросов, чем был реальный Ленин, какой смысл имеет легенда о Ленине и во что в истории обернется легендарный Ленин, ставится вопрос о подлинном смысле большевистской революции и утвержденного ею коммунистического владычества.

Коммунистическая власть раскрыла этот смысл в действии, глубоко символическом.

Санкт-Петербург, иначе град Св. Петра, иначе Петроград переименован в Ленинград.

В этом символическом действии, сочетающем в себе дерзкую святотатственность с подлейшим и глупейшим хамством, сказано о деле Ленина самое главное и самое важное.

Ленин, как вершитель и организатор коммунистического интернационала, оборвал традицию и разрушил дело Петра Великого, отбросив Россию, как государство, в XVII в. И сделал он это разрушительное дело сперва при явной поддержке внешнего врага, ведшего с нашим государством войну, а потом при более или менее откровенной или прикровенной поддержке того же дела всеми враждебными нам внешними силами.

Делом Ленина явилось умаление и расчленение Державы Российской. Ленин использовал безумие русских народных масс для того, чтобы на алтаре мировой социальной революции заклать Россию. Ибо, что ему было до России, он ведь не Петр, который, находясь в опасности плена, призывал Сенат думать не о Петре, а о России?!

В этом «призвании» Ленина к разрушению России и ее могущества — ключ к «признанию» русских коммунистов буржуазным миром. Локализованная Россией социальная революция, социальная революция как болезнь одной только России, на руку тому миру, который враждебен могущественной и здоровой России, который целые столетия ненавидел ее, творя о ней ядовитую легенду.

Но в этом деле, т.е. в коммунистическом разрушении России и в его «признании» внешним некоммунистическим миром, есть своя собственная разрушительная для разрушителей логика. С одной стороны, на разрушении нельзя ничего построить, а с другой стороны, те, кто проповедуют, творят и поощряют разрушение, и не могут ничего строить. Они только притворяются строителями. Нельзя было произвести коммунистическую революцию в России только для того, чтобы превратить Россию в колонию для буржуазной Европы, управляемую в ее и в собственных интересах коммунистической партией. Действительный Ленин, творец Брест-Литовского мира и погромной демобилизации России в разгар войны, может превратиться в легенду о Ленине как «Красном Царе», но «коммунистическая партия» не может, без великого сдвига и разительного переворота, превратиться в националистическую легенду о самой себе.

А между тем у владычествующего над Россией коммунизма есть наследник и преемник, которого никакими ни заклинаниями, ни «признаниями», ни даже «демократиями» нельзя ни отвести, ни покорить. Это стихийный, в унижениях, страданиях и муках рождающийся и возрождающийся русский национализм.

Разве не примечательно и не замечательно, что коммунисты, преследуя своих врагов, походя обвиняют их в «государственной измене» и «шпионаже»? Люди, рожденные от пломбированного вагона и духа Интернационала, этими обвинениями сами готовят суд и гибель и себе и своим воистину похабным инициалам С.С.С.Р. Вопреки своей воле, и они теперь вынуждены проповедовать и, пожалуй, даже исповедовать национализм, т.е. то начало, попрание которого, сознательное у одних, животное у других, составило содержание большевистско-коммунистической революции.

Какая же «партия» сменит коммунистов, не в порядке призрачной эволюции, призываемой и, может быть, пестуемой иностранцами, а в той Божьей грозе и буре, которая неотвратимо должна прийти для России?

У этой «партии» есть только одно имя: русская. И как русская, она не будет партией.

Апрель 1924 г.

№ 9. П.Б. Струве. «Дневник политика» [ 90 ]

<...> В одном из последних номеров «Прагер Прессе» (от 20-го декабря) я читаю филиппику достопочтенного и добродетельного английского социалиста, члена парламента Филиппа Сноудена, призывающего мир к борьбе с коммунизмом, как с врагом индивидуальной свободы и демократического государства. Коммунизм есть открытая и последовательная проповедь насильственной революции против демократии, как «буржуазного строя» — во имя «диктатуры пролетариата».

Призывая культурный мир — бороться с коммунизмом, Сноуден в то же время, как социалистический Манилов, уверяет этот мир, что «социалистическое» движение «вполне вооружено» против коммунистической заразы, и убеждает правительства — как можно меньше «вмешиваться» в эту мирную борьбу.

На того, кто посмотрел в глаза русскому опыту, такие социалистические увещания не могут производить ни малейшего впечатления. Мы, проделавшие этот опыт, хорошо понимаем, что с грозной духовной и социальной опасностью коммунизма может бороться не социалистическая маниловщина, а только самое напряженное сосредоточение охранительных сил внутри каждого отдельного государства и сознательное и планомерное объединение всех отдельных государств против этого общего врага государственности и культуры.

Сноуден утверждает, что «демократия сейчас угрожаема с двух сторон, двумя движениями, которые в своем существе одинаковы — коммунизмом и фашизмом, которые одинаково отвратны демократическому инстинкту».

В этом суждении выражается величайшее ослепление и заключается грубейшая ошибка. Как бы критически не относиться к фашизму, к его отдельным проявлениям и приемам, — он есть спасительная, даже для демократии, реакция против коммунизма, он есть великое охранительное движение, сильное и замечательное тем, что консервативные соки и силы оно ищет и извлекает из народных глубин.

Мир должен сомкнуть свои ряды — против коммунизма и всего, что ведет к нему.

№ 10. П.Б. Струве. «Дневник политика» [ 92 ]

Анри Видаль вспоминает в Фигаро (в номере от 4 мая) о статьях знаменитого французского историка Мишле, в которых тот отождествлял Царскую Россию с коммунизмом и исступленно нападал на эту историческую Россию.

Мишле плохо, вернее, совсем не знал России и об ее истории имел тоже понятие, более чем слабое.

Он видел коммунистическую Россию в — «царизме». Но сейчас перед всем миром обнаружилось, что этот ославленный «царизм» был на самом деле плотиной и против самородной дикости, и против привозного безумия. Да, Россией современной овладел и над нею еще властвует коммунизм, но это чудовище есть вовсе не порождение русской государственности, а ужасный плод прививки западноевропейских ядов к молодому, не окрепшему духовно-политическому организму русского народа, силы которого еще не перебродили. <...>

№ 11. П.Б. Струве. «Дневник политика» [ 94 ]

<...> Большевистская власть не может ни превратиться, ни перейти в какую-либо русскую власть без «разительного переворота». <...> Но если бы она могла измениться в порядке реформ, то мы предложили бы такой каталог первоочередных реформ:

1. Восстановление имени «Россия» вместо СССР.
2. Равенство всех перед законом. Это означает полную отмену классовых ограничений и привилегий и, в частности и в особенности, отмену политических и иных привилегий коммунистической партии.
3. Свобода печати в пределах русского закона 1905 г.
4. После отмены привилегий коммунистической партии устройство свободных выборов в центральное и местные представительные учреждения.
5. Полная безоговорочная приостановка всяких преследований и ограничений т<ак> н<азываемых> эмигрантов, т.е. то, что обычно зовется полной политической амнистией.

Когда-то в разговоре с главой одного европейского государства пишущий эти строки сказал, что при условии осуществления таких реформ какой-либо сидящей в России властью патриотическая эмиграция сможет прекратить гражданскую войну с большевиками и открыто вернуться в Россию.

Ибо только при таком условии Россия перестанет быть объектом чужой и чужеродной власти Коммунистического Интернационала. Но это, конечно, возможно на самом деле только в порядке разительного «переворота», т.е. революционным путем.

№ 12. П.Б. Струве. «Дневник политика» [ 95 ]

Мы не думаем, чтобы наше время было какой-то новой эпохой невиданной еще «идеократии». Всегда во все времена лица, и индивидуальные, и коллективные, облекали свои стремления в идеи и, наоборот, идеи искали для своего воплощения живых личных носителей, опять-таки и индивидуальных, и коллективных. Одни люди бескорыстно творили идеи, другие активно их захватывали и творчески себе присваивали, третьи старательно ловились на эти идеи.

Так будет и впредь.

В будущей России мне видятся только две творческие, влекущие и построяющие идеи.

Это, во-первых, идея национальная. Интернационализм, глупый и нудный, бессмысленный и бесстыдный, большевистской революции как-то выковывает в русских душах и там, во Внутренней России, и здесь Зарубежом, новый, упорный и кряжистый национализм, во многом еще требующий выправки и шлифовки, но бесконечно драгоценный, органический и плодотворный. Все жизнеспособные партии в будущей России будут так или иначе национальными, и самая сильная из них, быть может, так и назовет себя прямо и просто — русской партией.

Во-вторых, это — идея крестьянская. С 1861 г. для всех мыслящих людей стало ясно, что Россия не может не быть, так или иначе, крестьянским царством. Освобожденная от коммунистического гнета Россия будет стоять под знаком крестьянского аграризма. И потому, может быть, самая сильная из будущих партий Великой России будет та, которая называя себя русской, будет по своему составу и корням партией крестьянской.

Как крестьянская, или земледельческая, эта партия выставит простые и ясные, бесспорные пункты ближайшей экономической программы:

1. Обильное и дешевое снабжение крестьянства промышленными товарами.
2. Хорошие цены на сельскохозяйственные, т.е. крестьянские, продукты.
3. Дешевый железнодорожный тариф для людей и грузов.

Как партия национальная, она прежде всего потребует:

1. Сильной национальной, а не партийной власти.
2. Суда правого, скорого и милостивого.
3. Национального образования и воспитания, и
4. Полного воздержания государственной власти от вторжения в дела совести и веры.

Экономическая программа национальной крестьянской партии будет означать отрицание и коммунизма, и социализма, которые в России не могут не быть построены на прямой и бесстыжей эксплуатации крестьянства.

Ее политическая программа будет означать отрицание всякой, с позволения сказать, «идеократии», т.е. подчинения большинства народа, или нации правящему меньшинству из каких-то милостивых государей с их излюбленными идеями и идейками.

Позволю себе думать, что русская партия, национальная и земледельческая, есть идея гораздо более жизненная и творческая, чем евразийская «идеократия», или, выражаясь по-русски, но несколько «зоотехнически», евразийский отбор.

Освободившее себя от коммунизма крестьянство будет знать, кому вручить и поручить власть не над страной, а в стране.

№ 13. Из статьи П.Б. Струве «Воин — вождь». Памяти Великого Князя Николая Николаевича [ 96 ]

Следует сказать правду: личность, роль, призвание Великого Князя не были ни поняты, ни достаточно оценены Русским Зарубежьем. «Слева» отнеслись к нему не только недостаточно, но и неразумно — враждебно, по какой-то закостенелой тупости, которая неспособна ни относиться справедливо-исторически к прошлому, ни спокойно-реалистически презирать в будущее.

«Справа» не сумели понять именно объединительной роли и объединяющего призвания Великого Князя и вместо того, чтобы его всемерно поддержать в этом значении и в этой миссии, стали его «монополизировать», как якобы выразителя определенного политического направления.

И то, и другое было политически — неразумно, шло во вред тому русскому делу, которому Великий Князь на склоне лет, в условиях исключительно трудных вообще и вдвойне трудных для него, как члена Императорского Дома и Главнокомандующего Великой Русской Армии, так самоотверженно и так обдуманно решил служить. <...>

№ 14. В.В. Шульгин. «Взгляд и нечто» [ 97 ]

Комната в посольстве... Роскошный ковер на всю комнату. Красивый стол, мрамор с золотом... камин.

У камина нас двое. Один бегает по комнате, я лежу в кресле. Он говорит:

— Да... и с этой точки зрения... поймите меня... я хочу, чтобы вы меня поняли... что?

— Ничего... я вас слушаю...

— Мне показалось, что вы не согласны... Моя мысль до вас не доходит... То, что вы говорите, неважно... неинтересно... А меж тем именно вы были правы...

— Когда?

— Тогда... когда вы приехали от большевиков... в июле, в Севастополь...

— Что я говорил?

— Вы говорили... это очень трудно формулировать... вы указали... вы рассказали... что под этой... корой... этой оболочкой советской власти... совершается процесс... процессы стихийные... огромной важности... ничего не имеющие общего... с ней... с корой... с властью... с большевизмом. Процессы, которые у нас не поняли... к которым мы даже не присматривались...

— Конкретнее!

— Конкретнее?.. конкретнее — я теперь знаю... Для меня не может быть сомнений... У меня есть свидетельские показания... которым я не могу не верить... Я знаю, что война с Польшей вызвала движение, национальное движение... подъем...

— Нет... в Москве было больше... Был подъем... во всяком случае, было изменение психологии... Было... быть может, первое признание совпадений путей... и мы, мы этого... недооценили... что?.. вы согласны со мной?..

— Да... пожалуй... Но разве вы не замечали, что давно уже — давно уже наши идеи перескочили через фронт.

Знаете этот романс или стих, ну что-то в этом роде? Он сказал ей: «Не надо, не нужно, не должно...» Мы поставим препятствия и сделаем все, чтобы этого не было. Но если «против воли моей, против воли твоей» это будет, значит, «так в высшем решено совете...». Я говорю вздор, но все-таки это имеет отношение к делу... «Против воли моей, против воли твоей» наши идеи перескочили через фронт... И это так было. Прежде всего, мы научили их, какая должна быть армия. Когда ничтожная горсточка Корнилова, Алексеева и Деникина била их орды, — била потому, что она была организована на правильных началах — без «комитетов», без «сознательной дисциплины», т.е. организована «по-белому», — они поняли... Они поняли, что армия должна быть армией... И они восстановили армию... Это первое... Конечно, они думают, что они создали социалистическую армию, которая дерется «во имя Интернационала», — но это вздор. Им только так кажется. На самом деле, они восстановили русскую армию... И это наша заслуга... Мы сыграли роль шведов... Ленин мог бы пить «здоровье учителей», эти учителя — мы... И это первая наша великая заслуга... Злые силы, разрушившие русскую армию в 1917 г., мы заставили со всей энергией, на которую они способны (а ведь они самая волевая накипь нации), мы заставили работать по нашим предначертаниям на воссоздание нашей русской армии... Мы учили их не рассказом, а «показом»... Мы били их до тех пор, пока они не выучились драться... И к концу вообще всего революционного процесса Россия, потерявшая в 1917 г. свою старую армию, будет иметь новую, столь же могущественную... Дальше... Наш главный, наш действенный лозунг — Единая Россия... Когда ушел Деникин, мы его не то чтобы потеряли, но куда-то на время спрятали... мы свернули знамя... А кто поднял его, кто развернул знамя? Как это ни дико, но это так... Знамя Единой России фактически подняли большевики. Конечно, они этого не говорят... Конечно, Ленин и Троцкий продолжают трубить Интернационал. И будто бы «коммунистическая» армия сражалась за насаждение «советских республик». Но это только так сверху... На самом деле их армия била поляков, как поляков. И именно за то, что они отхватили чисто русские области. И даже если этого настроения не было... Все равно... все равно...

— Я с вами совершенно согласен... это ясно... фактически Интернационал оказался орудием... расширения территории... для власти, сидящей в Москве... До границ... до границ, где начинается действительное сопротивление других государственных организмов, в достаточной степени крепких. Это и будут естественные границы будущей... Российской державы.

— Ну, конечно... Социализм смоется, но границы останутся... Будут ли границы 1914 г. или несколько иные — это другой вопрос. Во всяком случае, нельзя не видеть, что русский язык во славу Интернационала опять занял шестую часть суши. Сила событий сильнее самой сильной воли... Ленин предполагает, а объективные условия, созданные Богом, как территория и душевный уклад народа, «располагают»... И теперь очевидно стало, что, кто сидит в Москве, безразлично, кто это, будет ли это Ульянов или Романов (простите это гнусное сопоставление), принужден, «мусит», как говорят хохлы, делать дело Иоанна Калины. «Мусит» собирать воедино русские земли. «Против воли моей, против воли твоей...» И это два... А третье, что они у нас взяли, — это принцип единоличной власти. Они твердили о диктатуре пролетариата на Большом Московском Совещании в августе 1917 г. А мы говорили: «Вздор... Управление выборным коллективом в условиях войны и революции — вздор...» И вышло по-нашему... Обе половинки России — Северная и Южная — отвергли коллектив, и перешли: Южная — к единоличной диктатуре генералов... а Северная — к «двуличной» диктатуре двух дворян: одного симбирского, а другого иерусалимского... Чтобы не надоедать вам, я кончаю... Резюме. «Против воли моей, против воли твоей» — большевики:

1. восстанавливают военное могущество России;
2. восстанавливают границы Российской державы до ее естественных пределов;
3. подготовляют пришествие самодержца всероссийского.

— Разве вы не конституционный монархист?..

— Если хотите, да... Десять лет Государственной думы — меня испортили... Пожалуй, мне хотелось бы, чтобы была конституционная монархия. Но надо различать... желание от возможного... Мне кажется, что желанное невозможно... После всего, что произошло, конституционная монархия вряд ли мыслима... По крайней мере, в течение ряда лет, и, главным образом, вследствие причин экономических... Чтобы выйти из положения, придется каждые полчаса подписывать героические решения... А ведь вы знаете, что русский парламент героических... ответственных... безумно смелых... решений принимать не может... вы знаете... Где соберутся три немца, — там они поют квартет... Но где соберутся четыре русских, там они основывают пять политических партий... Поэтому и в русской действительности героические решения может принимать только один человек...

— Это будет Ленин?.. или Троцкий?..

— Нет... ибо он не будет ни психопатом, ни мошенником, ни социалистом... На этих господах висят несбрасываемые гири... их багаж, их вериги... — социализм... они не могут отказаться от социализма... они ведь при помощи социализма перевернули старое и схватили власть. Они должны нести этот мешок на спине до конца... и он их раздавит... Тогда придет Некто, кто возьмет от них их «декретность»... Их решимость — принимать на свою ответственность, принимать невероятные решения. Их жестокость — проведение однажды решенного. «Это нужно — значит это возможно» — девиз Троцкого... Но он не возьмет от них их мешка. Он будет истинно красным по волевой силе и истинно белым по задачам, им преследуемым. Он будет большевик по энергии и националист по убеждениям. У него нижняя челюсть одинокого вепря... И «человеческие глаза». И лоб мыслителя... Комбинация трудная — я знаю, я помню. Маклаков часто рассказывал про Ключевского, как он говорил: «Конечно, абсолютная монархия есть самая совершенная форма правления... если бы... если бы не случайности рождения...» Да, это так... и все, что сейчас происходит, весь этот ужас, который сейчас навис над Россией, — это только страшные, трудные, ужасно мучительные...

— Что?..
— Роды...
— Роды?!
— Да, роды... Роды самодержца... Легко ли родить истинного самодержца и еще всероссийского!..

№ 15. В.В. Шульгин. «Основные положения для объединения и согласованных действий в деле свержения большевистской власти в России» [ 99 ] ^{[ 100 ]}

1. Зарубежные русские силы участвуют в деле свержения большевистской власти и восстановления Российской Государственности, согласуя свои действия с внутренними силами России, преследующими те же задачи.
2. Борьба должна быть направлена только против активных деятелей коммунистической партии; этим предопределятся недопустимость преследования русских граждан за их политическую, административную или хозяйственную деятельность в период существования большевистской власти.
3. Свобода совести и вероисповедания всех граждан Российского Государства должна быть незыблемым законом. Гонимая ныне Православная Церковь должна быть освобождена от враждебных ей уз, влияний и посягательств с обеспечением ей соборной свободы.
4. Армия и Флот будущей России должны объединить в себе всех воинов независимо от того, под какими знаменами они стояли в тяжкий период смуты, за исключением тех в красной армии, которые станут в момент свержения большевистской власти на ее защиту.
5. Населению без различий классов и национальностей должно быть предоставлено равенство гражданских прав, устанавливаемых на началах частной собственности, личной инициативы и хозяйственной свободы.
6. Должен быть восстановлен независимый Суд.
7. Земли сельскохозяйственного назначения, находящиеся в хозяйственном пользовании, подлежат правовому закреплению за ним на началах частной собственности с правом свободного ими распоряжения.
8. Рабочему классу обеспечивается охрана труда и свобода защиты своих интересов при посредстве профессиональных союзов, права коих определяются законом в согласии с началами индивидуальной свободы и свободы выбора профессии.
9. При полном обеспечении национальной самодеятельности коренного русского населения, должна быть в то же время гарантирована остальным, населяющим Россию национальностям возможность свободного развития их национально-культурной жизни.
10. Областям, имеющим особые исторически сложившиеся бытовые условия, обеспечивается местное самоуправление.
11. Взаимоотношения между Россией и новыми окраинными образованиями должны быть установлены путем соглашений на основе оценки общих экономических интересов.
12. Долговые обязательства по займам и договорам, заключенным Россией до 1918 г., должны быть признаны подлежащими выполнению. Вопрос о долгах по военным займам подлежит разрешению на началах справедливости и международной взаимности.
13. Власть, которая создастся в момент свержения ныне существующей большевистской власти, должна рассматриваться как временная, причем формы ее определятся теми условиями, при которых произойдет свержение большевистской власти. Эта временная власть должна руководствоваться в своей деятельности всеми вышеизложенными в статьях I-XII положениями, неуклонно проводя их в жизнь впредь до установления Российской Государственной Власти по свободному волеизъявлению Русского Народа.

28/15 сент. 1925 г.

№ 16. Письма В.В. Шульгина П.Б. Струве [ 101 ]

Дорогой Петр Бернгардович!

<...> Как Ваше здоровье? И как настроение? Что Вы предчувствуете? Говорят, что у наших московских друзей, Ленина и Троцкого, осталось только 20 миллионов золота. И что, когда они их истратят, то будет конец. Как Вы думаете, я же думаю, что еще наскребут. А в сущности, на что им деньги. Они нужны им только для того, чтобы содержать свою гвардию. На все остальное наплевать. И пока большевистская гвардия будет Троцким довольна, никто им ничего не сделает. Но так как в один прекрасный день она все же таки будет им недовольна, то вот к этому дню надо готовиться.

2

<...> На вопрос об евразийстве резко пошел водораздел. По одну сторону оказались те лица, которые преодолели большевизм по существу, по другую же те, кто преодолел его только политически, по существу же, по своим навыкам, стремлениям и симпатиям остаются большевиками. Таковы Милюков, Евразийцы и «озлобленные», во главе которых неожиданно стал профессор Погодин. Все эти люди еще большевики, ибо им еще не дано чувство меры. Они могут мазать или черной или белой краской. Милюкову нравится республика, поэтому он замазывает сажей весь царизм. Евразийцам нравится московский царизм, поэтому они поносят всех Императоров. А Погодина где-то кто-то обидел из иностранцев, поэтому он дышит ненавистью против всей Европы. Это все та же большевистская психология, первобытная страсть, способность к политическому действию только в состоянии разъярения, наследие былых времен. Действительно, дикари могут победить только разъярившись, в борьбе же культурных народов побеждает только тот, кто спокоен. Поскольку я понимаю, наша задача преодоление всех страстей, кроме одной: страстного желания добиться цели. <...>

3

Дорогой Петр Бернгардович!

Неожиданный консенсус (?) Милюкова с Великим Князем или вернее наоборот, ибо Милюков гораздо раньше высказал свою точку зрения, есть отказ от активной борьбы всего того, что под знаменем Великого Князя собралось... Ибо в борьбе надо или действовать самому, или искать союзников. Если действовать самому, то надо работать внутри России. Но этого не делается и не может делаться потому, что ... ну, словом, не делается. Если так, то надо искать союзников вне России. Если и этого не делать под каким бы то ни было предлогом, то не надо говорить, что возглавляется антибольшевистское движение... Никакого движения нет, в таком случае, а есть выжидание, что кто-то другой сделает. Это бы еще куда ни шло. Пусть за нас работают время и обстоятельства... Но когда «время и обстоятельства» наконец начинают на нас работать, как имеет место сейчас, то надо уметь схватить их за рога или, в крайнем случае, если существуют сомнения, наступил ли момент хватания, молчать, не закрывая себе возможность в нужную минуту броситься. Здесь же мы видим ничем не вызванное предрешение, в отрицательном смысле, возможности, которая назревает... Как? Да неужели же, если бы действительно Великому Князю сказали напр. Англия и Германия: «мы беремся свергнуть большевиков, что вы на это скажете?» он бы ответил: «Я прошу вас этого не делать, ибо вам бы не удалось завоевать доверие населения». Он бы так ответил, он? Да на кой черт это доверие населения Англии и Германии? Зачем мы должны стараться, чтобы население верило Германии или Англии? Вопрос идет совсем не об этом никому не нужном доверии населения, обращенного в скотов бессловесных, а только о том, чтобы сбросить большевиков, и о том, какую цену державы за это возьмут, т.е. что они отнимут у России в виде компенсации. И вот мне кажется, что нет такой цены, которую не стоило бы платить за то, чтобы избавиться от этих негодяев. Я убежден, что если не все так думают в эмиграции, то это прямо стон там, в России, где слова Великого Князя не могут быть понятны, ибо все мелочь, все решительно перед той великой мукой, которую там несут, для них, для несущих, и тех слов, которые сказал Великий Князь, нельзя говорить даже в том случае, если бы они были справедливы. <...>

Между тем, нам, на которых лежит обязанность поддерживать авторитет Великого Князя, должно понимать его маневр. Поэтому я жду от Вас, при подходящем случае, соответственных разъяснений. Это весьма нужно потому, что боюсь, что никто такой постановки дела не понимает и выйдет большая смута в умах. Пока обнимаю Вас сердечно.

Ваш В.В. <...>

III. ОРГАНИЗАЦИИ, ПРОГРАММЫ, СОЮЗЫ...
Съезд Хозяйственного Восстановления в Бад-Рейхенгалле (1921 г.) [ 105 ]

Четыре страшных томительных года прошло с тех пор, как в разгаре мировой войны, в момент наивысшего напряжения сил народных, дерзновенная кучка предателей и слепых доктринеров, постепенно распаляя народ русский, увлекала его на путь разрушения вековечных устоев русской государственной жизни. Кучка людей, не имевших ни способностей к строительству государственному, ни авторитета в народе, дерзостно протянула руки к древнему Венцу Мономахову, обманом убедив Государя, что Его отречение от Престола необходимо для блага народного. И Русский Царь, в годину тяжкой войны не желая поднимать междоусобной брани, в святой покорности воле Божией, сошел со Своего престола, предоставив народу русскому, как требовали его самозванные вожаки, самому по новому перестроить старый родной дом русский, в котором веками жили его деды и прадеды, богатея и ширясь во все стороны, привлекая к себе и чужие народы и превратив в конце концов, под державой Дома Романовых, маленькое и бедное Московское княжество в мировую Империю Российскую. Что же вышло из этой перестройки древнего очага дома русского его преступными захватчиками? Люди, ставшие во главе революции, обещали Русскому народу мир, землю и свободу. Во имя этих целей они повели послушные, ослепленные массы народные к уничтожению Царской власти и к устройству России на республиканских началах. Прежде всего власть стала переходить из рук в руки. За это время революционное Временное правительство сменилось советами рабочих, солдатских и крестьянских депутатов, а этих последних сменило владычество группы коммунистов. И со всей справедливостью подводя итог тому, что было раньше и что стало теперь, мы увидим следующее: вместо необъятной Российской Империи, грозной для врагов, оказалась советская республика, раздающая хищным иностранцам исконные русские земли и государственные богатства, вместо доблестной русской армии, верной своему Вождю, — полчища красноармейцев, подгоняемые китайскими и латышскими наемниками; вместо обещанного мира — беспрерывная внутренняя и внешняя война, вместо обещанной земли — восстановленное под социалистической личиной крепостное право, во много раз худшее того, что отменил незабвенный Царь-Освободитель, Император Александр II; вместо обещанной свободы гражданской и политической — прямое издевательство над миллионами русских людей с пытками и застенками, каких еще не бывало на Руси; вместо свободы Церкви — осквернение народных святынь и казни служителей Алтаря. Наконец, вместо прирожденного, превыше всех стоящего и потому ко всем беспристрастного единого Русского Царя — шайка жадных до чужого добра, чуждых народу и всеми ненавидимых преступников или фанатиков, держащаяся против народа только штыками и пулеметами своих презренных наймитов.

И вот русский народ увидел, что его обманули. Он начал борьбу с захватчиками воли и счастья России. Постепенно прозревает народная мысль и видит, что спасение может прийти только тогда, когда на обломках старого дома, уцелевших после 4-летней кровавой и голодной смуты, сам народ — но только подлинный, настоящий народ русский — примется вновь, как триста лет тому назад, за восстановление своего дома на твердых и испытанных, сохранившихся незыблемо, исторических основах. А восстановит он свой дом — возвратив ему Державного Хозяина. Ибо единый Царь принесет народу не продолжение кровавой распри, не наказание и не месть, а, беспристрастно и милостиво рассудив правых, заблудших и виновных, вернет ему порядок и мир, хлеб и необходимую землю. Вот почему со всех сторон необъятной земли Русской уже несутся к нам, невольным изгнанникам, голоса, требующие восстановления России без старых недостатков, но на старых устоях. И идя навстречу этим народным чаяньям и стремлениям, не могущим среди голода и политического террора открыто выразиться в современной России, русские люди, верные своему долгу перед Родиной, хотя и разметанные революционной бурей по всему свету, но не потерявшие духовной связи с Россией, взяли на себя почин несмотря на все трудности и лишенные средств — поднять открыто старое русское народное знамя. Они стали на этот путь в твердой уверенности, что их почин отвечает желаниям народа и благу государства. Так возникла мысль о созвании первого Съезда Хозяйственного Восстановления России.

И наш Съезд, собравшийся на далекой, но гостеприимной чужбине и отражающий в своем составе все течения русской государственной мысли, пришел к непреложному заключению, что Хозяйственное Восстановление России немыслимо без возвращения к коренным заветам ее прошлого и восстановления Монархии, что широкая народная толща и лучшая честная часть ее образованного слоя ныне отрезвели от угара, охватившего их четыре года тому назад, и что монархическая идея воскресает уже во всей своей чистоте и величии, стихийной волной постепенно охватывая все круги русского народа. Это настроение должно вылиться в сплоченное, сознательное движение всех русских людей и привести к живой, неустанной работе в деле воссоздания разрушенного переживаемой смутой Государства Российского.

В виду этого съезд обращается прежде всего ко всем русским людям, не изменившим родному народу, заветам его славного прошлого и идеалам его светлого будущего — обращается и ко всем, искренно покаявшимся в своих старых прегрешениях перед Родиной, с пламенным призывом сплотиться в рядах осуществленного теперь уже на деле Русского Монархического Союза, вокруг избранного на Съезде его Высшего Совета.

Необходимо забыть не только все старые счеты, но и отбросить все последние разномыслия и разногласия. Надо объединиться всем и собрать воедино все русские силы, памятуя одну общую и священную цель и не страшась неизбежных спутников каждой самоотверженной, благородной работы: оскорблений, клеветы, попыток разъединить наши силы, угроз, даже насилия. Ибо враги наши и враги народа русского — свои и чужие — многочисленны, сильны и не стесняются в средствах. Но мы твердо верим, что все усилия их будут напрасны, если только мы сами будем сплочены, самоотверженны и настойчивы в работе.

Поэтому, во первых. Съезд призывает все русские патриотические силы к полному единению и подчинению избранному на Съезде Высшему Совету. Вне такого подчинения невозможно и недостижимо осуществление нашей великой цели. Всякое раздробление, всякий раскол в среде русских монархистов пойдет лишь на пользу врагам России.

Во-вторых, Съезд горячо призывает все сочувствующие ему круги также и к самопожертвованию: Пожарских в наших рядах не мало, Мининых почти не видать! К стыду многих следует сказать, что есть у нас единомышленники, которые, хотя и исповедуют наши идеи, тем не менее, под влиянием тяжелой разрухи, слишком ушли в себя, отошли в сторону от общей работы, не участвуя в ней ни делом, ни материальной помощью. А нужда большая и в том и в другом. Пора опомниться и пойти ей навстречу: бездействия грядущая Россия никому не простит.

Наконец, Родине нужны самоотверженные работники из всех слоев населения, пламенно ее любящие и беззаветно преданные возрождению России.

Только так мы можем победить многоголовую гидру врагов России и достойным образом прийти на помощь нашему народу, утомленному долгой и тяжелой войной, обманутому предателями и фанатиками последних лет и чуть было не ставшему добычей алчного международного капитала, а сейчас страстно ждущему того, кто выведет его из кровавой трясины на старую широкую и прямую дорогу, по которой в течение столетий с верою в его светлое будущее, бесстрашно вели его предков старые русские Князья, Цари и Императоры под знаменем Святого Креста и с благословения Святителей Московских. Куда же приведет эта дорога народ русский? Прежде всего к восстановлению порядка, мира и благоденствия внутри страны.

Кормилец земли — русский хлебопашец должен быть обеспечен достаточным количеством земли, принадлежащей ему на праве собственности, чтобы не только кормить свою семью и богатеть самому, но, как всегда оно и было, давать источники существования всему государству Русскому. Право свободного труда, охраняемого законом от всякой эксплуатации, должно стать верным источником благосостояния рабочих. Свободное право промыслов и торговли будет принадлежать каждому желающему. Свобода гражданская и политическая при твердой охране законом нерушимости права собственности, равенство всех перед законом станут основой отношений как между отдельными лицами, так и между различными народностями в государстве. Вероисповедная свобода вернет душевный мир всему населению России. И построенная на этих началах Россия, крепкая внутри, страшная всем нарушителям ее национальных интересов, вновь восстанет во всей своей прежней славе, охраняемая собственной своей народной армией — не красной и не белой, а Императорской русской армией. И в армии этой воскреснет старый боевой завет «За Веру, Царя и Отечество», и безвозвратно минует то время, когда, захваченная демагогами, она стала безопасной для вешнего врага и несла опустошение и гибель собственной Родине.

Но эту сильную возрожденную Россию Съезд не мыслит как угрозу кому бы то ни было в международном обществе государств. Не на мести и не на ненависти будет построена возрожденная Монархическая Россия. Напротив. Умиротворенная внутри Родина наша умиротворит и Европу. Без хозяйственного возрождения России, как теперь всем должно быть ясно, невозможно найти выход из экономической разрухи, переживаемой сейчас всем миром. Русский народ для блага всего мирового хозяйства должен возвратить себе подобающее и принадлежащее ему по праву почетное место среди Великих Держав, место, которое он утратил за время четырехлетней домашней смуты, лишенный участия в международных договорах последнего времени — для него таким образом необязательных. А все это немыслимо без прекращения кровавой смуты в России.

Итак без восстановления в России Монархии в конце концов не может быть экономического возрождения и Западной Европы; а без разрешения этой хозяйственной международной задачи немыслимо, конечно, и политическое успокоение мира.

Вот почему Русская Монархия, не раз, вплоть до Гаагских конференций являющаяся носительницей идей мира и справедливости между народами, и теперь, в наступающую пору ее восстановления несет собою им мир не только внутренний, но и внешний. Империя Российская, как необходимое условие для равновесия международных сил, знаменует собою всеобщее умиротворение.

№ 18. Основные положения, принятые Съездом Хозяйственного Восстановления России в Бад-Рейхенгалле (Бавария) с 16 по 24 мая (ст. ст.) 1921 г. [ 106 ]

Признавая, что хозяйственное восстановление России невозможно без политического ее оздоровления и возвращения к законному, исторически сложившемуся, строю. Съезд Хозяйственного Восстановления России единогласно принял следующие постановления.

1. Съезд признает, что единственный путь к возрождению великой, сильной и свободной России — есть восстановление в ней монархии, возглавляемой законным Государем из Дома Романовых, согласно основным законам Российской Империи.
2. Приветствуя объединение различных течений Монархической мысли и не считая себя вправе за рубежом России предопределять будущие формы государственного устройства Империи Российской, Съезд полагает, что вернейший залог благоденствия, силы и самого бытия России заключается в действенном единении Царя со своим народом в лице избранников широких слоев населения для участия в великом деле устроения государственной жизни Российской Империи.
3. Не предрешая вопроса о том, какие из самоопределившихся окраинных государственных новообразований войдут в состав Империи Российской, Съезд полагает, что Государственное устроение России должно быть основано, между прочим, на передаче местным автономным и иным областным самоуправлениям всех тех предметов ведения в делах местного законодательства, управления и суда, кои, не имея в отдельности общегосударственного значения, сохраняют во всей полноте общегосударственную связь, образующую из совокупности областей в стране Единую Российскую Империю.
4. Съезд полагает, что религиозно-нравственное возрождение Родины в духе исконной веры Православной есть тот камень, на основе которого только и возможно восстановление Российского Царского Престола.
5. Приветствуя воссоздание начала соборности и восстановления Патриаршества, Съезд усматривает в этих преобразованиях возвращение к исконной старине Церковной жизни и залог еще большего укрепления исторического Союза Церкви и Монарха.
6. Православная Церковь, представляющая собой исповедание подавляющего большинства населения России, имеет значение первенствующей Церкви, причем однако сохраняется предоставленная в свое время, предшествующими законодательными актами, свобода исповедания остальных инославных и иноверных вероучений, признанных государственною властью.
7. Приветствуя возрождение Православного Русского Прихода на началах соборности, по указанию Всероссийского собора. Съезд горячо призывает русских людей дружно объединиться вокруг своих приходских храмов и под благословением Церкви широко развивать культурно-просветительную, благотворительную и патриотическую деятельность во благо Церкви и Родины.
8. Признавая крайне желательным, чтобы народная Церковная сила, олицетворяемая старообрядцами, влилась в единое творческое русло в деле восстановления правды Христовой и Царского Престола, Съезд выражает горячую надежду, что Церковь православная найдет пути духовного примирения с этими верными сынами Царя и Родины.
9. Считая необходимым и своевременным открытое провозглашение монархической идеи. Съезд постановляет учредить выборный Высший Монархический Совет как центральный орган общего монархического союза и рекомендовать создание на местах монархических объединений.
10. Все усилия русских людей должны быть направлены к сохранению и поддержанию возможно широкими мерами тех основных кадров будущей Императорской Русской Армии, которые представляют собой уцелевшие воинские части этой армии.
11. Весь офицерский состав бывшей и будущей Русской Армии должен быть всемерно поддержан как нравственно, так и материально, а потому признается необходимым организовать на местах офицерские Союзы взаимопомощи.
12. Принимая во внимание, что все мероприятия революционного времени в деле разрешения земельного вопроса не дали удовлетворительных результатов, и признавая, что русскому народу присуще правовое сознание и в равной степени чужды социалистические формы землепользования, Съезд полагает, что только единоличное владение землей на правах частной собственности приведет земледельческое население к сельскохозяйственному прогрессу. Но не считая себя вправе намечать в настоящее время исчерпывающее разрешение земельного вопроса. Съезд признает, что одним из первейших актов законной и правовой верховной власти должно быть коренное разрешение этого вопроса в целях Государственного блага России и интересов многомиллионной массы земледельческого населения, составляющего основу Государственного благосостояния России, согласно с историческими традициями Русского Народа с целью всемерного увеличения мелкого землевладения.
13. Право собственности должно быть признано как незыблемое основание государственного порядка и культуры. Все имущества должны быть денационализированы, и свобода торговли восстановлена.
14. Денежное хозяйство должно быть упорядочено созданием твердой валюты, каковая необходима для мирного разрешения земельного вопроса.
15. Съезд считает необходимым немедленное создание за границей большого серьезного органа периодической печати для всестороннего развития монархической идеи, для изучения и развития русского монархического движения, для правильного и полного освещения происходящего в широких массах русского народа процесса возвращения к путям русского национального идеала, для раскрытия перед иностранным общественным мнением правды об истинных чаяниях русского народа и для воспитания среди русской эмиграции людей в духе родных национальных начал и подготовления их к предстоящему государственному строительству.

В заключение Съезд Хозяйственного Восстановления России с чувством глубокого преклонения и братским приветом обращается к тем стойким борцам за Мощь и Славу России, которые, не взирая на гнет народных палачей и ежеминутную смертельную опасность, продолжают внутри России самоотверженную борьбу за возрождение и счастье нашей Родины под старым трехцветным знаменем и Скипетром Державного Русского Царя, и, пламенно желая этим героям полного успеха в их титанической борьбе — заявляет, что сплотившиеся ныне под общим знаменем Монархисты, живущие за рубежом Родины, несмотря на противодействие чужестранной среды и притеснения тех иностранных правительств, которым страшна и ненавистна Великая и Могучая Россия — ведут горячую борьбу за общие цели и по первому призыву своих братьев встанут в одни ряды с ними, чтобы вместе бороться и умирать за Святую Идею Великой, Обновленной России!

№ 19. Доклад по основам тактики и организации Монархического Движения [ 107 ]

I

С начала революции до последнего времени монархисты открыто не выступали на арену политической борьбы. Они настолько ушли в себя, настолько перестали вмешиваться активно в жизнь страны, что могло даже постороннему поверхностному наблюдателю казаться, что в России вообще не стало монархистов. Причин тому было несколько, но главным образом тактические. С момента революции монархисты не хотели разжигать пламя междоусобной борьбы, чтобы не помешать борьбе с внешним врагом. А за сим, когда внешняя война кончилась — не хотели мешать борьбе с большевиками. Выдвижение монархической идеи в момент белого движения знаменовал бы раскол в живой силе этих движений и прервал бы помощь союзных держав, которым была нужна Россия республиканско-демократическая, т.е. такая Россия, которая была бы достаточно сильна, чтобы уплатить военную задолженность, и достаточно слаба, чтобы говорить с союзниками на равных с ним основаниях.

Кроме этого для монархистов было ясно, что предметный урок истории, который преподавался народу русскому последовательно: кадетами временного правительства, трудовиками, социалистами разных оттенков и наконец большевиками, был хотя и очень жестоким, но единственным способом согнать хмару лжеучений и разожженных необъятных вожделений.

Ныне цикл всевозможных политических опытов закончился и страдания народа достигают своего апогея. Мятущийся народ обращает свои взоры в сторону монархии. Открытое поднятие монархического стяга не может уж больше помешать борьбе с внешним врагом. Этого мало — борьба за монархию теперь является синонимом борьбы за Россию, ибо для всех стало ясно, что вне монархии не может быть спасения России. Как в эмигрантской среде, так и в России монархисты в большинстве, но в то время как в России, благодаря террору, кристаллизация монархических сил невозможна, тем важнее как можно скорее создать ее за границей, дабы в тот момент, когда монархическое движение могучим порывом охватит всю Россию, быть в состоянии влить этот поток в заранее приготовленные каналы, иметь возможность им управлять, руководить и идти во главе этого движения. Нужно это не в целях личных тех или иных партийных группировок, а для того, чтобы охранить это будущее движение от несправедливостей, жестокостей и уклонений в сторону, всегда присущих всякому неорганизованному движению.

Кроме того открытое выступление монархистов покажет непредвзятым иностранным политическим деятелям, с кем им нужно и должно считаться, а монархическим силам в России будет служить маяком, по которому они будут равняться.

Своевременность открытого монархического выступления, кроме изложенных уже оснований, доказывается, с одной стороны, тем, что нет довода, доказывающего обратное, а с другой стороны, вестями, приходящими из России.

Что может случиться дурного для идеи монархии, если окажется, что наше нетерпение поскорее восстановить монархию заставило нас переоценить известные нам признаки и факты? Ничего, кроме того, что рост монархического движения не пойдет тем быстрым темпом, на который мы рассчитываем. Ни затормозить, ни замедлить, ни тем паче испортить этого монархического дела не может. Между тем по точным проверенным данным, идущим из наших организаций в России, мы имеем все основания даже опасаться, что мы с нашим выступлением запаздываем, что к моменту низвержения большевиков мы не окажемся в должной мере готовыми.

II

Переходя к вопросу о форме и способах начать открытое монархическое движение, весьма существенно не ставить себе на первый взгляд нескольких заманчивых задач, но которые в действительности завели бы монархическое дело в тупик.

Сводя все сказанное, нельзя не прийти к выводу, что по обстоятельствам момента наиболее удачной формой, в которой могло бы вылиться монархическое движение в эмигрантской среде, следует признать монархические объединения, возникшие теперь в ряде стран, которые и следует рекомендовать как прообраз и схему для создания повсеместно, в местах скопления русских эмигрантов, монархических ячеек.

III

Из сказанного уже ясно, что союз, хотя бы и временный, для борьбы с большевиками с другими партиями, т.е. республиканскими и социалистическими, невозможен и бесцелен. Но из этого не следует, что враждебное отношение должно исходить от нас, монархистов. Прежде всего надо учитывать то обстоятельство, что за эти 4 года смуты в республиканцы и социалисты записались многие из-за моды, из личных интересов спасения имущества, места и жизни, а по существу своему аполитичны и, следовательно, нам не враждебны. Засим есть толки социализма, не враждебные монархии, напр. христианские социалисты. Независимо от этого, в вопросах эмиграционной жизни, взаимопомощи, благотворительности и т.п. возможно и допустимо сотрудничество как с республиканцами, так и с социалистами и даже в этом смысле известного рода договорные отношения с этими партиями.

IV

Если мы отрицательно относимся к возможности получить помощь и союзников в деле восстановления монархии в партиях республиканских и социалистических, то мы не отрицаем возможность и желательность такой помощи вне русских кругов и сил. И прежде всего, наши взоры обращаются к тем народностям, которые сжились с Россией, тесно связаны, несмотря на свою теперешнюю самостоятельность, политическими и экономическими с нею интересами и которые могли бы значительно облегчить, если бы захотели, как работу нашу в самой России, так и вне ее.

Будучи сами националистами русскими, мы не можем и не должны не признавать за другими народностями прав на национальное самоопределение. Мы считаем, что национализмы малых народностей могут быть базой для борьбы с интернационалом. Мы считаем, что их теперешний сепаратизм в значительной мере покоится на нежелании подчиниться владычеству большевистских комиссаров, мы считаем, что, дав этим национальностям гарантии в смысле широкой автономии и сохранения национальных особенностей, мы получим не только с их стороны невраждебное отношение к идеи монархии в России, но и реальную помощь для проведения этой идеи в жизнь...

V

Изыскивая помощь и союзников в деле восстановления в России Монархии и спасения Церкви Христовой, Православной от угнетения произвола и гонения, мы не можем не обратить наше внимание на борющиеся против безбожия, падения нравственности, масонства и власти международного капитала силы и организации в различных странах Старого и Нового Света. Принципиально и теоретически нет оснований отвергать возможность для русских монархистов услуги реальной и помощи, будь то от кругов англиканской епископальной или католической церквей, от армии спасения, от парижской антимасонской лиги или от антисемитских союзов средней Европы...

VI

Прежде всего необходимо твердо установить и всегда помнить, что ни одно государство ничего не делало, не делает и не будет делать для России вне своих прямых ясно осознанных (правильно или нет, это все равно) интересов. Ввиду этого никакого разделения монархистов на антантофилов, германофилов и других филов не должно иметь места. Единственное фильство, кое допустимо — это руссофильство.

До сего времени, как это ясно вытекает из всех данных, которыми мы располагаем, ни в одном из центров Старого и Нового Света ни иностранными правительствами, ни значительными политическими группировками сколько-нибудь реальная помощь монархическому движению не оказана, ни с кем еще монархические организации не вошли в договорные обязательные отношения, а потому мы можем совершенно ясно и определенно заявить, что монархическое движение свободно в международном отношении в выборе себе союзников.

Конечно, договорные отношения с иностранными государствами не дело политической группировки, даже такой, как монархической и всероссийской, но так как время не ждет и подготовительная работа в этом направлении нужна, нужны ответы на запросы, что в международном отношении приемлемо для русских монархистов, и что не приемлемо, то мы бы считали полезным и необходимым поручить ведение переговоров в этом смысле Верховному Монархическому Совету, которому дать полную свободу с тем, чтобы он изыскал помощь наименее тяжкую для России, памятуя, что, может быть, придется и от всякой иностранной помощи отказаться. Ибо несомненно, что в России будет все равно, рано или поздно, монархия и иностранная помощь ценна только постольку, поскольку она ускорит наступление этого желанного времени, сократит время страданий русского народа и остановит дальнейшее разрушение и истощение нашей Родины. Заключение и подписание возможных договоров с русской стороны должны быть прерогативой русской государственной власти, к организации которой и следует немедленно приступить.

VII

Кроме дробления Монархических сил на враждующие между собой политические течения, чрезвычайно грозную опасность представляет собою разделение их на группировки по личностям того или иного претендента. Исторический пример монархической Франции, сделавшейся республикой из-за того, что французские монархисты не могли и не сумели объединиться на личности законного Государя, несмотря на то, что были вообще в большинстве, служит веским предупреждением. Вот почему нам необходимо, не только из-за побуждений духовно-моральных, но и по практическим основаниям, строго держаться легитимного принципа, зная, что если мы с него сойдем, то погубим монархическое дело.

Но и провозгласив голый легитимный принцип, мы еще не избегнем опасности расколоться на лице. Дело в том, что положение нас, русских монархистов, в этом вопросе сугубо тяжелое, во-первых, потому, что еще ни одним компетентным учреждением не установлен факт смерти Государя Императора Николая II, Его Сына, Наследника Цесаревича Алексея Николаевича и Брата Великого Князя Михаила Александровича (наоборот, в некоторой части монархических кругов есть убеждение, что они спаслись и скрываются, и что отречение их: Государя Императора Николая II, как насильственно исторгнутое и незаконное за Сына, недействительно, а Вел. Князя Михаила Александровича, как условное до Учред. Собрания, незаконно), во-вторых, потому, что сами основные законы, определяющие порядок и права дальнейшего престолонаследия, позволяют разные толкования, а следовательно, могут привести в зависимости от этого толкования к тому или иному лицу Династии Романовых.

VIII

Как известно, до сего времени существовало два способа, два рецепта, как восстановить Россию, которые боролись друг с другом и как бы взаимно исключали один другой. Один говорил о необходимости предоставить Россию самой себе, выждать естественный эволюционный ход возрождения русского народа и отрицал всякое вмешательство иностранцев, даже в форме помощи, государственно-мыслящим элементам страны, другой говорил, что ждать внутреннего взрыва, который явится следствием накопления недовольства современным положением, бесполезно, ибо все в России разумное, мыслящее подавлено и разгромлено, и что единственное спасение может прийти от вмешательства иностранной вооруженной силы. Нам думается, что обе точки зрения и правильны, и неправильны. Правда и истина заключаются в комбинировании, соединении обоих способов. Вторгнуться в Россию во главе иноземных штыков и быть посаженным на престол иностранными штыками — невозможно. Рассчитывать, что в скором времени будет свергнута власть комиссаров, можно и должно, но чтобы эта власть была заменена монархической властью, а не анархией, невозможно без соответствующей сложной, трудной, опасной работы, которая может быть выполнима только при условии приложения рычага к точке опоры извне. Что же для этого нужно?

Подобные планы организации и работы, как внутри России, так и за рубежом, имеются в нескольких вариантах. Выбор, на каком из них остановиться, следует предоставить Центральному Монархическому Совету, ибо они не могут быть обсуждаемы на сравнительно многолюдном съезде вследствие своей абсолютной секретности.

IX

Почти в каждой строке настоящего доклада упоминалось о необходимости общего всемирного русского монархического центра. Подробную разработку положений об этом центре, дабы дать ему нужную гибкость и полномочие, следует предоставить ему самому. Здесь же мы только укажем каким условиям этот центр должен удовлетворять с точки зрения тактической. Конечно, желательно, чтобы он состоял, с одной стороны, из представителей разных политических течений, объединившихся под знаменем легитимной монархии, с другой стороны, для работоспособности он не должен быть чересчур многочисленным и заключать в себе людей сработавшихся и живущих, или могущих жить, в одном месте. Для этого Монархический Съезд избирает Высший Совет в составе трех лиц. Совет имеет право кооптации полноправных членов в меру действительной потребности. Совет избирается сроком на один год и является полноправным и неограниченным руководителем монархического дела. Через год Советом должен быть собран Съезд представителей от местных организаций для ознакомления с его деятельностью и для переизбрания, в случае надобности, нового Совета. Переходя к основам монархических организаций, мы полагаем, что следует сохранив автономность во внутренней жизни и местных организаций, предложить им, в возможно скорейшем времени, объединиться на идеологической платформе, выработанной съездом по государствам, в которых они находятся, и образовать общие известные центры, для местного руководства, всецело подчиненные Высшему Совету. Высшему же Совету следует поручить озаботиться, в возможно скором времени, разработкой нормальных уставов для местных монархических объединений и организацией этих объединений в тех местах, в коих их еще нет.

Виктор Соколов-Баранский.
Г. Рейхенхалль,
3 июня 1921 г.

Резолюции, принятые общим собранием, по докладу о тактике и организации монархистов в заседании 4 июня 1921 г.

1. Признать необходимым и своевременным открытое провозглашение монархической идеи.
2. Признать принципы монархического объединения соответственными обстоятельствам момента и рекомендовать создание объединений повсеместно в пунктах скопления русских монархических ячеек.
3. Признать необходимым немедленно приступить к организации монархически настроенных элементов в новых государственных образованиях, а Высшему Совету дать полномочия войти в переговоры с представителями этих кругов на предмет заключения соглашения.
4. Поручить Высшему Совету войти в переговоры с теми иностранными государствами, которые могли бы оказать помощь русским монархистам, дав ему полную свободу выбора этих государств и способы переговоров с тем, однако, чтобы он изыскал наиболее выгодную и наиболее реальную помощь для России.
5. Принять положения о центре и основах монархической организации, изложенные в докладе, и избрать указанный Высший Совет.

№ 20. Письмо А.В. Карташева П.Б. Струве [ 109 ]

Дорогой Петр Бернгардович!

Пищу по экстренному вопросу, требующему срочного решения до 31-го декабря. Возникла мысль о выдвижении на Нобелевскую премию к январю 1923 г., вместо рекламируемого большевистской стороны Горького, кого-нибудь с нашей стороны из русских писателей. Прямо говоря — Бунина. По статусу премии могут выдвигать кандидатов: 1) Академия Наук, 2) Лауреаты премии и 3) профессора литературы и истории. Мы могли бы в известной мере использовать все эти возможности. По пункту 3-му, напр., П.Г. Виноградов или П.Н. Кондаков могли бы подписаться на представлении или порознь или вместе. По пункту 2-му можно было бы обратиться к Ромэну Роллану, хотя и «другу» Горького, но все же вероятно достаточному джентльмену, чтобы не отказать в посредстве представить на премию достаточно ценимого Бунина. По пункту 1-му, может быть, нам следовало бы иметь дерзновение выступить или от лица всего академического Союза или от Русского Института в Праге. А для верности, может быть, нужно было бы соединить все эти три способа вместе. Пусть бы Кондаков и Виноградов представили Бунина от себя, одновременно Парижская Академическая группа уговорила бы Р. Роллана представить Бунина от его имени. И — наша Пражская «Академия Наук» сделала бы независимое представление в Стокгольме. Так или иначе, но я повергаю через Вас на усмотрение Праги весь этот вопрос и буду ждать Вашего скорого отклика. <...>

№ 21. Из писем С.С. Ольденбурга П.Б. Струве [ 110 ]

Что же делать? Сейчас одна возможность не дать себя откинуть куда-то по воле волн, стоять на том, что этот прилив спадет, и крушение большевизма станет опять разительным. Готовить идеологию и беречь «армию порядка».

<...> После московского воззвания эсеров «Поел. Нов.» круто переменили тон. Соглашательские тенденции они теперь стали отрицать. Надолго ли этот поворот — покажет будущее. Вообще сейчас контуры блоков заволакиваются опять туманом. Эсеры — в антибольшевистском лагере. Это не особенное приобретение, — они не сила — но сейчас — это факт. И сейчас не время с ними резко бороться. Но все же на идейные уступки им идти нельзя, это только бы ослабило в будущем.

Соглашаюсь с тем, что в двадцатом веке европейская культура переживает глубокий кризис; а так же, что для возрождения России нужна новая идеология, что недостаточно отрицания и вражды к большевизму. Но в отличие от авторов сборника, считаю русскую культуру ветвью европейской, которая не только «германо-романская» для меня, как и другие, она имеет своеобразие, тут и азиатские психологические черты и византийское культурное наследие (хотя и почти выветрившееся); но все же связь с европейской культурой нераздельная. (Пример: хотя бы «Борис Годунов» куда ближе к Шекспиру, чем к индийской драме; психологически ближе; и если от русской культуры отсечь Пушкина, то в чем же ее выражение?)

Другое существенное отличие — оценка происходящего в России. Я не считаю, что там «искание и борение, взыскание града нездешнего». Я вижу страшную, азиатскую пассивность (— да, кое в чем есть азиатские черты, но в данном случае в них не спасение, а беда), распыление создавшегося, одичание, и надо всем — чуждую России власть, развивающую действительно огромную энергию, — но направленную всецело во зло. Положительных процессов не вижу ни в пассивной массе, ни в активном коммунизме. Может быть, и даже вероятно, описать в психологии; страшный опыт раскрывает ложь старых учений. И я сравнил бы происходящее с сыпным тифом; переболевший получает иммунитет, — но и последствия бывают тяжелые.

Нужна идейная переоценка ценностей. Для нее русский опыт и переболевшие, излеченные элементы русского общества — благодарная почва. Но переоценка нужна во всем объеме европейской культуры — и не в виду попытки отречься от нее; такая попытка настолько же бесплодна, как насаждение какой-то особой пролетарской культуры. Если России суждено сыграть роль в возрождении европейской культуры — она ее выполнит, не продолжая традиций славянофилов (от некоторых, уже слишком сейчас несообразных лозунгов которых отрекаются и евразийцы), а восприняв и переработав идеи исторической школы права, и де Мэстра, и Гобино, и Бисмарка, и Леонтьева. Иными словами, «великий Ренессанс» должен осуществляться в мировом масштабе; или он неосуществим — и тогда, так как неисчерпанных, молодых народов на земле больше нет (русский народ тоже имеет за собою десять веков исторического бытия) — мировая культура обречена на безнадежный упадок и умирание. <...>

В одном вопросе, где мои чувства всегда сходились с правыми, мы также заняли определенную позицию, и это очень укрепило наше положение в монархическом движении: в вопросе о легитимизме. Для меня это было всегда делом непосредственного чувства. Но кроме того, мне совершенно ясно, что если на каком-нибудь принципе для определения будущего монарха можно сойтись — то только на принципе законной монархии, на исторической преемственности. Если это не объединит всех, то другое не объединит никого. В легитимизме — идея; это — все русская история, это воплощение всей жизни нации. <...>

<...> Чувствую, что становлюсь необходимой частью монархического движения. Так как я верю в его будущее для России, то думаю, что правильно посвятить ему главные свои усилия. Очень многие теперь склонны выжидать, не предрешать, и т.д. Правильно ли это? Никогда, или почти никогда, пришедшие позже не приобретают того влияния в движении, как его создатели. Отпечаток всегда оставят первые участники — более глубокий. Тем, что монархическое движение оставляют в руках правого крыла — делают это движение правее. Но может быть это все неизбежно.

Правые — во многом люди другого мира, других представлений. Их мало знают, и они мало знают других. Одну из самых важных своих задач я вижу в том, чтобы поскольку это возможно поддерживать связь взаимного понимания между правыми и группами, стоящими левее меня. <...>

<...> Мои коллеги справа очень хотят привлечь евразийцев, особенно почему-то Флоровского и Н.С. Трубецкого — что Вы об этом думаете?

<...> В русских делах правые немцы держатся не очень удовлетворительно. Оживают у них надежды на «нео-нэп» и на советско-польские раздоры. В то же время несколько повысился интерес и к зарубежным кругам, но, пока что, не как антитеза отношению к советам, а в порядке общего благоволения к «русским». <...>

Здесь известную деятельность развивали кириллисты, но денег у них мало и еще меньше людей. <...> Ильин очень определенно настроен против них. Также и Высший Совет, значение которого чрезвычайно упало в Германии. Наоборот, Национальное объединение все-таки создалось в конце концов, хотя не очень по существу единодушное. Во главе оказались те, кого здесь все считают так называемыми «белыми масонами». Что-то в этом роде тут есть, и это, как все малопонятное, вызывает известное недоверие <...>

1) борьба до конца; 2) Вождь. <...>

Я боюсь, что «Возрождение» собьется на линию Нац. К-та, линию по своему полезную, но не «вдохновляющую». Быть левым флангом национального фронта <...> это задача, по-моему, мало завидная! Ведь надо иметь в виду, что в борьбе с большевиками Нац. К-т не центр, а крайняя левая фронта, а милюковцы, рано или поздно, будут в стане противника. — Правых надо учить — я согласен. Невежество и непонимание реальностей — их главный порок. Но ведь делать это можно только изнутри, а если стать вне правого лагеря, то все поучения будут об стенку горох. Сейчас еще может быть не поздно охватить правую массу. <...>

Что можно сделать? Это Вам виднее. Может быть, допускать более правые статьи, хотя бы не передовые. Может быть, и в передовых надо меньше хвалить демократию, хотя бы и либеральную. Но было бы ужасно, если бы и «Возрождение» было подвинуто (?) на тот узкоколейный путь, по которому движется Национ. К-т, всю относительную полезность которого я вовсе не отрицаю, ибо состою же в нем! — а иначе давно ушел бы. <...>

№ 22. Письмо председателя Высшего Монархического Совета Н.Е. Маркова Е.К. Миллеру [ 125 ]

Многоуважаемый Евгений Карлович.

В ответе на письмо Ваше № 3400 от 25-го июня сего года считаю долгом изложить взгляд Высшего Монархического Совета по возбужденному Вами вопросу. Оговариваюсь, что мне пока неизвестно в точности, какие именно предложения делали сербские монархические организации ряду офицерских союзов, о чем Вам сообщал Барон Врангель. В этом сообщении соединены два утверждения: во-первых, будто монархистами распространяются слухи о готовности великого Князя возглавить монархическое объединение под лозунгом «За веру. Царя и Отечество» и, во-вторых, будто бы Великий Князь ожидает поддержки со стороны армии и общественности.

Первое утверждение можно и должно опровергнуть, ибо Великий Князь действительно ни под этим лозунгом, ни под каким иным своей готовности возглавить всенародное движение не обусловливал. Что касается до второго утверждения, то не подлежит сомнению, что выступление Великого Князя обусловливается его убеждением в том, что действительно народ как в России, так и за рубежом желает и просит Великого Князя спасти Россию. Отсюда логически вытекает, что без получения доказательств поддержки со стороны армии и общественности этих важнейших составных элементов народа, Великий Князь и не выступит. Значит, все благомыслящие люди должны влиять и на армию И на общественность, вообще на всех, чтобы все другие поддерживали Великого Князя. Усматривать в сем недопустимую политику я никак не могу.

Сообщаемые Вами слова Великого Князя о том, что армия должна быть вне политики, я понимаю как выражение общего принципа, а не как запрещение военным людям выражать свою преданность и беззаветную готовность идти за своим природным вождем на спасение гибнущего отечества.

Патриотические заявления и выражения преданности и послушания своим Августейшим Шефам всегда и во всех армиях допускались и посылались Шефам непосредственно, и никому из начальствующих лиц доброго старого времени не приходило в голову усматривать в этаких выявлениях верноподданности недопустимой в армии политики или нарушения дисциплины, тем не менее ввиду того, что Командование Русской Армии смотрит на этот вопрос иначе и в приветственных обращениях к Великому Князю Николаю Николаевичу усматривает нечто нежелательное. Высший Монархический Совет, обсудив Ваше письмо, постановил разъяснить нашим балканским организациям, что после заявления генерала Барона Врангеля о подчинении командуемой им Армии Великому Князю Николаю Николаевичу нет уже надобности в том, чтобы входящие в состав этой Армии части делали непосредственные верноподданнические заявления Великому Князю.

Исполнив со стесненным сердцем это постановление, я обращаюсь к Вам как к истинно русскому патриоту с горячей просьбой: употребить Ваше влияние на генерала Барона Врангеля и убедить его не становиться из-за весьма спорных формальных побуждений против стихийного устремления русских сердец. Военная дисциплина только выиграет, если командир Армии не только не воспрепятствует, но сам разрешит и посоветует частям заявить им преданность Великому Князю.

Прошу принять уверение в искреннем моем уважении.
Подпись.

№ 23. Основные положения Декларации Русского Народно-Монархического Союза Конституционных Монархистов, принятые на Делегатском Собрании 16-19 мая 1924 года. [ 126 ] ^{[ 127 ]}

Усилия власти должны быть направлены на возвращение русского народа, обманутого и ослепленного внешними и внутренними врагами России, на путь веры, долга, чести и любви к Родине, мерами оздоровления народной массы от привитой ей разрушительной заразы и беспощадной карой отравителей народной души.

№ 24. Информационная сводка А.С. Лукомского Великому Князю Николаю Николаевичу [ 128 ]

Заседание Торгово-промышленного союза по вопросу о выходе из организационного комитета Зарубежного съезда.

На заседание собралось 45 человек, что показало «мобилизацию» сил, ибо обыкновенно на подобные собрания собиралось не более 10 человек. Председательствовал Третьяков, который указал, что в организационном комитете Зарубежного съезда определилась явная тенденция повести работу съезда в крайне правом направлении (предоставление Сербии и Болгарии 90 мест вместо 40-45, которое им показывает «глумление» над торгово-промышленниками и полное их игнорирование), что и послужило причиной решения Комитета отозвать своих представителей из состава организационного комитета зарубежного съезда — просил разрешения огласить постановления отзыва торгово-промышленников, полученные из других стран.

Секретарь, оглашавший эти постановления, явно передергивал, читая полностью постановления, одобряющие отозвание торгово-промышленников (лондонского отдела), и не читая мотивированные обратные постановления (сербского и берлинского).

Дебаты носили странный характер и выяснили, что 3/4 присутствующих не согласны с отозванием, Денисов и Третьяков даже ставили вопрос о сложении своих полномочий.

Среди ораторов, выступивших для поддержания решения об отозвании особенно была возмутительна речь Поплавского, указавшего, что «служивое сословие» всегда прижимало «купечество» и теперь хочет его совершенно игнорировать.

Есть серьезные подозрения (по словам Хрипунова), что Поплавский поддерживает связь с большевиками. Выяснилось между прочим (как доказательство предательской деятельности Поплавского), что когда член польского сейма Серебряков делал доклад в Париже в Комитете торгово-промышленников — вся его речь почти полностью была сообщена в Варшаву маршалу сейма.

В результате, дабы не разрушать Торгово-промышленный союз, решено было принять компромиссное решение:

1. Одобрить решение комитета о выходе торг.-пром. из организационного комитета Зарубежного съезда.
2. Указать, что при первой возможности торгово-пром. должны вновь ввести своих представителей в состав организационного комитета и принять участие в съезде. <...>

№ 25. Обращение Российского Зарубежного Съезда в Париже [ 129 ]

Девять лет длятся тяжкие муки России. Поруганы святые алтари. Разбита семья. Уничтожены правда и законность. Расхищено веками накоплявшееся Государственное достояние. Засевшие в Кремле кровавые слуги III Интернационала, разрушив государство Российское, стараются извести и русский народ. Примириться с этим он не может. Не можем и мы, зарубежные изгнанники русские. С Вами вместе скорбим мы душой за измученную Родину нашу. С Вами вместе горим мы жаждою положить все силы свои на ее спасение и возрождение, на действенную и беспощадную борьбу с ее насильниками.

Ваше сопротивление и наша посильная работа здесь, общая горячая любовь к Отчизне и Вера в милосердие Всевышнего — приведут нас к желанной цели. Настанет час, когда мы все, под водительством Вами и нами признанного Народного Вождя, Великого Князя Николая Николаевича, свергнем соединенными с Вами усилиям и сатанинскую коммунистическую власть.

Враги запугивают Вас, что низвержение этой власти принесет Вам возвращение отжившего старого. Не верьте этому. Мы хотим только того, что хотите и к чему стремитесь и Вы. Мы хотим, как и Вы, чтобы все прежние обиды и распри были забыты. Мы хотим, чтобы каждому труженику сыто жилось, чтобы каждый мог невозбранно молиться, чтобы была здорова семья, чтобы земля не отбиралась, а принадлежала на правах собственности тому, кто в поте лица своего обрабатывает ее. Мы хотим, чтобы справедливый закон и неподкупный суд охраняли покой и достояние мирного труженика.

Когда же будут сброшены оковы насилия — там, в сердце России, волею всего народа русского будет установлен строй возродившегося великодержавного Российского Государства. Да будет наша вера простою и ясною: «коммунизм умрет, а Россия не умрет». Этою верою мы победим.

Российский Зарубежный Съезд, созванный во имя свободного национально-политического объединения всех пребывающих за границей русских людей и собравший русских патриотов со всех концов и из всех центров русского расселения, обращается к народам всего мира с настоятельным предостережением и горячим призывом.

Над Россией властвует ныне международная коммунистическая организация — III Интернационал. Она говорит и действует именем России, притязает на ее наследие и на ее права для того, чтобы тратить силы и средства, накопленные веками русской государственности, на дело мировой революции, т.е. на разрушение политического и социального уклада во всех странах, у всех народов. Организация III Интернационала, властвующая над Россией, не только не должна быть отождествляема с Россией и рассматриваема как русское правительство, но она есть, наоборот, злейший враг нашей родины. Всякие соглашения, а тем более союзы с этой силой есть величайшая ошибка. Русский народ, ныне порабощенный коммунистическим насилием, собравшись с силами, стряхнет с себя ненавистное иго, и тогда все, кто строил свои расчеты на заявлениях советской власти, окажутся строившими свое здание на песке. Сколько бы других народов ни признавало коммунистическую партию, властвующую над Россией, ее законным правительством, русский народ ее таковым не признает и не прекратит своей борьбы против нее.

Но и теперь, пока эта ненавистная русскому народу власть коммунистов еще держится, напрасны все расчеты тех, кто с нею входит в соглашения. Коммунисты берут левой рукой обратно то, что дают правой, и никакие прочные экономические отношения с принципиальными врагами собственности немыслимы.

Российский Зарубежный Съезд полагает, что одна из причин всей мировой экономической разрухи заключается в том, что Россия, седьмая часть площади всего земного шара, управляется на основании противных здравому смыслу и зловредных принципов коммунизма. Такое положение вещей есть главное препятствие для настоящего экономического, социального и политического оздоровления потрясенного войной мира.

Российский Зарубежный Съезд должен возвысить свой голос и против непрекращающегося угнетения духовной свободы советской властью и, в особенности, заклеймить те преследования, которым до сих пор подвергаются религия и церковь.

Пусть народы всего мира, наконец, поймут, что господствующая над Россией власть III Интернационала есть воинствующая носительница политического, социального и морального разрушения. Ее разрушительная работа не останавливается ни перед религией, ни перед семьей, внося разложение в самые глубинные основы народной и индивидуальной жизни. Именно поэтому властвующий над Россией коммунизм пагубен не только для одной нашей Родины.

Проникая в различные страны под маской торговых и политических представительств, выговаривая для них дипломатическую неприкосновенность, большевики создают себе опорные пункты для своей разрушительной работы и плетут густую сеть шпионажа и пропаганды, угрожающую внутреннему миру и внешней безопасности всех цивилизованных государств, расточая на это остатки награбленных ими русских государственных и частных средств и злоупотребляя для этой цели получаемым кредитом.

Это слово предостережения Зарубежный Съезд русских патриотов считает своим долгом обратить ко всем народам мира.

Съезд собрался в дни, когда в России крепнет борьба воскресшего к жизни русского народа с растлевающей диктатурой коммунистической партии. Быть может, судьбой уже намечены сроки, когда падет ярмо III Интернационала. Перед этими зреющими возможностями Съезд считает своим долгом выявить подлинное лицо Зарубежной России, твердо веруя в ее глубинную связь с Россией Внутренней, в подлинное единство всех русских патриотов.

Зарубежный Съезд произнес то имя, которое объединяет русских патриотов в борьбе: имя Великого Князя Николая Николаевича. Великий Князь не является претендентом на престол; он — Национальный Вождь в борьбе с поработителями Родины.

Мы, русские изгнанники, видящие цель своей жизни в освобождении Родины от ига ее врагов, числим в своих рядах представителей различных политических мировоззрений и не считаем ни возможным, ни желательным предрешение за границей основных вопросов будущего государственного строя России. Мы в этом разделяем всецело ту точку зрения, которая была высказана и Великим Князем.

Так как враги наши неустанно распространяют о нас басню, будто русские зарубежники ведут борьбу с большевиками ради возвращения отнятых у многих из нас земель и имуществ. Зарубежный Съезд, чтобы положить предел кривотолкам, заявил, что земля, которою пользуются крестьяне, не должна быть у них отнята и что взыскивать с крестьян то, что погибло или расхищено во время революции, невозможно.

Российский Зарубежный Съезд торжественно заявил также, что возрожденная Россия будет стремиться к установлению дружеских отношений со всеми своими соседями, признав тем самым независимость и самостоятельное существование всех возникших на территории бывшей Империи Российской новых государственных образований и входя с ними в соглашения, обеспечивающие взаимные политические и экономические интересы. Равным образом, Зарубежный Съезд выразил уверенность, что будущее законное правительство России обеспечит всем народностям, населяющим ее территорию, свободное правовое развитие их бытовых, культурных и религиозных особенностей.

Зарубежный Съезд не сомневался также в том, что законные обязательства русских законных правительств будут признаваемы и соблюдаемы новой русской национальной властью.

Русские люди, собравшиеся на Российский Зарубежный Съезд и имеющие возможность громко возвысить свой голос в защиту России, тогда как русский народ под вражьим игом вынужден хранить молчание, обращаются с горячим призывом к другим народам — помочь России в постигшей ее беде и оказать поддержку ее борьбе с кровавым игом III Интернационала.

Такая помощь явится в то же время обеспечением против грозной опасности мирового коммунизма, опасности, которую начинают сознавать наиболее прозорливые государственные деятели. Формы этой помощи могут быть многообразны, как многообразна самая борьба России с ее врагом — Интернационалом. За всякую форму помощи скажет глубокое и сердечное спасибо освободившийся от ига Ш Интернационала великий русский народ.

И не будет мира в мире, пока не займет в нем своего, по праву ей принадлежащего места воскресшая и возрожденная Национальная Россия.

№ 26. Рапорт генерала от кавалерии П.Н. Краснова Великому Князю Николаю Николаевичу [ 131 ]

В дополнение рапорта моего от 6/19 сего октября № 3 Вашему Императорскому Высочеству всепреданнейше доношу —

На обеде с «атаманами» собралось 350 человек казаков. Атаманы были очень горды таким относительным многолюдством. Много говорилось о «вражде», которую я имею к Богаевскому. Вся их злоба выливалась на меня. Атаман Вдовенко (Терского войска) демагогически воскликнул: «Монарх нам дорог, а казачьи вольности еще дороже!» Однако торжество атаманов продолжалось недолго. Демагогия и речи о «казачьей вольности» были хороши в 1918 и 1919 гг., на чужбине они оказались грубой и злой насмешкой. Казаки в таком значительном количестве пришли потому, что обед задолго и широко был рекламирован, стоил дешево (15 франков). Казакам в их монотонной рабочей жизни было интересно посмотреть на атаманов, которых не видали никогда, казакам, числящимся в Донском Корпусе, а таковых большинство, генерал-лейтенантом Абрамовым было указано быть на этом обеде, а главное, казаки на этом обеде ожидали услышать от атаманов о безоговорочном подчинении их Вашему Императорскому Высочеству и о признании Вашего Императорского Высочества национальным Русским вождем.

Вместо этого они услышали, как они выразились: «разговорчики», все о том, что им давно надоело и что их привело в скитания на чужбину. Отрезвление идет быстрыми шагами; подогретый приемом Вашим Императорским Высочеством и обедом, авторитет атаманов падает особенно в провинции, где в их поведении видят удар по русскому делу.

Казаки начинают разбираться в том, что есть два направления, два течения Русской мысли как в самой России, так и за границей.

Первое, которое определяется словом Русское, национальное, патриотическое, великодержавное. Оно полагает в будущем Россию, как единую сильную державу, все равно: монархию абсолютную, легитимную, монархию конституционную или республику, но Россию единую. Русскую, православную. Возглавителем и идейным вождем этого течения считают Ваше Императорское Высочество. Считают, что к этому течению примкнут Российский зарубежный съезд и основанные им патриотические и национальные объединения. Казаки почитают это течение здоровым, государственным и считают, что к нему примкнула почти вся Зарубежная Россия и что оно составляет мечтания казаков и здоровой части крестьянства в советской республике.

Второе, навеянное извне, не Русское, нам навеянное. <...> Это течение стремится разложить, унизить Россию, уничтожить ее великодержавность, чтобы потом завладеть ею и использовать Русский народ для своих целей. Внутри России большевики, Ленин и Бронштейн, грузин Джугашвили и спившийся Русский рабочий Рыков, уже создали вместо России ряд республик — Украинскую, Татарскую, Грузинскую, Азербайджанскую и пр. образующих Союз советских социалистических республик — СССР, в России ту же работу ведет полубурят, полумонгол атаман Семенов, мечтающий о создании Монголо-бурятской республики при помощи Японии, Ной Жордания, мечтающий о Грузинской республике, гетман Полтавец-Остраница, мечтающий создать Украинскую республику и, к глубокому моему изумлению, в этой далеко не почтенной компании казаки увидели Объединенный Совет Дона, Кубани и Терека, трактующий о самостоятельном Юго-Восточном Союзе!

Смею заверить, Ваше Императорское Высочество, казаки сами удивлены этому сопоставлению.

Более левая, демократически настроенная часть казаков озлоблена на атаманов за то, что они совещались перед тем, как явиться Вашему Императорскому Высочеству, только между собой, не устраивая общихний, ибо общие собрания были устроены только кубанским атаманом Науменко — 16 октября и терским атаманом Вдовенко — 21 октября — оба после приема. Донской атаман никого не собирал по этому поводу. «Где же народоправство?» — спрашивают казаки, когда такой важный вопрос, за кем идти и какому течению примкнуть, решается запершись генералами Богаевским, Науменко, Вдовенко, Букановским и г-м Мельниковым? Отчего не было сделано опроса, отчего не были вызваны хотя бы наличные члены кругов рады?

Вчера, 11/24 сего октября, по личному почину и без моего приглашения пришли ко мне в Сантени 14 казаков из Парижа. Они не пожалели денег на поездку. Они желали высказать мне свои чувства по поводу всего вышеописанного. Мы устроили им обед в оранжерее замка, во время которого обменялись мыслями. Тут было — один генерал, четыре полковника, один есаул, остальные простые казаки. У них не было колебаний. У них было полное единодушие и осуждение атаманов.

Я думаю, что когда весть обо всем, что здесь было, дойдет до глухих казачьих станиц, она там вызовет печаль, недоумение и большое разочарование в атаманах.

Ваше Императорское Высочество дали атаманам возможность поправить свой поколебленный авторитет. Они не воспользовались этим. Они пошли за врагами России. Они останутся одиночками. Казаки за ними не пойдут. Здоровое сознание государственности указывает казакам единственно правильный путь, путь, по которому идет вся зарубежная Россия, путь, на который становится все больше и больше людей в России — за Вашим Императорским Высочеством к единой и сильной Русской России.

Генерал от кавалерии Краснов

№ 27. Записка председателя ОГПУ Ф.Э. Дзержинского начальнику Иностранного Отдела ОГПУ М.А. Трилиссеру ^[ 132 ]

Т. Трилиссеру

Прошу взять как задание найти пути для проникновения в «Русский Торгово-Промышленно-Финансовый Союз во Франции» для наблюдения за их связями с Россией и заграничными государствами.

Прошу доставить мне их издания как гласные, так и негласные.

Подпись.

№ 28. Из докладных записок в ОГПУ С.Н. Третьякова [ 133 ]

...Русская эмиграция прожила целый ряд этапов своей жизни за границей, причем как общее правило этап последующий был всегда бледнее, неинтереснее, хуже предыдущего. Объясняется это двумя причинами: с одной стороны, неправильной концепцией, что русский народ не принял и никогда не примет советскую власть, и, с другой стороны, тем, что самый состав эмиграции и культурный ее уровень падают с каждым годом. Последняя большая волна эмиграции была волной врангелевского поражения, и она дала чрезвычайно разнокалиберный, некультурный клубок, не ставящий себе никаких широких задач и не строящий никаких планов будущей жизни на родине. Этот элемент расслоил и разжижил эмиграцию 1919-1920 гг.

До тех пор, пока в России шла борьба с советской властью и пока существовали генералы, боровшиеся против нее, все это было более или менее гладко — Савинков сидел за одним столом с Сазоновым, Чайковским и Маклаковым, и только элементы более левые — социалисты-революционеры и социал-демократы тихо иногда выкрикивали: ни Ленин, ни Колчак. Но генералы и французское правительство, охотно разговаривавшее с Маклаковым, Савинковым, Сазоновым, не позволили ни социалистам-революционерам, ни социал-демократам выступать против белого движения — было не полное, но хотя бы видимое объединение. Власть и сила манили.

После победы большевиков эмиграция разбилась на целый ряд групп и группировок: впереди ничего определенного, советская власть справилась с белым движением, Европа в недоумении, началось дробление и деление на секты. В сущности с этого момента эмиграция, по-моему, потеряла всякое значение. Вражда, борьба между собой и злословие — вот характеристика этого периода, продолжающегося до сих пор. Эмиграция потеряла какое-либо значение в смысле борьбы с советской властью и в смысле влияния на политику иностранных государств. И если некоторые террористические акты против советской власти имели место как за границей, так и в России, это дело рук отдельных лиц или маленьких группировок, но не эмиграции как таковой.

С каждый днем, с каждым месяцем эмиграция теряет свое значение, и сейчас она утеряла его окончательно, с ней никто не считается, ее никто не слушает, и те истины, которые она ежедневно повторяет в своей прессе, созданной на последние трудовые гроши старых беженцев (молодые русские газет не читают), никого не волнуют и не убеждают. Эмиграция умирает уже давно, духовно она покойник.

Торгово-промышленный союз (Торгпром) создан был без моего участия в конце 1919 г. Н.Х. Денисовым. Цель — объединение торгово-промышленного класса с заграницей, защита своих интересов и борьба с большевиками. Последняя цель — скорее конспиративная, и в уставе она не упоминается. Денисов, нажившийся на войне, уехал из России накануне большевистского переворота, сумел сделать деньги в Англии в начале 1919 г. Он продал большой пакет акций Сибирского банка и получил почти миллион фунтов стерлингов. Веря в скорое падение большевиков, этот человек стал бросать деньги направо и налево, не забывая и себя самого. Он имел жену, двух любовниц, тратил огромные деньги на кутежи и спорт (охота), но в то же время создал торгово-промышленный союз. Был куплен в Париже, на пляс дю Пале Бурбон против палаты депутатов, прекрасный дом, отданный даром в пользование союза, были приглашены сотрудники с хорошими окладами, устраивались завтраки и обеды для привлечения членов, и, само собой, работа закипела...

...У организации были две цели: одна — доказывать несостоятельность и временность советской власти перед иностранными правительствами путем подачи докладных записок, публичных докладов, замаскированного участия в конференциях (Генуя, Гаага); это, так сказать, борьба открытая. А другая борьба — конспиративная.

О первой попытке должен сказать, все это дело совершенно точно было изложено в советских газетах; что же касается Савинкова, то он стоил союзу не менее 300 тысяч старых франков и пользы никакой не принес, потратив эти деньги на женщин и игру на скачках.

После краха всех этих начинаний президиум обратил внимание на Кутепова, но я лично не знаю ни одной выдачи денег Кутепову от союза, хотя думаю, что некоторые состоятельные члены союза (Нобель) деньги ему давали, и даже крупные. Связей прямых со своими служащими в России союз не имел, но некоторые его секции, нефтяная и угольная, их поддерживали и, думаю, поддерживают до сих пор, но в размерах миниатюрных.

В данное время союз не имеет никакого значения, он захирел, денег у него нет, находится он в маленьком помещении на рю Николо, 3, служащих трое, да и те не знают, получат ли они свое жалованье первого числа, но так как председатель Денисов человек энергичный и щедрый, он может устроить какое-либо выгодное для себя дело. Поэтому следить за этой организацией необходимо.

С августа 1929 г. я ушел с того места, которое занимал в Торгпроме, так как задумал заняться другими делами. Я был управляющим делами, ведал кассой и счетоводством и вел всю переписку Торгпрома. Товарищем председателя я остался и недавно опять был выбран на этот пост. В середине 1928 г. денежные дела союза были очень неблагополучны: еще в 1927 г. Денисов за гроши продал свой дом на пляс дю Пале Бурбон Гука-сову, а в 1928 г. Гукасов выгнал союз. Торгпрому пришлось поместиться в двух меблированных комнатах, уже после было снято помещение на рю Николо. В это же время произошла крупная ссора между Денисовым и Гукасовым, которая лишила союз возможности получать от него деньги на текущую работу. Союз все это время нуждался в деньгах, и его поддерживали исключительно нефтяники и Густав Нобель. В конце 1929 г. появился на горизонте некто Любович, который довольно щедро стал давать и за последний год внес в союз около 100 000 — эта цифра, так сказать, официальная. Мое участие в жизни союза в это время было небольшим, и лишь в конце 1929 г. я стал часто бывать на заседаниях и регулярно видеться с руководителями организации.

Работа Торгпрома свелась к обыкновенной переписке, писанию протоколов и резолюций, собиранию всяких материалов, созыву экономических совещаний, причем союз очень нуждается в деньгах. Внутренняя скрытая работа союза, конечно, была, но я лично не мог следить за ней. Я утверждал и утверждаю, что никого из обвиняемых по делу Промышленной партии я лично не видал и разговоров с ними не вел. Для точности я приведу список тех лиц, с которыми мне приходилось встречаться в Париже и которые имели отношение к правительству Советского Союза: инженер К.В. Суздальцев — два раза, один в Берлине, другой в Париже (в 1922-1923 гг.); переписку с ним своевременно передаю. Инженер А.С. Штуцер, живший в Медоне и теперь покинувший советскую службу. Умерший М.А. Панов, с которым я виделся во время его последнего пребывания в Париже и с которым моя беседа носила родственный характер, так как моя сестра живет здесь, во Франции, с его братом П.А. Пановым.

В 1923 или 1924 гг. Кутепов пригласил Денисова, Гукасова и меня позавтракать с ним и какими-то двумя лицами, приехавшими из России и будто бы офицерами Красной Армии. Разговор, как всегда, свелся к тому, что Красная Армия накануне восстания, но только нужны деньги, а люди имеются. Из моей памяти изгладились физиономии этих людей и их вымышленные фамилии, знаю лишь одно, что денег на месте они не получили. Об этом свидании (бывшим, предположительно, в 1923-1924 гг.) я прежде не говорил, полагая, что это несколько древние истории, но неоднократно указывал, что Кутепов получал деньги от лиц, близких к союзу, в частности от П.О. Гукасова. Больше личных свиданий с людьми из СССР у меня не было.

Были ли свидания и вредительская работа других лиц, близких к союзу, и его членов? Конечно, да. В 1921-1922 гг. в Берлине группа хлопчатобумажных фабрикантов во главе с бароном Кноппом, инженером Ценкером, А.Г. Карповым получила довольно крупную субсидию от английских машиностроителей и поддерживала связь с Москвой. Все это дело уже давно раскрыто советской властью, припоминаю лишь имя инженера Федотова, который уже в то время был в связи с этой группой. Что эта группа давала деньги, не подлежит сомнению, что она старалась совратить головы бывших своих служащих — также несомненно, но года через два англичане платить перестали, и этот Карпов служил ночным сторожем.

В связи с настоящим делом я сделал все возможное, чтобы выяснить роль упомянутых в процессе вредителей.

В.П. Рябушинский видел Федотова; Нобель или близкий к нему человек — Рамзина; Коновалов — Куприянова. Денисов отрицает свое знакомство с Рамзиным, но, полагаю, это неверно. Темы разговоров были информационные и, конечно, вредительские, с точки зрения советской власти, но я все-таки боюсь утверждать, что вредительский заговор принял такие грандиозные размеры и что люди, близкие к Торгпрому, его руководители, выдавали крупные суммы Рамзину и другим, но что деньги давались и шли главным образом через Нобеля, сомнению не подлежит.

Откуда брались деньги, и было ли замешано в этом деле французское правительство? С момента организации Торгпрома, т.е. с 1920 г., деньги притекали главным образом от Денисова, тогда очень богатого человека, а затем, после промышленного съезда 1921 г., от целого ряда лиц, в частности и от меня. В те времена они расходовались широкою рукою. Во всяком случае в 1920-1924 гг. казаки Богаевский, Мельгунов получили не менее 500 000 франков, Савинков около 200 000, Кутепов не менее 250 000, не считая того, что давали хлопчатобумажные фабриканты берлинской группы. Начиная с 1924 г. средства Торгпрома стали истощаться, но все-таки деньги были, и добывались они через группу Нобеля и отчасти Гукасова, а иногда случайно от Детердинга через нефтяную группу.

Сношения с французским правительством начались давно, с момента появления в Париже русской эмиграции. После падения Врангеля и главным образом после промышленного съезда в 1921 г. было решено найти пути более верные: надо было найти связь с представителями французского правительства и палатой депутатов. Эта связь была найдена в лице одного члена палаты. Кормили мы его завтраками в лучших ресторанах Парижа, но денег ему не платили. Я утверждаю, что в это время мы от французского правительства не получали денег, тогда я это должен был знать, но информацию и настроения знали. Они были ярко антибольшевистскими, с некоторым оттенком неудовольствия против белогвардейцев за неудачу интервенции, и только. Мы старались выработать какую-нибудь программу совместной работы с французским правительством против СССР, переговоры длились очень долго. В конце 1923 или начале 1924 гг. стало очевидно, Германия есть то государство, которое ближе всего стоит к Советской России, кроме того, немцы устами Людендорфа и Гофмана ручались быстро покончить с большевизмом в России, но не делали этого потому, что отношения Германии с Западом были совершенно не налажены. Было решено предложить немцам сближение с Францией и некоторые уступки взамен их интервенции в России. План, конечно, глупый, но все-таки попытка была сделана. Свидание с Людендорфом имело место или в Кельне, или в Висбадене, носило дружественный характер, но результатов не дало, главным образом потому, что весной 1924 г. произошли выборы во Франции, и на два года Эррио стал премьером.

Во времена Эррио, после признания советской власти Францией, связи не было, ибо Торгпрому не с кем было ее поддерживать. С момента перехода власти к Пуанкаре положение изменилось, но не сразу. Я боюсь утверждать, были ли сношения в 1928 г. с французским правительством и французским генштабом. Со слов Денисова можно сказать — были, ибо он открыто заявил мне, что лично неоднократно виделся с Пуанкаре и обсуждал с ним вопросы так называемой экономической интервенции, которая, по идее, должна была носить международный характер. О военной интервенции будто бы не было и речи. В деньгах тоже отказывали. Все это нужно принимать с большой осторожностью, тем более что разговор на эту тему был у меня с Денисовым недели две тому назад. Я лично не знаком ни с Пуанкаре, ни с Брианом.

Настроение сейчас очень приподнятое. Руководители Торгпрома полагают, что все внимание эмиграции обращено на них, они имеют прекрасную рекламу, и им нужно действовать быстро и решительно. Надо отбросить все кустарные методы работы, надо создать единый центр, который должен сгруппировать вокруг себя все живое в эмиграции, и создать тот орган, который мог бы представлять за рубежом Россию. По мнению Нобеля, который стоит во главе всей этой комбинации, деньги, и даже большие, могут быть найдены и частным порядком (фонд Детердинга еще не распределен), а может быть, и деньги отдельных правительств — это заставляет думать, что и раньше отсюда черпали средства . Я буду стараться всячески проникнуть в эту комбинацию.

Я знаю, что Нобель должен иметь свидание с Брианом или Бертелло. Для выяснения позиции французского правительства я просил Алексинского зайти к Бертелло, с которым он в хороших отношениях, и поставить ему два вопроса: как смотрит французское правительство на то, что происходит в России, и готово ли оно считаться с русской организацией, представляющей все оттенки русской эмиграционной мысли, как с органом, представляющим будущую Россию? Бертелло считает положение Советского правительства шатким, но не критическим и думает, что представительный орган русской эмиграции был бы сочувственно встречен французским правительством. После этого Алексинский поставил вопрос в лоб: а денег дадите? Ответ был тоже прост и ясен: посмотрим.

Мой доклад затянулся. Пока на этом кончаю. Прошу задавать мне те или иные вопросы, я с полной лояльностью буду на них отвечать, и прошу помнить, что в моем окружении работа настоящая может начаться в очень непродолжительном времени.

№ 29. Ллолий Львов. «Диспут о правде и кривде фашизма» [ 135 ]

В так называемой «Школе фашизма» в минувшую среду состоялся диспут по докладу К.И. Зайцева о правде и кривде фашизма.

Прежде чем дать слово докладчику, председательница «Объединения молодежи» Н.М. Полежаева обращается к молодой части собрания с разъяснениями и предостережением по поводу имевшихся в последнее время случаев, в которых некоторые молодые люди, известные «Объединению», позволяют себе некорректные поступки по отношению к своим политическим противникам, ссылаясь при этом на свое фашистское «право меньшинства». Н.М. Полежаева в резких выражениях осуждает подобное поведение, указывая, что этот лже-фашизм является «чисто комсомольским хулиганством» и ни в коем случае не будет терпеться «Объединением русской эмигрантской молодежи». — «Мы должны — заявляет Н.М. Полежаева, — противодействовать в своей среде появлению настроений, сколько-нибудь близких к идее «белого комсомола».

К.И. Зайцев читает тезисы своего доклада.

В.Н. Новиков не согласен с различением докладчика двух фашизмов: как метода действия и как теории государства. Есть только один фашизм: теория устранения недостатков, государственного строя. В пространном изложении оратор подвергает критике либерально-демократическую и социалистическую концепцию государства и резкими выпадами изобличает «капиталистический режим». <...>

Второй оппонент (г-жа Саморупо) также возмущена возможностью предположения «кривды» фашизма и протестует против устроителей докладов о фашизме, допускающих неортодоксально-фашистские содоклады. «Отцом фашизма» г-жа Саморупо признает Владимира Мономаха. Равенство всех перед судом ее особенно не прельщает; хорошо было в России, когда дворянина наказывали строже, чем крестьянина, и когда крестьянина нельзя было описать за долги. Призыв К.И. Зайцева к русскому «белому пути» ее не трогает. Этот путь был испорчен тем, что вождей окружали социалисты (!?), а молодежь, жертвуя своими жизнями, шла, не зная за что и не зная почему.

С.С. Ольденбург направляет внимание собрания на более серьезную сторону. Фашизм нельзя понять, отвлекаясь от Италии, в ее исторической конкретности. Родственным явлением фашизма и его предтечей был футуризм, провозглашенный до войны другом Муссолини Маринетти. В футуризме существенен протест его против взгляда на Италию, как на страну только остатков прошлого. Отсюда футуристический лозунг Маринетти: «Жгите музеи!» Из этого настроения выросло то движение, которое толкнуло Италию в Великую войну <...> Футуризм и фашизм сыграли свою историческую роль. Теперь Италия не только страна музеев и туристов, она вышла на историческую сцену. В этом основная заслуга фашизма, а вовсе не в чрезвычайно спорных синдикалистских построениях государства, рекомендуемых фашистскими теоретиками. Говоря о «кривде» фашизма, С.С. Ольденбург отмечает опасность превращения в постоянное явление временных полицейских мер, останавливаясь, в частности, на положении в Италии печати. Применительно к России С.С. Ольденбург заявляет: «История России и русские условия совсем иные, чем итальянские. Нам нужно искать своих путей, беря из фашизма то существенное, что заключается в подчинении самого себя интересам национального целого».

Я.Н. Зеленкин выступает на защиту фашизма от докладчика, хотя и называет доклад «несомненно блестящим». Он упрекает докладчика за то, что он находится «во власти старых-престарых дореволюционных настроений» и «весь замкнулся в стихии правового государства». «Мы, — заявляет он, — вступаем в царство идеократии. Идеология корпоративного государства снимает преступно-проклятую антитезу, разрыв государства и общества». Оппонент резко отталкивается от белого движения и заодно упраздняет и всю Императорскую Россию. Он призывает подчиниться «стихии фактов». В Зеленкине чувствуется прозелит евразийства.

A.M. Горовцев возражает против фашистского синдикализма. Он высоко ставит Муссолини, но подчеркивает, что в борьбе с коммунизмом победителем вышла не только Италия, но также, например, и Германия, которую спасла твердость и правосознание.

Г. Циолкович также приветствует Муссолини, но заявляет себя антифашистом, поскольку фашизм отрицает принцип верховенства человеческой личности. Резко возражает Циолкович Зеленкину, указывая, что последний не так давно прямо выступал как «евразиец», а теперь же тут в придачу оказывается пылким фашистом.

Отвечая своим оппонентам, К. И. Зайцев прежде всего заявляет, что он не склонен спорить о словах: если кто, поклоняясь Мономаху, может называть себя фашистом, пусть называется. Не склонен он увлекаться и теми «полемическими красотами» своих оппонентов, примеры коих он, при смехе аудитории, тут же указал. Докладчик заявляет, что по существу он вынес тягостное чувство из прений. В выступлении Зеленкина, как по заказу, отразилась «кривда» фашизма, причем его «евразийское» выступление оказалось в каком-то угрожающем соседстве с выступлениями г-жи Саморупо и В.Н. Новикова, над чем им бы следовало задуматься. В речи Новикова — дух старого революционного социализма: пафос обличения «капиталистического строя» во имя создания «земного рая», осуществлению которого среди «благих» людей мешают только «злые» учреждения. Слова В.Н. Новикова о том, как всех заставят заниматься политикой в синдикатах и как этим будет создана «гармония», напоминают К. И. Зайцеву заявления Робеспьера о том, что людей нужно принудить быть счастливыми.

Обращаясь к итальянскому фашизму, докладчик заявляет, что, говоря о «кривде» фашизма, он менее всего имел в виду Муссолини, который совершил своего рода чудо с Италией. Но также утверждения, как «фашизм нужно полюбить или возненавидеть», должно с полной решительностью отбросить. Итальянский фашизм есть эксперимент, который нужно изучать. Нужно вдумываться в сущность дела, а не заниматься, очертя голову, переодеванием в «черные рубашки». Нужно твердо помнить, что у нас, русских, кроме фашизма, есть корни, более нам близкие и более нас питающие, чем итальянский фашизм. Это — белое движение.

В этом месте докладчик подвергает самой решительной критике выступление Зеленкина, протестуя против раздавшегося из его уст осуждения по адресу Белой России и традиций Петра Великого.

Заканчивая свою речь, К.И. Зайцев еще раз повторяет, что поскольку фашизм представляет собой образ патриотического горения и самоограничения во имя национальных идеалов, его должно всячески приветствовать, нужно приветствовать его и как метод действия, т.е. как активный антикоммунизм, но при подходе к фашизму, как к построению синдикалистического государства, обязательны крайняя осмотрительность и дух трезвой критики, которых, к сожалению, не наблюдается у некоторых русских сторонников фашизма.

№ 30. Ллолий Львов. В «Школе фашизма». Последние доклады. [ 136 ]

<...> Подробно рассказал докладчик о самом Хитлере, сообщив вкратце его биографию, дав характеристику его личности и изложив его сумбурную политическую программу, сочетавшую в себе резкий антикоммунизм, антисемитизм и противомассонство с критикой «капиталистического» режима, с противоборством «черному интернационалу», т.е. католической церкви, и с настроениями, враждебными германским династиям.

Чрезвычайно живо был рассказан докладчиком в прагматическом изложении переворот 9 ноября 1923 г. <...> Фон Кар и ген. Лоссов и их позиция в происшедших событиях, в которые они были вовлечены необдуманным порывом Хитлера, были противопоставлены последнему в докладе С. С. Ольденбурга, как выразители той государственной мудрости и чувства реальной политики, которые необходимы и для фашизма, желающего побеждать, а не терпеть поражения. В заключение своего доклада С.С. Ольденбург еще более подчеркнул это, противопоставив Хитлеру Муссолини.

Заканчивая серию сообщений об итальянском фашизме, В.Н. Новиков в заключительном своем докладе указал на необходимость нам, русским, в борьбе с большевизмом зажечься тем пафосом действенности, который присущ фашистскому движению в Италии и в особенности Муссолини. <...> Докладчик подчеркнул, что в нашей борьбе с большевизмом должен быть просто повторен итальянский опыт фашизма. <...>

Из программы, заявленной Муссолини, мы должны взять самое существенное и главное. Существенным и обязательным для нас является усвоение, прежде всего, национального идеала, признание в то же время равноправия всех элементов, входящих в состав национального организма, понимание необходимости реальной охраны интересов широкой массы русского народа, и в частности крестьянства, и отказ от мысли предопределения до завершения борьбы ответа на вопрос о форме правления в послебольшевистской России,

№ 31. Из передовой статьи газеты «Россия и Славянство» —
«Герои и героическое Русского Зарубежья». [ 137 ] [ 138 ]

Как бороться? Здесь встают два вопроса. Прежде всего могут возникнуть споры о том, какие меры борьбы наиболее целесообразны. Далее, является вопрос о том, как практически может Русское Зарубежье участвовать в этой борьбе. <...> По этим вопросам Русское Зарубежье должно договориться. Этого требует его призвание, его смысл.

Наша позиция в этих вопросах очень проста. Мы признаем исторически данным центром политического объединения Русского Зарубежья Белую Армию. Мы считаем, что вокруг нее должна быть создана широкая политическая коалиция, объединенная идеей борьбы за Россию против коммунистической власти. Мы считаем, что конкретным содержанием этой борьбы за Россию является подготовка и осуществление национальной революции, долженствующей свергнуть коммунистическую власть. Мы считаем, что поскольку такая революционная борьба ведется сейчас, питаемая «белой» средой и вдохновляемая ее идеалами, этим утверждается призвание и оправдывается смысл всего Русского Зарубежья в целом. Мы считаем, что на путях геройства революционного, проявления которого то и дело вспышками магния озаряют беспросветный политический мрак, застилающий внутреннюю Россию, создается и для Зарубежной России та национально-политическая настроенность, которая не только просветляет и освещает бытовое геройство, о котором выше мы говорили, но в сущности одна лишь способна психологически его прочно обосновать.

«Я остаюсь русским, потому что я связан с людьми, которые борются за Россию, и через них связан с внутренней Россией» — вот единственное неколебимое обоснование отказа от денационализации. Только подобное умоначертание превращает зарубежную «русскость» из пассивного и инертного настроения в активное, действенное, национально-патриотическое, до конца осознанное убеждение. <...>

№ 32. Из статьи П.П. Муратова «О русском фашизме» [ 139 ]

<...> В движениях фашистского типа есть слишком много черт, сближающих их, хотя бы только по форме, с коммунизмом. <...> Освобожденная от большевиков Россия будет стремиться ко всему тому, чего ее лишил коммунизм третьего интернационала. <...> Вот почему будет естественно стремиться она к законности во всех областях жизни. <...> В России произойдет не революция, не смена одной революции другой. В России совершится контрреволюция, т.е. осуществится возврат от иллюзорных понятий о «праве революции» к традиционным устоям народной правовой жизни, на почве коих только и может создаться законная для русской земли власть.

<...> Измученная большевистским бесправием и большевистским разорением Россия будет стремиться к правовой реставрации и к реставрации хозяйственной. В этом смысле «новая Россия» найдет себя в «старой России». Что же касается того политического облика, который приобретет Россия в результате стихийного и неудержимого стремления своего после падения большевиков к реставрации хозяйственной и правовой — это пока никому не известно.

№ 33. Из статьи Н.С. Тимашева «Куда идет Россия» [ 140 ]

О сущности этого нового гадать пока трудно, но в заключение не могу не предостеречь от одного распространенного хода мысли, которому подвластен и П.П. Муратов, когда он чрезмерно сближает, хотя и по форме только, коммунизм с режимами фашистского типа и потому предсказывает восстановление в России хозяйственных порядков, повторяющих дореволюционные .

В нынешние времена неверно противополагать порядку хозяйственной свободы порядок хозяйственной несвободы, объединяя в последнем понятии насильнический этатизм коммунистического типа и так наз. «управляемое хозяйство», которое пока что существует (да и то в известной лишь мере) только в фашистской Италии, в сочетании с очень авторитарным и строго личным государственным режимом. На наших глазах элементы этого хозяйства вводятся, однако, и в ультрадемократической Америке, и управляемое хозяйство вообще обнаруживает стремление стать новым, третьим типом хозяйства, которое не было бы ни капиталистическим, ни социалистическим, но органически сочетало бы элементы обоих. <...>

В управляемом хозяйстве сохраняется множественность предприятий, равно как инициатива их хозяев, но инициатива эта регулируется и через то ограничивается и направляется к тому, чтобы хозяйства работали не на начале взаимного антагонизма, а на начале сотрудничества. Как видно — управляемое хозяйство не является механически смешением капиталистического и социалистического, а представляет как раз образец преодоления противоположностей через органическое сочетание их элементов. <„..>

<...> Есть и третий путь, и он — в духе времени. А так как отвечающее духу времени особенно легко распространяется в порядке заражения, то шанс складывания в этом стиле русского хозяйственного будущего я считаю немалым. <...>

№ 34. Из статьи А.В. Карташева «Божий меч» [ 141 ]

Да, «довольно»! Но обратите этот окрик на виновников войны, а не на нас, только вынужденно защищающих себя, народ и Родину. <...>

Свят всегда подвиг борьбы с рабством. Свят меч белых воинов. Свята рука террористов, к какому бы лагерю они ни принадлежали, поднимавшаяся и поднимающаяся теперь на исчадий Ленина. Борцов увенчает своим благословением потомство и причтет их имена к сонму героев-освободителей.

Ибо они казнили злодеев. <...>

Ленинство есть бесовщина. И неудивительно, если совесть церкви разрешает грех убиения в форме военного подвига истребления мечом вождей бесноватых легионов, упорных в своей демонической нераскаянности. <...>

№ 35. Барон Р.Ф. Унгерн. Приказ русским отрядам на территории советской Сибири [ 142 ]

Я — Начальник Азиатской Конной Дивизии, Генерал-Лейтенант Барон Унгерн, — сообщаю к сведению всех русских отрядов, готовых к борьбе с красными в России, следующее:

§ 1. Россия создавалась постепенно, из малых отдельных частей, спаянных единством веры, племенным родством, а впоследствии особенностью государственных начал. Пока не коснулись России в ней по ее составу и характеру неприменимые принципы революционной культуры, Россия оставалась могущественной, крепко сплоченной Империей. Революционная буря с Запада глубоко расшатала государственный механизм, оторвав интеллигенцию от общего русла народной мысли и надежд. Народ, руководимый интеллигенцией как общественно-политической, так и либерально-бюрократической, сохраняя в недрах своей души преданность Вере, Царю и Отечеству, начал сбиваться с прямого пути, указанного всем складом души и жизни народной, теряя прежнее, давнее величие и мощь страны, устои, перебрасывался от бунта с царями-самозванцами к анархической революции и потерял самого себя. Революционная мысль, льстя самолюбию народному, не научила народ созиданию и самостоятельности, но приучила его к вымогательству, разгильдяйству и грабежу. 1905 г., а затем 1916-17 годы дали отвратительный, преступный урожай революционного посева — Россия быстро распалась. Потребовалось для разрушения многовековой работы только 3 месяца революционной свободы. Попытки задержать разрушительные инстинкты худшей части народа оказались заползавшими. Пришли большевики, носители идеи уничтожения самобытных культур народных, и дело разрушения было доведено до конца. Россию надо строить заново, по частям. Но в народе мы видим разочарование, недоверие к людям. Ему нужны имена, имена всем известные, дорогие и чтимые. Такое имя лишь одно — законный хозяин Земли Русской ИМПЕРАТОР ВСЕРОССИЙСКИЙ МИХАИЛ АЛЕКСАНДРОВИЧ, видевший шатанье народное и словами своего ВЫСОЧАЙШЕГО Манифеста мудро воздержавшийся от осуществления своих державных прав до времени опа-мятования и выздоровления народа русского.

§ 3. В начале июня в Уссурийском крае выступает атаман Семенов, при поддержке японских войск или без этой поддержки.

§ 4. Я подчиняюсь атаману Семенову.

§ 5. Сомнений нет в успехе, так как он основан на строго продуманном и широком политическом плане.

По праву, переданному мне как военачальнику, не покладавшему оружия в борьбе с красными и ведущими ее на широком фронте, ПРИКАЗЫВАЮ начальникам отрядов, сформированных в Сибири для борьбы с Советом Народных Комиссаров:

1. Начальникам малых отрядов, существующих отдельно и готовящихся к борьбе, подчиняться одному командующему сектором, который и объединяет действия отдельных отрядов. Неподчинение повлечет за собой суровую кару.
   Примечание. Отряды численностью до 150 человек, не считая нестроевых и семьи, при приближении на 40 верст к другим отрядам должны объединиться в своих действиях под общей командой единоличного начальника; отряды численностью 150-300 чел<овек> — в 100-верстном радиусе; отряды численностью в 300-500 чел<овек> — в 200-верстном радиусе. Отрядам, не оставляющим борьбы с красными и имеющим старую организацию, руководствоваться своими распорядителями.
2. Установить связь между боевыми единицами и действовать по общему плану, сообразуясь с временем и направлением начавшегося наступления (см. п. 4 прик<аза>).
3. При встрече действующих отрядов численностью более 1000 чел<овек> с отрядами одинаковой или большей численности, действующими против общего врага, подчинение переходит к начальнику, который вел непрерывную борьбу с советскими комиссарами на территории России, причем не считаться с чином, возрастом и образованием.
   Примечание. Пункту 3-му настоящего приказа подчиняются и командующие секторами.
4. Выступление против красных в Сибири начать по следующим направлениям: а) Западное — ст. Маньчжурия; б) на Монденском направлении вдоль Яблонского хребта; в) вдоль реки Селенги; г) на Иркутск; д) вниз по р. Енисею из Урянхайского края; е) вниз по р. Иртышу. Конечными пунктами операции являются большие города, расположенные на магистрали Сибирской ж. д. Командующим отдельными секторами соображаться с этими направлениями и руководствоваться: в Иркутском направлении директивами полк<овника> Казагранди, в Урянхайском — атамана Енис<ейского> Каз<ачьего> войска Казанцева, в Иртышском — есаула Кайгородова.
5. Командующие секторами назначают срок для общего выступления всех отрядов под своим руководством. Пока, за дальностью расстояния, я лишен возможности карать, а потому на ответственность командующих секторами и командиров отрядов возлагается прекращение всяких трений и разногласий в отрядах (рыба с головы тухнет). Помнить, что поколения будут благословлять или проклинать их имена.
6. Заявить бойцам, что позорно и безумно воевать лишь за освобождение своих собственных станиц, сел и деревень, не заботясь об освобождении больших районов и областей. Считать такое поведение сохранением преступного нейтралитета перед Родиной, что является государственной изменой. Такое преступление карать по всей строгости законов военного времени.
7. Подчиняться беспрекословно дисциплине, без которой все, как и раньше, развалится.
8. При мобилизации бойцов пользоваться их боевой работой, по возможности, не далее 300 верст от места их постоянного жительства. После пополнения отрядов нужным по количеству имеющегося вооружения кадром новых бойцов, прежних, происходящих из освобожденных от красных местностей, отпускать по домам. <...>
9. <…>
10. Суд над виновными м<ожет> б<ыть> или дисциплинарный, или в виде применения разнородных степеней смертной казни. В борьбе с преступными разрушителями и осквернителями России помнить, что по мере совершенного упадка нравов в России и полного душевного и телесного разврата нельзя руководствоваться старой оценкой. Мера наказания может быть лишь одна — смертная казнь разных степеней. Старые основы правосудия изменились. Нет «правды и милости». Теперь должны существовать «правда и безжалостная суровость». Зло, пришедшее на землю, чтобы уничтожить Божественное начало в душе человеческой, должно быть вырвано с корнем. Ярости народной против руководителей, преданных слуг красных учений, не ставить преград. Помнить, что перед народом стал вопрос «быть или не быть». Единоличным начальникам, карающим преступников, помнить об искоренении зла до конца и навсегда и о том, что справедливость в неуклонности суда.
11. На должности гражданского управления в освобожденных от красных местностях назначить лиц лишь по их значению и влиянию в данной местности и по их действительной пригодности для несения службы этого рода, не давая преимущества военным, не считаясь при назначении с бедственным состоянием и прежним служебным положением просителя.
12. За назначение несоответствующих и неспособных лиц ответственным является начальник, сделавший назначение.
13. Привлекать на свою сторону красные отряды, особенно из разряда мобилизованных, и рабочие батальоны.
14. Не рассчитывать на наших союзников-иностранцев, переносящих подобную же революционную борьбу, ни на кого бы то ни было. Помнить, что война питается войной и что плох военачальник, пытающийся купить оружие и снаряжение тогда, когда перед ним находится вооруженный противник, могущий снабдить боевыми средствами.
15. Продовольствие и др<угое> снабжение конфисковывать у тех жителей, у которых оно не было взято красными. У бежавших жителей брать продовольствие по мере надобности. Если поселок, занятый белыми, дает добровольцев и мобилизованных бойцов, он обязан дать своим людям продовольствие и другое (кроме боевого) снаряжение на 3 месяца, что и поступает в интендантскую часть отряда безвозвратно.
16. В случае переполнения отряда людьми, не имеющими вооружения, отправлять их на полевые работы непременно домой, в освобожденные области.
17. За отрядом не возить ни жен, ни семей, распределяя их на полное прокормление освобожденных от красных селений, не делая различий по чинам и сословиям и не оставляя при семьях денщиков.
18. Мне известно позорное стремление многих офицеров и солдат устраиваться при штабах на нестроевые должности, а также в тыловые войсковые части. Против этого необходимы самые неуклонные меры пресечения. В штабы и на нестроевые должности назначать, по возможности, лиц, действительно не способных к бою, каковым носить, в отличие от строевых офицеров и солдат, поперечные погоны. Организуемые по мере надобности тыловые войсковые части, необходимые для военных операций, должны существовать, но не следует переполнять их излишними чинами. Желательнее всего замещать должности в тыловых частях бежавшими от большевиков и пострадавшими от них поляками, иностранцами и инородцами, с их согласия. Местные жители отнюдь не должны назначаться на указанные должности.
    Примечание. Строевыми считать только тех, кто непосредственно участвует в боях. Чины тыловых войсковых частей (интендантство, комендантская ч<асть>, саперная, служба связи, штабы и т.п.), хотя и имеющие вооружение, не считаются строевыми. В интендантство избегать назначать военных; по возможности назначать имеющих многолетний опыт доверенных фирм, а также бежавших купцов, лично ведших свои дела и показавших на опыте свой талант.
19. В случае необходимости отступления стягиваться в указанных выше направлениях военных операций (п. 4 прик<аза>), в сторону ближайшего сектора, прикрывая собою его фланг.

Народами завладел социализм, лживо проповедывающий мир, злейший и вечный враг мира на земле, так как смысл социализма — борьба.

Твердо уповая на помощь Божию, отдаю настоящий приказ и призываю вас, офицеры и солдаты, к стойкости и подвигу.

Подлинный подписал:

Начальник Азиатской Конной Дивизии.
Генерал-Лейтенант Унгерн.

№ 36. Из сводки ИНО ОГПУ о парижских монархистах [ 147 ]

№ 37. Борис Коверда. «Покушение на полпреда Войкова» [ 150 ] [ 151 ]

Настоящая запись является свидетельским показанием, с целью восстановить обстоятельства и подробности дела, в котором мне пришлось быть главным участником, — совершенного 7 июня 1927 г. в Варшаве покушения на советского посла Войкова. Вокруг этого дела возник ряд легенд и предположений, в большинстве случаев не соответствующих действительности или дававших неполную или одностороннюю картину происшедшего. Я воздерживался от опровержения или дополнения появлявшихся в печати сведений, хотя уже по освобождении в беседах с друзьями не скрывал подробностей дела. Считаю, однако, что картина произошедшего и действительное положение вещей должны быть известны историку, который коснется этого дела. Кроме того, считаю, что не надлежит умалчивать об участии в деле других лиц. Эти соображения и побудили меня составить настоящую запись.

В предшествовавшие годы я, будучи учеником сначала белорусской, а затем русской гимназии в Вильне, одновременно служил в издаваемой доктором Арсением Васильевичем Павлюкевичем еженедельной газете «Белорусское Слово», антикоммунистического направления. Я заведовал конторой, одновременно выполняя обязанности корректора, выпускающего и переводчика на белорусский язык. До перехода в русскую гимназию до VI класса я учился в белорусской гимназии и хорошо знаю белорусский язык. Поэтому на мне лежала также обязанность «выправки» идущего в газету материала. Павлюкевич был решительным антикоммунистом, и меня с ним связывали не только служебные, но и дружеские отношения.

В это же время у меня возникли связи и знакомства с представителями русских антибольшевистских кругов в Вильне. В частности, у меня наладились дружеские отношения с проживавшим в то время в Вильне есаулом Михаилом Ильичом Яковлевым, бывшим в годы гражданской войны командиром так называемого «Волчанского отряда», сначала действовавшего на юге России, а в 1920 г. — на польском фронте. Яковлев также издавал в Вильне русскую еженедельную газету «Новая Россия».

В середине 20-х годов русская Белая эмиграция еще рассчитывала на возможность возобновления вооруженной борьбы с коммунистической властью в России. В активной и непримиримой по отношению к большевизму части эмиграции возникали разнообразные проекты и планы продолжения борьбы, и существовало убеждение в целесообразности ведения антибольшевистской террористической деятельности. Вопрос продолжения борьбы любыми средствами часто поднимался и в моих беседах с Павлюкевичем и Яковлевым. Оба хорошо знали один о другом. Но они до того не сотрудничали и ограничивались шапочным знакомством.

Возможно, что происходившие между мной и названными лицами разговоры не имели бы для меня лично последствий, если бы не то, что на должность советского посла в Варшаве был назначен Войков, известный большевик, проехавший в свое время через Германию в запломбированном вагоне, вместе с Лениным, и роль которого в убийстве Царской Семьи и последующем уничтожении тел убитых была известна из книги Соколова и других источников. Об этом писалось и в польских газетах, в связи с назначением Войкова в Варшаву. Тем не менее польское правительство согласилось принять Войкова в качестве советского посла, или, как тогда говорилось, полпреда, в Варшаву.

Мысль о возможности покушения на Войкова поднималась в моих беседах с Павлюкевичем и Яковлевым все чаще и чаще, и в конце концов, к началу 1927 г., я выразил желание совершить это покушение. Павлюкевич согласился предоставить необходимые средства, а Яковлев должен был оказать содействие в организации покушения.

Первоначально возникла мысль осведомить о подготовке покушения проживавшего в то время в Варшаве писателя М.П. Арцыбашева, автора статей, печатавшихся в издаваемой Д.В. Философовым газете «За Свободу» и затем вошедших в сборник под названием «Записки Писателя». Позже такое намерение показалось мне не имевшим смысла, так как его осуществление могло иметь нежелательные последствия и усложнить дело. Но в первой половине 1927 г. Арцыбашев умер, и поэтому намерение в какой-то степени посвятить его или вовлечь в подготовку покушения не было осуществлено.

Павлюкевич располагал ограниченными средствами. Поэтому на многое с его стороны нельзя было рассчитывать. О надлежащей подготовке покушения, т.е. организации слежки за Войковым, его выездами, передвижениями и т.п. (как то делалось в дореволюционную эпоху при подготовке покушений на царских министров и многих других, ставших мишенью для революционеров, сановников, когда в некоторых случаях в подготовке и осуществлении покушений участвовали большие группы лиц), из-за недостатка средств не могло быть и речи, и фактически никакой предварительной подготовки к покушению на Войкова не могло быть. Правда, вначале предполагалось привлечь к участию в покушении и других лиц. Выбор пал на двух моих хороших знакомых, известных мне своими национальными убеждениями. Но по разным причинам ничего из этого не получилось.

Предварительной разведкой должен был заняться уезжавший на службу в Варшаву бывший чин «Волчанского отряда» Константин Шипчинский. Ему было поручено узнать, по мере возможности, об образе жизни Войкова, его передвижениях, т.п. Основной задачей было установить, где Войкова можно встретить и приблизиться к нему. В начале мая Шипчинский выехал в Варшаву, получив на расходы, данные Павлюкевичем 200 злотых.

Вскоре Яковлев передал мне пистолет и патроны к нему. Было условлено, что после покушения я буду говорить, что купил пистолет у служащего типографии в Вильне Юдицкого, бывшего членом польской организации допризывной подготовки.

22 мая я выехал в Варшаву, тоже имея в кармане 200 злотых от Павлюкевича и немного своих денег. В Варшаве остановился на одни сутки в отеле «Астория» на Хмельной улице. На следующий день встретился в условленном месте с Шипчинским, и он меня устроил на квартиру на улице Бугай, № 26.

Оказалось, что Шипчинский ничего не разузнал и не установил. Его дальнейшее «участие» в подготовке покушения выразилось лишь в том, что он провел меня к зданию советского посольства на Познанской улице. Притом, по желанию Шипчинского, «по конспиративным соображениям», мы шли к посольству не рядом, а в 40-50 шагах один от другого. Конечно, я был разочарован, увидев, что ничего не сделано, и, признаюсь, у меня возникло сомнение в возможности встречи Войкова, так как имевшихся денег могло хватить лишь на 10-12 дней пребывания в Варшаве, и, кроме того, мне вообще нельзя было продолжительно отсутствовать, так как моя семья не имела понятия, где я нахожусь, да и ждали меня некоторые дела. Не рассчитывая больше на помощь Шипчинского, я решил самостоятельно «произвести разведку» и искать возможности встретить Войкова. Я не видел для этого иной возможности, как самому побывав в посольстве или консульстве.

На третий день пребывания в Варшаве я пришел в консульство и «начал хлопоты» о предоставлении мне въездной визы в СССР. Это был благовидный предлог для посещения консульства. В здании посольства были два входа — один в посольские помещения, другой в консульскую канцелярию, куда я и направился. В небольшом вестибюле, перед входом в приемную, находилась изолированная кабинка с окошечком, вроде билетной кассы. Сидящий в ней чиновник опрашивал посетителя и затем, нажимая кнопку, открывал дверь приемной или выходную, автоматически затем закрывающиеся. Без всяких затруднений чиновник пропустил меня в приемную.

Это было узкое продолговатое помещение со столом посредине, во всю его длину. За столом на стульях довольно тесно сидело около двух десятков посетителей, заполнявших бумаги, ожидавших вызова или просматривавших лежащие на столе советские газеты. У открытой двери, ведущей во внутренние помещения, находился столик. Стоявший за ним чиновник давал справки, выдавал бланки, вызывал посетителей и т.п. Я сказал ему о желании выехать в СССР, получил от него соответствующие бланки и анкеты и, найдя место за столом, уселся для их заполнения. Просидел так около часа, наблюдая за обстановкой. Затем поднялся и, подойдя к чиновнику, сказал, что окончательно заполню анкеты дома и принесу их в следующий раз. Всего, подыскивая благовидный предлог, я побывал в консульстве четыре раза.

Из разговоров с чиновником выяснилось, что шансов на получение визы в СССР, «для получения там образования» или «устройства на работу» нет. Мне вернули мои заполненные анкеты, и дальнейшая возможность посещения консульства оборвалась, так как могли возникнуть подозрения.

Конечно, ничего интересующего меня я не узнал. Тем не менее посещения консульства сыграли важную роль в дальнейшем ходе дела. Во время одного из таких посещений, когда я, как обычно, сидел за столом и делал вид, что вожусь с моими анкетами, в ведущей из внутренних помещений двери вдруг появился Войков, взглянул на сидящих в приемной, положил руку на плечо дающего справки чиновника и увел его внутрь.

С наружностью Войкова я был знаком по фотографиям в газетах и журналах. Самым важным для меня был снимок в журнале «Святовид», где Войков, в числе других членов дипломатического корпуса в Варшаве, был изображен во весь рост на каком-то приеме у Пилсудского. Появление Войкова на один момент в дверях консульской приемной было для меня полной неожиданностью, и поэтому не могло быть и речи о том, чтобы я успел подняться, выйти из-за стола и приблизиться к нему. Но Войков, если можно так выразиться, представился мне, и в дальнейшем, когда я увидел его на варшавском вокзале, у меня не было сомнений, что это именно он. А там, забегая вперед, отмечу, что не все сложилось так, как я ожидал и предполагал.

Итак, мои посещения консульства прекратились. Правда, я попробовал посетить также торгпредство, находившееся в другом месте, на Маршалковской улице, и посидеть в его приемной. Но очень скоро мне предложили оттуда уйти, так как никакого серьезного предлога, оправдывающего мое там присутствие, я не мог придумать. Между тем мои деньги были на исходе и дальнейшее пребывание в Варшаве стало мне казаться бесцельным.

В Варшаве я каждый день просматривал несколько польских газет и русскую «За Свободу». И вот, 3 июня, когда я уже думал об отъезде, в вечерней газете «Курьер Червоны», с датой последующего дня, я натолкнулся на краткое сообщение о том, что «советский посол Войков выезжает в Москву». Мне стало ясно, что если Войков выезжает в Москву, то это единственный и последний шанс на возможность встречи с ним.

Сразу же я отправился на вокзал, чтобы узнать, когда и какие поезда уходят в московском направлении. Поезд уходил в Москву в 9.55 ч. утра. Начиная с 4 июня я стал приходить на вокзал за час до отхода московского поезда. Сначала я болтался около выходов на перрон, а затем, заблаговременно запасшись перронным билетом, минут за двадцать до отхода поезда сам выходил на перрон и прохаживался вдоль московского поезда.

Так прошло три дня. К 7 июня мои деньги иссякли. Кроме того, у меня возникло сомнение: либо я не заметил и пропустил Войкова, либо он садился в поезд не в Варшаве, а на какой-нибудь другой станции. Я решил последний раз прийти на вокзал 7 июня и затем возвращаться домой в Вильну. В этот день почти сразу по моем приходе на вокзал случилось нечто, сбившее меня с толку. Минут за 50 до отхода московского поезда я увидел Войкова, но не направлявшегося на перрон к поезду, а идущего с перрона в вокзальное помещение, в обществе какого-то другого лица. На Войкове был котелок, и он был в зеленом весеннем пальто. Случившееся не соответствовало моим ожиданиям, и я растерялся. Я пытался убедить себя, что за Войкова принял какого-то приехавшего пассажира. После краткого момента колебания я прошел в вокзальное помещение, куда направились потерянные мною из виду Войков и его спутник. Я волновался, спешил и не зашел в вокзальный ресторан, где они в это время были. Не найдя Войкова, я поспешил обратно, вышел на перрон и стал прохаживаться вдоль поезда, как и в предыдущие три дня. Я старался держаться ближе к выходу, чтобы встретить Войкова до того, как он успеет войти в вагон. И незадолго до отхода поезда я снова увидел Войкова, вместе с другим, уже виденным мною лицом, с которым перед тем он вышел с перрона. Они, разговаривая, медленно шли вдоль поезда.

Позже, уже в ходе следствия, выяснилось, что Войков не собирался ехать в Москву. Я же так никогда и не узнал, откуда в газете появилась приведшая меня на вокзал фатальная для него заметка. Оказалось, что ранним утром 7 июня он получил из Берлина телеграмму от едущего из Лондона советского представителя Аркадия Розенгольца, выдворенного из Англии после разгрома советского торгового представительства, носившего название «Аркос». Войков пришел на вокзал, чтобы встретить проезжавшего через Варшаву Розенгольца. Он пришел к приходу берлинского поезда, встретил Розенгольца, и они отправились пить кофе в вокзальный ресторан. Поэтому в первый раз я увидел Войкова не идущим на перрон, а выходящим с него.

Таким образом, моя встреча с Войковым на варшавском вокзале, хотя я ее и искал, была совершенной случайностью. Был тут какой-то фатум. Ведь даже если бы Розенгольц приезжал через Варшаву днем позже, то покушения не было бы. Деньги у меня, как я уже упомянул, иссякли. На покупку перронного билета я израсходовал последние бывшие у меня 20 грошей. В приведшей меня на вокзал газетной заметке было сказано, что «Войков выезжает сегодня или завтра». Между тем со времени появления этой заметки пошел уже четвертый день.

Я пошел навстречу Войкову, вынул из кармана пистолет и начал стрелять. Войков резко бросился назад, а я пробежал несколько шагов за ним, стреляя ему вслед, пока не выпустил все находившиеся в пистолете шесть пуль. Как позже было установлено, в Войкова попали две пули. Войков же, пробежав несколько шагов, прислонился к вагону и начал отстреливаться. Розенгольц прыгнул с перрона на путь и между двумя вагонами и остался у меня позади. Отмечу еще, что у меня было предположение, что уезжавшего в Москву Войкова может провожать кто-то из польского министерства иностранных дел, и я, увидев Розенгольца вместе с Войковым, подумал, что это именно и есть представитель министерства.

На перроне во время покушения было мало публики, и ко мне и Войкову быстро подбежали полицейские. Меня схватили, а Войков опустился на перрон. Один из арестовавших меня полицейских спросил, в кого я стреляю. Я ответил, что в советского посла. Полицейский тут же сказал:

«Жаль, что не в Троцкого». Из окна одного из вагонов раздался враждебный по моему адресу выкрик. Возможно, что кричало сопровождавшее Розенгольца в поезде лицо.

Меня привели в вокзальный полицейский участок. Сюда же принесли и положили на пол раненого Войкова. С него сорвали рубашку. Очень скоро его увезли. Сразу же в помещении появился Розенгольц, бросивший на стол свою визитную карточку. В участке началась суматоха. Стали появляться разные лица. Одно из них стало кричать на меня, спрашивая, зачем я это сделал. Я ответил, что действовал в интересах моего отечества. Спрашивавший заявил, что это «медвежья услуга». Позже я узнал, что это был Суханек-Сухецкий, начальник отдела безопасности в министерстве внутренних дел.

Очень скоро явился следователь и стал составлять протокол первого допроса. Допрос продолжался более часа. Затем меня посадили в такси между двумя полицейскими и в сопровождении второго такси с полицейскими отвезли в тюрьму «Павяк» и там отвели в камеру.

Часа через два меня провели в кабинет, в котором находились три лица. Одно из них заявило: «Я судебный следователь Скоржинский, а это прокуроры Рудницкий и Свентковский. Войков умер от нанесенных ему ран, и сейчас нам надлежит выяснить все обстоятельства этого дела». Мне начали задавать вопросы. Одним из первых был — откуда я знал, что Войков приедет на вокзал. Я рассказал, кто это было, т.е. что прочитал в газете о его предстоящем выезде и после этого каждый день стал приходить на вокзал. На этом допросе Скоржинский протоколов не писал, а лишь делал заметки на листах. Допрос продолжался около двух часов, после чего меня отправили обратно в камеру.

Часа через два-три Скоржинский снова меня вызвал и уже записывал мои показания на машинке в протокол, давая подписывать каждый лист. Скоржинский допрашивал и записывал не спеша и отпустил меня часа через три, уже поздней ночью. Допрос и дальнейшее составление протокола продолжались еще полных два дня с небольшими перерывами. Я должен был рассказать все о себе, о родственниках и знакомствах, по возможности описать дни моего пребывания в Варшаве и мое времяпрепровождение, рассказать о мотивах покушения, подготовке к его совершению и сопровождающих обстоятельствах. Я придерживался схемы, ранее установленной и обдуманной, т.е. сообщников у меня нет, никто о моем намерении совершить покушение не знал, что основной причиной, побудившей меня стрелять в Войкова, было намерение отомстить за причиненные России коммунистическим режимом бедствия, а Войков был активным деятелем этого режима.

13 июня меня отвезли в суд и привели в кабинет председателя окружного суда Гуминского, вручившего мне обвинительный акт и сообщившего, что дело будет рассматриваться в чрезвычайном ускоренном порядке.

Как известно, по окончании следствия судебными властями был поставлен на разрешение вопрос о том, в каком порядке будет происходить судебное рассмотрение дела — чрезвычайном или обычном. В то время в Польше вошел в силу декрет о возможности чрезвычайного судопроизводства по отношению к виновным в совершении некоторых видов преступлений, в том числе и направленных против государственных служащих. Войков, поскольку он был аккредитован при польском правительства, был формально приравнен к государственным служащим. Судебные власти располагали в этом отношении свободой выбора и обычно руководствовались указаниями правительства. Было решено предать меня чрезвычайному суду. Думаю, что так было сделано по распоряжению центральных властей, опасавшихся, что рассмотрение дела в обычном порядке окружным судом затянет и расширит его, а это было нежелательно по ряду соображений. Польское правительство стремилось в кратчайший срок покончить с этим в высшей степени неприятным для него делом, могущим осложнить польско-советские отношения, в то время как Польша стремилась к тому, чтобы они были добрососедскими.

Определенно думаю, что и советскому правительству не были желательны расширение дела и новые возможные осложнения, так как после разгрома «Аркоса» и других одновременно происшедших событий, например в Китае, возникла обстановка, благоприятствовавшая «новым авантюрам», которые были Москве крайне нежелательны. Кроме того, у Москвы несомненно было опасение, что может произойти повторение «дела Конради», застрелившего в Швейцарии за несколько лет до того советского деятеля и дипломата Воровского. Судебное разбирательство этого дела продолжалось несколько дней и фактически явилось рассмотрением дела не столько самого Конради, сколько коммунистических злодеяний в России.

Думаю поэтому, что ускорение в рассмотрении моего дела произошло в результате негласного соглашения польского и советского правительств. И Москве, и Варшаве расширение дела не было выгодно. Оба правительства желали скорейшего исчерпания этого «инцидента». Поэтому процесс оказался скомканным, продолжался всего один день и многие вопросы были вообще обойдены. Это относится и к официальному протоколу судебного заседания. В газетных отчетах о процессе можно найти значительно больше того, что имелось в записи судебного секретаря.

Заканчивая эту часть моей записи, хочу прибавить, что названные в ней А.В. Павлюкевич и М.И. Яковлев погибли при трагических обстоятельствах. Яковлев, принимавший участие в обороне Варшавы от немцев в 1939 г. в качестве начальника штаба в кавалерийском подразделении ген. Булак-Балаховича, был арестован летом 1940 г. и отправлен в концентрационный лагерь Освенцим. Там при невыясненных обстоятельствах он погиб в апреле 1941 г. Павлюкович участвовал в движении Сопротивления в Варшаве, был арестован немцами и расстрелян.

Незавидна оказалась и участь присутствовавшего при покушении на Войкова большевика Розенгольца. Он был одним из обвиняемых на московских процессах 1937 г. и расстрелян.

№ 38. Из передовой редакционной статьи газеты «Возрождение»
«Эмиграция, Хитлер и Коминтерн». [ 152 ]

И вот впервые в Европе поднимается знамя борьбы с коммунистическим злом; его поднимает Хитлер. Мы не были бы русскими людьми, если бы не приветствовали это знамя, под которым русские сражались на русской земле. <...>

Планы Хитлера и Розенберга о будущей колонизации России?.. О будущем мы будем говорить впоследствии. Россия же погибает сейчас. Бороться с большевиками надо немедленно. <...>

Вот наше отношение к тому, что происходит ныне в Германии. Оно ясное, простое и не нуждается в хитроумных изощрениях. Пусть нас называют как угодно, мы продолжаем считать своими попутчиками тех, которые, как и мы, убеждены, что прежде всех задач, стоящих перед народами земного шара, должна быть поставлена задача истребления коммунизма во всем свете.

№ 39. Из статьи Ю.Ф. Семенова «Война» [ 153 ]

Война. Большевики готовили ее двадцать один год, приготовили ее, начали руками Хитлера, сами временно остались в стороне и надеются сохранить себя в неприкосновенности, вне побоища, до того дня, когда борющиеся изойдут кровью и призовут кого угодно, кто обещает им «мир, хлеб и свободу». <...>

Когда с первого дня нашей подневольной жизни изгнанников мы говорили, что Коминтерн объявил всему миру войну, что когда-то поневоле и неизвестно как эта война разразится и что в ней решится судьба России, освободившейся от большевизма, люди, боящиеся собственной тени, обвиняли нас в пораженчестве, в призыве интервенции, в расчленении России, в «раздаче клочков земли» и в прочих смертных грехах. Первого сентября текущего года, независимо от воли каких бы то ни было русских националистов, началась война, после того, как сначала одна сторона вела переговоры в Москве, а потом другая там же закончила свои переговоры изменой тому, что раньше она провозглашала своей чуть ли не святой миссией, и присоединилась к тому, что раньше называла мировым злом. Через Москву европейские правительства пришли к войне. <...>

Наше положение сразу стало ясным и определенным. Мы вновь в рядах Антанты против злейшего врага России, против мирового зла.

№ 40. С.С. Ольденбург. «Всегда против Коминтерна!» [ 154 ]

Тяжелую душевную смуту переживает русское зарубежье, разбросанное по всем странам мира, разъединенное, охваченное противоположными течениями. Приходится слышать, что у русских сейчас двоится, а то и троится в душе. Этого не должно быть. У русских — где бы они не жили — есть одно основное правило, которое для них — что полюс для магнитной стрелки:

Всегда против Коминтерна!

Это правило простое, но в иных условиях совсем не легко его выдерживать. Все же иного правила нет. Коминтерн — его называют и советской властью, и большевизмом, и иногда просто «Сталиным», дело не в названиях — это та злая сила, которая двадцать два года назад поработила нашу родину, с жестокостью и упорством защищает свою власть от русского народа и стремится распространить ее на другие земли. <...>

За годы красного плена мы убедились, что иностранные державы, за очень немногими исключениями, не относятся к большевикам так, как относимся мы. Русская беда для них чужая беда. Попеременно, одна за другою, великие державы искали способа использовать Коминтерн в своих интересах. Короли и кардиналы пожимали руки представителей кровавой кремлевской власти. Мы это видели — и не раз. Мы к этому привыкли. Но наше отношение к большевикам не зависит от преходящих настроений той или иной державы.

И сейчас, когда эта советская власть продвигает свои полчища в Европу, когда ей достаются обширные области, когда везде говорят о росте влияния правительства Коминтерна — можем ли мы этому радоваться?

Конечно нет! Можно ли радоваться тому, что миллионы людей попадают под жестокую власть Г.П.У.? Можно ли радоваться тому, что гибнут кое-как уцелевшие очаги культуры?! Мы, находящиеся пока что «за безопасным рубежом», защищенные от красной армии, можем ли мы радоваться, смеем ли мы радоваться большевистским завоеваниям?

СССР не Россия. Мы это провозглашали не раз. Неужели мы — в такой мере «рабы минутного, поклонники успеха», что готовы отречься от своих убеждений только потому, что большевики — и притом не собственными, а чужими руками — «выгребают каштаны из огня?»

Области, мечтавшие о России, области, тяготевшие к ней и не входившие в Империю, скажут: и это — Россия? И это русская власть?! Советские завоевания порождают только злейший сепаратизм, только отталкивание от Москвы. Те, кто жаждали воссоединения с Россией, будут жаждать иного: освобождения от той власти, которая, к нашему несчастью, до сих пор гнездится в Москве.

Еще говорят: пусть большевики соберут русские земли, потом их свергнут, а воссоединенные земли останутся. Такие слова еще были понятны в 1918 г. Но теперь, когда большевики показали свою живучесть — и свою неисправимость — таким рассуждениям места быть не должно. СССР не Россия. Власть Коминтерна не преобразится каким-то чудом в русскую власть. Она, конечно, падет. Но между нынешним днем и ее падением еще лежат неразгаданные события.

Какие основания думать, что советские завоевания — а мало ли какие еще советские республики появятся на свете! — так-таки и останутся за Россией? Никто не знает будущего, но много более вероятно, что большевики утратят не только свои нынешние завоевания, но и многое другое раньше, чем будут окончательно повержены в прах.

Русские не в праве радоваться тому, что красноармейский сапог топчет землю, над которой некогда реял русский трехцветный флаг. СССР и Россия — не одно. Для русских должен оставаться в силе все тот же лозунг:

Всегда против Коминтерна!

№ 41. Из статьи С.С. Ольденбурга «Единомышленникам» [ 158 ]

Всякое государство, вступившее с большевиками в открытую борьбу, тем самым становится союзником русского народа.

<...> Мы должны отмести, как отметали и в прошлом, ядовитый соблазн национал-большевизма. Мы не можем радоваться тому, что на земли, некогда принадлежавшие России, проникает та же саранча, которая гложет вот уже более двадцати лет сердцевину русской земли.

Мы не можем радоваться тому, что еще в новых областях закрываются церкви, начинаются гонения на «буржуев», идет хозяйственный разгром России. То, что захватили большевики, может быть так же легко у них отнято в порядке дальнейшей борьбы. Никакой советский успех не есть победа России. <...>

№ 42. Из статьи Ив. Тхоржевского «Большевики, Финляндия и Россия» [ 159 ] [ 160 ]

В редакцию «Возрождения» поступают уже письма рядовых русских людей, стремящихся в Финляндию добровольцами: биться там за освобождение родины. И если Финляндия станет действительно исходным плацдармом для международного похода против большевиков, наше русское место там. «Не пустить» нас туда было бы не только несправедливо, но и неразумно: ведь нашими голосами легче всего поднять Красную Армию против ее действительного врага, врага России: против сталинской власти. Наше дело — и говорить с пленными.

Финляндская неудача легко может отозваться в России внутренним взрывом. Она уже вызвала международный поворот против большевиков.

В предвидении надвигающихся перемен зарубежные русские национальные круги все теснее смыкаются вокруг потомка российских императоров, правнука имп. Александра Второго, впервые давшего Финляндии свободную конституцию; вокруг вел. князя Владимира Кирилловича. <...>