1920-1940 гг. ДОКУМЕНТЫ И МАТЕРИАЛЫ

ПОД РЕДАКЦИЕЙ ПРОФЕССОРА А.Ф. КИСЕЛЕВ

Глава X
БОЛЬШЕВИКИ: «ОТВЕРЖЕННЫЕ», НЕВОЗВРАЩЕНЦЫ, ПЕРЕБЕЖЧИКИ

В конце 20-х — начале 30-х годов Русское Зарубежье начало пополняться новым типом эмигрантов в лице «отверженных» большевиков и так называемых невозвращенцев, принадлежавших, как правило, к элитарным слоям советского общества. Ответом Сталина был известный закон от 9 июня 1935 г., согласно которому побег за границу карался смертной казнью. Но и эта мера не остановила тех, кто решил порвать с СССР.

Причины «исхода» из Советской России таких большевиков-оппозиционеров, как Г.И. Мясников и Л.Д. Троцкий, коренились в острейшей внутрипартийной борьбе периода нэпа. И Мясникова, и Троцкого привели в эмиграцию их ортодоксальный коммунизм, непреклонная оппозиция «генеральной линии». И тот, и другой не признавали многих экономических, политических и идеологических новаций, происходящих в СССР;

будучи убежденными в правоте своих взглядов, они и в эмиграции по-прежнему продолжали их отстаивать. И если Мясникову не удалось развить сколь нибудь значительной деятельности, то Троцкий развернул кипучую, и, как свидетельствуют приводимые ниже документы, тактически достаточно разнообразную — от попыток добиться компромисса со Сталиным и получить возможность легализовать левую оппозицию в СССР до призывов и действий по дискредитации и насильственного свержения сталинского режима.

Большинство невозвращенцев проявили себя не настолько политически активно, как Троцкий. Правда, некоторые из них сделали попытку организовать во Франции группу «Борьба», но ее политическое значение было ничтожно, поскольку входившие в нее лица были далеки от потребности разработать какую-то идеологию и потому годились только на роль заштатных осведомителей французских спецслужб о деятельности эмигрантов и советских служащих за рубежом. Начальником информационного отдела группы «Борьба» стал Б.Ф. Лаго — бывший агент Разведупра РККА.

В своих воспоминаниях (которые так и не были опубликованы в нашей стране) этот видавший виды агент проливает свет на малоизвестные страницы работы советской разведки в Европе в 20-е годы, которые, конечно же, подлежат уточнению в сравнении с другими историческими источниками. Особый интерес представляют опубликованные в этой главе сведения Лаго о подготовке революции в Германии осенью 1923 г. резидентурой Разведупра РККА.

Книга С. Дмитриевского «Сталин», с главными положениями которой мы хотим ознакомить читателя, совершенно нетипична для «сталиниады», созданной советскими невозвращенцами. Такие авторы, как Б. Бажанов, В. Кривицкий, А. Орлов, занимались заказной антикоммунистической пропагандой, пичкая западного легковерного обывателя всевозможными «страшилками» из жизни советской властной элиты. Подобную «литературу» уважающие себя исследователи никогда не принимали всерьез (так, историк О.В. Хлевнюк в своей монографии «Сталин и Орджоникидзе. Конфликты в Политбюро в 30-е годы» (М., 1993) справедливо указал на абсурдность некоторых фактов, приводимых в книге чекиста-перебежчика А. Орлова «Тайная история сталинских преступлений»). Книга С. Дмитриевского «Сталин» очень далека от подобного бульварного подхода. В ней содержатся концептуальные размышления об истоках полной несовместимости Сталина и Троцкого, о значении Сталина в истории России, о задачах нового поколения большевиков. К сожалению, эта книга в пору перестройки и гласности осталась невостребованной как у издателей, так и у журналистов. (Прискорбно и то, что не только наш книжный рынок оказался падким на бульварную «сталиниаду». В «Хрестоматии по истории России первой половины XX века» (составитель Хромова И.С. — М.: Интерпракс, 1994) помещен отрывок из вышеуказанной книги А. Орлова без необходимых при публикации подобных сомнительных мемуаров комментариев.)

Публикуя документы, связанные с историей бегства из СССР разведчика-нелегала И. Райсса и начальника Дальневосточного Управления НКВД Г.С. Люшкова, мы стремились показать две стороны проблемы эмиграции работников советских спецслужб 30-х гг. Случай с И. Райссом интересен тем, что этот разведчик не побоялся открыто заявить о своем переходе на сторону Троцкого, — по тем временам это очень смелый поступок. Большинство же чекистов-перебежчиков клеймили Сталина, сочиняли всякие небылицы, покрывая свое собственное предательство. К примеру, упоминавшийся выше В. Кривицкий, чья книга «Я был агентом Сталина» была издана и широко разрекламирована в Великобритании и США в 1939-1940 гг., «сдал» англичанам около 100 советских и немецких разведчиков. (По поводу несоответствия историческим фактам сведений из упомянутой книги Кривицкого о советско-германских отношениях 30-х годов см.: Вопросы истории. — 1991. — № 4-5. — С. 144-156.) Не менее тяжким по последствиям было предательство Г. С. Люшкова, передавшего японским спецслужбам секретные данные об обороноспособности СССР на Дальнем Востоке. Никаким гнетом сталинизма подобные действия не могут быть оправданы, ибо нанесли большой ущерб национальной безопасности родной страны.

№№1-4. Из переписки Ф.Э. Дзержинского, Н.Н. Крестинского и др. по поводу возвращения в СССР Г.И. Мясникова

№1 [ 479 ]

Дорогой Николай Николаевич.

Препровождаю Вам при сем выписку из постановления комиссии НКВД об отмене постановления той же комиссии от 25 мая с.г. о высылке за границу МЯСНИКОВА, Гаврила Ивановича. Прошу Вас, по возможности лично, вызвать МЯСНИКОВА к себе и объявить ему об отмене высылки и разрешении ему вернуться в пределы СССР.

Отмена высылки совершена ввиду того, что пребывание Мясникова в Германии является нежелательным, вследствие развитой им антипартийной и антисоветской работы и установления им контакта с левым крылом Германской Компартии. Необходимость непременного возвращения МЯСНИКОВА в СССР признана руководящими кругами. Просьба к Вам: принять все меры к тому, чтобы Мясников выехал немедленно обратно в Совроссию.

Из беседы с Вами у Мясникова должно сложиться впечатление, будто вопрос о репрессиях против него отпал. О достигнутых Вами результатах просьба меня уведомить.

С коммунистическим приветом

(Ф. Дзержинский) Москва 7-го сентября 1923 года

№ 2 [ 480 ] ^{[ 481 ]}

Тов. Дзержинскому
Копия тов. Сталину.

Дорогой Феликс Эдмундович!

Третьего дня я вызвал к себе МЯСНИКОВА. Наше свидание произошло по взаимной инициативе. Он начал с того, что у него в Москве жена и трое детей, и что если его не пустят в Москву, то надо дать возможность семье приехать к нему. Я ответил, что семье приезжать сюда незачем, так как я получил от Вас сообщение об отмене высылки. Прибавил, что, по моему, отмена высылки стоит, вероятно, в связи с моим отрицательным отношением к его высылке за границу, которое я изложил в Москве немедленно по его приезде. Сообщение о возможности вернуться было для него совершенно неожиданным. Он переспросил, действительно ли это так и может ли он принести паспорт для визирования. Я ответил утвердительно. Спросил у него, есть ли у него деньги на дорогу или нужно оформить его поездку в Россию, как откомандирование в распоряжение НКВТ, и таким образом дать ему возможность поехать за счет Торгпреда. Он, конечно, просил меня переговорить со Стомоняковым об откомандировании его за счет Торгпреда. Затем он спросил меня, а не арестуют ли его прямо на границе или немедленно по приезде в Москву? «Я, — сказал он,— не прошу гарантии неприкосновенности на вечные времена. Если через некоторое время после моего приезда признают, что моя деятельность вредна и меня арестуют, — делать нечего. Но если арестуют с места в карьер за прежнюю работу или по иным соображениям, тогда нет смысла ехать, лучше остаться за границей». Я ответил, что, по моему впечатлению от Вашего письма, ему не угрожает арест по приезде. Он просил меня еще раз написать Вам и получить от Вас подтверждение этого моего впечатления. Условились, что я запрошу Вас, а он одновременно напишет жене, чтобы она не собиралась за границу, так как он в ближайшем будущем приедет в Москву.

Относительно деятельности Мясникова удалось узнать следующее: Он напечатал здесь в 4000 экземплярах на русском языке манифест Рабочей Группы РКП. Манифест этот здесь не распространен, и он хочет переправить его в Россию, но пока еще все издание находится здесь. Он вошел в сношения с КАПД, по некоторым сведениям — с Рут Фашер и Масловым. У него есть уже готовый перевод манифеста на немецкий язык, и он скоро будет печататься. Делает это КАПД или кто-либо из левых КАПД — сказать не могу. Мясников вошел в связь с английской группой 4-го Интернационала, послал им русский текст манифеста и имеет обещание издать его по-английски. Сам он к 4-му Интернационалу относится довольно скептически, но охотно его использует. Занят сейчас налаживанием заграничного представительства Рабочей Группы. Из Москвы до него дошли сведения о том, что Рабочая Группа или отдельные ее члены принимали участие в руководстве забастовкой. Он относится к этому отрицательно и послал в Москву статью против участия в забастовке. Вторую статью послал он по вопросу о необходимости добиваться легализации Группы.

Вы видите, что здесь он развивает широкую работу и что в России при всяких условиях он будет менее вреден. Он не уверен, что его не арестуют в России, и поэтому оставляет друзьям какие-то заявления и документы с поручением опубликовать их в случае его ареста. Он обращался к «Роте Фане» с просьбой опубликовать его манифест. Ему в этом отказали. Он собирается теперь напечатать этот манифест вместе с копией своего письма в «Роте Фане» в газете КАПД.

Чтобы скорее ликвидировать пребывание Мясникова здесь, прошу Вас ближайшей почтой дать мне разрешение сообщить Мясникову, что он не будет арестован по приезде.

С товарищеским приветом:
(Крестинский)

№ 3 [ 482 ]

Тов. Сталину.
Копии тт. Дзержинскому, Трилиссеру и Менжинскому.

Уважаемый Товарищ!

Получил от Вас 9-го ноября телеграмму о том, чтобы не ставить визы МЯСНИКОВУ до подачи им письменного заявления и рассмотрения этого заявления в ЦК. 11-го пришла телеграмма от тов. Трилиссера с предложением аннулировать визу Мясникова или сообщить точно о дне его выезда. 9-го же я телеграфировал Вам, что виза Мясникова поставлена уже 3-го ноября. По получении телеграммы т. Трилиссера я попытался выяснить, уехал ли уже Мясников. Выяснил, что виза поставлена ему 3-го, что паспорт с визой он получил у нас 5-го, что с рядом знакомых товарищей он тогда же простился и что неизвестно, когда он уехал и уехал ли. Таково фактическое положение. Если я установлю, что он еще не уехал, то постараюсь разыскать его и аннулировать визу. Если же он уже уехал, то Вам проще узнать на пограничном пункте, когда он проехал. К тому же он собирался поехать прямо в Москву на квартиру к своей семье.

Перехожу сейчас к существу дела. В начале сентября я получил от тов. Дзержинского письмо с просьбой уговорить Мясникова вернуться и с приложением официального постановления ГПУ об отмене его высылки. Кстати, это было единственное официальное сообщение о Мясникове, так как о высылке его я никакого сообщения не получал.

Я вызвал к себе Мясникова, сообщил ему о возможности вернуться. Мое сообщение встретилось с его собственной инициативой, он решил ехать, потом возбудил вопрос о том, чтобы его не арестовали, затем сообщил, что собирается открыть здесь кампанию против ЦК и отчасти против Коминтерна, потом пришел и сказал, что готов ехать, не требуя никаких гарантий, предоставляя Совпра и ЦК самим в России решить вопрос о его аресте или не аресте. Такое решение Мясникова целиком шло навстречу переданному мне тов. Дзержинским решению ЦК. Я распорядился поставить ему визу и снесся с Торгпредством об откомандировании Мясникова в Москву. После того, как все это проделано, когда и аппарат Торгпредства знает об его служебном откомандировании в Москву и паспорт с визой находится у него на руках, чрезвычайно неудобно вдруг изменить прежнее решение. Решение, которое в свое время было сообщено Мясникову как решение, принято по собственной инициативе советских властей. В данном случае уже нечего делать. Если Мясников не уехал, я приостановлю его поездку. Если уехал, приостановить уже не смогу. Но очень просил бы в будущем не ставить здесь Полпредство в такое неудобное положение, которое сможет быть использовано и против Полпредства, и против Совпра в самых разнообразных органах печати.

Непонятны мне мотивы изменения первоначального решения. Письмо т. Дзержинского было написано уже очевидно после того, как был арестован Кузнецов и была раскрыта работа Рабочей Группы и в частности Мясникова в России и за границей. Очевидно, ЦК решил тогда, что Мясников может за границей причинить больше неприятностей и вреда, чем в России. Я думаю, что так же обстоит дело и сейчас. Сейчас Мясников уезжает в Россию под впечатлением нового обострения пролетарской борьбы в международном масштабе, которое началось в первую голову в Германии. Под этим впечатлением он изменит направление или ослабит напряженность своей борьбы в России. Если же он останется здесь, то с наступлением некоторого периода затишья он может вернуться к прежнему своему настроению и начать здесь острые выступления в международном масштабе. Не говорю уже о том, что при кризисе в Германской Партии, особенно в Берлинской Организации, и при связи Мясникова с левыми берлинцами его пребывание здесь конечно вреднее, чем в Москве. С товарищеским приветом:

(Крестинский)

№ 4 [ 483 ]

Копия.
В ЦК РКП(б) т. МОЛОТОВУ

Считаю пребывание Мясникова на свободе сугубо опасным. Во-первых, для всех это непонятно и является доводом, что ЦК боится его или чувствует свою неправоту в отношении Раб. Группы, ибо Мясников абсолютно не изменил своих взглядов и этого не скрывает.

Затем Мясников, вернувшись сюда и не находя того, за чем сюда приехал (переговоров и договора с ЦК) — теряет всякую почву и будучи психически неуравновешенным может выкинуть непоправимые вещи, о чем говорил в свое время Рязанов.

Поэтому я думаю, что Мясников должен быть арестован. О дальнейшем необходимо решить после его ареста. Думаю, что надо будет его выслать так, чтобы трудно было ему бежать.

19/XI.23 г.
Ф. Дзержинский

№ 5. Из заключения ОГПУ по вопросу о возможности освобождения Г. Мясникова [ 484 ]

ОГПУ считает невозможным досрочное освобождение МЯСНИКОВА по следующим основаниям:

1. МЯСНИКОВ с момента своего заключения в тюрьму не прекращает своих выступлений против РКП(б) и ее руководящих органов и против Коминтерна. До последнего времени он упорно повторяет попытки к установлению связи со своими единомышленниками, как в СССР, так и за рубежом, иногда пользуясь для этой цели услугами враждебных нам элементов (б.б. офицеры, уголовные и проч.). Копии своих брошюр, деклараций и обращений в Коминтерн, в ЦК РКП, в адрес отдельных членов партии он неизменно пытается направить (иногда при посредстве своей жены, живущей в Томске, с которой он имеет систематические свидания) — за границу, а также своим единомышленникам в СССР. Одно из его обращений в Исполком Коминтерна, составленное в резко враждебном тоне, было им передано на волю при посредстве быв. бел. офицера и явилось предметом обсуждения в одной антисоветской группе в Томске.

2. В № 11 «Знамени Борьбы» — органа Загр. делег. партии лев. С.-Р. и союза С.-Р. макс (май 1925 г.) было опубликовано письмо МЯСНИКОВА, переданное в журнал по сообщению редакции «заграничными представителями Рабочей Группы».

Письмо это, вызывающего характера <...> по-видимому, доставлено левым эсерам, так наз. 4-м Интернационалом, с которым они имеют связь.

МЯСНИКОВ до сего времени поддерживает связь с 4-м Интернационалом, который с момента ареста МЯСНИКОВА ведет за границей беспрерывную бешеную кампанию протеста против ареста МЯСНИКОВА и Рабочей Группы, распространяя на разных языках десятки тысяч воззваний резко враждебного нам характера. 4-й Интернационал в ряде своих заседаний обсуждал вопрос о помощи МЯСНИКОВУ и его единомышленникам и о способах освобождения МЯСНИКОВА из тюрьмы (путем разложения), 4-й Интернационал считает рабочую группу в СССР не прекратившей своего существования и поручал разным лицам установление организационной и идейной связи с этой группой (Александр МЕДВЕДЕВ, Софья КРЫЛЕНКО и пр.). <...> МЯСНИКОВ является горячим и убежденным сторонником 4-го Интернационала.

3. МЯСНИКОВ до настоящего времени сохранил упорную вражду к партии и, в особенности, к ее руководящим органам. Нет никаких оснований предполагать, что это его отношение к партии сколько-нибудь смягчилось.

17 июня 1924 г. МЯСНИКОВ направил в ЦК РКП заявление о своей готовности вступить с ЦК в переговоры, исходя из того, что в ряде вопросов партия стала на правильный путь, предуказанный им — МЯСНИКОВЫМ, и что, следовательно, разногласия между рабочей группой и партией отнюдь не являются непримиримыми. Но непременным условием переговоров МЯСНИКОВ ставил полное освобождение от репрессий его самого и его единомышленников. Это предложение примирения, мыслившееся, очевидно, МЯСНИКОВЫМ в виде политических переговоров между ним и ЦК, было очередным маневром МЯСНИКОВА с целью добиться своего освобождения и упрочения своего авторитета в рабочих слоях партии.

МЯСНИКОВ не примирился бы со своим частичным освобождением — оставлением его где-либо на окраине с предоставлением ему какой-либо незначительной работы (управление совхозом и проч.). Все требования МЯСНИКОВА, настойчиво выдвигавшиеся им до сих пор и сопровождавшиеся голодовками и дебоширством, сводились либо к его полному освобождению, либо к выпуску его за границу. В случае своего освобождения МЯСНИКОВ несомненно сделает ряд попыток к побегу за границу, либо упорно и настойчиво работал бы над воссозданием и упрочением своих связей в рабочих кругах и восстановлением своей организации. Активистские настроения в некоторых недовольных слоях рабочих явились бы благоприятной базой для развития антипартийной и антисоветской деятельности МЯСНИКОВА.

Обещание о прекращении своей антипартийной работы, даже если бы МЯСНИКОВЫМ подобное обещание было дано, не заслуживало бы никакого доверия, так как все ранее дававшиеся им в этом роде заявления и обещания никогда им не выполнялись.

СПРАВКА:

Г. МЯСНИКОВ арестован 19/XI.23 г. Приговорен постановлением Комиссии НКВД от 28/XII.23 г. к заключению в Томский изолятор на 3 года.

ПРЕДСЕДАТЕЛЬ ОГПУ: (Дзержинский) «16» августа 1925 г. г. Москва.

№ 6. Программа «рабочего государства» Г.И. Мясникова [ 485 ]

[1931 г.]

Для уничтожения бюрократизма необходимо: 1) При сохранении существующих: Сов. Крестьян. Депут. (Сельсоветов) и Городских Советов (советов обывателей городов) организовать С. В. Д. п., передав им, как госорганизациям, управление производством. 2) Кооперации передать все капиталы, права и обязанности наркомторгов, госторгов, уничтожив последние. 3) Производственным союзам передать всю работу бюрократической машины государственного контроля, именуемого ныне рабоче-крестьянской инспекцией. 4) Уничтожить все Совнаркомы, созданные по образу Советов министров любого буржуазного государства, передав всю совокупность прав и обязанностей Президиумам Ц. И. К., организовав при них соответствующие отделы. 5) ЦИКи сделать постоянно работающими организациями, а не сессионными бестолковыми говорильнями, съезжающимися для санкции действий бюрократии. 6) Уничтожить институт тайных расправ с инакомыслящими рабочими, крестьянами и интеллигенцией, путем упразднения судебных функций ГПУ, обеспечивая возможность за каждым тружеником гласности суда и защиты. 7) Признание прав и свобод за рабочими, крестьянами и интеллигенцией: свободы слова, печати, собраний, свободы организаций партий (коалиций) и т.д., не в меньших размерах, чем в передовых странах буржуазной диктатуры: Германии, Англии, Франции, Америки и т.д. 8) Амнистия всем рабочим, крестьянам и интеллигентам, засаженным в тюрьмы и ссылки за политику тайным судом ГПУ.

Но разве бюрократия в лице Сталиных, Бухариных и К° на это пойдет? Ведь все это — смерть бюрократии, конец ее господству. Она также будет сопротивляться против организации рабочего государства, как буржуазия любой частно-капиталистической страны. Разве захочет буржуазия, чтобы пролетариат организовался в С.Р.Д.п. и превратил их в организации управляющие и производством и страной? Разве захочет буржуазия того, чтобы кооперация захватила торговый аппарат буржуазии и управляла и внутренней и внешней торговлей?

Разве захочет буржуазия, чтобы производственные (проф.) союзы взяли на себя работу министерств государственного контроля? Нет! она будет бешено сопротивляться этому, сопротивляться всеми мерами и средствами.

А как сопротивляется этому наша бюрократия? Разве не более сурово расправляется она с любым пролетарием, вздумавшим вести мирную пропаганду и агитацию за рабочее государство, чем буржуазия Германии, Франции, Англии, Америки и т.д., и т.п.?

Разве пролетариат имеет хоть часть тех формальных прав и свобод: свободы слова, печати, собраний, организации партий, которые он имеет в упомянутых частно-капиталистических странах?

Бюрократия говорит, что пролетариат имеет очень мало прав и свобод в частно-капиталистических странах, в странах диктатуры буржуазии. Да, это верно! Но пусть эта бюрократия даст хотя бы те же права и свободы рабочим, крестьянам и интеллигенции, какие они имеют в буржуазных государствах! Буржуазия признает за пролетариатом права на свободы: слова, печати, собраний, организации партий и т.д., но так как все средства производства, и в том числе и типографии, и бумажные фабрики, и дома, и транспорт, и связь, находятся в руках буржуазии, то, чтобы воспользоваться этими свободами, пролетариат должен собрать по копеечкам из своих трудовых грошей средства, чтобы иметь возможность издать нужные ему газеты, журналы, книги, нанимать помещения для комитетов, собраний и т.д. ...Здесь свобода и права пролетариата ограничены экономическим рабством его.

В странах государственного капитализма все средства производства, принадлежащие раньше буржуазии, находятся в распоряжении бюрократии. В этом суть отличия госкапитализма от частнособственнического капитализма. Бюрократия России распоряжается всеми средствами производства, как и буржуазия частно-капиталистических стран, но, помимо этого экономического порабощения пролетариата, она еще лишает его тех формальных прав и свобод: слова, печати, собраний, организации партий даже — в тех рамках и пределах, в каких допускает это буржуазная диктатура. Здесь даже на свои трудовые, облитые кровавым потом гроши нельзя издавать газет, журналов, книг (не бюрократического направления), ни организовываться в партии (кроме бюрократической), чтобы бороться за освобождение от ига бюрократии и за свое рабочее государство. Рабочее же государство, наряду с формальным, законным признанием прав и свобод за всеми тружениками, обеспечивает также материальную возможность пользоваться этими правами и свободами, делая типографии, дома, В транспорт и связь, находящиеся в руках С.Р.Д.п., доступными для пользования всем трудящимся.

Пролетариат, как класс, прямо заинтересован в существовании нескольких партий, чтоб иметь возможность выбирать между различными линиями и программами этих партий, чтобы не дать одной какой-нибудь партии захватить власть в свои руки и из слуг пролетариата превратиться в его повелителя и угнетателя, превратиться из борца за права и свободы для пролетариата в его поработителя, лишающего прав и свобод.

Когда бюрократия кричит, что она зовет пролетариат частно-капиталистических стран бороться за свержение буржуазии, то пролетариат всех стран должен спросить: а кого стремится бюрократия поставить во главе производства — пролетариат, организованный в С. Р. Д. п., или бюрократов, директоров, начальников, завов, замов и т.д.? Кого она стремится поставить во главе распределения — кооперацию или госторги и наркомторги, т.е. все тех же бюрократов? А кого она стремится поставить во главе государственного контроля — производственные союзы (профессиональные союзы) или бюрократию, назвав ее рабоче-крестьянской инспекцией? А будет ли пролетариат иметь права и свободы: слова, печати, собраний, организации партий, союзов и т.д., не меньше чем он пользуется ими в частно-капиталистическом обществе, при диктатуре буржуазии?

За что бороться им, за государственный капитализм, за бюрократическое государство или за рабочее государство?

Прежде чем пойти на борьбу, пролетариат всех стран должен знать, за что бороться, чтобы освободиться раз и навсегда от эксплуатации порабощения.

Старое Марксово знамя «Манифеста Коммунистической Партии», объявив задачей рабочей революции «возвышение пролетариата на ступень господствующего класса, завоевание демократии, есть знамя пролетарской борьбы против частнособственнического капитализма и госкапитализма; и против буржуазии и против бюрократии. Под ним соединятся пролетарии всех стран и победят».

№ 7. Письмо Л.Д. Троцкого единомышленникам в СССР [ 486 ]

1. По поводу ренегатства Радека и К° написана Т[роцким] статья «Жалкий документ», которая выходит на трех языках. 2. Ближайшая осень будет по всем данным кризисной. Подготовка к ней предполагает беспощадное разоблачение и отсечение капитулянтов. 3. Важной частной задачей является создание правильных и устойчивых связей с нами. 4. Необходимо направить одного-двух человек для организационной работы в Берлине и Париже. Самое лучшее — кого-нибудь из ссыльных. 5. Парижский Харин сыграл роль провокатора: взял для печатания документ и выдал посольству. Копии у нас имелись.

Работа в области иностранной оппозиции продвигается пока медленно. 1 сентября выходит в Париже еженедельник «Веритэ» под редакцией Розмера с участием активной молодежи, вполне нашего направления. 1 октября начнет в Париже выходить международный орган «Оппозиция» (ежемесячник), пока только на французском языке. Только с выходом этих изданий работа получит систематический характер, притом политический], а не только пропагандистский. Многочисленные группки стали прямо помехой движению (в том числе безжизненные группы Трэна и Паза). Издания ставили без них, все живое из их групп примкнет. Пусть Вас поэтому не удивляют и не пугают возможные верхушечные передвижки и дезертирства. Радеки и полурадеки есть и здесь. Самое важное сейчас — иметь еженедельное издание, которое будет давать наше освещение всем мировым событиям.

Урбане не наш человек. Это путаник и нелояльный человек, т.е. испорченный зиновьевской школой. Он колеблется между Брандлером и Коршем, а в практической работе гоняется за дешевой сенсацией. В Ленин-бунде — борьба течений. Нам необходим серьезный еженедельник на немецком языке. Мы его поставим вслед за французским изданием. И в Германии не надо пугаться неизбежных верхушечных перетасовок.

Живые и активные группы — в Бельгии и Америке.

Почти все иностранные группы заняли неправильную позицию по поводу русско-кит[айского] конфликта. Критиковать их будем открыто и решительно.

В Австрии три группы, две из них сближаются, группа Фрея остается в стороне. В Чехословакии наша группа приступает к изданию документов. Завязываются связи с Ю[жной] Америкой.

П.С. Документов через Урбанса не посылайте, он нелоялен и в отношении воспроизводства в печати. Посылайте нам непосредственно, по другим адресам. Что нужно, мы перешлем и Урбансу.

№ 8. Из письма Л.Д. Троцкого М. Истмену [ 488 ]

До последнего часа Блюмкин оставался на ответственной советской работе. Как он мог удержаться на ней, будучи оппозиционером? Объясняется это характером его работы: она имела совершенно индивидуальный характер; Блюмкину не приходилось или почти не приходилось иметь дело с партийными ячейками, участвовать в обсуждении партийных вопросов и пр. Это не значит, что он скрывал свои взгляды. Наоборот, и Менжинскому и Триллисеру, бывшему начальнику иностранного отдела ГПУ, Блюмкин говорил, что симпатии его на стороне оппозиции, но что, разумеется, он готов, как и всякий оппозиционер, выполнять свою ответственную работу на службе Октябрьской революции. Менжинский и Триллисер считали Блюмкина незаменимым, и это не было ошибкой. Они оставили его на работе, которую он выполнял, до конца.

Очевидно, Блюмкин после ареста изложил эту беседу как доказательство подлинных настроений и намерений оппозиции: не нужно ведь забывать, что я выслан по обвинению в подготовке вооруженной борьбы против советской власти! Через Блюмкина я передал в Москву информационное письмо к единомышленникам, в основе которого лежали те же взгляды, которые я излагал и в ряде напечатанных статей: репрессии сталинцов против нас еще не означают изменения классовой природы государства, а только подготовляют и облегчают такое изменение; наш путь по-прежнему остается путем реформы, а не революции; непримиримая борьба за свои взгляды должна быть рассчитана на долгий срок.

Позже я получил сообщение, что Блюмкин арестован и что пересланное через него письмо попало в руки Сталина. Мне неизвестно, при каких условиях был арестован Блюмкин. Московские власти знали о том, что он был в Константинополе. Его начальство (Менжинский, Триллисер) знало об его оппозиционных взглядах. В Москву он вернулся по собственной инициативе в интересах той работы, которую выполнял. О дальнейшем я знаю только то, что сказано в приведенной мною выше телеграмме «Кельнише цайтунг».

Блюмкин расстрелян, — повторяю, лично я не сомневаюсь в этом факте, — по постановлению ГПУ. Такой факт мог иметь место только потому, что ГПУ стало чисто личным органом Сталина. В годы гражданской войны ЧК совершал суровую работу. Но эта работа велась под контролем партии. Сотни раз из среды партии поднимались протесты, заявления, требования объяснений по поводу тех или других приговоров. Во главе ЧК стоял Дзержинский, человек высокой нравственной силы. Он был подчинен Политбюро, члены которого имели по всем вопросам свое собственное мнение и умели за него постоять. Все это создавало гарантию того, что ЧК является орудием революционной диктатуры. Сейчас партия задушена. О расстреле Блюмкина тысячи, десятки тысяч партийцев будут с ужасом шептаться по углам. Во главе ГПУ стоит Менжинский, не человек, а тень человека. Главную роль в ГПУ играют Ягода, жалкий карьерист, связавший свою судьбу с судьбой Сталина и готовый выполнять, не задумываясь и не рассуждая, любое из его личных распоряжений. Политбюро не существует. Бухарин уже заявлял, что Сталин держит в своих руках членов так называемого Политбюро при помощи документов, собранных через ГПУ. В этих условиях кровавая расправа над Блюмкиным явилась личным делом Сталина.

Это неслыханное преступление не может пройти бесследно даже в нынешних условиях аппаратного всевластия. Сталин не мог не чувствовать этого заранее, и тот факт, что он при всей своей осторожности решился убить Блюмкина, свидетельствует, как велик страх этого человека перед левой оппозицией. Не может быть никакого сомнения в том, что Блюмкин явился жертвой искупления за то, что за Радеком и другими капитулянтами пошло лишь небольшое меньшинство оппозиции, в то время как за границей оппозиция в ряде стран делает серьезные идейные и организационные успехи.

Расстрелом Блюмкина Сталин хочет сказать международной оппозиции большевиков-ленинцев, что внутри страны у него есть сотни и тысячи заложников, которые будут расплачиваться своими головами за успехи подлинного большевизма на мировой арене. Другими словами, после исключений из партии, лишения работы, обречения семей на голод, заключения в тюрьму, высылок и ссылок Сталин пытается запугать оппозицию последним остающимся в его руках средством: расстрелами.

Можно с уверенностью предсказать, что результаты будут прямо противоположны тем целям, какие Сталин себе ставит. Исторически прогрессивное идейное течение, опирающееся на объективную логику развития, нельзя ни запугать, ни расстрелять. Ясно, однако, что оппозиция не может в расчете на объективный ход вещей пассивно относиться к новой, на этот раз кровавой полосе термидорианских репрессий Сталина. Надо немедленно же открыть международную кампанию, в которой каждый отдельный оппозиционер должен сделать то, что в других бы условиях легло на плечи трех, пяти и десяти человек.

Как я себе представляю ход этой кампании?

Прежде всего надо довести самый факт до сведения всех коммунистов и потребовать от официального руководства партии подтверждения или опровержения этого факта.

Чем решительнее, шире, смелее будет поставлен вопрос, чем полнее будет официальное руководство застигнуто врасплох, тем скорее можно будет добиться вскрытия всей подоплеки этого дела. Надо создать такую обстановку, чтоб Париж, Берлин, Вена, Прага, Нью-Йорк требовали объяснения от Москвы.

Что для этого нужно? Прежде всего, мне кажется, выпустить небольшой листок на тему: «Верно ли, что Сталин убил товарища Блюмкина?» В этом листке надо Кашенам, Тельманам и К° поставить в упор следующие вопросы: знают ли они об этом факте? Берут ли на себя ответственность за убийство пролетарского революционера сталинской кликой?

Если не последует на первый запрос никакого ответа, — а так оно, вероятно, и будет, — то надо по горячим следам выпустить второй листок, более наступательного характера, и распространить его в десятках тысяч экземпляров всеми путями и каналами, какие только возможны <...>

<...> Каждый оппозиционный центр должен тщательно обсудить ближайшие шаги кампании и подготовить их со всей тщательностью.

Для практического проведения намеченных мер лучше всего, может быть, выбрать в каждом городе полномочную тройку, которой должны быть подчинены все члены оппозиционной организации в деле проведения этой кампании.

Не исключена возможность того, что прежде чем до вас дойдет это письмо, в печати появятся такого рода сообщения о судьбе Блюмкина, которые сделают ненужным дальнейшие «юридические» запросы насчет подтверждения или опровержения. Тогда придется просто констатировать факт и запросить ЦК партии, берет ли он на себя ответственность перед рабочим классом за это преступление.

Вся задача в том, чтобы запрос не превратился в холостой выстрел, т.е. чтобы он не свелся к одноактному выпуску листка. Надо найти способы снова и снова ставить этот вопрос или бросать это обвинение — в упор. Надо проникать на партийные и вообще рабочие собрания. Надо заготовить плакаты, коротенькие (в десять строк) летучие листки и проч., и проч.

Материал, заключающийся в настоящем письме, лучше использовать по частям, пустив все то, что относится к свиданию со мной Блюмкина в Константинополе, не в первом листке, а во втором.

Я доставлю в дальнейшем дополнительные материалы, в частности, пришлю характеристику Блюмкина в форме некролога, когда будут устранены последние, чисто формальные, сомнения насчет постигшей его судьбы <...>

№ 9. Письмо Л.Д. Троцкого в Политбюро ЦК ВКП(б) [ 491 ]

Что надо сделать? Прежде всего возродить партию. Это болезненный процесс, но через него надо пройти. Левая оппозиция — я в этом не сомневаюсь ни на минуту — будет готова оказать ЦК полное содействие в том, чтоб перевести партию на рельсы нормального существования без потрясений или с наименьшими потрясениями.

По поводу этого предложения кто-нибудь из вас скажет, может быть: левая оппозиция хочет таким путем прийти к власти. На это я отвечаю: дело идет о чем-то неизбежно большем, чем власть вашей фракции или левой оппозиции. Дело идет о судьбе рабочего государства и международной революции на многие годы. Разумеется, оппозиция сможет помочь ЦК восстановить в партии режим доверия, немыслимый без партийной демократии, лишь в том случае, если самой оппозиции будет возвращена возможность нормальной работы внутри партии. Только открытое и честное сотрудничество исторически возникающих фракций с целью превращения их в течения партии и их дальнейшего растворения в ней может в данных конкретных условиях восстановить доверие к руководству и возродить партию.

Опасаться со стороны левой оппозиции попыток повернуть острие репрессий в другую сторону нет оснований: такая политика уже испробована и исчерпала себя до дна; задача ведь и состоит в том, чтоб общими силами устранить ее последствия.

У левой оппозиции есть своя программа действий, как в СССР, так и на международной арене. Об отказе от этой программы не может быть, конечно, речи. Но насчет способов изложения и защиты этой программы перед ЦК и перед партией, не говоря уж о способах ее проведения в жизнь, может и должно быть достигнуто предварительное соглашение с той целью, чтоб не допустить ломки и потрясений. Как ни напряжена атмосфера, но разрядить ее можно в несколько последовательных этапов при доброй воле с обеих сторон. А размеры опасности предполагают эту добрую волю, вернее, диктуют ее. Цель настоящего письма в том, чтоб заявить о наличии доброй воли у левой оппозиции.

Л. Троцкий

Полтора месяца тому назад приведенное выше письмо было отправлено в Политбюро ЦК ВКП(б). Ответа не последовало; вернее, ответ дан целым рядом действий сталинской клики: новым разгулом арестов в СССР, одобрением гибельной политики Коминтерна в Германии и пр. В другой исторической обстановке и на других социальных основах Сталин проявляет ту же бюрократическую слепоту, что и какой-нибудь Керенский или Примо-де-Ривера, накануне падения. Сталинская клика идет семимильными шагами навстречу гибели. Весь вопрос в том, удастся ли ей обрушить в пропасть и советский режим? Во всяком случае она делает для этого все, что может.

Мы рассылаем этот документ ответственным работникам в предположении, даже в уверенности, что среди слепцов, карьеристов, трусов имеются и честные революционеры, у которых глаза не могут не раскрыться на действительное положение вещей.

Мы призываем этих честных революционеров связаться с нами. Кто захочет, тот найдет пути.

№ 10. Л.Д. Троцкий. «Письмо советским рабочим» [ 494 ]

Вас обманывают!
ПИСЬМО В СССР

Привет рабочим, колхозникам, красноармейцам и краснофлотцам СССР из далекой Мексики, куда я попал после того, как сталинская клика выслала меня в Турцию, а буржуазия гнала меня затем из страны в страну!

Дорогие товарищи! Лживая сталинская печать давно и злостно обманывает вас насчет всех вопросов, в том числе и насчет меня и моих политических единомышленников. У вас нет рабочей печати. У вас есть печать бюрократии, которая систематически лжет вам, чтобы удерживать вас в темноте и обеспечивать господство привилегированной паразитической касты.

Всякого, кто поднимает голос против ненавистной бюрократии, называют «троцкистом», агентом иностранного государства, шпионом, вчера — шпионом Германии, сегодня — шпионом Англии и Франции и подвергают расстрелу. Десятки тысяч революционных борцов погибли от маузеров ГПУ в СССР, как и в других странах мира, особенно в Испании. Всех их изображали агентами фашизма. Не верьте подлой клевете! Их преступление состояло в том, что они защищали рабочих и крестьян от насилий и грабежа бюрократии. Сталин истребил всю старую гвардию большевизма, всех сотрудников и помощников Ленина, всех борцов Октябрьской революции, всех героев гражданской войны. В историю он войдет навсегда под презренным именем Каина!

Октябрьская революция была совершена в интересах трудящихся, а не новых паразитов. Но вследствие запоздалости мировой революции, усталости и, в значительной мере, отсталости русских рабочих, особенно же крестьян, над советской республикой поднялась новая антинародная, насильническая и паразитическая каста, вождем которой является Сталин. Бывшая большевистская партия стала аппаратом этой касты. Та мировая организация, которая была некогда Коммунистическим Интернационалом, сегодня является послушным орудием в руках московской олигархии. Рабочие и крестьянские Советы давно погибли. Их заменили развращенные комиссары, секретари и чекисты.

Но от Октябрьской революции еще сохранились, к счастью, национализованная промышленность и коллективизированное сельское хозяйство. На этом фундаменте рабочие советы могли бы строить новое более счастливое общество. Этого фундамента мировой буржуазии сдавать мы не должны ни в каком случае. Революционеры обязаны защищать зубами и когтями всякую позицию рабочего класса, идет ли дело о демократических правах, о заработной плате или о таком гигантском завоевании всего человечества, как национализация средств производства и плановое хозяйство. Кто не умеет защищать старые завоевания, тот не способен бороться за новые. От империалистического врага мы будем охранять СССР всеми силами. Однако завоевания Октябрьской революции только в том случае будут служить народу, если народ сумеет расправиться со сталинской бюрократией, как он расправился в свое время с царской бюрократией и с буржуазией.

Если б советское хозяйство велось в интересах народа; если б бюрократия не расхищала и не губила зря большую часть дохода страны; если б она не попирала жизненные интересы населения, СССР был бы великим магнитом для трудящихся всего мира, и неприкосновенность СССР была бы обеспечена. Но бесчестный насильнический режим Сталина лишил СССР притягательной силы. Во время войны с Финляндией не только финские крестьяне, но и рабочие оказались в большинстве на стороне своей буржуазии. Не мудрено: они знают о неслыханных насилиях сталинской бюрократии над рабочими в соседнем Ленинграде и во всем СССР. Так сталинская бюрократия, кровожадная и беспощадная внутри страны и трусливая перед империалистическими врагами, стала главным источником опасностей для СССР.

Старая большевистская партия и Третий Интернационал разложились и сгнили. Честные передовые революционеры организовали за границей Четвертый Интернационал, который уже имеет свои секции в большинстве стран мира. Я являюсь членом этого нового Интернационала. Участвуя в этой работе, я остаюсь под тем же знаменем, под каким стоял вместе с вами или вашими отцами и старшими братьями в 1917 г. и в годы гражданской войны; под тем же знаменем, под которым мы вместе с Лениным строили советское государство и Красную армию.

Передовые рабочие, становитесь первыми под знамя Маркса и Ленина, которое стало отныне знаменем Четвертого Интернационала. Учитесь создавать в сталинском подполье тесно спаянные и надежные революционные кружки. Устанавливайте связи между этими кружками. Учитесь через верных и надежных людей, в частности, через моряков, устанавливать связи с вашими революционными единомышленниками в буржуазных странах. Это трудно, но это возможно.

Нынешняя война будет все больше расширяться, все больше нагромождать развалин, все больше порождать горя, отчаяния, протеста и приведет весь мир к новым революционным взрывам. Мировая революция снова пробудит мужество и твердость рабочих масс СССР и подкопает бюрократические твердыни сталинской касты. К этому моменту надо готовиться путем упорной, систематической революционной работы. Дело идет о судьбе страны, о будущности народа, наших детей и внуков.

Долой Каина Сталина и его камарилью!
Долой хищную бюрократию!
Да здравствует СССР, крепость трудящихся!
Да здравствует мировая социалистическая революция!

С братским приветом,

Предупреждение. Печать Сталина заявит, конечно, что это письмо переправлено в СССР «агентами империализма». Знайте заранее, что и это ложь. Письмо это будут доставлять в СССР надежные революционеры, готовые рисковать собою за дело социализма. Переписывайте это письмо и распространяйте его как можно шире.

№ 11. Из воспоминаний Б.Ф. Лаго [ 496 ]

Во время моего последнего приезда из Румынии в Берлин в сентябре 1923 г. я застал в Берлинском полпредстве большое оживление.

Вечером я зашел в кабинет Степанова. Он сидел вместе с Мартовым и разбирал почту. Встретив меня и предложив мне сесть, он тотчас приступил к делу. «Товарищ Морской (таков был мой псевдоним в полпредстве), мы очень дорожили вашей работой и сейчас возлагаем на вас новое и весьма важное задание.

Дело в том, что не позже чем через месяц во всей Германии вспыхнет революция. Начнется одновременно из Гамбурга и Дрездена. Сигналом послужит крупное вооруженное столкновение на улицах Берлина. Потом оно разольется по всей Германии. Есть полное основание думать, что Франция отправит свои войска для подавления революции. При первом же появлении хотя бы одного французского солдата в Германии — будут ли они отправлены по собственному почину Франции или же по приглашению одной из реакционных групп — красная армия, и в частности красная кавалерия, прорвется в Германию. Уже заключено соглашение с Литвой о пропуске советских войск.

В случае, если Польша заколеблется, она будет раздавлена. Все необходимые перемещения войск будут закончены в середине октября — к моменту начала революции. Для Советской России чрезвычайно важно .чтобы Румыния сохранила нейтралитет. Как плата за сохранение нейтралитета будет признана Бессарабия за Румынией, что мы сообщим ей заблаговременно. Вам будет дана миссия наблюдения за политическим и общественным мнением в Румынии в течение конфликта, а главное — за ее военными приготовлениями, если таковые последуют. В случае, если Румыния начнет подготовляться к войне и начнутся перемещения войск, вы должны срочно сообщить по телеграфу в Вену и Берлин. Происшедшие в последнее время изменения в дислокации румынской армии, а именно перемещение 5 корпуса из Добруджи (после прихода к власти в Болгарии правительства Цанкова уменьшилось напряжение румыно-болгарских отношений) в Браном — распределение дивизий этого корпуса по линии Серета, заставляют Советскую Россию особенно внимательно отнестись к Румынии, к ее военным планам.

В случае войны с Румынией вы должны оставаться в тылу румынской армии и сообщать все новости из Румынии по указанному адресу в Вене. Мы работаем сейчас над созданием новой комбинации, которая позволит нам иметь для вас максимум безопасности, а именно, мы устроим вас в одном из иностранных консульств в Бухаресте.

«Пока что поезжайте назад в Кишинев и продолжайте свою работу: в случае необходимости вашего приезда мы вас вызовем».

Сообщение Степанова меня потрясло. С одной стороны я был очень обрадован оказанным мне доверием и заботой о моей безопасности, с другой стороны я думал: «Кто же кому служит? III Интернационал — Советской России или же Советская Россия — III Интернационалу?»

Я видел, что во имя германской революции весь русский народ бросается в новую войну, новую авантюру, это тогда, когда еще не зажили раны, нанесенные последней войной и революцией.

Во имя этого же дела Советская Россия соглашается признать оккупацию Бессарабии, т.е., иначе говоря, пожертвовать национальными интересами России.

Я пробыл еще два дня в Берлине, заходя по различным делам в полпредство. Действительно, в эти дни помещение агентуры полпредства напоминало наш Военно-Революционный Комитет за несколько дней до начала вооруженного выступления. В отдельных комнатах происходили таинственные совещания, появилось много новых людей и — характерная особенность — немецкая речь вытеснила русскую. <...>

В полпредстве в кабинете Мартова я пережил обыск, произведенный берлинской полицией в помещении торгпредства.

При первом же известии об обыске в полпредстве началась паника. Зазвенели телефоны, забегали в разные стороны сотрудники.

Мартов со Степановым с испуганными лицами, захватив с собой несколько сотрудников, в том числе и меня, бросились наверх. Как видно опасались, что вслед за торгпредством обыск может начаться и здесь.

Целые пачки бумаг, документов, паспортов и фотографий начали сносить в подвал, где был устроен секретный тайник.

Мартов рвал и сжигал письма и списки.

В первую очередь были сожжены списки и донесения агентов Берлинского полпредства, находившихся на службе в берлинской полиции и в различных германских государственных учреждениях.

Через полчаса паника улеглась и уступила место веселому настроению. Смеялись над полицией и над возможными результатами обыска в торгпредстве. Мартов прямо заявил, что в торгпредстве они ничего не найдут, даже секретные экономические дела спрятаны так, что до них не доберутся. Все же документы об отношениях между Берлинским полпредством или, вернее — Коминтерном и германской компартией хранятся в особой конспиративной квартире.

Я остался в кабинете наедине с Мартовым. Он грустно покачал головой и сказал: «Все-таки эта история с обыском наводит меня на грустные размышления.

Проиграли, — он выразился энергичнее, — мы удобный момент для германской революции, а такие исторические случаи повторяются редко. На нет сошла вся наша работа, а германская буржуазия никогда не простит нам наших приготовлений.

Этот обыск есть первое доказательство этого. А дальше? Пойдет еще хуже. Да и вообще... куда мы идем? Вот мы истратили большие деньги на борьбу с эмиграцией, но эмиграция не уменьшается, а даже растет. В Москве не могут сдержать наплыва желающих выехать за границу. Даже царское правительство было умнее в своей борьбе с тогдашней эмиграцией. Вот мы выпустили «сменовеховцев» и сейчас же испугались и зажали их. Результат получился обратный. Да и вообще мы теряем революционный размах. Вот Зиновьевым проводится сейчас новый план революции через Балканы, но это последняя проба пера».

Вообще в агентуре царило оппозиционное настроение. Степанов прямо говорил, что вся неудача с германской революцией заключалась в том, что не послушались Троцкого с его требованиями решительных мер вплоть до прорыва Красной Армии.

А теперь, понимая, что вся правда была на стороне Троцкого, его же обвиняют, его же стремятся столкнуть <...>

№ 12. Из книги С. Дмитриевского «Сталин» [ 498 ]

<...> В процессе революции партия выросла. Она вобрала в себя и все почти активные революционные элементы населения, вобрала в себя и многие тысячи случайных, пристраивавшихся к власти людей. Наличие в руках партии власти меняло подход к идейным разногласиям. Идеи получили в революции жизненное значение, за идеями стояла власть и возможность через эту власть много осуществлять. Наметилась неизбежность жестокой борьбы. <...>

Троцкому на Россию как таковую было наплевать. Его бог на небе был Маркс, на земле — западный пролетариат, его священной целью была западная пролетарская революция. Троцкий был и есть западный империалист наизнанку, взамен культурного западного капитализма, взорвав его, он хотел иметь культурный западный пролетарский социализм. Взамен гегемонии над миром западной буржуазии — гегемонию западного пролетариата. Лицо мира должно было измениться только в том отношении, что у власти вместо буржуазии становился пролетариат. Прочая механика должна была остаться примерно прежней — то же угнетение крестьянства, та же эксплуатация колониальных народов. Словом, это была идеология западных социалистов, и разница была одна: те не имели мужества дерзать, Троцкий дерзал; те хотели только разделять власть над миром, Троцкий хотел иметь ее целиком в руках своих и избранного класса.

Россия для Троцкого была отсталой страной с преобладанием «подлого» земледельческого населения, поэтому сама по себе на пролетарскую революцию она не была способна. Роль хвороста, разжигающего западный костер, роль пушечного мяса западной пролетарской революции — вот роль России и ее народов. Гегемоном мирового революционного движения Россия не могла быть. Как только огонь революции перебросится на «передовые», «цивилизованные» страны, к ним перейдет и руководство. Россия вернется в свое прежнее положение отсталой страны, на задворки цивилизованной жизни, из полуколонии культурного капитала превратится в полуколонию культурного социализма, в поставщика сырья и пушечного мяса для него, в один из объектов западной пролетарской эксплуатации, которая неизбежно должна быть, ибо иначе нет возможности сохранить для западного рабочего его привилегированное положение.

В самой России Троцкий стремился утвердить безраздельное господство рабочего класса, вернее привилегированных верхушек его. Только таким образом удастся погнать на чуждую им борьбу тупую массу деревенских рабов. Только таким образом, организовав из русского рабочего класса касту надсмотрщиков-управителей, удастся в дальнейшем подчинить русскую деревню западному паразитическому пролетариату. Отсюда враждебное отношение Троцкого к идее «рабоче-крестьянского» государства и союза, ставка на «рабочее» государство, на полное порабощение — как политическое, так и экономическое — городом деревни. Отсюда же, в дальнейшем, идея «сверхиндустриализации» России: опять не в интересах России как таковой, но во имя быстрого создания в ней мощного рабочего класса-властителя.

Жизнь разбивала все идеи и все планы Троцкого. Революции на Западе не происходило. Наоборот, капитализм на Западе все больше «стабилизировался». В то же самое время от русской революции все крепче начинало пахнуть мужицким, сермяжным духом.

Под давлением разбившей их жизни Троцкий и его группа пришли в конце концов к «ликвидаторству»: русская революция потеряла для них смысл. <...>

ПИОНЕРЫ НОВОЙ РОССИИ

Судьба революции решалась не в кабинетах и квартирах партийных чиновников,.. не в столицах и городах вообще, но на фронтах гражданской войны, на широких полях земли, в дыму крестьянских восстаний, среди голода. Там редко бывали люди типа Троцкого. Изредка только проносились они по огненной линии фронта и по развороченным полям в блестящих салон-вагонах — и не столько помогали, сколько мешали. Там были свои люди. Там вырастал слой крепких людей русской просторной земли, который именно и лег в основу ленинской партии, который именно и проделал подлинную работу революции: черную, трудную, кровавую. Эти люди в своем большинстве прежде почти никому не были известны.

Часть из них, но очень небольшая, принадлежала к партийной «старой гвардии» — к русской подпольной ее части. Но большинство принадлежало к молодежи. Некоторые из этой молодежи тоже получили закалку еще в подпольной революционной работе, остальные же, подавляющая масса, были выращены для революции войной. Тут были выходцы из разных общественных слоев: и простые дети народа, низов, рабочей и крестьянской среды, и интеллигенты, все — вплоть до дворян, до аристократов. В результате тяжелой жизни, упорной и кровавой борьбы они все стали внутренне на одно лицо. Их души поросли звериной шерстью, покрылись мозолями — и стали непроницаемыми для праздных сантиментов и сомнений. Много, много уродства было в их душах, как много было уродства и в сложившейся в своеобразных русских исторических условиях народной душе. Но эти люди были плоть от плоти народа. И именно такие люди были нужны стране в жестокую эпоху революции. Они походили на пионеров американского Запада. Они были пионерами новой России, которую не только хотели обратить во вторую Америку, но поставить еще выше, выше всех прочих стран, выше всего мира...

В теории они часто сбивались. Некогда было ею серьезно заниматься. И они боролись не столько за отвлеченные принципы, сколько за родную землю, за ее независимость, богатство, мощь. Они называли себя коммунистами. Но коммунизм был для них не столько целью, сколько орудием национальной борьбы. Внутри страны ими разрушались фактории иностранного капитала — динамитом коммунистических идей они хотели взорвать западный империализм в его собственных твердынях. Кроме того, идеи коммунизма вносили какой-то высший смысл в их борьбу. Они делали Россию носительницей огромной идеи мирового счастья, обетованной страной всех угнетенных народов, священной родиной социализма. Совокупность их идей легла в основу своеобразного русского национал-коммунизма. Из них родились теории социализма в одной стране и красного империализма, ставшие краеугольными камнями сталинской системы.

С такими идеями долгое время шли на борьбу, пробивались к власти народные, основные слои партии, по преимуществу ее молодое, второе поколение. За ними, тесно с ними сливаясь, шла масса еще более фанатично-русской, еще более пронизанной непримиримостью к Западу и к западным идеям и людям молодежи, рожденной уже самой революцией.

Вождем этих слоев был Сталин. Он сам был плоть от плоти их, вырос, воспитался в тех же, что они, условиях. И эти слои на своих мускулистых руках и вынесли его к власти. <...>

Сталин не терял времени. Одержав формальную победу, которая на некоторое время закрепляла в его руках власть, он стал с лихорадочной быстротой осваивать партию и переделывать партийный аппарат: только это могло дать ему окончательную победу. Кроме Молотова, Дзержинского и Орджоникидзе, его ближайшими помощниками в этой работе были Бубнов и Андреев. <...>

САМОДЕРЖАВИЕ ПАРТИИ

Сталин, сведя постепенно на нет все зачатки советского демократизма, создавшиеся было в последние ленинские годы, довел до крайнего выражения самодержавие партии в стране.

В то же время в самой партии централизация была доведена до крайних своих выражений <...>

И в то же самое время власть — как это ни странно — не отдалилась, но приблизилась к народным массам в известной их части. В самую партию были вовлечены большие массы новых членов, один за другим объявлялись выборы в партию «рабочих от станка», их принимали в нее десятками и сотнями тысяч. И это не ослабляло, но усиливало диктаторскую верхушку. Троцкий в свое время презрительно называл тысячи тысяч новых людей народной массы «голосующей скотинкой». Частично это верно: эта масса почти слепо шла за Сталиным... Но почему эта масса шла именно за Сталиным и его людьми? Была ими куплена? — Нет. Покупали в большинстве голоса именно троцкистской интеллигенции. Там продажность процветала — и ею Сталин широко пользовался. Но все увеличивавшаяся масса народных членов партии шла за сталинской группой главным образом потому, что находила в ней, в ее стремлениях, в ее идеях, в самой психологии людей, ее составлявших, что-то близкое и родственное себе. Она ощущала, что Сталин и его люди не просто играют в политику, не просто ищут власти, ради нее самой, ради выгод, какие она дает, но искренне стремятся что-то дать народу.

И эти широкие массы нового партийного материала, сочетавшись с народным же по своему происхождению и по своим устремлениям руководством, выполняли для него громаднейшую службу: они тысячами нитей связывали партию, вернее, сталинскую ее группу, с народными массами, которые они представляли, служили в этой массе проводниками и идеологии, и действий сталинизма <...>

Опираясь на партийный аппарат, опираясь на шедший за ним тогда почти целиком слой народных революционеров, опираясь на шедшую за ними часть народной массы, опираясь на большую часть активной молодежи, — играя на высоких и низменных инстинктах всех слоев партии, обольщая успехами революции одних, ударяя по национализму других, покупая третьих почестями, выдвижением, угрожая, ломая хребты, сажая в тюрьмы, расстреливая, убивая исподтишка, — Сталин победил в борьбе со всеми противниками из «старой гвардии» <...>

Сталин почти одновременно разбил не только Троцкого, но и Каменева и Зиновьева — и положил конец олигархии болота, в котором сам вынужден был так долго барахтаться. Троцкий был при презрительном и злорадном молчании страны отправлен сначала в ссылку, потом за границу. Каменев и Зиновьев скоро «покаялись», приползли обратно в партию, но власти уже не получили, а только сытный кусок, при условии — сидеть тихо и изредка помогать Сталину. Каменев был впоследствии использован Сталиным для провокации Бухарина на откровенные заявления, которые, будучи немедленно переданы Каменевым Сталину, послужили большим козырем последнего в борьбе с «правой оппозицией».

Сталинская система идей несложна — но в этом ее сила: она доступна самому примитивному пониманию. В основе всего у Сталина и сейчас, как и много лет назад, лежит ленинская теория империализма, «как кануна социалистической революции». Из нее Сталин выводит идею русского, вернее, русско-азиатского, совокупности русско-азиатских народов, объединенных в Советский Союз, мессианизма. А из этого, в свою очередь, естественно возникает идея «красного», «пролетарского», вернее же — русско-азиатского империализма.

— Мир раскололся на два лагеря: на лагерь империализма и на лагерь борьбы против империализма.

— Во главе недовольных и борющихся насмерть с империализмом становится наша страна. Советский Союз.

ДОГНАТЬ И ПЕРЕГНАТЬ

Вот та простая формулировка, которую дает совокупность идей Сталина. Здесь альфа и омега всего. Прочее — коммунизм, социализм — является придатком, орудием, формой, может меняться, в зависимости от потребности. Но основная идея — борьба с империализмом, разгром его — остается неизменной <...>

Для того чтобы иметь возможность не только противостоять Западу в его предполагаемых «интервенциях», но и победить его, нужно многое. Политически и идейно Россия, по мнению Сталина, и сейчас уже выше Запада. Но нужно догнать и перегнать Запад экономически. Отсюда стремление к быстрейшему преодолению русской экономической и технической отсталости. Отсюда индустриализация страны, создание собственной продукции средств производства. Отсюда коллективизация сельского хозяйства. Отсюда все большее усиление режима насилия в стране...

— Мы отстали от передовых стран на 50-100 лет. Мы должны пробежать это расстояние в десять лет. Либо мы сделаем это, либо нас сомнут. Так говорит Сталин.

— Задержать темпы — это значит отстать. А отсталых бьют. Но мы не хотим оказаться битыми. Нет, не хотим! <...>

Этот национал-коммунистический ход мыслей безукоризненно правилен, если стать на точку зрения Сталина и говорить не о независимости России вообще, но о независимости России сталинской, национал-коммунистической. Чисто национальная власть в России сумела бы и без сегодняшнего бешеного напряжения всех народных сил обеспечить право своей страны на независимое развитие: революция дала для этого достаточно предпосылок. Это право могло бы быть осуществлено национальной властью не на почве ожесточенной экономической и вооруженной борьбы с Западом, но, наоборот, на почве примирения и соглашения с ним. Именно с Запада могли бы прийти недостающие России для резкого экономического подъема, для реального осуществления в интересах русской нации планов индустриализации средства.

Но иначе обстоит дело с властью национал-коммунистической, сталинской. На полное примирение и соглашение с Западом она неспособна. Это исключается всей концепцией сталинской мысли. Сталинская Россия и Запад — два разных и два борющихся мира. И дело не в военной интервенции с Запада, в которую и сам Сталин, конечно, не верит. Не этим путем Запад может его победить, но экономически и политически — своими основными идеями — внутри самой страны. Все дело в том, что индустриализация нужна Сталину не столько для обеспечения независимости России как таковой, сколько для сохранения за собой власти и для осуществления своих империалистических планов. Политическая власть давно уже в руках Сталина. Но полной экономической власти в его руках до сих пор еще нет. Она возможна только на базе охватывающего всю без исключения экономическую жизнь страны монополистического государственного капитализма. Но пока что этого нет. А когда Сталин начал свою индустриализацию — и подавно не было. Промышленность была слаба, всех потребностей населения не удовлетворяла. Уже это одно открывало возможность влияния Запада. Но самое главное: существовало и окрепло собственническое крестьянство. Здесь лежала главная опасность. Окрепши, крестьянство могло поставить вверх ногами положение дел в стране: не само быть «регулируемым» сталинской властью, но самому начать регулировать ее, что оно не однажды уже и пыталось делать, пряча хлеб, основу жизни страны. Это были слабые попытки. Но со временем они могли стать настойчивее и сильнее. Крестьянство, организовавшись экономически, могло сорганизоваться и политически — в рядах той же коммунистической партии, что уже стало намечаться.

СУРОВЫЕ И ОЗАБОЧЕННЫЕ ЛЮДИ

В просторной комнате в Кремле, за длинным столом, сидят суровые и озабоченные люди. В этой комнате собирались еще тогда, когда был жив Ленин. Отсюда управлялась страна. Тогда были дни больших надежд. Тогда все казалось простым и ясным. Впереди виделось спокойное и радостное будущее.

Ленин умер. От него в этой комнате остались только крышка стола, за которым он работал, да кресло: стоят в углу, за шелковым шнуром, как в музее. Да еще портрет на стене. И из тех людей, с которыми он работал, большинства уже нет. Новые, более молодые и более суровые, пришли сюда.

Председательствует Молотов. Самый сильный в стране после Сталина человек. Твердая воля. Ясный и упорный ум. Рядом с ним его правая рука — с измученным лицом, с блестящими от постоянного напряжения глазами, незаметный, невзрачный, но с громаднейшим запасом жизненной энергии — Андреев... Иной раз здесь собирается человек до пятидесяти. Все люди, вышедшие из войны и революции. Избранные случаем, судьбой, люди сегодняшней страны, те, от кого, в их совокупности, зависит многое и в настоящем ее, и в будущем. Это Совнарком, значение которого сильно поднялось после того, как его председателем стал Молотов.

Все вопросы жизни страны проходят перед ними. И мрачнеют лица. Выдержит ли страна? Правилен ли путь?

Все они долго шли вместе. Все они до ослепления любят свою родину, прекрасную Россию. Но сейчас, на поворотном пункте ее истории, многие думают по-разному.

Одни готовы на все закрыть глаза — и упрямо идти вперед сегодняшними путями.

— Народ устал? Не хочет уже жертвовать всем? Хочет жить для себя? Требует мира? Хлеба? Свободы?.. Ничего. Потерпят...

Другие, наоборот, все шире раскрывают глаза, все больше оглядываются на живую народную жизнь, стараются вдуматься в народные нужды, желания, тайные мысли.

— Не пора ли, — думают они, пока что еще нерешительно, сомневаясь, — по-иному как-то сомкнуться с народом? Пойти по пути не мертвой идеи, но живых потребностей сегодняшнего дня?.. <...>

Спокойный, неподвижный сидит Сталин — с каменным лицом допотопной ящерицы, на котором живут только глаза. Все мысли, желания, планы стекаются к нему. Он читает, слушает, напряженно думает. Уверенно, не спеша отдает приказания. Плетет сеть интриг. Возвышает одних людей, растаптывает других. Покупает, продает тела и души.

...Он знает все, что происходит на просторах огромной России. Но его ничто не волнует. У него нет сомнений. Ему никого и ничего не жалко. Понадобилось — и он залил кровью родную Грузию, железными цепями диктатуры приковал ее к телу социалистической России. Может быть, под пулями его солдат падали сверстники его детских игр... Что из того! Они оказались предателями. Они просили помощи у империалистов Запада, сговаривались с вековым врагом, с Англией. Предателям — смерть! Нет, ему никого не жалко. Великое дело требует таких же и жертв. Жизнь идет вперед — и время разрушает все. Качается уже и трон его власти. Он знает и это. Он чувствует, что все большей становится пустота вокруг него. Но почему? Разве его путь — не народный путь?

Сегодня — нет. Сталин уже пройденный этап революции. Он нужен был для того, чтобы практически поставить в порядок дня задачу роста национального самосознания великого народа. Он нужен был для того, чтобы острым плугом стальной воли и безграничной власти перепахать русскую землю, выкорчевывая из нее все старое. Он нужен был для того, чтобы заложить материальный фундамент здания новой национальной империи. Это сделано. На взрыхленной им почве вырастают новые люди и новые идеи.

Эти люди возьмут многое из намеченной вместе с ним программы. Но внесут одно громадное добавление, одну идею, отсутствие которой сводит на нет все его усилия, делает мертвым все, к чему он ни прикоснется — рожденную и выношенную ненавистным Сталину Западом идею свободы человеческой личности. Значение этой идеи понял великий Ленин. Его понимают и новые его наследники. Из свободы личности — и только из нее — вырастает хлеб: основа жизни, человека, страны, нации.

№ 13. Игнатий Раисе (Людвиг). Письмо в ЦК ВКП [ 499 ]

Я тогда молчал, я не поднял голоса протеста и при последующих убийствах, и за это я несу большую ответственность. Велика моя вина, но я постараюсь ее загладить, быстро загладить и облегчить этим свою совесть.

Я шел вместе с вами до сих пор — ни шагу дальше. Наши дороги расходятся! Кто теперь еще молчит, становится сообщником Сталина и предателем дела рабочего класса и социализма.

С двадцатилетнего возраста я веду борьбу за социализм. Я не хочу теперь, на пороге пятого десятка, жить милостями Ежова.

У меня за плечами 16 лет нелегальной работы — это немало, но у меня еще достаточно сил, чтобы начать все сначала. А дело именно в том, чтоб «начать все сначала»: в том, чтоб спасти социализм. Борьба началась уже давно — я хочу в ней найти свое место.

Шум, поднятый вокруг полярных летчиков, должен заглушить крики и стоны терзаемых в подвалах Лубянки, в Свободной, Минске, Киеве, Ленинграде и Тифлисе. Этому не бывать. Слово, слово правды все еще сильнее самого сильного мотора с любым количеством лошадиных сил.

Процесс этот состоится публично, со свидетелями, многими свидетелями, живыми и мертвыми; все они еще раза заговорят, но на сей раз скажут правду, всю правду. Они явятся все — невинно убитые и оклеветанные, и международное рабочее движение их реабилитирует, всех этих Каменевых и Мрачковских, Смирновых и Мураловых, Дробнисов и Серебряковых, Мдивани и Окуджава, Раковских и Нинов, всех этих «шпионов и диверсантов, агентов гестапо и саботажников».

Чтобы Советский Союз, а вместе с ним и все международное рабочее движение не стали окончательно жертвой открытой контрреволюции и фашизма, рабочее движение должно изжить своих Сталиных и сталинизм. Эта смесь из худшего, ибо беспринципного, оппортунизма с кровью и ложью грозит отравить весь мир и уничтожить остатки рабочего движения.

Самая решительная борьба со сталинизмом.

Не Народный фронт, а классовая борьба; не комитеты, а вмешательство рабочих для спасения испанской революции — вот что стоит сейчас в порядке дня!

Долой ложь о социализме в одной стране и назад к интернационализму Ленина!

Ни II, ни III Интернационал не способны выполнить эту историческую миссию; разложившиеся и коррумпированные, они могут только удерживать рабочий класс от борьбы; они только еще пригодны на то, чтоб играть роль помощника полицейских для буржуазии. Какая ирония истории: раньше буржуазия поставляла из собственных рядов Кавеньяков и Галифе, Треповых и Врангелей, а теперь под «славным» руководством обоих Интернационалов пролетарии сами выполняют работу палачей в отношении своих товарищей. Буржуазия может спокойно заниматься своими делами; везде царит «спокойствие и порядок»; есть еще Носке и Ежовы, Негрины и Диасы. Сталин — их вождь, а Фейхтвангер — их Гомер.

Нет, я больше не могу. Я возвращаю себе свободу. Назад к Ленину, его учению и делу.

Я хочу предоставить свои скромные силы делу Ленина; я хочу бороться, и только наша победа — победа пролетарской революции — освободит человечество от капитализма и Советский Союз от сталинизма.

Вперед к новым боям за социализм и пролетарскую революцию! За организацию IV Интернационала.

P.S. В 1928 г. я был награжден орденом Красного Знамени за мои заслуги перед пролетарской революцией. При сем возвращаю вам этот орден. Носить его одновременно с палачами лучших представителей русского рабочего класса — ниже моего достоинства.

(В «Известиях» за последние 14 дней были приведены имена награжденных орденами; функции их стыдливо не были упомянуты: они состоят в приведении приговоров в исполнение.)

№ 14. Беседа писателя Хияма Есиаки и Коидзуми Коитиро об информации Г.С. Люшкова [ 502 ]

«...Кинами Юкио, бывший в то время в чине майора, доставил Люшкова на самолете в Токио. Затем Люшков для установления личности был направлен в специальный отдел обеспечения безопасности министерства внутренних дел, где он подвергся допросу со стороны помощника полицейского инспектора, которого звали, насколько я помню, Сакадзаки.

Я припоминаю, что на следующий день у нас в пятом отделе появился майор Кинами, представивший свои соображения по этому делу начальнику пятого отдела Кавамата Хидэто и беседовавший с начальником управления Хомма Масахару.

Говорили, что вскоре в связи с этим делом к нам прибыл офицер германской тайной полиции (гестапо). Но эти сведения неточны. На самом деле тогдашний германский военный атташе в Токио Шерр обратился к нашему командованию с просьбой ознакомить его с протоколом допросов Люшкова, однако, поскольку в то время еще не был заключен договор с Германией о военно-оборонительном союзе, наш генштаб вежливо отклонил эту просьбу.

Я слышал, что допросы Люшкова проводились в уединенном особняке, расположенном в Токийском районе Кудан. Майор Кинами создал особую группу под своим руководством, в которую были включены специалисты по Советскому Союзу из генерального штаба и иностранного отдела министерства внутренних дел. Так возникла «контора Кудан». Это название было присвоено группе для сохранения секретности.

Протоколы допросов Люшкова должны были храниться в подземном архиве генштаба и в конце войны уничтожены. Таким образом, в настоящее время они вряд ли сохранились. Однако во время событий (у реки Халхин-Гол) они были еще в целости и сохранности, и с частью из них я был ознакомлен.

Сведения, которые сообщил Люшков, были для нас исключительно ценными. В наши руки попала информация о Вооруженных Силах Советского Союза на Дальнем Востоке, их дислокации, строительстве оборонительных сооружений, о важнейших крепостях и укреплениях. В полученной от Люшкова информации нас поразило то, что войска, которые Советский Союз мог сконцентрировать против Японии, обладали, как оказалось, подавляющим превосходством. В тот период, т.е. на конец июня 1938 г., наши силы в Корее и Маньчжурии, которые мы могли использовать против Советского Союза, насчитывали всего лишь 9 дивизий. В тыловом резерве у нас находилось 2 дивизии, и 23 дивизии вели боевые действия против Китая.

Мы убедились в абсолютной необходимости иметь на советском направлении по крайней мере 19 дивизий, так как имевшихся в наличии 9 дивизий для обороны в случае нападения Советского Союза было совершенно недостаточно.

Опираясь на полученные от Люшкова данные, пятый отдел генштаба пришел к выводу о том, что Советский Союз может использовать против Японии в нормальных условиях до 28 стрелковых дивизий, а при необходимости сосредоточить от 31 до 58 дивизий. К этому еще следовало добавить примерно 10 кавалерийских дивизий армии Внешней Монголии (Монгольской Народной Республики. — Прим. пер.), а также ее внутренние войска, которые, по оценке Люшкова, насчитывали около 50 тыс. солдат.

Тревожным выглядело и соотношение в танках и самолетах. Против 2000 советских самолетов Япония могла выставить лишь 340 и против 1900 советских танков — только 170.

До этого мы полагали, что советские и японские вооруженные силы на Дальнем Востоке соотносились между собой как три к одному. Однако фактическое соотношение оказалось равным примерно пяти или даже более к одному. Это делало фактически невозможным осуществление ранее составленного плана военных операций против СССР.

Обычно генеральный штаб императорской армии составлял к началу сентября каждого года планы боевых операций на следующий год. Однако ввиду развертывания военных действий в Китае такой план на 1938 г. своевременно составлен не был. Временный вариант плана боевых операций против СССР на 1938 г. был подготовлен лишь в марте этого года. По этому плану представлялось вероятным, что Советский Союз может вмешаться в японо-китайский вооруженный конфликт. Но теперь, в свете полученной информации, стало очевидно, что, если такое вмешательство произойдет, то сдержать Советский Союз будет фактически нечем. Таким образом, расширение японо-китайского вооруженного конфликта требовало внесения кардинальных изменений во все наши стратегические планы, чтобы парировать советскую угрозу.

Пораженный полученной от Люшкова информацией генеральный штаб был вынужден срочно переработать план боевых операций на 1938 г.; этот план был утвержден только 5 сентября 1938 г., т.е. с большим опозданием. Одновременно был принят план укрепления обороны против Советского Союза, рассчитанный на пятилетний срок, так называемый «План боевых операций № 8». Однако как план на 1938 г., так и пятилетний план (№ 8) остались лишь на бумаге из-за невозможности их реализации ввиду нехватки государственных ресурсов.

Зачем я все это Вам рассказываю? Только затем, чтобы показать, как боялся в тот момент — в конце июня 1938 г. наш генеральный штаб вмешательства Советского Союза в ход военных действий в Китае, вполне справедливо полагая, что в этом случае поражение нашей армии было бы неотвратимым.

Сбежавший из Советского Союза Люшков подтвердил, что СССР намерен дождаться момента, когда Япония истощит свои силы в борьбе с Китаем, а затем осуществить нападение на нее. Ознакомившись с его показаниями, мы стали еще больше опасаться возможности вмешательства Советского Союза в войну между Японией и Китаем. Однако теперь, когда я вспоминаю то время, я считаю, что наши тогдашние опасения были в какой-то мере раздуты показаниями Люшкова.

Тем не менее в тот момент головы всех служивших и в военном министерстве, и в генеральном штабе были заняты лишь одной мыслью, сумеем ли мы в случае необходимости вывести свои войска из Китая и как парализовать замыслы Советского Союза вмешаться в ход военных действий в Китае. Короче, мы вовсе не думали о том, чтобы очертя голову и дальше погружаться в вооруженный конфликт с Китаем.

Вернемся к рассказу о Люшкове, который вскоре после своего бегства был доставлен в Японию, тайно помещен в так называемую «контору Кудан», где систематически допрашивался. Спустя какое-то время после этого инцидента военное министерство дало сообщение в печати ... из Советского Союза через аккредитованных при нем корреспондентов. Действительно, такое сообщение было сделано лишь 1 июля, т.е. спустя примерно полмесяца после самого события.

В связи с этим рассказывали интересный эпизод. Вскоре после того, как Люшков был переброшен в Токио, начальник восьмого отдела Кояма Ясуо решил использовать этот случай для активизации антисоветской пропаганды. В ноябре 1937 г. было утверждено «распределение обязанностей между управлениями центрального аппарата императорской армии в военное время». В соответствии с этим распределением «ведение пропаганды, организация подрывных действий и контрразведка возлагаются в основном на начальника второго отдела с привлечением в необходимых случаях к выполнению этих функций начальника восьмого отдела, начальника управления информации и других работников». Таким образом, ведение пропаганды возлагалось на Кояма.

Восьмой отдел составил проект пропагандистских мероприятий, а организация их проведения была возложена на управление информации военного министерства. В этом управлении имелся отдел планирования, который также составлял различные планы пропагандистских мероприятий. Однако в случае с Люшковым эти планы были разработаны восьмым отделом, а выполнялись они управлением информации, поскольку Кояма рассчитывал использовать бегство Люшкова в целях развертывания антисоветской пропаганды в международном масштабе.

Глава XI
РУССКАЯ ПРАВОСЛАВНАЯ ЦЕРКОВЬ ЗА РУБЕЖОМ И ПОЛИТИЧЕСКАЯ ЖИЗНЬ РУССКОЙ ЭМИГРАЦИИ

Картина политической жизни русской эмиграции будет неполной, если обойти стороной общественную деятельность Русской Православной Церкви. Роль церковного фактора в эмигрантской политике была существенно важной по двум причинам. Во-первых, подавляющее большинство русских беженцев в той или иной степени ощущали себя православными христианами и членами Церкви, и поэтому почти все эмигрантские общественно-политические образования (разумеется, кроме либеральных и социалистических, да и то лишь дореволюционного образца) апеллировали в своих программных установках к ценностям русского Православия и стремились опереться на церковный авторитет. Во-вторых, первоиерархи наиболее значительной тогда по количеству приходов части Церкви в изгнании — Русской Зарубежной Церкви (или «Карловацкой», как называли ее противники) — с самого начала своего пребывания в рассеянии заняли принципиальную политическую позицию и строго ей следовали, активно участвуя в политической борьбе в последовательном союзе с правым лагерем эмиграции.

В Зарубежье оказалось лишь 0,5% священников и примерно 10% епископов Русской Православной Церкви. Часть из них попала за границу вместе со своей паствой — Белыми армиями, часть осталась в русских заграничных епархиях и на отошедших от России территориях. Еще в мае 1919 г. на соборе в Ставрополе (находившемся тогда в руках белых) было создано Высшее Церковное Управление (ВЦУ) Юга России. Позднее ВЦУ эвакуировалось в Константинополь, где его возглавил старейший по сану иерарх — митрополит Киевский и Галицкий Антоний (Храповицкий), пользовавшийся как выдающийся богослов огромным авторитетом в православном мире. ВЦУ было признано как Константинопольской, так и Московской патриархиями. В 1921 г. оно переехало в Сремские Карловцы (Югославия), где с 21 ноября по 3 декабря этого года состоялось крайне важное событие не только церковной, но и политической жизни эмиграции — I Всезарубежный (Всезаграничный) церковный Собор. Благодаря стараниям владыки Антония на Соборе большинство получили монархически настроенные делегаты, что предопределило политизированность многих его документов. Особенно большой общественный резонанс имели призыв Собора к эмиграции молиться за восстановление в России монархии Дома Романовых и обращение к Генуэзской конференции за помощью в борьбе с большевиками. Эти заявления объективно поставили под удар Православную Церковь в России, и потому патриарх Тихон был вынужден осудить Карловацкий Собор и отдать распоряжение о прекращении деятельности ВЦУ с передачей власти над русскими приходами митрополиту Евлогию (Георгиевскому). В сентябре 1922 г. Собор епископов, собравшихся в Карловцах, формально исполнил волю Патриарха, распустив ВЦУ, но вместо него создал новый исполнительный орган для междусоборного времени — Архиерейский Синод Русской Православной Церкви за границей. Патриарх Тихон и его преемники неоднократно выступали с осуждениями антисоветской деятельности зарубежных епископов, но официального запрета на новообразованный Синод не накладывали. Споры о его каноничности не утихают до сих пор...

Русская Зарубежная («Карловацкая») Церковь, определив на I Соборе свою политическую линию, оставалась и остается ей верна по сей день. Суть этой линии можно сформулировать в двух пунктах: 1) бескомпромиссная борьба с большевизмом, вплоть до свержения коммунистического режима; 2) восстановление в России монархии Дома Романовых. Первоиерархи «карловчан» участвовали практически во всех крупных политических акциях антибольшевистской части эмиграции. Митрополит Антоний, например, избирался почетным председателем монархического Съезда Хозяйственного Восстановления России в Бад Рейхенгалле (1921 г.), был он и делегатом Зарубежного Съезда 1926 г. ... Идеологически наиболее близкой «карловчанам» политической группировкой являлся Высший Монархический Совет. Архиерейский Синод Зарубежной Церкви резко отверг Декларацию 1927 г. митрополита Сергия (Страгородского) о лояльности Церкви по отношению к советской власти, что привело к фактическому разрыву отношений между патриаршей Церковью и «карловчанами». В 1929 г. митрополит Антоний в специальном послании призвал эмиграцию признать Великого Князя Кирилла Владимировича законным императором (хотя этот шаг был им сделан после нескольких лет колебаний, ибо репутация Кирилла и его права на престол были и остаются весьма сомнительными). Антоний и другие иерархи Зарубежной Церкви вели активную борьбу против всевозможных, с их точки зрения, ересей: в частности, осуждению подверглось богословское учение о. Сергия Булгакова. Постоянным объектом обличения со стороны «карловчан» было масонство, в котором они видели страшную и разрушительную силу. Со смертью власти Антония в 1936 г. линия Зарубежной Церкви не изменилась, его преемник митрополит Анастасий (Грибановский) признал права на российский престол Великого Князя Владимира Кирилловича так же, как и его предшественник, выступал с антибольшевистскими заявлениями. На II Всезарубежном церковном Соборе (1938 г.) он попытался сплотить правые политические организации вокруг Архиерейского Синода, но никаких реальных результатов не добился. «Карловацкую» Церковь можно поистине назвать «Церковью воинствующей», и в ее «воинственности» была своя большая правда, но, к сожалению, чересчур прямолинейный антикоммунизм направил эту «воинственность» по ложному направлению, приведя «карловчан» к контактам с нацизмом и власовцами.

Церковная жизнь Зарубежья знала множество расколов. В 1926 г. начался конфликт Архиерейского Синода с главой Западно-Европейской епархии митрополитом Евлогием и главой Северо-Американской епархии митрополитом Платоном (Рождественским). Суть конфликта состояла в основном в стремлении этих весьма обширных и влиятельных епархий к большей автономии, а отчасти, видимо, в их нежелании следовать политическому курсу Митрополита Антония. После долгих перипетий дело завершилось отпадением обеих епархий от Зарубежной Церкви. Евлогий в 1931 г. перешел под юрисдикцию Константинопольского Патриархата, а Платон возглавил «автономную независимую Американскую Православную Церковь». И Евлогий, и Платон заняли принципиально аполитичную позицию, хотя и отказались подписать Декларацию 1927 г. Те же приходы Зарубежья, которые с Декларацией согласились, стали непосредственно подчиняться Москве — их возглавил митрополит Литовский Елевферий (Богоявленский).

Таким образом, как пишет один из наиболее компетентных историков эмиграции М.В. Назаров, «возникли три ветви зарубежного Православия, разделенных по принципам: 1) подчинения русскому зарубежному Синоду; 2) подчинения возглавлению Церкви в СССР и 3) переходящих от русскости к новому бытию в качестве нерусских церквей» (Назаров М.В. Миссия русской эмиграции. — С. 154). Мы старались представить в данной главе точки зрения всех трех ветвей русского зарубежного Православия. Но, естественно, подавляющий перевес получили материалы, связанные с деятельностью «карловчан», ибо, как уже говорилось, политикой в строгом смысле слова занимались только они. Нами включены также несколько документов, выражающих взгляды мирян разной общественно-политической ориентации на церковные проблемы Русского Зарубежья.

1. ВСЕЗАРУБЕЖНЫЙ РУССКИЙ ЦЕРКОВНЫЙ СОБОР [ 505 ]

№ 1. Послание Русского Заграничного Церковного Собора [ 506 ] ^{[ 507 ]}

«Сия есть победа, победившая мир — вера наша».
(1-е Иоанна 5.4)

Христолюбивые воины Русской армии и Доблестный Вождь!
Будьте тверды духом!
Стойте крепко в отеческой вере в Бога!
Очищайте сердца свои!
Ждите близкого спасения России!

Русский Заграничный Церковный Собор представителей Русской Православной Церкви из Святителей, пастырей и мирян, от разных земель в родной нам братской православной Сербии собравшихся, с радостью получил приветствие от Вас через Вашего доблестного Вождя Главнокомандующего Русской Армией Генерала Врангеля.

Горячо забились сердца наши при вести от Вас.

И мы шлем Вам через собравшихся Святителей и пастырей Божие благословение. С благоговейной мыслью, с пением молитвы вспомнили мы всех прежде почивших вождей и братии Ваших: и в великой войне за исконные русские Заветы — за Веру, Царя и Отечество — живот свой в Бозе положивших, и продолжателей их подвигов, тем же русским духом одушевленных, в четырехлетней войне за спасение и освобождение Матери-Родины. Кровью и Мученичеством венчавшихся, от болезней скончавшихся, в море погибших. Вечная память усопшим. Честь и Слава живым!

Не судил еще пока Господь завершить победным концом геройские подвиги верных сынов России. На все Его Святая, Праведная и Благая Воля. Но не напрасно пролилась кровь христианская, не даром полегли костьми люди русские! Верим, что восстанет Русь во славе своей.

И хотя из Родной Земли разошлись Вы по различным краям, но сохранили в непорочности Знамя Русское, стяг великодержавный. И в тяжелом житье, в скорбях и лишениях, между чужими людьми смирилась душа. К Господу Спасителю в храмы Божий в раскаянии и за утешением обратилось воинство христолюбивое. И в изгнании мы все поняли, что такое была Земля Русская. Сильнее запылали сердца наши любовью к родным краям.

Но не кончен еще Ваш славный подвиг. Наступит время, и поднимет Господь с одра смертного Русь смирившуюся и очистившуюся. Позовет сынов своих Родина-Мать к последней борьбе за свое спасение. Будьте готовы к тому. Но помните всегда слова Божий: «Без мене не можете творити ничесоже», так заповедовал Христос Спаситель, шествуя на крест. И делом делайте слово правое своего Вождя — Главнокомандующего. «Святое дело спасения России чистыми руками должно творить». А потому не только на теле и на знамени, а в душе, в словах и делах носите Крест Христов. Преобразись до конца. Русская Армия, в воинство воистину крестоносное. Сим победиши!

И всех зовем мы на чужбине собраться вокруг тебя, наша славная Армия, как около русского ядра.

Пусть отовсюду душой тянутся к тебе русские воины. А когда раздастся клич, как орлы со всех сторон, пусть слетятся в твою семью все герои: «Русь спасать!»

Но и все русские, любящие отчизну свою и страдающие ее болью, пусть помнят о тебе, дорогое наше воинство, и не только словом правды, но и делом помогают тебе и убеждают в том других.

Да вразумит Господь и другие народы поддерживать тебя. Пусть поймут они, что боролась ты не только за Русь, но и за весь мир, за веру и за мирную жизнь.

И Вам, доблестный Вождь Русской Армии, шлет Русский Церковный Собор благодарность за доброе приветствие.

Благодарная память за геройскую борьбу крепкому сыну Родины, не отчаявшемуся в спасении Ее, когда казалось, все погибло. Низкий поклон Вам за сохранение чести русского знамени и геройской Армии.

И усердно мы молим Господа Бога ниспослать Вам всепомощное благословение свое.

Дерзайте и впредь. Молимся мы и надеемся, что Промысел Божий бережет и готовит Вас с Доблестной Армией еще послужить страдалице — Родине. Готовьтесь к тому. Собирайте вокруг себя людей, в Бога верующих, любящих народ, чистых сердцем, сильных духом, в делах опытных.

В этой бодрой надежде зовем мы и всех русских людей на чужбине тесно сплотиться, Доблестный Вождь, вокруг имени Вашего.

Благодать Божия буди с Вами.

А последнее наше слово, всегдашняя мысль наша, да будет: Святая Русь.

Неимоверно страдающая Мать наша!

Верим и молимся мы, что за Молитвы Пречистой Заступницы и Угодников Божиих и за крепкое стояние Твое в вере отеческой, за великие страдания Твои снимет Господь с Тебя иго тяжелое, залечит раны Твои. И восстанешь Ты во весь богатырский свой рост, сильная в смирении своем, в единении и в братской любви заживешь Ты благоденственной мирной жизнью в Божью Славу, во спасение свое на многие лета.

Аминь!

Председатель Русского Заграничного Церковного Собора Митрополит Антоний Сремски Карловцы

№ 2. Основные тезисы обличения лжеучения социализма, принятые в заседании Собора [ 508 ] ^{[ 509 ]}

I. Русское Заграничное Церковное Собрание считает необходимым осудить лжеучение социализма и наиболее последовательную его форму — большевизм, или коммунизм, как учение антихристианское в основе и разрушительное по своим последствиям. Прежде всего с точки зрения религиозно-нравственной, потому что

II. а) Социализм разрушает всякую религию, в особенности же христианскую;
     б) Социализм уничтожает основы нравственности и ведет к полному беззаконию;
     в) Между христианством и социализмом существует полное противоречие при поверхностном мнимом сходстве.

Все это объясняется тем, что в психологии проповедников социализма и философской основе его лежит открытый материализм.

III. И в государственной жизни социализм несет разрушение, ибо:

а) отрицая первенствующее религиозное значение личности, подрывает правовой строй жизни, основанный на этом принципе;
б) уча о ложном принципе равенства всех в коллективе, отрицает власть и порождает всеобщую борьбу;
в) отрицая благословенную Богом любовь к родине, проповедует несбыточный интернационализм;
г) ведет к уничтожению семьи и растлению детей.

IV. Социализм разрушает и хозяйственную жизнь, так как, исходя из идей обобществления:

а) отрицая личность и частную собственность, подрывает личную инициативу, как источник деятельности и творчества;
б) подрывая духовные основы хозяйства и вводя лишь корыстный эгоизм, вносит разрушительную борьбу и в экономику.

а) Материалистическая жизнь современного мира и эгоистические крайности и стремления капитализма дают некоторые основания и повод к распространению социализма;
б) Понижение же христианского личного совершенствования и суеверие во всеисцеляющее средство перемены форм жизни подготовили и поддерживают веру в реформу жизни социализмом;
в) Но разрушительные плоды опытного применения социализма, особенно в России, уничтожающего не только духовные, но и материальные ценности, вообще враждебного всему творению Божию, обличают весь гибельный мировой обман, созданный врагом Божиим — диаволом под видом добра.

Меры против социалистического лжеучения:

а) Возвращение к живой жизни в христианской церкви, особенно в Святой Православной, как религии наивысшего духовного развития личности;
б) терпение ниспосланного Богом креста скорбей, как естественных последствий разрушительных ложных идей социализма;
в) участие в борьбе против социализма всех христианских исповеданий и других религий;
г) борьба с социализмом путем справедливых государственно-правовых мероприятий;
д) участие в обличении лжи социализма общественной науки и мысли, особенно для искоренения яда в России, вливаемого в течение 4 лет.

№ 3. Послание Русского Заграничного Церковного Собора Чадам Русской Православной Церкви, в рассеянии и изгнании сущим [ 510 ]

Возлюбленные во Христе Иисусе.

Карающая десница Господня простерта над нами. За тяжкие грехи безмерно страдает Русь, рассеяны по всему свету русские люди. Нет меры и границ преступлениям, осквернившим Русскую землю. Осквернены храмы, поруганы святыни, идет борьба против Бога, льется кровь. Пролита кровь даже Помазанника Божия, мученически закончившего свой земной путь. Оскудела земля, гибнут люди, безбожна власть, в гонении Церковь. Во тьме Русская земля, и человеческий разум напрасно ищет путей спасения. Милосердие Божие на грани отчаяния оставило обезумевшему от ужаса и скорби народу неугасимый светоч — Церковь Православную. В путях Промысла было возглавить Церковь Русскую Святителем Патриархом, дабы в единстве церковном жила надежда и единства русского.

В скорби и муках русские люди в России прибегали под кров церковный.

Переполнены храмы, неустанно несется вопль покаяния, мольба о милосердии, о власти, охраняющей жизнь и труд, оберегающей душу христианскую. Еще не исполнилась мера гнева Божьего, не прекратились скорби.

Наш долг на чужбине, в рассеянии сохранивших жизнь, и не знающих скорбей, которые истребляют родную землю и ее народ — быть едиными в христианском духе, собранными под знамением Креста Господня, под сенью Веры Православной, в уставах Церкви Русской.

Наша неотступная молитва к Богу Милосердному да будет непрестанным воздыханием: да простит Господь и нам, и земле нашей тяжкие грехи и преступления наши, да просветит наш разум светом Истины, сердце — пламенем любви, да укрепит волю на путях правды.

Издревле спасалась и в веках строилась Русская Земля верою, молитвами святителей и подвижников, трудами царственными Помазанников своих.

И ныне пусть неусыпно пламенеет молитва наша — да укажет Господь пути спасения и строительства родной земли; да даст защиту вере и церкви и всей земле русской, и да осенит он сердце народное; да вернет на всероссийский престол Помазанника, сильного любовью народа, законного православного царя из Дома Романовых.

Молясь о прощении грехов, прося света в путях будущего, возьмет на себя всякий тяготу брата своего, дабы, объединенные верою и любовию, мы все вошли в дом свой, когда Господь откроет нам двери, как единое стадо Единого Пастыря, с жертвенною готовностью служить родной земле и благу народному.

Да благословит Бог всякий труд и подвиг на пользу Церкви Православной и освященного ею строительства государства Российского.

Председатель Русского Заграничного
Собора Митрополит Антоний

№ 4. Послание к Мировой Конференции [ 511 ]

Среди множества народов, которые получили право голоса на Генуэзской Конференции, не будет только представительствовать двухсотмиллионный народ русский, потому что невозможно же назвать его представителями, и притом единственными, его же поработителей, как нельзя было в средние века признать гуннов представителями франкских и германских племен Европы, хотя среди гуннских вождей, конечно, успевали втереться несколько процентов предателей из народов европейских, как и среди наших коммунистов — евреев, латышей, китайцев втерся известный процент русских, и то преимущественно не на первых ролях. Впрочем, если бы вожди большевиков и не были инородцами и иноверцами, то и тогда какая же логика может признать право народного представительства за теми, кто поставил себе целью совершенно уничтожить народную культуру, т.е. прежде всего то, чем народ жил почти тысячу лет — его религию, чем продолжает жить и теперь, перенося жестокое гонение на свою родную веру, будучи лишен самых священных для него — Московских Кремлевских — храмов и всех почти русских монастырей, бывших в его глазах светочами жизни, рассеянными по лицу всей земли русской. Завоеватели — большевики казнили сотнями тысяч русских людей, а теперь миллионами морят их голодом и холодом. Где было слышно, чтобы интересы овечьего стада представляли его истребители — волки? Если бы спросить еще не растерзанных волками овец, чтобы они желали для своего благополучия, то в ответ послышался бы один дружный вопль: уберите от нас волков. Так было бы, если бы овцы могли говорить: так оно и есть с русским народом, который до того забит и терроризирован, что не может поднять голоса и лишен физической возможности дать себя услышать просвещенной Европе и всему миру.

Однако, такого общего голоса не лишена трехмиллионная эмиграция, которая тоже есть подлинный народ русский, выступивший в свое время с оружием в руках на защиту своего Отечества на всех его окраинах в рядах Добровольческих Армий, или присоединившийся к их работе в звании духовных пастырей, учителей, докторов, сестер милосердия и т.д. и повлекший за собой свои семьи. Сверх того, среди эмигрантов целые полки и даже дивизия доблестных казаков и даже тысячи верных совести калмыков буддистов.

Вот эта-то эмиграция, в которой воплотились и интеллект и активная воля русского народа, объединилась за границей из трех, и даже четырех частей света на Церковном Соборе в Сербии, в Сремских Карловцах, в полном составе своих иерархов и в лице выборных представителей от каждой значительной колонии, в ноябре истекшего года.

Собор этот единогласно уполномочил свой президиум обратиться к Мировой Конференции с мольбой о спасении того народа, который в продолжении почти двух веков с рыцарским самоотвержением бросался в середину международных драм на защиту угнетенных, на защиту права и человечности, не ища ничего для себя, а выполняя свое призвание служить всему человечеству <...>

Народы Европы! Народы мира! Пожалейте наш добрый, открытый, благородный по сердцу народ русский, попавший в руки мировых злодеев! Не поддерживайте их, не укрепляйте их против ваших детей и внуков! А лучше помогите честным русским гражданам. Дайте им в руки оружие, дайте им своих добровольцев и помогите изгнать большевиков — этот культ убийства, грабежа и богохульства — из России и всего мира. Пожалейте бедных русских беженцев, которые за свой патриотический подвиг обречены среди вас на голод и холод, на самые черные работы, которые принуждены забывать все, чему учились и быть лишенными даже таких необходимых удобств жизни, которые доступны последнему неграмотному чернорабочему. Они в лице доброй своей половины офицеров, генералов и солдат готовы взяться за оружие и идти с походом в Россию, чтобы выручить ее из цепей постыдного рабства разбойников.

Помогите им осуществить свой патриотический долг, не дайте погибнуть вашей верной союзнице — России, которая никогда не забывала своих друзей и от души прощала тех, кто временно был ее врагом.

Если поможете восстановиться исторической России, то скоро исчезнут те, пока неразрешимые политические и экономические затруднения, которые по всему миру сделали жизнь столь тяжелой; тогда только возвратится на землю «желанный для всех мир» (Ефес. 8, 13).

Председатель высшего Русского Церковного Управления Заграницей Антоний Митрополит Киевский и Галицкий

№ 5. Высокопреосвященный Антоний, председатель русского заграничного Собора [ 512 ]

Не буду распространяться о том, какими насмешками и укоризнами осыпали меня тогда в газетах за несочувственное отношение к «освободительному движению» <...> Вот и теперь то же самое, что и в тогдашней прессе. Заступаться за армию — не политика, призывать ее на бой с большевиками — не политика, осуждать социализм — не политика, а пояснять, что монархия является единственною властью, при которой вера и церковь не будут гонимы — это политика?

Все софизмы, которыми стараются поразить русский пастырский и патриотический дух, основываются на неясном смысле слов политика и политический, т.е. на сознательном запутывании его смысла. Если под политикой разуметь что-то несродное нравственному и церковному началу, то конечно, все, что называют этим словом в вышеупомянутых выступлениях церковных пастырей, не есть политика, а исполнение пастырского долга, служение св. Церкви и вере, если же под политикой разуметь все соприкасающееся народной жизни, начиная с правового положения Церкви в государстве, то церковная власть и Церковные Соборы должны участвовать в политической жизни и с этих сторон предъявлять ей определенные требования. Так, святитель Ермоген на том жизнь положил, что прежде требовал от народа верности царю Василию Шуйскому, а когда его пленили поляки — то избрания царя Михаила Романова. В настоящее время пути государственной жизни народа расходятся в разные стороны еще определеннее: одни — в благоприятном смысле для веры и Церкви, другие — во враждебном; одни — в пользу армии и против социализма, другие — наоборот. Итак, Карловацкий Собор не только имел право, но и обязан был благословить армию на борьбу с большевиками, а также вслед за Московским Великим Собором 1917-1918 гг. осудить социализм и коммунизм.

Еще гораздо определеннее выясняется пастырский долг Собора высказаться за легитимную монархию. Если Собор в чем провинился, то разве в том, что он не высказал с достаточною силою осуждения революции 1917 г. и низвержения Государя. Кто же будет отрицать, что февральская революция была столь же богоборческой, сколько противомонархическою? Кто может осуждать большевистское движение и в то же время одобрять временное правительство?

Оно подняло руку на Помазанника Божия; оно уничтожило в армии церковное начало, уничтожило церковноприходские школы, ввело гражданскую присягу, одним словом — все это дело было торжеством того нигилизма, который известен русскому обществу уже три четверти столетия.

Вот почему православный русский народ и все разумные люди в России должны торжественно отречься от приобретенных ими «завоеваний» февральской революции, а это возможно выразить только через признание преступности низвержения Царствующей Династии и через призыв ее вновь занять царский престол. Это необходимо не только как единственное средство для спасения России, как, государства, но в той же мере — для снятия с себя преступного уклонения от Божией правды и восстановления такого строя, при котором Церковь не будет в прямом гонении от государства.

<...> Благодаря Бога, Карловацкий собор остался верен своему пастырскому долгу и торжественно особым посланием призвал русский народ молиться за восстановление династии Романовых, не предуказывая частнейщих форм Монархии в России.

№ 6. Из воспоминаний митрополита Вениамина [ 518 ] [ 519 ]

<...> Теперь мне нужно рассказать о главном событии эмигрантской жизни, случившемся в Сербии, на Карловацком Церковном Соборе 1921 г., который имел большое значение не только для судеб эмиграции за границей, но даже для жизни Церкви в Советском Союзе. И доселе влияние этого акта все еще продолжается как в Европе, так и в других странах: Америке, Азии — по всей эмиграции.

Я напишу здесь о его общественно-церковном значении, а о чисто церковной стороне можно узнать из протоколов этого Собора. Цель Собора была церковная. Но политические деятели эмиграции превратили его в партийный съезд. Случилось это так.

Правые группы по всей Европе, руководимые центром из Германии, где работали такие крайние люди, как члены Думы Марков-второй, Крупенский и др., привели на Собор своих партийцев. Впрочем, это и не трудно было, так как эмиграция вообще была правая. А левые или даже умеренные группы, как кадеты, не интересовались церковными делами вообще или же не надеялись провести своих кандидатов. Таким образом большинство из мирян оказались из лагеря правых или так называемых «черносотенцев». Кроме названных лиц, можно упомянуть следующие имена: Трепов, бывший премьер-министр; граф Апраксин, бывший Таврический губернатор, а потом член Московского Собора; проф. Локоть, генерал Батюшин (из жандармов) и др. Архиереи сначала были умеренными, но под давлением большинства повернули потом в их сторону. А такой вождь, как митрополит Антоний, и сам был единодушен с ними.

Духовенство среднее было в большинстве весьма благоразумно. Учитывая это, я еще на константинопольском собрании провел интересное, по моему мнению, предложение: выделить духовенство в особую группу. По наказу Московского Церковного Собора работа Карловацкого Собора делилась на два этапа: сначала вопросы решались общим голосованием епископов, духовенства и мирян. А потом всякое решение проходило еще через «Совещание епископов» и, в случае согласия их, вступало уже в силу.

Таким образом, среднее духовенство выбрасывалось в среду мирян, между тем по догматическому и каноническому смыслу оно, наоборот, является сотрудниками и руками архиереев, потому ему надлежало бы быть с ними вместе. Но помимо этого, история собрания в Константинополе показала, что священники в общем были более церковны и благоразумны, чем мирские люди, нередко запутанные в политические страсти. То же самое оказалось и в Карловицах.

Ввиду всего этого, чтобы смягчить удар правых политиканов на Соборе, мы в Константинополе и провели такой порядок дела: сначала голосуют все вместе, но потом всякое решение поступает на обсуждение духовенства и уже с его мнением представляется на окончательное решение «Совещания епископов». Такой проект на заседании Архиерейского Синода в Карловицах был вполне одобрен всеми епископами, включая и митрополита Антония, и передан на Собор.

Когда же он был предложен там, то против него поднялись правые делегаты. Начал критику граф Апраксин. Он стал в позицию защитника Московского Собора, как ни в чем не подлежащего дополнениям или изменениям. Между тем самим Собором этим было постановлено, что епархиальные собрания могут вносить новые предложения на обсуждение будущего Собора, да и по самому существу дела могли всегда возникать новые вопросы и дополнения.

Но, конечно, не по каноническим соображениям Апраксин был адвокатом Московского Собора, а по простым политическим мотивам: правые большинством подавили бы духовенство, но, предоставив ему право особого мнения, оно своим голосом могло бы для совещания епископов быть опорой в случае, если бы политиканы слишком зарвались. Увы! Архиереи, прежде единодушно одобрившие этот проект, быстро изменили свое решение и пошли на поводу у правых.

Другой факт. В числе членов Собора оказался бывший председатель Государственной думы Родзянко. Он вел себя очень скромно и сдержанно. Но те же правые делегаты подняли против него неистовую агитацию, как будто против главного виновника всей революции. Я выступил с речью в его защиту, но это не помогло. И митрополит Антоний, после личной беседы с Родзянко, заявил Собору, что тот добровольно, ради мира, слагает свои полномочия и уходит. Так предал председатель Собора члена, ничем не опороченного церковно. В этом опять проявилось засилие и насилие правых.

Такое же засилие проявилось еще и перед заседаниями Собора. Правые сразу же подняли вопрос: служить ли панихиду по убитом царе и его семье. Это совершенно не входило в обязанности церковного собрания, не было предусмотрено наказом наших епископов, не требовалось самими архиереями и духовенством и было исключительно политической демонстрацией правых. И увы! Опять архиереи пошли на уступки и отправились в патриарший собор на служение. Я возмутился (и сейчас возмущаюсь) таким насилием и даже, в сущности, кощунственным использованием святой молитвы для политических целей и отказался идти на панихиду.

Да, думаю, и сейчас эмигранты винят большевиков в давлении на Церковь, но если бы правые политики получили в свои руки власть, то они командовали бы ею без зазрения совести.

На дальнейших заседаниях Собора они систематически и диктаторски проводили свои монархические идеи. Правда, большинство соборян были еще монархистами, но мы не хотели из Собора делать политическое собрание. Однако правые продолжали давить, в первую очередь поставив вопрос о монархии и непременно о династии Романовых. На этот последний пункт они особенно напирали. Напрасно более умеренные члены старались отвести вопрос, который мог бы расколоть наш Собор, те большинством задавили и провели все свои, заранее ими предрешенные на частных собраниях, пункты.

Некоторые из нашей умеренной стороны объясняли, что такое поведение наше за границей может угрожать Церкви в России. Правые были неумолимы: мы-де за них здесь должны говорить правду.

Так, под знаком политического насилия правых и прошел весь Собор. Меньшинство, а из среднего духовенства большинство, подчинялось.

И только один из нас, русский профессор физики во Франкфуртском университете, Февицкий, прекрасный христианин и настоящий ученый (после, в 1925-1926 гг., испанское правительство вызывало его в Барселону организовать физический факультет в университете, оттуда проездом он посетил меня в Париже и говорил на тему необычной сжимаемости материи) не вынес этого насилия и подал просьбу о сложении своих полномочий. Но, конечно, председатель митрополит Антоний провел этот скандальный факт незаметно. Однако о нем потом узнали даже в Москве. Да будет помянуто добром имя этого человека, честного и достойного! Иногда и я жалел: почему не ушел сразу с этого обманного собрания...

Написали также обращение к генералу Врангелю и Белой армии; это было, естественно, поручено мне. Но правые не любили Врангеля, зная широту его воззрении, и потому провели этот вопрос с еле скрываемым недоброжелательством. А представитель генерала Врангеля, генерал Никольский (кажется, из жандармов), вопреки умеренному направлению своего начальника, всецело подчинился захватнической воле правых. За это, как я слышал после, он получил выговор от Врангеля.

Видя во мне противника, вождь правых — Марков-второй, Локоть и кто-то третий посетили меня специально, пытаясь привлечь на свою сторону. Разговор вели о монархии, я что-то возражал им спокойно, потом спросил их:

— Но ведь наследственный государь может оказаться и малоспособным?

— Да разве он будет править? Мы за ним будем стоять! Я удивился такой политической развязности, а лучше сказать — наглости.

— Как?! Монархисты, вы можете такие вещи говорить про монархов?

Но им ничуть не было стыдно. И я еще больше оттолкнулся от них: какое лицемерие! Конечно, во всех постановлениях Собора сквозила идея борьбы против большевиков.

Из политических вопросов затронули и социализм. На этом особенно настаивал я, наученный горьким опытом белого движения. Но, к моему удивлению, эти политики совершенно не интересовались таким общим и важнейшим идеологическим вопросом исторического момента. И даже доселе не могу понять этого их равнодушия, хотя тот же проф. Локоть — раньше или после — выпустил брошюру под заглавием «Завоевание революции». Наскоро состряпали все же маленькую комиссию, и я предложил на собрании 7 или 8 пунктов против социализма. Они без интереса и обсуждения были приняты Собором и напечатаны в протоколах. Насколько помню сейчас (все пишу по памяти, без документов), наши возражения против социализма покоились не на социально-экономической несостоятельности его, а на психологической трудности для эгоистического человечества провести его в жизнь, так как этим отнимается собственнический интерес, этот двигатель человеческой энергии. Но, разумеется, говорилось и о материалистической базе и антирелигиозности его, и кажется, уничтожении семьи... Уж не помню всего теперь.

Что касается чисто церковных наставлений, то в первую очередь было торжественно определено, что Собор всецело подчиняется Патриарху Тихону и ему будут направлены на утверждение постановления нашего Собора. Но это потом оказалось великою ложью! Карловчане (так стали звать последователей этого Собора и приверженцев митрополита Антония и Карловацкого Синода) в следующем же году пошли открыто против Патриарха, о чем будет написано дальше.

Устроили Высшее Церковное Управление за границей, с участием никогда не приезжавшего на собрания из далеких Афин протоиерея Крахмалева и генерала Батюшина — человека с жестким диктаторским нравом.

Постановлено было написать несколько посланий общеморального характера, и, между прочим, против свободной жизни эмигрантских женщин (а разве мужчины были чище?), но особенно важно, хотя и без конкретных последствий, было то, что от имени Собора митрополит Антоний разослал послания правительствам разных стран о советском правительстве, прося бороться против него.

Перед окончанием по предложению члена Собора Н-ва мне, как главному инициатору и организатору Собора, пропели многолетие... Но я глубоко раскаивался, что создал его... Конечно, самая идея была совершенно правильна и необходима, но ее испортили политические страсти людей. Государственное засилие, которым грешила власть в России, перебросилось теперь на политиков и за границу... Нелегко выветривается историческое наследие... Невольно задумываешься: не были ли благим делом Промысла, что все эти «бывшие люди» удалились за границу и оставили Церковь на ее свободу и самостоятельность. Думаю, так! И есть одно конкретное основание к этому. Одному архиерею архиепископу Т-му Г-му удалось говорить с Патриахом Тихоном, и в беседе с ним Патриарх высказал такую мысль:

— Еще следует думать да думать: нужно ли восстановление монархии?

Может быть, он в другой форме выразился: полезна ли для Церкви была монархия? Теперь уже не помню точно — прошло 22 года. Но суть та же. Эти слова дошли до заграницы и я их повторил в своей проповеди в церкви русской колонии в городе Земуне, против Белграда. Присутствовавший тогда на службе генерал Батюшин тотчас же донес на меня митрополиту Антонию, и мне предложено было «впредь не касаться политических вопросов в проповедях». Весь Собор был политическим, это было можно... Но факт остается фактом: если уж Патриарх, да при таком режиме, как советская безрелигиозная власть, нашел возможным выразиться так о монархии, то значит, не особенно жалел об уходе прошлого. А он ли не знал тогда настоящего?

Политические отзвуки этого собора загремели далеко. В России советская власть усмотрела, и совершенно верно, в таком поведении Карловацкого Собора борьбу против нее, и начались притеснения. И Патриарх, и другие архиереи возмущались действиями этого Собора. Об этом написано в книге проф. русской истории Казанского университета Стратонова «Церковная смута» на основании его собственных впечатлений, наблюдений и бесед с архиереями о России в это время.

Но гораздо большее значение этот Собор имел за границей. Интересная подробность. Когда мы, архиереи, обсуждали на заседании Карловацкого Синода наше константинопольское предложение об именовании «Собор», то митрополит Антоний не хотел принимать этого, а рекомендовал назвать лишь «собранием». Но когда дело, благодаря правым делегатам, повернулось в пользу монархических идей, тот же митрополит Антоний желал, чтобы этому собранию присвоить имя «Собор» (да еще «заграничный»), а своему имени прибавить значительности. Он оказал влияние на все центры русского рассеяния: на Европу, на Азию (Китай, Япония), на обе Америки. Везде взяли верх в конце концов «карловчане», т.е. группа митрополита Антония. Сначала еще боролись против него митрополит Платон в Америке, митрополит Сергий (Тихомиров) в Японии и отчасти Евлогий в Европе, но мало-помалу возобладали карловчане.

Митрополит Сергий, несмотря на то что являлся японским гражданином, был японским правительством удален со своего поста главы Японской Церкви и заменен японцем, рукоположенным русскими архиереями карловацкого толка.

Преемник отколовшегося американского митрополита Платона, митрополит Феофил, добровольно подчинился митрополиту Антонию, а теперь и Анастасию, преемнику его. Кажется, в Европе сдался (не вполне) и митрополит Евлогий.

Причиною этого являются не церковные каноны, а политическая ситуация. Та правая, яркая антисоветская монархическая политика, какую взял Карловацкий Собор с 1921 г., отвечала и японской, и немецкой (в Европе), а отчасти американской (а особенно в Южной Америке) ориентации правительств, которые были тоже настроены против Советской России. Отсюда станет понятным, почему Карловацкий центр стал и стоит на прогитлеровской позиции, это союзники по общим убеждениям вражды к Союзу нашей Родины.

К ним теперь (уже года четыре назад) присоединились и американо-русские архиереи («феофиловцы»).

Вот в этом и заключается немалое и зловредное последствие Карловацкого Собора 1921 г.

Разумеется, Патриарх Тихон не мог оставить без внимания такое вмешательство заграничного Собора в жизнь Русской Церкви. Да и советское правительство (насколько помню) само указало ему на антисоветскую деятельность карловчан. И патриарх Тихон в августе следующего 1922 г. прислал за границу указ, осуждающий политическую деятельность заграничной части Русской Церкви. Зная, что во главе этого движения стоит митрополит Антоний, приказывал ему устраниться от дел, а управление европейскими приходами передавал митрополиту Евлогию, который прежде жил в Берлине, а теперь приехал в Париж. Этот архиерей по свойству личного характера всегда отличался способностью к компромиссным мерам, стараясь занимать серединное «умеренное» положение. Будучи членом Государственной думы, он был правым, но не очень, а где-то между октябристами и националистами. В частных отношениях всегда старался быть любезным, чтобы всем угодить и т.д. Разумеется, он старался угождать и своей пастве, состоявшей преимущественно из антибольшевистских эмигрантов, но и тут он не становился на сторону крайних партий, а занимал центр «большинства». В беседах со мной он не раз повторял любимую им сентенцию из Ветхого Завета, данную ему каким-то старцем: «Не будь вельми правдив», т.е. не будь очень прям в действиях своих. И это отвечало его характеру. Но нужно знать, что он отнюдь не был слабым по природе. Наоборот, при случае он мог быть и властным, и настойчивым, и даже мог давить на других, но только скрывал это, когда то казалось ему выгодным и практичным. Зная это его свойство умеренности, Патриарх Тихон и поручил ему управление за границей. Митрополит Антоний, наоборот, отличался резкостью и торопливостью суждений и очень верил в себя, как умнейшего человека, не нуждающегося в советах. ...

Когда получили этот указ Патриарха, то первым движением митрополита Антония было желание исполнить его в точности. Он дал в Париж телеграмму на французском языке: «Волю Патриарха нужно исполнить».

Но потом пошли визиты политиков, письма от партий, и он изменил своему естественному и правильному решению. В Карловцах был созван съезд епископов, большинство его стояло на антониевской позиции, только митрополит Евлогий и я оставались на дисциплинарном каноническом повиновении ясному указу Патриарха. Но так как мы были в ничтожном меньшинстве (2 против 8 или 9), то ушли с заседания Собора, оставаясь при своем мнении. Тогда большинство прислало делегацию с каким-то компромиссным предложением, но с оставлением митрополита Антония и Карловацкого Синода на прежнем месте, только с непременным участием в важных делах митрополита Евлогия. Последний согласился на это, добавив еще что-то. Я же один остался верным патриаршей воле. Когда делегация ушла, то митрополит Евлогий рассказал мне об отрадном случае, как он, единственный из членов Петербургского Синода запротестовал против незаконного брака великих князей (два брата женились на двух сестрах). И добавил:

— И вы всю жизнь будете с удовлетворением вспоминать нынешнюю вашу твердость. А вот я не смог так, — и он виновато, но безо всякого мучения совести улыбнулся.

Я же подал митрополиту Антонию письменное заявление с протестом и обещал признавать митрополита Евлогия. Но сей последний написал мне, что он-де просит меня не нарушать мира и т.д.

И с этих пор началась борьба двух заграничных течений: правого и умеренного. В сущности, последнее отличалось от первого лишь степенью, а не в корне: оба были противосоветские и личносамочинные. Та верность Патриарху, о которой было торжественно заявлено на Карловацком Соборе, испарилась мгновенно при первом же столкновении двух воль — эмигрантской и российской.

При определении по поводу названного указа изобретена была, однако, иезуитская лицемерная формула:

— Указ Патриарха принять-де, но, учитывая его неосведомленность в заграничных делах (какая дисциплина повиновения!) и невозможность остаться всей Заграничной Церкви без центрального высшего органа, а также несвободу волеизъявления Церкви в России и т.д., и т.д... Результат — не послушались Патриарха.

Стали архиереи выбирать новый состав Синода. Я, доселе непременный член, как епископ армии, которая составляла основную массу заграничных приходов, разумеется, был обойден. За меня подано было лишь два голоса (митрополита Евлогия и архиепископа Анастасия). Утешая меня, они оба выражали сожаление, что нет теперь «оппозиции в Синоде», но я ответил им:

— Сейчас за границей время Антония, потом будет — ваше, а после вас наступит мое!

То есть направление жизни за границей сначала было крайне правым, потом будет более умеренным, а кончится моим единством с Матерью Церковью. Жизнь это оправдала. Пока еще у власти Анастасий, Евлогий и Феофил, но история их закатывается. Современная война быстро подвигает к концу это направление «умеренной борьбы», и мы уже накануне повиновения заграницы общей Патриархии.

Но для изживания Карловацкого наследия потребовалось 22 года и жесточайшая война Родины с немцами.

Через некоторое время митрополит Антоний, при встрече со мной в Карловацком патриаршем саду, обратился осторожно с предложением:

— Мы, архиереи, сделали секретное постановление: впредь не принимать приказов Патриарха, если они нам покажутся несвободными. Вы согласны с этим?

Я ужасно, в сердце, возмутился такой развязностью митрополита Антония и других архиереев:

— Боже меня сохрани от этого! — ответил я ему.

Такие бунтарские, неканонические предложения делал митрополит Антоний, постоянно ссылавшийся на каноны! Недаром я часто говорил и говорю: эти архиереи — в сущности революционеры, только справа. Как монархисты заявили мне, что они будут править монархом, так тут же ужасную самочинность предлагает мне и митрополит Антоний. Не каноны, а своя воля правила ими. И от этого, как учит история, происходили все ереси и расколы в Церкви.

Еще те же архиереи сделали другое секретное решение: поддерживать главенство за границей великого князя Николая Николаевича. Я и от этого отказался. Кажется, они боялись «бонапартизма» Врангеля <...>

№ 7-8. Ответы зарубежных религиозных деятелей в связи с опросом, предпринятым газетой «Россия». [ 521 ]

<...> Политическая сторона решения митрополита Сергия, конечно, вполне блестяща, как победа тихоновского православия над адской злобой ГПУ, своего рода нэп. Но это же и услуга православной иерархии слабеющей и издыхающей коммунистической власти, услуга, однако близорукая, подобная связыванию себя с трупом; иначе — поражение. <...>

<...> Послание митрополита Сергия несомненно подлинное. Подпись мне хорошо известна, и все подозрения в апокрифичности этого послания ни на чем не основаны. Говорят о том, что послание это вынуждено большевиками. Я не думаю этого. Митрополит Сергий был вынужден обратиться с таким посланием в связи с создавшейся обстановкой. Хочет ли митрополит Сергий, чтобы мы подчинились сов<етской> власти? По моему, нет. Все, чего он хочет — это освободить себя от тех бедствий, которые причиняет ему наша политическая «невоздержанность». Он хочет снять с себя ответственность за нас. Заметьте, что в послании нет никаких указаний на возможность прощений, лишения сана или каких-либо других репрессий. Послание преследует, думается мне, благие цели, как для Церкви в России, так и для нас, и я не вижу оснований смотреть на него пессимистически.

Конечно, требуемую подписку давать невозможно. <...> Митрополит Евлогий, конечно, не даст подписки в лояльности советской власти, ибо в таком случае от него откололась бы вся паства <...>

<...> Между Церковью и государством, даже советским, должны быть какие-то отношения. Не может быть Церковь только гонимой мученицей. Неверно, что такого положения не бывало раньше: вспомните Византийскую Церковь после взятия Константинополя, там поминали Султана. То, что произошло, есть плод взаимных уступок советской власти и Церкви. Во всяком случае оно означает ликвидацию всяких церковных новообразований. Это не полный мир, но, может быть, путь к миру внутри Церкви, пребывающей под советской властью и за рубежом.

№ 9. Н.А. Бердяев. «Вопль Русской Церкви» [ 524 ]

<...> Героическая непримиримость отдельного человека, готового идти под расстрел, прекрасна, полновесна и вызывает чувства нашего восхищения. Но там, в России, есть еще другой героизм, другая жертвенность, которые люди нелегко оценивают. Патриарх Тихон, Митрополит Сергий не отдельные частные лица, которые могут думать только о себе. Перед ними всегда стоит не их личная судьба, а судьба Церкви и церковного народа, как целого. Они могут и должны забывать о себе, о своей чистоте и красоте и говорить лишь то, что спасительно для Церкви. <...>

<...> Мы живем в эпоху углубления церковного сознания, очищения Церкви от искажавших ее исторических наслоений. Разрыв обязательной связи Православной Церкви с самодержавной монархией <...> есть великое благо. <...> Церковь не может иметь никаких политических идеалов и не может быть связана ни с какой политической партией. <...> Церковь лояльна в отношении государственной власти, хотя бы то была власть языческого кесаря Нерона или власть антихристианского Совета Народных Комиссаров, в том лишь смысле, что она не ведет политической борьбы, не может быть одной из сторон в столкновениях, происходящих в царстве Кесаря. <...>

<...> Некоторые места послания Митрополита Сергия шокируют, подписка, которую он предлагает нам, лишена отчетливости и юридического смысла. Но нужно внутренне понять, что все это значит: Митрополит Сергий даже лишен возможности назвать Россию по имени и принужден называть ее Советским Союзом. Но мы должны увидеть за этим Россию и признать ее радости и печали своими. Практически пойти на встречу призыву Митрополита Сергия значит отныне совершенно прекратить в зарубежной Церкви великокняжеские молебны, носящие характер политических демонстраций <...> что не должны быть допускаемы проповеди в церквах или речи на епархиальных съездах, которые носят политический характер. Это есть ликвидация в зарубежной Церкви периода, связанного с гражданской войной. На этот путь уже вступил Митрополит Евлогий, и этот путь должен быть завершен. И этим Церковь лишь освобождается от тех соглашений и компромиссов, к которым она была вынуждена в прошлом. И это будет нашим духовным возвращением на родину.

№ 10. Митрополит Антоний. «Воззвание к православным русским людям» [ 526 ]

Ныне, 31 августа ст.ст., в 1924 г. обнародован Царский манифест о принятии Государем Императорской власти, которая согласно основным законам переходит к старшему в роде Царствующей Династии. Таковым старшим в роде, после кончины Государя Николая II, Его сына Цесаревича Алексея и Его брата Вел. Князя Михаила Александровича, бесспорно является Великий Князь Кирилл Владимирович — со дня издания того манифеста наш воцарившийся Государь Император, заявивший однако в том же манифесте, что если окажутся названные Высочайшие Особы живы, то Он без всякого извета отказывается от принятой Им власти и признает Их Своими Государями.

Если мы не примыкаем к обоим бунтам 1917 г., т.е. к бунту господскому или февральскому, ни к бунту солдатскому и еврейскому, или октябрьскому, то должны признать, что согласно законам, согласно древнему разуму и примеру прежних Государей, усопших трех Александров и обоих Николаев, власть Царскую получает законный наследник сам по себе, т.е. прямо от Промыслителя Господа без всякого избрания, ибо избрание рода Романовых с его потомством на царство совершилось в 1613 г. Великим Земским Собором в Москве, каковое избрание никакой законной властью отменено не было и не может быть отменено.

Не спеша заявил о Своей обязанности принять Царскую власть Великий Князь Кирилл Владимирович, но выждал время, когда доподлинно узнал о кончине Царя Николая II, Его Сына и Его Брата и тогда только объявил свой манифест.

Не поспешили и мы заявить свое подданство Его Императорскому Величеству новому Государю, но ожидали, как заявит себя в этом смысле признанный нами ранее Верховный Вождь русского народа и русского воинства Великий Князь Николай Николаевич. Однако и он, и Государыня Мария Федоровна, и полководец Врангель — все скончались в продолжении одного года, и верная Россия не предавшаяся большевикам — врагам Божиим и врагам народа русского осталась без Царя, что для нее невозможно, как показали последние годы, когда лишившаяся Царя Россия и сама почти перестала существовать, ибо от нее враги отняли самое имя ее, существовавшее 1067 лет и славившееся на весь мир — вместо России они провозгласили СССР <...>.

Долго молчал и я и не возвышал своего пастырского голоса к народу православному, но теперь, познав, что уже приближаюсь к исходу своему, обязуюсь повторить слова Пастыреначальника: «мне подобает делати дондежи день есть; приидет мощь егда никтоже может делати» (Иоан. 9,4).

Итак, отцы и братья, умоляю вас, отрекитесь окончательно от треклятой революции против Бога и Царя и предайтесь во имя Отца и Сына и Святаго Духа законному Царю нашему Кириллу Владимировичу и законному наследнику Его Владимиру Кирилловичу — не терпите больше, т.е. не примеряйтесь к тем, кто на ваших глазах в России разрушают Божий храмы, закрывают св. обители, убивают архиереев и весь священнический чин, выбрасывают чудотворные мощи угодников и благодатные иконы из св. храмов и часовен и стараются в своих мерзких школах уверять невинных детей и доверчивых юношей будто и Бога нет, и Христа не было, а можно спокойно и смело предаваться разврату, не слушаться родителей и обманывать своих жен. Евреи, распространяющие такие преступные убеждения, даже сами не живут таким зверским обычаем, а распространяют его, желая поголовно сгноить в пороках и затем совсем истребить русский народ.

Молитесь, чтобы Бог не попустил сего, но спас народ и отечество наше, возвратив наш народ к искреннему покаянию и православному благочестию. Аминь.

Митрополит Антоний.
31 августа ст. ст. 1929 г.

№ 11. Послание Председателя Русского Заграничного Синода Митрополита Антония — православному населению Дальнего Востока [ 527 ] ^{[ 528 ]}

Имея благословение Заграничного Собора Архиереев с 1921 г. на составление и рассылку ОКРУЖНЫХ ПОСЛАНИЙ всей православной пастве, где бы она ни привитала и будучи преемником Киевских и Всея Руси Митрополитов Св. Петра, Алексия, Ионы, Фотия и Киприана, я пишу вам, возлюбленные братия и чада св. Церкви, на Дальнем Востоке пребывающим, сие послание, призывая вас к вооруженной борьбе с врагами св. Церкви, с врагами Христовыми, с врагами Божиими, как некогда преп. Сергий и Дионисий Радонежские. Вы стоите впереди всего Русского народа, и от вас идет защита св. веры нашей и низвержение ее врагов, богохульников, кощунников, разорителей св. храмов, осквернивших многие наши святыни, начиная с Соловецкой Лавры, где они посрывали св. кресты с храмов Божиих и в храмах же производят всякие бесчинства, как и во многих других св. местах. <...>

Чтобы собрать рассыпанные по скатерти зерна, нужно взять скатерть за край и, загнув его, тянуть к себе: тогда все зерна сойдутся воедино и образуется большая и тяжелая куча зернового хлеба, восполняющая убыток от неразумной распри. — Так и теперь, чтобы собрать воедино рассеянный по всей земле народ русский, мы от имени Христова молим вас, отцы, братия, сестры во Христе, подняться с того далекого края нашего отечества по сию и даже по ту сторону Китайской границы, восстать против врагов нашей родины, против злых безбожных и руководящих оными христоненавистников иудеев, именно тех, которые стоят за спиной неразумных большевиков, и вместе с тем, вразумлять последних, чтобы вспомнили и о своей душе, проданной диаволу, и откупились бы от него слезным покаянием.

А самим вам взяться при первой возможности за благословенное оружие и устремиться на спасение Православной родины вашей и Православной родины вашей и Православной Церкви за веру. Царя православного и отечество, как это сделали Нижегородцы 300 лет тому назад, когда они, собравшись вместе, как снежный ком, покатились к Москве, а к ним приставали все благочестивые и мужественные люди, так что тот снежный ком рос и рос, пока не обратился в огромное народное ополчение, которое изгнало врагов России из Москвы и возвело на престол царский родственника царскому роду Михаила Феодоровича Романова, потомство которого уже более 300 лет царствовало над всю Русью и будет. Бог даст, царствовать и в дальнейшем времени.

Но нашему поколению на сей земле жить не век, а суда Божия после смерти никто не избежит. Неужели вы желаете предстать пред лице Небесного Судии, как изменники отечеству, своей вере, как предатели Христовы, и сменить нашу горестную жизнь печальных изгнанников на еще больше горестную жизнь, которая ожидает за гробом всех изменников вместе с Иудой предателем?.. Да не будет сего! ОБРЕКИТЕ СЕБЯ САМИ НА СМЕРТЬ ЗА СВ. ВЕРУ. — ВИДИТ БОГ КАК БЫ Я РАД БЫЛ ПОСЛЕДНИЕ ГОДЫ ИЛИ ДАЖЕ МЕСЯЦЫ СВОЕЙ УЖЕ 66-ЛЕТНЕЙ ЖИЗНИ ПРОВЕСТИ С ВАМИ И УМЕРЕТЬ НЕ БЕЖЕНЦЕМ, А ВПЕРЕДИ МУЖЕСТВЕННОГО ОПОЛЧЕНИЯ ПРОТИВ ТЕХ БЕЗБОЖНИКОВ.

Не жалейте же своей бренной плоти за Господа нашего Иисуса Христа, предавшего Свою плоть на пропятие и смерть за род человеческий, но положитесь на Его неложное обетование: «любящий душу свою (т.е. земную жизнь) погубит ю, а иже ненавидит душу свою в мире сем, в животе вечном соблюдет ю (Иоан. 12, 15).»

МЫ ЖЕ БУДЕМ МОЛИТЬСЯ, ЧТОБЫ И ТЕЛА БУДУЩИХ ГЕРОЕВ РУССКИХ ГОСПОДЬ СОХРАНИЛ И ДАРОВАЛ ИМ СЛАВНУЮ ПОБЕДУ, ДАБЫ С ВАС, ЖИТЕЛИ ДАЛЕКОЙ ОКРАИНЫ, НАЧАЛОСЬ ИЗБАВЛЕНИЕ ВСЕЙ РУССКОЙ ЗЕМЛИ.

Митрополит Антоний.
12/25 сентября 1929 г.

№ 12. Митрополит Евлогий. «Церковная смута» [ 529 ]

Каждый раз, когда случалось мне ездить на очередной Собор, я покидал Карловцы с горестным чувством: я согласился на сотрудничество с Синодом ради братского общения, а его-то и не было; ощущались недоброжелательность, агрессивная настроенность, я постоянно замечал попытки меня утеснить, мою власть ограничить, пользуясь какими-то лукавыми приемами... Бороться за свои привилегии — удручающая тягота, а мне бороться за них приходилось: они были мне вручены, и за них я должен был нести ответственность.

Основная линия моей церковно-административной деятельности, которой я неуклонно следовал с первого же общеэмигрантского Церковного Съезда в 1921 г., была последовательно и строго проводимая аполитичность. В деле церковном мы должны были временно умереть в политико-национальном отношении, чтобы воскреснуть и церковно, и государственно, и национально. Только эта линия, при существующей розни в политических взглядах, не превращала Церковь в арену столкновении политических страстей. Аполитичную линию я отстаивал твердо. Когда в 1924 г. некоторые политические группировки решили созвать общеэмигрантский Съезд и обратились ко мне с выражением пожелания, чтобы приходы делегировали на него своих представителей, я ответил отказом. Становиться в ряду политических организаций и посылать представителей на политический Съезд Церковь не может, ибо она не политическое учреждение; но, разумеется, представители духовенства, как отдельные граждане, могут участвовать в выборах делегатов и в собраниях Съезда. К открытию прибыл митрополит Антоний. Заседания происходили в зале отеля «Мажестик». Мое участие в этом событии свелось к тому, что в день открытия Съезда, по просьбе председателя П.Б. Струве, я отслужит молебен — и тотчас же уехал, хоть митрополит Антоний и звал меня в зал заседаний, где мне было приготовлено кресло. Мое нежелание принимать участие в политическом Съезде произвело неприятное впечатление на те круги, которые по-прежнему видели в Церкви опору для своих политических замыслов.

После Собора 1924 г. отношения со мною еще больше натянулись. Положение запутывалось. Конфликт, возникший в самом начале эмиграции между мною и Синодом, все углублялся и наконец привел в 1926 г. к разрыву.

В тот год на повестке очередного Архиерейского Собора значился параграф: «Пересмотр взаимоотношений Синода и Западноевропейской епархии». Я почувствовал недоброе и заколебался... Ехать ли мне на Собор? М.Н. Гире убеждал меня не ехать, а митрополит Платон Американский, который как раз в это время прибыл в Париж, направляясь в Карловцы для выяснения своих отношений с Синодом, наоборот, уговаривал меня на Соборе присутствовать и просил поддержать его, если бы ему пришлось свои права защищать против синодальных притязаний. Сознание, что я крепкими узами, братски, связан с нашим русским епископатом, чувство многолетней дружественной преданности митрополиту Антонию, желание охранять единство и мир в Церкви — все эти мотивы вновь побудили меня направиться в Сербию.

На следующий день поднимается буря из-за меня. На повестке обсуждения пункта о Западноевропейской епархии; поставленное в начале повестки, оно было потом произвольно отнесено на самый конец. Я хитрость понял. Синод хотел использовать меня для совместных постановлений, а потом поставить вопрос о наших взаимоотношениях. Я потребовал изменить порядок обсуждения повестки, и мне уступили. Но на следующий день, при голосовании дня, епископ Тихон от своего голоса отказался, и тем самым я вновь очутился в конце повестки. Это третирование глубоко меня возмутило: «Я бывал в Государственной думе и в разных собраниях, но такого произвола не видал: вечером что-то постановляют, а наутро от него отказываются...» — и я Собор покинул, сказав, что виновником инцидента я считаю своего викария епископа Тихона, которому я не доверяю... Митрополит Антоний в раздражении заявил: «А мы вам не доверяем...» Уйдя с Собора, я подал мотивированное заявление об уходе. Я заявил, что не признаю Карловацкого учреждения, упраздненного Патриархом Тихоном, законною каноническою властью над собою; эта власть существует только благодаря моему признанию и согласию, а потому имеет для меня условный и только моральный, а отнюдь не канонический характер; она не имеет никакого права изменять объем моих церковных полномочий, определенных в Указе Патриарха Тихона, и что я согласен и дальше работать с Карловацким Синодом и Собором при том непременном условии, что эти учреждении будут в точности следовать основному Указу Патриарха Тихона, а не нашему соглашению на Соборе 1923 г.

После этого я попросил лошадей в Сербской патриархии, уехал в Хоповский женский монастырь для совершения богослужения и оставался там до окончания Собора.

Вернувшись в Белград, я узнал, что в мое отсутствие Собор постановил выделить Германию в самостоятельную епархию, возглавляемую епископом Тихоном Берлинским, подчинив ее юрисдикции Карловацкого Синода. Это постановление было результатом ходатайства самого епископа Тихона, который жаловался Синоду, что после всего, что произошло, ему невозможно служить со мною. Так интрига епископа Тихона увенчалась успехом и Собор с удивительной легкостью зачеркнул Указ Святейшего Патриарха Тихона.

О постановлении объявил мне сам епископ Тихон, когда по возвращении в Белград я с ним столкнулся (мы жили в одном церковном доме).

— Я буду бороться против этого незаконного постановления всеми доступными мне средствами, — заявил я епископу Тихону.

— А постановление Синода?

— Буду бороться и с Синодом.

— А смута в народе?

— Я не знаю, как отнесется церковный народ, — ответил я, — но от принципиальной точки зрения отступить я не могу, даже если останусь один...

Коснувшись моих отношений к Собору и Синоду, Собор постановил предложить мне и моим викариям подать заявление о признании за Собором и Синодом не только морального значения, но и канонической власти. В случае неисполнения сего Архиерейскому Синоду предоставлены особые полномочия «вплоть до назначения нового Управляющего православными церквами в Западной Европе...»

Содержание и форма этих постановлений свидетельствовали о том, что Архиерейский Собор выкопал глубокий, непереходимый ров между собою и мною; он незаконно присвоил высшую власть в Русской Церкви, могущую изменять и даже отменять канонические распоряжения Патриарха Тихона, и, таким образом, создал наш горестный зарубежный церковный раскол.

Совсем измученный вернулся я в Париж после разрыва... И с двойным чувством: скорбью легло на душу все пережитое в Карловцах, и одновременно я чувствовал легкость — освобождение из тенет хитрой и злой неправды. Вокруг меня непрерывно вилась сложная паутина интриг, козней, наветов... — все с целью лишить меня той полноты власти, которой я был облечен по воле Патриарха.

По возвращении в Париж я в соборе с амвона объяснял прихожанам смысл и причины моего разрыва с Архиерейским Синодом, а потом обратился с посланием к пастве; в нем я изложил историю возникновения и развития нашей церковной смуты, канонические основы моих полномочий, за которые я ответствен, потому что они определяют направление моего церковного пути в переживаемой смуте.

«...По своей архиерейской совести не могу признать таких постановлений Архиерейского Собора, как отделение от моей епархии германских приходов, ибо это противоречит ясно выраженной воле Патриарха Тихона. Облеченный Патриархом широкими полномочиями, я несу ответственность за их сохранение — я не вправе от них отказаться.

Нарушив волю Патриарха, Собор внес разделение в нашу зарубежную церковную жизнь; уже сказываются печальные плоды этого разделения — растет и углубляется церковная смута. В эти дни, когда призрак раздора церковного стоит перед нами, я всею своей архиерейской властью призываю вас, как уже призывал не раз, к твердому и неуклонному следованию воле нашего Святейшего Патриарха Тихона — по примеру страждущих братьев наших в России, которые в унижении, в узах и гонениях непоколебимо стоят за непорочное каноническое существо нашей Церкви...» — писал я в моем послании.

Паства встретила мое послание весьма сочувственно. П.Б. Струве в «Возрождении» и И.П. Демидов в «Последних Новостях» комментировали его в передовицах, горячо одобряя мою аполитичную линию в управлении Церковью.

Я понял, что мне предстоит теперь налаживать епархиальную жизнь на иных, совсем новых, началах, и первое, что сделал — отправился на Съезд Движения христианской молодежи, который собрался под Клермоном. Он привлек множество делегатов и лиц, сочувствующих Движению, и прошел с большим подъемом. Я разъяснял всю важность события в Карловцах. Мои комментарии Съезд принял восторженно.

После Съезда я решил направиться в Германию, дабы выяснить тягостную неясность положения с епископом Тихоном. Но прежде чем ехать, я собрал своих епископов и рассказал о разрыве. Мы решили сделать еще одну, последнюю, попытку к восстановлению порванных отношений. Архиепископ Владимир и епископ Вениамин отправились в Белград с наказом, в котором я категорически утверждал свои права на автономную Западноевропейскую епархию, исключающие всякую возможность подчинения моего викарного епископа кому бы то ни было другому, кроме меня.

Моя попытка к примирению была столь же неудачна, как и все мои предыдущие усилия до разрыва не доводить. Мои делегаты наткнулись в Карловцах на стену непримиримости... Тогда (осенью 1926 г.) я счел нужным побывать в Германии.

Прежде всего я направился в Висбаден, куда съехались из некоторых наших приходов мои священники — выразить мне свое сочувствие (о. Прозоров и др.). Я служил в местной церкви, разъяснял с амвона смысл смущающих души церковных событий. В Висбадене меня настиг пакет из Карловцев — постановление Собора, его мотивировка, подписи... а в конце приписка карандашом рукою митрополита Антония: «Остановитесь, подумайте, что Вы делаете». Я не остановился и направился сначала в Баден-Баден, где виделся и совещался с князем Г.Н. Трубецким, а потом в Берлин.

Здесь я остановился у верной прихожанки Софии Константиновны Такман. Атмосфера в эмигрантских церковных кругах была напряженная, грозовая — кипящий котел... В первую же субботу за всенощной разыгрался скандал, о котором я уже рассказал.

Наши церкви, за исключением кладбищенской, оказались в руках «карловчан» и под охраной агрессивно настроенных, свирепых сторожей, готовых «бить морду евлогианам». Тогда верное мне духовенство и паства наладили службу в какой-то протестантской школе. Там я служил, разъясняя после каждой Литургии в «слове» мою церковную позицию: верность Матери Церкви и Указу Патриарха.

По возвращении моем в Париж Приходский совет Александро-Невской церкви собрал общее собрание прихожан, на котором я сделал доклад о положении церковных дел. Настоятель о. Иаков Смирнов горячо защищал мою позицию и со слезами приветствовал от имени прихода. Все присутствующие встали, за исключением «карловчан», которые демонстративно продолжали сидеть. Борьба со мною перешла в фазу открытых наступлений, в которые стали вовлекаться и миряне.

После собрания мои противники начали травить меня в монархических газетках и листовках, посыпались инсинуации... Я почти на них не отвечал.

Приблизительно через месяц после моей берлинской поездки сижу как-то раз у себя, вдруг стук в дверь — и входит секретарь Карловацкого Синода Махараблидзе...

«В чем дело?» — сухо спросил я. «Я бы хотел поговорить с Вами, Владыка... Такое прискорбное обстоятельство... но надо все поправить. Я не виноват... замыслов против вас не было. Если бы вы не уехали, мы бы Германию не выделили. Синод хотел лишь увеличить права викариев, не больше...» — «Я не уступлю своих прав, — заявил я. — К епископу Тихону у меня доверия нет. Я виноват, что в самом начале во имя мира согласился сдать позицию...» На этом разговор окончился. Махараблидзе еще некоторое время оставался в Париже, бегая по редакциям правой эмигрантской прессы и стараясь снискать сочувствие в монархических кругах, но, кажется, без особого успеха.

В начале 1927 г. для меня дошли слухи, что «карловчане» собрали Собор епископов, который должен вынести относительно меня какое-то решительное, грозное постановление. Действительно, 13(26) января это грозное постановление состоялось — запретить меня в священнослужении и прервать молитвенное общение со мною. Этим актом «карловчане» углубили наше разобщение до крайнего предела. Намерение было ясно — они хотели своим запрещением сокрушить меня, рассчитывая на смутность церковного сознания, на неустойчивость моей паствы, на старую дореволюционную привычку видеть в Синоде высшую церковную инстанцию и считать его постановления для себя обязательными. Но расчет оказался неверный. Моя паства каким-то безошибочным чутьем правды разобралась в сложном церковном положении и встретила единодушно и сочувственно мое «Обращение к духовенству и приходам». В нем я разъяснял незаконность постановления Карловацкого Синода об отстранении меня от моей епархии, вверенной мне волею Патриарха Тихона, с запрещением меня в священнослужении и предания меня суду пребывающих за границей русских архиереев-эмигрантов, заявлял, что я вынужден прервать официальные сношения с Архиерейским Синодом, потому что определения его противны канонам Православной Церкви: согласно патриаршим Указам (от 26 марта (8 апреля) 1921 г., от 22 апреля (5 мая) 1922 г.), я не являюсь подчиненным Архиерейскому Синоду и не подлежу их суду.

«...Собравшиеся в Карловцах Преосвященные, — сказано в моем «Обращении к духовенству и приходам», — не вняли многократным моим просьбам не изменять существовавшего положения и тем сохранить мир церковный, не пожалели они душ русских людей, которые в тяжком изгнании страждут от нашего разделения, не пощадили они и церковного достояния, облегчив своим заявлением о моем устранении домогательство врагов Церкви на наши храмы как раз тогда, когда я веду с ними решительную борьбу.

Пред лицом этих печальных обстоятельств призываю к твердости и спокойствию духа вверенное мне духовенство и паству — в сознании правильности избранного нами направления церковной жизни, в полном согласии со священными канонами и с волею в Бозе почившего Святейшего Патриарха Тихона.

Исходящие же от заграничного Архиерейского Синода запрещения и другие меры по отношению ко мне, к моему духовенству и пастве не имеют никакой канонической силы, ибо Собор и заграничный Архиерейский Синод в нынешнем их составе не являются моею каноническою властью и посему не могут вмешиваться в дела моей епархии и не могут вязать и решать духовную совесть вверенной мне паствы.

Отныне наша Западноевропейская митрополия становится на путь самостоятельного, независимого от заграничного Архиерейского Синода существования — так же, как независимо от него живут Американская Русская Православная Церковь с митрополитом Платоном во главе и со всеми его епископами, Латвийская Церковь с архиепископом Иоанном, Литовская с архиепископом Елевферием и другие...»

Мое «Обращение» встретило живой отклик. Приходские советы стали созывать экстренные приходские собрания для его обсуждения и выносили постановления, одобряющие мою бескомпромиссную верность патриаршему волеизъявлению.

Теплое сочувствие проявили и моральную поддержку оказали мне некоторые видные представители православного Востока. Карловацкие иерархи свои постановления относительно меня усердно распространяли не только по всем православным церквам, но и среди всех правительств мира, и я был вынужден применительно к 17 правилу 4-го Вселенского Собора обратиться к Вселенскому Патриарху с изложением нашего спора. В ответном послании Вселенский Патриарх Василий III высказывает свое неодобрение действиям Карловацкого Синода:

«...Мы отнюдь не затрудняемся решительно объявить, — пишет мне Патриарх, — что как всякая другая деятельность, так и вынесенное против Вас запрещение со стороны так называемого Архиерейского Синода за границей — являются деяниями канонически беззаконными и никакой посему церковной силы не имеющими, ибо и самое существо этого самозваного собрания в качестве органа управления канонически несообразно, и о необходимости роспуска его и прекращении суетливой и вредной деятельности его не раз уже были даны от законной власти указания и распоряжения...»

К голосу Вселенского Патриарха присоединились Патриарх Александрийский, Глава Элладской Церкви, архиепископы Литовский, Латвийский и Финляндский.

Летом 1927 г. я созвал первый за всю эмиграцию Епархиальный съезд. Значение он имел огромное. Я выступил с пространным докладом о церковных событиях, представил мотивировку моего поведения, разъяснил и то новое направление нашей епархиальной жизни, которому отныне нам предстояло следовать, пребывая вне сношений с Карловацким Синодом. Съезд единодушно поддержал меня. Эта солидарность со мною благотворно повлияла на всю мою паству: она успокоилась, церковное сознание прояснилось, укрепилась уверенность, что направление, по которому я веду церковь, правильно, канонически законно, а потому и морально оправдано.

В дни Съезда прибыл в Париж, якобы случайно, архиепископ Анастасий и осторожно повел агитацию среди моего духовенства, по-видимому, с целью вернуть мои взаимоотношения с Архиерейским Синодом на старые позиции. По окончании Съезда у старосты храма при Сергиевском Подворье П.А. Вахрушева был завтрак, на который, помимо епископов, приехавших на Съезд, был приглашен и архиепископ Анастасий (встреча наша была, очевидно, подстроена). В беседе за завтраком, в ответ на высказанное мною удовлетворение по поводу единодушия, проявленного на Епархиальном съезде, архиепископ Анастасий заметил, что, по его мнению, единодушию радоваться трудно: оно вырыло ров между мною и «карловчанами» еще глубже... Я возразил собеседнику, что ров вырыт не мною: не я оттолкнул Синод, а Синод — меня.

После Съезда наша церковная буря утихла и 1928-1929 годы мы прожили сравнительно спокойно. Хотя в недрах церковно-бытовой жизни, в приходах и эмигрантской общественности, процесс дифференциации на «евлогиан» и «карловчан» продолжался, причем мои противники широко пользовались в своей наступательной тактике страницами листовок и брошюр типа «Двуглавого Орла», «Царского Вестника» и др. ...Но это была такая ничтожная литература, на которую не стоило обращать внимания; кроме мелкой злобы, там не было ничего.

В январе 12(25) 1928 г. паства трогательно единодушно чествовала 25-летие моего архипастырского служения. Мой юбилей из скромного личного праздника, который мне хотелось отметить только молитвой, неожиданно превратился в церковно-общественное событие, в котором приняли участие организации и частные лица самых разнообразных направлений. Храм был переполнен молящимися. Речи, адреса, подношения, приветствия... Все эти выражения единодушия и горячей преданности по отношению ко мне, «запрещенному в священнослужении» епископу, озадачили, кажется, моих противников, а для меня они были огромной моральной поддержкой, подтверждающей правильность аполитичной линии моей архипастырской деятельности и оправдывающей мою борьбу за врученную мне Патриархом власть. Юбилейное торжество глубоко утешило меня...

Параллельно с Карловацкой распрей возник в 1927 г. еще один тягостный конфликт — с Московской Патриархией. Вскоре после закрытия Епархиального съезда я отправился на Вселенскую конференцию в Лозанну. Там я и получил Указ № 93 от 1(14) июля (1927 г.) заместителя местоблюстителя патриаршего престола митрополита Сергия, и опять всколыхнулись и забушевали в моей пастве успокоившиеся было политические страсти. Новое тяжкое испытание...

Указ обвинял эмигрантское духовенство за открытые выступления против советской власти и предлагал мне как Управляющему русскими церквами в Западной Европе и через меня всем заграничным русским архипастырям и священнослужителям — дать письменное обязательство (за собственноручной подписью) «лояльности» по отношению к советскому правительству и предписывал немедленно, — не дожидаясь этих подписей, — доложить заместителю патриаршего местоблюстителя, согласен ли я исполнить это обязательство.

Связь с Матерью Русской Церковью была мне очень дорога. Непримиримой позиции «карловчан», которые после грозного патриаршего Указа (от 22 апреля (5 мая) 1922 г. № 349) скрепя сердце признавали Московскую Патриархию, — я не разделял. Мне хотелось, не подчиняясь советской власти и оставаясь самостоятельным, найти какую-нибудь линию поведения, дабы с Москвою не рвать. С целью выяснения настроений в своей пастве я устроил совещание, в котором приняли участие о. Сергий Булгаков, А.В. Карташев, князь Г.Н. Трубецкой, М.Н. Гире, И.П. Демидов и др. Мнения разделились. М.Н. Гире высказался весьма резко против соглашения с митрополитом Сергием; о. Булгаков, Карташев, Демидов... стояли за соглашение. Эти два противоположных мнения отражали настроение моей паствы. Объединенная вокруг меня и мне преданная, она была Указом митрополита Сергия озадачена, встревожена и смущена...

Я решил исполнить требование митрополита Сергия не безусловно, а при условии, что термин «лояльности» означает для нас аполитичность эмигрантской Церкви, т.е. мы обязуемся не делать амвона ареной политики, если это обязательство облегчит трудное положение родной нашей Матери Церкви; быть же «лояльными» по отношению к советской власти мы не можем: мы не граждане СССР, и таковыми нас СССР и не признает, а потому политическое требование с канонической точки зрения для нас необязательно.

В моем «слове» на Литургии (4 сентября 1927 г.) я разъяснил мой ответ митрополиту Сергию, и многих это успокоило. Но не всех... Многие требовали решительного разрыва с Москвой. Бывший Главнокомандующий Добровольческой армией барон Врангель писал мне, что считает мой ответ двусмысленным и неопределенным. Другой генерал негодующе ставил вопрос: не ставленник ли я большевиков?.. Вообще писем с протестом я получил несколько.

В ответ на мое разъяснение о «лояльности» митрополит Сергий написал мне, что считает его удовлетворительным, но требует немедленно препроводить ему подписи всех зарубежных епископов и приходского духовенства. Я отправил предписание митрополита Сергия в Карловцы, но никакого ответа оттуда не последовало. А в моей епархии духовенство подписи дало, за исключением нескольких настоятелей приходов, которые из-за «лояльности» отпали и перешли в юрисдикцию Карловацкого Синода: протоиерей Орлов (Женева), о. Молчанов (Медон), протоиерей Тимофеев (Лондон)...

Связь с Московской Патриархией сохранилась, но не прочная, слабая, вот-вот готовая порваться. Каждое мое неосторожное слово подвергалось в Москве критике и осуждению. В течение трех лет между митрополитом Сергием и мною поддерживалась тягостная, безрезультатная полемика. Митрополит укорял меня за нарушение данного ему слова о невмешательстве в политику, а я обвинения опровергал, разъясняя, почему то или иное мое выступление нельзя назвать политическим — надо назвать молитвенно-церковным и религиозно-нравственным пастырским воздействием на паству, от которого ни я, ни мое духовенство никогда не отказывались и отказаться не можем. Свою позицию я разъяснял и моей пастве. Так, на общем собрании приходов моей юрисдикции (в Лондоне) 21 марта 1930 г. я дал всестороннее разъяснение моей линии поведения и заверил, что «сам не пойду и мою паству не поведу по путям, имеющим хоть какое-либо соприкосновение с советской властью».

Когда митрополит Сергий в 1930 г. заявил иностранным журналистам, что в советской России гонений на Церковь нет, в эмиграции поднялось сильнейшее возмущение столь явной неправдой. Мое положение стало весьма тягостным. Некоторые лица моей паствы снова требовали немедленного разрыва с Москвой. Мог ли я митрополита Сергия оправдать — сказать, что черное — белое? Конечно, можно было сказать, что митрополит Сергий был вынужден на ложь какими-нибудь высокими мотивами, которые нам неясны, неизвестны, но ложь оставалась ложью... Я старался его защищать, говорил, что его слова не ересь, не грех церковного порядка, не отпадение от веры, а поступок политический, и что нам все же лучше от Москвы не отрываться... Но, конечно, торжественное объявление неправды назвать политикой можно лишь условно, и с этой натяжкой паства никак примириться не могла. Поддерживать связь с Москвою стало трудно и успокоить негодующую паству, взывая к ее состраданию, невозможно.

митрополит Сергий и весь состав его Синода бумагу читали и подписали. Это вызвало возмущение не только у нас, за рубежом, но и в советской России. Народ негодовал: как... — Церковь лжет?!.. иерархи тоже лгуны?!.. «В день нашего храмового праздника митрополит Сергий должен был служить, — рассказывает в письме священник, — народу собралось великое множество, и вся толпа бурлит-кипит негодованием... Атмосфера накаленная, грозовая... Страшно стало за митрополита: не кончилось бы расправой... Я телефонировал митрополиту, чтобы он не приезжал, а сам я, закутанный в шубу, незаметно пробрался сквозь толпу в храм — предосторожность не напрасная: враждебное настроение толпы по отношению к митрополиту Сергию смешалось с негодованием на нас, «попов»: «Все попы — предатели!.. все они — заодно!..» Начал служить... Как нам, духовенству, не реагировать на то, чем глубоко взволнована паства? Как при таком настроении молящихся поминать митрополита Сергия? Могут подняться крики, брань... люди могут забыться и в эксцессе оскорбят святыни... Я решил митрополита не поминать. Народ оценил это. Послышались возгласы: «Верно!.. верно!.. не надо поминать лгуна!..» Так я и вышел из тягостного положения... На другой день утром я поехал к митрополиту Сергию. «Что вы делаете!» — упрекнул он меня. «А что делаете вы?» — «Чего не знаешь — не говори...» — ответил митрополит. Оказывается, что текст большевики дали митрополиту Сергию за неделю до интервью, а потом держали его в изоляции. Перед ним стала дилемма: сказать журналистам, что гонение на Церковь есть — это значит, что все тихоновские епископы будут арестованы, т.е. вся церковная организация погибнет;

сказать «гонения нет» — себя обречь на позор лжеца... Митрополит Сергий избрал второе. Его упрекали в недостатке веры в несокрушимость Церкви. Ложью Церковь все равно не спасти. Но что было бы, если бы Русская Церковь осталась без епископов, священства, без таинств — этого и не представить... Во всяком случае не нам, сидящим в безопасности, за пределами досягаемости, судить митрополита Сергия...

И вот произошло то, что уже подготовлялось в течение трех лет постепенным ослаблением моих связей с Московской Патриархией — летом 1930 г. между мною и митрополитом Сергием произошел разрыв. Случилось это так.

Я провел в Англии с неделю. Давно я не испытывал такого светлого чувства братской христианской любви между Церквами, какое испытал в эти незабвенные дни, когда вся церковная, верующая Англия, коленопреклоненно молилась о прекращении тяжких страданий нашей Русской Православной Церкви ...Политических целей я никаких в Англии не преследовал и с политическими речами нигде не выступал. Всюду, где мне приходилось говорить речи, я лишь благодарил за сочувствие, просил и впредь поддерживать нашу страдалицу Мать Церковь своими молитвами. И вот эти выступления и послужили поводом к строгому запросу из Москвы от митрополита Сергия: на каком основании вы позволили себе разъезжать по Англии, призывая к протесту против СССР? Тут же было высказано требование свою поездку осудить и дать обязательство такого рода выступления более не повторять... Горько мне было читать эти несправедливые упреки, продиктованные внушениями советской власти, и я резко ответил митрополиту Сергию, что моление в Англии имело не политический, а религиозный характер: это был протест религиозной и вообще человеческой совести против страшных гонений на Церковь в советской России; доказательством тому — договор английского правительства с СССР, заключенный как раз во время моего пребывания в Англии. Митрополит Сергий на это письмо обиделся и потребовал от меня точного определения моей церковной линии. Я ответил. Очевидно, мое объяснение было признано неудовлетворительным, потому что вскоре же я получил от митрополита Сергия Указ от 11 июля того же 1930 г. № 1518 об увольнении меня от управления Русской Церковью в Западной Европе с предписанием передать все епархиальные дела архиепископу Владимиру.

Владыка Владимир принять должность отказался и послал в Москву соответствующее заявление, и потому я не мог сдать ему епархии. Продолжались мои пререкания с митрополитом Сергием, который прислал мне ультимативные требования: а) осудить мою поездку в Англию; б) дать подписку никогда не повторять таких выступлений на будущее время и в) подтвердить строгое исполнение данного обещания о невмешательстве в политику. Ответ на этот ультиматум мне очень облегчило очередное второе Епархиальное собрание, состоявшееся тем летом. Пред ним я со всей искренностью и во всех подробностях разъяснил историю моего конфликта с митрополитом Сергием и на его окончательный суд отдавал вопрос о моем увольнении. Собрание встретило весть о моем увольнении с возмущением. Оно окружило меня любовью, горячо выражало мне свою преданность. Трогательно и единодушно прозвучал этот соборный голос духовенства и мирян. Члены Съезда обратились ко мне с горячей просьбой не покидать епархии, не обрекать ее на новые гибельные потрясения, а продолжать управлять тем кораблем, который мне поручен волею почившего Патриарха Тихона. Никогда не забуду я этого любящего голоса моей паствы! Я почувствовал, что оставлять овец на расхищение я не могу, что мой пастырский долг оставаться на своем посту ради блага паствы, несмотря на грозные, несправедливые запрещения из Москвы. В этом смысле, опираясь на голоса Епархиального собрания, я сделал подробный и обстоятельный доклад митрополиту Сергию. Я доказывал ему всю несправедливость его решения, вытекающего из того, что ему не видно из Москвы особенного положения наших заграничных церквей, и просил ради блага Церкви отменить его несправедливый Указ об увольнении меня без суда. Если же наше ходатайство — и мое личное, и моих епископов, и всего Епархиального собрания — не будет удовлетворено, то во избежание на будущее время подобных недоразумений я просил предоставить нам право организовать временно, до установления нормальных сношений с центральной властью, самостоятельное управление заграничными церквами, на основании Указа местоблюстителя престола митрополита Агафангела от 1920 г. 20 ноября, хотя этот Указ был издан для русских епархий, оторванных от центра фронтами гражданской войны. Митрополит Сергий не внял моим доводам и подтвердил увольнение меня от управления епархией с запрещением в священнослужении; а управление было поручено митрополиту Литовскому Елевферию. Такое же запрещение налагалось и на сослужащих мне епископов и на все духовенство, если оно не подчинится митрополиту Елевферию. В юрисдикцию митрополита Елевферия отошли очень немногие: епископ Вениамин, иеромонахи Стефан и Феодор, имевшие его своим «старцем», и протоиерей Гр. Прозоров (Берлин), Согласно церковным канонам и церковной практике, и древней и новой, каждая церковь и каждый епископ имеют право апеллировать ко Вселенскому (Константинопольскому) Патриарху в тех случаях, когда они не находят справедливости у своей церковной власти. Случаев таких апелляций великое множество. Я посовещался с моими епископами, и мы единодушно пришли к решению — обратиться в Константинополь, о чем я и предупредил митрополита Елевферия. Епископ Вениамин и митрополит Елевферий уговаривали меня в Константинополь не ездить, но я в своем решении был тверд.

В Константинополь я выехал в сопровождении секретаря Епархиального управления Т.А. Аметистова.

Святейшим Патриархом тогда был Фотий II, прекрасный, чуткий и высокообразованный человек. Ему ставили в вину его отношение к «живоцерковникам»; от общения с ними он не уклонялся, полагая, что заблуждение «живой церкви» временное, что оно пройдет и ее разрыв с патриаршей Церковью не окончательный.

Патриархия в Константинополе находится на Фанаре — в той части города, где преимущественно живут евреи и которую, пожалуй, надо назвать задворками турецкой столицы.

Нас ввели в Патриархию не через главные ворота, а через другой вход. После того как турецкий султан приказал повесить на воротах Патриарха Григория, главные ворота всегда на запоре. Здание Патриархии — старый, просторный дом с громадной библиотекой. Во дворе патриаршая «великая» церковь. Патриарх Фотий принял нас в своем кабинете. Прием был ласковый, радушный. Нам гостеприимно отвели комнаты, и те несколько дней, которые мы в Константинополе прожили, мы были гостями Патриарха. Нас приглашали к трапезам, мы катались на патриаршем автомобиле, осматривая местные греческие церкви и окрестности Константинополя. В праздничные дни мы присутствовали на богослужениях в «великой» патриаршей церкви. В будни Патриарх посещает церковные службы утром и вечером в своей «малой» церкви и принимает участие в богослужении, совершая положенное для него по уставу чтение. Бывало, рано утром слышались шаги по коридору и стук посоха: это Патриарх в церковь пробирается.

За патриаршими трапезами я встречался со всеми греческими митрополитами — членами Синода (их было 12). Патриарх Фотий, по-видимому, их приглашал, дабы они могли со мною ближе познакомиться. К 1930 г. Кемаль уже позакрывал все малоазиатские митрополии, и лишенные своих епархий митрополиты проживали теперь в качестве титулярных иерархов на хлебах у Патриарха. Чувствовалось, что экономически это положение создало для Патриархии затруднения. Постепенно я перезнакомился со всем клиром. Греки необычайно радушно отнеслись ко мне. А какой вздор о греческом корыстолюбии наговорили мне противники моей поездки в Константинополь!

После вечернего богослужения и трапезы Патриарх вместе со своими гостями направлялся иногда в зал для приемов, где стоит его патриарший трон. Здесь он ласково попросту беседовал с нами, причем говорил со мною по-болгарски, а я отвечал по-русски. Мой доклад, который я по приезде вручил Патриарху, греческие митрополиты, по-видимому, уже прочитали, потому что темы бесед касались его основных проблем.

Заседаний по поводу меня было два. Определение судьбы состоялось на втором. Хотя кое-кто был против меня, резолюция была принята согласная с желанием Патриарха, а именно: Западноевропейские русские церкви и приходы принимались в юрисдикцию Вселенского Патриарха с сохранением всех привилегий Русской Православной Церкви, и я назначался его Экзархом наряду с существующим в Европе (в Лондоне) Экзархом Греческих Церквей и приходов — митрополитом Германосом.

Патриарший Указ был мне вручен в торжественной обстановке. Меня пригласили в зал заседаний. Патриарх сидел на троне. По сторонам в креслах восседали митрополиты. Папа Иоанн (воспитанник Петербургской Академии), юрисконсульт Патриарха, передал Указ («томос») с печатями, написанный особым каллиграфическим шрифтом, одному из митрополитов — генеральному секретарю Патриархии, который его прочитал и вручил мне. Вот его текст:

ГРАМОТА ВСЕЛЕНСКОГО ПАТРИАРХА

Фотий, милостию Божиею, Архиепископ Константинополя — Нового Рима и Вселенский Патриарх.

Преосвященнейший Митрополит Кир Евлогий, Управляющий Русскими Православными церквами в Западной Европе, во Святом Духе возлюбленный брат и сослужитель Нашея мерности, благодать Вашему Преосвященству и мир от Бога.

Приняв во внимание и тщательно исследовав все представленное Вашим Преосвященством и сущими с Вами Преосвященными Архиереями нашей Великой Христовой Церкви на основании Ее канонических прав и как Матери — Вашей Матери — Церкви Российской и рассмотрев постановления Общего Епархиального Собрания и Епархиального Совета о ненормальном и угрожающем положении, оказаться в котором есть опасность для Русских Православных приходов в Западной Европе в области удовлетворения их духовных и вообще церковных нужд и в деле ограждения и доброго управления имениями и имуществами их, — по синодальному суждению, нашли Мы соответственным и постановили:

По долгу и праву попечения Святейшего Патриаршего Вселенского Престола, действенно выступить в настоящих Ваших затруднительных обстоятельствах и оказавшиеся в таком трудном и опасном положении приходы — принять под непосредственную юрисдикцию Святейшего Вселенского Патриаршего Престола для укрепления и ограждения их.

С этой целью Мы синодальным определением постановили, чтобы все Русские Православные приходы в Европе, сохраняя неизменною и неумаленною доселе существующую свою самостоятельность, как особой Русской Православной церковной организации, и свободно управляя своими делами, рассматривались бы впредь, как составляющие временно единую особую экзархию Святейшего Патриаршего Вселенского Престола на территории Европы, непосредственно от него зависящую, под его покровительством находящуюся и в церковном отношении, где нужно, им руководимую.

Равным образом, решили и постановили, чтобы эта, таким образом устроенная, временная Патриаршая Наша Российская Православная в Европе экзархия продолжала и впредь быть порученною центральному и высшему пастырскому попечению и управлению Вашего Преосвященства, исполняющего свои обязанности с титулом Патриаршего Нашего Экзарха, возносящего Наше имя на богослужениях и к Нам имеющего свое непосредственное отношение, согласно церковному порядку.

Поэтому, с радостью извещая о нем в ответ на обращение Вашего Преосвященства, преподаем Вам Наше благословение и даем повеление, чтобы Вы, вместе с сущими с Вами во Христе братиями, под Нашим верховным церковным руководством и покровительством, и в качестве Патриаршего Нашего Экзарха, согласно вышеизложенному, продолжали дело духовного попечения и управления Русскими Православными приходами в Европе.

При этом Мы призываем Ваше Преосвященство и прочих Преосвященных Архиереев и благоговейных иереев, коим под Вашим водительством доверено руководство приходами, чтобы Вы заботились, как подобает, о твердом стоянии в вере, благочестии, о сохранении православных преданий благочестивого русского народа в приходах, о добром ведении приходских дел и об управлении имениями и имуществами приходов и вместе с тем, чтобы Вы обращали особое внимание на то, дабы тщательно избегалось вмешательство Святой Церкви в политические распри и раздоры и святой амвон никогда бы не превращался в трибуну для политических целей, как, впрочем, и Ваше Преосвященство правильно решили и заявили.

Наконец, заявляя, что после осуществленного Нами таким образом канонического временного урегулирования церковного положения Русских Православных приходов в Европе естественно не могут уже иметь никакой силы и действия для приходов, их духовенства и паствы, исходящие откуда бы то ни было, кроме Святейшего Патриаршего Вселенского Престола, какие бы то ни было постановления, или распоряжения, или запрещения — Мы молимся, да принесет скоро Господь, призрев милостиво, мир и единство сверх меры пострадавшей Святейшей Сестре — Церкви Российской и да обрадует тем весь благочестивый Русский народ Православный и всех Сестер — Церкви Православные.

Преподавая через Ваше Преосвященство молитвы и благословения Наши всей совокупности благочестивых приходов, испрашиваем всяких благ от Господа, благодать и бесконечная милость которого да будет с Вашим Преосвященством .

Константинопольский, во Христе любящий брат Патриарх ФОТИЙ.

Так благополучно разрешился сложный вопрос о каноническом неопределенном моем положении, создавшемся после разрыва с Москвой: вместо зыбкости канонического положения — каноническая устойчивость; вместо увольнения — я назначен Экзархом Вселенского Патриарха; я и моя паства не оторвались от Вселенской Церкви, сохранили с ней каноническую связь при соблюдении внутренней русской автономии. Из грамоты видно теперь, что этот новый порядок управления нашими церквами имеет временный характер, и, когда восстановится общепризнанная центральная церковная власть и нормальные условия жизни Русской Православной Церкви, мы вновь вернемся к прежнему положению.

Как на крыльях, летели мы домой в Париж... К сожалению, на пути нас несколько задержало препятствие: в Адрианополе снесло мост, и нам пришлось пуститься в объезд. На границе грубый, грязный турок-часовой не хотел нас пускать через границу, насилу мы его уломали.

В Париже нас ожидали с великим нетерпением. Сейчас же было созвано Приходское собрание Александро-Невской церкви, на котором о. настоятель протопресвитер Иаков Смирнов от имени собравшихся горячо приветствовал меня. Паства одобрила избранный мною путь подчинения Вселенскому Престолу.

Бурную реакцию возмущения, недовольства новым нашим каноническим положением проявили «карловчане», посыпались инсинуации: я продался грекам, я передал им церковное имущество, за свое положение Экзарха заплатив большие деньги... и прочие небылицы. Постарались они воздействовать и на Сербского Патриарха Варнаву, который моей поездкой в Константинополь был недоволен. Он предлагал быть сам нашим суперарбитром; но его решения были обязательны только для Сербской Церкви, а не для всего православия.

Постепенно новое каноническое положение было моей паствой принято и усвоено. Все уладилось, успокоилось, хотя многие и по сей день не понимают ценности нашего единения со Вселенским Престолом. А между тем ценность этого единения великая.

И прежде всего мы связаны с Греческой Церковью — со Вселенским Престолом исторически. Русская Церковь, дочь Греческой Церкви, управлялась иерархами-греками почти 500 лет (от Крещения Руси до первого русского митрополита Ионы). Связаны мы с Греческой Церковью и идейно. Национальные автокефалии не отдельные Церкви, а независимые церковно-административные объединения. Мистически все они — одно и должны пребывать в органическом общении со всем Вселенским Христианством. Когда Церкви забывают о вселенской своей природе, когда обособляются, замыкаясь в своих национальных интересах, — эта утрата основного, главного предназначения национальных Церквей есть болезнь и грех, именуемый «филетизмом». Принято обвинять Греческую Церковь в этом «филетизме»; но не свободна была от него и Русская Церковь. Богатая, славная, многомиллионная, ни в чем не ощущавшая нужны и недостатка, она как-то обособилась в своей самоуверенности; смиренное самосознание младшей сестры единой вселенской Христовой семьи, как части единого Тела Христова, затемнилось и заглушилось некоторым самомнением, выраженным в известном изречении: «Москва — Третий Рим, а четвертому не бывать». Самомнение это укоренилось не только в национально-политическом, но и в церковном сознании. Бюрократическая церковная реформа Петра Великого, задуманная по протестантским образцам, еще более ослабила вселенскую идею в Русской Церкви. Многие были склонны смотреть на другие православные Церкви как на бедных родственников. Революция отделила Церковь от государства и лишила ее всякой государственной поддержки; сделавшись самостоятельной, Церковь обратилась к каноническим началам своей жизни: был созван Поместный Собор и избран Патриарх Всероссийский, вступивший в живое общение со всей Вселенской Церковью. Большевистское гонение, разразившееся в Церкви, остановило дальнейшее развитие ее жизни по каноническим нормам и укрепление связей со Вселенской Церковью. Задача поддержания общения с Вселенской Церковью выпала на мою долю, когда митрополит Сергий несправедливо оттолкнул меня и моих епископов, духовенство и паству. И это несчастье послужило причиной тому, что мне пришлось осуществить тот закон церковный, по которому Церкви православные, оторванные от своей родной Церкви, подлежат в православных странах юрисдикции местных Церквей, а в инославных — Вселенскому Патриарху. Вот почему наши церкви обрели такое спокойствие и устойчивость своего канонического положения, когда были приняты под покровительство Вселенского Патриарха.

№ 13. Из письма князя Н.С. Трубецкого П.Н. Савицкому [ 535 ]

№ 14. Окружное Послание Собора Архиереев Русской Православной Церкви за границей «Ко всем верным чадам Русской Православной Церкви, в рассеянии сущим» [ 541 ]

«Возлюбленные! не всякому духу верьте, но испытайте духов, от Бога ли они, потому что много лжепророков появилось в мире». (Иоан. IV, I).

Если к какому-нибудь времени, то к нашему наиболее приложимы эти священные слова возлюбленного ученика Христова и тайнозрителя Иоанна. Наше смутное время весьма скудно пророками, но очень богато лжепророками. Мир оскудел «духом Божиим», но очень богат «духом заблуждения».

«Змий древний, который есть диавол и сатана» (Откровение Иоанна. Бог XX, 2.) насадил в сердцах людей множество всяких лжеучений, ересей и сект, которыми он прельщает слабых в вере и неискусных в ведении тайн Царства Божия, отвращая их от веры в Бога, в Церковь Христову, в бессмертие души, в загробную жизнь, в будущее воздаяние на суде Божием.

Одним из самых вредных и поистине сатанинских лжеучений в истории человечества является масонство. О нем мы намерены по архипастырскому долгу нашему поведать православному русскому миру.

Масонство есть тайная интернациональная мировая революционная организация борьбы с Богом, с христианством, с Церковью, с национальной государственностью и особенно государственностью христианскою.

<...>

Масонство — непримиримый враг христианства. Оно поставляет своею целью разрушение Церкви, войну со всеми религиями, потрясение основ национальной христианской государственности и организацию революций во всем мире.

Известный масон Вольтер некогда сказал: «Раздавим негодницу», т.е. религию. Эта знаменитая фраза находит отклик свой в масонских кругах и по сей день. В 1881 г. бельгийский масон Флери писал: «Долой распятого! Ты, который вот уже 18 веков держишь мир под твоим ярмом! твое царство кончено! не нужен бог!»

— Наша цель не в том, чтобы восстановить индивидуализм, а в том, чтобы смести христианство с лица земли — говорила в том же году учредительница Теософического общества Блаватская.

— Атеист — один из самых славных титулов человечества, знак отличия мировых героев... мучеников... спасителей мира. Никакая философия, никакое богословие не несли миру ничего достойного в сравнении с благой вестью атеизма... честь же и слава этим передовым бойцам прогресса, этому почетному авангарду армии свободы. Честь и слава тому, кто в своем усердии о человеке забыл Бога, говорит теософка Анна Безант.

Видный масон 33-й высшей степени заявил в 1912 г.: «Вы чувствуете необходимость раз навсегда покончить с Церковью, со всеми Церквами. Пока мы этого не добьемся, мы не сможем ни продуктивно работать, ни построить что бы то ни было прочное».

В 1813 г. масон Сикар де Плозол говорил: «Есть один мир, который мы не можем заключить, одно разоружение, на которое мы не можем согласиться, есть одна война, которую мы неустанно должны продолжать до победы или до смерти, это война против всегдашних врагов масонства и республики, врагов разума, науки и человеческой справедливости, и эти враги суть все догматы, все Церкви».

Несколько позже, на общем конвенте, раздавались такие речи: «разрушим этот символ ужаса и мерзости, этот очаг мирового злодеяния и возобновим всегдашнюю нашу борьбу. Раздавим негодную. Будем вести борьбу со всеми религиями, так как они настоящие враги человечества».

Бельгийский масон Кок заявил на международном масонском конгрессе в Париже: «То, что нам необходимо разрушить, это религию, догматы» и далее: «Путем пропаганды и даже административных актов добьемся того, что сможем раздавить религию».

Испанский масон-революционер Франциско Ферреро в своем катехизисе для светских школ пишет: «Бог — это лишь детская концепция, вызванная чувством страха». Недостаточно победить духовенство и лишить Церковь авторитета... Необходимо разрушить самую религию, постановляет масонский конгресс 1900 года. «Борьба не на жизнь, а на смерть», — заявил на этом конгрессе бельгийский гроссмейстер. Знаменательны следующие слова масонских деятелей: «Напомним, что христианство и масонство абсолютно непримиримы, настолько, что примкнуть к одному означает порвать с другим. В таком случае у масона долг один — надо смело сойти на арену борьбы и сражаться». «Будем работать, будем прясть ловкими и осторожными руками тот саван, который покроет в один прекрасный день все религии, и тогда мы будем способствовать разрушению во всем мире клерикализма и суеверия, которое от него происходит» — говорит член конвента Великой Ложи Франции. Подобных выражений можно было бы привести еще сколько угодно, так как ни одно масонское собрание не обходится без выпадов против религии.

Следует отметить, что масонство в своих ритуалах, посвящениях и символике носит ярко кощунственный характер. Так, например, ложа 18-й степени (Розенкрейцерская) украшена изображением голгофы. На карте изображена роза, над которой помещена таинственная еврейская надпись: I.N.P.I. Заседания ложи открываются в тот час, когда разодралась надвое церковная завеса. Церемония заканчивается кощунственным воспроизведением Тайной вечери. Некоторые масоны объявляют себя служителями сатаны: «Мы, масоны, говорит альтмейстер Броклин ложи Лессинг, — принадлежим к роду Люцифера. Треугольник взамен креста. Ложа вместо церкви». Конечно, существование таких кощунственных ритуалов масоны скрывают, тем не менее они имеют место на верхах некоторых масонских лож.

Если в тайной масонской программе на первом месте стоит борьба с религией, то на втором бесспорно значится борьба с государственностью христианскою, исторически воплощенною в монархическом строе.

Масоны часто отрицают это, ссылаясь на особые статьи своего устава, «воспрещающие всякие дебаты по поводу действий гражданских властей и всякое масонское вмешательство в борьбу политических партий», но, как и многое другое, эти статьи устава масонских лож служат лишь для того, чтобы легче обманывать неосведомленных людей. Так, в заседании своем от 12 апреля 1884 года Великая Ложа Франции постановила: «Отменить за ненадобностью пункт конституции, по коему Великая Ложа отказывается от обсуждения политических вопросов», но в официальном бюллетене Великого Востока Франции за 1886 год мы читаем: «Одно время существовало не столько правило, сколько простая формальность заявлять, что масонство не занимается ни вопросами религии, ни политикой. Под давлением полицейских предписаний, мы вынуждены скрывать то, что является нашей единственной задачей». Тем не менее в официальных статутах статья устава, воспрещающая вмешательство в политику, сохранена. Из этого можно видеть, насколько можно доверять официальным статутам масонских лож. Ряд авторитетных источников свидетельствует, что во всех революциях XVIII, XIX, а также и нашего века масонство принимало самое живое участие и имело очень большое влияние. Масонские издания и по сей день поддерживают это и даже гордятся этим. Не раз они отмечали, что революционный девиз: «Свобода, равенство, братство» искони является девизом масонства. Масон и каббалист Папюс утверждает, что «революции суть применение конституций масонских лож к обществу». Русскую революцию 1905 года один масонский журнал приветствовал словами: «Все республиканцы, и в особенности масоны, должны выразить самые горячие пожелания скорейшего триумфа русской революции». Но это в прошлом. А что же масоны говорят в настоящем? В 1923 г. на одном собрании ложи города Канже было сказано: «Масонство, которое играло первенствующую роль в 1789 году, должно быть готово выставить кадры для революции, всегда возможной».

«Братья, — читаем мы в другом номере того же официального бюллетеня, — позвольте мне выразить еще надежду на то, что масонство, коему история обязана революциями национальными, сумеет сделать и более крупную революцию — интернациональную».

Следует отметить, что масонские деятели всегда отождествляют безбожную республику и социализм, не гнушаясь даже союзом с коммунистами, прикрываясь, однако, девизом: «свобода, равенство, братство». Председатель Великого Востока Франции Десмон дает такое определение республики: «Для меня республика означает: антиклерикализм, антимилитаризм, социализм». «Только благодаря союзу левых, главной ячейкой которого будет ложа, мы восторжествуем, — говорится в отчете упомянутого конвента. — Мы должны сгруппировать всех республиканцев и даже в союзе с коммунистами выработать программу».

Таким образом, масоны сами подтверждают свою связь с коммунистами и с разрушителями нашей родины. Под знаком масонской звезды работают все темные силы, разрушающие национальные христианские государства. Масонская рука принимала участие и в разрушении России. Все принципы, все методы, которые большевики применяют для разрушения России, очень близки масонским. 15-летнее наблюдение над разрушением нашей родины воочию показало всему миру, как ученики подражают своим учителям и как поработители русского народа верны программе масонских лож по борьбе с Богом, Церковью, с христианской нравственностью, с семьей, с христианским государством, с христианской культурой, и со всем тем, что создало и возвеличило нашу Родину.

Не можем не отметить и того, что наш тяжкий церковный раскол имеет своим первоисточником все то же растлевающее масонство, с его различными организациями и деятелями, проникшими в церковно-приходские учреждения для расстройства и разложения церковной жизни. Надев на себя тогу ревнителей православия и христианского просвещения, они с такой хитростью и лицемерием, через посредство денег и печати, обольщают доверчивых и несведущих людей, заражают их ядом модернизма и отвлекают от истинной христовой Церкви. Русская эмиграция сильно отравлена масонством.

Обычно русские масоны стараются отмежеваться от мирового масонства, утверждая, что русские ложи якобы не имеют ничего общего с ложами других стран. Но такие заявления не соответствуют истине. Масонство имеет определенную организацию. Отдельные масонские ложи, возглавляемые председателем, объединяются в федерацию, во главе которой находится административный орган или совет. Ежегодно центральный орган собирает общее собрание из представителей всех лож данной федерации, причем эти представители избираются ложами одновременно с другими должностными лицами. Таким образом, ни один масон не может не знать, к какой федерации его ложа принадлежит. Русские ложи распределены по многим странам и носят характерные названия: Астрея, Северное сияние, Юпитер, Гермес и др. Ни один русский масон не может утверждать, что не имеет ничего общего с безбожным масонством других стран.

В 1923 г. видный русский масон Кузьмин-Караваев заявил на конвенте Великой Ложи Франции: «Мы все, русские беженцы, ваши ученики; мы учимся, как сделаться хорошими масонами, чтобы иметь возможность провести в жизнь масонский девиз: свобода, равенство и братство».

Заявление, что русское масонство за границей является какой-то отдельной и независимой организацией, содержит в себе неправду.

Масонство едино, несмотря на некоторую разницу ритуалов, даже на некоторую кажущуюся, вернее, показную рознь. Весьма часто слышны речи, будто существует масонство «хорошее» и масонство «дурное», однако в речах и писаниях видных масонов мы постоянно встречаем указания на единство мирового масонства, несмотря на видимую в нем рознь. (В основу всех масонских статутов положена так называемая конституция Андерсона). Брат Кольсон пишет во Всемирных масонских «Анналах»: «Нет иностранцев под нашими колоннами» (т.е. в ложах). Общепризнанный масонский авторитет брат Рагон заявляет: «Основной характер масонства — это интернациональность. Масонство едино, и всякий ритуал или нация, отступающие от этого принципа, заблуждаются и отходят от масонского пути... Мы не понимаем настоящего масонства, которое могло бы называться английским, шотландским, французским, американским и т.п. Имеется ли математика английская, шотландская, французская? Нет, есть только математика и также есть только масонство. Некоторые особенности в ритуалах, церемониях и формах приема недостаточны, чтобы национализировать масонство, вопреки его претензии на интернациональность». Масонство едино, и рознь между различными ритуалами лишь показная, для широкой публики. Принадлежность к этому ритуалу отнюдь не исключает данного «брата» из другого, якобы враждебного ему ритуала. Каждый масон высшей степени обладает и первыми тремя степенями и в качестве мастера является полноправным членом любой ложи земного шара. Всякий масон, какой бы федерации он ни принадлежал, должен вследствие этого нести полную ответственность за ту антихристианскую и антигосударственную работу, которую ведет единый масонский орден, и тот, кто скрывается от этой ответственности за национальными или ритуальными этикетками, или обманывает сам себя, или допускает сознательную неправду.

К глубокому нашему сожалению, эти общества имеют широкое распространение среди нашей эмиграции. Посему мы и считаем своим долгом предупредить нашу русскую паству от столь опасных учений и организаций и призываем всех наших духовных чад не иметь с ними никакого общения.

Принимая во внимание все вышеизложенное, Священный собор определил:

1. Осудить масонство, как учение и организацию, враждебную христианству и революционную, направленную к разрушению основ национальной государственности.
2. Осудить также все сродные с масонством учения и организации: теософию, антропософию, «Христианское знание» и ИМКА.
3. Поручить епархиальным преосвященным и начальникам миссий преподать под ведомому им духовенству указания, необходимые для борьбы с указанными вредными учениями и организациями, и для предупреждения православной русской паствы от увлечения ими или от участия в их вредной деятельности через посредство духовной проповеди, внебогослужебных бесед, печати, преподавания Закона Божия в учебных заведениях и особенно через исповедь.
4. Вменить в обязанность пастырям Церкви спрашивать приступающих к исповеди, не состоят ли они в масонских организациях и не разделяют ли этих учений, и, если окажется, что состоят или разделяют, то разъяснить таковым, что участие в указанных организациях несовместимо со званием христианина — члена христовой Церкви, что таковые должны или решительно отказаться от масонства и сродных с ним учений, или, если они этого не исполнят, не будут удостаиваться Св. Причастия и при дальнейшей неприкаянности будут отлучаться от Св. Церкви.

Преподав вам наши Архипастырские указания относительно врагов Божиих и врагов вашего спасения, мы хотим напомнить вам Апостольские увещания: «Возлюбленные! Имея все усердие писать вам об общем спасении, я почел за нужное написать Вам увещевание — подвизаться за веру, однажды преданную святым... назидая себя в любви Божией, ожидая милости от Господа нашего Иисуса Христа для вечной жизни». (Иуд. 3, 19-21).

«Всякий рожденный от Бога, побеждает мир, и сия есть победа, победившая мир, вера наша. Кто побеждает мир, как не тот, кто верует, что Иисус есть сын Божий... Мы знаем, что мы от Бога и что весь мир лежит во зле. Знаем также, что сын Божий пришел и дал нам свет и разум, да познаем Бога истинного и да будем в истинном сыне Его Иисусе Христе. Сей есть истинный Бог и жизнь вечная» (1-ое Иоанна V, 4,5 и 10-20). Аминь.

Председатель Архиерейского собора Русской Православной Церкви за границей

№ 15. Окружное Послание Собора Русских заграничных Архиереев православной русской пастве по поводу послания Заместителя Местоблюстителя Патриаршего Престола Митрополита Сергия [ 545 ]

<...> Главный упрек, какой посылает Митрополит Сергий заграничным иерархам и клиру, повторяя его неоднократно на протяжении своего обширного послания, направлен против увлечения их политикой, «заслонившей» якобы и «поглотившей» все церковное в их деятельности и вызвавшей к бытию якобы даже самую организацию нынешнего церковного управления заграницей. Желая настоящим обращением очистить служение духовных лиц за рубежом «от посторонней примеси» (т.е. политики) и тем «возвысить» его. Заместитель Местоблюстителя не замечает, как, в действительности, он толкает их на тот чисто политический путь, на который давно уже встал он сам. Об этом ясно говорит сама конечная цель послания, стремящегося во что бы то ни стало примирить русскую эмиграцию и особенно ее пастырей с Советской властью в России.

Сколько бы ни пытался автор послания прикрыть истинный смысл своего требования утонченным слововыражением <...>, его призыв в своем существе остается тем же, чем он был в 1927 году и может быть формулирован словами: кто с Советской властью, тот и с Русской Церковью; кто против первой, тот не может быть и со второй. Таким образом связь с Матерью-Церковью должна осуществляться для нас не иначе, как через приятие богоборческой власти, правящей ныне в России. Прежде чем протянуть руку общения Митрополиту Сергию, мы должны простереть ее большевикам и получить от них свидетельство нашей политической благонадежности, без чего Заместитель Местоблюстителя не может восстановить братского и канонического единения с нами <...>

Мы вполне отдаем себе отчет в чрезвычайных трудностях положения Митрополита Сергия, фактически возглавляющего ныне Русскую Церковь, и сознаем всю тяжесть лежащей на нем ответственности за судьбу последней. Никто не возьмет на себя поэтому смелости обвинять его за самую попытку войти в переговоры с Советской властью, чтобы создать легальное положение для Русской Церкви. Заместитель Местоблюстителя Патриаршего Престола не без основания говорит в своей вышеупомянутой декларации, что только «кабинетные мечтатели могут думать, что такое огромное общество, как наша Православная Церковь со всею организацией, может существовать в государстве спокойно, закрывшись от власти». Пока Церковь существует на земле, она остается тесно связанной с судьбами человеческого общества и не может быть представлена вне пространства и времени. <...>

<...> Советская власть не объявила открыто гонения на веру, но, отняв у Церкви не только все юридические права в государстве, но и почти все возможности для осуществления своей высокой миссии среди человеческого общества, наложив руку на ее святыни и целый ряд стеснительных ограничений на ее священнослужителей, — Советы поставили ее фактически на положение гонимой.

При таких обстоятельствах Заместитель Местоблюстителя Патриаршего Престола не только имел право, но даже был обязан выступить печальником за Церковь перед Советской властью, чтобы вывести ее из столь тягостного бесправного положения. Но он не соблюдал здесь должного достоинства последней; он связал ее таким союзом с безбожным государством, который лишил ее внутренней свободы и вместе отступил от правды, блюстителем которой должен быть Первоиерарх Русской Церкви. В своей декларации Митрополит Сергий, с одной стороны, оправдал Советскую власть во многих ее преступлениях против Церкви и религии вообще, а с другой, вопреки очевидной истине, обвинил многих из достойных русских святителей и пастырей, сделавшихся исповедниками за православную истину, во мнимых контрреволюционных стремлениях, и помрачил мученический ореол всей Русской Церкви, признанный уже всем христианским миром. Уже одними этими словами он связал совесть русских людей и отнял у них до известной степени силу внутреннего духовного сопротивления против всерастлевающего начала большевизма, которым насквозь проникнута Советская власть. Но Митрополит Сергий пошел в своей декларации гораздо дальше. Он объявил эту власть богоданной наравне со всякою другою законной властью и потребовал от всех духовных лиц, к какому бы чину они ни принадлежали, подчинения Советам не только «за страх, но и за совесть», т.е. по внутреннему христианскому убеждению. Известно, что такого именно полного подчинения требуют себе большевики. Они не довольствуются внешним только и формальным исполнением гражданских обязанностей, возложенных государством на своих подданных, — они домогаются от всех внутреннего убежденного приятия революции, духовного слияния с нею. Митрополит Сергий и пошел навстречу такому желанию Советов, попытавшись положить руку на самое святое святых человека — его совесть и подчинить ее своему контролю. Свое незаконное требование он не задумался распространить даже на епископов и клириков и других русских людей, находящихся за границей и не связанных подданством в отношении Советской власти. <...>

<...> Ни в Слове Божием, ни в прошлой истории Церкви мы не можем найти основания для того, чтобы почитать Советскую власть законною и повиноваться ей «за совесть». <...>

Надо поистине пожалеть об ослеплении Митрополита Сергия, который по-видимому так уверовал в непоколебимость Советской власти и потому хотел бы, чтобы все бросали фимиам на алтарь большевизма. <...> Неужели Заместитель Местоблюстителя Патриаршего Престола, который никогда не был чужд известной дальновидности, не замечает «знамений времени» и не видит, что Советская власть доживает несомненно последние дни, будучи обречена на неминуемую гибель, и хочет, чтобы народный гнев, который ополчится тогда на всех ее сторонников и защитников, пал своею тяжестью и на Церковь за то, что она — высшая носительница правды, блюстительница веры и проповедница любви — оказалась в союзе с большевиками в то время, когда они проливали моря невинной русской крови и запятнали себя другими несмываемыми преступлениями перед Богом и людьми?

Мы не можем, конечно, помешать ему идти избранным им путем, но сами не пойдем за ним. Мы знаем только одну правду, вечную правду Христову; если теперь хотят ее подменить какою-то другою, человеческою правдою, то мы готовы воскликнуть вместе с Исааком Сириянином: «да погибнет такая правда!» «Только молчите, — говорит нам Митрополит Сергий, — и не обличайте Советскую власть, ибо это есть акт политический».

«Молчи, только одно тебе говорю, молчи», — гневно говорил некогда Грозный Царь Святителю Филиппу, считая его правдивые обличительные слова вмешательством в свое государево дело, но это не остановило дерзновения великого Святителя, продолжавшего осуждать его жестокость и защищать попранную им правду. Не можем последовать призыву Митрополита Сергия и мы, зарубежные епископы. В те дни, когда Христос, почтивший нас святительским достоинством и призвавший нас быть его верными и истинными свидетелями, борется с антихристом, мы не только не можем быть на стороне Его противника, но даже просто оставаться нейтральными в этой борьбе, ибо здесь «молчанием предается Бог», по слову св. Григория Богослова. Если мы умолкнем перед лицом большевиков, то тогда подлинно возопиют самые камни. Мы были и остаемся поэтому непримиримыми в отношении слуг диавола и не сложим поднятого против них оружия, которое одно прилично нам, до тех пор, пока не падет в России «престол сатаны» и она не воскреснет к новой жизни. Мы не боимся громко сказать об этом вслух всему миру, принимая на себя полную ответственность за свои слова. Для нас нет никакого сомнения в том, что Советская власть разобьется о ту несокрушимую твердыню, на которую она направляет ныне свои главные удары. Веруем и исповедуем, что Церковь Христова непобедима, ибо непреложно обетование ее Божественного Основателя: «созижду Церковь Мою и врата адова не одолеют ей» (Мф. 16,18). Аминь.

№ 16. Из некролога А.Л. Казем-Бека Митрополиту Антонию [ 548 ]

II ВСЕЗАРУБЕЖНЫЙ СОБОР РУССКОЙ ПРАВОСЛАВНОЙ ЦЕРКВИ ЗА ГРАНИЦЕЙ [ 550 ]

№ 17. Доклад Б.Р. Гершельмана «Современные общественные течения и их нравственное значение» [ 551 ]

Ни одно общественное движение нельзя правильно оценить, ни исследовавши его истоков и тех внешних обстоятельств, а еще больше нравственных идей, под влиянием которых оно возникло. Поэтому, прежде чем говорить о современных общественных течениях в Русском Зарубежье, необходимо еще и еще раз бросить взгляд на ту страшную, не только внешнюю, но и глубокую духовную катастрофу, которая поразила наше Отечество и обусловила собою само явление русского зарубежного рассеяния.

<...> Утверждение и защита правды Божией в общественной жизни, и у себя в доме, среди многочисленных ее народностей, и во всем мире, было на протяжении всей ее истории, вплоть до революции, ясно видимым Богом данным назначением России. <...>

Однако, с течением времени, образованное русское общество под влиянием западных рационалистических и материалистических учений, утратило понимание этой исторической миссии своего отечества и, как последствие этого, перестало понимать и ценить и свой христианнейший государственный уклад. Оно приняло доктрину «демократизма». Демократическая доктрина, признавая мерилом всех вещей не правду Божию, а человека, как он есть, т.е. находящегося во власти греха и страстей, видит задачу всякого государства не в том, чтобы направлять народ к служению некой высшей цели, а в том, чтобы исполнять желания народа. (Но так как желания разных частей народа часто противоречивы, то на практике демократическое государство руководствуется желаниями большинства). При этом демократическая доктрина верит, что общность известных эгоистических желаний большого количества людей ведет к тому же результату, что и альтруистическое стремление к общему благу, т.е. большое количество эгоизмов искусственно превращается в альтруизм. Это основное положение демократической доктрины: желания народа — высший закон, твердо усвоило себе русское образованное общество последних десятилетий перед революцией.

Обществу, которое сотворило себе кумира из грешного человека с его грубыми страстями и желаниями и которое принесло в жертву этому кумиру все нравственные начала, разумеется, был чужд и непонятен государственный строй, зиждившийся на этих нравственных началах и их ставивший во главу угла своей деятельности. Этому обществу верховная власть, ограждаемая от злоупотреблений не внешними преградами, а чуткою христианскою совестью, казалась безграничным восточным деспотизмом, а его деятельность, направленная к исполнению исторического назначения России, а не к удовлетворению притязаний наиболее требовательных классов, — противоречившим народным интересам произволом. В таких условиях открытое столкновение между обществом и государством было неизбежно, и в этом столкновении русское либеральное общество, поддержанное внутри распропагандированными им худшими элементами народа, а извне западными демократиями и международными антихристианскими силами, победило. Вполне естественно, что, при продолжавшемся развращении народных масс, революция не остановилась на полпути, как об этом наивно мечтали ее зачинатели, а дошла до своего логического завершения в большевизме.

<...> В заграничном рассеянии русские люди, в первое время, продолжали надеяться на возможность возобновления вооруженной белой борьбы при содействии того или иного из иностранных государств, которые, казалось, начинали уже понимать всемирную опасность русской революции, начатой при почти единодушном их одобрении, а отчасти и прямой помощи. Этим настроением оправдалось то, что и в это время русские люди за рубежом заботились не о том, чтобы осознать причины великой русской катастрофы, свою вину в ней и пути возрождения национальной России, а о том, чтобы быть в постоянной боевой готовности; к тому же зависимость от помощи иностранных государств, которые, сочувствуя борьбе против большевиков, отнюдь не желали восстановления великой национальной России, принуждала русских людей скрывать свои национальные вожделения.

Но неосуществимость надежд на возобновление белой борьбы при содействии иностранцев обнаружилась очень скоро. Иностранные государства спешили одно за другим признать советскую власть и войти с нею в дружбу, и это закрывало всякую возможность не только совместного выступления русской белой армии с какой-либо иностранною, но даже переброски на территорию России хотя бы незначительных отрядов русских бойцов. Было ясно, что готовность к вооруженной борьбе <...> не может быть более единственным, ни даже главным назначением русских людей за рубежом.

И действительно. Промысл Божий видимо возлагал на этих русских людей иной подвиг служения родине, более исключительный и даже более ответственный, и для исполнения его им дан был достаточно продолжительный срок. Дело восстановления России заключает в себе две задачи: уничтожение насильнической власти интернационала и возвращение России на путь ее исторического призвания, на путь Святорусский. При сложившейся обстановке русские люди за рубежом лишены возможности принять участие в осуществлении первой из этих задач: ее приходится оставить населению под советской России, которое уже достаточно поняло подлинное существо угнетающего его режима и возненавидело его. Но зато другую задачу — уяснение и указание путей возвращения русской общественности и государственной жизни в исконно национальное русло, — задачу более решающую, чем первая, поскольку нельзя успешно бороться, не сознавая точно, за что и против чего борешься, — эту задачу могут и должны принять на себя именно русские люди за рубежом, ибо они пользуются необходимою для этого свободою, им доступны источники познания русской души народной и русской исторической традиции — и, прежде всего, самый основной из этих источников — Святая Православная Церковь <...> Исполняет ли и в какой мере русская эмиграция этот священнейший долг свой перед Богом и родиной?

К глубокому сожалению, приходится признать, что ответ на этот вопрос не может быть утешительным. <...>

Большинство русских общественных и политических организаций, возникших в первое время русского рассеяния, или вовсе не останавливаются на вопросе о коренной причине страшной русской катастрофы или объясняют последнюю крайне поверхностно, одними лишь внешними и более или менее случайными причинами, вернее, поводами: одни видят эти причины в ошибках старого правительства, другие — в измене отдельных высокопоставленных лиц, в преступной деятельности той или иной политической партии или исключительно в работе сыгравших несомненно громадную роль в русской революции международных антихристианских и антинациональных сил. Но все они далеки от сознания общей вины в революции всего русского общества, а следовательно, и их самих.

Это отсутствие внимания к первопричине русского народного несчастья или объяснение его одними лишь внешними причинами свидетельствуют о том, что организации и общественные группы, о которых идет речь, и после страшного урока революции не изменили, свойственного русской дореволюционной интеллигенции, рационалистического и материалистического миропонимания и не пришли к пониманию православному, которое есть вместе с тем и русское национальное <...>

Вполне понятно, что, не осознавая как следует первопричины русской катастрофы, организации и группы, о которых мы говорим, оказались неспособными ответить и на вопрос, к какой же России надо стремиться, какой облик, внутренний и внешний, должна иметь восстановленная и возрожденная Россия. Они обычно даже и не ставят этого вопроса, объясняя, что разрешать его — дело не наше, а «всего русского народа». Это ни что иное, как новое утверждение классического демократического принципа «желание народа — высший закон», принципа, с принятия которого русское дореволюционное общество начало свой путь от православной святорусской государственности к антинациональной революции. <...>

Нельзя отрицать того, что наш народ в настоящее время нравственно болен. Поработившая его сатанинская власть вот уже 20 лет делает все, чтобы болезнь эта разъедала его все больше и больше: ему не позволяют не только жить, но и думать по-христиански, ему неоткуда узнать, как жила православная Россия и какие вообще существуют формы общественной жизни кроме ненавистного ему коммунистического строя. Как же в таких условиях требовать, чтобы он сейчас же после своего освобождения из-под большевистского ига сам определил формы своей жизни. И не будет ли слепое исполнение его воли в этом случае равносильно тому, как если бы кто-либо, имея больного друга, из ложной любви к нему заявил: «я буду исполнять всякое его желание: потребует он лекарство, — я подам ему лекарство, потребует он яд — я подам ему яд». Русскому народу, когда он скинет с себя цепи рабства интернационалу, потребуются не исполнительные слуги, а мудрые советники, которые укажут ему пути праведной и счастливой жизни. У нас есть все возможности разработать и указать ему эти пути, и, не сделавши этого, мы не исполним самого святого долга своего перед Родиной.

Без определенного положительного идеала и без определенных задач в практической деятельности, русские зарубежные организации, возникшие в первое время нашего рассеяния, естественно оказались бесплодными. Часть их прекратила свое существование, отняв у людей, к ним примкнувших, последнюю веру и пафос служения Родине и бросив их в качестве безыдейных работников в чуждую жизнь, другие ограничили все свои заботы сохранением себя от распада. Во всяком случае ни одна из них не расширила своей деятельности и влияния и ни одна не привлекла представителей более молодого поколения. <...>

Общая черта более молодых зарубежных группировок — отрицательное отношение к старшим. Оно было вызвано как осуждением этих старших за допущение русской разрухи, так и — быть может — еще в большей степени их бездействием в эмиграции. В этих обвинениях, конечно, много верного, но, решительно отвернувшись от старшего поколения, более молодые группировки русской эмиграции лишили себя тем самым возможности пополнить свои познания о России общением с людьми, во всяком случае, опытными и ограничили свои познания поверхностными впечатлениями юношеского возраста, случайною историческою и социальною литературой по общему правилу далекою от понимания национальной России, и наконец — пожалуй, больше всего — безответственными газетными сообщениями и статьями.

Эти группировки не игнорируют вины русского общества в постигнувшей Россию катастрофе, но они возлагают эту вину всецело на старые поколения. Сами они не только не считают нужным в чем-либо каяться, но чувствуют себя судьями этих старых поколений. Такой подход, конечно, мало способствует усвоению ими русской национальной общественно-государственной концепции.

Убедившись из опыта старых эмигрантских политических организаций, что отказ от построения положительного государственного идеала влечет за собою омертвление организации, группировки, о которых мы говорим сейчас, указывают определенные основы общественно-государственной жизни восстановленной России.

Но более всего органическая связь идеологии рассматриваемых нами союзов с антинациональным демократизмом выявляется в принятии ими, в основе, революции как явления, оправданного русскою историею, при решительном осуждении ее эксцессов. Соответственно этому, и свою ближайшую цель эти группировки видят в «национальной революции», т.е. в направлении революции в национальное русло. Христианское сознание решительно отвергает революцию — не только те или иные вредные идеи ею провозглашаемые, а и самую революцию как таковую. <...> Всякая революция, даже бескровная, если бы такая могла произойти, извращает правильную оценку всех нравственных ценностей: все, что человечество по справедливости привыкло считать низким и бесчестным — измена данному слову, обман, неблагодарность, грубость и бессердечие к инакомыслящим — все это возводится революциею на степень доблести, и, наоборот, верность долгу, твердость убеждений, согласование своих поступков с велениями совести — объявляются пороками. <...> И прямо кощунственно называть именем революции борьбу за возрождение Православной Руси. Ни с религиозной, но с юридической точки зрения борьба против советской власти не может быть революциею, ибо революция есть восстание против законной власти. <...> Ясно, что власть, которая сама служит злу и в этом видит свою задачу, не может быть законною. С точки зрения юридической, подъяремное население России, не говоря уже о русской эмиграции, не имеет никакого долга подчинения советской власти, ибо оно никогда не целовало ей креста, а подчинилось и подчиняется ей как насилию.

Таковы те прискорбные заблуждения, в которые впадают более молодые политические группировки русской эмиграции вследствие оторварности своей от подлинно русского православного миросозерцания и неизжитого отравления антихристианским демократизмом. На практике и эти группировки замкнулись в себе и очень мало привлекают к себе еще более молодое поколение русской эмиграции, которое своими глазами почти или вовсе не видело России.

Из этого более молодого поколения, как и следовало ожидать, еще больший процент ушел — иногда, по-видимому, безвозвратно — в чужую жизнь. Но все же большинство их <...> продолжают ощущать себя русскими. Те из них, которые входят в какие-либо русские общественные организации, тяготеют или к политическим организациям ярко фашистского типа, или к таким, которые ограничивают свои задачи воспитанием русских людей в национальном духе, не решая конкретных задач современного момента. Разумеется, и к тем и к другим организациям принадлежит и много русских людей зрелого возраста, в некоторых из них даже превалируя. В таких новых настроениях русской эмиграции и эмигрантской молодежи есть и свои положительные и свои опасные, с точки зрения русского национального идеала, стороны. Положительною стороною следует признать много большую, чем у организаций до сих пор нами рассматривавшихся, устремленность к самовоспитанию и самоочищению, что выражается и вовне, в большом усердии к храму Божьему, в стремлении освятить благословением Церкви свой внутренний быт. Пожалуй, более резко, чем у организаций предыдущей категории, у них ставится на первый план долг, а не права, что соответствует и учению фашизма как такового. Они в большинстве — в этом отношении выгодно отличаясь от фашизма западноевропейского — менее претендуют на непогрешимость всех своих политических не только взглядов, но и методов, потому не так нетерпимы и, в частности, не отворачиваются так решительно от старшего поколения. Те из них, которые не считают нужным решать конкретные задачи современного момента, делают это не потому, чтобы они предоставляли решение этих вопросов большинству народа, а потому, что им кажется преждевременным ставить такие вопросы перед людьми, еще не закончившими своего национального самовоспитания, так как это могло бы их отвлечь от их главной задачи и, к тому же, вызвать между ними разделение, всегда возможное, когда люди не уговорились еще о главном.

Однако несомненно, что некоторые положения рассматриваемых организаций, — притом, организаций политических — фашистских, положения основные, — представляются опасными и соблазнительными при свете русского православного национального идеала. Правда, едва ли не всеми русскими фашистскими организациями, фашизм, как строй, в котором все решает исключительно вождь или глава партии, мыслится как строй переходный, за которым предвидится возврат к монархическому образу правления с сохранением принципа фашизма не в государственном устройстве, а в государственном управлении (главным образом, корпоративные системы). Тем не менее, и в таком виде программа фашистов противоречит русскому православному народному идеалу. Согласно этому идеалу, как уже указано выше, не может быть никаких самозарождающихся вождей. Источник всей Верховной власти на Святой Руси — власти Государя — Помазанника Божия, — Божья Воля, и источник всей прочей власти в государстве — этот Божий помазанник — Государь. <...> Это, конечно, не исключает возможности и целесообразности принятия многого из практической программы фашизма в отдельных отраслях государственного управления, что, несомненно, соответствует нуждам нашего времени. <...>

<...> Нужно раскрыть всю идею Святой Руси до конца и сделать из нее все практические выводы. Нужно с любовью и доверием подойти к каждой из рассмотренных выше общественных группировок, ибо все они по-своему искренне хотят служить России; нужно каждой из них указать, чего ей недостает, чтобы встать на подлинный святорусский путь.

А это может сделать только Церковь. У самих общественных организаций накопилось слишком много партийной нетерпимости, слишком много безосновательной подозрительности, чтобы они могли подойти друг к другу без предубеждения и объединиться. Их может объединить лишь высший, бесспорный и не могущий быть заподозренным в пристрастии, авторитет, который не будет их подчинять одну другой, а всех их, как любящая мать, исправив, что нужно, любовью и кротким увещанием, поведет к одной заветной и светлой цели — Православной Святой Руси, краше и полнее которой не было еще народно-государственной жизни на земле.

Для этого настоятельно необходимо, чтобы наша святая Зарубежная Русская Православная Церковь, в лице высшего своего органа — Архиерейского Собора, Св. Синода, Епархиальных Преосвященных и Настоятелей приходов, обратила свое попечительское внимание на русские зарубежные национальные организации и помогла им выйти на пути подлинно православных и подлинно русских миропонимания и общественно-государственного идеала.

С этой целью в виде первого шага, желательно, чтобы в каждую такую организацию, т.е. в руководящий центр ее, был назначен духовный руководитель — местный настоятель прихода или, в исключительных случаях, другой пастырь по назначению Епархиального Преосвященного. Конечно, это можно сделать только с согласия самой организации, но уже принятие или неприятие духовного руководителя ярко обнаружит истинный внутренний облик организации. Задачею духовного руководителя будет ознакомиться с идеологией и внутренним бытом организации, проверить степень соответствия их православному русскому миропониманию, выяснить, в чем заключаются уклонения от этого миропонимания, причины этих уклонений, и затем, мерами кроткого вразумления и увещевания, стараться, чтобы все заблуждения и неправильности были возможно скорее изжиты, и чтобы организация вышла и твердо пошла по спасительному святорусскому пути. Духовный руководитель и в дальнейшем продолжает свое духовное попечение об организации, наставляя ее, предупреждая от отхода от православного национального пути и указывая на ошибки.

Когда будут таким образом обследованы, отобраны и направлены на истинно Святорусский путь хотя бы несколько более или менее крупных общественных организаций, этим будет уже положено начало мощному Православному национальному Русскому движению, движению, имеющему целью осуществление на нашей земле идеала Святой Руси на исконных русских исторических началах. Наша Святая Церковь благословит это движение и привлечет к ответственной работе в нем людей, того достойных, которые обнаружатся обследованием организаций духовными руководителями. Так и будут осуществлены чаяния тех, кто говорит о желательности образования Церковно-народного центра.

Резолюция по докладу

1. Собор признает настоятельной необходимостью, чтобы наша Святая Русская Православная зарубежная Церковь, в лице Священного Синода, епархиальных Преосвященных и настоятелей приходов обратила свое внимание на русские зарубежные национальные организации и помогла им выйти на путь подлинно православных и подлинно русских миропонимания и общественно-государственного идеала.
2. С этой целью было бы желательно, чтобы руководящий центр каждой такой организации, которая на это согласится, был поручен духовному попечению особого духовного руководителя, местного настоятеля прихода или, в исключительных случаях, другого пастыря по назначению епархиального Преосвященного. Задачею духовного руководителя будет ознакомиться с идеологией и внутренним бытом организаций, проверить степень соответствия их православному русскому миропониманию, выяснить, в чем заключаются уклонения от этого миропонимания и их причины, и стараться, мерами кроткого вразумления и увещания, чтобы все заблуждения и неправильности были возможно скорее изжиты и чтобы организация вышла и твердо пошла по спасительному святорусскому пути.
3. Когда, в результате обследования духовными руководителями, выявятся русские общественные организации, готовые твердо встать на путь осуществления на нашей Родине идеала Святой Руси, а также люди, достойные идти по этому пути впереди других, тем самым наметится мощное объединенное православно-русское народное движение для восстановления России на ее исконных исторических началах. Святая Церковь благословит это движение, продолжая и при дальнейшем развитии свое благодатное духовное окормление его.

№ 18. Доклад Преосвященного Епископа Потсдамского Серафима «Оксфордская конференция для практического христианства и большевизм» [ 556 ]

Цель Оксфордской конференции заключалась, как было сказано в программе, в исследовании «жгучих вопросов, поставленных христианству в настоящее время». <...>

Мы прекрасно знающие из горького опыта русского народа, что такое большевизм, должны сожалеть, что вопрос о большевизме — по нашему убеждению — самый жгучий вопрос не был выделен в отдельную тему. С нашей точки зрения, инициаторы и организаторы конференции уже здесь обнаружили своеобразную слепоту и непонятное для нас игнорирование страшнейшего факта нашего времени. <...>

Но это еще не все и не самое худшее! Самое прискорбное то, что конференция иногда молчала о большевизме, когда можно и нужно было говорить о нем, и, кроме того, иногда искажала сущность большевизма, замазывала его отвратительную сторону, отталкивающие черты и свойства и пыталась найти в нем какие-то сходства и родства с евангельскими идеями и идеалами. <...>

Кроме секционных докладов, на конференции были заслушаны (но не обсуждены) доклады отдельных ораторов на разные темы. Так, напр<имер> Rev. William Paton прочел доклад на тему «Значение и задачи Церкви». Здесь он говорил о страданиях христиан в Германии и Маньчжурии, о преследованиях евреев, но о русских исповедниках и мучениках, о продолжающемся уже более 20-ти лет антирелигиозном терроре в СССР — ни слова.

Но в порыве скрытого пробольшевизма превзошел всех нью-йоркский профессор Niebuhr, который позволил себе утверждение: «Поскольку марксизм отстаивает значение универсальных ценностей, его нельзя поставить на одну линию с фашизмом, отрицающим всеобщие интересы во имя своей собственной сама себя оправдывающей жизненной силы <...>». Очевидно профессор Нибур не читал сочинения ни самого Маркса, ни его истолкователей Энгельса, Ленина и Сталина, иначе он должен был бы знать, что марксизм вообще не признает никаких универсальных ценностей и поэтому не может отстаивать их значение. <...>

Наконец, в послании Конференции ко всем христианским церквам содержится фраза: «В особенности обращались наши сердца в сочувствии и благодарности к христианским братьям в Германии. Их мужественное свидетельство о Христе есть для нас возбуждение к живой вере, и мы молим, чтобы Бог дал нам благодать, дабы и мы также ясно свидетельствовали о Господе» (стр. 4). И тут, в этом важном документе конференции, ни одного слова о свидетельстве и мученичестве русских христиан! Разве это молчание не наводит на самые грустные размышления. <...>

В том-то беда и роковое заблуждение большинства членов конференции, что они считали главным отрицательным явлением современности не большевизм, а фашизм, национализм, расизм, антисемитизм и так наз<ываемые> тоталитарные государства.

Поэтому острие конференции было направлено не против большевизма, несмотря на его беспримерную антирелигиозную борьбу, безмерные страдания всех верующих под ярмом советской диктатуры и открытый антирелигиозный поход компартий во всех странах, а против фашизма, национализма и национал-социализма, т.е. против движений, которые написали на своем знамени о непримиримой борьбе против большевизма и пока спасли западноевропейский христианский мир от русской Голгофы и гибели христианской культуры. <...>

Но это толерантное отношение к большевизму нужно было обосновать и оправдать. Это и случилось в тех местах докладов, где говорится о том, что в коммунизме содержатся якобы идеи и требования, справедливые с христианской точки зрения. Для этой цели придуманы все эти мнимые параллели и сходства между большевизмом и христианством, на которые указано в докладе. <...>

Что некоторые протестантские организации не отказываются работать в контакте с коммунистическими показал, например, последний международный юношеский конгресс в Женеве, на котором протестантские представители принимали участие наряду с делегатами из СССР. Председатель III секции г. Эспэ не допустил разоблачения большевиков, а этот Эспэ является председателем комиссии молодежи Экуменического Совета, которым он и был делегирован на конгресс. Другой пример: генеральным секретарем ИМКА состоит Стронг: он брат коммунистической пропагандистки Стронг и дал своей сестре возможность выступать в кругах христианских организаций в Женеве и в других городах.

<...> Мы к нашему искреннему прискорбию должны сказать: если в Оксфорде действительно собрались лучшие представители протестантизма и их суждения действительно разделяются большинством верующих тех церквей и религиозных организаций, от имени которых они выступали, тогда нам в борьбе с нашим главным врагом, с разорителями России и палачами русского народа, с ними не по дороге.

№ 19. Доклад Преосвященного Епископа Потсдамского Серафима «Католичество и большевизм» [ 560 ]

<...>

Но с другой стороны, также несомненно, во-первых, что Рим заговорил таким резким языком только с 1929-1930 года; до тех пор ватиканские дипломаты были далеко не так непримиримо антибольшевистски настроены, и, во-вторых, что эти антибольшевистские выступления папского Рима ослаблялись и ослабляются заявлениями и выступлениями выдающихся представителей католичества: эти выступления носят нередко характер проболыпевистской работы, если не всегда сознательной, то, по крайней мере, бессознательной. <...>

Настоящим мотивом всех попыток соглашений с сов<етской> властью была, конечно, надежда добиться от сов<етской> власти привилегированного положения для римско-католической церкви в России, свободы пропаганды среди некатолического населения и планомерного обращения его в католичество. <...>

Первый осязаемый результат был женевский договор от 10 мая 1922 г. о помощи голодающим в России. <...> Этот договор, или, точнее, акция, должна была способствовать окатоличеванию России, что признавала в свое время католическая печать, и о чем говорилось и на международном конгрессе католической акции в Люксембурге в начале августа месяца 1922 г.

С этой же целью была учреждена 20 апреля 1926 г. «Папская Комиссия по русским делам» подчинения «Конгрегации по делам восточной церкви» . Руководителем этой Комиссии был назначен иезуит д'Эрбиньи, дважды посетивший советскую Россию для изучения на месте возможности для римско-католической церкви и зондирования почвы в Москве. В 1930 г. эта «Комиссия» получила самостоятельность. В Риме приступили к подготовке надежного кадра русских католических священников, которые, по проекту, немедленно должны отправиться в Россию, когда удастся добиться свободы пропаганды для католической церкви. Был даже преднамечен план распределения их по районам. <...> Этот русский католический клир состоит из священников, не враждебно настроенных по отношению к сов<етской> власти <...>

Желание окатоличевания Российского народа склонило некоторых представителей католичества даже к тому, чтобы признать за большевиками некоторую заслугу. <...> Оказывается, что католики совершенно согласны с уничтожением Православной Церкви, даже приветствуют это вопиющее преступление, ибо они рассчитывают на то, что римско-католическая церковь займет ее место. <...> Вот, напр., что писал бенедиктинец д-р Хризостом Бауер в немецкой католической газете «Bayrisher Kurier» от 8 марта 1930 г.: «<...> не в этом ли <...> заключается религиозная миссия безрелигиозного большевизма, что он обрекает на исчезновение (часто несознательных и невинных) носителей схизматической мысли, делает, так сказать, «чистый стол» и этим дает возможность к духовному воссозиданию. Он та сила, которая хочет зла, но все же делает добро». В том же духе писал и другой руководящий орган католической печати, известный венский журнал «Schonere Zukunft» от 15 ноября 1931 г., где было сказано: «Большевизм создает возможность обращения в католичество неподвижной (starre) России». Красноречивая иллюстрация католического морального принципа «цель оправдывает средство».

Нередко мы слышим от руководящих представителей католичества прямо пробольшевистские суждения. Вот, напр<имер>, что писал иезуит патер Муккерман в главном органе бывшей немецкой католической партии «центрум» — «Germania» от 26 июля 1924 г.: «Большевизм есть часто непонятное и еще чаще неправильно руководимое, но в основе все же естественное юное движение новой человечности <...> Необходимо обращаться с ним дружественно <...>»

Большие надежды большевики возлагают на католическое юношество. <...> На международном юношеском конгрессе в Женеве, в начале сентября 1936 г., советский представитель Косарев говорил следующее: «Утверждают, что коммунисты и католики — враги. Но я заявляю, что мы не видим в них никаких врагов, что нет никаких оснований для обоюдного недоверия и еще меньше для взаимной вражды. Нас, коммунистическое юношество, соединяют с католическим юношеством общие интересы». <...>

Так называемый, политический католицизм играет значительную, иногда и решающую роль в государственной и общественной жизни даже в странах, где часть католического населения в меньшинстве, например в прежней Германии имперского и веймарского периодов. Но этот политический католицизм далеко не однородное явление, в нем можно различить два течения: одно течение строго консервативное, иногда с реакционным уклоном. Это течение — антилиберальное, антимасонское, антимарксистское и, конечно, антибольшевистское. Оно — враг всяких уступок духу времени и компромиссов с некатолическими направлениями политической жизни. Но есть и другое течение, более гибкое, приспособленческое. Представители этого течения уже примирились с либерализмом и демократизмом; они освоились с парламентаризмом, их не смущают партийные дрязги и интриги, они сотрудничают с разными общественными, например, профессиональными организациями и ищут в них опору, заключают соглашения и блоки с другими, некатолическими, партиями и организациями, участвуют в коалиционных правительствах, ведут нередко политическую двойную бухгалтерию. Вот это второе течение <...> политиканствующего католицизма попадает иногда в сети скрытого и явного пробольшевизма. <...>

В заключение я должен еще раз указать на то, что даже антибольшевистские выступления и Ватикана и католическо-политических и общественных деятелей носят не только конфессиональный характер, но вообще имеют своей целью обращение русского народа в католичество. <...> Эта борьба против большевизма <...> конфессионально-своекорыстна и поэтому теряет для нас значительную долю своей ценности. Большевики — наши враги, но, увы, официальный ватиканский католицизм — не наш бескорыстный друг. <...>

Поэтому русская православная эмиграция должна быть очень осторожна и разборчива в выборе своих союзников в антибольшевистской борьбе, ибо сомнительный друг иногда хуже и опаснее открытого врага.

№ 20. Из переписки Великого Князя Владимира Кирилловича и митрополита Анастасия [ 562 ]

Ваше Высокопреосвященство глубокоуважаемый Владыка.

Приняв на Себя все права и обязанности, перешедшие ко Мне в порядке наследия, Я обращаюсь к Вам как к Председателю Архиерейского Синода, с просьбой содействовать объединению вокруг Меня всех русских людей, ибо восстановление былого значения и положения св. Православной Церкви нераздельно связано с восстановлением монархии в России.

Зная, Владыка, Ваши убеждения и судя по настроениям членов Собора, имевшего место в сентябре этого года, Я твердо рассчитываю на просимое Мною содействие, столь необходимое для спасения нашей Родины.

Поручая Себя святым молитвам Вашего Высокопреосвященства, прошу Вас, Владыка, принять уверение в глубоком уважении.

Императорскому Высочеству Главе Российского Императорского Дома Великому Князю Владимиру Кирилловичу.

Ваше Императорское Высочество. Промыслу Божию угодно было возложить ныне на Вас обязанности Главы Российского Императорского Дома, перешедшие по праву первородства от Вашего в Бозе почившего Августейшего Родителя.

Повинуясь велению лежащего на Вас священного долга. Вы вступаете ныне на путь жертвенного служения Родине, призывая верных сынов соединиться вокруг Вас, чтобы помочь Вам в Вашем благородном патриотическом стремлении освободить Россию от страданий и унижений.

В сознании тяжести и ответственности предлежащего Вашему Императорскому Высочеству подвига. Вы по примеру Ваших благочестивых Предков обращаетесь прежде всего к благодатной помощи Святой Православной Церкви, прося ее «благословения и поддержки в предстоящем Вам трудном служении».

Церковь, бывшая по слову Вашего почившего Родителя «исконной Водительницей и Устроительницей судеб России», не может не приветствовать это благочестивое движение Вашего православного сердца и готова благословить всякое Ваше доброе начинание, направленное к восстановлению разрушенного ныне Русского Православного Царства, ею взращенного, укрепленного и освященного. Оно усердно молит Господа о том, чтобы Он вложил дух согласия и единения в сердца Русских людей, дабы они все без изъятия могли соединиться вокруг Вас и направить все наши национальные силы на борьбу с умирающим коммунизмом, поработившим нашу Родину. Ныне время благоприятное для того: ночь уже проходит, а день приближается. Большевизм изжил себя, а Русский народ, заплатив дань своеволию и коммунистическому соблазну, по милости Божией снова возвращается в дом Отчий к своим исконным, историческим заветам. Ценою беспримерных страданий, унижений и рабства он уразумел ныне яснее, чем прежде, все благодетельное значение водительства наследственной Царской власти, получающей свое помазание свыше, и снова вздыхает о тех блаженных временах, когда под могучим скипетром своего Православного Царя каждый свободно и счастливо жил под своим виноградником, как Израиль во дни Соломона. <...>

Ничто не может помешать возрожденной России взять для своего нового строительства лучшее из завоеваний современной культуры, дабы быть в этом отношении на уровне других народов, но в ней вся жизнь по завету нашей истории должна быть запечатлена духом Православной веры, благочестия и чистоты. Нет ничего опаснее, как если она под видом узаконенных временем народных обычаев и установлений захочет усвоить что-либо из печального наследства, оставленного растленным большевизмом: все, к чему прикоснулась его разлагающая безбожная рука, грозит снова заразить нас старою проказою. <...>

Связанный с последней трехсотлетней историей Русский народ не может не дорожить своим Императорским Домом и особенно Тем, Кто возглавляет его по порядку наследования. Чем тверже этот порядок, тем увереннее мы смотрим в будущее, ибо он обеспечивает скорейшее восстановление и утверждение Императорской власти на Руси.

Вашему Императорскому Высочеству указано быть ныне Носителем и Хранителем этого священного царственного первородства, дабы не погасла историческая свеча в сумраке наших смутных и скорбных дней. С нею Русские люди в рассеянии сущие чают при помощи Божьей войти в освобожденную Русскую землю, где эта свеча будет снова водружена на всероссийской свешнице, чтобы ярко светить не только всем и не в храмине суть, но и перед лицом всего мира.

В этом святом уповании мы призываем на Вас как на Главу Российского Императорского Дома благословение Божие и с глубоким почтением пребываем Вашего Императорского Высочества всепреданнейшим слугою и усердным богомольцем.

№ 21. Обращение представителей Русско-Американского Комитета к Президенту США Ф.Д. Рузвельту [ 563 ] ^{[ 564 ]}

Господину Президенту Американских Соединенных Штатов Франклину Делано Рузвельту, Белый Дом, Вашингтон

Господин Президент.

С возникновением военных действий между Германией и Советской Россией мировая история подошла к поворотному пункту, который, несомненно, окажется в высшей мере знаменательным для человечества в целом.

Германия вторглась в Советскую Россию, и в иных кругах высказывается мнение, что Америка без промедления должна прийти на помощь СССР.

Мы расцениваем события на Востоке через призму двойного критерия: мы усматриваем центр тяжести создавшегося положения не столько в военных операциях, хотя они и развиваются в гигантском масштабе, сколько в катаклизмическом столкновении двух коренных начал — христианского начала духовной терпимости и социально-политической свободы, с одной стороны, и антихристианского начала узкой нетерпимости и политического гнета — с другой. В этом историческом конфликте русский народ стоит перед трагической дилеммой: либо использовать нападение Германии на Сталина для своего освобождения от советского гнета, либо, подчинившись Сталину, навсегда отказаться от надежды стряхнуть с себя оковы коммунистического рабства. Если бы русский народ избрал вторую часть означенной дилеммы, Европа неизбежно сделалась бы коммунистической и Америка также пала бы жертвой Коминтерна.

Ныне, в первый раз со времени ноябрьской революции 1917 года, Россия имеет возможность вернуться в лоно великой семьи тех цивилизованных наций, которые исповедывают принципы социальной справедливости и политической свободы, которые верят в правительство национальное и народное, в правительство для народа и при посредстве народа.

Этот Комитет, представляющий лояльных американцев русского происхождения, с большою тревогою и глубоким прискорбием констатирует явно обозначающееся стремление отдельных чинов Администрации к оказанию помощи не России, не русским, а красной диктатуре в лице Сталина. Мы полагаем, что было бы фатальной ошибкой для Соединенных Штатов выступать на защиту советов по следующим основаниям:

Во-первых, современная Россия находится под властью гнусной клики международных заговорщиков, известной под именем Коминтерн, стремящейся путем разлагательной пропаганды или же насилием ниспровергнуть законные правительства во всем мире. До тех пор, пока Россия эксплуатируется в качестве огромного жандарма мировой революции, мир на земле не может и не будет восстановлен.

Во-вторых, недавние официальные расследования безошибочно доказали, что местные коммунисты, при финансовой поддержке Москвы, лихорадочно ведут в самых разнообразных направлениях подрывную работу против Соединенных Штатов: они развращают нашу молодежь; они сеют семена революционной пропаганды среди наших солдат и матросов; они всячески поощряют классовую ненависть; они организовывают забастовки и употребляют все усилия, чтобы высмеять те принципы, на основе которых построена наша свободная Страна.

В-третьих, среди бесчисленных преступлений против цивилизации, совершенных коммунистическими угнетателями, засевшими в Кремле, едва ли не самым гнусным является их бунт против религии, их варварское обращение со священнослужителями, их систематическое и безжалостное вытравливание каждого признака религиозной мысли. Фактически, за время своего существования, красная власть разрушила или закрыла до 50 000 русских православных храмов и физически истребила несколько десятков тысяч священников. Равным образом, мы просим помнить, что советская власть обошлась русскому народу до 50.000.000 жизней, в каковой итог входят умершие с голоду и от эпидемий во время великих голодух 1921-1922 и 1931-1932 гг., а также замученные позорным ГПУ.

Протянет ли Америка руку помощи иностранному правительству, которое стремится свергнуть наше собственное правительство? Дадим ли мы Коминтерну оружие, которое он употребит против нас же? Помогая красному Интернационалу, отвергнем ли мы те идеалы, за которые в прошлом американцы отдавали свои жизни и которые мы, под присягой, клялись защищать?

Более того, американская помощь Сталину и его приспешникам будет истолкована угнетенным и порабощенным русским народом, как большая несправедливость по отношению к нему самому.

Русские страстно ждут прихода благословенного часа своего освобождения. Для тех десятков миллионов крестьян, у которых были отняты земли и жилища и которые пулеметами были загнаны в колхозы; для тех рабочих масс, которые прикреплены к государственным заводам; для тех бесчисленных страдальцев, которых мучают в концентрационных лагерях; для всех этих обездоленных и голодных советских рабов коммунистическая власть является символом бездарности, подкупности и жестокости. Русские не будут добровольно сражаться за Сталина даже в том случае, если бы мы послали им наших лучших военных экспертов и отдали им лучшее американское вооружение. И каждый американский доллар, внесенный в казну Коминтерна, был бы расцениваем русскими в качестве попытки этой страны продлить агонию их горестного существования под красным игом.

В заключение, мы хотим отчетливо указать, что принципиально и безоговорочно мы противимся всякой попытке захвата русской территории. На этом основании русские национальные организации повсеместно протестовали против безобразного Брест-Литовского договора; на этом же основании они осудили версальский договор, в силу коего большие территориальные пространства были выкромсаны из истекавшего кровью тела России. На этом же основании мы решительно подняли бы наш голос против всякого покушения современной Германии на захват хотя бы одного квадратного дюйма русской государственной территории. Мы полагаем, однако, что задача охранения целости России является долгом самих русских, и, далее, что как только придет к власти компетентное русское национальное правительство, оно сумеет разрешить все территориальные проблемы без вмешательства какого-либо иностранного правительства.

От Русско-Американского Комитета:
Виталий, Архиепископ Восточно-Американский Джерзейситский
Б.В. Сергиевский
Б.Н. Бразоль