Работы этого раздела были написаны автором как современником событий, стремившимся повлиять на них в меру своих, пусть небольших, возможностей.

Статьи до 1991 г. имели целью предупредить об опасностях западной демократии, показать подлинный масштаб идейного выбора, перед которым стоят “прорабы перестройки”, и дать им конструктивный ориентир. Не всё в тех надеждах оказалось бесспорным, если смотреть с руин получившегося результата. Тем не менее три статьи того периода, открывающие этот раздел, кажутся уместными в данном сборнике, поскольку отражают и эволюцию автора: от оптимистических надежд на оздоровление России и мира в русле “социального христианства” эмигрантских философов — до осознания нашего времени как предапокалипсического.

Автор надеется, что эти статьи могут быть полезны и сегодня так называемым “просвещенным патриотам” (особенно христианско-демократического склада), готовым изжить те же иллюзии и осознать религиозный масштаб драмы мировой истории, главной ареной которой в XX в. стала Россия. К тому же молодые читатели, которые не помнят баталий “перестройки”, смогут лучше понять, почему рухнула сверхдержава СССР.

Статьи после Августа 1991 г. вскрывают механизм современного разрушения России и подводят нас вплотную к историософии нашего смутного времени. Ключевые аргументы кое-где повторяются, поскольку каждая статья писалась для самостоятельной публикации и в каждой было необходимо показать общий масштаб проблемы. Поэтому иногда сделаны сокращения повторов и общих мест, ставших теперь излишними.

Анализ трех путчей Ельцина (1991, 1993, 1996) дополнен новыми данными, важными и для символики нашей эпохи, и для будущего суда над преступниками если ему будет суждено состояться...

ЗАДАЧА ДЛЯ СТАЛКЕРА: “ПЕРЕСТРОЙКА”

I. О том, что происходит в Советском Союзе и называется “перестройкой”, можно писать по-разному.

Можно, например, взять точкой отсчета признаки правового государства и утверждать, что существенных перемен в СССР не произошло, и не произойдет, поскольку партия настаивает на реформах “в рамках социалистической системы”. Что происходит очередной обман народа и партия лишь хочет заставить людей лучше работать. Что ничего не изменится, пока существует однопартийная диктатура, ее монополия на средства информации и т.д. — можно добавить к перечню этих условий много других, столь же правильных, сколь и часто повторяемых.

Примерно такой ход мысли, возможно, присущ хотя бы части верховных реформаторов. В принципе он приемлем и для большей части народа, которому не так уж важно, называть ли более достойное человека общество все еще социализмом или как-то иначе — потомки разберутся. Не нужно быть лингвистом, чтобы согласиться с Шекспиром: “То, что зовем мы розой, и под другим названьем сохранило бы свой чудный запах”...

То есть в основе этой гипотезы лежит допущение, что — перед лицом государственной катастрофы — интересы и страны, и большинства ее новых правителей хотя бы в одном совпадают: осторожный безболезненный демонтаж тоталитарной системы лучше, чем быстрый обвал и хаос. Но в этом и основное слабое место всей концепции: насколько правители готовы поставить интересы страны выше интересов сохранения собственной власти?..

Тем не менее, этот возможный вариант стоит доработать хотя бы теоретически — даже если на практике все произойдет совсем иначе. Мне кажется важным не столько настаивать на правильности своего анализа происходящего, сколько донести до сведения верховных реформаторов возможность для них этого пути.

На этот раз сосредоточим внимание на следующем:

ОТ 1848 — К “1984”...

Какой скукой еще недавно веяло от идеологических статей в советской прессе! Сейчас же именно эти темы — а не сенсационно-поверхностные разоблачения очередных социальных язв — определяют достигнутую глубину “перестройки”. Именно в идеологических публикациях, в подтверждение гипотезы демонтажа, за прошедшие два года можно найти немало новых трактовок социализма. Достаточно перечислить качества социализма искомого, которые, стало быть, до сих пор в СССР отсутствуют “созидательный”, “нравственный”, “народный”, “с человеческим лицом”, который “надо наполнить всем богатством нашей культуры, философией, религией...”

Чтобы эти определения оценить по достоинству, следует обратиться к истокам понятия, полагая в основу изданный в 1848 г. “первый программный документ научного коммунизма” — “Манифест коммунистической партии”. (В предисловиях к английскому изданию 1888 г. и немецкому 1890 г. Маркс и Энгельс разъясняют, что лишь из политических соображений они не назвали его социалистическим манифестом: чтобы отмежеваться от ненастоящих социализмов, недостаточно радикальных).

Вот какой смысл вкладывали в понятие социализма основоположники (цитаты по брошюре “Госполитиздата”, 1951 г.):

И чтобы ни у кого не оставалось сомнений: “Коммунисты считают презренным делом скрывать свои взгляды и намерения. Они открыто заявляют, что их цели могут быть достигнуты лишь путем насильственного ниспровержения всего существующего общественного строя” (с. 71).

Как позже восторгался Ленин, в этом документе “с гениальной ясностью и яркостью обрисовано новое миросозерцание, последовательный материализм, охватывающий и область социальной жизни”, и дан метод практического осуществления: “теория классовой борьбы и всемирно-исторической роли пролетариата” (ПСС, т. 26, с 48)...

Надо ли доказывать, что ни один из пунктов этой “гениальной” программы не удался? Вот уже спорят и в советской прессе: осуществлен ли в СССР социализм или нет? Активист “перестройки” Ю.Н. Афанасьев считает, что нет. Редакция “Правды” (26.7.88) на той же странице утверждает, что несмотря ни на что — да: “Неужели Ю.Н. Афанасьев “забыл” о таких определяющих чертах нашего строя, как социалистическая система хозяйства, основанная на общественной собственности на средства производства, отсутствие класса эксплуататоров..?”

Наверное, не стоит спорить. Обе стороны правы. Социализм в СССР не осуществлен — ибо в теоретически замысленном виде неосуществим. Потому что эта утопия не учитывает сложность мира и человеческой природы. Человек не укладывается в ее упрощенные представления, и попытки ее реализации неизбежно требуют насилия. Отсюда логично оправдание коммунистами насилия уже не только против “класса-угнетателя”, но и против “несознательных масс”, которых следует вести к счастью вопреки их воле.

Но именно поэтому построенный в СССР социализм со всеми его жертвами осуществлен — как единственно возможный практический результат провозглашенных постулатов. То, что было с “гениальной ясностью” спроектировано в 1848-м, обнаружило столь же ясную логику превращения в “орвелловское” общество столетие спустя. Другого варианта воплощения эта теория не оставляет. Разве что подвергнуть ее постулаты ревизии, демонтажу. История практического осуществления социализма-коммунизма и представляет собой историю демонтажа его догм под натиском реальности.

К ИСТОРИИ ДЕМОНТАЖА “ЗАВИРАЛЬНЫХ ИДЕЙ”

В истории социализма не раз осознавалась утопичность его целей, что приводило к расколам и ревизиям. Крупнейшим, пожалуй, было бернштейнианство, уведшее за собой западную социал-демократию; в России — ленинский нэп, о котором теперь В. Селюнин пишет как о “стремительной эволюции” Ленина и немногих его соратников — от “завиральных идей” к трезвому восприятию реальности (“Новый мир”, 1988, № 5), а сотрудник ЦК КПСС А. Ципко считает, что “Владимир Ильич в конце жизни отказался от наивной веры в чистый социализм, чем сильно разочаровал большинство теоретиков партии” (“Наука и жизнь”, 1988, № 12).

Сталин реставрировал донэповское понимание социалистической экономики. Но и в его период большевики под натиском реальности были вынуждены отказаться от большинства пунктов “Манифеста”. Ценность семьи была молчаливо реабилитирована еще до революции; А. Коллонтай, пытавшаяся было развивать идею “общности жен”, успеха не имела, ибо обобществлять своих жен на практике мало кому захотелось. Так же втихую, “до окончательной победы социализма”, оправдали институт государства — когда сами распробовали вкус государственной власти. О национальных традициях вспомнили в 1940-е, когда потребовалось опереться на патриотизм в отражении внешнего врага.

И вот в 1980-е гг. — под угрозой экономического кризиса и потери статуса военной сверхдержавы — в СССР заговорили о реабилитации рыночных отношений и частной собственности: эта “причина всего социального зла” все больше признается необходимым элементом здоровой экономики, а причиной зла и кризиса объявлена “священная корова” социализма — центрально-директивная система управления...

Все это официально провозглашается как возврат к ленинскому нэпу. Однако, насколько тогда Ленин действительно отказался от “завиральных идей” и от “наивной веры в чистый социализм”, и насколько это был тактический прием, — идут споры даже в советской печати. Но оставим в стороне и этот спор: даже если Ленин перед смертью действительно что-то “осознал”, — вряд ли это теперь кому-либо важно, кроме партии, нуждающейся хотя бы в одном рукопожатием вожде.

Более важно другое: тезис о предсмертном “поумнении” Ленина есть признание “неумности” классической марксистской идеологии и свидетельство идущей ее радикальной ревизии. И, несомненно, ревизии даже большей, чем нэп, ибо опыт трагедии заставляет пересмотреть и мировоззренческие основы идеологии (см. дискуссию в “Вопросах философии” № 9, 1988), и ее отношение к религии (см. интервью антирелигиозного министра Харчева в “Огоньке”, 1988, № 50). По сравнению с этим вызревшим идеологическим измерением нэп 1920-х гг. выглядит действительно лишь сугубо экономическим тактическим ходом, и его упоминают сегодня, пожалуй, не как цель, а лишь для легитимации перестройки: как имевший место прецедент ревизии; как предначертанное (хоть и поздно, но “самим Лениным”) направление поисков “истинного социализма”.

Таким образом, от первоначальных социалистических догм, ради которых загублены десятки миллионов людей, на практике не осталось ничего. Что бы ни говорил сегодня генеральный секретарь: “Больше социализма!” и т.п. — его социализм далеко не тот, который себе представляли основоположники. Растеряв все свое “вечное идейное богатство”, социализм пронес сквозь свою историю лишь один стойкий признак, который основоположниками мыслился как временный: право на насилие. Это наследие социализма и представляет собой главное препятствие для его демонтажа.

ЛОВУШКИ В “ЗОНЕ”

На пути осуществления этой концепции есть и ряд объективных препятствий, коренящихся в раскладке политических сил советского общества — о многих из них я уже говорил в предыдущей статье (“Посев”, 1987, № 3) Сейчас рассмотрим внутренние противоречия гипотезы.

Ловушки в ней, как и положено в таинственной “зоне”, могут быть совершенно непредсказуемы. Их создают не только противники перестройки”, но сама реальность. В этом вообще уникальность явления тоталитаризма: он есть не что иное как борьба против реальности. Это игнорирование не только природы мира и человека, но и фактов, для остального мира очевидных. Поэтому проблеме взаимоотношений власти с реальностью в анализе тоталитаризма следует уделить особенное внимание.

Стремясь к победе над бытием, социализм был самоуверен лишь в начале (вера в неизбежную мировую революцию и т.п.). Дискуссия о возможности победы в одной стране уже была переходом к обороне. Социализм попытался утвердиться на ограниченной территории, сконцентрировав усилия на избранную “зону” бытия по принципу кумулятивного заряда. Стабильность такой “зоны” тем больше, чем больше удается искоренить в ней инородные влияния. Поэтому у власти возникает потребность в самоизоляции и в тотальном контроле над бытием: и на уровне общественной памяти о прошлом (переписывание истории) и на уровне человеческой души — чтобы нейтрализовать угрозу ее врожденной свободы. В этом же кроется причина инстинктивной агрессивности тоталитаризма к внешнему миру: инородное окружение уже одним своим существованием представляет собой онтологическую угрозу системе, построенной на лжи, и лишь поглотив его, можно окончательно искоренить исходящую от него опасность “подрыва строя”. Поэтому в любом тоталитаризме заложено стремление к перманентной экспансии: ему хочется объять весь мир до предела, любой неподвластный клочок пространства другие страны, необитаемый полюс, космические тела все подсознательно воспринимается как вызов всемогуществу Системы, и она стремится его освоить, промаркировать, застолбить.

Сегодняшние преемники большевиков, пожалуй, осознали, что чем в большем противоречии с реальностью находится система, тем она уязвимее и тем больше усилий должна затрачивать на поддержание своей жизнеспособности. Их задача — снизить эту уязвимость, приведя режим в большее соответствие с окружающим миром. И если такое желание действительно имеется, — его исполнение неизбежно будет начинаться по законам еще старого общественно политического пространства, искаженного силовым полем тоталитаризма.

Одно из главных таких искажений — феномен “двоемыслия”, столь блестяще проанализированный в конце 1940-х гг. независимо друг от друга в художественной форме Дж. Орвеллом (“1984”) и в научной Р. Редлихом (“Сталинщина как духовный феномен”). Двоемыслие всегда сопутствует тоталитаризму как оружие в борьбе против реальности — для внедрения в смысловые недра бытия через язык. Поэтому и переход от двоемыслия к нормальной онтологии слова (в рамках данной гипотезы) начинается с перемены цели двоемыслия и соответственно его знака с отрицательного на положительный.

Необходимость наполнения легитимирующей социалистической терминологии иным содержанием приводит к возникновению такого “сталкерского” приема, как феномен “положительного двоемыслия”, когда оно применяется уже не для укрепления тоталитаризма, а для маскировки его безболезненного преодоления. Мудрая фраза английского классика, что “лицемерие есть дань, которую порок платит добродетели”, сегодня в СССР может быть прочитана наоборот: это дань, которую пробуждающаяся добродетель платит еще господствующему пороку. В этом одно из интереснейших явлений периода “перестройки”, без учета которого анализ действий реформаторов невозможен. “Только в рамках социализма!” на этом языке означает не столько цель, сколько правила игры...

К тому же, поскольку демонтаж должен начинаться еще против инерции системы, кратчайшим расстоянием в таком пространстве будет не прямая линия (известно, что, меняя галсы, можно постепенно двигаться по морю и против ветра, тогда как иным способом, даже если изо всех сил дуть в паруса, цель ближе не станет).

Эта онтологическая особенность создает, однако, первую ловушку реформаторам: “нормальное” общество за пределами “зоны”, не знакомое с ее свойствами и “сталкерским” искусством передвижения, воспринимает социалистическую терминологию всерьез и не видит в ней отличия от прежнего двоемыслия. Таким образом реформаторы лишают себя доверия и помощи со стороны окружающего мира, в котором есть силы, способные эту помощь оказать в гораздо большем объеме и более продуманно: чтобы не укреплять старые общественные структуры, а поощрять самозарождающиеся новые...

Но и эту серьезнейшую тему на сей раз вынесем за рамки статьи. Что еще трагичнее — двоемыслие не пробуждает доверия к реформаторам в собственном народе, изверившемся в многочисленных прежних обещаниях. На пятом году “перестройки” магазинные полки более пусты, чем до нее. Разрыв между словом партии и доверием народа по-прежнему огромен, а без этого доверия реформы сверху обречены на провал...

Нельзя не видеть и другую опасность приема двоемыслия: использование слова “социализм” ради легитимации власти держит самих реформаторов в узде прежней идеологии. Слово все-таки оказывает огромное влияние на жизнь. Уже сегодня ситуация парадоксальная: на практике от идеологии ничего не осталось, в построение коммунизма никто не верит, но ее словесное астральное тело продолжает держать общество в своей власти...

К тому же, хотя на сознательном уровне идеология и преодолена, подсознательно она действительно может иметь “опору в массах”. И.Р. Шафаревич прав: социалистическая тяга к примитиву, хотя бы в виде уравнительной справедливости и зависти к успешному соседу, существует. Так что “освобожденный от коммунистического рабства” народ, в значительной своей части, может и не захотеть той свободы, которая усложняет ему жизнь. Желающих воспользоваться этими настроениями может оказаться много...

Перестройка может оказаться бесплодной не потому, что партийные консерваторы победят либералов, а потому, что у самих партийных либералов идеология не преодолевается, а лишь сворачивается в куколку, из которой, напитавшись энергией воспрянувшего от полусвободы народного тела, может вылупиться новая разновидность материалистического монстра.

У двоемыслия есть ловушка и более конкретная. Партия, привыкшая оперировать извращенными смыслами слов, мало задумывается о внутренней несовместимости провозглашенных ею понятий “гласности” и “демократии” с безгласными и недемократичными основами своей власти. Однако и эти новые слова тоже оказывают воздействие на жизнь. По мере раскрепощения общества эта несовместимость обостряется. В национальном вопросе — особенно (именно он и может стать причиной краха мирной “перестройки”).

С этой точки зрения на фоне “гласности” картина парадоксальна. Общество имеет над собой партию, которую никто не выбирал. Которая ответственна за невиданный в истории геноцид над собственным народом, пропорционально сравнимый с камбоджийским коммунизмом. И которая непонятно зачем обществу нужна.

Этот вопрос партия должна решить и сама для себя. До сих пор у нее была функция хотя и малопочетная, но ясная и оправданная в собственных глазах: держать, сосать и не пущать. Однако, чем большее число функций будет передано другим институциям, тем с большим удивлением общество вправе взирать на “свою” партию: зачем ему сей “Ум, Честь и Совесть нашей эпохи”? Может, товарищи, “ваша эпоха” уже прошла? Ведь если отдать “всю власть Советам” как избираемым органам самоуправления вплоть до парламента и правительству как компетентным специалистам, то в чем должна заключаться “руководящая и направляющая роль” партии?..

В любом случае, претендент на “руководящую роль” в обществе должен подкрепить свою претензию не “единственно верным учением”, а соответствующими качествами. Но КПСС присваивает себе статус элиты без доказательств, несмотря на огромную вину перед народом, которому по-прежнему оставляет статус “недоразвитых масс”. И если проблема легитимности власти компартии будет всегда оставаться щекотливой по нормам права, подвергаясь моральному давлению мира извне, то нежелание масс мириться со статусом “недоразвитости” будет обострять проблему изнутри.

Если партийные реформаторы не найдут способа разрешения этих противоречий, то в созревании их кроется неизбежный крах рассматриваемой концепции безболезненного демонтажа. В этой связи создание второй — непартийной, деидеологизированной — точки опоры власти по линии Советов было бы верным шагом, если последует перенесение на него центра тяжести власти, а затем и ампутация “партийной ноги”.

Этот вариант удобен для деидеологизации системы власти. Но он вряд ли решает проблему снятия с партийных деятелей личной моральной ответственности за причастность к геноцидной партии. Эту ответственность, помимо приобретения авторитета “сталкера”, может снять лишь покаяние.

С “НЕНУЛЕВОЙ НАДЕЖДОЙ”...

Допущение покаяния, наверное, звучит странно в статье на политическую тему. Действительно, не слишком ли увлекся автор?

Конечно, нельзя делать ставку на личность правителей: человек подвержен соблазнам, зло может в той или иной форме овладеть им и пересилить даже его добрые побуждения (если они есть). Успех перемен определяется состоянием всего общества. Однако доказательств невозможности пробуждения совести у наших “Савлов” — тоже нет. Часто их зло не первично, а коренится в элементарной необразованности и под влиянием опыта способно постепенно преодолеваться (интересны в этом отношении опубликованные в США мемуарные записи Хрущева). Хочется надеяться, что урок пережитой трагедии оказывает и на новое поколение правителей моральное воздействие от противного, совершая эпохальный поворот общества к “новому мышлению”, даже если за этим термином скрываются не поддавшиеся истреблению старые нравственные ценности. Может ли вообще у России быть иная надежда, чем нравственный поворот в ведущем слое общества?..

Роль общественности в наступившее время характеризуется заполнением открывшегося тематического пространства. Но сознание общества продолжает быстро раскрепощаться и помимо публикаций официальной прессы. Рано или поздно очерченный сверху объем заполнится и неизбежно наступит “перелив”, качественный скачок в новые пространственные сферы здравого смысла. Сможет ли КПСС вместить это развитие, от ее идеологии уже мало зависящее, в свои “правила игры” — или неизбежен конфликт и на этом срок действия рассматриваемой концепции заканчивается?

* * *

Итак, исторический демонтаж марксистской утопии в СССР несомненен. “Перестройка” — его наиболее важный этап, но и это не означает ее окончательного преодоления. И дело здесь, очевидно, не в том, “чего хочет Горбачев”, а в сложной взаимосвязи рассмотренных выше противоречивых факторов, необходимость отказа от идеологии — и проблема легитимации власти; экономическая неэффективность центрально-директивной системы — и обеспечиваемый ею контроль над обществом; необходимость введения новых степеней свободы общества — и возможность его выхода из-под контроля; приведение основ системы в онтологическое соответствие с реальностью — и невозможность предать гласности целый ряд тем и фактов, затрагивающих основы легитимности (взять, например, истинный облик Ленина или роль “немецких денег” в большевицом перевороте: как выглядит с точки зрения морали эта сделка с врагом, в условиях войны, направленная на поражение своего государства?..)

Во всей этой паутине разнонаправленных векторных сил находятся и власть, и общество в СССР. Сторонники и противники “перестройки” оказались в каждом социальном слое. И даже мощный вектор любого благонамеренного генсека в такой ситуации компенсируется множеством противоположных. Утвердить свое направление развития он сможет, лишь создав условия, при которых положительно направленные векторы будут складываться, а отрицательные гаситься всей логикой жизни общества. Этого верховным реформаторам добиться не удалось. Разумеется, все революции начинаются действиями активного меньшинства. Но их конечный успех определяется тем, находят ли они опору в обществе.

Однако пора перейти от тактико-политического уровня гипотезы к идейно-философскому, поискать идеологические пути ее осуществления.

II. ЛОЖЬ И ПРАВДА СОЦИАЛИЗМА

Итак, мы имеем дело с утопией, стоившей жизни сотням миллионов людей во всем мире.

Но куда записать ту жертвенную страсть социалистов, которая двигала ими сто лет назад, обрекая на опасности, тюрьмы и гибель — “ради счастья народа”?

Даже в солженицынском “Красном колесе” духовный мир большинства революционеров-фанатиков кажется несколько упрощенным. “Красное колесо” — ретроспективный анализ заключительной стадии духовной болезни, но не начальной. Солженицын, кажется, не ставил себе задачу концентрироваться на двойственности, греховности человеческой природы, которая делает возможной эту болезнь, — что было показано Достоевским.

Эта мысль о “лжи и правде социализма” — одна из основных в социально-политическом аспекте русской религиозной философии: в трудах Бердяева, Булгакова, Франка, Струве, Федотова, которые знали, о чем писали, ибо сами проделали путь “от марксизма к идеализму” и к Православию...

Именно так в том же XIX в. возникло течение “христианского социализма”, выступавшее как против социальной несправедливости капитализма, так и против атеистической крайности социалистов. Оно ставило себе цель преобразить мир не насилием, а любовью, солидарностью и созданием более справедливых законов. Пыталось, говоря словами отца Сергия Булгакова, отнять у Маркса и вернуть Христу несправедливо отнятое социальное призвание Церкви.

Правомерность термина “христианский социализм” обсудим ниже. Сейчас же обратим внимание на то, что для какой-то части общества — и прежде всего для Церкви — это течение могло бы стать сегодня “социалистической” формой антисоциалистической активности в русле идущего официального демонтажа системы...

Но проблема стоит серьезнее: что реформаторы должны противопоставить обанкротившейся идеологии не тактически, а стратегически? К какой цели должно идти развитие страны? И в этом отношении “христианский социализм” дает наиболее интересную пищу для размышлений. Ибо он вносит в проблематику поисков справедливого общества духовную координату, которой материалистическая социал-демократия не имеет, поскольку остается попыткой решения объемных задач в двухмерной плоскости. Без этой координаты явление социализма вообще не может быть осознано.

О “ЕРЕСИ УТОПИЗМА”

Основной порок социализма, как мы видели, заключается в противоречии между утопией и реальностью. “Уничтожить ночь для повышения урожаев” (А. Платонов) не удалось. Но и для христианского социализма основная проблема остается та же: греховность человека. Делать ставку на человеческий альтруизм, на “день без ночи” — неосуществимая утопия. Без учета определенного элемента эгоизма в обществе оно не сможет существовать. В этом суть рыночной экономики: основанная на неравенстве, не во всем справедливая и далекая от нравственного идеала, она создает, однако, столь большой “общественный пирог”, что даже часть его, достающаяся малоимущим слоям, обеспечивает им более достойное существование по сравнению с претендующей на справедливость, но неэффективной, экономикой социалистической.

Однако не предается ли при выборе рынка идеал справедливости? Не производится ли его подмена мещанским материальным благополучием?

Дилемма не столь проста. И не столь уж примитивен исходный мотив современных социалистов-идеалистов на Западе, ибо они предпочитают в этой дилемме духовную ценность материальной. Однако жестокой иронией и даже местью судьбы кажется то, что утопичное представление социалистов о природе мира приводит к его разрушению — вследствие чего и духовное лишается своего земного сосуда.

Размышляя над этим перерождением благих социалистических стремлений во зло, С. Франк дал емкое понятие “ереси утопизма”. Она возникает, когда скоропалительные рецепты “устранения ночи” не учитывают всей сложности противоборства добра и зла в мире, что превращает “благодетелей человечества” в инструменты действия злых сил. “Можно сказать, что никакие злодеи и преступники не натворили в мире столько зла, не пролили столько человеческой крови, как люди, хотевшие быть спасителями человечества” (спасителями земными, вне Церкви).

В своей книге “Свет во тьме” (1949), откуда взята приведенная цитата, Франк исходит из таинственных слов в Евангелии от Иоанна (1:5): “И свет во тьме светит, и тьма не объяла его”. Они допускают два толкования: оптимистическое — как торжество света над тьмою, но и пессимистическое — как непреодолеваемое сопротивление тьмы, ибо она не рассеивается полностью. Только в сочетании обоих смыслов выражается антиномическая суть природы земного мира. В этой двойственности его трагическая тайна и драматизм человеческого бытия в условиях постоянной борьбы между добром и злом.

Только “Бог есть свет, и нет в нем никакой тьмы” (1 Ин. 1:5). В нашем же земном мире свет и тьма сосуществуют неустранимо. Поэтому, говоря о нравственных задачах человека, следует проводить различие “между абсолютной Христовой правдой, превосходящей всякое земное устройство и доступной только сверхмирным глубинам человеческого духа, и ее всегда несовершенным земным воплощением — иначе говоря, между сущностным спасением мира и его ограждением от зла”. Говоря известными словами В. Соловьева, задача не в том, чтобы построить на земле рай, а в том, чтобы не допустить ада. Вера в достижение на земле абсолютного добра есть смешение разных уровней проблемы. Эта задача превосходит человеческие силы. Никакими законами, диктатурами и жертвами она не выполнима. Ставить ее себе есть “ересь утопизма”.

Типичной ересью утопизма родился рассматриваемый нами социализм. Он возник из потребности в справедливости, но замахнулся на построение “земного рая”. “Рай был истолкован как равенство. А равенство — как исключение “неразумной, стихийной” свободы; как насильственная нивелировка всех во всем. У практиков социализма, в отличие от теоретиков, уже не идея разрабатывается для человека, а человек приносится в жертву утопической идее. Так, “если верить воспоминаниям Троцкого, то именно “рослые сибирячки, которые выносили на станцию жареных кур и поросят, молоко в бутылках и горы печеного хлеба”, укрепили его в необходимости разрушить до основания старый мир”; Троцкий и “смерть от недоедания в годы военного коммунизма ставил намного выше в нравственном отношении, чем сытую жизнь миллионов рабочих и крестьян в период нэпа” (А. Ципко. “Наука и жизнь”, 1989, № 1).

Эта логика перерождения благих побуждений во зло подсознательно отражена и в коммунистическим гимне “Интернационал”. Поскольку реально существующий мир не хочет и не способен “уравниваться”, — он должен быть “разрушен до основанья, а затем...”. “Затем” не получается, поскольку старый мир сопротивляется, что вызывает еще большее ожесточение строителей “нового мира” Начинается “решительный бой”, который приносит все большие разрушения и жертвы среди народа, ведомого к “избавленью” — без Бога, “своею собственной рукой”...

“Так попытка осуществить “царство Божие” и “рай” на земле, в составе этого, неизбежно несовершенного мира, с роковою неизбежностью вырождается в фактическое господство в мире адских сил”, — писал С. Франк. — “Задача совершенствования мира... в утопизме сводится фактически к уничтожению мира”. В этом смысле понятен и вывод, сделанный Шафаревичем: социализм есть “стремление к самоуничтожению, инстинкт смерти человечества” (“Из-под глыб”. Париж, 1974).

“Последний и решительный бой”, растянувшийся в России на столетие, сегодня идет к концу. Руководство КПСС, кажется, осознало поражение утопии и всерьез занято поисками выхода из критического положения. А поражение заставляет многих обратиться к наиболее простой (вот где сказывается изолированность от мирового опыта...), лежащей под рукой, альтернативе. Сначала она звучала лишь в рецептах “радиоголосов”. Но вот уже и в советской прессе можно найти призывы перенять западную общественную модель, — то есть отдать предпочтение противоположной части рассматриваемой дилеммы.

Впервые откровенно это прозвучало в выступлении Л. Попковой “Где пышнее пироги” (“Новый мир” , 1987, № 5). Конечно, в голодной стране вопрос о пирогах превращается в проблему “быть или не быть” Однако, даже при осознании “ереси утопизма”, пышность пирогов вряд ли может быть достаточным критерием для определения целей и ценностей цивилизации. Речь же в “перестройке” — по большому счету — идет именно об этом. Если история дает России шанс начать с начала, следовало бы задуматься об общечеловеческих выводах из опыта обеих общественных систем. Ибо “самая простая альтернатива” может оказаться еще одной утопией.

О ЕРЕСИ ЭТИЧЕСКОГО РАВНОДУШИЯ

Опирающиеся на естество современные демократии располагают людей к духовной лени, материализации потребностей и жизненных ценностей. Рынок, обеспечивающий больший “общественный пирог”, управляет и культурой, воспринимает из нее лишь то, что имеет рыночную стоимость, занижает вкус по среднему стандарту, эксплуатирует низменные инстинкты. Так рынок, обеспечивающий материальное процветание, может отрицательно влиять на духовную атмосферу, и, если общество не противодействует этому рыночному опошлению, оно духовно вырождается. Как же этому противостоять?

Конечно, движение к добру и спасению может быть только свободным, иначе эти ценности лишаются своего смысла. Но, чтобы человек вообще их рассмотрел и оценил, он должен быть соответствующе подготовлен. При этом нужно учитывать, что в непрерывной битве между добром и злом восхождение вверх всегда гораздо труднее, чем скольжение вниз. Свобода — необходимое условие для духовного роста, но недостаточное, поскольку она этически нейтральна и может быть использована как в добро, так и во зло. Однако в современных западных демократиях возник культ свободы: под термином “плюрализм” он все больше получает значение этически узаконенного равнодушия к Истине, порою даже оправдываемого “с христианской точки зрения”...

До сих пор это равнодушие к абсолютным ценностям спасало западные демократии от чрезмерных внутренних трений. Оно не становилось опасным благодаря двум условиям: во-первых, в обществе сохранились христианские традиции; во-вторых, человечество было не столь могущественно, чтобы уничтожить себя. Но с каждым годом эти условия ухудшаются. Число индивидуумов, которым физически доступны действия с катастрофическими для мира последствиями, постоянно растет по мере научно-технического прогресса. Кроме того, уже не термоядерная война, но обычный эгоизм массы людей грозит цивилизации опасностью — взять хотя бы экологическую проблему. Перед человечеством стоит труднейшая задача соединения нравственности и свободы: воспитания у граждан творческого отношения к свободе и ответственного, добровольного отказа от злоупотребления ею.

Но как далеки от осознания этого западные демократические институции — прагматичные, часто ставящие цели лишь в пределах избирательного срока, делающие ставку на механически-правовые гарантии, неспособные, однако, предвидеть все случаи злоупотреблений, — и иррациональное зло легко обходит рационально воздвигаемые ему барьеры... Как тонка граница между цивилизацией и варварством в таком обществе — продемонстрировала недавняя авария электросети в Нью-Йорке, когда почтенные домохозяйки и клерки в галстуках превратились в толпу дикарей, громящую витрины магазинов с отключенной сигнализацией...

Указанные противоречия неразрешимы в той плоскости, в которой они возникли. Социализм в этом отношении методологически родствен фашизму. Кроме того, ложь буржуазного и ложь социалистического идеала, разные по размерам и последствиям, имеют и нечто общее. Вот как видел это Бердяев:

“Социализм — плоть от плоти и кровь от крови буржуазно-капиталистического общества... Он духовно остается в той же плоскости. Социализм буржуазен до самой своей глубины и никогда не поднимается над уровнем буржуазного чувства жизни и буржуазных идеалов жизни. Он хочет лишь равной для всех, всеобщей буржуазности, ...рационализированной и упорядоченной, излеченной от внутренней, подтачивающей ее болезни...” (“Философия неравенства”).

В этом еще одна причина, почему усилия социалистов по переделке мира — Сизифов труд. Как писал Герцен, отошедший в конце жизни от революционной веры: “Разрушь буржуазный мир: из развалин, из моря крови возникнет все тот же буржуазный мир” (“Письма к старому товарищу”). Так и Ленин в постоянном воспроизводстве “мелкобуржуазности” видел неистребимую “опасность для социальной революции” (ПСС, т. 39, с. 421-422).

Сейчас в СССР даже из океана пролитой крови вновь возрождается эта буржуазность, которую приветствует прагматичное либеральное западничество, равнодушное к набившим оскомину высшим истинам любого рода, и которую нравственно не приемлет почвенничество, стремящееся к поиску духовного идеала.

ОБОЗРЕВАЯ ОБА СКЛОНА...

Умом можно прекрасно понять наших прагматиков-западников. Привлекающее их взоры западное общество несоизмеримо достойнее человека не столько “пышными пирогами”, сколько ценностью свободы — по сравнению с тоталитаризмом. Но если взять иную точку отсчета, то нравственным и эстетическим чувством нельзя не быть на стороне идеалистов-почвенников, которые сегодня могли бы повторить слова К. Леонтьева:

“Не ужасно ли и не обидно ли было бы думать, что Моисей всходил на Синай, что эллины строили свои изящные Акрополи, римляне вели Пунические войны, что гениальный красавец Александр в пернатом каком-нибудь шлеме переходил Граник и бился под Арабеллами, что апостолы проповедовали, мученики страдали, поэты пели, живописцы писали и рыцари блистали на турнирах для того только, чтобы французский, немецкий или русский буржуа... благодушествовал бы “индивидуально” и “коллективно” на развалинах всего этого прошлого величия?.. Стыдно было бы за человечество, если бы этот подлый идеал всеобщей пользы, мелочного труда и позорной прозы восторжествовал бы навеки!” (Собр. соч., М., 19121914, т. V, с. 426).

Конечно, почвенники сильно рискуют здесь приблизиться к “ереси утопизма” в ином варианте, стремясь все население демократий побудить к служению высшим ценностям и забывая, что, наверное, все-таки уже хорошо, если общество дает эту возможность тем, кто их для себя открыл и хочет этого служения... Но встает вопрос: неужели российская катастрофа не дала никакого результата, кроме невиданных жертв? Неужели прогресс для России лишь в отступлении к сегодняшней западной модели, которая — “вершина человеческих возможностей”?

С этим согласиться трудно. Значение нашего чудовищного эксперимента для человечества можно видеть не только в том, что он воочию продемонстрировал “ересь утопизма”, вскрыл ее разрушительную суть. Но и в том, что в этой битве более, чем когда-либо, обнажились бездны и высоты человеческого духа, несоизмеримые с мещанским идеалом супермаркета и демократического эгоизма. Принять его было бы обессмысливанием наших жертв, исторической капитуляцией, предательством своего возможного предназначения к чему-то иному.

Способно ли российское общество, после своего мученического опыта, к катарсису общественному? Во всяком случае наша задача лежит в этом направлении, а не в усвоении гедонистических идеалов тех благополучных народов, которым пережить подобную экстремальную ситуацию не было дано. Российский опыт может оказаться полезным уроком и для них. Но для этого осознать свой опыт сначала должны мы сами.

Наиболее остро опыт тоталитаризма ощущается в России. Однако наиболее выпукло он осмыслен русскими философами, которые имели возможность окинуть его взором в рамках общечеловеческой судьбы. Один из них, Г. Федотов, выразил это в следующих словах:

“Русская эмиграция судьбой и страданием своим поставлена на головокружительную высоту. С той горы, к которой прибило наш ковчег, нам открылись грандиозные перспективы: воистину “все царства мира и слава их” вернее, их позор. В мировой борьбе капитализма и коммунизма мы одни можем видеть оба склона — в Европу и в Россию: действительность, как она есть, без румян и прикрас” (“Новый град”, 1932, № 2).

Можно сказать, что русские религиозные мыслители увидели на Западе “правду”, но и “ложь” демократии, хотя и не соизмеримую с ложью социализма. И отказались от капитуляции перед греховностью мира как “нормой” (ведь не признаем же мы за норму болезни); сочли, что в человеческих силах сужение сферы действия этой “нормы” — не только законодательно-запретительными мерами, но и нравственно-воспитательными.

Этого невозможно достигнуть без осмысления того, для чего человечеству вообще мир, порядок и благоденствие; в чем наше предназначение после удовлетворения материальных потребностей.

Для разрешения рассмотренных дилемм необходимо подняться на иной уровень обзора и той, и другой крайностей: отделить ложь от правды у каждого и соединить эти правды. Это будет уровень их синтеза, когда найденное решение будет духовным, но неутопичным; служебным, но не близоруко-прагматичным. При этом рассмотренные выше общественные ценности — социальная справедливость (этическая ценность); свобода (онтологически укорененный дар); экономическая эффективность (ценность прикладного значения) — связываются в треугольник со следующими отношениями:

• социальная справедливость не должна нарушать свободу и препятствовать экономической эффективности (то есть гасить в людях творческую энергию);
• свобода не должна вырождаться в вопиющее социальное неравенство и ограничивать экономическую эффективность с другого конца: эгоизмом предпринимателей, оценивающих успех не с точки зрения интересов общества, а лишь своих интересов;
• экономическая эффективность не должна подчинять себе высшие ценности справедливости и свободы, превращаясь в самодовлеющий экономизм. Это преувеличение экономического “базиса” свойственно не только марксизму (в котором уровень развития производительных сил определяет производственные отношения и всю “надстройку”) Экономический материализм присущ и капитализму, когда экономика превращается в почти не зависящее от воли людей чудище, питающееся их эгоизмом и поощряющее в них его постоянное самовоспроизводство, когда в жертву этому экономическому молоху приносятся все ценности цивилизации.

Очевидно, гармония земной жизни достигается в том случае, когда треугольник из плоской фигуры превращается в пирамиду с вершиной в виде абсолютных духовных ценностей, определяющих и направленность свободы, и критерии справедливости, и ставящих экономическую эффективность в подобающее ей служебное положение.

Каждая из сторон — Запад и Восток — имеет свои исходные позиции для движения к этому идеалу. И каждая может двигаться — если захочет. Захотеть — уже много. Мы должны захотеть.

Честно говоря, если учесть особенности русского характера (не слишком стремящегося к благополучию и к рациональной организации жизни), не особенно верится, что Россия когда-либо станет лидером экономического прогресса. Но, может быть, задача России в этом и не заключается. Как писал В. Соловьев, “такой народ... не призван работать над формами и элементами человеческого существования, а только сообщить живую душу, дать жизнь и цельность разорванному и омертвелому человечеству через соединение его с вечным божественным началом” (“Три силы”).

Может быть, такой народ способен приблизиться к идеалу негедонистического общества, когда “общественный пирог” будет не самоцелью, а необходимым средством для достойной человека жизни? И, может быть, начиная в каком-то смысле с нуля, нам будет даже проще ориентироваться на экологически чистую и социально уравновешенную рыночную экономику, которая служила бы человеку, а не порабощала бы его ставкой на непрерывный рост материального потребления?..

Как бы то ни было, опыт и коммунизма в России, и западных демократий показывает, что человечество подчинено социальному злу в меру своей природной греховности и что зло может проявляться по-своему в разных общественно-политических системах. Сопротивление злу и отвоевание территории у него возможно только путем внутреннего нравственного совершенствования, для чего и нужны абсолютные ориентиры, даваемые нам в откровении свыше и подтверждаемые нашей интуицией.

Этому и должны служить государственные структуры, в которых поощрялись бы лучшие стороны человеческой природы и не было бы явной пищи для развития худших. Конечно, нельзя забывать, что речь идет о постоянной земной битве между добром и злом, но она имеет смысл независимо от невозможности земной победы над “тьмой”. Эта борьба обладает духовной самоценностью как дело защиты мира от сил зла, как расширение границы действия в нем света и потеснения тьмы. Эту благородную цель и поставило себе то движение, которое поначалу имело название “христианский социализм”.

ОТ “ХРИСТИАНСКОГО СОЦИАЛИЗМА” — К СОЦИАЛЬНОМУ ХРИСТИАНСТВУ

Формулировка “христианский социализм” в этой статье, как уже сказано, рассматривается лишь в виде тактического русла (конечно, не для партии, а для части общественности) при легальном демонтаже социализма советского. В общем же она неудачна, хотя, нужно сказать, русские философы относились к этому термину по-разному. Попробуем определить их общий знаменатель.

Так, Бердяев писал: “Сходство христианства и социализма утверждают лишь те, которые остаются на поверхности и не проникают в глубину. В глубине же раскрывается полная противоположность и несовместимость христианства и социализма, религии хлеба небесного и хлеба земного. Существует “христианский социализм” и он представляет очень невинное явление, во многом даже заслуживающее сочувствия. Я сам готов признать себя “христианским социалистом”. Но “христианский социализм” по существу имеет слишком мало общего с социализмом, почти ничего. Он именуется так лишь по тактическим соображениям, он возник для борьбы против социализма... и проповедовал социальные реформы на христианской основе” (“Философия неравенства”).

С.Л. Франк был еще более категоричен: “Понятие “христианский социализм” — поскольку под социализмом разуметь не умонастроение, а некий общественный “строй”... — содержит опасное смешение понятий... С точки зрения христианской веры... предпочтение имеет тот общественный строй или порядок, который в максимальной мере благоприятен развитию и укреплению свободного братско-любовного общения между людьми. Сколь бы это ни казалось парадоксальным, но таким строем оказывается не “социализм”, а именно строй, основанный на хозяйственной свободе личности...”. Следует уяснить “принципиальное различие между социализмом... и социальными реформами. Социализм есть... замысел принудительного осуществления правды и братства между людьми; в качестве такового он прямо противоречит христианскому сознанию свободного братства во Христе. Идея же социальных реформ и социального законодательства состоит в том, что государство ограничивает хозяйственную свободу там, где она приводит к недопустимой эксплуатации слабых сильными” (“Путь”, 1939, № 60).

Г.П. Федотов, однако, хотя и признавал, что именно попытка реализации социалистических идеалов “повинна в гибели России”, поставил себе “дерзновенную цель”: “спасти правду социализма правдой духа и правдой социализма спасти мир” (“Свободные голоса”, СПб., 1918, № 1). Эту цель он пронес через всю жизнь и, например, в 1932 г. писал: “Социализм в XIX веке пережил три стадии: утопическую, революционную, реформистскую”. Ни одна из них, даже западноевропейская реформистская, не достигла благих целей своего замысла. “Но эта гибель доктринального социализма есть творческая гибель. Если социализм умирает, то сама жизнь социализируется...” Создается “общество совершенно нового типа, еще небывалого в истории мира, за которым можно оставить имя социалистического, при всей многозначности своей освященное традицией рабочего движения и пафосом нравственной идеи” (“Новый град”, 1932, № 3).

И о. Сергий Булгаков против слова “социализм” ничего не имел: “Достоевский говорил иногда: Православие есть наш русский социализм. Он хотел этим сказать, что в нем содержится вдохновение любви и социального равенства, которое отсутствует в безбожном социализме”. “В православном предании, в творениях вселенских учителей Церкви (свв. Василия Великого, Иоанна Златоуста и др.) мы имеем совершенно достаточное основание для положительного отношения к социализму, понимаемому в самом общем смысле как отрицание системы эксплуатации, спекуляции, корысти”.

“...русский коммунизм показал с достаточной очевидностью, каким безмерным бедствием он является, будучи осуществляем как жесточайшее насилие с попранием всех личных прав. Однако это именно потому, что душа его есть безбожие и воинствующее богоборчество. Поэтому для него и не существует тех религиозных границ, которые полагаются насилию признанием личной свободы... Однако возможен иной, так сказать, свободный или демократический социализм, и, думается нам, его не миновать истории. И для православия нет никаких причин ему противодействовать, напротив, он является исполнением заповеди любви в социальной жизни... Когда железные клещи безобразного коммунизма, удушающие всякую жизнь, наконец разожмутся, русское православие духовно использует те уроки, которые посланы ему Провидением в дни тяжелых испытаний, в области социального христианства” (“Православие”, Париж, 1965).

Именно это определение — “социальное христианство” — кажется, и есть искомый общий знаменатель в высказанных мнениях. Булгаков определяет его далее так:

“Речь идет о большем, даже неизмеримо большем, нежели “христианский социализм” в разных его видах, как он существует во всех странах. Речь идет о новом лике христианства общественного, о новом образе церковности и творчества церковного социального...” Отец Сергий находил для этого даже догматическое основание, исходя “из общей идеи Церкви... эта идея есть не что иное как идея боговоплощения. Христос принял человеческое естество во всей его полноте и во всем историческом объеме. Освящение и искупление, и конечное преображение относится не только к личному бытию, но и к человеческому роду, к социальному бытию, — о нем вопрошается и по нему судится человек на Страшном Суде. И христианская общественность несет эти новые заветы боговоплощения, которое раскрывается в силе своей во все времена человеческой истории разными своими сторонами, и в наше время хочет раскрыться в области социальной”.

Это время, о котором полвека назад мечтал о. Сергий Булгаков, кажется, наступает. И его трактовка “христианского социализма” может быть тактически полезна легальным реформаторам в СССР — для придания духовной координаты реформам. Конечно, после вскрывшихся чудовищных преступлений против народа советский социализм вряд ли вместит в себя положительное содержание. Но сейчас дело не в том, как правильно окрестить ожидаемого ребенка. Главное — не выплеснуть его, то есть проблему совершенствования социальной справедливости, вместе с водой антитоталитаризма.

История социализма в России “означает экспериментальную проверку и, в результате ее, самоупразднение социализма”, — предвидел Франк еще в 1924 г. (“Религиозно-исторический смысл русской революции”). Это самоупразднение социализма путем доказательства от обратного — основной аргумент и в рассматриваемой нами концепции демонтажа, в которой присутствует интуитивно ощущаемая убежденность в том, что эпоха социализма кончилась.

Конец этой эпохи, — писал Франк, — есть “крушение вавилонской башни, которая строилась человечеством в течение четырех веков. Путь, на который человечество вступило с эпохи ренессанса и реформации, пройден до последнего конца... Наступает или должна наступить эпоха подлинной зрелости человеческого духа, одинаково чуждой и суровой трансцендентной духовной дисциплине его детства в лице средневековья, и бунтарскому блужданию его юношеского периода. В зрелости идеалы и верования детства снова воскресают в нашей душе, но мы уже не наивно подчиняемся в их лице внешней духовной силе, воспитывающей нас, а истинно свободно воспринимаем их личным свободным духом...”.

* * *

Трудно сказать, какой облик приобретет понятие социализма в ходе официальных реформ. Но такие факты, как снятие запрета с религиозной литературы, публикации работ русских религиозных философов — свидетельствуют о небывалых, глубинно-мировоззренческих процессах, идущих за социалистическим фасадом “перестройки”. Так, в журнале “Вопросы философии” (№ 9, 1988) А.В. Гулыга называет исток подлинно русской философии: “Новый завет. Христианская идея свободной личности изначально стала русской идеей”. И он призывает: “Наше новое мышление может сегодня опереться на отечественную традицию. Нам нет резона создавать новые ценности, да и никакая философия не в состоянии их создать, она сможет их только выявить, отстаивать, распространять”.

Осознание обществом проблематики на этом уровне важнейший пласт необходимых перемен, по сравнению с которым лишь прикладное значение имеют реформы в экономической, юридической и даже политической областях, на что пока что только и обращают внимание советологи. Многие из них духовную суть идущего в стране процесса до сих пор не рассмотрели.

Эта глубина осознания проблематики “перестройки” уже присуща значительной части общества. Она отражается в литературе, журнальных статьях, мышлении и делах людей самых разных профессий и на самых разных уровнях по положению в системе власти. Независимо от того, реализуется ли рассмотренная в этой статье “сталкерская” концепция демонтажа, или России предстоит иной путь выхода из тоталитарной “зоны”, трудно себе представить, что это воистину выстраданное российским обществом новое мышление марксизм сможет заключить в орвелловские кавычки своей “новоречи”.

Тоталитаризм сейчас сам выдает, как в сказке о Кащее, онтологическую причину своей гибели: он не смог победить реальность, не смог переделать природу мира и человека. Но как насилие, дошедшее до мыслимого предела, тоталитаризм оказался непобедим насилием — ибо для этого оно должно было быть еще большим. Невозможность этого — как физическая, так и этическая сделала нереальным этот вариант, которому политически активная оппозиция режиму, начиная с эмигрантской мечты о “весеннем походе” и до последующей теории “подпольной армии освобождения”, отдала столько сил. В сущности, подобные целепостановки выполняли лишь роль сплочения политических организаций, пробуждая чувства жертвенности, служения и братства в их рядах. Основным же результатом их деятельности, вероятно, стало то, что политиками часто рассматривалось как побочное: создание и сохранение вечных ценностей. Тоталитаризм, странным образом, сделал их более действенными как раз на территории своей “зоны”, где столь рьяно пытался их искоренить. В сегодняшней России именно они становятся основным оружием против тоталитаризма, разбитое Кащеево яйцо которого не выносит дыхания вечности. Очевидно, ему суждено умереть естественной смертью, даже если агония будет беспокойной.

Остается повторить, что в этих условиях, в нашей разрушенной стране, христианский поиск национального согласия — единственная политическая позиция, которая есть одновременно и цель для будущего, и средство достижения этой цели.

“И те и другие любили свободу. И те и другие любили Россию, славянофилы как мать, западники как дитя...” (Н. Бердяев. “Русская идея”).

“Да, мы были противниками..., но очень странными: у нас была одна любовь, но не одинаковая. У них и у нас запало с ранних лет одно сильное... чувство, которое они принимали за воспоминание, а мы — за пророчество: чувство безграничной, обхватывающей все существование, любви к русскому народу, к русскому быту, к русскому складу ума. И мы, как Янус или как двуглавый орел, смотрели в разные стороны, в то время, как сердце билось одно” (А. Герцен. “К.С. Аксаков”).

В этих двух цитатах курсивом отражено то историософское противостояние внутри русской культуры, которое зародилось в XIX в. и в новой форме проявляется в наши дни. Глядя “в разные стороны”, западники и славянофилы (чья традиция соответствует в дальнейшем почвенникам) увидели судьбу России в двух разных исторических ракурсах, и на вопрос, — в чем российское призвание? — дали два разных ответа.

Западники сочли Россию “дитем” в сравнении с “передовой Европой”, которую они хотели “догонять”. Главной русской особенностью, по их мнению, была социально-правовая отсталость. В то же время первое поколение западников (Чаадаев, Герцен, Грановский) в 1830-е гг. не отрицало своеобразия России и ее особой миссии в истории. Даже “неистовый Виссарион” Белинский писал: “Каждый народ играет в великом семействе человеческого рода свою особую, назначенную ему Провидением, роль”; “только живя самобытной жизнью, каждый народ может принести долю в сокровищницу человечества” (“Литературные мечтания”). И даже антипатриотичность провоцирующих философических писем Чаадаева не помешала ему позже написать, что “придет день, когда мы станем умственным средоточием Европы” (1835 г, письмо Тургеневу) А в “Апологии сумасшедшего” (1837) Чаадаев утверждал: “Я полагаю, что мы пришли после других, для того, чтобы делать лучше их, чтобы не впадать в их ошибки, в их заблуждения и суеверия”. И еще: “...мы призваны решить большую часть проблем социального порядка, завершить большую часть идей, возникших в старых обществах, ответить на важнейшие вопросы, какие занимают человечество”.

Тогдашние западники еще не были оторваны от религии, для многих из них она была волнующим вопросом, правда, скорее личного, а не историософского порядка. В отходе от религиозного (православного) понимания истории и образовалась развилка, отделявшая их от славянофилов.

Западничество созревало как русский плод самоуверенного европейского Просвещения, упрощавшего сложность бытия до материального уровня, и их взгляд на российскую судьбу, как видно из цитат в начале статьи, исходил из развивавшегося тогда в Европе секулярного “пророчества” о прогрессе, в русле которого они и надеялись на ведущую роль “юной” России. Славянофилы же, предвидя разрушительность этого “прогресса”, искали понимание своеобразия российского пути не в секулярном европейском будущем, а в русском христианском прошлом. Пример этого различия: отношение к крестьянской общине, в которой западники видели готовую “социалистическую” форму (А. Герцен), а славянофилы — религиозно-нравственный “хор” (К. Аксаков).

Славянофилы верили в мировоззренческое отличие русского пути от рационального западного, ощущали Православие как определяющую координату российского жизненного уклада, призывали развивать свои дары, а не копировать чужие. Однако Европа отталкивала их взоры лишь в своем обмельчавшем виде, тогда как в ее глубине они видели “страну святых чудес” (А.С. Хомяков) и свой первый журнал назвали “Европеец”. То есть они не отрывали себя от западной христианской культуры, а лишь брали для ее оценки более крупный исторический масштаб, более требовательно относились к ней, острее видели ее недостатки и верили, что призвание России облагородить европейскую цивилизацию, преодолеть ее противоречия в высшем синтезе.

Резюмируя, можно сказать, что первоначально оба крыла — западническое и почвенническое — хотя и по-разному ощущали свою принадлежность к общеевропейскому процессу и оба были все же национальными. Они были творчески необходимы друг другу; русская культура XIX в. развивалась как бы в магнитном поле между этих двух полюсов, питаясь его энергией.

Эта энергия, однако, вышла из-под контроля в дальнейшей борьбе между этими двумя полюсами, несшими в себе действительно несовместимые духовные заряды. В разразившейся катастрофе соответственно духу времени победило “прогрессивное” западническое учение, доведенное в коммунизме до крайних, враждебных всей русской жизни выводов.

* * *

Устойчивый порок западников заключается в том самоуверенном нигилизме, который был подмечен за ними еще в XIX в. Н.Н. Страховым: “сперва отречение от своего, а потом и от чужого”. Можно уточнить в применении к сегодняшнему дню: непонимание и своего, и чужого. В сборнике “Вехи” (1909) С.Н. Булгаков в этой связи писал, что “на многоветвистом дереве западной цивилизации, своими корнями идущем глубоко в историю”, атеисты-западники “облюбовали только одну ветвь” в полной уверенности, что присваивают истинно европейскую цивилизацию. Не менее актуально эти слова звучат в наши дни. Ибо наши западники и сегодня ориентируются не на фундамент христианских ценностей в западной культуре, а на ее плоды — такие, как свобода и непреходящая ценность личности, забывая, что они выросли именно на этом фундаменте (человек достоин уважения как созданный “по образу и подобию Божию”, и лишь перед Богом все люди равны).

Еще печальнее, что наши западники неспособны отличить эту свободу от современного разложения той же культуры с такими ее плодами, как гедонистическое смешение высших и низших уровней человеческой природы (в этом смысл “сексуальной революции”), ориентация искусства на инстинкты и его рыночное опошление (массовая культура), “плюралистическое” оправдание греха...

Сегодня уже и Запад не тот, что был в начале XIX в., и западники не те. Интеллигенции начала века, которую критиковали “Вехи”, при всей ложности ее ценностей были свойственны нравственный максимализм, жертвенность; нынешние же западники открыто восхищаются тем самым западным мещанством и равнодушием к истине, которое (пусть в разной степени) отвергали оба фланга русской интеллигенции в XIX в.

Вспомним, что близкое знакомство с реальным Западом уже тогда приводило к разочарованию многие наши умы, поначалу преклонявшиеся перед ним, — это произошло, например, с Гоголем, Герценом, Одоевским, Фонвизиным, Страховым, Киреевским. П.В. Анненков писал в этой связи о Белинском: “С ним случилось то, что потом не раз повторялось с многими из наших самых рьяных западников, когда они делались туристами: они чувствовали себя как бы обманутыми Европой”. Многие могли бы сказать вместе с Герценом: “Начавши с крика радости при переезде через границу, я окончил моим духовным возвращением на родину”. Это же явление заметно и в русской части третьей эмиграции. Как верно подметил московский самиздатский автор В.В. Аксючиц: западничество, особенно современное, есть “специальная установка сознания на восприятие фикций европейской культуры”.

Эта установка приобретается тем легче, чем больше поводов для отталкивания от неблагополучия дома: “если у нас все так лживо и плохо, то в “противоположной” общественной системе все автоматически должно быть правдиво и хорошо”. Сегодня эта установка может оказаться для нашей обессиленной страны не только очередным самообманом, но и последним ударом, после которого мы прекратим свое национальное существование, превратившись в территорию для разгула космополитической энтропии, — именно она уже хлещет в прорубаемое заново окно в Европу. Ибо слишком сильно разрушен наш нравственный фундамент, который мог бы обезвредить новые для нас яды цивилизации.

Западнический либерализм имеет смысл лишь в утверждении свободы от тоталитарного насилия, то есть в отрицательном аспекте реформ. В этом смысле почвенники могли бы приветствовать западничество как союзника. Но вряд ли уже союз на отрицательной платформе кого-либо удовлетворит. В положительном же смысле, как писал С.Л. Франк о дореволюционной либеральной интеллигенции, — у нее нет конструктивных идей: “Слабость русского либерализма есть слабость всякого позитивизма и агностицизма перед лицом материализма...” Это “слабость осторожного, чуткого к жизненной сложности нигилизма перед нигилизмом прямолинейным... Организующую силу имеют лишь великие положительные идеи, ...зажигающие веру в свою самодовлеющую и первичную ценность. В русском же либерализме вера в ценность духовных начал нации, государства, права и свободы остается философски не уясненной и религиозно не вдохновленной. ...Вот почему, в борьбе с разрушающим нигилизмом социалистических партий, русский либерализм мог мечтать только логическими аргументами... переубедить своего противника, в котором он продолжал видеть скорее неразумного союзника” (в общей борьбе против православной монархии).

“Подобно социалистам, либералы… слишком веровали в легкую осуществимость механических, внешних реформ чисто отрицательного характера” и их деятельность обессиливалась отсутствием чутья к “духовным корням реальности, к внутренним силам добра и зла в общественной жизни” (1918, “Из глубины”). Именно в этом главная слабость и сегодняшнего западничества, лишенного национального самосознания. Нечувствие западниками нации как духовного явления имеет две разновидности: интернационализм и космополитизм. Оба явления нигилистические, только одно провозгласило объединение пролетариев, у которых “нет отечества”, другое объединяет столь же денационализированную “образованщину”.

Если что-то “религиозное” в этих словах и можно видеть, то лишь самообожествление человека (выделено нами курсивом), то есть “религию” гуманизма, против которой выступали авторы “Вех”. Не удивительно, что они сами не относили себя к разряду “интеллигенции”. В практическом жизненном строительстве такой “христианский” нигилизм тоже оказывается бесплодным. К нему тоже применима классическая характеристика западничества: люди, “объединяемые идейностью своих задач и беспочвенностью своих идей” (Г.П. Федотов. “Версты”, 1926, № 2).

* * *

При наличии столь скудного выбора им не остается ничего иного, как втискивать в “тоталитаризм” всю русскую историю, “тысячелетнюю рабу”, и следовать совету маркиза де Кюстина: “здесь все нужно разрушить и заново создать народ”. Родство западников с подобной советологией проявляется и в том, что причины тоталитаризма часто объясняются национальными особенностями русского народа при игнорировании особенностей марксистской идеологии.

В XIX в. Достоевский еще мог написать, что “все споры и разъединения наши произошли лишь от ошибок и отклонений ума, а не сердца, и вот в этом-то определении и заключается все существенное наших разъединений”. К началу XX в. сложилась ситуация, к которой применимы его дальнейшие слова: “Ошибки и недоумения ума исчезают скорее и бесследнее, чем ошибки сердца... Ошибки сердца есть вещь страшно важная: это есть уже зараженный дух иногда даже всей нации, несущий с собою весьма часто такую степень слепоты, которая не излечивается даже ни перед какими фактами, ...напротив, перерабатывающая эти факты на свой лад, ассимилирующая их с своим зараженным духом, при чем происходит даже так, что скорее умрет вся нация, сознательно, то есть даже поняв слепоту свою, но не желая уже излечиваться...” (Дневник писателя, январь 1877).

В сущности, реализовав в XX в. совет де Кюстина, западничество в России историософски изжило себя и западником сегодня можно быть, лишь слепо и бессердечно игнорируя причины и итоги этого эксперимента. Ведь современное космополитичное западничество — наследник не столько западников XIX в., сколько их выродившегося потомства: того революционного течения, с которым спорили “Вехи” и которое, победив, кроваво господствовало последние 70 лет нашей истории...

Тогда как почвенничество приняло на себя в России основной удар интернационального тоталитаризма. Не удивительно поэтому, что оно и сейчас еще в болевом шоке, — чем только и можно объяснить подозрительность, излишнюю категоричность в выявлении врагов России, неотмежевание от символов учения, которое ее же в свое время пыталось уничтожить.

Впрочем, неотмежевания такого рода — применяются ли они в тактических целях, или по инерции — встречаются у обеих сторон. Примеры тому из лагеря западников — выступление М. Шатрова против печатания А. Солженицына; статья Р. Медведева против “антисоциалиста” И. Шафаревича (“Московские новости” 1988, № 24); панегирик Т. Ивановой недавно изданному цитатнику “основоположников” с рекомендацией его школьникам и всем, “кто хотел бы окрепнуть духом в борьбе, найти аргументы в пользу коммунистической идеи” (“Книжное обозрение”, 1989, № 44).

Даже если у почвенников и в самом деле можно чаще встретить советские “родимые пятна”, то не оттого, что они им нравятся, а оттого, что в их шкале ценностей сегодня важнее борьба “за что”, а не “против чего”, которое и без того находится в отступлении. Почвенничество прорастает через отмирающие догмы, в действенность которых уже почти никто не верит. Оно преодолевает тоталитаризм утверждением подлинных национальных ценностей, и можно спорить лишь о границе допустимых компромиссов. Западники же до сих пор отвергают лишь политические следствия “русского тоталитаризма”, не анализируя его подлинных — духовных — причин в общеевропейском прошлом.

Соответственно и рецепты западников поверхностны. Главною ценностью они провозглашают свободу, — но без осознания, что она раскрепощает и лучшие, и худшие стороны человеческой природы. Причем скольжение вниз требует меньше усилий, чем подъем вверх. Западный мир это ясно демонстрирует. Либералистическая теория, что сумма эгоизмов автоматически обеспечивает здоровье общества, — все больше оказывается очередной утопией, которая приближается к саморазоблачительному концу. Капитуляция перед греховностью человека ведет к энтропии духа: в таком человечестве трагическое развитие запрограммировано. Логическое завершение этой тенденции — все тот же саморазрушительный Апокалипсис, репетиция которого состоялась в России на основе другого соблазна. Статья И. Шафаревича в “Новом мире” (1989, № 7) верно вскрывает общий корень этих двух “прогрессивных” утопий: материалистическое понимание прогресса.

* * *

Поэтому русская идея приобретает сегодня особенное значение как единственная защита российского корабля в открывающемся бурном мировом океане. Тогда как реализацию западнической утопии можно сравнить с открытием кингстонов: для надежд на эту “панацею” сегодня еще меньше шансов, чем их было в начале века.

И дело не только в отсутствии у России так называемых демократических традиций (они есть: вече, земские соборы, крестьянский сход, земское самоуправление, — но предусматривают единые духовные ценности, а не этический плюрализм; именно поэтому был неудачен опыт Думы, которая оказалась не на высоте стоявших перед Россией задач). Дело, видимо, и в другой структуре русского самосознания, которое делает невозможным копирование западных плюралистических моделей. Бердяев правильно писал, что “от прикосновения Запада в русской душе произошел настоящий переворот и переворот в совершенно ином направлении, чем путь западной цивилизации. Влияние Запада на Россию было совершенно парадоксально, оно не привило русской душе западные нормы” Наоборот, это влияние раскрыло в ней разрушительные силы: в отличие от Запада “в России просвещение и культура низвергали нормы, уничтожали перегородки, вскрывали революционную динамику” (“Истоки и смысл русского коммунизма”).

Воздействие “единственно верного учения” на сознание нашей интеллигенции Достоевский предвидел как нашествие духовных вирусов-“трихинов”: “страшную, неслыханную, невиданную моровую язву”, которой “мир осужден в жертву” и от которой многие должны погибнуть, а прочие зараженные — будут считать себя как никогда “умными и непоколебимыми в истине”. “Все были в тревоге и не понимали друг друга... не могли согласиться, что считать злом, что добром... Люди убивали друг друга в какой-то бессмысленной злобе...” (описание бреда Раскольникова).

Лишь в этом смысле верно, что революция в России объясняется “национальными особенностями русского народа”: в том, что его организм оказался наиболее беззащитен против вирусов. Но это не дает оснований ни Бердяеву объяснять ее “детерминированностью русской историей” (смешивая “цельность” и “тоталитарность” русского характера), ни кому-то выхватывать из очень небрежных формулировок бердяевской книги (цитированной выше и ныне популярной в России) доказательства того, что ответствен за катастрофу русский народ, очень хотевший ее и поэтому пошедший за большевиками (Б. Сарнов. “Литературная газета”, 29.3.1989). В столь радостном подхватывании этого соблазна Бердяева как национал-большевиками, так и космополитами-русофобами происходит взаимная аннигиляция их расхожих мифов. Во времена Бердяева не было коммунистических Китая, Кубы, Албании, Камбоджи, но те, кто его цитирует сегодня, должны все же задуматься, какая “национальная идея” детерминировала такие же режимы там..

Мне кажется, что эта душевная цельность, пусть в искаженном виде, сохранилась в русском народе несмотря на весь “генетический урон”, о котором пишет В Солоухин в работе “Читая Ленина”. Духовное поле народа определяется не “генами” какой-то его части, а национальной традицией, которая может быть уничтожена лишь вместе со всем народом. Поэтому и сегодняшнее его состояние — ожесточенность, рост преступности, нравственный упадок в широких слоях — не основание для окончательного пессимизма. Вспомним еще раз Достоевского:

“Чтоб судить о нравственной силе народа и о том, к чему он способен в будущем, надо брать в соображение не ту степень безобразия, до которого он временно и даже хотя бы и в большинстве своем может унизиться, а надо брать в соображение лишь ту высоту духа, на которую он может подняться, когда придет тому срок. Ибо безобразие есть несчастье временное, всегда почти зависящее от обстоятельств, предшествовавших и преходящих, от рабства, от векового гнета, от загрубелости, а дар великодушия есть дар вечный, стихийный дар, родившийся вместе с народом и тем более чтимый, если и в продолжение веков рабства, тяготы и нищеты он все-таки уцелеет неповрежденный, в сердце этого народа” (Дневник писателя, январь 1877 г.).

* * *

Таким образом, осознание масштабов “перестройки” не должно ограничиваться лишь рамками одной страны – СССР. Реформы следует рассматривать в мировом контексте. Во-первых, потому, что эксперимент, поставленный над Россией, берет свои истоки в идеях западноевропейской цивилизации и может быть надежно преодолен лишь с учетом ее опыта. Во-вторых, потому, что западное общество само переживает кризис и должно искать выхода из него в том же направлении, что и мы.

То есть необходимо осознать несовершенство природы человека и то, как в условиях свободы и несвободы проявляются его темные и светлые стороны.

И если при этом, подобно славянофилам, искать некий оптимальный синтез западничества и почвенничества, то он, конечно, гораздо ближе к почвеннической традиции это верно и для прошлого века, и особенно для нынешнего. Потому что синтез есть новая ступень познания целого, он возможен при осознании всего масштаба российской истории, а не одних лишь мутаций Нового времени. Мировоззрение почвенников, осмысляющее судьбу России в ее религиозно понимаемой, бытийственной целостности, именно потому проникнуто убежденностью в своей духовной правоте, поскольку ему доступно и понимание того, почему западники на бездуховном уровне субъективно полагают, что правы они.

В заключение следует сказать, что космополитом стать просто, тогда как национальное самосознание требует длительного созревания. После казенного злоупотребления патриотизмом не все открывают в нем для себя жизненно важную ценность — к таким людям следует проявлять терпение. Вдумчивых западников, как и в XIX в., вылечит от иллюзий и “ошибок ума” сам Запад: “не столько от споров и разъяснении логических, сколько неотразимою логикой событий живой, действительной жизни, которые весьма часто, сами в себе, заключают необходимый и правильный вывод” (Достоевский Ф. “Дневник писателя”, январь 1877 г.). Тем же, у кого непреодолимые препятствия и “ошибки сердца” исключают причастность к российской судьбе во всей ее исторической полноте, — разумнее согласиться на мирное сосуществование с русской культурой, осознав, что народ не может подлаживать к ним свою историю и судьбу.

В прошлом разговоры о русской идее выглядели как романтическая неудовлетворенность западным рационализмом и несовершенством человеческого бытия. В сегодняшнем мире, при небывалом нарастании греха, речь идет не об отстаивании русской особенности, а о единственном пути спасения мира...

Русские грешат не меньше других народов, писал Достоевский, но они воспринимают грех именно как грех, не ища ему оправдания. Так это или нет, но сегодня в этих словах можно видеть глубочайшее различие между прежним состоянием всего мира и сегодняшним. Сегодня размыто ощущение между добром и злом, утрачены сами критерии греха, что позволяет злу выступать под маской добра. Маска марксизма уже сброшена. Но на Западе силы зла избрали другую маску — и лицо стоящего за ней увидено далеко не всеми.

Прежде всего его не рассмотрели наши западники, которые судят о Западе именно по этой маске: высокий уровень жизни, личные свободы. “Прорабы перестройки” в сегодняшнем СССР стремятся вернуть Россию в “общечеловеческую семью” народов, не отдавая себе отчета в проблемах этой “семьи”. Свобода, демократия, рынок выдвигаются в виде некоей панацеи, которая автоматически оздоровит страну. Отсутствует понимание того, что все это действует лишь при правильном духовном наполнении, при ощущении абсолютных ценностей. Западные демократии существуют в историческом масштабе очень короткий срок, и сохранившийся на Западе христианский фундамент еще скрепляет их. Но что будет по мере дальнейшего разрушения этого фундамента?

Непонимание этого царит и на самом Западе: такова нашумевшая статья американца Ф. Фукуямы “Конец истории?” — о том, что в западном мире уже достигнуто окончательное общество, лучше которого ничего не возможно; общество, в котором идеологическое творчество заменяется экономическим расчетом, комбинацией хозяйственно-экономических мотивов. Сходные мысли рассмотрены в книге француза Ж. Бодрийяра “Америка”: Америка — это “рай”, ибо американцы осуществили “выход из истории и культуры”, у них “мир без прошлого и без будущего — только настоящее”; и “человечество неизбежно придет к американской модели”, но “добиться американского результата можно только путем отказа от старого культурного багажа, чтобы не сказать хлама”, ибо традиционная “культура связывает”, “Будущее принадлежит людям, забывшим о своем происхождении, ...тем, кто не отяготил себя старыми европейскими ценностями и идеалами” (цит. по радио “Свобода” 22.2.89)

Здесь верно подмечены черты американской цивилизации, бросающиеся в глаза европейцу, но истолкованы они в безрелигиозном духе: “Спасение не в Боге, не в государстве, а в идеальной форме практической организации жизни”. А что касается Истины: “верно лишь то, что работает” (радио “Свобода”)...

То есть, самодовольное непонимание России Западом коренится в разном отношении к целям цивилизации, и фраза “Спасение не в Боге...” — грозит обернуться иным “концом истории”: апокалипсисом. Зерно предоставленного самому себе человеческого эгоизма неизбежно даст такой плод; саморазрушение здесь запрограммировано думаю, в этом смысл слов апостола Павла: “...тайна беззакония уже в действии, только не совершится до тех пор, пока не будет взят от среды удерживающий теперь” (2 Фее. 2:7-8). На этом уровне русская идея есть стремление выполнить роль Удерживающего.

Характерное саморазоблачение западной утопии дает один из главных противников русской идеи — А. Янов. Он пишет, что отцы американской конституции “не верили, что добродетель способна когда-либо нейтрализовать порок, “вместо этого отцы конституции полагались на способность порока нейтрализовать порок”” (“Русская идея и 2000-й год”. Нью-Йорк, 1988). Вслушаемся в эти слова, это прямое указание на того, “кто” стоит за маской современной западной утопии.

Устойчивое общество нельзя построить на пороке. Ведь выбивать порок пороком, как клин клином, нельзя до бесконечности: когда-то треснет, расколется сам ствол жизни, в который забивают все более крупные клинья... А размер “клиньев” все растет, особенно в области науки, мнящей себя “по ту сторону добра и зла”. Радио “Свобода” (10.7.90) гордо сообщило о новом достижении американских ученых: бычкам вводятся человеческие гены, ускоряющие прибавку мяса... В этом можно видеть символ материального самопожирания человечества, забывшего, что “кроткие наследуют землю” (Мф. 5.5)...

Сама западная экономическая система постороена на принципе непрерывного роста, и ей требуются все более крупные “клинья”. А когда вся земля освоена, — новые рынки сбыта уже ищутся не на заморских территориях, а в духовном мире самого человека, в огромном континенте его инстинктов, где открываются и поощряются все новые виды потребностей и удовольствий.

Происходит энтропийный процесс смешения высших и низших уровней человеческого бытия... Это видно в понимании свободы: плюрализм из естественного уважения к свободе человека превратился на Западе в агрессивную войну против тех, кто не разделяет равнодушного отношения к Истине.

Эту агрессию можно видеть и в отношении к русской идее. Янов утверждает, что она “во сто крат опасней советских похождений в Африке”, и настойчиво рекомендует западным политикам: “Если за последнее полутысячелетие существовал момент, когда Западу была жизненно необходима точная, продуманная и мощная стратегия, способная повлиять на исторический выбор России, то этот момент наступил сейчас, в ядерный век, перед лицом ее развертывающегося на наших глазах национального кризиса”. Эта стратегия, похоже, проводится в жизнь...

Еще в прошлом веке эти агрессивно-плюралистические идеи, хоть и были в наступлении, но не господствовали над миром открыто. Они были вынуждены маскироваться. Сегодня эти идеи приобрели вид некоей вселенской миссии космополитической демократии (в духе Фукуямы), в распоряжении которой мощнейшие экономические и финансовые инструменты. В этих условиях отстаивание русской идеи может превратиться в еще один виток противостояния между Востоком и Западом. Причем задачу космополитических сил Запада облегчает и экономическая катастрофа социализма, и иллюзорные надежды многих людей в России на бескорыстную помощь “свободного мира”.

Однако мы не можем уклониться от этого противостояния: сегодня русская идея как идея христианской цивилизации приобретает всечеловеческий аспект не потому, что мы выдвигаем эту претензию, а потому, что спасение мира возможно лишь на этом пути... Ради этой цели стоит быть русским.

Август 1990 г.

В наши времена никакими материально-экономическими выгодами, ни в какой империи не удержать народы, созревшие для самостоятельности и стремящиеся к ней. Для обоснования единства нужны иные аргументы.

Но национальный вопрос по отношению к сегодняшней России все чаще ставится более радикально: смеем ли мы, русские, вообще желать той или иной формы общности с каким-либо другим народом? Нет ли уже в этом посягательства на его национальное самовыражение, высшей формой которого всегда должна быть полная государственная независимость?

Ответ, наиболее распространенный как в среде западных советологов, так и в правозащитном движении в СССР, категоричен: подобное стремление к государственной общности — реакционно и есть не что иное, как империализм. Пример такого подхода — “Заявление по украинскому вопросу” в журнале “Континент” № 12. Возможно, именно так проблема заостряется из-за ненормальности межнациональных отношений в СССР. Но такое положение не вечно. Ниже предлагается иная точка зрения с ориентиром на послетоталитарное будущее.

Это попытка объяснить стремление тех, кто хотел бы сохранить единство, прежде всего славянских народов нашей страны, не только из чувства “сидящих в одной лодке”, но и на основе духовной близости Попытка показать, что наши народы не просто “какие-то” друг для друга. Что возможность государственной независимости ценность не единственная и не высшая. Что в нашем единении есть тоже высокая цель. Ведь само добровольное объединение (а иное и немыслимо) возможно лишь при этом условии, оно должно обладать очевидной для всех ценностью — высшей, чем существование врозь.

Перечень исторических ударов по этому единству огромен: 1) татаро-монгольское нашествие в XIII в., которое было первопричиной расщепления единого древа Руси на три ветви; 2) “латинизация”, в результате которой западные области Руси были втянуты в чуждую русскому духу орбиту; 3) австро-германская политика поощрения сепаратизмов с целью расчленения России, набравшая обороты в период первой мировой войны; и, наконец, 4) большевизм.

Коммунистическая идеология нанесла огромный ущерб межнациональным взаимоотношениям в нашей стране. Первым ее результатом стала завлекающая раздача республиканских статусов и произвольно-великодушное проведение многих границ (все равно нациям скоро предстояло “отмереть”, а границы должна была поглотить мировая революция — вот когда были заложены мины будущих Карабахов...). Но поощрение окраинных национализмов, в частности “украинизация” в 1920-е гг., были для интернационалистической власти лишь временным средством искоренения главного врага: “русской буржуазной”, то есть национальной, культуры и православной традиции (это подчеркивал Ленин). Вскоре выявилась фиктивность провозглашенных республик, породив чувство обманутости. Наступил следующий этап: тоталитарная нивелировка страны на основе языка и обездуховленного тела самого большого народа-растворителя, лишенного своих традиций. Назревавшая война заставила сменить и терминологию: о главном контингенте пушечного мяса заговорили как о “великом старшем брате”... Все это породило ощущение “русификации” и отталкивание от нее.

Можно процитировать и призывы сепаратистского лидера В. Мороза к “насильственному крушению русской империи”, ибо она “даже после демократических преобразований будет висеть дамокловым мечом над всей Европой” (dpa, 25.6.79); “для нас, украинцев, русские пришельцы-азиаты” (“L'Express”, 11.8.1979)...

СЕМЬ “НЕПРАВД” СЕПАРАТИЗМА

Суть этих неправд в следующих утверждениях:

К этому следует добавить пятую, антирусскую неправду, о которой уже сказано выше: советизация выдается за “русификацию”, а большевистский террор — за “геноцид, проведенный русскими против украинского народа”. Идет спекуляция на общей трагедии, в которой “расстрелянное возрождение” (уничтожение украинской национальной интеллигенции, начавшееся в 1929 г.) было лишь очередным шагом по укреплению коммунистической власти — в то время, когда русской национально мыслящей интеллигенции уже не было: ее уничтожили, бросили в лагеря, изгнали сразу после революции.

Эти неправды — основное оружие, но и ахиллесова пята эмигрантского украинского сепаратизма.

Однако главный вопрос: насколько украинский народ действительно хочет отделиться. Его воли мы до сих пор не знаем. Даже основной юридический аргумент сепаратистов — провозглашение Центральной Радой независимости Украины в 1918 г. — при объективном рассмотрении может оказаться шестой неправдой, юридической.

Во-первых, об этом акте следует судить в ряду других решений той же украинской власти — Центральной Рады, созданной 4(17) марта 1917 г. после падения российской монархии. Почему-то этот украинский “парламент” не торопился с отделением от России. Так, в обращении “К украинскому народу” от 9(22) марта Центральная Рада призвала поддержать Временное правительство. Затем, 10(23) июня, она провозгласила лишь автономию Украины, а 3(16) июля решила перенести ее осуществление до созыва Всероссийского учредительного собрания. 7(20) ноября, после большевицкого переворота, Центральная Рада объявила о создании украинского государства — но опять-таки в составе России. И лишь 11(24) января 1918 г., сразу же после разгона большевиками Учредительного собрания и по совету Германии, Рада провозгласила независимость Украины.

Эта хронология отражает не столько национальные, сколько политические причины отделения: здесь видна реакция на незаконный захват власти большевиками, отталкивание от их террористической политики. (Идеологической же вражды к большевикам социалистическая Рада не питала.)

Конечно, у многих членов Центральной Рады было стремление к отделению от России, но они не могли его провозгласить без веских причин, считаясь с тем, что большинству населения Украины идеи сепаратизма были чужды. В этой связи уместно привести свидетельство из воспоминаний самого В.К. Винниченко об “острой антипатии народных масс к Центральной Раде”, выражавшейся “самими украинцами. С каким неуважением, злобою, с каким мстительным глумлением они говорили про Центральную Раду, про Генеральных секретарей, про их политику. А что было в этом действительно тяжелым и страшным — то, что они высмеивали и все украинское: язык, песню, школу, газету, украинскую книжку, ...это были не отдельные сценки, а всеобщее явление с одного края Украины до другого” (цит. по сборнику “Пути истории”. Нью-Йорк. 1979, т. II, с. 188-189). На единственных тогда свободных выборах на Украине (летом 1917 г., в городские самоуправления) сепаратисты потерпели позорнейшее поражение, не получив в главных городах ни одного мандата!

И немцы в те годы признавали, что финансируемые ими сепаратисты очень непопулярны на Украине. Поэтому германский канцлер Г. Михаэлис предостерегал (26.07.1917): “Мы должны быть очень осторожны, чтобы литература, с помощью которой мы хотим усилить процесс распада России, не достигла прямо противоположного результата... украинцы все еще отвергают идею полного отделения от России. Открытое вмешательство с нашей стороны в пользу независимого украинского государства, несомненно, может использоваться противником с целью разоблачения существующих националистических течений как созданных Германией”. Советник германского посольства в Москве Рицлер подтверждал (04.06.1918): “...любая идея независимости Украины сейчас выглядела бы фантазией, несмотря ни на что, живучесть единой русской души огромна”. И посол Мирбах незадолго до гибели писал (25.06.1918), что, в отличие от Прибалтики, “постоянное отделение Украины от остальной части России должно быть признано невозможным” (Germany and the Revolution in Russia, 1915-1918. Documents from the Archives of the German Foreign Ministry. London. 1958. P. 65, 66-67, 131, 139).

Заметим также, что после ухода немцев основной фронт противоборства на Украине проходил не между “украинцами” и “русскими”, а между “белыми” и “красными”. И Украина была завоевана большевиками не военной силой, а пропагандой — в опоре на своих украинских союзников; более всего противостояли большевикам на Украине русские офицеры

Однако не будем продолжать полемику. Ни факты злоупотребления украинским национализмом, ни ненависть сепаратистов к России не отменяют права украинцев на национальное самосознание — вплоть до отделения. Жаль, что при опровержении политических спекуляций сепаратистов, русские оппоненты часто упускали из виду эту национальную правду, забывая о мистической сущности и ценности каждой нации как соборной личности; забывали о том, что нации могут созревать и в наши дни; что, заявляя о себе сначала в культуре, они неизбежно требуют своего политического оформления.

Раньше дискуссия шла в основном вокруг вопроса, есть ли украинская нация или ее нет, и дальнейшие выводы вели либо к сепаратизму, либо к “единой неделимой”. Сегодня (оставляя в стороне вопрос, когда сформировалось украинское национальное самосознание) перечисленные выше проблемы концентрируются в одной: какова наиболее адекватная форма выражения современного национального самосознания украинцев?

Две противоположные тенденции в ответах теперь выглядят так: полное отделение от “угнетателей-москалей” или создание с ними федерации. Причем тенденция к отделению выдается сепаратистами за единственно национальную — в чем можно видеть седьмую и главную, национальную неправду сепаратизма

Очень важно подчеркнуть, что обе тенденции (сепаратистская и федералистская) существуют в самой украинской среде как два разных выражения национального самосознания. Эта двойственность берет начало с самого его возникновения, и в ней хорошо прослеживается такая особенность: сепаратизм был свойствен политически честолюбивой части интеллигенции, тогда как федерализм и даже чувство единства с Россией — простому народу. Тем более нет оснований считать национальной лишь сепаратистскую позицию.

В такой расколотости сознания, усугубляемой и в религиозном аспекте проблемой украинских католиков, трагическое наследие всей сложной истории этой славянской ветви. Под прессом тоталитаризма проблема была загнана внутрь, но с ростом свободы украинского общества она будет все больше выходить наружу. Ради интересов самой Украины и во избежание внутреннего раскола в ней, это наследие требует максимальной осторожности в его преодолении, в залечивании исторических ран.

Поэтому нужен следующий шаг: нахождение синтеза противоборствующих тенденций. Поиск же синтеза возможен лишь на уровне более высоком. Украинское национальное самосознание должно искать форму государственности, которая в максимальной степени обеспечила бы реализацию ценности независимости — до того предела, пока она не нарушает более высокой ценности, тоже необходимой народу, без которой он тоже потерпит национальный ущерб. (Таков общий принцип строения многонационального государства.) Этот предел устанавливается не снизу, так называемым “сознательным подчинением низших ценностей высшим”, а сверху: самой очевидностью высшей истины, ее доминированием над нижними ступенями в иерархической лестнице.

Природа высших ценностей такова, что их приятие может быть только свободным, иначе, при насильственном им подчинении, они перестают быть таковыми. При свободном же их приятии высшие ценности не могут умалить ценности более низкого порядка, наоборот: могут придать им большую полноту Не так ли и человек, реализуя свою неповторимую индивидуальность и свободу в служении высшим ценностям, обретает духовную полноту и смысл жизни?..

Цель данной статьи не в том, чтобы полемизировать с затронутыми выше неправдами. А в том, чтобы исходя из факта существования прочных многонациональных государств (даже без этнического родства: таковы разноязыкие швейцарцы, бельгийцы, канадцы), — определить, какие же ценности могут сблизить русскую, украинскую и белорусскую национальные правды в добровольное славянское братство?

“НАШЕ НАЦИОНАЛЬНОЕ СОЗНАНИЕ ДОЛЖНО БЫТЬ СЛОЖНЫМ”

Поскольку ниже будут цитаты из работ давних лет, сначала стоит затронуть связанную с ними проблему терминологии. Речь идет прежде всего о происшедшей замене названия “Малороссия” словом “Украина” и о сужении значения слов “русский” и “российский”.

Сегодня определение “русский” идентично почти вышедшему из употребления понятию “великоросс”. Но еще на рубеже XIX-XX вв. “русский” означало великороссов, малороссов и белорусов вместе взятых. В этом смысле его употребляли как представители русской интеллигенции (например, П.Б. Струве), так и украинской (П.А. Кулиш).

Это было естественно и для простого народа. Так, в целях противодействия польской и австро-венгерской ставке на “украинофильский” сепаратизм, даже в Галиции [находившейся с XIV в. под польским гнетом, а с конца XVIII в. под австрийским] возникла партия, провозгласившая в 1899 г. следующую программу:

“Русская народная партия в Галичине исповедует, на основании науки, действительности и глубокого убеждения, национальное и культурное единство всего Русского народа и потому признает своими плоды тысячелетнего национального и культурного труда, ...только на [этой] культурно-исторической почве лежат пути к развитию и возвышению Галичской Руси. Принимая во внимание принадлежность русского населения Галичины к малорусской ветви Русского народа, а также и местные условия, русская народная партия признает необходимым и целесообразным просвещать свой народ на его собственном галичско-русском наречии, не отказываясь, однако, от помощи, какую русскому народу в Австрии может принести и действительно приносят обще-русский язык и обще-русская литература, представляющие национальное и культурное выражение всего Русского народа” (Е. де Витте. “Путевые впечатления”. Киев. 1904, с. 192-193).

Следует также напомнить, что термин “малоросс” нисколько не дискриминирующий. Наиболее распространено объяснение, что эта традиция античного происхождения, пришедшая через Византию вместе с православием: “Малой Россией”, по аналогии с “малой Элладой”, греки называли центральное историческое ядро государства, в отличие от разросшихся территорий “Большой Эллады” или “Великой России” (подобное деление на “великую” и “малую” существовало и в Польше).

Во всяком случае, это стало самоназванием юго-западной Руси. Так, гетман Богдан Хмельницкий в августе 1653 г передавал через посла: “...иному неверному царю служити не хочем; только тебе, великому государю православному, бьем челом, чтоб твое царское величие не оставил нас. Король Польский со всей силою лятской идет на нас, погубити хотят веру православную, церкви святые, народ православный христианский из Малыя сия России” (Акты Южной и Западной России, т. XIII, с. 371. — Цит. по: “Обновленная Россия”, “Посев”, 1953). На Переяславской Раде Хмельницкий говорил: “едино мы тело церковное с православием Великой России”; “уже шесть лет беспрестанными моленьями нашими” просим царя принять нас, ибо враги хотят здесь “искоренить церковь Божию, дабы имя русское не помянулось в земле нашей” — “в нашей Малой России”.

Хмельницкий, правда, именовал себя “гетманом славного войска Запорожского и всее по обеим сторонам Днепра сущей Украины Малороссийской”. Но в то время слово “Украина” не имело этнического значения и означало лишь окраину, в данном случае польскую. С разными географическими прилагательными то же слово применялось к многим пограничным областям России, в том числе к далеким сибирским (“даурская украина”). В этническом значении слово “Украина” было введено в употребление лишь в XIX в.

Понятие же “Россия” (ныне сведенное к границам РСФСР) до революции означало всю империю, и слово “российский” включало в себя всю многонациональную полноту. Это терминологическое замечание приводится, однако, не для того, чтобы давать повод для дискуссии о правомерности того или иного определения. А чтобы была понятна излагаемая ниже традиционная позиция русской общественно-политической мысли по этому вопросу

Так, эмигрантский историк Г.П. Федотов еще в 1929 г. использует старые названия, определяя взаимоотношения между ними. И это дает нам первый, структурный, ориентир в поиске ценностей славянского единения. Сначала Федотов обращается к великороссам:

“Наше национальное сознание должно быть сложным, в соответствии со сложной проблемой новой России (примитив губителен). Это сознание должно быть одновременно великорусским, русским и российским.

...Для малороссов или украинцев, не потерявших сознание своей русскости, эта формула получит следующий вид: малорусское, русское, российское”. Так же многоярусно строится национальное сознание белорусов.

Это означает: “Пусть не для нас одних русский север станет страной святых чудес”, но и для юга России тоже. В свою очередь, Белоруссия и Украина должны восприниматься великоросским севером тоже как свои. Особенно это касается отношения к Украине: от решения этой проблемы “зависит самое бытие России”, считал Федотов. “Задача эта для нас формулируется так: не только удержать Украину в теле России, но вместить и украинскую культуру в культуру русскую”.

Он полагал в те годы, что молодая украинская нация еще не сформировалась окончательно “и ее судьбы еще не предопределены, ...но можно работать над тем, чтобы ее самосознание утверждало себя как особую форму русского самосознания. Южно-русское (малорусское) племя было первым создателем русского государства, заложило основы нашей национальной культуры и себя самого всегда именовало Русским (до конца XIX века). Его судьба во многом зависит от того, будем ли мы (т.е. великороссы) сознавать его близость или отталкиваться от него, как от чужого... Эта задача... прежде всего выпадает на долю южно-русских уроженцев, сохранивших верность России и любовь к Украине. Отдавая свои творческие силы Великороссии, мы должны уделить и Малой (древней матери нашей) России частицу сердца и понимания ее особого культурно-исторического пути. В борьбе с политическим самостийничеством, в обороне русской идеи и русского дела на Украине нельзя смешивать русское дело с великорусским и глушить ростки тоже русской (т.е. малорусской) культуры...” (“Будет ли существовать Россия?”. Цит. по: Собр. соч. Париж, т. I, 1988).

В то время становление национального самосознания украинцев, наверное, еще не было столь явным, как в наши дни. Сегодня слова Федотова можно было бы сформулировать с большим уважением к праву украинцев на самостоятельность, сохранив ту же мысль о ценности единения. Независимо от того, как называть эту славянскую общность, ее ценность вполне ощутима. И особенно теми многочисленными россиянами, которые (как и автор этих строк) соединяют в своем происхождении разные ветви единого русско-славянского древа.

Федотов писал и о следующей ступени задания: “расширить свое русское сознание... в сознание российское”, поскольку Россия в любом случае будет включать в себя не только славянские народы (не из одних славян состоит и РСФСР). Из уважения к ним сознание российскости должно быть шире славянского. Эта тема выходит за рамки данной статьи, хотя проблема не менее важная. В этой связи следует отметить, что в СССР все больше проявляет себя и великорусский изоляционизм как стремление сосредоточиться на своих проблемах, залечить свои раны В этом, видимо, сказывается своеобразный шок после чудовищного разрушения большевиками русской культуры (другой вид того же шока шовинизм и перекладывание вины исключительно на инородцев) Так что ценность российского единства и в русской среде, к сожалению, несколько поблекла или подвергается шовинистической опасности...

ОБЩИЙ НЕДЕЛИМЫЙ ФОНД

Думается все же, что единство всех трех ветвей, несмотря ни на что, сохранилось в достаточной мере, чтобы отличаться от взаимоотношений с другими республиками. Надежды связаны прежде всего с нашим общим неделимым фондом.

Общность происхождения. Навсегда останется общим для нас значение “Киева — матери городов русских”... В историческом масштабе русские, украинцы и белорусы сформировались сравнительно недавно, поэтому общие у нас и приобретения в единой имперской истории: при- черноморская Новороссия, Крым, Сибирь — которые как делить? А как решить (и надо ли?) проблему многих миллионов браков, которые назвать “смешанными” не поворачивается язык... Все это составляет как бы общность тела.

Общая культура — это общность души. В ней одинаково дороги нам свв. Кирилл и Мефодий, “Повесть временных лет”, “Слово о полку Игореве”, “Слово о законе и благодати” митрополита Илариона, “Слова” Кирилла Туровского, знакомые каждому с детства былины о подвигах Ильи Муромца... Украинские сепаратисты справедливо считают это достояние своим; их неправда лишь в том, что они провозглашают его только своим, предлагая русским забыть, “откуду есть пошла земля русская”. Столь же неделима и совместно созданная российская культура имперского периода, отказ от которой был бы обеднением для каждого из ее народовтворцов.

Из книги Н. Ульянова (с. 141-143) возьмем несколько примеров, как это ощущали сами малороссияне. Наиболее яркий неделимый пример — Гоголь: “Скажу вам, что я сам не знаю, какова у меня душа, хохлацкая или русская. Знаю только то, что никак бы не дал преимущества ни малороссиянину перед русским, ни русскому перед малороссиянином. Обе природы щедро одарены Богом и, как нарочно, каждая из них порознь заключает в себе то, чего нет в другой”.

Ректор Киевского университета М.А. Максимович в 1871 г. ощущал “московскую Русь как родную сестру нашей киевской Руси, как вторую половину одной и той же святой Владимировой Руси, чувствуя и сознавая, что как их бытие, так и уразумение их одной без другой, недостаточны, односторонни”. Собиратель малороссийских песен, проф. А.Л. Метелинский говорил, что они — “необходимая часть целого, законное достояние всего русского народа, ...изучение и разъяснение их есть начало его общего самопознания, источник его словесного богатства”.

Из указанной статьи Н. Лосского приведем еще имена малороссов, ставших неотъемлемой принадлежностью общероссийской культуры: “В области литературы — Капнист, Гнедич, переводчик Илиады, ...Короленко, Мордовцев; в области философии — профессора Т.Ф. Осиповский, С.С. Гогоцкий и особенно Юркевич, приглашенный из Киевского университета в Московский; в области других наук... — историк Костомаров, лингвист Потебня, математик В.Г. Имшенецкий, зоолог А.О. Ковалевский, минералог академик В.И. Вернадский, сын его русский историк Г.В. Вернадский, геолог Н.И. Андрусов, Данилевские, Петрушевские, Прокоповичи. В области живописи всем известны Лосенко, Левицкий, Боровиковский, Репин, гениальный Врубель”; в области музыки — Глинка, Бортнянский...

Добавим к этому “русского Сократа” Г. Сковороду (занимающего свое место в истории русской философии) и таких выучеников Киево-Могилянской коллегии (позже Академии), как Епифаний Славинецкий, белорус Симеон Полоцкий, Милетий Смотрицкий, св. Димитрий Ростовский, Стефан Яворский — они внесли свой вклад в создание общерусского литературного языка.

“Достаточно представить хотя бы перечисленные фигуры на знамени своего времени, чтобы понять их выдающуюся роль в развитии русской культуры”, — пишет украинский националист М.Ю. Брайчевский (“Национальный вопрос в СССР”. “Сучаснiсть”, 1975), желая подчеркнуть, что украинская культура “стояла на несравненно высшем уровне, чем в России”. Тем более: стоит ли отказываться от совместного творения, в которое украинскими деятелями было вложено столько таланта и сил?

НАСКОЛЬКО НАЦИОНАЛЕН “РЕВОЛЮЦИОННО-ДЕМОКРАТИЧЕСКИЙ” СЕПАРАТИЗМ?

Как можно видеть на этих примерах, ощущение российского единства нисколько не мешает чувству украинского и белорусского патриотизма. Следует напомнить, что и выражение “Единая и неделимая Россия” принадлежит не великорусскому шовинисту, а патриоту-малороссу М.В. Юзефовичу, который предложил написать эти слова на памятнике Богдану Хмельницкому в Киеве (Ульянов, с. 195).

Сепаратизм — другой тип национального самосознания: когда не чувствуется общности ни в одном из указанных аспектов. В этом смысле сепаратизм — явление не столько национальное, сколько политическое, которое в своих крайних проявлениях может искажать подлинно национальное самосознание.

Так, сепаратистские реформы исказили украинскую письменность, введя в нее польские и немецкие слова, лишь бы она как можно больше отличалась и от церковно-славянской, и от русской. Сепаратисты исказили и украинскую историю, трактуя гетманские измены после воссоединения не как сословный эгоизм казацкой верхушки и ее стремление к шляхетским привилегиям, а как “народную борьбу за независимость Украины” вопреки тому, что православный народ как раз желал единства с Россией. А оправдать измены проще всего было клеветой о “насилиях Москвы”...

Видимо, украинский сепаратизм, возникший в конце XIX в., следует рассматривать в трех разных аспектах:

1. как явление растущего национального самосознания;
2. как точку приложения сил иностранной антироссийской политики; но и
3. как струю в общероссийском “революционно-демократическом” движении.

Если о первых двух факторах написано достаточно, то последний почему-то привлекал мало внимания в статьях на данную тему. А ведь именно сегодня, в эпоху демонтажа марксистских догм, он тем более заслуживает рассмотрения.

Несомненно, что украинское движение XIX в. развивалось под сильным влиянием общеевропейских революционных идей И пользовалось поддержкой со стороны российской интеллигенции, которая поощряла все, что ослабляло “тюрьму народов — царизм” (еще Бакунин провозгласил требование независимости Польши, Финляндии и Малороссии). Так и украинские “революционные демократы” видели в разбойной Запорожской Сечи зачаток “коммуны”, в изменнике Мазепе — “героя народного освобождения”, а в гетманском произволе над собственным народом — “образец демократии, погубленной царским самодержавием”.

Именно в “революционно-демократическом” русле рассматривают украинское движение XIX-XX вв. советские историки, и можно лишь удивляться тому, что многие украинские интеллигенты сегодня борются за свое национальное достоинство в этом же русле: против сталинского “отхода от классовых принципов” и от норм “ленинской национальной политики” (такова аргументация большинства самиздатских авторов в цитированном выше сборнике издательства “Сучаснiсть”).

Русская независимая общественность давно вынесла приговор и “ленинским нормам”, и своим “революционным демократам”. Может быть, украинским и белорусским патриотам следовало бы пересмотреть отношение и к своим подобным “национальным выразителям”? Ибо вряд ли можно отнести к национальному качеству атеизм и даже богохульства, в частности, у Т.Г. Шевченко.

При всем уважении к нему как к поэту в его творчестве следовало бы выделить разные содержания: 1) чисто художественное; 2) “революционно-демократическое” чему, разумеется, уделяет основное внимание БСЭ: Шевченко “был идеологом этого движения”, его “произведения сыграли важную роль в развитии материалистической философии”, он “сделал литературу средством воспитания классового сознания”, “гневно клеймил самодержавие”, выступал “против церковного мракобесия”, 3) историческое содержание, которое представляет собой романтизацию гетманства и казачества, далеко не всегда согласующуюся с научными данными; 4) все, что останется за вычетом вышесказанного, и будет национальным, с примесью не только “беспощадной мести к угнетателям” (БСЭ), но и неприязни к “москалям”.

Конечно, “москальские” чиновники давали основания для этой неприязни, когда боролись против революционных демократов, и украинских в частности, не самыми умными и благородными методами. Таковы, преследовавшие эту политическую цель, указы 1863 г. (в связи с польским восстанием) и 1876 г. об ограничении использования украинского языка. Они, разумеется, лишь придали энергии сепаратистам (тот же обратный эффект дают и сегодняшние преследования украинских националистов в СССР). Но основной дефект творчества Шевченко объясняется, видимо, нехваткой образования, вследствие чего и стала возможной романтизация “Истории руссов” (сборник поддельных “документов” по истории Малороссии, составленный в XVIII в. в целях противодействия реформам Екатерины; недостоверность его признана даже украинскими учеными).

Это мнение о Шевченко не мое, а двух апостолов украинского национального возрождения XIX в., П.А. Кулиша и М.П. Драгоманова, которые, как подчеркивает в своей книге Н. Ульянов (с. 170, 182), в последний период своей деятельности пересмотрели оценку украинского классика. Драгоманов писал, что “Кобзарь” — “не может стать книгою ни вполне народною, ни такой, которая бы вполне служила проповеди “новой правды” среди народа”. А Кулиш полагал, что душа поэта теперь “должна скорбеть на берегах Ахерона о былом умоисступлении своем”, и забвение обществом многих произведений Шевченко было бы “актом милосердия” к его памяти..

Не пришло ли время произвести подобный “акт милосердия” ко всему “революционно-демократическому” национализму? Стоит ли сегодня превозносить этих, пусть искренних, но духовно ограниченных “борцов за светлое будущее” под национальным флагом? Не настала ли и на Украине пора мудрого патриотизма, очищенного как от сепаратистских “неправд”, так и от марксистской их интерпретации, “национальной по форме, социалистической по содержанию”?

Насколько все это мелко по сравнению с нашим общим духовным истоком в древнем Киеве! Думается, осознание этого истока имеет огромное значение не только для сохранения российско-славянского единства, но и для верного направления дальнейшего развития каждого из наших народов В частности, для поиска синтеза в расколе между западниками и почвенниками — что ниже затронем лишь в виде примера того, какие целительные силы содержатся в нашем общем наследии.

ИСТОКИ НАШЕГО ЕВРОПЕИЗМА

Федотов понимает здесь под идеей Киева то, что именно Киевская Русь, а не западнические реформы Петра, напрямую, через наследницу Эллады Византию, связывает Россию со средиземноморским истоком европеизма. Петр же стал насаждать в России европейскую культуру не в первичном, а в секулярном виде, прошедшую через ломку в битвах Реформации. Лишь в традиции русского монашества старая связь — с Афоном — не была утрачена совсем. Она прослеживается от свв. Феодосия и Антония Печерских до Сергия Радонежского и Нила Сорского; в XVIII в. она была возрождена св. Паисием Величковским и нашла воплощение в Оптиной и Саровской пустынях. Однако к тому времени петровские реформы уже привели к расколу российского общества...

До сих пор в битвах по украинскому вопросу ломали копья в основном историки. И охлаждение к сепаратизму, наступившее к концу жизни у П.А. Кулиша, М.П. Драгоманова и Н.И. Костомарова, объясняется их более серьезными занятиями историей.

Но наука история — не составление каталога фактов и событий (даже верных). Они лишь внешние знаки глубинного, духовного содержания. Талант историка — в интуитивном постижении духа прошлого, внутренней логики его бытия. Такой историк не интерпретирует прошлое, а проникает в него как в существующую вневременную реальность. Ценность единства трех ветвей Руси может быть понята именно таким образом. Задача современных историков — увидеть внутреннюю логику общего живого духа наших народов.

Этот дух принадлежит не только прошлому. Общность происхождения, общие культурно-религиозные истоки — важные предпосылки для единства, но еще не достаточные. Этот дух проявляется и в устремлении к будущему — как общность судьбы. И здесь следует вспомнить о самом духовном типе славянства, о его призвании, отличном от романо-германского мира.

О ПРИЗВАНИИ СЛАВЯНСТВА

Так, славянофилы были убеждены, что славянству, в отличие от западной цивилизации, свойственно искать “путь внутренней (а не “внешней”) правды”, когда “не силою принуждения, но силою жизни самой истребляется все противоречащее истине, дается мера и строй всему...” (К.С. Аксаков. “Об основных началах русской истории”, 1849 г.). Это проявляется в “общинности, этой характеристической племенной особенности Славянства”, и в “начале соборного согласия, на котором построена и держится Православная церковь” (Ю.Ф. Самарин. “Современный объем польского вопроса”, 1863 г.).

Много об этом размышлял Ф.М. Достоевский, надеясь, что объединенному славянству удастся, “ощутив свою новую силу, принести и свою лепту в сокровищницу духа человеческого, сказать и свое слово в цивилизации...” (“Дневник писателя”, июнь 1876 г.). Столь отличавшийся от Достоевского по национально-религиозным воззрениям Л.Н. Толстой тоже писал: “Не могу не верить в исключительное значение славянства для объединения не только христиан, но и всех людей” (письмо обществу “Славия”, 1909 г.); он выражал веру в то, что “основа религиозного единения... будет принята прежде всех других народов христианского мира народами именно славянского племени” (приветствие славянскому съезду в Софии, 1910 г.).

И даже очень сдержанный в национальном вопросе B.C. Соловьев разделял идею славянской особенности и общности. Он, кажется, и дал ей наиболее четкое философское обоснование — в работе “Три силы” (см. “Новый мир”, 1989, № I):

“…если мусульманский Восток... совершенно уничтожает человека и утверждает только бесчеловечного Бога, то Западная цивилизация стремится прежде всего к исключительному утверждению безбожного человека... Отдельный личный интерес... — атомизм в жизни, атомизм в науке, атомизм в искусстве — вот последнее слово Западной цивилизации.

...третья сила, долженствующая дать человеческому развитию его безусловное содержание, может быть только откровением высшего божественного мира, и те люди, тот народ, через который эта сила имеет проявиться, должен быть только посредником между человечеством и тем миром, свободным, сознательным орудием последнего. Такой народ не должен иметь никакой специальной ограниченной задачи, он не призван работать над формами и элементами человеческого существования, а только сообщить живую душу, дать жизнь и целость разорванному и омертвелому человечеству через соединение его с вечным божественным началом... От народа-носителя третьей божественной силы требуется только свобода от всякой ограниченности и односторонности, возвышение над узкими специальными интересами.., всецелая вера в положительную действительность высшего мира и покорное к нему отношение. А эти свойства, несомненно, принадлежат племенному характеру Славянства, в особенности же национальному характеру русского народа”.

Кстати, Шубарт тоже проводил параллель духовного родства между “мессианским человеком” славянства и “гармоническим человеком” античной Греции — отличая ее от “героического” и приземленного Рима (наследниками которого стали романские и германские народы современности — “недостаточное понимание ими России есть римское наследство”): “Гармонически-греческое сказывается в ранней русской душе и в той тесной связи, которую восточные Отцы Церкви пытались установить с Платоном, в то время, как Запад ориентировался на Аристотеля”.

ОПЫТ ОБЩЕЙ ТРАГЕДИИ

Однако общность славянской судьбы по своему проявилась и в нашу трагическую эпоху: все они оказались под игом красного тоталитаризма.

В своей книге Трушнович дает осмысление этого факта с интересным выводом: “полякам, как и чехам, была судьбой предоставлена исключительная возможность предотвратить мировую катастрофу большевизма. Но для этого нужно было помочь России, что совершенно не соответствовало духу и душе этих двух западных славянских народов”. (Имеются в виду “позорная сибирская эпопея чехов” и польский мир с большевиками в 1920 г., после которого переброшенными красными частями были разбиты белые в Крыму.) Да и “Болгария в двух войнах стояла на стороне немцев”, что, особенно “в 1915 году, при живой еще памяти освободительной войны 1877-78 гг., является признаком победы западной идеи над славянской”. Таким образом, “Большевистское порабощение славян есть ответ истории на отношение славян к России, есть их духовное испытание и соучастие в мученическом преодолении кризиса человечества”.

Однако подпадение всех славянских народов, начиная с русского, под богоборческую тоталитарную власть, вероятно, имеет более глубокие причины, чем политические. Это связано и с особенностями славянского духа, нравственный максимализм которого привел именно в России к логическому завершению общеевропейского кризиса гуманизма как религии человекобожества. И это тоже свидетельствует об отличии славянства от Запада, об особом предназначении славян, и прежде всего — о том, что получается при их уклонении от этого предназначения.

Конечно, ужасный облик коммунизма должен еще больше толкать западно-славянские страны к притягательному своим благополучием Западу. “Раскол между восточным славянством в лице России и западным углубится”, — писал А. Трушнович. — Но та часть славян, которая полностью разделила с русским народом весь опыт тоталитаризма, должна будет задуматься “над судьбами человечества и собственного народа”. Этот духовный опыт “ценнее всех остальных”. “Есть надежда, что славянство вернется на старый славянский путь с преображенной душой... В этом глубокий смысл “красного славянства””. То есть распространенная в послереволюционной русской философии покаянная мысль о трагическом уклонении России от своего призвания и о возможном катарсисе Трушновичем применена к общеславянской судьбе.

Что касается славянства в целом, эта надежда сегодня ощущается как весьма робкая. Но, может быть, для восточного славянства опыт общей трагедии, вопреки всему, станет фактором не разделения, а духовного возрождения и более осознанного единения? Может быть, именно русские, украинцы и белорусы, заглянувшие в бездну безбожной утопии, исполнят славянское предназначение, лишь смутно угадываемое в конкретности, но ясное в духовном смысле: создание подлинно христианской цивилизации — настолько, насколько она вообще возможна в земной жизни?..

В какие политические формы выльется это ощущение единой цели (федерация, конфедерация или союз иного типа) — не столь важно. Важно не дать этой цели утонуть в натиске современного “латинства”: этического плюрализма и космополитической массовой культуры… Эта опасность тоже общая для всех трех славянских ветвей. И если у русских она разделяет общество лишь по линии разной развитости национально-религиозного самосознания (западничество — часто лишь проявление его нехватки), что в принципе преодолимо, то у украинцев ситуация усложняется наличием западничества, углубленного в иную религиозную традицию. Религиозные убеждения преодолеваются неизмеримо труднее, чем их отсутствие. То есть граница свершившегося перерождения славянского духа, о чем сожалел А. Трушнович, частично захватывает и Западную Украину. Если Украина в послетоталитарную эпоху хочет действительно обрести свое славянское лицо, а не стать количественным довеском к западному миру, путь ее духовно здоровых сил — вместе с Россией.

Все зависит от того, найдутся ли уже сейчас не только среди русских, но главное — среди украинцев и белорусов — активные творческие силы, видящие высокий смысл в нашем единении и работающие для него.

Эта проблема сложнее и выходит далеко за рамки публицистики. За границей у этой цели друзей почти нет. Самостийность и западничество пользуются неизменными симпатиями и стратегическими мощностями плюралистического мира. Надежда лишь на то, что представители интеллигенции всех трех народов объединят усилия на родине и продемонстрируют окружающему миру свою волю. По примеру малороссийских и белорусских братств, отстоявших в XVI-XVII вв. Православие от латинизации, возможно и сегодня создание братств для отстаивания ценности нашей единой судьбы. В дело должны включиться специалисты, которые могли бы объективно рассмотреть и довести до широкого сведения своего населения экономические, оборонные, культурные, демографические, религиозные аспекты свободной совместной жизни; могли бы противопоставить знание и силу духа — демагогии и внешнему давлению. Не полагаясь при этом, что все сделается само собой, ибо отстаивать высшие ценности и служить им всегда труднее, чем пассивно скользить к низшим.

Март 1989 г.

Поскольку с тех пор прошло много времени, в данном издании уместно сделать разъяснительное вступление.

Б.И. Ельцин был на партийной работе с 1968 г., с 1976 г. первый секретарь Свердловского обкома, в 1985 г. первый секретарь Московского горкома, в 1986 г. кандидат в члены Политбюро ЦК КПСС. Проиграв в 1987 г. Горбачеву соперничество внутри КПСС, Ельцин в 1990 г. демонстративно сдал партбилет и на волне оппозиционных настроений (как “борец с привилегиями партаппарата”) был избран народным депутатом и председателем Верховного Совета РСФСР. В “Записках президента” он описывает, как вошел в огромный председательский кабинет и подумал: “Ну и что дальше? Ведь мы не просто кабинет, целую Россию отхватили” (М., 1994, с. 33).

Дальнейшая борьба Ельцина против горбачевского центра выразилась в провозглашении 12 июня 1990 г. “государственного суверенитета РСФСР” и верховенства законов РСФСР над союзными, что развязало цепную реакцию “суверенитетов” других республик (даже Карельской, Удмуртской, Якутской, Коми и др.), поддерживаемых в этом из-за рубежа. Ельцин поощрял их: “Возьмите такую долю самостоятельности, какую можете переварить” (август 1990); в январе 1991 г. подписал совместное заявление с прибалтийскими республиками, признающее их субъектами международного права. Затем Ельцин убедил депутатов учредить пост президента РСФСР, чтобы “отстоять ее суверенитет”, 12 июня 1991 г. был избран им и стал отстраивать свои структуры власти, параллельные союзным, а также разрабатывать “новый союзный договор”, превращавший СССР в рыхлую конфедерацию независимых государств. Подписание договора было назначено на 20.8.91.

Для предотвращения развала СССР 18 августа 1991 г. “на основании ст. 127-3 Конституции СССР и ст. 2 Закона СССР “О правовом режиме чрезвычайного положения”...” был создан Государственный комитет по чрезвычайному положению (ГКЧП), в который вошли: “Бакланов О.Д. — первый заместитель председателя Совета Обороны СССР, Крючков В.А. председатель КГБ СССР, Павлов B.C. — премьер-министр СССР, Пуго Б.К. — министр внутренних дел СССР, Стародубцев В.А. — председатель Крестьянского союза СССР, Тизяков А.И. — президент Ассоциации государственных предприятий и объектов промышленности, строительства, транспорта и связи СССР, Язов Д.Т. — министр обороны СССР, Янаев Г.И. — и.о. Президента CCCP”. Исполнение обязанностей Президента СССР вицепрезидент Янаев принял на себя “в связи с невозможностью по состоянию здоровья исполнения Горбачевым М.С. своих обязанностей... на основании ст. 127-7 Конституции СССР” (“Правда”, 20.8.91). В Москву была введена военная техника.

Но Ельцин и его сподвижники отказались признать ГКЧП, превратили Дом Советов в штаб сопротивления (они называли его “Белым домом”, по аналогии с вашингтонским) и одержали победу. Статья написана сразу после этого. [Прим. 1998 г.]

В августе 1991 г., в праздник Преображения, кажется, закончился коммунистический период российской истории. Разделяя радость этого события, трудно, однако, избавиться от чувства тревоги. Ибо над Кремлем — все те же “пылающие звезды”, в центре страны — все то же идолище в своем мавзолее. Видимо, новым властителям это не мешает. Похоже, многим из них больше мешают писатели и патриотические деятели, против которых развернута кампания дискредитации.

В духе революционного правосознания “префект” Центрального округа Москвы Музыкантский обвинил писателей России в “идеологическом обеспечении путча” и попытался опечатать здание их Союза. По телевидению население призвали доносить на “пособников путчистов”, дав для этого номер телефона. Появились демократические “хунвэйбины” с бумажками Моссовета: “по предъявлении сего мандата тов. (Ф.И.О.) ______ предоставляется право участвовать в расследовании антиконституционной деятельности граждан, их причастности к государственному перевороту”...

Критерий этих “расследований” чрезвычайно прост: кто как отнесся к приказам ГКЧП и Б.Н. Ельцина и даже — кто что писал накануне. Причем и некоторые “обвиняемые” оправдываются в рамках все того же критерия, еще более абсолютизируя его. Думается, однако, чтобы разобраться в происшедшем, нужен другой критерий: кто как относился и относится к России.

В этой связи хочется напомнить о той сложной границе между “ложью” и “правдой” в российском обществе, о которой я писал в открытом письме проходившему в те же дни Конгрессу соотечественников (“Литературная Россия”, 1991, № 30). И чтобы понять тех, кто не менее западников хотел избавления страны от коммунизма, но не был в те дни на баррикадах, нельзя забывать, что противники режима всегда видели два варианта перехода от тоталитаризма к правовому государству.

Первый вариант — через период просвещенной диктатуры (типа генерала Франко в Испании), которая воссоздаст правовое общество с минимумом хаоса, без ослабления страны. О желательности этого писал А. Солженицын, за этот вариант еще с 1930-х гг. выступали самые антикоммунистические эмигрантские организации; совсем недавно такая переходная диктатура сравнивалась в “Посеве” с декомпрессионной камерой необходимой для избежания кессонной болезни.

Второй вариант — переход через революцию, то есть резкое всплытие из тоталитарных глубин на поверхность демократии В этом случае изучение ее достоинств и недостатков происходит опытным путем, чреватым “кессонной болезнью”: анархией, национальными конфликтами и даже гражданской войной.

События в СССР в августе 1991 г. вылились в вариант, близкий к революционному. И нельзя не видеть, что шесть лет “перестройки” оказались плохой декомпрессионной камерой. А “кессонная болезнь” делает страну беззащитной и перед иностранными силами, которые стремятся ее “освоить”. Главная же опасность в том, что августовские победители в своей эйфории этой угрозы не видят. Столько лжи было написано об Америке в коммунистические годы и столь тяжело жилось в нашем несвободном Отечестве, что теперь, по закону маятника, именно в Америке многим видится “рай на земле”...

Думается, именно теперь руководителям нашей страны было бы полезно новыми глазами перечесть “Как нам обустроить Россию?” Солженицына. Кроме того, подумать не только об описанных пороках бездуховной демократии, но и о ее геополитике: та “денежная аристократия”, которая в атомизированном демократическом обществе становится “негласным хозяином всей жизни”, имеет и свою наступательную идеологию. Она жизненно заинтересована в космополитизации мира, в размывании абсолютных нравственных ценностей — что только и обеспечивает власть владельцам денег. Если проводить реформы на их условиях, “расторговли потом не исправить, обратимся в колонию”, — пишет Солженицын.

Опыт русской эмиграции в этом отношении поучителен. Но и в патриотических кругах в России это в немалой степени сказывалось на предпочтении первого варианта освобождения второму. На чашу весов ложились и стойкие антирусские настроения во влиятельных западных кругах (вспомним хотя бы концепцию американского генерала Тейлора об избирательном уничтожении русского населения СССР), и отождествление коммунизма с русским народом (американский закон о “порабощенных нациях”), и усилившийся как раз в “перестроечные” годы натиск с Запада бездуховной “культуры”, призывы к “мутации русского духа”...

Многие наши либералы-западники не только не видели опасности этих влияний, но даже поощряли их как признаки свободы и демократии. Их совместные с западными единомышленниками усилия по утверждению этой “культуры” как передовой, объявление “врагами перестройки” всех патриотических сил, которые сопротивлялись этим процессам, — все это тоже подталкивало многих патриотов России к авторитарному пути.

Это, конечно, не повод оправдывать действия, мотивы, нравственный облик данных “путчистов” (об этом ниже). Но совершенно неуместны попытки отождествить с ними и с “неосталинизмом” всех тех, кто надеялся на авторитарный вариант. Беда многих патриотов была в том, что этот вариант им представлялся возможным лишь в союзе с коммунистами — с “реальными носителями власти” и “гарантами стабильности”, почему и предупреждения об опасности этого компромисса не принимались всерьез. Правда, одно дело — советовать со стороны, другое — самому стоять перед выбором меньшего зла...

Национал-большевизм, конечно, неестественный симбиоз русской и антирусской идеологий, но все же нельзя не видеть, что в годы “перестройки” он имел существенное отличие от предыдущих эпох.

Национал-большевизм (если оставить в стороне сходные, но иллюзорные побуждения сменовеховцев, евразийцев, младороссов) возник в конце 1930-х гг. по инициативе Сталина — из потребности создать более прочную опору режиму накануне войны. Даже в антикоммунистической эмиграции это породило движение оборонцев: они считали, что “у России нет в мире друзей, а лишь враги” (ген. Деникин) и что безответственно стремиться к крушению большевиков “любой ценой”. Г. Федотов тогда писал, что многим антикоммунистам не хватает чувства “хрупкости России” — как его не хватало противникам царского режима, которые вместе с ненавистной властью” обрушили и Российское государство...

В последнее же время попытка сближения с компартией исходила от части самих патриотических сил: но не ради спасения “полумертвой” (В. Распутин) коммунистической идеологии, а в ожидании ее близкого краха для спасения государства. Именно чувство “хрупкости России” заставляло видеть в существовавших структурах власти меньшее зло. (Об этом, например, писал в “Вече” № 35 явный антикоммунист В. Карпец.)

Поэтому, с одной стороны, даже в почвеннической среде мало кому понравились лица, титулы и методы “путчистов”. Но, с другой, если быть объективными, мы не знаем, чем бы кончилось их правление. Если их власть рухнула в три дня как карточный домик, будучи бессильной перед политическим сопротивлением демократов, то почему бы она могла оказаться сильной против внутреннего давления патриотических сил — сторонников первого варианта? Ведь не десяток серых аппаратчиков определял бы судьбу страны. Коммунистическая идеология отжила свой век и уже не могла бы стать серьезной помехой развитию здоровых сил очнувшегося общества. Именно на это и надеялись те патриоты, которые шли на столь дискредитировавший их компромисс...

Похоже, придание “путчистам” демонического облика имело тактическую цель: это была “гениальная психологическая стратегия Бориса Ельцина и его команды, которые, не имея практически никаких реальных сил, разыграли в мировом эфире драму столь высокого накала, что ГКЧП, не выдержав, бежал”, — пишет Л. Ионин в “Независимой газете” (12.9.91). То есть “путчисты” не выдержали того страшного облика (“сталинисты”), который в кратчайший срок был создан им в стране и мире и изменить который они уже были не в состоянии.

Ионин резюмирует: “В эфире Москвы в те августовские дни царствовало радио “Свобода””, ведшее передачи прямо из Белого дома; PC и мировые средства информации распространяли не соответствовавшие действительности сенсационные сообщения о штурме и гибели людей “на баррикадах у Белого дома” — так, психологическим давлением, “радио “Свобода” и Би-Би-Си победили КГБ и КПСС”.

На этом фоне не слишком убедительно выглядят рассказы о зловещих планах “переворотчиков”: “250000 наручников”, “атомная кнопка” и возобновление “холодной войны”; “планы взрыва” какой-то АЭС... Похоже, после победы демонизация врага была продолжена — уже чтобы подчеркнуть собственный героизм: так в свое время были созданы мифы “взятия Бастилии” и “штурма Зимнего” (за “документальные кадры” которого даже на Западе часто выдается сцена из фильма Эйзенштейна...).

Хочется надеяться, следствие расставит все точки над “i”. Но уже сейчас юристы утверждают, что действия “путчистов” нельзя квалифицировать как “измену Родине”; их следует судить за превышение власти (“Московские новости” № 36, 1991; “Культура”, 14.9.1991). Такое же мнение высказал писатель-эмигрант В. Максимов: “решившись на антиконституционные действия, заговорщики просто по-своему истолковывали интересы этой самой Родины. Победителям не следовало бы забывать, что по недавним опросам общественного мнения, проведенным уже по следам путча, 40 процентов опрошенных высказали его инициаторам поддержку. Уверен, что в случае успеха заговора таких оказалось бы в два раза больше” (“Комсомольская правда”, 7.9.1991).

Корреспондент радио “Свобода”, М. Смирнов высказал даже убеждение, что “переворот не был коммунистическим”, а был ориентирован на “ура-патриотические” круги и “особое место в нем отводилось Церкви” (радио “Свобода”, 4.9.91). В верности этого заявления можно усомниться (ибо цель Смирнова — очернить патриотов “причастностью к путчу”), но оно говорит о том, что, если бы даже путч устроили люди, обладающие здоровым национально-религиозным сознанием, — похоже, это для “Свободы” (и для западных политиков) было бы столь же неприемлемо.

Западные правительства (чья позиция решающим образом повлияла на события) сразу же заявили о непризнании происшедшей в СССР смены власти [перешедшей от Горбачева к ГКЧП] как “противозаконного и неконституционного путча” — как будто можно считать абсолютно законной конституцию полутоталитарного СССР и как будто не бывают в истории моменты, когда страну спасает именно нарушение существующей законности. Ведь и США своим возникновением обязаны “неконституционному путчу” и гражданской войне.

Но нельзя не видеть, что россияне в создавшейся ситуации стояли перед более сложным выбором, чем Запад. Поэтому пора поставить основной вопрос: уместно ли применять западные демократические клише (кто как вел себя по отношению к “законному главе государства”) — для оценки событий в еще не демократической стране? И уместно ли проводить чистки по этому принципу?

Термин “путч” подразумевает незаконность перемены, “введение чрезвычайного положения” претендует на законность. Однако юридическая граница между этими терминами оказалась очень тонка: в этом акте участвовали не какие-то “полковники”, а само руководство СССР. На это обратил внимание и парижский историк М. Геллер: “Трудно назвать “переворотом” ситуацию, в которой остается на месте вся структура государственной власти, кабинет министров в полном составе, вся структура партийной иерархии... Они всего-навсего выбрали одну из горбачевских линий, одну из множества, которые проводил президент...” (“Русская мысль”, 23.9.1991). Демократ Л. Баткин тоже считает, что это не был путч, ибо “заговорщиками были сами верхние структуры власти”; это “не государственный переворот, а государственный поворот, то есть правящая верхушка решила... резко переложить румб” (радио “Свобода”, 29.8.1991).

Не участвовал в “повороте румба” лишь один человек в системе власти: президент СССР. Именно на этом основании Запад и Ельцин призвали к восстановлению его власти, но для значительной части населения страны юридическая граница была трудноуловима: ведь этот все более непопулярный президент был к тому же и Генеральным секретарем ЦК КПСС — главой той самой структуры, которая с 1917 г. душила страну.

Нравственную же ущербность избранного Западом мерила законности особенно ярко демонстрирует то, что, вернувшись из Крыма, “мерило” подтвердило свою приверженность коммунистическим принципам... Все это делает неубедительным осуждение тех, кто имел по вопросу законности другое мнение. И прежде всего военных, которые оказались в труднейшей моральной ситуации: ведь они присягали повиноваться приказу, тем более правительственному...

То есть антиправительственный “переворот” был совершен не ГКЧП, а позже — демократами, но понятно, почему находится мало охотников их осуждать. Именно на этих примерах хорошо видно, что критиковать следует не форму действий, а их цель: если как-то оправданно “незаконное” противодействие незаконной (с 1917 г.) власти коммунистов (не выберет ли сам Ельцин авторитарный вариант?), то опасно, если это ведет к произволу демократических “хунвэйбинов”. Критерием и здесь должны быть интересы России.

Так что не за “нарушение конституционности” следует осудить августовских “путчистов”, а за то, что в отличие от генерала Франко они оказались не на высоте национальной задачи. Очевидно, на иное эти люди и не были способны: в сущности, они действовали в прежних рамках “коммунистической законности”. Все их шаги были словно запрограммированы на прямо противоположный результат, потому что были нравственно несовместимы с состоянием народа, истосковавшегося по правде и по свободе. Кажется, в этом была главная причина того, что путч превратился в “опереточный”: ГКЧП по старинке полагал, что стоит объявить себя властью — и все подчинятся; поэтому, видимо, и не было подготовлено ни арестов, ни штурма...

Пусть даже 40% населения было за ГКЧП — это были те, кто, как правило, не участвует в борьбе за свое мнение. Во всех революциях исход зависит от поведения не более 1% населения, которое, однако, готово умирать за свои идеи. И в августе 1991 г. лишь десятки тысяч были готовы на это — правда, умирать не столько за конкретных “демократов”, сколько за Россию. Только выступившие под бело-сине-красным флагом могли победить в России в 1991 г.

Именно этот флаг и слово “Россия” воодушевляли тех людей, в том числе военных, которые обрекли ГКЧП на поражение. Но нельзя не отметить и того, что теперь этим флагом и словом пользуются и “архитектор перестройки”, видящий в России “тысячелетнюю парадигму несвободы”; и повторяющая эту цитату (21 августа) американская радиомашина “мутации русского духа” с позывными гимна Временного правительства, которая теперь с почетом аккредитована в Москве... Вспомним, что правительство Керенского в 1917 г. тоже не скупилось на патриотические призывы и принуждало уставший народ вести войну под тем же флагом — ради чужих интересов. Признаки такой готовности заметны и в среде наших либералов. Бежавший в Англию резидент советской разведки Гордиевский даже пошутил, что теперь “английский шпион — достаточная рекомендация, чтобы быть избранньм в Верховный Совет СССР” (радио “Свобода”, 31.8.1991).

Свой просчет сейчас, конечно, поняли и те патриоты, которые, несмотря на призывы даже из своих рядов (П. Паламарчука, В. Бондаренко, А. Фоменко и других), видели в использовании структур компартии меньшее зло. Характерно в этом отношении откровенное интервью А. Проханова: “мы лишились этой иллюзии... И мы будем сейчас свободно формулировать свою идеологию без коммунистов” (“Комсомольская правда”, 3.9.1991). Но нельзя не видеть, что даже по аппаратчикам-коммунистам демократы открыли огонь меньший, чем по писателям-почвенникам. Характерно, что “префект” Музыкантский ринулся опечатывать Дом российских писателей, а не, скажем, мавзолей. И с Запада влиятельный советолог У. Лакер прямо призывает “сделать нелегкой жизнь” таких “врагов демократии”, как В. Распутин (радио “Свобода”, 19.9.91).

Заметим на это, что Распутин утверждал подлинные нравственные ценности уже в то время, когда Евтушенко был экспортным дезинформатором и когда А. Яковлев отстаивал “классовый подход” к “реакционному” русскому патриотизму [1972]. Даже когда Распутин призвал отказаться от “полумертвой идеологии” (1987 г.). член Политбюро Яковлев сомневался в нужности юбилея Крещения Руси.. И вот теперь первый зачислен в “пособники путчистов” — поскольку накануне подписал “Слово к народу”, а второй вместе с Евтушенко освобождает Россию от “тысячелетней парадигмы несвободы”...

Тысячи москвичей проявили мужество в критические дни. Как бы опровергая американский закон о нациях, порабощенных “русским коммунизмом”, они показали западной советологии, что и русские готовы умирать за свободу. Хочется надеяться, что теперь они проявят такое же мужество в сопротивлении мутации нашего духа. Но эта задача сложнее, ибо угрозу многим еще только предстоит рассмотреть.

В этой связи приобретает особое значение проблема, затронутая в статье И Шафаревича “Шестая монархия” (“Наш современник”, 1990, № 8). Средства информации в демократическом мире — колоссальная сила (роль “информационного оружия” нам продемонстрировали августовские дни). “Те, кто может бесконтрольно оперировать ею, становятся истинными хозяевами жизни” “...эта внезапно возникшая опасность есть плата за неожиданный дар судьбы за то, что упали внешние путы, связывавшие нашу мысль. Задача в том и заключается, чтобы, не утратив это благо, избежать опасностей, которые оно несет и которые, на примере Запада, отчетливо видны”.

То, на что почвеннические силы надеялись, но не смогли сделать в условиях отживавшей коммунистической диктатуры, теперь им, возможно, придется делать в условиях диктатуры “демократической”, носителями которой будет не столько правительство, сколько господство антипочвеннических сил в средствах информации (которые в условиях демократии создают или убирают правительства).

В этой борьбе в области информации у почвенников, на первый взгляд, силы неравные. Но это лишь если оценивать техническое обеспечение. На уровне программного обеспечения они имеют превосходство, ибо “не в силе Бог, а в правде”. Их влияние будет расти по мере того, как 1) чисто негативная платформа “против чего” будет утрачивать свое значение и на повестку дня выйдут требования “за что”; 2) в соприкосновении с Западом все больше будет обнаруживаться эгоизм “сильных мира сего”.

Не исключено, что вскоре начнут разделяться сами демократы. Будем надеяться, что многие из них стали таковыми по инерции, отталкиваясь от коммунистов. Что и таких лидеров, как Ельцин, сама мистическая сущность Российского государства заставит быть национальными иначе они не удержатся у власти. Что, справившись с главным врагом, отвлекавшим их внимание от глобальной раскладки сил, они разглядят серьезнейшие проблемы той “общечеловеческой семьи”, в которую вводят Россию.

Божьим промыслом России, кажется, суждено освобождаться от коммунизма по демократическому, а не по авторитарному варианту. Но отчаиваться при виде нынешних демократических эксцессов — значит не верить в здоровые силы народа. “Голоса”, расхваливавшие “демократический рай” в течение десятилетий, создали, конечно, эйфорию демократии, прежде всего американской. Но, неожиданным образом, это может привести к тому, что наш народ согласится принять только то, что будет соответствовать их обещаниям. Наши люди настолько истосковались по правде и справедливости, что вряд ли их устроит все то, что им предстоит открыть на Западе. Именно на этом стремлении народа к правде потерпела поражение “ложь” ГКЧП; поэтому же, хочется надеяться, наш народ отвергнет и “ложь” демократии, усвоив ее “правду”.

Думается, народ и голосовал-то за демократов, в основном отталкиваясь от правившей “лжи”. Это было голосование против коммунистической власти. Теперь критерии выбора меняются и люди будут голосовать не “против чего”, а “за что”. Это дает почвенническому флангу небывалые возможности консолидации здоровых сил для участия в следующих выборах.

Похоже, что история в нашей стране теперь развивается как бы по принципу духовной “реставрации”: сейчас произошел переход России из Октябрьского (коммунистического) периода к февральскому (либеральнодемократическому). Как мы помним, развитие от Февраля к Октябрю шло в направлении полевения Временного правительства; будем надеяться, что нынешнее временное правительство будет праветь, и мы от власти неофевралистов придем к подлинной России.

Это, должна быть, однако, не просто реставрация символов и институций. Мы должны вернуться в органичное течение национальной жизни, вынеся из 73летнего опыта страданий трезвость и христианскую мудрость, которой нам не хватило в начале века: бескомпромиссность ко злу и терпимость к людям.

Свое отношение к Августовской революции явила великая святыня русского Зарубежья — чудотворная мироточивая Иверская икона Божией Матери. Ее хранитель, монах Иосиф Муньос рассказывал: “Когда я был в Аргентине, ... во время августовского переворота в России, я находился в местечке, ... куда новости очень медленно доходят, и мы не знали ничего о том, что происходило в России в тот день, но заметили, что у Божией Матери появилась слеза (икона никогда не плакала раньше), которая просто держалась и сначала не падала. Мы старались понять, что происходит, почему Божия Матерь плачет, и когда сели на самолет, то по дороге обратно, в Буэнос-Айрес, получили газеты и узнали о перевороте в России. И мы поняли, что из-за этого Божия Матерь начала плакать, но это очень трудно объяснить...” (“Православная Русь”. Джорданвиль. 1993, № 1, 1993).

“25-26 августа стало очевидно для всех, что мирная августовская революция в России... подводит черту также под историей последней мировой империи... государства, которое раньше называлось Российской империей, а затем СССР. Но этот свершившийся всемирно-исторический факт должны приветствовать все истинные демократы” (Ю.Н. Афанасьев, Л.М. Баткин, B.C. Библер, Е.Г. Боннэр, Ю.Г. Буртин, В.В. Иванов, Л.М. Тимофеев // “Независимая газета”, 3.9.91).

24 августа президент РСФСР Ельцин в обход полномочий президента СССР Горбачева заявил о признании независимости прибалтийских республик. В эти дни независимость провозгласили власти Украины, Белоруссии, Молдавии, Азербайджана, Киргизии, Узбекистана... Все эти акты были незаконными с точки зрения существовавшего законодательства и противоречили итогам мартовского всесоюзного референдума.

2 сентября США заявили об официальном признании независимости трех прибалтийских государств.

Сразу “после августа 1991-го пошли расправы над многими генералами и офицерами, добросовестно выполнявшими свои обязанности во время ГКЧП... С августа 1991-го по август 1992-го из армии было выдворено более 300 “потерявших перспективу” генералов и свыше 65 тысяч офицеров... События августа 1991 г. нанесли тяжелый моральный удар по армии...” (“Независимая газета”, 12.9.96). Тем самым была обезврежена главная оппозиционно-патриотическая силовая структура, способная воспротивиться новой власти.

В сентябре-октябре в Чечне происходит свержение генералом-националистом Дудаевым местного Верховного Совета, захват здания КГБ и военной техники, объявление мобилизации для “возможного ведения войны против России”, а 27 октября Дудаев избирается “президентом независимой Чечни” (явка на выборы составила 12%). Начинаются широкомасштабные убийства, грабежи, изгнание русского населения — все это при невмешательстве центральной власти.

3 октября на встрече с делегацией НАТО вице-президент РСФСР Руцкой предложил принять СССР в НАТО (Ельцин Б. “Записки президента”. М. 1994, с. 135).

“Комментируя итоги состоявшегося 15 октября заседания Госсовета. Ельцин заявил, что, прежде чем приступать к реформам, он собирается “доразрушить” центр” (Ельцин Б. “Записки президента”, с. 135).

В октябре 5-й Съезд народных депутатов РСФСР большинством почти в 90% предоставил президенту Ельцину беспрецедентные “дополнительные полномочия” — право назначать и снимать глав администраций вплоть до районного уровня, право издавать указы по вопросам валютно-финансовой, внешнеполитической, таможенной деятельности, по бюджету, налогам, ценобразованию, собственности и т.д. При этом было допущено, что президентский указ может противоречить существующему законодательству, — в этом случае он автоматически вступает в силу, если в семидневный срок не последует никаких действий со стороны Верховного Совета. Эти полномочия были предоставлены Ельцину до 1 декабря 1992 г. Съезд избрал Р.И. Хасбулатова председателем ВС РСФСР.

В конце октября Ельцин заявил: “Мы готовы немедленно, во взаимодействии с зарубежными специалистами, открыть стратегические данные, необходимые для вступления в международные организации, принять основные принципы, заложенные в уставе Международного валютного фонда. Мы официально обратимся в МВФ, Мировой банк. Европейский банк реконструкции и развития, чтобы пригласить их к разработке детального плана по участию в экономических реформах” (“Российская газета”, 29.10.91). К тому моменту консультанты указанных организаций уже были советниками властей РФ.

15 ноября правительство РСФСР указами, в нарушение закона, подчинило себе Министерство финансов СССР, управления драгоценных металлов и камней, Гохран СССР. С 20 ноября прекращено финансирование министерств СССР; их имущество передано правительству РСФСР. 22 ноября под контроль РСФСР были взят Госбанк СССР. После этого союзные структуры фактически перестали существовать. Горбачев не препятствовал этому, но предпринимал последние попытки переговоров о создании конфедеративного государства. Однако Ельцин заявил 25 ноября на заседании Госсовета, что “не готов ратифицировать концепцию конфедеративного государства”, а выступает за “конфедерацию независимых государств”.

В ноябре Ельцин запретил деятельность КПСС и стал “кавалером ордена богини Бау и креста рыцаря-командора Мальтийского ордена” колдуньи Джуны (фотографии президента в “командорском” облачении, сделанные во время церемонии в его кремлевском кабинете, см. в “Комсомольской правде” от 6.12.91 и в книге: Зенькович Н. “Тайны уходящего века”. М. 1998). (Вопреки встречавшимся утверждениям, самодельный оккультный орден Джуны не имеет отношения ни к регулярному масонству, ни к католическому Мальтийскому ордену, тем не менее духовный уровень бывшего кандадата в члены Политбюро здесь выявился весьма показательно.)

Израильский автор Ш. Черток описал, как после переломного Августа он “приехал в другую Москву: побывал и ешиве в Кунцеве, открытой на бывшей даче-дворце московского мэра Промыслова, в восстановленной синагоге на Большой Бронной, которая была занята полвека назад Домом народного творчества имени Крупской, говорил на иврите с московскими школьниками, собравшимися на семинар по иудаике, зашел в готовый к началу заняли Открытый еврейский университет в здании факультета журналистики МГУ на Моховой, в центре Москвы... Отношение к Израилю стало в Советском Союзе своеобразным мерилом свободолюбия, как и отношение к антисемитизму... Российское радио и телевидение, действительно, противостоят “патриотическому фронту”... В споре между министром культуры СССР Губенко и хасидами Любавичского ребе оно [телевидение] было целиком на стороне хасидов, требовавших вернуть [из Российской государственной библиотеки] книги, принадлежавшие раввинам династии Шнеерсонов” (“Новое русское слово”, 30.10.91).

Председатель Верховного Совета РСФСР Хасбулатов в письменном распоряжении подчеркнул, что передача книг американским хасидам имела бы “не только благоприятный для нас международный резонанс, но и крупное практическое значение, имея в виду заинтересованность в этом деле международных деловых кругов еврейского бизнеса” (“Литературная Россия”, 18.10.91). Сотрудники библиотеки отказались отдать в США эти редкие книги, не имевшие отношения к США и являющиеся частью российского достояния, вызвав первый для демократической России “антисемитский” скандал.

1 декабря еврейские организации отпраздновали в Московском Кремле Хануку — “веселый и радостный праздник” победы своих предков над греческой культурой более двух тысяч лет назад. При этом телемост соединил празднующих в Кремле евреев с Нью-Йорком и другими столицами, придав этому символическому событию международное значение. На площади перед российским парламентом “была установлена девятиметровая менора — храмовый светильник. Разрешение на это дали Верховные Советы СССР и РСФСР, а также вице-мэр столицы” Ю.М. Лужков (“Известия”, 2.12.91). В оргкомитет празднования Хануки вошли Е. Боннэр и А. Козырев.

В этот же день 1 декабря был проведен референдум на Украине, в котором, по официальным данным, 90% проголосовавших высказалось за независимость. Накануне референдума США пообещали экономическую помощь, если Украина станет независимой. Ельцин признал независимость Украины. Украинский Верховный Совет заявил, что “Договор 1922 г. о создании Союза ССР и все последующие конституционные акты СССР Украина считает относительно себя недействительными и недействующими” (“Известия”, 4.12.91, 6.12.91).

8 декабря в Беловежской пуще Ельцин, Кравчук и Шушкевич (при активном участии Бурбулиса, Гайдара, Шахрая, Козырева, Илюшина), подписали соглашение, что “Союз ССР как субъект международного права и как геополитическая реальность прекращает свое существование”, и провозгласили Содружество Независимых Государств с признанием советских границ между ними как государственных. Тем самым они лишили Горбачева остатков власти; он не сопротивлялся. Госсекретарь Ельцина Бурбулис о цели Беловежского путча сказал: “Да неужели Вы не понимаете, что теперь над нами уже никого нет!” (цит. по: “Наш современник”, 1994, № 3, с. 115).

Ельцин так описывает свои чувства в момент расчленения исторической России: эта идея “родилась не сегодня... Вспомните 1917-1918 годы: как только грянула демократическая Февральская революция, республики [? — их тогда не было. — М.Н.] сразу начали процесс отделения... Как только в воздухе прозвучало слово “суверенитет”, часы истории вновь пошли... Вдруг пришло ощущение какой-то свободы, легкости... Я почувствовал сердцем: большие решения надо принимать легко...” (“Записки Президента”. С. 150-151). Решение было отпраздновано шумным застольем.

После Беловежского соглашения за пределами “Российской Федерации” оказались 25 миллионов русских, ставших иностранцами на родной земле.

На пресс-конференции в МИДе Козырев рассказал, что сразу после этого Ельцин “разговаривал в присутствии глав двух других государств содружества с президентом Бушем”; были “положительные высказывания из госдепартамента... Соединенные Штаты обнадежены и обрадованы” (“Российская газета”, 11.12.91). В своих воспоминаниях Буш отметил, что Ельцин позвонил ему прямо из охотничьего домика в Беловежской пуще и заявил: “Горбачев еще не знает этих результатов... Уважаемый Джордж, ... это чрезвычайно, чрезвычайно важно. Учитывая уже сложившуюся между нами традицию, я не мог подождать даже десяти минут, чтобы не позвонить Вам” (“Независимая газета”, 19.12.98).

В начале декабря 1991 г. новый глава госбезопасности В. Бакатин передал американскому послу в Москве “схемы расположения подслушивающих устройств в здании американского посольства, а также образцы этих устройств” — как символ окончания “холодной войны”. Заявления об этом были сделаны как послом США Р. Страуссом, так и российской службой безопасности (“Правда”, 19.12.91; “Рабочая трибуна”, 17.12.91). Министр иностранных дел РФ Козырев заявил, что “у России теперь врагов нет”, поскольку новое российское правительство разделяет общечеловеческие ценности”.

12 декабря Верховный Совет РСФСР ратифицировал Беловежские соглашения. В голосовании участвовало 196 человек (76% всех членов ВС), 185 проголосовали “за” (включая почти всех коммунистов), лишь 6 человек были против: С.Н. Бабурин, Н.А. Павлов, В.Б. Исаков, И.В. Константинов, С.А. Полозков, П.А. Лысов. В ВС Украины против проголосовали три депутата, в Белоруссии один — А.Г. Лукашенко.

25 декабря Горбачев официально ушел с поста президента СССР. В виде отступных он выдвинул список, который “практически весь состоял из материальных требований. Пенсия в размере президентского оклада с последующей индексацией, президентская квартира, дача, машина для жены и для себя, но главное — Фонд... бывшая Академия общественных наук, транспорт, оборудование. Охрана”. Все это Горбачев получил. (Ельцин Б. “Записки президента”. С. 159).

2 января 1992 г. началась “экономическая реформа” (либерализация цен) год руководством Ельцина (взявшего на себя также функции премьер-министра), первого вице-премьера Бурбулиса, вице-премьера и идеолога реформы Гайдара (летом 1992 г. ставшего и. о. премьера), а также их американского консультанта Джеффри Сакса. О реформе Ельцин еще в октябре заявил в “Обращении к народам России”: “Хуже будет всем примерно полгода. Затем снижение цен, наполнение потребительского рынка товарами, а к осени 1992 года, как обещал перед выборами, стабилизация экономики, постепенное улучшение жизни людей” (“Российская газета”, 29.10.91). В противном случае Ельцин устно пообещал “лечь на рельсы”.

В ожидании худшего население скупило по старым ценам все, что можно, оголив прилавки; торговая сеть и производители также придержали товары, чтобы через несколько недель получить за них больше денег. Однако со взлетом цен деньги стали быстро обесцениваться; ценники в магазинах стали меняться каждый день, а производство товаров падать.

Одновременно с либерализацией цен указом от 29 декабря 1991 г. Ельцин утвердил план приватизации государственных и муниципальных предприятий под руководством А.Б. Чубайса, назначенного в ноябре 1991 г. председателем соответствующего правительственного комитета — Госкомимущества. Объявленная цель приватизации — “снять с государства груз управления производством”, поскольку “гораздо эффективнее оно работает в частных руках”, “пополнить казну от продажи предприятий” и одновременно “привлечь частные инвестиции в экономику”. Множество объектов госсобственности (от квартир до магазинов, учебных, медицинских, спортивных, партийно-комсомольских учреждений вместе с их имуществом и деньгами) стали регистрироваться как собственность частных лиц или созданных ими организаций по принципу: кто ближе к собственности — тот ее и получает. (Бесплатная приватизация жилья в Москве началась с 2.12.91.) Все указы по приватизации готовили Ельцину иностранные советники Чубайса.

25 января 1992 г Ельцин заявил, что российские ядерные ракеты “отныне не будут нацелены на США”.

29 января “архитектор перестройки” А. Яковлев, находясь в Лондоне, заявил по поводу претензий Украины на Черноморский флот: “Я бы отдал любой флот кому угодно, помимо расходов, это никому ничего на дает” (ТАСС, 29.1.92).

8-9 февраля 1992 г. в Москве некоммунистическая оппозиция провела Конгресс гражданских и патриотических сил, на котором было создано Российское Народное Собрание. С главным докладом выступил вице-президент А.В. Руцкой, присоединявшись тем самым к оппозиции.

25 марта указом президента была разрешена продажа земельных участков физическим и юридическим лицам, включая иностранные.

В апреле 6-й Съезд народных депутатов изменил название государства: вместо “Российская Советская Федеративная Социалистическая Республика” принято двойное название “Россия — Российская Федерация” (на добавлении слова “федерация” настояли региональные администрации и демократы).

21 мая 1992 г. ВС РФ постановил считать передачу Крыма в состав Украинской ССР в 1954 г. изначально “не имеющей юридической силы”, поскольку это было сделано “с нарушением Конституции РСФСР и законодательной процедуры”.

12 июня 1992 г. объявлено государственным праздником РФ — “Днем независимости”.

С 11 по 22 июня проходило круглосуточное пикетирование демонстрантами телецентра в Останкино с требованиями прекратить ложь о “реформах” и предоставить слово оппозиции; палаточный городок демонстрантов был разгромлен милицией, по официальным данным пострадало 76 человек.

7 сентября 1992 г. по первому каналу российского телевидения был представлен акт современного искусства: убийство и расчленение живой свиньи, которая символизировала “образ России, наполненной вечными комплексами, которые нельзя разрешить, можно только разрубить”.

Осенью начался “ваучерный” этап приватизации, о чем см. в дальнейших статьях.

30 ноября 1992 г. Конституционный суд вынес компромиссное решение по “делу КПСС”: запрет Ельциным высших организационных структур КПСС и КП РСФСР соответствовал конституции; но первичные территориальные организации партии имеют право действовать в соответствии с законом. Та часть имущества компартии, которая была присвоена у государства, — подлежит изъятию; чисто партийное имущество отчуждению не подлежит. (Позже, 13-14 февраая 1993 г., прешел “чрезвычайный восстановительный” съезд компартии РСФСР. Так, опираясь на старые структуры по всей стране и на недовольство народа, коммунисты стали ведущей оппозиционной силой в ельцинской России.)

На российских монетах, выпускаемых с 1992 г., стали чеканить друглавого орла Временного правительства: с голыми крыльями, пустыми головами и пустыми лапами.

Русская эмиграция всегда знала, что крушение коммунистического режима неизбежно — из-за утопичности самой его попытки переделать неизменные основы человеческого бытия. Но, похоже, это крушение происходит не по тому сценарию, на который мы надеялись: устранение режима — и возрождение исторической России. Водоворот канувшего в лету тоталитаризма грозит увлечь за собою и Российское государство (в дореволюционном многорациональном и духовном смысле этого слова).

Август 1991 г. привел к власти “образованщину” из недавних номенклатурщиков, а средствами информации овладели “наши плюралисты” (“пятая колонна” космополитических кругов Запада). В декабре совместными усилиями они узаконили распад Российского государства. Распалась и экономика, каждый спасается, как может, еще больше усиливая трещины в государственном единстве; идет лихорадочная распродажа за границу по бросовым ценам всего более-менее ценного; вряд ли уже обратима “утечка умов”... Сбитое с толку население опустило руки, заворожено слушая кредитные посулы западных “благодетелей” и голосуя — даже русские! — за “независимость” в разного рода “референдумах”, спешно проводимых, чтобы “волею народа” застолбить новую карту мира...

Патриотические же силы в верхнем социальном слое не смогли воспрепятствовать этому развалу, ибо в своем большинстве тоже не возвысились над уровнем “образованщины”, скомпрометировали себя в глазах народа ставкой на “стабилизирующие структуры” КПСС — и в результате вместе с нею оказались в лагере побежденных...

Такова картина к весне 1992 г., и она вызывает у многих смятение большее, нежели бывает от политических поражений. Политические поражения поправимы. Здесь же, — учитывая волну антирусских настроений, засилье чуждых сил в руководстве страны и средствах информации, глобальную дезинформацию, экономический и идеологический натиск Запада (в широком спектре: от космополитизма до католицизма). — возникает порою страшный вопрос о поражении духовном. Не оказались ли наивны наши надежды, что народ вынесет из 75-летних страданий ту духовную мудрость, которую утратили сытые страны (вспомним слова Солженицына об укреплении характеров под прессом тоталитаризма...)?

Еще более жесткий вывод усиленно насаждается “передовыми” странами: что “особое призвание” России было лишь в том, чтобы показать миру бездну падения, а теперь нужно начать жить, “как все”. Этот тезис насаждается через высокомерно-поучительную пропаганду, унизительную “помощь” с барского стола, через хор подпевал-”интеллектуалов”, подкармливаемых на бесконечных “научных” симпозиумах: мол, пора, наконец, оставить “бредни о русской идее” и вернуться в “общечеловеческую семью”... (К сожалению, и для значительной части политической эмиграции важнее оказался критерий антикоммунизма, а не призвания России, то есть “против чего” велась борьба, а не “за что”; видимо, этим объясняется и поспешная ставка на нынешнее “образованческое” правительство в резолюциях НТС в феврале-марте 1992 г.)

Немногие же оптимисты-патриоты ищут опору в аналогиях с прошлым: бывали уже смутные времена, после которых вновь и вновь, под воздействием каких-то глубинных сил, собиралось и укреплялось Российское государство, проявляя свою неуничтожимую духовную суть. В этом основа и сегодняшних надежд на лучшее будущее: “в Россию можно только верить”...

Трудно сказать, следует ли данную статью называть “оптимистической”, но она исходит из следующего: даже если бы нам приоткрыли будущее и показали, что Россию уже не спасти, — все равно нужно было бы делать все возможное для ее спасения и верить в него. Здесь присутствует не прагматический расчет, а некий императив, который имеет абсолютное духовное значение в масштабе человеческой истории — и эта абсолютность может ломать даже предсказания будущего (как это было с несостоявшейся гибелью библейской Ниневии). Во всяком случае, именно этот — ранее небывалый исторический и глобальный масштаб — имеет нынешнее смутное время, что чрезвычайно затрудняет задачу российского возрождения, но и придает ей огромный, всемирный смысл.

Однако начнем по порядку и сначала покажем, что уже на политическом уровне причины нынешнего распада Российского государства имеют всемирный характер.

ПРИЧИНЫ РАСПАДА ГОСУДАРСТВА

1. Первая политическая причина, лежащая на поверхности и наиболее очевидная, — режим, построенный на интернационалистической утопии. Попытка ее осуществления нанесла сильнейший удар по российскому единству: тут и тоталитарная нивелировка всех народов при использовании языка самого большого из них (что было воспринято как “русификация”), и национал-большевизм (эксплуатация коммунистами русских патриотических чувств), и обрезание России до пределов РСФСР с завлекающим для окраинных народов проведением границ там, где их раньше не было: все равно им предстояло “отмереть” в “близкой мировой революции”...
   В этой политике — при всей внешней мощи советской сверхдержавы — таилась огромная внутренняя слабость, которая и проявилась столь разрушительно при попытке реформ. Не может быть прочным государство, основанное на лжи и насилии. (Удивляет, что даже авторы, убедительно доказывающие порочность коммунизма, порою не замечают этой основной причины краха СССР, сводя все лишь к зловредному заговору. А выступающие за сохранение Союза под красным знаменем, пропитанным кровью десятков миллионов россиян, — лишь препятствуют единению патриотических сил, усугубляют хаос.)

2. Имелся и другой, объективный, фактор. Ведь поощрение национальных окраин не было случайной прихотью коммунистов. Этот способ завлечения “националов” учитывал естественный процесс “самоопределения наций” в ходе демократизации мира. Хотя, впрочем, это обстоятельство не следует абсолютизировать: пример таких многонациональных государств, как нынешние Швейцария или Бельгия, говорит о том, что даже разноязычные народы могут объединяться в одно государство общим принципом, более важным, чем этнический. К тому же в провозглашении “самоопределения наций” можно видеть и инструмент политики “сильных мира сего” по разложению своих геополитических противников. Характер но, что впервые этот принцип был сформулирован в конце Первой мировой войны, причем Версальская конференция применила его только к побежденным монархиям (Австро-Венгрии и России), но не к национальным меньшинствам и колониям стран-победителей...

3. Этот третий фактор — иностранная геополитика проявился в отношении России гораздо раньше других. И он имеет не только политическое значение: агрессивное отношение западных властителей к России объяснялось не только эгоистической борьбой за рынки и сферы влияния, но и тем, что Россия сопротивлялась этому влиянию уже постольку, поскольку представляла собой цивилизацию с иными духовными целями.

Эти иные цели видны даже в международной политике, если взглянуть на русскую историю непредвзятым взглядом, вычленяя в ней, даже в Новое время, то особенное, чего не было у других. Оно заметно в том, что западные страны руководствовались корыстными политико-экономическими интересами власть имущих, Россия же очень часто — нравственными идеалами, проявляя даже в войнах благородство и бескорыстие (достаточно указать на постоянную защиту балканских славян от турок, на избавление Западной Европы — от “узурпатора” Наполеона). Россия неоднократно пыталась вносить в международные отношения принцип братства, справедливости, — ограничивая этим право сильного: характерны в этом отношении “Священный Союз” Александра I (1815 г.) и созыв по инициативе Николая II первой в истории международной конференции по разоружению (1899 г.).

Разумеется, Российская империя, как и все прочие, во многом создавалась силой — это было общепринятое политическое средство в те времена. Но у нас это была сила неудержимо и естественно растущего, беззлобного великана, ступавшего в соседние земли, не посягая на национальную самобытность их народов, а покровительствуя им и даже перенимая от них многие элементы в свою культуру, делая их своими, родными. Это не было тем разбойничьим и часто расистским насилием завоевателя-эксплуататора, какое продемонстрировали западноевропейские государства в самых отдаленных от них частях планеты (достаточно сравнить судьбы малых сибирских народов — и американских индейцев, чье истребление в США возведено в кинематографический культ).

В Российской империи не существовало неравноправия по национальному признаку, поэтому она была прочнее и гармоничнее других. Ее скрепляла не сила, а равенство всех по отношению к высшей Правде, служение которой было основой русского мироощущения. Достоевский назвал это всечеловечностью, вселенскостью русского человека. (Поэтому, пожалуй, и западная интернационалистская утопия, будучи обездуховленным пониманием вселенскости, нашла удобную почву для внедрения — под маской добра — в российской интеллигенции.)

Так что Российская империя не была колониальной: как бы она ни создавалась — она строилась не на эксплуатации, а на культурно-национальной автономии своих составных частей и постепенно развивалась в новое, неэгоистическое, сообщество народов; во взаимовыгодный союз для защиты их национальных культур от секулярно-космополитических тенденций менявшегося мира. (Отвечая здесь на стандартное возражение, следует заметить: ограничения для еврейства, введенные в конце XIX в., имели признак не национальный, а вероисповедный; при крещении они отпадали сами собой. Это сложная проблема, существовавшая в свое время во всех христианских странах. То, что Россия осталась практически единственной, сохранившей эти ограничения, можно объяснить более острым ощущением несовместимости антихристианской и христианской морали — в этом можно видеть и свидетельство особого пути России, и одну из важнейших причин глобальной атаки “мирового сообщества” на нашу страну в начале XX в.).

К началу XX в. Россия оставалась последним бастионом консервативных (христианских) нравственных ценностей и поэтому все больше воспринималась “сильными мира сего” как досадное препятствие их геополитическим планам. Поэтому за жертвенность и бескорыстие России они платили ей предательством — что ярко продемонстрировала Первая мировая война... Соответственно, и ставка Запада на расчленение России возникла задолго до естественного распада тогдашних империй. На примере Украины — не “инородческой” территории, а древнего центра русской государственности — влияние этого фактора можно показать нагляднее всего.

ЗА КУЛИСАМИ УКРАИНСКОГО СЕПАРАТИЗМА

Так, поощрение украинского сепаратизма нарастало из Австро-Венгрии уже со второй половины XIX в. При этом услужливые “ученые” искажали не только украинский язык (вводились немецкие и польские слова, чтобы он как можно больше отличался от русского), но и саму историю Малой Руси. Утверждалось, что издревле существовал “особый украинский народ”, отличавшийся от русского; что этот народ изначально имел “самостоятельный, не русского происхождения, язык”; при этом поздние исторические реалии стали переносить в прошлое, заявляя, например, что “правитель Украины Володымир крестил украинцев”...

Таким образом, почвы для сепаратизма в славянских и многих других народах тогдашней России не было. Поэтому большевикам (опираясь на своих приверженцев во всех республиках) удалось снова собрать империю, и ценою огромных жертв она осталась “белым пятном” на карте “сильных мира сего”. Но коммунисты наполнили его иным смыслом и больше, чем кто-либо, облегчили задачу расчленителям России.

Плоды этой большевицкой политики проявились уже в годы Второй мировой войны, когда ставку на расчленение России сделали нацисты: тут и дивизия СС “Галиция”, и бандеровцы, у которых антикоммунизм соединялся с ненавистью к русским. Но и тогда распространения в народе сепаратизм не получил. В частности, немецкие проекты создания самостоятельных Украинской и Белорусской Церквей провалились (в эмиграции большинство епископов-автономистов влилось в Русскую Зарубежную Церковь).

ЗАКОН О РАСЧЛЕНЕНИИ РОССИИ: P.L. 86-90

Усиленно поощрялись сепаратистские эмигрантские организации, в чьей пропаганде “Советский Союз отождествляется с Россией и советская внешняя политика характеризуется как непосредственное продолжение империалистической политики царской империи”, поэтому “борьба с большевиками означала одновременно борьбу с русскими” 4, — писал другой немецкий историк, X. Римша. На этом отождествлении (для простоты внушения) строилась политучеба в армиях НАТО. с этими тезисами соглашались влиятельные круги в западной политологи...

Яркое официальное выражение эта американская политика нашла в так называемом “Законе о порабощенных нациях” (P.L. 86-90), принятом в США в 1959 г. Приведем его основную часть, выделив главные слова:

“...Так как, начиная с 1918 года, империалистическая и агрессивная политика русского коммунизма привела к созданию обширной империи, которая представляет собою зловещую угрозу безопасности Соединенных Штатов и всех свободных народов мира, и

Так как империалистическая политика коммунистической России привела, путем прямой и косвенной агрессии, к порабощению и лишению национальной независимости Польши, Венгрии. Литвы, Украины, Чехословакии, Латвии, Эстонии, Белоруссии, Румынии, Восточной Германии, Болгарии, континентального Китая, Армении, Азербайджана, Грузии, Северной Кореи, Албании, Идель-Урала, Тибета, Казакии, Туркестана, Северного Вьетнама и других, и

Так как эти порабощенные нации, видя в Соединенных Штатах цитадель человеческой свободы, ищут их водительства в деле своего освобождения.., ...именно нам следует надлежащим официальным образом ясно показать таким народам тот исторический факт, что народ Соединенных Штатов разделяет их чаяния вновь обрести свободу и независимость...

Этот закон, в котором русский народ не включен в число порабощенных, но выступает в виде поработителя Китая и Тибета, Украины и Белоруссии, “Казакии” и “Идель-Урала”, чью борьбу за независимость США официально обязались поддерживать, — был принят единогласно всеми конгрессменами и утвержден президентом Эйзенхауэром. Такое единогласие говорит о чем-то большем, чем просто политика: здесь символически ярко отражено отношение западного мира к России в XX веке...

Не случайно именно с 1940-1950-х гг. в зарубежье (а не в СССР) начинается расцвет антирусских сепаратизмов: сначала их поощряли Гитлер и Розенберг, затем творцы закона P.L. 86-90. Разница лишь в том, что одни это делали грубо — во имя расовой теории, другие “на правовой основе” — во имя демократии. И если расисты в этом деле особого успеха не имели, то более привлекательные демократы весьма преуспели.

Именно в эти послевоенные годы была возбуждена наибольшая ненависть к русским в среде украинской

Более того: в происходящем сейчас распаде СССР (и вместе с ним исторической России) политика США руководствуется той же целью и ее пропагандные мощности играют огромную роль. Яркий пример: буквально накануне украинского референдума 1 декабря 1991 г. было распространено заявление президента Буша, что США готовы признать независимость Украины (то есть оказать в этом случае помощь). Это заявление было существенным подкреплением усилий радио “Свобода”, украинская “служба” которой — тоже накануне голосования — пропагандировала новый “план Маршалла” для Восточной Европы, который “может распространяться и на независимую Украину”... Вероятно, поэтому за “независимость” голосовала и значительная часть русского населения — те, кого сейчас голодный желудок и фантастические цены беспокоят больше, чем целостность Отечества...

Усилиями средств информации и сепаратистской “пятой колонны” на месте была создана такая эйфория отделения (как быстрого пути разрешения экономических

проблем), что иного результата ожидать было трудно. О юридическом уровне этой акции говорит уже форма самих бюллетеней: они начинались с констатации “смертельной небезпеки, яка нависла була над Украйною” от ГКЧП, и, без предложения альтернативы (сохранения союза с Россией), требовали лишь подтвердить “акт проголошення незалежности”...

ОТ НАИВНОСТИ ДО МОНДИАЛИЗМА...

В недооценке описанной иностранной геополитики народом нашей страны заключается четвертый фактор, сыгравший огромную роль в ее крушении. Сам неуспех “перестройки” во многом объясняется деструктивным влиянием заграничных сил — при непротивлении этому со стороны реформаторов. И для этого в сложившейся ситуации был не так уж необходим традиционный “заговор”: в наш информационный век достаточным оказалось умелое манипулирование общественным мнением из-за границы, что и обеспечило столь разрушительный суммарный эффект всех отмеченных факторов.

Роль средств информации здесь особая, ибо влиять на ход событий можно уже соответственным преподнесением их населению страны и “мировой общественности” — в лучших традициях “демократической принципиальности”. Так, действия военно-промышленного комплекса и правительства СССР против президента (и генсека ЦК КПСС) в августе 1991 г были названы “антиконституционным путчем” (мерилом законности западные демократии избрали брежневскую конституцию). А брестский путч против того же президента (и уже не генсека), устроенный Ельциным-Кравчуком, “открыл эру демократии для России” — несмотря на то, что они объявили роспуск союзного государства без всяких на то полномочий, вопреки существовавшей конституции и вопреки результату мартовского референдума о сохранении Союза. За столь “демократическую” акцию Кравчуку простили даже то, что в августе он был готов поддержать ГКЧП.

События в Грузии демонстрируют еще один зигзаг “демократической принципиальности”: как ни относиться к Гамсахурдиа (который не только не разобрался в политике “сильных мира сего”, но и стал обвинять во всех мыслимых грехах Россию — главного возможного союзника национальной Грузии), — он был законно и всенародно избранным президентом, которого, оказывается, все-таки разрешается свергать танками, с сотнями убитых людей, при поддержке демократического мира...

Поэтому отдельные заявления американских руководителей в поддержку элементов централизма в нашей стране не должны вводить в заблуждение: они диктуются временной тактикой, угрозой бесконтрольности атомного оружия, опасностью дестабилизации Восточной Европы при неизменной долгосрочной стратегии “освоения” России. Это как поршни в двигателе внутреннего сгорания: кажется, что они движутся хаотично, даже противоположно друг другу, но все они дружно крутят невидимый вал в одном направлении. Политическое искусство влияния в этом и состоит, а также в правильном присоединении чужих поршней к своему валу. Впрочем, кроме “чужих” есть и готовые “свои люди”, и если бы их удалось поставить у власти в России, — то и расчленение было бы не так уж необходимо.

Правда, от услужливого мондиализма до наивности один шаг. Подпадание наших “демократических” вождей под идеологическое давление западных критериев часто объясняется незнанием Запада, мировоззренческой косностью, а также тем, что ничему созидательному партаппаратчики никогда не учились. Это стало заметно уже в ведении ими “перестройки”. Проводить реформы можно было продуманно, не допуская развала существующей экономики и тем более государства, но давая развиваться новым здоровым структурам — снизу вверх. Экономическая реформа должна была начинаться с сельского хозяйства, а сытость предшествовать введению политических свобод. Все делалось наоборот. “Огромная заслуга” (развал тоталитаризма и России), за которую Горбачев провозглашен на Западе чуть ли не “человеком века”, была с этой точки зрения его услугой и особого таланта не требовала: ломать — не строить. Более бездарно распорядиться столь огромной властью было трудно.

Из-за такого же несоответствия знаний уровню национально-государственных задач приобретает разрушительный характер многое из того, даже очень нужного, что сейчас делают преемники Горбачева. Непонимание ими духовной сути России ведет к тому, что для нее копируются западные модели (даже свою резиденцию назвали “Белым домом”, а сами стали “мэрами” и “префектами”). Но те “правильные” меры, которые дают эффект в налаженной рыночной экономике, оказались неприменимы к советской ситуации при административном насаждении сверху. Неприменимы ни психологически (народ не знает иной системы, чем советская, и в отличие от времен нэпа не готов по звонку дать нужное количество частных производителей); ни практически (ибо экономика сохранила монопольную структуру).

Поэтому “либерализация цен” привела к ценовому произволу производителей-монополистов, к гиперинфляции и спаду производства — и не могла привести к его росту. “Приватизация” же (тоже насаждаемая сверху) дает преимущество бывшим номенклатурщикам и “теневой” мафии, которые делят между собою общенародное достояние, отмывая свои неправедные деньги, — что их волнует больше всего. Эту процедуру народ окрестил “прихватизацией”, поскольку у него самого нет средств для покупки объектов миллиардной стоимости.

Эйфорическая идеология этой приватизации (освящение капиталистического эгоизма) противоречит исконному русскому чувству нравственности и справедливости: в русском мировоззрении частная собственность должна служить целому. Даже во многих странах Запада частная собственность в значительной мере ограничена интересами общества, к тому же она далеко не единственная форма владения, ибо не везде применима: в современной экономике значителен государственный и общественный сектор.

Думается, именно мировоззренческая наивность новых демократических вождей плодит веру в очередную утопическую “панацею”, которая автоматически создаст “рай на земле” путем устранения “неправильных” социальных структур — без осознания всей сложной проблематики борьбы добра и зла в мире и в природе человека. Здесь все та же рационалистическая вера в то, что правительство может произвольно “переделать” общество по своему отвлеченному плану — не учитывая тысячелетнего государственного бытия. Только теперь “ключ к успеху” в том, чтобы все делать наоборот: раньше панацеей был марксизм, теперь — рынок, который демократы наделяют столь же магическим смыслом. И результат получается схожий: “разрушим все до основанья, а затем...”

То есть вхождение в мировую рыночную систему требует ее тщательного изучения: от этого зависит, какую роль мы в ней будем играть (ведь, например, и у Конго рыночная экономика, как и у сотни подобных стран...). Нужно отделить естественные законы, по которым работает экономическая машина, от искусственных законов, которые кому-то гарантируют место шофера в этой машине и выдаются за “непреложные”.

В этой суверенизации прежних тоталитарных структур — последний удар коммунистов по единству нашей страны. Впрочем, последний ли?

ОБ ИДЕОЛОГИИ ВЫЖИВАНИЯ

Но есть еще один фактор — те россияне, которые понимают, что происходит, и считают себя обязанными действовать. Ведь главный субъект истории — сам человек, в воле которого находят или не находят проявление те или иные духовные силы, действующие в истории. Наше возрождение в прошлом всегда совершалось через волю русских людей, ощущавших духовное призвание своей страны, связывавших с ним смысл своей жизни, увлекавших за собою других.

Во всяком случае, от нас больше, чем от кого-либо, зависит: позволим ли мы себя в очередной раз соблазнить на ложные пути, одурачить, прикрепить наших левых и правых к нужным местам коленвала западной политики...

Если мы не всмотримся внимательнее в наших заграничных “доброжелателей” и друг в друга, — мы не спасем Россию. Нынешние россияне должны найти свой собственный “коленчатый вал” для соединения всех усилий в едином государственно-патриотическом движении. Пока что для этого можно предложить самую общую платформу примерно в таком виде:

1. В нынешнем хаосе прав и свобод, границ и суверенитетов необходима безупречная юридическая точка отсчета в решении проблем. Если мы считаем, что силы, овладевшие Россией и правившие в ней с 1917 г., были преступными, то такая точка отсчета — последняя законная власть на данной территории до революции 1917 г. (в которой Февраль и Октябрь — лишь две вехи одного разрушительного процесса). Все последовавшие за 75 лет акты — незаконны. Это не значит, что сегодня нужно настаивать на старых имперских границах — неизбежны их пересмотры с учетом воли населения спорных территорий, признание новых реальностей и самостоятельных государств. Но только безупречная юридическая основа не будет подрывать понятия справедливости и заложит прочную основу для будущего.
2. Россия — член мирового сообщества, как и любое государство на нашей планете. Но в этом сообществе действуют разные силы: дружественные и враждебные. Поскольку вторые мощнее и в течение всего XX в. постоянно проявляли свою агрессивность против нашего государства — залечивание наших ран сейчас возможно только при большой степени автаркии. Наша страна обладает всем необходимым для независимого существования на этот переходный период. Лишь с окрепшей экономикой можно входить в “общечеловеческую семью” с ее нравами.
3. Но в любом случае — входить, не слепо подражая всему, что происходит в этой “семье''. Мы сможем занять в мире достойное место, лишь если вспомним свое призвание в истории, о котором шел спор между западниками и почвенниками: об идее христианской цивилизации.

Для славянофилов в сравнительно благополучном XIX в. это была романтическая теория. Сегодняшний мир требует для своего спасения практических решений, ибо в нем обостряется противоречие между техническим могуществом человечества и его прогрессирующей нравственной деградацией. Рынок подминает под себя науку, искусство, право, человеческие отношения... Грех, разумеется, вообще присущ “миру сему”, но мы ему сопротивляемся, пока сознаем этот грех как таковой; в западном же обществе грех и силы зла легализуются как нечто нормальное — что и дает им свободу действия. Тогда как духовные ценности становятся все более уязвимыми, ибо они не котируются на рынке, а “сильные мира сего”, в свою очередь, поощряют этот процесс, ибо только в бездуховном атомизированном обществе их деньги приобретают абсолютную власть. Следствие: натиск пошлой “массовой культуры”, нравственная деградация, равнодушие к истине — признаки саморазрушения человечества.

В таких условиях нашими союзниками могут быть все страны, отстаивающие свою национальную самобытность от космополитической энтропии. Эти страны как правило они не из самых богатых — могут быть нашими экономическими партнерами, не навязывая нам своего миропонимания. Но, поскольку Россия — неотъемлемая часть европейской христианской цивилизации, наше основное духовное усилие соответствует консервативному движению новых правых сил, отвергающих идейный багаж Французской революции и противостоящих американизации Европы. Для этих сил мы могли бы стать долгожданным оплотом, а они для нас ценным экспертом по проблемам современного мира.

О ТРЕТЬЕМ РИМЕ И НИНЕВИИ

И теперь от политики вернемся к тому, для чего вообще задумана эта статья: у происходящего есть и более крупный масштаб.

И то и другое может быть понято лишь в рамках христианского толкования истории. Она заключается в злоупотреблении человека своей свободой (грехопадение), в обретении Истины от самого Сына Божия — и в постепенном новом отступлении (по-гречески: апостасии) людей от этой Истины. Этот процесс должен завершиться приходом антихриста и победой Христа над ним в Своем втором Пришествии. Причем, как указал апостол Павел на конечное условие прихода антихриста: “тайна беззакония уже в действии, только не совершится до тех пор, пока не будет взят от среды удерживающий теперь” (2 Фее., 2:3-8).

Так вот: Запад и Россия участвуют в этом процессе в разных ролях. Наша общность и наше различие с Западом связаны с общим принятием христианства, но с разным отношением к его сути. Уже в Римской (тогда по сути вселенской) империи возникла эта двойственность: между Римом и Константинополем (который после переноса туда столицы первым христианским Императором, Константином, стал называться Вторым Римом). Разногласия привели в XI в. к отколу Запада от дотоле общей христианской истины, общими Вселенскими соборами утвержденной, — к ее ревизии, к отходу в рационализм приземленного христианства и в гордыню, ведшую к полному непониманию Православия и даже к антиправославной враждебности. Уже крестоносцы не только отвоевывали у неверных Гроб Господень, но и грабили Константинополь, который позже пал под ударами мусульман не без этой “христианской” подножки...

Но к тому времени у православной вселенской столицы уже появился преемник — Москва. Русь приняла христианство от Константинополя и долгое время считалась его официальной провинцией, почитая своим главой Константинопольского патриарха. Был перенят нами оттуда и герб, двуглавый орел. Эта преемственность прослеживается и в династических связях (Креститель Руси Владимир был женат на византийской царевне Анне; Иоанн III — на племяннице византийского императора Софье Палеолог). Так что возникновение формулы “Москва — Третий Рим” было естественным перенятием русским православным царством ответственности за судьбы Православия и тем самым — за судьбу мира. В святоотеческом толковании именно этот странствующий центр православного мира связан с вселенской миссией Удерживающего.

Непонимание Западом России связано с неощущением этого стержня истории. Это привело к появлению в рамках Европы (Киевская Русь была ее неотъемлемой частью) двух цивилизаций: удерживающей и апостасийной. На Западе в эпоху Возрождения развивалась утонченная рациональная культура и философия, тогда как на Руси культурой и философией было само Православие, которое пропитало весь русский быт, создав христианский национальный идеал Святой Руси. Идеалы никогда полностью не воплощаются в земной жизни из-за греховности самого человека, но если мы снова сравним Россию с западноевропейскими странами, выявив разницу, то увидим, что в центре русской культурной жизни стоял не университет, а монастырь, любимым народным чтением были жития святых и впереди нашей “колониальной экспансии” очень часто шли не воины и торговцы, а монахи.

Запад же, не понимая Россию духовно, всегда судил о ней по своему подобию — плоско-рационально: видя “отсталость” и “варварство” в ее религиозной цельности; “раболепие” — в отсутствии политического властолюбия и сознательном самоограничении; “деспотизм” — в ином, служебно-политическом строе, где даже пресловутое “крепостное право” не стесняло духовной свободы и в значительной мере воспринималось как послушание, смирение перед волей Божией, как общее служение ей и крестьян, и дворян, и Царя...

В этом непонимании России коренится все описанное выше отношение к нам “христианского Запада”; оно может принимать и обостренные формы почти “мистической” русофобии как агрессивного неприятия духовно-онтологического феномена России. И уж, конечно, антихристианские силы этот феномен всегда чувствовали очень хорошо — как главное препятствие себе.

Подобными эгоистичными мерками в западной науке по сей день промерена вся русская история, а благодаря нашим дореволюционным западникам и потом большевикам — эти мерки присутствуют и в современной российской историографии; даже наша полемика с западными воззрениями часто ведется в их категориях “хорошего” и “плохого”... Прогрессом же при этом всегда считалось то, что размывало русскую цельность и духовный максимализм. И к сожалению, во многом размыло...

Так, в ходе Петровских реформ (оправданных лишь отчасти: их полезная материальная сторона не требовала такой духовной цены) дух апостасии проникает и в Россию, зарождая двойственность уже в ней самой. Разрыв между все более “прогрессивной” интеллигенцией и “отсталым” крестьянским (христианским) народом ведет к нарушению гармонии и в конечном счете — к хаосу революции. То, что ее финансировали и поощряли западные еврейские и масонские круги, — печатно признают они сами. Мне уже доводилось публиковать доказательства этому ('Наш современник”, 1991, № 12), как и тому, почему именно эти структуры можно считать движущими силами мировой апостасии, творящими ту самую “тайну беззакония” (“Политика”, 1991, № 16; “Вестник Германской епархии”, 1992, № 2-3). Но наша революция была бы невозможна без духовной болезни в нас самих, которая коренилась в отходе ведущих слоев российского общества от идеала Святой Руси.

То, что происходило в России в последовавшие десятилетия, Бердяев проницательно назвал “малым апокалипсисом”, то есть как бы его репетицией. Нынешнее Смутное время в России есть завершение этого общемирового кризиса XX в., который, похоже, затянулся именно из-за сопротивления ему в России — в той части человечества, которая первой приняла на себя небывало открытый удар сатанинского наступления.

Причем Запад продолжал свое “участие” и в этой репетиции: изначально поддерживая коммунистический режим, когда тот носил явно антихристианские и антирусские черты, — и сменив милость на гнев (после Второй мировой войны), как только в России обозначились признаки религиозного и национального восстановления (начался период “холодной войны”). А в годы перестройки “сильные мира сего” удесятерили свое давление на СССР всеми средствами, чтобы “толкнуть падающего” в нужную им сторону; то есть, чтобы поддержать там “своих людей” и не допустить русского возрождения. Их нынешний успех объясняется тем, что и на духовном уровне легче разрушать, чем созидать...

Но особенность России проявилась и в том, что на русской почве у коммунизма — вопреки ожиданиям “сильных мира сего” — проявился неожиданный консервирующий аспект: став генеральной репетицией апокалипсиса, коммунизм в то же время, ценою небывалых жертв, удержал Россию от того общемирового пути к апокалипсису большому, на которую ее толкал Февраль. Ничто в мире не бессмысленно: не могли быть бессмысленными и небывалые страдания России и кровь ее Новомучеников. За кулисами видимой истории кроется тайна, из которой нам доступно ощутить лишь то, что Господь все это время сохранял для России — и мира — последний шанс.

Все это, однако, наводит на мысль, что несмотря на усиление процесса апостасии в XX в., — еще не исполнилась какая-то тайна, связанная с Россией. Ведь если России было суждено погибнуть, а вместе с ней и всему миру (ибо Россия — Удерживающий), то логично предположить, что это наступило бы сразу после Первой мировой войны и революции. Этого не произошло. И, хочется верить, что не стал бы Господь так долго — три четверти века! — попускать силам зла мучить Россию напрасно, лишь затягивая ее агонию Видимо, Он еще надеется на нас, для чего-то мы еще нужны.

Более того: читая воспоминания о нашей революции, трудно отделаться от ощущения, что эта трагедия во многом похожа на промыслительную, превентивную: ведь Россия была далеко не самой “прогнившей” частью мира. И даже совсем наоборот: она была наиболее многообещающей в перспективе экономического и культурного развития, наиболее честной в сфере международной политики. На первый взгляд, именно эта русская честность (основная черта последнего Государя) — оказалась политически проигрышной в сравнении с бесстыдным нахрапом враждебных сил. Но, может быть, не на политическом уровне надо здесь оценивать результат, и, может быть, он заключается вовсе не в политическом поражении? Быть может, это был действительно последний “хирургический” шанс на спасение нашего русского призвания — вместо присоединения к апостасийной “общечеловеческой семье” уже в феврале 1917-го?.. Так, и татаро-монгольское иго было подобной катастрофой, однако — предотвратившей “латинизацию” ослабевшей от междоусобиц Руси и лишь сплотившей ее в выполнении своей миссии... Так что и нынешний переходный период еще может обернуться для нас — с Божьей помощью чем-то иным. Хотя, видимо, и ненадолго — если вспомнить предсказания наших святых...

На этом фоне можно дать украинскому сепаратизму и такую оценку: это апостасийное явление, дальнейший серьезный шаг в давнем наступлении Запада на славянство, отрыв от него еще одной огромной территории. Если нынешнее отделение Украины окончательно, то от России оторвали ее древнюю столицу, прервали этим непосредственную связь (через Киев) с Константинополем, окончательно сделав Москву Третьим Римом... Правда, этот отрыв стал возможен не только под давлением Запада, но и вследствие политического честолюбия и комплекса культурной неполноценности украинской интеллигенции: “украинская” культура есть в основе культура русская, и “забыть” это можно только абсолютизацией своей провинциальности. Это промыслительно отразилось и в самоназвании: “Украина”-”окраина”, а главный смысл тут в провинциальности духовной: в отказе Малороссии от общерусской ответственности за судьбу мира. Но не от территориальных размеров России зависит ее миссия...

Справедливости ради следует заметить, что и у великороссов имеется подобное течение духовного провинциализма: великорусский изоляционизм. Грешит этим уклоном и евразийство. Оно возникло отчасти уже в XIX в. как отталкивание от “мещанского” (апостасийного) Запада и приобрело законченную форму в XX в. — на фоне вопиющего политического предательства России Западом. Правда евразийства — в отрицании духовной ложности Петровских реформ, в стремлении сбросить “иго западного рационализма”. Но ущербность евразийства заключается в нечувствии российской миссии Удерживающего во всемирном масштабе. Евразийство тоже отказывается от причастности к стержню истории, отходит от христианского понимания судеб мира — в географическое толкование российского призвания. Ныне оно переживает в России ренессанс с языческими чертами, встречается и натуралистическое толкование явления России. Но как жалко выглядит какая-нибудь теория о “пассионарных” толчках из космоса — по сравнению с предельной логичностью, духовной глубиной и уважением свободы человека в христианской историософии...

То есть налицо объединение сил, противостоящих Православию. (Не забудем тут и антисербскую кампанию мировых средств информации — еще один бой на этом фронте, который идет давно: Запад замолчал геноцид католиков-усташей над православными сербами в годы второй мировой войны, было убито полмиллиона человек — ярчайшее проявление “мистической” ненависти к Православию...). Но прежде всего эти силы стремятся не допустить возрождения России. Неважно, сознают они при этом эсхатологический смысл своих действий — или “не ведают, что творят”. Гораздо важнее и печальнее, что люди в России, выросшие в изоляции от подлинного знания о мире, всего этого в большинстве тоже не осознают, в том числе и своей ответственности...

Можно ли еще спасти Россию и тем самым мир, отодвинув его конец? Или же речь идет о последних временах и следует готовиться к ним? В любом случае делать надо одно: говорить правду, раскрывать подлинный масштаб происходящего. Конечно, Апокалипсис запрограммирован в эгоизме человека, его нельзя отменить навсегда. Но сопротивление силам зла — наша неснимаемая задача, имеющая собственную ценность. Что здесь сколько весит на Божьих весах — мы не знаем. Быть может, молитвы нескольких наших праведников еще долго будут перевешивать миллиардные счета и тиражи “сильных мира сего”...

Поэтому и нам, крохотной русской эмиграции, надо вести себя так, как если бы и от нас зависела судьба мира. Тем более, что для нас как части русский нации, познавшей суть разных общественных систем, более чем для кого-либо открылся духовный смысл истории. Напоминая это, архимандрит Константин подчеркивал огромный смысл зарубежного “подвига русскости”, то есть открытого духовного сопротивления апостасии при невозможности этого на родине; сопротивления, в котором по сути вселенское значение приобретает стояние нашей малой, оклеветанной, не понятой многими Русской Зарубежной Церкви.

В заключение еще раз вспомним о Ниневии — величайшем городе библейских времен, столице Ассирийского царства, которая своевременным покаянием смогла отменить пророчество о своей близкой гибели (книга Ионы). Как можно видеть на том примере, покаяние — не унизительное бесплодное “самобичевание”, как кажется духовно не развитым людям, и это не просто моральный долг чести, и даже не только средство индивидуального спасения души. Эго также и важнейшее условие для формирования будущего, ибо покаяние лишает наши прошлые грехи действенности в этом будущем... Таково наше единственное условие для повторения чуда Ниневии.

Похоже, сейчас ведущий слой России этого еще не осознал и, даже признав коммунизм катастрофой, — не лишил действенности те грехи, которые лежат в ее начале. Поэтому нам, видимо, суждено еще немало страданий — как дальнейшая расплата и за старый грех, и за продолжающееся его непонимание.

Пока сатанинские пентаграммы облучают Россию своим светом с кремлевских башен и остаются символом нашей армии, пока в центре страны круглосуточно отдаются языческие почести мумии человека, упражнявшегося в кощунственных ругательствах по отношению к Богу, пока на страницах газет и телеэкранах живет щедро посеянная всеми участниками революции ложь о “темном” российском прошлом — катастрофа продолжается. И если кому-то у нас на родине еще кажется желанным наконец-то войти в “цивилизованный “мир”, то нам, волею судеб оказавшимся в этом заграничном мире, отчетливо видно его состояние: если сама Россия не станет снова Третьим Римом, то четвертому Риму, действительно, уже нигде “не бывать”.

Май 1992 г.

Для лучшего понимания событий, рассматриваемых в этой статье, вкратце опишем раскладку сил в 1993 г.

Высшим органом законодательной власти в стране был Съезд народных депутатов, имевший право требовать отчета у президента и при наличии оснований отрешить его от должности 2/3 голосов; Съездом избирался Верховный Совет (парламент), постоянно действовавший в перерыве между съездами. Главные министры назначались только с согласия Верховного Совета.

“Особые полномочия”, предоставленные президенту 5-м Съездом в 1991 г., истекли в декабре 1992 г., конфронтация между парламентом и президентом о сути реформ становилась все острее — но легальных возможностей устранить парламент у Ельцина не было. Число его сторонников среди депутатов неуклонно уменьшалось и достигло трети (в основном те, кто одновременно работал в президентских структурах). Поэтому уже 10 декабря 1992 г. Ельцин сделал попытку переворота, призвав своих сторонников покинуть 7-й Съезд. Съезд, однако, сохранил кворум и вместо Гайдара назначил главой правительства компромиссную фигуру вице-премьера B.C. Черномырдина (бывшего главу министерства газовой промышленности СССР, преобразованного в концерн “Газпром”).

Вторая, более энергичная попытка переворота была предпринята Ельциным 20 марта 1993 г., когда он зачитал по телевидению неконституционный указ “Об особом порядке управления” страной (ОПУС), — но и на этот раз совместные действия парламента, вице-президента, Генпрокурора, руководителей Конституционного суда, Совета Безопасности и силовых структур заставили президента пойти на попятный.

Ельцин попытался переломить ситуацию путем референдума о доверии президенту и парламенту; голосование было проведено 25 апреля, — но и это, несмотря на контроль Ельцина над СМИ, не дало необходимого абсолютного перевеса ни одной из сторон (цифры см. далее в статье).

Между тем все больше депутатов примыкало к оппозиции. Поэтому на предстоявшем в ноябре 1993 г. 10-м Съезде, учитывая катастрофические результаты “реформ”, была неизбежна отставка ельцинского правительства, не исключалось и отстранение от должности самого президента. К осени Верховный Совет наметил меры и по преодолению информационной монополии ельцинской команды: учредил Федеральный Совет по обеспечению свободы слова в государственных СМИ, принял соответствующие поправки к закону о печати.

Важные сдвиги наметились и во внешней политике. Стало ясно, что провозглашение СНГ — обман; парламент передал в Конституционный суд материалы к денонсации Беловежских соглашений как ратифицированных незаконно (только Съезд или референдум, а не Верховный Совет, могли в декабре 1991 г. ликвидировать СССР, — напомнил депутат Н.А. Павлов). Верховный Совет также признал незаконной передачу Крыма Украине в 1954 г. (это решение ВС осудили и Ельцин, и представитель РФ в Совете безопасности ООН, и западные лидеры). Своекорыстные и даже агрессивные действия Запада по отношению к России, проамериканская политика Козырева и ослабление российской армии свели к нулю шансы ратификации Верховным Советом договора о сокращении стратегических вооружений СНВ-2 как не выгодных для России в изменившейся ситуации. Таким образом, все это угрожало не только власти Ельцина и его команды, но и целям влиятельных кругов Запада.

И вот, после консультации с западными лидерами, Ельцин издал 21.9.93 указ “О поэтапной конституционной реформе в РФ”: отменил действующую Конституцию (на которой ранее приносил присягу), распустил парламент (чего не имел права делать по закону) и назначил на декабрь выборы нового парламента и новой Конституции. [Вступление 1998 г.]

Октябрьский расстрел парламента и декабрьские выборы с референдумом — два этапа очередного переворота, проведенного командой Ельцина в 1993 г. Первый этап заключался в захвате всей полноты власти, второй — в его легализации “волей народа”.

Напомним, что это уже третий путч бывшего кандидата в члены Политбюро ЦК КПСС Ельцина, осуществляющего “демократическую” революцию. Первый путч был в августе 1991 г. против ГКЧП, то есть против коммунистического правительства СССР, попытавшегося силой предотвратить распад государства. Второй путч, Беловежский, он устроил против президента СССР Горбачева, поделив страну между республиканскими коммунистическими лидерами, решившими стать “демократами”. Третий путч, начатый указом № 1400 от 21 сентября, был направлен против недавних соратников Ельцина, которые (как Руцкой и Хасбулатов) совместно с ним выступили против ГКЧП, поддержали Беловежский заговор, дали Ельцину как президенту неограниченные полномочия, но вскоре оказались в оппозиции к его дальнейшей политике.

Все три путча Запад признал “демократическими” и оказал команде Ельцина мощную политическую поддержку, которая стала решающей в исходе событий.

“Победители всегда правы” — поскольку всегда узаконивают свои критерии правоты. Вот и сейчас Ельцин в своем выступлении (6.10.93) определил, что в октябре был “вооруженный мятеж, спланированный и подготовленный руководителями бывшего Верховного Совета... Цель — установление в России кровавой коммуно-фашистской диктатуры”, почему и пришлось расстрелять парламент для защиты оздоровительных реформ. Однако вряд ли Ельцину удастся убедить в своей правоте историю, ибо ни одно из этих его слов не выдерживает объективного анализа — ни с государственно-устроительной, ни с правовой, ни с нравственной точек зрения.

1. УСПЕХИ “ОЗДОРОВИТЕЛЬНЫХ РЕФОРМ”

Если бы в августе 1991 г., с концом коммунистического режима, к власти в России пришло мудрое, подлинно национальное правительство, оно не только запретило бы КПСС, но и

Это такие-то “реформы” оправдывают столь кровавую их защиту? Не отдают ли в правовых государствах даже за малую часть подобных деяний под суд? Или здесь действует знакомое правило: ограбление, растление, лишение жизни одного человека — это преступление; но когда оно творится правительством в масштабах целого народа — это статистика?

Да, большинство депутатов были мало пригодны для конструктивных преобразований (это мы отметим далее), но еще менее пригодной оказалась президентская команда (“дураки с инициативой”). Ельцин и Гайдар позже не раз признавали, что четкой программы реформ у них не было и что их “политика была построена на изрядной доле нахальства” (“Посев”, 1993, № 5). Парламент лишь реагировал на это нахальство, на коррупцию и шоковую терапию — не всегда экономически продуманно, но вполне понятно (например, требуя повышения пенсий, он спас жизни тысячам ограбленных Гайдаром стариков).

Конечно, главная причина кризиса — три четверти века коммунистического правления. Но в августе 1991 г. у мудрого правительства имелись все шансы не допустить нынешнего экономического и политического развала страны. Это нам демонстрируют даже коммунисты в Китае. Ельцинские же неофевралисты (как и их предшественники в 1917 г.) своей государственной некомпетентностью, духовной неразвитостью и чужестью русским традициям способны лишь усугублять хаос и сваливать свои просчеты на “коммунистов” (которые до сих пор оказывали большую услугу правительству — в роли козла отпущения),

Запад тоже использует демагогический прием “коммунистической опасности” для поддержки нынешней власти в России как наиболее соответствующей интересам своей геополитики. Общественному мнению навязывается ложный выбор: либо нынешние “демократы-реформаторы” — либо возврат к “коммунизму-тоталитаризму”. А при господстве “демократических” средств информации далеко не все люди (в том числе среди эмигрантов) задумываются о том, что есть разумная альтернатива тому и другому. Что противоборство в России идет не “за” или “против” реформ, а за их смысл и их цену.

2. “ЕДИНСТВЕННО ЛЕГАЛЬНЫЙ, ВСЕНАРОДНО ИЗБРАННЫЙ”

Западные союзники Ельцина поддержали его как “единственно легальную и всенародно выбранную власть” (газета НТС “За Россию”, 1993, № 9) — в отличие от “несвободно выбранного парламента”. Но ведь обе эти ветви власти была выбраны до августа 1991 г, еще при режиме КПСС, когда не было подлинного выбора из всего спектра политических сил. Обе они были избраны на основании той же “советской” конституции (впрочем, в 1992 г. она уже была значительно декоммунизирована) и обе клялись в верности ей. Обе поначалу поддерживали друг друга, причем до своего президентства Ельцин был гордым главой того же самого парламента, вовсе не считая его “несвободным” или “коммуно-фашистским” (в 1990 г. они совместно “вывели” РСФСР из России, положив начало “параду суверенитетов'); именно по настоянию Ельцина его преемником в этой должности стал Хасбулатов, а вице-президент Руцкой был “всенародно” избран вместе с Ельциным...

Не было особой разницы между этими ветвями власти и по их самосознанию: обе они стали преемниками лишь последних 75 лет нашей истории, а не всего православного тысячелетия. Это они подтверждали не раз: парламент — отказавшись восстановить русский герб; президент — сохранив сатанинские звезды над Кремлем и почетный караул у мумии разрушителя Российского государства; и все вместе — узаконив большевицкие границы и даже в 1992 г. (!) утвердив день 7 ноября “национальным праздником”...

“Цивилизованные правовые нормы”, по которым президент получает “мандат от народа” на основании малой части его голосов, быть может, уместны в США (там президент побеждает, получая голоса лишь около четверти избирателей), но это противоречит и русскому стремлению к правде, и русской традиции соборности.

Так что президент и парламент не имели каких-либо легитимных преимуществ друг перед другом. Поэтому да, надо было переизбирать и парламент, и президента (за это и автор этих строк проголосовал в апреле), надо было сменить и конституцию — но с максимально возможным соблюдением законности, во избежание потрясений. Осторожность была тем более необходима, что на апрельском референдуме абсолютного большинства не получил никто: из проголосовавших за переизбрание президента было 32,6%, за переизбрание парламента — 41,4% [от общего числа избирателей]. Это продемонстрировало не столько преимущество Ельцина перед парламентом, сколько раскол в обществе.

Поэтому правовые критерии в оценке их действий должны быть одинаковы, хотя и на двух разных уровнях:

а) по абсолютному критерию никто из них не соответствовал прерванной в феврале 1917 г. легитимности российской власти; она может быть восстановлена только Всероссийским Земским Собором;

б) но поскольку восстановление легитимности возможно лишь в виде постепенного нравственно-политического процесса, то, не теряя из виду абсолютного критерия, в переходный период не обойтись и без критерия относительного, то есть без существующей конституции (какой бы она ни была). Ибо несовершенная законность лучше, чем беззаконие.

Ни у одной из властей не было права нарушать этот временный закон, обеспечивавший худо-бедно равновесие между ними и создававший основу для правового развития. Запретив парламент, именно Ельцин, в нарушение своей клятвы соблюдать конституцию, пошел на путч в рамках существовавшей законности. И он не мог не понимать, что дело не обойдется без сопротивления парламента.

Все вышесказанное перечеркивает и другой “правовой” аргумент западных покровителей Ельцина: “хотя Ельцин нарушил конституцию, он сделал это во имя восстановления права”; “действия Ельцина не были антиправовыми, ибо диктовались крайней необходимостью” (такова логика Д. Каминской и К. Симиса, юридических экспертов радио “Свобода”, 23.10.93 и 25.12.93).

Действительно, бывают времена, когда становится необходима и спасительна мудрая диктатура (так поступил генерал-христианин Франко в Испании). Если бы в России пришел к власти диктатор, обладающий национально-государственным умом, его стоило бы защищать от всех “демократических” нападок, помогая строить правовое государство. Но имеет ли такие качества Ельцин?

Нельзя не видеть, что “крайняя необходимость” его расправы с оппозицией диктовалась не национальными, а личными интересами его команды — ради сохранения власти. Еще очевиднее это становится при рассмотрении нравственного аспекта его путча — как все было сделано.

3. “ПРОСТИТЕ МЕНЯ, ЧТО Я НЕ СМОГ УБЕРЕЧЬ ВАШИХ СЫНОВЕЙ...”

Именно потому, что у Ельцина не было законного повода для разгона парламента, он сразу пошел во все тяжкие, заранее исключая любой компромисс. Так, он отверг предложение трех других властно-авторитетных структур России — Конституционного суда, совещания руководителей субъектов Российской Федерации, Православной Церкви — о возвращении к исходному положению до указа 21 сентября и об одновременных досрочных перевыборах парламента и президента. Собравшийся в “Белом доме” 10-й внеочередной Съезд народных депутатов также принял решение об одновременных перевыборах не позднее марта 1994 г., но для президента согласие на это было бы позорным признанием, что он нарушил закон.

Провокация была столь очевидна, что частично отразилась и в проельцинской печати (“Московские новости”, “Русская мысль”), и даже в американском радио “Свобода”, откуда и приведем несколько фактов (позже эти “издержки” прямого эфира были замолчаны).

Первым шагом эскалации было резкое ужесточение блокады “Белого дома”. Оно вызвало демонстрации, с которыми ОМОН расправлялся столь жестоко, что даже корреспонденты “Свободы” были поражены: “Я старый неформал, но подобного зверства не припомню”, — сказал А. Головин (репортаж Д. Волчека по PC, 30.9.93). Били стариков, женщин, случайных прохожих, ломая кости, выбивая зубы, что вызвало еще большее возмущение; демонстранты (в их числе, по сообщению PC, были кандидаты и доктора наук) начали сооружать баррикады на Смоленской площади. ОМОН не мешал.

Грузовики беспрепятственно прибыли к телецентру, где их уже ждал спецназ дивизии им. Дзержинского. Некоторое время “штурм” Останкино выражался в словесных требованиях и угрозах Макашова. Затем демонстранты стали высаживать дверь грузовиком, пока из телецентра не выстрелили в одного из немногих ополченцев, имевших оружие, — на что раненый ответил из своего гранатомета (сообщение в прямом эфире PC).

Поддаются ли все эти факты иному объяснению, чем спланированная провокация? Впрочем, это элементарный прием даже в спортивном противоборстве: выманить противника на ложный шаг — и ударить (так американцы недавно расправились с Ираком). К этому выводу пришел даже автор демократической “Независимой газеты” (8.10.93). Лишь самые непонятливые демократы, как Ю. Афанасьев, удивлялись:

“Очень много для меня странного и, я думаю, не только для меня. Вся эта ночь, с воскресенья на понедельник, прошла, как мне кажется, во всеобщем ожидании, что вот кто-то придет, что начнут действовать военные, милиция и что они поспеют через несколько минут к телецентру... что наконец-то силы, которыми располагает президент, начнут действовать. И ничего такого не произошло. Потом всех, кто был на улицах Москвы, поражало отсутствие милиции, ОМОНа и вообще тех, кто призван был следить за порядком... А то, как они прошли, прошествовали всеми улицами Москвы? Омоновские подразделения просто расступались при первом их приближении, и какого-то реального намерения противостоять этому шествию просто не было... Что это за действия властей в условиях чрезвычайного положения? Тут, конечно, два возможных объяснения: или у властей не было в их распоряжении сил, или они не хотели их применять” (“Русская мысль”, 7-13.10.93).

Впрочем, картина и без того показательна, особенно в сравнении в происходившими там же событиями двухлетней давности и с тем, как они преподносились телевидением.

В августе 1991 г. ГКЧП не решился применить силу против непокорных “демократов” в том же “Белом доме”, не было блокады здания, не были отключены даже телефоны. “Покоренный вражеский броневик”, на который взобрался мужественный Ельцин, был прислан для защиты здания, и Ельцин это знал (см. любопытные откровения генерала А. Лебедя в “Литературной России”, 1993, №№ 34-36). Тем не менее телевидение умудрилось показать всему миру даже “штурм Белого дома'' с горящими бронемашинами — хотя они были подожжены в подземном переходе на Садовом кольце, не собирались никого штурмовать и лишь пытались вырваться из ловушки; там же случайно, по собственной вине (что подтверждено следствием), погибли трое несчастных молодых людей, которых торжественно хоронили как Героев Советского Союза, и Ельцин театрально каялся перед их матерьми: “Простите меня, что я не смог уберечь ваших сыновей”...

Более двадцати священников Русской Православной Церкви и присоединившийся к ним священник Зарубежной части Церкви о. Стефан Красовицкий осудили действия президентской стороны как “массовые немотивированные преднамеренные убийства”, совершенные “с особой жестокостью”, и потребовали создания специальной комиссии в Думе для расследования (“Литературная Россия”, 1994, № 1-2; “Путь”, 1994, № 1). Но, к сожалению, высшее руководство Церкви не дало должной нравственной оценки этой “победе демократии” — хотя бы в той форме, в какой Патриарх осудил использование советской военной силы в Литве в 1991 г.

Кто-то, впрочем подсказал Ельцину, хоть и с опозданием, объявить траур (главным образом по своим), и даже убрать караул от мавзолея (раньше это президенту в голову не приходило, хотя та же кремлевская часть охраняет и его резиденцию). Но тут же, на непросохшей крови, раздавались награды тем, кто стрелял в своих безоружных сограждан, выплачивались деньги депутатам-перебежчикам (остальных наряды автоматчиков выбросили из московских квартир). И продолжалась демонизация расстрелянного парламента, который якобы заминировал Белый дом, постановил убить Ельцина вместе с семьей (это утверждал сам Ельцин в Японии) и т.п...

Таким образом, президент попрал в октябре не только формальную законность, но и нравственные нормы, о которых именно “демократы” столь охотно любят говорить. Неудивительно, что ставка президента на силу, даже если это и дало ему в руки неограниченную власть, — провалилась морально в глазах подавляющего большинства населения.

Согласно социологическому опросу, в октябре расстрел парламента одобрили менее 20% опрошенных при 60% против (“Независимая газета”, 30.12.93). Тот же результат дали декабрьские выборы, к анализу которых перейдем.

4. “СВОБОДНЫЕ, РАВНОПРАВНЫЕ, ДЕМОКРАТИЧЕСКИЕ, ВСЕНАРОДНЫЕ...”

Разумеется, после октябрьского расстрела проведение выборов — в стиле “блиц-крига”, по правилам победителей — не имело легитимного основания. Тем не менее оппозиционные блоки решили воспользоваться этим последним шансом, чтобы обратиться к народу, сознавая в то же время, что от президента следовало ожидать любого противодействия.

Оно не замедлило себя ждать уже на первом этапе при сборе 100.000 подписей, необходимых для допуска к выборам. Например, по отношению к нашему блоку (Российское Христианское Демократическое Движение), в который вошли Ю. Власов, В. Аксючиц, В. Осипов, В. Тростников и др. — были отключения телефонов, запрещение встреч с избирателями, задержания милицией, уничтожение собранных подписных листов (см. “Путь”, 1993, 10-11). У других оппозиционных блоков были забракованы подписи граждан России из “ближнего зарубежья” — их не признали достойными “всенародных выборов”. Существовал и негласный запрет коммерческим структурам на выделение денег для оппозиции — под угрозой финансовой ревизии.

Ни одна из оппозиционных патриотических групп не смогла в таких условиях преодолеть этот барьер. Главная трудность заключалась в том, что времени на это было только две недели, а в Москве разрешалось собрать лишь 15 тысяч подписей, остальные 85 тысяч — такими же малыми порциями в других регионах страны. Подписи были действительны лишь с полными паспортными данными — что тоже оказалось непросто: после расстрела парламента у людей снова появился страх. Задача была выполнима лишь для партий, имевших разветвленный аппарат и большие деньги. Ни того, ни другого у патриотических блоков не было, а объединить усилия помешали амбиции некоторых лидеров. (Осипов отметил также, что православным патриотам могла помочь своим благословением Церковь, вспомнив хотя бы заслугу депутатов РХДД по принятию законов в пользу Церкви в предыдущем парламенте, — но она уклонилась от этого, тогда как антиправославные силы действовали во всю.)

Таким образом, первый этап выборов был не борьбой идей, а борьбой силовых структур — на это и был расчет власти. Столь жесткие условия — 100.000 подписей за две недели — на Западе просто немыслимы. Но эту особенность “свободных выборов” никто из западных наблюдателей не отметил. Не была принята во внимание и государственная монополия на телевидение, начальник которого поначалу сам был в списке Гайдара.

Не заметили западные эксперты и таких же особенностей в проходившем одновременно конституционном “блиц-криге” — референдуме, в котором, по официальным данным, участвовало 53% избирателей и 58% из них проголосовали за конституцию. Группа из 18 лидеров оппозиционных организаций (В. Аксючиц, М. Астафьев, С. Бабурин, Н. Павлов, Д. Рогозин, О. Румянцев и др.) сделала заявление о нелегитимности этой конституции, отметив, что: 1) ее текст президент после октября самовольно изменил “под себя”, без одобрения Конституционного совещания, и опубликовал лишь за месяц до выборов; 2) ее критику в ходе предвыборной кампании он запретил под угрозой отстранения кандидатов от телеэфира; 3) одобрить ее открыто призывал “нейтральный” председатель Центральной избирательной комиссии; 4) для ее принятия Ельцин незаконно установил норму всего лишь 50-процентной явки избирателей на референдум и подачи 50% голосов “за” от числа явившихся (а не от общего числа избирателей — как предписывает Закон РФ “О референдуме”).

В результате, без всякого обсуждения, “народ утвердил” конституцию менее чем третью голосов избирателей РФ, а если учесть “ближнее зарубежье” — всего лишь четвертью голосов россиян!

Ельцинская фракция компенсировала это поражение лишь мандатами, полученными в другую половину парламента, где голосовали не за партийные программы, а за конкретные личности в одномандатных избирательных округах. В конечном итоге, из 444 мандатов Государственной Думы демократы-западники получили 100-105, центристы 85-90, оппозиция же 226, то есть абсолютное большинство — в том числе 63 мандата у партии Жириновского, 55 у аграриев, 45 у коммунистов, 15 у “Демократической партии” Травкина, 23 у блока “Женщины России” и 25 у патриотического блока “Российский путь” (создан уже в самой Думе независимыми депутатами, прошедшими по одномандатным округам: Ю. Власов, С. Бабурин и др.).

Именно будучи единственной допущенной к выборам “патриотической” партией, список Жириновского получил голоса не только своих, но и многих других патриотически настроенных избирателей, став победителем в голосовании по партийным программам — 23% от проголосовавших! Это говорит о росте национального самосознания в народе: если даже за вульгарно поданную национальную идею отдано столько голосов, то при более чистом национальном лидере процент был бы выше. Впрочем, в числе экспертов Жириновского, видимо, есть и порядочные люди; сам он, помимо экстремистской клоунады, высказывал и верные мысли о национальных интересах униженной России. Однако использовать полученный мандат в этих интересах он не способен — хотя бы уже потому, что выражает атеистически-языческую идеологию, чуждую русским традициям Это хорошо видно по периодическим изданиям его партии, например “Загибайся скорее, церковь православная, не мешай утру русского медведя, когда хочется размять косточки и немного голодно...” (“Сокол Жириновского”, 1992, № 4).

Впрочем, только ли на Ельцина работает это пугало, утверждающее, что русские не могут жить без покорения соседей и без “броска” к Индийскому океану? Если бы Жириновского не было, — в интересах очень многих иностранных сил его стоило бы создать специально: и для оправдания своих вооружений, и для принятия в НАТО нашего “ближнего зарубежья”, и для переключения ненависти мусульманского мира с Израиля на Россию, и для усиления притока евреев из России в Израиль. И для дискредитации русского патриотизма как такового.

Как бы то ни было, положение Жириновского шатко: и из-за скомпрометированности гебистской пуповиной, и поскольку на следующих выборах — если будет настоящая патриотическая альтернатива — он такого успеха не добьется. В среде патриотических политиков отношение к нему как к провокатору распространено повсеместно (напр.: “Путь”, 1994, № 1; “Литературная Россия”, 1994, № 4). Многие из них считают, что сходную роль, но с меньшим успехом, играл Д. Васильев (“Память”), неожиданно поддержавший путч Ельцина и потребовавший расправы над побежденными “мятежниками”.

Хотя, конечно, бег вприпрыжку за победителем явление не новое. Так, еще более решительное требование выдвинула редакция органа НТС “За Россию” (1993, № 9), призвав власть к репрессиям против всей оппозиции: “Не имеет никакого значения, что среди путчистов были, наряду с коммунистическим большинством, нацисты, “соборяне”, “кадеты”, “христианские демократы” и т.д. Все они — за власть “советов”, советчики, то есть коммунисты, и их организации необходимо безусловно запретить, печатные органы — закрыть, а лидеров — посадить” (выделено нами)... В том же заявлении орган НТС упрекает команду Ельцина за то, что для “боев” со сторонниками парламента не были вооружены толпы демократических хунвэйбинов, которым пришлось лишь с одними “палками и ножами” броситься на важные объекты столицы (то есть громить редакции “Литературной России”, “Русского вестника” и др.)...

В этом поразительном факте, когда старейшая антикоммунистическая организация, считающая себя патриотической, обращается к своим недавним врагам, высшему номенклатурщику КПСС и главному гебисту Украины, с призывом к бессудной физической расправе над антикоммунистами-патриотами — ярчайшая иллюстрация того, как сложно проходит линия противоборства в российском обществе. Ведь среди оппозиционеров, кого “необходимо посадить”, в избирательном списке тех же христианских демократов оказались, напомним: В.Н. Осипов (известнейший политзаключенный-патриот, чью книгу когда-то издал НТС), Ю.П. Власов (чье сопротивление КГБ не так давно отмечал “Посев”), и автор этих строк (в прошлом член Руководящего круга НТС); впрочем всех нас троих, еще задолго до путча та же газета НТС уже зачислила в союзники “нацистов-коммунистов” и в “изменники России” (“За Россию”, 1993, № 2)... Логика тут проста: коммунисты против Ельцина, значит тот, кто против Ельцина — коммунист.

Эта логика, только с обратным знаком, свойственна и той части патриотического движения, которая действительно связала себя с коммунистами. Там автора этих строк тоже объявили “врагом России”, но по прямо противоположной причине: из-за нежелания идти на “красно-белый” союз и считать сталинский режим “высшим этапом развития русской государственности вообще” — “вот почему русофобом такого рода стал М. Назаров” (“Правда”, 22.12.93).

Однако, чтобы по настоящему рассмотреть границу нынешнего противостояния между добром и злом в России, не мешает разобраться и в сути нынешнего коммунизма.

5. ПАТРИОТИЧЕСКОЕ ДВИЖЕНИЕ И КОММУНИСТЫ

Коммунистам следует посвятить отдельную главку уже потому, что за их партийный список отдали голоса 12% участников выборов — лишь немногим меньше, чем за “Выбор России”. К тому же немало коммунистов числится в Аграрной партии. Но вряд ли их сегодня следует опасаться больше, чем Жириновского: коммунистическая идеология потерпела в России необратимое поражение. И думается, поверженного противника можно анализировать более спокойно, без эмоций недавней борьбы.

Показательно, что сейчас в коммунистическом движении бывших номенклатурщиков и идеологов почти нет это рядовые коммунисты, часто пожилые. В отличие от прежних времен, никаких привилегий им это не дает, одни лишь неприятности. Они все еще ходят под красным флагом — лишь поскольку оказались ему более верны, чем их верхушка, перекрасившаяся в “демократов”. В сущности, они и протестуют против предательства интересов страны своей верхушкой (Горбачевым, Ельциным, Яковлевым и т.д.). Но насколько их требования руководствуются коммунистической идеологией — ведь они уже не собираются запрещать религию или частную собственность? Не протестуют ли они прежде всего против нарастающего хаоса, хоть и предлагают негодные средства?

Не диктуется ли порою их неприятие происходящего чувством личного долга и той жертвенностью, которую в русских людях не смог уничтожить коммунизм, а лишь эксплуатировал в своих целях? Не связано ли для многих из них с красным цветом само понятие патриотизма и государственности, которую в этот цвет окрасил Сталин, но за которую кому-то приходилось проливать свою кровь? Учитывая всю сложность судьбы таких людей, наших отцов, не уместны ли для преодоления таких коммунистических пережитков — терпеливое просвещение и милосердие, переориентация их жертвенности на служение истинным ценностям?

Даже многие из нынешних коммунистических лидеров, по сути, перешли на позиции социал-демократов подобно тому, как это сделали их собратья в других странах бывшего соцлагеря. Так, глава коммунистической фракции в парламенте Г. Зюганов считает, что “марксистско-ленинская концепция не только устарела, но и во многом была неверна” (“Родные просторы”, 1993, N 3). Нет оснований считать это только лицемерием: сделать этот вывод их заставила сама жизнь. И вероятно, эта эволюция еще не закончилась. Агрессивные же группировки вроде Анпилова или статьи, подобные цитированной из “Правды”, — скорее исключения.

Обо всем этом напомнил даже столь известный антикоммунист, как папа римский. Выступая в Риге, он сказал, что сейчас “речь идет не столько о возвращении коммунизма как такового, сколько о реакции на неэффективность новых властей” (“Новое русское слово”, 22.12.93).

То есть, именно будучи противником коммунистической идеологии, нынешних коммунистов лучше не демонизировать, а анализировать. Русские религиозные мыслители говорили: чтобы победить духовную “ложь” социализма, нужно понять его частичную “правду” — стремление к большей социальной справедливости — и бороться за эту правду на верном, христианском пути. Как раз наступившие времена с узаконенной социальной несправедливостью, культом “делания денег” и освященным эгоизмом вновь питают социализм как понятную, но примитивно-уравнительную реакцию на эти явления. Однако и метод борьбы с ним остается тот же: отделять “ложь” от “правды”.

В любом случае, запретить коммунистов никому не удастся, отправить на Луну тоже, значит надо заниматься их терпеливым просвещением. Ведь они часть нашего народа, а будучи христианами, мы должны отделять грех от грешника в своих ближних: бороться против первого, спасать вторых. Часто их “коммунизм” объясняется недостаточной образованностью. Но для эффективного преодоления того, в чем они глубоко не правы, надо согласиться с тем, в чем они правы. На подобной основе и в западных парламентах случается совпадение мнений не-коммунистов с коммунистами. Все это диктуется элементарным здравым смыслом, благодаря чему коммунисты и собрали свои голоса на выборах, а не потому что они за “тоталитаризм”.

Здравый смысл вообще отвергает политические доктрины, предписанные раз и навсегда. В частности, даже Госплан далеко не всегда представляет из себя “социалистическую глупость”; в годы войны и в США промышленность переводилась на директивное управление. Все зависит от конкретной ситуации, в которую попадает страна, — подчеркивал духовный отец немецкого “экономического чуда” О. фон Нелл-Брейнинг (“Посев”, 1981, № 5). Рыночное саморегулирование вообще применимо далеко не ко всем отраслям; ведь на Западе значительная часть экономики, прежде всего тяжелая промышленность и инфраструктура, находится под контролем государства. А уж из нынешней катастрофы, в которую ввергнута Россия чикагскими спецами и ельцинскими “дураками с инициативой”, можно выбраться только восстановлением государственного управления экономикой, включая замораживание цен, при постепенном поощрении снизу всех видов производства. В этом с коммунистами можно согласиться.

Все это, однако, не значит, что патриотическому движению допустимо политически объединяться даже с такими “неокоммунистами”, как бы они на это ни обижались. Они “перековались” в патриотов именно под давлением необходимости, а не сознательно усвоив русскую духовную традицию. Они не покаялись в утопичности своих исходных постулатов и в кровавой цене, заплаченной за попытку их осуществления. Они не отказались ни от названия коммунистов, ни от своей антихристианской символики, так и не поняв ее смысла. Поэтому их узкий духовный и исторический кругозор по-прежнему остается одним из тормозов и в восстановлении легитимной российской власти, и в преодолении нынешних разрушительных реформ.

Так, парламент проиграл именно из-за того, что не преодолел в себе подобной узости. Даже если у него и можно было отметить постепенное национально-государственное прозрение, по сравнению с западнической президентской командой (показательно их противоположное отношение к активности зарубежных сект в России или к проблеме Крыма), — большинство парламентариев так и не стало подлинно национальной властью, они не смогли даже принять русский герб. Не смог парламент и отмежеваться от красных флагов, окруживших его в те роковые дни, что позволило выдать его сопротивление за “коммунистическое”.

В этой статье к столь жестоко расстрелянному парламенту проявлено максимальное сочувствие. Но невозможно закрыть глаза на его неспособность победить команду Ельцина. Это можно было сделать, лишь поднявшись духовно выше нее: проявив себя как национальная власть, сознающая всю историософию нашего нового смутного времени.

В полемике о “красно-белом” союзе мне не раз приходилось касаться этого основополагающего тезиса — и сразу после августа 1991 г. (“Литературная Россия”, 1991, № 43), и незадолго до сентябрьских событий (интервью газете “День”, 1993, № 31): “Если в той гражданской войне боролись проигравший Февраль против победившего Октября, то теперь история как бы пошла в обратном направлении — в направлении духовной реставрации России. С августа 1991-го “красная оппозиция” это уже проигравший Октябрь напрасно пытается бороться с вернувшимся к власти Февралем. Подлинное же русское движение, которому предстоит преодолеть неофевралистов и вернуть нас к настоящей России, еще только формируется. Но оно должно, наконец, увидеть эту раскладку сил во всей ее исторической полноте... Русский народ истосковался по правде — в этом сила настоящей русской оппозиции, а не в компромиссных союзах”.

К сожалению, немалая часть патриотического движения в эти годы, видя в “красной” оппозиции своего союзника, не оказала на него должного воспитующего влияния и не отстроила своей независимой силы, но дискредитировала патриотизм таким союзом. Ельцин воспользовался этим, чтобы ударить по тем и другим, и даже по антикоммунистическим организациям. Особенно ухудшилось положение патриотической печати, ибо охотников поддерживать ее финансово, идя на конфликт с установившейся после октября “демократурой”, стало намного меньше.

Однако главная причина того, почему часть патриотов пошла на союз с коммунистами, — они выглядят меньшим злом на фоне нарастающей иностранной опасности. Именно этот фактор стал решающим в пролегании нынешней “линии фронта” в России.

6. “МЫ НАХОДИМСЯ В ГУЩЕ РОССИЙСКО-АМЕРИКАНСКОЙ СОВМЕСТНОЙ РЕВОЛЮЦИИ”

Слова, вынесенные в этот подзаголовок, президент Российской Федерации Ельцин произнес 14 января 1994 г. на пресс-конференции в связи с визитом в Москву президента США Клинтона (“Русская мысль”, 20-26.1.94). И в данном случае с Ельциным трудно не согласиться. Запад стал активнейшим политическим участником всех путчей российских “реформаторов”, демонстрируя свое готтентотское понимание законности: когда “наши” крадут корову у соседей — это законно; когда соседи крадут корову у “наших” — это незаконно. (Примеры ниже приведем лишь для иллюстрации правовой стороны, не вдаваясь в оценку действовавших сил.)

Так, в августе 1991 г. смена курса правительством СССР была названа “антиконституционным путчем” лишь на том основании, что в нем не участвовал (это еще не выяснено) президент СССР Горбачев; в поддержку его (главы КПСС!) и Ельцина по всему миру шла дезинформация о “гибели защитников Белого дома на баррикадах”, на которые никто не нападал... Но последовавшие действия Ельцина против того же Горбачева, с антиконституционным подчинением союзных министерств и армии, с назначением губернаторов по всей стране это Запад воспринял с аплодисментами...

Когда Шеварднадзе сделал в Грузии именно то, что приписывали в Москве ГКЧП — штурм здания президента (заметим: давнего антикоммуниста, получившего в 1991 г. на всенародных выборах 87% голосов) — Запад похвалил и этот “миротворческий акт” с убийством двухсот человек, и последовавшую “победу Шеварднадзе на демократических выборах”, стараясь не упоминать, что он был на них единственным кандидатом и что этот недавний член Политбюро ответствен за страшные пытки 1970-х гг. в грузинских тюрьмах. “Без Вас было бы трудно переходить к демократии”, — выражает он признательность американцам (PC, 22.1.93), что вполне понятно, особенно если учесть, что даже охраной Шеварднадзе руководят агенты ЦРУ (“Новое русское слово”, 11 и 1415.8.93).

Одним из ее действенных инструментов (особенно во время выборов и референдумов) стало обещание Ельцину кредитных “пакетов”. Цифры обещаний растут: сначала было 24, а затем 43 миллиарда долларов. Правда, дали из них едва ли десятую часть — на закупку на Западе же продовольствия. Но даже если бы и дали все обещанное — что эти суммы значат в сравнении с нуждами огромной России? Маленькой бывшей ГДР не хватает и 200 миллиардов. “Эти миллиарды Россию не спасут, в лучшем случае они спасут Ельцина”, — признает американский экономист И. Бирман. Для этого деньги и даются: падающего Ельцина финансовый мир готов поддержать накинутой на шею кредитной петлей.

Такие послушные правители-должники Западу нужны как для “Нового мирового порядка” (характерно многократное предательство козыревским МИДом оклеветанной Сербии), так и для дешевой эксплуатации российских богатств. Президент Европейского банка Ж. Аттали (недавно снятый за нерадивость) в залог за кредиты откровенно требовал земельные участки и месторождения (PC. 29.3.93); он был готов даже списать все российские долги — взамен за контроль над Центральным банком России.

Следует пояснить: в США и других демократиях не правительства, а подобные международные банкиры — хозяева центральных банков; они вправе печатать деньги “из ничего”, превращая кредиты в удавку для одних клиентов и в математическую фикцию для других. Так, кредит Америке доведен до фантастической суммы свыше 4 триллионов долларов (70% ВВП), которую невозможно выплатить. То есть, это не кредит, а плата “сильных мира сего” за пользование американской сверхдержавой в их геополитических целях — за счет остального мира.

Одновременно США наносят России экономический ущерб, превышающий все кредиты: и потерями от блокады “непослушных стран”; и ограничениями на импорт в Америку товаров из России; и запретом на экспорт российской передовой техники в третьи страны; и переманиванием “умов” (в феврале 1993 г. по радио “Свобода” эксперты Розенберг и Рабинович подробнейше разъясняли российским ученым правила льготной иммиграции в США). Даже коммунистическому Китаю США давно предоставили статус наибольшего благоприятствования в торговле — но не России.

Кому в России оказывается действительная денежная помощь (гонорары, стипендии, премии), так это западным агентам влияния: демократической интеллигенции, обеспечивающей, по словам С. Говорухина, пропагандную подготовку иностранной колонизации своей страны. При неизжитых западнических иллюзиях у многих журналистов, деятелей культуры, ученых — возможности их подкупа неограниченны, обходится это гораздо дешевле, чем радио “Свобода” (почему его бюджет и сокращают), а результат окупает себя сторицей, — считает и автор “Независимой газеты” (20.1.94).

Впрочем, впервые ли “сильные мира сего” так себя ведут по отношению к нашей стране?. [Сокращаем здесь два абзаца об антирусской политике “мировой закулисы”, описанной в разделе I данного сборника. — М.Н., 1998]

После всего этого — не лицемерны ли “антикоммунистические” поучения США о том, какой парламент и какое правительство сейчас нужны России? Должна ли Россия вообще Западу нынешние десятки миллиардов долларов (которых он надавал нашим разрушителям) или же Запад сам в неоплатном долгу у России, поскольку столь активно способствовал нашей трагедии?

Однако Ельцин называет президента США “верным другом, чье видение помогает России и всему миру”. Торжественно заявляет, что новая российская конституция составлена “по самым передовым западным образцам”; спешит почтить своим присутствием открытие в Москве закусочной “Макдональдс” (“Новое русское слово”. 5-6.6.93)... Клинтон, в свою очередь, провозглашает Ельцина “единственным за тысячу лет свободно выбранными главой России (ни о древнерусском вече, ни о роли Земских Соборов в Московской Руси он, похоже, не слыхал, поскольку у американцев всемирная история совпадает с их собственной, 200-летней...).

А уж когда у “единственного” от радости в зобу сопрет дыханье, — тут не до интересов России. Взять совместный американско-российский “успех” в отношении Украины: ее “отказ от атомного оружия” есть не что иное, как продажа России незаконно удержанных российских же ракет, с которыми кравчуковцы и обращаться не умеют, — за огромную сумму их долга России (энергоносители!) и за признание Россией большевицко-кравчуковских “государственных границ” (включая Крым) плюс гарантии их безопасности со стороны США и НАТО, куда Кравчук стремится войти...

Столь подобострастное преклонение российского правительства перед Америкой (вплоть до передачи секретов, интересующих ЦРУ) — ведет к сдаче страны под контроль “сильных мира сего”. А поскольку их инструмент власти — деньги — эффективен лишь в обществе, где вытравлены более высокие ценности: национальные, религиозные — в такое общество они и стремятся превратить Россию. Радиорупор США заявляет: нужно “русского человека выбить из традиции”, “изменить духовный строй русского человека... Должна произойти мутация русского духа” (PC, 3.12.89; 7.3.89)..

То есть, в отличие от Ельцина, “сильные мира сего” за последние столетия прекрасно почувствовали именно духовное отличие русской православной цивилизации от материалистически-иудаизированной западной — этим и объясняется их натиск на русское самосознание как “утопическое”, “антисемитское”, “фашистское”.

Это о них сказал первоиерарх Русской зарубежной Церкви митрополит Виталий: “Будут брошены все силы, миллиарды золота, лишь бы погасить пламя Русского Возрождения. Вот перед чем стоит сейчас Россия. Это почище Наполеона и Гитлера” (“Литературная Россия”, 1989, № 52).

Сейчас эти силы беспрецедентно вмешиваются в российские события, а российская власть своими прозападными иллюзиями вольно или невольно действует им на руку — и в оборонной, и в экономической, и в духовной сферах. Впрочем, появилась причина поважнее иллюзий: только в своих западных покровителях, а не в собственном народе, нынешние правители России видят главную опору своего режима.

7. ПРОГНОЗ НА БУДУЩЕЕ

При таких катастрофических “реформах” и таких настроениях в народе — будущее имеет не так уж много вариантов, которые все ведут к одному: к банкротству нынешней власти. Новая же власть получит поддержку народа, лишь если возьмется отстаивать попранные национально-государственные интересы России.

Ельцин уже сделал вывод из поражения на выборах — умерил пыл реформаторов, подпустил патриотизма во внешней политике, пообещал заботиться о русских в “ближнем зарубежье”. Но поздно. Его покаянное “прозрение” еще могло быть принято летом 1992 г., когда стала очевидна утопичность чикагско-гайдаровского эксперимента. Однако после двухлетнего упорствования в этих “реформах” и после пролитой из-за них крови Ельцин выиграть президентские выборы не сможет (впрочем, его команда опасается, что до 1996 г. президент вряд ли дотянет из-за алкоголизма).

Если же он поддастся на давление Запада (уже звучат крики об “отказе от реформ” и о “новом русском империализме”) и продолжит шоковую терапию (которой, как утверждают Гайдар и его западные спецы, “по-настоящему еще и не было”), — то обвал власти произойдет быстрее. Парламент может ускорить этот процесс, требуя доступа к телевидению, расследования всех путчей и обвинений в коррупции...

Многое будет зависеть от силовых министерств. Но вряд ли устойчивости Ельцина поможет переподчинение служб госбезопасности — скорее это усиливает оппозицию в этой среде. Вряд ли также, купив армейскую верхушку, президенту удалось купить саму армию — она, как известно, голосовала за Жириновского. А самим фактом расстрела парламента, нарушив обещанный нейтралитет армии, Ельцин ввел в ее психологию новый фактор” оказывается, перевороты возможны и допустимы.

К тому же, чем больше будет нарастать хаос, тем больше сам народ будет связывать надежды с национальной диктатурой, на которую издавна надеялась и русская эмиграция. В том числе православные философы от И. Ильина до С. Франка — они считали, что только такая власть может спасти Россию в труднейший переходный период от тоталитаризма к правовому государству. “Декомпрессионной камерой для избежания кессонной болезни” назвал это когда-то “Посев”...

К сожалению, много времени для этого варианта уже упущено; кессонная болезнь произвела ужасные разрушения. Но по принципу “нет худа без добра”, можно считать, что нынешнее смутное время имеет и свой положительный смысл: он заключается в изживании Россией иллюзий о механической пересадке западной модели. После тоталитарной несвободы маятник общественных настроений должен был неизбежно качнуться в сторону западнического подражательства. И оно должно было в полной мере проявить свою чужесть российскому самосознанию — чтобы быть отвергнуто уже сознательно (а не по коммунистической инерции). Лидеры западных стран, и прежде всего США, своей эгоистичной поддержкой компрадорских реформ этому очень помогли.

Огульно оклеветав государственно-патриотические силы нашего народа как “красно-коричневые”, они поддержали все путчи наших перекрасившихся недавних угнетателей. Называя “имперским шовинизмом” малейшую озабоченность о миллионах наших соотечественников в “ближнем зарубежье”, они безоговорочно поддержали шовинизм национал-коммунистических вождей в самостийных республиках, в полном соответствии со своим законом о расчленении России. Неужели они думали, что русский народ этого не заметит?

Он сейчас начинает осознавать и то, что все последние столетия цель западной политики была — ослабить православную Россию как альтернативную цивилизацию, сопротивлявшуюся денежной власти “сильных мира сего”. Многое им удалось, ибо разрушать легче, чем созидать и духовно укреплять. Однако их усилия так и не достигли конечной цели. Потому что Россия обнаружила в себе непредвиденные ими, материалистами, качества.

Так, она оказалась непригодна ни для западнических реформ Петра I, оставивших болезненные, два столетия заживавшие (так до конца и не зажившие) раны; ни для масонского Временного правительства, сгнившего за одно лето и бросившего власть на улице... И даже интернационалистический марксизм, который “сильные мира сего” долго у нас поддерживали, — он подвергся на русской почве непредвиденной мутации, не выдержав конкуренции с тысячелетней русской историей. В нем, вопреки первоначальному сатанинскому замыслу, обнаружился другой, провиденциальный смысл: перехватив у февралистов власть, большевики ценою огромных жертв невольно удержали Россию от присоединения к западному энтропийному процессу, оставив нам шанс на иную роль после освобождения.

Это, разумеется, не заслуга коммунистов, как полагали сменовеховцы, поздние евразийцы и национал-большевики. Это сам Божий промысел обращает в свою противоположность даже, казалось бы, победный разгул сил зла. В России так получилось именно потому, что наш народ сопротивлялся этому злу, а “заслуга” коммунистов состоит разве лишь том, что от их зверств явился сонм святых новомучеников, спасающих теперь Россию своими молитвами...

Именно потому, что духовный склад России не пригоден и для нынешних неофевралистских реформ, они отторгаются российским обществом. В России возникло невиданное для других соцстран сопротивление этим “реформам” и их носителям. Если бы нынешние “демократы” лучше чувствовали духовную культуру народа, которым взялись управлять, они бы осознали, что сопротивление им будет продолжаться столько, сколько будет существовать сам русский народ. Ни путчи, ни удесятеренные западные кредиты тут не помогут.

Провал нынешней “демократизации” России означает третий провал, после Петра и февралистов 1917 г., принудительной попытки реформирования русской цивилизации по западному рационально-материалистическому образцу. (Как символичен Петр I в партийном значке “Выбора России”!..)

Пора понять: спасение России возможно, лишь если она станет сама собой, вернется на прерванный тысячелетний путь. Учитывая неблагоприятные тенденции во всем мире, — такой возврат был бы чудом. Но оно возможно — с Божьей помощью, которая действует, когда люди готовы быть достойными ее: объединив слово и дело, волю и веру всей нации. Русская история в своих взлетах и падениях всегда соответствовала нравственному состоянию народа. Наши святые верили в то, что после революционной катастрофы это возможно, хоть и на “короткое время”... Вопрос в том, окажемся ли мы достойны их веры.

Москва-Мюнхен, ноябрь 1993 г. — январь 1994 г.

— В книге “Записки президента” (М. 1994), призванной оправдать все его перевороты, Ельцин пишет: “Когда я принимаю какое-то серьезное решение, потом никогда не извожу себя дурацкими мыслями, что надо было делать по-другому... Когда выбор сделан, дальше только одно — максимально точно его исполнить, дожимать... Принимая решение, я бросаюсь как в воду. Я не хочу анализировать, недостаток это или достоинство...” (с. 347). “Президент формально нарушает конституцию, идет на антидемократические меры, разгоняет парламент — ради того, чтобы демократия и законность утвердились в стране...” (с. 361, 364-365).

Ельцин признает, что заранее планировал путч, считаясь с применением силы (для этого ездил летом по элитным дивизиям) и с тем, что это “может стать спичкой, поднесенной к бочке пороха” (с. 348). Еще до роспуска парламента он “попросил Ерина, Грачева, Голушко, Барсукова... найти возможность занять Белый дом” (с. 356). “Я видел нашу тактику в следующем. Да, мы можем принять жесткие, решительные, адекватные меры, но только в ответ на агрессивные противозаконные действия Белого дома” (с. 363).

— 1 октября Синод Русской Православной Церкви заявил: “Властью, данной нам от Бога, мы заявляем, что тот, кто поднимет руку на беззащитного и прольет невинную кровь, будет отлучен от Церкви и предан анафеме” (“Официальная хроника”. М. 1993, № 11-12). Это заявление было принято в первый день переговоров противостоящих сторон.

— Переговоры 1-3 октября в Свято-Даниловом монастыре начались по инициативе депутатов, при участии представителя Конституционного суда В.И. Олейника и при посредничестве Патриарха, митрополита Кирилла и митрополита Ювеналия. Главные участники с президентской стороны — С.А. Филатов, Ю.М. Лужков, О.Н. Сосковец; от парламента — зампредседателя ВС Ю.М. Воронин, председатель Совета национальностей ВС Р.Г. Абдулатипов, депутат В.А. Домнина. Однако посредники ограничились вопросом разоружения и деблокирования Дома Советов, не затрагивая главную, конституционную причину противостояния. Позиция Патриарха: “Это политические вопросы, которых мы не касаемся”; главное “отказаться от насилия”, “мы убеждены: никто из противостоящих ныне людей не враг друг другу...” (См.. “Тишайшие переговоры” Запись фонограммы переговоров. М. 1993.) Разумеется, такие переговоры не могли достичь примирения, они использовались командой Ельцина для маскировки готовившейся расправы.

— 2 октября 1993 г., на второй день переговоров в Свято-Даниловом монастыре, было опубликовано обращение к Патриарху Алексию II видных патриотических деятелей культуры:

“Мы обращаемся к Вам как к Главе Русской Православной Церкви с убедительным призывом в час тяжелейшего испытания прийти на помощь нашему народу, на помощь миллионам Ваших прихожан. Призываем встать во главе всей страны в борьбе за восстановление Конституции России и гражданского мира... Мы знаем, что Церковь не любит вмешиваться в мирские дела, отдавая себя заботам о возвышенном и вечном. Но, если бы Ваш предшественник — Святой Патриарх Гермоген не пришел бы на помощь своему Отечеству, России уже не было бы более трех веков.

Ведь если прольется кровь и погибнут сотни героических защитников демократии в Доме Советов, в том числе и трое православных священников, то их кровь окажется на Вашем белоснежном облачении... Помните, что приказ о развязывании бойни и, следовательно, кровавой гражданской войны, могут отдать только двое — Б. Ельцин и Ю. Лужков, которых Вы недавно благословляли в храме Христовом на глазах десятков миллионов телезрителей.

...Как же душа, исполненная христианской любви, может примириться с тем, что народные избранники находятся в нечеловеческих условиях (лишенные тепла, света, воды и продовольствия)! А ведь именно они недавно приняли закон в защиту прав Православной Церкви. Они же выступили против страшного обнищания народа, против чудовищного роста преступности, против развала российской государственности. И как странно видеть, что только трое православных священников — истинных подвижников — несут тяжесть креста страданий защитников Дома Советов...

...Уже озверевшие омоновцы, подкупленные двухкратным повышением зарплаты накануне путча, избивая безоружных демонстрантов, пролили первую кровь патриотов...”.

— На следующий день, 3 октября, как позже об этом написал Патриарх Алексий в предисловии к книге о переговорах, “православные москвичи молились в Богоявленском Патриаршем соборе перед великой святыней земли русской — чудотворной Владимирской иконой Божией Матери. Не раз в истории России по молитвам перед этой иконой наша страна получала от Божией Матери избавление от военных опасностей и других великих бедствий. Убежден, что и в этот раз, несмотря на свершившуюся трагедию, Русь была спасена Пречистой Девой” (“Тишайшие переговоры”. М. 1993). На молебне присутствовали представители ельцинских властей; икона была взята для этого из музея, когда ее туда вернули обнаружилось заметное ухудшение ее состояния.

— 2 октября глава компартии Зюганов выступил по телевидению и призвал народ не бастовать, не митинговать. Многие ставили это в вину лидеру КПРФ, утверждая, что этим коммунисты купили себе вхождение в новообразованную Госдуму. Но, возможно, это выступление объяснялось тем, что Зюганов знал о плане Ельцина расправиться с Верховным Советом и видел бесперспективность силовой борьбы.

— Начальник Московского уголовного розыска Ю. Федосеев в книге “Записки начальника МУРа” вспоминает о событиях 3 октября: “Я не могу отделаться от мысли, что происшедшее было заранее спланировано... Своими действиями по “зачистке” Октябрьской и Смоленской площадей мы привели сторонников Верховного Совета в бойцовское состояние, малочисленные кордоны на пути их шествия только раззадорили манифестантов, ... легкость деблокирования “Белого дома” подтолкнула поднять лежащую у ног победу... А дальше вдолбленный с детства стереотип — почта, телефон, телеграф, отождествлявшийся с останкинским телецентром... Из Останкина шла дезинформация о штурме телецентра. Хладнокровную бойню мастера провокации выдавали за бой и даже за героическую оборону... Нам было заявлено, что катастрофы нет, что президент контролирует ситуацию, что через час-полтора в Москву прибудет такое количество войск, которое позволит стабилизировать обстановку” (“Завтра”, 1995, № 33).

— После останкинского расстрела Е. Гайдар выступил ночью по телевидению с “паническим” призывом к гражданам идти защищать демократию у Моссовета. Позже он рассказал, что за силовой поддержкой обратился к “крупным предпринимателям, имеющим свои охранные структуры”, к организации “Живое кольцо”, а также запросил 1000 автоматов с боезапасом у председателя Комитета по чрезвычайным ситуациям Шойгу “Власть... не отдадим. Даже если к утру руководству МВД не удастся привести в порядок свои силы, а армия останется пассивной. Тогда раздадим оружие демократическим дружинникам и будем решать вопрос сами. В том, что можем это сделать, сомнений нет” (“Известия”, 29.9.94).

— Во время расстрела парламента президент Калмыкии К. Илюмжинов сделал мужественную попытку остановить бойню. 4 октября с 12.00 до 14.00 он пробыл вместе с президентом Ингушетии Р. Аушевым в Доме Советов, пытаясь обеспечить выход людей из здания, но по выходившей с белым флагом группе был открыт огонь.

— Несмотря на просьбы, начальник Главного медицинского управления Москвы А.Н. Соловьев не дал ни одной санитарной машины. Помощь раненым оказывали врачи-добровольцы.

— Несомненная цель Ельцина была уничтожить всех “мятежников” в Доме Советов. Такой приказ отдали своим военнослужащим и Ерин с Куликовым (МВД), и Грачев (армия), и Барсуков (Главное управление охраны), и Коржаков: “У меня приказ — ликвидировать всех, кто в форме!” (Иванов И. Указ. соч., с. 442). Но эти планы смешала спецгруппа “Альфа”, которая, хотя и получила аналогичный приказ, по собственной инициативе вывела из горящего здания основную часть депутатов, журналистов, женщин и детей. Однако и после этого около 4 часов дня танки и бронетранспортеры возобновили расстрел — хотя в этом уже не было никакой необходимости.

— Как раз в это время Ельцин и его штаб начали праздновать свой успех. Когда Коржаков и Барсуков около 6 часов пришли докладывать президенту — там уже шел пир горой: “Торжество в честь победы началось задолго до победы... Мы с Мишей [Барсуковым] умылись: вода была черная от копоти, ружейного масла и пыли... Гулять начали с четырех часов, когда мы самую неприятную работу делали”. Коржаков также отметил, что Бурбулис и Филатов собирались использовать против сторонников парламента лазерное оружие, поражающее сетчатку глаз (Коржаков А. “Борис Ельцин: от рассвета до заката”. М. 1997, с. 198-199, 165).

— Ельцин сообщает в “Записках президента” (с. 11-12), что 4 октября все командиры подразделений (около 30 офицеров) спецгрупп “Альфа” и “Вымпел” при личной встрече с президентом отказались штурмовать парламент. “Барсукову с трудом удалось их убедить хотя бы просто подойти к Белому дому. То, что спецгруппы находятся где-то рядом, психологически будет давить на засевших в здании, они раньше сдадутся... Тактика была у Барсукова простая: пытаться подтянуться как можно ближе к зданию, к боевым действиям. Почувствовав порох, гарь, окунувшись в водоворот выстрелов, автоматных очередей, они пойдут и дальше вперед”. Этому помог выстрел снайпера, убивший младшего лейтенанта Г Сергеева: “После того, как бойцы “Альфы” узнали, что погиб их товарищ, никого уже не надо было уговаривать. Почти вся команда пошла на освобождение Белого дома...” (с. 13). Утверждение Ельцина об участии “Альфы” в освобождении под руководством Коржакова и Барсукова не соответствует действительности. Офицеры “Альфы” вошли в Дом Советов,. чтобы спасти людей. Но слова о снайпере-убийце — правда. Вот только Ельцин не уточняет вопрос: чей был снайпер?

— К годовщине событий радио “Свобода” в виде “неподтвержденной версии” передало 5.10.94 интервью высокопоставленного офицера российских спецслужб о том, что снайперы были приглашены ельцинской командой из-за границы для провоцирования конфликта. Московский демократический журнал “Столица” (1994, № 45) опубликовал эту запись; беседу вел Марк Дейч — лицо известное (приводим в отрывках):

“По официальным и неофициальным оценкам в Москве в те дни действовало 100-110 снайперов-профессионалов... Но в “Белом Доме”, согласно известным мне документам, было не более 10 винтовок СВД [по словам Руцкого, их было всего две; Иванов отмечает, что и они, возможно, были захвачены лишь 3 октября в мэрии. — М.Н.]. Если иметь в виду другую, противоборствующую сторону, то в составе кремлевской охраны есть взвод “трассовиков-чердачников”. Эти люди прикрывают маршрут следования президента... Они были задействованы в октябрьских событиях: даже в средствах массовой информации попадались сообщения о том, что при задержании снайпера он демонстрировал удостоверение спецслужб... Однако таких людей тоже немного. На мой взгляд, здесь были задействованы некие другие силы.

...Это были настоящие профессионалы. Лейтенант группы “А”, которую журналисты окрестили “Альфой”, Сергеев, был убит пулей, которая попала между верхней границей бронежилета и нижней границей сферы... По сведениям от трассологов, выстрел был произведен из технического помещения фабрики имени Капранова, которое находится рядом с “Белым домом”. Это помещение долгое время использовалось КГБ СССР для наблюдения за американским посольством. Комната была оборудована еще 27 сентября для дежурства снайперов...

Другой факт. 119-й Наро-Фоминский полк... шел на поддержку Руцкому [см. уточнения ниже. — М.Н.] Когда полк подошел.., снайперскими выстрелами были убиты старший лейтенант Красников, рядовой Коровушкин и ефрейтор...

— После этого настроения в том полку резко переменились — я правильно понимаю?

— Да. (...) В сентябре один из близких Коржакову людей, генерал Борис Просвирин, через швейцарскую резидентуру устанавливает неформальные контакты с различными спецслужбами ряда европейских государств. С 17 сентября с Кипра в Шереметьево прилетает несколько групп туристов, среди которых только мужчины. Документы об их прилете по каким-то причинам не сохранились... Как и не сохранилось документов на прилет некоей команды по регби, которую, если я не ошибаюсь, 27 сентября в аэропорту встречал сам Коржаков. Соревнований по регби... в тот период не было... До встречи этой группы сначала Коржаков, а потом Просвирин на воинском складе в Алабине, а затем на воинском складе отряда милиции особого назначения в Реутове получили снайперские винтовки СВД... 50 и 52 винтовки...

Когда был убит Сергеев и шел огонь по группе “Альфа” из гостиницы “Мир”, только тогда она открыла стрельбу и стала подавлять огневые точки в гостинице “Мир”... Кроме тех людей, которые попали в список жертв, в гостинице... в одной из комнат было обнаружено четыре трупа. Один из них — в форме подполковника милиции. Этот человек, по данным моих информаторов, являлся сотрудником Главного управления охраны. Три других — в штатском, без документов... Неподалеку от места их гибели были обнаружены две снайперские винтовки СВД... Следственные действия в отношении этих людей, насколько мне известно, не проводились.

Я помню по румынским событиям [1989 г., когда был свергнут и убит Чаушеску. — М.Н.], как снайперы, тоже никем не пойманные и никем не виденные, растравливали обе противостоящие стороны, чтобы таким образом развязать руки более сильной стороне. Условно между собой мы этот прием называем “пикадилья”. Во время корриды есть люди, пикадоры, которые маленькими дротиками специально злят быка...

Любопытно, как уезжал ряд иностранцев сразу же после октябрьских событий. Группы мужчин, среди которых можно было узнать тех, кто прилетал в качестве регбистов или туристов с Кипра, уезжали поездами на Варшаву, Берлин и Бухарест. Причем ехали они в тех купе, билеты в которые по много лет назад заведенной практике продавались по брони КГБ, а затем ФСБ” (“Столица”. 1994, № 45; PC 5.10.94).

— По радио “Свобода” (3.10.94) без комментариев были переданы отрывки из радиоперехвата переговоров ельцинских частей, штурмовавших Дом Советов. После обнаружения на одном из прилегавших домов снайперов один из военнослужащих кричит по рации: “Стреляют по толпе с крыши!” Затем следует крик другого ельцинского военнослужащего' “Объявляйте по мегафону, чтобы люди расходились, что в них стреляют свои же! ... Это есть самая настоящая провокация!”.

— “Документировано... свидетельскими показаниями, что к командирам попавших под обстрел подразделений десантников и таманцев несколько раз подходили сотрудники “наружки” ФСК (тогда МБ РФ) и МВД,” и “сообщили, что огонь ведут свои — правительственные снайперы... и неизвестные снайперы с крыши посольства США и его жилого городка.., подробно рассказали, откуда именно ведут огонь правительственные снайперы (показали дома, соответствующие слуховые и квартирные окна); особо выделили обнаглевших снайперов с крыши посольства США и советовали не подставлять им спину, поскольку, по их словам, те никому из “наших” не подчиняются” (Иванов И. Указ. соч., с. 335-336).

— Не только снайперы, но и другие ельцинские военнослужащие были причиной жертв в своих рядах. Например, по официальной версии, в телецентре от выстрелов “мятежников” погибли инженер С. Красильников и рядовой Н. Ситников — и “только после этого... было принято решение открыть ответный огонь” по нападавшим (утверждал руководивший расстрелом зам. командующего внутренними войсками МВД П.В. Голубец). Позже, однако, прокуратура выяснила, что Красильников “был убит спецназовцем отряда МВД “Витязь”. Все было налицо -” протокол допроса, рисунок траектории пули...” (“Комсомольская правда”, 1.10.95; “Правда”, 18.5.93). Газета “Коммерсантъ” (21.7.95) на основании данных Генпрокуратуры также пишет, “что многие из погибших стали жертвами отнюдь не сторонников Верховного Совета, как сообщалось в прессе, а солдат внутренних войск и Минобороны... По словам замначальника следственного управления Генпрокуратуры Леонида Прошкина, итоговое постановление следствия об октябрьских событиях “будет страшным документом””.

Наиболее полный список жертв с ельцинской стороны с указанием источников информации и доказательств приводит Иванов (с. 210, 346-347, 369, 436, 453-457):

а) офицер группы “Альфа” Г. Сергеев (ГУО РФ) — убит снайпером;

б) 5 (или 6) человек в частях Минобороны: капитан Мильчаков — убит ОМОНом; ст. лейтенант К.К. Красников, ефрейтор С. Хихин и рядовой Р.С. Коровушкин (119-й полк) — убиты снайперами, капитан С.О. Смирнов (119-й полк) — убит военнослужащим МВД в спину. Вероятно, расстрелян и шестой: рядовой В.В.Панов по ошибке начальства (по радио в отношении его прозвучала команда: “Уничтожить!”).

в) 6 (или 5) человек в МВД и внутренних войсках: рядовой “Витязя” Н. Ситников — убит пулей автоматчика МВД с крыши телецентра; три члена экипажа бэтээра МВД (подполковник Савченко и два неизвестных) — этот бэтээр, паливший во все стороны, был уничтожен группой “Вымпел” из гранатомета; рядовой Софринской бригады Глазунов, раненный в спину военнослужащим МВД, скончался в апреле 1994 г. В число своих жертв президентская сторона, возможно, включила и майора-дзержинца Грицюка, перешедшего на сторону парламента и убитого при штурме.

г) 11 милиционеров (Шишаев, Бойко, младший сержант А. Фарелюк, С. Коршунов, старший сержант А. Панков, старший лейтенант А. Маврин, старшина В. Алексеев — имена других неизвестны) — большинство убиты снайперами.

Всего, по официальным данным — 22 или 24 человека. Отсюда Иванов делает вывод: “3-5 октября наемники Ельцина погибли только от собственных пуль”. Не уточнены обстоятельства гибели только двух ельцинских военнослужащих, но не известен ни один явно погибший от пуль защитников парламента. Это не удивительно, если учесть, что защитники получили приказ не стрелять на поражение.

— О частях, пытавшихся перейти на сторону парламента, наиболее полные данные опубликовал тот же Иванов: “Парламенту обещали поддержку четверо влиятельных командующих”, затем неназванная воинская часть, однако по разным причинам эти обещания не были выполнены. В Дом Советов смогли проникнуть лишь небольшие группы военнослужащих: 22 сентября 12 солдат-строителей из Подмосковья, потом 11 солдат с двумя офицерами из дивизии им. Дзержинского. Иванов пишет, что 3 октября при взятии мэрии на сторону парламента перешли две роты Софринской биригады в 150 человек под руководством полковника Васильева вместе с 200 военнослужащими ОМСДОНа (они прождали два часа приказа Руцкого, после чего были уведены своими старшими офицерами). После этого Васильев вывел из Останкина свою роту спецназа, чтобы не участвовать в расстреле (впоследствии его уволили). В Останкино на сторону демонстрантов пыталась перейти милицейская охрана техцентра — но была удержана спецназом. В ночь с 3 на 4 октября прибыла группа офицеров Подольского учебного полка во главе с полковником Бородиным. (Иванов И. Указ. соч., с. 37, 39, 75-76, 172, 186, 193194, 212-214, 229, 232, 250-251,278, 306, 309, 416, 462). Но большая часть таких попыток оказалась неудачной. Так, 1 октября были заманены в ловушку и арестованы прибывшие 165 военнослужащих из Петербурга; 3 октября — подмосковная группа из 22 человек во главе с офицером И. Остапенко, в этот же день, возможно, пытались вылететь летчики из Калиниграда (Грешневиков. Указ. соч., с. 144-153).

Сведения в цитированной передаче радио “Свобода” о попытке перехода 119-го Наро-фоминского полка скорее всего неверны. Под предлогом “перехода” этот полк, по приказу руководства МВД, был обстрелян своими же (с жертвами с обеих сторон); кроме того, снайперы (в том числе с крыши посольства США) ранили замкомполка Беляева и убили троих (указанных выше) военнослужащих, — чтобы разъярить остальных. Этот полк активно участвовал в штурме и был награжден квартирами (Иванов И. Указ. соч. 320, 335, 345-347).

Была у неудач с привлечением военных и другая причина, о чем пишет Грешневиков: “Руцкой выжидал... И трудно было сразу понять: прав он или не прав. Ставка все-таки делалась на мирное урегулирование кризиса... В первые дни решено было — обойдемся мирными средствами, лишь силой закона. А в последние дни... решили обратиться к армии. Но было уже поздно...” (Грешневиков А. Указ. соч., с. 144-145, 159).

— Официальное общее число убитых в Москве в те дни около 150 человек (из них 140 москвичей); это даже меньше, чем было убито в Останкино и перед Домом Советом, а ведь главные жертвы были внутри здания, где было и много приезжих. Всего там находилось более 7.000 человек (Руцкой назвал цифру 10.000), выведено же из здания “Альфой” было гораздо меньше, и если учесть ельцинский приказ “уничтожать всех”, то отсутствие жертв среди защитников Дома Советов выглядит явной ложью. Илюмжинов видел днем 4 октября лишь на нижних этажах Дома Советов не менее 500 трупов, о таком же числе жертв в 16.00 сообщило CNN; Д. Волкогонов, член ельцинского штаба, заявил по телевидению в 18.00 часов о 800 убитых (Иванов И. Указ. соч., с. 442). Очевидцы, находившиеся в здании до конца, свидетельствовали, что там погибло от 1000 до 1500 человек. Офицер внутренних войск в “Независимой газете” (30.10.93) также утверждает, что “всего в Белом доме было обнаружено 1500 (одна тысяча пятьсот) трупов”. ““Новая ежедневная газета” сообщила о существовании специальной секретной справки для высших должностных лиц о жертвах 3-5 октября. Подписана справка Грачевым и Ериным... В справке указана цифра — 948 убитых. Другие источники утверждают, что в этой же справке названа другая цифра — 1052” (Грешневиков А. Указ. соч., с. 271). Демократическая организация “Мемориал” (доклад Е.В. Юрченко) собрала данные о гибели 829 человек (Иванов И. Указ. соч., с. 452).

— Командир роты десантников капитан А. Емельянов сказал, что в ночь с 4 на 5 октября трупы “вывозили в несколько рейсов. Подъезжали КАМАЗ и крытый ЗИЛ” (Грешневиков А. Указ. соч., с. 265). Иванов выяснил, что трупы “были снесены “чистильщиками” в туалеты цокольного этажа 20-го и 8-го подъездов, окна которых выходят во внутренние дворики... и к которым вплотную подгонялись крытые грузовики КАМАЗы и ЗИЛ... Даже спустя неделю после расстрела парламента при разборе завалов на 15-19 этажах... находили обуглившиеся останки” (Иванов И. Указ. соч., с. 446).

— Врачи Спасательного центра Московской медицинской академии им. Сеченова заявили для печати, что по распоряжению начальника Главного медицинского управления Москвы А.Н. Соловьева все медслужбы были обязаны передавать в органы милиции материалы об убитых и раненых с 21 сентября по 5 октября, эти данные засекречены. В целях сокрытия числа жертв истории болезни переписывались, менялись даты поступления в морги, тела перевозились в морги других городов (Руцкой, А. Указ. соч., с. 343-346).

— Грешневиков пишет, что морги отказывались выдавать информацию о поступивших трупах. “Лишь в морге Боткинской больницы... под честное слово, что я не назову фамилии работников, мне сказали правду. Трупы из Дома Советов были... Их вывозили в фургонах и в полиэтиленовых мешках. Сосчитать их было невозможно... Слишком много!! Конечно, об опознании трупов не могло быть и речи... Куда их увозят никто не знает” (Грешневиков А.. Указ. соч., с. 267).

— В передаче радио “Свобода” 5.10.94 В. Коган-Ясный, член правозащитного центра “Мемориал”, заявил: “Наш представитель Евгений Юрченко ездил по нескольким московским крематориям.. Служители крематориев свидетельствуют: в период с 5 по 9 прошлого года туда привозили на необычных для служителей машинах достаточно необычные ящики, которые потом сжигались... Но, к сожалению, вскоре после посещения крематориев нашим представителем там побывали другие люди, которые велели все разговоры на эту тему вообще прекратить... Учитывая количество привезенных ящиков, учитывая мощности крематория, мы прикидочно оцениваем количество в 200-300 человек”. “В тайном уничтожении трупов, по данным “Мемориала”, участвовали следующие коммерческие похоронные бюро: “Аллиер”, “Анисмус”, “Гранит””; часть трупов “тайно захоронена на одном из военных полигонов в Подмосковье” (Иванов И. Указ. соч., с. 453).

— 5 октября в “Известиях” появилось “письмо 42-х”. “Писатели требуют от правительства решительных действий”:

“...фашисты взялись за оружие, пытаясь захватить власть. Слава Богу, армия и правоохранительные органы оказались с народом, не раскололись... Эти глупые негодяи уважают только силу. Так не пора ли ее продемонстрировать нашей юной, но уже, как мы вновь с радостным удивлением убедились, достаточно окрепшей демократии?.. Мы должны на этот раз жестко потребовать от правительства и президента: ...Все виды коммунистических и националистических партий, фронтов и объединений должны быть распущены... Прокуроры, следователи, судьи, покровительствующие такого рода общественно опасным преступлениям, должны незамедлительно отстраняться от работы... Органы печати, изо дня в день возбуждавшие ненависть... должны быть впредь до судебного разбирательства закрыты... Признать нелегитимным не только съезд народных депутатов, Верховный Совет, но и все образованные ими органы (в том числе Конституционный суд)... История еще раз предоставила нам шанс сделать широкий шаг к демократии и цивилизованности. Не упустим же такой шанс..!”.

Подписи: Алесь Адамович, Анатолий Ананьев, Артем Анфиногенов, Белла Ахмадулина, Григорий Бакланов, Зорий Балаян, Татьяна Еек, Александр Борщаговский, Василь Быков, Борис Васильев, Александр Гельман. Даниил Гранин, Юрий Давыдов, Даниил Данин, Андрей Дементьев, Михаил Дудин, Александр Иванов, Эдмунд Иодковский, Римма Казакова, Сергей Каледин, Юрий Корякин, Яков Костюковский, Татьяна Кузовлева, Александр Кушнер, Юрий Левитанский, академик Д.С. Лихачев, Юрий Нагибин, Андрей Нуйкин, Булат Окуджава, Валентин Оскоцкий, Григорий Поженян, Анатолий Приставкин, Лев Разгон, Александр Рекемчук. Роберт Рождественский, Владимир Савельев, Василий Селюнин, Юрий Черниченко, Андрей Чернов, Мариэтта Чудакова, Михаил Чулаки, Виктор Афанасьев.

Многие из подписавших это письмо были приглашены на дачу к Ельцину еще 15 сентября и укрепили его в решимости расправиться с парламентом. Черниченко прославился 4 октября призывом по радиостанции “Эхо Москвы”: “Раздавите гадину!”. С подобными призывами к Ельцину тогда выступили Немцов и Явлинский: “Никакой пощады!”... М. Ростропович прилетел в Москву и 26 сентября на Красной площади дал в поддержку Ельцина концерт вместе с Национальным симфоническим оркестром США, о чем Ельцин пишет: “я не мог без волнения смотреть на эту удивительную картину... После окончания концерта я всех их пригласил к себе домой. Мстислав Леопольдович и Галина Павловна рассказывали забавные истории из своей музыкальной жизни” (“Записки...”, с. 373).

— 7 октября Ельцина поздравил Дудаев: “Правительство Чеченской Республики одобряет Ваши действия по подавлению коммунистическо-фашистского мятежа в Москве, имевшего своей целью захватить власть в России и потопить в крови демократию... Примите, господин Президент, уверения в моем высоком уважении” (цит. по: Исаков В. Указ. соч., с. 377).

— 5 октября, в Конституционный суд прибыл “президентский политкомиссар”, выдвинувший “условия для сохранения суда: пересмотр решений по делам о КПСС, о порядке подсчета голосов на референдуме 25 апреля, по указу № 1400, отставка Зорькина”, председателя Конституционного суда (“Континент”, 1994, № 40).

— 5 октября, снят с должности Генеральный прокурор РФ Степанков и вместо него назначен А. Казанник, который в 1990 г. уступил Ельцину свое место в Верховном Совете СССР Позже Казанник в интервью “Комсомольской правде” (12.4.94) заявил, что администрация президента оказала на него давление: “Не проводить никаких политических процессов.... Октябрьские события расследовать за 3-4 дня, предъявить всем обвинения по статьям 102 и 17, то есть за соучастие в убийстве... Процесс должен длиться два-три дня, и всех надобно приговорить к смертной казни”. Казанник отказался выполнить эту рекомендацию и начал следствие.

— 23 февраля новый парламент — Государственная Дума (из Дома Советов ее выселили в бывшее здание Госплана, а в отремонтированный турками “Белый Дом” вселилось правительство РФ) приняла постановление о широкой амнистии, в том числе членам ГКЧП и лидерам Верховного Совета. Постановление было опубликовано в “Российской газете” и согласно закону вступило в силу. Вопреки давлению президента и его сотрудников (Батурина, Сатарова, Ильюшенко, Ерина, Барсукова, Коржакова), Казанник отказался нарушить закон и опротестовать это решение Думы; арестованных освободили. Казанник ушел в отставку, заявив о Ельцине: “Я убедился, что у него, если и есть какой-то талант, то только разрушителя. Разрушены экономика, культура, нравственность, и он продолжает выполнять свою роль” (“Независимая газета”, 12.4.94). “Вся команда президента... формировалась не по профессиональным и личностным качествам, а только на принципах личной преданности. Поэтому эти люди по существу находятся в состоянии сговора, а если хотите, даже заговора... И они тесно спаяны, я бы даже сказал, слиты кровью событий октября 1993 года” (“Правда”, 26.4.94).

— Февральская амнистия также означала отказ от парламентского расследования событий 21 сентября — 4 октября и выявления виновников гибели множества безоружных людей.

— После ухода Казанника исполняющим обязанности Генерального прокурора Ельцин 26 февраля 1994 г. назначил того самого А. Ильюшенко, который летом 1993 г. участвовал в фабрикации дела о коррупции против Руцкого, а затем, будучи председателем контрольного управления администрации президента России, потребовал от Казанника “любой ценой предотвратить амнистию” (ИТАР-ТАСС, 28.2.94).

— Несмотря на то, что факты коррупции в президентской команде (напр., Шумейко — зам. директора ФАПСИ и представителя правоохранительных органов в правительстве) ранее были подтверждены Генпрокуратурой, после переворота ни один из генпрокуроров к этим обвинениям не возвращался; Шумейко стал председателем верхней палаты парламента.

Фальсифицированное дело о “коррупции Руцкого” было прекращено за отсутствием состава преступления (“Новая газета”, 14.5.94), когда Руцкой сидел в тюрьме за “мятеж”. Против фальсификаторов никаких мер принято не было. Из них министр юстиции Ю. Калмыков и адвокат А. Макаров стали депутатами Госдумы, А. Ильюшенко назначен и.о. Генпрокурора (после Казанника), А. Котенков заместителем министра по делам национальностей, А. Караулов продолжил свою деятельность как тележурналист, Д. Якубовский — как аферист. Весной 1994 г. Якубовский поведал английскому журналисту Дж. Кэмпфнеру: “Все очень просто... С Руцким надо было разбираться... Дело против него они провели бездарно” (“Неделя”, 1994, № 46). К моменту этого разговора Якубовский имел дачу в самом престижном месте, автомобиль “Линкольн”, большую охрану, снимал целый этаж в гостинице “Метрополь”... Позже “генерал” Якубовский и генпрокурор Ильюшенко были арестованы по иным делам: первый — за хищение и вывоз за границу ценностей, второй — за взяточничество...

— В январе 1994 г., по данным Госкомстата, 26,3 млн. человек в России имели доходы ниже официальной черты бедности, а 52,6 млн. человек ниже прожиточного минимума.

— На ремонт расстрелянного “Белого дома” было потрачено 115,3 миллиона долларов (Исаков В. Указ. соч., с. 200).

— 28 апреля 1994 г. почти все политические лидеры подписали “Договор об общественном согласии”, признав власть Ельцина. Отказались подписать, председатель фракции КПРФ Г. Зюганов, председатель законодательного собрания Кемеровской области А.Г. Тулеев, председатель законодательного собрания Владимирской области П.Е. Виноградов.

— Подозрения о фальсификации выборов и референдума 12 декабря 1993 г. не были расследованы официально, так как, по словам председателя Центризбиркома Рябова, документация “утерялась”. Однако в мае 1994 г. эксперт А. Собянин доказал фальсификацию на сопоставлении опубликованных данных: в референдуме приняли участие лишь около 46,1% избирателей, так что даже по произвольным ельцинским правилам конституцию нельзя считать принятой (“Известия”, 4.5.94; “Россия”, 4-10.5.94; “Московский комсомолец, 7.6.94; “Независимая газета”, 19.7.94). Собянин был членом-наблюдателем Центризбиркома от “Выброс'а”, а в дни сентябрьско-октябрьского переворота входил в ельцинский штаб. Депутат Госдумы В. Исаков также доказал фальсификацию на основании официального “Бюллетеня Центральной избирательной комиссии” № 1(12) за 1994 (см.: Исаков В. Указ. соч., с. 344-349).

— В ответ на разгоревшийся скандал Г. Бурбулис сказал: “Конституция, принятая 12 декабря, пусть через ухо, пусть через задницу принятая, — она есть и она является той право вой основой, которая необходима для продвижения вперед” (“Русская мысль”, 2-8.6.94)

— По подсчетам В. Исакова, на основании официальных данных Центризбиркома, на избрание одного депутата в Думу по партийным спискам “Выбор России” затратил 48,0 млн. руб.; ПРЕС — 46,1; ЯБЛоко — 19,0 (все это демократические блоки), тогда как в оппозиции: ЛДПР — 1,7 млн. руб., КПРФ 3,1, аграрная партия 4,3. При этом демократами “широко использовались средства юридических лиц с иностранным участием”: “Выброс” финансировали фирмы “Скайлайн”, “Олбидипломат”; “Яблоко” финансировали “Виамонд ЛТД”, банк “Опцион” и др. — такое нарушение закона о выборах должно было вести к утрате мандатов (Исаков В. Указ. соч., с. 92-93).

— 22 июня 1994 г. министр иностранных дел РФ Козырев подписал в Брюсселе акт о присоединении РФ к программе НАТО “Партнерство во имя мира”, играющей роль дымовой завесы для истинных целей расширения НАТО.

— 31 августа 1994 г. в Берлине состоялись проводы российской армии, уходящей из Германии. Шатающийся российский президент дирижировал военным оркестром и голосил “Калинку”. Немецкое телевидение показало этот эпизод только днем, исключив его из дальнейших новостей.

— 27 сентября, возвращаясь из США, Ельцин “проспал” встречу с премьер-министром Ирландии в аэропорту Шеннон.

— Новая конституция формально отняла у республик внутри РФ те “суверенитеты”, которые подарил им Ельцин в своей борьбе против центра. Однако противостоять своенравию местных князьков Ельцин уже не мог и был вынужден терпеть неплатежи многих из них в федеральный бюджет, с Татарией заключил особый договор, не говоря уже об утрате контроля над Чечней. Лишь в связи с наметившимися доходами от транспортировки каспийской нефти к Новороссийску Ельцин решил “восстановить законность” в Чечне.

— 11 декабря 1994 г. в Чечню были введены войска — в нарушение конституции, так как согласно ст. 102-1 введение военного или чрезвычайного положения в одном из субъектов РФ подлежит утверждению Советом Федерации — что Ельцин проигнорировал.

Напомним, что в 1991 г. ельцинское правительство молча стерпело изгнание Дудаевым прежних чеченских властей, провозглашение “независимости”, крупномасштабные финансовые махинации с фальшивыми деньгами и авизо; в 1992 г. — расправы над русским населением с помощью российского оружия, оставленного Дудаеву в огромном количестве министром обороны Грачевым с ведома Ельцина, систематические грабежи поездов на линии Ростов-Баку (вскоре они перестали туда ходить)... Еще до начала боевых действий около 300.000 русских были вынуждены бежать из Чечни, бросив имущество, многие тысячи были убиты, изнасилованы, взяты в рабство... Но российские СМИ обо всем этом молчали, а ельцинские власти по-прежнему направляли в Чечню и деньги, и нефть для переработки (только за 1992 г. это дало Дудаеву доход в 2 млрд. долларов)... Ельцин предал и чеченскую оппозицию Дудаеву — тех пророссийских чеченцев, которые хотели прекратить беспредел на своей родине.

Для наведения порядка у российской армии имелся как спецназ, так и иное оружие, однако Ельцин приказал ввести армейские части из новобранцев и начал войну, в которой погибло 80.000 человек... Более бездарную акцию предпринять было трудно, тем более что по приказу из Москвы боевые действия дважды прекращались накануне неминуемого разгрома боевиков. Враги России максимально использовали эту войну для деморализации российской армии, дестабилизации Кавказа, муссирования антирусских настроений в мусульманских странах. О позорной капитуляции скажем еще далее.

— В федеральном бюджете на 1995 г. были предусмотрены доходы в 175.160,6 млрд. рублей, расходы — 248.344,3 млрд. рублей, то есть с дефицитом в 29,5% (война в Чечне еще больше увеличила его). Службам президента было выделено 1883,7 млрд. руб. или 500 млн. долларов, то есть более 1% от запланированных доходов государства. Для сравнения: Российской Академии Наук бюджет выделил 691,5 млрд. руб. в три раза меньше (Исаков В. Указ. соч., с. 342).

— Лишь в 1995 г. была возобновлена работа Конституционного суда в новом составе. На вопрос: “Может ли КС вернуться к рассмотрению знаменитого указа президента РФ № 1400 о разгоне прежнего парламента, изданного в октябре 1993 года и признанного тогда неконституционным?” председатель нового КС В. Туманов ответил: “Нет, не может. Мы решаем вопросы соответствия федеральных законов, указов президента и постановлений правительства только новой, ныне действующей конституции. И вообще КС должен больше думать о настоящем и будущем, а не решать исторические проблемы” (“Русская мысль”, 1.3.95). [Прим. 1998 г.]

1. ПОЧЕМУ ЕЛЬЦИН “РИСКНУЛ” ПОЙТИ НА ВЫБОРЫ

Начнем с того, что приведем официальные итоги этого “исторического триумфа” не по западному методу выявления истины (в процентах от пришедших на избирательные участки), а по-русски — с учетом настроений всего населения.

Картина выглядит так: за Ельцина — 37,0% голосов, за Зюганова — 27,7%, против обоих — 3,3%, остальные воздержались — 32%. Причем у нас, в отличие от США, люди игнорируют выборы не из равнодушия к их исходу (который мало что меняет в сытой жизни американцев), а поскольку уже ни во что не верят. Их мнение нельзя сбрасывать со счетов. Это значит, что даже по официальным данным граждане, не оказавшие доверия Ельцину, составляют 63% всех избирателей. И это несмотря на множество президентских предвыборных благодеяний, тотальное давление средств массовой информации и прочие особенности данных выборов. Таков первый урок “исторического триумфа”.

Далее. Может ли житель той же Америки представить себе, чтобы “свободные и честные” выборы выиграл президент, который входил в руководство преступной (как он теперь заявляет) правившей партии; который ради сохранения личной власти незаконно расчленил и поделил свою страну между такими же партноменклатурщиками, вызвал этим многочисленные кровавые конфликты, лишил народ трудовых сбережений, поделил государственную собственность между номенклатурой и мафией, наполовину разрушил экономику, армию, науку, культуру; который даже не способен платить зарплату своему народу и клянчит для этого кредиты на Западе?..

В любой демократической стране победа такого кандидата была бы немыслима. Даже во многих бывших соцстранах правившие демократы были вынуждены уступить власть бывшим коммунистам, почти везде были переизбраны и президенты — за гораздо меньшие грехи.

В России же наоборот — изначально была прогнозируема победа Ельцина. То есть была очевидна невозможность честной демократической смены такой власти, потому что для ельцинской команды поражение было бы равнозначно отданию себя под суд. Ельцину, загнавшему себя разрушительными “реформами” в угол, не оставалось ничего иного, как удержать власть любой ценой: “Я не готов сдать наш стратегический демократический рубеж и не сдам его”, — заявил он в Красноярске и выполнил эту заявку. Точно так же эта власть будет себя вести и дальше — это второй урок выборов.

На знаменитой пресс-конференции 20 июня руководитель ельцинского избирательного штаба Чубайс подтвердил, что влиятельнейшие соратники президента — вице-премьер Сосковец, начальник госбезопасности России Барсуков и начальник службы безопасности президента Коржаков — понимая невозможность честной победы, готовили “силовой вариант” отмены выборов. Вспомним, что уже 17 марта, после осложнений со сбором подписей для регистрации Ельцина, Госдума (“штаб оппозиции”) была блокирована войсками, но тогда их остановило несогласие министра МВД.

Однако Чубайс (ранее руководивший приватизацией) и стоящие за ним финансовые круги, в том числе западные, настойчиво убеждали Ельцина пойти на выборы, поскольку всем им была нужна не просто имевшаяся власть, а “демократическая легитимация” захваченной власти и ее результатов, без этого она оставалась бы уязвимой.

Неизвестно, чем бы закончилось это противостояние силовой и демократической концепций сохранения власти президента, если бы сразу после первого тура, вечером 19 июня, люди Чубайса (по его словам: “две ключевые фигуры избирательного штаба Ельцина”) не попались охранникам (из системы Коржакова) при незаконном выносе из правительственного здания коробки с 500.000 долларами. По словам одного из задержанных, “короля” российского рекламного бизнеса С. Лисовского, деньги предназначались “для оплаты артистов”, агитировавших за Ельцина по всей стране (“Общая газета”, 1996, № 25; “Комсомольская правда”, 27.7.96). Доллары были получены в министерстве финансов “по указанию замминистра Германа Кузнецова именно для передачи функционерам предвыборного штаба Бориса Ельцина”, — показал член ельцинской команды Б. Лавров, взявший деньги (“Независимая газета”, 27.6.96).

Криминал тут, безусловно, имелся: оплата иностранной валютой и в обход избирательной кассы запрещена законом. Но вряд ли Коржаков стал бы это предавать гласности и вредить президенту. Он воспользовался этим, лишь чтобы допросить задержанных и добыть другой компромат против соперника-Чубайса и его закулисы.

Однако испуганный Чубайс при активном участии дочери Ельцина Татьяны Дьяченко, а также хозяев телеканалов Б. Березовского (ОРТ) и В. Гусинского (НТВ) разыграл той же ночью в телеэфире имитацию коржаковского путча “по отмене второго тура выборов” (“Известия”, 21.6.96; “Профиль” № 6, 1996; радио “Свобода” 23.6.96). Страна находится на грани “политической катастрофы” — прозвучало с экранов. На следующий день Чубайс поставил Ельцина перед свершившимся фактом всероссийского скандала, чуть ли не криком убедил президента пожертвовать преданными, но скомпрометированными “силовиками”, гарантировав ему неминуемую победу на выборах — тоже любыми средствами, но “цивилизованными”, в связи с необходимой “легитимацией”. Ельцин подчинился.

Ведь это были первые “свободные” выборы президента России. Вопреки предыдущим утверждениям тех же лиц (особенно в октябре 1993-го) — ранее такой легитимации у Ельцина не было: он был избран еще при режиме КПСС и всего лишь президентом РСФСР одной из частичных внутригосударственных структур (без полномочий в сфере внешней политики, без должности главнокомандующего вооруженными силами). Ельцин взял на себя всю полноту власти над страной незаконно, в результате двух переворотов 1991 г.: в августе — против правительства СССР и затем в декабре — против президента СССР. Причем Беловежский путч, расчленивший территорию исторической России, был особо тяжкой государственной изменой независимо от существовавшего политического строя.

Даже если бы Ельцин и имел легитимацию президента нынешней РФ, то в дальнейшем он ее утратил трижды: после следующего антиконституционного путча в сентябре 1993 г. и расстрела высшего законодательного органа — Верховного Совета, после доказанной фальсификации при принятии новой Конституции в декабре 1993 г., после нарушения своего обещания пойти на переизбрание в 1994 г. А с истечением пятилетнего срока с момента избрания даже первоначальная шаткая легитимация кончилась.

Новая же, более убедительная, была необходима не только Ельцину, но и новому правящему слою как легитимация всех итогов предыдущего периода — то есть передела государственной собственности, предпринятого в правление Ельцина номенклатурой, мафией и иностранным капиталом. В этом значении проведенных выборов, которое наглядно обнажилось в ходе внутренних разборок в команде Ельцина, — их третий урок.

2. РЕКЛАМНЫЕ ТЕХНОЛОГИИ ПОЛИТИЧЕСКОГО БИЗНЕСА

Выборы показали правоту расчетов команды Чубайса. Они продемонстрировали удивленной России возможности современных технологий манипуляции “народным волеизъявлением”. Победители даже не скрывали, что добились успеха теми же, далекими от истины психологическими приемами рекламного бизнеса, какими людей убеждают пить кока-колу или покупать залежалый товар. По словам члена ельцинского штаба С Шахрая, у “технологии рекламы... или проведения массовых акций методика простая: 50% — науки, 50% таланта и чертовой прорвы ежедневной работы” (“Аиф”, 1996, № 28). Быть мудрым государственным мужем от кандидата не требуется. Этими методами и были добыты “53% голосов” за Ельцина вместо реальных 6%.

Дочь Ельцина сообщила, что американские эксперты предлагали всякие “грязные трюки” (например, создать спецкоманду по психическому нервированию Зюганова), но они были отвергнуты как “нечестные”. Тем не менее был принят главный их совет, который она сочла честным: воспользоваться монополией на средства информации, в которых “сделать основной акцент на возможности беспорядков в случае проигрыша Ельцина” (“Аиф”, 1996, № 28). Точнее, как пишет “Тайм”, — на том, “чего люди в России боятся больше всего на свете: на опасности гражданской войны”.

То есть коммунистов следовало “разоблачать” в том, к чему стремились Коржаков и Барсуков: в подготовке срыва выборов или вооруженного захвата власти при проигрыше. “Честная” напряженность нагнеталась всем телевидением, проявившим тотальную преданность президенту. Традиционное в журналистике разделение между новостями и комментариями исчезло. Не пропадал ни час телеэфира, включая высказывания в развлекательных программах и художественные фильмы об ужасах коммунистической эпохи. Помощник президента Г. Сатаров заявил о существовании “красных боевых отрядов”, мэр Ю. Лужков приписал коммунистам покушение на своего заместителя В. Шанцева и взрыв в метро. (Кстати, очень странные это были взрывы, усилившие напряженность на руку Ельцину...) Сфабриковали и подбросили в прессу “программу” Зюганова в духе “все отнять и поделить”. Был подслушан закрытый съезд КПРФ и в тех же тонах прокомментирован в печати (в США лишь из-за самого факта подобного подслушивания случился “уотергейтский” скандал с отставкой президента). В американском посольстве устроили убежище на несколько тысяч человек — “на случай, если к власти придет Зюганов”. По телевидению давали советы, какие продукты запасать и как хранить...

Глеб Павловский, генеральный директор “Фонда эффективной политики”, “проводившего по контракту со штабом Ельцина контрпропагандистскую работу в региональных СМИ”, признает: “Запускание откровенной “дезы” никого не смущало. “Шла гражданская война в информационном пространстве”... Избирателю внушали: “коммунисты хотят что-то отнять лично у тебя: квартиру, участок, 500 долларов, зашитые в чулке”...”. Причем необходимо было “не столько убедить избирателей в том, что Борис Николаевич хорош, сколько создать у них ощущение предопределенности, предрешенности его победы”: ведь альтернативой могла быть только гражданская война! Так Зюганов оказался “в положении постоянно обороняющейся и оправдывающейся стороны”. То есть, монопольное телевидение навязало обществу “наиболее выгодный Ельцину сценарий избирательной кампании” (“Общая газета”, 4-10.7.96).

Кроме того, “президент, постоянно присутствуя в СМИ, ... создал своего рода “виртуальную реальность”. В ее рамках принципиально неразрешимые в действительности проблемы оказались вполне преодолимыми. Ему удалось убедить разные слои электората, что можно одновременно остановить инфляцию и осуществлять масштабные социальные программы”. Шахрай “придумывал указы, содержащие “популярные меры”.”. “Погружение миллионов россиян в эту “действительность” заставило их... забыть о реальных проблемах и... помогло президенту уйти от нелицеприятного отчета об итогах своей деятельности... Безраздельно господствуя на теле экране, Ельцин восстановил пошатнувшиеся было представления о себе как о сильном и активном общенациональном лидере” (“Общая газета”, 4-10.7.96).

Но полагаться только на избирательную “науку” и на давление СМИ было нельзя. За кулисами видимой картины выборов был “талантливо” спланирован “оригинальный тактический ход. Фактически в одной связке с Ельциным действовал Лебедь, сыгравший в ходе подготовки и проведения первого тура блестящую партию на оппозиционном электоральном поле” (“Общая газета”, 410.7.96), то есть оттянув на себя часть оппозиционного электората. Утверждают, что “оппозиционный” генерал имел договоренность с Ельциным (этот секрет позже выдал сам президент), с марта получал от Березовского финансирование своей кампании (которой руководил А. Головков, недавний сотрудник Г. Бурбулиса и Е. Гайдара) и поддержку телевидения (“Известия”, 11.7.96; “Независимая газета”, 19.6.96 и 21.6.96).

Новым пресс-секретарем Лебедя стал Л. Радзиховский (ранее депутат Госдумы от ельцинского “Выбора России”), который по поручению Березовского писал генералу предвыборные выступления. О своей роли в успехе Лебедя на выборах Радзиховский сообщает: “Одной из главных задач было обольстить интеллигенцию. Сама по себе она немногочисленна, но она формирует общественное мнение. А интеллигенцию охмурить проще, чем народ, — она еще глупее. Для нее оказалось достаточно нескольких приманок: “за рынок”, “против коммунизма”, “не антисемит”. На них все и строилось”. Другой сотрудник Лебедя, Ю. Урусова, пишет: “Программу “Правда и порядок” мы предложили ему за три месяца до выборов. Хотя она сильно отличалась от прежней, Лебедь ее освоил очень быстро... Благодаря Березовскому частота появления Лебедя на ОРТ достигла частоты появлений Бориса Николаевича” (“Общая газета”, 4-10.7.96).

Набрав в первом туре 14% голосов и посетовав, что у него похитили много голосов военных, Лебедь тут же пошел служить похитителю в качестве его помощника и главы Совета безопасности: “бороться против коррупции”. Он сразу же снял министра обороны Грачева, поучаствовал ночью в снятии “мятежников” Сосковца-Барсукова-Коржакова (“Всякий мятеж будет подавлен, и жестоко”, — заявил он по этому поводу). Правда, возможно, Чубайс ввел и Лебедя в заблуждение по поводу “мятежа”. Но криминальная коробка с долларами нового борца с беззаконием не заинтересовала: “Мутное дело”, — только и заметил он.

Конечно, трудно было рассчитывать на то, что всем этим Лебедь подарит Ельцину голоса своих избирателей. Вряд ли они забыли генеральские слова накануне первого тура, когда президент пытался купить других кандидатов министерскими постами. Тогда генерал сказал: “Не приемлю ни старую, ни новую номенклатуру... У меня есть свое честное имя в армии... Если бы я сегодня, продав голоса своих избирателей, с черного хода пролез в министры, — я бы зачеркнул свое доброе имя. Моя честь офицерская, моя гордость не позволяют мне даже обсуждать всерьез такой вариант...” (“Завтра”, 1996, № 131, июнь). Последующие его оправдания выбора именно такого варианта были менее убедительны: “В этой ситуации надо определяться. Кто не определился — тот политический покойник. Поэтому я и определился” (“Независимая газета”, 22.6.96)...

Однако, возможно, перевербовка Лебедя имела не количественную, а психологическую цель в рамках “современных избирательных технологий”: это давало возможность утвердить в общественном мнении ожидание во втором туре неизбежного победного процента Ельцина с добавленными к нему голосами Лебедя (а также Явлинского и Жириновского). Таким, весьма “правдоподобным”, процент и получился — и его еще до завершения выборов с удивительной точностью предсказал Г. Сатаров.

То есть четвертым уроком выборов стала демонстрация того, что их реальный механизм скрыт в закулисных недрах политических интриг, поэтому играть с властью по ее правилам бесполезно. Ибо даже голосуя за оппозиционера, который клеймит “первого секретаря Свердловского обкома, прославившегося разрушением Ипатьевского дома и затем разрушением великой страны”, — избиратели могут лишь способствовать укреплению власти разрушителя.

3. И СНОВА НЕЛЕГИТИМНЫЙ ПРЕЗИДЕНТ...

Тем не менее, пятый урок выборов заключается в том, что они не могут быть признаны легитимными из-за множества очевидных всем нарушений закона. Приведем соответствующие статьи из “Федерального закона о выборах Президента Российской Федерации”, выделив курсивом особо важные места:

“Статья 7. ...Кандидатам на должность Президента Российской Федерации гарантируются равные условия доступа к государственным средствам массовой информации.

Статья 37. ...Президент Российской Федерации, баллотирующийся на второй срок, ...продолжает выполнять свои полномочия, но не должен на период выборов пользоваться преимуществом своего служебного положения.

Статья 38. ...Запрещается проводить предвыборную агитацию, распространять любые агитационные материалы: федеральным органам государственной власти, органам государственной власти субъектов Российской Федерации, органам местного самоуправления, а также должностным лицам при исполнении ими служебных обязанностей; воинским частям, военным учреждениям и организациям; благотворительным организациям и религиозным объединениям; членам избирательных комиссий.

Предвыборная агитация начинается со дня регистрации кандидатов и заканчивается в ноль часов по местному времени накануне дня, предшествующего дню выборов. В день выборов и в предшествующий ему день любая предвыборная агитация запрещается...

Статья 45. ...Кандидат на должность Президента Российской Федерации создает собственный избирательный фонд для финансирования предвыборной агитации. Средства избирательного фонда должны содержаться на специальном временном счете в отделении Сберегательного банка Российской Федерации...

Предельная сумма расходов кандидата за счет средств избирательного фонда не может превышать минимальный размер оплаты труда, установленный федеральным законом на день назначения выборов, более чем в 250 тысяч раз.

Не допускаются пожертвования в избирательные фонды со стороны: иностранных государств, организаций и граждан; лиц без гражданства; российских юридических лиц с иностранным участием, если доля иностранного капитала в их уставном капитале превышает 30 процентов; международных организаций и международных общественных движений...

Кандидатам запрещается использовать иные денежные средства для ведения предвыборной агитации, кроме средств, поступивших в их избирательные фонды...

Если кандидат для ведения предвыборной агитации помимо средств, поступивших в его избирательный фонд, использовал иные денежные средства. Центральная избирательная комиссия Российской Федерации вправе обратиться в Верховный Суд Российской Федерации с представлением об отмене решения о регистрации кандидата...

Статья 48. Для осуществления контроля за... источниками поступления, правильностью учета денежных средств избирательных фондов и использования денежных средств кандидатами ...создается контрольно-ревизионная служба при Центральной избирательной комиссии Российской Федерации с привлечением специалистов государственных органов Российской Федерации...

Статья 57. ...В случае проведения повторных выборов кандидатами на должность Президента Российской Федерации не могут быть вновь выдвинуты кандидаты, действия (бездействие) которых послужили основанием для признания общих выборов или выборов при повторном голосовании недействительными.

Статья 61. Лица, путем подкупа, обмана, применения физического насилия или угрозы его применения, подлога избирательных документов, заведомо неправильного подсчета голосов избирателей или иным путем препятствующие свободному осуществлению гражданином Российской Федерации своих избирательных прав.., либо лица, распространяющие заведомо ложные сведения о кандидатах или совершающие иные действия, порочащие честь и достоинство кандидатов, а равно лица, препятствующие... предвыборной агитации, несут административную или уголовную ответственность”.

Нет ни одного из вышеприведенных запретов, которые не были нарушены командой Ельцина, СМИ и Центризбиркомом на прошедших выборах. Это происходило постоянно, на глазах у всех, и зафиксировано даже в демпечати. Об этой составляющей “исторического триумфа” Шахрай умолчал; впрочем, видимо, в этом и заключалась упомянутая им “чертова прорва работы”.

Председатель хозяйственного Комитета Госдумы, демократ П. Бунич признает: выборы “потребовали неимоверных государственных финансовых расходов” (“АиФ”, 1996, № 32). “Новая газета” (22-28.7.96) считает, что “уверенно можно назвать цену президентских выборов. За шесть месяцев этого года внешний долг России вырос на 4 млрд. долларов, а внутренний — на 16 млрд. Объем налоговых освобождений только за январь-апрель достиг 21 трлн. рублей, а рублевая эмиссия с марта по апрель 25 трлн.”. Близка к этому цифра “Независимой газеты” (19.7.96): всего на выборы и предвыборные подачки населению Ельцин затратил 25 млрд. долларов государственных средств — и это пробило невосполнимую брешь в бюджете (10% ВВП), грозящую новым этапом кризиса.

Далее. Ельцин неограниченно пользовался и своим служебным положением — что демонстрирует уже включение в Совет по переизбранию президента всех ведущих должностных лиц, от премьера правительства до главы ФСБ. Президент не только не предоставил соперникам “равных условий доступа к государственным СМИ”, но и применил откровенный подкуп и административный шантаж. Демократическая печать именно этим откровенно объясняет феномен 11 регионов-перевертышей, которые во втором туре изменили предпочтение с Зюганова на Ельцина; а в б регионах даже абсолютное число голосов за Зюганова уменьшилось по сравнению с первым туром. Как будто 16 июня и 3 июля голосовали два разных народа. Достигнуто это было в основном следующим способом, зафиксированным во множестве свидетельств, в том числе наблюдателями ОБСЕ (“Moscow News”, 6.7.96).

Ельцин заявляет “хозяевам” строптивых областей, что при таком же результате во втором туре они будут лишены субсидий, кредитов, импортных и экспортных льгот, будут немедленно востребованы все неплатежи, налоги и т.п. (без всех этих подпорок “рыночная экономика” нигде в России существовать не может: политический контроль центра сменился экономическим).

После президентского внушения “хозяин” региона “принимает дополнительные меры” (так выразился 5.7.96 по ОРТ президент Татарии Шаймиев): он в свою очередь категорически заявляет районным начальникам, что за результат выборов они отвечают лично своими должностями: “У кого в районе победит Зюганов, с теми нам не по пути” (“Общая газета”, 4-10.7.96). Аналогичные угрозы применил на селекторном совещании президент Башкирии Рахимов, о чем было рассказано на пресс-конференции в Госдуме 10 июля.

Местная администрация и директора соответственно воздействуют на своих людей: “если наш поселок (завод, совхоз, шахта) не проголосует, как надо, — нам не выплатят зарплату (не проведут дорогу, отключат газ, отнимут льготы, задушат ревизиями и т.п.)”. Даже американские советники позже признали, что сотрудники Ельцина заявляли: “чтобы победить, им достаточно приказать директорам предприятий продиктовать своим подчиненным, как они должны голосовать” (“АиФ” № 28, 1996.)

Учитывая нагнетание страха перед “гражданской войной”, избиратель был поставлен в положение заложника и, голосуя за ненавистного Ельцина, руководствовался инстинктом самосохранения: лишь бы не было хуже.

В армии нужный процент вообще достигался устным приказом или подложной документацией, как в старые времена. Несомненно, так был достигнут и рекорд этих выборов — 76% за Ельцина! — в разгромленной им Чечне, в чем усомнился даже правозащитник С. Ковалев В некоторых из регионов-перевертышей получился необъяснимо высокий процент “недействительных бюллетеней” (чтобы сделать действительный бюллетень недействительным, на нем достаточно поставить дополнительный значок).

В этих “дополнительных мерах” — шестой урок, говорящий о типе нынешнего режима и его отличии от предыдущего. При режиме КПСС на “выборах” действовал административно-политический рычаг плюс грубая, неправдоподобная (диктовавшаяся идеологией) фальсификация до 99,9%. Теперь применяется административно-экономический рычаг плюс более правдоподобная фальсификация в действительно необходимых размерах. Ведь для “легитимации” Ельцину нужно не 99,9%, а всего лишь на пару процентов больше соперника. Об “откровенной фальсификации итогов голосования” заявил и Г. Явлинский (“Русская мысль”, 1-7.8.96).

О том, что фальсификация заранее подразумевалась, свидетельствует судьба закона об общественном контроле над выборами. Он был принят Думой, но заблокирован верхней палатой, связанной с партией власти. Показательно и устранение промежуточной отчетности между низшими и высшими структурами Центризбиркома, который разросся в целое “министерство по выборам”, подчиненное президенту и его целям. Так что точная проверка подсчета всех голосов общественностью оказалась заранее исключена.

Председатель участковой комиссии № 1117 в Москве В. Чудин свидетельствует, что начальник территориальной комиссии Н.В. Соснина провела совещание и предложила, помимо сдачи двух экземпляров законных протоколов, “привезти с собой два экземпляра незаполненных протоколов, подписанных всеми членами участковой избирательной комиссии и заверенных печатями” (“Общая газета”, 4-10.7.96). Этот случай стал известен благодаря принципиальности одного человека, но сколько осталось неизвестными?..

Для обработки молодежи председатель Центризбиркома Рябов разработал “федеральную целевую программу повышения правовой культуры избирателей”, которая финансировалась из средств Центризбиркома. “В деле привлечения молодежи к активному участию в грядущих выборах должны использоваться... фестивали, дискотеки, концерты... Молодой человек должен почувствовать, что выборы касаются его судьбы... Задача ведь не просто в том, чтобы избиратель явился на выборы. Важно, чтобы он понимал для чего он пришел на выборы!” (“Российская Федерация” № 7, июнь 1996). На фестивалях, проводимых за государственный счет, оглашалось приветствие Ельцина с призывом поддержать его реформы, с обещанием “государственной поддержки молодежи” и напутствием: “Верю, что вы не ошибетесь в своем выборе” (“Российская Федерация” № 7, июнь 1996). Таким образом Центризбирком открыто проявил себя как одно из подразделений ельцинского избирательного штаба.

При этом местные избирательные комиссии нередко допускали голосование без открепительных талонов — так что желавшие могли проголосовать по нескольку раз на разных участках (чему множество свидетельств в демпечати, корреспонденты которой, потехи ради, сами не раз проделали такой эксперимент). Борьба шла за каждого горожанина. Вот еще ее характерные эпизоды: “Электорат психиатрической больницы № 1 имени П.П. Алексеева, как всегда, продемонстрировал завидную избирательную активность... Подавляющее большинство избирателей... отдали свои голоса Борису Ельцину” (“Сегодня”, 5.7.96). Почти стопроцентную поддержку Ельцина дало также голосование в следственных тюрьмах.

В самый день выборов власть, испуганная очень низкой явкой, в нарушение закона о прекращении агитации произвела по всем телеканалам одновременную психическую атаку: был пущен сопровождавшийся ударами человеческого пульса призыв идти голосовать, иначе “может случиться, что такой возможности у нас никогда больше не будет”... В результате явка “резко повысилась”, а несколько впечатлительных людей оказались в больнице с сердечными приступами (“Московские новости”, 1996, № 27; “Известия”, 6.7.96.).

Но что говорить о законности выборов, если даже существующий основной закон, Конституция — была принята в декабре 1993 г. в результате фальсификации! Это на основании официальных же данных доказал А. Собянин — член-наблюдатель Центризбиркома от “Выбора России”. Тогда на выборы явились не 53% избирателей, как утверждалось официально, а менее 47% — что было недостаточно для референдума (“Известия”, 4.5.94; “Россия” 410.5.94, “Московский комсомолец”, 7.6.94, “Независимая газета”, 19.7.94). Эти расчеты легко подтвердили даже американские эксперты (видимо, удивившись непрофессионализму центризбиркомовских махинаторов). После чего документация по голосованию была уничтожена, а мы имеем незаконно принятый основной закон...

К тому же и тогда, и сейчас около 20 миллионов взрослых российских граждан в “ближнем зарубежье” (Крым, Приднестровье, значительная часть населения восточной Украины, Белоруссии, Казахстана, Прибалтики) вообще не были внесены в избирательные списки и не имели возможности проголосовать. Это те, кто родился и жил на территории России: по закону о гражданстве РФ (ст. 13) и по решению Конституционного суда (16.5.96) они “продолжают сохранять российское гражданство вплоть до момента, пока оно не будет прекращено на основании одного только их собственного волеизъявления. Они не утрачивают его [гражданство] в силу одного только факта проживания за пределами Российской Федерации на момент вступления в силу названного закона”. (“Независимая газета”, 8.6.96; “Штурм”, 1996, №№ 3-4). Тем более, что сами эти “пределы” РФ были проведены и превращены в государственную границу незаконно. Из этих людей смогли проголосовать лишь немногие тысячи. А ведь этот “ближнезарубежный” электорат, преданный Ельциным, несомненно привел бы к другому итогу выборов. Это обстоятельство тем более делает все выборы ельцинского правления не имеющими законной силы.

Как можно видеть, демократы и на этот раз ставят выше закона свою “демократическую совесть” (раньше она называлась “революционной”), относясь к переизбранию Ельцина так же, как Г. Бурбулис в 1994 г. отнесся к разоблачению незаконного принятия конституции: “Конституция, принятая 12 декабря, пусть через ухо, пусть через задницу принятая, — она есть и она является той правовой основой, которая необходима для продвижения вперед” (“Русская мысль”, 2-8.6.94).

Но для любого порядочного человека, не приемлющего беззаконие и ложь, независимо от политических взглядов — это “продвижение вперед” означает следующее:

1. Если сам президент и структуры его власти столь бесцеремонно нарушают законность, то именно они становятся источником всеобщего беззакония в стране, которое будет продолжаться. Почему рядовые граждане должны соблюдать законы, если их не соблюдает сам президент?
2. Поэтому как минимум 63% народа с полным основанием имеют право не считать Ельцина своим “легитимным” президентом. Причем подлинный, “гамбургский счет” в противостоянии между властью и народом выглядит для власти еще хуже. Нелегитимность же правителей в глазах подавляющей части народа будет оставаться одной из причин перманентного политического кризиса режима.
3. Все это дает как моральное, так и законное право на существование политической оппозиции — при такой власти она неискоренима. По соотношению затрат и полученного результата Зюганов явно выиграл у Ельцина. Тем более, что избирательный обман тут же лопнул как мыльный пузырь. “Низкая инфляция” обернулась небывалой нехваткой денег на зарплаты и бюджетным кризисом. Пришлось сразу же отменить множество предвыборных обещаний (“приостанавливается” действие 4 федеральных законов, 24 президентских указов, 15 постановлений правительства!). Разразился энергетический кризис в Приморье, остановивший жизнь в целых городах. “Мирное решение” в Чечне с демонстративным предвыборным отводом армейских частей превратилось в позорную потерю главных городов и тысячи новых жертв...

Несомненно, ближайший год будет для всех в России еще более тяжелым. На этом фоне победа Ельцина вполне может оказаться “пирровой”. И оппозиция будет уже призвана не только вновь померяться силами с партией власти, но и взять на себя некоторые практические функции для спасения страны — хотя бы в отдельных регионах. Однако для этого оппозиция должна вынести из выборов свои уроки.

4. ОППОЗИЦИЯ: “ЛЕВЫЕ” ИЛИ “ПРАВЫЕ”?

При необходимости власть могла бы придраться и к решению Конституционного суда о том, что “антиконституционная деятельность руководящих структур КПСС и КП РСФСР... исключает возможность их восстановления в прежнем виде. Члены КП Российской Федерации вправе создавать лишь новые руководящие структуры”; однако вместо этого в феврале 1993 г. был проведен II чрезвычайный съезд КПРФ, в Уставе которой было заявлено: “Возникшая по инициативе коммунистов в составе КПСС Компартия РСФСР возобновляет свою деятельность...” (“Известия”, 8.8.96).

То есть поводов для непризнания победы Зюганова партия власти могла бы найти достаточно — и несомненно, этот вариант командой Ельцина был тоже заранее проработан. Видимо, в таких условиях Зюганов счел благоразумным признать выборы и не давать Ельцину повода запретить КПРФ. Несомненно, по этой же причине коммунистическая фракция в Госдуме не стала препятствовать утверждению премьером все того же обанкротившегося Черномырдина — чтобы не давать повода для разгона Думы, благодаря которой КПРФ остается на плаву как парламентская партия...

Но можно ли надеяться, что в дальнейшем плавании Зюганов извлечет свой урок из выборов? А именно: что даже имея правильные аргументы, невозможно победить под ленинским знаменем, выставляя себя перед противником и перед народом в столь уязвимом цвете. Во всех странах Восточной Европы, где бывшие коммунисты вернулись к власти — они это сделали под другими названиями и с другой символикой, отрекшись от Маркса, Ленина и всех своих коммунистических вождей. Точнее они вернулись к власти как управленцы-профессионалы, перестав быть коммунистами.

В России же коммунисты, хотя и признают, что в коммунистической системе было “немало пороков” и что КПСС совершила немало преступлений, все же надеются переложить их на “плохую часть партии”. “Хорошая” же, по их мнению, может участвовать в политике и дальше с прежним названием. Зюганов пытался “отмыть” даже Ленина, возложив в январе 1996 г. венок к мавзолею. (Неужели коммунистам не известны знаменитые ленинские слова: “Наше дело — бороться с господствующей, черносотенной и буржуазной национальной культурой великороссов” — ?)

Эта ложная надежда и была главной причиной того, что блок Зюганова, во многом справедливо критиковавший политику власти и вобравший в себя даже некоммунистические патриотические организации, — не смог противостоять контрпропаганде Ельцина. Прошлые преступления большевиков сделали из блока Зюганова слишком удобную мишень. На этом фоне даже возмущение ельцинской монополией на СМИ и “грубыми нарушениями избирательного законодательства” выглядит не убедительно: сами коммунисты, будучи у власти, разве давали слово своим оппонентам?..

Более того: существование коммунистической оппозиции все это время было чрезвычайно выгодно существующему режиму, ибо она была удобным козлом отпущения за все его “текущие грехи”. На коммунистическое “сопротивление реформам” и в дальнейшем можно будет сваливать вину за продолжающуюся катастрофу.

И именно потому, что противники — “коммунисты”, любые средства борьбы с ними, даже силовая расправа, были бы “морально оправданы'' в глазах и мировой общественности, и немалой части населения России. Ельцин явно дал понять, что, если Зюганов наберет больше голосов, к нему будут применены силовые меры, а такие потрясения избирателя тоже не устраивали. Многие сочли, что сохранение Ельциным власти все же обеспечивает больше стабильности.

Поэтому цифровые итоги выборов можно представить и так: 72,3% граждан России отказались поддержать “красный” блок Зюганова, представлявший собой во втором туре единственную возможность сменить курс антинародных реформ. Пусть даже эта цифра фальсифицирована — но не настолько, чтобы изменить суть проблемы. Причем Анпилов и марксистский фланг КПРФ внесли в поражение Зюганова не меньший вклад, чем Чубайс и его американские советники.

Отчасти все это было признано В. Исаковым в “Советской России” (9.7.96): “Говоря по совести, проблема тут есть. КПРФ... не произвела переоценку ценностей, не определила четко и однозначно своего отношения к событиям и лицам недавнего прошлого, а значит, не разорвала до конца пуповину, которая соединяет ее с этим прошлым. Покаяние — великая сила...”.

Рыжков тоже заявил: “Да, я считаю, победа команды Ельцина в том, что они представили Зюганова народу как кандидата от коммунистической партии, хотя она его не выдвигала — он на выборы шел от народно-патриотического блока... Сейчас надо создавать более широкую сферу — народно-патриотический союз (или силы) России. Если Зюганов в своей дальнейшей политической жизни будет опираться только на КПРФ, думаю, повторится то же самое. Как только дело дойдет до больших выборов, тема наследства КПСС снова зазвучит” (“Независимая газета”, 30.7.96).

Однако тут дело не в том, сколько организаций будет фигурировать в новом “более широком” союзе. Если его будет возглавлять коммунист и его главную структуру образует КПРФ (других же сравнимых у оппозиции нет), — эта тема “зазвучит” из уст власти с тем же успехом.

Поэтому учредительный съезд Народно-патриотического союза России, прошедший 7 августа, не внес в создавшееся положение ничего нового. В своем обращении съезд подчеркнул: “Власть перевирает наши лозунги, искажает наши цели... Нас посыпают костями ГУЛага, пеплом гражданской войны, изображают душителями свобод и религий. Но это от страха перед нами. Ибо не в наших, а в их рядах потомки палачей, расстреливавших царских офицеров, раскулачивавших русских крестьян, топивших баржи с архимандритами и священниками. В их рядах — идеологические лжецы, еще недавно принуждавшие нас верить в омертвелые и смехотворные догмы...” (“Советская Россия”, 8.8.96).

Однако тут же говорится, что НСПР “не разделяет себя на белых и красных”; видимо, поэтому новый Союз не мог отказать в участии и Анпилову... Вот и власть не будет разделять, по-прежнему всех “посыпая костями ГУЛага”, — ей это чрезвычайно выгодно. Да и Зюганов в своем докладе заявил, что именно его партия “призвана и способна сплотить самые разные, но объединенные чувством любви к России общественные силы”. По его мнению, “слово “коммунист” сегодня превращается для решающей части населения в понятие “борец за справедливость и национальное, народное достоинство””. Таким образом, НПСР, обозначая себя как полюс “левый, патриотический”, не продемонстрировал нового качества по сравнению с прежним блоком.

Упомянутые деяния “палачей” и их “омертвелые и смехотворные догмы” требуют решительного отмежевания от самого названия “коммунисты” — если Зюганов хочет добиться успеха. Иначе, сохранив то же имя и знамя, КПРФ несет нравственную ответственность за ГУЛаг. Не может иметь успеха и “левая” оппозиция, возглавляемая коммунистами.

Причем и правые защитники “старого мира” и левые его ниспровергатели сами выбрали себе в Новое время такие названия, располагаясь даже в парламентских залах на левом и правом флангах. А ведь со словом “левый” в языках всех народов связано что-то незаконное, плохое (“левые” доходы), а со словом “правый” истинное, верное (“правое дело”). Глубочайшая символика левого и правого дана нам и в Евангелии от Матфея: перед концом истории Христос поставит справа от Себя тех, кто достоин Царствия Божия, а слева — тех, кто обрек себя на вечный огонь, уготованный диаволу (Мф. 25, 32-41)...

Разумеется, на практике нередко позиции левых и правых смешивались. Бывали и левые христиане, стремившиеся реформировать Церковь и поставить ее на службу своим земным целям (старые и новые обновленцы, экуменисты). Бывали и правые коммунисты, интуитивно чувствовавшие ложь интернационализма и утверждавшие необходимость национально-государственных начал, семейных ценностей, жертвенного служения родине. Но эти исключения и мутации не отменяют самой сути исторического разделения на левых и правых.

Сейчас, после крушения режима КПСС, бывшая партноменклатура разделилась: у власти остались левые деятели прозападного толка, силящиеся выдать себя за “правых”. В оппозиции же оказались более честные и жертвенные, в основном рядовые члены партии, которым близки правые ценности и которые лишь по инерции называют себя “левыми” и коммунистами... Но зачем это нужно, если слово “коммунисты” вошло в русскую историю прежде всего десятками миллионов жертв?

Да, научно-технические и социальные достижения в советский период тоже были — но неужели их не было бы в некоммунистической России? Неужели эти успехи достигнуты благодаря “руководящей роли” КПСС, а не вопреки ее “омертвелым и смехотворным догмам” творческими силами народа?.. Даже социальная справедливость — не монополия коммунистов: она достигается не уравниловкой, а патриотическим сознанием граждан.

Таким образом, этот — седьмой урок выборов — означает, что привлечь на свою сторону большинство народа и переломить ситуацию оппозиция может на чисто патриотической, а не на коммунистической основе. То есть на основе не левой, а правой, которая выходит за пределы 1917 г. к настоящей, исторической России с ее национальными и духовными традициями.

Такие деятели и организации в России есть. Но они бизнесом не занимаются, успехом у спонсоров не пользуются, поэтому им пока не удалось сформировать собственные влиятельные структуры. Партия власти, вышедшая из номенклатуры КПСС, могла использовать для этого все государственные средства. Коммунистическая оппозиция сохранила низовые партийные структуры около 600.000 человек. У православных патриотов таких возможностей не было. И вообще, по своему духовному складу, православные патриоты более скромны и не способны на ту вседозволенность средств, которую используют их противники.

Единственной опорой православных патриотов могла бы быть Церковь. В прежние смутные времена именно она играла решающую роль в мобилизации народного духа. Но нынешнее церковное руководство, под предлогом “воздержания от политики”, благословляет существующую власть. В том числе на прошедших выборах: Патриарх не преминул накануне первого тура приехать в Кремль и показаться вместе с Ельциным перед телекамерами, затем напомнил о “трагическом прошлом” и призвал россиян “сделать правильный выбор”. При “инаугурации” Патриарх от имени “Церкви нашей” повторил известную ересь, что “нет власти не от Бога” (в этих

словах апостол имел в виду власть, служащую для “добрых дел”), и напутствовал президента-разрушителя: “Да благословит Вас Бог...”. Видимо, у власти есть столь веский инструмент воздействия на архиерев, что они боятся Ельцина больше, чем не боящиеся Бога коммунисты...

Поэтому православные патриоты до сих пор выглядят в глазах большинства избирателей как “мечтатели”, оторванные от действительности. Поэтому и на выборах боролись между собой лишь красная и желтая власть (власть денег). Белые оппозиционеры, невольно примыкая к той или другой, лишь теряли свою убедительность.

Правда, в подготовке к первому туру заходила речь о “третьей силе” — ею претендовали стать Лебедь, Федоров и Явлинский. Собственно говоря, в нынешней раскладке сил истинно патриотический путь следует называть не “третьим”, а первым — традиционным для России. Но эти три деятеля не соответствовали ему уже из-за атеизма и общей национальной необразованности. Явлинский явный сторонник западнической модели общества (в феврале 1995 г. он заявил по Радио “Свобода”: “нам надо отказаться от понятия социальной справедливости”, вместо этого он выдвинул понятие “социальной приемлемости” — не уточнив, приемлемости чего и для кого). Для Лебедя “святым является наше красное знамя” (“Завтра”, 1996, № 131). Федоров вообще оправдывает Октябрьскую революцию, чьи лозунги, по его мнению, так и не были осуществлены (можно ему напомнить главный из этих лозунгов: “Грабь награбленное!”..). Показательно, что все они во втором туре примкнули к Ельцину.

Разумеется, и Жириновский заявил, что он-то и есть “третья сила”. Но в этом бывшем активисте еврейского центра, затем либерал-демократе и, наконец, “русском патриоте” — после прошедших выборов только слепой не увидит, наконец, марионетку все тех же властных кругов. Он лишь играл роль оппозиционера, чтобы отколоть часть патриотического электората и утилизировать его в Думе в пользу президента. Но обманывать народ без конца невозможно, что и показали набранные им в первом туре 5,7% от проголосовавших (или 4% от всех избирателей). А второй тур ознаменовался такими событиями: 27 июня Госкомимущество подписало с Жириновским договор о передаче ему Юсуповского дворца в Москве (“Известия”, 12.7.96); 28 июня “оппозиционер” Жириновский, неделей ранее набивавшийся “премьер

министром” к Зюганову, призвал своих избирателей голосовать “не за коммунистов”...

Еще два года назад известная еврейская газета писала: “По сути он не только не ультранационалист, но и вообще не националист... Что касается его идеи сверх-государства... — это, конечно же, космополитическая идея, хоть и искусно закамуфлированная под имперскую... Как и большинство ассимилированных евреев, Жириновский космополит... Его антисемитизм носит чисто утилитарный характер — это способ отмежеваться от собственного еврейства.., а националистические призывы — не более, чем дань моде, сменные лозунги в борьбе за избирателя” (“Новое русское слово”, 7-8.5.94).

5. “РОССИИ НУЖНА ВЛАСТЬ КАПИТАЛА”...

“Кровожадный сталинизм” Зюганова был лишь удобным средством для дискредитации оппозиции. Ведь в его программе много верных экономических и государственных мер, к которым в трудные времена прибегали все государства. В частности, Зюганов не намерен отходить от рыночной экономики, он лишь обещает взять под контроль ее отрицательные стороны и пересмотреть итоги нечестной приватизации — но этого боятся как раз те, кто приобрел состояние нечестным путем.

Кому более всего не нравится такая программа ясно. Ее противники готовы бороться для защиты своей собственности в союзе с кем угодно. Так, глава “Партии экономической свободы” богатый предприниматель К. Боровой заявил, что в случае победы Зюганова создаст вместе с чеченским “героем Буденновска” Ш. Басаевым вооруженный отряд: “Настроение у меня “калашниковское”... вооруженное сопротивление — это то, о чем я думаю уже сейчас” (“Тихоокеанская звезда”, 9.5.96 — цит. по: “Советская Россия”, 3.8.96).

Соответственно, более всего от победы в этих выборах выиграли частные финансовые структуры, помогшие Ельцину остаться у власти. Как пишет “Общая газета” (4-10.7.96): “Финансовая олигархия, спонсировавшая кампанию [Ельцина], сама выбирала, с кем из “штабистов” сотрудничать. Таким образом на первый план выдвинулся Чубайс как распределитель “теневой кассы”. Спонсоры же выбирали подрядчиков из числа своих проверенных партнеров (OPT, HTB и т д.)”.

Так в результате президентских выборов в России наглядно оформилась закулисная власть олигархии, которая возникла на основе незаконно (по заведомо заниженным ценам) разграбленной государственной собственности и которая заинтересована в узаконении достигнутого положения.

Разумеется, речь идет о власти их капитала, а не их конкурентов — почему сейчас и организуется серия банкротств конкурирующих банков, даже таких крупных, как Тверьуниверсалбанк Для этого достаточно запустить по телевидению дезинформацию о неплатежеспособности банка — и вкладчики, напуганные многими предыдущими банкротствами, бросаются забирать деньги..

На конкурентов, видимо, будет напущен и суровый генерал — компромат всегда можно найти или создать на тех, кого нужно потопить. В этом отношении новая экономическая программа Лебедя (разработанная В. Найшулем на деньги Березовского) весьма двусмысленна: “свернуть функции государства, отделить чиновника от рынка… обеспечить твердые гарантии свободы рынка” это ведет как раз к бесконтрольности дельцов и банкиров. В опасные времена функции государства должны наоборот — усиливаться, так происходило даже в США в годы войны, когда экономика была переведена на директивное управление. Но для этого во главе государства должны стоять государственники.

Если бы власть действительно хотела бороться с коррупцией, — разве она не была обязана делать это до Лебедя? Ведь уже в начале сентября 1993 г. были подтверждены обвинения в коррупции ельцинского окружения, начиная с Шумейко (документ за подписью первого заместителя Генпрокурора РФ Н.И. Макарова). Кончилось же это тогда указом № 1400, расстрелом законодательного органа и возведением Шумейко на пост главы Совета Федерации. После этого о документе Макарова прокуратура не вспоминала.

Нынешних благодетелей генерала Лебедя пыталась разоблачать даже правительственная “Российская газета”, опубликовавшая в 1994 г. материалы о сомнительных методах обогащения “Мост-банка” и его стремлении захватить рычаги политической власти в стране, но редактору газеты Н. Полежаевой тоже пришлось расстаться с должностью (“Кто написал “падает снег”. “Российская газета” от октября 1993 г. до вотума недоверия”, М., 1995).

2 декабря 1994 г. президентская служба Коржакова пыталась нанести по “Мост-банку” удар в связи с его незаконным вооружением и коррупцией, но в защиту Гусинского выступили демократические СМИ и руководитель московского управления Федеральной службы контрразведки Е.В. Савостьянов. Схватка закончилась вничью, хотя Савостьянова уволили за применение силы его людьми (дошло до стрельбы). С этого времени и началась война между “Мост-банком” и Коржаковым известно, чем она завершилась. Кстати, после выборов Чубайс взял Савостьянова в президентскую команду. Так закончилась попытка службы безопасности президента ограничить влияние “Мост-банка” и устранить связанных с ним коррупционеров на вершинах власти.

Причем назначения в правящие структуры проводятся не на основе пресловутого “профессионализма”, а по принципу, который объяснил Г. Сатаров: “Выборы показали... кто эффективен, а кто нет. Вот в соответствии с этим и будет производиться естественный отбор” (“Сегодня”, 2.8.96) — то есть по наградному принципу: “за выборы”. Делается это в атмосфере полной секретности. Некоторые из членов нового правительства, приглашенные для церемонии его обнародования, “до последней минуты не были уверены”, что попадут в него (“Независимая газета”, 16.8.96).

Другой критерий переформирования властных структур — идеологический. Конечно, трудно испытывать симпатию к Барсукову и Коржакову, поставившим осенью 1993-го снайперов стрелять в собственный народ, — но все же теперь вместе с ними и Сосковцом был нанесен удар по всему русскому флангу в партии власти, подвергнутому жесткой чистке (структуры ФСБ и ВПК). Чистку проводит Чубайс — теперь он первый помощник и начальник администрации главы государства, переселившегося, похоже, в “горки ельцинские” в Барвихе.

Так, ельцинский соратник С. Филатов пишет, что во время давосской встречи на контакт с Чубайсом вышли “представители российского делового мира”, попросив его заняться предвыборной кампанией Ельцина (“Московские новости”, 1996, № 27). Это значит, что избирательные проблемы Ельцина обсуждались ими в Давосе совместно с “сильными мира сего”, ибо для встречи только с Чубайсом лететь на всемирный экономический “саммит” не было необходимости. После победы Ельцина западный рейтинг Чубайса еще более возрос, что было очевидно на приеме вице-президента США А. Гора в Москве.

Вскоре это было подтверждено и официально. Указом от 3 августа Чубайс получил от Ельцина полномочия не только формировать всю президентскую команду, но и принимать решение о готовности самих президентских указов, которые в обязательном порядке должны проходить через Чубайса и не подлежат исполнению без его визы!... (“Новая газета”, 19-25.8.96). Теперь ему “идеологу крупной политико-экономической группы, интересы которой сегодня принято считать объективно прогрессивными” (“Сегодня”, 14.8.96), — остается только держать Ельцина как можно дольше на лекарствах и править как “регенту” вместе с “группой 13” от его имени.

Американский журнал “Business Week” (8.7.96) уже опубликовал данные о том, что поддержавшие Ельцина “жирные коты бизнеса... ожидают еще больших благ и привилегий”. То есть дальнейшей бесконтрольной покупки в собственность по “баснословно дешевым ценам” акций самых прибыльных предприятий — в том числе и “на деньги иностранного капитала”. Это неизбежно, поскольку правительству придется изыскивать деньги и для выплаты иностранных долгов, и для закрытия бюджетной бреши. Кроме того, министр экономики Е. Ясин оценил новые потребности на ближайшие 15 лет в 900 миллиардов долларов! (“Известия”, 6.7.96)). Поэтому все ждут следующего этапа приватизации: распродажи российских недр и земли — опять-таки не на основании закона, а президентскими (чубайсовскими) указами. Система же контроля за тем, как владельцы распоряжаются купленными заводами, может охватить лишь десятую часть всех договоров (“Независимая газета”, 11.7.96).

Нередко банкиры, прихватившие добра больше, чем могут переварить, добиваются “слабительного” в виде налоговых льгот и государственных инвестиций в принадлежащие им предприятия, дабы их остановка “не усилила безработицу”... Таких подарков Министерство финансов надавало уже на 170 триллионов рублей. Как признает газета “Сегодня” (10.7.96, 6.8.96), это определяется не экономическими, а политическими критериями: ““Слонов” раздают тем, кто успел больше засветиться в предвыборной кампании президента или собирается поставить крупную сумму на победу “президентских лошадей” в региональной предвыборной гонке”.

Уже сейчас Россия все больше свертывает свои перерабатывающие мощности, продавая за границу по демпинговым ценам сырую нефть, сырые алмазы, сырую древесину, — и импортируя оттуда бензин, бриллианты, мебель. На этом теряются ежегодно десятки миллиардов долларов, но с сиюминутной точки зрения это “дешевле”, чем иметь собственную обрабатывающую промышленность. “Отечественный” российский капитал Гусинских-Березовских не заинтересован в развитии отечественного производства. Его цель — нажива на финансовых спекуляциях с приятием статуса России как западной колонии.

Совсем недавно даже сдержанный в таких вопросах Солженицын предостерегал (“Как нам обустроить Россию?”, 1990): “Наш государствовед Б.Н. Чичерин отмечал еще в XIX веке, что из аристократий всех видов одна всплывает и при демократии: денежная. Что ж отрицать, что при демократии деньги обеспечивают реальную власть, неизбежна концентрация власти у людей с большими деньгами”. Поэтому: “Банки — нужны как оперативные центры финансовой жизни, но — не дать им превратиться в ростовщические наросты и стать негласными хозяевами всей жизни ... не заманивать к нам западный капитал на условиях, льготных для него и унизительных для нас, только придите и володейте нами, — этой расторговли потом не исправить, обратимся в колонию”.

Огромный шаг именно в этом направлении, сравнимый с государственным переворотом, и был сделан в результате прошедших президентских выборов. Об этом пишет даже известный демократ Ю. Щекочихин: “У нас может быть, и это очень вероятно, либеральная диктатура... То есть помесь полумафиозного рынка с жестким диктатом властей, защита интересов людей, которые уже владеют миллиардами. Как раньше нельзя было говорить, что коммунизм — это плохо, будет нельзя говорить, что Мост-банк — это плохо. Так же будут преследовать” (“Новая газета”, 22-28.7.96).

6. ДЕМОКРАТИЯ И “ЕВРЕЙСКОЕ СЧАСТЬЕ”

Говоря о власти финансового капитала, невозможно не затронуть еще одну проблему, от обсуждения которой демократы всегда уклоняются, лишь клея известные ярлыки. Однако, учитывая возможное наступление “либеральной диктатуры”, пожалуй, стоит об этом сказать сейчас — иначе, как предупреждало телевидение, “может случиться, что такой возможности у нас никогда больше не будет”... (Показательно, что сразу после выборов даже ряд поддержавших Ельцина патриотических и православных изданий, ранее не чуравшихся этой темы, — как по команде ввели на нее табу.)

Дело в том, что во всем мире в области финансов с древнейших времен доминируют евреи — это как бы их “специализация”, объясняемая материалистической направленностью иудаизма и его национальной солидарностью. Эта особенность еврейства, которой оно весьма гордится, рассмотрена во многих исследованиях. Например, известная еврейская публицистка X. Аренд пишет, что с возникновением капитализма “еврейский банковский капитал стал международным, объединился посредством перекрестных браков, и возникла настоящая международная каста”, независимость которой укрепляла в ней “ощущение силы и гордости” (“О тоталитаризме”, 1951). Именно эта “денежная аристократия” и всплывает наверх при либеральной демократии.

Вот и в нынешней России трудно не увидеть уже по фамилиям, что к власти пришли именно эти круги: “Ведущие российские банки открыто заявили о своем еврействе”, — пишет “Международная еврейская газета” (январь 1996, № 2) в связи с созданием “Российского еврейского конгресса”.

Уже упомянутый пресс-секретарь генерала Лебедя Л. Радзиховский недавно напечатал в выходящей в Нью-Йорке еврейской газете “Новое русское слово” (17.1.96) статью “Еврейское счастье” — о том, как влиятельны теперь в России его соплеменники: “почти все крупнейшие банки Москвы возглавляют евреи: банк “Столичный” Александр Смоленский, “Мост-банк” — Владимир Гусинский, “Менатеп” — Михаил Ходорковский, “Российский кредит” — Виталий Малкин, “Альфа-банк” — Петр Авен и Михаил Фридман...”. Сюда же отнесены и многие ведущие предприниматели вроде Березовского, и политики: Чубайс, Ясин, Лившиц, Сатаров, Примаков, Козырев, Немцов, Ресин, Рохлин, Явлинский, Гайдар, Жириновский...

В списке “50 наиболее влиятельных предпринимателей России” (“Независимая газета”, 14.8.96) после лидирующего Рема Вяхирева (“Газпром”), Березовский занимает второе место, Гусинский третье. Смоленский седьмое, Ходорковский девятое и т.д. — но своей объединенной силой они бесспорно стоят на первом. “Очень важно, что всем нам удалось забыть о своих конкурентных противоречиях”, — пишет “Международная еврейская газета” (1996, № 2) в связи с объединением усилий этих деятелей в “Российском еврейском конгрессе” (РЕК), председателем которого стал Гусинский.

Эта организация была создана в Москве 10 января 1996 г. по образцу “Американского еврейского конгресса”, влиятельного далеко за пределами США. На объединительном съезде РЕК в гостинице “Рэдиссон-Славянская” выступили послы Израиля, США, ФРГ, присутствовали главный раввин Израиля и видные международные предприниматели. Ельцин прислал Конгрессу приветствие, а мэр Москвы Лужков выступил с примечательной речью:

“Мы, хозяйственники, чувствовали необходимость такого объединения, чтобы можно было сложить наши усилия для решения проблем, ... которые нужно решать в интересах евреев, живущих в России и в Москве... Наша главная задача — остановить исход евреев из России, из Москвы, ибо это... снижает тот потенциал, которым гордилась Россия. Потенциал, сложенный из талантов многих наций, живущих на территории нашей страны и, конечно же, я бы в числе первых назвал евреев. ...Организовав этот Конгресс, вы сможете сконцентрировать главные цели, которые стоят перед еврейством России, и цели эти абсолютно совпадают с целями нашего общества. Они ни в одной из своих даже самых малых частей не расходятся со стратегией сегодняшней России... Стратегические интересы государства должны соответствовать цели: создать наиболее благоприятные, комфортабельные условия для... людей любой национальности. И одними из первых для нас являются евреи... Это не заигрывание, это — стратегия, это наша основная цель” (“Международная еврейская газета”, 1996, № 2). Затем Лужков вместе с академиком Д.С. Лихачевым вошли в редакционный совет по изданию в России Талмуда.

Такое внимание к представителям национальности, составляющей менее 1% населения России, кое о чем говорит. Даже к 40 тысячам далеких жителей Израиля и Брайтон-бича (в отличие от 20 миллионов русских граждан в “ближнем зарубежье”) российские власти проявили внимание, предоставив им возможность повлиять на исход российских выборов. Понятно, почему: 95% голосов из них было отдано за Ельцина (“Московский комсомолец”, 4.7.96). И в Москве уже накануне первого тура еврейская общественность устроила в Центральном Доме кино вечер в поддержку президента; главный раввин России Адольф Шаевич призвал голосовать только за Ельцина, ибо “только он может и должен вести страну курсом реформ” (“Международная еврейская газета”, июнь 1996, № 11). Стоит заметить, что в результате этих реформ, по данным Банка Израиля, “за последние четыре года на инвалютные счета некоторых клиентов израильских банков поступило 5 миллиардов долларов, причем 80% этой суммы оказалось на счетах новоприбывших эмигрантов из России” (“Труд”, 10.8.96).

Тут уместен вопрос: но так ли уж “абсолютно совпадают с целями нашего общества” главные цели евреев в России? Конечно, граждане еврейского происхождения есть и бывали в России разные. Были Ленин, Троцкий, Свердлов — но был и С.Л. Франк, видный православный мыслитель. Беда в том, что перечисленные деятели вроде Чубайса и Гусинского, подобно подавляющему большинству евреев диаспоры, вообще чувствуют себя космополитами, а не русскими. И занимая столь влиятельные посты, они неизбежно используют их не во благо, а во вред интересам “этой страны”, для ее денационализации в соответствии со своими взглядами, — что у них и называется борьбой против “фашизма” и т. п.

Эта проблема возникла не сегодня, а в результате антирусской революции 1917 г. и большевистского террора. Еврейский писатель Б. Хазанов признает, что “заполнив вакуум, образовавшийся после исчезновения русской интеллигенции, евреи сами стали этой интеллигенцией. При этом, однако, они остались евреями” (“Запах звезд”. Тель-Авив, 1977). Причем, как отметила редакция самиздатского журнала “Евреи в СССР”: “русскую культуру евреи воспринимают с ее, так сказать, диссидентской, не господствующей в русском сознании стороны” и испытывают “свою абсолютную чуждость большинству населения России”.

Почему это так — особый религиозно-мистический вопрос, выходящий за рамки данной статьи. Отметим лишь мнение отца психоанализа Зигмунда Фрейда, выходца из этой же среды. Выступая в ложе Бнай-Брит в Вене, он объяснил и эту постоянную еврейскую “антигосударственность” (лишь в денационализованном обществе они чувствуют себя уверенно) и еврейскую “нерастворимость” в других нациях с точки зрения “подсознательного”. Есть специфические “силы, которые связывают еврейский индивидуум со своим народом, особенно в момент экзистенциальной неуверенности”. Ибо “со стороны национального лона его не ожидает никакой подвох... Лояльность по отношению к нееврейскому миру может быть очень сильной, и еврей может дойти до предела ассимиляции. Но, как правило, во время исторических потрясений и бурь он... начинает искать очаг экзистенциональной уверенности только в еврействе” (см. исследование израильского психоаналитика И. Флейшхауэра “Двойная лояльность” в журнале “Время и мы”, 1978, № 30).

Думается, полный переход еврея в русскую традицию возможен только через принятие им Православия, причем принятие не формальное и частичное, а даже большее, чем у обычного русского: через пропитывание Православием всего своего бытия. В нем не должно оставаться онтологически не преображенной “ветхозаветности” — тех самых сил, которые заставляют расовое чувство доминировать над всем остальным. Но это встречается весьма нечасто. Литератор Ю. Карабчиевский признавал это в связи со знаменитой “антисемитской” полемикой между В. Астафьевым и Н. Эйдельманом:

“...Среди многих врожденных еврейских пороков, обличаемых нашими патриотами, ...есть один действительно существующий, свойственный.., смею утверждать, большинству евреев, живущих в России и преданных русской культуре. Я имею в виду извечную еврейскую двойственность, которая после 48 года, и особенно после 67-го, приобретает характер двойного подданства. ... где-то там, за горами-морями есть один такой островок земли, неиностранное государство, — предмет сочувствия, стыда, сожаления, осуждения, гордости, страха, надежды, — но всегда, независимо от окраски, — особого, пристрастного отношения.

Да, господа патриоты, это есть, это есть. И можно сюда накрутить сионистский заговор, и жидо-масонскую черную силу, и Антихриста, и мировое господство — все это очень удобно и просто. А можно и так сказать: да что ж тут дурного? Да во всем свободном мире ведь так и живут! Человек существует в одной культуре, сохраняя при этом интерес к другой или даже воспринимая их обе как равноправные... И даже порой имеет двойное подданство — не душевное, а настоящее, в паспорте... И только первобытная наша Россия, уж и так обожаемая нами до боли в сердце, до каких-то едва ли не истерических всхлипов, все никак не успокоится, не примирится... И единственный выход — убедить начальство и массы, что “двойное подданство” — не порок, а нормальное качество и состояние...” (“Страна и мир”, 1989, № 5).

Они были бы вправе рассматривать свою “двойственность” как особую субкультуру национального меньшинства в России. Все такие культуры равноправны перед законом, однако не в смысле одинакового влияния на судьбу государства. Нравится это кому-то или нет, но культура русского державообразующего народа (в ее религиозном, а не только филологическом и географическом смысле) имеет особое значение: без нее не было бы России. У тех же носителей “двойственности”, которые считают нашу культуру “первобытной”, ее “обожание до боли в сердце” заметить трудно. Скорее “до едва ли не истерических всхлипов” они пытаются отменить право русских на восстановление разрушенной русской культуры.

На телевидении это нередко выходит за рамки элементарного приличия, превращаясь в развязный междусобойчик. В числе всевозможных экспертов, членов жюри, комментаторов, писателей и прочих представителей “совести нации” — люди с “двойным подданством” почему-то представлены в такой пропорции и ведут себя так, будто не они, а русские составляют в России жалкое меньшинство. При этом — вольно иди невольно — они делают все возможное, чтобы переделать весь народ по своему подобию.

Даже О. Попцов, бывший начальник государственной телекомпании, во многом способствовавшей установлению нынешнего режима, спохватился: “Будем откровенны, это больше чем предвыборный маневр, это еще и мировоззрение тех, кто ныне диктует телевидению свою волю, путая интересы обывателя с мироощущением нации... Принцип — все можно купить, были бы только деньги — поставил и нравственность, и мораль страны на колени” (“Московские новости”, 21-28.7.96).

Президент НТВ И. Малашенко признал: “В первую очередь телевидение управляется деньгами” (радио “Свобода”, 23.6.96). Так, контролируя средства информации, “двухподданные” банкиры создали себе совершенно особые властные структуры, обеспечивающие им неприкосновенность, а их соперникам — клеймо “красных ретроградов”, а то и “подонков”.

Именно этим способом, подсматривая камерами каждый депутатский чих, эта “четвертая власть” уже в 1993 г. помогла Ельцину создать в народе образ “глупого”, а потом и “мятежного” Верховного Совета — для расправы над ним. Но как тогда, так и на последних выборах, она более всего защищала свои позиции, а вовсе не Ельцина. Он нужен этой власти как гарант ее статуса: “На этот раз мы избрали Ельцина не по влюбленности, а по расчету”, — цинично признал Н. Сванидзе (программа “Зеркало”, 7.7.96). Хотя делали они это не бесплатно — о фантастических заработках асов телевизионной политрекламы поведала “Экспресс-газета” (№ 17, июль 1996). Эти доходы тысячекратно перекрывают суммы, заплаченные этой “четвертой властью” за покрытую туманом приватизацию государственной телевизионной сети. Причем именно Чубайс как глава Госкомимущества решал, кому передавать в собственность имущество телевидения, газет, журналов, издательств, обеспечив себе их поддержку.

Таким образом, еврейский вопрос в сегодняшней России — не расовый (как они хотят это представить, клея антисемитские ярлыки), а политический, нравственный и духовный. Речь идет о национальной безопасности и выживании России как альтернативной духовной цивилизации, завещанной нам нашими православными предками — для утверждения в мире истинных критериев добра и зла.

Можно объявлять антисемитами всех, кто не желает закрывать на это глаза (в чем упрекнули даже бывшего министра печати Полторанина, который как-то посетовал на засилье в СМИ “лагерного иврита”), но этим невозможно отменить саму проблему. Несмотря на подавление, она существует во всех демократических странах, даже в Германии, уже полвека кающейся за преступления Гитлера.

Но Россия в этом отношении страна особая. В отличие от Германии наш народ не устраивал евреям “холокост” (и никогда не пойдет на это уже по своему национальному характеру). Это они устроили в XX в. беспрецедентный “холокост” русскому народу и русской культуре. При откровенном раскрытии всей преступной сути большевицкого режима и роли евреев в его финансировании и утверждении — они чувствовали бы себя в России столь же неуютно, как немцы в Израиле. Однако по сей день евреи всего мира считают наиболее ужасным периодом в советской истории тот, когда стала происходить национальная мутация интернационалистического режима и в числе репрессированных впервые оказались и сами евреи. Поэтому лица с “двойным подданством” никогда не были заинтересованы в честном анализе того самого “коммунизма”, которым они столь усердно пугали народ на прошедших выборах.

Чего они, среди прочего, хотели достичь своим “антикоммунизмом”, объяснил один из них, бывший министр иностранных дел Козырев:

“Общая тактика антикоммунистических сил состояла в том, чтобы максимально показывать ужасы возможного прихода красных. На самом деле у меня и тогда и сейчас большие сомнения, что нашу страну вообще можно, в принципе, вернуть под красные знамена... “Назад в сталинский коммунизм” — да никто этого, кроме, может быть, кучки крайних среди коммунистов, как Анпилов, никто этого даже в мыслях не держит!.. Вопрос не об этом. Вопрос в том, какой тип посткоммунистического общества будет избран. И вот те, кто называет себя государственниками, сторонниками “третьего пути”, антизападниками, защитниками национальных интересов... это все люди, которых объединяет одно: боязнь радикальных либеральных преобразований.... Все это чепуха: нет никакого “третьего пути, нет никакого антизападного пути... есть только путь либо динамичного развития — по пути рыночных реформ и вхождения в мировую экономику, в западное сообщество... — либо путь стагнационный... и защитный во внешней политике” (радио “Свобода”, 21.8.96).

7. ЦЕЛЬ “РОССИЙСКО-АМЕРИКАНСКОЙ РЕВОЛЮЦИИ”

Предпочтения Козырева и его нежелание защищать свою страну во внешней политике понятны. В “западном сообществе”, куда толкают Россию люди с “двойным подданством”, родственные им силы давно достигли господствующего положения, хотя и стараются не афишировать это. Философ И.А. Ильин назвал их “мировой закулисой” и подчеркнул: “Верить в свободу этого строя могут только люди политически близорукие или наивно-доверчивые. Ибо свобода совсем не сводится к голосованию” (“Наши задачи”).

Ведь именно деньги решают в демократии, кто может вести масштабную избирательную кампанию в СМИ, зависимых от тех же денег. Так что, например, в США конкуренция между кандидатами заключается лишь в том, кто из них завоюет право осуществлять программу, наиболее выгодную деньгодателям. Свобода же неконформистской оппозиции сводится к “свободе писка”, бессильного что-либо изменить.

В этом отношении иллюзий не было у большинства русских мыслителей в эмиграции, воочию увидевших механизм западной демократии. Приговоры ей были жесткими. Например, С. Франк (упомянутый в предыдущей главке) утверждал, что демократическая эпоха “через ряд

внешних блестящих успехов завела человечество в какой-то тупик и совершила в его душе какое-то непоправимое опустошение и ожесточение... человечество пришло на наших глазах к состоянию нового варварства” (“Крушение кумиров”, 1924).

Причем эту “варваризацию” денежная закулиса поощряет сознательно, ибо ее деньги становятся всевластными лишь в материалистическом обществе, лишенном духовных скреп, — “манкуртов” легче держать под контролем. Она жизненно заинтересована в распространении своей модели “рыночной демократии” (то есть своей власти) на весь мир, устраняя и подавляя в нем все иные, духовные, ценности.

Поэтому “мировая закулиса” издавна боролась против православной монархической России, за ее “демократизацию” — не только из экономических и геополитических соображений. Она видела в альтернативной русской цивилизации главное духовное препятствие своему мировому денежному всевластию и сделала все возможное, чтобы ее сокрушить, поддержав революционеров. После их кровавых экспериментов народная почва лишь чудом переборола и отторгла коммунизм, но на его месте возник вакуум. И в послекоммунистическое время борьба за Россию вступила в новую, решающую фазу: осознает ли русский народ свой исторический путь — или же даст себя втянуть “в западное сообщество”, то есть в подчинение его закулисным правителям.

Это не “красно-коричневые” выдумки, как полагает демпечать. Именно исходя из сущности западной системы Ильин уже в 1950-е гг. (в серии статей “Наши задачи”) предупреждал об этой опасности и предвидел “внедрение в Россию мировой закулисы”, которая будет заниматься “...упорным навязыванием русскому народу непосильных для него западноевропейских форм республики, демократии и федерализма, политической изоляцией ее, неустанным обличением ее мнимого “империализма”, ее мнимой “реакционности”, ее “некультурности” и “агрессивности”...”. Враги России — “не успокоятся до тех пор, пока им не удастся овладеть русским народом через малозаметную инфильтрацию его души и воли, чтобы привить ему под видом “терпимости” — безбожие, под видом “республики” — покорность закулисным мановениям, и под видом “федерации” – национальное обезличие. Это зложелатели — закулисные... Им нужна Россия с убывающим народонаселением... Им нужна Россия безвольная, погруженная в несущественные и нескончаемые партийные распри... Им нужна Россия расчлененная, по наивному “свободолюбию” согласная на расчленение и воображающая, что ее “благо” — в распадении... Но единая Россия им не нужна”.

“Естественно, что религиозные противники национальной России ожидают себе полного успеха от российского расчленения: во множестве маленьких “демократических” республик воцарится, конечно, полная свобода религиозной пропаганды и конфессионального совращения, “первенствующее” исповедание исчезнет, всюду возникнут дисциплинированные клерикальные партии и работа над конфессиональным завоеванием “бывшей России” закипит”.

“Понятно, что и закулисные организации ждут себе такого же успеха от всероссийского расчленения: среди обнищавшего, напуганного и беспомощного русского населения инфильтрация разольется неудержимо, все политические и социальные высоты будут захвачены тихой сапой и скоро все республиканские правительства будут служить “одной великой идее”: безыдейной покорности, безнациональной цивилизации и безрелигиозного псевдо-братства”. Тут, разумеется, намек на закулисные организации масонского типа...

“Если что-нибудь может нанести России, после коммунизма, новые, тягчайшие удары, то это именно упорные попытки водворить в ней после тоталитарной тирании — демократический строй”. Это “значит вернуться к пустому фразерству Временного правительства и повторить гибельный эксперимент того времени в новом несравненно худшем виде”. Ибо “политическая свобода сама по себе не облагораживает человека, а только развязывает его, выпускает его на волю таким, каков он есть, со всеми его влечениями, интересами, страстями и пороками, которые он и выносит на улицу”. “Человек, не созревший для свободы, может злоупотребить ею в разнуздании и продать ее за личный или классовый интерес”. “Если в народе нет здравого правосознания, то демократический строй превращается в решето злоупотреблений и преступлений”.

К сожалению, развитие в послекоммунистической России пошло именно этим, самым опасным путем — при непосредственном воздействии Запада. Запад сыграл на долголетней коммунистической лжи о нем — после которой маятник настроений в России качнулся в сторону его идеализации. После 75 лет несвободы возникло “демократическое нетерпение”, которым и воспользовались иностранные силы. Более всего идейной оккупации нашей страны способствовала западническая “пятая колонна” в среде интеллигенции, которую Запад взрастил через упомянутую Ильиным “инфильтрацию души и воли” и поддерживал всеми способами, выдавая ее за “ум и совесть нации”.

Это можно назвать пропагандной, политической, финансовой агрессией США (сыгравшей огромную роль в окраинных “референдумах”). Но главной причиной ее успеха стало то, что партийные политики-реформаторы в России оказались неспособны понять и защитить российские национально-государственные интересы. В борьбе за личную власть против “ретроградов” они сознательно взяли себе в союзники Запад и, опьяненные его похвалами, стали активными проводниками западного влияния: Шеварднадзе, Яковлев, Ельцин, Чубайс, Козырев, Гайдар, Бурбулис, Старовойтова... Так начался новый виток удушения русской духовной традиции: космополитизация образования, допуск всевозможных сект, насаждение идеологии освященного эгоизма...

Действия Ельцина по захвату личной власти в 1991 г. прямо вели к расчленению исторической России по большевицким границам. Именно его безответственный призыв к республикам и автономиям: “Берите столько суверенитета, сколько сможете переварить!” — стал причиной множества межнациональных конфликтов, в том числе кровавой войны в Чечне. Она началась с поощрения и вооружения сепаратистского режима Дудаева, который сразу же убил тысячи и изгнал около сотни тысяч русских с их исконных земель, присоединенных к Чечне в 1920-е и 1950-е гг.

Главным экономическим итогом ельцинского периода стало разрушение российской экономики и ликвидация России как экономического конкурента Запада. Это было достигнуто навязыванием заведомо ложного “единственно верного” пути реформ, которые лишь разрушили государственный экономический механизм. Попытка же заменить разрушенное утопическим “саморегулирующимся рынком” и “либерализацией цен” была обречена на провал, ибо даже в развитых западных странах рыночный механизм, складывавшийся веками, не способен самостоятельно выполнять регулирующие функции и подчинен государственному контролю...

Сегодня можно утверждать, что провозглашение “шоковой терапии” безальтернативным путем реформ было экономической диверсией — независимо от того, сознавал это “умный” Гайдар или же был “полезным идиотом”. Пример Китая — все еще во многом коммунистического! — как раз и показывает иной, неразрушительный переходный путь, который, будь он избран российскими реформаторами, воспрепятствовал бы антирусским планам “мировой закулисы”.

Но и она это хорошо понимала, идя на прямую поддержку своей “пятой колонны” даже в ее антиконституционных путчах... [Сокращено, см. соответствующие статьи в данном сборнике. — М.Н., 1998.] Не зря Ельцин, принимая президента США, оценил эти события как “Российско-американская совместная революция...”. Теперь американцы своей цели в этой революции не скрывают. Приведем цитаты из “Стратегии национальной безопасности США” 1994 г. (“Независимая газета”, 26.10.94), выделив некоторые слова:

“Процветание нации зависит от усилий за ее пределами... Сейчас мы располагаем действительно глобальной экономикой и объединенной системой связи... Мы можем и должны своим участием оказывать влияние на мировые процессы... содействовать укреплению демократии за рубежом... Грань между внутренней и внешней политикой все больше стирается... Мы являемся величайшей державой мира, у которой есть глобальные интересы... Американское лидерство в мире сейчас важно, как никогда... мы утвердим его за рубежом.., открывая новые рынки, помогая демократическим режимам... Окончание “холодной войны” не изменило эти фундаментальные цели, как и не уменьшило потребность в активных американских усилиях внутри страны и за рубежом для их достижения...”.

Ну, а если такие “глобальные интересы” кому-то покажутся неприемлемыми?

“Вооруженные силы США играют ключевую роль для достижения успеха в осуществлении нашей стратегии. Наша страна не имеет себе равных по военным возможностям: Соединенные Штаты — единственное государство, способное проводить широкомасштабные и успешные операции вдали от своих границ... К ним относятся антитеррористические и карательные действия... Время от времени нам будет необходимо также наносить удары по базам террористов за рубежом или объектам в тех государствах, которые поддерживают террористические организации... Успешные результаты могут быть достигнуты за счет интеграции разведывательной, дипломатической и правовой деятельности... Повышение возможностей американской разведки — важная часть деятельности США...”

“В особых случаях, когда на карту могут быть поставлены жизненно важные интересы.., применение нами силы будет решительным и, если это будет необходимо, односторонним... Поэтому мы продолжим поддерживать наши ядерные силы на таком уровне, чтобы они были способны поражать широкий спектр целей, имеющий для политических и военных лидеров других государств ключевое значение”.

В директиве ЦРУ на 1994-1998 гг. откровенно заявлено, что США должны быть единственной сверхдержавой, не допуская восстановления России как соперника; поэтому недопустимо воссоединение Украины и Белоруссии с Россией; это определяется американской целью “установления и защиты нового мирового порядка”, для чего не исключается применение силы (“New York Times”, 8.3.92).

На фоне этих откровений меркнет обнародованный депутатом В. Илюхиным американский план “содействия демократии” в Белоруссии через устранение президента-“антидемократа” Лукашенко. Партия украинских нацистов подтвердила свое участие в нем с целью помешать воссоединению Белоруссии с Россией. Однако российские СМИ захлебнулись в дружном хоре возмущения: как же, ведь информацию “психически ненормального” Илюхина опровергло “само ЦРУ”...

С устранением России как геополитического конкурента США открыто попирают принципы международного права даже в отношении своих союзников по НАТО, навязывая всему миру свои внутренние законы: против каких государств необходимы санкции и блокады, с какими можно и с какими нельзя торговать. Тем более это относится к России, круг запретов для которой гораздо шире — прежде всего в области торговли военной и космической техникой, в которой Россия еще могла бы конкурировать с Западом. Выполняя американские требования и отказываясь от выгодных сделок с “плохими странами”, Россия теряет больше денег, чем получает от Запада в виде кредитов. При этом США и не думают отменять свои дискриминирующие Россию законы о торговле, принятые еще в годы “холодной войны”.

Всячески поощряя “конверсию” российского ВПК, США увеличили собственное военное производство и захватили полный контроль над мировым рынком вооружений. Свою монополию они удерживают всеми средствами: коммерческими (продажа техники на более льготных условиях, чем конкуренты), политическими (понуждение зависимых стран на покупку именно американского вооружения), разведывательными (шпионаж и переманивание “умов” — см.: “НГ-Независимое военное обозрение”, 8.8.96), дезинформационными (дискредитация конкурентов), и не исключено — диверсионными (для компрометации российской техники “авариями”).

Чтобы не повредить Ельцину на выборах. Запад проявил некоторую сдержанность в своих действиях. Но теперь она вновь сменяется жестким курсом. Предвыборный “мораторий” на переговоры о расширении НАТО на восток уже отменен: России предложили вести себя “в духе Козырева”. Он уже и сам заявил: “Время моей политики пришло” (“Сегодня”, 7.8.96). Перемена заметна и в Чечне, где сепаратисты по совету заграничных друзей воздерживались от боевых действий до выборов — и затем перешли в контрнаступление...

Есть основания полагать, что следующими направлениями американского “содействия демократии” будет вооружение антирусских сил на Украине, свержение Лукашенко в Белоруссии, отделение Чечни и распространение турецкого влияния до границ Ставропольского края с прицелом на отделение Татарстана (“Идель-Урал”), а также на автономизацию и экономическую утилизацию Сибири и Дальнего Востока, где экономический кризис уже создал предпосылки для этого.

При этом, даже видя нарастающую агрессивность США, Ельцин и его соратники ничего не предпринимают для изменения своей прозападной политики. Тут играет роль еще один фактор — психологический. Они страшно благодарны Западу (а поэтому и послушны) за то, что им простили их коммунистическое прошлое. Западу именно такие политики очень удобны — почему он их и поддерживает во всем СНГ. Ведь и там почти везде у власти остались бывшие номенклатурщики, например, члены Политбюро ЦК КПСС Шеварднадзе, Алиев, Назарбаев, Ниязов, Каримов, Снегур и т.д.

Конечно, при этом Запад тратится на кредиты Ельцину, но в сущности он кредитует свою экономику: 54% всех товаров, проданных в России в 1995 г., были импортными. Одних только куриных “ножек Буша” Россия теперь закупает на миллиард долларов в год. Попытка отказаться от них, перейдя на закупки более натуральной собственной продукции, вызвала в администрации США бурю возмущения, и российское правительство поспешно отменило запрет как “ошибочный”.

Нужно сказать, что правительство России уже в своем “Заявлении об экономической политике на 1995 г.” пошло на капитуляцию перед Международным Валютным Фондом (контролируемым из США), обязавшись неукоснительно исполнять его требования. Эти обязательства содержатся в секретном приложении к “Заявлению”, которое было скрыто и от Госдумы, и от народа. Логика этих требований весьма прозрачна: повышение цен на энергоносители (что делает нерентабельными другие отрасли отечественной промышленности и вызывает волну банкротств), снижение экспортных и импортных пошлин и замена их внутренним налогообложением (что наводняет страну дешевым импортом, который будет оплачиваться нашим дешевым “колониальным сырьем”), дальнейшая приватизация и продажа земли (в собственность неоколонизаторам) (“Независимая газета”, 14.4.95).

Это ведет к отсутствию оборотных средств у предприятий, к прекращению инвестиций в производство и к его сокращению. Особенно это ударяет по наиболее высокотехнологичным отраслям. Развиваться могут лишь те предприятия, которые ориентированы на экспорт и получают доход в иностранной валюте, то есть сырьевые отрасли. В чем и состоит замысел МВФ.

Дума может пытаться принимать какие угодно законы — но это соглашение с МВФ остается высшим законом. Ибо только на его основании Ельцин получает очередные порции кредитов, продлевая свое президентское существование и все туже затягивая долговую петлю на своей шее. С помощью этой петли МВФ и удерживает его от падения, ибо цель заключается как раз в создании столь послушных должников. Сейчас на каждого жителя России, включая младенцев, приходится около 1000 долларов иностранного долга.

Одним из важнейших для США последствий навязанного курса “реформ” стало то, что американская валюта, более стабильная в сравнении с рублем, практически стала внутренней валютой в России, где сейчас находится в обращении около 40 млрд. долларов. Это означает распространение американского экономического суверенитета на российскую территорию. Напечатать в США зеленые бумажки ничего не стоит, но, привезя их в Россию, взамен можно получить огромные реальные ценности.

При этом надо учесть, что печатание мировой валюты — американского доллара — с начала XX в. не подконтрольно даже правительству США, а монополизировано объединением частных банков (Federal Reserve System — это ушедший далеко вперед американский аналог нашей “группы 13-ти”). Они-то — создающие деньги “из ничего” и охотно дающие их всему миру в рост под проценты и есть подлинные правители мира. Свое господство они утвердили путем спровоцированной Первой мировой войны, в которой финансировали все воюющие стороны всех превратив в должников. Вторая мировая война понадобилась для расправы с европейской национальной реакцией на их господство — и эту войну они также целенаправленно подготовили, выиграв ее в основном русской кровью.

В этом долларовом неоколониализме и заключается “Новый мировой порядок”, для поддержания которого создано множество международных структур: политических (“Трехсторонняя комиссия”, ООН), экономических (“Международный валютный фонд”, “Всемирный банк”, “Генеральное соглашение по тарифам и торговле”) и военных (НАТО).

Их мировому господству могло бы угрожать лишь одно: если бы несколько влиятельных стран, объединившись, отвергли ничем не обеспеченную зеленую бумагу и создали более справедливую международную денежную систему. Но этого не смог сделать даже столь мощный противник США, как Советский Союз. Впрочем, умом и дальновидностью его послевоенные руководители не отличались.

В дальнейшем это будет сделать еще труднее, если “Новый мировой порядок”, не имея более очагов сопротивления, введет всемирные электронные деньги. Их “производство” будет обходиться “мировой закулисе” еще дешевле, чем бумажный доллар: нажатием пальца на клавиши компьютера. Эта электронная финансовая система превратится в небывалый еще в истории контрольный механизм за экономическим поведением каждого государства, предприятия и каждого человека, живущего на планете.

Не об этом ли времени повествуется в Апокалипсисе: “...всем — малым и великим, богатым и нищим, свободным и рабам — положено будет начертание на правую руку их или на чело их. И... никому нельзя будет ни покупать, ни продавать, кроме того, кто имеет это начертание, или имя зверя, или число имени его...” (Апок. 13:16-17).

Помешать этому сейчас еще можно — созданием альтернативной самодостаточной экономической системы. В принципе Россия — и только она! — могла бы вновь стать таким барьером на пути глобального тоталитаризма, привлекая к себе другие страны, отстаивающие свое национальное самосознание. Возможно, для этого еще не поздно найти некоторую общность интересов даже с Германией и Японией — что стало бы концом долларовой гегемонии.

Однако нынешнее правительство России, ориентируясь на Америку и ее “общечеловеческие ценности”, вряд ли способно обойтись без рабства у долларового печатного станка. После пяти лет разрушительных “реформ” лишь очень глупый человек может не сознавать их принципиальную порочность. Российских руководителей, за немногими исключениями, к глупым отнести нельзя. И тот факт, что они, несмотря на растущие потери, упрямо продолжают “избранный курс”, — свидетельствует уже о сознательном продолжении курса, навязанного “мировой закулисой”. Ибо, не имея опоры в собственном ограбленном народе, ельцинская команда видит эту опору в основном на Западе. Не в силах справиться с кризисом, она все больше зависит от западных кредитов. Поэтому из всех своих заведомо нереальных предвыборных обещаний Ельцин будет выполнять лишь то, что обещал не народу, а своим банкирам и “мировой закулисе”.

В связи с выборами на поддержку Ельцину были брошены особо крупные кредиты. Только МВФ выделил 10 миллиардов долларов — по 330 миллионов ежемесячно, причем в предвыборный период закрывал глаза даже на невыполнение Россией предписанных показателей. По нескольку миллиардов предоставили также Германия и Франция. Ясно, что этих денег хватило не только на очередную закупку “ножек Буша”. Без этого Ельцин не смог бы ни выплатить самых срочных задолженностей по зарплате, ни сдерживать инфляцию. Правда, взамен пришлось пойти на резкое снижение таможенных пошлин, которое будет стоить госбюджету столько же, сколько полученный кредит, — но уже после выборов...

Огромные средства брошены ею на “содействие демократии” (поощрение антирусских настроений) в этих “независимых государствах”, где демократией и не пахнет. Американским “демократизаторам” не мешает то, что в Прибалтике практикуется “апартеид” по отношению к русскому населению, сравнимый с недавним южноафриканским (как им никогда не мешал и израильский апартеид относительно палестинцев). В среднеазиатских '“независимых государствах” Америку устраивает даже возврат в феодализм — лишь бы вовлечь их в свою сферу влияния (кое-где при посредничестве Турции). Особое внимание уделяется поощрению украинских амбиций в Крыму.

Возобновленное расширение НАТО на восток призвано окончательно зафиксировать новые границы и сделать 25 миллионов русских иностранцами на родной земле. В легитимации этого расчленения и ослабления России, произведенного якобы российской же “законной властью”, и заключается главный смысл прошедших “честных и свободных” выборов для Запада. В этом их девятый урок. И именно для того, чтобы напомнить о незаконности как самих выборов, так и их подобной трактовки, написана эта статья.

Прошедшие выборы стали следующим этапом “Российско-американской совместной революции”, которая идет при вопиющем обмане народа. При любом режиме во всех странах лишь малая часть населения имеет четкие политические знания и волю, чтобы верно оценивать происходящее. Остальных, имея монополию на телевидение, сегодня обмануть легче, чем в 1917 г. Что и произошло и тогда, и в 1991-1993 гг., и на данных выборах.

Тем более заслуживают внимания те граждане, которые в таких условиях все же проголосовали за Зюганова.

8. ФЕНОМЕН “КРАСНОГО ПОЯСА”

“В такой ситуации даже антикоммунист, озабоченный интересами России, предпочтет Зюганова Ельцину”, — заметил эмигрантский журналист Е. Соколов в американской газете “Панорама” (28.2.-5.3.96) Поэтому многие патриоты-антикоммунисты поневоле голосовали за блок Зюганова. Ибо с нынешними коммунистами легче бороться, чем с “мировой закулисой”. Ведь марксистская идеология потерпела свое историческое поражение — и сами коммунисты чураются ее. Против нее сейчас работает сама история XX в.

Тогда как инициатор нашей катастрофы XX в., “мировая закулиса” — в глобальном наступлении, и сил у нее несоизмеримо больше. Причем эта опасность далеко не всеми осознана. Сможет ли вообще наш распыленный народ при такой власти организоваться для противостояния доллару и разлагающим средствам информации?

Однако на самом деле “красный” электорат выглядит иначе, чем это представляют СМИ. По данным Госкомстата, в “красных” регионах материальное благополучие населения на 11% выше, а число личных автомобилей на 21% больше, чем в проельцинских. То есть, вопреки распространенному мнению, “красные” области меньше пострадали от реформ. С другой стороны, в проельцинских регионах на 117% больше число убийств, на 114% больше грабежей, на 274% — тяжких телесных повреждений, на 107% — изнасилований, на 69% — внебрачных детей, на 26% — психических больных и алкоголиков (“Независимая газета”, 28.6.96).

Особенно очевидно это при сравнении двух соседних областей, сопоставимых и по численности населения, и по экономической структуре: Нижегородской области самой передовой в смысле рыночных реформ (итог второго тура: 51,7% голосов за Ельцина, 42,3% за Зюганова), и Ульяновской области (соответственно 37,8% и 56,3%), которую демократическая печать высмеивает за “социалистическое введение талонов” на основные продукты.

Однако в Ульяновской области талоны — лишь средство поддержки бедной части населения. В целом же эта “красная” область, помимо огромной разницы в показателях преступности (в 3 раза меньше) и смертности (в 1,5 раза), демонстрирует по сравнению с Нижегородской в 3 раза меньший спад в промышленности. Производство и потребление мяса, молока, яиц, овощей на душу населения — на 30-50% выше, чем в Нижегородской области, при значительно меньшей себестоимости, а производство зерновых — в 3 раза выше. Вместо спада розничного товарооборота на 44% (у нижегородцев) — рост на 8%. При этом основная потребительская корзина на 33% дешевле, чем в Нижнем Новгороде. Число бедных — в 6 раз меньше! Быстрее увеличивается число личных автомобилей и телефонов, тиражи газет за последние годы выросли на 21% (в Нижнем Новгороде на 30% упали). Капитальные вложения в строительство дорог и жилья, в социальные сферы, здравоохранение и образование — в 23 раза выше. И что самое интересное: в “красной” области быстрее увеличивается количество фермерских хозяйств и даже число богатых в 4 раза выше, чем в Нижегородской области (“НГ-Сценарии”, 31.7.96).

То есть здесь отчетливо видны два разных курса реформ. Один — щадящий население и вместо принципа “рынок любой ценой” следующий принципу “не навреди”, реальное повышение благополучия важнее. Рынок при этом не самоцель, а средство, используемое лишь там, где это выгодно в данных условиях. (Примерно по этому пути пошли реформы в Китае, которые обошлись без разрушения экономики и показывают самый быстрый в мире рост производства.) Другой курс в Нижнем Новгороде — ориентированный на либерально-демократическую идеологию неравенства и на рынок как самоцель согласно требованиям МВФ.

Несомненно, что в проельцинских регионах с их курсом реформ именно он столь отрицательно влияет на духовный климат. Пропагандисты реформ поощряют в людях эгоизм, страсть к наживе, сексуальную свободу (индустрия растления приносит и немалую прибыль) высмеивая такие прежние добродетели, как коллективизм, бессребренничество, целомудрие. Именно против таких “реформ”, а не за коммунистов, голосует народ в “красных”, точнее — более консервативных и здоровых областях. (Многие заметили, что именно эти области были оплотом сопротивления большевикам в годы гражданской войны — видимо, по тем же причинам.)

Пусть сегодня далеко не все из этих людей точно понимают разницу между коммунистической и русской идеологиями (в школе им этого не преподавали), путь они по инерции выражают свой протест в привычных им коммунистических терминах, — но нельзя не видеть, что они проявляют государственное мышление. В противостоянии идеологии освященного эгоизма и разврата ими руководит национальный инстинкт самосохранения.

За Ельцина же голосовала не только наиболее эгоистичная и развращенная часть народа, но и наиболее равнодушная к судьбе страны. Таким все равно, что будет с экономикой и армией, им больше нравятся “ножки Буша” и эротические телепрограммы. За власть, по ее приказу, и на этот раз “проголосовало то самое пассивное большинство, которое в 1937 г. равнодушно наблюдало репрессии, в 70-е гг. осуждало диссидентов, а в 80-е — активистов-неформалов”, — верно отмечает бывший диссидент Б. Кагарлицкий (“Независимая газета”, 16.7.96).

Впрочем, помимо равнодушных есть и добродушные. Это те, кто впервые в жизни получил возможность жить (или умирать) по своей воле и своим трудом (честным или чаще нечестным), быть предоставленным самому себе в океане открывшихся возможностей без диктата партии... Эту свободу они ценят больше того порядка, который им обещает Зюганов. Личная свобода им тоже важнее судьбы России, особенно это характерно для интеллигенции, получившей доступ к ранее запретной информации. “Красная” оппозиция вряд ли способна оценить это важное приобретение общества в посткоммунистическое время и дать этим людям правильный ответ. А ведь он прост: свобода необходима человеку — но разве ценою разрушения государства?.. Это ведет лишь к иному виду несвободы.

Всю эту описанную выше раскладку сил давно поняли такие давние противники коммунизма, как Л. Бородин, В. Осипов, И. Шафаревич, В. Максимов, А. Корягин, Т. Горичева. Но так и не поняли многие жертвенные эмигранты-антикоммунисты, которые в противостоянии “красного” и “желтого” зла не заняли позицию “третьей силы”, а встали на сторону “желтых”, приветствуя их победу над народом как “победу над коммунизмом”.

Многим эмигрантам не понятно даже то, что “ренессанс” коммунистов после августа 1991 г. стал возможен только благодаря Ельцину — из-за его нежелания по-настоящему вскрыть преступления КПСС, иначе бы и он сам как кандидат в члены Политбюро понес бы ответственность. И сейчас партия власти использовала критику коммунистов лишь в предвыборных целях, нисколько не стремясь к искреннему преодолению коммунистического наследия, — иначе бы давно убрали красные звезды с ельцинской кремлевской резиденции и Ленина из мавзолея, переименовали бы улицы и станции метро, отменили бы “праздник” 7 ноября... Но они лишь добавили к коммунистическим праздникам свои: день вычленения РСФСР из России и день фальсифицированного принятия своей конституции.

Им на выборах была нужна не “борьба против коммунизма” — нужно было подавить сопротивление своим “реформам” со стороны здоровой части народа.

9. ЧТО ДЕЛАТЬ ПАТРИОТИЧЕСКОЙ ОППОЗИЦИИ

И.А. Ильин предвидел, что после падения коммунистического режима — “пройдут годы национального опамятования, оседания, успокоения, уразумения, осведомления, восстановления элементарного правосознания, возврата к частной собственности, к началам чести и честности, к личной ответственности и лояльности, к чувству собственного достоинства, к неподкупности и самостоятельной мысли, — прежде чем русский народ будет в состоянии произвести осмысленные и не погибельные политические выборы. А до тех пор его может повести только национальная, патриотическая, отнюдь не тоталитарная, но авторитарная — воспитывающая и возрождающая — диктатура”; “....диктатура, помогающая народу выделить кверху свои подлинно лучшие силы и воспитывающая народ к трезвению, к свободной лояльности, к самоуправлению и к органическому участию в государственном строительстве”.

Такую диктатуру можно было бы сравнить с декомпрессионной камерой, предотвращающей кессонную болезнь у водолазов, поднимающихся из давящей глубины... Но, видимо, время для этого уже упущено, а кессонная болезнь произвела ужасные разрушения. И диктатура сегодня может оказаться совсем иной: для упрочения создавшегося режима.

Ведь прошедшие выборы не решили и не могут решить ни одной проблемы углубляющегося кризиса. Массированный обман “партии власти” в очередной раз вскрылся сразу же “после выборов — и повторить его в таком же масштабе будет гораздо труднее. Поэтому, если нынешний президент не сможет выполнять свои функции, — для удержания власти придется прибегать к другим способам: силовым. Таким образом, эти “свободные и демократические” выборы привели Россию к порогу диктатуры финансовой олигархии.

Это начинают понимать даже некоторые демократы-ельцинисты, как уже цитированный выше Ю. Щекочихин. П. Вощанов также пишет: “Для политического Закулисья, вложившего столько сил и средств в победу, досрочные выборы крайне нежелательны. Хотя бы потому, что обеспечить еще один такой успех не удастся. Самое простое — превращение Ельцина в чисто представительную фигуру, за спиной которого “теневой” коллективный дублер”, и “введение жесткого внеконституционного правления при номинальном присутствии президента... Тот, кто на выборах обещает много пряников, победив, вспоминает о кнуте. Только им можно заставить забыть обещанное” (“Комсомольская правда”, 7.8.96).

Именно в “интересах политического Закулисья” Вощанов видит и “причину странного “брака” Ельцина с Лебедем”. Возможно, финансовая олигархия пытается сыграть на усталости народа от демократического хаоса и стремлении к порядку, обманывая и самого Лебедя.

Не исключено также, что возникнет ситуация, когда правящей олигархии, не желающей рисковать выборами, в качестве “легитимной крыши” понадобится “введение монархии” в лице самозванцев из “кирилловской” ветви потомков Романовых. Не имея законных прав на престол, они всегда были готовы служить любой силе, которая их посадит на декоративный трон (см. книгу: Назаров М. “Кто наследник Российского Престола?”).

Указом Ельцина в июле в Москве началась дислокация дополнительных 10.000 военнослужащих спецчастей — “для усиления борьбы с преступностью” (которая коренится, повторим, не на улицах, а в кабинетах власти). Общая же численность внутренних войск, предназначенных для действий против собственного населения, в годы правления Ельцина достигла численности сухопутных армейских войск.

У оппозиции нет возможностей противостоять этой силе на государственном уровне. Конечно, можно надеяться на непредсказуемость поведения русского человека — в том числе и поставленного диктатора. Возможно, сам Лебедь надеется сыграть роль патриотического “троянского коня” в лагере компрадорской власти (хотя пока что ему удается лишь обратное). Последние годы показали, что русский патриотизм имеет неистребимое свойство прорастать и в лагере власти, причем на месте выкорчеванного ростка тут же рядом возникает новый. Даже 3. Бжезинский трезво оценивает демократический потенциал в России лишь в 25%, остальные государственники и русские националисты разных видов (“Сегодня”, 22.8.96). Это скажется и в идущей борьбе кланов в “партии власти”.

Но, помимо таких надежд, оппозиция должна явочным порядком отстраивать Россию снизу, соединяя сетью существующие оазисы подлинно русской жизни и создавая снизу новый ведущий слой нации — из жертвенных людей, проявивших себя в конкретных делах.

Ильин писал в “Наших задачах”: “Когда крушение коммунистического строя станет свершившимся фактом и настоящая Россия начнет возрождаться, — русский народ увидит себя без ведущего слоя... То, в чем Россия будет нуждаться прежде всего и больше всего, — будет новый ведущий слой”. “Вести свой народ есть не привилегия, а обязанность лучших людей страны”. “Россия может спастись только выделением лучших людей, отстаивающих не партийный и не классовый, а всенародный интерес... Для этого должны быть приняты все меры, как то: освобождение народа от всех и всяких партий; введение голосования по округам с выставлением персональных, лично всем известных кандидатур”.

То есть вся система формирования правящих структур должна быть совершенно иной, чем сейчас. Надо, чтобы своих кандидатов во власть выдвигали не банки и их телевидение сверху, а чтобы народ мог снизу, путем ступенчатых выборов, выдвигать из себя наверх достойных деятелей. Как это предлагали практически все русские эмигрантские деятели от Ильина до Солженицына.

В выборах же, проводимых по правилам власти, патриотическая оппозиция никогда не победит.

Этот главный — десятый — урок должны вынести из выборов честные депутаты в Госдуме: они должны разработать новый избирательный закон (“Закон о русских формах демократии”) и заявить народу об этой альтернативе — демократии снизу. Рекламные же технологии и голосование под воздействием монопольных СМИ следует признать в столь важном деле недопустимыми. Насмешкой над здравым смыслом выглядит и сбор огромного количества подписей для права участия в выборах: этот барьер легко преодолевается именно с помощью денег (платными сборщиками).

Разумеется, нынешняя Дума бесправна. Из 935 внесенных законопроектов были пропущены Советом Федерации и президентом лишь 75. Но для принятия столь важного закона можно добиться и всероссийского референдума, шансы на успех которого будут столь велики, что результат трудно будет подтасовать.

Пока что можно точно предсказать, что победителям прошедших выборов не суждена спокойная жизнь. “Игра сделана”, но большая часть народа никогда не согласится признать справедливым то, что точно названо “Великой криминальной революцией”. В этом главное слабое место как ельцинской команды, так и всех его преемников и закулисы, желающих зафиксировать статус кво.

Поэтому все же нет оснований для пессимизма. Запад и его “пятая колонна” проявили в освоении России такой нахрап и цинизм, что более наглядной дискредитации их целей представить себе трудно. То есть нет худа без добра: в нынешнем трудном времени есть и положительный смысл, который заключается в осознании и сознательном отвержении русским народом навязанной западнической системы.

Только в масштабе всего XX в. становится очевидно, что нынешняя “Великая криминальная революция” — это лишь последний акт беззакония, начатого в Феврале 1917 г. Там же находится и единственная легитимная точка отсчета правосознания, законной власти и границ Российского государства. Истину можно надолго запретить, но ее нельзя отменить.

Поэтому не будем заниматься прогнозами. По словам Ильина, надо служить русскому делу “как делу Божьему: не кривя, не торгуясь и не исчисляя Божьих сроков”.

10. О НАЦИОНАЛЬНОЙ ИДЕЕ

Удержав власть, Ельцин, видимо, почувствовал, что одних только “честных демократических выборов” для народного признания в России недостаточно. Что он все-таки нуждается еще в одной “легитимации”: идейной, национальной. “Ельцин хочет занять определенное место в истории”, — заметил директор НТВ И. Малашенко. Поэтому президент распорядился в течение года (!) “разработать российскую национальную идею... У нас ее сейчас нет. И это плохо. И над этим надо работать. Подумайте над тем, какая национальная идеология — самая главная для России” (“Независимая газета”, 13.7.96).

Столь откровенное признание в “отсутствии национальной идеи” показательно характеризует самого президента: это человек, не знакомый с культурой и историей своей страны и дорвавшийся до власти ценою разрушения государства. В своей конституции, принятой описанным “способом Бурбулиса”, Ельцин в 1993 г. даже записал: “Никакая идеология не может устанавливаться в качестве государственной...” (ст. 13). А его тогдашний министр печати М. Полторанин заявил: “Русская идея это как чирей, который вызревает, когда в народе не все в порядке” (радио “Голос России”, 13.2.94).

Все эти годы, вопреки конституции, стране была навязана идеология обезьянничания с Запада, вплоть до самоназваний: супрефекты, префекты, мэры, спикеры... Даже столь неудобопроизносимое слово, как “инаугурация”, Ельцину показалось престижным. В ее ритуале было очевидно, что западнический режим пытается лишь маскировать свою идейную пустоту “национальной” окраской вроде бутафорских гвардейцев в киверах.

Видимо, для этого и возникла потребность в “национальной идее” — для маскировки сущности режима и для оседлания русского патриотизма как еще одной опоры власти. И делаться это, похоже, будет “полезными патриотами” и “духовными лицами”, которые уже поют осанну Чубайсу, проповедуют присоединение к “если хотите, постхристианскому... американо-европейскому цивилизационному пространству” и клеймят православное понимание российского призвания как “русский бред” (игумен И. Павлов в “Независимой газете”, 31.8.96).

Самое большее, что удается придворным философам, — стиль “а ля рюс”: “Виват, Россия!”. Из дореволюционной эпохи они берут лишь внешний антураж западнического периода, в котором и коренятся наши дальнейшие беды. То есть ни Ельцин, ни эти “мыслители” не сознают, что придумать и насадить национальную идею так же нельзя, как нельзя придумать искусственную национальность или отца и мать.

Русская национальная идея — это Замысел Божий о России. Он был ответно осознан нашим народом после Крещения Руси, в обороне как от восточных варваров, так и от высокомерных западных колонизаторов-еретиков. В борьбе за свое национальное и духовное бытие Русь осознала свой путь как преемница стержневого вселенского царства истории: “Москва — Третий Рим”. Это понятно лишь в рамках православной историософии: волею Божией России выпало быть тем “Удерживающим” мир от разгула сил зла и от воцарения антихриста, о чем говорил апостол Павел.

Смысл всех катаклизмов XX в. заключается в крушении православной России под натиском объединенных мировых антихристианских сил — но и в борьбе русских сил за восстановление Россией своего “удерживающего” сознания. Наши святые, предсказавшие революцию “по грехам нашим”, верили, что восстановление возможно, если мы извлечем из катастрофы нужный урок. Если же этого не произойдет и Россия окончательно утратит свое призвание, — она превратится в колонию, стать которой почитают за честь уже и многие демократы, и почти все наши братья-славяне. Этот путь — переход на другую сторону фронта в идущей мировой борьбе между добром и злом — есть предательство по отношению и к нашим предкам, и к Замыслу Божию о нас.

К сожалению, после столь катастрофического века наше общество слишком медленно восстанавливает свою историческую память. Нынешней “национальной” бутафории ельцинистов многие наши активные патриоты противопоставляют то кощунственный “союз красной звезды и креста”, то неоевразийские давно пройденные зады или языческий мутно-пассионарный космизм... Смысла русской идеи не чувствует даже один из некоммунистических лидеров Народно-патриотического союза:

“Я не понимаю, что такое национальная идеология. В стране, в которой нет ни одного чисто русского, — нет никакой национальной идеологии. Мы все, как американцы. Мы все давно перемешались: русские с украинцами, татары с русскими... Русские — это совсем не по национальности русские, русские — это любящие Россию” (“Завтра”, 1996, № 138).

Но мы именно — не “как американцы”. Потому, что утверждаем равенство всех кровей в происхождении русского человека не для его нивелирования до уровня бездуховного животного, как в Америке, — а для возвышения его духа к осознанию Божьего Замысла о нас, что только и делает всех нас русскими, независимо от наличия той или иной крови.

То же самое относится и к сосуществованию народов. Американская космополитическая идея всесмешения наций и рас — это вытравление духа из материи и деградация цивилизации ради ублажения своих животных инстинктов. Русская же идея вселенского братства народов — это освящение государственной жизни высшим духом для совместного служения Божественной Истине.

Август 1996 г.

ЭПИЛОГ-1998

Дальнейшее двухлетнее развитие “реформ” уложилось в предвиденный выше сценарий.

Ельцин, несмотря на операцию в ноябре 1996 г. с участием американского кардиохирурга, стал недееспособным во всех смыслах, порою демонстрируя это с телеэкрана. Роль “коллективного Ельцина” стала играть его семья вместе с “приказчиком от МВФ” Чубайсом и банкиром Березовским. (Чубайс из кресла главы администрации президента пересел в кресло первого вице-премьера и одновременно министра финансов, а гражданина Израиля Березовского в нарушение закона сначала назначили заместителем секретаря Совета безопасности РФ, а в 1998 г. исполнительным секретарем СНГ.)

Подлинным архитектором российской экономики стали МВФ и министерство финансов США, которые (обращаясь к Чубайсу — “Дорогой Анатолий!..”) обусловливали очередные, не такие уж большие порции своих кредитов ультимативными требованиями по формированию российского бюджета, изданию налоговых указов, приватизации стратегически важного для России госимущества — вплоть до расчленения естественных монополий (“Независимая газета”, 14.2.97, 26.9.97, 18.12.97, 20.12.97).

Экономические потери России от выполнения этих требований намного превысили размеры кредитов. Бывший ельцинский министр М. Полторанин пишет: “Когда мы пошли на реформы, нам Запад обещал чуть ли не 47 миллиардов долларов. Толкали нас: начинайте реформы..”. Но “с 1993 по 1998 год мы получили живых денег 5 миллиардов долларов — от этих монетаристских штучек, а выплатили по процентам иностранцам 75 миллиардов долларов. Ничего мы в экономику не вложили” (“НГ-фигуры и лица”, 1998, № 18).

При этом “поправка Джексона-Вэника”, ставящая с 1970-х гг. преграды торговле СССР с США “из-за ограничений эмиграции евреев”, осталась в силе и в 1998-м для РФ. Первый заместитель министерства финансов США Л.Х. Саммерс мог написать в этой связи Чубайсу лишь следующее: “Дорогой Анатолий! ... Мы продолжаем работу по окончательному выводу России из-под действия поправки Джексона-Вэника... Вы дали понять, что еврейская община России свяжется с еврейской общиной в США. Кроме того, в ходе встречи в Хельсинки президент Клинтон просил президента Ельцина рассмотреть сокращение до прежних пяти лет нового десятилетнего срока ожидания выезда для работающих в чувствительных областях [т.е. носителей государственных тайн. — М.Н.]. Эти шаги помогут укрепить доверие еврейской общины США, без поддержки которой будет весьма сложно обеспечить принятие необходимых законодательных мер” (“Независимая газета”, 26.9.97).

“Поправка”, впрочем, ущемляла лишь интересы страны, но не “семибанкирщины”, миллиардные состояния которой росли вместе с ее политической властью. Вот слова Б. Немцова, ставшего после выборов 1996 г. вице-премьером: “У нас... государство — насос, перекачивающий деньги от бедных к богатым. Богатые не только не платят в полном объеме налоги (для этого существуют сотни лазеек). Уже собранные налоги через прокрутку в уполномоченных банках, “дутые” подряды, фиктивные государственные кредиты возвращаются к олигархии... Самое мерзкое в олигархическом капитализме — “приватизация власти”.., когда по мановению руки какого-нибудь магната армия милиционеров, налоговых полицейских, прокуроров начинает лихорадочно трудиться, чтобы найти компромат на его конкурента или политического противника. Наши правоохранительные органы настолько слабы и бедны, что находятся фактически в распоряжении не органов власти, а экономических и информационных “королей”” (“Независимая газета”, 17.3.98).

Однако при дальнейшем дележе госсобственности (начиная с продажи “Связьинвеста” — всероссийской сети связи) среди банкиров возник раздор. Вдобавок первые вице-премьеры Чубайс и Немцов, пообещав МВФ расчленение естественных монополий (газовой, энергетической и железнодорожной сетей), вступили в конфликт с “Газпромом” и стоящим за ним Черномырдиным. В СМИ было выплеснуто столько взаимного компромата, что приведенные нами летом 1996 г. факты выглядят бледновато. Многие примечания, добавленные к тексту в данном сборнике, взяты из саморазоблачительной перестрелки олигархов, в том числе из “Независимой газеты”, купленной вскоре после выборов Березовским.

Так, в ноябре 1997 г. нашумело “дело писателей”: Чубайс, М. Бойко, А. Кох и другие приватизаторы получили взятки по 90.000 долларов в виде “гонораров” за ненаписанную книгу о российской приватизации. Чубайс назвал это клеветой, подал в суд, но безуспешно. Хотя в сущности он прав, сказав о своем гонораре: “эти несчастные 100.000 долларов” — они выглядят жалкой крохой на фоне прочих его заработков из 40-миллионных американских фондов (“Независимая газета”, 6.11.97, 5.11.97, 20.11.97; “Новая газета”, 4.5.98). Ельцин уволил соавторов книги, Чубайса же (несмотря на требование 265 депутатов Думы) простил, ибо это означало бы смену правительства; а при очередной смене правительства весной 1998 г. главного приватизатора-взяточника перевели возглавлять энергосистему страны — РАО “ЕЭС России”.

Другой пример. Французская газета “Монд” в конце марта 1997 г. сообщила, что премьер-министр Черномырдин нажил состояние в 5 миллиардов долларов. Он не стал опровергать эту информацию через суд, сочтя ее “просто неэтичной”, и заявил через помощника, что живет на одну зарплату в 4.040.000 рублей (старых) и “других доходов у него нет”, как нет и имущества (дача и машина “казенные”). Однако “Монд” почерпнула свои сведения из весьма серьезного источника: слушаний в Конгрессе США 30.4.96. На этих слушаниях не кто иной, как директор ЦРУ Дж. Дейч, сообщил, что состояние Черномырдина, “которое, по оценкам израильской “Моссад”, четыре года назад составляло 28 миллионов, теперь достигает 5 миллиардов долларов. Он получает процентные отчисления от всех сделок с нефтью и газом” (“Известия”, 5.4.97; “Новая газета”, 7-13.4.97). Напомним, что концерн “Газпром” был создан на основе Министерства газовой промышленности СССР под руководством Черномырдина. Клевещут ли ЦРУ и Моссад на него или его семья действительно живет столь скромно?..

Немалый вклад в войну компроматов внесли выступления уволенного Коржакова, которые рисуют все окружение Ельцина как монстров с ненасытной алчностью к материальным благам. Семья Ельцина тоже живет не на одну зарплату: обучение президентского внука в Англии стоит 25 тысяч долларов в год, вилла в Альпах, купленная дочерью Татьяной, обошлась в миллионы марок. Да и безразмерные президентские расходы трудно отделить от личных: например, многие миллионы долларов стоили реконструкция президентской резиденции в Кремле, строительство престижной конюшни, доставка из-за границы самолетом дачных катеров, а для неофициального визита Ельцина в Германию потребовалось пять самолетов и 211 человек сопровождающих, помимо охраны и обслуги. Разумеется, все это покрывается не только из законного бюджета, но и другими способами — как это стало очевидно из финансирования избирательной кампании. Прошли времена, когда первый секретарь Московского горкома, зарабатывая популярность в массах, демонстративно ездил на работу на трамвае...

Так называемое “Управление делами президента”, подчиненное непосредственно Ельцину, составляет огромную хозяйственную империю и включает в себя 120 тысяч сотрудников, 200 фирм, 300 зданий только в Москве, 100 санаториев, множество загородных резиденций, дач, гостиничных комплексов, медицинских учреждений, 715 объектов недвижимости в 78 странах, 10 ремонтно-строительных и 8 сельскохозяйственных объединений, авиакомпанию “Россия” с 67 самолетами. Стоимость этого имущества (в котором приватизировать что-либо можно росчерком президентского пера) составляет сотни миллиардов долларов, при годовом денежном обороте в 4,7 млрд. долларов (“Литературная газета”, 1998, № 43).

Численность президентской администрации достигла 1500 чиновников, которых обслуживают в две смены 330 специально оборудованных легковых автомобилей. Для сравнения: “правительство разъезжает на 270 машинах, Совет Федерации — на 175, Государственная Дума — на 300... Каждая двухсменка обходится в месяц в 20 миллионов рублей [старыми]... Кстати, аппаратчики-партократчики, которых жучили, идя к власти, нынешние демократы, были намного скромнее. К примеру, в Совете Министров работали 1747 человек, а на балансе было всего 197 единиц персонального автотранспорта. А весь двухтысячный аппарат ЦК КПСС обслуживало всего 300 закрепленных двухсменных авто” (“Комсомольская правда”, 5.11.96). Не говоря уже о разном уровне прочих благ, ответственности и коррупции.

К этому еще одно сравнение, из “Литературной газеты” (1998, № 43): “При Сталине центральный госаппарат Союза и России составлял 532 тысячи человек, при Хрущеве — 500 тысяч, при Брежневе — 753 тысячи, при Горбачеве — 643, нынче, при Ельцине, когда Союза уже нет, есть только Российская Федерация, госаппарат насчитывает 1 млн. 110 тысяч человек”. То есть по сравнению с СССР, в нынешней РФ, имеющей вдвое меньшее население, аппарат чиновников увеличился в 1,5 раза, расходует на себя в три раза большую долю от ВВП (“Известия”, 20.12.94), но при этом не только не приобрел полезных функций в государстве, а утратил даже те (планово-командного управления), которые были в СССР.

Это значит, что нынешний госаппарат в основном существует сам для себя. И установленный Ельциным 12 июня “праздник независимости России” (от кого? — колонией Россия не была, но под руководством Ельцина практически стала ею) означает праздник независимости этого компрадорского правящего слоя от ответственности, от русской истории и от русского народа.

Иногда по поводу подобных публикаций прессы приходится слышать: зато теперь свобода слова невзирая на лица, которой не было при коммунистах. Однако произошло и обесценение слова, ибо верховные лица получили свою свободу — для любых преступлений, которые воспринимаются всеми как обыденность. Разоблачительные книги и выступления Руцкого, Полеванова, Казанника, Глазьева, Вощанова, Коржакова, Стрелецкого и других лиц, в свое время причастных к структурам ельцинской власти, дают множество оснований для привлечения ее к суду — чего не происходит. Тем самым эти книги показывают, что страна живет по законам джунглей и выход из них невозможен законным путем.

Показательно, например, какую бешеную энергию весной 1997 г. развили “семибанкирщина”, Чубайс и президентская администрация, чтобы торпедировать стремление Лукашенко (то есть всенародное стремление!) воссоединить Белоруссию с Россией, — они испугались, что тем самым Лукашенко получил бы право выставить свою кандидатуру на пост президента единого государства (а значит и победить при его огромной популярности)...

Тем не менее, олигархия столкнулась с другой угрозой своей власти — с разрушительными экономическими последствиями своей алчности для всей страны.

* * *

Мы уже отмечали, что экономическая политика ельцинской команды исходила не из интересов производства, а из целей передела госсобственности и требуемых МВФ формальных денежных показателей (обеспечивающих западное доминирование) — так называемого “монетаризма”.

Главным показателем “стабилизации” было выдвинуто “сдерживание инфляции”, что достигалось искусственным уменьшением денежной массы. Вследствие этого все большая часть сделок производилась в долларах (по своей стоимости американские деньги в России втрое превысили рублевую массу — тем самым экономическая власть США на территории РФ превысила российскую) и все большую роль играл бартерный обмен и различные “долговые векселя”. Отсутствие средств для развития производства вело к его работе на износ, следствием было замещение отечественных товаров импортными, которые в конечном счете страна оплачивала экспортом природных ресурсов и валютными кредитами.

Уже в 1996 г. доля технологий и оборудования в российском экспорте уменьшилась до 8-9%, а усиленный (за счет снижения внутреннего потребления) экспорт нефти, металлов и другого сырья резко снизил мировые цены на него (в среднем в 1,5 раза), и чем больше его продавалось — тем меньшими были доходы с каждой тонны. Не нужно быть экономистом, чтобы увидеть: Россия работает на западную экономику, поставляя ей по падающим ценам свои невозобновляемые природные ресурсы и покупая все больше западных товаров.

Экономический спад вел к снижению налоговых поступлений в казну, ее пополняли займами, как внешними (под 10-12%), так и внутренними: с 1995 г. были введены государственные краткосрочные обязательства (ГКО) под фантастические и нараставшие проценты от 30 до 100% годовых (на Западе обычны 4-7%). Разумеется, в таких условиях новые займы не вкладывались в производство, что позволило бы их окупить и вернуть (для этого доходность экономики должна быть большей, чем процент займов), а “проедались” и расходовались на обслуживание предыдущих, наращивая их общую сумму.

Отсутствие же ограничений в вывозе капиталов иностранцами привлекало в Россию не долгосрочных инвесторов (их отпугивал уже высокий процент ГКО, свидетельствующий о чрезвычайном кризисе), а игроков-спекулянтов на гособлигациях с небывалой во всем мире доходностью. Нередко таким образом отмывались ввозимые из-за границы “грязные” деньги криминального мира. Если летом 1998 г. иностранцы имели ГКО на 20 млрд. долларов, это значит, что за три года при столь огромных процентах они заработали на них гораздо больше.

Видимо, эти спекулятивные заработки и составляют основную часть суммы долговых выплат России, приведенной выше Полтораниным: 75 млрд. долларов. В любом случае сетования иностранцев на “финансовые потери” в России в результате последовавшего августовского краха, вполне предвидимого, выглядят лицемерными.

Таким образом, эта финансовая политика “реформаторов” создала огромную машину по высасыванию из России средств на Запад, чем занимались и так называемые иностранные “инвесторы”, и российские олигархи. У олигархов “стандартная схема была: взять [на Западе] кредит под 10% годовых, конвертировать его в рубль, поскольку государство в лице ЦБ гарантирует, что доллар не поднимется больше, чем на 8-9%, и вложить рубли в ГКО под 30%. Чистый доход в валюте — 10-12%” (“Коммерсантъ”, 17.10.98) — вновь вывезти на Запад.

В 1997 г. Госкомстат продемонстрировал некоторую “стабилизацию” экономики и правительство заявило о “переломе” в ходе реформ: снижение ВВП прекратилось, инфляция составила лишь 11% в год... Но это была стабилизация севшего на мель корабля, которому уже некуда опускаться. Ибо за тот же год инвестиции в производство сократились на 6%, доля убыточных предприятий выросла с 30% в 1995 г. до 45% в 1997 г., число безработных увеличилось за год на 3%, налоговые поступления уменьшились, социальные расходы свелись к символическим (это было одним из главных методов “сокращения бюджетных расходов”) — и соответственно все больше раздувался пузырь внутреннего и внешнего государственного долга, вбиравший в себя отсроченную инфляцию.

Эта финансовая “пирамида” ГКО должна была неизбежно рухнуть, потому что даже теоретически возможные доходы государства были намного меньше обещаемой доходности ГКО. Об этом давно предупреждали честные экономисты, например, С.Ю. Глазьев. Неизбежность краха стала особенно очевидна весной 1998 г., когда Ельцин поменял Черномырдина на Кириенко (бывшего секретаря обкома ВЛКСМ, ставшего банкиром и обучавшегося в секте сайентологии, а при назначении премьером заявившего, что гордится былым членством в КПСС и хранит партбилет — см.: “Berliner Zeitung”, 30.3.98; “Сегодня”, 2.4.98; “Радонеж”, 1998, № 6; “Новая газета”, 30.3.-5.4.98).

По словам Кириенко, ежемесячный государственный доход в мае составлял 22-23 млрд. рублей, расход же 25-26 млрд., и вдобавок каждый месяц для выплат по ГКО надо было занимать еще 30 млрд. под все возрастающие проценты! (“Коммерсантъ”, 17.10.98). Внешняя задолженность по разным оценкам достигла от 150 до 214 млрд. долларов (“НГ-Сценарии” № 10, 1998), и это нарастание долга шло при невыплате зарплат трудящимся-бюджетникам, военным, в пенсионные фонды и т.д. — вот во что была обращена “сдерживаемая инфляция”... По всей стране стала нарастать волна забастовок... Главный редактор “Независимой газеты” призвал заменить правительство Кириенко на семибанкирщину: “спасая страну, олигархи-министры спасут и свои капиталы” (19 6.98)...

Кириенко наметил ряд очередных “стабилизационных мер”, под которые МВФ, Всемирный банк и Япония при посредничестве непотопляемого Чубайса, призванного на эту роль олигархами, 13 июля одобрили небывало крупный кредит в 22,6 млрд. долларов на 1998-1999 гг., из них 14,8 миллиардов — в ближайшем полугодии. Условия сделки держались в тайне, но, возможно, “правительство России вынуждено было согласиться не только с экономическими, но и с военно-политическими требованиями Запада... Из кредита МВФ могли быть “оплачены” отказ от целостности России и отказ от ее контроля над некоторыми территориями (Северный Кавказ, Курилы)... По сути. Запад оценил стоимость дальнейшего пребывания Ельцина на посту президента в 22,6 млрд. долларов” (“Независимая газета”, 15.7.78, 18.7.98).

Но, возможно, первоочередной целью кредита было спасти иностранные вложения в ГКО. Спасение это происходило в виде сброса иностранцами своих ГКО и превращения рублей в доллары; так иностранные спекулянты вместе с поступившими аналогично российскими олигархами быстро скупили на рубли первую предоставленную МВФ часть валютного кредита, который Центральный банк использовал для поддержки курса рубля.

14 августа Сорос опубликовал в “Файнэншл таймс” письмо с призывом “помочь России”, одновременно “посоветовав” произвести девальвацию рубля. Одного такого совета всемирно известного спекулянта достаточно, чтобы финансовый рынок отреагировал соответствующим образом, в данном случае — массовым обменом рублей на иностранную валюту. Сразу после этого и после одновременного категорического заявления Ельцина, что “никакой девальвации рубля он не допустит”, 17 августа

1998 г. наступил неизбежный обвал, и скрытый обман “стабилизации” последних лет стал очевиден для всех:

• правительство оказалось не в состоянии ни поддерживать курс рубля, ни платить по своим внутренним и внешним долговым обязательствам; курс рубля по отношению к доллару стремительно покатился вниз с 6,30 до 20 рублей (к моменту сдачи нашей книги в печать);
• это привело к резкому удорожанию импорта и к общему скачку цен в 2-3 раза, поскольку, по признанию нового правительства, 66% товаров в России были импортными; пенсии же и зарплаты остались прежними;
• большинство банков не могло расплатиться с вкладчиками; предприятия оказались без денежных средств;
• кризис взаимных неплатежей достиг размера всего ВВП;
• в результате, если до 17 августа государственный долг РФ составлял 55% ВВП (из них внешний долг 30% и внутренний долг 25%), то по новому курсу рубля государственный долг составил 95% ВВП (из них 75% внешний и 20% внутренний долг) — что выплатить невозможно. РФ превратилась в страну-банкрота, а доход на душу населения в РФ составил 1% от американского.

Кириенко был уволен, хотя именно его Ельцин продавил на этот пост весной с огромным трудом, сняв Черномырдина как “не справившегося” — на самом же деле Черномырдин на посту премьера представлял собой конкурента Ельцину в будущих президентских выборах. К августу, однако, и семье Ельцина стало очевидно, что президент не способен идти на третий срок. Понадобился преемник, гарантирующий ельцинскому клану неприкосновенность, — и тут вновь пригодился старый подельник Черномырдин. Однако у него уже не было шансов на утверждение Думой, даже под угрозой ее роспуска — иначе она окончательно потеряла бы свое лицо.

Новым главой правительства был назначен бывший министр иностранных дел Е.М. Примаков (поддержанный и Думой, и Западом), который в условиях нарастающего хаоса предпринял некоторые естественные меры государственного вмешательства. Однако и это правительство надеется на кредиты МВФ, не называет виновников разрушения России, наоборот — помогает государственными деньгами спасать банки олигархов, ничего не предпринимая для расследования их деятельности, как и для ограничения их информационной власти...

А ведь даже Кириенко признал, что многие из этих банков сделали себя банкротами еще до кризиса, ибо заранее готовились к нему; чтобы не рассчитываться с вкладчиками, они заранее создали подставные структуры, куда перевели свои активы и переписали собственность (“Коммерсантъ”, 17.10.98). В таких условиях для многих олигархов кризис и падение акций российских предприятий стало даже желанным — поскольку, меняя теперь заблаговременно купленные доллары вновь на рубли по в три раза лучшему курсу и скупая подешевевшие акции, эти олигархи получают огромную прибыль.

* * *

Не удивительно, что после этого на новый виток обсуждения, даже в демпечати, вышла введенная в оборот Л. Радзиховским тема “еврейского счастья”, поскольку большинство олигархов и многие члены обанкротившегося правительства — евреи. Как оказалось, эта проблема касается и семьи самого президента. Коржаков, знающий о семье и окружении президента буквально все, раскрыл тайну происхождения Наины Иосифовны:

“Ельцин всем говорит, что она русская. Хотя уже само имя сомнительно: в русской семье, где знают “Руслана и Людмилу” Пушкина, никогда таким именем девочку не назовут, ибо Наина там — гений зла, колдунья, ведьма... Так вот, Клавдия Васильевна [мать Ельцина] поведала журналисту, что Наина Иосифовна — еврейка, но “хорошая еврейка”. Когда произошло сближение Березовского, Смоленского, Гусинского, Малашенко, Ходорковского, Юмашева, Филатова — это все люди одной национальности — я сначала не мог понять Таню [дочь Ельцина]: как она часами может выслушивать того же Бориса Абрамовича... Увы, материнские гены. Родное окружение...” (интервью Коржакова в “Завтра”, 1998, № 43). Вот что означает вошедшее за эти два года в российский политический лексикон слово Семья, которая вместе с “родным окружением” правит сейчас Россией.

Похоже, тут — в который раз в истории — сыграл роль “фактор Есфири”: жены персидского царя Артаксеркса, использовавшей свое положение для сохранения засилья евреев в тогдашней Персии — путем казни 75.000 “антисемитов” с женами и детьми (Есф. 8-9). Известный еврейский автор пишет об этом как о естественном “еврейском протекционизме”: “Может показаться, что в наше время так много евреев полностью потеряли связь с общиной”, но “я не отчаиваюсь... Я вновь прибегаю к старой фантазии на тему царицы Эстер и стараюсь вспомнить, кто же там есть у кормила власти” (Гринберг Б. “Традиционный еврейский дом”. Москва-Иерусалим. 1998, с. 353-354). В июне 1996 г. роль Есфири сыграла дочь Ельцина, Коржакову выпало подобие роли наказанного царедворца Амана, а осенью 1998 г. стали готовить списки “75.000 антисемитов”...

Еврейские банкиры открыто признают свое влияние на решения государственных властей — как они об этом заявили по израильскому телевидению (2-я программа, 3.10.96). Березовский: “Влияние капитала на политику, безусловно, возрастает... Сегодняшняя власть ... имеет глубокие моральные обязательства перед бизнесом”. Малкин (“Российский кредит”): “Если вы помогаете президенту остаться у власти, то вы зарабатываете какой-то авторитет... Интегрированное мнение крупного бизнеса... безусловно влияет на кадровые назначения, на принятие решений”. Гусинский же на своем примере откровенно поясняет главный принцип такого влияния: “Все, что хорошо для “Моста”, — хорошо для России”...

В этой связи еврейский литератор Э. Тополь напечатал в самом известном российском еженедельнике “Открытое письмо Березовскому, Гусинскому, Смоленскому, Ходорковскому и остальным олигархам”:

“Есть российское правительство... Но главный кукловод имеет длинную еврейскую фамилию — Березовско-Гусинско-Смоленско-Ходорковский и так далее. То есть впервые за тысячу лет с момента поселения евреев в России мы получили реальную власть в этой стране. Я хочу спросить вас в упор: как вы собираетесь употребить ее? Что вы собираетесь сделать с этой страной?.. И чувствуете ли вы свою ответственность перед нашим народом за свои действия?.. Знаете, когда в Германии все немецкие деньги оказались в руках еврейских банкиров, думавших лишь о приумножении своих богатств и власти, там появился Гитлер... Так скиньтесь же, черт возьми, по миллиарду или даже по два, не жидитесь и помогите этой нации...” (“Аргументы и факты”, 1998, № 38).

Однако ответом банкиров стала новая кампания “против антисемитизма”, которая способна его только усилить. И дело не только в материальной стороне дела, о чем пишет Тополь. Русский человек, как правило, не завидует земной власти “накопителей богатств”, которую обеспечивают деньги. Но к тому, как эти олигархи распоряжаются своей властью — во благо или во зло для общества, — он не может быть равнодушным. В этом и заключается главное для русских неприятие данной финансовой власти, поскольку для легализации награбленной собственности и освящения своего эгоизма как “нормы” банкирские СМИ целенаправленно разрушают народную нравственность, создавая аморфную животную среду, благоприятную для своего денежного властвования.

Мы уже отметили распространенное у евреев сочетание космополитического самосознания, что делает их бесцеремонными по отношению к стране проживания, и укорененного в талмудизме освящения земных ценностей как главных в жизни, что делает допустимым для их обретения любые средства. Именно на этой основе и произошел “естественный отбор” новых собственников разграбленного российского достояния.

При этом наши олигархи и их апологеты — представители “мировой закулисы” в России — утверждают, что приобрели богатство и власть благодаря своей “талантливости”. Так, главный российский раввин А. Шаевич утверждает: “Жизнь еврея — это труд, именно этим свойством наделил нас Бог, сделав избранным народом”; именно это свойство привело к тому, что “сейчас в правительстве полно евреев, нас везде пускают, ничего не запрещено” (“НГ-Фигуры и лица”, 1998, № 16).

Березовский в разговоре с Тополем тоже заявляет: у евреев есть “наличие воли”, тогда как “даже самые талантливые русские — нет, они не держат удар, они после первого проигрыша выпадают из игры навсегда”. Правдолюбец Тополь согласен с этим: “Талант, еврейская сметливость и сила воли помогли вам не упустить удачу и приумножить ее. Но если вы думаете, что это ваша личная заслуга, вы трагически заблуждаетесь! ... Да, мы избранники Божьи и мы действительно избранный Им народ, но мы избраны не для личного обогащения, а токмо для того, чтобы вывести народы мира из язычества и варварства в мир десяти заповедей... Посему нам и даны наши таланты” (“АиФ”, 1998, № 38).

Однако в упомянутой израильской телепрограмме еврейские банкиры откровенно рассказали, какого рода “труд” и “таланты” сделали их миллиардерами.

Березовский: “Степень коррупции в России полностью соответствует степени преобразований в России. Я не думаю, что в руках чиновников Израиля... есть возможность перераспределять богатства стоимостью в десятки, сотни миллионов и миллиардов... это было — ничье, это было — государства, это было всех! Так вот, чиновник имел возможность одной росписью определить: тебе это принадлежит или другому... Хороший бой, который привел к результату, который мы сегодня имеем. Собственность сегодня перераспределена”.

Малкин: “Таких доходов и таких прибылей, которые можно было заработать в России, нельзя было заработать нигде... Первые два года вообще не платились никакие налоги... Большая часть капитала там, 50 процентов, принадлежат еврейскому бизнесу”.

Гусинский: “Тот, кто более энергичен — более удачлив. Наверное, более жесток, потому что молодой рынок всегда более жестокий, чем устоявшийся. Меньше правил, больше правила силы, больше правила агрессии существуют, да? Значит, те люди более успешны”.

Таким образом, талант, энергия и воля проявляются у них к одной цели — к овладению материальными благами — как следствие земной, материалистической направленности иудаизма. У иудеев не было понятия о бессмертии души, поэтому все ценности жизни они видели только на земле и выработали в себе максимальную (по сравнению с другими народами) готовность к любым усилиям по их достижению. Причем основная часть еврейства давно отошла от тех данных Моисею Богом десяти заповедей, о которых упоминает Тополь (вспомним слова Христа: “вы устранили заповедь Божию преданием вашим” — Мф. 15:6), облюбовав и по-расистски истолковав иные “законы” Ветхого Завета:

“Иноземцу отдавай в рост, а брату твоему не отдавай в рост, чтобы Господь, Бог твой, благословил тебя во всем, что делается руками твоими, на земле, в которую ты идешь, чтоб овладеть ею... И будешь давать взаймы многим народам, а сам не будешь брать взаймы” (Втор. 23:20; 28:12); и “достояние народов придет к тебе... сыновья иноземцев будут строить стены твои и цари их служить тебе... Ибо народ и царства, которые не захотят служить тебе, погибнут, и такие народы совершенно истребятся” (Ис. 60:5, 10-12).

Прообраз материалистического грехопадения евреев дан в том же месте Священного Писания, что и получение десяти заповедей: сойдя с горы Синай со скрижалями, Моисей обнаружил, что его народ стал поклоняться не Богу, а золотому тельцу (Исх. 32). По этой же материалистической причине евреи отвергли небесные ценности Христа и распяли Его — после чего их избранность и таланты поменяли знак с плюса на минус: “Ваш отец диавол, и вы хотите исполнять похоти отца вашего...” (Ин. 8:44). Поэтому: “Се, оставляется дом ваш пуст” (Мф. 23:38; Лк. 13:35), а богоизбранность переходит к христианам: “Если же вы Христовы, то вы семя Авраамово и по обетованию наследники” (Гал. 3:28-29). Затем, служа своему новому “отцу”, еврейские вожди переделали и свои священные книги, убрав из них пророчества о Христе и создав Талмуд с двойной моралью: относительно своих и чужих. Именно на основании этой морали, что забыл добавить раввин Шаевич, и сколотили свои состояния еврейские банкирские династии.

В сравнении с этим психология русского православного человека, действительно, иная: он традиционно не считает земные богатства достойными того, чтобы напрягать ради них всю волю; он (даже считая себя по невежеству атеистом) ставит выше материальных — идейные ценности, придающие смысл его жизни. Вот почему среди так называемых “новых русских” процент собственно русских невелик, а в торгово-финансовой сфере явно доминируют нерусские и, как писал Радзиховский, “евреи имеют больший удельный вес в русской политике и бизнесе, чем в политике и бизнесе любой другой христианской страны”. Это — из-за традиционной доверчивости, уступчивости, неотмирности русских, их готовности довольствоваться немногим. (В этом — одна из причин непригодности для русского народа западной демократии: при ней он всегда будет уступать материальное господство более жестким инородцам; поэтому в России необходима сильная национальная власть, в идеале — православная монархия, способная защитить свой народ и его культуру от чуждого натиска.)

Вот почему в результате приватизации наиболее ценная государственная (общенародная) собственность перешла не к создавшим ее трудовым коллективам, имевшим на нее наибольшие права; и не к тем отечественным предпринимателям, которые могли бы ее использовать на благо всего общества (они были поставлены в неравное положение, а кое-где и отстреляны), и даже не к тем, кто купил бы ее за настоящую стоимость, обогатив государственную казну (впрочем, таких денег у честных российских граждан не имелось), — а к той в подавляющем большинстве нерусской мафии, которая была готова добыть эту собственность путем любых преступлений и ценою огромного ущерба для нашего государства.

В описанном результате российских “реформ” сказалась и еврейская солидарность как внутри страны — между банкирами, членами правительства и президентской администрации, позволившими именно своим Соплеменникам разбогатеть за государственный счет, — так и международная солидарность, основанная на уже отмеченном нами еврейском феномене двойной лояльности, всячески поощряемом из Израиля.

Так, “Вестник еврейского агентства в России” напоминает, что не только банкиры, но и ведущие политические фигуры “в значительной мере клиенты Российской Еврейской Энциклопедии”, подчеркивая, что хотя у многих из них еврей только отец, “согласно закону о возвращении, они все-таки потенциальные граждане Израиля” (1998, № 2/19 и 9/14).

Разумеется, не все они воспользуются этим правом, не все они одинаковы в своем отношении к русскому народу, но всегда ли политики, имеющие запасное государство, будут защищать интересы России столь же жертвенно, как те, для кого это государство — единственное?.. К тому же тут речь идет о лояльности не просто какому-то “другому” государству, а государству с основанной на Талмуде расистской и антихристианской идеологией всемирного господства. (Проповедь же христианства среди евреев карается по израильским законам тюремным заключением.)

Во всяком случае, именно “потенциальные граждане Израиля” определяют сейчас будущее России, исходя из своих двухлояльных критериев. Многие из них готовы грабить страну до последней нитки, заблаговременно отправив за границу своих детей, купив там виллы, отложив миллиарды долларов на счетах в банках, получив визы или более солидные гарантии от местных властей (в виде израильского гражданства Березовского или американской “грин-карт” у М. Бойко), — то есть заранее приготовив посадочные площадки для бегства из “этой страны”. “Вестник еврейского агентства в России” (1998, № 2/19) также предупреждает: “Участие евреев в политической жизни страны на самом высоком уровне представляется просто беспрецедентным!.. Однако живущие в России евреи должны все-таки сознавать, что Россия и в политическом, и в экономическом отношении — не самое надежное место на свете. Впрочем, в последнее время они стали осознавать это отчетливей — резко возросший уровень алии [выезда в Израиль. — М.Н.] наглядно это продемонстрировал”.

Сорос уже в начале 1996 г. говорил Березовскому: “Вы совершаете ошибку, что не уезжаете из России... Не заблуждайтесь, мы все прекрасно понимаем, что у вашего президента нет шансов” (“Коммерсантъ”, 17.6.97). Но тогда кукловоды рискнули — и продлили себе “небывалые прибыли” еще на несколько лет. Похоже, они и теперь надеются с помощью Запада привести к власти аналогичным способом подходящего “всенародно избранного”.

Кандидатов, по заведенному правилу, возят на смотрины в “Совет международных отношений”, “Международный еврейский конгресс”, на посиделки мировой экономической элиты в Давосе. И. Малашенко, бывший генеральный директор НТВ и консультант Ельцина, ныне председатель совета директоров холдинга Гусинского “Медиа-МОСТ”, признает: “Американцы играют очень существенную роль внутри нашей страны”, являя собой “главную составную часть политической базы Чубайса”; это “довольно существенно сказывается на выборах президента России”; поэтому накануне новых выборов Малашенко направился в США убеждать закулису “сделать ставку на Явлинского” (“Независимая газета”, 4.11.98).

Это нас возвращает к тому внешнему аспекту проблемы, что по сути эти люди с двойной лояльностью стали передовым отрядом “мировой закулисы” по оккупации и разграблению нашей страны под видом “реформ”. Готовясь к бегству в другой мир материального благополучия, они теперь готовы защищать его интересы и безопасность (связанную с безопасностью их личных банковских счетов) как свое подлинное “отечество” и служить ему на территории России.

Вот откровения одного из них, А. Коха, перед американцами: “Сейчас Россия появилась, а она никому не нужна (смеется). В мировом хозяйстве нет для нее места... Россия никому не нужна, не нужна никому Россия, поймите (смеется)... Русские ничего заработать не могут... Они так собой любуются, они до сих пор восхищаются своим балетом и своей классической литературой XIX века, что они уже не в состоянии ничего сделать”. Для России Кох прогнозирует следующее: “Сырьевой придаток. Безусловная эмиграция всех людей, которые могут думать... Далее — развал, превращение в десяток маленьких государств... Я, откровенно говоря, не понимаю, почему хаос в России может стать угрозой всему миру. Только лишь потому, что у нее есть атомное оружие?.. Чтобы отобрать у нее атомное оружие, достаточно парашютно-десантной дивизии. Однажды высадиться и забрать все эти ракеты к чертовой матери... армия не в состоянии оказать никакого сопротивления”. — Это слова не какого-нибудь русофоба вроде Бжезинского, а недавнего вице-премьера и председателя Госкомимущества РФ, прозвучавшие в США 23.10.98 по радиостанции WMNB.

Такие люди управляют “этими русскими” с 1991 г. Перед народом они до сих пор оправдывают свою экономическую катастрофу то пороками предшествовавшей коммунистической системы (оставившей все же материальные ценности, которых реформаторам хватило на разграбление в течение целых семи лет), то противодействием оппозиции (расстрелянной в 1993 г., а затем бесправной). Однако пять лет ельцинская команда правит единолично, никто ей не мешал улучшить положение — и народ давно понял, что причина в самих реформаторах.

Конечно, у кого-то сыграла роль неграмотность — хотя немало экономистов в России и за рубежом заранее предупреждали о легко предвидимых разрушительных последствиях навязанного курса. В частности, группа видных ученых, включая пять американских лауреатов Нобелевской премии по экономике (в их числе — В. Леонтьев, русский по происхождению), но им зажали рот (“Российский экономический журнал”, М., 1996).

Поэтому бывший министр внешних экономических связей (1993 г.) С.Ю. Глазьев в своей книге “Геноцид. Россия и Новый мировой порядок” на многих фактах делает логичный вывод, что одной “неграмотностью” всего не объяснить: Россию разрушил симбиоз внутрироссийских и международных олигархов ради личного обогащения первых и расширения глобальной власти вторых.

Этот симбиоз имеет и свой логичный общий знаменатель в виде подавления русского народа как государствообразующего, ибо укрепление народной воли и тем самым российской государственности автоматически угрожает нынешнему положению олигархов и целям “мировой закулисы”. В этом с Соросом и Бжезинским единомыслен и первый идеолог “реформ” Гайдар: “Нацистская тенденция в России еще опаснее, чем красная или чисто коммунистическая” (“Русская мысль”, 4-10.6.1998). “Нацистским” же или “фашистским” они всегда называют русское сопротивление своей власти.

Но для большей части нашего народа очевидно, что за годы этих “реформ” (1992-1998) экономические разрушения страны превысили военные потери 1941-1945 гг. Даже по официальным данным, промышленное производство РФ в 1997 г. составило 40% от 1990 г. (высокотехнологичные отрасли — от 0 до 20%), сельскохозяйственное производство — 60%, уровень жизни населения упал вдвое при утрате большей части имевшихся социальных гарантий, 10-15% трудоспособного населения — безработные, а 70 миллионов (половина населения) имеют доходы на грани или ниже прожиточного минимума. Вследствие всего этого продолжительность жизни мужчин уменьшилась до 57,5 лет (в центральных русских областях и Сибири до 49-55 лет) при усиливающейся деградации молодого поколения: растет число умственно неполноценных и больных детей, наркоманов, преступников, распадаются два из трех заключаемых браков. Страну покинуло около 800 тысяч квалифицированных специалистов. Численность населения РФ уменьшилась на 3,8 млн. человек несмотря на миллионы беженцев из стран СНГ; общие же демографические потери составили 8 млн. человек. (Источники цифр см.: Глазьев С. Указ. соч., с 13-15).

И в то же время Запад вывез из России капиталы и ресурсы на сотни миллиардов долларов. Даже экономический советник партии лейбористов в британском парламенте Дж. Росс на основании западных данных пишет: “Утверждения о том, что Россия помогает “большой семерке”, а не наоборот, — это не заявление экстремистски настроенных русских националистов, а объективная констатация факта. Помощь, оказываемая Россией “большой семерке”, составляет как минимум 20 млрд. долларов в год”, причем все это было заранее спланировано МВФ в его открытых для ознакомления документах, цитируемых Россом (“Вопросы экономики”, 1995, № 3). А если учесть разрушение научного потенциала, армии и ВПК, вывоз интеллектуальной собственности за границу, — то “реальные потери России измеряются триллионами долларов” (“НГ-Политэкономия” № 16, октябрь 1998; “Экономическая газета” № 1, 1996; “Предпринимательство” № 3, 1996). Не говоря уже об огромных потерях территории и населения.

* * *

Данный эпилог завершим констатацией того, что к осени 1998 г. идеология либерально-рыночных реформ в России исчерпала себя, достигнув — независимо от субъективных намерений тех или иных реформаторов — максимально желательного для Запада результата. Дальнейшее существование колониальной власти олигархов в симбиозе с “мировой закулисой” приведет к распаду РФ.

Главные же оппозиционеры режиму так и не вынесли из 1996 г. должных уроков.

Ни генерал Лебедь, опять вступивший в союз с Березовским, хотя банкир откровенно объяснил свою новую помощь Лебедю все тем же стремлением “растянуть национал-патриотический электорат”, поскольку “видит главную опасность в том, что представитель именно этого — национал-патриотического — лагеря может придти к власти в России” (“Независимая газета”, 19.6.98).

Ни коммунисты, надеющиеся, что углубление кризиса вернет их во власть в том же “левом” качестве под знаменами Ленина и Дзержинского; то есть они по-прежнему готовы играть роль “козла отпущения” и помогать неофевралистскому режиму обелять себя как “меньшее зло”. Березовский уже призвал “бороться против реванша коммунистов”, а группа изрядно потасканных “демократов” (Гайдар, Чубайс, Немцов, Кириенко) решила в этой связи переименоваться в “правый” (!) центр, напялив на себя чужое благородное платье, полностью противоречащее ее сути, но никем из влиятельных политиков не востребованное...

Новый претендент на пост президента, мэр Москвы Лужков, хочет объять необъятное, делая реверансы сразу во все стороны: и православных патриотов, и коммунистов, и синагоги. До сих пор не ясно, кто из них для Лужкова тактический союзник, а кто стратегический. В лучшем случае, он не задумывался над тем, что в синагоге — не просто “другая религия”, а антихристианская, и Божией помощи на этом пути быть не может.

Быть может, кто-то из более принципиальных патриотов-государственников, например, С. Бабурин, надеется сделать то, что предлагает Глазьев в своей книге: “Развивать свои глобальные экономические структуры, способные конкурировать с транснациональным капиталом на мировом рынке, и использовать для себя возможности последнего... Чрезмерное отгораживание в современных условиях как никогда чревато отсталостью и утратой сравнительных преимуществ. Следовательно, приходится играть по чужим правилам. Но играть нужно научиться на себя, а не в свои ворота” (Глазьев С. Указ. соч., с. 97-99; курсив наш).

Для выхода из кризиса, с нашей точки зрения, необходимо перейти на другие правила игры, осознав глобальный духовный (а не только экономический и политический) масштаб проблемы. Для этого надо:

• Поверить в православное учение о смысле истории и увидеть в действиях антихристианской мировой олигархии систему неисправимого зла, с которым невозможно мирное сосуществование. Ибо это созревание той самой “тайны беззакония”, о которой предупреждал апостол Павел как о готовящемся царстве антихриста. Мировая олигархия ведет человечество к катастрофе; мы же как православная страна обязаны этому противиться, являя миру пример истинного государственного устройства.
• Надо сбросить с себя западнические шоры “непреложных экономических законов”, полагаясь только на свои интересы, свои критерии эффективности и свой все еще огромный самодостаточный — природный, производственный, научный и людской потенциал. Задача привести этот потенциал в действие, пробудить к самостоятельной жизни тем сочетанием рыночных средств и государственного управления, которое используется всеми государствами в условиях чрезвычайного положения. При этом, в условиях катастрофы, нам необходимо руководствоваться не “мировыми”, а своими собственными критериями рентабельности, которые должны учитывать не только голую денежную выгоду, но и социальную, политическую, нравственно-духовную “выгоду” того или иного производства для страны. То есть враждебные внешние условия диктуют России путь максимально возможной автаркии — без ущерба для развития всех полезных взаимоотношений с внешним миром.
• Это возможно только при наличии народного доверия к власти и достаточного количества людей, понимающих создавшуюся угрозу существованию России и готовых к жертвенному служению. Поэтому в числе первых шагов новое правительство должно выделить и привлечь к делу именно таких людей, откровенно, на конкретных цифрах и фактах, объяснив народу опасности мирового развития и цели “мировой закулисы”. Одновременно надо взять под государственный и нравственный контроль “четвертую власть” — СМИ. Начать немедленное очищение всей системы образования от вековых наслоений лжи — для воспитания национального самосознания, без чего невозможно пробуждение творческих и защитных сил народа. Способствовать самоочищению церковных структур в опоре на достойное духовенство.
• Национализировать банковское дело, чтобы оно служило не ростовщическим спекуляциям олигархов, а собиранию средств для финансирования производства. Кредитные ставки должны быть соизмеримы с возможным процентом производственной прибыли. Отменить рыночную конвертируемость рубля на бирже и его привязку к доллару, ввести контроль за курсом рубля как постоянной меры всех ценностей, которыми обладает Россия. Богатейшей по своему природному потенциалу стране смешно искать за границей не обеспеченные реальными ценностями зеленые фантики (средство американской колонизации мира, выполняющее сегодня ту же роль, что и когда-то стеклянные побрякушки, привозимые колонизаторами дикарям); при правильной государственно-экономической философии Россия у себя может создать большее доверие к собственным деньгам.
• Именно такие новые деньги, основанные на общенациональном достоянии России, должны быть использованы для предложенной Глазьевым схемы восстановления сбережений граждан, уничтоженных Гайдаром: “Восстанавливаемые в соответствии с покупательной способностью вкладов на середину 1991 г. сбережения граждан в Сбербанке России ограничиваются в своем использовании ... приобретением товаров длительного пользования отечественного производства, осуществлением инвестиций в жилищное строительство или в производство, оплатой определенной части жилищно-коммунальных услуг” — что поощряет соответствующие отрасли и снимает социальную напряженность (Глазьев С. Указ. соч., с. 143).
• Восстановление производства следует начинать с ключевых для всей экономики отраслей, которым предоставить кредиты, исходя из реально имеющегося потенциала производителя (для чего можно использовать идеи европейских экономистов 1930-х гг.). Особенно срочно сделать это в области сельскохозяйственной продукции и ее переработки — это позволит быстро избавиться от импортного продовольствия и сэкономить иностранную валюту для более важных целей. Снизить налоги с производителей до экономически обоснованного уровня.
• Ввести четкое законодательство о собственности на средства производства, неразрывно связанные с ответственностью за владение ими в интересах всего общества (функциональная собственность).
• Для пополнения бюджета национализировать производство и сбыт алкоголя и табачных изделий, добычу золота, алмазов, драгоценных камней. В целях безопасности национализировать стратегически важные предприятия, включая экспорт их продукции. Установить государственную монополию на экспорт природных ресурсов как достояние всего народа.
• Соответствующими пошлинами на импорт создать защиту для отечественной продукции, сделав ее конкурентоспособной внутри страны. Даже если она будет “дороже” по рыночной себестоимости, это будет дешевле с учетом макроэкономических и социальных факторов в общегосударственном масштабе (так, например, немцы относятся к своей угольной промышленности, а японцы к выращиванию собственного “очень дорогого” риса).
• Все эти меры создадут условия для честного отечественного предпринимательства и позволят выйти из “тени” значительной части экономики, вынужденной скрывать доходы (сейчас она достигает 40%). С остающейся после этого паразитической “теневой экономикой” необходимо покончить решительными мерами, как и с прочими криминальными явлениями (в том числе в области торговли, избавив ее от монопольных посредников).
• Пересмотреть итоги незаконной приватизации, вернув награбленное государству (а тем самым и народу) на основании статей 178, 179, 303 и др. Гражданского кодекса РФ, предусматривающих недействительными сделки, совершенные под влиянием заблуждения, обмана или злонамеренного соглашения. Значительную часть предприятий легкой промышленности передать в собственность трудовых коллективов. В дальнейшем проводить приватизацию по реальным ценам, с оценкой действительных намерений и возможностей собственника и с учетом военно-стратегической безопасности государства.
• Уменьшить в 2-3 раза число чиновников (ныне их вдвое больше, чем было при коммунистической системе) и обусловить их зарплаты эффективностью работы. Ввести гарантии достаточного обеспечения квалифицированным госслужащим и одновременно строжайшие наказания за коррупцию.
• Срочно преодолеть демографическую катастрофу, социально-экономическими мерами щедро поощряя рождаемость как воспроизводство нации — без чего все прочие меры в ближайшие 50 лет потеряют смысл.
• Потребовать возвращения из-за границы всех вывезенных туда капиталов, приобретенных незаконным путем, а также российских ценностей, незаконно присвоенных внешним миром после революции 1917 г., обусловить этим возврат внешних российских долгов.
• Пересмотреть внешние связи России, найти союзников в числе тех стран, организаций и даже западных фирм (их немало), которые будут готовы поддержать новую политику России. Только таким союзникам, не стремящимся превращать нас в свою колонию, может быть предоставлена возможность инвестиций в России — в частности для разработки тех наших природных богатств, на освоение которых у нас самих недостаточно средств. Угроза совместного отказа таких союзных стран признать нынешнюю стоимость зеленых фантиков может быть уздой для аппетитов “мировой закулисы”.
• Разумеется, для защиты этих реформ от вмешательства извне необходимо с самого начала заботиться о боеспособности российской армии, которая должна быть в состоянии нанести неприемлемый ущерб любой совокупности агрессоров. Необходимо также срочно восстановить воинский дух — традиции русского христолюбивого воинства на основании всеобщей воинской повинности как патриотического долга каждого гражданина (отсутствие этих традиций — главная причина “дедовщины”).
• Ввести ступенчатые выборы снизу народных представителей в государственные органы власти по производственно-корпоративному принципу.

Совокупность всех этих мер будет изменением всего общественно-политического строя в России, возвратом к ее историческим корням и духовным ценностям. Этот переходный период должен завершиться восстановлением легитимист верховной власти решением Всероссийского Земского Собора. Одновременно это может стать и духовно-консервативной революцией здоровой части мира против Нового мирового порядка “мировой закулисы”.

Разумеется, осуществить вышеназванные меры может только русская национальная власть, ответственная перед Богом за свой народ и окружающий мир и способная сопротивляться давлению “мировой закулисы” (которое многократно возрастет). Вопрос в том, как привести к власти в России достойных людей. Это возможно при

формировании правящих структур ступенчатыми выборами снизу; если бы Госдума захотела — она пробила бы такой закон. Другой путь: добиться воссоединения Белоруссии с Россией, что дает возможность А.Г. Лукашенко, имеющему ряд нужных качеств, стать нашим общим президентом. При таком руководителе (даже если у него есть недостатки) осуществление всего вышесказанного будет уже зависеть от нас самих.

Итальянец Дж. Кьеза пишет, что олигархия “сосредоточила в своих руках настолько огромное богатство, что может теперь надолго удержаться у власти, выделяя малую его толику для тех, кто будет защищать ее внутри страны”. Поэтому он и озаглавил свою книгу “Прощай, Россия!” — “Прощай, потому что уже не видно, за что можно зацепиться, чтобы устоять против течения... Иногда страны, нации, народы исчезают, уходят и не возвращаются...”.

Но мы обязаны ему возразить. Быть может, такая ситуация была бы безнадежной в Западной Европе. Но часть русского народа еще не сломлена духовно. Она будет сопротивляться до конца, веря, что сколь бы малым ни казалось кому-то это русское сопротивление, “не в силе Бог, а в правде!”. Только в Его руках исход этой борьбы.

Ноябрь 1998 г.