---

3. СВЯТАЯ РУСЬ И ОКАЯННАЯ НЕРУСЬ

Глава 5

Русский государственный строй. - Центральная власть и местное самоуправление. - Община. - Земства.

Русское государство конца XIX - начала XX века - самодержавная монархия, имевшая особое значение в системе ценностей Русской цивилизации. Для коренного русского человека идея монархии выражала подчинение всех его интересов и желаний высшей правде, которая олицетворялась в образе Царя.

Коренные русские люди всегда относились к Царю с чувством глубокого почитания, высшего уважения и любви. Для них он был воплощением Родины и Государства, символом России, неразделимо связанным с именем Бога. "Русский Бог - велик, - считал русский человек, - русским Богом да русским Царем святорусская земля стоит, Русский народ - царелюбивый".

В народном сознании образ Царя венчал сумму духовных ценностей Русской цивилизации. Многие века народное сознание рассматривало Царя как связующее звено между Богом и Отечеством. Лозунг "За Бога, Царя и Отечество" выражал ядро национальной идеи, доступной любому русскому.

Царская власть в России, справедливо отмечал И. Солоневич, была функцией политического сознания народа, и народ, устанавливая и восстанавливая эту власть, совершенно сознательно ликвидировал всякие попытки ее ограничения.

Вся полнота законодательной и исполнительной власти в России принадлежала Царю. При нем существовал Государственный Совет, назначаемый самим Царем, который обсуждал проекты законов, но принимать их не мог. Право издавать законы принадлежит только Царю. Он же назначал всех министров, причем председателя Совета Министров или премьер-министра (вплоть до 1905 года) не существовало. Его роль выполнял сам Царь.

Русский Царь был также главой Русской Православной Церкви. Традиционно не касаясь церковных догматов, Царь назначал епископов по представлению высшей церковной коллегии - Святейшего Синода.

Его же властью осуществлялось пополнение или изменения самого Святейшего Синода.

Царь был главой русского воинства, назначал по своему усмотрению на высшие командные должности.

Если Верховная власть в России сходилась в руках одного человека - Царя, то власть на местах строилась на принципах самоуправления.

В стране существовала самая развитая система местного самоуправления, доставлявшая гармоничное сочетание - самоуправление крестьянских общин и волостей, самоуправление земств городов и уездов, самоуправление дворянского и мещанского сословий.

Конечно, самой совершенной формой русского самоуправления было самоуправление крестьян. Жители одной или нескольких деревень составляли мир, сельское общество, обязательно со своим демократическим собранием - сходом - и своим выборным управлением - старостой, десятским, сотским.

На сходах демократическим путем обсуждались дела по общинному владению землей, раскладу податей, приселению новых членов общины, проведению выборов, вопросы пользования лесом, строительство плотин, сдача в аренду рыболовных угодий и общественных мельниц, согласие на отлучку и удаление из общины, пополнения общественных запасов на случай стихийных бедствий и неурожаев.

На сходах отдельных селений (чаще составлявших только часть общины) демократически регулировались все стороны трудовой жизни села - сроки начала и окончания сельскохозяйственных работ; дела, связанные с лугами ("заказы" лугов, выделение вытей, жеребьевки, аукционы); починка дорог, чистка колодцев, строительство изгородей, наем пастухов и сторожей; штрафы за самовольные порубки, неявку на сход, нарушение общинных запретов; семейные разделы и выделы, мелкие преступления; назначение опекунов; конфликты между членами общины и некоторые внутрисемейные конфликты; сборы денег на общие расходы селения.

Несколько сельских общин образовывали волость. Высшим органом волости был волостной сход, собиравшийся в большом торговом селе и состоявший из сельских старост и выбранных крестьян (по одному из десяти дворов). Но это совсем не означало, что на сход не могли прийти другие крестьяне, желавшие участвовать в собрании. Волостной сход выбирал волостного старшину (как правило, на три года), волостное правление (собственно, это были старшины и все старосты волости) и волостной суд.

Волостное правление вело книги для записывания решений схода, а также сделок и договоров (в том числе трудовых), заключенных крестьянами как между собой, так и с посторонними для волости лицами. Вся бумажная работа велась волостным писарем, который, конечно, был важным лицом в деревне, но крестьянского схода побаивался, ибо всегда мог быть с позором изгнан. Да и волостного старшину крестьяне не больно боялись. Знали, коль старшина начнет злоупотреблять доверием общества, то его в следующий раз не выберут или убавят жалованье.

Выборный сотский выполнял полицейские функции: наблюдал за чистотой в селеньях, за чистотой воды в речках, за пожарной безопасностью, за порядком во время торгов, базаров, за продажей доброкачественных продуктов, за проведением торговли с надлежащими свидетельствами.

Кроме руководителей на крестьянских сходах по мере необходимости выбирали ходатаев по общественным делам, челобитчиков в губернский или столичный город. Такие ходатаи звались мироедами (негативный смысл у этого слова появился позже, а тогда это означало людей, живших на мирской счет во время своей командировки по общественным делам).

В каждой волости на крестьянском сходе избирался волостной суд из четырех судей - крестьян-домохозяев, достигших 35 лет, грамотных, пользующихся уважением среди односельчан.

В волостном суде, руководствуясь местными крестьянскими обычаями, дела разбирались по совести, стараясь склонить спорящих к примирению. Конечно, права волостного суда ограничивались мелкими спорами и тяжбами, хотя и могли разбираться дела по мелким кражам, о мотовстве, дела, связанные с наказанием пьяниц и других нарушителей общественной нравственности. Волостные суды имели право приговаривать виновных к денежным взысканиям до 30 руб. и к аресту на хлебе и воде до 30 дней.

Земские самоуправления охватывали около половины населения России и имели по закону более широкую сферу деятельности, чем самоуправления в других государствах.

"Мы со смелостью, беспримерной в летописях мира, - писал князь А.И. Васильчиков о развитии в России учреждений земского самоуправления, - выступили на поприще общественной жизни... ни одному современному народу европейского континента не представлено такого широкого участия во внутреннем управлении, как русскому". Земские учреждения существовали на уровне губерний, уездов, сами избирали свои руководящие органы, формировали структуру управления, определяли основные направления своей деятельности, подбирали и обучали специалистов. Земства существовали на началах самофинансирования, имели право для покрытия своих расходов вводить специальные налоги. Источником средств земств служили поступления от сборов на недвижимое имущество: земель, лесов, фабрик, заводов, доходных домов. Главный упор деятельности земских учреждений был на школы, библиотеки, здравоохранение, ветеринарное дело, статистику, страхование, агрономию, поддержание дорог.

В Положении о земских учреждениях подчеркивалось, что "заведование земскими делами уездов и губерний предоставлено самому населению уезда и губернии на том же основании, как хозяйство частное предоставляется в распоряжение частного лица, хозяйство общественное - распоряжению общества". Идея земского самоуправления, непосредственно связанная с идеей общинного самоуправления, была близка и понятна русскому человеку.

Земские самоуправления избирались тремя группами населения - крестьянами, землевладельцами и горожанами, в зависимости от размеров вносимых ими налогов. В городах домовладельцы избирали городские думы, которые, в свою очередь, формировали из своего состава городские управы во главе с городским головой,

Можно было бы еще долго перечислять формы самоуправления, существовавшие в дореволюционной России, - достаточно назвать самоуправление казачьих земель, самоуправление университетов, самоуправление национальных территорий, например Финляндии и Средней Азии.

У русского общественного строя был органический недостаток - изолированность, обособленность друг от друга самоуправляющихся обществ и трудовых единиц, делающих их беззащитными от узурпации прав со стороны центральной власти. Пока соотношение прав местного самоуправления и центральной власти определялось традиционными, патриархальными представлениями о роли центра и мест, пока центральная власть носила в известном смысле отеческий характер, противоречия между центром и местами были невелики. Однако по мере усиления центральной власти и вытеснения традиционных правительственных форм заимствованными с Запада бюрократическими учреждениями происходит постепенное лишение прав местного самоуправления в пользу центра. Процесс этот имел характер национальной катастрофы, так как подрывал стержневую основу народного уклада жизни. Развитие демократических традиций в России и в Западной Европе, особенно начиная с XIX века, осуществляется не в пользу нашей страны. Если Западная Европа совершенствовала свои демократические основы, расширяла права личности, обогащая их духом коллективизма и народности, то у нас правящий класс, воспитанный на западноевропейской культуре, намеренно тормозит развитие и совершенствование народных демократических принципов общины (считая их отжившими, отсталыми) и вместе с тем не критически насаждает западноевропейские идивидуалистические принципы демократии. Русские патриоты справедливо отмечали, что разрушение монархии подорвет традиционную стержневую связующую часть государственного устройства России (которая, несмотря на узурпацию прав местных самоуправляющихся обществ, продолжала выполнять свои функции). В результате страна может распасться на ряд обособленных образований и территорий, способных на самоуправление, но без навыков более широкой организации.

Глава 6

Русский Царь. - Воспитание. - Образование. - Окружение. - Характер. - Царская семья и Двор.

Русская православная мысль этой эпохи продолжает твердо держаться убеждения, что невозможно православным христианам иметь Церковь, не имея Царя. Русский Царь, писал в конце XIX века оптинский схиархимандрит Варсонофий (Плиханков), есть представитель Воли Божией, а не народной. Его воля священна для русского человека как воля Помазанника Божия; он любит его потому, что любит Бога. Царь дарит народу славу и благоденствие, а народ воспринимает их как Милость Божию. "Постигают ли нас бесславие и бедствие, мы переносим их с кротостью и смирением, как казнь небесную за наши беззакония, и никогда не изменим в любви и преданности Царю, пока они будут проистекать из наших православно-религиозных убеждений, из нашей любви и преданности Богу".[1]

Понятие "Царь как Помазанник Божий" развивается в трудах П. Пятницкого. По его мнению, самое это название свидетельствует о том, что Цари не есть ставленники народные, но что Сам Бог облекает их властью на земле и повелевает им повиноваться, так как все помыслы и стремления Царя всегда направлены ко благу Его народа. Весь внутренний смысл этого церковного обряда ясно познается из молитвы, с которою Монарх во время коронования коленопреклонно обращается к Престолу Всевышнего и в которой молит Отца Небесного наставить в деле, которому послан служить; молит о ниспослании премудрости, дабы Господь Бог даровал Ему, Царю, способность управлять царством к пользе врученных Его управлению людей и к славе Божией.[2] Помазанник Божий, считал архиепископ Сиракузский и Троицкий Аверкий, получал <<в совершенном над ним Церковью таинстве Миропомазания особые благодатные дары, дабы быть "Царем и судиею людем Божиим", как исповедует он сам в молитве, читаемой им при священном короновании в храме, перед всеми. Поэтому он и входит в алтарь царскими вратами и причащается перед св. престолом наравне с остальными священнослужителями, чего, конечно, не мог бы делать всякий другой монарх - неправославный и не отвечающий требованиям Церкви, не облагодетельствованный ею>.[3]

Итогом исканий русской духовной мысли в понимании Самодержавия стала формулировка отца Павла Флоренского. "В сознании Русского народа, - писал он, - Самодержавие не есть юридическое право, а есть явленный Самим Богом факт, - милость Божия, а не человеческая условность, так что Самодержавие Царя относится к числу понятий не правовых, а вероучительных, входит в область веры, а не выводится из внерелигиозных посылок, имеющих в виду общественную и государственную пользу".[4]

Эту формулировку эмоционально дополняет вывод писателя В. Розанова, что царская власть есть чудо. В царской власти и через ее таинственный институт, считает он, побеждено чуть не главное зло мира, которое никто не умел победить и никто его не умел избежать: злая воля, злое желание, злобная страсть. Злоумыслить что-нибудь на Царя и отказать ему в повиновении - ужасная вещь в отношении всей истории, всего будущего, тысячи лет вперед. Вот отчего истребление всяких врагов Государя и всякой вражды к Государю есть то же, что осушение болот, что лучшее обрабатывание земли, что дождь для хлеба. Никакого черного дня Государю, все дни его должны быть белы - это коренная забота народа.[5]

В целом русская духовная мысль со все большей глубиной обосновывает главную формулу Русской цивилизации, выражающуюся в святой триединой соборности: Самодержавие - Православие - Народность. В ней нет ничего случайного. Каждый элемент "выстрадан, вымолен, выпрошен у Бога". Церковь - как неиссякаемый источник чистой, ничем незамутненной Христовой Истины; Русский народ - как хранитель и убежденнейший почитатель этой Истины; православный русский Царь - как первый Сын Православной Церкви и первый слуга своего народа, принявший на себя подвиг служения своему великому народу в духе Церковью проповедуемого, народом хранимого и исповедуемого Православия. Здесь все - и Церковь, и Царь, и Народ - стало сознательно, убежденно на служение единой Божественной Истине. Ее духом должна была насытиться жизнь великого народа - личная, семейная и государственнообщественная. Русское государство по плоти и крови своей от мира сего, но по духу оно не от мира сего, ибо его основное задание не только внешнее устроение жизни Русского народа, а воплощение, конечно, в меру своих сил, в жизни Русского народа Царства Божия; Царства Христовой Истины, от любви и милосердия. Вот почему Русское царство по глубокому пониманию русских праведников не просто царство земное, а Русь Святая - Православная, Дом Пресвятой Богородицы.[6]

Перед своим падением великая Русская цивилизация, Святая Русь, явила человечеству две идеально духовных личности - Царя Николая II и святого праведника Иоанна Кронштадтского, воплотивших в себе все лучшие духовные черты Русской цивилизации. Как писал архимандрит Константин (Зайцев): <Двоица перед нашим духовным взором стоит, являющая собою "симфоническое" единение Великой России и Святой Руси: наш последний Царь и о. Иоанн Кронштадтский! Как полон был духа Святой Руси наш последний Царь, возглавитель Великой России на ее высшем подъеме! Как полон сознания высокой качественности и промыслительной единственности и неповторимости Великой России о. Иоанн - воплощение Святой Руси, в большей целостности и полноте непредставимое!>[7]

Пока во главе Великой России стоял Царь, считал архимандрит Константин, Россия не только содержала в себе отдельные элементы Святой Руси, но и в целом продолжала быть Святой Русью как организованное единство. При этом чем явственнее оказывалось расхождение с Церковью русской общественности, русской государственности, Русского народа, тем явственнее в личности Царя обозначились черты Святой Руси, В этом, по мнению архимандрита Константина, объяснение той трагической безысходной отчужденности, которая наблюдалась между ним и русским обществом. "Великая Россия в зените своего расцвета радикально отходила от Святой Руси, но эта последняя как раз в это время в образе последнего русского Царя получила необыкновенно сильное, яркое, прямо-таки светоносное выражение".[8]

Царь Николай Александрович Романов родился 6 мая (ст. ст.) 1868 года, в день, когда Православная Церковь отмечает память святого Иова Многострадального. Этому совпадению Царь придавал большое значение, испытывая всю жизнь "глубокую уверенность", что он "обречен на страшные испытания". Отец его Александр III, по оценке многих историков, был глубоко верующим, цельным человеком, хорошим семьянином. Эти же качества он воспитывал у своих детей. Как политик и государственный деятель, отец Николая II проявлял твердую волю в проведении в жизнь принятых решений (черта, которую, как увидим дальше, унаследовал и его сын). Суть политики Александра III (продолжением которой стала политика Николая II) может быть охарактеризована как сохранение и развитие российских основ, традиций и идеалов. Давая оценку царствованию Императора Александра III, русский историк В.О. Ключевский писал: "Наука отведет Императору Александру III подобающее место не только в. истории России и всей страны, но и в русской историографии скажет, что Он одержал победу в области, где всего труднее достигаются победы, победил предрассудок народов и этим содействовал их сближению, покорил общественную совесть во имя мира и правды, увеличил количество добра в нравственном обороте человечества, одобрил и приподнял русскую историческую мысль, русское национальное самосознание".

Александр III был неприхотлив в быту, одежду носил чуть ли не до дыр. К тому же он обладал большой физической силой. Однажды во время крушения поезда Александр III некоторое время сумел удерживать падающую крышу вагона до тех пор, пока его жена и дети не оказались в безопасности.

Детей в семье было пятеро - Николай (самый старший), Георгий, Ксения, Михаил и Ольга. Отец приучал своих детей спать на простых солдатских койках с жесткими подушками, утром обливаться холодной водой, на завтрак есть простую кашу.

Николай был немного выше среднего роста, физически хорошо развит и вынослив - сказывались результат отцовской выучки и привычка к физическому труду, которым он хоть понемногу, но занимался всю жизнь.

Царь имел "открытое, приятное, породистое лицо". Все знавшие Царя и в молодости, и в зрелые годы отмечали его удивительные глаза, так замечательно переданные в известном портрете В. Серова. Они выразительны и лучисты, хотя в их глубине таится грусть и беззащитность.

Воспитание и образование Николая II проходили под личным руководством его отца, на традиционной религиозной основе, в спартанских условиях. Учебные занятия будущего Царя велись по тщательно разработанной программе в течение тринадцати лет. Первые восемь - посвящены предметам гимназического курса, с заменой классических языков основами минералогии, ботаники, зоологии, анатомии и физиологии. Особое внимание уделялось изучению политической истории, русской литературы, французского, английского и немецкого языков (которыми Николай овладел в совершенстве). Следующие пять лет посвящались изучению военного дела, юридических и экономических наук, необходимых для государственного деятеля. Преподавание этих наук велось выдающимися русскими учеными с мировыми именами: И.Л. Янышев учил каноническому праву в связи с историей Церкви, главнейшим отделам богословия и истории религии; Н.X. Бунге - статистике, политической экономии и финансовому праву; К.П. Победоносцев - законоведению, государственному, гражданскому и уголовномуправу; М.Н. Капустин - международному праву; Е.Е. Замысловский - политической истории; Н.Н. Бекетов - химии; Н.Н. Обручев - военной статистике; Г.А. Леер - стратегии и военной истории; М.И. Драгомиров - боевой подготовке войск; Ц.А. Кюи - фортификации.

Чтобы будущий Царь на практике познакомился с войсковым бытом и порядком строевой службы, отец направляет его на военные сборы. Сначала два года Николай служит в рядах Преображенского полка, исполняя обязанности субалтерн-офицера, а затем ротного командира. Два летних сезона Николай проходит службу в рядах кавалерийского гусарского полка взводным офицером, а затем эскадронным командиром. И наконец, будущий Император проводит один лагерный сбор в рядах артиллерии.

Параллельно отец вводит его в курс дела управления страной, приглашая участвовать в занятиях Государственного Совета и Комитета Министров.

В программу образования будущего Царя входили путешествия по различным областям России, которые Николай совершал вместе с отцом. В качестве завершения своего образования будущий Николай II совершил кругосветное путешествие. За девять месяцев он проехал Австрию, Триест, Грецию, Египет, Индию, Китай, Японию, а далее сухим путем через всю Сибирь.

К 23 годам своей жизни Николай - высокообразованный человек с широким кругозором, прекрасно знающий русскую историю и литературу, в совершенстве владеющий основными европейскими языками (хотя читать он предпочитал произведения русских авторов). Блестящее образование соединялось у него с глубокой религиозностью и знанием духовной литературы, что было не часто для государственных деятелей того времени. Отец сумел внушить ему беззаветную любовь к России,. чувство ответственности за ее судьбу. С детства ему стала близка мысль, что его главное предназначение - следовать российским основам, традициям и идеалам.

Хотя Николай II получил блестящее образование и всестороннюю подготовку к государственной деятельности, морально к ней он не был готов. Это можно легко понять. Внезапная смерть отца в возрасте 49 лет (которого все считали здоровяком) и которому предрекали еще долгое царствование, вначале ввергла Николая в растерянность. Ему только двадцать шесть лет, а он отвечает за судьбу огромной страны. И, к чести его сказать, он сумел найти в себе силы принять эту ответственность, не перекладывая ее ни на кого.

Основой государственной политики Николая II стало продолжение стремления его отца "придать России больше внутреннего единства путем утверждения русских элементов страны".

В своем первом обращении к народу Николай Александрович возвестил, что "отныне Он, проникшись заветами усопшего родителя своего, приемлет священный обет пред лицом Всевышнего всегда иметь единой целью мирное преуспеяние, могущество и славу дорогой России и устроение счастья всех Его верноподданных". В обращении к иностранным государствам Николай II заявлял, что "посвятит все свои заботы развитию внутреннего благосостояния России и ни в чем не уклонится от вполне миролюбивой, твердой и прямодушной политики, столь мощно содействовавшей всеобщему успокоению, причем Россия будет по-прежнему усматривать в уважении права и законного порядка наилучший залог безопасности государства".

Образцом правителя для Николая 11 был Царь Алексей Михайлович, бережно хранивший традиции старины.

Однако время, в которое выпало царствовать Николаю II, сильно отличалось от эпохи первых Романовых. Если тогда народные основы и традиции служили объединяющим знаменем общества, которое почитали и простой народ, и правящий слой, то к началу двадцатого века российские основы и традиции становятся объектом отрицания со стороны образованного общества. Значительная часть правящего слоя и интеллигенции отвергает путь следования российским основам, традициям и идеалам, многие из которых они считают отжившими и невежественными. Не признается право России на собственный путь. Делаются попытки навязать ей чужую модель развития - либо западноевропейского либерализма, либо западноевропейского марксизма. И для тех и для других главное - поломать самобытность России и соответственно их отношение к Царю как хранителю идей традиционной России, как к врагу и мракобесу.

Трагедия жизни Николая II состояла в неразрешимом противоречии между его глубочайшим убеждением хранить основы и традиции России и нигилистическими попытками значительной части образованных слоев страны разрушить их. И речь шла не только (и не прежде всего) о сохранении традиционных форм управления страной, а о спасении русской национальной культуры, которая, как он чувствовал, была в смертельной опасности. События последних восьмидесяти лет показали, насколько был прав российский Император. Всю свою жизнь Николай II чувствовал на себе психологическое давление этих объединившихся враждебных российской культуре сил. Как видно из его дневников и переписки, все это причиняло ему страшные моральные страдания. Твердая убежденность хранить основы и традиции России в сочетании с чувством глубокой ответственности за ее судьбу делала Императора Николая II подвижником идеи, за которую он отдал свою жизнь.

"Вера в Бога и в свой долг царского служения, - пишет историк С.С. Ольденбург, - были основой всех взглядов Императора Николая II. Он считал, что ответственность за судьбы России лежит на нем, что он отвечает за них перед Престолом Всевышнего. Другие могут советовать, другие могут Ему мешать, но ответ за Россию перед Богом лежит на нем. Из этого вытекало и отношение к ограничению власти - которое Он считал переложением ответственности на других, не призванных, и к отдельным министрам, претендовавшим, по Его мнению, на слишком большое влияние в государстве. "Они напортят - а отвечать мне".

Воспитатель Наследника Престола Жильяр отмечал сдержанность и самообладание Николая Александровича, его умение управлять своими чувствами. Даже по отношению к неприятным для него людям Император старался держать себя как можно корректней. Однажды С.Д. Сазонов (министр иностранных дел) высказал свое удивление по поводу спокойной реакции Императора в отношении малопривлекательного в нравственном отношении человека, отсутствия всякого личного раздражения к нему. И вот что сказал ему Император: "Эту струну личного раздражения мне удалось уже давно заставить в себе совершенно замолкнуть. Раздражительностью ничему не поможешь, да к тому же от меня резкое слово звучало бы обиднее, чем от кого-нибудь другого".

"Что бы ни происходило в душе Государя, - вспоминает С.Д. Сазонов, - он никогда не менялся в своих отношениях к окружающим его лицам. Мне пришлось видеть его близко в минуту страшной тревоги за жизнь единственного сына, на котором сосредоточивалась вся его нежность, и кроме некоторой молчаливости и еще большей сдержанности, в нем ничем не сказывались пережитые им страдания".

"Во внешности Николая II, - писала жена английского посла Бьюкенена, - было истинное благородство и обаяние, которое, по всей вероятности, скорей таилось в его серьезных, голубых глазах, чем в живости и веселости характера".

Характеризуя личность Николая II, немецкий дипломат граф Реке считал Царя человеком духовно одаренным, благородного образа мыслей, осмотрительным и тактичным. "Его манеры, - писал дипломат, - настолько скромны и он так мало проявляет внешней решимости, что легко прийти к выводу об отсутствии у него сильной воли; но люди, его окружающие, заверяют, что у него весьма определенная воля, которую он умеет проводить в жизнь самым спокойным образом". Упорную и неутомимую волю в осуществлении своих планов отмечает большинство знавших Царя людей. До тех пор пока план не был осуществлен, Царь постоянно возвращался к нему, добиваясь своего. Уже упомянутый нами историк Ольденбург замечает, что у "Государя, поверх железной руки, была бархатная перчатка. Воля его была подобна не громовому удару. Она проявлялась не взрывами и не бурными столкновениями; она скорее напоминала неуклонный бег ручья с горной высоты к равнине океана. Он огибает препятствия, отклоняется в сторону, но, в конце концов, с неизменным постоянством, близится к своей цели".

Долгое время было принято считать, что Царь подчинял свою волю Царице, мол, она обладала более твердым характером, духовно руководила им. Это неправильный и очень поверхностный взгляд на их взаимоотношения. Можно привести множество примеров, в их письмах они встречаются часто, как Государь неуклонно проводил свою волю, если чувствовал правильность своего решения. Но его можно было убедить отменить свое решение, если он обнаруживал свою ошибку и справедливость утверждений Царицы. Государыня не давила на супруга, а действовала убеждением. И если она чем-то и влияла на него, то добротой и любовью. Царь был очень отзывчив на эти чувства, так как среди многих родственников и придворных он чаще всего ощущал фальшь и обман. Читая царские письма, убеждаемся, с какой настойчивостью Николай II проводил свои планы и отвергал предложения любимой им жены, если считал их ошибочными.

Кроме твердой воли и блестящего образования, Николай обладал всеми природными качествами, необходимыми для государственной деятельности. Прежде всего огромной трудоспособностью. В случае необходимости он мог работать с утра до поздней ночи, изучая многочисленные документы и материалы, поступавшие на его имя. (Кстати говоря, охотно он занимался и физическим трудом - пилил дрова, убирал снег и т.п.) Обладая живым умом и широким кругозором, Царь быстро схватывал существо рассматриваемых вопросов. Царь имел исключительную память на лица и события. Он помнил в лицо большую часть людей, с которыми ему приходилось сталкиваться, а таких людей были тысячи.

Император Николай II, отмечал историк Ольденбург, да и многие другие историки и государственные деятели России, обладал совершенно исключительным личным обаянием. Он не любил торжеств, громких речей, этикет ему был в тягость. Ему было не по душе все показное, искусственное, всякая широковещательная реклама. В тесном кругу, в разговоре с глазу на глаз, он умел обворожить собеседников, будь то высшие сановники или рабочие посещаемой им мастерской. Его большие серые лучистые глаза дополняли речь, глядели прямо в душу. Эти природные данные еще более подчеркивались тщательным воспитанием. "Я в своей жизни не встречал человека более воспитанного, нежели ныне царствующий Император Николай II", - писал граф Витте уже в ту пору, когда он по существу являлся личным врагом Императора.

Характерной черточкой к портрету Царя является его отношение к одежде, бережливость и скромность в быту. Слуга, бывший при нем еще с молодых лет, рассказывает: "Его платья были часто чинены. Не любил он мотовства и роскоши. Его штатские костюмы велись у него с жениховских времен, и он пользовался ими". Уже после убийства в Екатеринбурге были найдены военные шаровары Царя - на них были заплаты, а внутри левого кармана надпись-пометка: "Изготовлены 4 августа 1900 г., возобновлены 8 октября 1916 года".

Более семидесяти лет правилом для либеральных и советских историков и литераторов была обязательно отрицательная оценка личности Николая II. Многое было перевернуто с ног на голову. И чем ближе российский государственный деятель стоял к нашему времени, чем крупнее он был как историческая личность, тем нетерпимей и оскорбительней была оценка его деятельности. Например, по мнению Троцкого, дореволюционная Россия была неспособна рождать крупных политических деятелей, а обречена создавать лишь жалкие копии западных. В русле этой традиции советские историки приписывали Николаю II все унизительные характеристики: от коварства, политического ничтожества и патологической жестокости до алкоголизма, разврата и морального разложения. История расставила все на свои места. Под лучами ее прожекторов вся жизнь Николая II и его политических оппонентов просвечена до малейших подробностей. При этом свете стало ясно, кто есть кто.

Иллюстрируя "коварство" Царя, казенные советские историки обычно приводили пример, как Николай II снимал некоторых своих министров без всякого предупреждения. Сегодня он мог милостиво разговаривать с министром, а завтра прислать ему отставку. Серьезный исторический анализ показывает, что Царь ставил дело Российского государства выше отдельных личностей (и даже своих родственников). И если, по его мнению, министр или сановник не справлялся с делом, он убирал его вне зависимости от прежних заслуг. В последние годы правления Царь испытывал кризис окружения (недостаток надежных, способных людей, разделявших его идеи). Значительная часть самых способных государственных деятелей стояда на западнических позициях, а люди, на которых Царь мог положиться, не всегда обладали нужными деловыми качествами. Отсюда постоянная смена министров.

Как всякий Монарх, Николай II имел большой Двор и множество придворных. Так было заведено столетиями. Жизнь Двора подчинялась строго соблюдаемому этикету.

Царский Двор в то время был самым блестящим и богатым в мире и мог быть сравним только с великолепием Двора французских королей Людовиков XIV и XV. Роскошь его не являлась исконной чертой русской монархии, а была заведена преимущественно императорами-западниками - такими, как Анна Иоанновна и Екатерина II. Этикет был заимствован у зарубежных Дворов, и прежде всего у Габсбургов. И сам Государь, и его жена, и дети должны были следовать всем правилам этикета, хотя не любили этой внешней казовой стороны своего положения. Каждый шаг Царя и Царицы контролировался охраной. <Эта охрана, - писала А.А. Вырубова, - была одним из тех неизбежных зол, которые окружали Их Величества. Государыня в особенности тяготилась и протестовала против этой "охраны"; она говорила, что Государь и она хуже пленников. Каждый шаг Их Величеств записывался, подслушивались даже разговоры по телефону. Ничто не доставляло Их Величествам большего удовольствия, как "надуть" полицию; когда удавалось избегнуть слежки, пройти или проехать там, где их не ожидали, они радовались, как школьники.

Очень важно отметить, что и Царь, и Царица были заложниками той системы, которая сложилась задолго до них. Из переписки и дневников видно, как одиноко они чувствовали себя в придворной жизни. Искренности, скромности и даже застенчивости императорской четы противостояла, по сути дела, в моральном смысле глубоко развращенная придворная среда. Здесь было множество лиц, желавших угодить Государю, чтобы получить какие-то выгоды, постоянно интриговавших друг против друга, а в случае неудачи своих интриг всячески клеветавших на Царя. Конечно, эти люди характерно проявили себя в трудную минуту - после отречения большая часть придворных бежала, никого не преупредив, самым предательским образом повели себя люди, которых Царь и Царица считали своими близкими друзьями. Непорядочно и даже предательски по отношению к Императору вела себя и часть его родственников.

Говоря о родственниках Николая II, членах Дома Романовых, следует с горечью отметить, что большинство из них были людьми очень заурядными, озабоченными личными проблемами и менее всего думающими о России. Многие из них смотрели на царскую чету как на источник высоких должностей, финансовых средств и обделывания выгодных дел. Из переписки видно, какими чужими среди них чувствовали себя Царь и Царица.

Исключение составляли ближайшие родственники Царя - его мать Мария Федоровна, сестры Ксения и Ольга, брат Михаил. Их отношения с Царем были искренними и сердечными. Но и здесь существовали свои проблемы. Хотя Царица глубоко уважала и любила мать своего супруга, в их отношениях был определенный холодок, усилившийся в период травли Распутина. Ибо силы, которые вели эту травлю, пытались втянуть в нее даже родственников Царя и сумели настроить в определенном духе Марию Федоровну.

Особый узел напряженности создавался в отношениях Императрицы со своими придворными. С самого начала Александра Федоровна старалась найти доступ к сердцам своих придворных. "Но она не умела это высказать, - пишет Жильяр, - и ее врожденная застенчивость губила ее благие намерения. Она очень скоро почувствовала, что бессильна заставить понять и оценить себя. Ее непосредственная натура быстро натолкнулась на холодную условность обстановки Двора... В ответ на свое доверие она ожидала найти искреннюю и разумную готовность посвятить себя делу, настоящее доброе желание, а вместо того встречала пустую, безличную придворную предупредительность. Несмотря на все усилия, она не научилась банальной любезности и искусству затрагивать все предметы слегка, с чисто внешней благосклонностью. Дело в том, что Царица была прежде всего искренней, и каждое ее слово было лишь выражением внутреннего чувства. Видя себя непонятой, она не замедлила замкнуться в себе. Ее природная гордость была уязвлена. Она все более и более уклонялась от празднеств и приемов, которые были для нее нестерпимым бременем. Она усвоила себе сдержанность и отчужденность, которые принимали за надменность и презрение". <Такая ненависть со стороны "испорченного высшего круга">, - в отчаянии писала Царица супругу 20 ноября 1916 года. Для многих придворных христианские чувства Царя были признаком его слабости. Они не могли понять, что для Царя было проще простого управлять посредством насилия и страха. Но он этого не хотел. Ориентируясь на народные чувства любви к Царю как выразителю Родины, он, по-видимому, делал большую ошибку, когда распространял эти чувства на придворных, воспитанных в западноевропейском духе утонченного холопства перед сильными и богатыми.

Глава 7

Православие. - Живая духовная струя. - Святой Иоанн Кронштадтский. - Оптина пустынь. - Старчество.

Православие было животворящей силой, совершавшей свое великое служение на благо Русского народа. По данным переписи 1897 года, 70% населения страны принадлежало к Русской Церкви. Православие духовно-нравственно скрепляло национально-государственные начала России, для русского человека оно было больше, чем просто религия, а глубокая духовно-нравственная основа жизни, главное в которой - добротолюбие. Русское Православие развивалось как живая вера, состоявшая в единстве религиозного чувства и деятельности. Оно являлось не только религиозной системой, но и состоянием души - духовно-нравственным движением к Богу, включавшим все стороны жизни русского человека - государственную, общественную и личную. Русское Православие развивалось вместе с национальным сознанием и национальным духом русского человека. По мере возвышения национального духа возвышалось Православие, и, наоборот, разложение национального сознания вело к вырождению Православия.

В царствование Николая II в Православии отчетливо прослеживались две линии - одна на возвышение и торжество Православия, другая - на его вырождение. Линия на вырождение связана с многолетней политикой на подчинение Русской Церкви чиновничьему произволу, насаждение формальной церковности. В XVIII-XIX веках образовалось так называемое ученое монашество, организованное на бюрократических началах чиновничества и карьеризма.Г. Флоровский совершенно справедливо называл это монашество "Орденом", создаваемым светской властью как средство властвовать в Церкви. Именно из этого "Ордена" вышла большая часть церковного руководства, далекого от духовных начал Православия и занятая интересами и помыслами о карьере.

Линия формальной церковности подтачивала Православие, отталкивала от него многие тысячи верующих, но тем не менее, как говорят факты, в реальной церковной жизни подавлялась глубокой верой большинства русских людей. Недостойные священники и монахи как бы отторгались от живой массы верующих. Они искали достойных пастырей, истинных монахов. Как никогда раньше, в годы царствования Николая II получили распространение духовное старчество и странничество, чувствовалось стремление к истинному русскому христианству. Росло число построенных церквей. Причем чаще всего они возводились на средства простых русских людей: купцов, крестьян, мещан. Число священников (а их было всего 110 тыс. человек - очень мало для такой большой страны) в отношении к числу церквей даже снижалось. Вместе с тем увеличилось число монастырей и монашествующих в них. Если в начале царствования Николая II существовало 774 монастыря, то в 1912 году - 1005; а число монахов, монашек и послушников в них возросло более чем в два раза. Для коренной части Русского народа это было настоящее православное возрождение, противостоящее антирусским силам разрушения.

Русская Православная Церковь обладала квалифицированными духовными кадрами, обучавшимися в 57 семинариях и 186 духовных училищах. Православные семинарии ежегодно давали России 2 тыс. новых священников. Для воспитания русских детей в духе Православия и любви к Родине Русская Церковь открывала церковноприходские школы. К 1899 году число этих школ достигло 43 тыс. (т.е. были почти при всех русских церквах), а число учащихся в них - около 2 млн. Эти школы были доступны для всех русских детей. В них приходские священники учили молитве, истории Ветхого и Нового Заветов, церковному катехизису, церковнославянскому языку и церковному пению. Каждый ребенок получал в них необходимые знания чтения, письма, арифметики. Часть священников проводила с учениками внеклассные собеседования на патриотические и духовно-нравственные темы. Возле церковноприходских школ нередко возникали православные ученические содружества.

В царствование Николая II прославлено больше святых, чем за весь XIX век. Первым в 1896 году был канонизирован святитель Феодосии Черниговский, а затем, в 1897 году, священномученик Исиодор и 72 мученика Юрьевских. В июле 1903 года состоялась канонизация старца Серафима Саровского, уже давно почитаемого простым народом как святой. Канонизации препятствовали образованные слои и даже некоторые члены Синода. Решающей оказалась воля Царя. Канонизация преподобного Серафима Саровского стала торжеством Православия, ве диким праздником всех истинно русских людей. Помимо окрестных жи телей в Сарове собралось около 150 тыс. человек. На торжества прибыли Царь с Царицей и их Двор. В день приезда Царя по всей дороге на десятки верст тянулись огромные вереницы народа, пришедшего сюда по велению сердца. Массы крестьян, одетые в свои лучшие наряды, с искренней радостью встречали своего Царя-Батюшку, восторг их был неподделен. Многие хотели его увидеть вблизи и даже дотронуться до него. Во время этой встречи Царь почувствовал настоящую любовь к себе простого народа, что стало для него мощным стимулом дальнейшей деятельности. Он видел тот слой людей, на которых он может опираться и в интересах которых проводил свою политику. Как писал очевидец событий: "Бог явил Русскому народу нового праведника преподобного Серафима, внушив Помазаннику Своему быть на Саровском торжестве веры, давая этим понять народу тайну величия и мощи России, тайну, заключенную в единении со Христом и Его Помазанником, ибо без Бога ничто в мире не совершается".[1]

Личность Государя Николая II играла огромную роль в церковной жизни России, гораздо большую, чем его царственные предшественники. Глубокая вера Царя, его постоянные паломничества к православным святыням сближали его с коренным Русским народом. Государственная власть тяготила Николая II. Ему ближе была духовная власть, правящая по православным законам и совести. Вопрос о возрождении патриаршества, поднимавшийся с самого начала его царствования, привлек его возможностью отказаться от бремени земной власти и принять духовную. По свидетельству обер-прокурора Синода Лукьянова, еще в 1904 году Царь после великих торжеств прославления Серафима Саровского и радостного исполнения, связанного с ними обетования о рождении ему Наследника, приехал к митрополиту Петербургскому Днтонию (Вадковскому) просить благословение на отречение от Престола и пострижение в монахи в одном из монастырей, но митрополит отказал ему в этом.[2] Попытку отречься от Престола и занять место Патриарха Государь возобновил в 1905 году. Заседавший 22 марта Святейший Синод единогласно высказался за восстановление патриаршества. Еще зимой члены Сввятейшего Синода во главе с первенствующим Петербургским митрополитом Антонием встретились с Императором Николаем II, который, со слов очевидца, сказал:

"Мне стало известно, что теперь и между вами в Синоде и в обществе много толкуют о восстановлении патриаршества в России. Вопрос этот нашел отклик и в моем сердце и крайне заинтересовал меня. Я много о нем думал, ознакомился с текущей литературой этого вопроса, с историей Патриаршества на Руси и его значения во дни великой смуты междуцарствия и пришел к заключению, что время назрело и что для России, переживающей новые смутные дни, Патриарх и для Церкви, и для государства необходим. Думается мне, что и вы в Синоде не менее моего были заинтересованы этим вопросом. Если так, то каково ваше об этом мнение?

Мы, конечно, поспешили ответить Государю, что наше мнение вполне совпадает со всем тем, что Он только что перед нами высказал.

- А если так, - продолжил Государь, - то вы, вероятно, уже между собой и кандидата себе в Патриархи наметили?

Мы замялись и на вопрос Государя ответили молчанием.

Подождав ответа и видя наше замешательство, он сказал:

- А что, если я, как вижу, вы кандидата еще не успели себе наметить или затрудняетесь в выборе, что если я сам его вам предложу - что вы на это скажете?

- Кто же он? - спросили мы Государя.

- Кандидат этот, - ответил он, - я! По соглашению с Императрицей я оставлю Престол моему Сыну и учреждаю при нем регентство из Государыни Императрицы и брата моего Михаила, а сам принимаю монашество и священный сан, с ним вместе предлагая себя вам в Патриархи. Угоден ли я вам, и что вы на это скажете?

Это было так неожиданно, так далеко от всех наших предложений, что мы не нашлись, что ответить и... промолчали. Тогда, подождав несколько мгновений нашего ответа, Государь окинул нас пристальным и негодующим взглядом, встал молча, поклонился нам и вышел, а мы остались, как пришибленные, готовые, кажется, волосы на себе рвать за то, что не нашли в себе и не сумели дать достойного ответа. Нам нужно было бы ему в ноги поклониться, преклоняясь пред величием принимаемого Им для спасения России подвига, а мы... промолчали!"[3]

Духовным символом Русской Церкви эпохи Николая II является святой праведник Иоанн Кронштадтский. Выходец из бедной семьи глухого северного села, Иоанн глубочайшей верой достиг высочайшего духовного возвышения. Будучи священником в Андреевском соборе Кронштадта, Иоанн приобрел широкую известность своей праведной жизнью и богоугодными делами. При Кронштадтском соборе его усилиями было открыто "приходское попечительство для помощи бедным", а позднее первый в России "Дом трудолюбия", в котором работало 25 тыс. человек.

Иоанн Кронштадтский основал четыре монастыря, построил множество церквей, а главное - создал широкое народное движение. На святого, отмечал А.П. Чехов, "с надеждой были обращены взоры всего народа". Церкви, в которых он служил, всегда были переполнены людьми, со всех концов России к нему тянулись богомольцы за молитвой и советом.

Исповедовать отдельно всех желающих отец Иоанн возможности не имел. Их бывало до 2000 человек, и для них устраивалась общая исповедь. Как рассказывают очевидцы, все говорили грехи свои громко, даже кричали их, как бы желая, чтобы он их слышал. Слезы покаяния и умиления были на глазах у всех. Нередко плакал и он сам. Потом он поднимал эпитрахиль и читал общую разрешительную молитву. Впечатление это производило потрясающее.[4]

Святой Иоанн Кронштадтский незадолго до своей кончины в 1908 году грозно пророчествовал о будущих судьбах России. Скорбя душой за русское образованное общество, отходившее от веры и стремившееся увлечь за собой весь русский народ, Иоанн Кронштадтский обращался к нему с призывом покаяться. "Кайтесь, кайтесь, - взывал он, - приближается ужасное время, столь опасное, что вы и представить себе не можете". Он говорил, что, если не будет покаяния, Господь отнимет у России Царя и напустит ей столь жестоких правителей, которые всю землю Русскую зальют кровью. Он говорил, что хранитель России после Бога есть Царь, а враги наши без него постараются уничтожить и самое имя России.[5]

"Для всех очевидно, - писал святой Иоанн, - что Царство Русское колеблется, шатается, близко к падению. Отчего же столь великое, бывшее столь твердым, могущественным и славным Царство Русское ныне так расслаблено, обессилело, уничтожилось, всколебалось? Оттого, что оно сошло с твердой и непоколебимой основы истинной веры, в большинстве интеллигенции отпало от Бога, Который Один есть непо- колебимая вовеки вечная держава. Коим твердо держатся в дивной гармонии небо и земля - столько веков. Вот отчего Царство наше колеблется; и одно ли Русское Царство, занимающее шестую часть земли, колеблется от безбожия и анархии? Нет, колеблются и трясутся все царства земные, оставившие веру истинную; а некоторые царства и города, бывшие до Христа и после Христа, сошли совсем с позорища мира за неверие и беззаконие. И чем дольше существует мир прелюбодейный и грешный и преуспевает в беззакониях, тем он больше и больше слабеет, дряхлеет и колеблется, так что к концу мира он совсем сделается трупом и дымящеюся головнею, которая совсем истлеет от последнего страшного, всеобщего огня: "ибо земля и все дела на ней сгорят", по Апостолу, и "мы чаем новаго неба и новой земли, по обетованию Божию, на которых живет правда".

Русский святой объясняет народу, почему в России случилось неустройство: "Вера слову Истины - Слову Божию исчезла и заменена верою в разум человеческий; печать, именующая себя гордо шестою великою державою в мире подлунном, в большинстве изолгалась - для нее не стало ничего святого и досточтимого, кроме своего лукавого пера, нередко пропитанного ядом клеветы и насмешки, не стало повиновения детей родителям, учащихся - учащим и самих учащих - подлежащим властям; браки поруганы; семейная жизнь разлагается; твердой политики не стало, всякий политиканствует - ученики и учителя в большинстве побросали свои настоящие дела и судят о политике; все желают автономии: едва ли не всякий ребенок мнит себя автономом; даже средние и высшие духовно-учебные заведения позабыли о своем назначении: быть слугами Церкви и спасения людей. Не стало у интеллигенции любви к Родине, и она готова продать ее инородцам, как Иуда предал Христа злым книжникам и фарисеям, уже не говорю о том, что не стало у нее веры в Церковь, возродившей нас для Бога и небесного отечества; нравов христианских нет, всюду безнравственность; настал, в прямую противоположность Евангелию, культ природы, культ страстей плотских, полное неудержимое распутство с пьянством; расхищение и воровство казенных и частных банков и почтовых учреждений и посылок; и враги России готовят разложение государства. Правды нигде не стало, и Отечество на краю гибели. Чего ожидать впереди, если будет продолжаться такое безверие, такая испорченность нравов, такое безначалие?!"

Одним из главных центров духовного возрождения Святой Руси была Оптина пустынь, прославившаяся подвигом благодатного старчества, продолжившего древнерусскую традицию "умного делания". Высокая духовность старцев стала привлекательной силой для многих русских людей, особенно из образованного общества. Великие русские писатели и мыслители приходили к старцам за советом и помощью. "Великий подвиг оптинских старцев состоял в том, что они не оттолкнули интеллигенцию, почувствовали порыв благой воли, но в то же время не поддались соблазну стушеваться перед громкими именами Гоголя, Достоевского, Толстого и других. Оптинские старцы могли дать литературному произведению оценку гораздо более глубокую, чем самая внимательная критика, так как они были напитаны духовностью".[6]

Перелом в духовное просвещение России внесла и издательская деятельность Оптиной пустыни. Монахами осуществляется выпуск святоотеческой литературы. Но самое главное, большими тиражами идет издание отечественной аскетической литературы. Выходят описания жизни и труды старца Паисия Величковского, преподобного Нила Сорского, затворника Георгия Задонского, епископа Петра и святителя Иоанна Максимовича, оптинских старцев.

Старчество просуществовало в Оптиной пустыни вплоть до 1917 года. Еще летом 1916 года здесь старчествовали в самом монастыре о. Анатолий (Потапов) и в скиту скитоначальник о. Феодосии и о. Нектарий.

Один священник, близкий Оптиной, так охарактеризовал духовный облик каждого: "Феодосии - мудрец, Анатолий - утешитель и дивный Нектарий".[7] Незадолго до этого умер старец Варсонофий, который пытался духовно спасти Л. Толстого, когда он в силу высшего порыва перед смертью направился в Оптину пустынь. В случае с Л. Толстым особенно явно проявилось высокое значение Оптиной пустыни, бывшей тогда одним из высших выражений православного духа, добротолюбия. Как писал исследователь Оптиной пустыни И.М. Концевич, из всех мыслителей, общавшихся со старцами, дальше всех от оптинского духа был Л. Толстой. Из-за его крайней гордости старцу Амвросию трудно было вести с ним беседу, которая сильно утомляла старца. После своего отлучения Толстой больше со старцами не виделся. Так однажды, подойдя к скиту, он остановился: какая-то невидимая сила задержала его у святых ворот. В последние дни своей жизни, почувствовав приближение смерти, Толстой, бросив все, направился в Оптину пустынь, бежав от своего ближайшего атеистического окружения. Когда оптинский старец о. Варсонофий по поручению Святейшего Синода прибыл на станцию Астапово, чтобы принести примирение и умиротворение умирающему, он не был допущен к Толстому все тем же его окружением, по сути дела, поправшим последнюю волю писателя.Л. Толстой умер без покаяния и был похоронен по-язычески. Старец Варсонофий до конца своей жизни без боли и волнения не мог вспоминать об этой поездке.[8]

Великий святой Иоанн Кронштадтский постоянно приводил Толстого как пример духовного разложения русской интеллигенции, своей гордыней возомнившей себя выше Бога и в результате этого впавшей в атеизм антихриста.

"Господь, - наставлял почитателей Толстого святой Иоанн Кронштадтский, - пришел для того, чтобы зрячие ослепли, а слепые прозрели (Ин. 9, 39). Можно иметь хорошее телесное зрение и быть слепым духовными очами, и наоборот. Сколько слепых в нашей интеллигенции... Многие писатели наши слепы.., они вдались в писание светских романов, возомнили о себе, доверяют только своему разуму глупому, страстному, а совести-то в них нет, и не хотят верить в Бога, в Церковь и святые таинства. Только когда умирать станут, иногда образумятся... И это те, которые называют себя учителями народа! Наш русский антихрист - графчик яснополянский - не верит, что Иисус Христос - Сын Божий; он смутил всю нашу интеллигенцию и сотни тысяч пошли за ним... Это всем известно, нечего и говорить. Толстой только по происхождению русский. А посмотрите на нашу молодежь университетскую и вообще всех высших учебных заведений! Она почти наголо неверующая. Пока молодежь такова, не может быть полного благоденствия в России; может ли она быть верна Царю? Нет, неверующий в Бога не может быть верен Царю и Отечеству. От неверия нашего и все наши бедствия. Вспомните японскую войну, сколько неурядиц, беспорядков, злоумышлений раскрылись в ней! Кто не верен Богу, тот не верен Царю и Отечеству. Россия прочна только верой в Бога, без веры ей не устоять".

Русский святой бесстрашно идет против главного авторитета русской интеллигенции.

"Большинство, - писал Иоанн Кронштадтский в 1902 году, - с полным пренебрежением, в меньшей степени - с равнодушием, а то многие даже вооружаются ненавистью и хулою на Святую Церковь и служителей ее; а живописное художество, по мысли и внушению известного богоотступника и богохульника Льва Толстого, дерзнуло изобразить Христа на картине во весь рост не Богочеловеком, а простым человеком, и выставляло ее на позорище для всех: точно, как на Голгофе иудеи повесили Христа, пригвожденного на кресте. Каково же русское современное интеллигентство, отрекшееся от Христа вместе со своим лжеучителем? Не есть ли это новое голгофское поругание, современное нам, и можно ли ввиду голгофской Жертвы воздержаться от публичного обличения современных богохульников и отщепенцев от Христа и от Церкви, - покупающихся на ниспровержение и престолов царских, и церквей Божиих, и на убиение верных слуг царских, на преданных сынов Церкви и Отечества? И мы смело обличаем это безверие и безумство, - это современное бешенство неистовой и буйной молодежи, именуемой образованною, но ни мало невоспитанною в правилах веры и христианского благочестия и гражданской чести и доблести. Господь видит все совершающееся в нашем Отечестве, как и на всей земле, и уже скоро изречет праведный суд Свой на дерзких и вероломных, дышущих злобою и убийством, на всех честных служителей Церкви, Царя и Отечества.

Господи! Да возопиет кровь Твоя против всех крамольников, и да воздаст им Господь праведным отмщением! Но если они способны еще к вразумлению, вразуми их: Не ведят бо, что творят! Аминь".

Глава 8

Крестьянский мир. - Традиции Святой Руси. - Высокая культура. - Нравственные начала. - Хозяйственные трудности. - Аграрное перенаселение и малоземелье. -Благотворное влияние общины. - Крестьянство. - Основа Русской монархии.

В царствование Николая II русское крестьянство, составлявшее около 80% всего населения, было самым многочисленным сословием Русского государства, наиболее полно сохранявшим и оберегавшим основы и традиции Святой Руси. Сохранить свои традиции крестьянам позволили общины, тысячелетние навыки самоуправления и самоорганизации. Крестьянский общинный мир являлся коллективным собственником земли. Община была ответственна за каждого своего члена и самостоятельна во всем, что касалось ее внутренних дел. Община брала на соцобеспечение своих членов. "... Каждый член общества трудится, выходя на работу для вспашки поля или уборки урожая у захворавшего домохозяина или бедной вдовы, выходит ли на постройку сгоревшей у кого-либо из членов избы, платит за участки, отведенные беднякам, больным, старым, сиротам, за отпускаемые им бесплатно: лес на починку избы, материал на изгороди и отопление, хоронит их за свой счет, вносит подати за разорившихся, поставляет лошадей для обработки поля хозяину, у которого они пали или украдены, несет хлеб, холст и прочее погорельцу, поит, кормит, одевает сирот, поселенных в его избе и многое другое..."

Крестьяне очень дорожили общиной и не стремились расстаться с ней. А такая возможность им была дана еще "Положением" от 19 февраля 1861 года, которое включало два пункта, имевших антиобщинный характер. По первому из этих пунктов двумя третями членов общины может быть поставлен приговор о переходе от общинного владения к подворному; по второму пункту - допущен был выкуп надельной земли в течение известного времени, после которого земля поступает в собственность лиц, выкупивших ее.[1] Как известно, потребовался насильственный нажим на крестьян, чтобы они начали выходить из общины.

Крестьянин, выросший на традиционной крестьянской культуре, по своей натуре был глубоко цельным человеком. Цельность крестьянина обеспечивалась духовно-нравственным богатством крестьянской культуры, и изъятие, разрушение каких-либо элементов этой культуры неизбежно вели к деградации личности.

Традиционная крестьянская культура - накопленный и отшлифованный веками духовно-нравственный строй жизни - добродетельное отношение к ближнему, любовь к земле, добросовестное и любовное отношение к труду не как к проклятью, а как к высшему нравственному долгу, потребность в труде. Причем именно трудовые отношения стали ядром, центром традиционной крестьянской культуры. Сельского труженика отличало глубочайшее презрение ко всем видам паразитизма.

Веками вырабатывались ритм и нормы труда - согласование отдельных этапов трудового процесса, режим дня, соотношение, начало и завершение сезонных работ. Работа крестьянина в поле велась со старанием и любовью, почти священнодействием.

Было в труде русского крестьянина немало соревновательности, например в состязании косцов на лугу, заготовке сена, уборке хлеба. Особой заботой крестьянского мира являлся совместный труд по поддержанию дорог рядом с родным селом, строительству храмов, общественных зданий, амбаров и обычай "помочи" - строительство всем селом дома для односельчанина. "Помочи" и другие виды совместных работ зачастую превращались в настоящий праздник труда, сопровождаемый песнями.

Вся жизнь крестьянина от рождения до смерти, день за днем, в будни и праздники была действом, осуществляемым по незыблемым правилам бытия, где все события и дела текли по руслу многовековых обычаев и традиций, высоких нравственных понятий, среди привычных, необходимых и зачастую доведенных до эстетического совершенства вещей.

Причем внутренний строй каждого дела, поступков подчинялся сложившейся гармонии, ладу.

Чувство нерушимого долга в высоком эстетическом (даже религиозном) смысле - перед ближним, перед землей и природой, перед выполняемым долгом - пронизывало всю жизнь крестьянина.

Даже неграмотный крестьянин, владея богатейшим миром высокохудожественных образов (преданий, сказок, песен, пословиц, поговорок, обычаев), накопленных поколениями его предков, зачастую духовно и эстетически был более развит, чем городской ремесленник или рабочий, читавший газету "Копейка" и дешевые журналы.

Жизнь крестьянина протекала в миру, в общине. Как правило, члены общины знали друг о друге все. Община неформально осуществляла строжайший социальный контроль, цензуру нравов. На крестьянских сходах обсуждались жизненно важные для сельчанина проблемы. Решение всех вопросов осуществлялось крестьянами с оглядкой на старину, традиции и обычаи. Крестьяне глубоко верили, что надо жить так, как жили предки. "Чем старее, тем лучше", "Как отцы и деды наши, так и мы", "Отцы и деды наши не знали этого, да жили не хуже нашего" - распространенные крестьянские пословицы. По мнению крестьян, счастливым можно быть, только соблюдая все завещанные предками обычаи.

Высокий духовно-нравственный потенциал традиционной крестьянской культуры был надежной гарантией против духовного разложения. Пьянство в крестьянской среде было чрезвычайным делом. Еще в начале нашего века абсолютное большинство крестьян пило только по большим праздникам. Были, конечно, на селе пьяницы, глубоко презираемые сельчанами. Рассказы о чуть ли не поголовном пьянстве дореволюционных крестьян являются грубой позднейшей выдумкой.

Для врагов Русского государства было отчетливо ясно, что его стабилизирующей силой является крестьянство, самоуправляемое в рамках общины. Следовательно, чтобы разрушить Русское государство, нужно было подорвать крестьянство, к чему вел единственный путь - уничтожение общины. Мы еще раз вернемся к попыткам антирусских сил (и не только их, а порой и даже некоторых недалеких патриотов) дискредитировать и уничтожить общину. Главный их аргумент - община тормозит развитие сельского хозяйства, сдерживает развитие прогрессивных методов обработки земли, для чего ссылались на упадок сельского хозяйства в некоторых регионах России.

Как справедливо отмечали непредвзятые исследователи, упадок сельского хозяйства в отдельных регионах России не был связан с общиной, а объяснялся ухудшением положения некоторой части сельских тружеников из-за аграрного перенаселения и связанного с ним малоземелья. (За 20 лет царствования Николая II сельское население увеличилось вполовину.) Более того, практика показывала благотворное влияние общины, которая позволяла крестьянам смягчать результаты аграрного перенаселения, тормозя процесс расслоения сельских тружеников и способствуя улучшению методов ведения сельского хозяйства. Например, в конце XIX века появилось множество мирских приговоров о введении травосеяния на общинных надельных землях. Для этого общество покупало семена, а также отводило под посев травы запольный участок, который раньше почему-либо не подвергался обработке. В результате создавалось новое поле, на котором каждый получал свою долю. Если бы общины не было, переход на травосеяние могли бы осуществить только зажиточные крестьяне, а большинство других продолжало бы придерживаться отсталых форм ведения хозяйства. Таким образом, отмечал известный русский ученый Н.А. Каблуков, "хозяйственный интерес каждого члена общины находил более широкую возможность своего удовлетворения в согласии с интересами общего сельскохозяйственного развития страны".[2]

Традиционная крестьянская культура служила главной опорой русского государственного строя - монархии. Это понимали даже враги Самодержавия. Как справедливо отмечала масонка А. Тыркова-Вильямс, к началу XX века Самодержавие опиралось не столько на дворян, сколько на крестьян, которые были органично с ним связаны. В этой связи с мужицкой стихией была сила и цельность Самодержавия и всей России. Крестьян сближали с Царем Православие и интуитивное государственное чутье. Весной 1917 года курский крестьянин, с которым эта масонка случайно разговорилась в поезде, строго сказал ей: "Какая была держава, а вы что с ней сделали?" Мужик понимал, какая Россия была великая держава, а интеллигенты не понимали. К государству они подходили не жизненно, книжно. Религию не только марксисты, но и либералы считали пережитком вредных суеверий, опиумом для народа. Тыркова-Вильямс вынуждена признать, что не они, либерал-масоны, были близки к народному мировоззрению, а так называемые черносотенцы. Их с народом объединяли бытовые традиции, Православие и Самодержавие. А интеллигенция от Церкви отшатнулась, исподтишка ее высмеивала, опорочивала.[3]

---

ОГЛАВЛЕНИЕ

ГЛАВА 9