К читателям:
Ввиду несовершенства русских шрифтов для компьютерных документов мне пришлось принять непростое решение, пойдя на компромисс между стремлением в наибольшем объеме сохранить язык оригинала и в тоже время сделать текст читаемым. Поэтому я по своему изволению заменил в тексте некоторые буквы старорусского языка. В большинстве случаев это была буква "ЯТЬ", которая заменена на "Е".
Прошу не судить строго. Надеюсь, что в недалеком будущем мы все будем иметь технические возможности для полного сохранения оригинала.

С уважением, р.Б. Андрей

© RUS-SKY, 1999 г.


Архимандритъ Тихонъ (Тихомiровъ)

Аскетизмъ, какъ основа русской культуры ( 1 )


Отъ редакцiи:

Эта речь архим. Тихона (Тихомiрова), будущаго епископа, произнесенная въ тяжелый военный 1915 г., посвящена на первый взглядъ спецiальной теме: отличiю русской и немецкой культуръ. Но суть этого вопроса открываетъ более глубокую тему о противоположности двухъ мировъ — христiанскаго Востока и еретической Европы, что делаетъ эту работу весьма насущной и сегодня.

 

Мы уже перестали удивляться темъ жестокостямъ, ни съ чемъ не сравнимымъ зверствам немцев, о которыхъ теперь документально засвидетельствовано и голосомъ военачальниковъ, и воззваниями ученыхъ, и протоколами целых комиссiй, и протестами правительствъ всехъ воюющихъ съ немцами державъ. Мало того, путемъ многочисленныхъ справокъ теперь доказано, что такое поведенiе немецкихъ солдатъ, отъ низшаго и до высшаго, является не какой-нибудь случайностью, аффектомъ, а сознательной, планомерной, заранее принятой въ расчетъ тактикой. Оказывается, что эти зверства коренятся на философскихъ предпосылкахъ самыхъ блестящихъ представителей немецкой мысли и науки, оправдываются немецкими и учеными, и богословами, и моралистами, предписываются, и уже давно, самыми выдающимися ихъ государственными деятелями и полководцами. А по сему не только у насъ въ Россiи, но и въ другихъ культурныхъ странахъ очень удивляются, какъ могла развиться такая планомерная жестокость, такая сознательная грубость нравовъ. Ведь Германiя — культурнейшая страна, ведь немцы — одни изъ передовыхъ, образованнейшихъ, культурнейших, просвещеннейшихъ народовъ. Естественно, посему, что удивительные, потрясающiе, кошмаромъ давящiе факты последней войны поставили подъ сильное подозренiе самую культуру немецкаго народа. Ведь, если, русскiй народъ, далеко не славившiйся своимъ образованiемъ, наполовину даже и неграмотный, малокультурный, показываетъ на техъ же поляхъ сраженiй дивные, чисто евангельскiе подвиги любви и состраданiя даже къ жесточайшему, озлобленному врагу, то ужъ, действительно, не виновата ли въ сплошныхъ фактахъ немецкой жестокости и зверствъ именно ихъ культура? Ужъ не разница ли въ культуре между немцами и русскими и сказывается въ разнице поведенiя немецкаго и русскаго солдата? Вотъ почему въ последнее время начали такъ настойчиво говорить объ особенностяхъ культуры у немцевъ и у русскихъ. Вотъ почему теперь настойчиво и всюду говорятъ о необходимости пересмотра нашихъ взглядовъ на образованiе, культуру, проповедуютъ о ценности самобытной русской культуры, о необходимости тщательнаго изученiя особенностей и основъ последней. Действительно, дерево познается по плодамъ своимъ (Лук. 6, 44), не собираютъ на репейнике смоквы, и на терновнике — винограда (Мате. 7, 16). Итакъ, постараемся и мы разобраться, въ чемъ заключаются основныя черты различiя между немецкой и русской культурами, давшими столь различные плоды при испытанiи, постигшемъ тотъ и другой народъ.

Подъ именемъ немецкой культуры обыкновенно разумеется т.н. западная культура, что, какъ увидимъ, имеетъ свои серьезныя причины. Основнымъ элементомъ того, что именуется западной культурой, является, несомненно, европейское просвещенiе. Основными же чертами европейскаго просвещенiя, какъ известно, является рацiоналiизмъ, индивидуализмъ и матерiализмъ.

Еще съ начала эпохи возрожденiя наукъ и искусствъ, когда даже въ келлiи монаха на Западе затеплилась лампада предъ статуей Аристотеля, дерзкий разумъ человеческiй, противоборствовавшiй смиренной вере, сталъ быстро входить въ свои мнимыя исключительныя права въ деле руководства жизнью человечества. И вотъ, чрезъ несколько столетiй, въ храме Богоматери, въ столице тогдашняго культурнаго мiра торжественно провозглашается культъ разума! А разумъ уже въ первое время своего господства смело заявилъ устами Декарта, что истиннымъ можно признать только то, что ясно для него — разума. А посему вскоре единственно реальными фактами стали признавать только явленiя, подлежащiя наблюденiю нашихъ внешнихъ чувствъ, отвергнувъ все, что лежитъ за пределами нашего эмпирическаго познанiя ( 2 ). А т.к. идея Бога и большинство истинъ религiознаго веденiя наблюденiямъ внешнихъ чувствъ не подлежатъ, то отрицанiе бытiя Бога и, вообще, духовнаго мiра стало обычнымъ фактомъ на Западе. Но если нетъ Бога, то, значитъ, Богъ — это я; такъ неизбежно долженъ умозаключить гордый разумъ человека. И вотъ, человекъ становится мерою всехъ вещей. И действительно, на Западе уже давно, следомъ за рацiонализмомъ, сталъ развиваться крайнiй индивидуализмъ.

Личность, поставившая себя на место Бога, должна была конечно требовать полной независимости отъ кого-бы то ни было, полной свободы. Потому поднялась на Западе многовековая борьба за всевозможныя права личности, свободы. И доселе тамъ всюду говорятъ и требуютъ всевозможныхъ правъ, но совсемъ мало говорятъ и проповедуютъ объ обязанностяхъ къ другимъ ли, къ себе ли самому, а темъ более — къ Богу. Многовековая борьба за всевозможныя свободы дала на Западе въ области религiозной протестантство, въ области государственной — длинную и широкую волну революцiй, государственныхъ переворотовъ и всевозможныхъ системъ устроенiя государственной жизни, вплоть до анархизма. Въ области личной жизни эта борьба привела ко всемъ известному ученiю Фридриха Ницше и многочисленныхъ его последователей о т.н. сверхъ-человеке или, какъ теперь всемъ стало яснымъ, о человеке-звере.

Съ другой стороны, крайности рацiонализма привели Западе къ самому широкому и всестороннему матерiализму, определившему все области его жизни. Не только отрицанiе, но даже одно сомненiе въ бытiи духовнаго мiра производитъ полный переворотъ въ жизни человека. Действительно, если жизнь человека ограничивается только земнымъ пребыванiемъ, то прежде всего должно резко измениться представленiе о жизни человека. Все интересы его тогда ограничиваются землей и перiодомъ въ несколько десятковъ летъ, характеръ этихъ интересовъ поэтому станетъ исключительно матерiальнымъ. Ведь, коль скоро со смертью уничтожается человекъ, то цель земной жизни можно находить только въ земномъ счастiи, подъ которымъ въ такомъ случае будутъ разумеваться прежде всего матерiальныя, плотскiя удовольствiя: они ведь особенной яркостью и привлекательностью отмечаются. “Тело въ такомъ случае относится къ самой сущности человека, — мало того: тело во всей его целостности и есть самая сущность человека. Это тело ощущаетъ и размышляетъ, желаетъ и любитъ” ( 3 ). Какъ же относиться къ его запросамъ? “Пользуйтесь, — говоритъ Фейербахъ, — благомъ жизни и, по мере силъ и возможности, уменьшайте ея зло (матерiальное)”. Ярко эту мысль рисуетъ Гейне. Вместо песни:

“...о юдоли земной, о счастiи, всегда скоротечномъ, о мiръ загробномъ, где духъ просветленъ, въ блаженстве купается вечномъ”, — эта песнь ему не по душе.

Нетъ, — говоритъ онъ:

“...Новую песнь, о друзья, пропою для васъ я, песнь лучшаго склада:
Устроить небесное царство себе намъ здесь, на земле, уже надо.
Ужъ здесь, на земле, будемъ счастливы мы,
Про голодъ — ни слуху, ни духу!
Того, что добыто прилежной рукой,
Не жрать ужъ ленивому брюху!”
( 4 ).

“Назначенiе человека, — говорятъ соцiалисты, — быть счастливымъ, но счастливъ только тотъ, кто имеетъ возможность удовлетворить свои потребности и въ этомъ удовлетворенiи находить наслажденiе. Чемъ больше наслажденiй и чемъ разнообразнее потребности, темъ больше счастiя” ( 5 ). А т.к. для удовлетворенiя потребностей нужны деньги, деньги же для большинства прiобретаются тяжкимъ трудомъ, то вся Европа постепенно погрузилась въ трудъ чрезмерный, поистине каторжный, подрывающiй силы, здоровье, сокращающiй жизнь.

Съ другой стороны, потворство потребностямъ развиваетъ и умножаетъ ихъ. Оне обращаются въ страсти, которымъ и предела нетъ на земле. Такъ, постепенно, освободивъ себя отъ власти Бога, человекъ западной культуры подчинился грубой природе и при томъ — ея худшей стороне. Законы природы стали считать обязательнымъ закономъ для человека ( 6 ). А т.к. основной законъ природы — борьба за существованiе, то поэтому основой жизни человека стали считать не любовь, а эгоизмъ. Сверхъ-человекъ Ницще ненавидитъ любовь и состраданiе, не признавая никого достойнымъ своего вниманiя, кроме своего “я”. Итакъ, по мненiю западной культуры, “у человека нетъ другого Бога для поклоненiя, кроме самого себя, нетъ другой души для облагороженiя, кроме мозга; нетъ другой религiи, кроме той, къ которой склоняется капризный человеческiй вкусъ; нетъ другого различiя между добромъ и зломъ, какъ то, которое ему угодно выбрать; нетъ будущей жизни, кроме воспоминанiя въ потомстве; нетъ другого Промысла, кроме роковыхъ законовъ необходимости” ( 7 ).

Итакъ, рацiонализмъ, враждующiй противъ Бога и религiи, индивидуалiзмъ, возводящiй человека на место Бога и освобождающiй его отъ всякiхъ законовъ и обязанностей, и матерiализмъ, погружающiй человека въ заботы объ удовлетворенiи плотскихъ потребностей и страстей, — вотъ те основы, на которыхъ зиждется образованiе на Западе. Можно ли на такомъ “древе” ожидать “плода добра”?

Но намъ скажутъ, что таково образованiе не въ Германiи только, но и везде на Западе, даже и у насъ, въ Россiи; однако, ужасные результаты его мы видимъ только у немцевъ. Действительно, это такъ. Но это свидетельствуетъ только о томъ, что культура не исчерпывается однимъ образованiемъ: оно только одинъ изъ составныхъ элементовъ культуры, правда, элементъ самый важный и устойчивый. Содержанiе и характеръ культуры зависитъ еще и отъ природныхъ дарованiй, и особенно — отъ религiи каждаго народа. Ведь въ одной школе у одного же учителя каждый ученикъ имеетъ свою индивидуальность; тоже наблюдается и среди народовъ, подлежащихъ одной и той же системе образованiя. И вотъ, оказывается, что западное образованiе особенно благопрiятную почву нашло у немцевъ, въ природныхъ особенностяхъ ихъ характера, а особенно — въ ихъ религiи.

Немцы издревле отличались своею грубостью, эгоизмомъ, жестокостiю, разбоями, грабительствомъ, гордостью, высокомерiемъ. Изучающiй немецкую мифологiю, въ коей несомненно выявились нацiональныя особенности характера немецкаго народа, невольно убеждается, что западное, матерiалистическое, индивидуалистическое образованiе какъ бы нарочито выработано для немцевъ. По немецкой мифологiи, мiръ созданъ на убiйcтве: изъ трупа и крови великана Импера, убитаго богомъ Одиномъ. Загробная жизнь по этой мифологiи протекаетъ въ ожесточенной борьбе, ради самой борьбы, ради какъ бы кровожадныхъ зверскихъ инстинктов. Души умершихъ героевъ стекаются въ чертоги бога Одина и каждое утро выезжаютъ въ сопровожденiи Одина на бой; они делятся на партiи и рубятъ другъ друга, сколько хватитъ силъ. Къ вечеру отрубленныя части срастаются, раны заживаютъ съ темъ, чтобы назавтра опять можно было заняться темъ же упражненiемъ, тою же резней: въ ней, очевидно, содержится весь смыслъ ихъ жизни, все ихъ блаженство. Эта безумная, хуже чемъ зверская борьба самоистребленiя закончится борьбой всехъ стихiй мiра, въ которой погибнетъ все, и мiръ, и души, и самъ Одинъ ( 8 ). Конечно, такому народу, съ такимъ преданiемъ прошлаго, съ такими нацiональными особенностями характера, особенно близокъ принципъ борьбы за существованiе, эгоизма, гордости, самомненiя.

Съ другой стороны, немецкому усвоенiю принциповъ западнаго образованiя способствуетъ и религия немцевъ. Дело въ томъ, что образованiе далеко не всей массе народа доступно. Если человекъ прошелъ школу среднюю, а то и высшую, но по условiямъ своей жизни не имеетъ возможности продолжать своего развитiя путемъ самообразованiя, то онъ, въ конце концовъ, не выработавъ самостоятельнаго цельнаго мiровоззренiя, живетъ уже готовымъ, наполняющимъ всю окружающую его сферу мiровоззренiемъ. Большинство же, особенно простого народа, будучи совсемъ лишено возможности самостоятельно вырабатывать свое мiровоззренiе, живетъ мiровоззренiемъ религiознымъ, доступнымъ всякому, самому простому, необразованному человеку. Поэтому, всюду, народныя массы и даже въ большинстве низшiе слои интеллигенцiи живутъ мiровоззренiемъ не господствующихъ по преимуществу философскихъ и научныхъ системъ, а скорее мiровоззренiемъ ихъ религiи. Религiя — это могучая сила въ созиданiи культуры. Она могуче влiяетъ даже на людей, ея отрицающихъ. И вотъ, оказывается, что религия немцевъ — протестантизмъ какъ нельзя лучше соответствуетъ началамъ именно западнаго образованiя. Рацiонализмъ, на которомъ выросло это образованiе, — лежитъ въ основе и протестантизма. Индивидуализмъ — отличительная черта характера этого образованiя, — является основной чертой и протестантизма: последнiй, какъ мы сказали и выросъ въ борьбе религiозной личности за свою свободу. Личность въ протестантизмъ не имеетъ никакихъ ограниченiй. Ведь въ протестантизмъ Слово Божiе, почитаемое за основу религiи и культа, истолковывается разумомъ каждаго, а потому каждый имеетъ право видеть и находить тамъ все, что ему заблагоразсудится. Церкви, какъ среды, ограничивающей религиозный произволъ личности, въ протестантизмъ нетъ: тамъ каждый спасается самъ собой. Съ такими основными чертами протестантизмъ явился самой благопрiятной почвой для произрастанiя и расцвета матерiалистическаго и индивидуалистическаго направленiя науки и образованiя въ немецкомъ народе.

Итакъ, мы видимъ, что именно у немцевъ западная культура могла найти свое полное воплощенiе. Поэтому вполне справедливо принято въ последнее время именовать западную культуру культурой немецкой. Упомянутые же факты настоящей войны наглядно показываютъ, какова эта культура, куда она ведетъ, что она можетъ сделать не только съ отдельнымъ человекомъ, но даже съ целымъ народомъ при благопрiятныхъ для нея условiяхъ. Имя немцевъ стало синонимомъ варварства. А между темъ, весь культурный мiръ и теперь следуетъ тому же образованно, видя въ немъ последнее слово истины. Правда, это образованiе только у немцевъ дало такiе горькiе плоды, но это не значить, что подобныхъ же плодовъ оно не можетъ принесть у другихъ народовъ. Если у другихъ народовъ отрицательное его влiянiе встречаетъ препятствiе со стороны природныхъ особенностей нацiональнаго характера, то ведь известно, что у человека бываетъ и другая природа: привычка, говорятъ, вторая природа; известно, что продолжительнымъ, настойчивымъ и сильнымъ влiяниемъ можно и природныя наклонности и задатки изменить, извратить или растерять. Если у другихъ народовъ западное образованiе встретило противодействiе со стороны религiи, то мы видели, что это образованiе очень усиленно борется съ религiей, ведетъ къ ея уничтоженiю, а образованный классъ всего культурнаго мiра достаточно ясно говоритъ, что делается съ религиозными убежденiями подъ влiянiемъ такого образованiя. Значитъ, немецкая культура — зло угрожающее всему мiру. А между темъ, такъ недавно, весь мiръ, а мы, русскiе, особенно, преклонялись предъ этой культурой. Мы все такъ искренне скорбели о своей русской отсталости, некультурности. Теперь, съ наступленiемъ отрезвленiя отъ этого упоенiя немецкой культурой, на обязанности каждаго образованнаго русскаго человека лежитъ не только себе самому уяснить идеалы нашей родной русской культуры, ея основъ и особенностей, но и настойчиво проповедывать объ этомъ всюду и всегда.

Конечно, основы и особенности нашей родной культуры мы не должны искать у образованнаго нашего класса, въ достаточной мере и степени уже зараженнаго немецкой культурой. Мы должны обратиться къ простому русскому народу. Это уже давно лучшими русскими людьми славянофилами не только сознано, но и смело высказано въ печати. А если такъ, то намъ нетъ нужды доказывать, что въ основе русской культуры лежитъ не рацiонализмъ, а вера, и при томъ въ самой чистой, въ самой истинной форме православiя. Всемъ ведь известно, что почти единственной культивирующей силой для всего русскаго народа въ допетровское время и для всего простого народа до последнихъ дней была и есть Православная Церковь. И русское христолюбивое воинство въ настоящее время всему мiру доказало, насколько глубоки корни этой силы въ русскомъ сердце и до сего дня. А если такъ, то наша задача упрощается: коль скоро русская культура — культура православнаго христианства, многое становится понятнымъ. Нетъ нужды, напримеръ, говорить подробно о полной противоположности русской культуры культуре немецкой. Въ ея основахъ нельзя искать немецкой гордости индивидуалиста, сверхъ-человека, въ ней заложено смиренiе, самоуничиженiе, любовь къ ближнему; нетъ въ ней того обмiрщенiя, матерiализма, эвдемонизма, какимъ пропитана немецкая, культура, — въ основе ея заложено ученiе о загробной жизни какъ последней цели человека, о ничтожности, бренности и преходящем характере всехъ земныхъ благъ, удовольствiй и радостей, ученiе о культуре не плоти, а духа своего. Все это становится само собою понятнымъ, коль скоро признано, что русская культура есть культура Православной Церкви. Но намъ хотелось остановить ваше благосклонное вниманiе на одной основной черте русской культуры, которая является самой характерной чертой, отличающей ее отъ культуры немецкой. Эта черта стала изглаживаться не только въ нашемъ образованномъ классе, но, отчасти, и въ простомъ народе, но она является самой яркой, самой естественной, можно сказать — единственной формой воплощенiя началъ христiанской культуры въ личной жизни каждаго, а поскольку личность влiяетъ на общество, и въ жизни общества и государства. Мы хотимъ говорить объ аскетизме, какъ основной черте русской культуры, поскольку эта последняя является культурой православной. Въ последнее время объ аскетизме говорятъ и пишутъ много, и нередко относятся къ нему отрицательно, но если мы дадимъ правильное понятiе объ аскетизме и заглянемъ въ основы, на которыхъ онъ коренится, то для насъ станетъ яснымъ, что подобныя речи вытекаютъ изъ неправильнаго понятiя о немъ или изъ недостаточно отчетливаго представленiя о его основахъ.

Слово аскетизмъ происходить отъ греческаго глагола askeo — старательно, искусно обработываю, обделываю, прилежно занимаюсь, упражняюсь, особенно гимнастикой, прiучаю себя, привыкаю делать, вообще — упражняюсь, стараюсь, занимаюсь.

Аскетизмъ въ широкомъ смысле означаетъ основной законъ жизни христианина, определяющей его отношенiе къ себе самому и повелевающiй ему путемъ постоянной борьбы съ искушенiями отъ мiра, плоти и дiавола приходящими, побеждать съ помощью Божiей господствующiя въ немъ страсти и наклонности, прiобретать и развивать въ себе силы для достиженiя нравственнаго христiанскаго совершенства, для уподобленiя Христу, для воплощенiя въ себе закона евангельскаго.

Аскетизмъ въ узкомъ смысле означаетъ известную форму жизни христiанина въ отреченiи отъ мiра, внешнихъ благъ, собственности, отъ воли своей, отъ брака — ради всецелаго посвященiя себя на служенiе Богу. Это всемъ известная форма жизни — монашество.

Поскольку мы взялись говорить объ аскетизме, какъ основе русской культуры, мы беремъ аскетизмъ въ широкомъ смысле. Именно въ такомъ смысле аскетизмъ требуется отъ каждаго христiанина, кто бы онъ ни былъ. Эта общеобязательность аскетизма особенно наглядно выступаетъ при уясненiи основе, на которыхъ базируется аскетизмъ христiанскiй: онъ неразрывно связанъ, онъ логически вытекаетъ изъ самыхъ основныхъ положенiй христiанскаго мiровоззренiя.

Богъ, по ученiю христианскому, не только Творецъ, но и Промыслитель и Спаситель мiра. Ни одинъ волосъ на голове человека не падаетъ безъ Его благой воли, и воля эта направляетъ все въ мiръ къ добру, а посему человекъ долженъ всецело подчинять свою волю благой воле Божiей, долженъ всячески ограничивать свою волю на каждомъ шагу. Не гордость, а смиренiе, самоуничиженiе — вотъ идеалъ христианина въ такомъ случае. “Да будетъ воля Твоя, яко на небеси, и на земли”, или какъ взывалъ Богочеловекъ къ Отцу Своему: “не Моя, но Твоя воля да будетъ” — вотъ постоянная арена обязательной для каждаго христианина работы надъ своимъ своеволiемъ, надъ своей свободой. Эта борьба, это постоянное самоограничение и есть аскетизмъ, обязательный для каждаго. Понятiе о Боге Промыслителе и Спасителе, такимъ образомъ, требуетъ отъ каждаго христианина аскетизма.

Мiръ, по ученiю христианскому, — творенiе Божiе, о которомъ Онъ Самъ сказалъ: “добро зело!” Но грехъ человека повредилъ всю природу. Мiръ весь во зле лежитъ (Iоан. 5, 19), а посему целью жизни человека на земле должны быть не земныя радости, услады, а вечная, загробная жизнь. Земная жизнь — это школа для подготовки къ жизни вечной, и потому она имеетъ ценность только постольку, поскольку благопрiятствуетъ этой подготовке. Правда, христианство не отрицаетъ и земныхъ радостей: царство Божiе, миръ, радость о Духе Святе начинается уже здесь, на земле, поскольку это возможно среди земныхъ условiй жизни. Но т.к. многiя земныя удовольствiя, радости и наслажденiя удаляютъ человека отъ Бога, отъ главной цели его жизни, то христiанинъ обязанъ ограничивать свои привязанности къ этому мiру со всеми его радостями и наслажденiями. Христiанинъ имеетъ право и есть, и пить, и иное что делать, но такъ, чтобы все это было во славу Божiю (1 Кор. 10, 13). Значить, въ своихъ отношенiяхъ къ мiру каждый христiанинъ долженъ быть настороже, долженъ заботиться не о расширенiи земныхъ радостей и удовольствiй, какъ учить немецкая культура, а объ ихъ сокращенiи, о воздержанiи. А это и есть основной принципъ аскетизма.

Но особенно ясно выступаетъ общеобязательность аскетизма въ христiанстве изъ ученiя о природе человека. Человекъ, по слову Божiю, созданъ по образу и подобiю Божiю и есть венецъ всехъ творенiй Божiихъ; но грехъ прародителей извратилъ природу человека, помрачилъ въ ней образъ Божiй, хотя, правда, и не уничтожилъ его. После этого человекъ всегда чувствуетъ въ себе два закона: одинъ влечетъ его къ Богу и ко всему, въ чемъ выражаются свойства Божiи, — къ истинъ, къ добру, къ красоте, а другой законъ влечеть человека къ миру, во зле лежашему, ко злу, къ плоти. Эти два закона жизни личности постоянно противоборствуютъ за обладанiе всемъ человекомъ, и перевесъ одного влечетъ за собой ослабленiе другого. Трогательно изображаетъ безпомощность человека въ этой борьбе св. апостолъ Павелъ. "Знаю, что не живетъ во мне, то есть, въ плоти моей, доброе; потому что желанiе добра есть во мне, но чтобы сделать оное, того не нахожу. Добраго, котораго хочу, не делаю, а злое, котораго не хочу, делаю. Итакъ, я нахожу законъ, что, когда хочу делать доброе, прилежить мне злое. Ибо по внутреннему человеку нахожу удовольствiе въ законе Божiимъ; но въ членахъ моихъ вижу иной законъ, противоборствующий закону ума моего и делающiй меня пленникомъ закона греховнаго, находящагося въ членахъ моихъ. Бедный я человекъ!” (Рим. 7, 18-19; 21-24). Борьба этихъ двухъ законовъ идетъ не въ душе только, но и въ теле; но т.к. тело больше склонно къ подчиненiю закону греха, но на богословскомъ языке все въ природе человека, что влечетъ его ко греху, исходить ли оно отъ тела или отъ души его, именуется плотью; высшая же сторона души человека, влекущая его къ Богу, духомъ. Итакъ, въ человеке всегда идетъ борьба между духомъ и плотью. Само собою разумеется, что на обязанности каждаго христiанина лежитъ поэтому быть всегда настороже въ этой брани, всегда бороться съ закономъ греха, всегда поддерживать, укреплять и развивать законъ духа. А это и есть аскетизмъ. Мало того, о той же необходимости и общеобязательности аскетизма говорятъ самые законы психической жизни человека, законы его духовнаго умиранiя или возрастанiя. Известно, что всякая, самая естественная потребность, даже высшiя наши стремленiя, при постоянномъ, настойчивомъ ихъ удовлетворенiи, развиваются, переходятъ въ навыки, а навыки переходятъ въ страсти, страсти же въ своемъ развитiи не имеютъ границъ. Самая естественная потребность въ пище переходитъ въ чревоугодiе; потребность въ питiи рождаетъ пьянство; потребность въ одежде и жилище ведетъ къ безумной роскоши, расточительности; инстинктъ къ продолженiю рода переходить въ мерзкое распутство; даже стремленiе къ истине переходитъ часто въ сатанинскую гордость, вражду къ вере; стремленiе къ любви — въ злобную ревность; стремленiе къ красоте — къ уродству футуристовъ и т.п. Поэтому христiанинъ обязанъ заботиться не о развитiи, а о воздержанiи, объ ограниченiи, объ отсеченiи страстей, о борьбе съ ними, о направленiи ихъ на путь ко Христу. Съ другой стороны, и на пути нравственнаго совершенствованiя человекъ можетъ двигаться только постепенно, только путемъ постояннаго, настойчивого упражнения въ добре, путемъ созиданiя въ себе добрыхъ навыковъ, наклонностей, а все это опять требуетъ отъ человека постоянной борьбы съ косностью, съ леностiю, съ инертностью. Итакъ, христианское понятiе о природе человека ясно говорить, насколько общеобязателенъ аскетизмъ въ христианской культуре. Считаемъ возможнымъ упомянуть при этомъ, что эта психологическая основа аскетизма такъ настойчиво говорить о его необходимости для нравственной жизни каждаго человека, что, выходя изъ этой основы, все религiи и даже лучшiя философскiя системы, имевшiя въ виду нравственное развитiе человека, проповедывали и проповедуютъ аскетизмъ, конечно, своеобразный. Такъ было у грековъ, евреевъ, индусовъ, буддистовъ, магометанъ и древнихъ философовъ. Итакъ, аскетизмъ, какъ основной принципъ нравственной жизни человека, есть обязанность каждаго христiанина.

Со стороны своего воплощенiя этотъ принципъ жизни христианской представляетъ собою весьма разнообразные виды, формы упражненiй въ духовной жизни по заповедямъ Божiимъ, въ зависимости отъ индивидуальности каждаго христианина. Съ одной стороны мы видимъ здесь целыя системы духовной, такъ сказать, медицины, изследующей и врачующей болезни духа человеческаго, а съ другой стороны, — это целая сложная школа, система воспитанiя человека во Христе, возрастанiя его въ жизни духовной, святой; здесь мы видимъ целую длинную “лествицу восхожденiя къ небеси”.

Теперь, если мы сравнимъ аскетическiя начала и основы христианской культуры съ началами культуры немецкой, то мы увидимъ, насколько эти культуры противоположны одна другой. Немецкая культура основана на рацiонализме, борьбе съ религiей; она отрицаетъ Бога, загробную жизнь, ограничиваетъ интересы человека земными радостями и наслажденiями, ревнуя объ ихъ умноженiи и расширенiи, проповедуетъ крайнiй эгоизмъ, индивидуализмъ, неограниченную никакими нравственными законами свободу. Христианская же культура основана на вере, коренится въ религiи, целью своею имеетъ служенiе человека Богу, вводитъ аскетическое отношенiе къ мiру, къ себе самому, ведетъ борьбу съ греховными наклонностями, страстями, видитъ назначенiе человека въ загробной жизни, вечномъ блаженстве, проповедуетъ смиренiе, самоотреченiе, самоотверженное служенiе Богу и ближнимъ. Таково мiровоззренiе, лежащее въ основе христианской культуры.

Теперь, если мы обратимся къ русскому народу, то легко убедимся, что онъ по самымъ природнымъ особенностямъ своего характера представляетъ собою самую благопрiятную почву для насажденiя именно такой культуры; что со времени просвещенiя русскаго народа светомъ веры Христовой, именно эта культура насаждалась въ сердцахъ и умахъ русскихъ людей; что она именно вошла въ плоть и кровь русскаго народа и принесла достойные себя богатые плоды на русской земле; что эта культура сохранилась въ глубине души русскаго народа и до сихъ поръ.

Еще до принятiя христианства, русскiе славяне обнаружили черты характера наиболее благопрiятныя для воспрiятiя семянъ христианской культуры. Ихъ отличительной чертой, по свидетельству и иноземныхъ историковъ и древнихъ русскихъ былинъ, были смиренiе, терпенiе, кротость, доброжелательство, миролюбiе, чувства, какъ видимъ, совершенно противоположныя тому, что восхваляются въ немецкой мифологiи. По словамъ Прокопiя, у славянъ не было “ни зложелательства, ни коварства”. Императоръ Маврикiй подчеркиваетъ ихъ благосклонность и гостепрiимство къ чужестранцамъ, сердечное отношение къ беднымъ, къ нищимъ, къ роднымъ, къ пленнымъ, къ рабамъ, ихъ миролюбiе, отвращенiе къ войне. О томъ же говорятъ раскопки въ древнихъ славянскихъ курганахъ, где находятъ почти исключительно предметы мирной жизни и весьма редко — оружiе. То же самыя черты народнаго характера ярко выразились въ былинномъ образе Ильи Муромца, которому отецъ не даетъ благословенiя на худыя дела и внушаетъ: “Не помысли зломъ на татарина, не убей въ чистомъ поле христiанина”, или Добрыни Никитича, скорбящаго о томъ, что ему по обязанности хранителя Руси приходится “убивать неповинныя души, проливать кровь напрасную, слезить отцовъ, матерей, вдовить молодыхъ женъ, пускать (по мiру) сиротъ малыхъ детушекъ”. Если и мечтаетъ русскiй богатырь Никула Селяниновичъ о радостяхъ земныхъ, о веселiи, то онъ понимаетъ веселье это въ очень скромныхъ, благородныхъ и мирныхъ формахъ: только въ обществе другихъ, после тяжелыхъ мирныхъ трудовъ, за чарой домашняго пива ( 9 ).

Когда же русскiй народъ принялъ христианство, то на целый рядъ вековъ укрепилась на Руси проповедь строго аскетическаго святоотеческаго мiровоззренiя, принесеннаго къ намъ изъ Византiи, где это мiровоззренiе къ этому времени достигло наивысшаго развитiя. Аскетическими идеалами пропитана вся древнерусская, переводная и оригинальная литература. Изъ святоотеческой литературы переводились почти исключительно только аскетическiя и нравоучительныя творенiя; любимымъ чтенiемъ были житiя святыхъ, главнымъ образомъ, подвижниковъ и мучениковъ, особенно ярко воплотившихъ въ себе аскетическiй идеалъ; таковымъ же содержанiемъ наполнены и Прологи. Эта богатая литература очень усердно читалась въ храмахъ во время богослуженiя, где, напримеръ, на утрени полагалось по три объяснительныхъ чтенiя изъ св. отцевъ и “чтенiй отъ бытiя” — житiй святыхъ, коими заменялось чтенiе паремiй. Чтенiя эти были очень продолжительны, по полтора, два часа. Эта же литература была и домашнимъ любимымъ и единственнымъ чтенiемъ русскаго народа ( 10 ). Даже все летописи наши пропитаны глубокимъ аскетическимъ духомъ. Нетъ нужды говорить о томъ, что самое богослуженiе Православной Церкви, вполне понятное въ то время въ своей нравоучительной части русскому человеку, такъ же целикомъ пропитано теми же аскетическими идеями. Мiровоззренiе, проводимое всей этой литературой и просветительной деятельностью Церкви, отличается необыкновенной цельностью, стройностью, единствомъ и величайшей авторитетностью. Все оно говоритъ настойчиво объ аскетизме въ строгомъ смысле, о подвижничестве, о монашестве, объ отреченiи отъ мiра, о жизни вечной.

Здесь самыми яркими чертами изображается контрастъ между “будущими благами непреходимыми и вечными, Царствiемъ небеснымъ безконечнымъ” и “прелестью житiя сего суетнаго, въ немъ же вся мимо текутъ и мимо ходятъ” ( 11 ). Служенiе мiру — это рабство дiаволу. “Не возлюбите отъ сего ничего же: вся бо сiя, яко дымъ, исчезаютъ, и яко прахъ отъ ветра разметаются, и яко цветъ и злакъ травный увядаютъ и въ персть вселяются” ( 12 ). “Аще ли любо мудрецъ желаетъ быти, не веселися о красныхъ житiя, о безумiи мiра сего прелеснаго” ( 13 ). Мерзка есть жизнь сiя и тяжка, Божiя же служба и работа легка и сладка” ( 14 ). Чисто аскетическiй взглядъ приводится здесь и на природу человека: она грехомъ растлена, падкая до греха, нетъ места чистаго въ ней, “дела человека — бездна отчаянiя”, самая правда человеческая — “тина злосмрадная”, самая любовь мiрская — не любовь ( 15 ). Очень настойчиво поэтому проповедуется здесь предпочтенiе духовныхъ благъ мiрскимъ, телеснымъ. “Да оставимъ, братiе, телесныя похоти, но, духовныхъ делъ плоды творяще, будемъ подобни ангеломъ” ( 16 ). Тело поучаетъ на грехи, а душа — на добродетель... “Не на сiю бо жизнь сотворени быхомъ, но на райскую” ( 17 ). “Предпочитай путь узкiй, трудный, острый, иже скорбенъ греха ради, веселъ же о Бозе” ( 18 ). Да и вообще всюду здесь проповедуется, какъ идеалъ, жизнь монашеская, отшельническая. “Даже худая монашеская жизнь, — по словамъ Кирилла Туровскаго, — несравненно честней и блаженней светлой жизни мiрской” ( 19 ). И этотъ идеалъ считается здесь обязательнымъ не для монаховъ только, но и для въ мiре живущихъ: “Не мнихомъ токмо, и молчальное и пустынное житiе держащимъ, но и всемъ сущимъ въ городахъ и селахъ живущимъ и съ женами и чады”. “И въ мiру сый, подвигнися угодити Богу! Мощно бо и въ мiру сущу каждому творити заповеди Божiи,... а не творимъ, то о томъ намъ будетъ лютъ ответъ”. “Не место спасаетъ, ни ризы черныя, ни монастырь, ни пустыня” сами по себе, “а дела”! Правда, мiрянъ “не погубятъ ризы белыя”; правда, заботы о жене, о детяхъ, о родныхъ не только не греховны, наоборотъ, обязательны для семейнаго человека; правда, даже “и богатство несть зло, аще добре строимъ” ( 20 ), но всемъ этимъ можно пользоваться только подъ темъ условiемъ, чтобы въ отношенiи ко всему этому лежалъ аскетическiй принципъ воздержанiя, смирения, милосердiя, постоянное убеждение, что все это не самодовлеющiя блага, а средство прiобретенiя благъ вечныхъ, при пользовали ими во славу Божiю.

Эта настойчивая широкая проповедь аскетизма наложила глубокiй отпечатокъ на всю жизнь русскаго народа. Аскетическимъ идеаломъ пропитаны были все слои русскаго народа. Исторiя ясно говорить объ этомъ. Русскiй витязь, бояринъ, князь, равно какъ и крестьянинъ, мечтали о монашестве, какъ о самомъ лучшемъ образе жизни, и хотя предъ смертью принимали постриженiе. Монастыри на Руси умножились до того, что имъ, какъ известно, принадлежала 1/3 всей территорiи и русскаго государства. Да и мiрская жизнь на Руси сложилась по монашескому уставу: отрицательное отношенiе къ забавамъ и развлеченiямъ, похвала слезъ и безмолвiя, воздержанiе, простота въ пище, питiи, жилище и обстановке, любовь къ богослужению, строжайшее соблюденiе постовъ, домовые храмы, ежедневныя домашнiя церковныя службы съ многочисленными поклонами — вотъ обычныя черты жизни русскаго народа, какъ воплощенiе аскетическаго идеала, настойчиво внушавшагося литературой и Церковью ( 21 ).

Конечно, нетъ нужды говорить и объ отрицательныхъ явленiяхъ въ жизни русскаго народа. Эти явленiя еще ярче подчеркиваютъ высоту аскетическаго идеала жизни русскаго народа, ибо эти отрицательныя явленiя находили самое смелое и строгое обличенiе не только въ устахъ проповедниковъ, пастырей церковныхъ, но и въ народномъ самосознанiи, въ народной литературе и поэзiи. Въ ответъ на проповедь Церковью аскетическаго идеала, русское общество дало чудный памятникъ того, насколько этотъ идеалъ вошелъ въ плоть и кровь русскаго народа. Мы говоримъ о “Домострое” — этомъ мiрскомъ уставе частной, семейной и общественной жизни русскаго человека. Здесь мы читаемъ тотъ же, что и въ духовной литературе, призывъ “уцеломудритися, живя по заповедемъ Господнимъ и отеческому преданiюо, дабы въ покаянiе и въ чувство и въ страхъ внити... путемъ узкимъ и прискорбнымъ, широкiй и просторный вводяй бо въ пагубу” ( 22 ). Вся домашняя обстановка жизни здесь построяется по образу монастырской жизни, приближается къ храму ( 23 ). Здесь рекомендуется совершать ежедневно дома со всей семьей, съ женой, детьми и домочадцами, службы церковныя ( 24 ). Словомъ, настойчиво регламентируется все то, что веками внушалось русскому человеку духовной письменностью и Церковiю русской.

Нетъ нужды говорить о томъ, что этотъ идеалъ нашелъ на Руси целый сонмъ самыхъ яркихъ воплощенiй въ лице сотенъ великихъ русскихъ подвижниковъ изъ всехъ классовъ общества: изъ крестьянъ, и изъ духовенства, и изъ бояръ, и изъ ратныхъ людей, и изъ князей ( 25 ). Ихъ святое семя, имъ же стоить русская земля, не прекратилось и доселе на св. Руси. Мы уверены въ этомъ, мы знаемъ это! Такъ глубоко запалъ въ душу русскаго народа аскетическiй идеалъ!

Но не только лучшiе люди на Руси воплощали въ себе этотъ идеалъ. Нетъ, къ нему стремились всегда и при первой возможности воплощали въ своей жизни и самые последнiе люди на Руси, изгои общества. Замечательно трогательно объ этомъ свидетельствуетъ одинъ памятникъ XVII в.: “Исторiя объ азовскомъ осадномъ сиденiи донскихъ казаковъ”. До 14 тыс. казаковъ были осаждены целой армiей турокъ въ 240 тыс. съ целой сотней пушекъ. Надежды на спасенiе человеческими силами не было никакой. Да и сами казаки считали себя последними людьми, никому ненужными, не годными. Это ведь были беглецы изъ русской земли, нередко — преступники, бежавшие отъ суда и виселицы. “Мы сами знаемъ, — говорятъ они, — какiе мы люди на Руси, очередь свою мы сами ведаемъ... Насъ на Руси не почитаютъ и за пса смердящаго”. При такомъ смиренiи одна у нихъ надежда: на Господа и св. угодниковъ Божiихъ. И вотъ, готовясь къ вылазке, какъ къ смерти, они держатъ “постъ и чистоту душевную”, обращаются къ Богу съ горячей трогательной молитвой предъ иконами Николай Чудотворца и Iоанна Предтечи. Горячая молитва ихъ утешаетъ, ободряетъ: “люди видели ясно, что отъ образа св. Iоанна Предтечи, отъ суха дерева, течаху многи слезы, аки струя”. И вотъ, взявъ съ собой дорогiя для нихъ св. иконы, они делаютъ такую смелую, стремительную вылазку, что турки въ страхе разбегаются. Что же казаки? При своемъ величайшемъ смиренiи они не себе приписываютъ эту блестящую победу. “Милостiю Божiею, — говорятъ они, — и молитвами Пречистыя Богородицы и заступленiемъ небесныхъ силъ и помощiю ихъ угодниковъ Предтечи Iоанна и Николая Чудотворца мы на вылазке бусурмановъ побили и въ море потопили”. Ихъ подвигъ покрылъ русскаго царя и государство великою славою, а имъ самимъ “остальцамъ”, которыхъ “осталось всего полчетверта тысячи”, славы земной не нужно: они “взяли икону свв. Iоанна Предтечи и Николая Чудотворца... и пошли на свой Тихiй Донъ и тамъ сотворили обитель св. Iоанна Предтечи, атамана поставили игуменомъ и въ монастырь учали жить и Богу молиться” ( 26 ). Вотъ чудный образъ русскаго человека, вотъ дивные плоды многовековой аскетической русской культуры!

Но мы съ великой радостью свидетельствуемъ, что этотъ дивный идеалъ русской культуры, проникнутой аскетическими началами, не забытъ и до сихъ поръ русскимъ народомъ, несмотря на тотъ страшный переворотъ, который совершили въ русской жизни грубыя реформы Петра I. Нужно ли намъ говорить о томъ, какъ и теперь простой русскiй народъ любитъ монастыри, св. места. Десятки тысячъ простого народа ежегодно пешкомъ проходятъ тысячи верстъ, лишь бы своими глазами полюбоваться на идеалъ, радость своей жизни, услышать слово изъ устъ какого-нибудь чтимаго схимника или отшельника. Нужно ли говорить, какъ русскiй народъ любитъ длинныя монастырскiя службы, какъ строго онъ соблюдаетъ посты, какъ скроменъ онъ и простъ въ своей жизни, и въ пище и въ одежде и въ жилище, какъ неохотно онъ умножаетъ свои потребности, какъ онъ вообще нетребователенъ, терпеливъ, выносливъ, какимъ смиренiемъ, самоуничиженiемъ, любовью къ страждущему онъ отличается! Не сотни, а тысячи примеровъ всего этого теперь на поляхъ сраженiй удивляютъ весь мiръ! Весь мiръ заговорилъ о русскомъ мужике, какъ поразительномъ подвижнике-христiанине. Когда читаешь многочисленныя письма нашихъ солдатъ, невольно чувствуешь родство ихъ съ героями “азовскаго осаднаго сиденiя”: те же мысли, те же чувства, то же настроенiе, и иногда те же выраженiя! Но этого мало. Мы съ радостью убедились теперь, что и наша интеллигенцiя, несмотря на все язвы немецкой культуры, сплошнымъ слоемъ покрывшiя жизнь ея, въ глубине души не забыла началъ русской культуры: религиозность, смиренiе, самоотреченiе, выносливость, самоотверженная любовь явлены многими членами нашей интеллигенцiи, подвизающимися на поле бранномъ. Впрочемъ, мы и раньше должны были знать, что русская интеллигенцiя никогда не могла удовлетворяться слишкомъ плотскими, земными идеалами немецкой культуры. Она всегда стремилась къ чему-то высшему, небесному, чувствуя неудовлетворенность среди житейской суеты. Объ этомъ ясно говорятъ и лучшiе наши поэты, и классическiе наши писатели, и наши философы, и наши художники, и наши композиторы. Объ этомъ же свидетельствовали издавна, да и теперь свидетельствуютъ, даже иностранцы. Вильямъ Палмеръ, напримеръ, ознакомившись съ русскимъ народомъ, говоритъ: “Я былъ очень удивленъ въ первое время моего пребыванiя въ Россiи, насколько значительнее характеръ носить (здесь) отпечатокъ смирения, братской доброжелательности, теплаго чувства и почитанiя къ святымъ вещамъ и вере, чемъ у насъ, въ Англiи. Я зналъ и прежде, что насъ справедливо обвиняютъ въ гордости и эгоизме, но раньше, чемъ я увиделъ здесь противоположное, я не имелъ представленiя о степени зла”.

Еще Ренанъ, признавъ славянъ людьми “полными первобытныхъ соковъ”, которые “въ одно время и новы въ жизни, и древни по своему существование”, преклонялся предъ “изумительнымъ славянскимъ духомъ съ его пламенною верою, съ его глубокою проницательностью, съ его особеннымъ понятiемъ жизни и смерти, съ его потребностью мученичества, съ его жаждою идеализма, съ его упорнымъ оптимизмомъ, съ непоколебимою верою въ будущее человечества”. Еще недавно французскiй общественный деятель Клемансо указывалъ на Россiю, какъ на страну, где хранятся “непочатыя залежи идеализма, открываются для человечества необъятныя перспективы”. Наконецъ, на дняхъ опубликованные адресъ англiйскихъ писателей къ русскимъ и речи въ клубе путешественниковъ въ Лондоне, самыми яркими штрихами рисуютъ тотъ же чудный образъ русскаго народа. Тогда какъ “матерiалистическая европейская цивилизацiя, — по словамъ англiйскихъ писателей, подписавшихъ адресъ, — обнаруживаетъ лживость своей сердцевины, Россiи суждено внести въ эту работу нечто свое, ибо объ этомъ свидетельствуетъ фактъ, что русская “литература для англичанъ последнихъ двухъ поколенiй” была “источникомъ неизсякаемаго вдохновенiя” своимъ “неизменнымъ тяготенiемъ къ ценностямъ духовнымъ въ обходъ матерiальныхъ”, своимъ “неизменно присущимъ духу русскаго народа глубоко человечнымъ, что запечатлелось въ произведенiяхъ его искусства, литературы и науки”. Русскiй народъ, по словамъ членовъ лондонскаго клуба путешественниковъ, “самый сердечный народъ въ мiре”, “благороднейшiй народъ”. Особенно ценно свидетельство члена этого клуба, знаменитаго путешественника, Макензи Уоэллесса, несколько летъ нарочито жившаго въ разныхъ слояхъ русскаго народа и написавшаго капитальный трудъ “Россiя”: “Какъ у васъ, въ Россiи, все стильно: жилъ я у священника, обстановки почти никакой, но внутренняя семейная жизнь чудная! Навещалъ крестьянъ — избы почти голыя, но недовольства этимъ не заметилъ. Зашелъ къ студенту — повернуться негде! Только въ церквахъ у васъ благолепiе! И ни въ комъ изъ васъ не видно огорченiя отъ отсутствiя комфорта въ жилище, нетъ этой рабской погони за роскошью. Вы все въ какомъ-то созерцанiи чего-то высшаго, духовнаго. Величiе вамъ готовить исторiя!” ( 27 ).

Итакъ, основной яркой отличительной и драгоценной чертой самобытной русской культуры является аскетическiй принципъ, настойчиво проводимый въ жизни и деятельности. Значить, теперь, когда мы воочiю увидели ужасные плоды немецкой культуры, когда весь мiръ убедился въ лживости матерiалистической европейской цивилизации и съ упованiемъ ждетъ “света съ востока”, на нашей обязанности лежитъ сосредоточить свое вниманiе на особенностяхъ родной культуры, изучать ихъ, проповедывать о нихъ, воплощать ихъ и въ личной, и въ семейной, и въ общественной и въ государственной жизни. Правда, часто раздаются голоса противъ аскетизма и въ светской и даже въ богословской литературе. Говорятъ, что аскетизмъ ведетъ къ умерщвленiю тела, къ уничтоженiю радостей земныхъ, къ гордости, къ эгоизму, что онъ несовместимъ съ общественнымъ служенiемъ, требуетъ обязательнаго удаленiя изъ мiра въ пустыню и т.п. Намъ нетъ возможности разбираться въ настоящее время во всехъ этихъ возраженiяхъ. Они только доказываютъ, насколько мало у насъ знаютъ истинный, христiанскiй, православный аскетизмъ, насколько поверхностно иные о немъ трактуютъ. Здесь же мы скажемъ только, что всемъ известные примеры аскетовъ даже нашихъ современниковъ опровергаютъ все эти возражения. Разве неизвестно, какою радостью всегда было переполнено сердце преп. Серафима Саровскаго, всегда напевавшаго въ этой радости Пасхальный канонъ? Разве неизвестно, какою радостью всегда светилось лицо приснопамятнаго Амвросiя Оптинскаго, прикованнаго многолетнею болезнью къ одру, и какую радость вливало въ сердце богомольцевъ каждое слово этого старца? Разве о гордости, объ эгоизме, объ удаленiи отъ мiра, разве о несовместимости аскетизма съ общественнымъ служенiемъ говоритъ примеръ дивнаго св. праведнаго Iоанна Кронштадтскаго? Неть, мы должны говорить только о томъ, что, конечно, нелегко проводить принципы аскетизма въ теперешнiй строй жизни русскаго интеллигентнаго и, вообще, городского общества, почти насквозь пропитаннаго немецкой культурой. Но трудное — не есть невозможное, темъ более, что теперь уже многiе сознали, насколько этотъ принципъ необходимъ во всехъ сферахъ и формахъ жизни. Каждый долженъ, изучая аскетизмъ, брать изъ него то, что соответствуетъ форме и обстоятельствамъ его жизни. Ты человекъ весьма богатый, разве тебе не нуженъ аскетизмъ? разве онъ несовместимъ съ твоимъ богатствомъ? Нетъ, если ты не будешь прилагать сердце свое къ богатству своему, если ты, умножая богатство, не будешь употреблять его только на умноженiе своихъ прихотей, если ты будешь стыдиться утопать въ роскоши, въ то время, когда тысячи голодныхъ просятъ куска хлеба, то ты будешь проводить въ своей жизни принципъ аскетизма, ты будешь воздержанъ и въ пище, и въ питiи, и въ одежде, и въ жилище и, зная, что дающаго рука не оскудеетъ, то будешь жить такъ, что избытки твоего богатства осушатъ тысячи плачущихъ глазъ, накормятъ тысячи голодныхъ, оденутъ тысячи нагихъ, прiютятъ тысячи безпрiютныхъ. Примеры этому бываютъ даже въ наше время! Ты общественный деятель, ты ратуешь объ упорядоченiи общественной и государственной жизни, разве тебе и твоей проповеди нетъ дела до аскетизма? Но какъ же ты можешь править общественными делами, когда ты, пренебрегая аскетизмомъ, самъ — рабъ своихъ страстей; какъ же ты можешь надеяться на введенiе порядка въ томъ обществе, где господствуетъ разнузданность, эгоизмъ, гордость, безнравственность — плоды пренебреженiя аскетизмомъ. Ты крупный предприниматель, фабрикантъ, купецъ и т.п., у тебя тысячи рабочихъ. Разве аскетизмъ заставитъ тебя обязательно бросить свое дело? Нетъ, смотри на свое дело, какъ на общественное служенiе, а не какъ на предметъ своей личной наживы, позаботься о душевномъ и телесномъ мире своихъ рабочихъ, служащихъ, дай имъ возможность жить по-человечески, постарайся видеть въ нихъ своихъ братьевъ, и ты будешь проводить въ своемъ важномъ общественномъ служенiи принципъ аскетизма.

Ты, ученый деятель, вечно занять наукой. О, тебе знакомъ аскетизме: ты прикованъ къ своему ученому кабинету, тебе нетъ времени на удовольствiя, ты блюдешь дiету въ пище, знакомъ ты и съ другими формами воздержанiя, но тебе нуженъ и христiанскiй аскетизмъ: если ты видишь, что твоя ученая мысль работаетъ во зло ближнему, во зло вере, религiи, оскорбляетъ святыню, идетъ противъ Бога, останови ее, воздержись, одумайся, смирись... и ты будешь истиннымъ христiанскимъ аскетомъ.

Ты, педагогъ, если ты правильно понимаешь задачи своей деятельности, то нетъ нужды доказывать тебе, какъ полезны тебе принципы аскетизма: ведь ты долженъ не только научить, но и сотворить, ты долженъ не только сообщать известный кругъ сведенiй своимъ питомцамъ, но и быть ихъ воспитателемъ; а воспитанiе совершается не словомъ, а личнымъ примеромъ, а потому тебе особенно нужно быть строгимъ къ себе самому, ты долженъ быть строгимъ аскетомъ.

Ты бедный человекъ, рабочiй, труженикъ... Нужно ли говорить, какъ полезенъ для тебя аскетизмъ. Онъ тебе скажетъ, что не твоя воля, а воля Божiя совершается въ твоей бедности, что не въ земныхъ удовольствiяхъ и радостяхъ счастье человека, что претерпевый до конца, той спасется,

что блажени плачущiй ныне, яко тiи утешатся, и ты въ бедности своей не только будешь счастливъ, доволенъ, но и будешь щедрить совсемъ неимущему.

Ты семьянинъ... О, какъ драгоцененъ аскетизмъ для тебя: онъ внесетъ довольство, миръ, упорядоченность, стройность въ семью твою; твоя семья будетъ тогда малой церковью, на которой явно будетъ пребывать благодать Божiя; изъ твоей семьи будутъ тогда выходить чудные труженики, полезнейшiи работники, дивныя чада Церкви, слуги царю и отечеству, и слава ихъ будетъ твоею славою! Но, довольно! Нетъ такого человека, нетъ такого положения, где бы неуместенъ, безполезенъ былъ аскетизмъ!

Итакъ, современныя событiя призываютъ насъ къ аскетизму. Школа аскетизма известна и доступна русскому народу: это — чудное церковное богослуженiе, это дивная духовная литература. Аскетическая литература у насъ богата трудами даже современниковъ нашихъ: какое чудное чтенiе для развитiя духа аскетизма представляютъ собою творенiя недавно почившихъ Феофана Затворника или Iоанна Кронштадтскаго! А какое чудное наставленiе въ аскетизме представляютъ и доселе дивныя житiя св. угодниковъ Божiихъ, въ изданiи хотя бы Св. Синода или Поселянина! Но вотъ, наступаетъ Великий постъ, время особенно благопрiятное для аскетическихъ подвиговъ, когда Церковь особенно настойчиво призываетъ къ воздержанно телесному и духовному. Кто хочетъ постигнуть всю пользу христiанскаго аскетизма, воспользуйся всецело этимъ временемъ. Посещай неуклонно чудныя великопостныя службы, прислушивайся, вникай въ каждое слово, чтомое и поемое тамъ, и ты постигнешь глубины христiанскаго аскетизма. Одни чудныя мефимоны сколько скажутъ твоему сердцу и уму! А чудныя воспоминанiя страдальцевъ за веру Христову, поклоненiе кресту животворящему, прославленiе преп. Iоанна Лествичника, преп. Марiи Египетской и прочее, о, какое во всемъ этомъ богатство уроковъ въ аскетизме. Можно решительно утверждать, что если бы кто изъ насъ решился всецело предаться водительству Церкви хотя бы на одинъ Великiй постъ, онъ вышелъ бы изъ него перерожденнымъ, онъ постигъ бы великую пользу, увлекательность, сладостность христiанскаго аскетизма и, какъ наши предки, сказалъ бы: вкусивши сладкаго, не хочу горькаго. Онъ сталъ бы ревностнымъ проповедникомъ аскетизма, а съ нимъ и самобытной русской культуры. О, если бы больше было такихъ людей: жатвы много, делателей же мало! Весь мiръ ждетъ света съ востока, зари новой культуры. Молитесь же Господину жатвы, да пошлетъ Онъ делателей на ниву Свою!

Профессоръ архимандритъ Тихонъ

 


1. Речь, произнесенная на годичномъ собранiи Кiевскаго православнаго религюзно-просветительнаго общества, 28 янв. 1915 г.

2. П.И. Бугославскiй “Французское общество накануне отделенiя церкви отъ государства", Черниговъ, 1912 г., стр. 3.

3. По Фейербаху, см. П.П. Курявцевъ “Абсолютизмъ или релятивизмъ?” Кiевъ, 1908 г., стр.176.

4. Тамъ же, стр. 186-187.

5. Архим. (ныне Архiеп.) Платонъ “Христiанство и соцiализмъ”, Кiевъ, 1900 г., стр. 4.

6. С. Знаменскiй “Современный индивидуализмъ въ эпическомъ отношенiи”, “Богословскiй вестникъ”, 1906 г., 3-й томъ, 707.

7. Дюпанлу “Беседы о проповедничестве”, СПБ., 1899 г., 3-й, 1. ср. Бугославскiй, цит. соч., стр. 3.

8. В.З. Завитневичъ "Банкротство началъ германской культуры” “Тр. М.Д. Академiи”, 1915 г., 1, 49.

9. В.З. Завитневичъ, цит. статья.

10. В.А. Кожевниковъ “О значенiи христiанскаго подвижничества въ прошломъ и настоящемъ”, “Хр. чт.” 1909 г., №1,1400 стр.

11. Яковлевъ “Памятники русской литературы XII и XIII вв.”, СПБ., 1872 г., стр. 100.

12. Житiя муч. Минодоры, Митродоры и Нимфодоры, сент. 10; св. Софiи и чадъ ея, сент. 17.

13. “Прологъ” на 21 сент., “Слова св. отцевъ како подобаетъ жити крестьяномъ”.

14. “Прологъ” на 31 окт., “Слово Петра Черноризца”.

15. Епископъ Евгенiй “Творенiя свят. Кирилла Туровскаго”, Кiевъ, 1880 г., “Молитва свят. Кирилла Туровскаго”.

16. Пономаревъ “Памятники древнерусской учительной литературы”, СПБ., 1894 г., 3, 31. “Слово св. апостолъ и св. отецъ, како жити христiаномъ”.

17. Тамъ же, 3, 83. “Слово св. отецъ о слове мiра сего”.

18. Тамъ же, 3, 17. “Стословецъ св. Геннадiя”.

19. “Слово о мiрскомъ сану и монашескомъ чину”.

20. Пономаревъ “Памятники” 3, 42-44; ср. В.А. Кожевниковъ, цит. статья, стр. 1406-1407; тамъ же, стр. 1403-1405, ср. предшествующiя выдержки изъ древнерусской письменности.

21. Кожевниковъ, цит. статья, стр. 1409-1411, где приводятся многочисленныя выдержки изъ древнерусской письменности, подтверждающiя все эти пункты.

22. “Домострой”, изданiе Орлова, М., 1908 г., 6, 21, 23, 24.

23. Тамъ же, стр. 8.

24. Тамъ же, стр. 11.

25. Почти все канонизованные на Руси святые были иноками (более трехсотъ).

26. В.З. Завитневичъ “Что следуетъ понимать подъ такъ называемымъ "разрывомъ" русскаго интеллигентнаго общества съ народомъ”, “Тр. К. Д. Акад.”, 1907 г., 2, 360-361.

27. В.З. Завитневичъ “Банкротство началъ германской культуры”, Тр. И. К. Д. Акад., 1915 г., 74. Газета “Кiевъ”, 1914 г., №336, стр. 2; “Англичанинъ о русскихъ”, “Седой судья” (Д. Т. Туткевичъ).

 


Дополнение

Жизнеописание Тихона, епископа Кирилловского

Путемъ скорбнымъ креста

“И обидно, и горько подчасъ,
Что рано такъ этотъ светильникъ погасъ”
(изъ стиховъ духовныхъ чадъ епископа Тихона [Тихомiрова]).

Но надеемся, что тихiй, проникающiй глубоко въ души светъ этого светильника будетъ и дальше гореть, и кроткiе лучи его и дальше будуть согревать измученныхъ тяжестью жизни сердца людей.

А потому мы и пишемъ эту небольшую статью о “наставнике нашемъ добромъ, рабе верномъ Христа” (изъ стиховъ).

Пастырская жизнь его связана съ русской северной Фиваидой, местами прославленными великими святыми и подвижниками земли Русской.

До 1917 г. этотъ край входилъ въ составь Новгородской губернiи, а въ настоящее время — это Вологодская область.

Владыка Тихонъ родился въ Женеве, въ 1882 г., въ семье известного публициста Льва Александровича Тихомiрова, бывшаго члена революцioнной организацiи и “Народная воля”.

Писатель Федотов пишетъ: “Движенiе народовольцевъ, въ идее утверждающее крайнее западничество, разоблачаетъ себя какъ русская религiозная секта. Они проникнуты сознанiемъ, что соцiализмъ обосновывается христiанской этикой. И вдругъ, съ 1879 г., они становятся политическими убiйцами. Они объясняютъ это своимъ политическимъ опытомъ. Историку новое безумie можетъ показаться горше перваго...”

Вероятно, многie сорвались и погибли въ этомъ безчеловeчномъ дeлe. Отметим, пишетъ далeе Федотовъ, для многихъ, оставшихся въ живыхъ, дальнейшимъ путемъ въ жизни былъ религiозный исходъ. Среди нихъ — загадочный Левъ Тихомiровъ, бывшiй редакторъ “Народной воли”, кончаетъ православiемъ. Добавимъ къ этимъ словамъ, а сынъ его, преосвященный Тихонъ, епископъ Кирилловскiй, становится новомученикомъ Россiйскимъ.

Тяжелый духовный кризисъ пришлось пережить отцу и выйти изъ него побeдителемъ. Однако, проследить путь его духовнаго становленiя не является целью этой статьи, какъ бы интересенъ онъ не былъ, хотя нетъ сомнения, что значенiе этого духовнаго преображенiя отца не могло не отразиться на внутреннемъ возрастанiи души ребенка.

Ведь внутреннiй ростъ души ребенка совершается не только въ законническомъ воспитанiи, но въ усвоенiи любви и веры, совести и внутренней свободы. Надо было обновиться отцу, чтобы въ душъ ребенка уже съ раннихъ летъ возгорелась вера и любовь ко Христу.

Для посторонняго глаза эти годы останутся въ тени, но видя стойкiй и тернистый путь этого истиннаго исповедника веры, надо предполагать, что корни его восходятъ уже къ самому раннему детству, когда полностью изменился духовный обликъ отца.

Путь отца напоминаетъ какимъ-то образомъ путь св. апостола Павла, сперва гнавшаго веру Христову, а затем глубоко покаявшагося и ставшаго великимъ апостоломъ Христовой веры, такъ и отецъ владыки отрекся полностью отъ своихъ революцiонныхъ взглядовъ и понесъ свое покаянiе.

Сынъ тоже пошелъ путемъ первыхъ христiанъ, уйдя въ катакомбы въ советскiе годы, неся трудный подвигъ непрестанной молитвы, отдавъ жизнь свою полностью Богу. Надо сказать, что вся исторiя русской интеллигенцiи въ 70-80 гг. XIX в. проходила подъ знакомъ религiознаго кризиса... Даже исторiю переживали тогда религiозно. Это была по мненiю некоторыхъ историковъ апокалиптическая полоса въ исторiи русскаго чувства и идей.

Симптомъ сердечной тревоги 80 гг. — это былъ уже тайный возвратъ къ неудовлетворенности окружающей жизнью. Левъ Александровичъ, оказавшись за границей, еще какъ бы по инерцiи два-три года продолжалъ участвовать въ “партiйныхъ меропрiятiяхъ”, но что то уже переломилось въ немъ, заставляя поиному оценить свое прошлое. Это было въ середине 80-хъ гг. О себе онъ говорилъ: “Я былъ революцioнеръ... Это была у насъ вера”. Но после покушенiя на царя и много летъ спустя, Тихомiровъ назвалъ это движенiе “первымъ актомъ безумнаго поколeнiя”. И въ конце концовъ у него хватило духу решительно порвать съ этой средой, сказать о ней правду. А затем онъ проситъ освободить его отъ всехъ дeлъ, связанныхъ съ этимъ движенiемъ. Онъ написалъ особую работу “Почему я пересталъ быть революцioнеромъ”, закончивъ и издавъ ее въ Парижe. Въ ней Тихомiровъ публично отрекался отъ своего прошлаго и спокойно обличалъ его. Въ 1889 г., получивъ разрeшенiе вернуться въ Россiю, Тихомiровъ въ конце концовъ обосновался въ Москве.

Въ Москве онъ устраивается на работу въ газете “Московскiя ведомости”, а въ 1887 г. становится ея редакторомъ. Тамъ же онъ продолжаетъ и свою деятельность разоблаченiя революцiонныхъ идей. Въ одной изъ своихъ лучшихъ работъ “Начала и концы”, вышедшей лeтомъ 1890 г., Тихомiровъ, не щадя своего прошлаго, продолжалъ развенчивать химеры радикализма. Уйдя въ 1913 г. на покой, Тихомiровъ въ течeнiе последнихъ 10 летъ жизни уже больше не публиковалъ своихъ работъ, онъ провелъ ихъ въ подмосковскомъ Троице-Сергiевомъ посаде, где купилъ небольшой домикъ.

Но вернемся къ владыке Тихону, о детстве котораго пишетъ отецъ, какъ бы вкратце освещая картину его ранняго детства: “Въ день рожденiя 26-го августа 1888 г. я съ Сашей впервые были въ русской церкви. На Сашу, слава Богу, русская служба произвела огромное впечатленiе: онъ молился, видимо, съ какимъ-то особеннымъ желанieмъ, все ему нравилось, все восторгало.

По выходъ изъ церкви онъ сейчасъ, не дожидаясь моего вопроса, началъ толковать, какъ хорошо въ церкви... Саша перенесъ тяжелое заболeванie (менингитъ)”. Отецъ въ воспоминанiяхъ пишетъ: “Мы ежедневно ждали смерти Саши. Боже мой, сколько я вынесъ, — я бы десять разъ желалъ умереть!... Но не нами выбирается крестъ”. Известный врачъ сказалъ: "Отъ такихъ болезней люди не выздоравливаютъ". Постепенно мальчикъ выздоровeлъ”. Отецъ пишетъ далее: “Поправленie Саши наполнило меня чeмъ-то вроде благодарности неизвестно кому. Саша жилъ именно "подъ Богомъ". Я ощущалъ таинственную силу”.

“Религiозное чувство, — продолжаетъ отецъ свои воспоминанiя, — замечательно охватывало и привлекало мальчика, который больной, хилый, былъ въ то же время замечательно хорошъ душой, съ какой-то особенной тонкостью духовнаго воспрiятiя. Я учился верить въ духовное начало, наблюдая этого милаго ребенка, и самъ отъ него больше получалъ, кажется, нежели давалъ ему. Въ 1889 г., 25 iюня, въ воскресенье въ 6 ч. вечера окрещенъ нашъ Сашура. Воспрiемники — Борисъ Дмитрiевичъ Саблинъ, оставной поручикъ, инженеръ, воспрiемница (заочно) Ольга Новикова, а за нее присутствовала мама. Саша держалъ себя такъ умно, мило, такъ серьезно относился къ святому таинству, что сердце радовалось”. Изъ слова отца выявляется юноша особой духовной силы и мудрости. Видно изъ словъ воспоминанiя отца, что уже съ самыхъ раннихъ летъ — онъ былъ Божiй избранникъ.

И неудивительно, что онъ избралъ для обученiя духовную академiю и уже въ юномъ возрасте былъ постриженъ въ монашество.

Также интересны воспоминанiя епископа Николай (Парфенова), по прозванiю “горбатенькiй”, знавшаго владыку Тихона хорошо. Онъ разсказывалъ со словъ самого владыки Тихона епископу Мануилу въ двухъ встречахъ (12 окт. 1931 г. и 7 iюпя 1932 г.) нижеследующее (въ эти годы ему было около 50 летъ). Крещенъ владыка Тихонъ былъ 7 летъ отъ роду епископомъ Мисаиломъ (Крыловымъ), впослeдствiи епископомъ Олонецкимъ. Вскоре после крещенiя заболелъ воспаленiемъ легкихъ и въ храме получилъ исцеленiе. Съ того времени прошло много лeтъ. И мальчикъ этотъ сталъ самъ епископомъ. Въ 20-хъ гг. умираетъ на покое епископъ Мисаилъ. И Господу Богу было угодно сочетать внутреннее родство съ умершимъ его наставникомъ. Владыка Тихонъ самъ отпeлъ его.

Въ 1902 г. Александръ Тихомiровъ поступилъ въ Московскую духовную академiю, где былъ постриженъ въ монашество съ именемъ Тихонъ. Въ академiи былъ рукоположенъ въ ieромонахи. Интересно описать духовную атмосферу въ академiи, когда тамъ учился владыка Тихонъ. Приведемъ поэтому воспоминанiя о ней епископа Хайларскаго Димитрiя (Вознесенскаго), окончившаго академiю въ 1897 г., и предполагаемъ, что общiй характеръ академiи за эти 4-5 лeтъ мало изменился. Вотъ, что пишетъ въ своихъ воспоминанiяхъ епископъ Димитрiй: “У каждой изъ четырехъ академiй духовныхъ былъ свой, определенный характеръ съ очень значительной разницей между ними. Наша Московская академiя носила характеръ по преимуществу историко-философскiй. Зависeло это отъ профессоровъ, среди которыхъ стояли такiе величины, какъ Ф.А. Голубинскiй, В.Д. Кудрявцевъ-Платоновъ, А.И. Введенскiй, П.Н. Соколовъ, А.П. Лебедевъ и рядъ другихъ, тоже крупныхъ историковъ”.

Но не меньше закреплялся данный типъ Московскiй академiи и преобладающими интересами студенчества въ ихъ самостоятельныхъ занятiяхъ, особенно же въ писали “семестряковъ” и кандидатскихъ диссертацiй. И долженъ сказать, что съ наибольшей охотой, а нередко прямо съ увлеченieмъ, писались работы именно философскаго, а за ними историческаго типа. Въ то же время это связывалось и съ большими проявленiями самостоятельности и углубленiя въ такого рода темы.

Жизнь студенческая протекала у насъ тихо и скромно. Отъ столицы академiя находилась въ 66 верстахъ и помещалась въ стенах Троице-Сергiевой Лавры, и это, конечно, налагало на нее свой отпечатокъ. Впрочемъ, отъ наличнаго состава монаховъ Лавры студенты въ массе стояли далеко: и укладе жизни, и интересы расходились далеко, хотя и не у всехъ. Больше соприкасались они съ окружавшимъ монастырь посадомъ, где размещалась почти вся корпорацiя академiи. Посадъ же, напоминавшiй собой русскiй уездный городъ, жилъ какой-то своеобразной жизнью, напоминавшей во многомъ XVII в. Московской Руси: больше преобладала въ отношенiяхъ простота и патрiархальность.

Съ внешней стороны жизнь академическая текла довольно однообразно: ни развлеченiй обычныхъ, ни какихъ-либо занятiй на стороне ни у кого почти не было. Обычныя послeобeденныя прогулки по линiи за городъ, да зимой — скромный студенческiй катокъ за стенами монастыря — вотъ и все почти ежедневное тогдашнее время провожденiе наше въ свободную пору.

Зато все это и сближало студентовъ между собою, и больше давало простора для бесeдъ и чтенiя. Удаленные, къ счастью, отъ начинавшей уже бурлить университетской молодежи, и не принимавшiя участiя во всякихъ протестахъ и другихъ движенiяхъ, къ коимъ большинство академистовъ относилось скептически и несочувственно, студенты наши все же довольно близко следили за всею жизнью интеллигенцiи столичной, главнымъ образомъ благодаря своей студенческой библioтекъ-читальнe, где широко была представлена вся современная литература. Начальство, въ особенности ректоръ архiепископъ Антонiй (Храповицкiй), запрета на свeтскiе толстые журналы, почти сплошь либеральнаго типа, не налагало, считая необходимымъ чтобы будущiе пастыри и вообще церковные работники были въ курсе жизни руководящихъ слоевъ общества, дабы потомъ заблужденiямъ ихъ. И трезвость мысли въ этомъ отношенiи сохранялась въ то время у подавляющаго большинства въ нашей среде, хотя все же многiе охотнее читали “Русскiя ведомости” (либеральную газету”, нежели “Ведомости московскiя”, следя, впрочемъ, и за ними. Большимъ событiемъ въ академической жизни были диспуты при защите магистерскихъ диссертацiй, каковыя пропускались тогда при очень повышенныхъ требованiяхъ къ нимъ. Самъ ректоръ, архieпископъ Антонiй, всегда находившiйся сказать что-нибудь не только научно, но и жизненно интересное, широко проводилъ свою линiю борьбы противъ схоластики и западнаго юридизма въ богословiи, и противъ удаленiя отъ писанiй св. отцовъ.

По отзывамъ близко знавшихъ о. Тихона людей, онъ былъ молитвенникъ, молчальникъ, стяжатель непрестанной Iисусовой молитвы. Спалъ мало и только сидя.

Разъ, ночью, на этой почве произошелъ въ его келлiи пожаръ. Усталый, изнуренный, онъ совершилъ обычное келейное молитвенное правило и задремалъ. Огарокъ свечи выпалъ изъ его пальцевъ и огонь захватилъ пелену. Черезъ несколько минутъ, проходившiй по коридору монашескаго общежитiя студентъ почувствовалъ запахъ гари и быстро открылъ дверь его келлiи. О. Тихонъ лежалъ на полу, рядомъ съ аналоемъ. Его тутъ же разбудили. Съ техъ поръ онъ сталъ “высыпаться” изъ боязни, что повторится это несчастье. Изъ разсказовъ его сотоварищей по Московской академiи Арсенiя (Жадановскаго), епископа Серпуховскаго и епископа Серафима (Звездинскаго) известно, что онъ еще тогда поражалъ своихъ товарищей своей нелюдимостью, своими странностями.

Но надо отметить, что несмотря на свою “нелюдимость” и, какъ они пишутъ странность, онъ смогъ вызвать глубокую любовь и преданность у своихъ духовныхъ чадъ. Примеромъ этому могутъ послужить стихи, посвященные духовными чадами владыке Тихону.

Вотъ некоторыя отрывки изъ нихъ:

“Ты сердцемъ кротокъ былъ и смиренъ,
Какъ намъ Господь всемъ завещалъ.
И путь житейcкiй твой былъ въ мiрe,
Ты съ жизнью мудро совмeщалъ.
...Подъ дивнымъ знаменьемъ смиренiя,
Творилъ прекрасное не разъ.
...Ты былъ пастыремъ примернымъ,
Такимъ остался до конца...”

Со словъ его духовныхъ чадъ передъ нами возникаетъ истинный образъ добраго пастыря и отца.

Владыка Тихонъ былъ съ 1924 по 1927 г. епископъ Кирилловскiй, а это уже были тяжелые, мрачные годы начавшагося гоненiя на Церковь. Въ 1918 г. былъ разстрелянъ епископъ Кирилловскiй Варсонофiй вместе съ игуменieй Ферапонтова монастыря Серафимой. Тогда все почти храмы были заняты обновленцами. Примерно въ это время владыка Тихонъ находится въ заключенiи въ Череповецкой тюрьме. По выходе оттуда, онъ попадаетъ подъ давленie большевиковъ, которые принуждаютъ его къ обновленчеству. Но, милостiю Божiей, Кирилловская епархiя къ обновленчеству не примкнула. Самъ владыка, познавъ трудность противостоянiя безбожной власти, возможно уже тогда сдeлалъ выводъ, что затворъ для него — лучшая форма удаленiя отъ греха.

Сначала владыка служилъ въ Нило-Сорской пустыни, затемъ былъ лишенъ и этой возможности, и могъ служить только въ приходской церкви местечка Сорово въ храмъ свв. безсребренниковъ Косьмы и Дамiана. По воспоминанямъ служилъ пламенно, ярко, требовалъ строгаго соблюденiя устава.

Въ 1927 г. былъ арестованъ и посланъ на лeсоповалъ. Добрые люди помогли ему избежать тяжелой участи многихъ iерарховъ, погибшихъ во время гоненiя на Церковь. Но какъ — свeдeнiй нeтъ, остается только предполагать.

Известно изъ многихъ изслeдованiй о лагеряхъ (также “Архипелагъ Гулагъ”), что въ конце 20-хъ годовъ лагеря стали расползаться по всему северу европейской Россiи. Солженицынъ пишетъ, что въ 1927-28 гг. “соловецкiй ракъ сталъ расползаться — сперва по Карелiи — на прокладку дорогъ, на экспортные лесоповалы. Такъ во всехъ точкахъ Мурманской железной дороги отъ Лодейнаго поля до Тайболы уже къ 1929 г. появились лагерные пункты. Къ 1930 г. въ Лодейномъ Поле окрепъ и сталъ на свои ноги Свирлагъ, въ Котласе образовался Котлагъ. Съ 1931 г. съ центромъ въ Медвежгорске родился Белбалтлагъ, которому предстояло въ ближайшiе два года прославить архипелагъ во веки вeковъ и на пять материковъ”. Какъ же удалось ему бежать?

Солженицинъ пишетъ: “Побеговъ было, видимо, немало все годы лагерей, а въ особенности первые годы”. Возможности предоставлялись особенно на лесоповале. При выходе въ лесъ на работу, часто былъ только одинъ стрелокъ, который не могъ уследить за всеми.

Есть много сведенiй о неудавшихся побегахъ и, конечно, мало, почти нетъ о техъ, которые прошли удачно. Какъ пишетъ Солженицинъ: “более счастливыми складывались обычно побеги тихiе. Изъ нихъ были удивительно удачные, но эти счастливые разсказы мы редко слышимъ: оторвавшiеся не даютъ интервью, они переменили фамилiи, прячутся”. Они уходятъ въ подполье, о нихъ все, кроме самыхъ близкихъ, должны забыть.

Но, безусловно, для побега нужна была помощь извне и решимость на всю жизнь противопоставить себя советскому безбожному обществу.

По разсказамъ одной бежавшей изъ техъ местъ въ те приблизительно годы, нужна была помощь добрыхъ людей, одежда, документы по которымъ можно было достичь станцiи железной дороги, и уже съ ложнымъ паспортомъ скрываться тоже съ помощью добрыхъ людей. Подобнымъ былъ путь и владыки Тихона. Известно, что въ начале онъ скрывался у своей матери въ Посаде, а затемъ, скрываясь отъ преследованiй, поселился въ Ярославле, где въ буквальномъ смысле въ подполье скрывали его духовныя чада.

Инокиня Воскресенскаго Горицкаго монастыря близъ Кириллова, мать Ермогена (Телицына) собирала милостыню, чтобы не дать умереть съ голода владыке. Въ эти страшные годы она была келейницей владыки Тихона. Последнiе 15 леть епископъ-праведникъ жилъ въ затворе, онъ несъ подвигъ молитвы совершенно одинъ. Скончался епископъ Тихонъ 26 марта 1955 г. Черезъ годъ умерла и матушка Ермогена. Похоронены они на знаменитой Туговой горе, близъ алтарной апсиды разореннаго кладбищенскаго храма.

Одинъ очевидецъ того времени пишетъ: “За издевательствами надъ православными батюшками, за свистомъ блатныхъ на пересылкахъ, мы проглядели, что у ...Церкви выросли христiане достойные первыхъ вековъ христiанства — сестры и братья техъ, кого бросали на арены ко львамъ. Христiанъ было множество, этапы и могильники, этапы и могильники, — кто сочтетъ эти множества. Многiе погибли безвестно, освещая, какъ свеча, только въ самой близи себя” (Солженицынъ).

Такой безызвестной свечой былъ и владыка Тихонъ. Светилъ онъ только самымъ близкимъ своимъ духовнымъ детямъ.

Закончимъ словами, взятыми изъ стиховъ, написанными его духовными чадами:

Отъ юности Бога Христа возлюбилъ
Всемъ сердцемъ и чистой душой,
Ему ты блаженно въ смиреньи служилъ
И словомъ, и верой живой.
Какъ ты, человека еще я не зналъ:
Ты нуждамъ духовнымъ всемъ сердцемъ внималъ,
Отзывчивъ къ скорбямъ, чуждъ корысти и зла,
Была твоя жизнь и чиста, и светла.

Составлено мон. Iоанной.
Использовано жизнеописание владыки Тихона, составленное свящ. С. Телицынымъ.

 

"Православная жизнь" №9, 1996
© Holy Trinity Monastery 1995
Jordanville, NY 13361


© RUS-SKY, 1999 г.   Последняя модификация 01.10.07